Розовый Дождь

Пролог Пылающие небеса

Огненный смерч как всегда обрушился словно из ниоткуда. Ревущие, воющие, охающие звуки, от которых закладывало уши, от которых хотелось, крепко-накрепко обхватив голову ладонями, бежать без оглядки, зарыться поглубже в землю или вообще перестать существовать, вскоре обрели форму пылающих как стога сена огненных шаров, которые то тут, то там разрывались с такой силой, что вековые дубы переламывались как щепки, а ещё влажная, терпко пахнущая древесина от поистине адского жара мгновенно вспыхивала, как высохшая былинка.

Лес горел уже повсюду, грозя поглотить весь лагерь. Полуодетые люди выскакивали из охваченных пламенем палаток, на ходу сталкиваясь друг с другом, осыпая друг друга ругательствами и совершенно не обращая внимания на тех несчастных, кого постигла ужасная участь превратиться в живой, пылающий факел. Десятки таких — извивающихся, как полураздавленные черви, воющих, как поросята на бойне, — ни одна милосердная рука не захотела прикончить. Никому до них не было дела. Каждый хотел только одного — выйти за пределы огненного смерча, спастись самому.

Хаоса и беспорядка как всегда добавили лошади. Обезумевшие животные скидывали всадников, рвали уздечки, оглашая лес неистовым ржанием, затаптывали раненых. Где-то перевернулась телега — возница ругался на чем свет стоит, придавленный ею к земле. Но на него никто уже не обращал внимания.

Огненные снаряды падали все чаще, все ближе подбираясь к сердцевине лагеря — обители «черных» — , отгороженной от всех остальных бревенчатым частоколом, на заострённых вершинах которых красовались человеческие — и не только — черепа, неизменно испускающие из своих унылых пустых глазниц пучки зеленовато-белесого мертвенного света.

Но внутри цитадели как раз и не наблюдалось ни следа паники. Несколько десятков мужчин в черных одеяниях и непроницаемых черных металлических масках, наглухо скрывавших лица, быстро, но без панической торопливости, образовывали магический круг вокруг его стен. Слова заклинаний, произносимых ими, вряд ли кто мог расслышать и в обычное время, а сейчас, в этом сплошном огненном аду ревущего пламени и криков боли, страха и ужаса, — и подавно.

Можно было видеть лишь как они мерно раскачиваются в такт мелодичным напевам с таким видом совершенного безразличия ко всему происходящему, как будто вокруг совершенно ничего не происходит. Но так мог подумать лишь невежда. Всем известно, что «черные», даже погруженные в самый глубокий транс, продолжают видеть все происходящее лучше самого внимательного наблюдателя — «умным», магическим зрением. А вскоре стал очевиден и результат их усилий. Пламя, ревущее как стая голодных драконов, внезапно остановилось, словно наткнувшись на невидимую стену, и подалось назад, охватывая ещё недоеденные островки зеленого леса. Ни дать, ни взять морская волна, разбившаяся о каменный мол.

Но это было только начало сражения.

Внутри лагеря уже вовсю пели серебряные трубы, выбивали дробь барабаны. Тысячи рук выхватывали из стоек оружие, тысячи ног пришпоривали лошадей. Разорённый муравейник обретал утраченный было порядок. Хаотическое движение сменилось движением упорядоченным, бодрые звуки заговоренных музыкальных инструментов развеяли панику в сердцах людей также легко, как магический ветер — наступающее пламя. И вот уже вместо криков и стонов тысячи глоток лающими голосами выкликивают «песнь ненависти», испытывая только одно желание — разорвать, уничтожить, растоптать того, кто осмелился совершить это дерзкое нападение.

Снаружи лагеря тем временем все стихло, остался лишь гул угасающего пламени, треск разламывающихся от жара стволов деревьев и камней. Несмотря на глубокую ночь, от пылающего зарева было светло, как днем.

Сколько будет остывать лес? Не меньше чем двое-трое суток. Но у подвергшихся ночному обстрелу было другое мнение. Так долго ждать они не могли.

Внезапно, как по команде, со стороны лагеря подул сильный холодный и влажный ветер, словно огромный язык циклопического невидимого существа слизывая остатки пламени, а вслед за ним, по дюнам из серого, ещё теплого пепла, хлынула стальной змеей конница. У каждого всадника за спиной располагался лучник, а также длинный шест с флагом, на котором трепетал фамильный герб. А вслед за ними со стороны лагеря вверх взметнулись какие-то тени, на миг закрыв луну и звезды.

С высоты птичьего полета все окружающее выглядело площадкой для игры в солдатики. Выгоревшая часть леса неровной черной кляксой виднелась внизу, оскверняя океан девственной зелени, словно уродливое пятно на ткани роскошного костюма. Вдали можно было различить темную ленту реки, в водах которой поблескивали звезды. Ещё дальше начиналось лесистое всхолмье. Туда в первую очередь устремились крылатые наездники, судя по всему именно оттуда стреляли.

И в самом деле, стоило только подлететь им поближе, как целый рой огненных стрел, со свистом прорезая воздух, устремился им навстречу. На ночном небе одновременно распустились несколько десятков багрово-алых цветов, а вслед за ними, запаздывая, послышался оглушительный грохот разрывов, от которых закладывало в ушах. Шипение и свист раскаленных добела осколков — и вот уже несколько темных крыланов вспыхнули и, шипя как ракеты из праздничного фейерверка, рухнули прямо в воду, всего в нескольких десятков шагов от моста, по которому уже отбивали звонкий марш ярости сотни подкованных копыт.

Впрочем, и здесь не обошлось без неожиданностей. Передовые всадники едва успели затормозить — почти в самой середине моста произошел взрыв, однако напиравшие сзади силой инерции вытолкнули впереди стоящих прямо в разлом — и вот уже множество закованных в броню воинов камнем пошли ко дну, исключая тех, кто сумел удержаться на спинах своих коней. Из прибрежных кустов раздались торжествующие вопли — и тяжелые свинцовые пули раскаленным градом полетели навстречу нападавшим. Те смешались, подались назад. Чтобы не быть раздавленными в толпе, пехотинцы спрыгивали с моста в воду — их доспехи были не так тяжелы. Но по ним уже прицельно стреляли с берега — огненные цветы в воздухе позволяли увидеть — куда.

Между тем битва в воздухе только разгоралась. Подлетев поближе к холму, со спин уцелевших черных крыланов — что-то вроде гигантской летучей мыши с мордой очень большого крокодила — всадники уже могли различить располагавшиеся на вершине огневые точки. Собственно, что они из себя представляли, видно ещё не было. Зато отчетливо можно было заметить, как из определенных мест — густо покрытых зеленью — вспыхивали огненные молнии.

Именно туда хищно спикировало передовое звено черных крыланов, сложив крылья на манер ястребов, завидевших на земле добычу. Потеряв ещё несколько сбитыми и заживо согревшими, они бреющим полетом пронеслись над вершиной, пока всадники сбрасывали вниз какие-то черные круглые предметы. Черные мячи, бесшумно упав на поверхность или зацепившись за ветви, стволы деревьев, начинали стремительно набухать, а потом, достигнув объема примерно с трехэтажный дом, с треском лопаться. Из вязкой черной зловонной слизи на свет выползали странные существа — размером почти с тигра, закрытые блестящей хитиновой броней крабопауки и ракоскорпионы, а также Создатель знает какие ещё противоестественные уроды. Учуяв добычу, они бросились в заросли и вскоре лес огласился воем попавшихся в их хищные жвалы и клешни невидимых врагов.

Впрочем, на реке битва тоже была в самом разгаре. Кому-то из всадников и пехотинцев удалось догрести до противоположного берега — благо, река была хоть и глубока, но с характерным для равнинной реки медленным течением — и мечами и кинжалами расчистить небольшой песчаный выступ. Под градом раскаленных свинцовых пуль они несли большие потери, но с каждым разом к мысу прибывали пополнения — уже на грубо сколоченных плотах. А когда до места добрался один из «черных», точность стрельбы заметно снизилась, а сплошная стена из стальных копий с исступленным бешеным воем перешла в наступление.

Бой прекратился также внезапно, как и начался. Просто в какой-то момент все стихло. Карлики (а судя по оставшимся на поле брани трупам, это были они), всегда исчезли также тихо и незаметно, как и появлялись. Попрятались в подземных норах, расположение которых знали только они сами, оставив только изуродованные тела павших и потрясающие воображения остовы диковинных металлических орудий, из которых вели стрельбу. Очередное безымянное сражение в этой Создателем забытой глуши закончилось вничью.

В этих лесах карлики уже не раз устраивали свои совершенно неожиданные засады — которые так характерны для этого хитрого и подлого народца! — , каждый раз ловко избегая заслуженной расплаты. Найти проход в их подземное царство, из которого они каждый раз появлялись, до сих пор не удавалось даже с помощью магии «черных».

Будучи на первый взгляд такими неуклюжими со своими короткими, кривыми волосатыми ножками и пухленькими брюшками, карлики были на удивление ловкими и шустрыми, когда убегали от преследователя в знакомой им местности. Считается, что тут не обходилось без магии. Хотя карлики обожали строить самые разные технические штуковины, вроде огнестрельных орудий, начиненных искусственным драконьим огнем разрывных снарядов, механических летательных драконов или бурильных установок, они не пренебрегали и магией. Поговаривали, что карлику достаточно вырвать один волосок из своей густой и длинной бороды, чтобы стать невидимым, бесшумным, а вдобавок приобрести недюжинную скорость. Даже быстрые и ловкие в преследовании добычи крабопауки и ракоскорпионы не могут угнаться за ними и на плечах ворваться в их подземные владения.

Но даже если бы им это и удалось сделать, война в бесконечных лабиринтах Подземья продлилась бы много лет. Заминированные тоннели, тупики, коварные ловушки, а также множество превосходных воинов верхом на причудливых обитателях подземного мира и хитроумных машинах — все это делало их страну практически неприступной крепостью. Впрочем, завоевание Подземья и не представлялось целесообразным, потому что ключ к победе в этой войне был не внизу, в мрачных туннелях хитроумного народца, а наверху, за пеленой зловеще черных этой ночью облаков — в розовой стране тех, кто претендует на владычество в Целестии.

Но вот тишина предрассветных сумерек, нарушаемая только редкими стонами раненых и умирающих, разорвалась радостными воплями, гоготом и возбужденным гомоном. На вершине только что взятого безымянного холма происходило явно что-то примечательное.

За кругом из больших камней, искусно замаскированных ветками и охапками травы, располагался, по-видимому, вражеский командный пункт. Об этом говорил круглый обсидиановый стол-тележка, с вделанным посредине круглым хрустальным шаром-визатором, при помощи которого опытный маг мог обозревать своим мысленным взором окружающее пространство.

Судя по всему, здесь ещё совсем недавно кипела короткая и отчаянная схватка. Отрубленные, ещё шевелящиеся черные щупальца, клешни и жвала, источающие на редкость отвратительный смрад, растерзанные, опутанные липкой мерзкой паутиной тела дюжины карликов, зазубренные топоры и сломанные алебарды.

Но не эта привычная для бывалых воинов картина смерти так развеселила патрульных.

У одного из камней, опутанная липкой гадостью, билась, как бабочка, попавшая в коварные паучьи сети, какая-то хрупкая и тоненькая фигурка. Толком рассмотреть, что это такое, было нельзя из-за слепящего радужного света, исходившего от неё. Именно этот свет доводил до исступления двоих мохнатых, как медведей, крабопауков, пугливо пятившихся назад, но в то же время не в силах оставить намерение разделаться до конца с пойманной в их сети добычей — эти чудовища удивительно ловко и метко выстреливают свои липкие и невероятно крепкие нити на расстояние до трех сотен шагов. Само же существо тщетно пыталось взлететь в воздух на одном крыле — второе было намертво склеено паучьим клеем — , равно как и дотянутся до волшебной палочки, лежащей у столика с кристаллом. Тот же самый клей накрепко удерживал её возле камня.

Грубые солдафоны, ещё не остывшие от жаркого ночного боя, вовсю наслаждались неожиданно подвернувшимся им развлечением. Лагерная жизнь — увы! — не слишком разнообразна, а увольнительных они не видели уже шестой месяц.

— А ну-ка, ребята, давайте-ка поближе посмотрим, что за рыбка попала в наши сети!

С этими словами несколько парней осторожно подобрались поближе к радужной фигурке, но только один из них запустил куда надо руки.

— Ого, парни, да это ж баба!

Взрыв восторженного гогота, однако, вскоре сменился криками ужаса и боли. Увязнув в паутине, чересчур любопытный солдат стал добычей сразу обоих крабопауков. Его товарищи, похватав оружие бросились спасать несчастного. Когда наконец, после довольно продолжительной схватки, разрубленные, но ещё судорожно дергающиеся тела чудовищ были с отвращением низвергнуты с холма, солдаты получили ещё один повод для веселья.

— Смотрите, смотрите, а-ха-ха! Рой превратился в дохлого клоуна!

Спелёнатый в кокон как младенец, его молочно-бледное, опухшее лицо с остекленевшими глазами и удивленно открытым ртом действительно напоминало чем-то изуродованную детскую игрушку.

Однако вволю посмеяться им и на этот раз не дали. Порыв ветра разметал в стороны сухие ветки и листья, и огромный черный крылан приземлился прямо в центре площадки. Сложив кожистые крылья таким образом, что всадник смог спуститься по ним со спины, он покорно затих — что представлялось совершенно невероятным, надо сказать, при его росте и силе.

При появлении черного человека в маске веселье само собой прекратилось. Солдаты встали по стойке «смирно», но тот даже не обратил на них внимания. Казалось, он целиком был поглощен представшим его взору зрелищем. Затем, подойдя к столу, он заметил потерянную палочку, внимательно её осмотрел и покачал головой. Радужная фигурка перестала двигаться, застыв в немом ожидании решения своей судьбы.

— Тебе все равно не вырваться из паутины без усилителя, — наконец, произнес «черный». — Сдавайся, и я гарантирую тебе жизнь.

В ответ на его слова из кокона радужного света донесся удивительно мягкий, тонкий и чистый голосок, настолько музыкальный, что могло показаться, что существо поет, а не говорит, и настолько сладкий, что всякий, слушающий этот голос, готов слушать его вечно.

При первых же звуках этого необыкновенного, чарующего голоса солдаты пришли в замешательство — чувство всепоглощающего благоговения и восхищения перед носительницей такого прекрасного голоса заполнило их грубые ожесточенные сердца.

— Тот, кто дает такие серьезные обещания, не скрывает своего лица под маской, — услышали они. — Да и потом, где гарантия, что, сохранив свою жизнь, я не потеряю нечто гораздо более важное, чем она?

— Не потеряешь, — послышался глухой ответ.

— Но даже если это и так, возможно, тот, кто является твоим господином, милейший, не разделит твоих благих намерений.

— Нет никого во всем мире, кто был бы выше меня, фея. Я сам себе господин! — с этими словами «черный» снял маску и взорам всех присутствующих открылось хорошо известное лицо, чей профиль каждый день можно было увидеть на монетах и воинских штандартах.

— В таком случае, я сдаюсь, — после некоторой паузы с оттенком легкой грусти выдохнул голос.

Радужное сияние постепенно угасло и на месте искрящегося шара оказалась совсем юная хрупкая девушка в белоснежной тунике, украшенной рисунком с изображением пчелы угрожающе выставившей жало.

Вскоре крылан уже нес воина в черном и его прекрасную пленницу по направлению к лагерю. Девушка сидела впереди него, держась тоненькими ручками за кожистую складку на шее чудовища и с видимым любопытством рассматривала то, что творилось внизу. Врожденное острое зрение существа, усиленное немалыми магическими способностями, позволяли увидеть происходящее в деталях.

Цепи солдат с факелами, сверху казавшимися россыпью рыжих звезд на темном небосклоне, обшаривали округу в, как всегда, тщетных поисках нор, в которых скрылись враги. Другие на носилках относили тела убитых к реке, где над ними колдовали фигуры в черном. Третьи приступили к починке взорванного моста, чтобы солдаты могли переправиться обратно. Больше всего внимание феи привлекло то, что происходило с мертвецами. После некоторых манипуляций чернокнижников, те начинали судорожно подергиваться, а затем вставать, постепенно образуя стройную и, надо сказать, довольно жуткую колонну, готовящуюся, по-видимому, после починки моста протопать в лагерь.

Всецело поглощенная зрелищем внизу, девушка как будто и не замечала такого же пристального внимания к своей особе. Воздушная материя туники плотно облегала тело, в точности повторяя его восхитительные формы, не скрывая ни одной возбуждающей воображение черты. Золотистые волны волос, ниспадавших на плечи, излучали мягкое свечение в темноте. Влажный блеск глаз, полных, словно рожденных для поцелуев, губ, ну, и, в дополнении ко всему, ни с чем не сравнимый сладковато-медовый аромат, источаемый каждой порой её слегка розоватой бархатной кожи — все это, пожалуй, смогло бы свести с ума любого мужчину!

«Это тело словно создано для любви», — пронеслось в голове воина. — «Как же такое существо способно воевать, сеять разрушение и смерть?» — словно одна морская волна нагнала другую, возникла в его голове следующая мысль.

Совершенно бессознательно одной рукой он прикоснулся к осиной таллии прекрасной пленницы. Что-то мягкое, теплое, нежное затрепетало под его холодными пальцами. Ему на миг показалось, что он услышал легкий полувздох и ответное движение…

Впрочем, крылан уже начал снижение и пришлось сосредоточиться на посадке.

— Прошу проследовать в мои скромные владения, — хрипло выдохнул воин. — Они не рассчитаны, конечно, на таких гостей, но я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы вы чувствовали себя как можно уютнее.

Ему действительно было стыдно за эти, впервые показавшиеся ему нелепыми, черепа на вершине частокола, за эти черные шатры с вышитыми на них хищными мордами чудовищ, за уродливую тварь, что скулила у его плеча, изрыгая волны нестерпимого зловония из клыкастой пасти, от вида уныло плетущейся колонны оживших мертвецов, входящей через открытые ворота лагерной цитадели. Он сам себя не узнавал, но ему было стыдно.

Наоборот, любопытные глазки прекрасной гостьи, казалось, не упускали из виду ничего, с жадностью пленника, только что выпущенного на свободу, наблюдавшие за всем, происходящим вокруг. Она с видимой неохотой нырнула в открывшееся чрево самого большого шатра, стоявшего на отдалении от остальных.

Внутреннее убранство помещения оказалось намного более привлекательным, чем снаружи, демонстрируя одновременно солдатскую аскетичность и немалый вкус. Примитивная раскладная походная кровать была застелена шелковым бельем с причудливым орнаментом. Все пространство шатра разделялось на несколько «комнат», отделенных друг от друга ложными стенами, роль которых выполняли шпалеры с полотнами, имитирующими гобелены, расшитыми сценами охоты на самых причудливых существ, сценами войны и придворного быта, по-видимому, хорошо знакомого хозяину шатра. Черный, эбенового дерева стол украшали изящные статуэтки из слоновой кости, а несколько шкафов были буквально забиты самыми разнообразными книгами в роскошных кожаных переплетах. Пол шатра был устлан мягким ковром с густым ворсом, ласкающим ноги, а тускло горящая под самым куполом ароматическая палочка источала приятный запах свежей хвои.

Войдя в такие покои, можно было поразиться, насколько они контрастировали с этим ужасным лагерем. Войдя сюда, мысли о войне, крови и страданиях уходили прочь. Можно было подумать, что ты находишься в покоях какого-нибудь аристократа, совершающего длительную прогулку по своим лесным угодьям, а не в лагере чернокнижника.

— Очень мило, Ваше Высочество, очень мило, — похвалила ночная гостья. — Я вижу, несмотря на весь этот кошмар, Вы не утратили поистине королевского вкуса.

— Хотите вина? Поесть?

— От вина не откажусь, — лукаво улыбнулась пленница и буквально упала на мягкие подушки, рассыпанные по ковру. — Умираю от усталости!

Раздевшись, он направился к шкафу. Резко пахнуло потом, грязными ногами и мокрой кожей. Фея брезгливо поморщила носик, но ничего не сказала.

Вскоре из-за шпалеры показался её господин. На этот раз фее удалось внимательно рассмотреть его внешний вид, более не скрытый излишней одеждой. Высокий и широкоплечий, казалось, состоящий из одних мускулов мужчина, его фигуре, тем не менее, не хватало тех пропорций, которые разительно отличают людей подлинно благородных от тех, кто ими является, если угодно, только по титулу. Сейчас, сняв с себя величественный плащ, шлем с маской, кирасу, он уже не казался таким статным, как при первой встрече. Некоторая сутулость плеч, излишняя широта туловища, короткие — хотя и мускулистые — ноги придавали ему сходство скорее с дровосеком или конюхом, чем с лицом королевского происхождения. То же самое касалось лица — слишком широкое для аристократа, борода лопатой, нос-картошка, слишком уж низкий лоб и немного оттопыренные уши, наверное, разочаровали не одну женщину. А вдобавок ещё этот непонятный цвет волос — огненно-рыжий! Разве бывают на свете рыжие и бородатые принцы?

Впрочем, такое впечатление возникало только у того, кто смотрел на него только глазами. Умный и смелый взгляд его желтовато-зеленых глаз, галантные манеры и правильная речь выдавали человека благородного происхождения даже несмотря на внешний вид простолюдина.

Фея невольно залюбовалась тем, как он необыкновенно изящно разливал по серебряным кубкам терпко пахнущее вино, как раскладывал на серебряном блюде мясо, сыр, засахаренные фрукты.

«Что же толкнуло этого человека на сторону зла?» — недоуменно подумала она — и её высокий умный лоб прорезала еле заметная, неприятная складка. — «Что заставляет его вот уже какой год служить причиной самых жутких страданий для обитателей всей Нижней Целестии»?

— Позвольте и мне оказать Вам, Ваше Высочество, ответную услугу, — бархатным голоском пропела она.

Не дожидаясь ответа, она извлекла из кармашка пояса крохотный пузырек и, молчаливым жестом указав принцу на подушки, начала втирать его содержимое в обнаженные ступни. По шатру разнеслось приторное благоухание только что распустившихся бутонов роз, ощущение свежести и мягкости охватило ноги принца, которое, вместе с кровью, поползло вверх, и вскоре усталость тяжелого дня и неспокойной ночи как рукой сняло.

— Ну, а теперь, думаю, пора выпить за Вашу блестящую победу, мой… спаситель! — закончив, нежно пропела красавица. С этими словами она опустилась на мягкие подушки и взяла с маленького коротконогого столика, специально предназначенного для еды лежа, бокал.

Принц поперхнулся.

— В чем же тут победа, извольте? Нападавшие разбежались и попрятались в своих норах, как кролики. И вот в который раз я опять остался с носом!

— Неправда, милейший. Вы взяли в плен меня — ту, которая изводила все Ваше победоносное войско в этой глуши, и, вдобавок, спасли мою жизнь и честь от поругания, совершив колоссальную нравственную победу! Теперь, если Вы отпустите меня восвояси, я непременно донесу до слуха Их Премудрости — да будет благословенна она во веки веков! — о том, что Вы не кровожадное чудовище, а весьма милый молодой человек, который пока, по непонятным нам причинам, находится в сетях заблуждения и обмана…

Свою пышную тираду, с таким свойственным для своей расы пафосом, фея произнести до конца не успела, потому что её прервал приступ громкого хриплого смеха.

— Что, я что-то не так говорю? — удивилась девушка.

— Нет, ничего. Просто я настолько отвык от женского общества… Не обращайте внимания.

Но повторить или продолжить свою речь фея не захотела. В желтоватых глазах принца мелькнул холодный хищный огонек.

— Скажите, Ваше Высочество, что заставило Вас, — тут она почему-то бросила взгляд на изящные фигурки из слоновой кости, стоявшие на столе, — развязать эту ужасную войну?

— Хотите сыграть? — не слишком заботясь о манерах, грубо перебил принц.

Не дожидаясь ответа, он принес фигурки и игровое поле со стола на ковер.

— Белые и черные… Не правда ли, весьма символично? Вы — за белых, я — за черных, или хотите наоборот?

— Нет, — вздохнула фея.

Поле — Целестия в миниатюре: травянистые луга и густые леса, а посредине — катит свои воды в неизвестность, за пределы поля, широкая и полноводная река.

Фигурки представляют собой разных существ — реальных и магических, каждая из которых имеет определенные свойства — свои преимущества и недостатки, учет которых в игре позволяет игроку проявить в полной мере свои способности стратега. Поставленные на свои места, с началом игры фигурки таинственным образом оживают, двигаются, издают звуки, сражаются, умирают. Среди них можно увидеть и людских воинов в доспехах, и карликов со своими причудливыми машинами, и огнедышащих драконов, и оживших мертвецов, паукообразных чудовищ и даже прекрасных фей. Каждая фигурка удивительно точно похожа на свой оригинал, разумеется, за исключением размеров.

— Так Вы спросили, почему я играю за «черных»? — расставляя свои фигурки, задумчиво произнес принц. — Разве не видите сами? Место белых уже занято, а не играть я не могу, что ж мне тогда остается?

— Это только в том случае, — натянуто улыбнулась фея, — если Вы хотите командовать. Посмотрите, сколько фигур у белых! — она показалась на два десятка уже оживших, зашевелившихся фигур на своей стороне. — Вы можете занять любое место в строю! Лю-бо-е! Вам предоставлен абсолютно свободный выбор!

— Абсолютно свободный… — криво усмехнулся принц. — В рамках заданного поля!

— Ну и что ж? — изящно пожала плечиками она. — Все мы находимся в рамках заданного! Я не выбирала родиться феей, Вы не выбирали родиться человеком, я не занимаю высоких постов в иерархии Сообщества, а кто-то мог бы позавидовать Вам, что не родился принцем… Жизнь — это не маскарад, где каждый из нас выбирает свою роль, свою маску. Жизнь — это школа, куда мы приходим, чтобы получить урок и постараться усвоить его. Учителя дают нам знания и полезные навыки, которые мы можем приобрести лишь если проявим должное послушание и смирение!

— «Послушание и смирение»! — по лицу принца пробежала тень, а губы скривились, словно он съел ложку соли. — Вижу, в «ЖАЛЕ» Вам изрядно промыли мозги!

— Неправда! Ещё до поступления в «ЖАЛО» я согласилась с этими мыслями, очень и очень давно, когда деда твоего отца ещё не было на свете!

— Это ваше личное дело, прекрасная фея, с чем соглашаться, а с чем нет, — парировал принц. — Что касается меня, то я не собираюсь до гробовой доски быть лишь маленькой фигуркой в чужой игре, — тут он щелкнул пальцами по шлему широкоплечего рыцаря с гордо развевающимся стягом над головой, стоящего в первом ряду войск «белых», самой игрой обреченного сыграть скромную роль разменной фигуры. Тот обиженно погрозил человеку закованным в железо кулаком и что-то пропищал. — Поэтому я и выбрал сторону, оказавшуюся ещё не занятой.

— Заблуждение! Самообман! Безумие! — вскипела фея. — Тебе кажется, что ты стоишь во главе всего этого воинства, но на самом деле ты — как раз всего лишь разменная фигурка в чужой игре! Ты думаешь, что твои руки и ноги двигаются по твоей воле, но на самом деле ты всего лишь марионетка, за ниточки которой дергает невидимый тебе кукловод! Ты думаешь, я не знаю, откуда ты получил все эти магические книги!? — указала она на шкаф с фолиантами. — Откуда ты научился поднимать из могил мертвецов, выращивать всех этих уму непостижимых ужасных чудовищ, превращать нормальных людей в толпы кровожадных фанатиков?! — Тоненький пальчик феи беспощадно тыкал в сгрудившиеся толпы фигурок, нетерпеливо переминавшихся с ноги на ногу (или с лапы на лапу) в ожидании начала сражения. — И насколько велика твоя уверенность в том, что тот, кто решил поделиться с тобой знаниями и тайной властью — поделился с тобой бескорыстно?!

На миг лицо принца омрачилось. Вопрос феи попал в самую точку. Видно, он и сам не раз задумывался над этим.

— Знание и сила — это власть. И тот, кто усердно приобретает их, сможет превзойти со временем и своего учителя. Вам, феям, это более чем знакомо, не так ли?

— Даже если ты превзойдешь своего учителя, а затем и низвергнешь его во прах, — невозмутимо парировала она, — свободнее от этого ты не станешь! Тенета тьмы опутывают последователя зла вне зависимости от того, есть ли у него зримый хозяин или нет. Свобода состоит не в том, чтобы никому не подчиняться, а в том, чтобы делать то, что соответствует твоей природе. Возьми пчелу, помести её внутрь дома и закрой все окна и двери — она погибнет, погибнет от того, что ты не даешь ей возможность жить на природе. Если же ты превратишь свой дом в парник, обсаженный цветами, пчела нисколько не пожалеет о том, что не сможет вернуться на свой луг, потому что она сможет заниматься тем, что больше всего соответствует её природе — собирать нектар. Также и люди. Узник в темнице порой ощущает себя свободнее, чем король, если первому предоставить возможность заниматься любимым делом, а у второго не будет на это времени. Тебя же тьма будет принуждать во имя твоего властолюбия совершать то, что для тебя противоестественно!

— Но мне нравится то, чем я занимаюсь! Я знаю столько, сколько не знает никто из смертных, я могу летать в воздухе, могу воспрепятствовать смерти своих солдат, могу создать любое мыслимое и немыслимое существо!

— Но ты убиваешь, ты причиняешь страдания!

— Это необходимое зло. Разве не ваш прославленный орден утверждает: «Иногда для победы добра приходиться надевать перчатки»?

— Да, но мы так говорим о тех случаях, когда без этого не обойтись! Например, в ситуации справедливой войны…

— А разве я не нахожусь в такой ситуации? Я хотел знаний, я хотел обучиться магии, но мне говорили, что людям заниматься этим нельзя. Я хотел стать воином, но мне сказали, что война — это плохо, что убивать нельзя.

— Ты ничего не понимаешь! Вы же не даете своим детям в руки нож, чтобы он не покалечил себя и других?!

— Но мы даем детям деревянный меч, чтобы он получил возможность когда-нибудь, научившись владеть им, взять в руки стальной!

Доска со скучающими фигурками так и осталась не тронутой, а фея и принц не заметили, как вскочили на ноги, сверля друг друга непримиримыми взглядами, сжав кулаки.

— Ты не такой, как они… — наконец, выдохнула фея. — Я видела твои глаза. У нас говорят: «глаза — зеркало души». В них ещё много добра, но слишком много гордости.

— Я не верю в добро, моя прекрасная… гостья. Но я не верю и во зло. Есть только власть, которая имеет несколько источников: знание, силу (физическую, магическую) и… — тут он сглотнул — красоту. Если применение власти соответствует твоим интересам, ты называешь это добром, если не соответствует — злом. Вот и все. Я творю зло только потому, что я посягнул на то, чтобы сделать человека тем, чем вы не хотите, чтобы он стал больше, чем человеком. То же, что на моей стороне стоят существа, которых, по вашему мнению, быть не может и эти существа кого-то убивают — ровным счетом ничего не значит. Разрушение — это только один из этапов созидания. Страдания — это движущая сила развития. А уродливое и противоестественное — это всего лишь результат вашего непонимания. Паук не менее прекрасен, чем пчела, но образ жизни пчелы вам более понятен и привычен, а потому пауки обречены на то, чтобы их с гадливым выражением на прекрасных личиках давили каблучком, а пчел искусственно разводили. Но, хочу заметить, иногда от приторной патоки случаются рвоты.

С этими словами принц замолчал. Замолчала и фея, не в силах найти, что ответить.

— Что ж, Ваше Высочество, я — Ваша пленница, а пленницам полагается молчать и во всем соглашаться со своим господином. Единственное — увы! — я, пожалуй, не смогу сыграть с Вами партию. Слишком устала…

— Отложим её на следующий раз, — охотно согласился принц. — В какой-то степени у нас ничья. Если Вам удобнее, я уступлю Вам свою кровать.

— О, нет! Мне будет достаточно подушек и ковра…

На рассвете по войску разнесся совершенно неожиданный приказ — дальнейшее наступление отменяется, армия отходит на исходные позиции, а сам принц с «черными» вылетел по направлению на восток. Помимо всего прочего, с собой он забрал и прекрасную пленницу, о которой уже ходили самые невероятные слухи.

Мертвенно-белесый свет полночной луны хорошо освещал поверхность Лысой Горы, по крайней мере, достаточно ярко, чтобы заметить, что на её покатой, как череп, поверхности не росло ни единой травинки. Исполинские монолиты молча стояли, казалось, совершенно безразличные к окружающему миру, полностью погруженные в свои недоступные для смертных думы о вечном. Монолиты стояли не хаотически, но составляли несколько концентрически сужающихся колец, в центре которых на широком постаменте, напоминающем языческий алтарь каких-то давным-давно забытых народов, возвышался массивный, идеально отполированный эбеново-черный камень — плоский, как крышка саркофага, глубокий, как океанские бездны, безмолвный, как отверстая могила. Даже яркая луна, горящая на ночном небосводе как зажженный масляный фонарь, совершенно не отражалась от его полированной поверхности, наоборот, сама поверхность была такова, что свет луны и звезд поглощался ею и пропадал в её бездонных безднах безвозвратно.

Внезапно замогильный покой этого места был нарушен. Откуда-то послышались тихие, приглушенные шаги. С разных сторон кольца монолитов к камню стали приближаться люди, полностью укутанные в плащи с капюшонами. Приблизившись на пару шагов, они остановились и в миг словно превратились в безмолвные изваяния, образовав ещё один круг вокруг черного камня.

Когда луна достигла зенита, воздух над темным святилищем пришел в движение и на вершину горы приземлилась циклопическая крылатая тварь. Несмотря на свой поистине ужасающий облик, она покорно, как прирученный слон, опустила свою массивную голову, позволив спуститься на землю всаднику, державшему за руку какую-то фигурку, значительно тоньше и меньше ростом, чем все присутствовавшие здесь. Стоявшие «черные» не шелохнулись.

— Мы на месте, — раздался хриплый, сдавленный голос вновь прибывшего. — Настала пора для того, о чем я молил всех демонов подземного мира многие годы.

С этими словами он с силой потянул за собой тонкую фигурку и одним движением руки скинул с неё темный плащ. Под ним оказалась девушка с золотистыми как солнечные лучи волосами и прозрачными как слюда крыльями, впрочем, связанными чем-то белесым и липким.

Девушка внимательно оглядела все вокруг. Хотя лицо её было так бледно, что напоминало гипсовую маску, однако на нем не было заметно и тени страха. Глаза горели непреодолимой волей к борьбе, губы стянуты в одну тонкую ниточку, а пальцы сами собой сжались в кулачки.

— Ты обещал мне неприкосновенность! — прошипела она. — А сам приготовил мне пытку!

— Ничего подобного, — невозмутимо ответил её спутник. — С тобой ничего плохого не произойдет. Как только мы получим от тебя то, что нам нужно, ты будешь свободна. Я обещаю неприкосновенность твоей жизни и… чести. Просто то, что нам нужно, мы не сможем получить иначе.

Всадник слегка подтолкнул девушку к черному камню и дал знак рукой живым изваяниям вокруг.

В тот же миг те ожили и какими-то нечеловеческими заунывными голосами затянули древнюю как мир песню. Взявшись за руки, они еле заметно раскачивались из стороны в сторону. Все окружающее пространство стало покрываться невесть откуда взявшимся черным туманом, напрочь скрывшим звездное небо и белесые монолиты вокруг, огородив место действия мрачного ритуала темной пеленой. Все присутствующие вмиг оказались словно в какой-то темной комнате, в которой не стало видно ничего, кроме светящихся волос феи и Черного Камня, ибо по его поверхности побежали яркие фиолетово-лиловые искры.

— Лунный Камень вновь ожил! — ахнула девушка, но тут же взяла себя в руки.

— Да, моя дорогая, — ответил её спутник. — И сейчас ты одновременно узнаешь и то, как я умею держать слово, и то, сколько во мне осталось «добра». — С этими словами он взял девушку за плечи, но та отстранилась.

— Не нужно. Я сама.

Она подошла к камню вплотную и взглянула в его черные бездны. Глаза её расширились от изумления и ужаса, но девушка осталась безмолвной.

— Ты хочешь получить ключ к вратам Поднебесья? — прошептала она.

— Да. Одним ударом, раз и навсегда, я прекращу эту войну.

— Безумец! Этого не удалось Падшему, который был намного могущественнее тебя, это не удастся и тебе! Я вижу, что светлая сущность Лунного Камня изуродована злобой, а зло всегда теряет в силе. В нем уже не осталось былой мощи. Это просто тень, жалкое пародия на то, чем он когда-то был!

Но голос девушки потонул во все усиливающемся шуме пения. Камень искрил все сильнее и сильнее и неодолимая сила, как магнит железо, уже затягивала пленницу в его орбиту.

— Пусть будет так! Пусть будет! Но ты все равно не добьешься победы! Поднебесье станет для всех вас могилой! — И девушка, прошептав что-то на тайном языке своего народа, легла на уже пылающую как раскаленный металл поверхность.

Тонкое тело содрогнулось от судорог. Колоссальное количество энергии, освободившейся из бездонных недр Камня, трясло его словно ураганный ветер молодое деревце. Пение все усиливалось, а тот, кто обрек доверившуюся его слову девушку на муку, не открываясь смотрел на происходящее. Его лицо было скрыто черной маской, как и лица всех остальных, а потому никто не мог сказать, что же происходило в тайниках его темной души.

От тела пошел дым, оно стало съеживаться, сморщиваться, как сдувающийся шар, стаивать, как масло на раскаленной сковороде. Однако дым никуда не улетал, темным облаком продолжая висеть над Черным Камнем, как будто бы его таинственная магическая сила не отпускала его.

Внезапно рука главного чернокнижника взметнулась вверх и пение прекратилось. В одно мгновение камень погас, вновь превратившись в бездушное изваяние.

— Точные координаты Врат и отпирающее заклинание считано Камнем из твоей памяти. Отныне ты свободна, — к этому моменту на поверхности Камня не осталось ничего, даже горстки пепла…

Темная пелена как по команде спала, рассеялась без следа, яркое звездное небо вновь показалось над головами. Облако темного дыма, получив, наконец, свободу, стало подниматься вверх. На какое-то мгновение, попав в круг яркого лунного света, оно на миг заслонило сверкающий диск, но потом, издав подобие унылого вздоха, растворился в воздухе без следа.

— Я никогда не нарушаю своего слова, — почти шепотом проговорил колдун. — Твоя жизнь, как и твоя честь осталась в неприкосновенности, и я, пусть будут все свидетелями, дал тебе свободу.

Он взглянул на своих спутников, без движения стоявшими вокруг камня, но они ничего не ответили ему. А уже мгновение спустя легкие чернокнижника пронзила огненная боль, как будто в дыхательные пути попала горсть раскаленного пепла, и он хрипло закашлялся.

Вскоре все было готово. Ничего подобного Целестия не видела со времени своего создания. Как при извержении вулкана облака черного пепла покрывают небосвод, заслоняя свет солнца, так и сейчас — сплошное черное шевелящееся облако сделало ясный день вечерними сумерками. Орды самых невообразимых крылатых тварей заполонили воздух как мошкара. На каждой из них — при все разнообразии форм неизменно клыкастых и невыразимо уродливых — сидело по черному наезднику. Кроме них силой магии в воздух поднимались тысячи и тысячи отвратительных летающих спрутов и паукообразных уродов, а также причудливых деревянных кораблей с носами в виде драконов и других чудовищ, набитых странной солдатней — оцепенело стоящих у бортов без одного движения.

