Росток

Глава 1

167, ноябрь, 8

— Когда же уже лед встанет… — не то простонал, не то прошептал Беромир, прохаживаясь у мостка.

— Нескоро, — ответил Дарья. — По всем приметам зима будет поздней и теплой.

— Думаешь?

— Все вокруг о том ясно говорит. Али, ты не видишь?

— Никогда в таких приметах не разбирался. Что конкретно наводит на такие мысли?

— Видишь — листья на сырую землю падают. И по ночам не подмерзает. Это говорит о том, что зима будет теплой. При трескучей зиме земля загодя просыхает, до снега. Да и сам снег пока не выпадал. Первый. Такой, чтобы, падая сразу таял, или полежал совсем немного. Хотя время для него вполне подходящее. А значит — зима придет поздно. Небо все серое, пасмурное. Тоже негодно для холодной и ранней зимы. Тепло. Слишком тепло для этих дней. Да и много всего иного. Сразу так не скажешь. Птицы как ведут себя. Зайцы. Все говорит о том, что зима придет поздно и будет мягкой.

— Плохо. — покачал головой Беромир. — Очень плохо.

— Конечно, плохо. Ежели зимой теплой и поздней окажется, то лето, стало быть, холодным и сырым. С дурным урожаем. Чего тут радоваться? Как бы голод не разразился.

— До лета нам бы еще дожить.

— Мыслишь, боги от тебя отвернутся?

— Неисповедимы их пути. — развел руками Беромир. — Никто не знает, сколько удачи они нам отмерили. Да и их могут отвлечь, лишив нас в самый неподходящий момент их поддержки. Мир полон неизведанного. Прилетят какие-нибудь жнецы из межгалактического пространства — и будь уверена, богам станет не до возни с нами. Мы ведь никто, в сущности. Так, баловство.

— Но они с нами возятся. — ответила ведьма Мары, совершенно спокойно восприняв такие шаги. Он ей уже немало за разговорами поведал об устройстве мира. И она знала про планеты, звезды и так далее. Отчего принимала подобные высказывания спокойно.

— Они верят в то, что когда-нибудь мы сможем им помогать. Не мы, так другие. А потому возятся не только с нами.

— Какие еще другие? — нахмурилась Дарья.

— Во Вселенной населена не только наша планета обитаема. Всякого-разного хватает. Один похожи на нас, иные нет. Существуют очень разные формы разумной жизни. И совершенно неясно, кто из них сможет достигнуть подходящего уровня развития.

— А мы? Мы далеко ушли?

— Делаем первые шаги. Даже и не шаги. Мы словно зародыш разумного в утробе матери. Вот когда вылезем с Земли и начнем путешествовать между планетами — считай, родились и ползаем, агукая. До зрелой и развитой цивилизации нам бесконечно далеко. Впрочем, не только нас.

— Мне сложно представить то, что ты говоришь. — покачала головой сестра.

— А и не нужно. С ума сойдешь.

— Но ты их видел и не сошел.

— Мне повезло.

— Какие они, другие?

— Ну… — Беромир задумался.

Несколько секунд помедлил, а потом рассказал ей о вымышленном виде азари из Mass Effect, что способны оплодотворятся и скрещиваться с практически любым другим видом. При этом выглядя за счет внушения для него подходяще и симпатично. Одного и того же азари разные разумные видят по-своему.

Потом поведал о зергах.

Вспомнил об орках и эльдарах из мира «WarHammer».

Поведал про разумную планету, выросшую вокруг гигантского космического разума. Ту самую, с которой боролся Звездный лорд.

И многое, многое иное.

Все самое необычное и интересное из того, что смог вспомнить.

Дарья слушала внимательно.

Серьезно.

Даже излишне серьезно.

Что окончательно убедило Беромира в том, что она не являлась таким же гостем из будущего, как и он сам. Ну… наверное. Так-то если она сюда заехала из конца XIX века, то ее реакция вполне укладывалась бы в то, что он сейчас наблюдал.

А если из другого мира, то тем более. Мало ли у них там какие сказки и мифы? Может, никаких пересечений. Вот и проявляет невероятное любопытство.

— Драконы… — выдохнула она, когда Беромир их упомянул. — Это… так жутко.

— Мы лишь листик в водовороте реальности. — пожал он плечами. — Если смотреть на Вселенную глазами богов, то вся эта возня им интересна не больше, чем нас увлекают муравьи в своих кучах.

— Но они выбрали тебя.

— Боги — не люди. Это не просто сильный человек. Нет. Это существо иного порядка. Нам их не понять. Во всяком случае до тех пор, пока мы и сами не окрепнем душой до их уровня…

Помолчали. Глядя на листья, плывущие по реке.

— Как думаешь, они готовы? — спросила она.

— Нет. — покачал головой Беромир. — Пока со смертью не встретятся лицом к лицу готовы не будут.

— Это понятно, — горько усмехнулась она и резко погрустнев, видимо, вспомнив о сыне. — Но ты ведь их заставляешь много упражняться. Неужели толку от этого нет? И важна лишь проверка перед лицом смерти?

— Понимаешь, в бою уходит все наносное и человек опускается к тем вещам, которые умеет делать не задумываясь. Для того чтобы закрепить навыки, необходимые в бою, требуется их повторить от тысячи до тридцати тысяч раз. Учитывая сложность ситуации, я бы ориентировался на наибольшее значение.

— Тридцать тысяч… это звучит невероятно. А столько можно?

— Это только так кажется. Сколько они ежедневно на упражнения метают дротики?

— Раз десять по десять или около того.

— Это у нас сотня бросков. За год они наберут свыше тридцати шести тысяч бросков. Что в целом позволит закрепить навык. Если, конечно, не будут отлынивать или имитировать. Тоже касается и иного. Строй. Перемещение. Перестроения. Работа копьем, топором и саксом. Разом то это все не дашь им. Просто не вынесут. Поэтому, я полагаю, раньше, чем через два-три года напряженной тренировки воинами они не станут. А лучше после трех-четырех. Но разве нам дадут их?

— Два-три года, — покачала она головой. — На это и надеяться не приходиться…

— Вот и я о том же. Они меня сильно удивят, если они до льда не придут. Скажем так, если это случится, то они, скорее всего, вообще иначе решили действовать. Жадность возобладала, и они захотели договариваться.

— Они? Нет. Я в это не верю.

— И я. Но чудеса порой случаются.

— И ты сам являешься живым воплощением такого чуда.

Беромир развел руками и виновато улыбнулся, но комментировать такое заявление не стал. Дарья же продолжила:

— Сами роксоланы сейчас точно не полезут. Они не любят по рекам ходить, да пешими воевать.

— По весне они тоже воздержатся. Кони слабы после зимы. Да и брать нечего, даже если на корабле идти. Что затруднит их прокорм в походе.

— И то верно. — кивнула сестра. — А к осени почти наверняка найдут охочих. Даже не представляю, что должно сподвигнуть их самих к нам сунуться.

— Как что? Слухи о моем богатстве. Их становится неприлично много. И это пугает. Сильно пугает. Могут и сарматы соблазнится. И иные.

— У тебя вон, двадцать один добрый молодец. Сдюжите.

— Двадцать один… — горько усмехнулся Беромир. — Понимаешь… У нас тут мышиная возня. Пока. Из-за чего даже двадцать один недоучка — уже сила. Кто против них устоит из местных? Вот. Роксоланы сюда сколько пригонят? Десятки? В крайнем случае несколько сотен. Это все ничего не стоит. Крохи.

— Тогда чего ты боишься?

— Того, что на нас обратят внимание какие-то крупные игроки и посчитают разумным захватить. Сахар и индийское железо чудовищно дороги. Нам за них дают подачки. Даже несмотря на то, что нам это кажется богатством и изобилием. Ромеи каждый отправляют в Индию корабли из Красного моря с тем, тратя на сахар целые состояния. А тут мы. Что будет, если они сюда отправят легион?

— Я видел ромейский легион. — кивнула Дарья помрачнев. — Такой если придет — нам ничего ему не сделать. Разорит все посевы. Убьет весь скот. И даже если мы станем по лесам прятаться, пока ромеи тут бродят, потом придет голод. От него не убежишь… никуда… А они нас не только запасов лишат, но и жилищ. Об этом страшно даже подумать…

— Вот в том-то и оно. А если рокосоланы решатся нас стереть в сопли? Они плохо сражаются пешими, но они смогут сюда привести несколько тысяч воинов. У наших шести кланов просто мужчин меньше. Совокупно. Эти твари ведь специально следят за тем, чтобы нас не стало слишком много. Оттого и выдаивают досуха. Оттого и угоняют в рабство… чтобы не могли добрым образом расплодиться.

— А зачем ты отправил дорогой подарок Сараку?

— В расчете на его противоречия с братом и жадность. Мысля, что ему захочется получать каждый год индийское железо и сахар. Даже в таком количестве это очень прилично стоит.

— Ты по тонкому льду решил пройти. — покачала она головой.

— По воде, — с грустной улыбкой ответил Беромир. — Это натурально прогулка по воде.

— По воде ходить нельзя.

— Но нам надо.

— Может, зря ты все это заварил? Затаился бы где-нибудь. Переждал. Тихонько уча учеников.

— Кто бы мне их дал? — горько усмехнулся Беромир. — Я до сих пор жив только потому, что подарил вам всем надежду. Потому роксоланам меня и не сдаете. И не убиваете. А я уверен, хотите. Ты-то точно.

Дарья промолчала.

— Что? Я разве не прав?

— Сына так не вернуть, — мрачно произнесла она.

— Ладно, не будем бередить былые раны. Пойдем. Перерыв закончен. Пора за дела браться. Они сами себя не сделают…

С этими словами ведун приобнял Дарью за талию и поцеловал в щеку. А потом пошел в сторону плаца, не говоря ей ни слова.

Он отчетливо понимал — она не забыла.

Такое ни одна мать не сможет забыть… и простить.

Убить бы ее.

Ситуацию спасало только местное рационально-мистическое мышление. Для них весь этот «тонкий мир» и прочий мистицизм с божественностью был не менее реален, нежели пень или рыба. Из-за чего «страх божий» на них действовал совсем иначе, нежели на достаточно прогрессивных и развитых людей из цивилизованных стран в XX-XXI веках.

Местные реально верили.

Но не как фанатики, нет. Как… люди, для которых бог такая же обыденная реальность, как и орешник или ряска в заводе. Это даже верой сложно было назвать.

Наблюдая за местными, Беромир смог провести аналогии только с заводом. Кто из работников его видел натурально своими глазами? В период до эпохи ТВ и Интернета — только приближенные. Для остальных он являлся вот таким невидимым, вполне реально существующим фактором, так или иначе влияющим на их жизнь.

Так и с богами, а также прочей мистикой.

Ну не видно и не видно.

Мало ли?

Из-за чего Дарья очень серьезно восприняла слова Беромира. А дальнейшие их разговоры уверили ее в том, что парень действительно благословлен богами. Что защищала ведуна от ножа или яда этой женщины лучше всякой брони…

— Становись! — рявкнул Беромир, подняв руку, как на школьном уроке физкультуры. И уже подтянувшиеся на плац ученики спешно стали выполнять команду.

Секунд пятнадцать.

И готово.

— На первый-второй рассчитайсь!

И понеслось.

— Первые — шаг вперед.

Раз. Слитно шагнули они.

— Сомкнуть ряды!

И две шеренги уменьшили промежки до одинарных.

— Равнение налево! Смирно.

Ребята замерли.

А Беромир начал прохаживаться мимо них, осматривая.

У каждого уже имелся стеганая куртка с длинными рукавами, подолом до колен и стоячим воротником. Да с красивым застегиванием на «разговоры». Не металлическая броня, но и она — хлеб. У многих местных и ее не наблюдалось.

К левому бедру был прислонен большой круглый щит линзовидного профиля. Клееный из шпона… считай древесной стружки.

Правая рука придерживала копье и пилум.

В разгрузке за спиной покоились плюмбаты и атлатль для их метания. На поясе справа — томагавк. А на поясе, поперек пуза — здоровенный сакс. Узкий такой и длинный с толстенным обухом.

— Красавцы! — вполне искренне выкрикнул ведун, когда закончил осмотр.

В этот раз никто не напортачил.

Вон — любо-дорого поглядеть.

Поэтому надев шлем, который имелся только у него, Беромир скомандовал:

— Щиты взять!

Бойцы синхронно чуть присели. Взялись за ручки кулачного хвата. И поднялись.

— Направо! Шагом марш!

Начиналась муштра.

Обычная.

Повседневная.

Вбивающая в них автоматические реакции на команды. Чтобы в критической ситуации не задумываясь выполняли.

Иначе беда.

Страх ведь он такой… может и лишить способности думать.

А вон там, от навеса, за ними поглядывали женщины. И Злата с Дарьей, и три вдовы. Не отвлекаясь, впрочем, от рутинных дел. Весьма и весьма обширных. Парни рвали жилы, готовясь к тяжелому испытанию. Умирали от тренировок и нагрузок. На долю же женщин легло испытание ничуть не легче.

Беромир не жалел никого.

Ни себя, ни других…

Глава 2

167, ноябрь, 21

Борята спал нервно. Просыпаясь то и дело. Прислушиваясь и вновь засыпая. Да и то лишь для того, чтобы вскоре вновь открыть глаза. Так он и промучился до первых лучей солнца. Из-за чего голова наутро болела. Не сильно, но была тяжелая, гулкая и какая-то вязкая.

Поднялся.

Привел себя в порядок, умывшись и надев свою лучшую одежду. Посмотрел на испуганную жену, которая все знала и откровенно трусила, прекрасно понимая последствия. Поцеловал ее и выступил на вече[28].

Но не напрямки.

Сначала он со своими ребятами собирался встретиться и двинуться на сходку уже заодно с ними. Единым отрядом. Причем не упреждая о том остальных родичей, а так — с небольшой задержкой, давая им всем уже накопиться и немного понервничать…

К месту рандеву Борята подошел последним. И, судя по лицам, его ребята тоже в тревоге провели ночь. Слишком уж были высоки ставки. Да и дело они замыслили новое для местных, непривычное.

Было свежо.

Не холодно, нет. Даже ночных заморозков не случилось. Просто такая легкая, промозглая свежесть. Ясности в голове она не добавляла, а вот поежиться то и дело заставляла.

Борята вздохнул и прикрыл глаза.

Еще раз оправил одежду.

Взял щит с копьем и направился к месту проведения вече всего клана Тихих медведей, увлекая за собой своих людей…

— А где Борята? — снова выкрикнул один из родичей.

— Да придет! Что ты? Он же нас и собирал! — выкрикнул ведун Красный лист.

Но людей эти слова успокаивали слабо.

Позавчера обитатели головного поселения клана видели, как на своем катамаране приплывал Беромир. И обсуждали они отнюдь не необычную быструю парусную лодку.

Нет.

А его собственный вид.

Ярко окрашенная одежда непривычного фасона. То же самое у учеников, что его сопровождали.

Но главное — оружие.

Все видели, как Беромир передавал людям Боряты большие круглые щиты и «крылатые» копья. Выглядели они невероятно! Словно из другого мира. Ну и угрожающе выше всяких границ. Ведь это что же выходило? Из неполной сотни взрослых мужей клана у одиннадцати будет славное оружие? А у других? А как, ежели что, они станут им противостоять?..

— Идут! — крикнул кто-то.

Люди замотали головами и почти сразу увидели, как от леса приближалась группа из одиннадцати мужчин с оружием.

Все напряглись еще сильнее. Ведь на вече так не выходили.

Нет, так-то никаких запретов не было. И порой кто-то мог и явиться не с пустыми руками. Но вот так? Вооруженной группой? Никогда! Да еще и щиты. Одно дело прийти с копьем, рассчитывая на возможный судебный поединок, и совсем другое — со щитом. Его ведь применять на небесном суде было нельзя. Тогда зачем он им? Для чего?..

— Мира вам родичи! — максимально торжественно произнес Борята.

— Ты почто вырядился? И чего с собой это притащил? И твои туда же! — ворчливо воскликнул один из старейшин.

— Я расскажу! — подал голос Красный лист, стараясь перебить гомон шепотков.

— А чего до того молчал? — удивился кто-то.

— Что вы задумали⁈

— ТИХО! — рявкнул Борята и ударил древком копья в щит.

Сразу эффекта не получилось. Однако, как только за ним повторили его люди, сработало. Такие ритмичные удары вышли довольно громкими. Да еще и мелькающие наконечники копий психологически давили.

— Ну, говори уже! Что задумали⁈ — буркнул один из советников, когда все замолчали.

Красный лист вышел в центр круга.

Прокашлялся.

И начал рассказывать о том, какие беды и напасти терзают клан. И набеги, и неурожаи, и болезни. Да и ругань всякая повсеместно идет, из-за чего порой случается даже смертоубийство.

— Ты по делу сказывай! — выкрикнул кто-то из заднего ряда.

— Да! Говори уже, зачем нас собрали! — поддакнул один из старейшин.

— У Беромира недавно был большой совет, на котором порешили — так жить нельзя! — громко произнес Борята.

— Экие вы выискались! — скривился другой старейшина. — Они порешили. А мы на что?

— Да погоди ты! — толкнул его в бок другой.

— Чего погоди⁈

— Пускай скажут, чего порешили.

— И верно! Сказывайте!

— Мы порешили, что в каждом клане… — начал ведун.

