Рота, подъем!

Дембельский аккорд

– Домой-то хочешь? – вопрос ротного застал меня, сидящего перед телевизором в расположении, врасплох.

– Кто ж не хочет? Хочу. А когда?

– Когда дембельский аккорд закончишь. С завтрашнего дня направляешься в танковый батальон. Там будете есть, спать, и строить то, что прикажут.

– Есть! – обрадовался я. Любой дембельский аккорд означал, что ты на финишной прямой армейского марафона…

– Если хочешь, можешь оттуда приехать на первую отправку. Из нашей роты никого не будет, но…

– Я лучше поработаю на свой дембель.

– Это правильно. А сейчас собери роту в ленинской комнате. Будем прощаться с будущими гражданскими лицами.

Через четверть часа все солдаты, сержанты и офицеры роты сидели, стояли, прохаживались в комнате с агитплакатами, портретами и стендом с количественно-национальным составом батальона. Ротный говорил последние прощальные слова, благодарил за службу, сожалел, что в роте не оказалось ни одного достойного для того, чтобы оказаться в первой партии и предложил сравнить способности уходящих в запас с теми, кому оставалось еще время служить. Солдаты отжимались, вспоминали обязанности дневального и часового, но ротному этого показалось мало, и он потребовал принести два АКМа.

Автоматы положили на выдвинутые столы поверх разложенных плащ-палаток, и старший лейтенант вызвал желающих. Никто не шевелился.

– Джураев, иди сюда. Ты же ас в сборке-разборке АКМа.

– Ага, – азербайджанец был горд тем, что его вызвали и заранее похвалили.

– А кто из дембелей рискнет опозориться?

– Разрешите мне, товарищ старший лейтенант? – я поднялся из-за стола.

– Давай, давай. Тебе, как гвардейцу, сам Бог велел.

Я встал за соседний от Джураева стол и поправил автомат, ставший уже родным за последние два года.

– Готовы? – ротный держал в руках часы с секундной стрелкой. – Арш!

Я выбил магазин, передернул затвор, холостой выстрел, удар ребром ладони по шомполу, он выскочил из крепежа и со вторым движением лег плавно на стол. Голова не думала о том, что надо делать, руки выполняли сборку-разборку автомата по схеме, выученной еще в старших классах школы, когда я получил первое место по городу в этом виде соревнований.

– Гвардии старший сержант Ханин разборку-сборку автомата

Калашникова закончил, – положил я оружие на стол и повернул голову в сторону Джураева. Солдат еще возился крышкой ствольной коробки, которая никак не хотела войти в паз.

– У меня крышка не входит, зурна, – ругался азербайджанец.

– Ты не торопись. Закончи. Потом махнемся, поглядим, в чем проблема.

Джураев собрал автомат и положил его на стол.

– Меняемся местами? Только я думаю, что все должно быть по-честному, все-таки у меня опыт больше. Будет правильно, если мне завяжут глаза.

Ротного такое предложение страшно развеселило.

– Во! Вот это правильно. Вот это верно. И автоматами поменяйтесь.

Дайте, чем завязать. Ты хорошо вяжи, хорошо. Проверь, что он ничего не видит. Точно, ничего не видишь? Что я делаю? Ага, не видит.

Готовы? Внимание. Старт!!!

На сборке автомата я действительно почувствовал, что крышка не хочет вставать на свое место. Я чуть прижал ее рукой и мягко, без удара, вставил на место. Холостой спуск, шомпол, магазин и автомат лег на стол.

– Закончил, – снял я повязку с глаз.

Джураев вставлял шомпол в автомат. Магазин еще лежал на столе.

– Ты не переживай, Вагид, мы может еще раз автоматы поменять.

– Ну, ты крут, замок. Я даже не думал, что так можно.

– Тридцать две секунды, – победно сказал ротный. – Тридцать две с завязанными глазами.

– Старею.

– Чего?

– До призыва моя норма составляла двадцать пять секунд, а личный рекорд – семнадцать секунд.

– Сборка или разборка?

– Разборка и сборка одновременно.