Согнанные на Кормалленское поле, что у самых врат белокаменного Авалона, обыватели уныло смотрели на чудовищное воинство, готовое отправиться нанести последний, всесокрушающий удар по военному и магическому могуществу небесных владычиц. Все капища «черных» — эти отвратительные пирамиды, по ступеням которых к подножию низвергали изуродованные трупы жертв — изрыгали в небеса клубы жирного дыма, а вой их отвратительных рогов наводил ужас на всю округу. Истерично лающий голос Верховного Пророка с трибуны обещал полную победу истинному королю Авалона, ведь после того как владычество небесных кукловодов будет сокрушено раз и навсегда, трусливо прячущийся где-то в необозримых лесах Хартленда коронованный предатель уже не будет представлять никакой опасности. Как особая милость Великого Короля — в последней решающей битве на небесах ни один авалонец не сложит своей головы. В бой пойдут одни мертвецы и чудовища! Отныне они — бесстрашные, неуязвимые и ничего не стоящие Содружеству воины — станут воевать, предоставляя обывателям спокойно наслаждаться мирными промыслами.

Лающий голос визжал уже на самых высоких нотах, которые только мог взять, хлопья слюны брызгали со всех сторон, когда раздался громоподобный удар — это при совершенно безоблачном небе! — и чудовищная воздушная флотилия, уже названная лживым оратором «Непобедимой Армадой», понеслась как черное грозовое облако куда-то вдаль, в сторону Моря.

Вскоре последние черные точки скрылись за горизонтом и над землей воцарилась мертвая тишина, какая бывает только перед самой страшной бурей.

Чудовищный черный дракон с просторной бронированной кабиной на спине, размеренно махая огромными кожистыми крыльями, как и все тело покрытыми плотной, неуязвимой для самого острого в мире клинка броней, летел во главе воздушного воинства. Внутри кабины, у ярко светящегося в темноте — она была без единого окна — визатора, стоял широкоплечий воин в сплошном шлеме из вороненой стали, увенчанном золотой короной. Всматриваясь в хрустальные бездны шара, он видел перед своим мысленным взором бескрайние просторы Моря Тэтис, покрытые густой сетью горизонтальных и вертикальных линий. Черное облако медленно передвигалось от одной горизонтальной линии к другой, расстояние до ярко пульсирующей точки сокращалось отвратительно медленно. Наконец, розовая точка последний раз мигнула и погасла, будучи целиком поглощена черной двигающейся кляксой.

Черный король еле слышно шепнул, и картинка в шаре сменилась на другую. Его взору открылось невинно голубое небо, клубящаяся вата кучевых облаков далеко внизу.

«Пора!»

Он взял за руки без единого движения стоявших за спиной безмолвных спутников, те — других. Вновь образован магический круг, вновь пропеты магические формулы — и вот уже в монолитном голубом небосводе появляются розовые врата, медленно, но верно раскрывающие свои объятия навстречу пришельцам с земли. Розовый свет слепящими потоками хлынул оттуда, но магическое «умное» зрение не уязвимо для него. За пеленой сплошного света уже виднелись розовые пушистые барашки плотных, застывших как кисель, облаков, парящих прямо в воздухе островков суши, а где-то далеко на горизонте — величественное строение, напоминающее колоссальный живой цветок.

— Ну, вот и все… — почему-то вслух сказал король. — Теперь либо мы, либо они…

Как чудовищный змей медленно втягивает свое длинное тело в узкую нору, так крылатое воинство просачивалось сквозь узкие врата. Вперед полетели самые быстроходные крыланы, наездники которых вслепую нанесли удар. Черные молнии и огненные шары ударили во все стороны. Небеса наполнились грохотом, но им никто не ответил. По ту сторону врат их никто не ждал.

Король с досадой отдал приказ прекратить бесполезную пальбу — так глупо было себя выдать! Пришлось ещё почти полчаса ждать, когда через врата пройдут последние, тихоходные летающие корабли с мертвым десантом, после чего Непобедимая Армада полетела по направлению к самому крупному розовому острову.

Отдельные отряды, как брызги черной кляксы, то и дело отлетали в стороны, осматривая мелкие островки и облака, но те были абсолютно пусты. Все без исключения «черные» тщетно обшаривали магическим зрением окрестности, но нигде не могли обнаружить признаков жизни.

Наконец, флагманский черный дракон достиг Розового Чертога и завис над ним. Визатор замерцал. Там было что-то обнаружено.

Король направил свой мысленной взор и увидел то, на что и не надеялся — в центре окружавших зал многоэтажных трибун, на трех пурпурных тронах сидели три крылатых девушки, одинаковых как две капли воды, в пурпурных туниках и пурпурных же мантиях.

От неожиданности король на миг растерялся, а потом визатор заботливо перевел в слова телепатически посланный сигнал:

— Не хорошо врываться в чужой дом без разрешения, человек. А тем более, заносить в него сор. Впрочем, Мы были готовы к тому, что это рано или поздно произойдет. Довольно мучить омерзительными миазмами благословенную землю доверенной нашей заботе Создателем Целестии. Пусть все закончится прямо здесь. Мы приняли твой вызов, несчастный. Мы даже не предлагаем тебе сдаться — переговоры надлежит вести только с позиции силы. Мы только предупреждаем, что это ты принес войну в наш дом, а не мы…

Король не стал дожидаться конца монолога. Черный дракон спикировал и струя жидкого пламени полетела прямо в то место, где сидели Три. Но розовый цветок в то же время захлопнулся и пламя не причинило им никакого вреда.

В тот же момент отовсюду донеслись пронзительные звуки фанфар и ударных. Доселе пустые и безжизненные розовые острова наполнились движением. Из тучной розовой земли то тут, то там вырастали циклопические цветы, чьи бутоны больше напоминали отверстые пасти, а мясистые шипастые ветви и листья — лапы и когти. Воздух загудел от тысяч и тысяч крыльев самых причудливых разноцветных животных — крылатых львов с хвостами скорпионов, крылатых коней, с сияющей золотом гривой. Каждое — с прекрасной всадницей наверху.

Ещё мгновение — и целая туча сверкающих золотых, как солнечные лучи, стрел дождем накрыло нападающих, от которых тела темных плавились как куски льда под лучами жаркого летнего солнца. Огромные цветы хватали своими пастями или лапами пролетающих, поглощая их без возврата.

Поредевшие было ряды нападающих перегруппировались и как щупальца черной кляксы полетели во все стороны. Одни полчища крыланов, пролетая над островами, бросали вниз целый град черных шаров и вот уже целая армия чудовищных насекомых осадила травяные крепости. Заработали жвала и щупальца, разрывая мягкие стебли и листья, но заросли хищных растений не сдавались, поглощая и превращая в перегной нападавших.

А между тем десятки летающих кораблей стали приземляться на островах и орды безмолвных и бесстрашных мертвецов присоединились к сражающимся чудовищам.

Другая часть крыланов и летающих щупальцеобразных чудовищ устремились на крылатых наездниц. Но те бросились в рассыпную. Неуклюжим чудовищам было трудно гоняться за ловко скользящим по воздуху, как конькобежцы по льду, крылатым животным.

Вскоре сражение потеряло организованный характер, превратившись в хаотическую череду поединков.

Одни крылатые наездницы старались попасть в самые уязвимые места чудовищ огненными солнечными стрелами, другие — забрасывали их морды ароматными розовыми шарами, от которых те начинали задыхаться и терять высоту. Черные наездники метали в них черные молнии, разрывы которых гулом сотрясали небеса, а ядовитый дым от которых испепелял легкие вдыхавших их животных. Хотя немало уже крылатых чудовищ нашло себе могилу в глубинах Моря, но задержать их напор все же не удавалось — численный перевес был колоссален.

В то же время уже почти все острова было захвачены отвратительными пришельцами — разодранные груды зеленой массы — вот все, что осталось от их защитников, но ещё ни одному врагу не удалось высадиться на главном острове. Черные шары, которые бросали нападавшие, поглощались цветами, которых здесь росло необыкновенно много, прямо на лету, а несколько десятков летучих кораблей с неумирающими буквально разлетелись в щепки от солнечных шаров, которыми забросали их крылатые защитницы.

Однако было понятно, что вторжение в цитадель, в Святая Святых Небесных Владычиц — это лишь вопрос времени.

Пока бой с переменным успехом шел у Островов, флагманский дракон завис на безопасном от стрельбы расстоянии, а собравшиеся внутри бронированного шатра «черные» творили самое страшное заклинание, которое готовилось специально для этого случая.

Внезапно над драконом стали появляться тысячи и тысячи каких-то маленьких черных точек. Сначала разрозненные, они стали притягиваться друг к другу и вращаться, образуя завихрения. Эти завихрения, в свою очередь, соединялись друг с другом до тех пор, пока не образовалась огромная воронка колоссального смерча. Этот смерч как по команде полетел в сторону Розового Чертога, на ходу сминая не успевших увернуться от него крыланов и прочую нечисть. Крылатые всадницы в ужасе бросились в рассыпную. А между тем смерч опустился на поверхность главного розового острова и стал сминать и разрывать в труху заросли хищных цветов. По следу его движения оставалась широкая черная полоса словно борозда исполинского плуга.

Оставив без внимания крылатое воинство, которое и без того не могло приблизиться к острову из-за сильного ветра, все феи, образуя между собой круги, пытались остановить чудовищный смерч. Многочисленные неразумные обитатели острова — летающие розовые осьминоги, говорящие трехголовые попугаи, забавные розовые крокодилы и многие другие совершенно безобидные существа — в ужасе бежали на другой его конец — как стада животных от лесного пожара. А на лишенную защиты опустошенную часть острова уже высаживались полчища мертвецов и паукообразных тварей.

Казалось, от неминуемой катастрофы Остров Фей спасти уже невозможно. Смерч пропахал уже половину острова, добравшись до Розового Озера, на берегу которого рос сам Розовый Чертог. Магические барьеры замедлили его движение, но остановить вовсе не могли — его двигала вперед неодолимая и смертоносная сила «черных».

В этот критический момент, совершенно неожиданно, без всяких видимых причин смерч вдруг стал вращаться все медленнее и медленнее, затем стал колебаться и мелко дрожать, уменьшаться в размерах. А затем, последний раз содрогнувшись — полностью исчез, распавшись на мириады мелких черных песчинок!

Крики удивления в стане фей сменились воплями радости и несмолкаемыми рукоплесканиями. И вся мощь самых сильных волшебниц теперь, вместо того, чтобы поддержать ставший ненужным барьер, была перенаправлена на завершение заклинания, над котором они трудились с самого начала боя.

Вода Розового Озера закипела, и тысячи тысяч огромных воздушных розовых пузырей устремились в небо над Островом, над которым уже растянулась черная туча крылатых чудовищ. Пузыри заволокли все вокруг — так, что не было видно ничего, как внутри пелены очень плотного тумана. Твари, чуя отвратительный для них запах цветочного нектара колдовских цветов, завыли и вслепую рвались кто куда, скидывая своих всадников, тараня и переворачивая летающие корабли. Но никакого магического барьера не было выстроено, совершенно непонятно было что делать.

А в этот момент с вершины розового чертога ударила тройная молния и — исполинское облако розового тумана вспыхнуло, как стог сена. Подувший со всех сторон магический ветер нес языки пламени прямо к центру, испепеляя без следа попавших в розовые тенета корабли флотилии. В это же время наездницы полетели вперед, разбрасывая на изуродованную поверхность острова розовые семена, которые в ту же минуту всходили новыми цветочными полчищами, хищно накинувшимся на незваных пришельцев. И битва разгорелась с новой силой!

И лишь один исполинский черный дракон, паривший на отдалении, не принимал участия в схватке. В темном чреве бронированной кабины лежал на полу и задыхался от жгучего кашля его хозяин. На эбеново-черном столе стояла разбитая склянка с черным песком. Прислужники сняли со своего короля тяжелый панцирь и шлем, но ничего не помогало — красное от кашля лицо, выпученные глаза, кровавая пена на губах… Им ничего не оставалось, как дать приказ дракону покинуть поле битвы и вернуться на землю.

Ещё до самых сумерек поднебесное воинство добивало высадившихся тварей на островах и даже ночью нашлась работа. От пылавших розовым огнем небес ночью было светло как днем. Из объятий пылающего тумана не ушел никто.

— Ваша Премудрость воистину благословенна во веки веков! Вы все-таки остановили этот ужасный ураган! — соскочив с серебристого крылатого коня, проговорила фея с необычными для существ этой расы каскадом пепельно-белых, почти седых, волос на голове. Её когда-то жемчужно-белая туника была вся в грязных пятнах от пота и пепла, прожжена в нескольких местах, а лицо смертельно бледно, но глаза так и сияли от неожиданно свалившейся на голову победы. — Значит, операция по эвакуации в Астрал отменяется!

— Да, дорогая, — слабо улыбнувшись одним уголком бледных от усталости и волнения губ, тихо сказала Вторая из Трех. — Отменяется… Но молодежь мы вернем чуть позже, когда наведем здесь порядок. Только вот остановили смерч не Мы. Признаюсь, его появление для Нас было полной неожиданностью. Мы недооценили знания и силу Ренегата…

— Как? — удивленно распахнулись глаза Жемчужно-Белой.

— Думаем, ответ на этот вопрос мы получим только тогда, когда Ренегат или его тело попадет к нам в руки. Но так или иначе здесь не обошлось без помощи Создателя, к которому Мы непрестанно взывали… — все три Премудрости благоговейно сложили руки на груди.

Жемчужно-Белая на миг застыла, о чем-то задумавшись. Но только на миг. Её активной натуре не пристало надолго оставлять кипучую деятельность.

— В таком случае, Ваша Премудрость, я отдам приказ о наступлении внизу. Как говорят люди, «куй железо пока горячо».

— Ты права. Настало время прекратить эту чудовищную войну и привести, наконец, корабль Целестии в тихую гавань порядка и процветания. Да пребудет с тобой Создатель, Которому все мы служим, — тихим от изнеможения голосом выдохнула Вторая и все три Премудрости устало смежили веки.

Жемчужно-Белая знала, что Они умеют спать даже сидя, пережидая, когда пройдет характерная слабость, всегда наступающая после применения особо сильных заклинаний — синдром «отката». Стараясь не мешать отдыху Триады Совершенных, она тихонько выскользнула из залы-бутона.

Уже через час из командного пункта донеслись телепатические сигналы и без малого сотня агентов «ЖАЛА», возглавлявших в Нижней Целестии отряды сопротивления, отдала приказ наступать. Войска карликов и сторонников свергнутого Ренегатом законного короля покинули свои подземные и лесные укрытия и бросились восстанавливать законную власть. Лишь только один из агентов не ответил на позывной, хотя никаких данных о его гибели «наверху» не было. Впрочем, в общей суматохе об этом быстро забыли. На войне часто такое случается, что кто-то пропадает бесследно — на то она и война.

Когда черный дракон, наконец, добрался до столицы, над ней уже реял штандарт другого короля и с белокаменных башен в него полетели стрелы. Распугав стада городских коров, грозное чудовище удалилось восвояси, взяв курс на северо-запад. Там, во чреве Лысой Горы, полумертвый чернокнижник, король-узурпатор, проклятый небом и землёй Ренегат нашел свое последнее пристанище.

Глава 1 Ученик мага

Белая, ослепительно белая земля, черное, иссиня-черное небо — насколько хватает глаз. Никакого разнообразия! Тусклый, невыносимо скучный пейзаж. И так — годами, многими годами, невероятно долгой похожих друг на друга как две капли воды вереницей лет.

Да, конечно, снег, укутавший толстым пушистым покрывалом бескрайнюю тундру, чем-то напоминающую грудь спящего исполина, красиво переливается при дневном свете алмазной россыпью мириадов искр. Да, полярное небо усыпано множеством светящихся, похожих на шляпки серебряных гвоздей, звезд. Да, во время полярных ночей на нем распускаются ледяные цветы северного сияния…

Но за многие, многие годы то, что, без сомнения, привело бы в восторг случайного посетителя этой Создателем забытой страны, ему приелось до тошноты. Даже короткий летний период — всего месяц-полтора — , когда эта унылая твердь ненадолго покрывается ковром из невысокой бледно-зеленой травы, а на ветвях карликовых берез появляются нежные клейкие листочки — только подчеркивает кричащую нищету этой земли. Не успеешь порадоваться ласковому солнцу, траве, теплому ветерку, как уже опять похолодание, опять заморозки, опять эта проклятая белая холодная гадость, называемая снегом, облепляет все вокруг!

Из груди юного охотника, в какую уже тысячу раз оглядывающего с тоской унылый пейзаж, вырвался сдавленный стон — стон боли и досады:

«Сколько можно?! В самом деле, ну, сколько можно смотреть на это проклятое белое безмолвие, на эту ледяную черно-белую пустыню?!»

Правда, сам юноша жил не в ледяной пустыне. В десятке миль к югу располагался небольшой лесок, хорошо защищенный от мертвящего дыхания северных ветров грядой достаточно высоких гор. А коренастые, мохнатые, чуть ниже среднего человеческого роста, карликовые ели вокруг его дома заменяли ему парк.

И эти ели были для него едва ли не единственной отдушиной в этом ледяном аду. Он любил, возвращаясь с охоты, смотреть на их вечнозеленые пушистые лапы, чувствовать, как отдыхают утомленные черно-белой палитрой снежной пустыни глаза, вдыхать казавшийся таким необыкновенно насыщенным после безвкусного морозного воздуха легкий аромат хвои, гладить обнаженными пальцами, освобожденными от тесных оков меховых рукавиц, совсем не колючие, нежные, а, самое главное, живые, в отличие от мертвого снега, иголки.

Казалось, человек, который вырос в этом суровом краю, не должен был тяготиться им. Казалось, для него он давно должен был стать чем-то родным и близким, подобно тому как саблезубые моржи или жирнобокие тюлени, обитающие здесь, и не мечтают об иной доле.

Но нет! Хотя юноша, сколько себя помнил, видел всё время одно и то же — белое безмолвие да карликовые ели — , тем не менее, уже задолго до откровений Учителя в его сердце крепло убеждение, что эта ледяная пустыня — не его родина, не его место, не его мир.

Жизнь на крайнем Севере была также занудна и скучна, как и убогий пейзаж здешнего ландшафта. Дни ничем не отличались друг от друга, месяцы — от месяцев. Подъем среди ночной темноты, рубка дров, разжигание печи, кормежка полярных собак, приготовление завтрака, потом — экспедиция в ледяную пустыню за дичью или в лес — за дровами или на берег моря — ловить рыбу. Если дичи, рыбы и дров достаточно, то домашняя работа — обработка шкур, шитье новой одежды, починка старой, латание крыши или конопатка стен, изготовление стрел… Скучная, нудная работа!

Правда, короткое северное лето вносило в череду серых будней приятное разнообразие. Летом можно было ходить по карликовому лесу собирать ягоды и коренья. Летом можно было плавать на лодке в море — ловить рыбу сетью. Летом же нужно было варить варенье из клюквы и морошки на зиму… Беда состояла лишь в том, что проходило оно чересчур быстро — месяц, самое большее — полтора.

Наверное, от всего этого, прямо скажем, ужасного занудства юноша окончательно потерял бы рассудок, если бы не было «Учебы» — воистину благословенного времени, когда ему дозволялось общаться с «Учителем».

Обычно Учитель, вдоволь отужинав сырым, ещё обильно сочащимся кровью мясом, смачно рыгал, а потом, покровительственно кивнув своей большой насекомьей головой, протягивал к нему свои длинные усы-вибриссы. Юноша, с трудом скрывая дрожь нетерпения, затаив дыхание, садился рядом. После чего усы молниеносно втыкались в уши, и поток удивительных образов начинал входить в его сознание. Поток символов, знаков, таинственных формул и чертежей.

Приём длился недолго. Полчаса — не больше. Потом сильно начинала болеть голова и больше ничего не усваивалось. После чего Учитель заставлял его на практике показывать то, что он запомнил, исправляя по ходу дела ошибки и, в буквальном смысле слова, вбивая в него то, что он не понял телепатически.

Юноша мечтательно зажмурил глаза, и перед его мысленным взором тут же возникла картина вчерашнего занятия.

— … Ну, ш-ш-ш-ш-ш-то ты делаеш-ш-ш-ш-ш-ь, болван, ну, ш-ш-ш-ш-то?!

Урок был посвящен практическому применению заклинания левитации. Формула его была несложной, запоминалась легко. Трудность состояла лишь в том, что для того, чтобы полететь, надо было очень точно сконцентрировать сознание на объекте и всей силой своей мысли потянуться к нему, но, одновременно с этим, необходимо было держать в голове и другую мысль — мысль о Потоке.

«Поток» был источником магической энергии, а, следовательно, любого колдовства юноши, хотя при этом сам он видел его всего один раз в жизни.

Это произошло ещё в раннем детстве, когда Учитель как-то, открыв своей длинной паучьей лапой потайной люк в погребе их хижины, позволил ему спуститься в доселе неизвестную ему комнату. Говоря проще, «комната» была обычной ямой, в которую можно было попасть только по веревочной лестнице. В центре ямы был вырыт колодец, со дна которого струился такой яркий свет и шел такой жар, что из глаз мальчика брызнули слезы, а одежда его тут же стала мокрой до нитки от пота, как будто он вошел в жарко натопленную баню.

Тогда Учитель подвел его к самому устью колодца и позволил всего один раз — и то на мгновение — взглянуть вниз, а потом сразу же потащил его — полуослепшего, в полуобморочном состоянии — за руку обратно, на поверхность. За это мгновение мальчик успел увидеть где-то далеко, на самом дне колодца потоки какой-то светящейся раскаленной жидкости, похожей на расплавленное золото.

Но сам по себе вид светящейся жидкости, ослепившей его глаза, — ничто по сравнению с ощущением, которое испытал юный ученик. Все тело мальчика словно пронзили мириады тонких, раскаленных невидимых спиц, а вслед за ними в само его естество вошла какая-то сила, смешалась с его кровью, наполнила его невиданной доселе мощью, стала как бы частью его самого.

А когда Учитель и ученик поднялись на поверхность, Учитель потребовал, чтобы отныне, перед каждым колдовством, юноша держал в памяти увиденное и мысленно обращался к «Потоку» — так он называл сияющую золотистую жидкость в колодце — , чтобы тот соизволил даровать ему часть своей силы.

Надо сказать, это было довольно трудной задачей — плести в голове заклинание, держать в голове образ Потока, а теперь, с этой самой левитацией, ещё и мысленно тянуться к объекту! А уж тем более, когда твою голову забивают разные посторонние мысли, например, о том, какие странные яркие вспышки он видел уже несколько дней подряд по ту сторону Оленьей Тропы.

— … Ну, ш-ш-ш-ш-ш-то ты делаеш-ш-ш-ш-ш-ь, болван, ну, ш-ш-ш-ш-то?

Глухой шепелявый голос, напоминающий нечто среднее между шипением змеи и жужжанием навозной мухи, резко и неприятно ворвался в сознание юноши как раз тогда, когда тот, увлекшись посторонними воспоминаниями, упустил мысль о Потоке и рухнул из-под потолка прямо на пол.

— Ой, дядя Азаил, прости меня, я просто задумался немножко… — пробормотал он виновато, потирая ушибленный зад.

Но паукообразный монстр с тускло мерцавшими в полутьме белесыми насекомьими глазами, не слушая оправданий своего так не вовремя размечтавшегося ученика, стремительно прыгнул на него и стал бить наотмашь мохнатыми лапами по лицу, пинать по бокам, по спине.

— З-з-з-з-з-з-запомни, щ-щ-щ-щ-щ-енок-сссс, я тебе не «дядя», з-з-з-з-з-запомни! «Учитель»! «Учитель»! «У-чи-те-ль-ссс»!!!

— Учитель, премудрый учитель, ой, больно! — не выдержав, пронзительно закричал юноша, когда удар пришелся по чувствительному месту внизу живота.

Наконец, паукомонстр перестал бить несчастного юношу и тот смог, охая и потирая ушибленные места, встать. Из носа шла кровь, лицо — в царапинах и синяках, все мышцы болели.

Но для молодого колдуна это не составляло проблемы. Он тут же вернул свою мысль к Потоку, пробормотал стандартные формулы болеутоляющих и кровоостанавливающих заклинаний и через пару минут был в норме.

— Не думай, не думай, не думай, да-ссс! Никогда-ссс не думай ни о чем, когда колдуеш-ш-ш-ш-шь! Понял, щ-щ-щ-щ-щенок? — все шипел монстр, угрожающе протягивая первые две паучьи лапы с острыми черными когтями к лицу юноши.

— Понял, Учитель, Премудрый Азаил! — с готовностью ответил он, боясь очередных побоев.

— Ду-р-р-р-р-рак, ты, болван! Я ж-ж-ж-ж-ж-е о тебе, щ-щ-щ-щ-щенок, забочус-с-с-с-ь! В бою рас-с-с-с-с-сеяннос-с-с-с-с-сть мо-ж-ж-ж-ж-ж-ет с-с-с-с-с-стоить тебе ж-ж-ж-ж-жизни! Ну, ш-ш-ш-ш-што стоиш-ш-ш-ш-ь, лентяй, ш-ш-ш-ш-што стоиш-ш-ш-ш-шь, время тянеш-ш-ш-ш-шь, а ну, снова, ещ-щ-щ-щ-ще раз-з-з-з-з…

И упражнения в левитации продолжалось снова и снова. Юноша ещё не раз падал с потолка на пол и получал «на орехи» от Учителя, пока, в конце концов, ближе к полуночи, не научился порхать как мотылек.

Да, Учеба была настоящей отдушиной для юноши, настоящим отдыхом после многочасовых рутинных дел. Но не только она.

В определенное время — в день своего рождения, в день рождения матери и ещё в некоторые дни, значения которых он не знал — Учитель устраивал для юноши «праздник». Вечером, вместо Учебы, он в полной темноте доставал откуда-то иссиня-черный шар и прикасался к нему своими тонкими усиками-вибриссами. Шар тотчас же вспыхивал, в черной глубине шара начинали хаотически бегать фиолетово-лиловые искорки. Затем излучение, исходившее от шара, обретало форму картины, объемной картины.

Именно тогда юноша впервые увидел Золотой Чертог — так он про себя прозвал дворец или башню, полностью сделанную из сверкающего на солнце золотого кирпича — , который гордо как боевое знамя на башне замка возвышался на гребне высокой горы. Изнутри Чертог весь был покрыт сверкающими полированными золотыми зеркалами. Вокруг Чертога — сад, густо обсаженный золотыми деревьями, по ветвям которых скакали, весело вереща, стайки золотых говорливых мартышек и золотых попугаев.

За пределами Золотого Чертога, куда ни кинь взгляд — бескрайние просторы горных пиков, упирающихся седыми от снега вершинами в облака, над которыми парят гигантские многоглавые орлы; бездонные ущелья, высокогорные изумрудно-зеленые луга.

Юноша, ничего не видевший в своей жизни кроме унылых плоских ледяных пустынь и рощ карликовых деревьев, упивался роскошными видами, всякий раз с затаенным дыханием ожидая появления главного лица в этом представлении. ЕЁ…

Когда ему казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди от волнения и нетерпения, вдруг картинка менялась. Перед его восхищенным взором возникало изображение комнаты, стены, пол и потолок которой искусно отделаны каменными плитами из темно-зеленого малахита. В этой комнате, за малахитовым же, отполированным до зеркального блеска столом, сидела ОНА — Само Совершенство.

Округлое, чем-то напоминающее солнечный диск, лицо, длинные и прямые как солнечные лучи золотистые волосы, длиннополое платье, словно сотканное из солнечных волокон и — поток жгучего солнечного света из пустых глазниц!

Эти мгновения созерцания совершенной красоты и величия в образе его родной матери казались ему самыми счастливыми мгновениями его жизни.

А потом Учитель снова и снова рассказывал ему одну и ту же историю. Что все, что он видел, было некогда владением его матери, которую коварно убили её враги — злобные завистницы «белобрыс-с-с-с-сые летуньи». И если он будет прилежно учиться и со временем овладеет вершинами воинского и магического мастерства, то сможет отомстить за свою мать и вернуть то, что принадлежит ему по праву рождения — Золотой Чертог и все примыкающие к нему владения.

И каждый раз юноша искренне клялся в том, что он совершит все это и будет очень, очень прилежно учиться. И клятву свою — исполнял, исполнял, как мог, от всей души, от всего сердца. Можно сказать, что юноша только и жил — от вечера до вечера, от Учебы до Учебы, от одной встречи со своей солнечной матерью до другой — и только это по-настоящему и поддерживало в нем силы не сойти с ума в бескрайнем лабиринте белого безмолвия.

Все это пронеслось в сознании юноши, когда он шел в очередной раз на охоту.

Как обычно, перед ним, сколько хватало глаз, расстилалась плоская, как поверхность стола, белая ледяная пустыня. По корке лежалого снега белой змейкой вилась поземка, дул, как всегда пронизывающий до костей, северный ветер. Иссиня-черное небо давило на грудь — полярная ночь вот уж как месяц вступила в свои законные права.

Юноша, как обычно наглухо укутанный, словно рыцарь в полный доспех, в теплую одежду — шубу, ушастую шапку, штаны и унты, сшитые из шкуры и меха полярного медведя, убитого им на охоте, на лыжах шел сквозь ледяную мглу. За собой он тащил деревянные сани, предназначенные для будущей добычи, а впереди бежали, звонко лая и виляя своими баранкой загнутыми кверху пушистыми хвостами, полярные белые собаки — Белка, Стрелка и Гром.

Собаки были в приподнятом настроении оттого, что недавно учуяли северного оленя. Юноша знал, что, взяв след оленя, собаки приведут его к нему непременно.

Но мысли его занимала отнюдь не предстоящая охота.

Воспоминания о давно минувших днях сменились воспоминаниями о недавних событиях, совершенно необычных событиях.

Дело в том, что в последние недели две юноша регулярно наблюдал какие-то странные яркие вспышки за горизонтом, но что это за вспышки — он так толком и не узнал. На северное сияние явно было не похоже. У северного сияния свет ледяной, холодный, а те вспышки были яркие, слепящие, сродни солнечному свету.

Юношу разбирало жуткое любопытство, но всякий раз ему что-то мешало выяснить, в чем дело: то полярный медведь выйдет на охоту и приходится быть настороже, то собаки возьмут след оленя, который уведет его в сторону, то разыграется такая снежная буря, что приходится поскорее уносить ноги.

Вспоминая об этих таинственных вспышках, юноша в какой уже раз проклинал себя за нерешительность и клялся самому себе, что если они повторятся, то он обязательно, во что бы то ни стало, выяснит, в чем дело, даже если это ему будет стоить добычи или даже жизни!

И как только он подумал об этом, вспышки возобновились.

На линии горизонта, справа от себя, он вновь увидел яркие желто-оранжевые всполохи, но — что было особенно странно — и собаки его понеслись именно туда.

Молодой охотник побежал следом. Он совершенно забыл про мучившую его тоску, про отвращение к белому безмолвию, про мороз, больно щипавший лицо, про обжигающий ледяной ветер. Он думал только об одном — о том, что он находится в двух шагах от разгадки какой-то очень важной тайны, способной коренным образом перевернуть его жизнь…

Но вот собаки как по команде замолкли. Юноша понял, что дичь где-то рядом. Он прибавил шаг и скоро увидел на горизонте странную рощу из неизвестно откуда взявшихся в заснеженной пустыне высоких, намного выше человеческого роста деревьев удивительной красоты и формы, которых юноша раньше отродясь не видел. Именно оттуда были видны таинственные вспышки.

Юноша сразу смекнул, что собаки могут испортить все дело, которое в тысячи крат важнее, чем поимка жалкого оленя. А потому, прикоснувшись пальцами к вискам, отдал им телепатический приказ затаиться и не подавать голоса без его команды. Собаки тут же легли на животы и закопались поглубже в снег, полностью слившись с ним благодаря своей белой шерсти.

А между тем юноша, бросив сани и лыжи, ползком, для верности прикрыв себя глазоотводящими заклинаниями (несмотря на строгий приказ Учителя ни в коем случае не пользоваться на охоте магией!), стал приближаться к этой странной, если не сказать, чудесной роще.

Толстые стволы поднимались высоко, на три-четыре человеческих роста, если не больше. Стволы коричневого цвета были полностью лишены ветвей. Верхушки деревьев венчали хвосты из длинных и широких мясистых зеленых листьев. Там же, наверху, под самыми листьями росли странные круглые коричневые плоды.

Но поразил его не только вид совершенно незнакомой растительности. Все довольно большое пространство этой странной рощи было полностью лишено снега — и это прямо посреди ледяной пустыни! Наоборот, на тучной черной земле росла довольно высокая, наверное, по пояс, а то и по грудь, сочная мясистая трава, которой он также отродясь здесь не видывал. По ветвям незнакомых деревьев прыгали какие-то неизвестные маленькие птицы с ярким оперением всех цветов радуги и что-то весело и громко щебетали.

Создавалось впечатление, что эта роща каким-то таинственным образом отделена от всего остального мира незримой стеной, и за ней, как за стеной парника, расцвел пышным цветом совершенно другой мир — мир тепла, радости, блаженства и покоя. Мир, который был совершенно не известен молодому охотнику.

Но откуда же вспышки?

Юноша внимательно всмотрелся и увидел в крайней левой части рощи какие-то фигурки. Заклинание дальнезоркости — и вот картинка значительно придвинулась, а размытые крошечные фигурки превратились — в трех безупречно прекрасных существ, таких, которых юноша никогда в жизни не видел.

Стройные, тонкие, в длинных, почти до колен, странных рубашках из мягкой материи без рукавов, туго перетянутых на поясе ремешками. Светлые волосы до пояса, синие, как ясное летнее небо, глаза, открытая обувь на ногах, а самое главное — большие прозрачные крылья за спиной в пол человеческого роста!

Девушки походили одна на другую как сестры-близнецы, однако внимательно присмотревшись, юноша увидел, что различия между ними все-таки есть. На одной из них была одета небесно-голубая рубашка, на другой — изумрудно-зеленая, а на третьей — розовая. У одной волосы были пепельно-белые, у другой — светло-русые, а у третьей — золотистые. Да, и ещё — одна из трех, сразу видно, была намного младше остальных, совсем девочка — как раз та, с золотистыми волосами и в розовой рубашке.

Девушки не стояли на месте, наоборот, пребывали в постоянном движении. Они сновали то туда, то сюда, как трудолюбивые пчелы.

Присмотревшись, юноша заметил, что одна из девушек что-то постоянно приносила с собой из глубины рощи, какие-то странные разноцветные колышки. Принеся колышек, она вбивала его металлическим молоточком в вечную мерзлоту (каким образом тонкие ручки девушки могли вбить колышек в ВЕЧНУЮ МЕРЗЛОТУ — было ему совершенно непонятным, но скорее всего здесь не обошлось без магии!). После чего она произносила какие-то слова на незнакомом, мелодичном, но удивительно красивом языке. Колышек начинал светиться, как раскаленный металлический прут, только в тысячи раз ярче. Именно это и было, как догадался юноша, источником замеченных им ранее вспышек. А потом снег в этом месте, радиусом примерно в сотню шагов, начинал стремительно таять. После этого другая девушка посыпала это место каким-то розовым порошком, и земля тут же становилась темной, тучной, плодородной. И, наконец, третья девушка сажала в уже подготовленную почву какие-то розовые семечки и поливала их из лейки, после чего буквально на глазах в этом месте вырастали те самые гигантские деревья и высокая трава, из которых и состояла роща.

Проделывая такую работу, которая, судя по всему, их нисколько ни обременяла и не тяготила, девушки не переставали болтать друг с другом на своем языке, словно веселые разноцветные пташки на ветвях этих странных деревьев.

Юноше жутко захотелось узнать, о чем же они могли между собой говорить. Запомнив наизусть несколько их выражений, он мысленно запустил заклинание, которому его буквально месяц назад научил Учитель, — заклинание перевода. Несколько минут — и вот уже молодой охотник готов понимать, что же они говорят.

Но как раз в этот момент из ледяной пустыни к таинственной роще вышел тот самый северный олень, по следу которого шли собаки. Он передвигался быстрым шагом, почти бежал. Видимо, инстинктивно чуя за собой погоню, он уже давно решил, что только в этой роще обретет по-настоящему безопасное пристанище. Достигнув её границ, он принялся радостно мычать и забавно мотать из стороны в сторону своей рогатой головой.

— Ой, смотрите, сестры, да ведь это же настоящий северный олень! — первой закричала «розовая» и радостно засмеялась, указывая на животное длинным тонким пальчиком. — Давайте откроем стену и пустим его, он, наверное, замерз и устал!

— Ну, что ты, сестра! — укоряющее посмотрела на неё «голубая», видимо, самая старшая в группе. — Это ж северный олень! У него толстая шкура, он не мерзнет в снегах. Наоборот, климат нашей рощи будет для него губителен.

— Ой, смотри, сестричка, как он радуется, как он хочет к нам! Ну, разве мы можем его оставить здесь одного!? — не унималась младшая, тем более что и олень стоял как вкопанный, всем своим видом показывая, что никуда отсюда уходить не намерен. Не в силах пересечь невидимый предел, он стал громко мычать, смешно вытаскивая большой розовый язык изо рта, нетерпеливо рыхля снег длинными острыми копытами.

— А вдруг за ним кто-нибудь гонится? Волки, белый медведь или кто-нибудь ещё похуже? Разве мы оставим его в беде? А как же Священные Принципы…

Не дожидаясь ответа, самая юная из девушек взмахнула руками вокруг себя и… перешагнула незримую границу, совершенно не боясь холода и метели! Она стремглав бросилась к оленю, обняла за шею и принялась с жаром целовать его. А олень, в свою очередь, довольно терся своей большой неуклюжей головой о плечи девушки, лизал гладким влажным языком и целовал мохнатыми заледеневшими губами её ручки, радостно при этом мыча, отчего девушка ещё больше смеялась и ещё больше ласкала животное.

Юноша во все глаза смотрел на такое странное поведение крылатой девушки. Он настолько привык воспринимать оленя только как источник мяса и теплой шкуры, что совершенно не думал, что с ним можно обращаться таким образом!

Между тем другие девушки сначала некоторое время наблюдали за происходящим со стороны. Потом, не выдержав, сами бросились к оленю и стали трепать его по шкурке, обнимать и целовать это действительно красивое и милое животное. А потом вдруг самая юная направилась куда-то вглубь рощи. Через пару минут она вернулась с огромной охапкой зеленой травы. То же самое сделали и другие. И вот — олень уже пировал, с огромным аппетитом поглощая мясистые сочные травяные стебли, которых, вероятно, не ел никогда в жизни. Громко чмокая и чавкая, он от удовольствия зажмуривал глаза. А крылатые девушки не могли насмотреться на своего новообретенного питомца и весело, заливисто смеялись.

— Слушайте, сестры! — вдруг сказала самая младшая, «розовая». — А ведь если мы всю эту ледяную пустыню переделаем в кокосовый сад, что же будет с этими симпатяшками? Они же вымрут! Для них эта пустыня — дом родной… — и голос её внезапно прервался от волнения.

