Часть вторая

Пo трём сторонам просторной белой веранды с колоннами, окружавшей гостиницу «Ясный полдень» - на северной стороне, отделенной от улицы изгородью, валялась сломанная мебель и всякий мусор, - тянулась высокая живая изгородь. Сочные густые побеги с широкими листьями, напоминавшими зелёные от­печатки пальцев, отрастали с невероятной скоростью, сводя на нет ежедневные усилия индейца-садовника. Нацепив старую со­ломенную шляпу, обтрёпанные поля которой едва прикрывали лицо цвета красного дерева, он и сегодня, несмотря на палящий послеполуденный зной, занимался привычным делом - ленивое "чик-чик" длинных садовых ножниц то и дело доносилось до веранды. Пышный кустарник, вцепившийся в жирную почву сильными корнями, похожими на пальцы, поражённые артритом, пропускал через себя прославленный океанский бриз Баии, обогащая его аромат оттенками древесной смолы, эвкалипта и роз­марина.

На веранде, за стеклянным столиком с коваными железными ножками рядом с парадным входом, откуда легче всего было видеть проходящих мимо торговцев, служащих и туристов, в удоб­ных плетёных креслах расположилась компания местных жителей. Здесь присутствовали всевозможные оттенки кожи, от молочно-белого до кофейно-коричневого, однако вели себя собравшиеся непринуждённо и беседовали вполне на равных. Цветастые рубашки из лёгкой бумажной ткани, расстёгнутые на груди, свободные парусиновые брюки, плетёные сандалии на босу ногу. У каждого в руке высокий бокал с коктейлем изумрудного цвета: крепкий ликёр из гуавы, лёд, ананасовый сок. В центре стола - запотевший кувшин с той же смесью. Лениво прихлёбывая напиток, они вытирали вспотевшие лица тонкими батистовыми платками, которые любовница или жена, мать или сестра украсили затейливо вышитыми инициалами, и с видимым равнодушием, но весьма внимательно разглядывали всех входящих и выходящих. Легкий ветерок резвился, как игривый котёнок. Бокалы пустели и вновь наполнялись.

- Говорят, сеньор Арлиндо Кинкас завёл себе женщину, пря­мо здесь, в гостинице. - сказал тощий костлявый человек с глубоко запавшими глазами.

- О таких вещах сразу становится известно всему городу, - кивнул собеседник постарше, представительного вида. В чёрных зарослях на его груди поблёскивала седина.

- Она иностранка. - с энтузиазмом подхватил тему третий, моложе всех, со свежим румяным лицом. - Приехала сюда без единого пера, после первой же недели не смогла заплатить по счёту и уговорила Кинкаса принять плату в другой валюте.

Мужчины обменялись понимающими улыбками. Четвёртый собеседник, круглый как шар и с жирными складками на лице, спросил:

- Её кто-нибудь видел?

- Нет, она не выходит из номера.

- Я слышал, у неё кровотечение, - продолжал самый молодой.

- Такое, как при месячных?

- Вроде бы. Уже целую неделю.

- Может, больная?

- Вряд ли. Так или иначе, Кинкас всё равно с ней развлекает­ся.

- Может, другим способом?

- Наверное.

- А как она ест... - возвёл глаза к небу толстяк.

- Ест? А что такое?

- Очень много. Даже мне столько не одолеть. И очищает все тарелки до последней крошки.

Друзья замолчали, размышляя о пикантной новости, нару­шившей ежедневную рутину. Потом юркий остроносый челове­чек, похожий на хорька, который до сих пор лишь слушал, спро­сил елейным голосом:

- А известно ли об этом уважаемому сеньору Реймоа?

- Разве на свете существует что-нибудь, до чего не дотянутся жадные лапы Овида Реймоа? - процедил костлявый с кислой гримасой. - Ему непременно надо заграбастать всё, будь то вещи, золото или что-то иное. А если не дотянется сам, подберут его алчные сынки.

- Моты и бездельники, что один, что другой, - кивнул самый старший. - Овид, по крайней мере, сам заработал свои деньги, а его сыновья... Даже не знаю, кого из них я презираю больше - Эрмето или Жетулио.

- Дочка даст фору им обоим.

- Уж это точно. Дарсиана хуже их всех, потому что прячет низкую натуру под привлекательной оболочкой.

Снова воцарилась тишина - очевидно, собеседники перебира­ли в уме грехи семейства Реймоа. Наконец представительный мужчина снова заговорил, вернувшись к прежней теме:

- Я слыхал, что любовница Кинкаса, хотя и не имеет чести быть уроженкой Баии, владеет нашим языком безупречно.

- О!

- Очко в её пользу!

- Мало кто из иностранцев чтит наш благородный язык.

- За это можно простить многое.

Удовлетворённые тем, что нашли хоть одно достоинство у подозрительной представительницы прекрасного пола, друзья откинулись в креслах и обратились к своим напиткам и носовым платкам, торопясь насладиться прохладой угасающего дня, пока вечерние заботы - обед, театр, свидание, ночная рыбалка или постель - не заставили их разойтись.


Лаковые деревянные панели, творение давно исчезнувших рук, изъеденные ржавчиной кованые петли с растительным орнаментом, дверные ручки из гранёного стекла, бронзовые цифры. Лёгкий душок плесени из щелей, ощутимый даже на фоне более сильных ароматов паркетной мастики, лаванды и инсектицидов...

Дойдя до двери с номером 334, Арлиндо Кинкас остановился. Единственной рукой поправил заколотый рукав накрахмаленной рубашки, пригладил напомаженные волосы и старательно втёр оставшееся на пальцах ароматное масло в густую щётку усов. Тихий и безлюдный в этот жаркий послеполуденный час, су­мрачный коридор гостиницы, казалось, тянулся бесконечно в обе стороны, а потёртая ковровая дорожка напоминала реку без нача­ла и конца. Морской бриз, пахнущий йодом, ласково шевелил кремовые шторы на распахнутых окнах.

Приведя себя в порядок, Кинкас робко постучал.

- Входи, Арлиндо. - ответил из-за двери уверенный женский голос.

Услышав своё имя, однорукий мужчина глубоко вздохнул, будто пытался справиться с обуревавшими его чувствами. Костяшки руки, сжавшей дверную ручку, побелели от напряжения. Шагнув внутрь и закрыв за собой дверь, он остановился у самого порога.

Богато обставленная спальня, наполненная странными резки­ми запахами, тонула в искусственном полумраке, словно гнездо феникса, сотканное из дымных нитей. Верховная владычица этого призрачного царства лежала обнажённая на широкой кровати, зажав между ног скомканное полотенце. Идеальные формы её тела тут же без остатка поглотили внимание Кинкаса. Женщина лишь чертами лица напоминала ту, которая десять дней назад пошла в гостиницу и прикоснулась к его руке, приблизив тем са­мым последующие невероятные события. В остальном это был совершенно другой человек. Из смуглой она стала белокожей, прибавила в весе и странным образом выросла - по крайней мере, на полголовы. Рыжие волосы стали почти чёрными и совершенно выпрямились. Кроме того, она их, видимо, подстригла, хотя ни ножниц, ни обрезанных концов Кинкас так и не нашёл.

Оранжевая ящерка с жёлтыми полосами скользнула по стене над кроватью, вкрадчиво шурша коготками по обоям.

- Как вы провели день, сеньорита Йемана? - почтительно осведомился Кинкас.

- Как всегда, Арлиндо. Изучала себя.

Кинкас вежливо кашлянул.

- Если верить философам, это занятие требует всей жизни.

- Да нет, я уже разобралась.

Кинкас не нашёл что ответить на такое необычное заявление. Он сморщил нос.

- Извините меня, но тут пахнет, как от львиной клетки в зоо­парке. Вы позволите мне, наконец, убрать ваши грязные бинты или собираетесь и дальше их копить?

- Не беспокойся, я больше не теку. Мое тело в этом уже не нуждается.

Сеньорита Йемана села в постели, качнув грудями, похожими на спелые дыни, и вытащила кроваво-красный комок из тёплого гнезда. Немного помяла влажную ткань в руках, как месят тесто, добавила туда пенистый сгусток слюны, потом повернулась и просила в щель между кроватью и стеной, в общую кучу.

Кинкас украдкой перекрестился, шёпотом помянув нечистую силу.

- Не понимаю, почему это счастливое событие отменяет необходимость выбрасывать протухший мусор.

- Не забивай себе голову пустяками, Арлиндо. Иди ко мне. Сегодня ты, наконец, можешь попробовать меня всю. Или ты уже привык по-другому?

- Я... я не могу... - заикаясь, пробормотал Кинкас. От духоты лоб его покрылся капельками пота.

- Не можешь выбрать? Ещё бы. А зачем выбирать? Иди сюда.

Нетвёрдо ступая, он подошёл к кровати. Напряжённый член больно упёрся в туго натянутую ткань, преграждающую путь к новому витку удовольствий. Сверхъестественно ловкие пальцы сеньориты Йеманы едва коснулись пуговиц, и брюки упали, собравшись в кучу возле ног. Кинкас неловко переступил через них, цепляясь туфлями за штанины. Его осязаемое мужское достоинство гордо возвышалось над мускулистыми бёдрами, порос­шими жёсткими волосами.

Женщина взяла член одной рукой. Головка покоилась на бе­лоснежном запястье, пронизанном голубыми жилками, пальцы едва доставали до половины длины. Кинкас снова глубоко вздохнул и на всякий случай закрыл глаза, как привык делать всю последнюю неделю.

Придвинувшись поближе, сеньорита Йемана приоткрыла влажные блестящие губы. Во рту её уже расцветал новый фантастический цветок. Развернувшись в воздухе, как лепесток невиданной гигантской орхидеи, ярко-розовый бархатный язык лёг на мужской пенис и мгновенно обволок его, соединив свои края в тугую эластичную трубку. Кинкас испустил глухой стон. Жен­щина обхватила его бёдра и притянула к себе, втягивая язык в рот вместе с пленённым фаллосом. Её лицо прижалось к животу мужчины, губы погрузились в густые заросли волос. На этом все внешние движения прекратились, однако потное лицо Кинкаса с зажмуренными глазами выражало целую бурю эмоций. По щекам градом катился пот, он стонал и рычал от удовольствия. То, что происходило за сомкнутыми губами женщины, явно не шло ни в какое сравнение с обычной оральной стимуляцией. Не прошло и минуты, как он резко напрягся и кончил. Пока судорожные дви­жения не прекратились, сеньорита Йемана не отпускала его, при­сосавшись к мужскому телу, словно рыба-прилипала. Потом, от­кинув голову, широко улыбнулась, продемонстрировав почти нормальный человеческий язык.

- Теперь ложись.

Кинкас открыл глаза, колени его тряслись.

- Но я не смогу так быстро снова...

- Делай, как я сказала.

Кинкас забрался на постель и перевернулся на спину. Быстро оседлав его, женщина подняла почти уже опавший член и подвела к входу во влагалище. Потом стала медленно опускаться. Казалось, что её партнёр прав, и надеяться на успех глупо. Внезапно бёдра мужчины, будто сами по себе, подались вверх, и втянутый какой-то сверхъестественной силой, пенис вошёл внутрь так глу­боко, что из виду исчезла даже половина мошонки. Кинкасу пришлось опереться на локти, чтобы удержаться в неудобном положении. Время снова остановилось, тела замерли. Необыкно­венный половой орган сеньориты Йеманы, не менее совершен­ный, чем рот, начал свою работу. На этот раз оргазм не наступал гораздо дольше, то ли из-за усталости партнёра, то ли по воле женщины, искусственно продлевавшей приятные ощущения. Минуты шли одна за другой, а однорукий любовник всё ещё сто­нал с перекошенным лицом, выгнувшись дугой, исступлённо от­даваясь подчинившей его сверхъестественной силе.

Деловито выкачивая из партнёра вторую порцию спермы, сеньорита Йемана бросила взгляд в сторону, вновь заметив радужно-полосатую ящерку на обоях. Крошечная рептилия, накло­нив голову, присматривалась к чему-то в щели за кроватью. Внезапно с той стороны за край матраса уцепилась чья-то рука, ма­ленькая, но виду детская, туго забинтованная и покрытая бурыми пятнами. За ней последовала другая, и на кровать, подтянувшись, вскарабкалось странное существо, похожее на египетскую мумию или грубо слепленную куклу из папье-маше. Рождённое из кучи слипшихся бинтов, пропитанных менструальной кровью и выделениями, оно встало на короткие ножки, и, казалось, устремило на мать взгляд, полный наивной детской любви, хотя не имело ни глаз, ни лица. Продолжая ублажать ослеплённого наслаждением Кинкаса, женщина нежно провела рукой по щеке своего тряпич­ного отпрыска.

- Теперь уходи, - прошептала она.

Человечек стал обходить странно неподвижных любовников, по пути задев ногу мужчины.

- Что это? - испуганно дёрнулся тот.

Сеньорита Йемана поспешно прикрыла его глаза рукой.

- Ничего, просто муха. Ну-ка, а теперь попробуем вот так...

- Что это? - снова воскликнул Кинкас, на сей раз ахнув от удовольствия.

- Еще один маленький подарок для твоего приятеля. Рас­слабься.

Тряпичное существо уже стояло у выхода в коридор. Под­прыгнув, оно повисло на ручке двери, приоткрыло её и бесшумно выскользнуло наружу.

Кончая, Кинкас взревел как раненый бык.

Женщина отделилась от него, встала с кровати и принялась рассматривать новую одежду, недавно заказанную любовником, - старая была уже мала.

Придя в себя, Кинкас заговорил, спокойно и серьёзно, хоть и без всякой надежды в голосе:

- Я не женат, у меня нет ни родственников, ни обязательств. Зарабатываю вполне достаточно, чтобы обеспечить нас обоих. Не могли бы вы остаться со мной хотя бы ненадолго? Сколько захо­тите...

Сеньорита Йемана стояла спиной, обвязывая вокруг бёдер длинную юбку с крупным рисунком из орхидей. Когда она повернулась, на её лице - теперь уже англо-американском, совершенно незнакомом Кинкасу - пылало огромное родимое пятно багрово-фиолетового оттенка.

- Her, Арлиндо, мне надо идти дальше. Так уж я устроена.

Кинкас судорожно всхлипнул, не стыдясь своих слёз. Женщи­на с лицом иностранки подошла и стала расстёгивать его рубашку.

- Я окажу тебе ещё одну, последнюю услугу в благодарность за твою доброту.

Она наклонилась, свесив полные груди, тронула языком обру­бок ампутированной руки и стала медленно вылизывать сглажен­ную временем поверхность.

- Щиплет, - пожаловался Кинкас сквозь слёзы.

- Это хорошо. - Добавив ещё слюны на красную вспухшую кожу, она отвернулась и продолжала одеваться, дополнив юбку светло-лиловой блузкой и шнурованными сандалиями.

У двери она остановилась, снова заметив полосатую ящерку. На этот раз любопытный обитатель комнаты устроился на косяке, явно собираясь провожать удивительную гостью. Мгновенно схваченная за хвост ловкими пальцами, ящерка неподвижно по­висла в воздухе, странно равнодушная к собственной судьбе. Кинкас продолжал рыдать.

- Не валяй дурака, Арлиндо. Если бы ты знал меня лучше, то понял бы, насколько глупа твоя просьба.

Ящерица куда-то пропала. Потом исчезла и женщина.


Когда Арлиндо Кинкас появился на веранде в модной белой рубашке без рукавов из универмага Велосо, пятеро потрясённых завсегдатаев бара осыпали его восторженными восклицаниям. Новая рука, загорелая и мускулистая, была точной копией своей пары - вплоть до последнего волоска. Не веря своим глазам, дру­зья без конца трогали, теребили и ощупывали её, словно целая секта последователей Фомы Неверного.

- Рука настоящая! Чудеса да и только. Современная медицин­ская наука должна быть полностью пересмотрена, - авторитетно заявил старший.

Утерев платком потное лицо, украшенное римским носом, он поднял бокал:

- Господь милостив. Будем здоровы!

Ликёр в кувшине быстро убывал. Краснокожая официантка с непроницаемым лицом принесла ещё, поставив рядом блюдо с шашлычками. Движения гибкого тела индианки, полные достоинства, сопровождались таинственным чуть слышным постуки­ванием, похожим на звук кастаньет.

Оторвав зубами от вертела кусочек мяса кинкажу, представи­тельный мужчина предложил:

- Вот что, давайте-ка прямо сейчас пойдём и расскажем обо всём доктору Флавио Зефиро!

Опасливо спрятав за спину новую руку, Кинкас покачал голо­вой.

- Ещё чего! Я не собираюсь весь остаток жизни быть музей­ным экспонатом или подопытной крысой. Это моё личное чудо, и рекламировать его я не стану.

- Доктора всё равно сегодня нет, - объявил тощий кадыка­стый тип. - Никто его не видел, и лошадь с коляской тоже исчез­ли. Говорят, он уехал в столицу за лекарствами для аптеки.

Самый молодой из собутыльников никак не мог успокоиться.

- Вы не сможете сохранить такое чудо в секрете от всего го­рода. Разговоры так или иначе пойдут.

- Пускай говорят что угодно, я буду всё отрицать. Никакого несчастного случая на сахарном заводе не было, вот и всё. Пятнадцать лет прошло, кто об этом помнит? Память и не такие шутки шутит. Забывается иногда даже то, что случилось недавно. Да и кто докажет, что у меня в гостинице жила какая-то беспутная иностранка, да ещё наделённая невероятными способностями? Она всего два дня как уехала, а мне уже кажется, что прошла це­лая жизнь. Сначала я вообще себя не помнил - целый день провалялся в лихорадке.

- А есть, значит, всё равно хотелось? - поднял брови толстяк, теребя жирный подбородок.

Кинкас кивнул.

- Только и делал, что жевал и глотал. Правда, всё было как во сне...

- А о финансовой стороне вы не подумали? - перебил его юркий человечек, многозначительно постучав пальцем по бородавке у себя на носу. - Люди заплатят хорошие деньги за то, что­бы увидеть вашу руку и узнать всю историю.

- Нет, ни за что! - возмущённо воскликнул Кинкас. - Память о ней для меня священна, и наживаться на том, что она сделала для меня, было бы просто грешно.

Тощий человек с запавшими глазами насмешливо фыркнул.

- Вот как? Судя по тому, что я слыхал об этой вашей Лилит, грехов она не очень-то боится.

Побагровев, Кинкас сжал кулаки.

- Пожалуй, пора проверить, на что способна моя новая рука.

Старший из собеседников, исполнявший за столом обязанно­сти председателя, поспешил уладить конфликт, и скоро шестеро приятелей уже мирно беседовали за новым кувшином своей излюбленной зелёной смеси. Тем временем щёлканье ножниц невидимого садовника становилось всё громче. Ветер донёс из-за жи­вой изгороди густое облако табачного дыма.

- Даже индейцы, несмотря на все их суеверия, нормально воспринимают мою удачу и не пристают с глупыми идеями. - благодушно кивнул Кинкас в сторону кустов. - Сейчас сами убедитесь. Иксай! Поди сюда.

Садовник поднялся по ступенькам и подошёл к столу. Почтительно сдёрнув дырявую шляпу, он обратил к сидящим своё тёмное загрубевшее лицо с глазами-щёлочками, продолжая невозмутимо попыхивать сигарой-самокруткой.

- Иксай, что у вас говорят о моей новой руке?

Индеец вынул сигару изо рта, выпустил последний клуб дыма и проговорил со спокойной рассудительностью:

- Ты встретил очень сильную ведьму, обошёлся с ней по-доброму и получил награду. Тут нет ничего странного. Мой отец тоже встречал ведьму, она могла жить под водой, потому что в ней была кровь ламантина. Однажды она помогла найти нож, который отец уронил за борт, когда ловил рыбу. Однако не вся­кому, кто встретит твою ведьму, повезёт так же, как тебе. Я могу работать дальше?

- Да-да, иди работай.

Некоторое время друзья сидели молча, обдумывая слова ин­дейца. Потом самый молодой произнёс, задумчиво пощипывая светлую бородку:

- Интересно, где она сейчас? Может, всё ещё в городе? Очень интересно.


Хижина стояла среди высоких пальм с широкими кронами. Их листья, жёсткие и блестящие, как кожаные ремни, росли так гус­то, что другим растениям не хватало света, и роща напоминала огромный пустой зал с пирамидальными колоннами, составленными из массивных деревянных колец. Однако жизнь здесь кипе­ла вовсю: пронзительно верещали обезьяны, что-то тараторили попугаи, выводили свои трели певчие птицы. Шелуха пальмовых орехов, расщепляемых зубами и мощными клювами, сыпалась на землю дождём. Неторопливые лемуры, молчаливые как монахи, пробирались сквозь лиственный полог, выверяя каждое движение с математической точностью, и таращились оттуда глазами-пуговицами. На голых камнях сидели рядами надменные ящери­цы - последние аристократы царства рептилий, укрывшиеся в стенах ещё не павшей Бастилии. Гигантские тропические бабочки в изысканных нарядах угощались сладким нектаром из сосудов тысячи форм и расцветок, порхая среди орхидей, свисавших со стволов перепутанными гроздями, будто причудливый занавес в невиданном волшебном театре.

Сложенная как попало из негодных досок и листов фанеры, крошечная хижина едва ли могла вмещать больше одной комнаты. Из угла наклонной крыши, выложенной кусками мохнатой коры, торчала жестяная труба. Окон не было вообще, а дверь, слишком большая и явно прежде принадлежавшая какой-то более изящной постройке, висела косо на двух самодельных петлях из морского каната. Её нижний угол прочертил в земле глубокую борозду.

На тропинке, ведущей к хижине с восточной стороны, появи­лась одинокая человеческая фигурка. Худощавая девочка- подросток, босая, в скромном платьице, тащила на спине плетё­ную корзину размером чуть ли не больше её самой. Судя по всему, в жилах девушки текла смешанная кровь: иссиня-чёрные волосы и красноватая кожа сочетались с прямым носом и тонки­ми губами. В проколотых ушах болталось с полдюжины дешёвых колец из красной меди и разноцветного стекла.

Подойдя к закрытой двери хижины, метиска тяжело опустила корзину на землю и выпрямилась, разминая плечи и спину. Потом робко постучала.

- Сеньор Лазаро, вы не спите? Я принесла продукты.

Ответа не было. Девушка не стала стучать ещё раз и молча ждала у двери. Животные и птицы над головой шумно возились, занимаясь своими делами, лучик солнца под ногами продолжал своё недоступное глазу движение. Она положила руку на грубую ткань, покрывавшую корзину, и стала отбивать кончиками паль­цев ритм новой песенки, которую услышала в городе.

Минут через пять из хижины послышался скрип кровати, не­разборчивое бормотание и звяканье бутылки о стакан. Потом причмокивание губами, ворчание... и грохот падения, сопровождаемый оглушительными проклятиями.

- Чёрт бы побрал эту проклятую метлу! Кто её здесь оставил? Каозинья! Какого дьявола ты там торчишь, если вернулась?! За­ходи живее, чтоб тебя разорвало!

Прекратив свои музыкальные упражнения, Каозинья вздохну­ла и с натугой отодвинула дверь, делая борозду в земле ещё глубже.

Обстановка хижины, с трудом различимая в тусклом свете ке­росиновой лампы, напоминала музейную экспозицию, которую составляли вместе археолог-любитель, увлечённый реконструк­цией быта пещерного человека, и филантроп-реформатор - с це­лью привлечь внимание к бедственному положению народа. В углу были свалены примитивные инструменты: мотыги, пилы, колья. У стены - узкая кровать с продавленным матрасом и сби­тым в кучу покрывалом. Рядом - небольшая печка из листового железа. Древний расшатанный стол, который не разваливался только потому, что его подпирали два грубо сбитых стула из неструганного дерева, украшали бутылка и глиняная кружка. На скошенных полках громоздились коробки, банки и кувшины с различными припасами. Из-под кровати выглядывал черенок метлы, виновницы скандала. Но средоточием всей композиции был, безусловно, сам хозяин - светлокожий мужчина огромного роста, который нетерпеливо топтался по скрипящим доскам пола, подслеповато щуря оливково-зелёные глаза, отвыкшие от днев­ного света. Его грузное расплывшееся тело, сплошь заросшее бронзовыми курчавыми волосами, прикрывали лишь грязные белые шорты, какие обычно носят рыбаки. Спутанная клочковатая борода свешивалась на грудь, над шортами нависал живот, круглый и налитой, как у беременной женщины, массивные кула­ки были размером почти с голову метиски.

- Давай, двигай своей тощей задницей! - раздражённо повто­рил он.

Каозинья послушно принялась втаскивать корзину внутрь. Когда закрытая дверь отрезала солнечные лучи, комната стала похожа на склеп. Лазаро уже сел на стул и наливал себе вторую порцию из бутылки.

- Что-то слишком долго ты болталась в городе, - хмыкнул он, сделав солидный глоток.

- Неправда, сеньор, я всё купила быстро, да ещё и потом то­ропилась. Там в лесу было что-то странное. Оно шло за мной.

- Странное? Что там может быть странного?

- Не знаю, я как следует не разглядела. Размером оно было с грудного ребёнка, но двигалось как дикое животное.

Лазаро залпом допил содержимое кружки, выплеснув часть на бороду.

- Что за чушь! Скорее всего, это был какой-нибудь мальчиш­ка из города. Увязался следом, чтобы тебя трахнуть - все знают, какая ты шлюха.

- Мне надо разобрать покупки, - опустив голову, пробормо­тала Каозинья.

- А где сдача?

- Какая сдача? Нет никакой сдачи! Я и так торговалась как сумасшедшая, чтобы хватило.

- Ладно, давай скорей, - фыркнул Лазаро.

Метиска принялась вытаскивать припасы из корзины, расто­ропно, но явно не слишком спеша. Мужчина продолжал пить, не сводя с неё горящих глаз.

- О чём говорят в городе? Слышала какие-нибудь сплетни? - спросил он.

- Нет, сеньор. - помолчав, ответила Каозинья. - С тех нор, как и ходила в прошлый раз, ничего интересного не случилось.

Лазаро угрюмо кивнул - с таким видом, будто ничего и не ждал от этого сонного городишки.

Тем временем, несмотря на старания Каозиньи, работа подходила к концу. Повесив корзину на гвоздь, девушка повернулась к Лазаро. Тот уже сжимал в руке свой массивный бледный член, выглядывавший из расстёгнутой ширинки как оголодавший угорь из подводной пещеры.

- Иди сюда.

Каозинья медленными шагами пересекла комнату и, опустив глаза, остановилась перед сидящим мужчиной.

- Раздевайся.

Она принялась неловко стягивать одежду. Отпустив член, Ла­заро схватился за подол, одним рывком стащил платье через голову, чуть не надорвав мочку уха зацепившимся кольцом, и швырнул в угол. Каозинья сморщилась от боли, но промолчала.

Без одежды смуглое тело метиски казалось более зрелым и в то же время почти детским. Узкие бёдра, грудь плоская, хотя со­ски вполне сформировались. Её половая щель, дерзко выдавав­шаяся вперёд и почти не прикрытая редкими волосами, напоминала вмятину от пальца гончара на блестящей поверхности гли­няного кувшина.

Лазаро нетерпеливо тряхнул членом.

- Намочи его, как я тебя учил.

Сплюнув сначала на одну ладонь, потом на другую, Каозинья взяла фаллос двумя руками, словно дубинку, едва сумев обхватить его, и принялась двигать кожицу вверх-вниз, смазывая головку слюной.

- Хватит. Повернись.

Каозинья послушно повернулась спиной. Великан взял её за талию и легко приподнял. Она привычно раздвинула ноги, слегка согнув их в коленях, и он с улыбкой, похожей на прореху в жи­вой изгороди, стал медленно насаживать её на стоящий член. Ко­гда ноги метиски коснулись пола, член вошёл во влагалище до самого основания.

- Теперь давай! Разогрей его в своей печке.

Опершись руками на колени мужчины, Каозинья начала энер­гично работать задом, то вставая на цыпочки, то прижимаясь к мощному телу партнёра. Лазаро, откинувшись на спинку жалобно скрипящего стула, помогал ей встречными движениями. Его жирные отвисшие соски, заросшие волосами, тряслись в такт. Положив руки ей на грудь, он стал хрипло шептать:

- Твоя мать тоже была шлюхой, разве нет? Индейская под­стилка - вот кто она была! А ты ещё хуже неё - ты стала бы трахаться с кем угодно, ни одной палки бы не пропустила, если бы я не накачивал твою пизду каждый день. Стой, погоди - так, теперь вниз - медленно... Она хотела знать мою фамилию, твоя мамаша - хотела, чтобы и ты её носила. Но я-то точно знаю, что ты не моя, уж больно ты чёрная. У неё было слишком много мужиков - до самой смерти трахалась. Скорее всего, твоим отцом был моряк - какой-нибудь араб из Африки. Как ты думаешь? Трахал своих верблюдов, а потом твою мать. Ты здорово умеешь таскать тяже­сти, наверное, в тебе есть верблюжья кровь...