— Большом роду! — поправил его один из старейшин.

Красный лист кивнул и продолжил:

— Так вот, мы порешили, что в каждом КЛАНЕ, — с нажимом произнес он, — надобно поставить старшего. Того, кто бы вершил суд и защищал от напастей. Боярина[29] с его малой дружиной. А при нем держать совет из ведунов и старейшин клана.

— А губа не лопнет! — раздраженно выкрикнул тот самый недовольный старейшина.

Остальная толпа вроде тоже стала заводиться, но Борята вновь рявкнул:

— ТИХО!

И весь его отряд практически синхронно ударил древками копий в щиты.

— Ты! — указал Борята на недовольного старейшину. — Будешь защищать клан?

— Большой род!

— Ты будешь защищать свой клан? — с нажимом повторил Борята. — И неважно, как ты его называешь. Это не имеет значения. Ты сам выйдешь с копьем на бой, чтобы спасти своих сородичей от набега?

— Да при чем здесь это⁈

— Притом! Нас грабят! Наших родичей угоняют в рабство! Кто считает, что это хорошо — скажи. Не стесняясь и не таясь! И я немедленно вызову тебя на небесный суд!

— Ты же понимаешь, что это не справедливо! — рявкнул один из старейшин.

— Это справедливо! — с нажимом произнес Борята. — Нет более справедливее дела, чем защищать своих сородичей! Ты считаешь иначе?

— Не кипятись! — сдал назад этот старейшина. — Я не о том. Ты ведь умел и ловок с копьем. Какой же это будет суд?

— В кругу воля Перуна! — выкрикнул Красный лист. — Али ты мыслишь, что он несправедлив?

Ответа не последовало.

Ведун же выдержал паузу и поинтересовался:

— Кто из вас хочет, чтобы его угнали в рабство?

Все промолчали.

— Кто хочет, чтобы его разоряли?

Снова тишина.

— Неужели никто?

— Разве для этого Боряту надо ставить над нами? — осторожно поинтересовался один из стариков.

— Надо, Тук. Надо. — произнес новоявленный боярин. — Сам не хочу, но надо. Ты видел, что случилось с Гостятой. По соседям ежели глядеть — тоже все не ладно. Роксоланы — сила. И их посулам многие соблазняются. Ежели не собрать клан в единый кулак — добра не выйдет.

— А как это?

— Как ты в кулак хочешь собрать? — посыпались вопросы с разных сторон, пока Борята не поднял руку, прекращая их.

— Беромир уже с прошлого года сказывает, что нам нужно войско. Постоянное, с доброй воинской сбруей и выучкой. От каждого клана — сколько сдюжим. Вскладчину собирая на рать. Чтобы гонять набежников и держать в покое наши земли. Эти щиты и копья — вклад Беромира. Он их наловчился делать. Видите, какие ладные?

— Разве роксоланы это потерпят?

— Для этого Беромир и предлагал всех мужчин клана, даже если они и не воины, обучать ратному делу какому-нибудь. Такому, в котором они сдюжат. Например, метать камни пращой, кидать дротики или стрелять из лука. Тут надобно подумать. Попробовать. Просто так не решишь. И в случае великой угрозы — выходили как один, дабы поддержать войско. Войско — впереди с копьями да щитами, а стрелки сзади. Оттого сила у нас будет великая. Кому угодно морду своротим!

— Беромир безумен! — выкрикнул кто-то.

И почти сразу раздался глухой удар.

— Что там? — напрягся Борята.

— Да, поплохело Ждану. Разморило. — донеслось с дальнего края. — Сейчас отойдет. Водичкой умоем и легче станет.

— Беромир предлагает ужасные вещи, — осторожно произнес Тук, глава рода, к которому сам Беромир и относился.

— Почему?

— А ну, роксоланы верх одержат? Всех же порубят али в рабство угонят. Куда такое годится?

— А если мы верх одержим? — усмехнулся Борята.

— Да, ну… — отмахнулся Тук. — Одно дело набежников гонять и другое — с роксоланами воевать. Кто мы против них?

— Не веришь ты в нас. Не веришь. — покачал головой Борята. — Я недурно узнал Беромира и могу тебя заверить — с ним мы точно победим.

— Беромир! Беромир! Он-то тут при чем⁈ — выкрикнул кто-то.

И затеялась перепалка.

Люди очень по-разному оценивали ситуацию. Общество было предельно поляризовано. Не говоря уже о том, что от одной мысли, что придется воевать с роксоланами, людям становилось нехорошо.

— А ну, тихо! — рявкнул Борята во всю мощь своей глотки.

— Не затыкай нам рот!

— Мы победим! — громко крикнул боярин. — И набежников. И роксоланов. Я в этом убежден! Если кто-то из вас считает, что я лгу — вызывай меня. И пусть Перун рассудить — явит свою волю, свое слово.

Наступила тишина.

Сам же Борята пошел вперед и медленно проходя мимо каждого из членов клана, заглядывал ему в глаза. Первый. Второй. Третий…

Никто не решался принять вызов.

Все отлично помнили судьбу Гостяты. Да и эти угрожающе выглядящие копья пугали не на шутку…

— Я не хочу навязываться! — произнес Борята, когда завершил это дефиле. — А потому предлагаю вам высказаться перед лицом Перуна.

После этих слов, его люди опустили копья и, пройдя по краю площади, очертили подобие круга. Чем вызвали трепет родичей.

— И теперь, представ пред его очи, поднимите руки те, кто против. Кто не хочет поддержать предложение Беромира. Те, кто считает ненужным признать меня боярином.

И замер, медленно вглядываясь.

Минута прошла.

Две.

Три.

Никто руки так и не поднял. Было видно, что десятка два мужчин прямо ломало. Но и они не решились. По какой причине — неясно. Однако — факт. Даже тот, которого уже окатили водицей, и тот угрюмо стоял, не выступая против.

— А теперь поднимите руки те, кто выступает за принятие предложения Беромира.

Первыми проголосовали ребята будущей малой дружины.

Вместе с ними и Красный лист.

После них руки стали медленно поднимать остальные. Человек за человеком. Но бодро. Чем их больше становилось, тем скорее дело шло. Минуты не прошло, как все вече проголосовало. Последними это сделали старейшины с жутким выражением лица, словно им что-то в тисках защемили. Но и они не решились пойти против…

— Какое единение! — радостно воскликнул Красный лист, даже без тени издевки. Он рассчитывал на то, что минимум треть клана выступит «против». Но нет — никто на это не пошел.

— Благодарю, — произнес Борята. Воткнул копье подтоком в сырую землю и поклонился собранию, приложив правую руку к груди.

— Не разочаруй нас, — процедил один из старейшин, с трудом сдерживавший раздражение. После чего развернулся и поковылял к себе домой. За ним потянулись и остальные.

Вече завершилось.

Не прошло и пары минут, как на этой импровизированной площади остались стоять только Борята со своими людьми, да Красный лист.

— У нас получилось… — тихо прошептал ведун.

— Отчего же мне так тошно на душе? —

— И это хорошо, очень хорошо, — улыбнулся ведун. — Куда страшнее, если бы ликовал и наслаждался победой над своими родичами…

У Беромира тем временем все запасы растительных волокон уже переработали, превратив в ткани. И теперь сосредоточились на железных делах.

Пока погода позволяла.

Ежедневно они ходили на лодке к выявленным отложениям болотной и луговой руды. Добывали ее, выбирая почти всю грузоподъемность плавсредства. Привозили. И промывали.

Мерзли.

Все ж таки вода в эти дни была далека от «парного молока». Поэтому часто менялись, заодно отогреваясь у костра. Один за одним. Ну и работали они не обычным образом, а на приспособе.

Недалеко от поселения бил родник в овраге. Вот в удобном месте этот овраг и пересыпали маленькой плотиной — по пояс. Ну и поставили оснастку. Длинное продолговатое корыто покрывалось деревянной обрешеткой — сначала крупной, потом мелкой. С заглушенным торцом. В верхней же части стояло что-то в духе небольшой конической бочки. Грубо и наспех сделанная с довольно заметными щелями.

В эту бочку закидывали лопату за лопатой непромытую руду. Туда же направляли струю воды с родника. Ну и вращали. Да не вручную, а с помощью педального привода и ремня…

Подобное устройство позволило сильно ускорить промывку.

Прямо кардинально.

Заодно пошел дополнительный отсев, с выбраковкой камней и прочих ненужных включений.

Беромир понятия не имел, как такая штука называется и применялась ли где на самом деле. Просто видел в каком-то фильме, смутно себе ее представляя. Вот и попытался изобразить, опираясь на свои знания в физике.

Если бы не она — добрая половина ребят точно бы слегла с простудой, промывая лотками. А так — вовремя менялись, грелись, пили отвар, составленный Дарьей и дело шло на удивление бодро. Меньше чем за час умудрялись «просеять» всю привезенную руду…

— Беромир! — крикнул один из учеников. — Беромир! Погляди!

— Что у вас случилось?

— Вот! — с некоторым возбуждением произнес один из парней и указал рукой на несколько странных камешков, словно куски стекла на первый взгляд.

— Да неужели… — буркнул Беромир.

Взял их.

Осмотрел.

— А что это? — спросил другой ученик.

— Янтарь. Совсем крохотные кусочки. Вы поглядывайте, если приметите еще, откладывайте. Они могут потом пригодиться. — произнес он максимально равнодушно.

После чего степенно удалился. Хотя сохранять спокойствие было сложно. Он как-то краем ухом слушал о том, что в бассейне Днепра и его притоков встречался янтарь. В основном на порогах и песчаных отмелях. И что это часть какого-то грандиозного месторождения от Балтики до Черного моря. Неравномерного. В основном с бедными или очень бедными выходами. И в былые годы их вполне разрабатывали.

Да и янтарь — ценная вещь.

Особенно в Риме и Египте. В последнем он вообще имел какое-то особое сакральное значение, как нефрит в Китае. Получится тут что-то добыть или нет — неясно. Но уж если получится ходить с торгом на балтийское побережье — сказка будет. Там ведь его было много и стоил он очень немного…

Главное сейчас обо всем этом не думать.

Не время.

А то эмоции голову еще вскружат.

Глава 3

167, декабрь, 1

— Гости! — крикнул кто-то.

Беромир повернулся на крик.

Потом скосился туда, куда указывала рука парня. И, в свою очередь, рявкнул:

— К бою!

Там, вдали у излучины появлялась одна «пирога» за другой. Может это и свои. Но вряд ли. Им незачем такой толпой к нему наведываться. А вот набежникам, которых они ожидали, вполне. Да и общая композиция говорила об этом. Вон — лодки людьми не плотно забиты. Есть место под хабар.

Так что Беромир крикнул и сам бросился под навес, где каждое утро выставлялся актуальный и потребный арсенал. Притом так, чтобы можно было его быстро схватить.

Минута.

Ведун уже подбежал к дому.

Еще несколько шагов. И кто-то протянул ему разгрузку с дротиками, сделанную на рамке поняги. Подхватил топор, запихнув его за пояс. Накинул медвежий плащ. Надел шлем. Взял щит, копье и пилум. И двинулся наружу — туда, где строились ребята.

Тренировки сказывались.

И репетиции.

Посему они отработали как надо — и при угрозе с реки стали накапливаться на площадке у навеса с той стороны, где находился мосток.

Еще минута.

И в строй встали все.

Беромир оглянулся и кивнул Злате. Та уже стояла у двери. Последней. Остальные отреагировали тоже правильно — укрывшись в доме.

Поначалу ведун думал в лес их отправлять по сигналу опасности. Но передумал, так как неизвестно — является ли нападение комплексным или нет. Может, со стороны леса идет вторая группа. А так — зашли в длинный дом. Закрыли дверь на задвижку. И все.

Да, в случае гибели защитников им это не поможет.

Кроме того, внутри имелось по меньшей мере три двери. И все крепкие. Так что потенциально можно было еще и тайный ход сделать. Но не успели. Посему он девочек инструктировал следующим образом.

Все запирали.

Прячась в женской части дома. И прихватив с собой лестницу из сеней. Сидели там тихо, наблюдая в духовые оконца за тем, что происходит на улице. И если все оказывалось плохо — забирались на чердак. Откуда пытались убежать, пробиваясь через солому крыши. В идеале — максимально тихо. А так — как получится. Лучше всего выждав, пока нападающие проломят первые две двери и бросятся грабить. Что само по себе довольно шумно и даст женщинам определенные шансы.

Вариант?

Вполне. Тем более что другого просто не имелось в наличии…

Выстроились ребята, значит.

Стоят.

Наблюдают.

Набежники же, когда добрались до мостка, вид имели очень недовольный и обескураженный. Их было сильно больше, но… эти, местные, не убегали.

Напротив — ждали их.

И все же, несмотря на разобравшие их сомнения, гости лихо завернули к берегу. Налегли на весла. И ускорившись, выскочили носами лодок на грунт. После чего ловко из них повыскакивали.

Вооруженные.

Ничего особенного у них не наблюдалось. Плетеные щиты, обтянутые кожей. Копья с костяными наконечниками. Да дубинки малые на поясе…

Поселение Беромира находилось в Посожье. На севере так называемой Почепской археологической культуры, которая характеризовалась чересполосицей поселений славян и балтов.

С востока, с севера и с северо-запада они были окружены доминирующим массивом балтов. Среди которых, чем дальше от этих земель, тем меньше встречались славяне. Такое странное заселение было связано с тем, что примерно век назад люди, говорящие на праславянском языке, под давлением сарматов ушли на север вдоль Днепра.

Не все.

Большая часть старого населения осталось там, где жила, оказавшись под рукой сарматских племен: роксоланов и языгов. Отчего не просто платила дань, как свои ушедшие сородичи, но и полностью, всецело находилась под властью захватчиков.

Еще одна группа поднялась по Припяти, прячась в болотах от кочевников. Имелись и такие ребята, что вообще ушел на среднюю Волгу, живя там в полной изоляции. Окруженные со всех сторон угро-финнами. Да и сбежавшим на Припять тоже жизнь малиной не казалась: с запада их подпирали гёты, медленно мигрирующие на юг — в междуречье Днестра и Днепра. Ставя их словно бы между Сциллой и Харибдой, то есть, сарматами и гётами.

Ситуация выглядела сложной.

В чем-то даже отчаянной.

Ведь получалось, что основная часть славян находилась под пятой сарматов. А остальные сидели в обстановке близкой к изоляции, обложенные ко всему прочему данью, проблемными соседями, да еще и подвергающиеся регулярным набегам.

Жесть.

Ужас.

Мрак.

Тем занятнее было то, что пришедшие к ним набежники, судя по всему, поднялись с юга. И являлись представителями одного из тех славянских родов, который остался на землях праотеческих…

— Какой же он все-таки гнилой человек, — покачал головой Беромир, помянув мысленно Арака. — Нашел кого посылать…

Гости его слов не услышали, а никто из своих переспрашивать не стал.

Не до того было.

Большинство из них испытывали страх. Местами даже парализующий. Ведь вон сколько врагов привалило. Намного больше, чем их самих. Считай вдвое. И все как на подбор — не юные дарования, а вполне сложившиеся мужчины…

— Дротик, кладь. — рявкнул ведун.

И все его ребята, загодя переставив копье с пилумом под левую руку, чтобы придерживать, вытащили дротик из колчана и наложили его на атлатль. Не столько осознанно, сколько на автомате. Пусть и с определенным волнением и неаккуратностью движением. Сказались тренировки.

Тем временем гости, увидев нехорошее движение, пошли вперед.

— Вы кто такие⁈ — крикнул Беромир.

Они проигнорировали его слова.

Просто молча перли вперед

— Еще шаг и мы атакуем!

И снова тишина в ответ.

— Товсь! — рявкнул Беромир. — Первый бей. Второй бей.

И двадцать две «плюмбаты» улетели в гостей.

В две волны — с поочередно с обоих рядов.

Пирамидки наконечников легко пробивали вскинутые плетеные щиты гостей. Но, в отличие от пилумов, углублялись недалеко. Просто входили на две трети ладони. И все. Кого-то таким образом задели через щит. Но в целом — обошлось.

А вот тем, кто «поймал» дротик не щитом, повезло меньше.

Парочка рухнула как подкошенные, получив «подачу» в череп. Еще пятеро взвыли, упав на землю. С «плюмбатой» в ноге особенно не попрыгаешь. Один так и вообще — захрипел и забулькал, схватив гостинец шеей.

Тем временем ведун вновь скомандовал:

— Дротик, кладь! Товсь!

И вновь гостей накрыло двадцать два дротика.

Шагов с сорока.

Отчего на земле уже оказалось с десяток человек.

Казалось бы, всего четверть. Но эти гости не были воинами. И для них такие потери на психику давили очень страшно[30].

Вот они и замерли.

А пару секунд спустя — попятились назад. Стараясь сбиться покучнее и получше закрыться щитами.

— Первый — бей! Второй — бей!

И третий залп дротиков накрыл этих набежников. Хотя и собрал урожай пожиже. Очень уж они осторожничали.

— Шагом. Вперед. Ступай! — рявкнул Беромир. Сразу после того, как его ученики по его команде убрали атлатли и перехватили копья с пилумами в правую руку.

Двигались ровно.

Как на тренировках.

Вон и паренек в барабан застучал. А перед тем сам Беромир выкрикивал:

— Раз-два! Раз-два! Раз! Раз! — задавая ритм.