Но «голубая» повернулась к ней, оторвавшись, наконец, от оленя, и строгим назидательным тоном проговорила:

— Неужели ты думаешь, младшая сестра, что Их Премудрость способна уничтожить среду обитания хоть одного из мирных существ Целестии? Побойся Создателя, милочка! Так можно усомниться и в премудрости Их Священной воли, а это, знаешь…

«Розовая» побледнела и закрыла ручками свой ротик.

Но «голубая», увидев её замешательство, смягчилась и покровительственно потрепала «розовую» по плечу:

— Не бойся, мы на тебя не донесем, малышка. Ты ещё не закончила обучение, а потому имеешь право ошибаться. Как говорится, кто не ошибается, тот и не учится, — это нормально. А по поводу кокосовых садов я тебе скажу, что далеко не все Полярные Пустоши будут в кокосах. Будут и сосны, будут и дубы, будут и липы… Все будет, и все — разное. А на долю оленей останется достаточно полярной тундры — им ведь много не нужно — , зато она будет очищена от хищников и чудовищ и их уже никто и никогда не обидит! Повсюду для них будут расположены кормушки со свежим душистым сеном, так что они будут здесь как сыр в масле кататься. Мы выведем теперь эту Создателем забытую пустошь на новые, доселе невиданные рубежи. Понимаешь теперь, сестренка?

— Понимаю… — тихо проговорила «розовая», а потом вдруг резко выкрикнула. — Да будут трижды благословенны Священные Замыслы Их Премудрости, отныне и до века!

— Да будут! — хором повторили две другие девушки, и громко и весело засмеялись.

А юноша смотрел на всё происходящее здесь, широко открыв рот, и ничего не понимал. «Их Премудрость», «Священные Принципы», «Целестия», «кокосы»… — совершенно незнакомые слова, незнакомые понятия, которые заботливо переводило для него запущенное заклинание, но о смысле которых он совершенно не догадывался.

А потом ему вдруг стало не по себе. Голова закружилась, его затошнило, перед глазами все поплыло. Все эти лужайки, деревья, крылатые девушки, странные слова, смех… — все это было таким чуждым, таким новым, так не вписывалось в устоявшиеся границы его мира, ещё недавно казавшегося таким опостылевшим, таким скучным, что его голова просто не в силах была все это принять и…

Юноша вдруг резко вскочил во весь рост. Быстро нацепив лыжи, он бросился бежать без оглядки из этого странного и страшного места, волоча за собой так и оставшиеся пустыми сани. Собаки же, грустно вздохнув, уныло поплелись за ним следом.

— Чую, чую, чую зас-с-с-с-саду, да-ссс! Белорыс-с-с-с-сые с-с-с-с-совс-с-с-сем рядом, да-ссс! — с громким чавканьем поглощая сырое кровавое мясо, сипел Азаил, злобно сверкая при этом своими белесыми насекомьими глазами. — Ты ничего не видел на охоте, с-с-с-сынок?

Слово «сынок» вывело юношу из какой-то розовой задумчивости. Он сидел за простым тесаным деревянным столом рядом с насекомообразным чудовищем и держал в руках деревянную ложку. Её, впрочем, он так ни разу и не опустил в миску с супом, который успел уже порядком остыть.

За окном — полярная ночь, пронзительно и злобно, как голодный дикий зверь, завывала вьюга, но в их домике было жарко натоплено. Освещение домика состояло из четырех глиняных ламп, чадно горевших на оленьем жиру. Светили они себе под нос, а потому все внутреннее пространство хижины тонуло в бархатной полутьме.

«Сынком» Азаил называл его крайне редко: либо когда был особенно доволен успехами юноши, либо когда хотел получить от него что-то такое, чего не мог добиться силой. Поскольку особенных успехов у ученика мага давно не наблюдалось, то это обращение Азаила показалось ему подозрительным. И он в очередной раз мысленно поблагодарил себя за предусмотрительность: если бы не тщательно сделанные им после удачных охот запасы, подозрения Учителя быстро перешли бы в нечто гораздо более серьезное.

— Нет, Учитель, ничего не видел, все как обычно. Только вот оленя трудно стало доставать. Может, снеги опять вернулись к нам, ведь медведи да волки столько не переедят, — «честно соврал» Азаилу юноша, что, надо сказать, ему всегда удивительно легко удавалось.

Почему-то ему не хотелось говорить Учителю о таинственных вспышках за горизонтом, о странных деревьях и, особенно, о красивых крылатых девушках — ведь они так идеально походили на «белобрысых летуний», о которых часто говорил Азаил, а потому реакция его могла быть только одна: «немедленно убиратьс-с-с-с-с-ся отс-с-с-с-с-с-сюда, да-сссс, немедленно-сссс». А именно этого больше всего на свете и боялся юноша — ему уже через пару часов после такого смешно, наверное, выглядевшего со стороны панического бегства так захотелось ещё и ещё понаблюдать за ними, послушать их беззаботный звонкий смех и разговоры, снова вдохнуть приторно-сладкие запахи волшебной рощи.

Вот уже раз десять после того памятного посещения таинственного места он бывал там, всякий раз наблюдая за девушками из укромного места и всякий раз с большим сожалением уходил, чувствуя, что так и не насытился этим прекрасным зрелищем. Была б его воля, он бы остался там навеки!

Уходя, он всегда мечтал только о двух вещах: чтобы Азаил, обладающий поистине нечеловеческой интуицией не догадался о его походах, а вторая — чтобы ему хотя бы раз представился случай поговорить с одной из девушек, особенно с той, «розовой» незнакомкой.

— С-с-с-с-мотри, Люк-с-с-с-с, — подозрительно сверля его своими холодными насекомьими глазами, прошипел Азаил. — Ес-с-с-с-сли увидиш-ш-ш-ш-ш-шь белобры-с-с-с-с-сых, немедленно ко мне — будем с-с-с-с-с-сматывать удочки-сссссс, понял, да-сссс? — и тонкая паучья лапа с острым черным когтем стремительно сдавила шею юноши, как тугое лассо. Люку стало не хватать воздуха, и он захрипел. Но в тот же момент Учитель ослабил хватку.

— А-а-а, п-п-п-очему, дядь Азаил, а? Что в них такого опасного, что даже ты, кому и десяток снегов нипочем, их боишься? — сделав намеренно невинное, как у ребенка, лицо, спросил юноша, втайне пытаясь получить хотя бы косвенное подтверждение тому, что страхи Учителя носят болезненный, надуманный характер. Ему так хотелось верить, что эти прекрасные существа — добрые и милые, а Азаил все выдумывает про них из-за какой-то затаенной обиды, которые они когда-то, в далеком прошлом, нанесли ему.

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! Я — боюс-с-с-с-с-ь?! — зашипел на всю комнату Азаил и прыгнул, как сущий паук, с места прямо через весь стол, к Люку. — Я? Я? Я-ссс?! Аз-з-з-з-з-заил Премудрый, Аз-з-з-з-з-заил Бес-с-с-с-с-с-с-траш-ш-ш-ш-шный! Да я, щ-щ-щ-щ-щ-щенок, один с-с-с-с-с-спалю с-с-с-с-с-с с-с-с-с-с-отню белобры-с-с-с-с-сых! — он воинственно ощерил свои острые отвратительные жвалы, длинные когтистые лапы угрожающе потянулись к лицу юноши. Тот, впрочем, как ни в чем не бывало принялся поглощать суп, не обращая на чудовище никакого внимания.

— А-а-а-а! Кажется, я понял, дядь Азаил, — не отрываясь от еды, с набитым ртом проговорил юноша. — Просто их больше сотни, а потому сто первая, наверное, раскатает в лепешку тебя самого, да? — и, не выдержав, вдруг прыснул от смеха.

Но Азаилу было не до смеха. Ударом лапы он перевернул тарелку, так что суповая жижа пролилась прямо на штаны юноши, а сам принялся кругами ходить по горнице, уже не обращая никакого внимания на него, глухо бормоча себе под нос:

— Ничего, ничего-ссс, Аз-з-з-з-з-аил, мы е-щ-щ-щ-щ-щё поквитаем-с-с-с-с-я с-с-с-с-с ними, поквитаемс-с-с-с-с-я! Чудненько, чудес-с-с-с-с-сненько поквитаемс-с-с-с-с-я! Не с-с-с-с-сотню, не две, не тр-р-р-р-и, а вс-с-с-с-сю с-с-с-с-с-вору под нож-ж-ж-ж-ж! Да-ссс, под но-ж-ж-ж-ж-ж, белобрыс-с-с-с-с-ые обманщ-щ-щ-щ-щ-щ-ицы, да-ссс!..

Взглянув на него, юноша понял, что ни одного слова от него больше не добьешься. Когда Азаил впадал в такое состояние, он мог часами напролет повторять одно и то же и ходить кругами, пока совершенно не выбьется из сил. А потому решил воспользоваться этим и завалился на печку спать — все равно Учебы сегодня не будет. И сделал он это с ещё большим удовольствием не только потому, что, наконец-то, сможет выспаться по-человечески, а и потому, что может теперь сколько угодно, не боясь выдать себя перед Учителем, вовсю мечтать о «розовой» незнакомке.

Юного охотника звали Люцифер, что, как объяснял ему Учитель, означало ни много ни мало как «Светоносец». Почему ему суждено было носить такое странное имя, юноша не знал — Учитель вообще особенно-то и не посвящал его в свои замыслы, цедя сведения обо всем и вся как какой-то сильнодействующий лекарственный настой — по капле.

Впрочем, кое о чем Люк — так звал его Азаил для краткости — и сам догадывался. Таинственная власть, которая ему была подарена Потоком, — что это как не сила солнечного света, которую он постоянно носил в своем естестве? Раз войдя в него двенадцать лет назад, когда ему стукнуло пять, она больше не покидала его, послушно откликаясь на каждый его зов. Стоило юноше захотеть сотворить какое-либо заклинание, он обращался к Потоку и легкое приятное жжение в груди, а потом и по всему телу, а также ощущение нарастающей силы внутри, говорило ему о том, что его зов принят. Иногда это проявлялось даже видимым образом, особенно в темноте. Если Люк творил заклинание полярной ночью, то можно было заметить, как вокруг становилось светлее, как будто бы кто-то зажег фонарь, а снег вокруг начинал подтаивать. Когда Люк заметил это в первый раз, он сразу и догадался о значении своего имени.

Гораздо сложнее было узнать хоть что-то о своей матери. Да, красочные иллюзии, которые демонстрировал ему Азаил, давали определенное представление, но ничего конкретного Учитель так и не рассказал. Смешно сказать, Люк даже не знал её имени, не знал имени отца, не знал, где находится та сказочная страна с Башней из золотого кирпича! Никаких книг, кроме книг по практической и теоретической магии, у него не было. Что было за границами Ледяной Пустыни — также оставалось неизвестным.

Ещё один вопрос, который не давал покоя Люку, — это вопрос о его происхождении. Азаил открыл ему, что он — человек. Но ни одного «человека» Люк отродясь не видал. На все просьбы о том, чтобы показать ему страны, где обитают люди — хотя бы в иллюзии — , Азаил уклонялся, ссылаясь на то, что «у нас-сссссс итак очень мало времени-ссссс, некогда-сссс, некогда-ссссс». Но почему «у нас мало времени», Люк не мог понять. Вроде бы они никуда не торопились, наоборот, время в этой полярной пустоши как будто бы совершенно остановилось. И лишь потом, после участившихся обеспокоенных монологов о «белобры-с-с-с-с-с-ых летуньях-сссс», сказанных, как обычно, «про себя да вслух», Люк понял, что «мало времени» относится именно к ним. Азаил определенно скрывался в этом безлюдном необитаемой месте от их преследований и, возможно, от мести и боялся, что вот-вот они здесь появятся, а до этого надо успеть, как он говорил, «поднять щ-щ-щ-щ-щ-щенка на ноги, да-сссс» и тогда, тогда он им ещё «пока-ж-ж-ж-ж-ж-жет». Видимо, Азаил всерьез рассчитывал на его все возрастающие магические способности в предстоящем сражении, что также вводило Люка в состояние недоумения. Кажется, чтобы достигнуть уровня знания и силы Учителя, надо практиковаться многие десятилетия, но тогда смысл «ускоренной» подготовки терялся, учитывая кратковременность человеческой жизни.

Так или иначе, но людей Люк так за все это время и не увидел — приходилось удовлетворяться тем, что он видел сам, глядя на собственное отражение в воде. Наверное, люди — они какие-то такие…

Люк опять глубоко и грустно вздохнул и повернулся на другой бок. Азаила нигде не было, комната пуста. Спать не хотелось. Видимо, привычка мало спать сыграла здесь свою роль: рано заснув, он слишком рано и проснулся. Эх, спать бы ещё да спать!

Люк блаженно потянулся и спрыгнул с печи. Огонь уже погас, но раскаленные головешки давали ещё достаточно тепла. Зато вся комната погрузилась в кромешную тьму. Люк зажег магический светильник — маленький светящийся шарик, парящий над его головой. В комнате никого не было.

Обычно Азаил всегда спал в дальнем теплом углу за печью, как паук забравшись на потолок. Спал с открытыми, только слегка поблекшими, глазами. Впрочем, даже тогда застать его врасплох было невозможно — тончайшие чувствительные усы-вибриссы улавливали малейшее колебание воздуха в комнате. Но сейчас угол был пуст.

Признаться, Люку было недосуг знать, куда мог пропасть Учитель — тот никогда не давал ему никакого отчета в своих поступках. Зато совершенно неожиданно получив два часа свободы, ученик решил ею воспользоваться сполна.

В том самом углу, в котором обычно спал Азаил, всегда стоял большой черный сундук из неизвестного материала. Во время Учебы именно оттуда, как по мановению волшебной палочки, появлялись необходимые книги и магические артефакты. Но все эти предметы доставал Азаил лично, никогда не позволяя ученику делать это самому. И вот сейчас Люк стоял у вожделенного сундука…

Естественно, он был заперт! Хотя никакой замочной скважины на гладкой полированной поверхности не было видно. Но Люк не унывал. В самом деле, а как же заклинание «отпора всех дверей», которое он освоил пару месяцев назад?

Знакомое жжение в груди, жар на ладонях, отблески света по всей комнате — и вот уже тысячи тысяч тончайших, не больше волоса, солнечных волокон-лучей прощупывают — пядь за пядью — поверхность сундука, пытаясь найти потайную скважину. Люк закрыл глаза и магическим зрением увидел, что в матово-черном сундуке, чуть выше середины, виднеется крохотное, с булавочную головку, светлое пятнышко. Ещё мгновение — и теперь вся совокупность волокон-лучей направлена именно туда. Легкое жужжание и скрежет — и вот уже невидимая доселе крышка отъехала в сторону. Сундук был открыт!

С непередаваемым восторгом в груди, Люк обеими руками залез в темное чрево сундука — он оказался воистину бездонным! Таинственные книги на незнакомых языках, разноцветные шары, манипуляторы, порошки… От всего этого кругом шла голова, равно как и от резкого запаха, которым было пропитано все его содержимое.

Наконец, вот оно! Дрожащие руки Люка сжимали большой иссиня-черный шар, пульсирующий изнутри россыпью фиолетово-лиловых искр. Запустить его — пара пустяков — Люк знал, что заклинание обычно выгравировано на его поверхности, стоит только прощупать её досконально магическим зрением.

Несколько минут, и заклинание обнаружилось — оно было написано крошечными буквами в самом низу шара, прочитать которые можно было только магическим зрением и то при очень сильном увеличении.

Стоило Люку произнести несколько слов, и шар, вспыхнув потоком яркого света, ожил: трехмерная полупрозрачная картинка фиолетово-лилового цвета заполнила все свободное пространство хижины. Как Люк уже догадался, камень был вместилищем информации, которую тот выдавал графически, в виде иллюзии, в зависимости от того, чего хотел тот, кто владел им.

Но не успел он дать первую мысленную команду, как деревянный люк, ведший в подвал, тихо скрипнул и поток ослепительного света, как будто бы кто-то открыл ставни одного из окон наглухо заколоченного дома, хлынул в комнату. Глаза Люка на миг ослепли, а уже в следующий момент он получил такую затрещину от Учителя, что отлетел в другой конец комнаты.

— Ты ш-ш-ш-ш-ш-ш-то это ш-ш-ш-ш-ш-ш-алиш-ш-ш-ш-ш-ш-шь, щ-щ-щ-щ-щ-щ-екнок-сссссс? Кто тебе раз-з-з-з-з-зз-реш-ш-ш-ш-ш-шал лаз-з-з-з-з-зить в моих вещ-щ-щ-щ-щ-щах-х-х-х-х-сссс? Ш-ш-ш-ш-ш-ш-шпиониш-ш-ш-ш-ш-шь з-з-з-з-з-з-а мной-ссссс?

Паук стремительно прыгнул на Люка, хищно вытянув вперед когтистые лапы, но, как муха о стекло, бессильно натолкнулся на мощнейший невидимый магический барьер, который выставил Ученик. По комнате пронесся запах жареного и Азаил взвыл от боли, забегал кругами, поджимая обожжённые лапы. Люк удивленно смотрел на эту сцену, совершенно не понимая и сам, что произошло: реакция у Азаила была в тысячи крат быстрее, чем у него, поистине насекомья! За такое короткое время он не успел бы сотворить даже самого простого заклинания, не то, что такого мощного!

— Ах-х-х-х-х-с-с-с-с-с, ах-х-х-х-х-х-с, Люкс-с-с-с-с-с-ик, малы-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш-ш-ш-што ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж ты твориш-ш-ш-ш-ш-ш-шь со стариком-с-с-с-с-с-с, ах-х-х-х-х-х-х-сс-с-с-с-с! У-ф-ф-ф-ф-ф-ф-сссс, уф-ф-ф-ф-ф-сссс…

Азаил забавно подпрыгивал, дул на обожжённые лапища, но, наконец, пришел в себя и обратился к магии — дело пошло быстрее.

— Дядь Азаил, да ты не сердись! Я и сам не знаю, как так получилось! И я честно не хотел залазить в твои личные вещи, но ты пойми, мне нужно знать! Мне нужно знать, как звали мою мать и отца, почему я не живу как все нормальные люди и почему я должен жить здесь, в этой поганой ледяной пустыне, хотя я знаю, что есть, есть более пригодные для жизни места!

Азаил некоторое время пробурчал что-то нечленораздельное, но было видно, что гнев его сходит на нет, да и демонстрация магических способностей Ученика, превзошедшие возможности Учителя, если не отрезвила, то порадовала его.

— Хорош-ш-ш-ш-ш-ш-шо-сссс, хорош-ш-ш-ш-ш-ш-ш-о-ссс, с-с-с-с-сынок. Только убери это проклятое-сссс поле-ссс, убери-ссссс…

Весь остаток утра они провели за беседой, в которой Азаил «поведал (ему) все-сссс». Однако чем дольше продолжался разговор, тем большее Люк испытывал разочарование. Юля и изворачиваясь, Азаил сообщил ему немногим больше, чем раньше, но преподал все с таким видом, будто сообщил великую истину.

Оказалось, что с людьми Люку нельзя быть, потому что все люди проживают на территории врага — «белобрыс-с-с-с-с-сые летуньи, подлые обманщ-щ-щ-щ-щ-щицы, да-сссссс». Они обманули все человечество и держат его под властью своих чар. Попади Люк в населенные людьми области — и, пиши пропало, сразу окажется в цепких лапках крылатых владычиц. Его мать и отец вместе с Азаилом вели с ними войну, но из-за подлого коварства последних колдуньям удалось победить. Отец и мать его погибли, а сам Азаил с ребенком на плечах, «тайными х-х-х-х-х-ходами, куда и мы-ш-ш-ш-ш-ш-шки не з-з-з-з-з-з-аполз-з-з-з-з-зали», уполз сюда, в свою секретную лабораторию на крайнем севере, похороненную под толстым слоем вечной мерзлоты. Но играть в прятки он всю жизнь не намерен. Как только Люк войдет в возраст зрелого мага и воина, они разберутся с ними — «раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, раз-з-з-з-з и навс-с-с-с-с-сегда-ссссс, да-сссс!».

Люк разочарованно зевнул и решил, что в следующий раз все-таки доберется до проклятого шара, хотя, если честно, и сам в это особенно не верил — Азаил дважды на одну и ту же удочку не попадается.

Когда, наконец, Люк вновь лег спать, он снова видел «розовую» и она отнюдь не показалась ему «белобрысой обманщицей». Они весело играли друг с другом в прятки в таинственной рощице, а когда, наконец, девушка попала в его объятия и он попытался её поцеловать, она тут же превратилась… — в хорошо знакомую по магическим иллюзиям солнцеликую красавицу, его родную мать. Люк покраснел, смутился и… проснулся.

Глава 2 «Новые Рубежи»

Со всех сторон света на тонущий в розовой дымке Остров Фей, словно рой деловито жужжащих пчел в родной улей, слетались длинные вереницы крылатых красавиц. Такое зрелище, если бы его мог видеть посторонний наблюдатель, навсегда оставило бы глубокий след в его душе.

В самом деле, чтобы все феи Целестии в один и тот же час появились в одном и том же месте… Неслыханно! Ведь обычно Всеобщий Совет Поднебесья собирался только в исключительных случаях, происходивших, как можно догадаться, весьма редко — раз в многие тысячи лет.

Впрочем, никакого «постороннего наблюдателя» не было и не могло быть, ибо Остров Фей — заповедное место, где никогда, от самого сотворения мира, не ступала нога чужака.

Остров Фей — поистине чудесное место, какого не встретишь больше нигде в Целестии. Довольно протяженный кусок суши, в тридцать с лишним миль в диаметре, он парил над необъятным мировым океаном Тэтис, подвешенный на заоблачной высоте на магической воздушной подушке. Уже одно это обстоятельство делало его практически недосягаемой для постороннего глаза и неприступной для любого врага Сообщества крепостью.

Однако даже если допустить совершенно невероятную ситуацию, что какой-нибудь особо любопытный человек и доплыл бы неведомо как до самой середины безбрежного Океана, он и в ясную безоблачную погоду не увидел бы ровным счетом ничего. Дело в том, что на Остров были наложены сильнейшие глазоотводящие заклинания. Никто, кроме самих фей, не сможет его увидеть, даже если будет находиться буквально в двух шагах от него. Именно поэтому Остров Фей никогда, с самого начала своего существования, не знал посторонних посетителей, а потайная жизнь его обитательниц осталась доселе никому не известной, послужив, как это обычно бывает, богатой почвой для распространения всякого рода сказок, небылиц, легенд и мифов.

Здесь, пользуясь случаем, сделаю небольшое отступление. Скажу сразу, что все те истории, которые и по ныне рассказывают не в меру благочестивые авалонцы о том, что феи рождаются прямо из цветков, что они не знают, что такое страсти и чувства, что все они одного пола или вообще бесполы, а также то, что с Создателем они на «ты», поскольку Он ежедневно посещает свои «избранные сосуды» в чудесных садах у Розового Озера, не имеют ничего общего с истиной. В действительности, Остров Фей, при всей своей сказочной обстановке, в общем-то, такая же страна, как и все остальные сообщества в Целестии: со своими законами, своими правителями, своей армией, полицией и судами. Но все же есть в нем какое-то волшебство, какая-то невыразимая магия… Впрочем, обо всем по порядку.

Если бы какой-нибудь человек каким-то чудом смог попасть на Остров Фей и осмотреть здешние красоты, он, наверное, подумал бы, что попал в тот самый «Эдем», о котором он столько слышал на проповедях в храмах Создателя.

Практически вся площадь Острова буквально утопала в благоуханных садах. Деревья, из которых состоят эти сады, не имеют никакого соответствия с теми, что произрастают у нас, в Нижней Целестии. Главное их отличие состояло в том, что они — живые. Они умеют двигаться, хотя предпочитают стоять на месте, чтобы не нарушать стройный, геометрически идеальный порядок аллей, разговаривать друг с другом и с посетителями и даже шутить. Кора у них была самых разнообразных цветов, в зависимости от положения солнца над Островом, — от солнечно-желтой до фиолетово-сиреневой, а листья переливались попеременно всеми цветами радуги. Они устроены так, что накапливают за день солнечный свет, чтобы затем уже ночью излучать мягкое радужное свечение повсюду. Именно поэтому на Острове Фей никогда не бывает темно, даже самой безлунной ночью.

Единственный род деревьев, свободно передвигающихся по Острову — это Летающие Деревья в Садах Прозрений. Хрустально-прозрачные, усыпанные такой же листвой, они постоянно меняют свое местоположение, как будто бы танцуя, отталкиваясь от земли лапищами корней. Их вечное мягкое вращение по кругу, говорят, дивно помогает мыслительной работе. Именно по этой причине, опять же по слухам, эти сады облюбовала для своих прогулок Их Премудрость.

Кроме деревьев каждый клочок розовой земли садов покрывало множество цветов — от привычных обитателям Нижней Целестии ромашек, незабудок и роз, до огромных, в несколько человеческих ростов, которым нет названия на человеческом языке, в бутонах которых легко могла бы уместиться влюбленная парочка. Цветы тоже были живыми. Они часто, стройными рядами, чтобы не нарушать общей гармонии садов, передвигаются с место на место, любят петь и рассказывать ненавязчивым шепотом интересные истории.

Особо выделялись на Острове два рода волшебных цветов (хотя все, что произрастает и живет на Острове — в той или иной степени волшебно): это Цветы Любви и Цветы Забвения. О них надо рассказать особо.

Цветы Любви, на первый взгляд, мало чем отличаются от обыкновенных лилий — у них вытянутые, нежно-розовые, мягкие на ощупь, хрупкие бутоны. Однако свойства их необычны. Раскрываются бутоны только после захода солнца, зато источают такой дивный аромат, что понюхавший их, не может совладать с желанием полюбить кого-нибудь, приласкать, утешить. Эти цветы выращиваются здесь для того, чтобы всецело погруженные в заботу о Порядке и Процветании Целестии феи хоть иногда, с заходом солнца, отвлекались от своих важных дел, чтобы уделить время мужьям и детям.

Цветы Забвения же, наоборот, представляют из себя гигантские цветы, много выше человеческого роста, внешне напоминающие кроваво-красные маки. Тот, кто проведет хотя бы несколько часов внутри такого цветка, накрепко засыпает. А если огромные лепестки цветка запечатать специальным заклинанием, то проспавший там несколько недель и больше напрочь забывает обо всем, что с ним происходило. Сначала он забывает свои земные заботы и печали, потом сами земные события кажутся ему сном, а вслед за этим и сами воспоминания об этих снах полностью стираются из памяти, как будто бы их и не было. Эти цветы используются Сообществом для двух целей: предоставления отдыха морально уставшим в борьбе со злом, душевно страдающим феям и для исправления заблудших людей. Достаточно поместить в такой цветок закоренелого преступника и злодея хотя бы на пару лет, и обратно из ароматного красного бутона выйдет уже совершенно новый человек — чистый и невинный как дитя, которого можно воспитать заново, сделать из него нормального члена человеческого сообщества. Правда, само перевоспитание происходило не на Острове Фей, а на таинственных, окутанных загадочными легендами Островах Блаженных, на противоположном полушарии Целестии, в центре мирового океана. Пожалуй, о цветах и деревьях — довольно.

В самом центре Острова Фей располагается знаменитое Розовое Озеро, неоднократно упоминаемое в Священных Писаниях как место первого явления Создателя. В нем совершенно невозможно утонуть, розовая вода его вкусна и целебна, как и розовый песок вокруг озера — между прочим, съедобный, напоминающий по вкусу сладкую кашу с земляничным вареньем. Главное же чудо Розового Озера — это его обитатели. Розовые крокодилы в забавных шарфах плавают по его поверхности, всегда готовые прокатить желающих. Они всегда говорят только на «вы» и при желании могут рассказать бездну веселых анекдотов. Летающие розовые осьминоги, готовые обнять гуляющих своими нежными щупальцами, прямо как ласковые кошечки, а также розовые пузырьки, всегда поднимающиеся с поверхности и разносимые ветром по всему острову. Сталкиваясь с препятствиями, они лопаются, разбрызгивая повсюду медово-земляничное благоухание.

Но главной достопримечательностью всегда был Зал Собраний, располагавшийся в Розовом Чертоге, который можно было увидеть с любой точки Острова благодаря своей исключительной высоте — полторы мили.

Розовый Чертог представляет из себя уникальное здание, если вообще его можно назвать зданием. Он похож на нечто среднее между лесом из колоссальных живых розовых колонн и лабиринтом. В Розовом Чертоге не было никакого намека на крышу — только бесконечные розовые колонны, казалось, достигающие небес, как стволы высочайших деревьев, выстраивались концентрическими кругами вокруг главной Залы — Залы Собраний. Кругов было ровно семь — как и три и один — считавшееся священным числом у фей. Следует заметить, что колонны от стволов деревьев отличало лишь то, что они не были прямыми. Наоборот, форма их была чрезвычайно необычной. Ближе к вершине они изгибались в стороны, так что, если на Чертог посмотреть с высоты птичьего полета, они напоминали лепестки раскрывшегося, колоссального по размеру цветка, сердцевину которого и составлял Зал Собраний.

Но самое удивительное здесь было то, что сами колонны были живыми, как и все на этом Острове. Они дышали, вдыхая воздух, а выдыхая опьяняющий розовый аромат, а между постоянно расширяющихся и сужающихся пор росли шевелящиеся отростки-щупальца, которые были невероятно вкусны и питательны, если их съесть, а сок их утолит любую жажду. Колонны всегда источали мягкий розовый свет, а потому даже самой темной ночью Чертог был освещен, что было чрезвычайно, надо сказать, на руку Их Премудрости, чья мыслительная работа не прекращалась и ночью.

Сам же Зал Собраний представлял из себя круглую арену, усыпанную розовым песком, с уходящими в бесконечность, словно легендарная лестница на небо, колоссальными рядами трибун, обступавших её со всех сторон. В центре же арены располагались три пурпурных трона, соединенных вместе — на них восседала Их Премудрость.

И вот сегодня, в ночной ещё темноте, тысячи и тысячи фей, подобно пчелам в улей, со всех сторон слетались к Залу Собраний и в одно мгновение облепляли сплошным разноцветным шевелящимся ковром трибуны. Вскоре весь зал наполнился неистовым жужжанием и звонкими переливчатыми голосами (ведь феи были ужасно общительными, как и все женщины на свете), которые слились в один нескончаемый гул, ещё больше придавая ему сходство с пчелиным ульем. При этом феи умудрялись совершенно не путаться, не толкаться, но организованно и упорядоченно садиться четко на свои места строго в соответствии со своим рангом в Священной Иерархии Сообщества.

Низшие ранги садились на самые верхние трибуны, высшие — на более низкие — поближе к тронам Их Премудрости. Первый ряд традиционно занимали Перворожденные — старейшие феи, заставшие младенчество этого мира. Десять рядов выше — воительницы ЖАЛА — Ордена полностью отрекшихся от своей воли фей, целиком подчинивших себя повелениям Их Премудрости.

А чтобы феи, впервые посетившие Зал, не ошибались в определении своего местоположения в Зале Собраний, трибуны были окрашены в те цвета, которые соответствовали рангу в Священной Иерархии Сообщества и, соответственно, цвету туник его членов. Четырнадцатый — фиолетовый, тринадцатый — сиреневый, двенадцатый — лиловый, одиннадцатый — багровый, десятый — красный, девятый — темно-синий, восьмой — темно-зеленый, седьмой — салатовый, шестой — розовый, пятый — яично-желтый, четвертый — оранжевый, третий — голубой, второй — золотистый, первый — белый. Трибуны «ЖАЛА» были выкрашены в черно-желтые цвета «пчелиной расцветки», а трибуны «Перворожденных» — в жемчужно-перламутровые.

Как только все расселись, на середину арены стремительно, по-военному печатая шаг, вышла пепельноволосая фея в жемчужно-белой тунике с изображением рассерженной пчелы с угрожающе выпяченным жалом. На её хорошенькой головке красовалась серебряная, украшенная розовым жемчугом диадема.

Эту особу очень хорошо знали, пожалуй, все феи Сообщества, и не только они. Её Верность — это Уста, Уши и Десница Их Премудрости, как между собой называли её феи. И это не случайно. Ведь только от неё до Их Премудрости доходила вся самая секретная и полная информация о положении дел в Целестии, именно она оглашала принятое Премудростью решение, именно она организовывала его исполнение. Можно со всей уверенностью сказать, что она была своеобразной шеей, связующей между собой тело Сообщества с его триединой главой. Всегда собранная, всегда активная, никогда не унывающая, бесстрашная в сражении, неприхотливая в повседневной жизни, неутомимая на работе, волевая и решительная — она как будто бы целиком и полностью сошла с пропагандистских картинок из учебников Школы Фей, олицетворяя в себе все мыслимые и немыслимые добродетели Сообщества, кроме одного — материнства.

Их Верность целиком посвятила себя служению Порядку и Процветанию Целестии, возглавив сонм подобных ей фей в составе Ордена «ЖАЛО». Она отреклась от любой возможности иметь семью, детей, свой собственный дом. «Ничего кроме…». — гласил девиз, написанной на груди её туники и на нарукавной повязке: ничего кроме Премудрости, ничего кроме Целестии, ничего кроме исполнения воли Создателя! Вот тот незыблемый принцип, которому всю свою жизнь, отдав самое себя, подчиняла себя «Жемчужно-Белая» фея, чье личное имя давно было предано забвению не только членами Сообщества, но и ею самой.

При появлении Жемчужно-Белой гул в Зале Собраний моментально стих. В абсолютной тишине в полутьме предрассветного утра раздался ясный и звонкий голос Её Верности:

— Возрадуйтесь, о, сестры! Их Премудрость уже с нами!

При этих словах все феи одновременно поднялись со своих мест и поток ритуальных славословий заполнил все пространство Зала. А в это время царственной походкой на арену вышли три облаченные в пурпур и золото феи, держащие друг друга за руки, окруженные почетным караулом из воительниц «ЖАЛА» с обнаженными серебристыми клинками наголо. Длинные пурпурные мантии всех трех Премудростей торжественно несли совсем юные феи четырнадцатого ранга.

Пурпур был единственным цветом, который могла использовать в своей одежде только Их Премудрость. При этом ни одной фее даже не пришла бы в голову крамольная мысль о том, что Их Премудрость носит пурпурные сандалии, туники и мантии, как монархи у нижестоящих по уровню развития народов Нижней Целестии. Все феи были уверены, что Сообщество — это свободное, добровольное единство поднебесных волшебниц, а пурпур лишь означает любящее сердце, которое три избранные Создателем ещё на заре этого мира феи целиком посвятили служению Священным Принципам Порядка и Процветания. «Только в единстве — свобода», — гласил популярный лозунг, и в эти слова верила всякая уважающая себя фея.

В сущности, кроме пурпурных одежд и обуви, золотой диадемы с рубинами на головах, да, пожалуй, более умудренных опытом глаз, три Премудрости ничем не отличались от других фей. Такие же стройные, атлетически сложенные фигуры, длинные, светлые, светящиеся даже в темноте, волосы, синие как море глаза.

Глядя на Них, невольно могла закрасться в голову мысль, что именно Они и послужили тем образцом, тем лекалом, по которому были вылеплены все остальные, что обращение «сестры», которые используют по отношению друг к другу феи — это не метафора, а реальная действительность. Как пчелы в улье почти не отличаются друг от друга, составляя единую и слаженную семью-государство, так и члены Сообщества фей едины в своей похожести и, будучи действительно прекрасными существами, персонажами волшебных сказок и чудесных историй в человеческом фольклоре, они были прекрасны какой-то стандартной, типовой красотой, лишенной всякой уникальности и индивидуальности, которая, казалось, целиком была отдана на откуп человеческому роду.

Тем временем все три Премудрости заняли свои престолы, а славословия стихли. Воцарилась торжественная, благоговейная тишина.

Тогда все три Премудрости обратили свой взгляд в сторону востока и, заметив, что краешек неба уже посветлел и там показались первые, ещё красноватые, неяркие лучи, одновременно величественно поднялись со своих мест, подняли все шесть рук и громким, звонким, необыкновенно мелодичным и приятным голосом запели Гимн Восходящему Солнцу.

Этот гимн тут же подхватили, взявшись за руки, все остальные феи, образовав собою воистину колоссальный солнечный круг, раскачиваясь в такт песнопению. Звуки их голосов сливались в единое целое и со стороны могло даже показаться, что это не столько гимн солнцу, сколько гимн единству и согласию всего Сообщества, собравшегося здесь.

В гимне пелось о том, что Солнце — это единственный и нерукотворный образ Создателя, сотворившего все сущее, Которому верно служат феи и воля Которого для них священна. Как солнце согревает и освещает мир, является источником жизни, так и Создатель — источник жизни и блага всего сущего. Он — податель доброй розовой энергии, которая содержится в розовых облаках — источника жизни и всякого доброго волшебства фей, нацеленного на то, чтобы творить добро всему миру, всякой нуждающейся твари. В конце гимна следовали просьбы фей Создателю всего помогать им и подавать сил для того, чтобы творить Его благую волю в этом мире.

В общем, гимн этот довольно сложно пересказать, тем более прозой. Он построен скорее на выражении чувств — чувства благоговения перед высшим существом, перед красотой природы и всего миропорядка — и написан такой прихотливой изящной поэзией, что её не передашь на человеческом языке. Рефреном же гимна была одна фраза — вечная клятва каждой феи служить Священным Принципам Порядка и Процветания, которые есть высшее выражение воли Создателя.

Феи раскачивались в такт своему песнопению, лица их были необыкновенно воодушевлены, взволнованны, они светились от счастья, переживаемого ими чувства единства между собой и Создателем, по их щекам текли слезы. Каждая из них в тот момент остро ощущала, что все они — одно целое, одно Сообщество, одна семья, все они — сестры и все они одновременно верные дочери своего Создателя. А во главе их дружной семьи — поставленная Создателем Триединая Премудрость, чье имя священно, которая есть живой символ единства и премудрости Сообщества, которая возвышается посреди него как гигантский маяк над морской пучиной, указывая всегда верное направление, куда плыть и к чему стремиться.

Гимн начался, когда первые лучи солнца только показались на горизонте, а закончился — когда весь диск был уже отчетливо виден. В глубоком изнеможении феи опустились на свои места — настолько их потрясло переживание мистического единства между собой и Создателем.

Наконец, как всегда, заговорила Вторая из Трех.

Почему из Трех Премудростей всегда говорила Вторая, толком никто не знал. Ясно было одно, говорить одновременно три феи не могли, но ясно также было и другое, что Вторая никогда не скажет того, что противоречило бы мыслям Первой и Третьей, с которыми она находилась в постоянном телепатическом общении. Тем самым Триединая Премудрость служила своеобразным воплощенным символом единства Сообщества, когда три воли и три разума свободно и добровольно сливались воедино и выражали свои мысли через одни уста.

Именно поэтому, наверное, все решения всех Советов, которые происходили здесь за многие тысячелетия Эры Порядка и Процветания, всегда были единодушны и единогласны. Никогда ни один член Сообщества не возражал против коллективной воли и коллективного разума, как никогда не возникало противоречий внутри единства Трех. В отличие от несовершенных людских «советов», построенных на праздной болтовне и нелепых спорах, где каждый стремился доказать свою точку зрения, как правило, ошибочную и выдвигаемую исключительно из самомнения говорящего, Советы Сообщества скорее были призваны продемонстрировать нерушимое единство коллективного живого существа, нежели рассматривать чьи бы то ни было мнения по отдельности. «На Советы — как на праздник» — это была ходовая поговорка среди фей Сообщества, отражавшая глубинную правду жизни. Феи летали на собрания скорее для общения друг с другом, с Их Премудростью, с Создателем, открывшим однажды, что где собираются многие, там и Он среди них, нежели для того, чтобы что-то «решать». Всякая здравомыслящая фея итак прекрасно знала, что все решено без них и, возможно, даже месяцев за пять-за шесть до самого собрания.