– Надо тебя тут оставить, пока ты свой опыт молодым не передашь,

– засмеялся ротный.

– Ну, уж нет, товарищ старший лейтенант. Так я никогда не уволюсь. Уж лучше я через лопату.

– Ну, как знаешь. Дембеля завтра выходят на свои аккорды.

Поздравления поздравлениями, а документы еще надо заработать, если не кровью, то потом. Все свободны.

На выходе из ленинской комнаты ко мне подошел Абдусаматов.

– Зёма, ты мне можешь помочь?

– Тебе, Хаким, уже ничем не поможешь.

– Я в институт после армии хочу поступать. Напиши мне характеристику. Ротный обещал подписать.

– Я вам чего – составляльщик характеристик?

– Ты же Кучкарову написал. Я "чепок" ставлю.

– Ага. Как же. Кучкаров тоже "ставил". Я его "чепок" только на дембеле у себя дома увижу или у вас в Ташкенте.

– Мамой клянусь, напиши. Я ставлю. Я хоть раз обманул? Слово даю.

– Черт с тобой.

К вечеру, когда Абдусаматов получил от меня характеристику, напечатанную на машинке так, что его могли принять в ВУЗ без экзаменов, как национального героя, ко мне пришел договариваться еще один узбек – Сандыбеков. Уговоры были те же, и обещания такие же.

Понимая, что азиаты, скорее всего, надуют, но все еще надеясь на три посещения солдатской чайной до увольнения в запас, я составил и третьему потенциальному студенту характеристику, как на образцового солдата.

Утром я вместе с неизменными Абдусаматовым и Кучкаровым направился к будущему месту, которое должно было привести нас домой.

Найдя офицера, ответственного за работы, мы получили задание построить новые каптерки для танкового батальона – небольшие комнаты в виде длинного барака, разделенные между собой перегородками. Нам было выделено уже размеченное место и, взяв лопаты, мы принялись за ратный труд, выкапывая траншею для ленточного фундамента. Нам была предоставлена возможность питаться прямо тут, не отходя от места работы, в открытой летней столовой танкового полка и спать в отведенной полевой казарме. От последнего я отказался, предпочитая каждый день возвращаться в роту. Это было не сложно, так как командир части жил в офицерском городке танкового полка, и я, видя, что машина кэпа проследовала мимо места, где мы трудились, выходил на дорогу и ловил УАЗик, возвращающийся в часть. Утром тем же способом я добирался вместе с водилой до места работы и, сбросив гимнастерку и ремень, принимался вместе с солдатами за доблестный труд, который должен был стать венцом моей армейской славы. Так как лопата – основное оружие военнослужащего советской армии, то продвигались мы довольно быстро. Ко дню первой отправки мы уже закончили копать траншею и вернулись в часть помыться в бане. Как десять человек в парадной форме, опустившись на одно колено, целуют знамя, мы пропустили, так как приехали только после обеда. Нам рассказали, что старший сержант Аврумян за две недели до дембеля получил звание старшины, а неделей позже его приняли в кандидаты в члены КПСС.

– Ты бы Гере мозги не трахал, и тебе бы дали старшину, – резонно заметил Прохоров.

– Во-первых, мне старшинская полоска и так не светила, во-вторых, старшину на сборы призывают чаще, чем сержанта, в-третьих, Гера из меня ефрейтора хотел сделать, а ты про старшину. Да и не в лычках счастье.

– А в чем?

– В скором дембеле.

– Ротный сказал, что я с завтрашнего дня с вами на аккорде.

– Жаль, тебя раньше с нами не было. При современном темпе работ даже с максимальным использованием армейского технического прогресса под названием "дембеля", мы только к декабрю закончим.

Утром следующего дня мы начали узнавать, где нам взять бетон, чтобы вылить "ленточку", как назывался ленточный фундамент.