Каозинья не отвечала, впрочем, ответа и не требовалось. Её движения постепенно учащались. Лазаро опустил руку на её кли­тор и начал массировать его по кругу, одновременно сжимая обе груди другой рукой. Она начала стонать, и он, будто по сигналу, выпустил свою сперму, сильно поддав задом.

Когда партнёры, расслабившись, откинулись назад, ножки стула заходили ходуном, как будто исполинское насекомое исполняло фантастическую самбу. Переведя дух, Лазаро опрокинул себе в глотку ещё одну кружку. Лишь после того, как его член достаточно опал, Каозинья смогла освободиться.

- Одевайся! - скомандовал он. - И приберись-ка здесь. Потом наберёшь ореховой шелухи на растопку. Я пошёл спать, вчера всю ночь провёл за писаниной. Так что смотри, чтоб ни звука.

Каозинья натянула платье, промокнув подолом промежность. Ноги её были скользкими от спермы. Нагнувшись, она вытащила метлу из-под кровати, на которую уже взгромоздился Лазаро, и стала подметать пол. Скоро к шуршанию метлы прибавился звуч­ный храп.

В самом тёмном углу валялась куча скомканной бумаги. Опасливо оглянувшись через плечо на Лазаро, который продол­жал храпеть, Каозинья взяла метлу под мышку и подняла один из комков. Выбрав место посветлее, она развернула бумагу, разгла­дила её как могла и принялась читать текст, нацарапанный каран­дашом:

Лазаро Сабино

САМКА

Никто в крошечной деревушке, затерянной в джунглях, не знал, откуда пришла эта странная женщина. Подобно камню, исторгнутому землетрясением из неведомых глу­бин, она просто взяла и появилась однажды, вызвав пере­полох среди добропорядочных граждан.

Первой, кто встретил её, была бедная крестьянка по имени Таис, которая пришла за водой к деревенскому ко­лодцу...

Повествование не вызвало у Каозиньи никакого интереса, и она, не став искать продолжения, бросила листок в холодное печ­ное нутро, усыпанное золой. Закончив приводить в порядок жал­кую обстановку хижины, девушка взяла корзинку, стоявшую у печки, и тихо выбралась наружу, прикрыв за собой дверь. Щед­рый поток солнечного света, разбавленного хлорофиллом, заставив её зажмуриться. Подождав, пока глаза привыкнут к буйству красок, метиска принялась собирать ореховую скорлупу, разбро­санную повсюду, выбирая самую сухую. Она очень скоро напол­нила корзину, поставила её возле двери и, облегчённо разогнув спину, двинулась прочь от хижины, напевая ту же самую песен­ку, что недавно барабанила пальцами.

На краю рощи, там, где пышная растительность Баии вновь набирала силу, избавившись от гнёта деревьев, девушка стала увлечённо шарить по кустам и в высокой, доходящей до пояса траве. Наконец чуть в стороне она нашла то, что искала: раскидистую розетку из стреловидных побегов вроде алоэ. Отломив соч­ный мясистый лист и хорошенько размяв его в руках, метиска задрала подол и приложила прохладную кашицу к своей зудящей припухшей плоти.

- У тебя есть вода?

Каозинья взвизгнула, подпрыгнув от неожиданности.

Перед ней стояла высокая женщина в лёгкой городской одежде, когда-то красивой, но теперь грязной и рваной. Смотрела она приветливо, но довольно равнодушно. Половину лица покрывало фиолетовое родимое пятно, похожее на маску.

Каозинья ответила не сразу, и женщина, как бы желая пояс­ниц, свою просьбу, подняла руку. Её ладонь была сплошь усеяна муравьями. Насекомые сидели неподвижно, будто увязнув в патоке. Казалось, рука покрыта вторым слоем кожи из блестящего хитина.

- От них хочется пить, - сказала женщина и несколькими движениями языка деловито слизала муравьёв - сначала с ладо­ни, потом с тыльной стороны руки.

- Вода есть - там, в хижине, - показала Каозинья, обретя, на­конец, дар речи.

- Хорошо. Пошли.

- Но мой хозяин...

- Хозяин?

- Мужчина, с которым я живу. Он не любит гостей.

Женщина хмыкнула, слегка раздув ноздри.

- Он только что трахнул тебя?

- Да, - опустила голову Каозинья.

- Подойди.

Мегиска послушно сделала шаг вперёд. Женщина сунула руку ей под подол и, проведя пальцем по внутренней поверхности бедра, слизала с него серебристые капельки слизи.

- Всё будет в порядке, - помолчав, кивнула она. - Пошли.

Почтительно пропустив незнакомку вперёд, Каозинья стала пробираться вслед за ней сквозь заросли. Выйдя на открытое место, женщина решительно зашагала к хижине.

- Как вас зовут? - робко спросила девушка.

- Самка.

Несколько шагов они прошли молча.

- Вода у нас вон там, Самка, - снова заговорила Каозинья, указывая на примитивный сборник дождевой воды, похожий на гигантский гамак из парусины, растянутый между четырёх деревьев. Под дырой, проделанной в его центре, стояла бочка.

Женщина повернула туда, Каозинья последовала за ней. По­дойдя к водосборнику, гостья приподняла провисшую влажную ткань и принялась лакать прямо из бочки, не обращая внимания на плавающих сверху насекомых. Напившись и подняв голову, она удовлетворённо улыбнулась. С подбородка капала вода.

- Теперь пойдём к твоему хозяину.

Не решившись возразить, девушка робко двинулась вслед за ней к хижине. Незнакомка не стала стучать - просто открыла дверь и вошла.

Лазаро проснулся мгновенно, будто учуял новое странное ду­новение в застоявшемся воздухе хижины. Он сел, с грохотом опустив ноги на пол, и несколько секунд молча мерил взглядом фигуру светлокожей женщины.

- Кто ты? - наконец спросил он.

- Самка.

Лазаро недоверчиво фыркнул.

- Чушь собачья. Это тебе моя сучка наболтала. Ладно, чёрт с ней. Чего надо?

- Хочу здесь пожить немного. Ещё мне нужна компания.

Лазаро поскрёб кривыми ногтями заросший подбородок.

- А что ты можешь предложить в обмен на гостеприимство?

- Я могу исполнить желания, которые ты даже не можешь вы­разить.

- Нет у меня никаких желаний.

- Хочешь, покажу кое-что?

- Ладно, валяй.

Женщина расстегнула юбку и перешагнула через неё. Потом сбросила блузку цвета лаванды, оставшись в одних сандалиях. В неверном свете керосиновой лампы её тело светилось расплав­ленной бронзой.

Каозинья попятилась к двери.

- А ты смотри, тварь! - прикрикнул на неё Лазаро. - Будешь нашей дуэньей. Может, чему-нибудь и научишься.

Опустив голову, метиска покорно села на стул. Задумчиво те­ребя кольца в ушах, она исподлобья наблюдала, как гостья подходит к Лазаро.

- Дай, я это сниму. - Женщина протянула руку и ловко ста­щила с него шорты, обнажив ляжки и бёдра, такие же мохнатые, как и остальное тело. Несмотря на недавние развлечения, массивный фаллос снова напрягся.

- Хочешь мои сиськи? - Она приподняла пышные груди, сжав их руками. - У твоей малышки таких нет.

Довольно ухмыльнувшись, Лазаро положил руки ей на плечи.

- Тогда становись на колени.

Опустившись на пол, женщина слегка отклонилась назад, подставив живот. Лазаро встал сверху, пристроив член между грудей. Она снова подняла их руками и сжала, потом внезапно отпустила. Каким-то чудом груди остались на месте, охватывая член, будто приклеенные.

- Отличный фокус... - начал Лазаро и вдруг осёкся. На лице по отразилось изумление.

Сомкнутые груди были внешне неподвижны, лишь по их атласной поверхности пробегала лёгкая рябь, словно по глади пруда, под которой резвится мелкая рыбёшка. Однако, судя по всему, в узкой искусственной трубке между ними происходило нечто куда более впечатляющее. Лазаро корчился, будто от боли, но не делал никаких попыток освободиться. Тем временем женщина зажала одну руку у себя между ног, а другой страстно обхватила ляжку партнёра. Её соски мерно ходили взад-вперёд, вторя мощ­ному кипению плоти в новообразованном канале.

Не прошло и нескольких минут, как мужчина, стонущий и рычащий, с раскрасневшимся лицом, уже готов был кончить, однако женщина всё ещё не позволяла ему, продолжая ласкать свой клитор. Наконец вся она напряглась, её рот раскрылся, необык­новенно широкий язык вывалился наружу и разлился по подбо­родку. Из открытого верхнего конца чудесной трубки брызнул горячий вязкий сок. Приняв на себя основной его заряд, язык ловко изогнулся и подхватил кончиком последние капельки. Ла­заро тяжело осел на колени, груди женщины разошлись по сто­ронам, приняв нормальную форму, она выскользнула из-под мужского тела и легко поднялась на ноги. Лазаро бессильно от­кинулся на кровать.

- Ты можешь остаться, - хрипло проговорил он, немного от­дышавшись. - Каозинья, приготовь ей поесть.

Лицо метиски не выдавало никаких чувств, но дышала она так, будто всё это время бежала без отдыха. Она встала со стула, но женщина остановила её.

- Не надо, я уже сыта.


Круговорот солнца и луны, палящего зноя и тропических ци­клопов, повседневной рутины и торжествующего буйства плоти. Мирные сельские будни внезапно прерывались вспышками яростного спаривания, смерчем сплетающихся тел и ливнем извергающихся телесных соков.

Ежедневные обязанности Каозиньи мало изменились с появ­лением таинственной Самки. Метиска по-прежнему прибиралась в хижине, подметала, собирала топливо, готовила, стирала. Всех этих дел хватало по меньшей мере на половину дня. Свободное время она обычно проводила вне хижины, хотя никогда не выхо­дила за пределы рощи, да и там то и дело оборачивалась через плечо, будто высматривая непонятное существо, преследовавшее её по пути из города. Единственное, что теперь не надо было делать - это заниматься сексом с Лазаро. Все постельные упражне­ния Самка с удовольствием взяла на себя.

Деля с хозяином его продавленный матрас, странная гостья трансформировала своё тело всеми немыслимыми способами в угоду многочисленным желаниям ненасытного гиганта. Лёжа то сверху, то снизу, то сбоку, она обволакивала его нежной горячей плотью, изобретая всё новые позы, неведомые простым смерт­ным. Испуская звериные вопли, они достигали вершин наслаждения по несколько раз каждую ночь, а частенько ещё и раз-другой в течении дня. Каозинья наблюдала все эти фантастические метаморфные сцены со своей тонкой подстилки в углу, поскольку тесная хижина не позволяла уединиться. Да и хозяин всё равно не разрешил бы уйти. Впрочем, смотрела она внимательно, не отворачиваясь.

Держалась метиска как всегда скромно, по большей части молчала, ограничиваясь ответами на вопросы, и заговорила сама лишь однажды. Они с Самкой остались в хижине вдвоём - Лазаро вышел по нужде. Подняв голову от рваных шорт хозяина, на которые ставила заплату, Каозинья спросила:

- Разве вам никогда не хочется выйти на свежий воздух?

- Зачем? У меня и здесь есть всё, что нужно, - ответила Самка, томно вытянувшись на растерзанной постели.

Когда Лазаро не развлекался с женщиной, не спал и не уничтожал съестные припасы - последнее делалось так жадно и часто, что очередной поход метиски по магазинам был уже не за гора­ми, он сидел и прилежно писал. Приход Самки, явившейся как будто из мира его фантазий, чудесным образом освободил всю до сих пор запертую творческую энергию лесного отшельника. Пристроившись за шатким столом, волосатый великан лихорадочно царапал карандашом по бумаге. Аккуратная стопка листков росла теперь гораздо быстрее, чем куча скомканных, брошенных на растопку.

Однажды утром Лазаро достал с высокой полки в дальнем углу старую пишущую машинку, тяжёлую и неуклюжую как паровая молотилка, и торжественно водрузил её на стол, который зашатался как новорожденный телёнок и покосился, привалившись к стене. Потом аккуратно разложил рядом дюжину страниц рукописи, уселся, вставил в машинку чистый лист и принялся медленно печатать двумя пальцами.

Каозинья наблюдала это зрелище с большим интересом. Самка лежала на кровати с закрытыми глазами, хотя явно не спала. Её нагое тело, отливавшее в полумраке молочным перламутром точно белокаменная статуя богини в древнем храме, казалось, окружала некая магнетическая аура. Однако Лазаро, с головой, уйдя в работу, не обращал никакого внимания ни на неё, ни на Каозинью. Через некоторое время метиска вышла подышать. К её удивлению, через полчаса у водосборника к ней присоединилась Самка, по-прежнему вызывающе обнажённая.

- И часто он этим занимается? - нарушила молчание гостья.

- С прошлого года первый раз.

- Я хотела взять в рот его член, но он оттолкнул меня.

- Ничего удивительного.

Самка задумалась.

- Может быть, он согласится, когда закончит?

- Скорее всего, - буркнула Каозинья, отвернувшись.

Из хижины продолжал доноситься дробный механический стук. Замолк он лишь к середине дня. Женщины заглянули внутрь. Лазаро стоял у стола, осторожно укладывая пачку отпечатанных страниц в холщовую сумку.

- Каозинья! Сколько у нас денег?

- Десять когтей, шесть чешуек и восемнадцать перьев.

- Давай всё!

Встав на цыпочки, метиска достала с полки жестяную банку из-под муки и вытряхнула на стол рядом с сумкой кучку серебра и несколько радужных банкнот.

Лазаро рывком стянул с себя шорты. Его массивная нагота, казалось, заполнила собой всю хижину.

- Ты выстирала городскую одежду? Я хочу встретиться с Тиноко-газетчиком - опять будет проезжаться насчёт моих лохмотьев.

Каозинья подошла к громоздкому самодельному сундуку, от­куда брала утром шорты, чтобы зашить, и стала в нём рыться.

Глаза Самки зажглись аквамариновым огнём. Она бочком по­добралась к Лазаро и жадно вцепилась в его пенис, впечатляющий своими размерами даже в спокойном состоянии.

- Теперь можно, Лазаро? - с надеждой спросила она.

Великан схватил её за талию и одним движением развернул спиной к себе.

- Нагнись.

Расставив ноги. Самка наклонилась вперёд, опершись руками в колени. Лазаро продолжал сжимать её бёдра. Соблазнительно застонав, она задрала зад ещё выше. Блестящие перламутром влажные губы раздвинулись, маня к себе с непреодолимой силой. Рванув женщину к себе. Лазаро до упора ввёл во влагалище свой мгновенно отвердевший член. Она снова издала утробный стон.

- До самых печёнок, девочка, - ухмыльнулся великан.

Неожиданно Самка подняла одну ногу, зацепившись ею за ляжки партнёра. Потом сделала то же самое второй ногой. Сцепив ло­дыжки крест-накрест и вытянув руки вперёд в позе ныряльщика, она повисла на теле Лазаро, который по-прежнему крепко держал её. Слегка покачивая в воздухе полными грудями, фантастиче­ская любовница начала обрабатывать фаллос с помощью своей уникальной внутренней мускулатуры. Потом вдруг, совершив мгновенный, едва различимый воздушный пируэт, она перевернулась в мужских руках, поменяв местами ноги, и теперь смотре­ла в потолок. Синевато-багровое родимое пятно, разлившееся по половине лица, искажённого звериным оскалом, вновь бросилось в глаза - казалось, с крыши только что пролился кровавый дождь. От неожиданности Лазаро отпустил руки. Однако, к его удивле­нию, женское тело не изменило положения. Удержанное неесте­ственно мощными мышцами и скелетом почти стальной крепо­сти, оно продолжало висеть под прямым углом как ветка, отхо­дящая от древесного ствола. Бурные внутренние сокращения симбиотического полового органа продолжались, ни на йоту не сбившись с ритма, груди набухли, соски призывно торчали вверх. Лазаро стал ласкать их - женщина сжимала свои бёдра в такт его движениям, постанывая от удовольствия.

Достигнув оргазма одновременно с партнёром и дав ему не­много отдышаться, она соскользнула с члена, блестящего и скользкого от её выделений, и удовлетворённо растянулась на постели.

- Каозинья, одежду! - скомандовал Лазаро.

- Вот она, сеньор.

- Если я не совсем идиот, - сказал Лазаро, одеваясь, - то Тиноко должен купить все три рассказа, и у нас, наконец, появятся настоящие деньги, не говоря уже о том, как выиграет моя репута­ция. Да и «Вестник Севера», этот бульварный листок, не останет­ся внакладе. Но сначала ублюдка придётся поить и кормить, так что до завтра меня не ждите.

- Хорошо, сеньор, - кивнула Каозинья. Самка промолчала.

Великан широкими шагами удалялся по тропинке - соломен­ная шляпа набекрень, широкие белые штаны и голубая рубашка, похожие на примитивный двуцветный флаг. Холщовая сумка через плечо болталась в такт размашистым движениям. Метиска смотрела вслед. На её смуглом лице со смешанными чертами за­стыло непроницаемое выражение.


Завершая свой ежедневный маршрут, солнечный диск с быстро­той курьерского поезда скрылся за стволами деревьев, а вскоре исчез и за горизонтом. В тёмном бархате тропической ночи за­звучало привычное многоголосье обитателей леса, прерываемое сольными партиями хищников и их жертв.

В хижине было темно, как в глухой пещере - лампу никто не зажигал. Подняв с пола край своей подстилки, Каозинья немного потопталась у двери, не решаясь провести ночь снаружи, потом вернулась на прежнее место. Самка не покидала кровати с тех пор, как ушёл Лазаро. Когда призрачный лунный свет посеребрил щели косо висящей двери, женщина вдруг заговорила:

- Каозинья.

Ответ последовал сразу же.

- Вы в первый раз обращаетесь ко мне по имени. Почему?

- Мне одиноко, Каозинья.

- Вы отняли у меня хозяина, а теперь ищете дружбы со мной?

- Нам не обязательно быть подругами, мы можем просто за­няться любовью.

- Нет.

- Хорошо, - вздохнула Самка. - Тогда ложись спать рядом со мной. Я не дотронусь до тебя до самого утра, клянусь.

- Клянётесь? Чем?

- Главным, что у меня есть.

Каозинья долго молчала. Потом послышался шорох, шлёпанье босых ног и скрип кровати.

- Ты пришла. Спасибо.

- Вы дали единственную клятву, которую не сможете нару­шить.

Ночь, казалось, будет тянуться бесконечно. В темноте слыша­лось мерное дыхание спящей девушки. Внезапно неровная сереб­ристая полоса вокруг двери начала расширяться, дерево зашур­шало о мягкую землю. В светом прямоугольном проёме обозна­чился странный силуэт. Маленький человечек, напоминавший тряпичную куклу, опирался одной рукой на дверной косяк, а дру­гую робко вытянул перед собой, будто умоляя о чём-то.

- Уходи, - прошептала Самка. Голос её прозвучал неожидан­но мягко, даже ласково. - Мы увидимся позже.

Человечек медленно, словно нехотя, сделал шаг назад, потом неловко развернулся всем телом и вновь растворился в темноте.

Лучи восходящего солнца торжествующе ворвались в хижину через открытую дверь, разливаясь жидким золотом по грубым доскам пола и скудной мебели. Каозинья пошевелилась и открыла глаза. Самка сидела рядом, поджав ноги.

- Уже утро.

Она поднялась на коленях и перекинула ногу через тело метиски.

- Чувствуешь её тепло, её запах, видишь, как она хочет тебя?

Каозинья могла бы ещё выскользнуть, но осталась лежать неподвижно. Самка опустилась ниже, тесно прижавшись к её лицу. Внезапно ожившие внутренние губы её главного сокровища скользнули в рот и раздвинули его, в то время как внешние ласкали губы девушки в страстном поцелуе, нежно извиваясь и складываясь в изящные хоботки. Потом в рот метиски проникло и стало быстро набухать что-то мягкое и влажное, очень похожее на ее собственный язык. Казалось, невероятный поцелуй будет длиться без конца. Застонав и выгнувшись всем телом, Каозинья опустила руки и начала массировать свой клитор. Через несколько минут женские тела, блестящие от пота, уже сотрясались в оргазме. Наконец Самка отняла трепещущие губы от лица девушки, оставив на нём широкую полосу серебристой слизи. Глаза метиски закатились, дыхание было чуть слышно, и лишь шевелящиеся пальцы, зажатые между ног, свидетельствовали о том, что она не лишилась чувств.

- А теперь я дам тебе то, чего ты больше всего хочешь.

Развернувшись и поменяв местами колени, она отвела руки Каозиньи, нежно потёрлась щекой о её влажную, набухшую от сока промежность, потом широко раскрыла рот. Оттуда, совершенная до последней детали вплоть до капельки смазки, показавшейся из вертикального зрачка, выдвинулась блестящая головка мужского члена. Быстро увеличиваясь, пульсирующий жезл из горячей плоти мощно раздвинул влагалище, заставив девушку вскрикнуть. Продолжая выдвигаться изо рта невероятной женщины, он входил всё глубже. Мошонка, появившаяся следом, уже налитая и соответствующих размеров, вывалилась изо рта полностью и прижалась к промежности. Мужские железы слегка пульсировали, повторяя ритм движений фаллоса, который самостоятельно сжимался и растягивался внутри тела. Внезапно у двери послышались шаги.

Самка вскочила с кровати. Дверной проём заполняла гигантская фигура Лазаро. Лицо его было красным и опухшим с похмелья, рваная рубашка залита вином, ширинка расстёгнута.

- Ах вы, сучки поганые! - Он шагнул к кровати, рывком под­нял метиску за трещащую ночную рубашку и швырнул в угол. - Вон из моей постели!

Каозинья скорчилась на мятой подстилке. Чудесный автоном­ный фаллос внутри неё продолжал свою невидимую циклическую работу.

Подскочив к Лазаро. Самка попыталась прижаться к нему.

- Это всё она, Лазаро! Она сама упрашивала меня...

- Заткнись, шлюха! - Рука, похожая на окорок, наотмашь уда­рила женщину по щеке, оставив багровую отметину, почти повторяющую родимое пятно на другой стороне.

Превращение соблазнительницы в злобную фурию произошло почти мгновенно. Короткие чёрные волосы Самки встали дыбом как у рассвирепевшей кошки, лицо исказилось от ярости. Она сильно толкнула Лазаро в грудь, в то же время неуловимым дви­жением ноги подсекая его сзади. Великан с размаху грохнулся на пол. Не успел он пошевелиться, как женщина уже оседлала его и тянула к горлу руки с хищно скрюченными пальцами. Длинные изогнутые ногти, сочащиеся перламутровой слизью, до сих пор сохранили свой безукоризненный нефритовый блеск. Одновре­менный удар всех десяти мигом усмирил сопротивление волоса­того гиганта, который тут же оцепенел, будто поражённый пара­личом.

Гнев Самки остыл так же быстро, как и вспыхнул. Улыбаясь и мурлыча под нос какую-то мелодию, она принялась с педантизмом и тщательностью художника трудиться над неподвижным телом. Фантастически гибкие пальцы, на которых непрерывно выступала мутноватая жидкость, прошлись по лицу, шее, груди, животу, оставляя за собой совершенно гладкую белую кожу. Грубый волосяной покров на глазах размягчался и плавился, сте­кая струйками на пол. Потом женщина без всякого усилия пере­вернула тело и, обработав так же точно другую его сторону, снова положила на спину. Теперь настала очередь более серьёзной трансформации. Повинуясь ловким и сильным рукам, которыми гордился бы любой скульптор, жир с живота распределился по телу, превратив безобразно отвисшие мешки в женскую грудь соблазнительных очертаний и добавив полноты бёдрам. Живот стал плоским, талия - тоньше. Шея также стала тоньше и строй­нее, овал лица смягчился, объём мышц на руках и ногах ощутимо уменьшился. Ещё немного поколдовав над лицом и старательно, словно повар тесту, придав форму пышным соскам. Самка с видимым удовольствием оглядела результаты своего труда. Однако главное было впереди. Широко разведя в стороны ноги Лазаро, она приподняла его массивные гениталии и с силой втиснула их в тело. Потом, набрав полную пригоршню выделений у себя в про­межности, принялась увлечённо мять и массировать мужскую плоть, которая послушно менялась, на глазах приобретая женские черты. Через несколько минут всё было кончено - на полу хижи­ны, скользком от растворённой органики, распростёрлась высо­кая полногрудая амазонка, сияющая белизной кожи. Солнечные тучи, падающие из открытой двери, золотили бронзу волос между её мощных бёдер, где расцвёл прекрасный цветок с нежно-розовыми лепестками.

Удовлетворённо вздохнув, Самка повернулась к Каозинье. Всё это время метиска, не замечая ничего вокруг себя и даже не отреагировав на удар об пол, корчилась в непрерывном оргазме, судорожно впитывая ласку живого фаллоса, бешено пульсировавшего в её влагалище. Самка резко сжала рукой торчащую на­ружу мошонку, и исступлённые конвульсии измученного тела тут же прекратились. Просунув пальцы по обе стороны от члена и с силой разведя края половой щели, Самка протолкнула мужские железы внутрь. Пышущая жаром промежность метиски с рас­пухшими половыми губами заходила ходуном, вздуваясь буграми и опадая. Узкие бёдра девушки судорожно подёргивались. Нако­нец из истекающей влагой щели показалась блестящая розовая головка члена, который сумел непонятным образом перевернуться. Однако, выдвинувшись весь, вместе с мошонкой, он не отделился от тела, как можно было ожидать, а остался висеть, удер­жанный мощным корнем из только что образованной плоти. Место соединения моментально покрылось новой кожей, навеки запечатав женское влагалище, которому предстояли дальнейшие превращения.

Самка поцеловала Каозинью в губы, подарив ей на прощанье капельку чудодейственной слюны, потом сделала то же самое с Лазаро. Потом вышла из хижины и зашагала по тропинке между пальм, шуршащих жёсткими листьями. Джунгли поглотили её так же быстро, как иссохшая почва впитывает капли дождя.

Лазаро открыл глаза. Каозинья опустилась на колени и погладила по волосам лежащую женщину.

- Мама, - всхлипнул юноша.

На губах амазонки появилась странная улыбка. Её лицо выражало мир и покой.

- Сын... - нежно прошептала она.


Изогнутая стойка бара, отделанная тёмным полированным де­ревом. была украшена резными фигурами, словно нос старинного корабля. Заняв место на капитанском мостике, Арлиндо Кинкас сноровисто управлял своей разномастной бессловесной коман­дой. Массивные стаканы из резного стекла, крошечные стопки-напёрстки, тонкие бокалы на длинных ножках, внушительные восьмигранные кружки с затейливыми ручками. Бутылки и гра­фины - с широким и узким горлом, квадратные, круглодонные, сплюснутые и даже в виде женщины, сжимающей пробку в под­нятых над головой руках. В недрах этой пёстрой коллекции, рас­ставленной рядами на широких полках и удвоенной высоким зер­калом, нашли временное пристанище напитки всевозможных цветов и оттенков, ожидая своей очереди отправиться в желудки посетителей. В тусклом свете газового пламени под потолком, шипящего в стеклянном шаре как разъярённый джинн, Кинкас проворно разливал выпивку, разрубал кокосовые орехи, выжимал лимоны, колол лёд. одновременно то нагружая, то разгружая пробковый поднос индейской официантки, которая непрерывно сновала взад-вперёд. Движения её бёдер, сдержанные, но чувст­венные, по-прежнему сопровождались чуть слышным постукиванием, слегка напоминавшим цоканье каблучков-шпилек. В углу на почётном возвышении красовался новый радиоприёмник, из которого неслись приглушённые звуки самбы, облагороженные сочным резонансом деревянного корпуса и тканевой мембраны.

Тяжело отдуваясь, в бар ввалился шарообразный толстяк, один из пятёрки завсегдатаев веранды.

- От этой жары вода проходит сквозь меня, как рис через мельницу, - хихикнул он. - Уже который раз бегу отлить. И заметьте, не в ваши кусты, как некоторые.

Он многозначительно кивнул и исчез за дверью туалета. Поя­вившись оттуда вскоре, спросил:

- Что, ваш бармен опять не пришёл?

Кинкас мрачно кивнул, поджав губы. Его густые усы сердито топорщились.

- Терпеть не могу увольнять людей, тем более с такими про­блемами, как у него с женой. И всё-таки, наверное, придётся.

Толстяк зачерпнул из миски горсть жареных семечек, красных как речная глина, бросил в рот и начал с хрустом пережёвывать.

