Россия. История успеха. Перед потопом

1. Пожар погашен «встречным палом»

Это был очень смелый шаг. Надо ясно представлять себе, на каком распутье тогда стояла Россия и какую ответственность император брал на себя в этот миг. Очень многие склоняли его к прямо противоположному решению – введению неограниченной военной диктатуры, но Николай II поступил иначе: он погасил революционный пожар 1905 г. «встречным палом». Страна повернула на путь коренного политического переустройства.

Основная часть общества восприняла Манифест 17 октября как победу всей страны, победу без проигравших, и была готова закрыть глаза на недостатки акта. Было очевидно, что он знаменует собой закат абсолютизма, начало эпохи легальной политической и парламентской деятельности. Не менее очевидно было и то, что за первым шагом обязательно последуют другие. Многие восприняли день 17 октября в качестве судьбоносной даты, которой уготовано поделить историю России на время до Манифеста и после Манифеста. Не зря одной из главных российских политических партий стал (хоть и не сразу) «Союз 17 октября». Манифест открыл путь к консолидации всех здоровых сил России и обеспечил их победу на опаснейшем историческом этапе 1905–1907 гг. В конечном счете именно он удержал тогда страну на краю пропасти. Разумная Россия превозмогла неразумную, маргинальную, бесноватую.

За день до обнародования Манифеста царь пишет петербургскому генерал-губернатору Дмитрию Трепову: «Да, России даруется конституция… случилось неизбежное! Тем не менее, по совести, я предпочитаю даровать все сразу, нежели быть вынужденным в ближайшем будущем уступать по мелочам и все-таки прийти к тому же».

В ближайшие же дни была объявлена частичная амнистия политическим заключенным, преобразовано правительство и создан Совет министров. Вскоре была отменена цензура, и без того очень слабая, утвержден новый избирательный закон, одна за другой регистрировались политические партии (фактически уже существовавшие). Всего четыре месяца спустя стало возможным проведение первых всероссийских выборов в первую Государственную думу.

Строго говоря, конституцию Россия получила только через полгода, накануне открытия первого заседания только что избранной Государственной думы. 23 апреля 1906 г. Николай II утвердил Свод основных (т. е. неизменяемых) государственных законов Российской империи. Конституция не была названа конституцией по двум причинам: царь вообще не любил заемные слова, но главное – он не хотел слишком явно показать, что уступил давлению конституционалистов.

Изменять Основные законы Дума могла только по инициативе самого императора. Все принимаемые Думой законы подлежали его утверждению. Ему же подчинялась исполнительная власть империи. Именно от императора, а не от Думы зависело правительство. Он назначал министров, руководил внешней политикой, ему подчинялись вооруженные силы, он объявлял войну, заключал мир, мог вводить в любой местности военное или чрезвычайное положение. Основные законы содержали специальный параграф 87, который разрешал царю в перерывах между сессиями Думы издавать новые законы только от своего имени. В дальнейшем Николай II использовал этот параграф для того, чтобы вводить законы, которые Дума наверняка завернула бы.

Тем не менее это был громадный шаг вперед. Другие монархии переходили к конституционному строю куда более мелкими шажками. Царь, еще вчера самодержавный, вдруг оказывался связан регламентациями и ограничениями. Осуществлять свою власть он был обязан отныне «в единении с Государственным советом и Государственною думою», он уже не распоряжался бюджетом, не мог самолично принять по-настоящему важный закон (параграф 87 был предусмотрен для случаев, не терпящих отлагательства).

Большевистская версия истории, согласно которой Россия жила вплоть до 1917 г. под «царским самодержавием», исключала возможность даже обсуждать вопрос о том, какой же строй установился в России в 1906 г. – уж не конституционная ли, чего доброго, монархия? Историкам советского разлива было тем проще, что само российское общество как-то проглядело главное политическое событие 1906 г. В вихре событий оно вообще едва заметило «Основные законы»[126].

Александр Блок почтил их таким упоминанием: «Ты будешь доволен собой и женой,/ Своей конституцией куцей,/ А вот у поэта всемирный запой,/И мало ему конституций».

Справка: из ныне существующих конституций старейшей является американская (1787). Вторая по старшинству – бельгийская, действует с 1831 г., за ней идет конституция Норвегии (принята в 1841 г.). Лишь еще в четырех странах конституции написаны до начала XX в.: в Аргентине (1853), Люксембурге (1868), Швейцарии (1878) и Колумбии (1886). Остальные созданы уже в XX в. Подавляющее большинство конституций мира принято после 1906 г.

Идеологическая инерция оказалась так сильна, что и в последние 15 лет многие историки советской закваски встречают даже упоминание о конституционной монархии в штыки. Вслед за учреждением Государственной думы манифестом от 20 февраля 1906 г. был реформирован и Государственный совет, существовавший к тому времени уже более века (учрежден 30 марта 1801 г. – сперва, напомню, как Непременный совет), но никогда до того не бывший выборным. Отныне половина его членов продолжала назначаться, а другая подлежала избранию по твердым квотам: от Академии наук и университетов – шесть человек, от промышленности – шесть, от торговли – шесть, от землевладельцев Царства Польского – шесть, от губернских земств – по одному и т. д. Государственный совет, как и задумал когда-то М. М. Сперанский, становился верхней палатой, а Государственная дума – нижней. В том, что касается Государственной думы, это и сегодня так.