— Возлюбленные сестры! — в тишине, которая, казалось, совершенно невозможна в этом несовершенно мире, раздался музыкальный, звучный, одновременно убаюкивающий и повелительный голос, голос, чьей силе и чьему обаянию совершенно невозможно противиться.

— Возлюбленные сестры! Вы, наверное, сейчас гадаете о том, по какому поводу Мы собрали Всеобщий Совет Сообщества в такое мирное и спокойное время, которого, казалось бы, никогда ещё не было за всю Эру Порядка и Процветания.

Многозначительная пауза. Все три Премудрости опять встали со своих мест, что позволило Второй из Трех обвести всех присутствующих глазами. Все феи хранили гробовое молчание, но каждая из них понимала, что Их Премудрость попала в точку.

В самом деле, когда феи слетались на Всеобщий Совет, каждая думала о том, что же такое могло произойти, что вызвало необходимость в собрании такого уровня. За те пятнадцать лет, что прошли со времени операции «Возмездие», когда была разгромлена солнечная колдунья вместе со своим бесноватым сообщником Азаилом, замышлявшим уничтожить всю Целестию при помощи солнечной бомбы и Золотого Рыцаря, вся опекаемая Сообществом вселенная наслаждалась миром и покоем. Дела шли своим чередом, феи мирно управляли своими подопечными, людской род жил в тиши и покое. Правда, имели место несколько крупных операций по истреблению чудовищ и хищников в Скалистых горах, а также по приручению популяции полуразумных летучих обезьян и превращении всего континента Заморья в парк культуры и отдыха, но все они проводились силами различных отделов «ЖАЛА», никто из рядовых фей в них не участвовал. Да и операции были завершены всего в пять лет (план, утвержденный Их Премудростью, был, как всегда, перевыполнен), не затронув жизни большей части Сообщества. И вот уже пятнадцать лет совершенно ничего. А тут вдруг Совет, да ещё и Всеобщий, и это в мирное-то время! Небывалое дело!

— … А повод есть, и повод — весьма весомый. Как вы знаете, сестры, ровно через десять лет, минута в минуту, в это самое время, истекает срок договора, подписанный между представителями Сообщества Поднебесных и Содружества суверенных королевств, объединяющих весь человеческий род, которому завещана Самим Создателем вся Нижняя Целестия, как нам — Верхняя. Я имею в виду договор об Опеке.

Легкая волна недоумения прокатилась по рядам трибун. Конечно же, большинство фей (из старших поколений) давным-давно забыли про этот договор, а многие (из младших поколений) о нем и вовсе не подозревали. А те, что помнили, считали его просто бумажкой, фикцией, никто всерьез не предполагал, что этот договор вообще имеет какое-либо значение, а потому слова Их Премудрости настолько удивили фей, что все они разом нарушили негласный закон — слушать Их Премудрость в абсолютно гробовом молчании. Как растревоженный пчелиный улей, зал опять зашумел, зашуршал, зажужжал.

Но это нарушение негласного правила отнюдь не обескуражило Их Премудрость. Казалось, ничто не могло удивить или раздосадовать Их, казалось, все что произойдет, давно уже предвидено и предусмотрено в этих таких с виду юных, но таких мудрых головках.

Подождав немного, Они одновременно подняли вверх все три правые руки и гул моментально затих. Вновь подала голос Вторая из Трех:

— Да, сестры, да, двадцать пять тысяч лет со дня торжественного провозглашения в этом самом Зале Эры Порядка и Процветания прошли совершенно незаметно, по крайней мере, для Нас… — по щекам всех трех Премудростей скатились крупные влажные горошины. Прослезились и Жемчужно-Белая, вспоминая тот исторический день, и многие свидетельницы тех ставших уже достоянием легенд и мифов исторических событий. — А потому, до истечения срока Опеки, Мы должны успеть совершить нечто незабываемое, нечто, что оставит в человеческой истории память о нас и наших благодеяниях в веках, в тысячелетиях, в вечности, то, что станет последним аккордом великой эпохе. И этим аккордом для нас будут «Новые рубежи»!

Гул недоуменных голосов. Феи переглядываются друг на друга и пожимают плечами. Только ряды «ЖАЛА» и Перворожденных хранят гордое молчание — они уже давно в курсе этого спецпроекта, предварительное осуществление которого началось уже несколько месяцев назад на «Полярных пустошах» — ледяной, необитаемой для разумных существ пустыне у северного и южного полюсов Целестии.

— «Новые рубежи» — это программа полного переустройства и благоустройства Целестии, программа, достойная стать исторической вехой в развитии этого мира. Род человеческий, окруженный нашей заботой, необычайно размножился, ему тесно даже на гигантской площади Хартленда. А потому, перед окончанием срока Опеки, мы обязаны успеть обеспечить человеческий род новыми территориями, вывести его на новые рубежи. Именно для этой цели мы за десять лет превратим почти три сотни миллионов миль полярных пустошей обоих полюсов в цветники, поднимем со дна океана Тэтис новые острова и континенты, построим при помощи карликов новые подземные города, создадим систему воздушных архипелагов, на которых также смогут жить люди, подарим людям новые виды транспорта, средств связи, проведения досуга и отдыха. Вся Целестия будет перестроена, переблагоустроена, все будет совершено для блага человека, все во имя человека — любимейшего творения Создателя, Которому все мы служим! — голос Второй из Трех, обычно всегда бесстрастный и величественный, по мере приближения к концу монолога становился все более взволнованным, все более переходил на крик, слезы текли из её глаз, а слова звучали как магические заклинания.

Когда же речь Второй подошла к концу, трибуны как всегда взорвались бурными аплодисментами, возгласами единогласного одобрения и славословия бесконечной премудрости Трех. Феи взлетали в воздух, кричали, обнимались и целовались друг с другом, заливались слезами, и только лишь одна-единственная фея, в светло-голубой тунике третьего ранга робко подняла руку и, когда всеобщее ликование мало-помалу стихло, поднялась со своего места и произнесла дрожащим от волнения голоском:

— Ваша Премудрость, но неужели Эра Порядка и Процветания… закончилась навсегда? А что же будет с Пределом? Ведь, если мы не будем за ним следить, его ужасные обитатели разорвут людей на куски! А что же будет с безобидными зверями и птицами, на которых тут же начнут охотиться люди!? А что будет…

Робкий, прерывающийся голосок феи еле слышен даже в гробовой тишине Зала Собраний, но эффект его был эффектом разорвавшейся бомбы. Нарушение этикета было просто чудовищным, ведь в её голосе явно слышалось неприятие «генеральной линии», всегда намечаемой именно Их Премудростью и спускаемой «сверху» для всеобщего одобрения и ликования, но нельзя было не признать, что эта скромная фея выразила мысли всего Сообщества, которые никто, кроме неё, не осмелился высказать вслух.

Сначала было на неё сдавленно зашикали со всех сторон, кто-то даже попытался усадить её силком, вцепившись в полы туники, но три пары глаз Их Премудрости уже заметили худенькую фигурку в голубой тунике с серебряным ремешком на таллии.

Ласковый взгляд, мягкий жест трех рук — в конце концов, на Совете имела право высказываться любая допущенная на него фея! — и шиканья прекратились. Фее удалось договорить до конца, хотя она всё равно чувствовала себя не в своей тарелке, комкая в ручках голубой носовой платок, а лицо её покрылось от волнения красными пятнами.

— Ну что вы, милочка, ну что вы… — снисходительно сказала Вторая, с откровенной симпатией глядя на задавшую откровенный вопрос фею. — Конечно же Сообщество не оставит своего попечения о Целестии, ведь договор всегда можно продлить, не так ли? А программа «Новые рубежи», достигнув блестящих результатов, поможет показать нашим подопечным, что лучше жизни, чем под нашей бдительной Опекой, им все равно не найти. Разве не так?

Взрыв восхищения, взрыв славословий, шум такой, что вообще ничего невозможно разобрать. Но робкая фея в голубой тунике, как одинокая скала посреди бушующего моря, продолжает стоять и комкать в руках итак весь измятый платочек.

А когда по взмаху рук Их Премудрости славословия снова стихли, опять прозвучал смущенный тонкий голосок:

— Но… Ваша Премудрость… а что… если… люди… ну-у-у, все-таки… не продлят… договор?

Фея говорила, дрожа как осиновый лист, едва выдавливая из себя слова, мучительно краснея и бледнея одновременно, понимая, что нарушает все мыслимые и немыслимые писанные и неписаные нормы этикета Сообщества, но тем не менее по велению какой-то роковой неизбежности продолжая это делать.

И опять — гробовое молчание. Тишина стояла такая, что слышалось даже чириканье птиц вне Розового Чертога. Пауза тянулась неприлично долго. Даже Триединая Премудрость НЕ ЗНАЛА, что ответить. Ведь в Их премудрые головы уже неоднократно приходила эта мысль — там много раз, что и перечесть нельзя. И всякий раз отогнать её даже Им было не просто. А что сказать здесь, перед всем Сообществом? Договор, скрепленный клятвой именем Создателя, — не оберточная бумага, которую можно выкинуть в мусорную корзину!

Труднейшее положение, в которое попала Их Премудрость впервые за многие тысячи лет безоговорочного доминирования в Совете, неожиданно спасла Жемчужно-Белая Их Верность.

— Они подпишут! — четко и ясно, по-военному коротко и громко, на весь Зал, произнесла она. — «ЖАЛО» обо всем позаботиться. Священные Принципы Порядка и Процветания останутся незыблемыми, как само Сообщество, навсегда!..

Глава 3 Школа фей

— Левой! Левой! Раз! Два! Три! Левой! Левой! Раз! Два! Три! Левой! Левой! Левой! Напра-а-а-а-во, стой, раз! Два!

Длинный строй худеньких девочек-подростков с ещё непропорционально вытянутыми ручками и ножками, одетых в одинаковые уставные светло-серые туники, звонко и практически одновременно притопнул по плацу из розового пористого бетона подбитыми железом деревянными сандалиями и замер, не шелохнувшись, как змея перед броском. Со стороны могло показаться, что девочки даже и не дышат, хотя каждая из них перед маршем пробежала по 10 миль пешего кросса и любой человек, мужчина, на их месте задыхался бы от усталости.

Но в том-то и дело, что стоявшие ровным строем худенькие девочки-подростки не были людьми. Об этом говорили, главным образом, прозрачные крылышки у них за спиной, но не только. Одинаковые светящиеся даже во тьме волосы, полностью лишенные какой-либо растительности бело-розовые тела, необыкновенно тонкий и хрупкий скелет с полыми, как у птиц, костями, а также воистину не женская выносливость и всегда активная жизненная позиция в сочетании с несгибаемой силой воли — вот отличительные свойства расы Поднебесных, высшей расы Целестии, женская ипостась которой только с легкой руки людей зовется «феями».

Да, феи не были людьми, хотя внешне и походили на человеческих девушек, но беда была бы тому несчастному мужчине, которому вздумалось бы повести себя с ними чересчур вольно! Одного движения изящного феиного пальчика хватило бы, чтобы в одно мгновение убить человека, хотя они никогда и не прибегают к такой мере воздействия, чаще всего предпочитая усыплять и перевоспитывать дерзких нарушителей порядка.

Длинная змея шеренги располагалась с правой стороны огромного плаца, у здания столовой, как и все здания Школы построенного в виде правильного стеклянного, полностью прозрачного прямоугольника розового цвета с ромбовидными многоугольниками окон-сот.

Учебный отряд № 15 только что совершил утреннюю разминку и теперь стоял у столовой, в ожидании доклада от дежурных, накрывавших на стол в их секторе. И ждали — не шелохнувшись. В самом деле, один посторонний звук, один шепоток — и могла быть «влетка». Две воспитательницы — «старшие сестры» — с нашивками «ЖАЛА» на груди и на нарукавных повязках с бесстрастными лицами, вытянувшись по струнке, зорко смотрели каждая за своей половиной шеренги с электрошоками наготове — белоснежными металлическими прутами, по заостренному концу которых угрожающе пробегали сине-зеленые искры. Все воспитанницы учебного отряда, усвоившие горькую науку жесточайшей дисциплины, стояли, не шевелясь, хотя у каждой из них от полутора часов «разминки» урчало в животах: помимо кросса были занятия на гимнастических снарядах, виражи в воздухе — опасные и утомительные — и полоса препятствий.

Пока девочки стояли, не шелохнувшись, можно спокойно оглядеть окружающее их пространство.

Помимо прямоугольной столовой справа здесь были и другие здания. Слева стоял «Улей» или общежитие — одного размера и величины со столовой — тридцать этажей. Перпендикулярно обоим зданиям стояло собственно здание Школы, тоже в тридцать этажей. Там располагались учебные классы. Напротив Школы стояла ещё одна тридцатиэтажка — в ней располагалась Библиотека, Лаборатория и Тренажерные залы. Её называли «Практикумом». Плац представлял из себя ровную площадь из розового — мягкого и пористого — бетона, на который можно было без всякой опаски падать даже с большой высоты (но, главным образом, после удара электрошоком).

На стенах всех четырех зданий, прозрачных настолько, что можно было без труда увидеть, чем каждая конкретная фея там занимается, а также на стойках по краям плаца было развешено множество ярких, красочных плакатов. На одних были просто лозунги, типа «Сама погибай, а доверенный Создателем мир выручай!», «Вместе мы все — порознь ничто!», «Ты для Сообщества, а не Сообщество для тебя!»

На других можно было увидеть движущиеся изображения — волевые женские лица с лучащимися энергией глазами, несгибаемым взглядом смотрящих куда-то вдаль или буквально испепеляющие ненавистью каких-то уродливых врагов, вроде чудовищ из зоны Предела. Но были и такие плакаты, где феи любовно гладили ланей, зайчат, голубок с источающими любовь и тепло лицами. А были и комбинированные, где изображения сочетались с лозунгами.

Вот, например, одна из фей сложила свои тонкие ручки на груди и устремила мечтательный взор на небо, томно полуприкрыв глаза, а внизу надпись: «Создатель, я люблю Тебя!» А вот и три феи в пурпурных туниках и золотых диадемах, держащихся за руки, и надпись: «Единство Премудростей — Единство Сообщества» или другой вариант этого же плаката: «В Единстве — наша Сила», «В Единстве познается Любовь».

А вот и плакат с пепельноволосой Старшей Сестрой «ЖАЛА». Она изображена поражающей клинком смертоносного луча десятки ужасных монстров с лицом, не выражающем ничего, кроме воли к победе и презрения к смерти. А внизу надпись: «Моя Верность — непоколебима!»

На другом плакате была нарисована фея с маленькой крылатой девочкой рядом и бескрылым мальчиком на руках и надпись: «Мои дети — мой долг перед Сообществом».

А вот и нечто похожее на творческий подход — плакат-аллегория: вся Целестия с маленькими человечками, зверьками и прочими обитателями покоится на руках колоссального размера феи с необыкновенно добрым и нежным лицом, по щекам которой, оставляя влажные дорожки на персиковых щечках, скатываются слезы умиления, и надпись: «Порядок и Процветание Целестии — наш Священный Долг перед Создателем!»

Эти и многие другие надписи и изображения каждая стажерка видела по тысячи раз на дню (и это не считая того, что во время пробежек на «разминках» эти и многие другие лозунги скандировались и пелись в виде специальных рифмованных речевок). А потому они въедались в память так крепко, что любая из девочек могла воспроизвести их даже если её разбудить в три часа ночи (что иногда практиковалось в Улье). И это не удивительно. Ведь в этом четырехугольнике по большей части и проводила все тридцать лет обучения и воспитания любая юная фея от семи до тридцати семи лет от роду, пока, по окончании обучения, она не направлялась на предназначенное для неё по решению Совета Школы место служения — зачастую пожизненное — Священным Принципам Порядка и Процветания.

Наконец, стеклянная дверь столовой бесшумно открылась и, четко печатая шаг, две со стороны почти неотличимые девочки спустились по крыльцу и подошли к обоим воспитательницам. Встав по стойке смирно, они ударили кулачком правой руки в грудь, а потом вытянули правые руки на всю длину в уставном салюте, символизировавшем полную самоотдачу воле старших сестер.

— Старшие Сестры, задание по подготовке к завтраку успешно выполнено! — в один голос отчеканили обе стажерки. А потом, по знаку воспитательниц, они встали с краю шеренги, чтобы возглавить колонну, которая должна отправиться на завтрак. Чуть только они заняли свои места, как раздалась команда:

— Напра-а-а-а-аво! На завтрак — шаг-о-о-о-ом марш! — и вот уже бесцветная и безмолвная шеренга, ещё мгновение назад замершая, как змея, подстерегающая жертву, вдруг ожила и стала подниматься строевым шагом через стеклянный портал сектора № 15 общей столовой. После чего стажерки принялись также четко и организованно рассаживаться на свои места, каждая — согласно своему номеру, вышитому на груди туники и выбитому на спинке казенного стула.

Внутри столовой обстановка была предельно аскетичной. Одинаковые розовые занавески, длинные розовые столы из искусственного дерева и стулья с номерами на спинках из того же материала, стандартные миски, кружки и столовые приборы — тоже с номерами, соответствующих номерам стажерок. Завтрак тоже стандартен — розовая каша на первое, розовый сок на второе, розовая вата на третье. По свистку одной воспитательницы младшие сестры молча принялись за еду, в то время как вторая по секундомеру засекала время приема пищи. Стажерки должны были уложиться в пять минут.

Пронзительный свист — и тут же феи вскакивают с мест (вне зависимости, успели они доесть или нет) и уже стоят строем, каждая за спинкой своего стула с руками по швам. Дальше — дежурные остаются убирать, а остальные строем идут, печатая шаг, в учебный класс. Впрочем, урок начнется только через тридцать минут — после завтрака полагается пятнадцать минут отдыха в рекреации на пятнадцатом этаже здания Школы.

По команде «вольно» и свистку девочки облегченно вздохнули и как козочки на лугу тут же разбрелись кто куда. Большинство рухнуло на мягкие розовые кушетки и диванчики — ноги болели от строевой, которую ненавидели все стажерки черной ненавистью, гораздо больше, чем от «разминки». Не дай Создатель не попасть в общий ритм, отбивавшийся барабанщицей учебного отряда, — удар электрошоком тебе обеспечен! Впрочем, к 15-му году обучения строевая доходит до такого автоматизма, что никто уже не ошибается, но устаешь от напряжения все равно.

Но кое-кто отдыхал по-другому. Одни взяли лежавшие в шкафчиках из искусственного розового дерева, стоявших по бокам рекреации, скакалки и уже с наслаждением прыгали, другие, взявшись за руки, танцевали, третьи играли в мяч, а кто-то даже кувыркался в воздухе, играя в догоняшки. Но были и такие, что тряслись, побледнев, как осиновый лист — они не сделали домашнее задание и теперь им предстоит «влетка». Несколько из таких девочек пристали к подружке, видимо, отличнице и пытали её навязчивыми просьбами.

— Ну, Миленочка, ну, золотце, ну, сестренка, — взывали они к самой низкорослой фее из всего Отряда № 15, которая с виду казалась младше остальных. — Скажи, ну, скажи, как решается уравнение из семи неизвестных! Честное слово, вчера так устала и заснула!.. А как определить угол поражения, если сила равна 5000 эр при сопротивлении 5М?.. А как можно распределить 30 унций розового концентрата на 30 дней, чтобы иметь минимальное количество эр, достаточного для боя средней продолжительности? А как… а как… а как… а как…

Милена даже не пыталась ответить на эти и многие другие вопросы несчастных — за десять минут, да и для такого количества страждущих это было физически невозможно. Она лишь с искренним состраданием смотрела на бледные от испуга лица сестер и мысленно просила Создателя смягчить сердца строгих воспитательниц. В самом деле, может, их и не спросят сегодня, а спросят её или других отличниц и их, как говорят послушницы, «пронесет»?

Наконец, раздался пронзительный свист, и вот уже в считанные мгновения стадо игривых козочек превратилось в монолит из стоящих попарно неподвижных послушниц, которые, звучно печатая шаг, зашли в учебный класс.

Учебная комната № 15–21 была стандартной, ничем не отличимой от тысяч таких же комнат-клонов. Длинные плоские столы-пеналы из искусственного дерева, длинные скамейки, возвышение для воспитательницы с кафедрой, с которого она могла видеть каждую послушницу как на ладони, учебный визатор на стене за спиной воспитательницы — и больше ничего. Голые стеклянные звуконепроницаемые стены вокруг.

Как только послушницы зашли и заняли свои, согласно номерам, места, тут же вспыхнул экран визатора и девочки как по команде вскочили на ноги и запели гимн Премудрости, предварявший каждое занятие. Из экрана лилась торжественная и красивая мелодия, а по его поверхности пробегали сменяющие друг друга изображения.

Все изображения были объединены одной общей темой. Это был нескончаемый поток плодов совокупной премудрости Сообщества фей. Причудливые машины, благодаря которым феи поражали легионы врагов Сообщества, облегчали жизнь людям и другим подопечным созданиям, обеспечивали процветание дикой природы Целестии. Общим рефреном видеоряда были три феи в пурпурных туниках и золотых диадемах — олицетворения Премудрости Сообщества — чьи изображения, исполненные величия, ненавязчиво сменяли каждый третий или четвертый кадр.

В Гимне Премудрости пелось о том, что все в мире сотворено премудрым Создателем и все в мире — прекрасно, но часть этой премудрости Он милостиво подарил феям, своим верным дочерям. Её они должны употребить на всемерное укрепление и внедрение Священных Принципов Порядка и Процветания в Нижней Целестии. Припев гимна состоял из торжественной клятвы, которую давали от лица всего Сообщества три Премудрости и которую повторяли из уст в уста юные послушницы. Гимн этот, впрочем, трудно передать словами. Это скорее выражение глубоких чувств, чем мыслей, и постоянное повторение одного и тоже рефрена: «Наши знания — наше служение — наш долг».

Наконец, мелодия умолкла и экран визатора погас, а воспитательница и воспитанницы, вытерев слезы умиления, начали урок.

— Итак, сестры, — как всегда строго чеканя слова, сказала преподавательница предмета «общая теория магического поля» — одной из базовых дисциплин учебной программы Школы, меряя шагами пространство возле кафедры. — Начнем урок, как всегда, с проверки домашнего задания. Кто напомнит мне тему предыдущего урока? — Преподавательница резко остановилась и острым взглядом обвела всю классную комнату.

Тут же поднялся лес рук. Особенно активно тянули руки девочки, не выучившие уроки, чтобы «засветиться» на таком легком ответе.

— Прошу, № 15–03 — быстро и сухо произнесла преподавательница, указав на малорослую «отличницу», которую «пытали» не сделавшие домашнего задания девочки в рекреации. Она знала все нехитрые уловки послушниц и не поддавалась на них.

Низенькая девочка с длинными тонкими косичками, переплетенными, как и у всех, невзрачными серыми лентами, быстро вскочила из-за парты и четко произнесла:

— Тема предыдущего урока: «Особенности магического боя в условиях недоступности естественных источников розового субстрата».

— Хорошо. Какой же выход Сообщество рекомендует в этой ситуации?

— Использовать неприкосновенный запас сухого розового концентрата, всегда хранящегося у каждого члена Сообщества в несгораемой капсуле на груди и в секретном кармашке на ремне туники под бляхой.

— Замечательно, № 15–03. Я помню, ты всегда очень хорошо и внимательно слушаешь на уроках. Ну, а теперь, сестры, приступим к проверке домашнего задания. Сестра № 15–07 — на кафедру!

Фу! Пронесло! На этот раз вызвали послушницу, приготовившую урок.

Печатая шаг, девочка взошла на возвышение и, одев учебный анализатор с тускло серым камнем, спроецировала решение задачи на плоский кристаллический экран визатора размером почти во всю стену.

— Условия задачи были таковы. Как распланировать использование неприкосновенного запаса сухого розового концентрата в условиях окружения противником на протяжении тридцати дней, если каждый день приходится вступать в оборонительный бой средней степени тяжести и продолжительности, — четко и ясно произнесла послушница.

А потом… Передать дальнейшее на человеческом языке было бы весьма проблематично. Яркий луч анализатора на лбу послушницы выводил замысловатые формулы, графики, нарисовал объемную трехмерную схему, внутри которой были обозначены векторы Сил различной заряженности и направленности. Девочка довольно ловко выдавала результаты расчетов.

— Довольно, № 15–07! Задача решена на «отлично». Сделай вывод.

— Так точно, старшая сестра! — вытянулась по струнке худенькая «семерка». — Минимум двадцать унций, максимум 100 «розового концентрата» потребуется для тридцатидневного боя в условиях недоступности «розовых облаков».

— А что будет потом? — не выдержала преподавательница и задала провокационный вопрос, не входивший в стандартное решение задачи.

— Неприкосновенный запас сухого концентрата — 500 унций — фея может продержаться и дольше!

— А если окружение продлится ещё дольше? Вопрос всем, сестры, не отсиживаемся! — воспитательница строго оглядела розовые парты и сидящих за ними послушниц. Школа Фей учила своих юных учениц не только практическим навыкам, но и навыкам абстрактного мышления, хотя и в заранее жестко заданных рамках догматики Священных Принципов Порядка и Процветания.

Озадаченные девочки загалдели и принялись выкрикивать разные гипотезы совершенно фантастического характера, вроде того, что произойдет чудо, которое сотворит Создатель, что врагам Сообщества надоест такое упорное сопротивление, что придет неизвестно откуда взявшееся подкрепление…

Но тут в воздух взметнулась тоненькая беленькая ручка малышки № 3 и воспитательница тут же дала ей слово, сделав знак другим молчать. «Тройка» была любимицей всех учительниц их потока — и за постоянное усердие в учебе, и за дисциплину, и за незаурядные умственные способности.

— У Триединой Премудрости, Старшая сестра, есть самые мощные анализаторы в Поднебесье. Они рано или поздно засекут попавшую в беду фею и Сообщество непременно придет ей на помощь. Триединство Премудрости — это триединство любви, а любовь сильнее всех видимых и невидимых врагов Сообщества вместе взятых! — как по учебнику продекламировала «тройка» и воспитательница вытерла слезы умиления, вторые уже за этот урок, со своих щек.

— Садись, № 15–03, отличный ответ! — и тут вдруг всегда строгая учительница как-то смягчилась что ли, замялась. Её всегда бледные, сильно напудренные щеки окрасились румянцем. — Когда-то, девочки, — тихо произнесла она, — со мной так и произошло. Стадо огромных мурронов, не поддающихся гипнозу и почти не уязвимых для воздействия магии, заперло нас с сестрой в обледенелой пещере, мы не могли подать сигнал бедствия, так как лед экранировал лучи анализаторов. Но перебить этих ползучих упырей мы не могли — их было очень много, а у нас был только неприкосновенный запас концентрата. В той ситуации мы могли только отбивать их атаки и держать защитное поле. И тогда, девочки, мы с сестрой решили именно эту задачку и распланировали концентрат на максимально долгий срок. Мы продержались ровно три месяца и когда уже силы были на исходе, Триединая Премудрость заметила нас и лично пришла на помощь… — голос учительницы дрогнул и она замолчала.

Притих и весь класс. Девочки с завистью смотрели на учительницу — мало того, что она совершила подвиг, так ведь ещё и никто об этом не знал: такая скромность — одна из высших добродетелей члена Сообщества. А те девочки, что не сделали домашнее задание, покраснели — им стало стыдно, что они не усвоили такую важную тему.

Но вот Старшая Сестра пришла в себя, мечтательный взгляд исчез, глаза вновь вспыхнули строгим и требовательным ледяным огнем, губы опять сжались в тугую как тетива натянутого лука нить. Испепеляющим взглядом «уничтожив» провинившихся сестер, она процедила:

— Вы думаете, девочки, что мы вас тут в Школе третируем и мучаем для своего удовольствия? Что задаем задачки, чтобы вы не спали по ночам и не видели радостей жизни, да? — фея как-то злорадно усмехнулась и в глазах её мелькнул кровожадный огонек. — Так думала и я в вашем возрасте, а между тем — каждая задачка на уроке, каждая буква Правил — написаны кровью! Кровью тех фей, которые не делали уроков, а потом, попадая в такие ситуации, погибали, и кровью фей, которые на своем опыте, ранами, полученными в боях за светлое настоящее и будущее всей Целестии, открывали те принципы и законы, которым мы вас учим в этих уютных и светлых аудиториях.

«Виновницы», наконец, не выдержали и тут же ещё раз громко разревелись, размазывая слезы по щекам и обещая, что отныне всегда будут делать домашнее задание, а учительница, довольно усмехнувшись, послала мысленный сигнал на экран визатора и на нем появилась большая надпись феиной вязью:

А в это время соседка по парте послушницы № 3, легонько «боднув» её тонким остреньким локотком в бок, прошептала:

— Слушай, Милка, а ведь наша «Белоснежка» героиня, оказывается! А я думала, она всю жизнь тут просидела, в четырех стенах!

Милена же не спускала восхищенного взгляда со своей учительницы, запускающую в это время на визаторе красочную схему Пустыни Желаний, а потом одними губами прошептала, скрестив тонкие ручки на груди:

— Создатель, умоляю, сделай так, чтобы я попала в «ЖАЛО»! Я тоже хочу совершать подвиги на Дальних Рубежах, я тоже хочу сражаться с чудовищами, я тоже хочу стать такой, как она!

Следующим по счету был, пожалуй, самый серьезный и строгий предмет всей программы под корявым названием «социомантия». Этого предмета боялись абсолютно все послушницы, но не потому, что он был каким-то чересчур сложным. «Общая теория магии» — гораздо сложнее, тут надо знать уйму всего — магические формулы, вычисление углов, теорию сопротивления антагонистических сил, магического поля и т. д. и т. п.

В «социомантии» ничего такого не было. Точнее даже сказать, истины, которые преподавались там, лежали на поверхности, были абсолютно самоочевидны для всякого члена Сообщества. Трудность состояла в том, что этим истинам надо было следовать с абсолютной точностью. Малейшая ошибка в формулировке, малейшая неточность объявлялась «беззаконием» и за это следовало наказание — не только снижение отметок и незачеты, но даже и штрафные послушания. За эту особенность предмета девочки прозвали его «догматикой» и тихо его ненавидели, тем более что в школьной программе он числился одним из главных предметов, оценка которого идет напрямую в диплом.

Вела предмет всегда одна и та же преподавательница — сама Жемчужно-Белая Её Верность. Никому другому этот предмет доверить она не хотела — и это при её-то колоссальной занятости! Впрочем, курс не отнимал у неё много времени. Она преподавала его раз в неделю, поочередно на всех потоках, а основной материал для лекций и семинаров готовили её помощницы. Понятно, что на её занятиях была идеальная тишина и внимание. Даже особо сонные послушницы — и те умудрялись засыпать сидя и с широко открытыми глазами.

Сегодня темой урока была заявлена, как всегда, «необыкновенно важная для формирования вашего миросозерцания» теорема: «Женщина — космологическая ось вселенной».

Как всегда, после ритуальных приветствий и гимна премудрости, Её Верность обрушила на головы своих учениц масштабную трехмерную презентацию (она обожала использовать техномагические эффекты на занятиях). Окна аудиториума задернуты автоматическими шторами и из хрустального прозрачного шара, вложенного в отверстие круглого учительского стола, полыхнул поток радужного света, постепенно принявшего форму трехмерной картинки. Звучный, мелодичный, но в то же время металлически твердый и жесткий голос Её Верности рассказывал, комментируя вспыхивающие одно за другим видения.

— Как известно, первым существом видимой вселенной была женщина. Ещё в те времена, когда в Целестии царил хаос, когда не было континентов, материков и островов, а в безжизненном первобытном океане не водились и бактерии… — послушницы между тем созерцают весь ужас хаотического состояния Целестии — небо без солнца, сплошные молнии и громы, не умолкающие ни на минуту, бурные черные волны бескрайнего океана, непрекращающиеся ливни.

— … на Острове Фей — этой благословенной цитадели нашей цивилизации — уже зародилась разумная жизнь. Из куполовидного Первоцвета — первого цветка, который произвели благословенные Создателем розовые пески, оплодотворенные первыми (и единственными в своем роде) розовыми дождями — появилась единственная в своем роде Девочка…

Бушующий черный океан в одно мгновение сменился красочным пейзажем хорошо знакомого Острова Фей, только тогда на нем не было ничего — ни колоссального Чертога Собраний, ни ходячих деревьев, ни летающих осьминогов, ни прочей живности. Лишь розовые пески вокруг Розового Озера — в восточной части побережья которого вырос колоссальный розовый цветок, напоминающий чем-то розу. Цветок медленно раскрыл свои мягкие лепестки — и внутри бутона восхищенным взорам послушниц показалась — очаровательная маленькая золотоволосая девочка в розовом платьице, но с уже взрослыми, смотрящими не по-детски серьезно, васильковыми глазами.

— … Почему девочка? Ответ на этот вопрос прост. Женщина является средоточием творящей и созидающей силы вселенной. В этом смысле она является живым образом Создателя на земле. Женщина — это то существо, которое первым видит родившееся дитя, это то существо, от которого полностью зависит его жизнь и благополучие, которая является источником любви, нежности и заботы. Без женщины невозможна жизнь на земле. Мужчина — это только помощник, без сомнения важный, но вторичный элемент бесконечного цикла воспроизводства жизни, это спутник, вечно вращающийся вокруг планеты, это луна, вечно отражающая чужой свет…

Перед глазами юных фей развернулась масштабная картина — как из второго цветка, уже голубого цвета, по форме напоминающего лотос, — появляется бескрылый мальчик. Девочка — между тем — выглядит уже значительно старше и у неё за спиной очаровательные прозрачные как слюда крылышки. Сменяющийся видеоряд дает возможность увидеть, как девочка начинает воспитывать своего мальчика, как ребенка, учить его грамоте, наукам и магии. Как затем, повзрослев, они вступают в брак, и вот уже беременная молодая женщина рождает двойню, которую со слезами на глазах прижимает к груди счастливый отец.

— … Конечно, скажете вы, — между тем монотонно продолжал голос Её Верности, — а как же быть с homo sapiens, а также другими видами фауны Целестии, в семьях которых мы наблюдает явное доминирование самцов над самками?..

Тут девочки видят несколько человеческих семей, стадо крупнорогатого скота, во главе которого стоит мощный бык, семью человекообразных обезьян.

— … Однако это ничуть не должно удивлять вас, поскольку все эти существа находятся ниже расы Поднебесных в иерархии живых существ (девочки видят лестницу по нисходящей, на ступеньках каждой из которой изображено какое-то живое существо, на вершине лестницы — крылатая фея). Между прочим, если мы обратимся, например, к высокоразвитым насекомым — пчелам, муравьям, осам и шершням, — то увидим, что здесь соотношение полов вновь приобретает правильные пропорции. И это также не удивительно, поскольку интеллект и организаторские способности этих существ намного превышают даже человеческие. Да, человек — любимое творение Создателя, но также верно и то, что это — не самое развитое из сотворенных Им существ, которому ещё только предстоит «дорасти» до нужного уровня…

После четырех пар лекций и практикумов юные послушницы строевым шагом сходили на обед. А потом был часовой перерыв.

За стеклянным прямоугольником из четырех зданий Школы, обрамлявшим розовый плац, располагались — с юга на север — спортивная площадь, которую скорее можно назвать спортивным городом, и амфитеатр. А с севера на юг — Цветочный Угол — самый настоящий цветопарк с озером для купания.

Спортивная площадь включала в себя все мыслимые и немыслимые спортивные снаряды и сооружения, раскинувшиеся под вечно ясным голубым небом Целестии. Амфитеатр — усыпанная розовым песком площадь, окруженная множеством рядов трибун на 600 послушниц и 60 преподавательниц Школы. Здесь проводились самые разные мероприятия — от празднований «красных дат» календаря и награждений особо отличившихся до учебных боев со специально выращенными чудовищами или их иллюзиями.

Цветочный Угол же представлял из себя, в общем-то, место для отдыха, хотя и здесь зачастую проводились разные учебные мероприятия, например, в довольно глубоком пруду проводились занятия по глубоководному нырянию и плаванию, а в зарослях — учебное ориентирование на местности. Но главным образом Цветочный Угол «населялся» в короткий час послеобеденного отдыха. Именно в это время сюда слетались несколько сотен юных фей, чтобы насладиться, наконец, вожделенной свободой после часов муштры на занятиях и на плацу и размять свои прозрачные крылышки. У постороннего наблюдателя, попади он туда в послеобеденный час, могло создаться впечатление, что он видит луг, заполненный роем жужжащих пчел — только пчелы эти были в человеческий рост.

Огромные пространства Цветочного Угла были заполнены куполообразными, в несколько раз выше средней феи, яркими цветами, от которых исходил приторный медовый аромат. От этого аромата усталость снимало как рукой и поднималось настроение. Юные девушки и девочки в «мышиных» серых туниках облепляли цветы не хуже пчел, родство с которыми постоянно подчеркивалось на уроках «догматики».

Большинство блаженно развалились на мягких венчиках цветов, отдыхая после обеда — по две, по три, а то и по четыре на цветок. Угощаясь сладким нектаром, весело жужжали о самой разной чепухе, о которой говорят, наверное, все девчонки в мире, независимо от того, к какой расе они относятся. Другие совершали пешие прогулки, играли в догоняшки, прыгали через скакалку или купались в озере. Ко многим пришли плюшевые зверята — из тех, кто не был занят другими делами, ведь на зверят тоже налагались послушания — кто будет стирать одежку занятых по горло учебой юных фей? кто будет убирать их уютные комнатки? кто будет шить им платья на выходные? Свободные же зверята приходили в обеденный перерыв, чтобы поразвлекать своих юных хозяек, принести им что-нибудь вкусненькое и сладенькое, составить компанию для игры в мяч или в городки.

На одном из цветков — внешне напоминающем со стороны огромный пунцовый мак — расположились послушницы № 15–03, 15–04, 15–01 и 15–02. Сняв с себя туники и оставшись в одном нижнем белье, они загорали, с наслаждением подставив свои по подростковому немного угловатые, худощавые тела яркому солнцу, от лучей которого совершенно невозможно было «сгореть».

А между тем на цветок забрались три зверенка — зеленый плюшевый Дракоша, разноцветный Попугайка и синий большеголовый в смешных круглых очках Слоненок. Все три зверенка принадлежали «тройке».

Дракоша был занят очень важным делом. Он описывал круги вокруг цветка, разгоняя крылышками воздух, чтобы девочкам не было особенно жарко загорать. Слоненок периодически опрыскивал их из своего хобота струйками холодной воды, которую с шумом втягивал из ведра, а Попугайка делал массаж то одной, то другой девочке.

Все четыре закадычные подружки блаженствовали — после последнего урока, практикума по магическому бою с симулякром пещерного дэва, они были выжаты как лимон. Все четыре девочки в этом бою составили одно «звено», так как охотиться на дэва в одиночку строго-настрого запрещали Правила. Одна девочка отвлекала на себя внимание чудища («двойка»), другая её прикрывала («единичка»), а остальные две били. Причем все три девчонки, в конце концов, были «убиты» в учебном бою, а вот «тройка» не только продержалась, но и нанесла пещерному дэву смертельный удар — прямо в нервный узел над скоплением глаз. Она получила «пятерку» и зачет, остальным предстояла пересдача.