- Никакой жалости - мой вам совет. Как вы думаете, за счёт чего я сумел так наладить своё дело, чтобы спокойно прохлаждаться тут с утра до вечера?

- Одно дело печатная мастерская, Иво, и совсем другое - гос­тиница, - вздохнул Кинкас.

- Ерунда! И там и там главное - твёрдая рука.

Непрошеная лекция вынужденно прервалась - Кинкас прини­мал у невозмутимой индианки очередной заказ. Быстро смешав в бокалах необходимые ингредиенты, он вновь повернулся к жир­ному пыхтящему Иво.

- В пятницу вечером, - начал тот новую тему, - мы собираем­ся всей компанией навестить сеньору Граку. Может, и вы с нами, Арлиндо? Рикардо, Белмиро, Януарио, Эштевао - мы все очень просим. Вам совсем не повредит немного развеяться. Грака обещала к концу недели новых девочек - если, конечно, пароход с Трёх Озёр придёт вовремя.

- Я подумаю.

- Подумаете? Да вы скоро лопнете от спермы! Сколько можно ждать? Ваша странная любовница никогда не вернётся, смиритесь с этим.

Кинкас угрюмо молчал. Потом повернулся и, присев на кор­точки, стал шарить в буфете, делая вид, будто ему что-то срочно понадобилось. Не дождавшись ответа, Иво пожал плечами и по­плёлся к друзьям на веранду.

В баре всё шло своим чередом. Через полчаса, протянув не глядя руку к полке и не найдя там ничего, Кинкас чертыхнулся и вышел через заднюю дверь. Через минуту он вернулся с подно­сом, полным только что вымытых бокалов. У стойки ждал новый посетитель. Увидев его, хозяин гостиницы вздрогнул, чуть не уронив свою ношу.

Приземистый мужчина в дорогом костюме из светлого льна и модной широкополой шляпе казался целиком вытесанным из камня. Голова его, похожая на булыжник, крепко вросла в могучие плечи. Грубое угловатое лицо, иссечённое ножевыми шрамами, повествовало об одержанных победах не хуже древней стелы с иероглифами.

Кинкас зашёл за стойку и опустил на неё поднос. Бокалы нервно звякнули.

- Какая честь, сеньор Реймоа! Не желаете ли выпить за счёт заведения? Что вам налить?

Поставив ногу в лакированном ботинке на сияющее бронзовое ограждение стойки, Овид Реймоа не спеша окинул взглядом фи­гуру хозяина. Потом проговорил, тихо, но внушительно:

- Сними рубашку.

Не имея ни малейшего желания пререкаться с этим челове­ком, Кинкас немедленно повиновался. Оставшись голым по пояс, он с облегчением отметил, что остальные клиенты все как один демонстративно повернулись к стойке спиной, опасаясь вмешиваться в дела сильных мира сего.

- Значит, не врут... - Реймоа задумчиво поднял брови. Потом протянул через стойку руку, на которой не хватало двух пальцев, и взял Кинкаса за локоть. - Где она? Где эта ведьма?

- Не имею понятия, сеньор... - железные пальцы чуть-чуть сжались, и Кинкас сморщился от боли. - Клянусь, это правда. Разве я дал бы такому сокровищу ускользнуть от меня, если бы знал? Она исчезла и ничего не сказала.

Белый отпечаток пальцев на загорелой коже медленно темнел, наливаясь кровью.

- Если она вернётся, скажешь мне.

- Конечно, конечно, сеньор, разве я способен...

- А пока её поищут мои люди. Фотография есть?

- Что вы, сеньор, откуда же мне...

- Тогда опиши внешность.

Кинкас с готовностью принялся перечислять многочисленные прелести сеньориты Йеманы. Рассказ грозил затянуться, и Реймоа пришлось вмешаться.

- Всё. Ясно. У меня и других дел хватает.

- Спасибо, что зашли, сеньор Реймоа! - поклонился Кинкас удаляющейся спине.

У выхода Реймоа обернулся.

- В эту пятницу моей дочери исполнится пятнадцать. Мы празднуем её первый выход в свет. Вы получите приглашение.

- О! Для меня будет великой честью, сеньор, получить воз­можность поздравить сеньориту Дарсиану!

- Разумеется.

Прошло немалое время, прежде чем хозяин гостиницы доста­точно пришёл в себя, чтобы одеться, да и потом ещё не меньше четверти часа не мог унять дрожь в руках. Между тем волна посетителей успела отхлынуть, сменившись мёртвым штилем послеобеденной сиесты.

Кинкас тряхнул колокольчик, подзывая официантку. Она тут же явилась с привычным «клик-клик», полная первобытной грации, и встала перед хозяином, скромно потупив глаза.

- У сплетников на веранде полный кувшин?

- Да, сеньор.

- Тогда пошли.

Служебный коридор привёл их к запертой двери. Выбрав ключ из тяжёлой связки, Кинкас открыл её. В комнате на ветхих дощатых поддонах рядами лежали мешки с мукой и сахаром, образуя мягкие диваны по колено высотой, обтянутые джутовой тканью, между которыми оставались лишь узкие проходы. Вдоль стен тянулись полки, забитые разнокалиберными банками и бутылками. В воздухе склада, несмотря на регулярную и тщатель­ную уборку, стояла причудливая смесь всевозможных запахов, не лишённая, впрочем, приятности. Свет попадал сюда через ок­но под потолком, забранное толстой решёткой.

- Раздевайся, Иина.

Индианка не заставила себя ждать. Стянув блузку и юбку, она бросила их на одну из полок, оставшись лишь в чулках из грубо­го хлопка и высоких кожаных туфлях. Её остроконечные груди согласно обычаям племени украшала чёрная татуировка - загадочные извилистые линии и завитки.

- Ложись, - скомандовал Кинкас, расстёгивая брюки.

Краснокожая одалиска опустилась на край мешка, потом от­кинулась назад, раздвинув ноги и упершись каблуками в выступающие швы. Сквозь её внутренние половые губы были продеты два плоских отполированных кольца из лазурита. Под действием их веса губы соблазнительно раздвинулись. Женщина приподня­ла зад, устраиваясь поудобнее, и кольца, качнувшись, ударились друг о друга, издав характерный стук.

Кинкас шагнул вперёд и лёг на индианку. В надежде возбу­дить пока ещё вялый пенис он принялся лизать её разрисованные груди и целовать тёмные набухшие соски оттенка пальмового масла. Через несколько минут, помогая себе рукой, ввёл член во влагалище и начал толчки. Привычно изображая лицом неземное блаженство, Иина опустила руки и, продев по указательному пальцу в каждое из колец, растянула половые губы в стороны. Однако, несмотря на эту соблазнительную деталь и загадочное магическое слово «гуликава», которое то и дело шёпотом повторяла индианка, все усилия хозяина гостиницы привели лишь к медленному, но необратимому увяданию его воспалённого от бешеной скачки полового органа. Удовлетворения достичь так и не удалось. Обречённо вздохнув, Кинкас поднялся на ноги.

- Одевайся и иди работай, - буркнул он, глядя в пол.

- Хорошо, сеньор.

Когда дробный стук целующихся каменных колец затих в коридоре, Кинкас тяжело плюхнулся на мешок и долго разглядывал уныло обвисший предательский отросток. Потом встал, натянул брюки и отправился навстречу собственным утомительным обязанностям, страстно и безутешно бормоча:

- Колдунья моя, ведьма моя! Где же ты? Вернись, вернись...


С высоты полёта морской чайки компактный жилой район, на краю которого находилась гостиница «Ясный полдень», напоминал своими очертаниями профиль кошачьей головы: остроконеч­ные уши, морда, шея и единственный глаз - общественный колодец в центре небольшой круглой площади, вымощенной булыж­ником. Во все стороны от площади расходились узкие улочки, убогие обшарпанные дома теснились по их сторонам будто изму­ченные батраки, спящие вповалку в душном хлеву. Раститель­ность почти отсутствовала, лишь там, где дома кончались, росли редкие общипанные араукарии, отмечавшие границы посёлка. К востоку от Кошачьей Головы был парк, а за ним - широкий песчаный пляж. Дальше, за неровной полосой прибоя, до самого горизонта простиралось зеленовато-дымчатое волнистое покрывало, под которым прятались непостижимые морские тайны. Полуразвалившийся форт маячил над гаванью - усталый конкистадор, одряхлевший, но не побеждённый. Северная сторона посёлка упиралась в холмистые предгорья, где изрезанная террасами земля была поделена на обширные поместья с богатыми особняками. По самому крутому склону поднималась канатная дорога. Ярко раскрашенные кабинки, похожие издалека на детские игрушки, непрерывно сновали вверх и вниз. На западе стояло несколько крошечных фабрик, а юг мог похвастаться лучшими магазинами. Там же, на южной стороне, располагались все государственные учреждения и частные конторы.

С наступлением сумерек, когда Кошачья Голова покрывалась пятнами света от факелов, газовых фонарей и редких электрических ламп, ожившие улицы заполняла толпа - извечно двойственное единство покупателей и продавцов, пользующихся и используемых, берущих и дающих. Музыканты с гитарами, флейтами и и аккордеонами изливали на булыжные мостовые струящиеся мелодии, будто торопились внести свою лепту в утреннюю мойку из шланга. Манящие ароматы кофе, жареной рыбы, свини­ны и рагу из креветок, замешанные на острых парах кактусовой браги, которая лилась нескончаемым потоком из оплетённых бу­тылей, боролись со своими извечными ночными антагонистами: вонью помоев, мочи, конского навоза и грязных тел. В безуспеш­ной попытке примирить два враждебных лагеря в душном возду­хе дипломатически извивался густой дым палочек из сандалового дерева. Лишь иногда залётный океанский бриз лениво заглядывал сюда, мигом унося с собой все городские запахи.

Бар «Усы и зубы», пристроившийся на самом краю кошачьей пасти, вдыхал и выдыхал публику как мощные лёгкие. Бесчисленные парочки, нежно сплетающие руки или обнимающие друг друга за талию, компании юнцов и девиц, гогочущие или визжа­щие, проститутки обоих полов и всех промежуточных, продавцы газет, фруктового льда, сигарет, лотерейных билетов... Время от времени сквозь толпу с важным видом проталкивался блюсти­тель порядка, больше озабоченный бесплатной выпивкой, чем своими обязанностями.

Посетители, выходившие из «Усов и зубов», явно не жалели о потерянном времени. Шатаясь или пританцовывая, невнятно бормоча или голося на всю улицу, обмениваясь неловкими тычками или слюнявыми поцелуями, они рассыпались по округе как семена перезревшего плода и брели каждый к своему клочку зем­ли, именуемому домом.

Далеко за полночь из дверей бара вывалились ещё двое - мужчина и женщина. Пьяно привалившись друг к другу, они двинулись по мостовой заплетающейся походкой. Мускулистый мужчина - матрос или портовый грузчик - был одет соответст­венно профессии: голубая тельняшка, широкие холщовые брюки и кожаные сандалии. Чёрная кружевная блузка едва держалась на плечах женщины, длинная цветастая юбка на каждом шагу гро­зила зацепиться за высокие каблуки.

Звук шагов припозднившейся парочки эхом отдавался в пус­тых переулках. Женщина хихикала, её спутник чертыхался, спотыкаясь и озираясь по сторонам. Судя по тому, как они то и дело останавливались и поворачивали назад, словно шарик в детском бильярде, цель путешествия постоянно ускользала, прячась где-то за углом. Наконец, потеряв надежду добраться до уютной гавани, мужчина свернул в низкую замусоренную подворотню. Здесь было ещё темнее, под ногами хлюпали помои, в воздухе стоял отвратительный смрад. Пройдя лишь несколько шагов, мо­ряк остановился и притиснул женщину к кирпичной стене. Тусклый свет уличного фонаря освещал их снизу только до пояса, делая похожими на пару странных раздвоенных существ.

- Я хочу тебя прямо сейчас, Ленира. - Моряк потянул подол юбки кверху, обнажая женское тело.

- Нет, Гозо, погоди! Давай дойдём до постели.

- Мой дружок не хочет ждать. Потрогай его, Ленира.

- Какой он большой у тебя, Гозо! - проворковала она. - Ну ладно, давай. Ты ласкаешь меня там так нежно, что я...

- Ласкаю? - удивился моряк, возясь с пуговицами ширинки. - Пока я только выпускаю на волю своего дружка.

Ленира испуганно взглянула под ноги. Там, где только что было пусто, теперь оказалась куча грязного тряпья. Оттуда торчало что-то длинное, похожее на неряшливо забинтованную руку, и эта рука действительно гладила её промежность.

Женщина в ужасе взвизгнула, мужчина выругался. Отступив на шаг, он изо всей силы пнул странный холмик. К его удивлению, он не рассыпался, вместо этого захватив в плен его ногу. Ленира отскочила в сторону, прижав обеими руками юбку к коленям. Гозо наклонился, изо всех сил дёргая ногой и молотя по мусору пудовыми кулаками. Неожиданно вся куча беззвучно взлетела вверх, будто взорванная изнутри, и грязная ткань как живая обмоталась вокруг его головы, полностью закрыв лицо. Моряк взвыл, отчаянно пытаясь отодрать ногтями липкую вонючую пелену, однако его сдавленные крики продолжались лишь несколько секунд. Пошатнувшись, он упал навзничь, глухо ударившись затылком о камни.

Ленира шагнула к нему, но тут же передумала. Она медленно попятилась в сторону улицы, потом развернулась и кинулась прочь, цепляясь за булыжную мостовую высокими каблуками.

Бездыханное тело Гозо лежало неподвижно. Некоторое время в подворотне царила полная тишина. Потом с улицы послышалось шлёпанье босых ног. В низком проёме ворот показалась человеческая фигура - высокая женщина с пышными формами, одетая в мужскую одежду. Слишком широкая рубашка висела пузырём, брюки были подвязаны верёвкой. Повернув голову, женщина оглядела пустую улицу. Очертания багрового континента на её лице поставили бы в тупик любого картографа. Керри Хэкетт, сеньорита Йемана, Самка... Шагнув в подворотню, она наклонилась над трупом.

- Вставай, Дитя Крови.

Полусгнившие тряпки, пропитанные менструальной кровью, слизью и слюной, задвигались, собираясь в кучу и принимая прежнюю трёхмерную форму. Женщина протянула руки, и тряпичная кукла размером с грудного ребёнка шагнула к ней в объятия, нежно обвив руками шею.

- Бедный мой малыш. Тебе не дано было родиться нормально, и это моя вина. Теперь ты страдаешь. Ничего, мы что-нибудь придумаем.

Ребёнок завозился, прижимаясь к ней теснее. Женщина поворковала над ним немного, потом поставила на землю.

- Сначала заберём его силу, а то зря пропадёт, - сказала она, опускаясь на колени рядом с распростёртым телом.

Мужской член, до половины заросший волосами, виднелся из расстёгнутой ширинки. Женщина вытащила его наружу и сжала пальцами, на которых уже выступила чудодейственная слизь. Член мгновенно отвердел, блестящие зеленоватые ногти ярко выделялись на его бледной коже, словно жуки на кукурузном початке. Несколько мастурбирующих движений - и несчастный Гозо кончил в последний раз, выпустив длинную струю спермы, ловко пойманную в воздухе языком-щупальцем. Лишь одна капля упала на землю. Женщина подобрала и её, затем встала и двинулась в глубь двора. Ребёнок затрусил следом, не отставая ни на шаг.

Поток гуляющей публики на улицах Кошачьей Головы практически иссяк. Держась в тени домов и прячась в подворотнях, фантастическая парочка легко оставалась незамеченной и через час уже добралась до цепочки араукарий, за которыми виднелась вывеска гостиницы «Ясный полдень». С той стороны послышались шарканье шагов. Женщина и её маленький спутник прижались к стволу дерева.

На дорожке, освещённой лунным светом, появился худой измождённый человек. Сгорбившись, будто придавленный невидимым грузом, он едва передвигал ноги, бормоча себе под нос:

- Герсина, зачем ты мучаешь меня? За что, за что? У нас долгие годы ничего не получалось, ну почему ты так упорствуешь? Это же глупо, глупо, ты просто разрушаешь нашу жизнь!

Мужчина двинулся дальше, явно не ожидая от конца своего пути ничего хорошего. Его безутешный монолог затих в темноте.

Две тени бесшумно скользнули следом.

Невзрачный домик на несколько семей стоял неподалёку от площади Глаза. Истоптанная глина двора была завалена гнилыми отбросами, на верёвках болталось ветхое бельё. Из окна первого этажа проливался слабый свет. Тощий человек открыл скрипящую дверь и вошёл. В душной темноте гремел нестройный концерт ночных насекомых.


Горящая керосиновая лампа едва позволяла разглядеть певчих птиц на выцветших обоях. На комоде перед импровизированным алтарём с иконками святых и языческими идолами горела свеча. Рядом была приколота картинка, вырезанная из журнала: дети, играющие в саду. На аккуратно застеленной кровати лежала обнажённая женщина - кожа цвета чёрного шоколада, полные налитые груди, широкие бёдра. Обратив к потолку неподвижный взгляд, она лениво шевелила пальцами, лаская свой клитор.

В дверях показался светлокожий мужчина с унылым лошадиным лицом, заросшим щетиной. Одет он был в белую рубашку с галстуком-бабочкой, чёрный шёлковый жилет и тёмные брюки.

- Галено, как ты долго, я тебя жду не дождусь, - сказала женщина.

- Да-да, я знаю, Герсина. Только подожди ещё немножко, ладно? Сегодня вечером клиентов было видимо-невидимо, да ещё сеньор Кинкас всё время придирался. После того чудесного исцеления с ним что-то неладное творится. Я...

- Ты должен лечь со мной прямо сейчас, Галено. Это твой супружеский долг, - невозмутимо прервала женщина его жалобы.

Галено со вздохом снял галстук и расстегнул ворот рубашки.

- Но мы были вместе сегодня утром и ещё раз днём перед работой. Неужели тебе всё ещё хочется?

- Ты же знаешь, дело совсем не в этом. Я хочу ребёнка, Галено.

Раздевшись, мужчина остался в широких трусах и майке. Его костлявые руки походили на стебли сельдерея.

- Послушай, мы старались много лет, и ничего не вышло. Может, нам пора смириться?

- Но моя сестра...

- Боже мой, женщина, оставь меня в покое со своей проклятой сестрой!

Закрыв руками лицо, Герсина залилась слезами. Галено сел на кровать, стальные пружины взвизгнули.

- Прости, прости, дорогая. Я сказал, не подумав. Пожалуйста, не плачь.

Вскоре он уже барахтался в объятиях супруги как одинокий солдат, окружённый ротой противника. По-прежнему лёжа на спине, полнотелая негритянка обхватила своего бледного партнёра мощными ногами и спустила с него трусы, вытащив наружу член. Её голодная щель, влажно причмокивая, проглотила одну за другой две порции спермы, после чего у несчастного Галено принялись вымогать третью. Полностью лишившись сил, он наконец перевернулся на бок и мгновенно заснул.

Герсина лежала с закрытыми глазами, тоже постепенно погружаясь в сон. По лицу её блуждала удовлетворённая улыбка.

В окне мелькнули белоснежные ноги и бесшумно, как пёрышко, опустились на пол. Босая женщина в мужской одежде неслышно шагнула к кровати. Маленькое существо, подтянувшись, проникло в комнату следом за ней, неуклюже перевалившись через подоконник. Звук его падения был не громче, чем от кома грязного белья, скатившегося с лестницы. Белая женщина протянула руку к неспокойно ворочавшемуся Галено и дотронулась до его губ благословляющим жестом. Мужчина тут же затих. Незваная гостья перелезла через него и встала на колени возле Герсины. Та дёрнулась в испуге, широко раскрыв глаза.

- Кто вы? Убирайтесь отсюда! Галено! Галено!

Керри стянула рубашку через голову, открыв пышную грудь, и развязала верёвку на брюках. Между её ног блеснула влажная полоска розовой плоти, обрамленная тёмным треугольником.

- Молчи! Твой муж не проснётся, пока я ему не разрешу.

Глаза негритянки ещё больше расширились.

- Женщина! Что тебе надо? У нас нет денег...

Вместо ответа незнакомка схватила её за ноги и подняла их, разводя в стороны и разглядывая роскошный тёмно-фиолетовый цветок ириса, на котором ещё остались молочно-белые капельки спермы.

- Ну что, Дитя Крови, она тебе нравится?

Тряпичный малыш, выглянув из-за края кровати, беззвучно кивнул.

- О Боже, что это? - в страхе воскликнула Герсина.

- Твой ребёнок.

Герсина попыталась позвать на помощь, но гостья проворно закрыла ей рот ладонью. Как ни странно, этого оказалось достаточно, чтобы лишить негритянку всякого желания сопротивляться. Опустив её ноги на матрас, Керри ещё шире раздвинула их своими коленями.

- Сначала мы удалим мёртвое семя твоего мужа и приготовим место для моего сына.

Она раздвинула рукой свои половые губы, запустив вглубь пальцы, украшенные изящными ногтями нефритового опенка. Из влагалища медленно выдвинулась головка мощного пениса. Настойчиво массируя её, Керри вытянула член на всю длину, потом крепко обняла бёдра женщины под коленями и придвинулась к ней поближе. По пути член случайно задел гладкую кожу, немедленно присосавшись к ней своим крошечным отверстием. Керри пришлось освободить руку и довольно сильно дёрнуть, прежде чем он с отчётливым чмоканьем отпустил свою добычу.

Подведя свой небывалый всасывающий аппарат к половой щели, залитой смазкой, Керри осторожно ввела его головку внутрь. Член напрягся и запульсировал, гонкие кровяные жилки на его поверхности вздулись, выступая наружу. Вздрогнув, он, будто живой, без всякого видимого усилия со стороны своей хозяйки скользнул во влагалище. Пышные волосяные подушечки тесно прижались друг к другу. Керри наклонилась вперёд и впилась губами в губы Герсины, охваченной суеверным ужасом. Белые груди слились с чёрными, влажные ягоды сосков тёрлись друг о друга. Бёдра Герсины судорожно подёргивались, отражая внутренние движения.

Определив по только ей одной известным признакам, что работа закончена. Керри поднялась на колени. Мужской член уже куда-то исчез. Она подала руку тряпичному младенцу, который всё это время внимательно наблюдал за подготовкой своего будущего человеческого обиталища, и помогла ему подняться на кровать.

- Прощай, мой малыш, удачи тебе, - шепнула она, погладив мягкую кукольную головку. Потом, на мгновение прижавшись губами туда, где у младенца должен был быть лоб, крепко сжала концы его рук и протолкнула получившийся мягкий комок во влагалище негритянки.

Разворачиваясь, ткань начала втягиваться внутрь, исчезая между половыми губами, словно отжимаемое бельё между валиками: сначала руки, потом голова, потом остальное тело. Последними, брыкнувшись раз-другой напоследок, внутрь втянулись тряпичные ноги. Живот Герсины, начавший разбухать с самого начала, теперь надулся как шар. Пупок вывернулся наружу, как при девятимесячной беременности. Керри немного помассировала живот круговыми движениями, и женщина крепко уснула.

- Побудь там немножко, Дитя Крови. Отрасти себе белые кости, красную плоть и чёрную кожу. Пусть твоё сердце надёжно укроется за крепкими рёбрами, а мозг - в черепной коробке, а не под слоем мягкой ткани. Потом появись на свет, как обычный младенец, люби свою приёмную мать, а меня забудь навсегда.

Снова облачившись в рубашку и брюки, она перемахнула через подоконник и двинулась навстречу восходящему солнцу.

В течение нескольких часов тишину в комнате нарушало лишь ровное дыхание супругов. Галено проснулся первым. Жена лежала на боку, повернувшись спиной. Он положил руку ей на плечо.

- Герсина, глянь в окно, уже совсем светло. Похоже, мы с тобой проспали.

Женщина грузно перевернулась на спину будто кит, играющий на волнах. Её умиротворённое лицо светилось радостью. Галено потерял дар речи от изумления.

- Будущей матери не грех и поваляться немного, - капризно проговорила она.

- Боже праведный! Что же я наделал!

- Ты сделал то, о чём я просила. Положи руку вот сюда. Чувствуешь, как брыкается наш малыш?


Всё ещё изумлённо качая головой, Арлиндо Кинкас вышел на широкую веранду, окружённую живой изгородью. Не обращая внимания на приветствия друзей и знакомых, лица которых выражали любопытство, а то и обиду, он стал энергично протискиваться между столиками, направляясь туда, где как обычно развалилась на плетёных стульях компания бездельников. Обеденное время подходило к концу, и огромное блюдо с жареными козьими рёбрышками, стоявшее в центре стола, было уже почти пусто. На тарелках лежали горы костей, по которым можно было легко определить, кто их оставил. Толстый Иво мог похвастаться самой большой кучей. Рикардо, самый старший и рассудительный, разложил чисто обглоданные рёбрышки аккуратными рядами. Тощий Эштевао лишь слегка обкусал мясо, оставив почти всё на костях. Перед пронырливым Януарио лежало беспорядочное крошево - казалось, тут поработали зубы жадной гиены. Желторотый Белмиро сложил из косточек игрушечную пагоду.

Добравшись до столика, Кинкас сразу потерял всю свою энергию, как морской шквал, залетевший на сушу. Тяжело отдуваясь, он упал на стул, сразу оказавшись в центре внимания пятёрки завсегдатаев.

- Что с вами, друг мой?

- Не вешайте нос, жизнь прекрасна!

- Мои комплименты повару - рёбрышки были великолепны.

- Выпьете с нами, Арлиндо?

- Эй, Арлиндо, неужели опять ведьма?

Кинкас удостоил ответа лишь две последних реплики. Приняв запотевший стакан, он мрачно кивнул.

- Да. Похоже, сеньорита Йемана снова дала о себе знать.

Кинкас принялся излагать фантастическую историю, услышанную от бармена, который только что приступил к своим обязанностям за стойкой. Одни слушатели глубокомысленно кивали, другие ахали от изумления. Когда рассказ был окончен, они накинулись на хозяина гостиницы, перебивая друг друга.

- Значит, Галено так и не удалось узнать, что на самом деле случилось ночью? - прищурился Януарио. - Уж я бы выбил из неё всю правду!

- Такое внезапное ускорение событий едва ли принадлежит к разряду чудес, - заметил Рикардо. - Известно, например, что конский волос, упавший в застоявшуюся лужу, уже к следующему утру превращается в некую разновидность червя.

- А что вообще даёт вам основание полагать, что тут замешана та самая ведьма? - спросил Белмиро. - У вас есть какие-нибудь доказательства?

- Нет, конечно, - покачал головой Кинкас. - Галено о ней ни разу не упомянул. Однако оба случая настолько похожи, что вывод напрашивается сам собой. Отросшая рука, мгновенная беременность - кто ещё мог бы такое сделать? Увы, бедняга Галено никак не может иметь к этому отношения, все уже сто лет знают, что он бесплоден.

Иво любовно погладил свой круглый живот.

- Ну, Арлиндо, мне, пожалуй, стоит держаться подальше от вашей бывшей подружки. Если сюда запихнуть ещё и младенца, я, пожалуй, не потяну.

- Так что теперь, Арлиндо? - спросил Рикардо, когда общий смех замолк. - Собираетесь прочёсывать Кошачью Голову в поисках вашей любовницы?

- Нет, она. наверное, уже далеко. Уж я-то знаю её беспокойную натуру. Вряд ли кто-нибудь может предсказать, где она появится в следующий раз.

- Может быть, в вашей постели? - хихикнул Януарио.

- Если повезёт, - ехидно кивнул Белмиро. - Нет уж, играть надо наверняка, уважаемый сеньор Арлиндо. В эту пятницу в блистательном и гостеприимном заведения сеньоры Граки вы получите всё, что ваша душа только способна пожелать!

Скривившись, Кинкас застонал, будто от зубной боли.

- В том-то и вся проблема... - Он осторожно огляделся и продолжал, понизив голос. - Как раз в пятницу я приглашён к сеньору Реймоа. Он празднует день рождения и первый выход в свет сеньориты Дарсианы.

Толстый Иво презрительно фыркнул.

- Так вы предпочитаете тоскливую компанию юнцов и их высохших матерей любовным утехам с целым выводком свеженьких красоток из прославленных Трёх Озёр? Скучный фуршет с лимонадом вместо пышных задниц и доброй выпивки, и всё из-за миллионов, которые этот ваш бандит имеет на своём счету!

- Если не считать того, - веско добавил Януарио, - что обидеть Овида Реймоа обычно означает расстаться с немаловажной частью тела.

- Вот именно! - воскликнул Кинкас. - Мне вовсе не улыбается провести пятницу с выводком школьниц и сморщенными дуэньями, но нанести оскорбление дому Реймоа... Я не знаю, что меня ждёт, даже если приду, а уж если нет... Что же мне делать, друзья мои? Как быть?