Выяснилось, что в стоящем неподалеку огромном амбаре есть цемент, а с другой стороны площадки – песок, и, если натаскать в ведрах воды, то в старой ванной, лежавшей около траншеи, можно замешать бетон теми же лопатами. Цемент оказался не в мешках, а высыпанный из грузовика за деревянную оградку. Набирая штыковыми лопатами в носилки цемент, с которых он постоянно ссыпался, и ветер носил эту серую пыль по всей территории амбара, забиваясь в нос и глаза, мы с

Прохоровым относили его к ванной, а пока отдыхали, Кучкаров с

Абдусаматовым несли песок. Какие пропорции надо делать, мы не знали, спрашивать было не у кого и, решив, что три к одному будет самое то, начали замешивать. Как говорит армейская пословица: "Лучше больше, чем меньше". Бетон месился с трудом, еле передвигаемый лопатами. Я предложил добавлять чуть больше воды, и дело пошло лучше, но

"ленточка" лилась с трудом. Дня через три нам стало уже плевать на то, когда нас уволят в запас, и мы подолгу "зависали" в разговорах с друзьями около открытой столовой. Разговаривая, я услышал, как сзади приблизился УАЗик. Солдаты мгновенно ретировались, и я остался практически один на один с вылезающим из машины офицером. Широкие красные лампасы на галифе, первыми появившиеся из машины, недвусмысленно давали понять, что передо мной генерал. За галифе появился большой круглый живот. Подождав несколько секунд, как будто бы собираясь с силами, из машины полностью вылез обладатель большого пуза. Величала этот чудо-мяч в армейской униформе такая же круглая голова с погонами на уровне ушей. Я, с любопытством наблюдавший за этими телодвижениями, наконец окончательно убедился, что передо мной генерал-лейтенант. На груди у генерала отражала солнце золотая звезда Героя.

"Круто, – подумал я. – Герой Советского Союза всегда заслуживает уважение. Наверное, летчик".

– Кто у вас тут старший, сынки? – спросил генерал.

– Старший команды аккордных работ гвардии старший сержант Ханин,

– отрапортовал я, сделав три шага навстречу офицеру, и уперся взглядом в Звезду. Посреди золотой звезды резко выделялись перекрещенные серп и молот. "Герой СоцТруда?" – поразился я. – "Это как же ты в армии-то трудился, что тебе Труда дали?"

В это время водитель УАЗика, облаченный в совершенно новое, непачканное хэбе и такую же чистенькую пилоточку, вытащил из багажника два холщевых мешка.

– Товарищ старший сержант, – заговорщицки сказал мне генерал-лейтенант. – Мне пару мешочков песочка нужно. Где можно набрать? Поможете?

Уважение к генералу у меня пропало окончательно. Я знал, что в пяти километрах дальше по трассе есть генеральские дачи и дачи прапорщиков. Двух-, а то и трехэтажные дачи и тех, и других смотрелись совсем неплохо, но наведываться в часть, чтобы набрать мешок песка – это был уже перебор. Я неопределенно махнул рукой на вываленные из грузовиков то тут, то там кучи желтого песка.

– Вот песок. Берите.

– Слышь, зема, – остановил меня водила. – А кто мне наберет?

– Ты сколько служишь, воин?

– Год.

– Вот сам и наберешь. Вон лопаты стоят. Только тихо и по-быстрому, а то тут все дембеля, могут заставить много чего

"набрать", и никто тебе не поможет.

Я повернулся и пошел к нашей площадке. Обернувшись, я увидел генерала, державшего в руках мешок, куда водила очень неопытно, сильно просыпая в стороны, сыпал мелкий песок, так необходимый на стройках социализма.

– Жарко, – Абдусаматов лежал на деревянной доске с закрытыми глазами.

– Может, искупнемся?

– Рехнулся, замок? Поймают – не дембель, а губа светить будет.

– Волков бояться – в лес не ходить. А после смерти не помрет.

Айда на озеро.

Желающих нарушить запрет о купании оказалось больше, чем предостаточно. Мы бежали наперегонки к озеру, которое находилось всего в километре от места работ. Добежав и сбросив всю одежду, мы, как были, нагишом окунулись в прохладную стоячую озерную воду.

Искупавшись, мы развалились греться на солнышке.

– Мужики, смотри, кто идет.