2. Парламент подростковый и задиристый

Порядок выборов в первую Думу определялся законом, изданным в декабре 1905 г. Учреждались четыре избирательные курии: землевладельческая, городская, крестьянская и рабочая. По рабочей курии к выборам допускались лишь те, кто был занят на предприятиях с числом работающих не менее пятидесяти. По современным меркам, выборы не были всеобщими. Участие или неучастие в них обуславливалось имущественным цензом. Не были они и прямыми – депутатов избирало не население, а выборщики. Сто лет назад так или примерно так голосовали почти везде в мире – точнее сказать, в тех странах мира, где голосовали вообще. Считалось, что всеобщее избирательное право ведет (цитируя С. Ю. Витте) «к деспотизму масс – наиболее тягостному из всех видов тираний». Николай II уточнял: «Идти слишком быстрыми шагами нельзя. Сегодня – всеобщее голосование, а затем недалеко и до демократической республики». Он не готов идти «слишком быстрыми шагами», но он готов идти. Вряд ли можно требовать от монарха большего.

В куриальной системе были свои плюсы. Без отдельной курии рабочие едва ли выбрали бы от себя хоть одного депутата: даже в самых промышленных губерниях максимальное число рабочих-выборщиков в губернском собрании едва достигало 15 %. Своя курия была гарантией представительства.

Подготовка к выборам превратилась в первую в России общенациональную политическую кампанию, в ходе которой с предельной откровенностью ставились важнейшие общегосударственные вопросы. Часть из них была затем решена Думой.

Манифест 17 октября 1905 г., избирательная кампания и, наконец, созыв первой Государственной думы стали важнейшими событиями нашей парламентской истории. Выборы прошли гораздо спокойнее и на гораздо более высоком уровне, чем опасались (или надеялись) многие в стране и за рубежом. Вообще-то участие в выборах было для российского населения привычным делом: люди давным-давно привыкли избирать гласных (депутатов) в городские думы, избирать руководство земств, сельских и волостных «мiров». Всего в голосовании в феврале 1906 г. приняло участие 54 % избирателей. Спокойствие и почти обыденность происходившего мало вязались с самим фактом первых в истории общероссийских многопартийных выборов, происходящих одновременно по всей стране. Хотя и были смешные исключения (о них много писали газеты), большинство людей шли на выборы так, словно с рождения жили при парламентской системе. Общероссийское народное представительство превращалось из проекта, казавшегося многим невозможным, в реальный политический институт.

Первые выборы всегда предельно идеологичны. Избираемые еще не пробовали себя в парламентской работе и могли предъявить пока лишь одни партийные программы, а это у начинающих партий обычно (хотя и не всегда) просто набор обещаний – утопических, простодушно-радикальных. Потом это проходит, жизнь вносит поправки. Как бы то ни было, уже с избирательной кампании зимы 1905/06 г. партии стали играть решающую роль в политической жизни страны. Практически все видные депутаты первого российского парламента были членами или сторонниками той или иной партии. Эта тенденция закрепилась во второй, третьей и четвертой Думах. Следующий шаг сделало Временное правительство. На основании закона от 8 мая 1917 г. были проведены (в июле – октябре) муниципальные выборы. Эти выборы, как и выборы в Учредительное собрание, также подготовленные Временным правительством, проходили (21 октября – 5 декабря 1917 г.) уже по системе пропорционального представительства в чистом виде – на основе партийных списков. Избиратель делал выбор не между кандидатами, а между партиями, между партийными программами. Важная подробность: возрастной ценз составлял тогда 20 лет, но на фронте был опущен до восемнадцати.

Система партийно-пропорционального представительства, как мы знаем, недавно вернулась в Россию, но почему-то никто не удосужился напомнить, что она не взята с потолка, а именно возрождена и что девяноста годами ранее она была принята не произвольно, а на основании накопленного, притом достаточно бурного, политического опыта.

На первых выборах в первую Думу уверенно победила конституционно-демократическая партия (кадеты). Это была не случайная победа. Кадеты провели исключительно грамотную и активную избирательную кампанию. Они располагали всем необходимым для этого. В руках кадетов было полсотни газет по всей России, около 200 партийных групп на местах, занимавшихся агитацией, их предвыборное бюро ежедневно отправляло из Петербурга на места порядка 5 тыс. экземпляров агитационных изданий. В ряде городов России открылись кадетские клубы, в столице работали курсы пропагандистов. Кадеты получили в Думе 153 места из 499.