- Положение, в котором оказался наш друг, напоминает мне один случай, о котором я узнал от деда, - вступил в разговор тиши Эштевао, который до сих пор молчал. - Пожалуй, вам будет интересно послушать.

Его собеседники одобрительно закивали.

- В то время в Баии жил некий Синвал Томоз, - начал Эштевао свой рассказ. - Дед часто упоминал о нём, потому что хранил деньги в его банке, и ещё потому, что эта странная история наделала тогда много шума. Так вот: подобно многим из нас, Томоз содержал любовницу. Однако его жена с большим предубеждением относилась к этому полезному и разумному обычаю и постоянно прибегала ко всяким ухищрениям, чтобы лишить Томоза возможности встречаться с его молодой красоткой. На несчастного градом сыпались всевозможные поручения по хозяйству, ему навязывались поездки, походы в гости и всё такое прочее - в результате ему удавалось навещать свою очаровательную подружку не чаще, чем раз в неделю. Томоз не знал, что и делать. Он перепробовал все хитрости, к которым прибегали неверные мужья со времён сотворения мира, но всё без толку. Наконец он решил прибегнуть к магии. В те времена, как, должно быть, помнит старший из нас, уважаемый Рикардо, у дверей каждой лавки обязательно стояла статуя индейца, вырезанная из дерева в натуральную величину. Индеец обычно держал в руках связку сигар, рулон ткани, кастрюлю - в зависимости от того, чем торговали внутри. Вы не поверите, но таким примитивным способом наши предки рекламировали свои товары до появления радио! Короче, Томоз выбрал самого талантливого из мастеров, вырезавших деревянные фигуры, и пришёл к нему с необычной просьбой: сделать изображение самого Томоза, и как можно более похожее. Мастер трудился полгода, получил хорошие деньги и обещал никому не говорить о странном заказе. Когда статуя была готова, Томоз погрузил её в повозку, взял с собой запасную смену одежды и отправился в джунгли к индейскому колдуну. Тот с помощью ритуалов, заклинаний и не знаю уж каких ещё хитростей - в общем, оживил статую. Томоз надел на неё свой костюм и повёз обратно. Он вернулся в город ночью, подъехал к своему дому, где жил с женой - детей у них не было - и послал к ней вместо себя двойника, а сам, довольно потирая руки, не теряя ни минуты отправился к своей возлюбленной. Так продолжалось недели две. Поддельный Томоз, получив чёткие указания от настоящего, каждое утро выходил из дома и отправлялся будто бы на работу. В условленном месте хитрый банкир встречал двойника и запирал в дровяной сарай, а вечером выпускал. На следующий день всё повторялось, и могло повторяться сколько угодно, если бы однажды какие-то сорванцы не взломали дверь и не выпустили деревянного человека. Вечером Томоз, как обычно, явился за своим заместителем и обнаружил, что сарай пуст. Ничего не поделаешь - пришлось ему идти к законной супруге, а ведь он не видел её с того дня, как уехал к колдуну. Жена встретила его на пороге, кинулась на шею и с ходу засунула кончик языка ему в ухо. «О, Синвал, - страстно прошептала она, - я так соскучилась! Ну пойдём же скорей в постель!». Томоз был вне себя от изумления - от таких нежностей со стороны жены он давно уже отвык. С трудом отлепив её от себя, он сбивчиво пробормотал что-то про срочные дела в банке и кинулся в дом любовницы, предчувствуя недоброе. Порвавшись в своё любовное гнёздышко, банкир обнаружил следующую картину. Его женщина стояла на четвереньках, подставив по-собачьи зад, и корчилась в оргазме, изрыгая непристойности, что было на неё совершенно не похоже, в то время как фальшивый Томоз держал её за ляжки и наяривал что есть мочи. Взбесившийся банкир грубо оттащил наглого самозванца - и тут половой член статуи показался во всей своей красе. Обтянутый мягкой кожей, но всегда твёрдый, как и положено дереву, он был чудовищных размеров. За такую игрушку любая женщина пошла бы на убийство! Очевидно, услужливый скульптор решил таким образом польстить выгодному заказчику, однако услуга, как вы уже, наверное, поняли, оказалась медвежьей. Когда поражённая любовница поняла в чём дело, как вы думаете - кого она предпочла? Ну конечно же, двойника! Так прямо об этом и сказала. Томоз, конечно, выдал ей по первое число, а потом уныло поплёлся к жене и признался в своём обмане, сдавшись ей на милость. И что бы вы думали? Не сказав ни слова, жена тут же кинулась вон из дома. Несчастный банкир без сил упал в кресло и приказал подать себе бутылку и стакан. Через полчаса ему доложили, что жена и любовница устроили потасовку прямо на городской площади и рвут друг другу волосы, доказывая свои права на деревянную куклу! На это Томоз лишь пожал плечами: «Если мой двойник справится и с той и с другой, то пускай забирает обеих». Услышав о таком соломоновом решении, женщины вмиг перестали драться, обнялись и сквозь слёзы поклялись друг другу и вечной дружбе. Потом собрали свои пожитки и вместе с гордо ухмыляющимся истуканом отправились жить на другой конец Баии, где об их прошлом никто ничего не знал.

Когда Эштевао закончил свой рассказ, друзья некоторое время молчали, переваривая услышанное. Наконец хозяин гостиницы нарушил тишину.

- Ну, и в чём же мораль этой невероятной истории? Или вы предлагаете мне вырезать такого же деревянного болвана и отправить вместо себя на приём?

- Нет, конечно, - усмехнулся Эштевао. - Я всего лишь хотел указать на опасности, которым подвергается человек, когда решает прибегнуть к помощи сверхъестественных сил. Если бы вы с самого начала не поддались чарам вашей ведьмы и не пустили её в свою постель, то не попали бы под колпак к Реймоа. Вам не пришлось бы поздравлять эту спесивую распутницу Дарсиану и мы спокойно могли бы всей компанией предаться невинным развлечениям в борделе.

- Как вы смеете обвинять сеньориту Йеману, которой я обязан новой рукой! - взорвался Кинкас. - Смотрите, чтобы я не расквасил этой самой рукой вашу сморщенную физиономию!

- Ну, ну, друзья мои! - вмешался мудрый Рикардо. - Ведь вся проблема не стоит выеденного яйца. Детский праздник никак не может продолжаться допоздна, а наши постельные игры в доме сеньоры Граки едва начнутся к полуночи. Не волнуйтесь, Арлиндо, идите спокойно к Реймоа, а потом присоединяйтесь к нам и наслаждайтесь всей полнотой жизни.

Лицо Кинкаса просияло.

- И вправду, почему бы и нет? Какой же я осёл! Запросто успею и то, и другое.

Под дружный хохот собутыльники принялись хлопать его по спине, и только угрюмый Эштевао недоверчиво покачал головой.

- Такие слова я слышал от многих, однако излишняя самоуверенность никогда ещё не доводила до добра.


На середине крутого подъёма подвесной вагончик, ярко размалёванный красным, жёлтым и оранжевым, разминулся, глухо задребезжав, со своим спускающимся двойником. Внизу расстилался покрытый густой зеленью склон горы, на котором, словно экзотические пирожные, красовались богатые особняки. Борта кабинки были облеплены людьми. Пристроившись на подножках и цепляясь за медные поручни, они с завистью поглядывали на счастливцев, занявших места внутри. За некоторыми исключениями, публика там резко отличалась: это была по большей части домашняя прислуга, разряженная в красочную униформу, в то время как снаружи преобладали незатейливые костюмы садовников, конюхов, лесорубов, кочегаров и прачек.

Достигнув вершины, вагончик остановился. Стыковочные защёлки глухо лязгнули в пылком стальном поцелуе. Ожидавшие своей очереди спуститься, которых в этот ранний утренний час было немного, устало кучковались поодаль, давая выгрузиться новой смене. Те, кто висел по бортам, спрыгнули первыми и по дорожкам, обсаженным высоким кустарником, откуда доносились резкие крики попугаев, разбрелись по своим кухням, прачечным, клумбам и конюшням. Внутренние пассажиры спустились следом, подождав, пока сложится гармошка двери.

Молодая женщина, уверенно ступившая на деревянную платформу, выделялась среди своих соотечественников уже своими густыми огненно-рыжими волосами, собранными в увесистый пучок. Её гладкая светлая кожа с лёгким оливковым оттенком резко контрастировала с лицами цвета красноватой глины, преобладавшими в толпе пассажиров. Пышное мускулистое тело с высокой полной грудью и массивными бёдрами смотрелось несколько странно в скромном белом костюме горничной с высокими чулками и благопристойными чёрными туфлями, начищенными до зеркального блеска. Слегка изогнув губы в сдержанной улыбке, рыжеволосая красавица уверенно шагала по тенистой дороге, извивавшейся среди остролистых пальм и палисандровых деревьев. Время от времени из-за высоких кованых оград раздавался лай сторожевых собак. Няньки и гувернантки катили на колясках или вели за руку своих малолетних питомцев. Рабочие с метлами и совками толкали тачки с конским навозом, накопившимся за вчерашний день на узких улицах, усыпанных гравием. Вежливо приветствуя всех встречных, женщина в белом дошла до высоких ворот, увенчанных заострёнными пиками. На металлической доске красовалась надпись: «ДОМ РЕЙМОА». Между прутьями ограды торчал раструб переговорного устройства. На той стороне труба уходила в землю и вела, по-видимому, внутрь дома. Приблизив вплотную к воронке полные ненакрашенные губы, женщина представилась:

- Маура Колапьетро, пришла на работу. - Сделав паузу, она добавила: - Я сегодня в первый раз.

Никакого ответа из трубы не последовало, вместо этого за оградой послышалось шарканье ног и показался пожилой сторож. Он отпер калитку тяжёлым ключом размером с собачью ногу, пропустил Мауру и молча указал ей на дверь чёрного хода.

В прихожей за дверью стояла женщина средних лет, одетая во всё чёрное. Её суровое угловатое лицо и жёсткий взгляд не обещали приятного разговора, каковое впечатление никак не могли ослабить густые серые волоски над верхней губой.

- Сеньорита Колапьетро, вы чуть не опоздали!

- Я пришла вовремя, сеньора Соареш.

Глаза гарпии сверкнули хищным огнём.

- Здесь я решаю, что бывает вовремя, а что не вовремя, заруби это себе на носу, соплячка! Будешь приходить за пятнадцать минут до начала смены, чтобы я могла посмотреть, в каком ты виде.

- Тогда мой рабочий день будет начинаться не в восемь, а в семь сорок пять. Могу я рассчитывать на дополнительную плату?

- Ещё чего! Какая наглость! Вот что бывает, когда иностранцев берут на работу вместо коренных горожан. Если бы тебя не наняла сама сеньорита Дарсиана, я бы дала тебе пинка под зад!

- Прошу прощения, сеньора Соареш, - попыталась Маура умилостивить грозную начальницу. - Я всего лишь хотела уточнить условия работы. У кого же спрашивать, как не у вас?

Сеньора Соареш фыркнула, с презрением отвергая предложенное перемирие.

- Надевай-ка передник и перчатки, будешь чистить столовое ребро, которое я выложила в буфетной. И держи ухо востро - хозяйка и любой момент может тебя вызвать. Запомни: малейшая прихоть сеньориты Дарсианы важнее всех твоих дел.

- Слушаюсь, сеньора.

Вспомнив о своём намерении оценить внешний вид новой служанки, Соареш придирчиво окинула её взглядом с ног до головы и нехотя буркнула:

- Ну что ж, одежда у тебя чистая, и мылась ты вроде не так давно. А что, ничего побольше размером не нашлось? Застёжки вон - того и гляди лопнут.

- Я всегда ношу этот размер, сеньора.

- Оно и видно. А что у тебя с волосами? Ты что, их красишь?

- Нет, что вы.

- Кому могут понравиться рыжие волосы?

- Мне, сеньора.

Решив, видимо, что дальнейшие пререкания могут нанести ущерб её авторитету, сеньора Соареш сердито проворчала:

- Ладно, иди работай, нечего тут прохлаждаться.

Обнаружив в буфетной гору серебра, которой бы позавидовал турецкий султан, Маура натянула перчатки и принялась начищать ложки и вилки, морща нос от едкого запаха абразивной пасты. Около одиннадцати её вызвали на кухню. Мрачный шеф-повар, затянувшись сигаретой, указал ей на большой поднос с горой разнообразных пирожных и стопкой тарелок. Рядом на подносе меньших размеров стоял кофейник, чашки, кувшинчик со сливками и сахарница.

- Сеньорита Дарсиана желает подкрепиться. Наша принцесса сегодня претерпевает адские мучения, и ей необходимо восстановить силы.

Маура окунула палец в миску со взбитыми сливками и сунула в рот, задумчиво выпятив губы.

- У неё что, занятия?

- Как же, жди! - расхохотался повар. - С тех пор, как умерла мать, дочка вытворяет что ей заблагорассудится, а уроки стоят далеко не на первом месте в её списке любимых развлечений.

- А что случилось с сеньорой Реймоа?

С опаской оглядевшись по сторонам, повар прошептал:

- Умные люди здесь об этом не говорят.

- Понятно, - кивнула Маура. - Так чем же всё-таки занята наша маленькая принцесса?

- Примеряет платье для завтрашнего бала.

- Это так мучительно?

- Для Дарсианы - да. Ну что, донесёшь оба или позвать кого-нибудь на помощь?

Маура подняла большой поднос на уровень плеч, потом, сдвинув одну руку к его центру, освободила другую и легко подобрала маленький.

- Ну и мышцы у тебя, - усмехнулся шеф-повар. - А ноги как - тоже в порядке?

- А вот этого тебе этого никогда не узнать, - ответила она с притворной чопорностью, благосклонно принимая игривый щипок.

Осторожно ступая, Маура поднялась по мраморным ступеням, застеленным ковровой дорожкой, и оказалась в коридоре второго этажа, который вёл в заднюю часть дома. Уверенно, будто жила всю жизнь, она миновала десяток закрытых дверей и остановилась у предпоследней, тихонько постучав в неё носком туфли.

- Входите! - голос принадлежал девочке-подростку, однако в нем явственно слышались стальные нотки.

- У меня заняты руки, сеньорита. Не могли бы вы открыть дверь?

- Мэй-Мэй! Положи булавки и пойди открой!

За распахнувшейся дверыо стояла китаянка. Она была немного старше Мауры, но моложе сеньоры Соареш и могла похвастаться большинством привлекательных черт, свойственных её расе. Чёрные раскосые глаза, красиво очерченные алые губы, золотистая кожа, длинные блестящие волосы цвета воронова крыла. Голубое шёлковое платье с разрезом сбоку было украшено затейливой вышивкой и дополнялось изящными туфельками на высоком каблуке.

Мэй-Мэй отступила в сторону, пропуская Мауру, и закрыла дверь.

- Запри эту чёртову дверь, чтобы нас больше не беспокоили! - приказала Дарсиана.

Поставив подносы на резной буфет, Маура повернулась к своей новой хозяйке.

Половину спальни занимала огромная кровать с пологом, окруженная комодами, гардеробами и туалетными столиками. Дарсиана Реймоа стояла полуодетая в центре комнаты на мягкой скамеечке, обтянутой малиновым бархатом и Мауре пришлось смотреть на неё снизу вверх. На девушке была кремовая хлопковая комбинация от плеч до середины бёдер. Под этим целомудренным покровом её тело с неразвитой грудью и узкими бедрами казалось совсем детским. Голые босые ноги также были ещё далеки от совершенства. Густые каштановые волосы спускались до половины спины. Узкое остроносое лицо нисколько не походило на грубую физиономию отца, однако холодный взгляд и поджатые губы свидетельствовали о таком же упрямстве и силе воли.

Рядом со скамейкой стоял безголовый манекен, на котором было надето пышное праздничное платье, всё в бантах и вышивке. Мэй-Мэй, уже успевшая вернуться к своим обязанностям портнихи, старательно орудовала иголкой с ниткой.

- Налей мне кофе, Маура, и принеси сюда, - снова подала голос Дарсиана.

- Как вы предпочитаете, сеньорита?

- По-арабски, крепкий и послаще.

Положив в чашку сахар, Маура подала сё хозяйке. Глядя в глаза новой служанке, Дарсиана сделала большой глоток и поставила чашку на блюдце.

- Мэй-Мэй, - обернулась она к китаянке. - я слезаю. Мне надо отдохнуть от твоего тиранства.

Портниха почтительно кивнула, но не сказала ни слова. Дарсиана спрыгнула со скамейки. Она была на голову ниже обеих женщин, однако держалась с такой непоколебимой властностью, не соответствовавшей возрасту, что, казалось, по-прежнему возвышается над ними.

- Ну что, Маура, как тебе понравился первый рабочий день?

- Спасибо, сеньорита, всё очень хорошо, хотя сеньора Соареш, конечно, сущий дракон.

- Пока ты у меня в милости, можешь не обращать внимания на эту высохшую сучку. Лаудалина Соареш всем обязана моему отцу и ни за что не решится меня огорчить. Много лет назад папа спас её от нищеты. Её мужа убили наши враги, но папа потом их всех уничтожил, когда началась большая война за золотые прииски Минас Жераиш.

- Печальная история.

- Да, невесёлая, - кивнула Дарсиана. - У нас с папой вообще очень доброе сердце, и мы с состраданием относимся к простым людям. Я и сама уже успела спасти некоторых несчастных. Взять хотя бы Мэй-Мэй. - Дарсиана кивнула на китаянку, которая продолжала возиться с платьем. - Там у себя в Китае она осталась сиротой во время боксёрского восстания, и миссионеры вывезли её и нескольких таких же беспризорников в Баию. Но и тут всё было не гладко. То ли под давлением обстоятельств, то ли в силу собственных наклонностей она занялась проституцией. Не так ли, Мэй-Мэй?

Подняв голову от шитья, портниха бесстрастно кивнула. Дарсиана продолжала:

- Мне рассказали о ней мои братья, Эрмето и Жетулио. Ты их уже видела?

- Нет, сеньорита.

- Ну, ничего, скоро увидишь. В общем, как только я узнала, то сразу решила что-нибудь сделать. Выкупила Мэй-Мэй из публичного дома и отправила на год учиться шить. Теперь у меня есть свой персональный модельер.

- Очень благородно с вашей стороны, сеньорита.

- Да, я тоже так думаю. И твоё положение вызвало во мне такие же чувства, хотя ты, конечно, оказалась покрепче Мэй-Мэй.

- Да, мне тоже в своё время пришлось не сладко. Судьба меня с самого детства не баловала.

Дарсиана допила кофе и протянула Мауре чашку с вязкой жижей нерастворившегося сахара на дне. Коснувшись пальцев служанки, она долго не отпускала руку.

- Пираты, говоришь? - она театрально передёрнула плечами. - Расскажи ещё раз.

Маура охотно принялась излагать свои приключения.

- Я дочь бедного рыбака из Бриндизи. Когда мне было двенадцать лет, моих родителей и всех жителей деревни убили турецкие пираты, а меня увезли с собой. Это были настоящие звери, грязные, заросшие бородами - они плавали по всему Средиземноморью и везде, где только удавалось, грабили, жгли и насиловали. Я много лет служила им игрушкой для удовлетворения самых грязных желаний. Потом, наконец, возле Азорских островов, они наткнулись на португальский дредноут и получили по заслугам. В Бриндизи у меня никого не осталось, и я села на корабль, отплывавший в Баию. Здесь и осталась, подрабатывала чем могла, в последний раз, когда вы меня увидели, чистила рыбу на рынке - этому я научилась ещё в детстве.

- Значит, ты чувствуешь себя в долгу передо мной?

- Конечно, сеньорита.

- Я рада это слышать. Налей мне ещё кофе, Маура, и вам с Мэй-Мэй тоже.

- Спасибо, сеньорита. Мэй-Мэй, тебе с сахаром?

За портниху ответила Дарсиана:

- Она пьёт некрепко и без сахара, и сказала бы об этом сама, если бы бунтовщики там, в Китае, не отрезали ей язык. Покажи, Мэй-Мэй.

Красавица-китаянка послушно раздвинула челюсти, продемонстрировав влажно блестящую розовую пещеру, лишённую своего законного обитателя. Маура заглянула туда с интересом, но без особого страха, как будто ей приходилось наблюдать вещи и похуже. Мэй-Мэй снова сомкнула губы, искривив их в печальной улыбке.

- Понятно, что такой физический недостаток, - продолжала Дарсиана, - мешал Мэй-Мэй выполнять некоторые обязанности, связанные с её старым ремеслом, но она научилась с успехом это компенсировать, о чём свидетельствует её образцовый послужной список.

Китаянка отложила иголку и взяла чашку с кофе. Маура повернулась к хозяйке.

- Наверное, вам приходилось протягивать руку помощи и индейцам, сеньорита.

- Этим грязным дикарям? Тьфу! - Дарсиана сплюнула на пол. ещё чего! Я сочувствую только представителям цивилизованных рас.

Маура взяла кофейник и стала наливать себе. Некоторое время все трое, устроившись в мягких креслах, молча наслаждались напитком. Потом Дарсиана заговорила:

- Какой крепкий! Я даже вспотела. Вам тоже, наверное, жарко. Мэй-Мэй, я разрешаю тебе немного расслабиться.

Мэй-Мэй поднялась на ноги и расстегнула застёжки на спине. Узкое шёлковое платье упало к ногам, собравшись вокруг туфель на высоких каблучках. Её сияющее тело золотисто-медового оттенка прикрывала лишь полоска ткани, поддерживавшая изящные небольшие груди, и свободные трусики.

Глаза девушки заблестели.

- Теперь ты, Маура.

- Но... моя скромная должность требует соблюдения приличий. Что, если кто-нибудь застанет меня в таком виде?

- Здесь моё слово - закон. Твоя работа состоит в том, чтобы во всём мне подчиняться.

Маура казалась не слишком обеспокоенной, как будто возражала лишь для проформы.

- Слушаюсь, сеньорита.

Пышное тело Мауры находилось на дальнем краю спектра, в котором Мэй-Мэй занимала середину, а незрелые формы Дарсианы - другой конец. Корсет из китового уса заканчивался чуть ниже её пупка, уступая место густым зарослям янтарно-морковного цвета, не прикрытым никакой тканью.

- Вот теперь я чувствую себя куда свободнее, - объявила Дарсиана. - Не к лицу хозяйке находиться полураздетой рядом со своими служанками - если, конечно, они сами не в том же виде. Маура, принеси нам пирожные.

Соблазнительно колыхая полными тугими ягодицами, Маура подошла к буфету и вернулась с большим блюдом. Дарсиана выбрала эклер, поднесла длинную наполненную кремом трубочку ко рту и слегка надкусила.

- Очень похоже на член, правда, девочки? Мэй-Мэй, сними трусики и стань одной ногой на скамейку.

Китаянка повиновалась, открыв для обозрения изящную розовую щель, обрамлённую чёрными, аккуратно подстриженными волосами. Один высокий каблучок глубоко впечатался в малиновый бархат, другой твёрдо стоял на полу. Дарсиана опустилась рядом на колени, держа в руке эклер. Глаза её горели от возбуждения.

- Открой свою щёлку для этой сладкой палочки, моя милая потаскушка!

Мэй-Мэй раздвинула пальцами половые губы, расширив отверстие. Маура невольно подалась вперёд, её дыхание участилось. Осторожно вставив кончик пирожного во влагалище, Дарсиана начала медленно поворачивать туда-сюда покрытую мягким шоколадом трубочку задвигая её всё глубже и оставляя на губах жирный коричневый след.

- Приготовься, Мэй-Мэй, - хихикнула она, когда эклер исчез на две трети. - Попробуй, как он кончает. - Взявшись за открытый конец пирожного, она резко сжала его в руке.

Ощутив внутри себя холод выстрелившей начинки, немая китаянка издала нечленораздельный возглас. Дарсиана вытащила искалеченный эклер и с видимым наслаждением провела по нему языком, роняя капли влагалищной смазки, смешанной с шоколадом и кремом. В углах её рта застряли крошки заварного теста. Затем малолетняя владычица дома Реймоа повернулась к Мауре. Та уже сбросила корсет и с затуманенными глазами упоённо ласкала свои набухшие соски.

- Твоя очередь, озорница. Ложись на ковёр.

Опрокинувшись на спину, Маура широко развела колени, выставив вперёд и заставив раскрыться свой жаркий ярко розовый цветок, сверкающий капельками росы. Дарсиана взяла с подноса второй эклер и разыграла ещё один оргазм.

- Ни одной капли этой драгоценной спермы не должно пропасть! - распорядилась Дарсиана. - Тебе, Маура, придётся поработать своими великолепными мышцами, чтобы помочь Мэй-Мэй. Впрочем, хоть у вас и один язык на двоих, остаются ещё пальцы.

Сеньорита Реймоа поставила китаянку на колени над лежащей Маурой. Полоса тонкой ткани соскользнула с золотистого тела, обнажив торчащие соски цвета заходящего солнца.

- Давай, и чтобы всё дочиста!

Приблизив лицо к раскрытым ягодицам Мэй-Мэй, Дарсиана не отрываясь наблюдала, как длинный бархатный язык служанки снова и снова раздвигает кончиком половые губы и углубляется во влагалище, зачёрпывая бело-коричневую поддельную сперму.

- Ну что ж, для начала неплохо! Теперь ты, Мэй-Мэй. Иди сюда, я покажу, как это делается.

Она глубоко запустила средний палец во влагалище Мауры, извлекла его, весь покрытый кремом и слизью, сунула в рот китаянке и стала медленно вытягивать, оставляя всё, что было на нём, за сомкнутыми губами.

Прижавшись друг к другу в позе 69, Мэй-Мэй и Маура принялись увлечённо поедать лакомый десерт, всё больше теряя контроль над собой. Дарсиана увлечённо прыгала вокруг них, рассматривая с разных сторон и время от времени помогая и советуя. Однако она ни разу не прикоснулась к себе, нисколько не стараясь возбудиться сильнее - видимо, с целью сохранить свою руководящую роль.

Увидев, что женщины приближаются к оргазму, Дарсиана подскочила к столику, выхватила из коробки со швейными принадлежностями длинную иглу и, встав над китаянкой, воткнула ей в ягодицу. Мэй-Мэй глухо вскрикнула, продолжая исступлённо сосать влагалище Мауры и копаться в нём пальцами. На медовой коже выступила алая капелька крови.

- Вы в руках у пиратов, девочки, - объявила сеньорита Реймоа. - Покажите себя как следует, и тогда они, может быть, пощадят вас!

Повинуясь больше своим желаниям, чем театральной угрозе Дарсианы. партнёрши принялись сосать и лизать друг друга с удвоенной энергией. Иголка продолжала то и дело втыкаться в зад Мэй-Мэй, который весь покрылся красными точками. Наконец алые капли стали сливаться, и в щель между ягодицами потекли кровавые струйки.

- Лижи, Маура! - взвизгнула Дарсиана.

Обратив к хозяйке широко раскрытые глаза, служанка стала собирать кровь языком, покрытым сладкой коричневой жижей.

Женщины кончили одновременно, рыча и испуская дикие вопли. Мэй-Мэй без сил упала на тело Мауры. Несколько мгновений они тяжело дышали, потом со стоном отделились друг от друга.

Дарсиана стояла над ними с царственным видом, сложив руки на узкой груди.

- Разрешите нам теперь удовлетворить вас, сеньорита, - предложила Маура с наивным великодушием.

- Что? И не думай об этом! - резко бросила сеньорита Реймоа. - У меня есть свои способы развлекаться. От вас мне сейчас нужно только одно: немедленно приведите себя в порядок и приберитесь в комнате. И чтобы никаких пятен крови на ковре! Если увижу хоть одно, вы обе сильно пожалеете.

Как была, в одном нижнем белье, она выскочила из спальни и побежала босиком по коридору вдоль ряда закрытых двойных дверей. Остановившись у одной из них, надавила на массивную бронзовую ручку и вошла.

Библиотека дома Реймоа представляла собой просторную комнату высотой в два этажа. Паркетный пол был натёрт до блеска, вдоль стен стояли стремянки на колёсиках и тянулись полки с книгами в одинаковых переплётах, стыдливо прячущими неразрезанные страницы. В центре комнаты на большом ковре овальной формы стоял стол для чтения с мраморным верхом, демонстрировавший раскрытую библию на подставке, и несколько роскошных кожаных кресел с высокими спинками. На двух из них, с почти непристойным самодовольством попыхивая душистыми сигарами и потягивая маслянистую жидкость из бокалов, развалилась парочка молодых людей. Примерно одного возраста, лет двадцати пяти, они были чисто выбриты и демонстрировали родственную близость черт - гранитные подбородки, выступающие скулы и голубые глаза. Различались лишь волосы: у одного белокурые, у другого - тёмно-каштановые. Молодые люди о чём-то горячо спорили, перебрасываясь репликами между затяжками, и не сразу заметили вошедшую девушку. Наконец блондин воскликнул, вглядевшись сквозь густую пелену дыма:

- Эрмето! Кажется, очаровательная сестрица решила порадовать нас своим визитом, и как раз вовремя! Вот она-то и разрешит наш спор.