Раненые, кто мог, расползались. Стараясь просто не попасться под ноги этим ребятам. Тяжелые и убитые, понятно, оставались на месте. И когда через них проходил отряд, он контролировал их подтоком копья. То есть, добивал.

На всякий случай.

Как Беромир и учил.

От греха подальше. А то еще такой раненый «восстанет» за спиной — и бед не оберешься. Мало ли? Может, он просто шокированный. Очнулся. Вскочил. И в атаку. Учитывая небольшие контингенты — страсть. Даже один мог развалить строй, приведя отряд к страшному поражению и гибели.

Расползающиеся легкораненые, конечно, тоже напрягали, заставляя Беромира поглядывать по сторонам. Мало ли? Но они ударно расползались. Без оглядки. И не пытаясь вернутся и как-то поучаствовать. Да и ранения у них выглядели довольно неудобными для контратаки — в руку или ногу дротиком. Из-за чего больше заботились об остановке крови и спасении себя, чем о возвращении в бой…

Наконец, гостей прижали к воде.

Дюжина шагов.

— Пилумы кладь! — рявкнул Беромир.

И замер, вглядываясь в гостей.

Такие испуганные, обреченные выражения лица почти у всех. У кого-то так и вообще — на грани паники.

— В наших руках ромейские тяжелые пилумы, — выкрикнул ведун, потрясая своим оружием. — Они пробьют вас вместе с вашими щитами! Насквозь!

Тишина.

Количество лиц, на которых отчетливо проступала паника, резко увеличилось. Беромир же продолжил:

— Кто вы такие⁈

— Из рода красного коня! — выкрикнул один из гостей.

— Из рода белого коня! — следом раздался еще один крик.

— Из рода черного волка!

— А чего вы тут забыли? Отчего напали на меня и моих людей?..

Поговорили.

Оказалось все просто, глупо и мерзко одновременно.

У них год выдался не самый удачный. Сырой слишком. Из-за чего просо уродилось плохо. А Арак ничего даже слышать не захотел. И взял свою долю, как в прошлом году. А с тех, кто громче всего возмущался, еще и сверху стряс. Но на прощание шепнул по секрету, дескать, тут живет один ведун, у которого и жита много, и железа, и шкур, и соли. Приведя его в пример рачительного характера, который и сам живет сытно да обильно, и дань исправно платит, и еще подарки может дорогие дарить…

— А вы, значит, уши развесили и побежали грабить меня?

— А что делать? Голод не тетка!

— Вы знаете, кто я?

— Ведун какой-то. Нам так сказал Арак.

— Какой-то? Ох он и засранец! Котях конский! Я ведун Близнецов. А это — мои ученики. Они еще не прошли пробуждение. Но даже так — вы представляете себе силу проклятия? Да и мести. За нами стоит около тысячи семей, не считая друзей, которые могли присоединиться к походу. Вас же подчистую истребили бы в ответ за набег. Ну вы и дурни… — покачал головой Беромир. — Вы хотя бы попробовали узнать — куда идете.

Гости ничего не ответили. Лишь лица их посерели.

— Тот самый ведун Близнецов, о которых слухи идут по всей округе? — тихо спросил один из гостей, самый старый.

— Другого пока нет.

Повисла вязкая, тяжелая пауза.

— Ну, что притихли? Неужели думали, живыми вернуться?

— Мы не знали, к кому идем!

— А кто вас направил, разве не ведали?

— Так, Арак не направлял.

— А кто такой Арак? Роксолан. Мыслите, что он вам все это просто так рассказал? По доброте своей душевной? Он же говно, какое поискать. Али не он вас грабил? Вот только не говорите мне, что вы не знаете, что вашего возвращения уже ждут.

— Кто? — удивился кто-то.

Его пихнули и шикнули. Но Беромира услышал.

— Вы что, серьезно? Неужто не слышали, что роксоланы вырезают всех, кого направляют в набеги?

— Они нас не направляли!

— Они всех так «не направляют». Просто подначивают. И люди думают, что самые умные и всех сейчас обманут. А потом их встречают и убивают.

Помолчали.

Долго.

Эти гости переглядывались хмуро друг с другом. Но особо и не говорили. Видимо, до них только сейчас дошла та глубина и полнота задницы, в которую они влетели…

— И что же делать? — тихо спросил один из них.

— Заголять и бегать! — хохотнул ведун, а потом, перейдя на русский язык, выдал им цитату из приключений Шурика. — Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы, кто хочет поработать?

Они, разумеется, ничего не поняли.

Отчего еще сильнее напряглись. Незнакомая речь в столь напряженной обстановке пугала.

А вообще, гости выглядели полностью уничтоженными в моральном плане.

Залпы «плюмбат», то есть, дротиков, метаемых атлатлем.

Ромейские пилумы.

Ну и прочее ладное снаряжение, включая железный шлем на голове ведуна.

Все это давило на психику, не меньше, чем их потери.

Особенно пилумы.

Многие из них только сейчас увидели их вблизи. Длинные железные стержни наконечников не оставляли сомнений — щиты их не удержат. И такие «подарки» пройдут их легко, а потом еще нанижут и тех, кто за ними. Играючи.

А значит, с одной подачи человек десять — пятнадцать точно окажутся выбито. С учетом предыдущих потерь — плохой расклад. Очень. Оставшиеся окажутся загнаны в ледяную воду и почти наверняка забиты там копьями. Или даже закиданы этими — оперенными маленькими штуками, которые Беромир называл дротиками.

Почему нет?

Тем более что, загнав их в воду, ведун вообще мог поступить по умному. Ну и выждать немного. Сколько в ней можно простоять? Совсем недолго. И силы она вытягивает быстро. Ну и все. Перебил бы их без всяких рисков тяжелой свалки стенка на стенку…

С каждой секунде к гостям приходило понимание отчаянности их положения. Вон — все мысли на лицах словно буквами проступали.

И тут — безнадега.

И дома голод для жен и детей.

Страшно…

Ужасно…

Хоть волком вой…

— Хотите отомстить? — выждав подходящую паузу поинтересовался Беромир, когда ситуация накалилась достаточно сильно.

— Хотим! — выкрикнули они вразнобой.

— Я не слышу? Хотите? Все скажите! Каждый сам за себя!

Они крикнули.

И довольно слитно.

— Тогда мне нужна от вас клятва на оружие!

— Какая же?

— Что никто из вас не причинит вреда никому из нас. Первым. Или по злому умыслу. А также согласие поступить под мою руку до весны.

— А если мы откажемся?

— Мы вас убьем. Как бы нам ни было горько и неприятно. Вы пришли к нам с оружием и хотели нас ограбить. За такое надобно отвечать…

Глава 4

167, декабрь, 2

— Их надо сжечь! По обычаям! Как завещали нам предки!

— Да что ты заладил⁈ Сжечь! И сжечь! Словно ты фанатик какой.

— Что? Какой фанатик?

— Да почем мне знать? Разные они бывают. Но все их объединяет желание сжечь что-нибудь или кого-нибудь. То людей неприятных, то прошлое неугодное, то еще чего. Вот скажи мне как на духу, как трезвый человек трезвому человеку. Зачем их сжигать-то?

— Так душа легче отделится от тела и пойдет на перерождение! Ежели предать помершего огню.

— И да, и нет.

— Что, значит, нет⁈ — воскликнул другой старший.

— Что происходит с человеком после смерти?

— Что?

— Его душа какое-то время бродит возле того места, где случилась смерть. Потом прислужницы Мары забирают эту душу и ведут ее на суд Перуна. Тот взвешивает добрые и дурные дела и решает, где да как душе заново возрождаться. Если человек прожил ладную жизнь — то он родится в более благополучной семье или более одаренный. Если же жил как котях конский, то он может вообще не в человеке возродиться, а в лягушке или даже дереве. Так?

— Так, — несколько неуверенно ответили гости.

Общая парадигма совпадала, а детали хоть и показались немного странными, ей не противоречили. Хотя обычно ведуны этой темы не касались. И вот так складно не излагали.

— Но во всем этом деле есть одна важная тонкость! — повысил голос Беромир. — Точнее две, которые меняют все. Но если вы хотите жечь — ваше право. Я не против. Пойдемте жечь.

— Да ты расскажи! Чего сразу жечь-то?

— Расскажи! — посыпалось со всех сторон.

— Что с телом ни делай душа все одно попадает на суд Перуна. Ибо за ней приходят девы Мары. Избежать явки на небесный суд можно, но каждый из таких путей крайне сложен. Например, надобно сильно, прямо-таки отчаянно тяготиться каким-то земным делом, которое не позволяет уйти на небо. Той же местью. А может и чародейство какое использовать, сковывающее душу в мертвом теле, али самоцвете каком или еще в чем. Ну и прочее. В любом случае — это не связано с погребением и отдельная, очень непростая и даже запретная для многих область знаний.

— Тогда зачем мы жжем тела⁈ — удивился кто-то из толпы.

— И отцы наши жгли!

— И деды!

— И отцы дедов!

— Потому как ежели тело сжечь — душе действительно легче уйти на перерождение.

— А ты тогда чего нам голову морочишь?

— Тут есть вторая тонкость! Перун на своем суде может приговорить душу к особому наказанию: мучениям в Мрачных чертогах, за которыми Велес приглядывает. Там душа страдает и ослабевает. Может настолько истощиться, что только на букашку какую ее и хватит при возрождении. А то и совершенно развеяться в страшных вековых мучениях. Но случается, что небесный судья наш приговаривает людей и к награде — отдыху в Красных чертогах. Их по-разному зовут: и Ирием, и раем, и Вальхаллой, и всяко-разно. За этим место Перун лично присматривает. И души, что там проводят время, сил набираются.

— Дивно, — покачал головой самый старый. — Никогда о том не слышал.

— Век живи — век учись. — пожал плечами Беромир.

— Но при чем тут закапывание? — воскликнул иной набежник.

— Ежели живые позаботились о теле покойного, то там, на суде, у него больше возможностей попасть в Красные чертоги. Перун привечает тех павших, кому живые почести оказывают. Потому жечь — худое дело. Намного лучше закопать целиком с почестями, уважением и дарами. Еще лучше — спрятать в особую домовину. Но самое благостное — пропитать тело составами особыми, дабы защитить от тления, и упрятать в каменное али еще какое нетленное место. Облик покойного как-то сохранить — в камне или иначе. И помнить об ушедшем человеке. Детям про него рассказывать. Навещать место упокоения его тела.

— На всех ведь не напасешься!

— А на всех и не надо! Только на достойных! Через что души умерших крепнуть станут. Что и на потомках отразится, ибо сильны они наследием. Ведь чем дольше предки наши в Красных чертогах отдыхают, тем больше их помощи потомкам. Тем она сильнее. А сжечь… ну что сжечь? Раз, и готово. Душа нырнула в новое тело. Помощи же потомком и родичам от нее никакой. Ни подсказать, ни поддержать, ни от духов злых оборонить, ни вдохновить… — махнул ведун рукой.

— А…

— М…

— Но…

Начали было эти гости что-то говорить, но осекались на полуслове. Видимо, в голове у них творился удивительный шторм из мыслей, сломавших привычную картину мира. Беромир же продолжил:

— Вот ромеи как со своими покойными обходятся? Правильно. Али закапывают, али в каменные или свинцовые домовины прячут. Особенно богатые ромеи. Те вообще особые склепы и мавзолеи создают, чтобы там хранить тела своих предков со всем радением. И становятся они местами силы родовыми. Думаете от дурости? Ромеи — самый сильный народ от далекого моря на восходе до иного — на закате. Да и через великий океан. Что в ремесле, что в ратном деле.

— Только их гёты грабят! Сильных этих! — хохотнул кто-то.

— Гёты грабят самые окраины. — возразил Беромир. — Притом даже не ромеев самих, а тех, кто рядом живет. Они могут лишь проказничать у их порога.

— Роксоланы с языгами в ином похваляются!

— Лгут! Бессовестно лгут! А может, в силу темноты своей и дремучести просто не ведают, что болтают. Они ведь лезут к Дунаю. Но по левому берегу, где ромеев считай и нет. А на правый берег почти и не суются. Впрочем, это и неважно. За этим правым берегом можно многие десятки дней идти на закат по землям ромеев. А там и с юга на север немало. Если же через море на юге — то и там лежат земли. Их. Заморские — в самой Африке. По ним там идти еще больше, чем от Дуная до закатного моря. И так до самой Парфии на восходе. А все земли роксоланов — это хорошо, если одна из многих десятков провинций ромеев. Набеги же и прочие подвиги, которыми и языги, и роксоланы похваляются — суть пустое. Мышиная возня у изгороди.

— Отколь ты это ведаешь?

— Оттуда же, откуда узнал про то, как делать доброе железо. И не только его. От Велеса. Которому приказал Перун наставить меня и просветить.

Они ничего не ответили.

Нахмурились.

— Посему я и говорю — закопать их ладнее, чем сжечь, — нарушил тишину Беромир, когда пауза стала уже слишком длинной и тяжкой. — Больше заботы. Больше почести. Такое Перун любит.

— Сам же сказал — только достойных.

— А они погибли в бою. Не во время бегства, а именно в бою. Это доблестно. Перун такое уважает. Посему, если их закопать, а не сжечь, положив с ними их оружие, то надежды на Красные чертоги у них будут. Хотя бы на несколько дней. А там от каждого часа польза великая. А ежели в Красные чертоги он их и не направит, то всяко улучит их перерождение.

— А оружие зачем с ними класть?

— Сие уважение. Если живые оказывают уважение мертвому — значит он жил достойно. Понятно, в крайности впадать — опасно. Перун пустой роскоши не любит, но…

Следующие полчаса Беромир рассказывал мистическую подоплеку погребального обряда, которую сам придумал. Загодя. Привязав сюда даже валькирий — особых дев из числа прислужниц Мары, которые приходят за славными воинами, павшими в бою…

Если говорить прямо, то вся эта история оказалась высосана ведуном из пальца. Зачем?

Ну жгли трупы и жгли.

Беромиру, как человеку абсолютно бездуховному, было это все без разницы. Даже в чем-то хорошо, ибо гигиенично. И обширные кладбища не требовались.

Но, работая над большим мифом, он вспомнил страдания своих друзей-приятелей, которые изучали погребения с такими вот кремациями. Реконструкцию лица по кальцинированному и сильно разрушенному черепу не сделаешь. ДНК нормально не возьмешь. Антропологические признаки не обследуешь. Да и вообще — одни проблемы.

Вот и решил он «натянуть сову на глобус», слегка облегчив им труд там, в будущем. Ведь почти наверняка рано или поздно вопросами археологии люди заинтересуются.

Хуже того — Беромир в рамках своей концепции погребения предлагал в каждую могилу уважаемого человека помещать табличку с его деяниями. Можно глиняную, можно еще какую. Главное — нетленную. А то все эти обезличенные скелеты в раскопах изрядно его раздражали. Сиди и гадай каждый раз — кто это, откуда, чем занимался… даже порой этнокультурную принадлежность не определить, ежели комплекс погребальный неполный или искаженный.

Сплошная головная боль.

Поэтому он и навешивал аборигенам «лапшу на уши». Благо, что случай оказался более чем подходящим. И, отправив большую часть гостей с учениками копать могилы в еще не мерзлой земле, он сам засел заниматься косплеем шумеров. Ну, то есть, заниматься изготовлением глиняных табличек с надписями…

— Я слушала твои речи, — тихонько прошептала Дарья, когда никого рядом не было. — Это правда?

— Что именно?

— Про сжигание?

— Да.

— А мой сын… Я… он уже ушел на перерождение?

— Я не знаю.

— Ты можешь как-то облегчить его судьбу?

Беромир задумался.

Минуты две или три молчал, смотря перед собой в пустоту и лихорадочно думая. А потом произнес:

— Пойдем, — и увлек Дарью за собой.

Был уже вечер.

С погребением уже завершили дела. Да и раненых обслужили. Так что народ отдыхал перед отбоем.

Беромир же прошел к гончарному кругу.

Положил на него немного глины. Раскатал ее в плоскую «доску».

И взяв палочку, заточил ее особым образом. После чего начал на этой табличке изображать клинопись. Разумеется, он ей не владел. Просто много раз видел в фото- и видеоматериалах. Да и вживую — в музеях. Вот и стилизовал тот алфавит, который же ранее и придумал на базе русского.

На ходу.

Импровизируя.

Получалось до жути странно и необычно. Ну и практически не читаемо. Да и неважно. Потому как записал он там первое, что в голову пришло. На удивление этим «откровением» стала Колыханка от «Саши и Сырожи». Ну та, где спать хотят вагоны и в пачках макароны…

— И что это? — настороженно спросила Дарья, когда он закончил.

— Печать НерЗула. Если душа твоего сына не ушла еще на перерождение, то она позволить облегчить его судьбу.

— А если уже ушла?

— То на следующем суде у него будет сильное подспорье.

— А что с печатью этой нужно делать дальше? Хранить?

— Возьми ее в руки. Максимально ясно представь сына и сомни, а потом в реку выброси. Печать эта имеет силу лишь единожды и только для одного человека. Узор подсказывает сам Перун в каждом конкретном случае.

Дарья молча обняла Беромира.

Поцеловала в щеку.

И с выступившими слезами выполнила то, что он сказал.

Молча.

А потом удалилась в женскую часть длинного дома, погруженная в печаль.

Это было странно.

Очень.