Странной особенностью первой Думы было отсутствие в ней монархистов. Можно сказать шире: за все время существования Государственной думы Российской империи в ней, как ни странно, ни разу не было партии, которую можно было бы назвать партией поддержки власти. В Думе третьего созыва появились правые, но назвать их проправительственной группой тоже нельзя. Большая личная ошибка царя заключалась в следующем: вплоть до 1917 г. он продолжал считать, что всем оппозиционным политическим партиям противостоит незримая партия возглавляемого им народа, которая бесконечно сильнее всех и всяких оппозиционеров. Видимо, поэтому для организации настоящей парламентской проправительственной партии европейского типа, способной стать правящей, ничего сделано не было. Менее всего проправительственной партией мог быть «Союз русского народа», возникший в 1905 г., хотя царь и согласился «милостиво принять» значок ее члена. Объявляя себя выразителем чаяний народа, СРН не допускал даже мысли об аграрной реформе в пользу крестьян за счет помещиков. Непростым было отношение «союзников» и к рабочим. А. А. Майков, один из учредителей и лидеров СРН, выступая на третьем Съезде русских людей в Киеве в октябре 1906 г., сказал следующее: «Первые виновные в смуте – это русские рабочие. Но русские рабочие, верю, искупят свою вину». (Сегодня даже начинающий полит-технолог немедленно вычеркнет такую фразу из программной речи безотносительно к тому, соответствуют эти слова действительности или нет.) Государственный аппарат относился к «союзникам» враждебно – ведь те противопоставляли плохую бюрократию хорошему царю.

В программе СРН было много пунктов «против»: против бюрократии, против космополитизма «господ», против иностранцев («союзники» протестовали, к примеру, против приезда английской парламентской делегации, называя это оскорблением России), против расширения прав национальных меньшинств (не говоря уже о предоставлении им автономии), против признания украинцев и белорусов отдельными народами, против «миндальничанья» со студентами – участниками демонстраций (предлагали забривать их в солдаты), наконец, против самой идеи Государственной думы как чуждого «русскому духу» учреждения, куда «союзники», впрочем, стремились попасть. Их положительная программа опиралась на лозунг: «Православие, самодержавие, народность». Из него идеологи СРН выводили: бесплатное начальное образование в традициях православия, поддержку казачества, сохранение сельской общины, заселение русскими (включая украинцев и белорусов) окраин империи, преимущества русским на всех поприщах и т. д. Им казалось, что такая «национальная» программа неотразима для народа. Но именно к «национальной» составляющей народ остался равнодушен. В первую Думу СРН не смог провести ни одного кандидата, а во вторую – всего двух, включая известного думского скандалиста В. М. Пуришкевича, как-то заявившего с думской трибуны: «Правее меня – только стена!».

3. Русская демократия – не новодел

Государственная дума и Основные законы Российской империи появились не на голом месте. Они были достаточно подготовлены предшествующим развитием страны и ожидались обществом. Ожидались даже слишком долго. «В 1905 г. Россия имела перед глазами опыт стран, где парламентская система действовала уже 35–50 лет: она была введена в Австро-Венгрии 21 декабря 1867 г., во Франции – со 2 февраля 1852-го, в Германии – с 31 мая 1869 года» (И. В. Лукоянов. У истоков российского парламентаризма. – СПб., 2003. С. 66).

Вообще, чем больше общество устает ждать перемен, тем больше вероятность того, что оно не только не оценит их, когда они придут, но и почти не заметит. Или заметит, но после краткого восторга тут же забудет. Так было и в 1906 г., так было и в 1991-м.

Несмотря на все это, Россия очень неплохо выглядит на фоне европейской истории выборного представительства. Хотя развитие представительных органов у нас четырежды прерывалось (оно прерывалось, и не раз, в любой стране, особенно если ей, как России, больше тысячи лет), они всякий раз, что замечательно, начинали отстраиваться по прежней или обновленной модели.

Наша демократия – не новодел. Вече и Дума, собор и земство, городское собрание и Государственный совет, излюбленный староста и земский целовальник, старшина и гласный, предводитель дворянства и городской голова – все это элементы нашего наследия, нашей богатейшей политической цивилизации.

Есть простая истина, которую стоит усвоить со школьной скамьи: никто в мире не обладает монополией, патентом или авторским правом на демократию и парламентаризм. Уважая трудный путь других стран к демократии и парламентаризму, нам следует знать и уважать свой, российский путь к тем же целям.

Даже «образцовые» страны двигались к современной выборной демократии через ухабы и рытвины, с долгими застреваниями в пути, в связи с чем бывали обгоняемы менее образцовыми. К примеру, женщины получили избирательное право в России раньше, чем в Англии, – пусть всего на 11 лет, но раньше. К Первой мировой войне женщины обрели политические права лишь в Новой Зеландии, Австралии, Норвегии и нескольких штатах США.

Законодательная инициатива 40 депутатов Думы в феврале 1912 г. о предоставлении женщинам равных с мужчинами избирательных прав уперлась в одном из думских комитетов в более широкий вопрос о юридическом равноправии мужчин и женщин. Даже сочувствующие говорили, что телега ставится впереди лошади. Мол, сперва осторожное расширение личных и имущественных прав замужних женщин, а уж потом избирательные права для них. И было на кого сослаться: в Англии, Франции, Германии, Австро-Венгрии, Италии, Швеции, Голландии (и т. д.) женщины не участвовали в выборах. А ведь ясно просматривалось другое решение. В Великом княжестве Финляндском, которое было такой же частью Российской империи, как Шотландия – Британской, женщины приобрели политические права еще пятью годами ранее. Поскольку утвердил эти права не кто иной, как российский император, было бы только естественно распространить их на остальные части империи. Но шанс был упущен, «женский вопрос» продолжал видеться безумно сложным, чреватым осложнениями, почти неразрешимым. Когда же пять лет спустя его легким движением руки решило Временное правительство, никаких осложнений не последовало. С высоты десятилетий бывает не только поучительно, но и просто обидно увидеть ясное решение той или иной политической или законодательной головоломки, которая казалась неразрешимой современникам, не будучи таковой.