Несмотря на то, что бой был учебный, все девочки выкладывались по-настоящему и устали, как проклятые. Дэв был хоть и иллюзорный, но его бесчисленные щупальца с присосками и коготками «выстреливали» также быстро и метко, как и у настоящего, так что юным феям пришлось попотеть изрядно, уклоняясь от ударов. Казалось, на их телах не осталось живого места, а потому пришедшие навестить «тройку» зверята пришлись как нельзя кстати.

— Слушай, Мил, ну ты сегодня дала жару! Как ты смогла попасть этой твари прямо в шары, а?! Я все время промазывала! — полусонным от удовольствия голосом проговорила «четверка».

— А это все потому, что ты боялась, Леся. Ты постоянно смотрела, как бы тебя не сцапали щупальца, а потому не целилась как следует — вот и все! Главное в бою — вспомни Правила, пункт 1.3. - это хладнокровие! Бой надо воспринимать как игру — и тогда у тебя все-все получиться! — малорослая «тройка» повернулась к своей старшей соседке и потрепала её по головке, а потом не удержалась — и поцеловала в щечку.

«Четверка» смутилась, что её тщательно скрываемый страх оказался заметен со стороны и покраснела до корней волос.

— А как ты догадалась?

— Очень просто. Когда ты летала, ты постоянно кричала и визжала, типа «мерзкая тварь», «сейчас я тебя раздолбаю», «уродина» и все в таком духе. У тебя на одни крики уходила бездна сил и внимания. Я сразу поняла, что ты испугалась, впрочем, он был и в самом деле почти как настоящий!

— Во-во! — подхватила «двойка». — Рычала как стадо динозавров! Я сама чуть в обморок не грохнулась! Слушай, Мил, ну откуда ты такая храбрая уродилась? А ведь младше всех нас на два года, между прочим!

— Да ладно вам, девчи! — махнула ручкой Милена. — Я тоже струхнула поначалу, у меня аж «гусиная кожа» появилась и волосы зашевелились на макушке, когда я услышала эту тварь, как она зарычала-то. А глазища! Холодные, мелкие, хищные, ни капли чувства, как мертвые! Б-р-р-р-р-р! А потом, когда я увидела, как она к тебе, Эль, потянула свои лапища, ну, когда ты была «отвлекающей», и как ты завизжала, удирая от неё… Мне так жалко тебя стало и такая ненависть была к этой твари, что я уже ничего не боялась! Само как-то произошло… А потом втянулась и все вроде ничего пошло, как игра. Это как со скакалкой — если будешь постоянно думать, как прыгать, никогда и десяти прыжков не сделаешь, а когда все это как игра, можешь и сто, и двести сделать, пока не выдохнешься.

— Ну вот, девчонки, и на обеде никакого покою нету! — разочарованно протянула «единичка», которой как раз в это время Попугайка делал массаж. — Бои да бои… Ух, скукотища! Как будто больше не о чем поговорить! Сегодня же последний день индикта! Завтра — абсолютная свобода! Бассейны Грез! Хоть бы подумали, кто что будет выбирать!

— А ты уже выбрала, Дин? — спросила «тройка».

— Ну, конечно! Я возьму «голубой шар»! В прошлый раз было так здорово…

— И кто в прошлый раз у тебя родился?

— Опять девочка… — разочарованно вздохнула «единичка». Она повернулась лицом к подружкам (она лежала на самом краю цветочного венчика). — Выбираю уже какой шар — и все девочка и девочка, а я так хочу мальчика! Потискать его, помыть в ванночке, поиграть с ним в мячик!

— Да тебе, Дин, тогда не «голубой» надо брать, а «розовый», там тебе этих мальчиков будет — бери не хочу! — вставила «двойка», шутливо щекоча свою напарницу и по месту в строю, и по двухъярусной кровати.

«Единичка» рассмеялась от щекотки и принялась щекотать её в ответ, а потом к их веселой потасовке присоединились другие.

— А я… а я… а я… кажется, знаю, почему она «розовый»-то не берет! Там все заканчивается поцелуями при луне, а в «голубых» есть зачатие! Иначе откуда бы и беременность была? А-ха-ха! — покатилась со смеху «двойка».

— Ах ты какая догадливая! — и «единичка» с ещё большим азартом накинулась на подругу.

Девчонки вошли в такой азарт, что цветок стал колыхаться, как будто бы его качал штормовой ветер. Дракоша перестал летать от испуга — а вдруг чашечка цветка перевернется и девочки упадут на землю — высота-то нешуточная! А потому он, недолго думая, спикировал вниз и легонько подогрел веселье своим пламенем, вызвав бурю довольного визга у девочек, ощутивших к своим спинам прикосновение раскаленных, как в бане, струй воздуха. Это отвлекло девчонок от борьбы между собой и они тут же взлетели в воздух, чтобы как следует надрать уши Дракоше, который, не будь дураком, принялся от них удирать в сторону озера, смешно высунув, дразня их, свой длинный розовый язычок и радостно сверкая зелено-желтыми глазками при этом. Девочки так увлеклись погоней, что забыли, что летают они не в уставных мышино-серых туниках до колен, а прямо в нижнем белье!

Наконец, они догнали Дракошу, не долетая до озера, схватили его все вчетвером, спустились на прибрежный песок и стали его теперь все вместе тискать, громко визжа, а Дракоша визжал не меньше их от удовольствия. Чем это все кончилось бы, неизвестно, но тут раздался резкий звук свистка. Девочки тут же вскочили по стойке смирно и покраснели — рядом стояла воспитательница их отряда.

Ну, все — теперь электрошока не избежать, да и наряда вне очереди! Каждая из них про себя молилась Создателю — пусть все что угодно, только бы не лишали их завтрашнего выходного, ведь индикт бывает раз в три недели!

— Так, что здесь происходит, сестры? Почему в нижнем белье? Это что за вопиющее нарушение дисциплины?! — строго, громко потрескивая электрошоком, сказала воспитательница из «ЖАЛА». Казалось, её собственные глаза были заряжены ещё сильнее, чем электрошок, и искры из них ударили бы побольнее, чем от белоснежной металлической палки в её руках.

— Простите, старшая сестра, это я виновата! — тут же воскликнула «тройка». — Я спровоцировала сестер № 1, 2 и 4 на то, чтобы позагорать, хотя это и неуставное поведение в обеденный перерыв…

— От кого угодно, но только от тебя, № 15–03, я этого не ожидала, — разочарованно произнесла воспитательница, сжав губы в бесцветную ниточку.

— Нет, это я виноват! — тихо проговорил Дракоша. — Я затеял игру в догоняшки! Накажите меня, госпожа, меня!

— Накажу, накажу, не беспокойся! — сухо ответила воспитательница. — Всех четверых. Номер 1 и 2 — ночной наряд на мытье окон в секторах А-6 и А-8. Номер 4 — на чистку овощей — тоже на ночь. А «тройка» со своим зверенком… — в храм Создателя, будете там на ночной службе читать молитвы за послушниц и воспитательниц Школы. Наряд у всех на всю ночь, до 4 утра, понятно?

— Так точно, Старшая Сестра! — вытянулись по струнке все пятеро, даже Дракоша смешно сложил свои плюшевые крылышки по «швам», чем едва не вызвал приступ смеха у самой воспитательницы.

— А сейчас — марш одеваться! Не дело это голышом летать, вы что — уподобляться падшим задумали? Фея — это представительница Создателя в этом мире, помните это. По фее судят по Создателю, по нашим делам — по Его делам, по нашему внешнему виду — по Его образу. Если вы будете без штанов бегать, что о нас подумают? Фея — образец нравственности, чистоты и целомудрия, постоянная готовность прийти на помощь слабому, наказать любое злодейство и устанавливать на каждом пятачке опекаемой территории Порядок и Процветание, а вы… Бегаете в трусах как непотребные женщины, как русалки какие-нибудь, тьфу ты! — не сдержалась воспитательница и скривила личико так, как будто бы ей на обед положили в тарелку червяка. — А ты, «тройка»! Отличница, а туда же! Что о тебе подумает твоя мама? А мы так гордились, что её дочь учиться в нашем отряде, всегда хвалили ей твою успеваемость и поведение, а ты нас так подводишь! И не нас только, все Сообщество! Стыдно!

Девочки стояли красные как раки, тем более что вокруг них уже собралось едва ли не пара сотен любопытных девчонок, которые вовсю шушукались, а некоторые даже пересмеивались и показывали пальчиками в их сторону. Воспитательница явно рассчитывала на такой эффект, говоря заведомо громко. Девочки не знали куда прятать глаза. Но вот уже к ним подошли Слоненок и Попугайка. Слоненок нес на своей плюшевой спинке комплект брошенных туник и Зверята быстро помогли одеться хозяйке и её подружкам.

Слава Создателю, зазвонил звонок, сигнализируя конец полуденного перерыва и призывая девочек строиться в колонны по потокам, чтобы двигаться обратно на учебные занятия. Девочки, приняв от воспитательницы штрафные желтые билеты с назначением на ночные послушания, быстро ретировались к месту построения своего отряда, про себя благодаря Создателя за то, что Он внял их молитвам и им не впаяли послушания на выходной, а поскольку завтра выходной — то и после ночных послушаний хоть выспаться можно будет.

«Фу-у-у-у-у! Пронесло!»

— Сегодня, сестры, мы освоим с вами особенности магического боя в зоне Предела, — важно произнесла высокая, атлетически сложенная, загорелая как бывалая гончая, инструкторша по магическому бою. Легкий ветерок шевелил её пышные, редкого для фей серебристого цвета длинные волосы, заплетенные для удобства боя в две косы с заколками в виде луны.

Занятия по магическому бою как всегда проводились на открытом воздухе, в амфитеатре, сейчас пустынном — только пятнадцать послушниц и инструктор — , который девочки между собой называли просто «песочницей», потому что арена амфитеатра была усыпана золотистым песком.

Высокие и длинные ряды трибун из розового мягкого пористого камня напоминали стенки глубокой чаши, опоясывая правильным овалом арену. До обеда тут был уже «зачетный» бой с симулякром пещерного дэва — правда, зачет, кроме «тройки», сдали только «семерка» и «десятка», остальным предстояла пересдача «хвоста». А вот теперь предстояло освоение новой темы — бой с тварью из-за Предела.

Услышав название новой темы, девочки невольно разочарованно вздохнули. Все, кроме Милены. В самом деле, ну зачем изучать особенности боя с этими тварями? Ведь в Хранительницы Предела может никто, кроме Милки, и не попадет! Их всего двенадцать! Ведь всем было известно, что по негласному обычаю должность Хранительниц Предела, за редкими исключениями, была практически наследственной. В самом деле, проще отправить на Предел уже знакомую с детства с тамошними порядками фею, чем совершенно новенькую.

— Ну, что скисли, сестренки? — недовольно нахмурилась инструкторша. — Думаете, что кроме «тройки» никто из вас туда не попадет? И зря так думаете! Во-первых, далеко не факт. Могут взять любую. А, во-вторых, каждая боевая фея должна иметь навыки борьбы с этим типом монстров на случай Прорыва из-за Предела.

— А разве такие прорывы были? — ляпнула невпопад худощавая «восьмерка» — и тут же осеклась, и покраснела. Информация о таких вещах была строго секретной, за это могла быть и «влетка»!

Но инструкторша, казалось, не обратила на это никакого внимания.

— Таких прорывов не было, — быстро и сухо произнесла она. — Но Сообщество должно быть готово к любой ситуации, ибо именно на нем лежит вся ответственность за Порядок и Процветание Нижней Целестии. Ни один волос не должен упасть с головы мирных жителей опекаемой территории, и мы, как добрые пастыри, свято соблюдем доверенное нам Создателем стадо! — лицо инструкторши гордо покраснело при осознании важности миссии, возложенной на Сообщество Создателем, и все послушницы благоговейно замолчали, вытянувшись по струнке.

— Старшая Сестра, разрешите вопрос? — дерзнула «тройка».

— Разрешаю.

— Моя мама — Хранительница Предела, я выросла там, и все время у меня на языке вертелся вопрос — а почему бы просто не устроить всему Сообществу поход внутрь зоны Предела и не истребить всех этих тварей начисто? Тогда никого не надо было бы сдерживать и не было бы никакой угрозы людям, ведь ликвидировали же всех других чудовищ на Хартленде!

Инструкторша внимательно посмотрела на «тройку» — редко на каком курсе находится девочка, которая задает этот вопрос, но все же за многие тысячи лет таких случаев было уже не мало.

— Диалектику давно проходили в Школе?

— Нет, только в прошлом семестре.

— Хорошо. Помнишь, что такое «мыслетерапия»?

— Так точно, Старшая Сестра!

— Излагай.

— «Мыслетерапия» — это диалектический метод борьбы с сомнениями, которые в нас всеивают как внешние, так и внутренние враги Сообщества. Внешние враги — это те разумные существа, которые противятся внедрению Священных Принципов Порядка и Процветания. Внутренние враги — это наши страсти и слабости — трусость, лень, удовольствие, печаль. Основные принципы «мыслетерапии» состоят в том, чтобы любое сомнительное утверждение разбить на две категории — положительную или отрицательную. Положительная категория — это когда враг утверждает о том, что якобы есть, но это порочит Сообщество. Отрицательная — чего якобы нет, и это порочит Сообщество. Положительное утверждение можно отразить следующим образом. Если что-то есть и это якобы порочит Сообщество, то необходимо искать в этом факте более глубокий, недоступный для среднего ума смысл. То, что есть — обязательно целесообразно, ибо все действительное — разумно, а разумное — действительно. Если чего-то нет и это якобы порочит Сообщество, то необходимо найти положительные стороны отсутствия, также недоступные для среднего ума, имеющие высшую целесообразность…

Милена стояла, вытянувшись по струнке, и выстреливала чеканными фразами из учебника по диалектике, запомнив его дословно — память у неё была фотографическая. Для верности она даже закрыла глаза, чтобы точно представить себе страницу в своем сознании. К концу последней фразы чеканного монолога у неё не хватило дыхания и она остановилась, судорожно хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег.

— А если ты не можешь найти такие аргументы? — воспользовалась паузой инструкторша.

— Тогда надо ограничиться допущением о высшей целесообразности наличия или отсутствия чего-либо, о целесообразности, которая нам не известна, но которая непременно есть и будет либо найдена в будущем, либо уже известна более посвященным членам Сообщества!

— Замечательно. Пять баллов! — похвалила Милену инструкторша и даже похлопала в ладоши. — Я обязательно расскажу преподавательнице диалектики о том, как ты хорошо помнишь написанный ею учебник. Только вот надо запоминать материал не только для экзаменов и зачетов, но и для практики. Ты меня поняла?

Милена кивнула.

— Все поняли? — инструкторша обвела строгим взглядом строй девочек, стоящих по стойке смирно.

— Так точно!

— А ну, «четверка», скажи, как бы ты ответила на вопрос послушницы № 15–03!? Почему Сообщество не может просто-напросто стереть с лица земли зону Темнолесья, а на протяжении всей Эры Порядка и Процветания содержит охраняемый Предел?

— Потому что в этом есть высшая целесообразность, которая не доступна уму средней феи. Целесообразность, о которой известно только Триединой Премудрости и Создателю!

— Браво! Браво! — захлопала в ладоши инструкторша. — Вот — налицо практическое применение диалектического метода под названием «мыслетерапия»! — а потом, немного помолчав, добавила. — Мы вас, сестренки, тут не просто так мучаем, в Школе. В Школе вы не проходите ни одного бесполезного предмета. Каждый предмет, каждая дисциплина, каждая лекция, практикум, лабораторная — все здесь полезно, все направлено на то, чтобы наши выпускницы были образцовыми служительницами Порядка и Процветания, видимым проявлением Создателя в этом таком прекрасном, но таком хрупком и ранимом, а потому нуждающемся в неустанной Опеке мире. А особенно о мире людей, наших младших братьев и сестер — самых любимых творений Создателя! — на глазах инструкторши показались слезы умиления, также, как и на глазах всех послушниц.

— Простите меня, Старшая сестра, за мою дерзость! — по щекам Милены стекали две крупные прозрачные капли. — Я… Внутренний враг Сообщества отравил меня ядом сомнения…

— … да, сестра, — тут же радостно подхватила инструкторша. — И вот видите, как мы всем нашим дружным коллективом, маленьким сообществом, расправились с ним? Помните? «Вместе мы все…

— … порознь ничто»! — подхватил дружно весь строй.

— Ну и слава Создателю, сестры, — облегченно вздохнула инструкторша с серебристыми косами. — А теперь приступим непосредственно к учебному материалу!

Она махнула волшебной палочкой и белый круг в центре арены ярко засветился и внутри него показалась какая-то фигура. Сначала фигура была серебристо-белого цвета, но когда она приобрела четкие формы, она стала стремительно чернеть.

По рядам послушниц прокатились смешки и удивленный шепот. Тварь была действительно на редкость уродлива. Торс у неё был человеческий, голова — козлиная, с длинными острыми рогами, глаза красные, без зрачков и радужной оболочки, зато зубы во рту явно не принадлежали к травоядному — это были зубы то ли волка, то ли льва — с длинными белыми клыками и острыми резцами. Вместо рук у него были длинные шипящие и извивающиеся змеи, а ноги — как у огромной курицы. Все тело его было покрыто густой, медвежьей, шерстью. Именно нелепо уродливый вид чудовища и вызвал смешки у стоявших поближе девочек.

— Так, сестры, ведите себя прилично! — резко одернула их инструкторша. И быстрым шагом подошла к стоявшей внутри белого круга твари, сделав приглашающий жест девочкам. Те уже, нарушив строй, веселой стайкой окружили белый круг и вовсю таращились на тварь, с трудом подавляя смех. Тварь же отнюдь не выглядела смешной. Она полностью ожила, дико рычала, бросалась на невидимые стены круга, как муха, если её накрыть прозрачным стаканом, и бешено вращала своими красными глазами, испуская слюну.

— Перед вами, сестры, — указывая на тварь магическим жезлом, как указкой, менторским тоном начала вступительную лекцию инструкторша, — типичный полиморф. «Полиморфы» — это научное название рода монстров, которые обитают в зоне Предела. В просторечном языке людей это — «оборотень». Твари из Темнолесья биологически состоят из темного субстрата — особого вещества, которое находится только в этой зоне — и субстрат этот имеет одним из основных свойств способность постоянно менять формы, но редко полностью. Иногда эти существа могут полностью превращаться в людей или в животных, обычно хищных — волков, например. Но чаще всего, они всегда имеют элементы двух, трех, четырех и более существ. В этом полиморфе, которого совершенно случайным образом сгенерировал наш учебный симулятор, как вы заметили, сочетаются элементы человека, козла, волка, курицы, змеи и медведя. И это далеко не предел! Бывают двенадцатисложные полиморфы и даже пятнадцати! Но мы пока поработаем с шестисложным, «гексаморфом».

А теперь перейдем к средствам обороны и защиты.

Как можно догадаться, полиморфы обладают всеми свойствами существ, чьи элементы они в себя включают, а потому убиваются они сравнительно просто, хотя быстрота реакции этих существ и сила — намного превосходят существа-оригиналы. Посмотрите!

Инструкторша взмахнула магическим жезлом и белый круг стал быстро расширятся, так что девочкам пришлось отходить все дальше и дальше, пока круг не охватил практически всю площадь арены, почти в милю в диаметре. Чудовище теперь стало носиться по всему периметру круга, клацая зубами и скрежеща когтями, как будто бы стремясь нащупать хоть какую-то лазейку, чтобы броситься на крылатых тонких девочек, стоящих вокруг. Смотреть на него было неприятно и даже жутковато.

Потом инструкторша взмахнула магическим жезлом ещё раз и вдруг на противоположном конце арены из белого серебристого тумана материализовалось существо — абсолютно белая стройная лань с золотистыми копытцами. Она выглядела как настоящая — можно было видеть, как робко она прядет ушами, как фыркает и бьет копытцем о землю, как испуганно вертит своей изящной головкой.

По рядам девочек прокатился вздох жалости и одновременно умиления. Ещё мгновение — и тварь резко развернулась в сторону лани, учуяв её запах, и хищно зарычала. Лань резко всхрапнула и бросилась бежать, не в силах, однако, выскочить за пределы замкнутого пространства. Тварь кинулась за ней — и все девочки ахнули, поражаясь её быстроте и проворству. Уж на что быстро бегают лани — не каждый волк сможет догнать здоровую молодую особь, а тут… Не успела лань пробежать и четверти круга, как мерзкое чудовище в два прыжка настигла несчастное животное, причем юные послушницы даже не успели толком заметить её движений. Казалось, она просто телепортировалась, а не двигала ногами.

Тварь прыгнула на лань. Личики девушек исказились гримасой отвращения, кое-кто даже взвизгнул, а тварь между тем, обхватив передними лапами белоснежные бока лани, вцепилась зубами в её загривок, сладострастно ворча и роняя хлопья черной слюны.

Но в этот же самый момент инструкторша взмахнула магическим жезлом опять — и в противоположной части арены из белесого тумана сконденсировался большой, самый настоящий пещерный лев.

Это доисторическое чудовище давно вымерло на основном материке Целестии, точнее, было истреблено феями, хотя до сих пор некоторые виды его сохранились в труднодоступных районах Полярных Пустошей на Крайнем Севере и Крайнем Юге. Пещерный лев отличался от обычного льва, обитавшего ранее на Дальнем Юге, но также истребленного феями. Он был раза в два крупнее своего тропического собрата и весь покрыт, как медведь, густой мохнатой шерстью, и жил в глубоких пещерах. Лев свирепо рыкнул, видимо, учуяв запах добычи — как известно, оленина была его любимым лакомством — и, хищно сверкнув своими зелеными глазами, бросился на конкурента.

Появление голодного пещерного льва не входило в планы твари — она явно не спешила делить свою добычу с кем-либо. Оставив на время в покое бедное животное, гексаморф быстро развернулся, готовясь встретить противника.

Тварь, надо сказать, была чуть ли не вдвое меньше ростом, чем пещерный лев, да и по массе тела даже на первый взгляд проигрывала ему. В самом деле, она была ростом с высокого человека, а пещерный лев был почти в два человеческих роста.

Лев глухо рыкнул и ударил несколько раз своим покрытым густым теплым серым мехом хвостом по мохнатым бокам, как бы высокомерно напоминая, кто здесь хозяин, а потом большими прыжками бросился вперед. Но как бы быстро не бежал пещерный лев, тварь оказалась быстрее.

Оставив в покое несчастную лань, которая, не веря своему счастью, стояла как вкопанная на месте, робко прядя ушами и подрагивая каждым мускулом своего тела, бросился на своего противника. Лев как раз, ловко отпружинив от поверхности арены, летел в прыжке. Инструкторша махнула жезлом с ярко-синим камнем на вершине, и иллюзорный пещерный лев стал двигаться в десятки раз медленнее, так что юные послушницы могли ясно и четко увидеть, как летящий в воздухе пещерный лев, выпустив длинные и острые когти, был прямо в воздухе перехвачен ловко подпрыгнувшей тварью.

Глухо шипящие черные змеи, заменявшие твари передние лапы, мгновенно, как петля аркана, опутали толстую мощную как у медведя шею льва, и резко рванули животное книзу. Лев, явно не ожидавший такой стремительной реакции, растерялся и рухнул на песок не на лапы, а на спину, сдавленно хрипнул от боли. Он попытался дотянуться своими толстыми мощными лапами, способными переломать шею и медведю, чтобы освободиться от змеиных пут, но змеи стянули его шею так быстро и так сильно, что лев уже ничего не мог поделать — задыхаясь, он терял силы…

Картинка по взмаху магического жезла остановилась. Мало кто из юных фей мог равнодушно наблюдать за развернувшимся перед их глазами отвратительным зрелищем. Хоть пещерный лев и был хищником, а, значит, по определению был «вне закона», на него не распространялась Опека Сообщества, но смотреть на его тело, растерзанное на куски, было невыносимо.

— Сестры, не отвлекаться! Обратите внимание на труп пещерного льва. Что нового вы в нем замечаете?

Юные феи явно были поставлены в тупик. Что можно заметить в этом сплошном куске кровавого мяса?

Видя, что задача оказалась для учениц чересчур сложной, инструкторша вновь запустила динамическую составляющую иллюзии, только в замедленном режиме. И тут только ученицы заметили на растерзанной туше льва отвратительные черные пятна, которые со временем становились все больше и больше, а от всей туши к тому же пошел отвратительный черный дым. И вот уже она стала таять, как сугроб снега под жарким солнцем, буквально на глазах разлагаясь, утрачивая сколько-нибудь определенную форму.

— Что это, старшая сестра? Что это? Какой ужас! Создатель! — посыпались со всех сторон восклицания.

— То, что вы видите, сестры, есть результат действия темного субстрата. Его свойства до конца не изучены, но одно из них лежит на поверхности — субстрат обладает сильной способностью разлагать живую материю подобно кислоте, превращая её в самое себя. Если понаблюдать за этой картиной до конца, то вы увидите, как через полчаса от туши льва не останется ничего, кроме черной лужицы. Но сейчас и это не так интересно. Посмотрите, что будет дальше (для чистоты эксперимента остановим активность нашего гексаморфа).

Инструкторша указала на черное облако, поднимавшееся над обезображенным телом, а затем подула на чувствительный камень на своем магическом жезле, и легкий ветерок погнал темное облако прямо на лань. Та испуганно шарахнулась в сторону, но облако уже успело накрыть её целиком.

Волна возмущенного ропота пронеслась по рядам девочек, но инструкторша была неумолима, доводя программу до конца. Лань забилась в судорогах, пронзительно замычала и упала на бок. Все её тело также покрылось отвратительными пятнами; оно тут же, буквально на глазах, стало разлагаться.

— Как видите, темный субстрат активен не только в жидком, но и в газообразном состоянии. Достаточно большая его доза смертельна, а потому первое правило сражающейся с полиморфами феи — не доводить дело до ближнего боя, чтобы существо не могло даже оцарапать её. А второе правило таково: как только тварь убита и начинает испускать смертоносные испарения, необходимо немедленно вызвать магический ветер, дующий в противоположную от феи сторону. Если же естественный ветер дует ей в лицо, необходимо поставить воздушный щит и, так или иначе, перебороть действие ветра. Понятно?

Инструкторша обвела пронизывающим взглядом ряды юных учениц, пытаясь по выражению их лиц понять, усвоили ли они сказанное ею.

— Можно вопрос, старшая сестра? — опять подняла руку неугомонная «тройка».

Инструкторша удивленно посмотрела на неё, но не стала возражать.

— А если нападающих тварей будет достаточно много и они будут наступать плотными рядами со всех сторон, в таком случае испарения будут обратно пропорциональны их массе, следовательно…

— Можете не продолжать дальше, сестра. Такая возможность совершенно исключена. Многотысячелетние наблюдения за Зоной Предела свидетельствуют, что во всем Темнолесье тварей никогда не бывает более чем двадцать пять — тридцать штук сразу. Видимо, способности к размножению у полиморфов сильно ограничены, хотя, признаться, как они размножаются, пока современной монстрологии не известно…

— … И все-таки, в таком случае, облака ядовитого дыма все же смогут накрыть обороняющихся фей. Если же субстрат настолько едок, то в таком случае воздушный щит не удержит его надолго и так или иначе он будет угрожать их безопасности…

— … Такого не может быть, повторяю, сестра, такого не было зафиксировано никогда, за всю Эру Порядка и Процветания…

— … И все-таки, нет ли возможности, старшая сестра, изучить эти твари пристальней, чтобы изобрести оружие, полностью препятствующую выделению субстрата в атмосферу, — никак не унималась любопытная «тройка», совершенно, к ужасу всех одногруппниц, уже давно потерявших нить разговора, забывшая о субординации.

— Такого вещества нет! Нет, понятно? Не обнаружено! — внезапно рассвирепела инструкторша. — А за грубое нарушение субординации и дисциплины, № 15–03, ты первая пойдешь на арену, понятно? Сестры, быстро, все по местам!

Девочки с возбужденным гоготом, как стайка веселых бабочек, разлетелись по трибунам. За ограждение ушла и инструкторша, оставив смущенную и покрасневшую от стыда «тройку» на арене. После этого она прошептала короткую команду, и купол, внутри которого находилась тварь, стал расширяться, словно раздуваемый воздухом шар, пока он по площади не сровнялся с самой ареной. Внутри круга оказалась, один на один с застывшим пока на месте чудовищем, проштрафившаяся ученица.

Ещё мгновение — и тварь ожила. Бой — начался!

Первое, что успели заметить восхищенные зрительницы, это черная молния, рванувшая от одного конца поля к другому, второе — это не менее стремительная серебристая молния, взмывшая вверх, под самый купол. Длинные передние лапы-змеи всего на вершок не достали до ступней взлетевшей юной феи. Зато, пользуясь промахом, та полоснула тонким как волос и ярким как солнечный луч огнем из навершия магического жезла. Тварь резко подалась назад, но лезвие огненного магического меча успело зацепить её лапы и две змеиные головы-кисти были как бритвой отсечены от конечностей. Тварь пронзительно взвизгнула и заскулила как пес, которому камнем подбили лапу. Между тем из отрубленной конечности обильно выливалась черная густая жидкость, тут же испарявшаяся.

— Минус один балл. Ты допустила ситуацию ближнего боя. Минус ещё один балл. Произошла утечка смертельно опасной дозы субстрата, — хладнокровно, поджав губы, произнесла инструкторша.

А бой, между тем, продолжался.

Стремясь удержать инициативу в своих руках, юная фея перешла в наступление. На этот раз, отлетев подальше от твари, она начала обстреливать её огненными шарами. С грохотом разрываясь, они оставляли глубокие воронки на песке. Милена обожала внешние эффекты боя. Ей было недостаточно поразить враждебную тварь, ей нужно, чтобы был огонь и дым, громы и взрывы — а иначе зачем ещё сражаться?

Инструкторша осуждающе покачала головой.

— Ещё минус один балл. Стрельба ведется беспорядочно, боец находится в состоянии аффекта.

При такой оценке продолжать бой не было уже смысла — все равно «не зачет». Но Милена, видимо, решила довести дело до конца из принципа.

«Вот настырная же! — подумала инструкторша. — Придется написать докладную наверх. Такие качества, если им потворствовать, могут завести слишком далеко!»

Тварь, визжа, выпрыгнула из сплошного круга огня — пылая, она дымила как сырой факел, повсюду расточая клубы жирного черного дыма. От визга её закладывало уши. Однако тварь упорно не хотела умирать. Наоборот, бегая по кругу, через который она не могла вырваться, как насекомое из прозрачной банки, она мешала Милене сосредоточиться и добить её. Вдобавок дымное облако теперь распространилось почти по всему пространству арены.

Милена запоздало вызвала магический ветер, но вокруг неё все стало уже черным от дыма. А через мгновение, одновременно с падением почти полностью сгоревшего трупа чудовища, пронзительно завыли сирены — это означало проигрыш в игре (как фанфары — победу).

Иллюзия исчезла, и мягкий нежный голос объявил, что игрок № 15–03 набрал десять из десяти штрафных очков и ему предлагается пройти переэкзаменовку.

— А теперь, сестры, я продемонстрирую, как правильно в такой боевой ситуации должна вести себя фея. Смотрим, запоминаем, конспектируем. После чего приступим к индивидуальной боевой тренировке, — совершенно не обращая внимания на «тройку», отчеканила инструкторша.

Милена смущенно поднялась на свое место среди зрителей. Она честно пыталась уличить себя в непослушании, гордости, себялюбии, что является страшными грехами для любого члена Сообщества, но раз засевшая в её чересчур умную головку мысль никак не давала ей покоя. И эта мысль — страшная как ночной кошмар — все время упорно маячила где-то на горизонте сознания. Мысль о том, что старшие сестры не всегда бывают правы. Оказалось, что со «внутренним врагом» Сообщества бороться куда сложнее, чем с внешним! Именно навязчивые мысли вызвали такое позорное поражение в схватке обычно не по годам хладнокровной и расчетливой юной феи, именно они отравляли ей душу сейчас, отвлекая от наблюдений за образцово-показательным боем инструкторши.

Лишь под самый конец боя Милена отметила про себя, что преподавательница, метким выстрелом издалека уложив тварь, до этого завязшую в наколдованной трясине, вызвала, как по инструкции, искусственный ветер, который и отогнал ядовитый дым в противоположную сторону, пока тот не рассеялся в воздухе.

И опять волна сомнений в правоте действий инструкторши захлестнула юную фею с головой: «Ну, а если, ну, а если твари будут нападать плотными порядками со всех сторон — каким образом можно защититься от дыма? Не лучше ли пересмотреть инструкции и придумать средство для нейтрализации самого субстрата?»

— Да брось ты, Милка, переживать, нам вот ещё этого урода щупальценогого пересдавать! Подумаешь, настучит она… Да таких как ты на руках носить надо! Ты ж первая ученица на потоке!

Совместное штрафное послушание «тройки» и «семерки», которой влетело за сон на уроке высшей математики, проходило в непривычно унылой атмосфере. После полуночи в школьном храме Создателя здесь ровным счетом никого не оставалось, за исключением пары плюшевых мишек — зверят-прислужников — , которые подносили им длинные, в сотни строк, записки, которые нужно было поминать в молитвах к Создателю. А поскольку мишки были не из болтливых, когда от чтения сотен ничего не говорящих имен начинала болеть голова или сводить скулы, девочки обычно позволяли себе поболтать и даже похихикать.

Но в этот раз все было иначе. «Тройка» замкнулась в себе, полностью уйдя в чтение записок, а губы её немо шевелились, прямо как у рыбы, хотя иногда можно было услышать отдельные звуки, произнесенные шепотом. «Семерка» перепробовала уже все шутки и анекдоты, но ей никак не удавалось вывести подругу по несчастью из ступора.

— Ну, хочешь, я тебе расскажу, что вчера было, пока ты дежурила в оранжерее, а? — и, не получив никакого ответа, продолжила, раскрасневшись в предвкушении удовольствия от очередной сплетни. — Так вот, лежим мы ночью, лежим, что-то не спится. А тут «девятка» и ляпнет: пойдем, мол, подышим свежим воздухом…

Но Милена не слушала и не слышала подругу, продолжая читать записки.

На рассвете, когда срок послушания истек, «семерка», зевая раз по десять в минуту, удалилась спать, а Милена добровольно решила остаться на утреннюю службу.

Скоро в храме показалась колонна певчих — сегодня послушание исполняли младшенькие — 8-я группа. Саму службу отправляла преподавательница древней и древнейшей истории Целестии — одна из самых великовозрастных фей Школы, у которой несмотря на её солидный возраст, до сих пор не сошли веснушки, за что послушницы и прозвали её за глаза «молодуха».

В отличие от большинства преподавательниц, она была несколько рассеяна и не очень собрана, позволяла себе на уроке замирать с закрытыми глазами на полуслове, словно что-то наблюдая «мысленным взором» (её любимое выражение), а также тянуть гласные: «э-э-э-э-э… а-а-а-а-а… н-у-у-у-у-у», что едва не вызывало гомерические приступы хохота у учениц. Впрочем, даже если кто-то срывался и закатывался от хохота, она никогда не наказывала и не доносила, поэтому на её уроках девушки чувствовали себя более расковано. Поговаривали, что «молодуха» даже не состоит в «ЖАЛЕ», как абсолютное большинство преподавательниц, и, более того, имеет свою семью. Так это или не так, но по всему образу поведения она резко отличалась от остальных. Впрочем, это и нормально. Историки, как известно, всегда немного «того».

Милена, признаться, была очень рада тому обстоятельству, что обязанности жрицы выполняла сегодня утром она. Хотя на обязательной исповеди раз в неделю, в день Солнца, когда проводились общешкольные службы Создателю, она была прикреплена к другой преподавательнице, остроносой «диалектичке». Но той, сухой и строгой «догматичке», она бы никогда не решилась поведать о своих страхах и сомнениях, боясь осуждения, а тем более, доноса.

Школьный храм Создателя, располагавшийся в уютной тенистой рощице к востоку от многоэтажных жилых и учебных корпусов из розового стекла, в общем-то, мало чем отличался от подобных храмов в других местах страны фей. Идеально круглый как солнечный диск, со сферической стеклянной крышей розового цвета, круглыми, как иллюминаторы, окнами, украшенными яркими витражами, все окна заставлены вечно живыми благоухающими розами.

На балконе в западной части стены, там, где был вход, уже разместились певчие, в алтарную часть по переливающимся всеми цветами радуги ступеням поднялась жрица, облаченная в роскошные золотистые свободные одежды без рукавов, в золотой диадеме, со знаком солнца на толстой цепочке на груди.

Как только первые рассветные лучи пробились через витражные окна в алтаре, грянул восторженный хор. Милена, как это с ней всегда было на службе, почувствовала трепет во всем теле, отчетливо ощутила как какая-то добрая и могущественная сила, как луч света в темную комнату, проникла в её сердце и блаженное тепло распространялась оттуда по всем частям тела, озаряя все естество радостью и благоговением.

Лица поющих, прихожанок и самой жрицы, просто сияли, и Милене даже показалось, что все вокруг потонуло в потоке чистого, гораздо более тонкого, чем солнечный, света, проникающего сквозь пол, стены, сквозь плоть и кровь молящихся. В считанные мгновения она напрочь забыла о тревоживших её мыслях, совершенно потеряв счет времени. В самом деле, какое значение имеют все эти мелочи, если сам Создатель неба и земля, всякой твари под солнцем, всего сущего, спустился сюда, в этот храм, в храм её сердца, чтобы сказать ей пару теплых слов на гораздо более совершенном и прекрасном языке, чем язык слов или мыслей — языке любви и чистого бестелесного света!

Милена улыбнулась, благоговейно сложив «лодочкой» на груди тоненькие ручки и прошептала, точь-в-точь как та сестра на плакате: «Создатель, я люблю Тебя!»

Лишь только когда последние аккорды прекрасных мелодий окончательно стихли и послышался такой не вяжущийся со всем, что происходило дотоле, прозаический звук сдвигаемых стульев и нотных подставок, а потом и кашля, шушуканья и даже смешков певчих, она окончательно пришла в себя и опустилась на землю. Недоуменно оглядевшись, словно не понимая, как она здесь оказалась, Милена увидела спускающуюся с алтаря жрицу, и тут же все вспомнила. Но теперь игла страха и сомнений покинула её сердце. Ей показалось совершенной нелепицей, что она так долго могла сомневаться в очевидных вещах. Сообщество во всем повинуется воле Создателя, а сам Создатель обитает в Сообществе, как душа в теле, чему свидетельницей стала она сама на сегодняшней утренней службе.

Сердце юной феи наполнилось медовым ароматом блаженного покоя, и она, широко улыбнувшись, направилась к жрице за традиционным утренним благословением.

Глава 4 Ничего кроме…

Празднование медианы — середины обучения в Школе фей — как всегда обещало стать событием. В самом деле, только в этот день, раз в пятнадцать лет, родители юных фей допускались на территорию Школы, а это, согласитесь, весьма неординарное явление!