- Удачные мысли всегда приходят к тебе первому, Жетулио. Дарсиана, дорогая, посиди с нами!

Хищно улыбаясь, словно ростовщик, которому просрочили платеж, Дарсиана скользящей походкой приблизилась к братьям. Она томно опустилась на колени к Эрмето, обняв его за шею, потом закинула ноги на колени Жетулио. Оба мужчины довольно рассмеялись. Эрмето поднёс свой бокал к губам девушки. Отхлебнув крепкого рома, она покатала его во рту, потом проглотила. Жетулио наклонился и смахнул с её губ крошки от пирожного.

- Всё лакомишься сладеньким, сестричка?

- Как всегда, - подмигнула Дарсиана. - Послушайте, что я вам расскажу...

Подняв руку, Эрмето остановил её.

- Одну минуту. Сначала ты должна нас рассудить. Ну-ка, младший, дай сюда газету!

Жетулио взял со стола номер «Вестника Севера», открытый на расписании скачек, и подал ему со словами:

- Кстати, хоть я и не большой любитель всяких выдуманных рассказов, но хочу обратить твоё внимание на один из сегодняшнего номера. Странная история, и жутковатая, просто мороз по коже. Могу поспорить, что она сделает имя этому Сабино.

- Спасибо, братец, как-нибудь прочту, если руки дойдут. - Эрмето подал газету Дарсиане и указал пальцем на строчку. - Так, сестрица, слушай внимательно. Сегодня мы собираемся поставить тысячу когтей в первом заезде на Самбадроме. Мой младший брат выбрал клячу с дурацкой кличкой «Шоколадная Женщина», а я, как старший и более мудрый, предлагаю «Королеву Карнавала». Уступать никто из нас не хочет, так что решать придётся тебе.

- Шоколадная Женщина! - не раздумывая, выпалила Дарсиана.

- Ах ты, предательница! - Резко выпрямившись, Эрмето подбросил девушку на коленях, будто собираясь скинуть на пол. Дарсиана взвизгнула и вцепилась в него. - Кто тебя поил ромом, он или я? Ладно, ничего не поделаешь, придётся следовать твоему капризу. Но всё-таки, почему ты так решила?

- Знак свыше. Я только что пробовала киски у двух женщин, перемазанных в шоколаде.

Огонь спортивного азарта в глазах братьев сменился иным блеском.

- Давай, рассказывай скорей!

- И не вздумай что-нибудь упустить!

Дарсиана принялась излагать подробности её оргии со служанками, сладострастно теребя босыми ногами набухающий член под брюками у Жетулио. Другой член приятно вдавливался ей в промежность. Забыв про ром и сигару, Жетулио гладил ноги сестры, в то время как Эрмето ласкал её грудь.

- ... и я обещаю, - закончила Дарсиана свой рассказ, - что Маура очень скоро задаст вам, греховодникам, жару почище Мэй-Мэй.

- Жаль, что ты так утомила своих красоток, - вздохнул Эрмето, возясь с застёжками у неё на спине, в то время как Жетулио развязывал пояс, - но зато у нас есть ты.

Скоро Дарсиана уже стояла полностью обнажённая. Её вполне оформившийся лобок, покрытый тёмными волосами, контрастировал с бледными сосками ещё полудетской груди. Братья со всей поспешностью скинули лёгкие шерстяные брюки, выставив совершенно одинаковые, будто отражённые в зеркале, пенисы, и встали рядом. Дарсиана прижалась спиной к Эрмето, но разница в росте мешала ей - стоящий член упирался в поясницу. Тогда она подставила руки, согнутые в локтях, и брат легко поднял её. Сжав между ног его мощное напряжённое орудие, которое выступало вперёд, будто принадлежало ей самой, Дарсиана прикрыла глаза и испустила сладкий стон. Жетулио опустился на колени, приблизив лицо к соединённым гениталиям брата и сестры. Дарсиана обняла ногами ею плечи, а он нежно приподнял в руке мошонку Эрмето.

- Не сердись, старший, что сестра решила спор в мою пользу. Ты же знаешь, что мы оба готовы ради тебя на всё.

Выбритые до синевы губы сомкнулись вокруг головки члена. Жетулио заглатывал его, пока не упёрся в пах Дарсиане, сидящей верхом. Тогда он стал как мог ласкать верхней губой её клитор, одновременно нежно сжимая мошонку брата. Потом, скользнув губами назад, принялся лизать и целовать головку члена, массируя клитор сестры большим пальцем. Наконец, почувствовав, что партнёры больше не выдерживают, Жетулио поднялся. Ноги Дарсианы соскользнули с его плеч и обняли талию. Он сжал её узкие бёдра и потянул на себя, освобождая Эрмето, и тот, слегка присев, ввёл скользкий от слюны член глубоко в анус сестры. Одновременно член Жетулио заполнил её влагалище, почти такое же узкое.

Вся троица некоторое время стояла неподвижно, пока глухие стоны извивающейся Дарсианы не дали сигнал к началу толчков - одновременно сзади и спереди. Мошонки сталкивались друг с другом, словно сдвоенные маятники, отмеряющие продолжительность экстаза. Пот и внутренние соки обильно смазывали ход замысловатой машины, составленной из трёх наборов гениталий. Эрмето, перевозбуждённый оральными ласками брата, кончил первый, выпустив струю спермы глубоко в задний проход сестры. Жетулио продержался всего на минуту дольше.

Когда остановившийся механизм вновь распался на три составные части, Дарсиана встала перед братьями, широко расставив ноги.

- Быстрее, мальчики! - нетерпеливо воскликнула она. - Или вам надо объяснять, чего я хочу?

Молодые люди быстро поменялись местами, встав на колени: Жетулио сзади, Эрмето спереди. Крепко вцепившись одной рукой в белокурые волосы, другой - в тёмные, Дарсиана с силой прижала оба рта к своим двум только что использованным отверстиям, и братья дружно заработали языками, возвращая себе то, что отдали.

- Все думают, что вас можно различить только по цвету волос, - хихикнула Дарсиана, - но я-то лучше знаю. У вас и сперма на вкус совсем разная. Ну-ка, давайте, высосите её всю и попробуйте сказать, что я не права!


Недоступный для посетителей пятый этаж гостиницы «Ясный полдень» представлял собой лабиринт комнатушек со скошенными потолками под самой крышей. Тонкие алхимические флюиды, исходящие из холодного тигля времени, где дерево превращается в пыль, остатки ароматной коры на плохо оструганных досках, а также бесчисленные поколения насекомых наполняли воздух причудливой смесью запахов, наводившей на мысли о склепах и гробах. Даже солёный океанский бриз, изредка проникавший через ряд круглых окошек под крышей, похожих на иллюминаторы, не мог разогнать здешнюю тоскливую духоту.

В одной из комнат, ничем не отличавшейся от других на этом этаже, Арлиндо Кинкас приводил себя в порядок, стоя перед помутневшим захватанным зеркалом. Железная кровать, комод, гардероб, кувшин с тазом для умывания, ночной горшок - апартаменты хозяина гостиницы могли принадлежать любому из его служащих, обитавших по соседству.

Напомадив волосы и усы, Кинкас тщательно причесался. Плеснул в стакан немного тёплой воды, прополоскал рот, сплюнул в таз. Потом надел новый пиджак в тон серым брюкам, несколько раз нервно поддёрнув рукав - он слишком долго жил без руки, и симметрия одежды всё ещё немного раздражала.

Громкое тикание стенных часов, похоже на стук метронома, отдавалось гулким эхом в могильной тишине мансарды. Стрелки на циферблате показывали шесть часов. Солнечные лучи, золотившие раму круглого окна, падали под косым углом - приближался вечер.

В дверь постучали, и Кинкас тяжело вздохнул. Тяжкий груз ежедневных обязанностей вновь напоминал о себе. Придав лицу внушительное начальственное выражение, он шагнул к двери и открыл её.

На пороге стояли индейцы - мужчина и женщина. Их лица, бесстрастные и неподвижные, как луна, вызывали в памяти недавний рассказ Эштевао о похотливом деревянном истукане.

- Иксай, Иина, что случилось? Почему вы здесь?

- Нам придётся на время уйти от вас, сеньор. - ответил садовник, невозмутимо моргнув.

Кинкас помотал головой, словно не верил своим ушам.

- Как это? Что ещё за глупости? Разве я чем-то обидел вас? Может, кто-то из гостей унизил ваше достоинство? Если так, назовите его имя, и он тут же вылетит отсюда!

Иксай обернулся к Иине, будто ожидал, что она заговорит, но индианка лишь кивнула.

- Нет, - покачал он головой, - ничего такого не было. Вы хороший хозяин, сеньор. Дело в другом. Нам только что передали приказ вождя: мы должны вернуться в деревню до наступления ночи. По земле бродит зло, и все племя соберётся вместе, чтобы бороться с ним.

- Я не понимаю, о чём ты говоришь, друг мой, но вижу, что вы твёрдо решили уйти. Не бойтесь, ваши места никто не займёт. Возвращайтесь когда хотите, но лучше пораньше. Чёрт побери, кем же вас пока заменить? В город вот-вот прибудут перегонщики скота...

- Нам очень жаль, сеньор, но ничего не поделаешь.

- Ладно, пойдёмте в контору, нам надо рассчитаться.

- Пожалуйста, сохраните то, что мы заработали, у себя, сеньор. Там, куда мы уходим, деньги не нужны.

Вскоре невозмутимая парочка, закинув на спину кожаные дорожные мешки, отправилась по своим таинственным делам, сопровождаемая ароматом сигарного дыма и цоканьем каменных колец. Хозяин гостиницы вышел вслед за ними на улицу, где уже ждала двуколка, запряжённая парой лошадей, забрался на козлы и принял у мальчика поводья.

У подножия высокого холма, на склонах которого стояли особняки богачей, находился небольшой изобилующий зеленью посёлок, где селились купцы и солидные ремесленники. Натянув поводья, Кинкас остановился возле скромного аккуратного домика. В окне дёрнулась штора, следом открылась парадная дверь. Из неё появился седовласый мужчина с белой как снег бородой, выглядевший как родной браг рассудительного Рикардо из пятёрки завсегдатаев веранды. Вместе с ним на крыльцо вышла женщина на вид немногим моложе. Супруги поцеловались, и мужчина поспешил присоединиться к Кинкасу, который тут же тронул лошадей с места.

- Спасибо вам, Арлиндо. Моей лошади на самом деле нужен отдых. Докторской кляче редко доводится спать по ночам.

- Не за что, Флавио. Сеньора Реймоа лучше посещать в компании. Выл бы я один, повернул бы с полдороги назад, ей богу!

- Бросьте! - махнул рукой доктор. - Страшные слухи, которые ходят об Овиде Реймоа, не могут помешать нам насладиться его едой и напитками. В конце концов, там будет много наших друзей, так что слишком уж тесно общаться с самим семейством и их прихлебателями нам и не придётся. Отвесим пару вежливых поклонов, поздравим сеньориту да и дело с концом.

- Меня мучает какое-то странное предчувствие...

- Стыдитесь, Арлиндо! Плюньте на эти глупости, предчувствия всегда врут. Вот вам свежий пример. Вчера вечером ко мне явился ваш бармен Галено - на нём просто лица не было. «Доктор, - кричит, - у меня жена рожает!» Поехали мы в Кошачью Голову, по дороге я его спрашиваю, нормально ли протекала беременность, а он и заявляет: «Откуда мне знать? Мы врачу ни разу не показывались, времени не было». Представляете? Господь Бог в милости своей даёт нам на подготовку целых девять месяцев, а этот тип не нашёл пары минут, чтобы показать жену доктору! Ну ладно, какой-нибудь фермер из глубинки ещё может так себя вести, но образованный горожанин... Позор да и только! Ну и, естественно, я ожидал самого худшего. А что вышло на самом деле? Самые спокойные роды из всех, какие мне приходилось принимать. Фактически я только присутствовал - ребёнок чуть ли не сам выкарабкался из материнской утробы! Такой ладный чёрный бесёнок, прекрасно сформированный до последнего мизинца. Я ещё не ушёл, а он уже сосал себе вовсю!

Слушая рассказ доктора, Кинкас качал головой, будто размышлял о чём-то своём.

- Галено стал отцом, - задумчиво произнёс он. - Кто бы мог подумать, что он на это способен? Придётся мне, пожалуй, прибавить ему жалованье на пару когтей... - Он прищёлкнул языком. - И всё-таки, Флавио, вы должны признать, что иногда предчувствия сбываются.

- Только не сегодня, Арлиндо, - рассмеялся доктор. - Что может случиться во время праздника, который так тщательно спланирован?

Изрядно потрудившись на ухабистой дороге с крутыми подъёмами, взмыленные лошади наконец остановились у открытых ворот Дома Реймоа. Закат, словно усердный кондитер, покрывал небо красной глазурью, полная луна соперничала с исчезающим солнцем. Многочисленные пёстрые экипажи, все как один богаче двуколки Кинкаса, теснились вдоль подъездной аллеи, из некоторых ещё выходили пассажиры. Конюх в роскошной ливрее принял поводья, и хозяин гостиницы с доктором соскочили на землю, постаравшись, как могли, сохранить достоинство. Величественный особняк маячил впереди, словно древний окаменевший гигант, сохранившийся в вековых отложениях.

Внезапно парадная дверь с треском распахнулась и оттуда, будто из адских врат, с душераздирающими воплями вывалилась толпа людей. Гости вперемешку со слугами, спотыкаясь и сбивая друг друга с ног, бросились вниз по ступенькам. Пожилая женщина в нарядном цветастом платье попыталась подняться на ноги, но была безжалостно затоптана, слуга в униформе успел подхватить на руки ребёнка в коротких штанишках, юная девушка, ровесница Дарсианы, запуталась в своих юбках, завертелась на месте как волчок и покатилась вниз.

Нижняя челюсть Кинкаса отвисла, словно ловушка для омаров. Неожиданный массовый исход людей был страшен, но странная серебристо-бледная волна студенистой вязкой жидкости, которая преследовала их по пятам, медленно колыхаясь и поднимаясь на дыбы как стая ленивых амёбообразных тигров, вселяла куда больший ужас.


Подобно неутомимому любовнику, океан вновь и вновь с маниакальным упорством, хоть и не слишком изобретательно, вылизывал пустынный берег, оставляя на колышущейся песчаной груди своего любовника пенистую кайму солёной слюны. Рыбацкая лодка со снятой мачтой лежала на боку, рядом были сложены паруса и сети. В воздухе стоял запах йода, смолы и рыбьих потрохов. Полная луна, словно чудесный строитель из царства снов, прокладывала широкую светящуюся магистраль над затопленными фазендами морского дна.

Волнистая линия выброшенного морем мусора отмечала границу прилива. Здесь валялись клочья всевозможных водорослей, пустые раковины, хрустящие белёсые комки, бывшие когда-то медузами, изредка - обкатанные разноцветные кусочки стекла, топазов, лазурита и ализарина. В неглубокой яме, вырытой в сухом песке выше полосы отбросов, свернулась калачиком человеческая фигура. Скорее всего, это был бездомный бродяга. Едва прикрытый рваной одеждой явно с чужого плеча, он спал на боку, поджав босые ноги и положив голову на согнутый локоть. Вокруг человека в песчаной яме собралось несколько десятков живых крабов. Они не двигались, лишь иногда чуть шевелили клешнями или глазами на стебельках. Ряды их чёрных полувысохших панцирей, отражавших лунный свет, очерчивали контуры лежавшего человека, словно толстые линии, нарисованные углём. Уже в течение нескольких сотен медленных вдохов и выдохов крабы стояли на вахте вокруг спящего, будто исполняя некий таинственный ритуал.

Ещё дальше пляж постепенно переходил в рваную линию небольших песчаных дюн, поросших жёсткой травой. Между дюнами по направлению к человеческой фигуре вилась цепочка следов, по которой крадучись ступали трое бандитского вида мужчин с дубинками и верёвками в руках. Кольца в их ушах ярко блестели в зловещем сиянии луны. Выйдя на открытое место, бандиты сразу же заметили спящего человека и бросились к нему, увязая ногами в песке и топча крабов-часовых. Двое упали на него и прижали к земле, а третий профессионально оглушил ударом дубинки по затылку. Судорожно дёрнувшись раз-другой, жертва обмякла.

- Это она? - спросил главарь.

Один из подручных достал из коробки толстую спичку и чиркнул об ноготь, другой ощупал снизу лежащее ничком тело.

- Всё на месте, и пизда, и сиськи, а вот и то самое пятно на щеке - от задницы дьявола, не иначе. Она самая, кто же ещё!

- Тогда вяжите, и покрепче. Ноги тоже.

Связанную по рукам и ногам как пойманную дичь, женщину подняли на плечи и понесли. Главарь шёл впереди. Через несколько мгновений вся компания скрылась за дюнами, и берег снова опустел.

В истоптанной песчаной впадине, всё ещё напоминавшей по форме человеческую фигуру, осталось небольшое пятно крови. Будто привлекаемые священной реликвией, оставшейся от их таинственной богини, уцелевшие крабы потянулись к центру ямы. Замерев вокруг пятна, они смотрели, как алая жидкость бурлит сама по себе, сверкая искрами в лунном свете и выбрасывая во все стороны тонкие нитевидные щупальца. Отрезанные от управляющего центра молекулы трансгенного гемоглобина и не имеющих аналога протеинов, слишком малочисленные, чтобы существовать автономно, лихорадочно метались в поисках питательной органики, находя лишь песок - осторожные крабы, повинуясь древним инстинктам, предпочитали держаться на безопасном расстоянии от бросков кровяного лассо. Наконец, истощив свой скромный запас энергии, фрагменты Протея начали сжиматься, умирать и на глазах разлагаться. Крабы снова зашевелились, снимаясь с места и разбредаясь по песку. Сияющая серебром луна продолжала свой ночной путь по небу, равнодушно проливая свет на лачуги и дворцы, грешников и святых, живых и мёртвых.


Как всегда, холм олигархов первым встретил рассветные лучи, позолотившие гордые шпили и украсившие верхушки деревьев сверкающими диадемами. В кухнях дома Реймоа варили кофе, нарезали ломтиками дыни, поджаривали булочки и жирные колбаски. Еду раскладывали по тарелкам, тарелки ставили на плетёные подставки для завтрака вместе с накрахмаленными салфетками, столовым серебром и свежим номером «Вестника», потом разносили по спальням хозяев. После завтрака началась подготовка к ещё более важному событию. Работа шла вовсю: слуги ощипывали птицу, потрошили рыбу, чистили креветок, месили тесто. Вместительные печи открывали свои пышущие жаром недра для сочных окороков, роскошных тортов и разнообразных пирожных, в огромных кувшинах смешивался пунш и фруктовые коктейли, изящные канапе в виде разноцветных бабочек заполняли широкие блюда. На верхних этажах тоже началась суматоха. По комнатам разносили цветы, украшали бальный и банкетный залы, готовили развлечения для юных гостей. Весь дом кипел и бурлил, как огромный муравейник, на который бросили горсть сахарного песку.

Одна лишь библиотека казалась отрезанной от общей суеты. Её внушительные двойные двери оставались закрытыми наглухо. Когда ближе к полудню братья Реймоа собрались по обыкновению насладиться любимым напитком и сигарами, массивные замки оказались запертыми.

- Интересно, - покачал головой темноволосый Эрмето. - Только сам старый хрыч мог запереть библиотеку. Вот только зачем?

Жетулио смахнул со лба прядь белокурых волос.

- Неужели у папаши внезапно пробудился интерес к классической литературе? - усмехнулся он. - Так увлёкся, что и о делах забыл.

- Ха! Да он скорей умрёт, чем прочитает хоть строчку. Нет, тут скорее замешаны какие-то его тёмные делишки - вымогательство, взятки и всё такое прочее.

- Одно можно сказать точно: он там не с женщиной, - снова ухмыльнулся Жетулио.

- Молчи, дурак! Он может...

Правая створка двери резко распахнулась. На братьев смотрело угрюмое жёсткое лицо, украшенное ножевыми шрамами. Могучая фигура в безукоризненном костюме плотно загораживала проём, позволяя разглядеть лишь корешки книг на противоположной стене. Глаза отца излучали холод, словно две пустых могилы.

- А вам что тут надо, гомики сраные? - прошипел он.

Эрмето, как старший, принял удар на себя.

- Ничего, сеньор. Просто мы обычно...

- Сегодня день не обычный! Библиотека нужна мне, а вы идите развратничать в другое место.

- Пару хороших сигар и глоток рома едва ли можно считать развратом, отец, - запротестовал Жетулио.

Кривая улыбка Овида Реймоа напоминала оскал голодной акулы.

- Сначала научись вытирать рот, когда сосёшь свою сестрицу, а потом разыгрывай невинность и рассуждай о благородных напитках! Если уж на то пошло, мне наплевать, чем вы там занимаетесь с Дарсианой. Пусть она лучше упражняется у себя дома, чем где-нибудь ещё. Мои враги только этого и ждут. Помните историю с вашей матерью? К сожалению, Дарсиана пошла в неё - такая же ненасытная. В конце концов, с кем трахаться женщине из рода Реймоа, как не со своей плотью и кровью? Так что валяйте, я не возражаю... Но только не смейте мне врать! Если мужчина открыто признаёт свои грехи, они делают его сильнее, а если скрывает, губят его. А теперь вон отсюда! У меня важные дела.

Дверь захлопнулась прямо перед носом у братьев, заставив их отскочить. Постояв немного и придя в себя, они обменялись нервными улыбками и вразвалку, обняв друг друга за плечи, двинулись прочь по коридору.

Отвернувшись от двери, Овид Реймоа задумчиво окинул взглядом то, чем занимался в библиотеке.

Обнажённая, без сознания, заморская ведьма бессильно обвисла, привязанная к креслу с высокой спинкой. Державшие её верёвки обвивали крест-накрест грудь и талию, глубоко врезаясь во вздувшуюся кожу. Голова упала на грудь, давая разглядеть лишь уголок сатанинского пятна, короткие чёрные волосы слиплись от запёкшейся крови, перемешанной с песком. Руки, стянутые в запястьях, застыли, будто в молитве, на чёрном щите спутанных лобковых зарослей. Колени и лодыжки также обвивала верёвка.

Реймоа подошёл к пленнице, и тяжело опустился в кресло напротив. На столе рядом с початой бутылкой светлого рома лежало грубый самодельный нож, похожий на мачете, с засаленной кожаной рукояткой. Реймоа взял бутылку и хлебнул прямо из горлышка, оставив на нём потёки слюны. Потом откинулся в кресле и поставил бутылку себе на живот.

- Даю тебе ещё час, ведьма. Если не очнёшься сама, придётся помочь. Я не могу сидеть здесь весь день, как бы это ни было важно. У моей девочки сегодня праздник, и папочка должен на нём присутствовать.

Прикрыв глаза, Реймоа затих, словно дикий кот, поджидающий в кустах добычу. Время от времени он оживал и прикладывался к бутылке, с неподдельным наслаждением причмокивая губами. Время шло, уровень рома уменьшился уже на три четверти, а женщина всё не шевелилась. Если бы не слабое чуть слышное дыхание, можно было бы подумать, что она мертва. Реймоа вытащил из жилетного кармана золотые часы, взглянул на циферблат и поднялся на ноги, не выказывая никаких признаков опьянения. Взяв со стола мачете, он склонился над связанной пленницей и несколько мгновений пристально смотрел ей в лицо. Потом поднял бутылку и перевернул над её головой. Обжигающая жидкость, смешиваясь с кровью, потекла по лицу женщины, однако и это не вызвало никакой реакции. Пустая бутылка с грохотом полетела в угол. Реймоа сжал в руке женскую грудь.

- Ну ладно, ведьма, я тебя предупреждал.

Сжав пальцами коричневый сосок, похожий на крупную ягоду, он не спеша оттянул его. Острое как бритва лезвие ножа, на котором кое-где виднелись пятнышки ржавчины, вдавилось в белую полупрозрачную кожу. Женщина не шевелилась.

Реймоа чиркнул ножом. Потом невольно вытаращил глаза.

Снежно-белая пористая поверхность среза, лишённая всяких следов крови, внезапно вскипела, выпячиваясь и приобретая форму. На месте потерянного соска, подобно цветку, распускающемуся в замедленной киносъёмке, на глазах вырастал новый. Скоро груди женщины, покрытые вздувшимися ромбами от верёвок, ничем не отличались одна от другой.

Ведьма подняла голову. Небесно-синие глаза искрились весельем, чёрные бездонные зрачки притягивали взгляд.

- А вы хорошо подумали, прежде чем связаться со мной, сеньор? - улыбнулась она. - Сколько ещё таких цветков вы хотите? Наверное, хотя бы один - если, конечно, то, что о вас рассказывают, правда.

Оправившись от первого шока, Реймоа быстро взял себя в руки. Шагнув назад к столу, он взглянул на комок плоти, зажатый в руке, и небрежно бросил его в хрустальную пепельницу.

- Ну и что же обо мне рассказывают, ведьма? - презрительно бросил он.

- Что ты больше не мужчина. Ты евнух.

По лицу Реймоа прошла судорога, он сжал кулаки, но не сдвинулся с места. Казалось, он не знает, как реагировать на оскорбление. Наконец, сдержав ярость, он произнёс:

- Тебе сказали правду. Это случилось несколько лет назад. Смотри, сучка, внимательно смотри!

Расстегнув одной рукой брюки, он перешагнул через них, небрежно отшвырнув дорогую ткань носком туфли. Потом поднял подол рубашки, демонстрируя то, что она прикрывала. Искалеченный обрубок члена, похожий на обгрызенный карандаш, одиноко торчал на голом пустыре из рубцовой ткани.

- Ну как? - усмехнулся Реймоа. - Последней женщиной, которая это видела, была моя жена. Впрочем, раны тогда были свежими - она присутствовала, когда всё случилось, и прожила всего на пару минут дольше, чем мои яйца. Рассказать тебе? По крайней мере один слушатель нашёл мою историю весьма поучительной.

- Ты здесь хозяин. Делай, что хочешь, - пожала плечами ведьма.

- А ты смелая, - криво усмехнулся хозяин дома. - Только не забывай, что твоя жизнь в моих руках.

Не обращая внимания на свою наготу, Реймоа подошёл к буфету и взял с полки ещё одну бутылку. Его мощные волосатые ноги были похожи на колонны. Срезав сургучную печать, он откупорил бутылку кончиком мачете и сделал большой глоток. Потом вернулся и сел в кресло с бутылкой в одной руке и ножом в другой, раздвинув ноги и бесстыдно выставив напоказ изуродованный член в качестве иллюстрации к печальному рассказу.