Наши женщины свое право голоса впервые получили от Временного правительства, которое воспользовалось законодательными заготовками Государственной думы. По закону от 8 мая 1917 г. с участием женщин прошли (в июле – октябре) уже упомянутые муниципальные выборы. (Кстати, большевики получили на них в целом по России всего 7,54 % голосов, хотя их петроградский показатель оказался близок к 30 %.)

По закону от 2 августа 1917 г. женщины участвовали в выборах во Всероссийское Учредительное собрание, прошедших 21 октября – 5 декабря. Временное правительство проявило свой гендерный либерализм не только в этом, оно вообще узаконило неслыханную и небывалую до того нигде в мире полноту политических, экономических и социальных прав российских женщин, чем мы должны были бы гордиться, но почему-то даже не знаем об этом.

И не только женщин. Историк Борис Межуев напомнил подзабытый факт: Россия была первой империей в XX в., устранившей (уже в самом начале пребывания Временного правительства у власти) все виды дискриминации подданных по национальному, расовому или религиозному признакам, предоставив всем народам, входящим в состав Российской империи, равные избирательные права. Начало этому процессу было положено еще избирательным законом 1906 г., который наделил представителей неправославного населения империи правом голосовать и правом быть избранными в Государственную думу. Политическое равноправие всех народов нашей страны, никогда не считавшей себя колониальной империей, кажется нашим согражданам естественным как воздух, притом что на подобное не отважились, напоминает Б. В. Межуев, даже французские левые в период нахождения у власти Народного фронта (1936–1938 гг.).

Большевистский переворот, случившийся вскоре, формально не отменив новоприобретенные политические права, сохранил их в имитационной форме, но зато не затронул социальные, не затронул равенство полов, равенство по национальному и расовому признакам. Что же до Англии, та ввела избирательное право для женщин от 21 года без учета имущественного ценза только в 1928 г. Во Франции женское избирательное равноправие было введено лишь в 1945 г., в Японии – в 1947-м, в Швейцарии – в 1971 г. Весь же путь к полнообъемному равенству мужчин и женщин затянулся на Западе на многие десятилетия.

Кстати, мы настолько привыкли к полному и безоговорочному равенству полов, что не задумываемся над тем, как много аспектов у этого равенства. Простой пример: право открыть свой счет в банке – да и то лишь с согласия мужа – французская женщина получила только в 1942 г. (при гитлеровском ставленнике Петэне, что интересно). Возможность сделать это, не испрашивая ничьего согласия, у француженок появилась еще позже, в 1965 г.

Путь демократических стран Запада к подлинному политическому и социальному равноправию людей состоял на протяжении XX в. в преодолении многочисленных ограничений – возрастных, гендерных, социальных, имущественных, образовательных, национальных, расовых, конфессиональных, связанных с оседлостью. В одних странах этот процесс шел активнее, в других законы (в частности, о выборах) оставались – а где-то до сих пор остаются – более архаичными, до сих пор сохраняются достаточно спорные ограничения. Уже хотя бы поэтому нам не стоит забывать примеры российского первенства.

1. Да здравствует Государственная дума!

Одиннадцать лет (1906–1917), отведенные России на дебют конституционализма и парламента европейского образца, полны событий, логика которых порой кажется непостижимой. Но лишь до тех пор, пока не напомнишь себе, что люди прошлого не могли знать то, что известно сегодня нам. Мы подобны читателю, знающему продолжение, а они не могли заглянуть через страницу или в следующую главу. Зато и нам не дано увидеть прошлое их глазами, проникнуться их убеждениями, не дано прочувствовать, какое развитие событий казалось им самоочевидным. Как не дано и заглянуть в собственное будущее.

Первое заседание российской Государственной думы первого созыва открылось 27 апреля в Таврическом дворце. По сравнению с парламентами Европы, первую российскую Думу отличали более равномерная представленность социальных групп и более молодой средний возраст депутатов. Немалую часть депутатского корпуса составили люди случайные, не пригодные к парламентской работе. Такое неизбежно на первых свободных выборах в любой стране, мы это помним и по Первому съезду народных депутатов 1989 г. Самым большим изъяном новоизбранной Думы был настрой большинства депутатов на конфронтацию с властью. В ответ на приветственную речь Николая II она приняла 5 мая 1906 г. адрес на царское имя, в котором потребовала широкой амнистии политических заключенных, расширения политических свобод, всеобщего равенства, отчуждения казенных, удельных и монастырских земель в пользу крестьян. Требования были справедливы, но не из тех, что решаются одним махом и в едином пакете. Через восемь дней председатель Совета министров И. Л. Горемыкин отмел все требования Думы. Последняя, в свою очередь, приняла резолюцию о полном недоверии правительству и потребовала его отставки. Доброй половине депутатов Думы первого созыва казалось, что их единственный долг – произносить обличительные речи. Ни малейшего страха перед «начальством» у них не было. В этом опять-таки можно усмотреть некоторое сходство с Первым съездом народных депутатов 1989 г. С той только разницей, что оппозиционные думцы были решительнее и безогляднее – за их плечами не было жизни при коммунизме.