Но ведун не стал сильно рефлексировать. Он и сам отправился спать, потому что завтра утром им нужно было выступать. Всем. И гостям, и ему со своими учениками, оставив раненных на попечение Дарьи да прочих женщин. Так-то опасно. Если бы сестра Беромира не являлась ведьмой Мары, не решился. А так — этих бедолаг самих от нее потряхивало. Боялись. Сильно. Местами до усрачки…

Борята после того веча был сам не свой.

Да — сделал, что хотел.

Но взгляды порой на себе ловил нехорошие. И прямо кожей чувствовал нарастающую угрозу. Только ни разу так и не удалось приметить — кто именно так на него смотрит. Что злило и тревожило все сильнее и сильнее.

И тут, словно наваждение — подался в сторону.

А мимо лица просвистела дубинка.

Вот буквально на два пальца. Чуть нос не своротила.

Мгновение.

И нападающий попытался ударить наотмашь — снизу, но Борята выставил руки и заблокировал этот порыв. Да так удачно, что левая его ладонь попала прямо в основании кисти нападающего. Из-за чего дубинку тот не удержал, и она отлетела в сторону.

— Ты что творишь! Окаянный! — выкрикнул кто-то со стороны.

— Что? — удивился Борята, озираясь на этот голос.

А там из-за угла появилось двое довольно крепких ребят. И тоже — с дубинками в руках.

— Ты почто на Говена напал⁈

— Что вы несете⁈ Это он на меня напал!

— Ай-ай-ай… — покачал поднимавшийся с земли Говен, который туда рухнул, после неудачного нападения. Растирая кисть. — Как тебе не стыдно? Только стал боярином — а уже шалишь.

— Брехун!

— Тише, тише, — усмехнулся он. — Как мы скажем, так и будет. Других видаков-то нет.

— Не боишься гнева Перуна?

— То не мне — тебе его бояться надо. За несправедливость ответ держать. За то, что власти возжелал и прочих презрел возвышаясь.

Борята нехорошо прищурился и поджал губы.

— Бей его робята. Защитничка нашего! — хохотнул Говен.

Это был тот самый старейшина, который больше всех выступал на собрании. Вот и не усидел.

Мгновение.

И Борята резко присел, пропуская над собой дубинку.

Шаг в сторону с поворотом корпуса.

Захват за рубаху левой рукой.

Рывок на себя. И, заодно, правой он таки дотянулся до сакса, висевшего у него на поясе.

Шаг назад.

Нападающий думал, что его толкать назад будут, а Борята на себя потянул. Оттого и едва не рухнул, потеряв равновесие.

Подшаг.

Поворот.

Удар.

И сакс, взятый обратным хватом, вошел в мягкое тело на половину клинка в корпус у шеи. Вертикально.

Перехват ножа.

Рывок.

И вот боярин уже стоял со здоровенным ножом в руке, а за его спиной оседал его враг, хрипя и булькая.

Шаг.

И второй крепкий мужчина попытался ударить боярина. Сверху вниз, метя по голове, дабы ее разбить.

Но упражнения с Беромиром сказались. И он просто довернул корпус. Противник же, не рассчитав свои силы, стал «проваливаться» и заваливаться вперед.

Вскрик.

Он сам умудрился насадиться животом на сакс. Борята его просто выставил перед собой, то ли по наитию, то ли сообразив. В таком угаре особо и не разберешь.

Толчок рукой и тело, вывернув часть ливера и располосовав печень, отвалилось вперед, сваливаясь с ножа.

— Это как же… — запричитал Говен, отступая назад. — Это что же…

— Как ты видишь — Перун недоволен.

— Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Перун любит меня! — крикнул Говен и попытался Боряту дубинкой уколоть.

Смешно не смешно, а получить тычок такой палкой в лицо — приятного мало.

Боярин просто чуть отвел голову, уклоняясь, и шагнул навстречу. От души накатив лбом в нос Говену. Разбив, разумеется, его совершенно, ибо ударил от души.

Старейшина выронил дубинку, схватившись за лицо правой рукой и, согнулся, отступив назад на шаг. Ну и выставив левую руку вперед, пытаясь остановить противника.

Но тот сделал еще шаг вперед.

И мгновение спустя резко резанул саксом, вспоров Говену шею сбоку. Да ладно так душевно — до позвоночника.

После чего ногой пнул, отталкивая, с нескрываемым презрением на лице.

Замер, оглядываясь.

Здесь, оказывается, многие собрались. Вон — выглядывали издали.

Но никто и слова не сказал, лишь с ужасом глядя на своего боярина. Теперь уже настоящего. Одно дело — голосование. Пустая и во многом глупая игра. И совсем другое дело — вот так.

Говен бросил вызов.

Мерзко.

По-скотски, на что в общем-то намекало даже его имя.

И он проиграл.

Даже так.

Поэтому все остальные сделали правильный вывод.

Борята же пошел за своими людьми с тем, чтобы наведаться домой к несостоявшимся убийцам. Прощать никого он не собирался…

Глава 5

167, декабрь, 4–5

— Чу! — негромко крикнул кто-то.

И Беромир скосился на идущую чуть впереди «пирогу».

Чтобы гребные лодки не отставали приходилось постоянно играться с парусом катамарана. С одним — с передним. Задний даже и не поднимали, иначе слишком сильно вырывались вперед. Так-то хорошо. Но здесь и сейчас им требовалось идти группой.

Добрыня — один и старших, пришедших в набег, указал куда-то на перелесок впереди.

Ведун несколько секунд не мог ничего понять, пока не разобрал едва заметный дымок на горизонте. Натурально тоненькую струйку где-то вдали.

— К берегу! — громко, но не криком произнес он.

Помахал рукой.

А потом уже сам и отвернул, стараясь сквозь засохший камыш проскочить до самой земли. Все же по холодной воде валандаться удовольствия мало. Поэтому его ребята подхватили короткие весла и, дополнительно разгоняя катамаран, стали ими грести максимально интенсивно.

Остальные последовали за ним, также ускорившись…

— Ждут, стало быть? — тихо спросил Добрыня, когда весь сводный отряд уже оказался на берегу. И укрылся. Как сам, так и лодки, втащив их в такую уютную низину, лишь чудом не заболоченную. Сняв заодно еще и мачту катамарана — чтобы не привлекала внимания.

— Кто знает? — пожал плечами Беромир. — Надо в разведку сходить да поглядеть. Есть кто глазастый да способный по такому лесу тихо ходить?

— Тихо ходить дело нехитрое. Но в таком лесу не укрыться, — возразил один из гостей. — Вон, ни листьев, ни травы.

— В лодке есть накидка из некрашенного льна. Родята, принеси.

Он исполнил.

И ведун развернул ее, начал показывать всем желающим.

— Дивный он какой-то. — медленно произнес Добрята. — Зачем сии лохмотья?

— То не лохмотья, а крепеж. Что у нас тут? Сухая трава. Берешь ее местную и маленькими пучками привязываешь. Ежели все по уму сделать — в такой накидке и не приметишь, ежели вон как то бревно лежать. Ну и на том же расстоянии.

— Брешешь! — буркнул один из набежников и тут же получился подзатыльник.

— Не серчай на него, — ответил Добрыня. — Молод еще. Покажи, как ей пользоваться.

И завертелось.

Добрые полчаса Беромир аккуратно формировал натурально икебану из приносимых ему клочков различной травы и листьев.

Закончил.

Накинул на себя этот маскхалат.

Осмотрелся.

И направился к указанному им месту. В сторону от дыма, чтобы не подставляться. А потом плавно сел в сухую траву и… словно растворился.

Раз — и все.

Нету его.

И дело было не в особых качествах маскхалата, а в удобном месте — там сухостой густой имелся и низина.

Весь его отряд напрягся.

Стал вглядываться. Но тщетно. Просто за травой этой ничего не видно оказалось. Сам же Беромир медленно-медленно отполз в сторонку. На карачках. Стараясь выйти из того сектора, где внимание казалось наивысшим.

Осмотрелся.

И пополз дальше, стараясь зайти за спины наблюдателей. Благо, что ветер дул с реки и подобным маневрам вполне благоволил.

Чуть отдышался.

И поинтересовался достаточно громко:

— Меня было видно?

Это оказалось плохой идеей.

Очень.

Беромир едва сумел увернуться от брошенного в него копья. Прямо вот на рефлексах. Да и остальные струхнули.

— Какая затейливая одежка… — покачал Добрыня, немало побледневший от такой шутки. — прямо чародейская.

— А еще такая есть? — его родич.

— Увы, — развел руками Беромир. — Только одна. Больше не делал. Да и эту по совету Велеса изготовил, но так и не опробовал. Сам-то по дикому лесу хожу плохо и шумно. Вот. Потому и говорю, что нужен кто глазастый и умелый из способных к тихо перемещению по лесу.

Один из его учеников сразу и вызвался.

Первым.

Шагнув вперед решительно так и вдохновленно.

Беромир и сам бы отправился в разведку. Не то, чтобы он не мог. За эти полтора года уже освоился мало-мало. Да и маскхалатом умел пользоваться намного лучше местных. Но самому рисковать в текущей ситуации не хотелось. Мало ли? Да и командир он. Не по статусу ему в разведку ходить. Дело почетное, но все же не для его положения. Он как знамя должен находиться при бойцах своих.

Парень тот ушел.

Ведун же организовал дозор из часовых и остальным дал возможность вздремнуть. Разрешив взять шкуры, каковые они везли в лодках. Вода-то холодная, пусть и без льда. Приходилось и под задницу подкладывать, и, порой, укрываться. Да и ночи с легкими заморозками шли. Ну и сам решил немного поспать. Мало ли как там дальше сложится?..

Они уже спустились по реке Сож и вышли в Днепр. Начав осторожно спускаться по нему. Но удалились от слияния недалеко.

Здесь уже леса выглядели не так густо и постоянно попадались полянку с полями. Населения же сильно больше не стало. Не оправились еще славяне от кризиса I века. Слишком сильно за глотку их держали сарматы, выгребая все ресурсы, которые могли. Впрочем, тот дымок вряд ли имел какую-то связь с поселением — слишком далеко от реки…

Часа через два вернулся разведчик.

— Там есть кто-то… на деревьях сидят. Я считать не умею, но их было… — он чуть подумал и показал три пальца и полную вторую ладонь.

— Не перепутал?

— Да я пальцы загибал, когда примечал. Вот без этих и получилось — почти вся рука.

— К ним ближе не подойти?

— Деревья раскидистые и сидят высоко. Трава же лежит. Я даже соваться не стал — сразу приметят.

— Ты запомнил, где их видел?

— А то. — произнес разведчик и начал описывать позицию каждого. Он умудрился запомнить композицию, из-за чего его сведения получались скорее художественными, чем прикладными. Видно, добрый сказитель в нем пропадал, али художник.

— Что еще там видел? Что там за этими деревьями? — поинтересовался Беромир, когда, наконец, эта бесполезная пурга завершилась. Но за нее его винить не следовало — ведь никто не говорил ему как надо делать, вот и действовал он по наитию.

— Разлив там заболоченный. Видно, из-за этого лес и не растет. Пройти его можно только по неширокой сухой полосе у реки. Там-то трава сухая и лежит. Не укрыться.

— А дальше от реки?

— Болотина эта далеко идет на восход. Извиваясь и уходя за изгиб перелеска. Дымок тянется откуда-то из-за дальнего перелеска, того, что за этим разливом. Там-то люди на деревьях и сидят.

Беромир кивнул.

Чуть подумал и уточнил деталь:

— А люди те, что на деревьях сидели, они где? У берега кучкой или ровно размазаны по всему перелеску?

— Вот столько, — показал он открытую пятерню, — поближе к воде. Остальные там дальше, но реденько.

— А месяц молодой, — непонятно зачем задрав голову к небу, констатировал Беромир. И, чуть помедлив, добавил. — Пасмурно еще.

— Ночью будет такая тьма, что хоть глаз выколи, — подтвердил его подозрения Добрыня.

— Славно… славно… — покивал ведун.

Все уставились на него.

Молча.

Ожидая его вердикт.

— Они вас ждут. Здесь нет сомнений.

— А почему нас?

— А кого еще? — фыркнул Беромир. — Вон — аж восемь человек посадили тайком глядеть. Ради кого еще так стараться станут? Вы ведь должны возвращаться от меня, прихватив и железо, и соли, и прочего. Тут скорее вопрос — кто именно это. Неужели сами роксоланы?

— Далеко. Я не разглядел. — покачал головой разведчик.

— Слушайте, а почему они именно тут встали? — спросил Беромир, поворачиваясь к Добрыне.

— Так чуть дальше по этой стороне сухой песчаный берег и еще один перелесок. Маленький. Но ни с воды, ни от перелеска разглядеть то место, откуда дымок идет.

— Шел. — перебил его один из учеников. — Прекратился он уже.

— Ну вот. Шел. — кивнул Добрыня. — Дальше же по нашей стороне болотины сырые с отдаленным лесом. Не пристать. Нужно искать притоки, поднимаясь по ним, но и там все неладно. Сырые они больно у слияния. Надо сильно дальше спускаться, чтобы встать добро или сильно выше. Здесь-то сам видел — открытая земля, все сырое и лес далеко. Как этот пятачок-то нашли — удивительно. Мы же, почитай, на болотине отдыхаем.

— А на той стороне, что? Отчего не пристать?

— Крутой берег больно. Так-то вылезти можно — вон — невысоко, но лодки не вытащишь добро. Нужно искать промоины, но они редко встречаются.

— Так, стало быть, у того дальнего перелеска все и останавливаются?

— Да. И ромейские купцы, и прочие. Ежели с Припяти кто плывет — тоже. Ну и удобно. Несколько землянок есть. Кто-то поставил, оставляя хворых. Навесы. Люди потихоньку обустраивают и обживают то место.

— Ладно, понял. — ответил Беромир.

И раздал всем пеммикан, чтобы подкрепиться.

Его заготовку ведун пытался проводить еще в прошлом году. Но тогда особо и не вышло из-за нехватки времени и сил, поэтому он плюнул и ограничился просто сушеным мясом. А этим летом дела пошли куда лучше — столько рабочих рук! Вот он и припомнил, что надобно иметь хотя бы на несколько дней такого припаса. Мало ли? В жизни разные ситуации случаются.

Ничего хитрого этот самый пеммикан собой не представлял. Высушенное до каменного состояния мясо разбивалось молотком и перетиралась в муку. Потом смешивалось с жиром с небольшим его перевесом. Ну и добавки по вкусу. В данной ситуации ими стали сушеная клюква да соль.

Костер разводить не решились.

Так-то он знал, как сделать, чтобы дыма не шло. Но при сборке дров слишком высока была вероятность выдать себя. Поэтому и не стали. Ограничились пеммиканом.

Очень не хватало термосов с каким-нибудь горячим отваром, но, увы. Приходилось обходиться чем есть. И ждать. Отдыхая под шкурами. Под присмотром регулярно сменяющегося караула. Солнце наблюдалось, хоть и плохо. Что позволяло на него и ориентироваться — на высоту. На палец опустилась — следующая смена часовых. И так далее…

С наступлением сумерек пошел редкий снег.

Отчего все проснулись — даже будить особо не пришлось. Было очень неприятно, когда он за шиворот попадал. Оттого даже те, кто крепко заснул, пробуждались.

— Как пойдем? — спросил Добрыня, растирая лицо руками.

— Вдоль реки нельзя. Если они там никого не оставили — не поверю.

— А зачем? Ночью по реке люди не плавают.

— Точно?

— Точно. Ты-то, может, и пошел бы на своей — под парусом, а люди так на веслах за день умаяться, что спят без задних ног. Да и страшно. Ты глянь. Вишь, какая вода черная.

— Да что там страшного? Просто владения Велеса. — пожал плечами Беромир. — Впрочем, спорить не стану. Значит, ты мыслишь — сняли тех людей?

— Без всякого сомнения.

Спустя полчаса весь отряд уже сидел на краю первого перелеска и вглядывался в даль. Но ничего, сколько ни силились, разглядеть или услышать не могли.

Ведун отправил вперед того парня, что днем сюда уже бегал на разведку. В маскхалате. Чтобы метнулся и осмотрел то место, где видел наблюдателей у реки.

Часа его не было.

Уже и переживать стали, когда он окликнул их из темноты.

— Что там?

— Я дальше прошел. У костров сидят — греются. Лошади. Их много. Надо против ветра заходить — а то учуют и шум поднимут. И это сними, — указал он на плащ Беромира из медвежьей шкуры. — Ты, видать, принюхался. А я как вас искал по темноте, натурально обгадился, когда учуял запах медведя. От нее ведь до сих пор им несет.

Так ведун и поступил.

И даже больше.

У него с собой, кроме маскхалата имелись и туески со свежим жиром. Он его прихватил на случай, если станет вдруг холодно. Чтобы не обморозиться и вообще… неясно ведь, чего ожидать от похода.

Вот и пригодились — намазались все. И воняли словно зайцы, косули и прочие травоядные.

Ночь тем временем шла своим чередом.

Спасало ситуацию только то, что в декабре темнота длится долго… очень долго. Иначе бы, пока они возились, наступило утро. Если бы на дело они пошли в июне там или июле.

Подошли они, значит, ко второму перелеску. И начали медленно пробираться по нему…

Беромир проклял все.