Все дембеля сразу приняли стойку номер один – готовность к бегу по пересеченной местности в голом виде с вещами под мышкой, но ситуация оказалась куда веселее. По тропинке, между зелеными полями прямо к озеру спускались три нимфы в цветастых, развивающихся на легком ветру платьях. Прохоров вскочил, в чем мать родила.

– Девчонки, девчонки, идите к нам купаться. Девчонки.

Девушки остановились, оценили обстановку и, не увидев радости оказаться в воде с десятком голодных до женского тела солдат, бросились обратно к дороге.

– Дуры,- повалился на траву Прохоров. – Кто их трогать будет?

Теплое солнце сморило практически всех, и мы предались дреме.

Поднял нас звук приближающейся машины.

– Атас, мужики, кэп!! – и все, кто был, натягивая на ходу одежду, понеслись к проволоке, за которой были стройки времен перестройки.

УАЗик летел за нами по ухабам, как в голливудском боевике.

– Не успеем вокруг, давай через "колючку", – я подбежал к забору и прыгнул руками вперед между натянутых полос колючей проволоки.

Раны на левом плече от пореза о проволоку я не заметил. Низкорослые узбеки пролезли в соседнюю дырку, и Прохоров последовал их примеру.

– У тебя кровь, – указал он мне на три красных полосы на плече.

– До дембеля заживет.

– Если кэп не засечет.

Через полчаса командир части, собрав всех "дембелей", пропесочивал из-за того, что он видел солдат, которые сбежали от озера. Угрозы были известные, и никто не придавал им значение, но битый час на солнцепеке подполковник нас продержал.

Вечером в канцелярию, где я читал учебник, вошел ротный.

– Товарищ старший лейтенант.

– Ханин, – прикрыв дверь, подошел ко мне вплотную ротный. – Через три-четыре дня уходит вторая партия. Происходят небольшие накладки, комбат переводится в другую часть, на Аврумяна уголовное дело открыли.

– Уголовное?

– Он, ара, решил быстрее домой добраться и поперся на самолет.

Доплатил денег, взял билет, а на проверке у него патрон оказался.

– Какой еще патрон?

– Из какого вы, дебилы, себе брелки делаете. Стачиваете до белизны, дырку сверлите и делаете.

– Так все же делают.

– Но делать-то надо из патрона с пробитым капсюлем.

– Капсюль никто не пробивает. Пулю выкачивают, порох высыпают и потом обратно зажимают. Так выглядит прикольнее, а если с пробитым капсюлем, то вроде подобрал. Хотя мне лень этим заниматься.

– Вот и ему было лень. Он, как был патрон с порохом, так и присобачил на ключи. Ему хищение боеприпасов шьют. До пяти лет.

– Ого. Попал парень.

– Вот тебе и "ого". Я могу подпихнуть твои документы с тем, что тебе надо к экзаменам готовиться и в институте восстанавливаться, и ты уйдешь послезавтра. Хочешь?

Это предложение было настолько неожиданным, что я не знал, что ответить. Честность, привитая мне еще в детстве, встала впереди желания покинуть часть.

– Зачем, товарищ старший лейтенант? Неудобно как-то. Тараман уходит во второй партии, он, вроде как старшина роты. Я по списку в третьей? Так я потерплю еще пару дней. Днем раньше, днем позже – уже не страшно.

– Как хочешь, – пожал плечами командир роты.

Еще два дня мы месили бетон, стараясь поднять его уровень в фундаменте, но дело продвигалось крайне медленно. Наше состояние морального напряжения достигло апогея и, замешивая очередную порцию в ванной, Прохоров уперся на лопату и, смотря на меня, начал ржать, как лошадь. Не найдя на себе каких-то смешных моментов и проверив, что ширинка на штанах застегнута, я спросил:

– Ты чего ржешь, как сивый мерин?

– Ханин, ты же еврей?

Я стоял в одних штанах, заправленных в сапоги. Намотанная на голове майка скорее напоминала душманскую чалму, чем уставной головной убор. Тело загорело до темно-коричневого цвета. В руках у меня была грязная штыковая лопата с грубой ручкой.