За 72 дня своей работы первая Дума приняла 391 запрос о незаконных действиях правительства, хотя в большинстве случаев эти действия были законны. Следовало исправлять сами законы, но при ограниченных полномочиях Думы никто не знал, с какой стороны взяться за такое дело, да и чувствовалось, что на это уйдут годы терпения и труда, – куда эффектнее было произнести пылкую речь, которая завтра украсит газеты. Правосознание некоторых депутатов, особенно крестьянских, находилось на младенческом уровне. Разногласия оказывались неодолимыми даже по пустяковым вопросам, радикализм мешал поиску компромиссов. Не проявляла большой склонности к сотрудничеству и исполнительная власть. Пословица «Первый блин комом» действует и в политике.

Значит ли это, что первый созыв с самого начала был обречен на скорый роспуск? Вовсе нет. Думцы показали себя обучаемыми людьми. К примеру, поначалу многие могли выступать, лишь читая заготовленный текст, но, поскольку это было запрещено думскими правилами, быстро научились говорить «без бумажки». Даже самые радикальные депутаты стали скрепя сердце соблюдать процедурные нормы, чтобы избежать отклонения своих инициатив по формальным основаниям. Но Дума совершила роковую ошибку: увлекшись законотворческими проектами в аграрной сфере, она пропустила все сроки для обсуждения бюджета и по состоянию на 9 июля 1906 г. уже никак не успевала это сделать в положенные сроки. Это стало формальной зацепкой для роспуска первой Думы. Она вошла в историю под патетическим именем «Думы народного гнева».

Манифест о роспуске Думы содержал и дату созыва следующей Думы – 20 февраля 1907 г. О том, чтобы упразднить Думу вообще, уже не могло быть и речи. Мало того, одновременно был отправлен в отставку премьер Горемыкин, не сработавшийся с Думой.

Вторая Дума также проработала одну сессию, с февраля по июнь 1907 г. По составу депутатов она оказалась значительно левее первой (социал-демократов, эсеров и народных социалистов было 119, и это не считая 104 трудовиков, не считая левых из национальных групп и беспартийных). Председателем Думы был Федор Александрович Головин. Вот отрывок из его воспоминаний: «Общая масса левых отличалась тупым самомнением опьяневшей от недавнего неожиданного успеха необразованной и озлобленной молодежи. Однако вера в непогрешимость проповедуемых ими идей, их несомненная бескорыстность и готовность к самопожертвованию ради торжества своих принципов возбуждали симпатию к ним объективного и беспристрастного наблюдателя». Несмотря на такой состав, деятельность второй Думы была гораздо успешнее. Сыграли роль и приобретенный опыт, и готовность правительства Столыпина к сотрудничеству с Думой, действовал лозунг «бережения Думы». Однако все рухнуло 1 июня. Премьер потребовал у Думы санкцию на лишение депутатской неприкосновенности 55 депутатов (почти всей социал-демократической фракции) на основании решения Петербургской судебной палаты; 16 из них подлежали немедленному аресту по обвинению в заговоре. Дума создала комиссию для изучения вопроса, но не успела прийти к решению. 3 июня Дума была распущена, назначены новые выборы – уже по новому избирательному закону.

Благодаря новому избирательному закону в третьей Думе резко выросло количество вменяемых, конструктивно настроенных депутатов, сократилось число левых, впервые появилось ощутимое количество, целых 50 человек, правых.

Третья Дума, единственная из четырех, проработала весь положенный по закону о выборах в Думу пятилетний срок – с ноября 1907 г. по июнь 1912-го. Состоялось пять сессий. Председателем Думы избрали октябриста (члена «Союза 17 октября») Н. А. Хомякова, которого в марте 1910 г. сменил крупный купец и промышленник А. И. Гучков, человек отчаянной отваги, воевавший добровольцем на стороне буров в Англо-бурской войне, где прославился бесшабашностью и геройством.

Третью Думу также сотрясали конфликты. Они возникали по вопросам реформирования армии, по крестьянскому вопросу, по вопросу об отношении к национальным окраинам. Оппозиционно настроенные депутаты мастерски использовали систему запросов. По всякому важному (с их точки зрения) поводу депутаты, собрав определенное количество подписей, могли подать интерпелляцию, то есть требование к правительству отчитаться о своих действиях, на что должен был дать ответ тот или иной министр.

Важный опыт был накоплен при обсуждении законопроектов. Всего в Думе действовало около 30 комиссий. Большие комиссии – например, бюджетная – состояли из нескольких десятков человек. Выборы членов комиссии производились на общем собрании Думы по предварительному согласованию кандидатур во фракциях. В большинстве комиссий были представлены все фракции. Каждый проект рассматривался Думой в трех чтениях.