Да, не слон в посудной лавке. Но такой большой отряд все же слишком шумел. Спасало лишь то, что ветер, который дул от реки, сносил звуки в сторону от вражеского лагеря и гасил их немного. Принося заодно и свою толику белого шума — на реке шла небольшая волна, методично бьющаяся о берег, да и сухой камыш шелестел и шуршал довольно громко.

И вот — опушка.

Наконец.

А совсем недалеко от нее — шагав в двадцати — костры. Их они приметили загодя. Тут и пованивало дымом, и отблески проступали. А там, у огня — роксоланы. До полусотни — не меньше. Сидели такие поближе к кострам и кутались в шерстяные плащи. И тихо, степенно болтали о чем-то своем.

Лошади их время от времени всхрапывали и ворочали головами. Видимо — учуяли гостей. Но не могли понять — кто к ним пожаловал. Через костер не разглядишь, запах же доносился странный. Так-то всю гамму ароматов они вполне улавливали. Только понять не могли, с чем столкнулись. Поэтому да — дергались, но не сильно, ибо никакой явной опасности эти запахи не несли.

— Копье и пилум прислоните куда-нибудь, но, чтобы были под рукой. Щит тоже рядом поставьте. Дротики снимите и поставьте перед собой, — тихо произнес Беромир.

И остальные, как условились загодя, так и поступили…

Его ученики, разумеется. Вчерашним набежникам он дротики или что-то аналогичное давать не стал. Незачем. Владеть-то ими они не умеют. Вот и сидели сейчас чуть в стороне, ожидая молча.

— Дротик кладь, — прошептал ведун.

Его слова передали по цепочке.

Он выждал.

Минуты две, не меньше. Чтобы до каждого точно дошло и он выполнил все.

— Бей! — рявкнул он.

И сам метнул дротик с железным утяжелением в хорошо наблюдаемого им сармата. Свет костра сыграл им плохую службу.

Остальные почти сразу повторили.

И по новой.

Только уже громко и быстро. Чего скрываться-то?

— Кладь! Бей! Кладь! Бей!..

Беромир не спешил вылезать вперед.

Зачем?

Он старался реализовать преимущество своего отряда. Минуты две прошло, не больше. А по десятку дротиков уже ушло, и колчаны опустели.

И только после этого он скомандовал готовиться к натиску. Но и тут мысля в случае чего пилумами угостить недругов. Их-то его ученики и взяли на изготовку, выходя из леса. А следом и остальные. Но это уже не имело смысла.

Кто мог из неприятелей — сбежал.

Как кони, так и люди. Кони-то, как кровь почуяли, первыми и побежали. Так что у костров остались лишь раненые и убитые. Ну и довольно много трофеев…

Глава 6

167, декабрь, 5–6

— Это тебе, это мне, это опять тебе, это обратно тебе, это все время тебе… — бормотал Беромир, деля добычу. Но в отличие от Попандопуло[31] — что говорил, то и делал. Отчего если и хихикал, припоминая параллели с фильмом «Свадьба в Малиновке», то исключительно мысленно. Внешне же сохранял предельную серьезность…

После обстрела дротиками стоянки роксоланов последующая атака носила скорее психологическое значение. Ведь ребята, идущие за Беромиром, поддержали его крик:

— Ура!

Отчего получилось весьма громко и давяще для тех, кто убегал. Считай — полсотни глоток заорали посреди ночи. Что и не дало роксоланам остановиться, осмотреться и, быть может, даже контратаковать. А определенные шансы у них, без всякого сомнения, имелись. Просто потому, что они являлись опытными воинами, прошедшими какое-то количество кампаний. В отличие от неотесанных новичков, идущих за ведуном, вступавших в полноценный бой впервые. Но… удивишь-победишь, как говаривал Суворов. Вот и вышло, что кто-то из роксоланов погиб сразу.

Кто смог сбежал.

Остальные же были допрошены и добиты. Ну или просто убиты сразу, если слишком громко выступали. Пленные в таком деле никому были не нужны. Просто потому, что неясно, как с ними дальше распорядится. Выкуп требовать? Да никто о таком и разговаривать не станет. Скорее отправятся войска порешать вопрос по-свойски, в привычной им манере. Слишком уж слаб тыл у Беромира для таких выкрутасов. Пытаться обменять? На кого? Всех угнанных славян роксоланы сразу же продавали в рабство, чтобы ни дня лишнего не кормить. Вот и получалось — живыми они без надобности.

А потом начали делить трофеи…

В ходе которых ведун внимательно поглядывал на своих южных союзников. Следил за их реакцией. Клятва клятвой, а дело делом. Поэтому он и привлек их к нападению на засадный отряд роксоланов. Специально. Иди потом — оправдайся, что это не ты. Ну и в добивании пленных они активно вовлекались. Иными словами — связывал узами крови по полной программе., стараясь сделать так, чтобы им сложнее оказалось сдать назад.

— А часто вы ходили к нам в набеги? — поинтересовался Беромир, когда вся эта возня завершилась и они расположились на отдых.

— Как все, — пожал плечами Добрыня.

— Раз в год? Раз в два года? В три? Сколько?

— Да так и не припомню. — продолжал уклончиво отвечать один из старших набежников.

— Вы за кузнецом не приходили по позапрошлому лету?

— Это к которому? Из Быстрых медведей?

— Да.

— Такой он с соломенный головой да серыми глазами?

— Он самый, — кивнул Беромир, припоминая устный портрет, который ему давали.

— Нет, не ходили.

— А откуда ты его знаешь?

— Видели. То кто-то из Ястребов ходил. Точнее я не ведаю. А его видели, когда роксоланы гнали на торг, через нас. Как узнали, что кузнец — попытались сговориться, но нам они его продавать отказались наотрез. Он же, когда услышал ответ роксоланов, разозлился и решился бежать.

— Я так понимаю, не убежал?

— Почему? Убежал. Но недалеко. Сопротивлялся он отчаянно. Они ведь кузнеца того хотели скрутить — раб-то ценный. Но не смогли. Вот и зарубили. И сжигать запретили, приказали бросить в степи на потеху диким зверям.

— Тоже их жечь не будем. Их хоронить.

— Так нельзя! — воскликнул кто-то из набежников.

— Можно! — рявкнул Беромир, сверкнул глазами. — А на каждое их тело я нанесу проклятие. Любого, кого поймаю за угоном на продажу наших людей — страшно карать буду. Живым или мертвым.

— Нет… нет… — покачал головой Добрыня.

— Да!

— Да зачем это делать? Это же степь! Здесь так испокон веков заведено!

— Будем менять обычаи. С нами так нельзя. Любой роксолан должен понимать, что с ним случится, если попадется… — не сказал, а практически прорычал ведун и начал отдавать распоряжения.

Его ученики охотно выложили покойников рядком.

А сам Беромир лично вырезал им на груди здоровенный символ Biohazard, то есть, угрозы биологической угрозы. Грубо, но узнаваемо. Ну и вогнал кол в сердце, словно бы прибивая к земле.

— Все. Дело сделано. — произнес он, осматривая это кровавое зрелище.

— И что сей знак означает? — хмуро поинтересовался Добрыня.

— Что это тело проклято. Если ведун Перуна такой нанесет, а бог посчитает, что за дело, то душу покойного он на семь циклов человеческого облика лишит. Зверем диким станет бегать, рыбой, али червем или еще какой букашкой. А то и вовсе — в Мрачные чертоги бросит, если человек говном жил.

Все присутствующие промолчали, лишь нервно переглядываясь.

— Не слишком ли? — наконец спросил Добрыня.

— Перун сам решит слишком или нет. Душа перед ним лгать и юлить не может. Он спросит, и умерший прямо ответит на любой его вопрос.

— И все же… нельзя же так. Это слишком сурово.

— Можно! Роксоланы имеют наглость угонять наших в плен, а потом еще и поступать с ними так, словно они помойные твари, а не люди. Ведь наказал я их не за то, что с нами воюют, а за то, как поступают. Кем бы ты ни оказался — веди себя достойно. А эти уже не первый раз с их слов таким промышляют. Значит, наказаны заслуженно. Ибо сказано: по делам их узнаете их. — выдал Беромир по памяти концепт из Евангелия от Матфея. Как помнил и в том смысле, который ему нравился больше всего, распространяя оценку со лжепророков на всех и всякого.

— Кем сказано? — осторожно спросил кто-то.

— Перуном. Это один из главных его заветов. Суди о человеке по делам, а не по словам.

Люди снова промолчали, переваривая.

Эти несколько дней очень сильно переформатировали им мозг. Критически просто. Вроде бы ведун говорил вполне допустимые и обычные вещи, но в такой подаче и связке, что они представали совсем иначе.

— А вам бы надо подумать — что роксоланам сказать, — нарушил затянувшуюся тишину Беромир. — Ведь обязательно спросят.

— Бежать нам надо. — покачал головой Добрыня. — Что тут думать? Не простят нам этого. До вас роксоланам далеко идти, да и леса там. Поэтому постараются постращать, наказав нас напоказ.

— А куда бежать?

— Да куда глаза глядят. Тем более что жрать все одно — нечего. До весны, может, и дотянем, но на посев зерна уже не найдем. Да и так… на траве до осени вряд ли доживем.

— До осени? — усмехнулся другой старший. — Да нам бы до весны протянуть.

— Зимой нас не тронут. — покачал головой Добрыня. — Эти твари со дня на день отойдут к морю. Там снега не такие большие и скот может легче пастись. А вот весной, по свежей траве, вернутся. И тут нам несдобровать.

— А что, мыслишь, они с вами сделают?

— Да почем мне знать? — пожал плечами Добрыня.

— Ой, да брось, — махнул рукой другой старший. — Вон, Желтые волки попытались огрызнуться. Помнишь, чем все закончилось? Всех, кто на продажу пригоден — забрали и угнали, остальных попросту перебили. Мыслишь, с нами иначе поступят? А ведь там провинность куда меньше имелась. Тут-то вон скольких побили. Ради такого дела — по снегу придут за нами.

— Мы будем помалкивать, — хмуро буркнул Добрыня. — А по весне здесь и костей не останется.

— Сам-то веришь? — фыркнул его соратник из другого клана. — Наши поганые языки бабам своим все разболтают. И тут давай зарок али нет — все едино. От баб по округе пойдет. Даже сумневаться не надо. Вот и прикидывай — несколько дней спустя от кого-то до роксолан дойдет.

— Распустили жен… — раздраженно процедил Добрыня.

— То, чему не можешь противостоять, надобно возглавить. — заметил Беромир. — Они побегут болтать? В том нет беды. Надо этим пользоваться и навести пущей жути на рокосоланов.

Эти южане отчетливо побледнели. И наперебой стали убеждать ведуна в том, что этого делать не надо. И что если так поступить, то они и до весны не доживут, ибо эти злодеи по снегу к ним придут. Причем их единение в этом вопросе оказалось настолько велико, что Беромир аж обалдел. Они реально испугались. Страшно. Сильно. Хотя лично он не понимал в чем отличие — столкнуться с роксоланами вот прям сейчас или весной. Что изменится? Ведь они при любом раскладе постараются забрать всех пригодных на продажу в рабство, а остальных убьют.

Или нет?

Да и вообще, его смущало то, что эти ребята так легко пошли, по сути, на самоубийство. Ведь перед ними был поставлен выбор — погибнуть там, у реки или поучаствовать в резне засадного отряда, который вел к куда более тяжелым последствиям для их родичей. Эту мысль Беромир и высказал:

— А чего тут понимать? — замогильным голосом произнес Добрыня. — Мы что так умрем, что там. У реки, али по лету от голода. Только если мы растормошим осиное гнездо рокосланов, у детей наших и прочих молодых родичей есть надежа выжить.

— Рабами? — хмуро переспросил Беромир.

— Это плохая, но жизнь. Всяко лучше, чем сгинуть всем.

— Поэтому вы и согласились на эту вылазку?

— Да. — кивнули эти ребята с юга почти синхронно.

— Но совсем стращать роксоланов не надо. Могут же разозлиться в серьез и просто всех перебить.

— Экий фатализм, — покачал головой ведун. — Сколько у вас людей в трех кланах?

— Считать мы такое не разумеем.

— Ладно, — тяжело вздохнул Беромир и перешел к проверенному методу. Попросив рассказать, какие рода в их кланах имеются, а в тех — семьи, а в семьях конкретные люди. К его удивлению, местные знали такие вещи назубок. Голова их хранила эти социальные сведения с дополнительными личными данными просто замечательно — лучше любой социальной сети. Ибо они НА КАЖДОГО члена клана могли дать устный портрет с приметами и характеристикой.

Вот и засели.

Пока говорили, Беромир на месте прогоревшего костра расчистил участок и вел подсчеты. Благо, что утро уже наступило и света хватало. Что-то на земле чиркал, что-то с помощью «счетных палочек» отмерял, ну и мелкими камушками фиксировал отдельные категории. Заодно пытаясь из всего этого потока выхватить какие-нибудь интересные лично ему персоналии и таланты…

— Значит так, — произнес ведун, когда закончил свое дознание. — У Черных волков сто двадцать одна семья, у Белых коней — сто девять, у Красных — сто сорок. Или триста семьдесят семей, если сообща. Ежели же по головам считать, то это тысяча семьсот семь человек, включая детей малых.

— Очень интересно, но ничего не понятно, — ответил Добрыня. — Мы такой цифири все одно не разумеем.

— Погоди, — поднял руку Беромир и начал прохаживаться. — Я пытаюсь прикинуть сколько нужно земли, если ее пахать по уму, а не как мы все тут делаем.

Один из старших хотел было возмутиться, но Добрыня его остановил. Ведун же, полностью проигнорировав этот порыв, продолжал прохаживаться, глядя куда-то в пустоту. Время от времени он останавливался и что-то чертил на земле, там, где заметки делал ранее при подсчете жителей. Какие-то фигуры и значки. Потом затирал их. Снова изображал…

Наконец, он сел на тюк тряпок и уставился словно бы в никуда.

— Надумал, что? — осторожно спросил один из старших.

— Наши кланы, — кивнул Беромир в сторону учеников, — занимают земли достаточно для того, чтобы на них могло прокормиться в десятки раз больше людей, нежели живет сейчас. Но по-старому сеять нельзя. Нужен новый севооборот. А для него потребуются семена жито, пшеницы али ржи озимой, гороха и репы. Хотя бы, для начала. Но тут надо сходиться и говорить. Если так поступать, то всем сообща. Как по мне, лишние полторы тысячи человек нам не помешают. Отбиться от роксоланов будет проще, да и в набеги на них ходить.

— В набеги? — усмехнулся Добрыня. — Эко, ты хватил!

— В самый раз хватил! Они должны понимать — с нами надобно договариваться полюбовно, ибо иное им не понравится.

— Ты сам-то в это веришь?

— Не верил бы, не говорил.

Помолчали.

— А их рода согласятся? — наконец, спросил Добрыня, кивнув на учеников Беромира.

— Разговаривать надо. По зиме я к вам на лодке приду.

— По зиме⁈ — ахнули они.

— По льду. Заодно и посмотрите, как сие делается. Вы к тому времени сговоритесь уже и порешите что хотите. А я с боярами и старейшинами да ведунами нашими обговорю дела. Если не согласятся — значит, не договорились и я не приду. А если приду — торг будет. Ну и по весне, как вода вскроется, вы всей толпой и уйдете.

— Бояре? Кто сие.

— А… вы же не знаете. Вам тоже таких надобно завести. Над каждым кланом надобно ставить боярина с малой дружиной, чтобы судить и защищать. А при нем ведунов да старейшин для совета держать.

— Да зачем?

— Затем. Обороняться мы как станем? Клан в складчину дружину и боярина снаряжает. И в случае беды они выходят на рать. С одного клана немного воинов будет. А с десяти? Уже сила. Такой и с роксоланами можно побороться…

Еще немного поболтали и разошлись.

По-хорошему эти набежники с юга не заслужили добычи. Вообще. Ибо в деле почти что участия и не принимали. Но Беромир им все одно отдал часть трофеев.

Себе, понятное дело, забрал доспехи и оружие со всякими монетами да украшениями. А им отдал хабар попроще, чтобы внимания не привлекал. Его на удивление хватало. Ибо степной отряд пришел с вьючными животными, притащив и запасы провизии, и всякие средства утепления, и многое иное. Ждать-то они явно собирались до самого ледостава, рассчитывая на то, что набежники постараются выгрести все ценное у ведуна, а потом еще окрест пробегутся. Вот и готовились, даже для полона будущего всякое приволокли.

Но не свезло.

И южане повезли с собой домой всякое, в особенности еду. Да, такую толпу она не спасет. Но хоть немного облегчит их ситуацию.

Беромир же стоял на небольшом пригорке, смотрел им вслед и думал. Пытаясь предугадать, как они поступят. И сможет ли он их впоследствии использовать. Слишком уж они легко согласились на предложение ведуна. Да и вообще… словно бы действовали по плану какому-то…

Глава 7

167, декабрь, 8

— Ты живой! Живой! — воскликнула Злата, подбегая и вешаясь Беромиру на шею.

Он с ребятами только вернулся и едва успел выбраться на мосток. А она уже тут как тут. Прибежала. И сразу в слезы. И эмоции выплескивая через край, да так, что они аж оглушали.

— Тише, тише… спокойнее. — растерялся ведун, невольно уступая такому порыву и встречно ее обнимая.