Остались позади бессонные ночи подготовки к сессии, зубрежки конспектов, волнения перед кабинетом строгого экзаменатора и многое, многое другое, что испытывают, пожалуй, все школяры Целестии — будь то феи, люди или карлики. И, вот, наконец, после всех этих мучений, наступило долгожданное время свободы и подлинного торжества! После пятнадцати лет почти непрерывной учебы, с каникулами всего две недели в год и выходным днем раз в три недели, на плечи многострадальных школьниц свалилась совершенно необычная и непривычная для них свобода.

Сектор № 15 «Улья», в котором обитали «медианницы», выдержавшие прессинг многих сотен экзаменов и практикумов, десятков тысяч учебных часов, действительно напоминал настоящий пчелиный улей. Полуодетые девушки — хрупкие и тонкие, с ещё не оформившейся до конца угловатой фигурой, непропорционально длинными и тонкими ручками и ножками — летали туда-сюда. Одной срочно понадобилось зеркальце, чтобы подкрасить губы и она искала его повсюду, даже под кроватью, другой — во чтобы то ни стало — завить волосы, третьей — одолжить у подруги на вечер шикарное платьице с золотыми пуговицами. В общем, все были заняты по горло.

Только одна юная фея, с виду младше остальных, одиноко сидела на своей кровати и о чем-то думала, печально глядя на вышитый мамой розовый платочек. И ей явно было не до суеты окружавших её сестер.

О чем думала эта девушка, было неизвестно. Но судя по её грустным, наполненным слезами глазам, она явно прощалась с этим местом, в котором она провела казавшиеся ей бесконечными пятнадцать лет своей жизни, навсегда.

Да, за это время, когда она в пять лет (за два года до положенного Правилами срока) за свои исключительные способности была отдана в Школу, она успела привязаться к этому месту, которое стало для неё вторым домом.

Высокое, тридцатиэтажное здание желтого цвета с ромбовидными, как в улье (за что оно и получило свое название), окнами желтого цвета. Одинаковые комнатки, заполненные многоэтажными стандартными кроватями, застеленные стандартным розовым постельным бельем, с одной розовой тумбочкой на сестру, общей душевой и общей раздевалкой со стандартными шкафчиками для одежды. Никакой косметики, никаких украшений, никакой обновки. Только уставные «мышиные» туники, уставные туго заплетенные косички.

Образ жизни «Улья» — подъем в пять утра для пения гимна Рассвету, принятие душа и умывание в общей душевой, завтрак в общей столовой, занятия по аудиториям, трудовые послушания, коллективное выполнение домашних работ, уборка комнат и помещения, обед и ужин. Хождение только строем и только по отрядам, держась за руки, по парам. Любая отлучка только по специальному разрешению старшей сестры из «ЖАЛА», отбой в десять часов вечера, после гимна ночным светилам, строго по команде…

Никаких различий в образе жизни, никакое малейшего уклонения от дисциплины, никакого разномыслие не допускалось в принципе. Все это настолько вошло в саму ткань сознания юной девушки, что она не могла поверить, что теперь все это закончилось.

— Эй, сестренка, что с тобой? Все радуются, готовятся к Родительскому Дню, а ты как будто бы и не рада? Что с тобой? Уж не заболела ли ты? — встревожено спросила юную фею её соседка по кровати, спавшая на втором этаже вечная «напарница», с номером № 15–04, вышитом на форменной тунике. — Или, может быть, ты не с нами? Не с сообществом нашего сектора, а? Разве ты не знаешь, что отделяться от сообщества — это первый шаг к пропасти? — Девочке явно нравилось играть роль старшей, ведь она действительно была старше юной феи на целых два года. Она приняла позу учительницы, свысока глядя на сестру.

Юная фея вздрогнула от одной мысли, что её могли заподозрить в том, что она выступает против сообщества. Спрятав платок в карман туники, она обняла свою напарницу и торопливо проговорила:

— Ну что ты, сестричка! Ну как ты могла подумать! Просто немножко взгрустнулось… Я так полюбила всех вас, все сообщество нашего сектора, «Улей», Школу, что… — тут голосок её дрогнул, и из небесно-голубых глаз юной феи брызнули слезы.

— Ну, ну, ну, не надо, малышка, а то я сейчас сама заплачу, — запричитала старшая сестра.

А потом вдруг вырвалась из объятий юной феи и удивленно спросила:

— Да что же это ты? У нас же ещё следующие пятнадцать лет учебы впереди! Ведь каникулы — всего месяц, а потом мы снова будем вместе спать на одной кровати и держать друг дружку за руку в строю, что ж так убиваться-то из-за такой пустячной разлуки?

Но юная фея только покраснела и потупила взор — выдавать свою тайну она не имела права даже лучшей подруге и напарнице.

Но та, вдруг подозрительно прищурившись, внимательно посмотрела на подругу и понимающе закивала головой:

— А-а-а-а! Я, кажется, догадалась! То-то у нас между сестрами ходит слушок, что кого-то из нашего сектора скоро заберут.

— Тише! Тише! Молчок, сестричка! Ты же знаешь! — испуганно всплеснув руками, зашептала юная фея.

— Не беспокойся, дорогая, я тебя не выдам, — покровительственно похлопала по плечу подруги старшая сестра. — Но если это правда, то я понимаю твое горе, мне тоже, да и всем сестрам, будет тебя не хватать… — прослезилась старшая, торопливо вытирая слезы розовым платком. — Но зато, понимаешь, ты будешь служить Сообществу и Священным Принципам и даже самой Триединой Премудрости на более важном и почетном посту, чем мы! Подумай только! Тут не печалиться надо, а радоваться! Мы все будем гордиться, что учились и жили в одной комнате вместе с тобой! — лицо «четверки» засветилось от восторга. Ведь далеко не каждому сектору выпадает честь хотя бы одну послушницу отдать в Орден «ЖАЛО»!

Юную фею вызвала к себе сестра-воспитательница, когда та выполняла обычное трудовое послушание — мыла розовой водой окна на пятом уровне «Улья».

Конечно, при помощи магии эту работу можно было сделать без особого труда — по одному мановению тонкой феиной ручки розовые губки прекрасно справились бы с этой работой и сами. Но послушания в Школе давались не столько для выполнения самой работы, сколько для упражнения послушниц в дисциплине.

В этот момент, когда Послушница № 15–03 старательно мыла уже пятое окно, по-детски от усердия даже высунув розовый язычок, к ней подошла сестра-воспитательница.

— Послушница № 15–03, оставь все свои дела и следуй за мной.

А потом последовал долгий путь куда-то в подземелья, располагавшиеся под «Ульем» и Школой. Многочисленные двери, открывавшиеся только при сканировании специальными приборами радужной оболочки глаза или отпечатка пальца, запутанные развилки, неожиданно резкие спуски, крутые подъемы, лестницы, лифты, колодцы…

От всего этого у юной феи закружилась голова и она совсем потеряла направление движения, перестала понимать куда она идет и лишь послушно следовала за сестрой-воспитательницей — феей 6-го ранга из 5-го, воспитательного, отдела «ЖАЛА».

Наконец, головокружительное и утомительное путешествие по длинным подземным переходам закончилось, и воспитательница остановилась возле желтой круглой двери, в тупике одного из тоннелей. Сканирование глаза — и вот дверь открылась.

Фея оказалась в маленькой круглой комнатке, с голыми стенами, абсолютно пустой. Без окон, без шкафов, даже без стульев, она была освещена мягким розовым светом, хотя его источника и не было видно. Не успела она оглянуться, как её проводница куда-то пропала, и фея оказалась одна, совершенно одна в этом пустом и незнакомом помещении. Не успела она испугаться, как невидимая дверь в абсолютно гладкой розовой стене открылась и в комнату вошла высокая и стройная пепельноволосая фея в жемчужно-белой тунике, с нарукавной повязкой и медальоном на шее с изображением рассерженной пчелы.

— Ваша Верность! Чем я… — испуганно воскликнула юная фея и чуть не упала от неожиданности на колени.

— Ну что ты, милочка, не надо, — быстро подхватила её под руку Жемчужно-Белая. — Уставное приветствие со страху забыла? А на колени падать не надо. Наше Сообщество — сообщество абсолютно свободных и равных фей, и я такая же фея, как и ты, ничем не лучше, — сказала та со снисходительной улыбкой.

— Чем… я… — мучительно краснея, едва выдавила из себя юная фея.

— Не торопись. Все узнаешь в свое время, — оборвала её Жемчужно-Белая и щелкнула пальцами. Откуда ни возьмись, буквально из воздуха материализовались два мягких стула, стол, а на столе — бокалы и графин с розовым соком.

— Присаживайся, дорогая, нам предстоит серьезный разговор, — сказала Жемчужно-Белая и указала на стул.

Юная фея покорно села и также покорно взяла в свои дрожащие от волнения ручки (шутка ли — аудиенция у Старшей сестры «ЖАЛА», второго лица в Иерархии Сообщества, ближайшей помощнице Их Премудрости!) бокал с розовым соком, который ей протянула Жемчужно-Белая и немножко отпила. Ей стало лучше. Приятное успокаивающее тепло разлилось по всему телу, она почувствовала покой и мир в душе и теле, захотелось смеяться и радоваться жизни — «розовое настроение» начинало действовать, страх и волнение ушли. Юная фея, разомлев, облокотилась о мягкую спинку стула и блаженно вздохнула.

— Ну вот и хорошо, младшая сестра, ну вот и хорошо. Волнение нам ни к чему, — успокаивающе и как-то почти по-матерински ласково произнесла Жемчужно-Белая. — Итак, дорогая, а теперь приступим к делу. Расскажи о себе.

— Так точно, Ваша Верность, — привычно четко отрапортовала фея. — Мое личное имя Милена. Моя мать — Хранительница Предела № 3, фея 3-го ранга. Мой отец — Добрый Принц. Оба родителя имеют заслуги перед Сообществом и награды от Их Премудрости лично. В Школу поступила досрочно, по рекомендации Верховной Хранительницы Предела. Училась на «отлично». По поведению серьезных нареканий не имела. Специализация — боевая магия. Бакалаврский диплом написан по теме «Особенности боевой защиты в патовых ситуациях» — защищен на «отлично». Боевая практика на симулякрах также пройдена на «отлично»…

— Достаточно, дорогая, достаточно, — мягко прервала доклад Жемчужно-Белая. — Твое досье я изучила досконально. Родителей твоих я хорошо знаю. Равно как и о твоих отличных показателях в учебе. Именно поэтому я и велела вызвать тебя сюда, ко мне. Я хочу сделать тебе предложение, от которого просто невозможно отказаться. Твои показатели в учебе, по поведению, тесты на психологическую устойчивость делают тебя достойной войти в Орден «ЖАЛО» и уже сейчас прекратить дальнейшую учебу в Школе.

Глаза юной феи полезли на лоб от удивления. ТАКОГО она совершенно не ожидала! Мало того, что она вдруг стала ни с того, ни с сего собеседницей второго лица в Иерархии, она ещё получила предложение — одна из всего потока — вступить в Орден, а тем более — прекратить учебу на пятнадцать лет раньше срока!

— Но… как… ?

— Не беспокойся, ты ничего не потеряешь от этого. Все оставшиеся для усвоения магические и боевые навыки ты получишь индивидуально, а также на практике служения в Ордене — наоборот, в процессе обучения ты получишь гораздо больше, чем обычные феи. Более того, уже сейчас, в этом году, ты получишь ответственное задание — бойцы «ЖАЛА» всегда обучаются на практике реального боя, реальной экстремальной ситуации, а не на симулякрах.

Ну что могла юная фея ответить на это предложение? Конечно же, ничего кроме…

— Так точно, Ваша Верность! — взлетев в воздух, воскликнула юная фея. — Я согласна, Ваша Верность! Служение в Ордене для меня — заветная мечта, ведь только там я смогу внести наибольший вклад в претворение в жизнь Священных Принципов!

— Другого я и не ожидала, милочка. После медианы наше сестричество заберет тебя, а пока храни сделанное мной предложение в строгом секрете — это твое первое секретное задание, понимаешь, сестренка? — Небесно-голубые глаза Жемчужно-Белой с неестественно расширенными почти во всю радужную оболочку зрачками пронзительно впились в глаза юной феи, и Милена почувствовала, что сознание её куда-то уплывает. Она едва успела сесть обратно на стул, как что-то щелкнуло в её голове… Она очнулась уже глубокой ночью, в своей постели на нижнем ярусе пятиэтажной кровати.

Воспоминание об этом событии молнией промелькнуло в сознании юной феи. Из задумчивого состояния её вывел радостный визг, охвативший всю комнату — девушки узнали, что к воротам Школы пристал целый караван воздушных шаров — счастливые родители, наконец, приехали повидать своих драгоценных чад.

С самого вечера Принцу было не по себе. И без того разлука с любимой дочерью и сыном, отданным, соответственно, в Школу фей и Школу пажей, была для него невыносимой, а тут ещё, когда до встречи с сыном и дочерью оставались считанные часы — терпеть даже минуты было настоящей пыткой.

Когда пятилетнюю малышку Милену вместе с семилетним сыном Зверята отводили на приготовленный для отправки воздушный шар, Принц думал, что его сердце разорвется от боли. Он почти ничего не видел от затуманивших его глаза слез, он не мог ничего сказать от душивших его рыданий. Только любящие руки Прекрасной Феи да добрые слова Зверят, особенно Щенка, помогали ему выстоять. Фея держала его за руку и время от времени крепко сжимала его ладонь, от каждого сжатия Принцу становилось чуть-чуть легче. А Щенок и другие Зверята все время его утешали:

— Хозяин, ну не убивайся ты так! В Школе им будет хорошо, там о них позаботятся — не переживай ты так! Все родители Сообщества через это проходят…

Мальчик ревел и визжал как сущая сирена — Осленку приходилось тащить его к корзине воздушного шара чуть ли не силком. Его лицо покраснело как помидор от натуги, он тянул свои ручки к родителям и никак не мог успокоиться. А малышка Милена, наоборот, была спокойна и даже весела:

— Мам, пап! Не переживайте! Вот я выучусь в Школе и буду как мама — буду всех защищать, буду заботиться, буду… Да замолчишь ты, наконец, плакса! — вдруг не выдержала девочка и как грохнет своего братца кулачком по голове! Мальчик тут же затих, а малышка Милена стала махать ручкой маме и папе, пока шар медленно взлетал вверх:

— Мамочка! Пока-а-а-а-а! Папочка! Я люблю-ю-ю-ю-ю в-а-а-ас!

Прекрасная Фея тоже не могла скрыть слез, хотя старалась держаться при муже — фея ни в коем случае не должна показывать слабости при мужчине — ведь она же глава семьи, первичной ячейки Сообщества! Она махала детям платочком, а Осленок — сопровождавший их в пути — уже взял их за руки и отводил вглубь корзины, на сидячие места.

Принц не помнил как дошел до дому тогда.

Сначала Принц держался. Старался заниматься своими обычными делами. Но скоро Фея заметила, что он часто остается один в опустевшей детской, смотрит на детские игрушки, на портреты детей, гладит оставшиеся от них платьица и штанишки, а по щекам его беззвучно текут слезы. Дошло до того, что Фея запечатала дверь в комнату сильными заклинаниями, чтобы Принц не заходил в детскую. На время он вроде бы успокоился. Но с каждым новым отъездом детей после проведенных дома ежегодных каникул она усиливалась, возвращаясь в ещё худшей форме.

Наконец, тоска стала такой, что он не мог ни есть, ни спать. В лес он не ходил, с русалками больше не плавал, даже почти ничего не ел. Фея пыталась запустить свои обычные уловки с розовой пищей — но помогало ненадолго — на час, на два. Принц сильно тосковал без детей, а увидеть их раз в год на две недели было, конечно же, совершенно недостаточно.

— Хозяйка, мр-р-р-р-мяу, эдак наш Хозяин-то помрет с тоски! Почти не ест, не гуляет, не спит…

— Вижу, Котенок, вижу. Тоскует без детишек-то, уж не знаю, что и поделать, — горестно всплеснув руками, вздохнула Прекрасная Фея.

— Ну как что, мр-р-р-р-мяу, — хитро сверкнув зелеными глазками, посмотрел на неё Котенок. — Одних детишек отправили учиться, пора и за нового приниматься…

Фея покраснела до корней волос и присела на краешек стула. Действительно, как ей эта мысль не пришла в голову раньше! Зачем придумывать всякие уловки с соком, если есть гораздо более естественный способ утолить тоску по разлуке с детьми — и для Принца, и для неё самой.

Сказано — сделано, тем более, что дело это, как говорится, нехитрое.

— Эй, Принц, При-и-и-инц! Ну что ты тут сидишь уже целый день, а?

Молчание.

— Из реки наши детишки, наверное, не выплывут, не так ли?

Молчание.

— Все, слушай, ночь уже, поздно, пойдем спать. Пойдем-пойдем! Ну не на земле же будешь… Давай, давай, подымайся!

Фея решительно взяла Принца за руку и потащила домой едва не силой — не обошлось здесь, конечно же, без магии.

А через определенное природой время в семействе Принца и Феи произошло прибавление. Родилась — ДВОЙНЯ! — мальчик и девочка сразу.

Тут уж все Сообщество стало просто на уши. Такого случая даже Их Премудрость не помнила — за все бесчисленные тысячелетия Эры Порядка и Процветания.

Обычно феи не могли рожать больше трех детей — на третьем ребенке они проходили обязательную стерилизацию, чтобы случайная беременность не унесла на тот свет драгоценного члена Сообщества — четвертые роды приводили к полному истощению организма феи с летальным исходом. А потому феи всегда имели самое большее троих детей, не больше. Двойни не рождались ни у кого и никогда, только Триединая Премудрость помнила один-единственный такой случай, на заре истории Сообщества.

А потому это поистине чудесное событие ошарашило все Поднебесье, а особенно — саму Премудрость и Перворожденных. Все понимали, что такое чудо произошло явно не случайно, а скромная Хранительница Предела № 3 стала первой в истории феей за многие тысячелетия, которая родила в сумме четверых детей, да притом двух мальчиков (редко какая фея могла похвастаться и одним)!

Событие это было такой важности, что роды проходили на Острове Фей под бдительным присмотром Их Премудрости. Прекрасная Фея родила двойню совершенно безболезненно и быстро и даже почти не болела после родов, как обычно это случается у фей, что ещё раз удивило всех. А потом, на торжествах, Их Премудрость даже наградила Фею почетной, специально придуманной по этому поводу наградой «мать-героиня», и взяла воспитание детей под свой личный контроль — ведь такое чудо никак не могло произойти случайно!

Но самое главное было даже не в этом. Впервые за многие тысячелетия истории Сообщества мальчик у феи родился — крылатым и умственно полноценным!

Принц был на седьмом небе от счастья!

Однако это совсем не значило, что он забыл о своих старших детях. Нет, он скучал и тосковал. Иногда часами мог смотреть на их портреты, читать их детские каракули, рассматривать игрушки. Просто тоска уже не была такой смертельной, как раньше. Вид маленьких розовых комочков, протягивающих к нему свои крошечные розовые кулачки и разевающие беззубые ещё ротики, быстро вернул ему вкус к жизни.

Но сейчас, когда до встречи со старшими детьми, которых Принц не видел уже почти год, оставалось несколько часов, он не находил себе места.

— Дорогой, ну ты собираешься спать или нет, а?! Не ходи как маятник! Слышишь?

Прекрасная Фея только что вышла из бани и оделась в ночную рубашку, готовясь ко сну. Сейчас она специальным заклинанием вызвала теплый ветерок, который просушивал её мокрые волосы. Принц действительно как маятник ходил туда-сюда по комнате и в нетерпении отвратительно хрустел костяшками пальцев.

— Принц!? Я что — стене говорю, а?!

— Да, да, дорогая, прости, просто не знаю уж, как я засну, если моя голова так и кипит. Представить только, ведь завтра я, наконец, увижу моих драгоценных крошек! Ну как я могу заснуть — сама подумай! — Принц остановился и посмотрел на Фею — постепенно его взгляд утратил выражение лихорадочного возбуждения, красота любимой жены полностью вытеснила из его сознания тревогу.

Она поистине была прекрасна в своей серебристой полупрозрачной шелковой ночной рубашке, с распущенными пушистыми от действия теплого воздуха золотистыми волосами, мягко светящимися во тьме.

Но особенно Принца восхищало в ней мужество и твердость характера. Истинная фея, истинный член Сообщества! Ведь Принц знал, что его любимая жена не меньше его самого нервничает и жаждет встречи с детьми. Но при этом ей удается так мастерски не обнаруживать перед мужем этой слабости и с самым невозмутимым видом продолжать, как ни в чем не бывало, сушить волосы, как будто вообще ничего не происходит.

Фея заметила на себе восхищенный взгляд Принца и почувствовала глубокое внутреннее удовлетворение — она обожала, когда он смотрел на неё так. А потом мысленно прекратила действие заклинания и, хитро прищурившись, ласково промурлыкала:

— Ну-у-у-у, спать вовсе и не обязательно. Если ты не можешь заснуть, можно найти и другие, более интересные занятия… — с этими словами Фея, мягко жужжа крыльями, подлетела к Принцу и обняла его. Принца ощутил легкий и нежный аромат только что распустившихся роз, и от него тут же закружилась голова, словно он залпом осушил стакан крепкого вина. «Розовое настроение» опять ударило в голову, и он почувствовал, что уже не может стоять на ногах.

— Да, пожалуй, — глухо прошептал Принц. — Пожалуй, ты действительно, как всегда, права…

Когда родительские воздушные шары причалили, наконец, к посадочной площадке Школьного Острове, все послушники и послушницы уже с нетерпением стояли у самой ограды.

Школьный Остров был одном из крупнейших островов Архипелага и располагался совсем недалеко от Острова фей. В ясную погоду с его крайней восточной части можно было бы увидеть даже Зал Собраний.

«Можно было бы» — если бы у послушников и послушниц было для этого время. Но все-таки из-за близости обоих островов (весьма неслучайной, конечно же), считалось, что учеба в Школе проходит практически на Острове фей, хотя это было и не совсем так.

Школы для мальчиков и девочек располагались на противоположных концах Острова, и архитектура зданий обоих была совершенной одинаковой. Мужская и женская части Острова разделялись непроницаемыми стенами из розового органического стекла, через которые невозможно было увидеть, что происходит на противоположной стороне. Правда, стену можно было перелететь, но таких случаев в многотысячелетней истории Школьного Острова никогда не было — дисциплина для Поднебесных — это не просто плод воспитания, это часть их природы. Ни одной юной фее даже в голову не придет такая, возможно, естественная, для человека мысль. А пажи физически не могли этого сделать, даже если бы сильно захотели — у них ведь вообще нет крыльев, а боевой магии, к разряду которой относится левитация, их не обучают.

Между стенами — одной с женской, другой с мужской стороны — была нейтральная территория — специально для родительских дней, а также для прогулок Обрученных — фей и пажей выпускного класса, которые по жребию предназначались друг другу в супруги. Эта нейтральная территория представляла собой большую лужайку, миль в десять в диаметре, с уютными рощицами, беседками, мягкими лавочками. Прямо посередине было вырыто искусственное розовое озеро, точь-в-точь как на Острове фей, только намного меньших размеров, вода которого была всегда теплой, как парное молоко, и от купания в котором всегда улучшалось настроение. В озере плавали ручные розовые бегемоты, в рощицах вечно трещали без умолку говорящие попугаи и мартышки, а лужайка была усыпана никогда не увядающими цветами.

В южной части нейтральной полосы располагалась посадочная площадка, куда пришвартовывались пассажирские воздушные шары, привозившие родителей. Конечно, феи-мамы могли бы спокойно прилететь сюда и без всяких шаров, но ведь папы-то крыльев не имели, а потому приходилось прибегать к таким не слишком удобным средствам передвижения.

Когда шар, в котором сидели Принц, Фея и Зверята, пришвартовался к посадочной площадке, Принц выскочил из корзины первый. Однако это ему никак не помогло поскорее увидеть своих возлюбленных чад. Пришлось ещё дожидаться, пока выгрузятся все родители, пока откроются невидимые дверцы в розовых стенах и драгоценные отпрыски организованным строем не выйдут к строго размеченным по номерам площадкам. Номер площадки был заранее сообщен каждому послушнику/послушнице и их родителям. А потому — никакой давки, никакой толчеи, никаких забытых или потерявшихся дочурок и сынуль, никаких криков, никаких… В общем, все как и водится у расы Поднебесных — абсолютная предсказуемость и абсолютный порядок.

Фея, Принц и Зверята спокойным шагом двинулись по направлению к их площадке — площадке № 0-25, а там их уже ждали их ненаглядные — счастливые, улыбающиеся, довольные.

Милена — в нарядном розовом платье, с расписанными золотистыми нитями узорами в виде зайчат (вне Школы разрешалась личная одежда, которую феи шили сами на уроках рукоделия) и Алоис в голубом костюме, украшенном аппликациями веселых крокодильчиков из Острова фей в шляпах и в шелковых шарфах. Оба высокие, стройные, красивые.

«Совсем взрослые!» — с умилением подумал про себя Принц и глаза его наполнились слезами.

Оба голубоглазые, у обоих золотистые волосы, бело-розовая, пышущая здоровьем кожа, белоснежные зубы.

«Кровь с молоком! Все — в Фею», — подумал Принц, и что-то неприятное кольнуло его в сердце — ни одной его черты детям не передалось. Казалось, гены членов Сообщества безоговорочно подавляли человеческие, не терпя никакой конкуренции. Может, поэтому Алоис заметно уступал по своим интеллектуальным способностям даже Принцу?

Принц не выдержал и побежал навстречу детям, тогда как Фея не прибавила шаг, демонстрируя достойное члена Сообщества самообладание. А потом дети бросились на шею матери, расцеловали и вдоволь потискали Зверят. И вот уже дружная семья идет по дорожке, усыпанной розовым песком, прямо на берег озера, к маленькой рощице из молодых сосенок, недавно посаженных выпускницами Школы. Там располагалась закрепленная за ними розовая беседка с мягкими скамейками, где они и намеревались присесть.

— Ну как у тебя дела, сынок, как успехи? — затаив дыхание, дрожащим голосом спросил Принц, сев на розовую скамейку в беседке и приглашая сына сесть рядом с собой. Он всегда боялся, что его сына когда-нибудь да отчислят — уж очень он отставал в развитии даже от своих сверстников. При поступлении в Школу едва-едва читал по слогам (в семь лет!), и это в то время, когда его младшая сестра уже вовсю писала стихи!

Алоис — высокий, стройный, красивый, но несколько щупловатый, юноша с вьющимися золотистыми волосами — покраснел:

— Ой, пап, давай не будем про учебу, а то меня итак от неё тошнит!

— В самом деле, ну что ты пристал к малышу, будто и поговорить больше не о чем! — строго посмотрела на мужа Фея. — Бедняжечка ты мой! Ну, ничего… Вот приедете к нам с сестренкой на целый месяц — будешь отдыхать. Будешь с папкой по лесу гулять, плавать сколько угодно… Правда, дорогой? — сделала Фея «страшные глаза» Принцу, так что тот потупил взор.

Эта история повторялась каждые каникулы. Принц, правда, пытался украдкой учить «сынулю», но тот неизменно жаловался «мамочке» и все попытки Принца беспощадно пресекались. Зато когда дело доходило до прогулок и походов… Тут уж сынуля был первый любитель — из леса или реки его просто не вытащишь и арканом!

— Да, конечно, просто хотелось бы, чтобы мой сын тоже хоть что-нибудь умел делать, а не только гулять по лесу?! — возмутился Принц.

— Так, дорогой, давай обсудим это дома. Мы детей не видели не знаю сколько, а ты тут скандал устраиваешь! Лучше посмотри, какой наш сыночка стал большой уже — ну прям завидный жених, а то все «малышок» да «малышок», а тут за год вымахал! Ух! — в глазах Феи промелькнула гордость, и она ласково потрепала сына по густой золотистой шевелюре.

— Да, мам, нас в этом году каждый день поили какими-то вкусными коктейлями, и мы все так подросли. У нас же скоро уже выпуск…

— А у вас уже проводили жеребьевку?

— Ну да, как раз после экзаменов и проводили.

— И кто тебе досталась, ещё не знаешь?

— Пока нет. У выпускниц последний год самый трудный, ты же знаешь, мам, так что увижу её только после каникул. Будет вечер, вот здесь, на лужайке, танцы, иллюзии…

— Вот видишь, Принц, — торжествующе, с нотками материнской гордости в голосе сказала Фея, обняв и поцеловав своего ненаглядного, — наш сын уже без пяти минут жених, а ты — учеба, учеба… Да зачем ему учеба-то?! Женится, детишки пойдут, жену будет любить… Он же не фея, воевать ему не надо.

— Мр-р-р-р-мяу, ты как всегда права, Хозяйка! — вставил свое веское слово Котенок, пригревшийся на коленях у Милены. — Осленок мне тут сказал, что скоро вообще все книжки для мужей фей будут делать без букв. Одни движущиеся картинки и звуки — и все! Так что и наш юный хозяин не пострадает!

— А-а-ав! Точно говорит Котенок! — поддакнул Щенок, сидевший у ног Алоиса, положив свою морду ему на колени — он так по нему соскучился! — А жена его все равно любить будет — хоть грамотного, хоть нет, а-ав! Я вот читать не умею, а разве я страдаю от этого? А-ав!

Только Осленок печально посмотрел на все это сквозь стекла своих круглых старушечьих очков и многозначительно промолчал. Но даже и без Осленка общественное мнение было явно не на стороне Принца, а «сынуля», напротив, ликовал.

«Поскорей бы уж жениться и жить как хочется! Ходить, куда хочешь, делать, что хочешь, без книг, без нотаций, без учителей… Вот это жизнь!» — и с завистью посмотрел на своего любимого папку. — «Вот и мне бы такую жену как мамочка! Не жизнь, а сказка сплошная…». — и мечтательно закрыл свои красивые большие точь-в-точь как у мамочки глаза.

Принц был явно сконфужен, но выступать против всех не стал. Но чтобы как-то сгладить неловкое положение, повернулся в другую сторону, к дочери, и только сейчас заметил, что та молчит и за все время беседы не проронила ни слова.

— Эй, Милочка, золотце мое, а ты что молчишь? Не рада что ли родителям? Ну что с тобой, пчелка моя ненаглядная? — заговорил Принц, обнимая любимую дочурку и целуя её в отчего-то побледневшую щечку.

Милена действительно сидела молча, не отрывая глаз от своих коленок, судорожно сжимая в ручках розовый платочек. Фея с первого взгляда поняла, что творится с дочерью — она явно что-то хочет сказать, но боится. И Фея даже начинала догадываться, о чем… Ведь именно на медиану проходит секретный отбор в «ЖАЛО»! Но даже несмотря на сосущую пустоту в сердце, возникшую от этой страшной догадки, Фея смолчала и виду, как всегда, не подала.

— Пап, я рада, я безумно рада, — пролепетала Милена. — Я очень рада и тебе, и мамочке, честное слово! Просто… просто…

— Что — «просто»? Говори, детка! Неужели тебя не отпускают домой?! — нахмурил брови Принц. Изуверские обычаи Сообщества его уже начинали порядком раздражать. В самом деле, то детей забирают и не дают воспитывать самому, то каникулы отменяют ради каких-то дурацких «послушаний», то сыновья рождаются умственно отсталыми! Принц успел прочитать на досуге научный трактат Осленка, магистра педагогики, чтобы убедиться, что это явление — повсеместное.

— Да, пап, не отпускают… И не отпустят уже… Никогда… — тихо, но твердо произнесла Милена.

— ЧТО-О-О-О-О?! — глаза Принца буквально полезли на лоб. Он вскочил с сиденья прямо на середину беседки и сжал кулаки.

Все удивленно посмотрели и на Принца, и на Милену. Все, кроме Прекрасной Феи.

Она резко встала и подошла к Принцу, взяла его за руку и прошептала:

— Милый, только без скандалов, хорошо? Иначе ты разобьешь нашей доченьке сердце. Её просто забирают в «ЖАЛО», понимаешь?

А потом она незаметно провела ручкой по волосам Принца и потянула его за собой. Принц сразу стал спокойнее, весь обмяк и послушно опустился на сиденье рядом с Феей. Она взяла его голову в свои руки и крепко прижала её к груди, продолжая поглаживать своими тонкими мягкими ладошками его волосы, отчего Принц становился все спокойнее и спокойнее.

— Ничего, ничего, дорогой, ты должен понять и смириться… Мы, феи, не такие, как вы — люди. Мы — другие, у нас все совсем, совсем по-другому, понимаешь? Всё, всё по-другому… У нас дети недолго живут с родителями, у нас семья — это Сообщество, ты понимаешь, милый, понимаешь? — казалось, Фея уже не замечает никого, ни детей, ни Зверят, она не видит никого, кроме Принца и как ребенка убаюкивает его, гладя по головке, при этом накладывая все новые и новые магические «швы» на его сознание.

Она и сама была готова зарыдать, заплакать, а потому она как никто понимала горе Принца, горе отца, обреченного больше никогда в жизни не увидеть свою дочь. Отдать дочь в «ЖАЛО» — это высшая жертва, которую требует Сообщество от своих членов и на этот подвиг должна быть готова каждая мать.

А потому для Феи, знавшей, что её дочь необыкновенно развита и вполне способна стать воительницей «ЖАЛА», это известие было не таким тяжким ударом — она внутренне готовилась к этому все пятнадцать лет. Но вот Принц… Фея понимала, что ему этот удар перенести будет намного тяжелей. И потому она накачивала его просто лошадиными дозами успокаивающих заклинаний.

Наконец, работа была закончена, и Принц блаженно закрыл глаза, убаюканный на груди у Феи, а Фея, повернув теперь лицо к своей дочери, тихо сказала:

— Да будет на все воля Создателя неба и земли, доченька. Не опозорь там меня и твоего отца. Служи честно и самоотверженно и приноси пользу Целестии. Защищай слабых и помогай нуждающимся, сей добро и выжигай беспощадно всякое зло. Я… благословляю… тебя…

Слова застряли в горле, а слезы затуманили взор. Но Милена уже обняла маму и тихо прижалась своей головкой к её плечу, а Алоис, предчувствуя расставание с сестренкой, заплакал навзрыд вместе со Зверятами.

Просторная зала, где-то в трех милях под землей, была наполнена феями так, что, казалось, и яблоку негде было упасть. У всех фей — нарукавные повязки, медальоны на шее и аппликации на туниках в виде рассерженной пчелы, показывающей свое смертоносное жало.

Феи стояли длинными плотными рядами по отделам:

1-й отдел — разведывательно-боевой;

2-й отдел — расследование особо опасных преступлений против Сообщества;

3-й отдел — воспитательно-исправительный;

4-й отдел — медицинский;

5-й отдел — воспитательно-образовательный;

6-й отдел — научно-исследовательский и конструкторский;

7-й отдел — научно-просветительский.

Первый отдел «ЖАЛА» занимался разведкой, диверсиями, специальными операциями. Он был самым малочисленным, зато каждая фея здесь стоила сотни обычных — необыкновенно выносливые, бесстрашные, безгранично преданные лично Их Премудрости.

Второй отдел имел громкую славу «палачей» и занимался не столько расследованиями, сколько пытками тех, кого доставили в застенки «ЖАЛА» сестры 1-го отдела. Из их рук любой лев выходил кротким, как заяц, способным есть вместо мяса — траву.

Третий отдел занимался доводкой тех, кто прошел через второй. Они ведали плантациями Цветов Забвения, Островами блаженных, где бывшие преступники полностью забывали свое прошлое и становились совершенно новыми людьми.

Четвертый отдел занимался разработками в области военной медицины.

Пятый — воспитывал новые поколения членов Сообщества. В нем состояли все преподавательницы и воспитательницы обоих Школ.

Шестой отдел разрабатывал военные и магические технологий, а седьмой — писал и издавал общеобязательные книги по истории, по религии, создавал иллюзии (за что и получил говорящее название «Фабрика грез»), в которых четко отстаивал «генеральную линию», в общем, формировал мировоззрение членов Сообщества.

В просторной зале уместились все члены «ЖАЛА» — всего не более тысячи, из них членов 1-го отдела, в который по результатам многочисленных исследований должна была войти Милена, всего около полутора сотен.

Зала почти полностью была погружена во тьму, лишь только слабенькие шарики-светлячки, переливаясь разными цветами радуги, летали под потолком. При слабом свете светлячков можно было различить стройные ряды воительниц «ЖАЛА», их нарукавные повязки, длинные розовые колонны, высокие потолки, но все остальное тонуло во мраке. Даже лиц стоящих не было видно, что, видимо, и входило в цели организаторов Таинства Приема.

На Милену это зрелище произвело устрашающее впечатление. Длинные ряды не шевелящихся молчаливых стен из вытянувшихся по стойке «смирно» тел, без лица, без голоса, без чувства — поистине жуткое зрелище для совсем юной девушки.

Она робко перешагнула порог и медленными неуверенными шажками двинулась вперед, к центру зала, где светился багровыми линиями круг, внутри которого была изображена рассерженная пчела. Когда она дошла до круга и встала на изображение пчелы, то услышала раздавшийся откуда-то спереди по-военному четкий голос:

— Стоять! Смирно!

Милена автоматически встала по стойке «смирно» и, затаив дыхание, боялась даже шелохнуться. А к ней уже шли с противоположного конца залы Жемчужно-Белая и три феи в кремово-белых туниках и плащах. Они держали в руках какие-то предметы.

Затем они остановились, а Жемчужно-Белая подошла к самому кругу и тихо, но торжественно спросила:

— Кто ты, дитя мое? И зачем ты сюда пришла?

— Мое личное имя Милена. И пришла я сюда, чтобы смиренно просить Вас, Ваша Верность, и всех сестер Ордена, принять меня, недостойную, в число верных служительниц Триединой Премудрости… — тихо, но четко произнесла Милена заученную наизусть формулу. Затем она опустилась на колени, смиренно склонив свою голову перед Жемчужно-Белой, словно жертва перед топором палача.

— Пришла ли ты сюда добровольно?

— Совершенно добровольно.

— Знаешь ли ты, что Триединой Премудрости можно служить и не входя в наш Орден?

— Знаю, Ваша Верность…

— Знаешь ли ты, что войдя в Орден, ты никогда больше не увидишь своих родителей, никогда не выйдешь замуж, никогда не родишь детей и вполне возможно умрешь скорее, чем другие феи Сообщества?

— Знаю, Ваша Верность…

— Знаешь ли ты, что если ты самовольно покинешь Орден, ты будешь распылена на кварки?

— Знаю, Ваша Верность…

— Знаешь ли ты, что за разглашение тайн, полученных в Ордене, ты будешь распылена на кварки?

— Знаю, Ваша Верность…

— Знаешь ли ты, что отныне ты не будешь иметь своей воли, своего дома, своего личного пространства, что ты будешь всего лишь передаточной шестеренкой машины, принцип работы которой, возможно, тебе никогда не дано будет постичь?

— Знаю, Ваша Верность…

— Так, дитя мое, зачем же ты идешь к нам? Ещё не поздно, двери открыты — ты можешь уйти! — по мановению руки Её Верности двери в задней части залы распахнулись сами собой.

— Я не уйду, Ваша Верность, — дрожащими губами произнесла Милена.

— Почему?

— Потому что только в «ЖАЛЕ» я смогу в наибольшей степени исполнять заповеди Создателя, в наибольшей степени служить Священным Принципам Порядка и Процветания, в наибольшей степени принести пользу Целестии и всех населяющих её существ.