- Моя жена Соня - в девичестве Соня Мендес - была самой красивой женщиной из всех, кого я видел в своей жизни, - начал он. - Волосы как ночной водопад, кожа нежнее шёлка, грудь и бёдра полные наслаждений. Когда она согласилась выйти за меня, за обыкновенного бандита, - да-да, бандита, у меня нет оснований стыдиться своей профессии, во всяком случае, ничуть не больше, чем у адвоката или банкира, - я был так ей благодарен, что просто слов не находил. Свадьбу мы сыграли сразу, как только мне удалось убедить отца Сони дать согласие. К сожалению, папаша Мендес не смог лично выдать свою дочь замуж за безродного Овида Реймоа, потому что вскоре после нашей беседы попал в больницу. Мои родители также не могли порадоваться за своего единственного сына, так как давно уже были на том свете - однажды ночью к ним забрался один из моих деловых партнёров, с которым у нас вышло недоразумение. В тот день я потратил больше десяти тысяч когтей. На одно платье для невесты ушло пять сотен чешуек. Гостей собралось видимо-невидимо, мы пировали, пели песни и танцевали до самого утра, а на рассвете я увёз Соню в свой новый дом - ещё не этот, но тоже вполне приличный - и стал трахать как бешеный, во все дырки. Отпустил спать только к вечеру... Короче, наш брак с самого начала был похож на сказку. И как в любой сказке, потом начались неприятности. Дело в том, что Соня была не только красива, но и очень хорошо это сознавала. Она обожала поклонников, а поскольку дела часто вынуждали меня покидать её на долгие недели, наш дом быстро наполнился всевозможными трутнями, которые так и вились вокруг моей прекрасной орхидеи. Даже родив троих детей, Соня не потеряла своей великолепной красоты, и материнские заботы нисколько не мешали её вечеринкам, пикникам и танцам. При детях постоянно находился целый штат прислуги - наверное, поэтому они так неуважительно относятся к своему несчастному отцу. Целых двадцать лет я старался не думать о том, чем занималась жена во время моих отлучек. Впрочем, она была очень аккуратна в этом отношении, и когда я появлялся, не отходила or меня не на шаг. Я был образцовым мужем, современным во всех отношениях, и позволял ей многое из того, что обычно не позволено женщинам. Однако в конце концов наступил момент, когда я уже не мог отрицать, что трутни не только вились вокруг моего цветка, но и запускали в него свои хоботки. Пришлось что-то предпринимать, иначе я стал бы всеобщим посмешищем. Доказательств неверности Сони имелось более чем достаточно, однако я не стал выдвигать открытых обвинений, - так я её любил! - а всего лишь запретил ей уходить из дому в моё отсутствие. Она, разумеется, возмутилась таким ограничением свободы, но под влиянием моих убедительных аргументов согласилась и обещала подчиниться. И конечно же, соврала. Однажды я вернулся из очередной поездки в Минас Жераиш раньше, чем обещал, и обнаружил, что сеньора Реймоа, хозяйка моего дома и оплот моею доброго имени, отсутствует на своём посту. Мои агенты вскоре доложили, что она у некоего Пауло Виеры, гнусного ловеласа, завсегдатая модных ресторанов. Я взял пистолет и отправился навестить любовников. Замок квартиры я вскрыл легко и бесшумно, потом одним пинком распахнул дверь спальни. Они были там, оба голые. В этот момент через комнату на меня бросилось что-то мохнатое. Мне удалось только выстрелить в жену, а потом огромный пёс - как я потом узнал, наполовину волк - сшиб меня на пол и начал терзать, причём сразу вцепился в пах, как научил его подлый хозяин. Я боролся с этим дьявольским отродьем сколько мог, но из-за потери крови быстро потерял сознание. Очнулся уже в больнице. Оказалось, что спасли меня соседи, которые услышали шум. Соня была уже мертва - кстати, со стороны властей ко мне не было никаких претензий, - но человек, который наставил мне рога, сбежал вместе со своей собакой. Лишь через несколько месяцев я немного оправился и мог наконец отомстить. Виеру я нашёл в Алегрете, у самой границы с Аргентиной. Он пытался скрыться среди гаучо - пас коров и подолгу жил один в пампасах с собакой. Это было мне на руку. Как-то ночью я привязал свою лошадь подальше и подкрался к ним, вспомнив навыки своей молодости. Застал их спящими. Сначала занялся собакой, но не убил, а только прострелил задние ноги. Потом наставил ружьё на Виеру. Он даже не пробовал сопротивляться - сломался сразу, как дешёвый складной нож. Я связал его по рукам и ногам, а собаке накинул петлю на шею и привязал неподалёку к столбу. Потом стал ждать. Следующие семь дней собака - вы не поверите, её звали Бернардо! - не получала никакой еды, только воду. Виера ел нормально, то же, что и я. Правда, через пару дней он догадался, что у меня на уме, и попытался объявить голодовку, чтобы избежать мучений, и мне пришлось его заставлять. Мне он нужен был упитанным и сочным. Никогда не забуду тех ночей в степи под открытым небом: звезды над головой, точно тысячи сверкающих глаз, мычание коров, свежий прохладный воздух, напоённый запахом трав. Несмотря на жжение в паху, то ли от незажившей раны, то ли от воспоминаний, я наслаждался каждой минутой. На седьмой день Бернардо, привязанный к столбу, был похож на скелет и совсем ослаб, но злости в нём нисколько не поубавилось. Я протянул ему руку, и он тут же попытался вцепиться в неё. Решив, что момент настал, я подошёл к Виере, который так и лежал, связанный как свинья, и перекатил на вытоптанный круг, где стоял столб. Пиршество продолжалось долго и превзошло все мои ожидания. Хотя Бернардо по привычке начал с самых нежных частей, агония Виеры длилась достаточно, чтобы, если не полностью, то хотя бы частично удовлетворить мою жажду мести. Я ждал и потом, после того как мой враг уже испустил дух, - ждал, пока пёс насытится. Когда он отполз в сторону, едва волоча по земле свой раздутый живот, я поднял ружьё... Но не дня того, чтобы выстрелить. Ружьё я приторочил к седлу, собрал вещи в мешок, а потом наклонился и снял петлю с собачьей шеи. Уезжая, я оглянулся - тяжело дыша, Бернардо смотрел мне вслед...

В продолжение всего рассказа сверкающий взгляд ведьмы был прикован к изуродованному паху мужчины. Теперь она подняла глаза, но её бесстрастное лицо выражало лишь слабое любопытство. Встревоженный таким непонятным равнодушием, Реймоа снова приложился к бутылке.

- Почему же ты не завершил свою месть? - поинтересовалась ведьма.

- Бернардо сожрал мои яйца. Они стали его частью, и вся моя мужская сила - тоже. Стрелять в него означало бы стрелять в себя. Он был смелый, жестокий, благородный, и сделал лишь то, чему его учили, а поэтому заслужил свободу. Конечно, шансы выжить с такой раной невелики, но я хотя бы как следует накормил его впрок.

- Ну что ж, теперь я знаю твою историю. А какое я имею к ней отношение?

Реймоа поднялся на ноги и наклонился к пленнице. Алкогольные пары, исходившие от обоих, перемешались.

- Ты вырастила Кинкасу новую руку, а только что я сам видел, как у тебя отросла грудь. Я хочу, чтобы ты так же вернула мне член и яйца.

- Хорошо, только для этого мне нужна свобода.

Захваченный врасплох такой быстрой капитуляцией, Реймоа не сразу нашёл, что сказать. Потом, недоверчиво наклонив голову, произнёс:

- Не забывай, что я в любой момент могу перерезать тебе горло, и я это сделаю, если замечу хоть одно подозрительное движение. - Он многозначительно поднял мачете.

- Понимаю. Могу я теперь освободиться?

Реймоа немного подумал.

- Ладно, я тебя развяжу.

- В этом нет необходимости, - последовал неожиданный ответ.

Внезапно верёвки, стягивавшие тело женщины, начали дымиться и крошиться, рассыпаясь холодным пеплом, словно перегоревший фитиль. Она легко поднялась на ноги, стряхнув серые хлопья с ослепительно белой кожи, на которой не осталось никаких следов.

Поражённый Реймоа отшатнулся.

- Как... Почему ты не сделала этого раньше?

Керри улыбнулась.

- Не хотела. Мне нравится узнавать новых людей и помогать им получать то, чего они больше всего желают. Ты мечтаешь производить сладкую сперму, много, очень много, и изливать её из большого крепкого члена. Отлично! Я могу тебе помочь.

- Что я должен делать?

- Сначала возьми другой сосок.

Реймоа нерешительно шагнул к женщине. Она приподняла рукой грудь и ободряюще улыбнулась. Осторожно, каждую секунду ожидая подвоха. Реймоа повторил свою хирургическую операцию. Как и в первый раз, бескровная рана затянулась в считанные секунды, и грудь приняла прежнюю совершенную форму.

- Дай его мне, - проговорила Керри.

Реймоа послушно протянул ей сморщенный коричневый лоскуток. Ведьма взяла его и достала из пепельницы первый, на удивление свежий, будто живой.

- Теперь садись и расставь ноги пошире.

Реймоа подчинился.

- Не забывай о моём ноже. Я наточил его в первый раз, когда мне было шестнадцать, и на его счету множество жизней.

Не ответив, Керри опустилась на колени перед кожаным троном. Отрезанные соски возвышались на её ладони, словно два холма. Она опустила голову и облизала багровую рубцовую ткань под обрубком пениса. Потом приложила к тому месту, где когда-то была мошонка, два бурых комочка плоти. Они сразу же присосались, выступая из кожи двумя огромными бородавками.

- Ты ведь женщина, как же из них вырастут мужские органы? - удивился Реймоа.

- Я не женщина, и не мужчина. Но в то же время и женщина, и мужчина. Теперь сиди тихо, дай мне закончить.

Не успел Реймоа моргнуть глазом, как она уже нависла над ним, уперевшись широко раздвинутыми коленями в подлокотники кресла.

- Теперь мне надо туда пописать, - хихикнула она.

- Что-о? Нет! - Он рванулся вверх, но неожиданно сильные руки женщины сжали его плечи, не давая пошевелиться.

Струя горячей мочи оросила его пах, оставив в складках кожи золотистые лужицы. Когда женщина, закончив, отступила, Реймоа вне себя от ярости вскочил на ноги.

- Никто не может сделать это со мной и остаться в живых!

- Молчи, дурак! Разве ты не чувствуешь, что происходит?

Он посмотрел вниз. Бывшие соски, присосавшиеся к телу как пиявки, стремительно росли и раздувались, меняя форму и превращаясь в полноценную мошонку с парой увесистых яичек. Через минуту превращение завершилось. Реймоа онемел от изумления.

Керри шагнула к нему и приподняла в руке своё творение.

- Отлично вышло. Они дадут столько семени, что ты сам не поверишь. Но сначала починим член.

Распрямив внезапно увлажнившиеся ладони, Керри принялась катать между ними искалеченный пенис, будто лепила трубочку из теста. Мужская плоть, вбирая в себя новый строительный материал, немедленно стала разбухать, заполняя недостающие участки. Продолжая работать. Керри тихо заговорила, приблизив губы к уху своего подопечного:

- Людей всегда завораживала непреодолимая граница между живым и неживым. Камень никогда не станет растением, а из зерна не вырастет алмаз. Это одна из самых глубоких тайн мироздания. По для меня куда интереснее разница между живым и тем, что когда-то было живым. Возьмём, к примеру, дерево. Сложнейшая система, настоящее чудо природы - но только пока оно живёт. Если его срубить, оно становится просто древесиной, которая, тем не менее, содержит все элементы, когда-то составлявшие жизнь. Чего же не хватает? Куда девается жизненная сила? Неужели не существует никакого способа её вернуть, хотя бы частично? Вот что меня интересует больше всего...

Повинуясь движениям фантастических рук, член не только восстановил свою прежнюю форму, но необычайно удлинился, достигнув почти нечеловеческих размеров. Он уже висел почти до колен и имел соответствующую толщину, хотя никакой эрекции заметно не было. Загипнотизированный то ли этим зрелищем, то ли философскими рассуждениями Керри, Реймоа до сих пор молчал, но теперь наконец не выдержал:

- Перестань, хватит! Я не хочу становиться монстром.

Руки ведьмы замерли.

- Я всего лишь хочу, чтобы твой член годился для того количества спермы, которое будут вырабатывать новые мужские железы. Чувствуешь, как шевелятся живчики там внутри? Гляди: они уже пытаются выбраться наружу!

Длинный зеленоватый ноготь ловко подцепил серебристую капельку, показавшуюся из отверстия на конце гигантского пениса. Керри поднесла её к глазам, чтобы лучше рассмотреть.

- Они пока живые, но очень скоро умрут, если не найдут подходящее жильё, - задумчиво проговорила она. - А что, если какое-нибудь вещество, которое когда-то было живым, окажется для них таким же гостеприимным, как женская матка? Например, дублёная кожа?

Нефритовый ноготь приблизился к тёмному матово-блестящему подлокотнику кресла... и капелька вдруг перепрыгнула туда, точно живая. Через пару секунд на гладкой поверхности мерцала и переливалась небольшая лужица. Её поверхность бурлила, она быстро расширялась, выбрасывая во все стороны тонкие нити, напоминавшие щупальца.

- Разумеется, они не трогают то, что ещё живёт, - продолжала Керри, - иначе сожрали бы твои собственные яички. Но всё остальное, что когда-то было живым, будут перерабатывать для своих собственных нужд.

Лицо Овида Реймоа стало пунцовым от ужаса и гнева, на висках вздулись червяки вен.

- Гадина! Психопатка! Как я смогу с этим жить?

Лезвие мачете сверкнуло в воздухе, но ведьма оказалась быстрее. Перехватив руку Реймоа, она сжала его запястье с невероятной силой. Нож выпал. Керри улыбнулась.

- Жить? Конечно, не сможешь.

Пять острых ногтей мгновенно вонзились в затылок полуодетого бандита, превратив его в безвольную игрушку. Ведьма подтолкнула обмякшее тело к креслу, и Реймоа тяжело упал в него. Лужица на подлокотнике уже переливалась через край.

- Пора проверить, на что он годится, - озабоченно произнесла Керри.

Она сжала огромный член двумя руками и стала усердно работать ими, словно пытаясь добыть воду из только что пробитой скважины. Так продолжалось минуту или две. Внезапно член вздрогнул, и из него хлынула сперма - не отдельными порциями, отмеренными сокращением мышц, а сплошным потоком, как будто из шланга. Вязкая резко пахнущая жидкость ударила в живот Керри, украсив серебряными блёстками заросли волос в паху. Она рассмеялась, закрыла глаза и направила член себе в лицо, заливая спермой лоб и щёки и жадно глотая чудесный нектар, затем стала поливать стены. Там, где чудесное семя попадало на дерево, кожу или бумагу, оно мгновенно прилипало и начинало усиленно питаться. Книги на полках одна за другой превращались в белёсые аморфные кучки, на полу и на ковре, словно следы невиданной сверхчеловеческой оргии, росли лужи, сливаясь и захватывая всё большую площадь.

Свободной рукой Керри протёрла глаза, одновременно облизав нижнюю часть лица невероятно длинным ярко-розовым языком.

- Теперь давайте смоем ваше дерьмо, сеньор!

С усилием согнув вдвое чудесный шланг, она подвела его конец к заднепроходному отверстию, воткнула туда как можно глубже и провела пальцем вокруг сфинктера, наглухо запечатывая место соединения. Потом отступила на пару шагов и стала ждать.

Тело Реймоа стало судорожно дёргаться, глаза медленно вылезали из орбит, нижняя челюсть отвалилась. Перевалив через дамбу зубов и нижней губы, поток волшебного семени, съевший все остатки органики, но по-прежнему голодный, хлынул наружу, заливая грудь, растворяя одежду, и стекая струйками на пол.

Керри отвернулась и пошла прочь, оставляя липкие следы, которые тут же начинали кипеть и расширяться. Закрывая за собой дверь библиотеки, она улыбнулась, услыхав грохот развалившегося кресла и тяжёлый всплеск упавшего тела. Потом направилась по коридору в глубь дома.

Эрмето и Жетулио, заранее одетые к предстоящему торжеству, сидели в своей спальне и играли в карты. Под рукой у них, как обычно, стояли бокалы, в серебряной пепельнице дымились окурки сигар. Услышав шаги, братья обернулись. Их глаза слегка расширились, однако визит голой женщины, залитой с ног до головы спермой, почему-то не вызвал у них чрезмерною удивления.

- Помогите мне, - жалобно произнесла Керри. - Ваш отец сделал это со мной.

Эрмето невозмутимо положил свои карты на зелёное сукно и провёл рукой по тёмным волосам.

- Папаша всегда питал слабость к свальному греху. Полагаю, тебя наняли или похитили, чтобы потешить каких-нибудь важных гостей, приглашённых на сегодняшний приём?

- Нет, он был со мной один.

Жетулио недоверчиво ухмыльнулся.

- Папа? Интересно, как это он...

Керри шагнула вперёд.

- Ладно, какая разница? Проблема в том, что он только испачкал меня и оставил совершенно неудовлетворённой. Я не чувствовала в себе члена с тех пор, как переступила порог вашего дома.

Обнажённое женское тело и возбуждающий запах спермы явно возымели своё действие.

- Уступаю тебе очередь, братец, - усмехнулся Жетулио.

- Зачем? - возразила Керри. - Двое сразу - это намного лучше.

- Эрмето, разве мы можем в чём-нибудь отказать такой милой даме?

- Никоим образом, Жетулио. Тем более, что времени у нас достаточно: до коронации нашей дорогой Дарсианы ещё больше часа..

- Вот и чудесно! - воскликнула Керри. - Тогда начнём.

Братья быстро избавились от одежды, бережно разложив парадные фраки и брюки на кровати. Керри опустилась на колени и взяла по члену в каждую руку, словно удильщик, хвастающийся двойной добычей. Набухшие блестящие головки покоились на её больших пальцах как трофеи, выставленные на всеобщее обозрение.

Член Жетулио первым исчез во рту. Сомкнутые губы женщины оставались неподвижными, и лишь чуть слышные сосущие звуки свидетельствовали о том, что внутри что-то происходит.

- Её язык - просто чудо, братец!

- Давай её сюда.

Жетулио неохотно подчинился, и Керри повторила свой фокус, теперь уже с Эрмето. Не прошло и минуты, как оба члена достигли крайней степени возбуждения.

- Ложись и возьми её спереди, младший. Пожалуй, мне сегодня больше подходит задница.

Жетулио опрокинулся на ковёр, и Керри быстро оседлала его. Взяв рукой член, она ловко заправила его во влагалище. Эрмето опустился на корточки, легко ввёл головку пениса в задний проход и затем одним толчком вошёл до конца. Несколько секунд трио оставалось неподвижным. Потом Керри неожиданно заговорила:

- Вы чувствуете, какая тонкая стенка разделяет вас? Что, если бы ваши члены могли соединиться?

- Я едва смог заполнить твою задницу, женщина! - раздражённо бросил Эрмето. - Если хочешь, мы попробуем имеете, но сначала дай нам получить своё удовольствие.

- Ты меня не понял, - возразила она, - я вот что имею в виду...

В голосе Жетулио прозвучала тревога:

- Братец, там что-то странное! Такое ощущение, что кто-то схватил меня там, внутри.

- Я тоже это чувствую!

Мужчины попытались освободиться, но сморщились от боли.

- Даже не думайте, - усмехнулась Керри, - по крайней мере, пока я сама не разрешу. Пора вам двоим стать настоящими братьями.

Она ловко выбралась из середины бутерброда и поднялась на ноги. Её гениталии и анус уже приобретали нормальный вид. Лишившись опоры, Эрмето едва удержал равновесие, упершись руками в грудь брата. Потом они, как могли, извернулись, чтобы рассмотреть себя получше - сиамские близнецы нового вида с полностью сросшимися пенисами.

Керри стояла и безучастно смотрела на них.

- Сядьте лицом друг к другу и скрестите ноги, - посоветовала она. - Мне ещё нужна ваша сперма.

Убитый горем Жетулио лишь всхлипнул в ответ.

- Мы лучше умрём, проклятая ведьма! - бросил Эрмето.

- Как хотите, - пожала плечами Керри.

Наклонившись, она схватила мужчин за общий член, выволокла из спальни и потащила по коридору к библиотеке, не обращая внимания на протесты и крики боли. Улыбнувшись при виде серебристой лужицы на полу, просочившейся изнутри, решительно надавила на бронзовую ручку и распахнула дверь. В ноздри ударил резкий запах.

По полу библиотеки разливалось настоящее озеро. Белёсая жидкость уже забралась на стены и пожрала не только книги и полки, но и обшивку стен, оставив голые кирпичи. Мраморная крышка стола плавала в вязкой жиже. В центре озера сидел Овид Реймоа, продолжая изрыгагь поток спермы, вырабатываемой за счёт его почти истощившихся органов.

- Семя не тронет ваших тел, - обратилась Керри к братьям, не разгибаясь и продолжая сжимать в руке член, - но вы можете просто утонуть. Если я правильно поняла, это вполне согласуется с вашими желаниями.

Она распрямилась, продемонстрировав мощные мышцы под атласной кожей, легко оторвала от пола воющих от боли мужчин и зашвырнула их внутрь. Всплеск упавших тел утонул в оглушительном грохоте ружейного выстрела. Двойной заряд крупной дроби, выпушенный почти в упор, пришёлся в левую руку. Рука отлетела в сторону, тут же начав растворяться в озере спермы. Из обрубленного плеча полезли извивающиеся щупальца, переплетаясь и окутывая торчащую кость защитной подушкой из живой плоти. Керри обернулась.

Сеньорита Реймоа, облачённая в роскошное вечернее платье, судорожно пыталась перезарядить ружьё. Патрон выпал из неловких пальцев и со звоном покатился по полу.

- Сдохни, сдохни, поганая ведьма! - всхлипнула она. - Сука, тварь!

Одно движение Керри - и ружьё полетело на пол. Из обрубка плеча уже тянулись новые пальцы. Обхватив Дарсиану здоровой рукой, ведьма прижала сё к своему нагому телу и сладко улыбнулась.

- Люблю тебя. Я так люблю тебя...

Пышное платье таяло на глазах, стекая струйками на пол. Очень скоро Дарсиана оказалась полностью обнажённой. Между тем руки ведьмы уже ничем не отличались одна от другой. Она сжала ягодицы девушки и подтянула её вверх, заставив встать на цыпочки. Маленькие груди прижались к большим, узкие бёдра - к широким, лобковые волосы смешались.

- Поцелуй меня, - выдохнула Керри.

Невероятный язык развернулся и скользнул змеёй в глотку Дарсианы. Однако девушка каким-то чудом ещё была способна дышать, и поэтому смогла изумлённо ахнуть, когда мощный член раздвинул её половые губы и скользнул глубоко во влагалище. Кожа Керри вдруг ощетинилась тысячами крошечных шипов, которые вонзились в тело Дарсианы, впрыскивая туда одни соки и высасывая другие как тысяча голодных ртов.

Слившиеся тела двух женщин начали изменяться. Керри уменьшалась в росте, Дарсиана росла. Груди, казалось, перетекали из одного тела в другое. Лица, прижатые друг к другу, представляли собой непонятную мешанину плоти. В странном статическом танце партнёрши менялись внешностью, отражая одна другую словно зеркало.

Когда, наконец, Керри-Дарсиана отпустила Дарсиану-Керри, а шипы, член и язык исчезли без следа, девушка в теле ведьмы испуганно отшатнулась, изумлённо вытаращив глаза.

- Я постараюсь поддержать твою репутацию, моя милая. - улыбнулась ведьма в теле девушки. - А вот сможешь ли ты поддержать мою? - Она задумалась. - Пожалуй, нет. Ступай-ка в библиотеку!

Одним ударом лишив сознания своё старое тело, она толкнула его через порог. Громкий всплеск, брызги - и волшебная жидкость закипела в коридоре, готовая к новым завоеваниям.

Керри вприпрыжку побежала к лестнице, пританцовывая от избытка чувств. Как приятно ощущать, что тебе снова пятнадцать!


Резко спикировав, летучая мышь затрепыхалась в воздухе, будто падающий лист. Лёгкий ветерок дохнул ароматом жасмина и свежескошенной травы. За соседним домом горестно завыла собака, сетуя на прельстительное равнодушие серебристого лика луны.

Застыв подобно статуям в пурпурных отблесках уходящего солнца, хозяин гостиницы с доктором изумлённо взирали на паническое бегство домочадцев и гостей дома Реймоа. Лишь истошные вопли несчастных, преследуемых кошмарной студенистой волной, да хруст гравия под их ногами заставляли поверить, что всё это происходит наяву.

Словно очнувшись, доктор Зефиро воскликнул:

- Скорее, друг мой! Поможем им.

Кинкас бросился вперёд, расталкивая толпу растерявшихся слуг, и подхватил на руки девушку, которая запуталась в юбках.

- Вы целы, сеньорита?

Девушка не отвечала, потеряв дар речи от нервного потрясения. Кинкас донёс её до ближайшего экипажа и бережно усадил на мягкое сиденье. Потом поспешил обратно к дому. Флавио Зефиро суетился неподалёку, также помогая кому-то. К ним присоединился крепкий осанистый мужчина в белом воротничке священника.

- Отец Тексейра! Как вы думаете, что всё это значит?

Священник перекрестился, породистое лицо с выступающим подбородком перекосилось в мрачной гримасе.

- Дело рук дьявола, не иначе.

Поток бегущих уже иссяк, лишь одна женщина осталась в дверях. Она стояла с воинственным видом, подобрав подол платья и почему-то босиком, и сверлила презрительным взглядом собравшихся зевак. Вязкая белёсая река, не столь уж и глубокая при ближайшем рассмотрении, лениво обтекала её щиколотки, медленно струясь по ступеням.

- Трусы! - сурово проговорила она. - Эта гадость не причиняет вреда людям, она разъедает только вещи. Надо спасать хозяина, мне кажется, он ранен.

Хозяин гостиницы, доктор и священник переглянулись.

- Сеньора Соареш права, - сказал Флавио. - Мы должны сделать всё, что в наших силах.

- Святая Церковь никогда не отставала oт медиков, - гордо выпрямился отец Тексейра. - Вперёд, во имя Господа!

- Принесите из сарая лопаты, - обратился Кинкас к толпе слуг, - и начинайте копать траншею вокруг всего дома. Нельзя допустить, чтобы это растеклось по всей округе.

Несколько мужчин кинулись выполнять приказание. Кинкас, Гексейра и Флавио осторожно приблизились к переднему фронту наступающего студня. Он уже сожрал несколько деревянных кадок, пощадив росшие в них пальмы, и теперь двигался медленнее, задержанный бесплодным гравием подъездной аллеи.

- Оно съедает одежду и обувь, - предупредила сеньора Соареш, показывая на свои босые ноги. - Снимите туфли и закатайте брюки.

Последовав её совету, мужчины с отвращением ступили в клейкую лужу и стали с трудом, поддерживая друг друга, карабкаться по скользким ступенькам.

- Сеньор Реймоа провёл весь день в библиотеке, - сообщила сеньора Соареш, когда они, отдуваясь, добрались до двери. - Я сразу кинулась туда, но едва заглянула в дверь, как пол тут же провалился. Оставаться на втором этаже было опасно, и я побежала вниз. Искать сеньора надо в зале под библиотекой.

- Ведите, - кивнул Флавио.

Все четверо вошли в дом, морщась от резкого запаха. Едва удерживаясь на ногах, скользящих в отвратительной слизи, они стали пробираться по коридору.

- Послушайте, Флавио, неужели эта дрянь - то самое, о чём я думаю? - скривился Кинкас. - Что говорит ваш медицинский опыт?

- Боюсь, вы правы... Но откуда? Я просто теряюсь в догадках.

- Однажды мне пришлось изгонять дьявола, - заметил Гексейра, - и кровь лилась ручьём без всякого видимого источника. Думаю, Сатана, если захочет, может проделать то же самое и с семенем.

- Довольно глупостей! - одёрнула их Соареш. - Сейчас не время для учёных споров - речь идёт о человеческой жизни.

Они добрались до бального зала и осторожно заглянули в открытую дверь. Там колыхалось обширное озеро спермы, поглотившее уже всю деревянную мебель. На поверхности плавали серебряные тарелки, кубки и подсвечники. Сквозь остатки обвалившихся перекрытий виднелись ободранные стены второго этажа.

- Похоже, дом недолго простоит, - покачал головой Кинкас.

Соареш внезапно вскрикнула.

- Вон они! Четыре головы. Видите волосы? - показала она пальцем.

Четверо спасателей бросились в зал, сразу утонув по колено и забрызгав одежду, которая немедленно начала растворяться. Схватив за что придётся неподвижные тела, они вытащили их из зала, слыша за спиной треск рушащихся балок.

- Скорее на улицу!

Четвёрка рванулась к выходу, волоча по скользкому студню свой малоприятный груз, как лесорубы тащат поваленные стволы.

- Сеньор Кинкас! - сердито воскликнула Соареш. - Ваш как-то связан с моим, не бегите так быстро.

Скоро печальный улов уже был разложен в ряд на лужайке. Доктор Флавио наклонился и обтёр лица трупов носовым платком с монограммой.

- Все утонули, - таково было его краткое заключение.

Лаудалина Соареш испустила горестный вопль.

Перед потрясённой толпой предстало жуткое зрелище. Овид Реймоа, замкнутый сам в себя как пустая бутылка Клейна. Эрмето и Жетулио - эмбрионы-переростки со слившимися гениталиями. Лицо четвёртой жертвы озадачило собравшихся, ожидавших увидеть Дарсиану. Лишь один мужчина удивлённо ахнул и бросился к ней.

- Сеньорита Йемана! Боже мой, нет!

- Вы знаете эту женщину, Арлиндо?

Кинкас молча кивнул, сдерживая рыдания. Наклонившись, он погладил испачканную слизью щёку своей благодетельницы.

Сентиментальную сцену прервал оглушительный грохот. Крыша над бывшей библиотекой обвалилась вместе с большей частью стен, подняв в воздух мощный белый фонтан. К счастью, брызги разлетелись недалеко. Рабочая команда, отвлёкшаяся было от своих обязанностей, кинулась завершать ров. К ней присоединялись всё новые добровольцы.

- Все наши старания потеряют смысл, - озабоченно проговорил доктор Зсфиро, - если кто-нибудь унесёт заразу на себе. Он стал раздеваться, вертя в руках распадающиеся лохмотья с бесстрастным интересом учёного.

Пытаясь взять себя в руки, Кинкас с трудом выдавил:

- Конечно, вы правы, главное - это безопасность города.