— Я так переживала, так плакала… Мыслила уже, что ты не вернешься. На смерть же шел. Мы все тут вас оплакивали… убивались…

— Все хорошо, милая. Все хорошо, — поглаживая ее по спине, повторял он. — Видишь — мы все живы. Даже раненых нет. И не болеем. Вон — погляди, один другого свежее и бодрее. Даже выспались ладно. В катамаране под парусом идя, можно вполне выспаться и отдохнуть, если не твоя смена.

— Так вы в драку не вступали⁈ Ну и славно! Так даже лучше!

— Почему же? Вступали. И перебили много роксоланов.

— ДА⁈ — дивлено, сквозь слезы воскликнула она.

— Перун на нашей стороне. — жизнерадостно ответил Беромир.

— Истинно так, — порывисто произнесла она и прижалась как можно сильнее, а потом шепнув на ушко, что ждет ребенка.

Мужчина опешил.

Прям даже как-то растерялся, еще сильнее, чем ранее под напором ее эмоций. Он, конечно, выполнял супружеский долг, тем более что это было приятно, с такой-то красавицей молодой, но про детей как-то не думал. Сразу не получилось, вот и махнул рукой. Порешив, что жена травки какие из осторожности пьет. Ну или еще какие сложности. В конце концов, у него дел и других хватало, чтобы подобными вопросами забивать себе голову. А тут вон оно как вышло…

— Рад, что у вас все получилось. — произнес подошедший Борята, который шепотка Златы не мог расслышать, но обычный разговор вполне.

— А ты здесь чего? — осторожно поинтересовался ведун.

— Как услышал про нападение, сразу взял своих дружинников и поспешили сюда, на выручку. Здесь и ждали вашего возвращения, заодно приглядывая за раненными. Все ж одного страха перед ведьмой Мары для этого недостаточно.

— Милая, — обратился Беромир к жене, — может ты меня уже отпустишь? А то повисла и висишь. Задушишь еще.

— Нет. — решительно произнесла Злата, а потом жалостливым тоном добавила. — Ну пожалуйста, я так соскучилась.

— Негоже так жене вести себя! — повысил голос ведун и нахмурился, отчего она вздрогнула, немного отпрянув. — Муж с дороги, а стол не накрыт? Чем ты его потчевать станешь? И спутников его? После потешимся. Ныне праздновать надобно победу нашу и славное возвращение.

— Ой! — воскликнула она и упорхнула под улыбки всех присутствующих мужчин. Да не просто так, а подрядив вдовиц да Дарью еду готовить, ну и сама в это погрузившись с головой. Ведь по краю прошла в ее понимании — чуть сама молодой вдовой не стала.

— Вижу, удача на твоей стороне. — произнес Борята, провожая взглядом Злату. — Все живые и здоровые вернулись, пройдя через две битвы.

— Да какие это битвы, — махнул рукой ведун. — В каждой из них меньше сотни человек участвовало. Так — стычки мелкие.

— Я помню, ты рассказывал о великих битвах, которые гремят в ромейской державе да в иных местах. О тысячах и тысячах воинов, что только лишь гибнут в них. Но для наших мест и такие стычки, в которых ты сходился с супостатами, за битвы сойдут. И ты провел своих людей через две такие, и они остались живы. Даже раненых я не вижу. Неужто спрятал где?

— Ты их не видишь, потому что их нет. — улыбнулся ведун.

— Чародейство! — воскликнул один из дружинников Боряты.

— Помощь Перуна и Велеса, — осторожно возразил Беромир. — Один подсказал, как лучше сделать, а второй вложил дух, дабы претворить это все в жизнь. Мы даже не сходились врукопашную. В первом случае закидали недруга дротиками, и во втором. Правда, подкравшись ловко и застав степняков отдыхающими у костров. Оттого они и не смогли оказать никакого сопротивления. Даже луки натянуть не успели.

— А много было тех роксоланов?

— Почти шесть десятков.

— Ого! — воскликнул и сам Борята, и его ребята. Да и вообще, все, кто присутствовал и слышал. Ибо в их понимании такое количество роксоланов — сила запредельная. Во всяком случае, воинов. А тут молодые неопытные ребята пошли и победили их. Без потерь. Перед тем одолев набежников, которых числом было вдвое больше, чем самих учеников Беромира. Как в такое поверить?

— А тут нет ошибки? — осторожно спросил дружинник Боряты, высказывая общее мнение.

— Мы все умеем считать, — ответил вместо ведуна один из его учеников, тот самый, что бросал ему вызов, обвиняя. — Роксоланов было пятьдесят семь человек. Это почти шесть десятков.

— Да, да. — закивали остальные ученики. — Поклясться в том можем. На оружие.

— Да ты сам сейчас все увидишь, — улыбнулся Беромир.

И ребята стали разгружать трофеи. В первую очередь — доспехи.

К середине IIвека у сарматов в целом стали наблюдаться проблемы со снаряжением. В первую очередь металлическими доспехами. Это выразилось в том, что к концу Iвека в обиход прочно вошла кольчуга, замещая металлическую чешую. Ту, что являлась визитной карточкой сначала скифского, а потом сарматского мира.

Дальше, правда, почти сразу начался ренессанс чешую, только уже из органики, прежде всего, вырезанную рога и копыт. Все по той же причине — ресурсов становилось меньше. Поэтому даже кольчугу сарматские воины себе могли добыть все реже и труднее.

Почему шло это обеднение?

Так по банальным для степи причинам. Пастбища деградировали от слишком интенсивного выпаса и нуждались в отдыхе. К оседлой жизни, как некогда часть поздних скифов, они не переходили. Дани собиралось все меньше и меньше из-за прогрессирующей нищеты «крышуемых», набеги же становились не так удачны, как раньше. Да и растущая конкуренция с гётами сказывалась.

Из-за этих факторов во второй половине II века получилось, что металлический доспех стал довольно редок. Где-то одна кольчуга на десяток воинов. Чешуя — так вообще, только у самой элиты. Роговую броню, сделанную под чешуйчатый доспех, имело двое-трое из условного десятка. Остальные же довольствовались разными кожаными и меховыми поделками. Которые, конечно, та еще дрянь. Но на безрыбье и поросенок за карася сойдет.

Стеганные же халаты, как у Беромира и его ребят, просто еще не вошли в обиход в здешних местах. Во всяком случае, такие. Иначе бы бедные роксоланы совершенно точно перешли на них, как на более практичные и полезные, чем разнообразные кожаные поделки. Поступив также, как степь позже и сделает.

Вот ученики ведуна и доставали доспехи.

В основном кожу всякую. В целом бесполезную, но как сырье на других поделок — очень даже ценно. Ну и доказательство. Не уши же резать? Тем более что приличная доля роксоланов сбежала. К этой коже прилагалось тринадцать роговых «чешуй» и шесть кольчуг. Причем было видно — металлическая броня трофейная, ромейская. Кое-где даже наблюдались следы грубой починки.

Со шлемами все выглядело и проще, и грустнее одновременно. Дюжина металлических, остальные костяные — притом все ламеллярные. Да еще и разной конструкции — кто во что горазд. Дрянь так-то. Слабые. Хлюпкие. Беромир не хотел бы в таких под удар становиться. Но даже такие выглядели лучше, чем ничего.

Эти комплекты ученики и выкладывали. Кучка за кучкой. А Борята и его люди смотрели на это все не верящим взглядом. Вот же. Вот. Материальное доказательство слов ведуна. Но они медленно качали головами, не в силах его принять.

Потом пошло оружие.

В основном копья. Хотя встречались и луки со скромным запасом стрел, и топоры, и прочее. Ну и мечи. Семь штук. Ромейские спаты. Тоже, вероятно, трофейные, а, может, и нет. Беромир был почти уверен, что и Оливия, и особенно Боспорское царство торгует с роксоланами оружием втихую. Так-то нельзя, но если очень хочется…

— Ну как? — поинтересовался Беромир, когда его ученики закончили выкладывать трофеи.

Борята же, не отвечая ему ничего, опустился на колени и стал это все ощупывать.

Минуту.

Две.

Потом повернулся к своим и дрожащим голосом прошептал:

— Они настоящие… настоящие!..

— А ты думал? — усмехнулся ведун. — Конечно, настоящие!

— Но…

— Роксоланов можно бить. Можно. С умом и умением.

— Я… боже… но как⁈

— Их сила в нашей слабости. Так-то они обычные степные бродяги, которые могут наехать большой толпой. Без гётов они ничего ромейцам сделать не могли.

— Веришь? Не могу поверить. Слышу, вижу, щупаю, а мысли все одно о том, что это неправда и этого быть не может, — нервно усмехнулся Борята.

— Ты лучше скажи, как все прошло? Родичи приняли то, что ты теперь боярин?

— В кругу да. Но потом пытались убить.

— Ожидаемо, — покивал Беромир. — А у остальных как? Все шесть кланов смогли утвердить своих бояр?

— Да. После успеха у нас дело пошло легче. Мы ведь с дружиной ездили по кланам. И ждали, пока круг порешит. — улыбнулся Борята. — Как ты и советовал.

— Видишь! — назидательно поднял ведун палец вверх. — Добрым словом и топором можно добиться намного большего, чем просто добрым словом.

— И не говори… — хохотнул боярин, а потом вновь скосившись на трофеи выругался он в сердцах. — Да это как же? Неужели их можно бить?

— Не можно, а нужно. — улыбнулся Беромир. — На шесть кланов сколько дружинников у нас?

— Шесть десятков и двое. Ну и бояре.

— Шестьдесят восемь человек значит… хм… Еще моих двадцать один. Со мной двадцать два. Сообща — девяносто человек. Солидно. Можно идти по весне в набег.

— Ты своих учеников по весне ведь отпустишь.

— Пробуждение — да, зачту им. А вот как дальше жить, пусть сами думают. — громко произнес он, чтобы они слышали. — Хотят, по домам пускай едут, хотят — со мной остаются. Учиться им еще много чему нужно. Считай — только начали. Да и сообща то же железо делать ладнее.

— А они что думают? — скосился на них Борята.

— А зачем мне знать? Сами решат, когда время придет. Но ежели и разбегутся по кланам, то их надо в дружины взять. Кузнецы, пусть и плохонькие, точно пригодятся. Да и воинскому делу мало-мало они обучены. Остальных немного подтянут.

— Это да, — покивал Борята, а потом добавил. — Не собрать нам девяносто человек в набег. Посевная же на носу будет. Столько мужчин оторвать от дела и надолго увести… нет, не выйдет.

— Почему надолго? Сели в пироги да поплыли вниз по течению, сразу как вода вскроется. Налетели на стоянки языгов али роксоланов. И обратно, на веслах. Туда — дня три, может, четыре. Обратно пять-шесть. Успеем обернуться задолго до посевной.

— А то языги али роксоланы станут безропотно терпеть избиение. Твоя удача имеет пределы. Раз повезло. Два повезло. На третий можешь не проскочить. Сам же знаешь — ежели нарвемся на рать их, не уйти и не отбиться в степи. Ибо нет им числа.

— По весне у кочевников слабые лошади. От зимней бескормицы. Они на них добро скакать не могут. Ни быстро, ни долго. Да и вообще — весна для них сложное время. Если и бить их, то весной. Налетели. Ограбили стойбище. Скот какой смогли — перебили. И бежать.

— Ты так говоришь, словно это просто. — покачал головой Борята.

— Они этого не ожидают, значит, у нас есть возможность наглеть. — продолжал Беромир. — Даже навалиться на крупное стойбище. Большинство мужчин у них на выпасе. То есть, далеко — в дне, двух или даже более пути. А там, в шатрах, только старики, женщины да дети. Если действовать быстро — они не смогут нам противиться. Не успеют просто. Их и убивать-то не надо. Подошли. Дали им убежать. Все ценное забрали и ушли.

— На веслах люди устают. Ежели погоня будет, а нам против течения идти — сгинем.

— Противовес и парус.

— Что? О чем ты?

— Просто заточенное бревно и две перекладины привязывать к вашим пирогам. А сверху воткнуть мачту и парус. Помнишь, как выглядел мой ранний катамаран?

— Видел, да. — покивал боярин.

— Ежели найдете в пару пироги наиболее схожие, или сделаете такие до весны, то их можно собрать как моя нынешняя. И уже два паруса иметь, а также большую вместимость и скорость хода. С такими мы легко проскочим на юг. Поднимемся по притокам до стойбищ. Сделаем свои дела и уйдем.

— Ну… не знаю, — с сомнением произнес Борята как-то нараспев. — Ты ведь на засадный отряд нападал. Поймал их. Подловил. А тут все иначе.

— Но у меня же получилось?

— Получилось. — кивнул он.

— И с набежниками получилось. А ты изначально также не верил…

И разговор пошел по кругу.

Борята ломался.

Его откровенно пугала сама идея такого набега. Просто не укладывалась в голове мысль, что роксоланов можно бить и грабить. Слишком уж долго это находилось, по сути, под запретом. Даже думать о таком не моги. Но трофеи… он с них не сводил взгляда. И они будоражили… тревожили… соблазняли…

Беромир же вечером того дня долго не мог заснуть.

Оно ведь и верно.

Весной завершается инициация его учеников. По обычаю более года нельзя. Такой срок только для ведунов и ставился. Остальные месяц-два, максимум три. Так что ученики почти наверняка по весне отчалят.

И что делать дальше?

У него оставалось жена да сестра. Ну и те три вдовы, которые на него повесили. С такой командой многого не сделать.

Оставался какой вариант?

Что-то учудить с этими ранеными. Может, получится их принять в свой род. Окно Овертона он ведь уже открыл с Дарьей. Хотя увлекаться не хотелось. Да и вообще этот путь выглядел не самым разумным. В семью всех подряд принимать не имело никакого смысла. Чай не ведуны редкие или какие-то особые мастера.

Так надо.

Уговорами и посулами.

Может, учениками.

Может, слугами.

Но, в любом случае, готовиться надобно к худшему. То есть, к уходу всех, на кого Беромир рассчитывал. А значит, и доспехи себе сладить ладные требуется.

Пока кольчужные.

В теории-то да, надо бы что-то покрепче. Но здесь, в реалиях 167 года нашей эры надежно кольчугу на стеганом халате бил лишь пилум. Все остальное — ну так. Приятно точно не будет, но и убить с одной подачи весьма затруднительно.

Кроме того, Беромир знал об одном интересном эффекте. Мастер-кольчужник из XXI века в свое время выяснил, что ежели делать кольчугу из пропорциональных мелких колец, то она при меньшем весе почти и не теряет прочности[32]. Из-за чего вполне могло статься, что римская лорика хамата окажется покрепче лучше кольчуг XI века при том же качестве материала. Просто за счет технологии. Ведь при диаметре кольца в шесть миллиметров их нужно в несколько раз больше, чем если делать их по десять-двенадцать. А труд в те годы стоил явно дороже, чем на пике Античности. Даже квалифицированный. Просто в силу того, что специалистов в центрах производства было тупо больше.

А значит, что? Правильно.

Из этих шести трофейных кольчуг можно будет скроить хауберг. Который окажется относительно легкой и весьма добротной защитой. В здешних реалиях из мелких колец.

Потом же будет потом.

Кто знает, как жизнь его сложится? Каждый год — сущая авантюра…

Глава 8

167, декабрь, 23

— Вначале было… был взрыв. Большой взрыв. — тожественно произнес Беромир.

А все вокруг молча уставились на него — внимая его слова как откровения.

И это было странно.

Беромир в который раз ловил себя на мысли, что окружающие начинают чем дальше, тем больше воспринимать его этаким пророком. Вон — ради важного выступления даже собрались к нему в гости. И окрестные ведуны, и новые бояре, и иные, каковых набралось совокупно около полусотни. Зимой. По снегу пришли на лыжах, которые начали здесь внедряться с его подачи. Раньше-то особой нужды в том не имелось — сидели по углам своим всю зиму, а сейчас — вот, зашевелились, лыжи и приживаться стали…

В свое время, еще там, в XXI веке Беромир прочитал много разных религиозных текстов. Чтобы лучше разобраться в мышлении людей старины. И почти все они начинались с творения. Во всяком случае, базовые, основные для того или иного культа. Вот и он решил претворить свой основной миф космологией. Но с нюансом — он попытался впихнуть в свою версию религии как можно больше науки. Просто чтобы в будущем не произошел конфликт интересов на уровне таких, в общем-то, базовых и простых вещей…

— Прежде же не было ничего. Лишь бездна бесконечного Хаоса да боги в ней. Холодная и нелюдимая Мать-Земля парила в забытьи в предвечном ничто. Но жар Сварога пробудил ее… — продолжал рассказывать Беромир, пытаясь в аллегорической форме поведать им теорию Большого взрыва.

Дальше больше.

Он повествовал им о периоде инфляции Вселенной. О появлении звезд и том, что сие такое. Об образовании планет. О темной материи и черных дырах. О межзвездном пространстве и неравномерности Вселенной. И так далее — все, что смог вспомнить и вписать в единую стройную и непротиворечивую концепцию.

Иными словами — грузил их.

Крепко.

Вдумчиво.

Вон — аж глазки у собравшихся остекленели. Видимо, пытались вообразить себе то, что им рассказывали. Например, когда он заявил, что Вселенная родилась примерно четырнадцать миллиардов лет назад, они просто поймали клин.

— Это сколько? — робко поинтересовался один из ведунов.

— Десять ведаешь сколько?

— Да. На моей руки ровно десять пальцев.

