Рота стрелка Шарпа

Историческая справка

Утром 12 апреля Филиппон с остатками гарнизона капитулировал в форте Сан-Кристобаль, знаменуя взятие неприступного Бадахоса — славнейшую из побед британского оружия.

К сожалению, это оружие оказалось запятнано кровью мирных жителей города — союзников англичан, и на следующий день, около полудня, по приказу Веллингтона на площади у собора сколотили несколько виселиц. Нет свидетельств, что они использовались, но, по-видимому, угроза их применения смирила буйный нрав победителей и восстановила порядок на улицах.

В романе уже изложены мои предположения относительно причин столь жестокой расправы с Бадахосом. Тем не менее позволю себе ещё раз коснуться этой печальной темы. Война — штука жестокая. Победители не церемонятся с побеждёнными, и город, взятый приступом, редко избегает разорения. Ворвавшиеся же в Бадахос британцы, во-первых, небезосновательно подозревали горожан в профранцузских настроениях; во-вторых, были обозлены кровопролитностью штурма. Поведение передовых частей предрешило дальнейший ход событий. Попадая в обстановку вседозволенности, даже те солдаты, что не принимали участия в схватке, тотчас превращались в убийц и насильников. Некоторые историки придерживаются мнения, будто Веллингтон намеренно дал солдатам так долго безобразничать в городе, желая преподать урок другим крепостям. Даже если это правда, акция устрашения плодов не принесла: спустя год, штурмуя Сан-Себастьян, британцы столкнулись со столь же яростным сопротивлением, и город после покорения постигла печальная участь Бадахоса.

Не стоит, однако, думать, что Бадахос выявил только худшие стороны английской натуры. На залитых кровью улицах нашлось место и великодушию, и самоотверженности. Вспомнить хотя бы лейтенанта Смита. Этот достойный офицер 95-го стрелкового полка, подобно вымышленному сержанту Харперу, спас от потерявших человеческий облик соотечественников четырнадцатилетнюю Хуану-Марию де лос Долорес де Леон. Бедняжка, к счастью, не пострадала (за исключением вырванных с мочками серёжек). Молодые люди поженились. Впоследствии случай получил огласку, царствующий монарх пожаловал герою рыцарское звание, а в честь Хуаны-Марии назвали город в Южной Африке: Ледисмит.

Описывая события военной компании, я старался слишком не отклоняться от исторической правды. Пушки, хитро упрятанные в толще стен Сьюдад-Родриго, существовали на самом деле, и героические ноттингемширцы действительно добрались до них по доскам. Набег на дамбу предпринимался 2 апреля и, конечно же, не силами целого полка, а маленьким отрядом под началом сапёра Стенвея, послужившего прототипом незадачливого Фитчетта. Заряд пороха оказался недостаточен, и плотина устояла.

Утром 7 апреля под брешами нашли по разным оценкам от двух до трёх тысяч ещё не остывших тел. Жуткое зрелище проняло, говорят, даже невозмутимого обычно Веллингтона. В научных кругах принято обвинять командующего в преждевременности приступа. Эти упрёки, на мой взгляд, несправедливы, учитывая нехватку квалифицированных инженеров в войсках, а также то, что Бадахос покорили всё же не сапёрные хитрости, а воля к победе пехотинцев, таких, как подполковник 5-го фузилёрного батальона Ридж, чей подвиг позаимствован мною для капитана Ноулза. Риджа сразила французская пуля в конце битвы, и память героя поэт почтил следующими строками:

Каюсь, в романе я несправедливо обошёлся с Пятой дивизией, хотя именно взятие бастиона Сан-Винсенте и обеспечило падение крепости в целом. Веллингтон не отдавал приказа о последней атаке брешей, пока не уверился, что Пятая дивизия уже в городе. Кстати о брешах: никакого «Форлорн Хоуп», ни специального, ни импровизированного, для третьей бреши не создавалось. Кое-кто из очевидцев потом утверждал, будто на её насыпи обнаружили трупы нескольких смельчаков, но, по-видимому, эта брешь так и осталась нетронутой, и я с чистой совестью отдал её на растерзание Шарпу. Дотошного читателя, возможно, покоробило то, что Шарп штурмует Сьюдад-Родриго с Третьей дивизией, а Бадахос — в рядах Четвёртой, но такова судьба литературного персонажа — всегда быть в гуще сражения. Впрочем, мой грех не так уж велик. Отдельные полки Лёгкой и Третьей дивизий участвовали в обеих атаках.

И последняя из сознательно допущенных мною вольностей: пасха в настоящем, а не выдуманном мною 1812 году праздновалась неделей раньше. При написании книги я пользовался дневниками и письмами ветеранов той компании, откуда почерпнул немало любопытных деталей (бесконечные дожди, например).

Стены замка, которые в романе штурмовал Ноулз, высятся и по сей день, только у подножия утёса теперь проходит асфальтовая дорога. Гласис давно срыт, ров превращён в городской сад. Холм Сан-Мигель плотно застроен, дома тесно обступили бастионы Санта-Мария и Тринидад (около Санта-Марии, в частности, воздвигнута помпезная и безвкусная арена для боя быков). Куртина между ними снесена, там, где зияла центральная брешь, проложено шоссе. Впрочем, на бастионы можно взобраться, выглянуть в амбразуру и подивиться мужеству людей, дерзнувших бросить вызов такой громадине. Форт Сан-Кристобаль на противоположном берегу Гвадианы время пощадило. Целы и стены Сьюдад-Родриго. Бреши заделаны, но колокольня собора и ныне хранит отметины от английских ядер. В отличном состоянии приграничные укрепления Элваша, там есть на что посмотреть.

На бастионе Тринидад красуется мемориальная доска. Она установлена в память о резне, унесшей жизни многих горожан. Только случилось это не в апреле 1812, а в августе 1936. Город заняли франкисты, и трагедия повторилась. Мне описывали Бадахос, как угрюмый некрополь, населённый мрачными тенями прошлого. Собственные мои впечатления не столь удручающи. Хотя, конечно, назвать город жемчужиной Испании трудно, это вполне искупается радушием населения, готового в любой момент помочь бестолковому иноземцу в его разысканиях.

Завершить роман я хочу выдержкой из послания человека, привыкшего всегда оставлять последнее слово за собой. Докладывая военному министру о пятитысячных потерях, Веллингтон писал: «…Я не устаю повторять, что от природы английскому солдату присущи доблесть, стойкость, отвага. Бадахос в полной мере подтвердил мою правоту, но я надеюсь от всей души, что более никогда мне не придётся подвергать английского солдата подобному испытанию.»