Благодаря деловитости и организационным способностям трёх уважаемых горожан, а также твёрдой руке сеньоры Соареш, порядок удалось навести сравнительно быстро. Всех участников трагедии отыскали и заставили пройти дезинфекцию. Холодная вода из садовых шлангов смыла с обнажённых тел все следы опасной слизи. Заражённую одежду бросили в лужу спермы, растекание которой остановила вовремя вырытая траншея. Пострадавшим, пока не прибыла специальная команда, посланная за одеждой, выдали лошадиные попоны и дорожные пледы.

Одетый в рубашку и брюки, позаимствованные в соседнем доме, Арнольдо Кинкас печально наблюдал, как рушится особняк Реймоа. За несколько часов фантастическая сперма сожрала всю органику в пределах окопанного круга, оставив лишь каменный фундамент. Подвал представлял собой глубокий бассейн, из вязкой поверхности которого торчала черепица, куски стекла и всевозможные металлические предметы. Зловещая жидкость, напоминавшая расплавленное серебро, беспокойно ворочалась, готовая отлиться в новые формы.

Раздался стук копыт и скрип кожаной сбруи - прибыла пожарная команда. Доктор Зефиро встретил их у ворот.

- Вы были на бумажной фабрике и кожевенном заводе? Заполнили цистерны?

- Да, сеньор, всё сделано, как вы передали.

- Тогда начинайте.

Пожарные развернули брезентовые шланги и принялись усердно качать насос. В студенистую массу ударили тугие струи, поднимая густые клубы пара. Воздух наполнился едким запахом химикатов.

К Кинкасу присоединился отец Тексейра.

- Я почти слышу вопли демонов, которых низвергают обратно в ад.

- Я вас понимаю.

- Что с вами, мой добрый друг? Мне кажется, у вас есть какая-то ещё причина для беспокойства.

- Эта погибшая женщина... Когда-то мы были близки.

Тексейра нахмурился.

- Я должен с вами поговорить, Арлиндо. Давайте, когда всё окончится, уедем вместе.

- Хорошо, святой отец.

Цистерна за цистерной химикаты, разрушающие клетки, перекачивались в живое озеро. Сперма умирала, превращаясь в зловонную гниль. Убедившись, что его рецепт работает, доктор окликнул пожарных:

- Окатите всю землю в пределах рва, и как следует.

Кинкас отвернулся и побрёл через толпу к воротам. Ему хотелось побыть одному. В шелестящей тени огромного дерева он заметил двух женщин, сидящих в обнимку под одеялом. Одна плакала, другая молча гладила её по голове. Кинкас направился к ним.

- Могу я вам чем-нибудь помочь?

Плачущая женщина повернула голову. В лунном свете сверкнули ярко-рыжие волосы.

- Ах, сеньор, мы не знаем, что и делать. Хозяева мертвы, вся прислуга потеряла работу. Куда же нам теперь?

Кинкас ласково похлопал её по плечу.

- Как ваше имя, сеньорита?

- Маура. Маура Колапьетро. А это Мэй-Мэй - она немая.

- Кем вы работали?

Маура улыбнулась.

- Я была горничной сеньориты Реймоа, а Мэй-Мэй - её портнихой.

Кинкас немного подумал.

- Если так, то я, наверное мог бы найти для вас работу в своём заведении. Гостиница «Ясный полдень». Приходите в понедельник.

Маура радостно взвизгнула и бросилась Кинкасу на шею. Мэй-Мэй последовала её примеру, молча, но с искренним чувством.

- Не знаю, как и благодарить вас, сеньор!

Окружённый благоухающей женской плотью, Кинкас ощутил одновременно блаженство и страх.

- Не стоит благодарности, я деловой человек и всегда рад случаю нанять хорошего работника.

Кинкас бросил взгляд через плечо на развалины и, заметив приближающуюся фигуру отца Тексейры, поспешил вежливо отлепить от себя благодарную парочку.

- Извините, я должен идти. С вами всё в порядке?

- Да, теперь в порядке, благодаря вам! Кого нам спросить в гостинице?

- Сеньора Кинкаса. Итак, до понедельника.

Оставив счастливых женщин сидеть под деревом, Кинкас подошёл к священнику.

- Давайте поедем в вашей двуколке, Арлиндо, - предложил тот, - а мою оставим нашему уважаемому доктору. Я ему уже сказал.

Отъехав от опустошённого поместья, превратившегося в отравленное болото, мужчины долго молчали. Потом Кинкас спросил:

- Который час, святой отец?

- Уже почти десять. У вас назначена встреча?

- Вообще-то да, но я не уверен, что найду в себе силы присутствовать.

Священник усмехнулся.

- Хотите, угадаю? Вы собирались посетить дом сеньоры Граки и попробовать новых девочек.

- Как вы узнали?

- Иво и меня пригласил.

- И... вы согласились?

- Конечно, - кивнул Тексейра. - Женщины с Трёх Озёр имеют непревзойдённую репутацию.

- Но ваши обеты...

- Ерунда! Обеты нужно исполнять сердцем. Бывает, что человек сохраняет телесную чистоту, а душа его черна как ночь. Бывает и наоборот. Рим очень далеко отсюда, друг мой, и белые люди совсем не приспособлены к горячим необузданным тропикам. Неужели после всего, чему мы только что стали свидетелями, вы решитесь утверждать, что здешняя распущенность хоть немного отвечает европейским нормам? Иной климат диктует соответствующую этику и тип поведения. Не так ли, Арлиндо?

- Наверное, вы правы, святой отец.

- Пожалуйста, Арлиндо - в свете того, куда мы оба направляемся - зовите меня просто Бальтазар.

- Хорошо, святой... Бальтазар.

- Надеюсь, вы согласитесь сопровождать меня в наш излюбленный притон, если я изберу это для вас в качестве епитимьи?

- Епитимьи? - усмехнулся Кинкас. - Чем же, интересно, я заслужил такой необычный вид искупления? Все мы, как говорится, не без греха, однако мне что-то неизвестны преступления, за которые грешников бросают в жаркие объятия шлюх.

- Вы поддались чарам ведьмы, друг мой, и ваше отношение к ней граничит с идолопоклонством.

Едва не выпустив из рук вожжи, Кинкас не нашёлся что ответить. Выдержав строгую паузу, отец Тексейра продолжал:

- Я всё знаю, Арлиндо. Сплетники из вашей гостиницы не упустили ни одной подробности, так что я без труда догадался, кто была та погибшая женщина. Не сомневаюсь, что разрушение дома Реймоа - дело её рук. Нам всем очень повезло, что она мертва.

Кинкас молчал.

- У вас просто не хватает силы духа согласиться со мной, - укоризненно проговорил священник, - что уже служит верным признаком дьявольского обольщения. Когда я говорю о гробах повапленных, сияющих снаружи, но наполненных тленом, то имею в виду именно это.

В голосе Кинкаса, полном праведного возмущения, прозвучала нотка неуверенности.

- Если бы вы знали её как я, Бальтазар... - начал он.

- Мне и не нужно её знать. Будь она хоть самой Матерью Божией, ваше чрезмерное поклонение и то представляло бы опасность. Я вижу недоверие в ваших глазах, так позвольте мне рассказать вам одну историю. Надеюсь, вы найдёте её весьма поучительной. ещё в семинарии я познакомился с неким Жоакимом Кабралом. Мы были добрыми друзьями, но сразу после выпуска наши пути разошлись. Милостью Господа я получил место в Сан-Паулу, а Жоакима послали в Пернамбуко наставлять на путь истинный фермеров на плантациях какао. В его сельском приходе не было ни просвещённой компании, ни шумных городских развлечений. Жоаким отличался умом и образованностью, не говоря уже о темпераменте, и вдруг оказался среди краснокожих дикарей и неотёсанных крестьян - и ни одной прекрасной дочки плантатора по соседству. А до индейских женщин он не мог и пальцем дотронуться, иначе его высушенная голова мигом оказалась бы на поясе у какого-нибудь вождя. Местные племена нисколько не походили на наших мирных аборигенов, которые за последние столетия испытали облагораживающее влияние нашей культуры. За весьма короткое время Жоаким перечитал весь свой скудный запас книг, пресытился общением с соседями и исчерпал сухие прелести онанизма. Он всей душой жаждал женской плоти, и настолько измучился, что даже стал заглядываться на молодого осла, самого чистого и откормленного в округе. И тогда у него возник невероятный план. Он решил, что сам продукт, которым изобиловал тот район, может послужить ему утешением. Скорее всего, источником его вдохновения послужили слухи о проделках рабочих на каучуковых плантациях. Жоаким добыл где-то мешок какао-бобов последнего урожая из тех, что не годились для экспорта, и наняв себе в помощь индейцев, сварил фунтов сто сладкого чёрного шоколада. Потом смастерил из листового олова фигуру женщины - с широкими бёдрами, грудью и всем, что положено, - и залил горячим шоколадом, не забыв вставить между ног длинный стержень. Несколько дней ему пришлось ждать, пока содержимое формы остынет. Чтобы ускорить дело, он погрузил своё творение в холодную проточную воду, подаваемую из реки по целой системе желобов. Наконец, когда торжественный день настал, он распустил рабочих и, дрожа от нетерпения, разбил оловянную оболочку. Женщина вышла на славу, совершенная во всех деталях, включая соблазнительное отверстие. И разумеется, поскольку авторство проекта принадлежало самому Жоакиму, она была его идеалом. Жоаким полагал, что сможет совершить задуманное прелюбодеяние лишь один раз, поскольку oт его жарких ласк шоколадная плоть растает и деформируется. Он решил, что будет собирать останки своей любовницы и отливать её заново, добавляя новый материал, чтобы восполнить неминуемые потери. Однако произошло непредвиденное. Что тут сыграло роль, неизвестно - то ли сверхъестественная похоть святого отца, то ли дьявольские козни индейцев, - так или иначе, шоколадная женщина ожила! Когда Жоаким разделся и заключил её в объятия, она ответила ему с невероятной страстью. Шоколадные веки раскрылись, показав шоколадные зрачки, а шоколадный язык показался между губами и проник ему в рот. Женщина легко раздвинула ноги, и её шоколадное лоно приняло напряжённый член священника, зажав его в тугие тиски. Жоаким совсем потерял голову и пустился вскачь, точно солдат, вернувшийся с фронта. Когда он кончил и вытащил член, белая начинка потекла из шоколадной щели, будто из надкушенной конфеты. Безмолвная любовница, сладкая и нежная, совсем не пострадала от неистовых ласк - видимо, её сверхъестественная плоть каким-то образом могла сама собой восстанавливаться. Жоаким был на седьмом небе от счастья. Так продолжалось несколько месяцев. Он хранил своё сокровище в прохладном помещении с проточной водой и каждый день развлекался сколько хотел. А потом наступила небывалая засуха. Солнце палило вовсю, дождей не выпадало ни капли, земля потрескалась. Наконец пересохла и река. Плантации были заброшены, и Жоакима вызвали в столицу к епископу за новым назначением. Шоколадную женщину он взять с собой не мог, но настолько к ней привык, что пошёл против воли начальства и остался. Однако воды с каждым днём становилось всё меньше, и наконец благодатный источник совсем иссяк. Шоколадная женщина начала таять. Жоаким плакал и рвал на себе волосы, но сделать ничего не мог. Всего за несколько часов его красавица превратилась в оплывшую тёмную кучу на полу. И что же сделал Жоаким? Как вы думаете, Арлиндо? Он стал её поедать, запихивая в себя шоколад целыми фунтами, словно дикарь на ритуальном пиршестве. Провёл рядом с ней больше суток, весь перемазавшись шоколадом - ел и ел, пока его живот не раздулся как бочка, а кишки не завязались в узлы. Сильно отравился, но всё же выжил, и долгие годы спустя рассказал мне эту историю, как я рассказываю её вам.

Кинкас долго молчал, погоняя лошадей по извилистой дороге, спускавшейся с холма. Потом спросил:

- А что с ним случилось потом?

- Для его же собственного блага отца Кабрала направили далеко от тех мест, в страну, где шоколад неизвестен. Теперь он наставляет диких патагонцев на Огненной Земле... Поворачивайте направо, друг мой. отпразднуем наши сегодняшние свершения в гостеприимном доме сеньоры Граки, где нет недостатка в обычной человеческой плоти!

Дом номер 23 дробь 1 по Лимонной улице представлял собой великолепный особняк, украшенный карнизами и лепниной. В окнах висели малиновые бархатные шторы, над парадной дверью позировали мраморные Амуры, бронзовая табличка гордо объявляла имя хозяйки.

Приткнув двуколку у тротуара - ближайшее свободное место нашлось лишь в квартале от дома, - Кинкас и священник поднялись по мраморным ступенькам. По булыжной мостовой глухо процокали копыта клячи, запряжённой в телегу. Словно отвечая азбукой Морзе, Тексейра выбил отрывистую дробь дверным молотком. Кинкас нервно переминался с ног и на ногу.

- Я не уверен, что мне стоит быть здесь сегодня, святой отец.

- Бросьте! Мы с Иво и остальными долго обсуждали вашу затянувшуюся меланхолию и выбрали наилучшее лекарство. Как духовный наставник, я назначаю вам эту необычную, но необременительную епитимью.

Дверь бесшумно распахнулась. На пороге стояла высокая грудастая женщина солидных лет. Обширное декольте её атласного платья было щедро присыпано пудрой, крашеные чёрные волосы уложены в высокую причёску, лицо густо накрашено. Полное цветущее тело излучало старомодную сексуальность.

- Отец Бальтазар! - воскликнула женщина с нервической экспансивностью. - Как чудесно, что вы пришли сегодня! А вы что-то совсем нас забыли, сеньор Кинкас. Заходите, мы вам очень рады!

Войдя в переднюю, Тексейра наклонился и поцеловал руку хозяйки.

- Габриела, вы как всегда обворожительны.

Его комплимент явно не произвёл впечатления. Беспокойство хозяйки борделя стало ещё заметнее.

- Спасибо, святой отец. Прошу вас, проходите в гостиную.

Мужчины последовали за ней сквозь дверной проём, завешенный гобеленом. Тяжёлая ткань, расшитая пасторальными сценами, упала за спиной, отгораживая райский уголок от остального мира.

В гостиной на огромном ковре стояло с полдюжины мягких диванов и большой рояль. По углам располагались лаокоонообразные эротические скульптуры, в небольшой бар пестрел этикетками популярных напитков. Однако вращающийся стул перед роялем пустовал, а бармен отсутствовал. В то же время все сидячие места, включая резные подлокотники, были заняты жрицами любви. Газовое пламя, шипевшее в янтарных шарах, придавало коже всех цветов оттенок карамели. Все как одна пышно наряженные и соблазнительные, женщины напоминали пёстрое скопление райских птиц у водоёма, или, если прибегнуть к более низкому образу, стаю стервятников, собравшихся вокруг лакомой добычи.

Мужчин встретил залп обольстительных улыбок и манящих взглядов. Отец Тексейра обвёл оценивающим взглядом невиданное изобилие, достойное султанского гарема, и с удивлением повернулся к хозяйке.

- Послушайте, Габриела, я вижу здесь всех ваших девушек, включая самых новеньких. А кто же тогда развлекает клиентов? Мы едва нашли место, чтобы поставить экипаж - у вас сегодня, должно быть, не менее пятидесяти гостей. Где наш гениальный Америго, который так виртуозно ласкает пальцами нежные клавиши? Что случилось с волшебником Магали, умеющим творить амброзию из самых простых ингредиентов?

Сеньора Грака горько всхлипнула в ответ. Девушки помрачнели, их лица выражали страх и злобу.

- Ах, сеньор, сегодня всё идёт вкривь и вкось. Я теперь наверняка разорюсь, и всё из-за этой проклятой шлюхи Реймоа!

- Дарсианы? - поднял брови Кинкас, изумлённо подкрутив ус. - Да ведь она погибла, когда обрушился дом! По крайней мере, так мы считаем.

Горе хозяйки борделя тут же сменилось раздражением.

- Обрушился? О чём это вы толкуете? Я вам сама скажу, что случилось - это же ясно, как моя левая титька! Девка просто перенервничала из-за своей вечеринки и сбежала. Явилась сюда несколько часов назад, важная как принцесса, заняла мою лучшую спальню, и с тех пор трахает всех, кто переступает порог дома, включая моих собственных служащих! В результате мы с моими девочками потеряли весь сегодняшний заработок.

- Невероятно! - воскликнул Кинкас. - Может быть, она повредилась в уме из-за катастрофы, а потом сумела выскользнуть...

- Какой катастрофы? О чём вы всё время говорите?

- Вы разве не слышали? Расскажите ей, святой отец.

Тексейра принялся излагать сверхъестественные подробности падения дома Реймоа. Сеньора Грака и её девочки слушали его, затаив дыхание. Когда он закончил, хозяйка ещё больше забеспокоилась.

- Не знаю, что и сказать. Впрочем, если этот мерзкий тиран Реймоа действительно мёртв, у меня хотя бы будет меньше неприятностей. Ладно, если хотите, можете подняться наверх и присоединиться к остальным кобелям. Может, вам удастся втолковать ей, что случилось. А если не удастся, то по крайней мере трахнетесь на славу, судя по тому, что я там видела.

Длинная винтовая лестница на второй этаж, казалось, никогда не кончится. Её мраморные ступеньки напоминали замёрзший водопад. Тексейра и Кинкас поднимались молча. Хозяин гостиницы нервно вытирал вспотевший лоб. Наверху священник снял свой белый воротничок и спрятал в карман. Они двинулись по коридору к открытой двери, где мелькали тени и слышался невнятный шум.

Офомную кровать с расшитым балдахином едва можно было разглядеть сквозь толпу голых мужчин. Прямые и сутулые, подтянутые и обвисшие, мускулистые и тощие, они теснились в спальне, наполняя воздух острым гормональным смрадом. Демонстрируя разнообразную технику, они усердно возбуждали свои набухшие члены в предвкушении законной добычи, которая ждала их на кровати. Сжимая мясистый отросток двумя руками или одной, за головку или за стержень, гладя мошонку или бёдра, распалившиеся самцы стремились удержать свои орудия на пике готовности, не потеряв при этом драгоценное семя. Никто из них не разговаривал, ограничиваясь хриплыми стонами и односложными восклицаниями.

Стоя в дверях, Кинкас и отец Тексейра некоторое время наблюдали за оргией. Потом священник начал расстёгивать рубашку. Кинкас взглянул на него с тревогой.

- Бальтазар, я надеюсь, мы не собираемся принимать участие в этой постыдной вакханалии?

- А когда ещё мне представится такая возможность, Арлиндо? Я бы скорее сравнил это с праздниками любви, принятыми у первых христиан.

- Не знаю, не знаю..

Бальтазар уже разделся донага и проталкивался сквозь толпу. Кинкас невольно двинулся за ним, хотя одежду снимать не стал. Собравшиеся встретили Тексейру ликованием.

- Святой отец!

- Дорогу служителю церкви!

- Пусть поучаствует в конфирмации!

Наконец круг прорвался, пропустив новых гостей к кровати.

Дарсиана Реймоа лежала поперёк кровати, раздвинув ноги. Она откинула голову назад, свесив длинные волосы на пол. Гибкое девичье тело было залито свежей спермой, словно один из трупов, недавно лежавших на лужайке. Над девушкой в разных позах расположились пятеро мужчин. Случайно или нет, но это оказалась та самая неразлучная пятёрка с веранды «Ясного полдня».

Между раскинутыми ногами девушки пыхтел Иво, широко раздвигая своим толстым членом раскрасневшиеся половые губы.

Старший Рикардо и самый младший, Иво, стояли на коленях по бокам, лаская её груди, в то время как Дарсиана, сжимая в руках их члены - один старчески вялый, другой прямой как дубинка, - старалась добыть из них семя. Из члена Белмиро уже висела ниточка прозрачной смазки, ложась тонкой паутиной на торчащий сосок.

Скелетообразный Эштевао и суетливый Януарио стояли в головах. Их члены ритмично скользили туда и обратно между губ девушки, словно два рыцарских копья, направленных в дракона.

Встав позади Иво, отец Тексейра с горящими глазами наблюдал за действиями участников сцены. Кинкас тоже смотрел, словно загипнотизированный, не в силах отвести взгляд.

Иво кончил первый, сотрясая узкий таз девушки могучими финальными толчками, усиленными его избыточным весом. Затем в глотке Дарсианы исчезли извержения двух других пенисов. Белмиро выстрелил так обильно и мощно, что забрызгал живот Рикардо, член которого в ответ пролил лишь несколько капель на ближайшую грудь.

Пятеро мужчин покинули свои места, уже начиная разогреваться для следующего раунда. Дарсиана легко поднялась и села на кровати, непобеждённая и ненасытившаяся.

- О, да это же наш служитель церкви! - пропела она, улыбаясь скользкими губами. - Вы как раз тот, кого я жду. Не хотите ли поиметь меня в зад?

Она ловко перевернулась, встав на четвереньки и выставив блестящие ягодицы.

Тексейра шагнул вперёд, держа в руке налившийся кровью член. Он подвёл его конец к анальному отверстию, сжал бёдра Дарсианы и натянул её на себя одним движением.

Дарсиана сладко застонала, потом оглянулась через плечо.

- Поцелуйте меня, святой отец! - Розовый кончик языка показался между губ.

Тексейра наклонился и приблизил губы к её лицу. Язык мелькнул в воздухе, исчезая у него во рту. Священник задохнулся, будто подавился, потом судорожно сглотнул.

По-видимому, только Кинкас успел заметить эту анатомическую несообразность. В испуге он сделал шаг назад, но тут же встал как вкопанный - Дарсиана подмигнула ему и снова высунула язык, оказавшийся, как ни странно, на своём месте.

Священник с остекленевшими глазами начал бешено работать членом.

- Целуйте меня! Эй, вы, дрочилы, все сюда! Целуйте, кому говорю!

Боясь прогневать предмет своих вожделений, порабощенные похотью мужчины кинулись к кровати. Выстроившись в очередь, они один за другим приникали губами к грязной бездонной пропасти, полной языков.

Когда число поцелуев перевалило за четыре десятка, Кинкас с изумлением перевёл взгляд на Тексейру. Со святым отцом творилось что-то неладное. ещё не кончив, он прекратил толчки и обвис на спине у Дарсианы. От тесно прижатых друг к другу тел вдруг пахнуло жаром. Тело Тексейры стало размягчаться, плавиться и на глазах уменьшаться. Внезапно, с нечеловеческой силой и ловкостью, женщина подпрыгнула, перевернулась в воздухе и упала на спину, прижав к кровати несчастного священника, вернее, то, что от него осталось. Скоро исчезло и это: руки и ноги мужчины слились с женскими, лицо расплющилось о затылок и пропало, потом растворилась вся голова. Тело женщины, наоборот, с каждой секундой росло, вбирая в себя чужую плоть. Когда всё было кончено, Дарсиана снова раздвинула ноги, демонстрируя роскошные формы амазонки.

- Следующий! - скомандовала она. - Кто будет следующим?

Дальнейшее пиршество представляло куда менее интересное зрелище. Толкаясь, падая, перелезая друг через друга, мужчины рвались вперёд, стремясь прижаться к телу своей богини. В чудовищном вихре плоти мелькали перепутанные части тела, ноги и руки торчали под немыслимыми углами из содрогающихся обезглавленных торсов, невозвратимо тонувших в прожорливой массе. Эта масса, в которой даже под грудой тел можно было различить прежние женские пропорции, с каждой секундой разбухала, приобретая невероятные размеры. Лицо Дарсианы, искажённое в экстазе, то появлялось, то исчезало, заслонённое очередной жертвой.

Полумёртвый от ужаса, с бледным перекошенным лицом Кинкас начал медленно отступать к двери.

Ножки кровати с треском подломились, не выдержав веса великанши. За несколько минут она выросла настолько, что едва помешалась в комнате. Последние оставшиеся мужчины бросались на неё, исчезая, словно в морской пучине, в водовороте всепожирающей полипотенциальности.

Кинкас оступился на пороге и чуть не упал. Когда он снова оглянулся, лежавшая навзничь исполинская женщина больше не была Дарсианой Реймоа. Огромное родимое пятно на её лице, похожее на волнующееся озеро портвейна, тяжко пульсировало в такт ударам могучего сердца, спрятанного под грудями размером с призовые головы сыра.

- Сеньорита Йемана... - с трудом выдохнул хозяин гостиницы.

Телеграфные столбы рук протянулись к нему, сбив на пол комод, на котором горели свечи.

- Арлиндо!!!

Оконные стёкла со звоном вылетели наружу. Последовавший за этим могучий вдох великанши вызвал прилив свежего воздуха с улицы. Огонь на полу вспыхнул ярче, подпалив шторы на окнах. Кинкас в ужасе вскрикнул.

- Ты хотел меня, и ты меня нашёл! Иди же ко мне!

Кинкас в панике бросился прочь, зажимая уши, из которых сочилась кровь.

Споткнувшись на последней ступеньке, он упал и разбил подбородок, и, поднимаясь на ноги, едва не был затоптан толпой визжащих женщин, которая вывалилась из гостиной, словно душистый кружевной водопад.

- Пожар! Пожар!

Опомнился он только на улице. Второй этаж борделя был весь объят пламенем. Кто-то взял Кинкаса за плечо. Обернувшись, он увидел перед собой Иксая, своего садовника. Рядом стояла Иина - официантка, а позади - ещё десяток индейцев.

Голос Иксая был спокоен, лицо бесстрастно.

- Идите домой, сеньор, ночь кончается. Мы сделаем всё, что нужно.


Бесчувственное солнце вбивало золотые гвозди в нефритовую крышу джунглей. Бессчётные литры испарённой растениями влаги окутывали землю удушливой пеленой. Бабочки мелькали среди цветущих побегов, прокладывая свои замысловатые пути в стороне от прямых маршрутов сверкающих стрекоз. Бронированные ящерицы наскакивали друг на друга, словно боевые скакуны средневековых рыцарей. Обезьяны прыгали по веткам, прислушиваясь к резким крикам попугаев. Ночные животные спали, и в их маленьком мозгу всплывали и исчезали одни и те же примитивные сны.

По обе стороны разъезженной грунтовой дорог и начинались непроходимые заросли. Их наступление сдерживали лишь регулярные расчистки, о чём свидетельствовали истекающие соком обрубленные ветки со следами мачете. Огромная повозка с высокими бортами, предназначенная для перевозки поваленных стволов, тяжело катилась по дороге, неохотно поддаваясь усилиям десятка измученных лошадей. Одинокий индеец-возница время от времени снимал соломенную шляпу, чтобы отогнать надоедливых мух. Остальные индейцы шли за повозкой, среди них были Иксай и Иина. Они ещё не сняли одежду белых, но тела большинства путников, как мужчин, так и женщин, украшали лишь свободные набедренные повязки, бусы да затейливая раскраска.

Громоздкое содержимое повозки, было обмотано старой парусиной и тщательно закреплено верёвками. На ткани местами виднелись тёмные влажные пятна, как будто её недавно поливали водой. Кое-где пятна отличались цветом и были темнее - видимо, какая-то жидкость просачивалась и изнутри.

Неутомимо шагая под цоканье каменных кастаньет, Иина дотронулась до края парусины.

- Как ты думаешь. Иксай, она не успеет высохнуть?

- Будем надеяться. Так или иначе, мы ничего не сможем сделать, пока не придём в деревню.

Иина долго рассматривала бугристую поверхность защитной ткани, словно пытаясь угадать состояние груза.

- Думаешь, богиня ещё жива? Её раны слишком тяжелы.

- Даже самый жаркий огонь не может убить такую как она. Меня волнует не её жизнь, а жизнь племени.

- Что ты имеешь в виду?

- Ксексео должен решить, что делать с безумной богиней. Я боюсь, что он выберет путь в другой мир, из которого нет обратной дороги.

Иина взяла ею за руку.

- Я не испугаюсь смерти, если вместе со мной её примут такие любовники, как Иксай и Туликава.

Иксай мрачно усмехнулся.

- Смерть - это слишком просто, маленькая цикада.

Подобно бестолковому пилигриму, который странствует годы напролёт и никак не достигнет цели, солнце чертило привычную дугу на лазурной глади неба. Индейцы всё шли и шли, почти не разговаривая и не останавливаясь. Ели они на ходу, запивая съестное, завёрнутое в широкие листья, водой из тыквенных фляг. Дорога теперь поднималась вверх, и лошади совсем выбивались из сил. На крутых подъёмах людям приходилось собираться всем вместе и помогать им. Как-то раз колесо наскочило на скалу, выступавшую из земли. Телегу сильно тряхнуло. Груз сдвинулся, и из прорехи в парусиновой обшивке что-то высунулось. Это был кончик пальца величиной с одноместное каноэ. Кожа на нём почернела и потрескалась. Нефритово-зелёный ноготь, широкий как блюдо для дичи, отошёл от мяса и едва держался. Индейцы попытались затолкать палец обратно, но сдвинуть руку, которой он принадлежал, было невозможно, не потревожив всё покрывало.