— Вот десять раз по десять — это сто. Если еще раз взять десять по сто будет тысяча. Тысяча раз по тысяче, стало бы, миллион. А тысяча миллионов зовется миллиардом.

— Это же безумно много! — воскликнул кто-то.

— Так и есть. — кивнул Беромир. — Вселенной почти четырнадцать миллиардов лет. А Солнцу нашему всего четыре с половиной миллиарда, ну и Земле примерно столько же, хотя она и моложе на сотню-другую миллионов лет… — продолжил он вещать, вводя реперные временные маркеры.

Слушатели не вполне реагировали.

Для них это были НАСТОЛЬКО великие значения, что они даже вообразить себе их не могли.

Беромир же, видя это, продолжал, двигаясь дальше, рассказывая про то, что в Солнечной системе два кольца астероидов и карликовых планет да восемь обычных, разделенных на две группы[33]. Хотя в особые детали и не влезал. Так — по верхам.

Он выстраивал общую канву повествования от сотворения Вселенной до его слушателей. Стараясь подать это все как можно ровнее и стройнее. Не с точки зрения логики, нет, а так, чтобы они ему поверили. Оттого обильно все это смазывая мистикой, мифологией и прочими понятными и естественными для местных вещами.

А потом начал выводить из получившегося конструкта модель летоисчисления. Которого, на минуточку, в нормальном его понимании попросту не имелось. Кто-то считал от основания какого-то города, как те же римляне. Кто-то от воцарения очередного правителя. Ну или еще как-то. Но в любом случае — совершенно неудобно для сквозной нумерации. От появления планеты или Вселенной, то есть, сотворения мира его не поведешь — слишком далеко. Да и вариант с «рождением Христа» не выйдет — о нем в те годы даже в Римской империи мало кто знал.

Вот и выходило, что надобно что-то свое придумывать. Поэтому ведун обратился за помощью к астрологии. Да, чушь и вздор с научной точки зрения. Но в данной ситуации очень удобная вещь. В конце концов, местные люди оказались очень падки на всякие подобные «пассы руками».

Хотя… почему только местные? Беромир вполне ясно помнил, как огромная страна, гордившаяся своим образованием, «заряжала воду у телевизора» и активно вкладывалась в «МММ…»

Беромир своим слушателям сообщил о том, что у Земли есть ось, вокруг которой она и вращается. А потом добавил, что у нее имеется наклон. Из-за чего и происходит смена сезонов — тот или иной участок то приближается к Солнцу, то удаляется, отчего прогревается по-разному. Кроме того, эта ось описывает большой круг. Долго. Проходя за это время через дюжину созвездий.

Точных чисел ведун, разумеется, не помнил, когда все это выдумывал. Да и откуда? Он и о космосе-то знал жалкие крохи, полученные им из научно-популярных просветительских роликов. Посему мог всю эту модель выдумывать лишь с опорой на обрывки воспоминаний, ясно понимая: любая астрология это не более чем болтовня. А потому кроил ее смело и так, как ему было удобно. В первую очередь для того, чтобы получить красивые числа.

Ось проходит через двенадцать созвездий?

Отлично!

Значит, надо «плясать» от этого числа.

Например, если взять пятнадцать лет двенадцать раз, а потом полученное число еще столько же, получится 2160 лет. То есть, число, вполне пригодное для эры. Дюжина которых и давала полный оборот земной оси.

Удобно?

Терпимо.

Беромир знал о том, что там на самом деле какие-то немного иные числа[34]. Но ему было плевать. Плюс-минус «лапоть» и так сойдет. Во всяком случае в ближайшие века. Неудобно получалось только с числом пятнадцать. Но и тут ответ нашелся, китайцы подсказали с их стихиями. Он просто вел для знаков пять чередующихся стихий, распределив их таким образом, чтобы расстояние между годами одинакового знака и стихии было максимально возможным. Из-за чего люди не могли в рамках своей жизни их сравнивать, а потому и не имели возможности осознать отсутствие хоть какой-то устойчивой зависимости года от знака и стихии. Даже долгожители, ибо память человеческая слаба и полна курьезов.

Значиться обрисовал Беромир людям модель. Ввел на ее основе сквозную нумерацию летоисчисления. Ну и провозгласил завершение 167 года текущей эры, предложив праздновать новый год в день зимнего солнцестояния[35] — самый короткий день в году. Как некую границу — смерть одного года и рождения нового. Ну и в качестве календаря предложил Новоюлианский, основанный на 900-летнем цикле.

Там все довольно просто считалось.

Високосным считался только тот год, который без остатка делился на 4, но не делился на 100. А также в тех случаях, когда при делении на 900 получался остаток 200 или 600. Это он помнил. В свое время много спорили с коллегами на тему актуальности разных календарей. Вот и отложилось.

Названия знаков он также предложил свои, чтобы для местных они оказались понятными. А то ведь ни скорпиона, ни обезьяны они в глаза не видели[36]. Да и остальные вещи формальные явно прописал, такие как устройство недели[37], месяцев[38], сезонов и многое иное. Где мог, Беромир использовал местные названия, где нет — выдумывал или заимствовал, в том числе с доработкой. Да и обвязывая различными аллегорическими и мистическими связками, потому что без них местные просто не принимали и понимали мифологические конструкты.

Так, среди прочего, был введен «страж весов» Перуна в облике человека с собачьей головой, сообщающий ему о том, как живые обошлись с телом покойника. Он был объявлен одним из сыновей Велеса и Мары, отвечающий еще и за погребальные ритуалы. Или, например, концепт Всевидящего ока. Его Беромир ввел через аллегорию крылатой девы, сходной по описанию с Маат — дочерью Перуна, что стояла подле него на небесном суде.

Кроме того, ведун методично работал над тем, чтобы максимально сблизить семь богов с наиболее популярные и значимыми в Средиземноморье. Например, Зарю, супругу Перуна, он постарался сблизить с культом Исиды, а Мару — с Иштар. Но, самом собой, лишь частью, выписывая им иной концепт.

Иными словами, Беромир кодифицировал местное язычество, вводя в него новые смыслы. Так, например, он утверждал, что Вселенная рано или поздно погибнет. Остынет, ибо уйдет из нее жар Сварога. После чего она схлопнется, канув в небытие для нового возрождения. Продолжая везде, где это только можно, вводить циклы — естественные и очевидные концепты для людей, тесно связанных с сельским хозяйством.

Однако, описывая апокалипсис, он не забывал и о спасении. Говоря, что те души, которые за свои бесчисленные циклы развились достаточно, вознесутся на Страшном суде и последуют вместе с богами в новый мир. Остальные же сгинут навечно вместе с погибающей Вселенной.

Он утверждал, что не важно, кем ты родился.

Важно — как ты жил.

И настаивал на том, что если жить достойно, то с каждым новым циклом возрождения душа будет укрепляться и приближаться к вознесению. Если же вести себя погано — наоборот — станет ослабевать. И даже может погибнуть прежде Страшного суда.

Аспекты достойной жизни он выводил из общей парадигмы: если что-то делаешь — делай это хорошо. Ну и отвечай за свои дела. Через что признавалась достойной честная смерть в бою или самоубийство ради очищения — этакий аналог харакири. Познание мира. Совершенствование в ремесле — любом, за какое не возьмешься. Доброе родительство и воспитание достойных детей. И так далее. Главное — никакого фатализма, главное — бороться до конца, даже если надежды нет. Ибо если ее нет в жизни, а то, как ты старался, зачтется тебе при перерождении и на Страшном суде…

Получилась у него целая книга.

Предельно лаконичная, но книга.

Ей остро не хватало художественности, образов и эстетики. Но даже в таком виде она производила впечатление крепкого костяка. Хребта, на который потом можно навешать всякого.

И людям понравилось.

Что Беромира пугало все сильнее и сильнее.

Ведь если в первые месяцы даже у Вернидуба возникали сомнения в верности и правдивости его слов. То теперь, после зачитывания этого текста, ведун заметил в глазах своих гостей проблески религиозного рвения. Даже какого-то фанатизма…

А дальше, когда зачитывание «Белой книги» и ответы на вопросы закончились, началось празднование Нового года.

В лесу.

Куда они и прошли на специально подготовленную площадку вокруг относительно небольшой ели. Украшенной, насколько, конечно, это удалось сделать. В основном лентами и бантами.

— В день зимнего солнцестояния, — произнес Беромир, подходя к ели, — не найти лучше символа Матери-Земли, чем вечнозеленые деревья. Посему я и выбрал эту елку.

— А для чего ты ее выбрал? — поинтересовался Вернидуб.

— Для празднования нового года. — с максимальной добродушной улыбкой ответил ведун. — Видите, на вершину ели мы водрузили звезду[39]. Вы бы знали, какая это оказалась морока, но так требовалось, ибо она символ Сварога, что превыше всего.

— А сие что? — указал один из ведунов на лежащий под елью тюк.

— Одеяния…

И дальше Беромир озвучил им вариант новогоднего ритуала. Так-то вроде обычного для XXI века, но с некоторыми поправками и адаптациями…

Мужчина наряжался в цветную одежду, желательно красную, и звался дядюшка Мороз, выступая на время ритуала воплощением ипостаси Велеса. А с ним и спутница — красивая дева али молодая женщина в синих одеждах. Ее Беромир предложил именовать Снегурочкой, пояснив, что сие воплощение Мары, одно из многих.

Люди же должны собираться вокруг ели. Петь веселые песни. Водить хороводы. А дядюшка Мороз со Снегурочкой из леса к ним выходить и приносить подарки. Пусть даже и совершенно символические.

— А Перун с Зарей, как в этом участвуют?

— Их праздник должно в день летнего солнцестояния праздновать. — невозмутимо возразил Беромир. — Но и тут они незримо с нами. Он за Велесом постоянно присматривает, зная пытливый и в чем-то даже шаловливый нрав его.

— Даждьбога тоже нет?

— Почему? Он воплощен в подарках. Даже если нечего подарить, то можно в этот день поздравить друг друга с наступающим новым годом и пожелать чего-то приятного и светлого. Ежели слова пойдут от чистого сердца, Даждьбог их услышит и может исполнить. Себе, кстати, желать ничего нельзя, — сразу поправился Беромир. — Токмо кому иному…

Дальше же он еще немного поговорил. Рассказывая и поясняя разные аспекты праздника. Потом переоделся в костюм дядюшки Мороза. Нарядил супругу Снегурочкой и удалился в лес, велев гостям водить хоровод и петь что-то веселое.

Получалось у них не очень, хотя бы потому, что ни одной праздничной песни они попросту не знали. Что, впрочем, не помешало ряженой парочке выйти из леса с мешком подарков. И каждому вручить что-то ценное. А потом и к столу позвать, где поить да кормить, словно на свадьбе. Даже в чем-то и обильнее. Все же их оказалось не так много, и Беромир мог подготовиться загодя к этой гулянке. Да и зима на дворе. Выловленную рыбу, да добытого зверя али дичь можно было попросту заморозить…

— Ты чего такой смурной? — тихо спросил Вернидуб.

— Да салата оливье не хватает.

— Что сие?

— Еда зело важная для сего празднества. Без него тоже можно, но это как свадьба без браги али пива. Вроде есть, а вроде и нет. Без уважения, что ли к Велесу и супруге его. Токмо готовить его ой как непросто… эх… — махнул он рукой. — Да и куранты надобны.

— Тоже еда какая-то?

— Не. Механизм хитрый, чтобы время считал и ровно в полночь громко бить боем. Отмеряя точное начало нового года. Но его еще сложнее добыть. Так что, мыслю, Перун да Велес простят нам, ибо не от жадности, а от немощи. А салюты я сделаю. Но тут как пойдет. Может, через год али два.

— А это что такое? Салют-то.

— Не хочу говорить раньше времени. Но вам понравится. Да там много что надобно. И вино игристое, и телевизор с «Легким паром», и мандарины, и… Ладно. Не все сразу.

— Эко, ты загадываешь! — усмехнулся сидящий рядом иной ведун. — По весне после твоих проказ придут к нам роксоланы и все на том прекратится.

— Для них, — улыбнулся Беромир. — Для них, но не для нас. Я верю в свою звезду. Али мыслите, что Перун да Велес оставят меня? Столько вели, столько наставляли и все коту под хвост? Ну уж нет.

— Кому? Коту? Кто сие[40]?

— Тварюшка такая есть полезная. Что пес, только маленький и запасы от мышей да крыс бережет. Через ромеев надо завозить.

— Да у нас те мыши от жалости сами зернышки нам приносят, помогая, — хохотнул Борята. — Что от них оберегать-то? Пустые корчаги?

— Это сейчас. А ежели по уму посевами займемся — все изменится. И без котов станет никуда. Важнее и полезнее пса станут.

— Ты это о том… хм… севообороте, на который меня подбил? — поинтересовался боярин.

— Да. И я сейчас хочу о нем поговорить куда серьезнее. Ибо мы можем спасти от расправы три клана дальних родичей. Получив их в верные друзья. Но для этого нам все нужно кое-что порешать да с весны иначе уже жить начать…

Глава 9

168, просинец (январь), 1[41]

— Рада тебя видеть, — произнесла Мила, увидев сестру покойного мужа, входящую в шатер. Причем сказала она это пусть и холодно, но ровно, из-за чего фраза вышла удивительно раздражающей.

— И я, моя милая. И я. — чуть заметно кивнула гостья, подходя поближе. Причем голос ее, в отличие от Милы, казался удивительно ласковым, прямо-таки по-кошачьи мурчащим.

— Арак сказал, что ты хотела со мной поговорить, оттого и увез сюда, но меня к тебе не пускали, а сама ты обо мне словно забыла. И вот теперь ты навещаешь меня спустя столько дней. Почему?

— Ты же понимаешь, что он солгал тебе? — также ласково улыбнулась она.

Мила промолчала. Гостья же продолжила:

— Меня и сейчас не должно быть здесь. Так что не говори никому, что разговаривала со мной, если поймают. Не надо. Если бы не дела, увлекшие мужа за пределы стойбища, я не смогла бы прийти.

— Он запретил?

— Не время сейчас это обсуждать. — покачала она головой. — Новость пришла к нам. Страшная. Зять твой — Беромир — напал на воинов моего мужа. И победил. Сарак пока не ведает о том, но, когда узнает, ты головы лишишься.

— Я⁈ — наигранно удивилась Мила.

— А кто подносил подарки от имени Беромира? Кто уверял в его верности?

— Он не мог просто так взять и напасть.

— Повод был, но вряд ли он что-то изменит. — фыркнула она. — Насколько мне известно, Арак отправил на него набег. Рекой. Те набежники вернулись побитыми. А Беромир шел за ними и наткнулся на воинов мужа, что поджидали в укрытии. Ну и перебил во множестве.

— Так уж и перебил?

— Два десятка пало сразу, еще полтора — в течение дня от ран отошли. Да трое позже.

— Много, — потрясенно покачала головой Мила. — Откуда у Беромира столько людей? А у него сколько пало? А…

— Что твой зять себе позволяет! — перебила ее визави. — Кто позволил ему поднимать руку на роксоланов⁈ Будь уверена — головы тебе не сносить. Это даже меня ввергло в злость. Сарак же будет в бешенство!

— И ты пришла мне это сообщить? — скривившись, поинтересовалась Мила. — Чтобы я смогла глубже и полнее прочувствовать грядущее? Чтобы сидела и боялась?

— Рада бы, но нет. — покачала сестра брата головой. — Тебе бежать надо.

— Отрадно такое слышать, но нет.

— Почему? Ты так жаждешь смерти?

— Если побегу — поймают. И тогда точно казнят. Ведь бегущий сам выдает, что виновен. Да и куда я убегу по зимней степи?

— У меня есть должник. Он тебе поможет.

— С какой стати? — усмехнулась Мила.

— Его изгнали из рода и, если бы не мое вмешательство, вообще бы прогнали или даже убили. Сарак тогда поступил несправедливо, и должник это запомнил. Ему за счастье будет насолить мужу. Все равно ему тут жизни нет.

— И он сможет в одиночку вывезти меня отсюда?

— В одиночку — нет. Но у него маленький отряд из таких же, как он. Им тут всем очень тяжело. Они промышляют тем, что подвизаются помощниками в набегах. С того и живут. Но им редко перепадает хорошая добыча. За ними же рода не стоят, некому защитить, вот и кидают лишь подачки.

— А сами они чего не ходят?

— Рады бы ходить, да увы, не могут. Для степи их отряд мал, за Дунай им тем более хода нет. Если сунуться в леса — люди мужа их убьют по возвращении.

— Если они помогут мне, то им вообще сюда дороги не будет. Сарак не простит. Да и никто иной.

— Судя по тому, что я слышала, Фарн благоволит твоему зятю как родному сыну. Мой должник охотно примкнет к нему со своими ребятами.

— Ты думаешь, что мой зять сможет прокормить отряд наймита?

— Их всего пять человек, и они не притязательны. Здесь перебиваются чем могут. Порой голодают.

Мила прошлась немного по маленькому, тесному шатру.

Молча.

— Ты, я смотрю, не рвешься на свободу. — усмехнулась сестра покойного мужа.

— Я не понимаю, зачем это нужно тебе. — чуть помедлив, ответила Мила. — Мы виделись лишь один раз. Гостяту ты особо не жаловала, считая трусом. А тут раз — и ради меня рискуешь головой. Беромир как-то сказал, что если ты не понимаешь выгоды того, с кем имеешь дело, то, скорее всего, тебя пытаются обмануть.