– Неужели похож? – оглядел я себя еще раз.

– Это же анекдот. Еврей с лопатой. Помнишь? Еврей приходит устраиваться на работу, говорит, что готов выполнять любые работы.

Ему дают лопату и предлагают копать, а он спрашивает, где у лопаты кнопочка, на которую нажмешь, и она сама копает. "Где ты видел на лопате кнопочку?" – "А где Вы видели еврея с лопатой?" Вот живой анекдот – еврей с лопатой.

– У тебя другие предложения?

– Не знаю. Сам думай, ты же сержант. А так мы до конца лета не закончим.

Я сполоснул руки под шлангом с текущей водой, снял грязную от бетонной пыли майку с головы, надел гимнастерку, поправил значки и вышел на дорогу. Через четверть часа я остановил армейскую бетономешалку.

– Куда везешь?

– На танковые…

– Поворачивай.

– Куда? Мне надо…

– Поворачивай. Приказ генерала Иваненко. Срочно надо закончить спецобъект. Я отвечаю.

На третьей машине меня поймал полковник со значками строителя в петлицах.

– Сержант, это ты бетон воруешь?

– Никак нет, товарищ полковник. Я выполняю поставленную задачу.

– Но не за счет моего бетона.

– Он не Ваш, а армейский.

– Ты что, вообще, строишь?

– Каптерки танкового батальона.

Полковник стал быстро перебирать бумаги.

– Тебя вообще нет в калькуляции. Вы делаете своими силами?

– Товарищ полковник, своими я буду еще год делать, а у меня бетон стынет.

– Ты какую пропорцию делаешь?

– Три к одному.

– Три песка к одному цемента?

– Так точно.

– Это же под танковые боксы. Теперь твой бетон танком не сдвинешь. Это какой перерасход получается… Сколько тебе еще бетона надо?

– Три машины.

– Не дам. Бери одну.

– Одну до обеда и одну после.

– Блин, нет тебя в разнарядке.

– Взять две после обеда?

– Бери две сейчас и, чтобы я тебя больше не видел. Ноль вручную выльете.

– Есть, товарищ полковник, – гаркнул я, и повернул грузовик к площадке.

– Две, включая эту. Понял?

Солдаты уже во всю равняли бетон, слитый из машины, раскидывая его во все стороны лопатами, заполняя полости, бросая в серую жижу камни и арматуру.

– А нам за это не попадет? – швыряя большой камень, спросил

Прохоров.

– У нас уже есть официальное разрешение. Еще одна машина наша.

Потом еще три-четыре ванны очень жидкого бетона и мы на "нуле".

К вечеру мы закончили фундамент для каптерок и вернулись в часть выяснить, какие наши дальнейшие планы. Тараман был в роте.

– Ты не ушел еще домой?

– Ротный подал документы после обеда, а кэпа не было. Только утром отдадут. Вся ночь еще впереди. Оторвусь по полной.

Грек ушел в город. Поглядев ему в след, я даже немного пожалел, что не согласился на предложение ротного, но мысль тут же сменилась другой, что еще пара дней ничего не изменит. Ночью я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Лицо командира роты было белым, как простыня.

– Вставай, и в ленинскую комнату. Ты мне нужен. И Прохорова подними.

Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало четвертого утра.

"Ротный дурака валять не будет, не Гера", – подумал я и натянул штаны. В ленинской комнате, стоял Тараман с застегнутыми на руках наручниками. Рядом стояли два автоматчика. За столом сидел военный прокурор. Я несколько раз встречал этого тихого, спокойного человека, хорошо знающего законы. Однажды, когда я должен был отнести Малькову в общежитие документы, я остановился у телевизора в холле на этаже, чтобы посмотреть новости. Там я, задев тему в новостях, и разговорился с сидящим в кресле молодым мужчиной, и через две минуты мы с ним вспоминали уголовный кодекс. Молодой человек представился военным прокурором и похвалил меня за знание законов. Я ответил ему тем же, признавшись, что мне очень понравилось разговаривать со специалистом своего дела. И вот теперь этот человек сидел и быстро что-то писал, не смотря в мою сторону.