- Пускай торчит, - решил Иксай. - Скоро мы будем дома.

Примерно через час телега выехала на вершину холма. На другом склоне джунгли, рассечённые надвое извилистой дорогой, постепенно уступали место широкой прибрежной равнине, за которой простирался океан. Вдали на берегу виднелась деревня, напоминавшая своими очертаниями магический круг. Солёный привкус в воздухе и вид родных домов воодушевили путников. Теперь дорога пошла вниз, и им приходилось, следуя указаниям возницы, изо всех сил нажимать на грубые рычаги тормозов. Медленно и осторожно, бормоча молитвы и проклятия, они спускались по пологому склону в сторону моря. Влажность нарастала с каждым шагом, непроходимые заросли постепенно сменялись солёными болотами и заливными лугами, поросшими жёсткой прибрежной травой, где важно расхаживали длинноногие птицы. Дорога скорее напоминала узкую дамбу, на которой телегу надо было придерживать, чтобы она не слишком кренилась.

Деревня занимала единственное сухое место на берегу. Вокруг большой центральной хижины с плетёными стенами и высокой крышей концентрическими кругами располагались аккуратные жилища поменьше. От одного к другому вели узкие тропинки, усыпанные битыми раковинами. Широкая песчаная дорога длиной примерно в полмили соединяла противоположный край деревни с берегом океана.

Нина довольно принюхалась.

- Пахнет обезьяньим мясом. И тапиром.

- Пайве готовится к общему пиру. Сначала мы вдоволь наедимся, напьёмся мате, споём в последний раз все старые песни, и только потом Ксексео начнёт разговор о безумной богине. Конечно, иначе и быть не может. Кто же принимает важное решение, не уважив сначала старые обычаи?

Вокруг уже собирались люди. Здесь были мужчины, женщины с младенцами на руках, совсем юные девушки, толстощёкие ребятишки. Среди толпы возвышался красивый молодой мужчина, который, по-видимому, сидел на лошади. Её длинный хвост, отгонявший мух, то и дело мелькал за спинами.

- Туликава! - окликнула Иина всадника.

Юноша махнул рукой в ответ, но теснота не дала ему подъехать ближе.

Два человека стояли впереди, отдельно oт толпы. Они резко отличались друг от друга. Первый, лет пятидесяти, был одет в длинную ночную рубашку европейского фасона из полосатой хлопчатобумажной ткани. Над голыми ногами нависал круглый живот. Из отрезанных рукавов рубашки торчали необычайно мускулистые руки. Завершал наряд широкий шёлковый галстук. Лицо мужчины сияло от радости. Рядом с ним стоял настоящий шаман. Невероятно старый и в то же время не имеющий возраста, он был наг за исключением футляра для пениса, который удерживался костяной иглой, протыкавшей насквозь крайнюю плоть. На грудь падали широкие бусы из перьев и костей. Истощённое тело с торчащими рёбрами представляло настоящий лабиринт извилистых линий, лицо напоминало разноцветную маску. Голова была украшена чем-то вроде короны из раскрашенной глины, перемешанной с соломой, с талии свисал на ремешке туго набитый кожаный мешок. Старик опирался на длинный узловатый посох, увенчанный черепом ягуара, и напоминал диковинное растение, привязанное к колышку.

Иксай шагнул к толстяку в ночной рубашке и обнял его.

- Вождь Пайве, мы вернулись и привезли безумную богиню, как приказал шаман. - Он почтительно поклонился голому старику. Тот по-прежнему стоял с каменным лицом.

Вождь сердечно похлопал Иксая по спине. Его голос прозвучал гулко, как из бочки:

- Отлично! Твоё имя будут помнить долго.

Ксексео наклонил посох, дотронувшись выбеленным черепом до плеча Иксая. Бывший садовник дёрнулся, словно от удара током. Когда шаман заговорил, всем показалось, что солнце спряталось за тучи.

- Я почти надеялся, что вы потерпите неудачу. Этот момент означает конец нашей жизни, какой мы её знаем.

Вождь Пайве попытался отмахнуться от мрачного пророчества.

- Мы ещё посмотрим. Я знаю только одно: солнце садится, а улитки исходят паром в своих раковинах, умоляя, чтобы их съели! Пойдёмте в дом и насладимся изобилием земли и моря!

Ксексео поднял посох.

- Подожди! Богине нужна влага. Полейте водой покрывало, но только пресной водой. Ни одной капли морской воды не должно на неё попасть!

Пайве повторил приказ, но это была лишь формальность: ученики шамана уже бросились за водой.

Толпа повалила в главную хижину пировать. Скоро на улице остался лишь шаман. С торчащего из-под парусины пальца великанши медленно капала вода, слегка окрашенная розовым. Ксексео подставил руку, набрал немного жидкости и поднёс ко рту. Опустив туда кончик длинного языка, причмокнул губами, задумчиво кивнул и двинулся в хижину к своей пастве.

Ночь вступила в свои права, выставив во тьму усечённый лунный лик. Шумное пиршество шло полным ходом. Ароматный дым факелов и костров, казалось, распирал стены огромной хижины, пульсируйте от пронизывающей воздух энергии. На длинных пальмовых листьях было разложено жареное мясо, овощи, перемолотые в пюре и сваренные целиком, стояли чаши с мучными десертами и мате. На коленях пирующие держали полные до краёв тарелки из морских раковин и кокосов. Вождь Пайве, Ксексео и Иксай сидели в центре на циновках из зелёных ветвей. Вождь ел за пятерых, что вполне соответствовало его репутации, в то время как шаман лишь жевал какой-то корень, на вид твёрдый, как железо. Иксай проявлял разумную воздержанность, заботясь лишь о том, чтобы восстановить силы после долгого пути. Неподалёку от открытой двери сидела Иина, обняв за талию Туликаву и набросив на ноги одеяло, чтобы защититься от прохладного морского ветра. Счастливую чету окружали играющие дети. Когда желудки наполнились, песни были спеты, а шутки и смех начали стихать, Пайве с трудом поднялся на ноги и жестом призвал всех к молчанию.

- Сейчас будет говорить шаман. Он расскажет о богине.

Опираясь на посох, Ксексео встал и обвёл собравшихся холодным взглядом, выдерживая долгую паузу. Потом заговорил.

- К нам явилась безумная богиня, и это одновременно благословение и проклятие. Приход богини означает, что наше племя избрано для перехода на другой уровень бытия, однако такой переход требует оставить позади все привычные радости и печали прошлой жизни. - Он замолчал, собираясь с мыслями.

- Шаман, а не можем ли мы отказаться от этого тяжкого благословения? - спросил Иксай. - Повернуться к богине спиной и продолжать жить прежней жизнью?

- Нет. Я скажу, почему. Богиню нельзя убить. Скоро она оправится от своих ран и проснётся. И тогда, поскольку она безумна, рождена за морем и не знает истинного пути, начнёт сеять ещё больший хаос в Баии и за её пределами. Сила богини лишена мудрости. Если мы хотим остаться верными заветам наших предков, то должны обуздать и воспитать эту силу. Нам придётся слиться с ней на её собственном уровне бытия. Иного пути нет.

Вождь Пайве нахмурился. Казалось, он делает это первый раз в жизни.

- Когда?

- Зачем откладывать неизбежное? Мы должны принять свою судьбу с радостью. Ещё одна неделя, ещё месяц, ещё год - всего лишь отдельные поленья в общем костре нашей памяти и знаний. Надо сделать решительный шаг. Завтра.

Общий вопль собравшихся напоминал одновременно крик рожающей женщины и боевой клич воина. Послышался детский плач.

- Уверен ли ты, что боги одобряют наш выбор? - спросил Пайве. - Имеем ли мы право решать свою судьбу?

Ксексео спокойно кивнул.

- Боги сами нам скажут. Я зарою Огненную Жабу.

Ученики шамана быстро убрали циновки, обнажив земляной пол. Острым концом посоха Ксексео вырыл в утоптанной земле неглубокую ямку. Потом снял с пояса мешок, развязал его и вытряхнул содержимое. В яму сочно шлёпнулась живая жаба. Она сидела спокойно, не делая никаких попыток выбраться.

Ученик поднёс шаману раковину с горящими углями.

- Прими наш дар, посланница неба!

Жаба разинула рот, и Ксексео аккуратно высыпал ей в глотку раскалённые угольки. Даже не вздрогнув, священное животное спокойно проглотило огненную жертву.

- Я зарываю тебя в землю, Огненная Жаба! - пропел шаман. - Я наступаю на тебя! Задай мой вопрос богам, Огненная Жаба, и принеси ответ. Пусть морские волны отпустят меня, пусть сухая земля даст мне покой!

Загрубевшей подошвой он засыпал яму и утоптал её. Потом повернулся к соплеменникам.

- Мы получим ответ завтра. Боги одобрят мой выбор. Проведите эту ночь как последнюю в жизни смертных.

Индейцы начали разбредаться по хижинам. Вдали слышался рокот прибоя. Луна, словно рябой шут, проливала свой язвительный свет на печальную землю. Иксай шёл один, мрачно опустив голову. Внезапно он остановился, почувствовав на плече женскую руку.

- Иина? Я думал, ты останешься с Туликавой.

Прекрасное лицо бывшей официантки смотрело на него снизу вверх, облитое серебристым сиянием.

- Он ждёт меня в своей конюшне. Мы встретимся после полуночи. А сейчас я хочу побыть с тобой.

- Я тоже, просто не решался попросить.

- Глупый! Почему я должна просить первая?

Иксай с улыбкой ущипнул её за ляжку. Рука об руку они пошли по тропинке. В темноте слышались стоны какой-то влюблённой парочки. Помолчав, Иксай заговорил:

- Неужели я погубил свой народ? Сперва я принял её за обычную ведьму, но потом...

- Перестань! Всё так, как должно быть. Только мы можем приручить такую, как она. Разве наша участь не прекрасна?

- Наверное. Но будем ли мы в состоянии ею гордиться?

- Кто знает. Будем жить, пока можем.

Скромная хижина, в которую они вошли, была освещена лишь горящим фитильком, плававшим в чашке с пальмовым маслом. Золотистый свет выхватывал из темноты татуированные груди женщины и мощную мускулатуру мужчины, словно на холсте старого мастера.

Иина опустилась на колени перед Исаем. Приподняв твердеющий член, она положила его себе на грудь. У основания пениса через морщинистую кожу мошонки проходил короткий деревянный стержень толщиной в палец, выступавший по обеим сторонам. Индианка провела влажным языком снизу вверх по мошонке, взяла член целиком в рот и сделала несколько глотательных движений. Потом Иксай нежно опрокинул женшину на спину, опустился на колени и, приподняв её бёдра, ввёл член во влагалище. Концы деревянного стержня с лёгким стуком коснулись каменных колец, продетых сквозь половые губы. Иксай ждал. Иина отвела кольца в стороны и привычно надела их на концы стержня. Иксай начал толчки. Размах его движений был ограничен, однако сами ритмичные растяжения кожи мошонки и половых губ резко усиливали ощущения любовников. Скоро индианка начала издавать протяжные крики, Иксай хрипло застонал, и они одновременно достигли оргазма. Упав на Йину, Иксай перевернулся вместе с ней на бок и вскоре задремал. Дождавшись, пока он совсем заснёт, женщина отцепила кольца и выскользнула из хижины.

Ритмичные вздохи любовников и страстные восклицания слышались со всех сторон. Иина быстро шла по тропинке между хижинами. В порыве чувств она, как бы отвечая соплеменникам, прикоснулась одной рукой к своему влагалищу, а другой приподняла грудь. Впереди показалось освещённое окно, в котором виднелось наклонённое лицо Туликавы и его мелькающая рука, державшая иголку с ниткой. Иина шагнула в дверь. Туликава обернулся, и сосредоточенное выражение на его лице тут же сменилось радостным. Он положил шитьё на узкий столик и поднялся на ноги. Четыре его копыта прочно упёрлись в земляной пол просторной конюшни. Хвост возбуждённо хлестнул по бокам, сбив с полки на пол глиняную кружку. Улыбнувшись Иине, Туликава рассеянно почесал живот в том месте, где человеческая кожа постепенно переходила в грубую лошадиную шкуру.

- Я уже думал, ты не придёшь! Смотри, что у меня есть, он уже совсем готов! Я начал его, когда ты уехала в последний раз. - Он развернул большой платок, расшитый цветами. - Это тебе.

Иина приняла подарок со слезами на глазах.

- Как красиво! Спасибо тебе. Я буду в нём до самого конца. - Она накинула платок на плечи и шагнула вперёд, чтобы обнять кентавра за талию.

- Ну нет! - шутливо запротестовал Туликава. - За такую работу этого маловато.

Иина лукаво улыбнулась.

- Хорошо. Я тебя поцелую. Сейчас, только поднимусь повыше.

Она отошла в угол и вспрыгнула на табурет. Цокая копытами, Туликава приблизился к ней, и они начали страстно целоваться. Остроконечные груди индианки с напряжёнными сосками прижались к волосатой груди кентавра. Он опустил руку и стал нежно гладить её влажную шель. Застонав, она потёрлась о него всем телом. Потом отстранилась.

- Ах, Тули, как жалко, что мы можем целоваться только сначала.

Туликава попробовал принять опечаленный вид, но мало преуспел в этом.

- Да, у меня другое тело, но у него есть и достоинства...

Иина спрыгнула на пол и потрепала кентавра по холке.

- А ну-ка, посмотрим на твоё достоинство! - Она наклонилась и заглянула ему под брюхо.

Огромный синеватый член пульсировал, налившись кровью. С его приплюснутой головки уже свисали нити тягучей смазки. Опустившись на корточки, Иина нежно потёрлась о член сначала одной щекой, потом другой, оставляя на лице скользкие следы. Потом, обхватив массивный инструмент двумя руками у основания, стала ласкать головку, которая не помещалась в рот, губами и языком, глотая выступающий сок. Туликава начал поддавать задом, член его судорожно сокращался. Выскользнув из-под лошадиного брюха, индианка подошла к столу, расстелила на нём новый платок и легла на спину. Туликава радостно встал на дыбы и скакнул вперёд, поставив передние копыта на стол. Приподняв бёдра, женщина взяла в руки член и приставила головку к половым губам. Потом, взявшись за кольца, развела половые губы в стороны как можно дальше. Туликава шагнул вперёд. Иина вскрикнула от боли. Могучий стержень разломил её щель как переспевший плод, лазуритовые кольца вдавились в бёдра. Она изо всех сил ухватилась за край стола сзади, одновременно раскинув бёдра как можно шире и зацепившись ногами слева и справа. Член входил во влагалище всё глубже.

Введя его наполовину, кентавр остановился и начал медленные толчки. Исступлённые крики женщины взорвали ночную тишину. Стол качался и трещал как корабль, попавший в шторм. Когда Туликава кончил, его обильное семя сразу переполнило влагалище. Он вытащил член, и пенящийся поток хлынул свободно, заливая стол. Кентавр отступил, с тяжёлым стуком опустив копыта на пол. Иина лежала с закрытыми глазами, её тело обмякло. Он приблизился и, наклонившись, поцеловал её в лоб. Чёрные ресницы затрепетали, раскрываясь. Она погладила ею по щеке.

- Мы запачкали твою вышивку? Ничего, я всё равно надену этот платок. Я хочу ощущать твой запах, когда буду встречать судьбу.

- Но крайней мере, мы пойдём вместе, - вздохнул кентавр. - Как же иначе, ведь мы с тобой дружим с детства. Если вы с Иксаем будете завтра рядом со мной, я приму свою участь с радостью.

- Я тоже, Тули. Я тоже.


В тот особый день природа преподнесла самые обычные утренние подарки. Ласковый бриз возвестил триумфальный выход солнца. Нарядные облака ушли со сцены, уступая дорогу. В зарослях послышались крики лесных обитателей, следом заголосили и домашние животные, которые сообщали о своих нуждах куда вежливее, привыкнув к регулярному питанию. Однако сегодня вместо обычного корма они получили свободу. Их выпустили из сараев и загонов, хлестнули хворостиной и предоставили самим себе. Странно было и другое: из очагов не поднимался дым, не слышалось звуков стирки, никто не собирался на охоту. Люди выходили из дверей молча, с печальными, а то и заплаканными глазами, и потихоньку брели к центральной хижине.

Ксексео ждал их на пороге. Он стоял, выпятив грудь, лицо светилось гордостью и самодовольством. Кошачий череп на посохе вторил его улыбке.

Над хижиной высилось дерево, проросшее сквозь крышу - Огненная Жаба сделала своё дело. Густая листва на трёх его ветвях, красной, белой и чёрной, шуршала на ветру, нашёптывая волю богов.

Уверенный голос шамана накрыл толпу как зонтик:

- Нам подан знак! Белая ветвь - это любовь. Красная ветвь - отчаяние. Чёрная - смерть. Белая большая, красная поменьше, чёрная - меньше всех. Мы встретим нашу общую судьбу сегодня!

- Я не опоздал? Пропустите! - воскликнул кто-то в толпе.

К шаману протиснулся юноша-метис в городской одежде.

- Кто ты? - строго спросил Ксексео. - Почему мешаешь нам в этот священный час?

- Ксексео, это же я, Каозиньо!

- Каозиньо?

- Бывшая Каозинья, дочь Зетвары и Лазаро Сабино, белого человека.

В толпе послышались смешки. Шаман поднял руку, и всё смолкло.

- Ты похож на дочь Зетвары, но ты не женщина! Как это может быть?

Каозиньо кивнул на телегу с грузом, накрытым парусиной.

- Это сделала безумная богиня. Я стал мужчиной, а отец - женщиной. Потом мы переехали в город, и отец, то есть, мать поменяла профессию и пошла работать в дом сеньоры Граки. Мы с сеньором Велосо ездили закупать товар и вернулись только вчера вечером. Мать рассказала мне, что случилось, и я сразу же вскочил на коня и помчался сюда. Я хочу помочь вам укротить богиню.

Ксексео глубоко задумался, потом важно произнёс:

- Ты не можешь нам помочь. В твоих жилах течёт кровь белого человека - она не нужна богу, которого мы хотим сотворить.

Каозиньо опустил голову. Вождь Пайве вышел вперёд и положил руку ему на плечо.

- Ты не разделишь нашу судьбу, сынок, но сделаешь дело не менее благородное. Будь свидетелем сегодняшнего дня и расскажи миру о нашей жертве.

Лицо Каозиньо просветлело, он выпрямил спину.

- Мы должны доставить богиню к морю. - сказал Ксексео. - Расчистите путь.

Толпа бросилась выполнять приказ, растаскивая на части и унося в стороны лёгкие хижины, которые загораживали путь телеге. Иксай подошёл к шаману.

- Мы не уедем далеко. Колёса застрянут в песке.

- Что ты предлагаешь?

- Снять колёса и тащить телегу волоком.

- Хорошо.

Через час всё было готово. Через деревню, словно след пронёсшегося урагана, проходил широкий путь к морю. Телега превратилась в импровизированные сани, в оглобли запрягли свежих лошадей. Кнут щёлкнул, лошади рванулись вперёд, и богиня двинулась в путь, последний в её нынешнем земном воплощении. Самые сильные из мужчин налегали плечами на стойки телеги, помогая упряжке, остальные торжественно шагали сзади. Музыканты с флейтами и барабанами наигрывали мелодию, окрашенную в цвета волшебного дерева - белый, красный и чёрный. Процессия медленно продвигалась к берегу океана. Ксексео приказал установить сани у самого края волн открытым концом вперёд. Лошади не хотели заходить в воду, и лишь Туликава смог уговорить их. Наконец сани остановились.

Толпа молча ждала приказов шамана. Каозиньо стоял поодаль, там, где начинались травянистые дюны.

- Откройте её!

Узлы легко поддались умелым пальцам. Десятки рук вцепились в парусину и разом дёрнули.

Обугленное лицо, сожжённые груди, обгоревший живот, покрытые струпьями бёдра - женщине давно следовало быть мёртвой. Тем не менее, она дышала, чуть слышно, но ровно.

- Нож!

Ученик подал шаману острое мачете.

- Последними подойдут те, кто избран, чтобы столкнуть её в воду. Тогда они успеют потом присоединиться к нам. Пусть встанут отдельно, чтобы я их видел.

Несколько человек, в том числе Иксай, отошли в сторону.

- Хорошо. Остальные по очереди подходите ко мне.

Ксексео подошёл к великанше, похлопал её по боку, словно мясник, выбирающий лучший кусок от туши, потом начал резать. Первой в очереди причащавшихся была древняя старуха с отвисшими сосками. Она нерешительно взяла мясо в рот, пожевала и проглотила. Увидев, что с ней ничего не случилось, люди стали подходить увереннее. Очередь постепенно двигалась. Иина в вышитом платке сидела верхом на Туликаве. Кентавр взял два куска и поделился со своей всадницей. С улыбкой глядя друг другу в глаза, они положили в рот мясо богини. К полудню свои порции получили все, включая рабочих Иксая. Остался один Ксексео. Отбросив посох и нож, он с неожиданной лёгкостью вскарабкался на тушу, прошёл по хрустящей обугленной коже к подбородку и бесстрашно запустил обе руки в полуоткрытый рот. Поднатужившись, вытащил на свет кончик языка и вцепился в нею острыми зубами. Набил полный рот и с натугой проглотил жёсткий ком.

- Толкайте!

Рабочие бросились вперёд и налегли на сани...

Когда первые солёные брызги попали на сожжённую кожу, по всему гигантскому телу, с головы до пяток, прошла крупная дрожь. Не удержавшись, шаман с плеском полетел в воду.

- Глубже! - крикнул он, кашляя и отплёвываясь.

Мужчины повиновались. Они заходили всё дальше, толкая перед собой плот, пока не потеряли дно, потом развернулись и поплыли к берегу.

Тело богини начато вздуваться и опадать, будто терзаемое изнутри штормом. Дальнейшее рассмотреть не удалось. Высокая волна перевернула плот, и монументальная женская фигура исчезла в глубине, оставив за собой мощный водоворот.

Люди на берегу вдруг засуетились, заметались - им явно становилось не но себе.

- Все сюда, ко мне! Я семя! - скомандовал Ксексео.

Привыкнув подчиняться и ощущая новые непонятные желания, жители деревни начали собираться вокруг шамана, вскоре заслонив его полностью. Они облепили его как клейкие зёрна варёного риса, стараясь прижаться теснее. Те, кто были снаружи, стремились проникнуть глубже, словно сперма, атакующая яйцеклетку.

Каозиньо смотрел с холма, поражённый небывалым зрелищем.

Суматоха на берегу приобретала сверхчеловеческие масштабы. Плоть теряла границы, люди сливались друг с другом, притягиваясь к единому центру. Хаотическое мельтешение форм постепенно приобретало симметрию. Скоро всё было кончено. Толпа людей превратилась в огромный полупрозрачный ком с сальными прожилками, похожий на медузу, выброшенную на берег. Внутри протобога можно было различить медленно плавающие тени - последние следы человеческих тел.

Некоторое время ком плоти лежал неподвижно. Потом начал меняться: вытянулись лапы, выдвинулись челюсти с острыми клыками, уши поднялись торчком, ощетинились усы, развернулся хвост, удлинился пенис в кожаном чехле, глаза зажглись зелёным светом, бледная кожа стала покрываться густым чёрным мехом...

Гигантский ягуар-самец, вобравший в себя сотни человеческих тел, сел и замер у воды, направив взгляд туда, где исчезла женщина. Он напоминал домашнего кота, затаившегося возле мышиной норы. Его хищное возбуждение выдавал лишь кончик огромного хвоста, который нервно ходил из стороны в сторону, разбрасывая песок.

Каозиньо тоже неотрывно смотрел вдаль, встав на цыпочки и дрожа от нетерпения.

Поверхность моря начала кипеть. Ягуар вскочил на ноги, хлеща хвостом по бокам. Из волн выстрелило длинное щупальце, потом другое, третье... На свет показались блестящие бахромчатые складки нежного золотисто-пурпурного оттенка. Чувствительные отростки разной формы то появлялись, то пропадали, заставляя морскую воду бурлить и пениться. Попав в родную среду, рукотворный Протей, разделявший личность Керри Хэкетт, резвился, наслаждаясь здоровьем и свободой.

Распластавшись в мощном прыжке, ягуар с громовым всплеском обрушился в воду. Он шёл вброд, полоща в волнах брюхо, потом поплыл... Когда, наконец, добыча оказалась в пределах досягаемости, огромный кот, рванувшись вперёд, впился клыками в морскую тварь. Немедленно среагировав, она растеклась по его морде как тесто и окутала голову. Лишённый возможности видеть, но нисколько этим не смущаясь, ягуар развернулся и поплыл назад. Выбравшись на мелководье, он вцепился в песок всеми четырьмя лапами и с силой тряхнул головой. Болтая щупальцами, Протей взмыл в воздух и обрушился в густые заросли за первой полосой дюн недалеко от того места, где стоял Каозиньо. Юноша испуганно втянул голову в плечи, но остался на месте.

Несколько минут из чащи слышался треск и какие-то непонятные звуки. Потом ветки с хрустом раздвинулись... Острые уши, горящие глаза, оскаленные клыки - над искалеченными деревьями поднялась ещё одна огромная кошачья голова. Из зарослей вышел второй чёрный ягуар. Два величественных зверя сверлили друг друга глазами, издавая утробный рык, подобный отдалённым раскатам грома. Потом ягуар поменьше, который когда-то был Керри Хэкетт, повернулся и пустился бежать. Это была самка. Её выступающие половые органы покраснели и припухли, как в период течки. Ягуар-самец бросился за ней, оставляя в болотистой почве следы величиной с тележное колесо. Рычание, брызги слюны, резкий мускусный запах... Оба гигантских зверя промчались совсем рядом с Каозиньо. Юноша распластался по земле, чувствуя, как она трясётся. Когда он решился встать, в дальних зарослях мелькали лишь кончики хвостов да слышался треск сломанных деревьев.

Каозиньо посмотрел на волны, потом на пустой берег и покинутую деревню, будто старался понадёжнее закрепить в памяти невероятные события этого дня. Потом медленно пошёл прочь. Впереди лежал долгий путь домой.


Путь, проложенный ягуарами через джунгли, был шире, чем дорога в город. Поваленные стволы, груды веток, раздавленные животные. Самка ягуара неслась вперёд, проламываясь сквозь чащу, перепрыгивая через овраги и ручьи, но шум погони становился всё громче и громче. Воздух обжигал лёгкие, сердце стучало, как молот по наковальне, глаза помутнели. Вырвавшись из объятий леса, она оказалась на краю широкой саванны. Впереди лежали многие мили травяных пустошей, где не было никакой возможности укрыться.

Пробежав ещё несколько шагов, она повернулась и стала ждать самца. Увлечённый погоней, он выпрыгнул на открытое место и, увидев свою добычу, остановился как вкопанный. Два гигантских зверя поднялись на задние лапы и бросились друг на друга. Ягуариха с диким воплем полоснула самца когтями, оставив на его морде кровавые полосы, но тут же получила достойный ответ. Могучая лапа сбила её с ног, она покатилась по земле. Самец рванулся вперёд - она перевернулась на спину, готовая распороть ему брюхо задними лапами, - но он проворно отпрыгнул в сторону и, извернувшись, схватил её за горло, не прокусывая кожу, но и не давая вырваться. Самка замерла, судорожно вцепившись когтями ему в плечо. Наступила долгая пауза. Они не двигаются и не могут встретиться глазами, но всё же каким-то образом - может быть, посредством когтей или клыков - обмениваются желаниями, испытывают готовность партнёра, проверяют его достоинства и слабости. И вот, наконец, подан сигнал к окончанию этого безмолвного разговора.

Ягуариха убрала когти.

Не разжимая челюсти совсем, самец ослабляет захват, давая самке возможность перевернуться на живот. Затем занимает позицию сверху. Она выгнула спину, подставляя зад - он чуть- чуть отступил, выбирая положение. Пенис выдвигается из чехла и находит половое отверстие.

Как только хрящеватое утолщение у основания остроконечного стержня, обвитого венами, запирает разгорячённую скользкую щель, самец разжимает клыки. Самка испускает протяжный рёв, в котором смешаны поражение и триумф, наслаждение и отчаяние, любовь и смерть.

Нервое бурное совокупление оканчивается быстро. Выдрав когтями груды дёрна и подняв своими воплями тучи птиц с окрестных деревьев, ягуары на время затихают. Однако за первой дозой укрощающей спермы следует второй урок, а потом и третий. Насытившись, ягуары расслабленно падают в мягкую густую траву. Сплетая гибкие чёрные тела, блестящие на солнце, они нежно вылизывают друг друга.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги