Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 6

Лекции были отменно тоскливы:

Высечен был всенародно крапивой

Чехов за то, что идей не имел,

Пушкин, который о туфельках пел,

Горький за то, что он не был марксистом,

Все было сделано крепко и чисто,

И у писателей обнажены

Только те части, что в порке нужны.

Было добавлено в этом же духе,

Как целовался с женою Правдухин.

И, чтобы в терминах не ошибались,

Все называлось… м-марксистский анализ.

Вот, как епископ, окончивший мессу,

Тихо покинул студентов профессор,

Дома поел, покурил, почитал,

Спал, как невинный, и снов не видал.

Утром же входит в покой, где висели

Предков портреты. И видит, что съели

Мыши его живописный портрет

Так, что марксизма и признака нет.

Он обомлел, он от страха чуть дышит.

Вдруг он чудесную ведомость слышит:

«Слушай! Студентами местность полна —

Ими прочитан Плеханов сполна».

В ужасе ноги привел он в движенье,

Быстро спешит через Рейн в учрежденье

(Дать имя которого автор не мог

Ради спокойствия этих строк.)

Вынув часы он считает моменты:

Ближе, все ближе, все ближе студенты,

Вот уже в дверь без доклада вошли,

Двери раскрыли, цитаты зачли.

Зубы о Маркса они наточили,

Грешнику в кости их жадно вонзили,

И по суставам он был разнесен.

Так был наказан профессор. Кто он?

За синим морем — корабли,

За синим морем — мало хлеба.

Там на Олимпе короли

Пристроились поближе к небу.

У нас особая земля.

Играть с огнем — плохие шутки.

У нас заместо короля

Поэт Иосиф Незабудкин.

Пускай валяются в пыли

Поэты рангами попроще —

Он, как свою жилую площадь,

Стихами заселил Олимп.

И словно сторожа у врат

(Чтоб маловерные дрожали).

Два падших ангела стоят:

Один — раскосый «азиат»,

Другой — «воитель с этажами».

Привет!

Мы рады научить

Как «знаменитость» надо чтить…

Почему я не пролет?

У меня железа нет!

Доменную печь в кровать

Не кладу с собою спать.

Я не ел фабричных труб,

Я люблю с горошком суп.

Коллективно не грубил,

Коммунально не любил.

Проживая без патента,

Не просил за ложь процента,

Шапку рваную долой,

Не снимал перед ханжой.

Из меня такой пролет,

Как из Жарова поэт.

Живет такой поэт у нас,

Зовут его Иван,

Немного из рабочих он,

Немного из крестьян.

Услышав речи про деньгу,

Дрожит, как в буре лист,

Он руки моет каждый день,

Чтоб был он сердцем чист.

Но вот случился с Ваней грех,

Донос, донос, донос!

Повестку на дом принесли:

Пожалте на допрос!

Он к Ярославскому идет,

Садится на диван.

И слышит голос над собой:

— Ага! Так ты… Иван?

Слыхал, ты плохо, братец, жил,

Теперь держи ответ.

Происхождение твое?

Откуда? Сколько лет?

Но бедный Ваня задрожал

И говорит он так:

— Хоть стих мой в двести десятин.

Я не совсем кулак.

Я двадцать восемь лет прожил,

Ни разу не был пьян.

Немного из рабочих я,

Немного из крестьян.

— Суров наш пролетарский суд

Особенно к врагам:

Стихи на двести десятин —

Удар по беднякам.

Не для того ли мужиков

Глушил буржуй дубьем

Чтоб ты его, поэт Иван,

Добил своим стихом.

Ступай! И вот тебе наказ:

«Заслушав дребедень,

Ивану разрешить писать

Четыре строчки в день!»