Чуть поодаль тихо переговаривались командир роты и замполит батальона. Замполит развел руки в стороны, показывая, что нам и так все должно было быть понятно.

– В какой одежде Вы были? – задал вопрос прокурор.

– В футболке и тренировочных штанах, – тихо ответил грек.

– Пойдемте, покажете, какие.

– Товарищ прокурор, Вы пишите акт изъятия? – спросил я.

– Акт, акт. Вот товарищ ваш решил напоследок повеселиться.

– Вы должны сначала записать нас, как свидетелей.

– Молодец, грамотный. Ротный уже дал ваши данные, все записано.

Пойдем все в каптерку.

Через полчаса Стефанова отправили на гауптвахту в сопровождении автоматчиков, ротный ушел из казармы, а замполит рассказал, что старшина, о половых успехах которого знала уже вся округа, решил оприходовать еще одну, решившую остаться невинной до свадьбы, девушку. Ротный был перепуган не на шутку.

– Представляешь, – рассказывал он, – она у него в рот брала, а так видишь ли не давала. Так ему мало показалось, и он решил в последний день успеть. Или месячные у нее, или он ей нос разбил, но когда ее подруга пришла, та была вся в крови. А этот идиот уже в часть прибежал, в койку лег. Подруга уговорила ту, вторую, мол, пойдем, командирам его скажем, он испугается, и хоть денег на этом заработаем, а на КПП стали названивать в роту. А КПП, сам знаешь, прозрачное. Тут прокурор возвращался, на велике. В гражданке был. Он их расспрашивать стал, что мол, да как. Они ему: "А Вы кто?". Он сказал, что сам офицер, и к себе в кабинет. Там расколол их по полной форме и взял заявление от пострадавшей. Вот такие пироги.

Теперь из-за этого Казановы не только звездочки – головы полетят. И что со Стефановым будет, совсем не известно.

– Статья сто семнадцать УК РСФСР. Изнасилование. Часть первая. От трех до семи.

– Ты откуда знаешь?

– Из Уголовного кодекса. Пойду-ка я спать, товарищ старший лейтенант.

– Иди. Мне все равно дежурить.

Я лег и никак не мог уснуть. Я не мог понять, зачем человеку, который через сутки мог быть дома, и ни одна девушка ему не отказала бы, решил добиться своего с какой-то местной проституткой. Зачем нужно добиваться своего именно таким, жестоким способом, который может перевернуть всю твою жизнь? Как после такого он будет чувствовать себя человеком? И неужели он не понимает, что в тюрьме насильников совсем не жалуют, а даже наоборот? Не поверю я, что до такого армия доводит. Это уже человек сам решает, как себя вести.

Оставаться человеком или стать вдруг жуткой, страшной сволочью.

Продрав с трудом глаза около семи часов утра, я толкнул в соседнюю койку ногой.

– Абдусаматов, подъем.

– Иди нафиг, сержант.

– Подъем, солдат.

– Я не солдат. Я матрос.

– Какой ты матрос, мотострелок?

– Солдаты служат два года. А у меня третий год пошел. Я матрос.

– Вставай, матрос. Коечку застилаем. Кучкаров, подъем.

Абдусматов сел на кровати, свесил ноги и посмотрел на свои тапочки.

– Почему я, дембель советской армии, должен сам за себя застилать койку?

– Хаким, что ты от меня хочешь? Вон, дедов припаши. Во взводе из восьми человек – пять дембелей, три деда. Ты кого припахать хочешь?

Геру? Он сейчас придет… а ему до дембеля еще пилить и пилить.

– Точно. Он же дух советской армии. Давай его заставим?

– Заставь, родной, кого хочешь, заставь хоть Папу Римского.

Только к завтраку, чтобы койка была как у дембеля.

Весь день в роте только и было разговоров, что про Стефанова.

Каждый предполагал, чем это может закончиться и сколько ему дадут.