2. Пробы и ошибки

Четвертая, последняя в истории Российской империи Дума приступила к работе в предкризисный для страны и всего мира период – в канун Первой мировой войны. С ноября 1912 г. по февраль 1917-го. состоялось пять сессий. По составу четвертая Дума мало отличалась от третьей, разве что в рядах депутатов значительно прибавилось священнослужителей. Председателем четвертой Думы весь период ее работы был крупный екатеринославский землевладелец, октябрист Михаил Владимирович Родзянко.

Обстановка не благоприятствовала четвертой Думе. Ее постоянно лихорадило. К тому же осенью 1914 г., вскоре после начала Первой мировой войны, Дума вступила в очередной конфликт с исполнительной властью. 3 сентября 1915 г., после принятия Думой выделенных правительством кредитов на войну, ее распустили на каникулы. Вновь Дума собралась только в феврале 1916 г., но проработала недолго и 1 ноября подняла роковой бунт против существующей системы. 16 декабря 1916 г. она была вновь распущена. Возобновила свою деятельность она 14 февраля 1917 г., за 16 дней до отречения Николая II. Но она не доработала даже до этого события: 25 февраля она была вновь распущена. И хотя она не вполне подчинилась этому указу, сформировав Временный комитет Государственной думы, собраться официально ей больше не довелось.

Не будь Думы, неоткуда было бы взяться Временному правительству, но этим правительством она, увы, вновь созвана не была, формально оставаясь на каникулах. Это было грубым просчетом новой власти. Дума работала под видом «частных совещаний», в связи с чем большевики из Петросовета не раз требовали разогнать ее окончательно. Наконец 6 октября 1917 г. Временное правительство постановило Думу распустить на вполне законном основании – в связи с истечением срока полномочий и подготовкой к выборам в Учредительное собрание. 18 декабря 1917 г. одним из декретов ленинского Совнаркома был упразднен и аппарат Государственной думы.

Чему прежде всего учит опыт деятельности Государственной думы Российской империи? Тому, что парламентаризм имеет свойство преодолевать авторитарные тенденции в деятельности властей, и данное его свойство остро востребовано и сегодня. Это преодоление шло через повседневную парламентскую деятельность. Дума утверждала бюджет, чем существенно влияла на весь государственный механизм. Она уделяла постоянное внимание мерам социальной защиты малоимущих, разработала и приняла новое фабрично-заводское законодательство – одно из самых передовых для своего времени в мире. Предметом другой неустанной заботы Думы было народное просвещение. Она упорно добивалась выделения средств на строительство школ, больниц, домов призрения. Особое место в своей работе она уделяла делам религиозных конфессий, развитию культурно-национальных автономий (как бы мы назвали это сегодня). Дума много занималась внешнеполитическими вопросами. Думцы постоянно бомбардировали российский МИД, другие инстанции запросами, формировали общественное мнение.

Удачной была судьба ряда крайне важных законов – о правилах землеустройства, о местном суде, об условно-досрочном освобождении, о страховании рабочих, о воинской повинности – этот список не так уж мал. В 1908 г. был принят закон о введении в России в течение 10 лет обязательного и бесплатного начального образования. Бюджет народного образования между 1908 и 1914 гг. в соответствии с этим законом удалось увеличить втрое, было открыто 50 тысяч новых школ.

(Позже было подсчитано, что для выполнения плана всеобщего начального обучения такими темпами 10 лет было недостаточно, на это потребовалось бы, да еще с поправкой на войну, около 20 лет. Вероятнее всего, цель была бы достигнута к концу 1920-х. Большевики же смогли это сделать примерно к 1940 г. Т. е. они задержали процесс на 10–12 критических лет.)

Менее счастливый удел выпал на долю законов о старообрядцах, о подоходном налоге, о поправках к Уставам об акцизных сборах, и этот список тоже длинен.

Дума не всегда олицетворяла собой прогресс. Так, в вопросе об энергоресурсах, таком злободневном ныне, Дума не раз показывала себя менее дальновидной и продвинутой, чем правительство. То ли на почве «встроенной» оппозиционности, то ли по недостатку специальных познаний думцы не раз отвергали сугубо разумные законопроекты. Так, в течение 11 лет(и каких лет! – когда решалось, кто выйдет победителем в уже неотвратимой мировой войне) Дума не утверждала или отменяла результаты торгов по нефтеносным участкам, тянула с принятием закона о сдаче разведанных площадей в аренду, тем самым тормозя развитие нефтедобычи, – и это на фоне топливного голода! Железные дороги и пароходства вынужденно переходили с мазута на уголь, в связи с чем транспортные артерии были забиты угольными перевозками, их полезная пропускная способность падала. В 1913 г. правительству не удалось провести через Думу даже решение об использовании казенных нефтеносных участков для нужд флота[127].

Правда, тут напрашивается самое простое объяснение: хотя о войне было много разговоров, в душе никто не верил в ее неизбежность. Хотя задним числом каждый потом без устали рассказывал, как предвидел все до частностей.

Тем не менее (понимали думцы неизбежность войны или нет) с 1907 по 1912 г. Дума все же санкционировала увеличение военных расходов на 51 процент. Ее важной заслугой явилась безоговорочная поддержка кредитов на модернизацию русской армии, восстановление Тихоокеанского флота, строительство по самым передовым технологиям кораблей на Балтике и Черном море (программа «усиленного судостроения» на 1912–1916 гг.).

Хотя «фоновое» противоборство ветвей власти Российской империи не снижалось, на фоне этого противоборства и чиновных интриг против Думы множились примеры сотрудничества Думы с Государственным советом и правительством в области реального законотворчества, в том числе и по принципиально важным вопросам.

Без этого сотрудничества не родился бы исключительной важности закон о крестьянском землевладении. Этот закон юридически закрепил возможность покидать общину и выходить на «отруба» (собственные участки земли). Он был принят Думой 14 июня 1910 г., утвержден Государственным советом и подписан императором. Процесс массового выхода крестьяниз общины начался еще четырьмя годами ранее, но к лету 1910 г. уже явно слабел, так как не столь предприимчивую и более осторожную часть крестьянства смущали слухи, что отруба вот-вот отменят. Закон подстегнул сомневающихся. На 31 декабря 1915 г. к землеустроительным комиссиям обратилось с ходатайством о землеустройстве 6,17 млн дворов, т. е. около 45 % общего числа крестьянских дворов Европейской России.

Но сказав «А», Дума не сумела сказать «Б». Несмотря на все старания трудовиков, постоянно ставивших в Думе вопрос о земельной реформе, решить его она оказалась бессильна: слишком велика была помещичья оппозиция, да и среди депутатов имелось немало таких, кто был лично не заинтересован в его решении в пользу малоземельного крестьянства.

3. Опыт, не пропавший даром

В 2005–2006 гг., к столетнему юбилею Государственной думы, вышло несколько основательных работ. Во многих из них вина за конфронтационный настрой Думы возлагается, как и прежде, на близорукое упрямство царя, «царизма» и «режима». Что же до работ, апологетических по отношению к Николаю II, они рисуют трагического монарха, окруженного врагами и заговорщиками, причем главные среди них – в Думе. Приходится признать, что доля истины есть в обеих точках зрения, но лишь доля. Обе они оставляют в тени фактор опасного убыстрения модернизации страны[128]. Николай правильно видел опасность и, как мог, притормаживал государственную карету. Он знал (или чувствовал), что, если этого не делать, лошади понесут. Одной из лошадей, если позволителен такой образ, была Дума.

История давно выявила все неудачные, злополучные, близорукие, ошибочные (и так далее) шаги императора. Но не пора ли воздать ему должное за то, что на протяжении 20 лет, вплоть до рокового лета 1914 г., он, вопреки всему, удерживал ситуацию? И не просто удерживал. Он обеспечил стране достаточно плавное развитие, он справился даже с революционным хаосом 1905 г. Многое видно как раз на примере Думы. Дважды подряд распустив ее досрочно, Николай, тем не менее, не сделал попытки упразднить этот институт. Можно не сомневаться, что такой соблазн, особенно после «Выборгского воззвания», у него был. Но даже яснее, чем российское общество в целом, он видел: парламент уже неотменим. Государственная дума постепенно становилась все более привычной в русской политической жизни, а привычка – великая вещь. Интриги реакционеров, многократно добивавшихся упразднения Думы, уже не имели, начиная с 1908 или 1909 г., шансов на успех.

Проявив выдающуюся государственную мудрость в октябре 1905 г., Николай II после этого затаил досаду на то, что в стране теперь есть еще одна власть. Да, новая власть что-то у него отняла, и он в ряде случаев был бессилен против этой власти, но, как государственный человек, он должен был переступить через свою досаду. Увы, эта досада отразилась в ряде его ошибок по отношению к Думе. Можно сказать шире: взаимоотношения царя и общества, особенно во время Первой мировой войны, – цепь встречных трагических ошибок. «До последнего момента Николай II и бюрократия пытались по возможности обойтись без помощи уже существующих общественных организаций, а оппозиция – при всяком удобном случае норовила унизить коронную администрацию и верховную власть» (Б. Н. Миронов. Социальная история России. XVIII – начало XX в. – СПб., 2003. Т. 2. С. 161).

Раз уж войны не удалось избежать, император был обязан использовать уникальное единодушие, охватившее подавляющее большинство депутатов – от правых до трудовиков. Под флагом защиты родины Дума могла на время забыть старые счеты к престолу и перейти к к «дружной работе» (как тогда говорили) с прочими ветвями власти. Увы, Николай решил – и именно в связи с войной! – сделать годичный перерыв в работе Думы. Это был стратегический просчет.

Недоверие обидело и озлобило депутатов. Антиправительственное большинство, которое появилось в ней с возобновлением работы Думы в июле 1915 г., не оказалось бы столь многочисленным, не будь этой обиды. Государственная дума постепенно становится фактором дестабилизации воюющей страны. Честолюбивые и самонадеянные лидеры думского Прогрессивного блока жаждали заменить собой негодное, по их убеждению, правительство и даже военное командование.

Нередко можно услышать: Государственная дума образца 1906–1917 гг. не смогла предотвратить гибель исторической России и ее ценностей, спасти страну от революции и Гражданской войны – стало быть, опыт первого русского парламента оказался провальным. Это неверно. Как раз у Думы был очень хороший шанс уберечь Россию, но вмешались внешние силы – Первая мировая война, обрушившая, помимо Российской, еще три империи: Германскую, Оттоманскую и Австро-Венгерскую, последняя была просто уничтожена. Впрочем, это общеизвестно, реже вспоминают о том, что жертвой войны стала почти вся европейская демократия. Если к 1914 г. могло показаться, что уж где-где, а в Европе победный марш демократии неостановим, то ее последствия оказались роковыми для двух десятков молодых демократий.

Начнем с самого главного, хотя именно об этом постоянно забывают: к 1922 г. лишились всех своих демократических завоеваний, добытых жертвами и усилиями многих десятилетий, 132 млн человек в границах СССР[129]. Вслед за этим карта Европы стала быстро покрываться тоталитарными струпьями. В Италии к власти пришел фашистский режим Муссолини, в Венгрии установилась диктатура («регентство») адмирала Хорти, в Болгарии – диктатура Цанкова, в Румынии – «королевская диктатура», в Испании – диктатура Примо де Ривера (1923–1930), а затем генерала Франко (после гражданской войны 1936–1939 гг.), в Португалии – диктатура генерала Кармоны (1926–1932), сменившаяся более чем сорокалетней диктатурой профессора Салазара, государственные перевороты регулярно сотрясали Грецию. Что касается Германии, судьба ее демократии оказалась, как известно, самой трагичной – и для самой Германии, и для остального мира.

Не лучше обстояло дело в молодых государствах, возникших после Первой мировой войны на обломках рухнувших империй. Демократия проявила себя жизнеспособной, да и то с оговорками, лишь в Чехословакии и Австрии – но только для того, чтобы пасть жертвой немецкого фашизма в 1938 г. В остальных новых странах она оказалась непрочной и была сметена государственными переворотами: в Польше и Литве – в 1926 г., в Югославии – в 1929-м, в Латвии и Эстонии – в 1934 г. Во всех случаях к власти здесь приходили авторитарные и репрессивные режимы, которым сегодня были бы гарантированы международные санкции. При этом парламент мог считаться существующим – кстати, даже в гитлеровской Германии рейхстаг формально не был распущен.

Наконец, еще два новых государства – Финляндия и Ирландия – пережили при своем рождении кровавые гражданские войны, что также мало содействует демократическому развитию и общественному миру. И буквально во всех европейских странах получили мощное развитие фашистские движения и партии.

К 1940 г. территория демократии в Старом Свете и вовсе съежилась до пределов воюющей Англии и трех нейтральных стран – Швеции, Швейцарии и, под большим вопросом, Ирландии. Там, где люди еще имели силы и возможности что-то читать, они находили очень убедительными доводы авторов, объяснявших, что демократия навсегда останется лишь забавным эпизодом, нежизнеспособной выдумкой, обреченным экспериментом. Эти авторы напоминали своим читателям о судьбах демократии в Афинах, где она закончилась тиранами, и о Риме, пришедшем к Калигуле и Нерону.

С учетом сказанного не будем делать из умерщвления российской демократии в 1917 г. поспешных (и часто звучащих) выводов. Куда ближе к истине будет такое умозаключение: испытания первой трети XX в. оказались непосильными для всех без исключения молодых демократий. Россия оказалась в их числе. В том числе потому, что Государственная дума не успела преодолеть подростковую задиристость, не усвоила принцип «не навреди», не научилась жертвовать меньшим ради большего. Среди ее депутатов были выдающиеся ученые, чьи труды во многом заложили основу наших сегодняшних представлений о демократии, политических партиях, правовом государстве, они всеми силами стремились внести свой вклад в улучшение жизни страны, участвуя в законотворчестве, стремились расширить права граждан, расширить границы их свобод, но как парламентарии-практики оказались не на высоте. Однако даже недолгие 11 лет существования Думы показали: становление культуры политического компромисса шло в России достаточно успешно.

Российскому парламентаризму не хватило (как и столыпинским реформам) всего нескольких лет. Дореволюционная Дума сделала исключительно много для становления российской парламентской практики. В ней сформировались такие атрибуты современного парламентаризма, как партийные фракции, законодательная процедура, думский регламент, выступления премьеров с правительственными декларациями, гласность думских пленарных заседаний, депутатские запросы к правительству, согласительные комиссии – то, что начиная с декабря 1993 г. было воспроизведено в новой России.

Но, возможно, главная заслуга первого российского парламента в другом. После него ростки политической демократии уже не могли быть искоренены из российской почвы. Утвердившийся в 1917 г. коммунистический строй прервал формирование демократических институтов, однако отсутствие общенационального представительного органа сразу стало ощущаться буквально всеми как временное и ненормальное состояние, знаменующее какой-то недуг или кризис. Это ощущение порождало дискомфорт даже у большевиков. Не будь четырех выборов в Думу и двух выборов, проведенных Временным правительством, большевики вели бы себя еще безогляднее. Но они, особенно на первых порах, много возились с какими-то выборами и съездами, да и в дальнейшем вынуждены были имитировать представительную власть. Имитация демократии – это тот комплимент, который диктатура делает свободе.