— А ты разве ее не понимаешь? — криво усмехнулась визави.

— Нет.

— О том, что отряд мужа разбили люди Беромира уже известно в стойбище раса[42]. Это восстание, моя дорогая. Открытое. Учитывая угрозу гётов, оно выглядит тревожно и даже опасно. Сараку придется отвечать за это. Возможно, головой. Арак же… он лично зарежет моих детей, нежели даст им что-то унаследовать. Они в его глазах грязные полукровки.

— И при чем тут я?

— Понимаешь… Я уже отправил к стойбищу раса своего человека, который должен кому надо шепнуть на ушко, что, дескать, это Арак подставил мужа и спровоцировал восстание. И это будет правдой. Разве нет?

— Как будто твой муж не знал о набегах и не получал своей доли с продажи рабов. — холодно произнесла Мила.

— Но он никогда не доводил до восстаний. Он брал в меру. Даже на промыслы смотрел сквозь пальцы. А вот Арак увлекся. Жадность глаза застит.

— Может и так. Но, зная ваши нравы, рас отрубит головы им обоим. Одному, за то, что натворил, а второму — за то, что не уследил.

— Пусть так, — кивнула эта женщина, — но мои дети унаследуют имущество отца. Если же во всем окажется виноват муж — мы все сгинем. И ты, и я, и мои дети.

— И все равно — я не понимаю, при чем? Зачем тебе меня спасать?

— Если ты вернешься домой и мне удастся все уладить, то, быть может, я сохраню жизнь и мужу. В случае же твоей казни Беромир точно будет мстить. А помня о том, что его словно бы Фарн поцеловал — мне страшно даже представить тот тарарам, который он тут устроит.

— Ты, что его боишься? — удивилась Мила.

— Ходят разные слухи о том нападении. Кто-то болтает, что он собрал всех мужчин шести больших родов и повел в набег. Но это сущий вздор. Я разговаривала с выжившими воинами мужа, что ходили в тот поход. Беромир навалился посреди ночи, умудрившись не вспугнуть коней. Подобное сотворить толпой попросту невозможно. Значит, он вышел только со своими учениками. Сколько их? Два десятка?

— Два десятка и один.

— Это многое меняет, — скривилась сестра покойного мужа. — Два десятка юнцов нападают на отряд опытных воинов в шесть десятков и обращают их в бегство. Да еще и нанеся страшный урон. Тебе это не кажется странным?

— Беромир умеет удивлять, — пожала плечами Мила.

— Вот пускай и удивляет языгов. Так ему и передай. Нам их пастбища пригодятся. А еще лучше ромеев. Хочет ходить в набеги? Собирает под свою руку мужчин шести больших родов да идет с ними куда-нибудь за Дунай. Вернется с добычей, даст нам долю, и все будут только счастливы.

— Насколько я знаю зятя, дело совсем не в набегах. Он аж в лице меняется от продажи в рабство родичей. Убивать готов за такое.

— Подумаешь, неженка выискался, — фыркнула сестра мужа. — Ты о его голове лучше подумай. И о дочери своей. И о внуках. Ежели рас осерчает, зятьку твоему никакой Фарн не поможет…

Мила задумалась, уставившись куда-то в пустоту за собеседницей. В ее словах был резон. Она, правда, не верила, что рас простит Сарака. Это ведь помылить только — данники на них, на роксоланов в набег успешно сходили. Ну, строго говоря, не совсем так. Но преподнесут ему это именно в этом разрезе. И реагировать он станет соответствующе. Но интересный поворот событий…

— Арак в стойбище? — наконец спросила Мила.

— Отъехал на место нападения.

— Муж тебе этого не простит.

— А он не узнает. — усмехнулась она…

До самого вечера Мила себе места не находила. Хотя старалась держаться спокойно и больше лежать отдыхая. И даже пытаясь поспать. Но получалось плохо.

Уже в сумерках полог открылся, и вошедший незнакомый мужчина, бросил тюк с сарматской женской одеждой и произнес:

— Одевайся и жди.

После чего исчез.

Женщина не стала долго ломаться и быстро переоделась. Собрав заодно свои вещи в тугой узел. Специально, чтобы ничего не растерялось.

Но не успела она дух перевести, как вернулся недавний незнакомец и вывел ее наружу. Подсадил на коня. И они поехали в составе маленького отряда, того самого, о котором говорила сестра покойного мужа. Мила при этом находилась в центре. Ездить верхом она не умела хорошо, вот они ее и окружали, чтобы скрыть от любопытных глаз эту «корову», зачем-то забравшуюся на лошадь. Ведь сарматка, не умеющая ездить верхом, выглядела что рыба, не способная плавать.

Было тихо.

Все занимались своими делами и не обращали на них никакого внимания. Наймитов узнавали и отворачивались. Иногда сплевывая с презрением им под ноги. И уж точно не вглядываясь, а то еще разговор начнется, никому не нужный.

Но только они достигли края стойбища, как где-то в центре раздал душераздирающий крик. Да громкий какой! Словно не человек, а какое-то чудовище его издавало.

— Не пугайся, — буркнул старший, который говорил хоть и с сильным акцентом, но на славянском.

— Что там случилось?

— Дабы отвести подозрения от себя, жена Сарака попросила нас устроить ограбление. Мы так и поступили. И ее немного поколотили, как она велела.

— Ее⁈ Поколотили⁈

— Ну да. Губу разбили, глаз подбили, нос расквасили. Так, чтобы все на виду, но ничего серьезного. Заодно кое-что у мужа ее забрали ценное и ушли.

— Это еще зачем⁈ Погоня будет.

— Она будет так и так, — ответил старший, сворачивая на речной лед. Ветерок его неплохо подметал от снега, из-за чего следов от их конного отряда почти и не оставалось.

— Что вы у Сарака взяли?

— Подарки для твоего зятя. От нее. Ну и нам на жизнь кое-что. — оскалился старший.

— Мы ведь не вниз по реке идет. — оглядевшись, произнесла Мила. — Почему?

— Так, вниз по реке погоня пойдет, — усмехнулся он. — Нет. Мы вверх. Там чуть отойдем и напрямки по степи.

— Чу! — воскликнул один из спутников, перебивая их тихий разговор.

— Что? — нервно переспросил старший, покрутил головой и нервно выругался.

— Я так и знала… — мрачно буркнула Мила, но ее никто уже не слышал.

От стойбища, которое они огибали, в их сторону выскочил небольшой отряд. Видимо, приметил их или еще по какой-то причине. Вряд ли люди сумели отреагировать на ограбление.

Выкрикнули что-то и замахали руками. Но наймиты не стали убегать или робеть. Просто развернули коней и бросились во весь опор на преследователей. Молча.

Мгновение.

И всадники сошлись в сшибке. Точнее, это была даже не она. Просто наймиты налетели, ударив копьями. Кто-то увернулся. Кто-то упал, сраженный ударом. Потом короткая «собачья свалка». И… все. Только лошади разбегались пустые. Внезапное нападение, да еще по темноте оно такое. Раз-раз и готово. Тем более что люди, выехавшие с относительно освещенного кострами стойбища, не обвыклись так быстро в полной темноте и не разглядели атаки.

— Быстрее! — рявкнул старший, подлетая к Миле. — Уходим!

И схватив ее коня за повод, потянул его за собой. Крикнув через плечо.

— Крепче держись! Крепче!

После чего они на рысях рванули, стараясь максимально оторваться. Недолго. Какие-то шагов пятьсот. Все ж таки достаточно мелкие и слабые степные лошади просто не могли слишком долго так бежать под нагрузкой.

Пересели на заводных.

Еще рывком удалились, свернув в один из притоков малых.

И дальше уже спокойным шагом. Лишь под утро остановившись у большой «полянки» сухой травы, торчащей из-под снега. Для отдыха.

Миле же уже сдохнуть. За эти несколько часов в седле она так умаялась, что ее зад уже нуждался в крепкой передышке. Все же непривычное дело. Но, увы, этот забег только начинался…

Глава 10

168, просинец (январь), 4

Марк Аврелий стоял у окна и крутил в руках странную штуку, называемую компасом. Грубо сделанную каким-то варваром, но вполне исправно работавшую.

— Откуда она?

— К северу от земель сарматов живет лесной народ. Вот один из их жрецов ее и изготовил.

— И почему он до сих пор не в Риме?

— Только потому, что он может делать такие поделки лишь у какого-то своего места силы при поддержке местного бога.

— И вы ему поверили? — усмехнулся Марк Аврелий, который совмещал должность Императора и Великого понтифика, а потому многое знал о богах.

— Да. Верный человек, который с ним беседовал, вообще подумал, что столкнулся с земным воплощением какого-то местного божества. Возможно, духа места. Но даже если это наваждение, все одно — местный бог позволил этому жрецу добыть индийский сахар в холодном и скудном северном лесу.

— Что⁈ — удивился Император и даже повернулся.

— Вот, — указал на берестяной туесок этот центурион, явившийся к нему из Мёзии. — Мы все проверили. Настоящий. Даже чище и белее, чем из Индии.

— Как… интересно. И что еще он добыл в том северном лесу?

— Этот нож.

— Нож? Серьезно? — расплылся в улыбке Марк Аврелий.

— Вы не смотрите на то, как нож выглядит. Да, он грубо сделан, но из индийского железа. Его этот жрец может тоже там добывать.

— Что же это за бог такой?

— В донесении его называют Velesus, называя младшим братом-близнецом Perunus — небесного громовержца.

— И кого из богов эти дикари так прозвали? Разве у Юпитера есть брат-близнец?

— Дикари, — развел руками центурион. — По словам того жреца, мы называем разные ипостаси Velesus своими именами и считаем отдельными богами. Он говорил, что и Плутон, и Нептун, и Вулкан[43] — суть одно и то же. В их поверьях есть единый бог ремесленного мастерства и учености, связанный с низинами, водой и подземным царством.

— Вот как? Значит, он в своей берлоге о том ведает, а мы здесь нет?

— Верный человек тоже над его словами посмеялся. Но… этот жрец сделал и компас, и добыл сахар с индийским железом. К тому же он не отрицал наших богов. Он говорил, что мы все поклоняемся одним и тем же богам, просто иначе их называя и по-разному понимая.

— Хм… что-то еще?

— От него поступило очень важное сообщение, относительно событий на Дунае. Проверить его нам не удалось, но оно звучит довольно тревожно.

— Что за сообщение?

— Этот жрец утверждает, что германцы стали собираться в большие племенные союзы. Чего ранее почти не случалось. Из-за чего становятся сильнее. А стычки, что сейчас идут на Дунае — это только начало. Несколько германских племен и языги станут проверять нас на прочность, а весь остальной Барбарикум наблюдать за этим.

— И это ты считаешь чем-то интересным? — скривился во вспышке раздражения Марк Аврелий. — С тем же успехом он мог бы заявить, что днем светло, выдавая это за некое откровение.

— Да, но довольно странно слышать подобное из уст человека, живущего невероятно далеко от происходящих событий. Да еще и в глухих лесах. Верный вам человек утверждает, что этот жрец… он невероятно странный. Словно бы посвящен в какие-то тайны. Например, он неплохо описал животных, которых никогда не мог бы увидеть и далекие страны. Ту же Индию. Его описания проверили. Карту мира изображал палочкой на песке с обширными неизведанными нам землями.

— Хм… — фыркнул Император, но куда более спокойно. — Значит, говоришь, проверяют на прочность и наблюдают?

— Да. С тем чтобы решить — нападать ли всем разом или пока подождать. Со слов этого жреца наша германская граница слишком ослабла и заплыла жиром. Да и никогда серьезного давления, подобного натиску парфян, не испытывала. Посему, если на нее навалятся племенные союзы, то легко ее прорвут.

— Глухой северный лес… — медленно произнес Марк Аврелий, — а поди ж ты — словно наш сенатор рассуждает. Хотя, признаюсь, это мнение не такое популярное, как следовало бы. А что эти… хм… компасы, сахар и индийское железо сей жрец и впредь может нам делать и продавать?

— Да. Не очень много, но может. И обещает еще интересные товары.

— А почему немного?

— Людей не хватает. Там вообще очень малолюдные места.

— Так предложите ему доброй волей приехать в Италию и поселиться у нас. Людей мы ему найдем и гражданство дадим. Если он потребуется — я даже найду сенатора, который его усыновит. Сахар, индийское железо и компасы стоят, без всякого сомнения, намного дороже.

— Ему подобное предлагали, но он отказывался, каждый ссылаясь помощь своего бога, который в этом случае его оставит.

— Какой упрямый варвар. — усмехнулся Марк Аврелий.

— И предусмотрительный, — кивнул центурион. — Во время переговоров за спиной у него находились люди, вооруженные пилумами. Готовые по его слову метнуть их.

— Пилумами? В такой глуши?

— О! Этот жрец, среди прочего хочет в оплату лорики ламинаты.

— Он и о них знает⁈ — неподдельно удивился Марк Аврелий. — Он ранее бывал в наших землях? Сколько ему лет.

— Он совсем юн и до того, как его коснулась божественная благодать, жил обыкновенным варваром. Диким и дремучим. Верный вам человек знал его до этого преображения. Он вырос на его глазах. Также он утверждает, будто этот дикарь пересказал ему лаконично историю Илиады и Одиссея.

— Это все звучит как какая-то насмешка. Быть может, ему кто-то эти две истории и пересказал?

— Он позволяет себе рассуждать. Так, например, он заявил, если верить донесению, что в Одиссеи наглядно показано, насколько опасно окружать себя верными дураками. Что Одиссей победил бы богов, пользуясь их противоречиями, если бы не всего лишь один дурак, сломавший своей глупостью все планы.

— Советчик… — раздраженно фыркнул Марк Аврелий.

— Он себе еще и шутки позволял отпускать. Про нас. Грубые. Непочтительные.

— Что за шутки?

— Я не смею.

— Говори, раз начал.

— В донесении написано, будто этот варвар спросил, как так получилось, что шесть десятков заговорщиков нанесли Гаю Юлию Цезарю удары кинжалом, но на его теле обнаружили всего двадцать три раны?

— И к чему он это спросил?

— Когда верный человек спросил его, в чем слабость Рима. Он ответил: в изменниках. А потом на справедливое возмущение задал этот вопрос. К великому нашему сожалению, мы не смогли проверить его слова о Гае Юлии Цезаре.

— Не утруждайте себя, этот варвар сказал правду. Никому толком не известно, сколько было ударов и заговорщиков, но пишут, что их было именно столько[44]… — после чего положил компас на стол и протянул руку, куда центурион после небольшой заминки вложил свиток донесения.

Принял его.

Развернул.

И начал читать, вышагивая по просторному помещению.

— Зачем ему лорики ламинаты? — наконец, поинтересовался Марк Аврелий. — Из донесения ничего не ясно.

— Мне этого неизвестно. Но рискну предположить — у этого лесного народа трудные отношения с сарматами. Если быть точным — с роксоланами.

— А к нам он как относится?

— Торгует. И, видимо, заинтересован торговать и дальше.

— Ты говоришь, что у него нет людей. Здесь же написано, что ему нужно много лорик и спат. Кого он собрался вооружать?

— Горячие головы из окрестных земель. Ходят слухи, что он претендует на то, чтобы стать местным военным вождем для борьбы с сарматами.

— Враг моего врага? Хм… — усмехнулся Марк Аврелий, возвращаясь к свитку и вновь начиная его перечитывать…

Тем временем в Ольвии глава местной векселяции мрачно смотрел на собеседника, что расположился напротив, у стола. Лежа, как и положено было у римлян во время трапезы.

— Что ты на меня уставился, словно это я сделал? — смешливо фыркнул торговый гость.

— Вот зачем ему надо было нападать на этих роксолан?

— При случае поинтересуюсь.

— При каком⁈ Это тупой дикарь сломал нам все планы! Сарматы его в порошок сотрут за такое! — прорычал центурион.

— Он не производил впечатление безумного, как некоторые германские вожди.

— Да? А я вот что-то не слышал, чтобы германские вожди накладывали на тела поверженных врагов посмертные проклятия! Это уму непостижимо!

— А мне кажется, в этом есть определенный смысл. До весны эти слухи разбегутся по степи. Поставь себя на место языга или роксолана, который отправится в поход в те леса. С кем он там столкнется? С теми, кто тихо передвигается в лесу. Может атаковать на привале в полной тьме. Да еще и тела проклинают. Ты бы пошел?

— Как будто у них будет выбор, — буркнул центурион.

— А после того, как первый отряд, отправленный в леса, исчезнет там?

— А он исчезнет?

— Роксоланы решатся выступать только весной, по молодой траве. За это время нам нужно будет провести туда — вверх по реке, несколько кораблей. По большой воде пороги проходить легче.

— Если они нас туда пропустят. — мрачно возразил центурион. — Ты же сам сказал, что Беромир при Араке просил ему привезти лорики и спаты.

— У него выбора не имелось. Арак не оставлял нас наедине ни с одним местным.

— Как будто это хоть что-то меняет. Ты думаешь, что Сарак не шепнет роксоланам на порогах, чтобы нас не пускали?

— Большие лодки могут пройти пороги по большой воде без волочения, держась правого берега.

Центурион поднял голову и посмотрел на торговца как на идиота. Несколько секунд помедлил. После чего его взгляд изменился и наполнился задумчивостью…