Разговоры о бывшем старшине внезапно закончились с прибытием в часть солдат-афганцев. Солдаты и сержанты, облаченные в парадную форму, украшенную не только значками, но и боевыми наградами, сидели на бордюре плаца и, молча, курили. Подходить к ним было несколько стыдно. Независимо от того, как и где проходила наша служба, несмотря на регулярные стрельбы и учения, несмотря на марш-броски и караулы, никто из нас не прошел и тысячной доли того, что легло на плечи этих ребят. Мы стояли поодаль, обсуждая начавшийся несколько дней тому назад вывод советских войск из Афганистана и причины, по которым часть солдат привезли к нам в Солнечногорск. Я смотрел на них, и мне казалось, что они там служили за меня, закрывая там меня своими спинами и получая раны. Немного постояв, я отошел от сослуживцев и подошел к сидящим.

– Мужики, если что нужно… помощь там или подсказать что, где – только скажите. И сами поможем, и воинов организуем.

Чернявый парнишка с медалями "За отвагу" и "70 лет Вооружённых

Сил СССР" посмотрел на меня снизу вверх и ответил за всех:

– Спасибо, зёма, ничего не надо. Мы ненадолго.

К ужину всех солдат, исполнявших интернациональный долг, отправили из части. Как мы дружно предположили – уволили в запас.

Перед отбоем в казарму вернулся командир роты. Понимая, что я следующий после Стефанова на увольнение в запас, а место освободилось, и совсем не обязательно ожидать еще два дня, я пошел вслед за командиром в канцелярию роты.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

– Чего тебе? – ротный явно был не в духе, и причина тому имелась самая существенная.

– Мы аккорд закончили. Если место освободилось, то, может быть, я получу документы вместо Стефанова?

– Не будет никаких документов. Никому не будет.

– Как не будет? А отправка?

– Отправка была вчера и сегодня утром.

– Еще два дня ждать?

– Не знаю я, сколько ждать. Я тебе, дураку, говорил, вали? А ты?

Сам виноват. Иди отсюда.

Уходить я не собирался и попробовал с другой стороны.

– Есть проблемы с аккордом?

– Есть проблемы с Рейганом.

– С Рейганом?

– Да, с его приездом. Час тому назад пришел приказ из генштаба временно приостановить увольнение в запас тех, кто может оказаться в

Москве на время нахождения там президента США Рональда Рейгана.

Чтобы военной формы в столице практически не было.

– Так Рейган же в Москву только через шесть дней прилетает.

– А вдруг ты останешься в Москве на него посмотреть? В общем, не задавай глупых вопросов. До второго июня никто из части не увольняется.

– Товарищ старший лейтенант, мне не надо в Москву. Я электричкой до Клина доеду, а там уже на поезде в Ленинград. Вы меня, если хотите, сами на эту электричку посадите.

– Ладно, я спрошу в штабе, вдруг разрешат.

Утром я получил приказ от командира роты сдать объект "как положено" и вернулся на "стройку века". Через полчаса к площадке подкатил УАЗик командира части.

– Так. Что у вас тут? Где каптерки? Ханин, я не наблюдаю каптерок. Бетон вижу. Неровно лежит…

– "Ноль", товарищ подполковник. Проверено специалистами. С учетом того, что каптерки вообще не находятся в калькуляции, мы справились с поставленной задачей вовремя и на пять баллов.

Полковник-строитель, который руководит тут всеми работами, аккорд принял.

– Вот когда тут каптерки стоять будут, тогда и домой пойдете.

– Каптерки, товарищ полковник, будут вновь призванные достраивать на свой дембель. Материалов нет, объем работ на три месяца человек на десять.

– Вот и будешь три месяца класть. Я имею право в случае необходимости задержать увольнение личного состава на срок до трех месяцев.

– В таком случае, мне дешевле выйдет три месяца загорать, чем работать.

– Твой выбор, – подполковник развернулся и полез в УАЗик.

– Нечестно, товарищ подполковник.

– Это ты мне про честь говорить будешь? Вперед, работать.

И командирский УАЗик укатил.

– Зря ты отношения с кэпом портишь перед дембелем, – сказал

Прохоров, когда машина отъехала далеко.

– Уже нет "перед", уже дембель. Нам все равно тут всем почти две недели куковать.

– А партии отправки?

– Нет больше партий. Есть ожидание дня отъезда товарища Рейгана после дружественной встречи с Михал Сергеичем. Этот приезд кэпа, чтобы нам скучно не было. Считай как знак внимания. Пойдем на озеро искупаемся. Все равно больше делать нечего.

– А если поймают?

– Все равно всех до конца июня уволят. Или… вали все на меня.

Скажи, что старшОй приказал.

Каждый день мы возвращались в полк ночевать. Приезжали или перед самым ужином, или перед отбоем. Дни тянулись ужасно долго. Такое было ощущение, что день специально затягивается. Даже поспать днем не получалось. Не шел сон. Не шел, как и мысли. Мы занимались тем, что гадали, когда же нас отпустят. За это время из каптерки старшины исчезла часть вещей, и я решил, что стоит найти брюки хотя бы моей длины, пусть и на три размера больше. Выбрав парадные брюки поприличнее, я нашел в офицерском городке пошивочную и, договорившись с портным за три рубля, попросил ушить. К вечеру на примерке я поразился умению профессионала сделать из армейского обмундирования что-то очень приличное и спрятал одежду у почтальона в комнатке. На третий день пустого ожидания ко мне подошел Кучкаров.

– Я тебе "чепок" обещал? Пошли. Я слово держу.

– Пошли.

Мы вышли из казармы и направились к солдатской чайной. По дороге к нам присоединились Абдусаматов и Сандыбеков. Узбеки говорили между собой быстро на своем языке, да я и не вслушивался, чтобы угадывать, о чем речь.

– Выбирай, что хочешь, – сказал Кучкаров, когда мы вошли в "чепок".

– А сам, что будешь?

– Мы не хотим, – ответил Абдусаматов.

– А ты бери все, что хочешь, – подтвердил Сандыбеков. – Мы же обещали "чепок".

– А вы тут при чем? Мы с Кучкаровым шли.

– Сержант, тебе мы обещали "чепок"? Обещали. Вот и выбирай. Мы свое слово держим.

Я расхохотался так, что обернулись все стоящие и сидящие в чайной. Полная продавщица постаралась выглянуть повыше из-за стойки, чтобы разглядеть, что же происходит. Я хохотал, вытирая текущие слезы. Азиаты выполнили то, что обещали. Но привели не каждый сам, по-отдельности, а все вместе, одновременно, чтобы дешевле получилось.

– Чтобы три узбека да так сделали еврея. Хаджа Насреддин отдыхает. Молодцы ребята. Молодцы.

Узбеки даже не улыбнулись.

– Ты набирать будешь?

Это было действительно здорово. Спорить я больше не стали и ел под пристальными взглядами азиатов, которые после долгих уговоров согласились ко мне присоединиться. Я смотрел в их лица, узкоглазые глаза и вспоминала, как не то на следующий вечер после не произошедшего мордобоя, не то днем позже я стоял с уже ставшими мне родными Кучкаровым и Абдусаматовам в наряде по роте. Вдруг узбеки куда-то пропали. Нашел я их в ленинской комнате вместе с поваром-земляком из Ташкента, в руках у которого дымилась большая кастрюля с пловом.

– Отдыхаем?

– Никого же нет, сержант. А тут земляк плов приготовил.

Узбекский, самый настоящий. Ему приправы прислали, рис. Ну, а мясо мы на кухне… Ты угощайся. Это вкусно.

Узбеки стали набирать плов руками, быстро скомкивая шарики из горячего яства. Я попытался тоже собирать такие шарики, но отсутствие навыка сказывалось. Тогда я вышел быстро из помещения и вернулся через несколько секунд с ложкой в руках. Дело сразу пошло куда быстрее. Узбеки переглянулись и последовали моему примеру. Плов очень быстро кончился, но оставил приятные воспоминания на долгое время.

Я смотрел на азиатов и знал, что несмотря на всю свою хитрость, они всегда будут рады накормить, напоить и уложить на мягких коврах, открыто демонстрируя восточное гостеприимство и уважение.