Жемчужно-Белая удовлетворенно кивнула, а Милену трясла мелкая дрожь от волнения и осознания того, что она переходит через рубеж, переступая который у неё уже не будет возможности вернуться назад.

— Итак, приступим, — сказала Жемчужно-Белая и кивнула своим помощницам.

Сначала подошла первая кремово-белая.

— Сестра, скажи мне, как тебя зовут?

— Я не знаю.

Потом подошла вторая кремово-белая и спросила:

— Сестра, скажи мне, как тебя зовут?

— Я не знаю.

Потом подошла третья кремово-белая и тоже спросила:

— Сестра, скажи мне, как тебя зовут?

— Я не знаю…

Затем подошла Жемчужно-Белая снова и провела рукой.

И в тот же миг все вокруг исчезло — и зала, и воительницы «ЖАЛА», и кремово-белые, и Её Верность. Остался только огненно-красный круг с пчелой в центре и непроглядная тьма за его пределами. И из этой самой темноты, прямо у границ круга, внезапно возникли… её собственная мама и отец!

Сначала подошел отец, Добрый Принц. Лицо его было заплаканным, веки — покраснели и опухли от слез, волосы давно не стрижены, лицо заросло недельной щетиной. Он то и дело сморкался, вытирал мокрые глаза платком. От вида потерянного, убитого горем отца юной фее хотелось буквально провалиться сквозь землю. Сердце заболело от жалости и чувства вины.

Принц подошел вплотную к кругу, но никак не мог пересечь багровую черту. Он встал на колени и протянул свои такие тонкие, такие беззащитные и жалкие руки — такие знакомыми ей с детства, которые так нежно когда-то давно, словно в прошлой жизни, обнимали её и ласкали. А эти глаза… Какую любовь, какое добро они излучали, добрые, кроткие глаза родного отца, который был порою ближе ей, чем родная мать! Она помнила их с колыбели.

Папка, любимый папка рассказывал такие дивные сказки! Он был такой добрый, такой ласковый! Даже когда она капризничала, он никогда не повышал на неё голос. Его голос всегда был таким нежным, таким кротким, что даже когда она испытывала его терпение, ей всегда становилось неудобно — обижать такого доброго, такого хорошего папочку… А сейчас он стоит на коленях и умоляюще протягивает свои руки к ней, а глаза его наполнены слезами:

— Доченька, дочурочка, пчелка моя, зайчик ненаглядный! Ну, куда ж ты уходишь? Зачем же ты оставляешь меня, крошечка моя, рыбка! Ну, иди к папе, иди, дорогая! У меня для тебя новая сказочка! Иди ко мне, белочка моя! — Голос его был таким жалобным, таким дрожащим, что у юной феи сердце разрывалось на куски.

Но она собралась с духом и прошипела, тихо, но четко:

— Я не твоя дочь, уходи! Немедленно!

Глаза Принца буквально полезли на лоб от удивления, рот открылся, слова застряли у него в горле.

— К… .как… не моя… дочь… А чья же? Ты ведь Милена, Миленочка, доченька…

— Меня… зовут… не… Милена… Я не з-з-знаю… кто… это… такая… — каждое слово давалось ей с невероятным трудом, словно шаги босыми ногами по битому стеклу, каждое слово впивалось в её сердце стальной, безжалостной иглой.

— Мать, да что же с нашей дочерью происходит? А, мать? Быстро сюда, иди скорее! — обратился Принц к своей жене, и та, в свою очередь, подбежала к кругу и заголосила:

— Доченька! Да что ж ты делаешь! Ты ж отца в могилу сведешь! Как ты можешь! Мы ж тебя растили, кормили, любили! Ведь Создателю и Сообществу можно служить и иначе… Миленочка моя! Пойдем с нами, у нас целый месяц отпуска, будешь дома, с мамой и папой, с братиком, у нас малыши дома, будешь с ними возиться, ты же любишь… А потом выдадим тебя замуж, будут у тебя детишки, любимый муж, дом… Ведь ты же знаешь, как это здорово, иметь свой дом, любимого человека, малышат… Иди ко мне, доченька, Миленочка моя ненаглядная, иди ко мне! К нам с папой, а?

И мать тоже встала на колени рядом с отцом и протянула к ней свои руки, как когда-то давным-давно, в детстве, когда юная фея только начинала ходить на нетвердых ещё ножках, а мамочка тогда точно так же встала на колени и протянула к ней свои любящие, нежные руки.

«Иди, иди ко мне, доченька, иди, Миленочка, иди, солнышко мое ненаглядное…». — говорила тогда мама. А папа отпустил её ручки, и она пошла, пошла… бух, и чуть не упала, не удержавшись на слабеньких ещё ножках, но её подхватили заботливые материнские руки и прижали к своей такой мягкой, такой нежной и теплой груди…

— Я НЕ ЗНАЮ ВАС! — последовал четкий и твердый ответ. — Уходите, я не ваша дочь, а вы — не мои родители, уходите! НИЧЕГО, КРОМЕ СООБЩЕСТВА, НИЧЕГО, КРОМЕ ЕЁ ВЕРНОСТИ, НИЧЕГО, КРОМЕ ИХ ПРЕМУДРОСТИ! Вон отсюда! Убирайтесь! Во-о-о-он! — истерически закричала юная фея, вскакивая с колен и указывая пальцем в противоположную сторону, крепко-накрепко закрыв глаза.

А когда она устала кричать и вновь открыла глаза — ни отца, ни матери уже не было. Зато стояли собственноручно сделанные ею… Зверята!

Сердце её снова закололо от боли. Все трое — маленький зеленый Дракоша из плюша, с розовой пастью, большими стеклянными глазами и смешным алым гребешком на головке, Слоненок с непропорционально большой головой в смешных очках и маленьким хвостиком, которым он так мило вилял, и любимый Попугайка — плюшевый разноцветный попугайчик, умненький, большой сказочник.

— Хозяйка, Хозяйка, Хозяюшка-а-а-а-а! Ну почему ты нас оставила, почему-у-у-у? Как мы будем без тебя? А-а-а? Ты же нас сотворила, как мы будем без теб-я-я-я? — плаксиво, жалобно, перебивая друг друга, заголосили Зверята.

— Убирайтесь вон! Я не ваша хозяйка! Не ваша! Ищите себе других хозяев!

Зверята тут же в один голос зарыдали на все голоса, судорожно трясясь мягкими плюшевыми тельцами. Сердце юной феи разрывалось от жалости. Ведь она сама, с такой любовью придумала этих Зверят в первом классе Школы, нарисовала их, подобрала нужного цвета плюш, с высунутым от старания язычком шила их по выкройкам, наполняла ватой, а потом, на практическом семинаре, ПЕРВАЯ в группе, вдохнула в них жизнь.

Сколько радости и восторга испытала она тогда! Она вспомнила, как взлетела под потолок от счастья, а когда опустилась снова на землю, Зверята, тогда ещё величиной с нее саму, обняли её своими мягкими лапками и сказали, тихо, нежно, ласково: «Хозяюшка ты наша! Хозя-я-я-я-я-йка…».

— Хозяюшка, хозяйка, Миленочка, — заговорил застенчивый книжник Слоненок гнусавым в нос и таким милым и кротким голоском, — а вспомни, сколько ночей мы спали с тобой на одной кроватке под одеялком, как я согревал тебя, как ты обнимала меня своими детскими ручонками, как целовала меня… Неужели ты меня бросишь, неужели?

— А я, а я, а я, — заголосил Попугайка, — сколько я сказок рассказывал тебе на ночь, сколько смешных историй, когда тебе было грустно…

— А я, а я, а я… — не мог найти подходящих слов Дракоша, — а я гулял с тобой по всем рощам и лугам! Я играл с тобой в догоняшки, в прятки…

— Неужели ты нас после всего этого оставишь, Миленочка! — в унисон жалобно закричали все трое.

— А нас, а нас, а нас? — раздались голоса слева и справа. Милена старалась не смотреть туда — это были мамины Зверята — Котенок, Осленок и Щенок. — Мы же тебя растили, мы с тобой играли, мы тебя утешали, мы… мы… мы… Не оставляй нас, Миленочка-а-а-а-а!!!

— Доченька, девочка! — откуда-то сзади, из-за спины снова раздался дребезжащий, надломленный горем голос отца и глухой, совершенно не узнаваемый голос мамы.

Голоса сливались, голоса опутывали, оглушали её со всех сторон, руки, плюшевые лапы тянулись к ней, норовя прикоснуться, погладить, приласкать. Глаза, полные слез, рыдания, стенания и вздохи…

Все смешалось в одну сплошную какофонию боли, от которой закружилась голова, подкашивались ноги, ныло сердце.

Изнемогая от переживаний, юная послушница рухнула на колени — стоять уже не могла — и закрыла личико руками, а голоса не прекращались, звали, молили со всех сторон.

Наконец, собравшись с духом, она открыла лицо и поочередно глядя прямо на жалобные плюшевые, такие добродушные мордочки Зверят, на опухшее от плача лицо отца, на потухшее и посеревшее от горя лицо матери, пронзительно закричала:

— Я не Милена! Убирайтесь прочь! В-О-О-О-О-ОН ОТСЮДА! НИЧЕГО КРОМЕ СООБЩЕСТВА, НИЧЕГО КРОМЕ ЕЁ ВЕРНОСТИ, НИЧЕГО КРОМЕ ИХ ПРЕМУДРОСТИ! НИЧЕГО! НИЧЕГО! НИЧЕГО! НИЧЕГО! НИЧЕГО! НИ-ЧЕ-ГО-О-О-О-О-О-О-О-О!!!!

Юная фея билась в истерике, зажмурив глаза, она колотила кулачками по полу, снова и снова повторяя охрипшим голосом как заклинание только одно слово — «ничего».

Наконец, кто-то тронул её за руку, приятный теплый покой разлился по всем частям её тела, и она затихла. Когда Милена снова открыла глаза, то увидела, что ни родителей, ни Зверят больше не было, а прямо перед нею стояла Жемчужно-Белая. Их Верность удовлетворенно кивнула головой.

— Добро пожаловать в наше сестричество, дорогая! Отныне твое имя — Послушница № А3-09. Это твое временное имя. Когда твое обучение будет закончено и тебе будет определено постоянное место Служения, ты получишь имя соответственно своей должности. За время обучения, если ты нам не подойдешь, ты сможешь вернуться к образу жизни обычной феи. Но мы надеемся, что ты выдержишь все трудности и останешься с нами навсегда — до самой смерти, которая у нас, особенно в 1-м отделе, куда ты направляешься, — явление весьма и весьма нередкое.

С этими словами она протянула руку Послушнице №А3-09 и подняла её с колен. А три кремово-белые феи подошли с боков и сзади. Одна из них провела рукой по воздуху сверху вниз. Из ладони показался яркий свет — и на бесцветной тунике Послушницы тут же проступил узор — рассерженная пчела с угрожающе обнаженным жалом, а сама туника стала розового цвета. Ещё минуту назад ученица Школы в тунике мышиного цвета теперь, за несколько мгновений, стала феей 6-го ранга!

Другая фея одела на её шею золотую цепочку с медальоном в виде рассерженной пчелы, а третья — повязала ей нарукавную повязку с тем же символом.

Затем Жемчужно-Белая сказала:

— На колени, сестра!

И когда юная послушница опустилась на колени, Жемчужно-Белая вместе с кремово-белыми феями, скрестив ладони, возложили их на её голову и произнесли, громко и отчетливо, какое-то сложное заклинание.

Поток невиданной силы обрушился на юную послушницу, как водопад, так что она едва не потеряла равновесие. Огненная сила, как электричество, пропитала каждую клеточку её тела, каждый капилляр от макушки до пят. От чувства запредельного восторга голова Милены пошла кругом, перед мысленным взором словно взорвалось множество ярких фейерверков, в ушах загудело, словно её со всех сторон окружил настоящий пчелиный рой. Пол стремительно уходил у неё из-под ног, и юная фея с головокружительной быстротой проваливалась в какую-то сладостную розовую бездну.

Уже на следующий день Послушница №А3-09 проснулась в другой постели, в другой комнате, в другой обстановке, привыкать к которой пришлось долго и тяжело.

Подъём по звуку сирены ещё до рассвета (а иногда и ночью — «боевая тревога»), пять минут по секундомеру, чтобы умыться, одеться, да ещё и идеально убрать кровать. Затем построение по номерам, перекличка. За каждое опоздание сестра-воспитательница без разговоров наказывала электрошоком. Очень скоро юная послушница поняла, что опаздывать не стоит — уж очень, очень это больно — опаздывать…

Общий гимн Рассвету, душ под ледяной водой, потом длинные и нудные физупражнения самого разного толка — от стандартных приседаний и подтягиваний до пробежек (или полетов) под линиями высокого напряжения или между крутящихся в разные стороны обнаженных мечей. Потом весьма аскетичный завтрак, полдня теории — зубрежка десятков сложнейших заклинаний за несколько часов, а помимо заклинаний — ориентировка на местности, особенности строения тех или иных организмов, преимущественно монстров, огромное количество совершенно секретной информации.

После короткого обеда — практика до самого глубокого вечера. Бои с реальными (а не виртуальными, как в Школе!) монстрами на секретных полигонах (правда, пока с подстраховкой со стороны старших сестер), тренировочные полеты на летающих животных вплоть до механических драконов, практическое применение заученных заклинаний.

И ни минутки на отдых! В Школе были по крайней мере трудовые послушания — когда делаешь рутинную работу, вроде мытья полов, голова здорово отдыхала — а тут — зубрежка и бои, бои и зубрежка, снова и снова. А когда, наконец, ты падаешь от усталости и тебя качает как траву, идешь снова в классы и начинаются ещё и политзанятия.

Политзанятия состояли в том, что все «личинки» (так назывались на жаргоне только что посвященные младшие адепты ордена «ЖАЛО») рассаживались вкруговую. В центре круга появлялись в реальную величину различные враги Сообщества, принимавшиеся клеветать на него.

Так, паукообразный Азаил выкрикивал разную нелепицу о том, что именно он — законный правитель Сообщества, что «белобрысые обманщицы» — подлые узурпаторши и что Триединая Премудрость — это, якобы, его жена и две его родные дочери. А ещё он клеветал, что Её Верность — это глупая посредственность, которая даже в детстве все свои экзамены сдавала за счет того, что коварно списывала у других и т. п.

Он так омерзительно размахивал своими черными хитиновыми лапами с острыми когтями, так отвратительно шевелил усами, плевался, а шепелявый голос его действовал на нервы, словно навязчивый комариный писк, что «личинкам» не нужно было приказывать, чтобы тут же вскочить со своих мест и с пеной у рта закричать: «Заткнись, лживая сволочь!». А когда тот начинал брюзжать в ответ, что они ничего не знают, им все врут, сестры вставали с кресел, брались за руки и, образовав Круг Единства, скандировали в один голос: «НИЧЕГО КРОМЕ СООБЩЕСТВА! НИЧЕГО КРОМЕ ЕЁ ВЕРНОСТИ! НИЧЕГО КРОМЕ ИХ ПРЕМУДРОСТИ!» — до тех пор, пока иллюзия не исчезала.

Или, например, владычицы «падших» — ночная королева Кора или морская королева Лора. Бесстыдно обнаженные, лежа в объятиях очередных любовников, они снисходительно-презрительно глядели на недоразвитых «личинок», бархатными голосками выводя липко-сладкую ложь.

«Отдайтесь порыву своих темных чувств! Не теряйте даром бесценное время юности! Получите от жизни все! Смотрите, как это приятно! Триединая Премудрость выдумала Создателя, чтобы иметь власть над феями, но его нет, есть только вы и ваше юное тело, а также океан наслаждений! Ну же! Смотрите, как это хорошо!» — и обе падшие бескрылые феи просто захлебывались в восторге от чувственных наслаждений.

Выглядело это настолько гадко, мерзко, что юные феи чувствовали себя так, словно на них вылили ушат нечистот, а потому они все как одна вскакивали с мест и с пеной у рта кричали: «Заткнитесь, похотливые потаскухи! НИЧЕГО КРОМЕ СООБЩЕСТВА! НИЧЕГО КРОМЕ ЕЁ ВЕРНОСТИ! НИЧЕГО КРОМЕ ИХ ПРЕМУДРОСТИ!»

После таких политзанятий можно было выжимать туники, и Милена еле доходила до своей лежанки — спали здесь не на многоэтажных кроватях, как в Школе, а в специальных ромбовидных ячейках в стене. А тут ещё и не каждую ночь поспишь целиком — в любой час ночи может грянуть сирена и опять по ночной тревоге надо бежать в боевой отсек, вспоминая на бегу самые мощные заклинания, для отражения внезапного ночного нападения врагов Сообщества.

Но худшим из зол были занятия на выносливость, которые проводили сестры-экзорцистки из 2-го отдела.

Перед занятием «личинке» давали на ознакомление лист с информацией под грифом «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». После чего начиналось форменное сумасшествие. Электрошоки и электрические стулья были самым стандартным и самым банальным из методов «работы». Растяжки, погружение в ледяную воду, заморозка, раскаленная докрасна баня, злобные кусачие муравьи и огромные москиты… — и притом полный запрет на использование защитной магии.

Магию можно (и нужно!) было использовать, когда экзорцистки из 2-го отдела пытались взломать сознание, когда «личинка» не поддавалась на пытки. При помощи сверхмощных анализаторов они буквально вламывались в сознание — и задача состояла в том, чтобы несмотря на то, что ты не спала уже третьи сутки, не ела, не пила, твое тело болит от пыток и полностью истощено, собрать всю свою волю в кулак и всеми силами борясь со сном (потому что если уснешь, в тот же момент из твоего сознания всю информацию и вытянут!), поставить такой барьер, чтобы ни одна из мучительниц не смогла его преодолеть.

Это-то и было самое тяжелое! Голова болит, перед глазами все бегает и прыгает, вот-вот провалишься в кромешную тьму беспамятства, а в сознание ломится какая-то сила и ты на последнем дыхании пытаешься не допустить её куда-то внутрь, одной силой своей мысли.

После таких занятий послушницам давали день постельного режима и усиленного питания. А потом — снова подъемы, снова упражнения, зубрежка, бои, политзанятия — снова и снова, снова и снова…

Юная послушница потеряла уже счет дням — так они были похожи один на другой, пока однажды, на обычной утренней линейке, она не услышала:

— Послушница А3-09 — выйти из строя!

Милена, печатая шаг, вышла из строя и вытянулась по стойке «смирно».

— Следуй за мной!

И снова какая-то невзрачная комната с однотонными стенами и непонятно откуда идущим светом, снова открывающаяся часть стены, снова Жемчужно-Белая, снова из воздуха появляющийся стол и стулья, снова бокалы с розовым соком и графин.

— … Помнишь, сестра, я тебе обещала, что обучение в «ЖАЛЕ» будет проходить без отрыва от боевой практики?

— Так точно, Ваша Верность! — вскочила со стула Милена.

— Садись, садись… — спокойно сказала Жемчужно-Белая. — Сегодня ты отдохнешь, отоспишься, а завтра ты отправляешься с группой 1-го отдела «ЖАЛА» на Крайний Север. Там ты будешь проходить обучение на практике с опытными воительницами. Ты будешь состоять в отдельном боевом звене — «Шершень-2». Поняла?

— Так точно, Ваша Верность!

— Там довольно опасно. Сильный холод, хищники, опасные чудовища… — в общем все, о чем ты мечтала. Там у тебя будет два задания. Первое — общее. Ты будешь вместе с другими сестрами по специальной технологии превращать ледяную пустыню в кокосовый сад. Как — тебе объяснят на месте. Но не ради этого я тебя туда посылаю. Второе задание будет гораздо, гораздо более серьезным и ответственным, и оно тебе будет сообщено мной под грифом — помни об этом — СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, СЕКРЕТНОСТЬ № 1 — а ты понимаешь, что последует за разглашение такого секрета?

— Так точно, Ваша Верность!

— Ну, вот и замечательно. А теперь — выпей сока и расслабься.

Послушница взяла стакан розового сока, выпила его полностью и блаженно облокотилась на мягкую спинку стула, а Жемчужно-Белая, направив луч своего сверхмощного анализатора на переносицу младшей сестры, начала телепатировать второе, СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНОЕ задание — первое в жизни секретное задание для новорожденного бойца 1-го отдела Ордена «ЖАЛО» Послушницы № А3-09.

Глава 5 Зачарованная Роща

Когда Люк шел на охоту, его не покидало ощущение, что сегодня что-то случится, что именно в этот день произойдет что-то, что окончательно разделит его жизнь на «до» и «после». Сердце стучало так, что болели виски и трудно было дышать, а от внутреннего жара ему не раз приходилось расстегивать, несмотря на мороз, ворот меховой куртки.

Даже погода говорила об этом. Снежный буран, не стихавший неделями, прекратился, многомесячная полярная ночь закончилась, впервые за долгое время показалось холодное, но яркое северное солнце. Впервые за долгое время юноша смог порадоваться весело сверкавшему, словно россыпь самоцветов, снегу.

Лыжи мягко скользили по сугробам, Люк радостно насвистывал веселую мелодию, а впереди, заливаясь громким лаем, бежали полярные собаки. Они чувствовали, что хозяину хорошо, и это наполняло их бесхитростные собачьи души радостью — они забавно махали круглыми как бублик хвостами-колечками, высунув розовые слюнявые языки, и сверкали добродушными, безгранично влюбленными в хозяина карими глазами.

Люк шел за собаками по следу северного оленя. Он рассчитывал загнать его за ближайший час, чтобы потом, закопав в снег и оставив собак охранять тушу, все остальное время, как обычно, провести у таинственной рощи. Тогда и Азаил не заподозрит его, и день будет прожит не зря, ведь юноша уже не мог себе представить и дня без своих таких притягательных подглядываний, без картин нового, совершенно неизвестного ему и такого притягательного мира.

Однако от приятных мыслей его вдруг что-то отвлекло. Радостный перезвон собачьего лая внезапно прекратился. Животные встали как вкопанные и утробно зарычали, шерсть на спинах у них встала дыбом, глаза налились кровью, белоснежные зубы оскалились.

Юноша приблизился к собакам и сразу же понял в чем дело. Они стояли возле огромных — в пол человеческого роста — следов и именно запах от них приводил собак в бешенство.

«Да уж, — подумал про себя Люк, — только этого не хватало! Эти снеги мне тут всех оленей окончательно распугают — охотиться не на кого будет!».

Настроение Люка упало ещё больше, когда стало ясно, что следы снега и оленя идут параллельно.

Юноша прибавил ходу — не хватало ещё, чтобы его оленя сожрал этот наглый соперник — попробуй-ка найди другого в это время! А если и найдешь, времени на чудесную рощу совсем не останется, а уж этого юноша перенести не мог. Он уже не мог себе представить жизни без неё.

Очень скоро раздававшиеся откуда-то неподалеку испуганное мычание оленя и громоподобный рыкающий рев снега подтвердили его догадку. Люк прекратил играть в обычного охотника и, произнеся заклинание левитации, в тот же момент, прямо на лыжах, взмыл в воздух и полетел со скоростью полярной совы, оставив далеко позади помчавшихся следом верных собак.

В милях двух посреди плоской как стол белой пустыни Люк увидел большой нанос снега, у самого берега моря. Как он образовался посреди плоской пустыни, было до конца непонятно, но, возможно, это были куски льда, во время летнего ледохода выдавленные другими льдинами на берег и ставшие на дыбы, а потом занесенные снегом. Так это было или не так, но горка была приличной, не меньше чем в десять человеческих ростов. Туда-то и направился Люк — она была идеальным пунктом для наблюдения.

Полет до снежной горы был недолгим — Люк летел на максимально скорости. Но как бы быстро он ни летел, похоже, что было слишком поздно. Мычание оленя становилось отчаянным, а рев снега — торжествующим.

Но в тот момент, когда юноша уже готовился услышать предсмертный крик животного, вместо него вдруг раздался — пронзительный женский крик. Люк увидел отблески каких-то вспышек, услышал оглушительный гром разрывов, рев, и был просто вне себя от нетерпения, но прибавить скорость полета не мог — экономил силы для боя.

Когда, наконец, он приземлился на вершину горы и взглянул вниз, то остолбенел от увиденного внизу зрелища.

У подножия холма, у самого берега покрытого льдом Моря, лежал раненый олень с кровоточащим боком. Олень истерически мычал, вытаращив свои испуганные, в красных прожилках, глаза. Он все время порывался встать, но не мог (видимо, нога у него была сломана), что приводило животное в отчаяние — он судорожно бился в розовой каше растаявшего от теплой крови снега.

Но не это поразило привыкшего к крови охотника. А то, что рядом с оленем стояла та самая «розовая» девушка — несмотря на довольно ощутимый мороз, в одной розовой рубашке до колен с ремешком на талии и легком плаще до пояса. Но хуже всего, что всего в паре десяткой шагов от неё оглушительно ревел здоровенный снега!

Легендарное чудовище ледяных пустошей, «снега», давно истребленный в населенных людьми частях Целестии, доживал свой век в белом безмолвии обоих полюсов, оставленных феями в покое, поскольку люди здесь не обитали, а соваться в ледяные пустыни им попросту не хотелось.

Снега — это огромная живая гора, раза в три больше самого большого слона, вся сплошь покрытая снежно-белой шерстью (за что и получил он свое название), с гигантской пастью с тремя рядами желтых, острых как бритва, зубов, маленькими как у медведя ушами, белоснежно-белыми глазами без зрачков и радужной оболочки, и мощнейшими лапами с когтями длинной в два человеческих локтя. Один удар такой лапы мог раскроить череп киту, если бы он попался в лапы снеге.

Как ни странно, эта белая громадина питалась в основном падалью — то, что выбрасывало море, то, что гибло в ледяной пустыне. На живую «дичь» они охотились редко, лишь тогда, когда дармовой добычи им не попадалось. Да и в самом деле, такой громадине нелегко загнать и поймать подвижную добычу.

Но Люк знал, что, несмотря на свою внешнюю неповоротливость, снеги необычайно хитры. Они в совершенстве владеют искусством охоты из засады, прячась в пещеры или зарываясь в снег, к тому же снеги очень выносливы и упорны. Пусть олень легко ускользнет от огромного увальня, но если преследование будет длиться много часов подряд, то настойчивый хищник, в конце концов, всегда настигает свою уставшую от погони жертву.

Помимо природного упорства и хитрости, снеги обладали незаурядным для животного умом. Для убийства жертвы он пользовался не только когтями и зубами. Он мог метать в неё камни, льдины, огромные массы снега.

Не нужно было особой сообразительности, чтобы понять, что снега был не на шутку рассержен тем, что ему так дерзко помешали полакомиться с таким трудом загнанную добычу, а потому его громоподобный рев гремел на всю округу. А это означало, что, если в округе кочуют ещё парочка голодных чудовищ, они могут прийти на его зов и потребовать свою долю добычи.

Разъяренный снега наносил мощнейшие удары своими поистине устрашающими лапами по «розовой», которая закрыла себя и раненого оленя магическим щитом — выглядевшим со стороны как бледно-розовая мерцающая окружность. Снега бил как раз по поверхности этой окружности, не давая крылатой девушке опомниться.

Приглядевшись, Люк заметил ещё один источник бешенства полярного чудовища — снега был ранен. На его правом боку была прожжена шерсть, такая же рана виднелась на левой лапе. Видимо, предположил Люк, крылатая девушка не успела нанести настоящего удара, стремясь во что бы то ни стало прикрыть оленя. Её подвела давно замеченная им весьма странная страсть «белобрысых летуний» к заботе о травоядных животных.

Как бы то ни было, но, прикрыв оленя щитом, крылатая девушка в розовом сама стала заложницей ситуации. Разъяренный снега, не переставая, бил по щиту, так что все силы «розовой» уходили только на то, чтобы держать его — ведь удары-то были не шуточные!!! -, и это, судя по всему, мешало ей перейти в атаку. Мало того, силы самой девушки явно были на исходе — из её ушей и носа струйками лилась кровь, а на лбу блестели капельки пота.

«Вот неразумная! — подумал Люк. — Из-за какого-то несчастного оленя жертвовать собой! Воистину прав Азаил, белобрысые не в своем уме!»

Но в глубине души, сам себе не признаваясь в этом, он был счастлив — ему, наконец, представился шанс, о котором он столько месяцев напролет мечтал, лежа долгими зимними ночами на печи — спасти девушке жизнь и в ореоле Романтического Героя познакомится с нею.

А потому, не теряя больше ни мгновения, Люк стал готовиться к бою, который даже для него был смертельно опасен.

Прежде всего, он достал из колчана стрелу с особенным, зеленым, оперением. Таких стрел у него было всего три. От обычных они отличались только тем, что их наконечник был пропитан ядовитой слюной Азаила, любезно предоставленной самим хозяином. Для охоты эти стрелы были бесполезны, а потому Люк брал с собой всего несколько штук. Они ему и нужны были как раз для таких случаев, как неожиданная встреча со снегой — такого огромного монстра нельзя убить обычной стрелой. Люк стрелял без промаха, а снеги никогда не охотятся стаей, так что трех стрел, как думал юноша, вполне достаточно.

Конечно, можно было обойтись и боевой магией, но Люк почему-то не хотел раньше времени обнаруживать свои магические способности перед крылатой девушкой. Он думал, что победить опасного снегу при помощи обычного оружия гораздо труднее, чем при помощи магии, а потому и гораздо почетнее. Это произведет большее впечатление на спасенную красавицу.

Но было и что-то ещё… Какой-то внутренний голос подсказывал ему, что о том, что он не просто охотник, но маг, лучше лишний раз ни перед кем не обнаруживать — тем более, перед «белобрысыми летуньями».

Звонко пропела спущенная тетива и вот уже ядовитая стрела с зеленым опереньем вонзилась в лапу страшного зверя. Люк целился, конечно же, в глаз, но в последний момент тварь дернула головой, и это её спасло от мгновенной смерти.

Снега дико взвыл и, оставив на какое-то время в покое свою «розовую» жертву, повернул свою косматую морду в его сторону, высматривая нового обидчика.

Люк плюнул от досады — такого промаха с ним давно не случалось! А все из-за этой проклятой «розовой» — она лишила его всегда присущего охотнику хладнокровия! Теперь жди, пока яд подействует на такую огромную тушу! Впрочем, уже то, что удалось отвлечь чудище от девушки и дать ей передышку само по себе было большим успехом. О себе Люк не беспокоился — белая меховая одежда надежно скрывала его от посторонних глаз, сливаясь со снегом.

Но дело испортили собаки. В этой кутерьме Люк совсем забыл о них. Теперь же верные псы, с боевым лаем бросившиеся на выручку хозяину, поставили его перед выбором — спастись самому и отсидеться в безопасности, пока яд не свалит чудище (левая лапа двигалась у него уже заметно медленнее), а тварь растерзает собак (слишком легкая для него добыча!) или…

Ну, конечно же, Люк выбрал второе. Он встал во весь рост и свистнул, вызывая огонь на себя.

Распространенная ошибка думать, что снеги — неповоротливы. Вернее, так можно сказать о них лишь в сравнении с быстроногими оленями. Но и только. Подобно медведям снеги, при кажущейся неуклюжести, на самом деле при необходимости на диво проворны и быстры. Их длинные плоские лапы как лыжи легко скользят даже по глубокому снегу и льду, что позволяет им развивать невиданную скорость. Единственное, что высокую скорость снеги не могут поддерживать долго, но этого вполне достаточно, чтобы настичь менее подвижную, чем олень, дичь.

Зная об этом, Люк не медлил. Как только тварь заметила его и бросилась к нему с поистине ужасающей быстротой, Люк был готов сделать следующий выстрел.

Снова звонко пропела тетива, но тварь оказалась, даже для видавшего виды Люка, на диво умна — снега сбил стрелу прямо на лету — поразительная реакция!

А потом, выломав огромной ручищей кусок льда величиной раза в полтора больше самого Люка, швырнула его прямо в обидчика — юноше с трудом удалось в последний момент увернуться (что на лыжах было довольно неудобно!). Однако, не удержавшись на склоне горы, он покатился вниз прямо навстречу косматому чудовищу. А твари, видимо, того и надо было — она, в свою очередь, бросилась навстречу незадачливому охотнику.

Две когтистые лапы ударили в снег всего в двух шагах позади от Люка, стремительно проехавшего на лыжах прямо между ног твари, словно через арку с двумя колоннами, пригнув тело и голову так, чтобы не задеть низ живота снеги. Люк оказался, таким образом, в тылу грозного врага.

И только здесь он заметил, что прямо к нему уже летела, громко жужжа, словно исполинская пчела, «розовая» девушка. Пока снега занимался Люком, она успела остановить кровотечение и накачать болеутоляющими заклинаниями раненого оленя — тот уже блаженно спал на испачканном кровью снегу.

— Уйди за спину, я тебя прикрою! — крикнула «розовая». — А ну, быстро, тебе говорят!

А сама, между тем, уже приняла уставную боевую позу прямо в воздухе — левая рука вытянута вперед, правая, с белоснежным магическим жезлом с розовым блестящим на солнце камнем — назад.

— Ещё чего! — возмутился он. — Это моя добыча, и я сам с ней справлюсь!

С этими словами, юноша развернулся лицом к снеге, который уже отламывал новый кусок льда, чтобы зашвырнуть в молодых людей.

Ещё мгновение — и здоровенная льдина величиной в человеческий рост полетела прямо в них, но девушка взмахнула жезлом — и льдина разорвалась на сотни мельчайших осколков, не причинив им вреда.

Но за то мгновение, пока девушка «стреляла» по льдине, Люк успел достать свою третью отравленную стрелу и рвануть на сближение с тварью, чтобы попасть в неё наверняка — стрелять на бегу он научился давно.

Строго говоря, в таком геройстве не было нужды — можно было подпустить снегу поближе, закрывшись магическим щитом, тогда как чрезмерное приближение к твари было сопряжено с большим риском. Но Люку было не по себе от одной мысли, что эта девица сумеет убить снегу раньше него, а обнаруживать свои магические способности ему по-прежнему совсем не хотелось.

Туго натянута тетива, взят прицел и третья по счету — и последняя ядовитая — стрела полетела в снегу.

Но и здесь Люк второпях допустил досадную промашку. Двигался он уж слишком быстро, а потому, когда стрела, наконец-то, достигла цели и вонзилась прямо в белесый глаз твари и та, мгновенно парализованная ядом мурины, стала падать как подкошенная, Люк остановиться или свернуть уже не успел.

Огромная белая косматая гора падала прямо на него. Люк видел это, но изменить ничего уже не мог…

Странное дело, в те считанные мгновения он видел происходящее так, словно мгновения превратились в долгие минуты. Он видел неотвратимо приближающееся к нему тяжеленную тушу, понимал, что она раздавит его в лепешку и в его сознании промелькнула одна-единственная мысль: «а ведь прав был дядя Азаил, в бою нельзя ни о чем думать, кроме боя, иначе — пиши пропало».

Последнее, что он услышал, был пронзительный женский крик. Какая-то молния стремительно промелькнула перед его взором, а потом громадная туша накрыла его с головой…

Когда Люк, наконец, открыл глаза, он долго не мог понять, где он собственно находится — на том свете или на этом. Какие-то белые пятна сновали вокруг него и издавали какие-то странные звуки. Видно больше ничего не было.

Но когда эти белые пятна вдруг навалились ему на грудь и он почувствовал прикосновение чего-то мягкого, влажного, теплого, щекотливого, он сразу все понял.

— Песики мои! Вы меня нашли даже на том свете, вот дела! — произнес он одними губами.

Услышав знакомый голос хозяина, собаки подняли такой радостный визг, такой лай, так заплясали вокруг, что теперь уже у Люка не осталось никаких сомнений. Он попытался было встать и приласкать верных друзей, но в спине так закололо и так закружилась голова, что он громко застонал.

— А ну лежать! Куда это ты собрался? Лежать, говорю! Сестра, оттащи собак, они только мешаются! — раздался знакомый звонкий голосок.

Звук чьих-то легких шагов, яростный рык собак — незнакомка отшатнулась в сторону.

— Слушай, в первый раз вижу такое!

— Да уж, точно. Собаки нас не признают.

— И не мудрено — это единственные животные, безоговорочно преданные только человеку.

— А давайте их пока усыпим, а то они нам не дадут к нему подойти, а мне сращивать кости надо.

— Давай…

Раздался звонкий хлопок, резко и приторно запахло медом — и белые пятна прекратили двигаться, а затем Люк почувствовал, как к нему прикасаются чьи-то нежные, мягкие руки и все его тело пронизывает какая-то сильная теплая энергия, а боль утонула в какой-то розовой дымке. А вместе с нею в этом розовом тумане растворилось и сознание. Люк погрузился в розовое, беззаботное забытье.

Сколько он пробыл в этом состоянии, Люк не помнил. Время от времени он словно всплывал на поверхность бескрайнего розового океана, а потом снова, обессилев, тонул в его бездонных глубинах. В короткие мгновения на поверхности этого океана он слышал какие-то голоса, ощущал прикосновения к своему телу, но не мог пошевелить ни одной его частью.

— Смотри, да он совсем ещё ребенок, телосложение-то ещё не мужское!

— Да, но он не по годам развит — какие бицепсы, а сколько шрамов, ссадин…

— Бедняжка… Слушайте, сестры, надо немедленно вызвать патруль и эвакуировать его на карантин.

— Да ну… Мы должны вначале сами разобраться, кто он и что здесь делает. Ты разве не знаешь, что — на Острова посылают уже идентифицированных?

— Хорошо, давай введем ему побольше снотворного и просканируем его память.

— Уговор, сканировать буду я — я его нашла, я его спасла, это мой трофей, сестры, согласны?

— Ради Создателя, начинай…

«Ага! Так я ещё и твой трофей, милочка! — подумал про себя застрявший где-то в серой зоне между явью и сном Люк. — Что спасла, спасибо, конечно, но трофеем я быть точно не хочу и в память свою я вас не звал!»

С этой мыслью, с трудом держась на зыбкой поверхности сознания, Люк собрал все свои силы и мысленно потянулся к Потоку — и Поток откликнулся на зов сына своей хозяйки. Мгновенно. И последнее, что услышал юноша, окончательно погружаясь в розовую бездну, было:

— Сестры! Жжется! Да у него защита, и мощная! Быстро! На помощь! Ломаем все вместе!

— За руки, за руки, сестры, в цепь! Быстро!..

Окончательно Люк пришел в себя ночью. Вокруг — кромешная тьма, хоть глаз выколи — ничего не видно.

На удивление быстро он встал на ноги, чувствуя себя полностью обновленным, вернее, заново рожденным, и огляделся.

Первое, что он заметил, что он был совершенно наг. Люку стало жутко неудобно при одной мысли, что все эти «сестры» созерцали его в таком неприглядном виде. Но тут же его поразила другая мысль: «Ну, дела! Я — голый, и мне не холодно!» И действительно, температура воздуха там, где он находился, была как в жарко натопленной комнате.

Люк посмотрел вниз и обнаружил, что рядом мягкое ложе, что-то вроде тюфяка, набитого душистым сеном, но одежды своей так и не нашел. Пришлось ходить пока голышом. Благо, видно почти ничего не было, но все-таки свет звезд помогал различить силуэты тех самых странных деревьев, что раньше он видел лишь издали, а под босыми ногами шелковым ковром расстилалась мягкая трава.

«Видимо, я в гостях у хозяек этой рощицы. Интересно, смогли ли они взломать мою память?» — с тревогой подумал Люк и принялся мысленно прощупывать поставленную защиту.

Нет, с облегчением убедился он, здесь все было в порядке, замок не взломан — стена солнечного пламени по-прежнему защищала его сознание и память от посягательств чужаков.

«И все же ясно, что они догадались, что имеют дело не с обыкновенным охотником», — с досадой подумал он — тщательно сберегаемое им инкогнито было наполовину нарушено. Почему-то ему не захотелось больше оставаться в этой, такой ранее вожделенной, роще, а всплывшие из глубин сознания слова «розовой» про «трофей» и про «взлом» наполнили его душу праведным гневом. Теперь он не доверял ей ни на мизинец!

И все же что-то надо было делать, хотя бы найти, наконец, какую-нибудь одежду и прикрыть наготу — ведь не ходить же ему голышом, особенно среди дам — для этого он был готов даже запустить поисковое заклинание, но его намерение было предупреждено.

— Куда это ты собрался, а? Тебе полагается лежать ещё пару суток, не меньше, — раздался знакомый голос «розовой» — включать заклинание перевода уже не требовалось, говорила она на этот раз на общечеловеческом наречии, на котором с Люком говорил Азаил.

Люк, покраснев до корней волос, опрометью бросился к ближайшему дереву и спрятался за его стволом.

— А-а-а-а-а, в-о-о-о-т ты зачем? — захихикала «розовая». — Да ладно, можно подумать в человеческом теле есть что-то постыдное, а уж тем более, чего не видели мы… Впрочем, если для тебя это проблема, держи — вот твоя новая одежда! — С этими словами она бросила какой-то сверток в сторону Люка, который тот на лету поймал. Золотистая рубашка, изящный пояс, украшенный серебряными бляхами, странная открытая обувь на ремешках — одежда была уж очень непривычной, зато на диву свободной, мягкой, шелковистой, идеально подходящей для здешнего жаркого климата.

— Ну как, доволен? Не стесняешься больше?

Люк кивнул.

— А теперь — спать. Быстро! У тебя постельный режим ещё двое суток, понял? Или тебе дать снотворного?

Командный резкий голос «розовой» весьма ему не понравился. Он уже начинал разочаровываться в своей прекрасной незнакомке. Образ девушки его мечты совершенно не вязался с её солдафонскими замашками, а манера командовать — с таким с виду тонким хрупким телом и худеньким полудетским личиком.

— И не подумаю, дорогуша! — не выдержал Люк. — Я что тебе — собака что ли? Лежать, сидеть… Да кто ты такая, чтобы мне приказывать! За одежду, конечно, спасибо, но лучше верните мне мою, моих собак и, как говорится, спасибо за гостеприимство!

Выпалив эту тираду, Люк на всякий случай приготовился вновь прибегнуть к помощи всегда безотказного Потока.

Можно предположить — хотя выражение её лица он и не мог различить в полумраке ночной рощи — , что «розовая» просто оторопела от такого ответа и некоторое время молчала, не зная, что и сказать, но нападать не стала.

Вместо этого она щелкнула пальцами и в воздухе, прямо над головой юноши, загорелся маленький светящийся шарик. Все пространство между двумя молодыми людьми теперь было ярко освещено. И только теперь Люк смог, наконец, по-настоящему рассмотреть Её — девушку своей мечты.

Красивое, с тонкими и благородными чертами, лицо, розовато-белая мягкая и нежная как у младенца кожа, большие миндалевидные голубые, как лед, глаза, золотистые, тускло светящиеся в темноте волосы, по-детски заплетенные розовыми лентами в две косички. Девушку можно было бы назвать мечтой поэта, если бы прекрасные черты её лица не искажались уродливой гримасой гнева и раздражения. Пухленькие розовые губки стянуты в ниточку, глазки мечут молнии, ручки сжались в кулачки… Казалось, будь у неё хвост, она бы, наверное, била им по бокам, как рассерженная пантера.

«Видимо, — холодно отметил про себя Люк, — она впервые встретила настоящий отпор», — а потому приготовился к самому худшему.

— Слушай, откуда ты такой появился, а? Ты что, не знаешь, что смертные феям должны повиноваться беспрекословно!

— Если честно, слово «фея» я впервые слышу от вас, дорогуша, как и слово «смертный». А с какой это стати я должен тебе повиноваться?

— Я спасла тебя, выходила, вытащила с того света!

— Я тебя об этом и не просил, между прочим. А если ты это сделала для того, чтобы потом мною командовать, то ничего благородного в твоем поступке нет.

— Ах ты, негодяй! — лицо феи покрылось отвратительными красными пятнами, а по пальцам пробежали сине-зеленые молнии — вот-вот ударит!

Но в этот момент из-за деревьев вышли две другие феи — одна в голубом, другая в зеленом.

— Что здесь происходит, сестра?

— Представляете, наш больной отказывается соблюдать постельный режим и ещё и не признает над собой Опеку Сообщества! Вы можете себе это представить?! — «розовая» буквально задыхалась от гнева.

— Ну, не будь такой резкой, сестричка, — мягко сказала «голубая». — Откуда ему знать об Опеке, о Сообществе, о цивилизации, если он, судя по всему, вырос в этой ледяной пустыне, если он — дикарь? — а потом, обернувшись к Люку, произнесла уже на человеческом наречии:

— Вы уж простите нашу младшую сестренку, она всего на пару лет старше вас, она — стажерка, горячая, импульсивная… Я вижу вы вполне поправились и постельный режим вам уже и не нужен. Лучше пойдемте с нами. Хотя уже темно, но мы с сестрами быстро организуем ночной ужин. Вам понравится. Вы, наверное, проголодались, ведь, правда? — и «голубая» фея с пепельно-белыми волосами обворожительно улыбнулась и нежно взяв Люка за руку, мягко, но настойчиво повела за собой, еле заметно подмигнув «розовой». Конечно же, от такого предложения, а тем более исходящего от такой обворожительной красавицы, Люк не мог отказаться.

«Голубая» повела его между зарослями чудных деревьев, которые она представила ему как «кокосовые пальмы». По пути она объяснила, что эти деревья растут далеко на Юге, в жарких странах, где никогда не бывает ни снега, ни льда, а теперь они сажают их здесь. Их плоды — большие орехи — очень вкусные и она непременно угостит ими его.

Голос «голубой» был мягкий, бархатистый, он журчал как ручеек, и от него по всему телу распространялась приятное тепло и покой. Люку хотелось слушать его вечно и вечно следовать за обладательницей голоса, куда бы она не направлялась.

Но вот волна усыпляющей неги добралась до сознания Люка, защищенного солнечной стеной Потока и… Он тут же проснулся, а «голубая», закусив губку, вырвала ручку из его ладони.

— Что с вами? — притворно удивляясь, спросил Люк фею.

— Да нет, ничего, пустяки… Ну и руки же у вас, молодой человек!

Наконец, пробравшись через очередные заросли кокосовых пальм, Люк и хозяйки рощи вышли на полянку, на которой уже стоял длинный раскладной столик. Какие-то металлические существа ростом с высокого мужчину уже накрывали на него. Он был заставлен тарелками с причудливыми блюдами — ни одного из них Люк не узнавал, да и не мудрено — его рацион был прост — мясо вареное, мясо тушеное, мясо жареное, мясо соленое, рыба в тех же видах, да варенье из морошки и клюквы. Единственное, что он узнал, были те самые кокосы — в верхней части которых металлические люди сверлили дырочки…

Полянка была ярко освещена хаотически летающим повсюду разноцветными огоньками и облепившими стволы пальм, отчего полянка приобретала необыкновенно праздничный и таинственный вид. Люк просто открыл рот от восторга, а «голубая» удовлетворенно кивнула и подала знак своим напарницам.

Когда все уселись и металлические люди наполнили хрустальные бокалы розовой жидкостью, «голубая» взяла один из них и подняла вверх:

— За наше такое невероятно счастливое знакомство!

Люк тоже взял бокал и о его бокал все зачем-то стукнули свои, но пить ароматную розовую жидкость ему почему-то не захотелось. Вместо этого он взял кокос и утолил жажду его теплым, приторно сладким, но необыкновенно ароматным и вкусным соком.

— А эти кокосы действительно вкусные! Никогда ничего подобного не пил! — улыбнулся Люк, опорожнив кокосовый орех полностью, после чего, недолго думая, принялся набивать рот всем, до чего мог дотянуться — нарезанными овощами, фруктами, названия которых он не знал и особенно не интересовался. Все они были вкусными, сочными, ароматными — поди разбери, что от чего!

А у фей лица так и вытянулись. Мало того, что их гость демонстративно отказался от сока, он ещё и ел руками, нарушая все мыслимые нормы этикета, и притом совершенно не смотрел на них, даже не пытаясь поддерживать беседу. Феям есть сразу расхотелось и бокалы свои они поставили на стол нетронутыми.

Наконец, когда Люк утолил свой первый голод, он довольно облокотился на спинку стула и с усмешкой посмотрел на молчаливые и удивленные лица фей.

Первой пришла в себя «голубая» — как видимо, старшая.

— Мы с сестрами необычайно рады, что вы, наконец, насытились… Вам нужно было восстановить силы. Выпейте ещё розового сока — он очень полезный, выпейте, прошу Вас, как врач… — и бокал с соком сам вдруг оказался в руках у Люка.

— Спасибо, я уже пить не хочу. Ну, а теперь, благодарю вас за гостеприимство, дорогие мои. А вас, — тут он поклонился, несколько неуклюже, «розовой» — за спасение, думаю, я ещё верну вам свой долг сторицей. А теперь мне пора идти. У меня дом, меня там ждут, — тут Люк послал мысленный сигнал и где-то в глубине рощи раздался радостный лай и уже через минуту три большие полярные собаки подбежали к его ногам и юлой завертелись вокруг хозяина.

Феи тревожно переглянулись и «голубая» сделала еле заметный знак.

«Розовая» и «зеленая», как сговорившись, обошли стол стороной и встали по левую и правую стороны от Люка — и тот окончательно убедился в том, что его отсюда уже никто и никогда не выпустит.

Если бы Люк вырос среди людей, то он бы знал, что среди них ходит весьма мудрая поговорка: «кто к феям попал, тот почитай что пропал». За всю историю человеческого рода ни один человек, которого нелегкая привела во владения фей, никогда оттуда не возвращался. Объяснять это свойство этих странных существ, лишь внешне обманчиво похожих на человеческих девушек, а по сути совершенно отличных от людей, нельзя только тем, что феям нужны особи мужского пола для размножения и развлечения, нет. Просто феи считают, что то, что когда-то пересекло границу их владений, теперь по праву принадлежит только им, как мы, люди, считаем, что то, что мы нашли на своей земле — оброненную брошь или мешочек с монетами — своим. При этом ни одна фея ни за что не признается, даже самой себе, что она делает что-то не то… Она всегда будет говорить, что попавшему в её розовые сети человеку от этого будет только лучше, что она позаботиться о его благополучии и благоденствии, что так ей повелевают Священные Принципы, а, самое главное, что этого хочет сам человек — хотя при этом сделает все возможное, чтобы полностью подчинить его своей воле, тем более что сделать это для феи — не сложнее, чем нам прикормить котенка. Впрочем, мы немножко отвлеклись.

— Простите, молодой человек, но у нас не принято, чтобы гость покидал стол, когда ужин не закончен. Да и куда вы пойдете, посудите сами, — одежду вашу, всю рваную и в крови, мы уже уничтожили, снаружи — мороз, ночь, да и через Врата вам не пройти все равно. А если у вас есть родственники, родные, по которым вы скучаете… Вы только скажите нам, где они находятся — и мы сами за ними слетаем и привезем их сюда. Этот кокосовый сад, если хотите знать, создан нами не для нас, а для вас, людей, вы — предмет нашей неустанной заботы, любви… Не правда ли, сестры? — закончила свой монолог «голубая», заходя незаметно Люку в тыл.

Юноше не стоило большого труда понять, чего они хотят. В самом деле, крылатым хозяйкам не удалось взломать его память, и они, наверное, только и задаются вопросами: кто он? откуда? кто его родные и родители? Отсюда весь этот маскарад с заботой о его родных.

«Азаил был прав. Более опасных существ, чем «белобрысые летуньи» действительно не существует! — стиснув зубы, подумал Люк. — Но — спокойствие и только спокойствие! Поток со мной, а пока он со мной — я такой орешек, который им явно не по зубам!»

Тем временем обе «сестры» наперебой заговорили:

— Ну, конечно, оставайтесь, оставайтесь, куда вам торопиться? — и взяв его за руки, потянули опять за стол, а сами сели на соседние стулья. «Голубая» села напротив.

Собаки было зарычали, но Люк цыкнул на них и они забрались под стол и послушно сели у ног хозяина.

За одним ужином следовал завтрак, обед и снова ужин, и снова завтрак, и снова обед… Радушные хозяйки, забросив все работы, постоянно вертелись возле Люка, не спуская с него глаз, и упорно не хотели отпускать его домой. Впрочем, Люк подумал, что это даже и к лучшему. Если они его и отпустят, то все равно будут следить, куда он направиться. Не хватало ещё выдать тайное убежище Азаила его злейшим врагам! Но как выйти из этого положения — Люк тоже пока не знал.

Однажды, когда Люку не спалось. Он все время думал, как там Азаил, ведь он не был дома неизвестно сколько времени. Смешно подумать, но даже сколько времени прошло с тех пор, как он оказался в плену в кокосовой роще, Люк не знал — в этом зачарованном месте время текло совершенно по-другому.

Измученный беспокойством, юноша встал и направился к самой границе тропического анклава, чтобы полюбоваться настоящей, а не наколдованной, природой. Однако стоило ему только дойти до предела, как он встал как вкопанный.

За незримой стеной — тундра, начисто лишенная снежного покрова, вся утопает в зелени и россыпи бледных цветов… Невероятно! Уходил он сюда, пока ещё лежал снег, а тут… Неужели уже прошло несколько месяцев?!

Люк попытался пройти незримую черту, отделявшую кокосовый сад от тундры, но наткнулся на упругую стену. Он призвал на помощь Поток и попытался воздействовать силой. Но, даже при помощи Потока, проломить такую стену оказалось не так просто…

— Эй, человечек, почему это ты стоишь у предела? — раздался знакомый голосок «розовой».

— Не называй меня так, я никакой не «человечек»! — раздраженно огрызнулся Люк.

— А как тебя ещё называть? Ты же не открыл нам своего драгоценного имени!

— Как и вы мне — своего!

— Но ты пойми, дурачок, у нас нет имен, как у вас, людей, только номера! Зачем тебе знать номера?

— А зачем вам знать мое имя? — дерзко ответил вопросом на вопрос Люк.

— Ну, скажи мне, почему ты такой злой? — с каким-то странным придыханием, произнесла «розовая» после недолгой паузы. Она вплотную приблизилась к Люку и мягко обняла его за плечи. — Мы ведь твои друзья, а я вообще жизнь тебе спасла… — и прислонилась своей золотистой головкой к его плечу. Волна предательской слабости накрыла Люка, но опять вовремя подоспел на помощь никогда не дремлющий Поток.

— Друзья? Друзья! А взламывать чужую память во сне — так поступают друзья? Держать свободного человека в заключении — так поступают друзья? Шпионить за мной, изводить меня допросами — может, и так тоже поступают друзья?

Поток отрезвил его сознание от запущенного в действие приворотного колдовства. Люк отбросил руку и отстранился от «девушки своей мечты».

— Да ты вообще не так все понял! — истерически закричала «розовая». — Мы просто хотели узнать твое прошлое, чтобы понять, откуда в таких опасных для человека пустошах ты появился?! Кому, кроме тебя, надо помочь?! Может, требуется эвакуация, спасательная экспедиция, медицинская помощь?! Разве не понятно?! А если ты без сознания, как иначе мы могли бы получить эту информацию?! Да и сейчас — ты от нас отгородился какой-то стеной, блокируешь свое сознание от нас, а ведь мы только того и хотим, что тебе помочь!!! — последние слова «розовая» просто провизжала, сжав ручки в кулачки, а из глаз её брызнули слезы обиды и досады.

Но Поток подсказал Люку, что эта «обида» — очередная уловка — его просто «ломают».

— Я у вас помощи не просил, дорогуша, — холодно ответил Люк.

«Розовая» закусила губку. Ответить ей было нечего.

Люк понимал, что такое положение не может продолжаться бесконечно. С одной стороны, он не может ускользнуть из цепких ручек фей, с другой стороны, они не могут «сломать» его. А значит, что-то они обязательно предпримут, вызовут мощное подкрепление. А то, что это будет именно так, Люк отчетливо понял за последним ужином:

— Скажите, пожалуйста, молодой человек, вы всегда жили здесь? Ну, в этой ледяной пустыне, — буравя Люка глазками, спросила бархатным голоском «голубая».

Люк, как всегда, набивал рот вкусными угощениями, а потому не сразу смог ответить. Феи, по крайней мере, две из них — «голубая» и «зеленая» — с каким-то невыразимым чувством жалости и сострадания смотрели на него, провожая каждый кусок, и у них от умиления даже проступили слезы.

С набитым здоровенным куском мясистого сочного красного плода, размазывая руками сладкий сок по щекам и подбородку, он едва смог ответить:

— Всегда… Сколько помню… Белое безмолвие…

— А есть ли у тебя отец, мать, друзья, жена?

Люк отрицательно помотал головой — щеки у него надулись как у хомячка.

— А как ты сюда попал, помнишь? — спросила «зеленая», подсев рядом и жалостливо поглаживая его по голове нежной ручкой.

Люк чуть не подавился, как от вопроса, так и от поглаживаний, и закашлялся, так что пришлось и «зеленой», и «розовой» изрядно поколотить его между лопаток.

— Слушай, а ты хотел бы увидеть нечто большее, чем эта ледяная пустыня? — вдруг спросила «голубая».

При этих словах Люк вдруг перестал жевать и с нескрываемым интересом посмотрел на «голубую». Та, удовлетворенно кивнув, щелкнула пальцами и летавшие над ними по воздуху разноцветные огни вдруг погасли. Прямо в центре обеденного стола, напротив Люка, появилось голубое мерцающее облако, вращавшееся вокруг своей оси, которое стало постепенно расти и расти, пока, не достигнув вдруг размеров человеческого роста, не вспыхнуло. И Люк вдруг обнаружил, что он уже не сидит за столом, а летит на бешеной скорости по воздуху и ветер свистит в его ушах. Дыхание перехватило, острое чувство наслаждения от опасности, эйфория!

От остроты переживаемых чувств Люк рассмеялся в восторге, а потом взглянул вниз и увидел, что он летит совсем недалеко от земли, всего в шагах трехста, не более. Скорость его полета вдруг резко упала и он увидел, как внизу проплывают бесконечные зеленые лесные массивы. Деревьев, конечно, Люк не узнавал, но они были весьма разнообразные. Высокие и не очень, с хвоей или листьями, с коричневыми, белыми, черными стволами…

А вот и березы, и ели — хоть что-то знакомое! — да только какие большие! Какие у них толстые стволы — толще чем тело взрослого человека! — да и высота приличная! Настоящие березы, настоящие ели… По веткам этих деревьев прыгают небольшие, похожие на мышей, рыжие животные с длинным пушистым хвостом и что-то грызут. Ух ты! А вот и медведь, только другого цвета, да и крупнее белого…

Чем дальше, тем больше менялись леса. Вот пропали хвойные деревья, остались только лиственные, да только листья у них стали такие широкие, такие большие… А вот и кокосы! Ух ты, сразу узнал! — Люк даже рассмеялся — хоть что-то знакомое в этом лесном море!

Вдруг раздались резкие верещащие звуки и какие-то маленькие мохнатые человечки забегали по крупным влажным листьям одного из деревьев. Они срывают изогнутые желтые плоды, счищают кожуру и пожирают их. А вот один из них стал ногой чесать себе за ухом — так забавно! Люк чуть не задохнулся от смеха!

Наконец, лес закончился, Люк стал набирать высоту. Между тем лес сменили горы. Высокие, с обрывистыми тропками, белоснежными пиками, длинными бездонными ущельями, в которых с грохотом текли бурные стремительные потоки, водопады… Люк сразу же вспомнил «праздничные» видения Азаила. А вот и орлы, вот и круторогие козероги, вот и летучие обезьяны… Это мне знакомо!

Но вот закончились и горы, и под Люком распростерло свои бескрайние объятия Её Величество Море! Но не покрытое ледяным панцирем, как крышкой гроба, а настоящее, голубое, теплое…

Люк снова снизил высоту, едва не касаясь его ласковой, прохладной глади, чтобы окунуть руки в воду. Эх, искупаться бы хоть раз в жизни в такой теплой воде, не боясь простудиться, нырнуть бы! Но нельзя — невидимая сила толкает его все дальше и дальше — ни на мгновение нельзя остановиться!

А вот и обитатели Моря — странные большие рыбы, похожие на тюленей, весело резвятся и издают свистящие пронзительные звуки, то ныряя в воду, то выныривая обратно. Завидев Люка, они подняли свои смешные морды и приветственно засвистели ему. А вот и кит — его я знаю — плывет как огромная лодка по воде. Люк подлетел поближе, но чудище вдруг всхрапнуло и из верхней части её гигантского туловища вырвался такой мощный поток соленой воды, что Люк промок до нитки. Но юноша ничуть не расстроился, а наоборот, радостно рассмеялся. Вот здорово-то! Как бы хотелось поиграть с этим чудищем, покататься на его спине, да и вода кстати — в такую жару в самый раз освежиться!

А там, на нагретых солнцем скалах, сидят странные девушки, похожие на знакомых ему хозяек рощи. Только длиннющие волосы и глаза у них зелены, как водоросли. Они почти обнажены, ибо платья их прозрачны, не скрывая от постороннего глаза красоту их тел. Они держат в руках какие-то музыкальные предметы со струнами и звонко поют. Их голоса так сладки, их музыка так прекрасна, а сами они так красивы, что так и хочется спуститься вниз и слушать их колдовское пение до самого заката, а потом нырнуть вместе с ними в пучину, о которой они и поют, чтобы остаться там навсегда…

Но вот Море осталось позади и взору Люка вновь открылась бескрайняя суша. Только теперь это были не леса, не горы, а возделанные поля, изгороди, дома из настоящего камня, много, много домов, с дорогами, выложенными из цветного камня, а по краям скученного пространства — высокая ограда из кирпича…

Но ведь это же… Люди, ЛЮДИ!!!!!!!!!!!! Дыхание Люка перехватило. Ведь он за все время своей жизни ни разу не видел людей! Да, он смотрелся на свое отражение в лохани с водой и знал, как выглядят люди — у них руки, ноги, голова… Дядя Азаил ещё в детстве сказал, что он, Люк-Люцифер, человек, по крайней мере, отец у него был человеком. Но других людей, кроме себя, Люк никогда не видел, а тут…

Как забавно! Вот два человека в разноцветных одеждах сидят за столом на ярком солнышке и пьют какую-то коричневую пенную жидкость и весело и беззаботно смеются. Носы их красны, как и щеки, а зубы — белы как молоко. Они счастливы. А рядом, неподалеку, две женщины сидят на лавочке и щелкают какие-то черные семена и о чем-то весело болтают, а рядом бегают детишки в одних трусиках. В руках у них какие-то деревянные предметы. Они весело смеются, что-то кричат друг другу пронзительными тонкими голосками, а женщины вдруг перестали щелкать семена и болтать, повернулись к детям и, продолжая о чем-то говорить, наблюдали за ними. Люку показалось, что сердца этих свободных и счастливых людей наполнены радостью и покоем.

Острая боль в груди поразила Люка. Ему вдруг мучительно захотелось сказать: «Стоп! Хватит!» и он почему-то знал, что он имеет право так сказать. И тогда он остановит полет, опустится вниз, на эту рукотворную полянку с аккуратно постриженной травой и ухоженными деревьями, с этими раскрашенными разноцветной яркой краской изгородями, с этими домиками, такими аккуратненькими, уютными… И он останется здесь, навсегда, с этими такими милыми и счастливыми людьми — существами его расы, для которых он будет не «щ-щ-щ-щ-щ-щенком», а братом!

В этот самый момент, как бы в ответ на его мысли, полет прекратился, он завис над полянкой, а женщины, дети, мужчины вдруг заметили его и радостно стали кричать и указывать на него пальцами. На крики из домов выбегали другие люди, а одна черноволосая девушка в длинном белом платье с красивой вышивкой, восторженно посмотрев на Люка, закричала восхищенно: «Какой миленький!» И Люк подумал, как было бы здорово опуститься вниз и взять беленькую ручку черноволосой красавицы и прижать к своим губам, а потом сказать…

Впрочем, что конкретно сказать, Люк не успел придумать, потому что вдруг почувствовал, что начинает резко терять высоту. Ещё пару минут — и он приземлится как раз рядом с черноволосой, чтобы сразу попасть в её такие желанные, такие нежные объятия.

Когда до земли оставалось всего ничего, Люк с трудом оторвал взгляд от такой желанной черноволосой красотки и напоследок взглянул на небо. Небо было не таким, каким он его привык видеть — черным, с серебристыми гвоздиками звезд. Оно было голубое, ясное, без единой тучи, а в самом центре его — ярко-желтое, настоящее, летнее солнце.

Но вот чудо — глаза Люка едва не полезли на лоб от удивления. Такого он ещё никогда не видел! И без того намного крупнее, чем здесь, на севере, солнце вдруг на глазах стало стремительно расти. Слезы хлынули потоком из глаз, но Люк не мог отвести их от слепящего светила, как будто его удерживала какая-то могущественная сила. Наконец, солнце выросло до исполинских размеров, закрыв собою добрую половину неба.

Стоп! Да ведь это не диск, это же… Лицо! ЖЕНСКОЕ лицо!

Дыхание Люка перехватило. Он увидел, как на огромном круглом диске вдруг появились глазницы, правда, без глаз, красиво очерченный с пухлыми чувственными губами рот, гордый подбородок, чуть курносый аккуратный носик, высокий умный лоб, щечки с ямочками и… копна золотистых прямых волос.

— Мама?.. Мамочка! — закричал во весь голос Люк — он узнал бы её из тысячи тысяч, из миллионов лиц — ведь он так часто видел её лицо, точнее даже, Лик в «праздничных» видениях Азаила.

— Сын мой! — произнесло Лицо с нотками неудовольствия в голосе. — Сын мой! Ну как же ты? Как же ты мог?! Не понимаю!

— Что, мамочка? — недоуменно спросил Люк.

— Как же ты мог, могущественный маг, с таким учителем как Премудрый Азаил, которого я специально к тебе приставила, чтоб он сделал из тебя настоящего человека, повестись на такую простую уловку… И не стыдно тебе!

— Мам, но ведь это же люди! Такие как я! Неужели я не могу с ними общаться? Ведь мы с ними одной крови, одной плоти! Ведь мой отец — тоже был человек! Разве не так?

Прекрасное солнцевидное лицо исказила недовольная гримаса. Уголки губ презрительно изогнулись, ямочки на щечках пропали, сами губы сжались в тонкую нить, голос стал металлическим, жестким:

— Глупец! Дурак! Простак! Ради чего я отдала свою жизнь, скажи на милость? Чтобы видеть, как мой единственный сын превращается в овцу, да?! А ну — посмотри вниз, не медля!

Люк посмотрел вниз… и ужаснулся. Люди на глазах стали преображаться. Один за другим они стали падать на траву и передвигаться на четвереньках, обрастать кудрявой шерстью, а вместо слов у них из уст слышалось блеянье. Только черноволосая девушка, так понравившаяся Люку, не превратилась в овцу, зато её волосы вдруг стали золотистыми, глаза — голубыми, платье укоротилось до туники, а из лопаток выросли прозрачные крылья.

Проклятье! «Розовая»! А из окрестных домов уже выходят «голубая» и «зеленая»…

— Ма-а-а-а-ама-а-а-а-а-а! — закричал Люк.

— Иди ко мне, сынок, иди ко мне, сокровище мое! Только протяни ручки к мамочке! Только протяни!

Невидимая сила заставила лицо Люка вновь посмотреть вверх. Он увидел, как из солнцевидного Лика вырастают, вытягиваются миллионы тончайших золотых лучей, которые прямо на глазах превращаются во множество тонких ручек. Затем они потянулись к нему, подобно рукам заботливой матери к своему малышу, а Люк, точь-в-точь как малыш в колыбели, в свою очередь, потянулся к ним.

Их руки соединились, и нечеловеческая сила потянула его вверх, на самое небо. И вовремя! Потому что все три феи уже полетели наперехват. Но куда там! Сила солнечных «рук» была бесконечно больше.

Люк полетел на самое небо с такой скоростью, что его преследовательницы остались далеко позади. Люк оказался лицом к лицу со своей Спасительницей. Ух, как жарко было рядом с ней! Пот градом катил с него, рубашку — хоть выжимай! — глаза все в слезах от яркого света.

— Мам, почему ты меня покинула? Мамочка! Мама-а-а-а! Не покидай меня, Лили, не покидай меня-я-я-я-я!

— Я всегда буду с тобой, избранник мой, всегда, ты только, только позови… — прошептало Солнце и…

Люк очнулся.

Был уже рассвет, солнечные лучи, ещё красные, неяркие осветили лицо Люка. Пот катил градом с его лба, вся одежда — мокра от пота.

Все три феи, вытаращив глаза и открыв рты от удивления, не смея сказать ни слова, смотрели на Люка.

Первой пришла в себя «голубая».

— Ш… шт… что… вы… за… имя назвал… назвали… ?

Люк сразу понял, что видение видением, а кричал он по-настоящему и выдал что-то очень и очень важное.

— Не помню… — как можно спокойнее сказал он. — Совершенно не помню… Я заснул, наверное, здесь, за столом, не так ли?

— Ваша Верность, докладывает Послушница №А3-09, звено «Шершень-2», подозрительный объект идентифицирован. У нас есть неоспоримые доказательства в пользу того, что в нашу мышеловку угодил не кто иной, как «солнечный ублюдок», собственной персоной.

Нестерпимо долгая пауза.

— Не может быть…

Снова пауза.

— Какие у вас, сестра, имеются доказательства?

— Он — абсолютный блондин, волосы золотистого оттенка — таких у людей не бывает. Живет один, замкнут, не признает Опеки Сообщества, сам без помощи магии успешно сражается с чудовищами…

— Ну, это, сестра, вполне объяснимо. Что ещё?

— Он совершенно не поддается контролю самых мощных анализаторов, причем ставит щит странного свойства. Внешне он напоминает солнечное пламя, нестерпимо жжется, когда мы пытаемся его взломать. Кроме того, по своим свойствам щит напоминает зеркало — он отражает лучи анализаторов прямо на нас…

— Так, так, так, это уже интереснее… Ещё!

— Когда мы с сестрами попытались его ввести в сильный транс, щит стал агрессивен — он сам стал атаковать нас! А потом он в трансе произнес имя «мама», «мамочка» и «Лили»…

— «Лили»!!! Вы не ослышались?

— Нет, сестры могут подтвердить.

Снова долгая пауза.

— С ублюдка — не спускать глаз! Отвечаете за сохранность головой. Ничего не предпринимать. Я немедленно высылаю всех перехватчиков в ваш район! Если ублюдок здесь, значит, где-то должен быть и его похититель! Если операция пройдет успешно, сестра, вам гарантирован первый ранг, если не больше, а если мы провалимся и ещё раз упустим ублюдка и особенно его уродливого друга — Их Премудрость… Впрочем, не будем о плохом. Инструкция ясна, сестра?

— Так точно, Ваша Верность!

— Исполняйте! Да пребудет с вами Создатель, которому мы служим!

Телепатический контакт прервался, и Послушница №А3-09 с трудом встала с тростникового кресла, на котором она полулежала с закрытыми глазами и мысленно беседовала с Их Верностью. Остальные сестры в данный момент были в отлучке. Одна зорко следила за «объектом», впавшим в беспамятство, другая — совершала обход территории.

Юную фею лихорадило. Одна мысль о том, что ответственейшее задание, свинцовой тяжестью давившее ей на плечи, скромной Послушнице №А3-09, может быть провалено, доводила её до безумия.

Со стороны могло показаться странным, почему ей, стажерке, фее 6-го ранга, доверена такая важная операция, когда наблюдение за подозрительным участком Пустошей ранее возглавляла «голубая» фея 3-го ранга, притом неоднократно участвовавшая в самых рискованных операциях в Заморье, в том числе и в последней войне с Непобедимым Солнцем. Но так может показаться только тому, кто ничего не смыслит в организации работа «ЖАЛА». В «ЖАЛЕ» обучение проходит всегда строго на личном опыте. Если стажерке не доверять самостоятельных ответственных операций, как же она научится их вести в дальнейшем? Да и к тому же опытные феи всегда рядом, всегда подскажут, подстрахуют, помогут.

Послушница №А3-09 с благоговением сложила ручки на груди и подумала о том, как же премудры порядки, установленные в Сообществе! Все продумано, и до мелочей. И ей стало невыразимо радостно от мысли о том, что она, ещё недавно скромная и незаметная фея, стала частью этого премудрого, могущественного механизма, созданного бесконечно премудрым существом, троекратно премудрым, чья жизнь и энергия направлена на достижение только одной цели — установить во всем мире вечный Порядок и вечное Процветание.

От этих благочестивых мыслей юную Послушницу оторвал мысленный сигнал от «голубой», старшей сестры звена «Шершень-2»:

— Послушница №А3-09, Послушница №А3-09, как восприятие?

— Восприятие отличное, старшая сестра! — вытянулась по стойке смирно перед невидимой собеседницей Послушница. — Как обход?

— Все в норме. Что у вас?

— Вышла на связь Её Верность и я дала ей полный отчет. Скоро прибудут перехватчики и объект будет нейтрализован.

— Перехватчики? И как скоро они пребудут?

— Она не сказала. От ближайшего Летающего Острова до нашей рощи — пять часов полета, но скорее всего они используют «разрывы». Будут здесь максимум через полчаса.

— Полчаса? Интересно. Сейчас буду.

— Как скажете, старшая сестра. Конец связи.

Послушница №А3-09, завершив телепатический разговор со своей непосредственной наставницей, отправилась к объекту под условным наименованием «Дикарь», который уже успел очнуться и, как ни в чем не бывало, пожирал поданный ему обед. Создатель! Этот человечек умудряется за сутки съедать их месячный запас на троих! Им уже трижды приходилось летать на ближайший Летающий Остров за продуктами и там их уже прозвали «обжорками». Даже обидно, как-то…

Стоп! — вдруг юная фея встала как вкопанная — странно как-то… А чего это старшая сестра «Шершня-2», фея, которая здесь дежурит уже больше полугода, вдруг спрашивает, когда прибудут перехватчики? Ей ли не знать, сколько им нужно времени… «Что-то тут неладное!» — подумала Послушница №А3-09 и прибавила шагу.

«Объект» как всегда сидел за столом и наворачивал голыми руками — причем немытыми! Фруктовый сок так и стекал по его подбородку. Ничуть не смущаясь, он вытирал его рукавом туники, да ещё умудрялся бросать куски этим противным собакам!

Послушница №А3-09 испытала стойкое отвращение к этому дикарю, но постаралась подавить его усилием воли, как их учили в «ЖАЛЕ», сделала доброе и веселое лицо, растянув губы в обворожительной улыбке.

«Зеленая» сидела напротив Дикаря и что-то ворковала ему про то, что было бы здорово, если бы он все-таки согласился поехать в Обитаемые Земли, к своим собратьям по расе, может, удалось бы отыскать его родных там. Или, наоборот, слетать вместе с ними в Поднебесье. Там у фей есть мощные приборы, при помощи которых можно проанализировать его кровь и найти его родных таким образом. Дикарь как всегда притворялся дурачком и набивал рот все больше и больше, как бы стремясь таким образом оправдать свое нежелание вступать в беседу. Да уж, такого человека, наверное, не попадалось даже старшей сестре за все время её службы в «ЖАЛЕ»!

«Ну ничего — подумала Послушница №А3-09, - во втором отделе и не такие орешки раскалывают. Расколют и его — недолго осталось!»

От наблюдения за «объектом» Послушницу отвлекла вошедшая с противоположной части рощи «голубая». Она быстрым и уверенным шагом подошла к столу и проворковала бархатным мягким голоском:

— Ну что, человеческий юноша, надеюсь, вы уже успели наесться как следует, потому что нам пора идти.

— Куда… Идти… — чуть не подавившись произнес Дикарь и удивленно посмотрел на «голубую». Удивленно посмотрела и Послушница №А3-09.

— Как куда? Вы у нас, как выяснилось, несовершеннолетний. А при обходе территории я встретилась с вашим отцом. Между прочим, он очень, очень о вас беспокоится… Он чуть не умер от горя, обыскался вас за эти месяцы. Ай-яй-яй, молодой человек! — цокнув язычком «голубая», с укором покачала головой она. — В какое вы нас положение поставили! Мы ж, получается, нарушили один из главных принципов Опеки — ни в коем случае не разрушать человеческие семьи! Мы оказались преступницами! А все по вашей вине! Что ж вы не сказали, что у вас есть семья, отец… Он от горя едва не умер за эти месяцы разлуки с вами!

У Дикаря, который успел прожевать, наконец, пищу, просто челюсть отвисла к низу и он, вытаращив глаза, посмотрел на «голубую»:

— Отец? Отец! — и вдруг в одно мгновение что-то изменилось в его лице. — Ах, да, отец! Ну конечно! — он хлопнул себя по лбу. — Конечно! Да, у меня был отец, я с ним живу в хижине неподалеку…

— Стоп! А почему ж вы нам раньше не говорили? — недоуменно спросила «зеленая», медленно вставая со стула.

— А… Просто боялся, что вы и моего отца запрете здесь и не выпустите на волю. Мы с ним очень любим свободную жизнь на природе, и я не хотел, чтобы он, как и я, кончил свои дни в этой кокосовой тюрьме!

— Ну и зря! На кого мы, по-вашему, похожи! На тюремщиц или рабовладельцев что ли? — в голосе «голубой» сквозили нотки обиды. — Хотите, ради Создателя, живите в тундре. Вы, люди, свободны, а мы, феи, только помогаем вам пользоваться своей свободой.

— Ну, раз инцидент исчерпан, пойдемте, я вас прямо сейчас отведу к вашему отцу. Он вас уже ждет.

С этими словами «голубая» взяла Дикаря под руку и он послушно пошел за ней, а за ним — его собаки.

От удивления Послушница №А3-09 впала в ступор и не могла произнести ни слова. Почему вдруг её начальница нарушает явную инструкцию Её Верности, которую она только что сообщила ей, да и при чем тут отец, ведь у «солнечного ублюдка» отца и нет — он рожден вне брака, как и всякий ублюдок!

И только когда «голубая» с Дикарем исчезли в густых зарослях папоротника, до неё, наконец, дошло…

— Сестра! В погоню! «Объект» украли!

— Что-о-о-о-о? — недоуменно посмотрела на неё «зеленая», раскрыв от удивления рот.

— Что, что… Украли, говорю! Ты что не понимаешь, что у «солнечного ублюдка» не может быть никакого отца! Это похищение! Быстро-о-о-о-о-о!

И, не дожидаясь реакции «зеленой», Послушница №А3-09, жужжа крылышками, как рассерженная пчела, подобно выпущенной из лука стреле, понеслась вдогонку. «Объект» нужно было захватить любой ценой! Иначе задание, первое настоящее задание в её карьере в качестве бойца ордена «ЖАЛО», будет провалено!

— Пусть весь мир перевернется, но я этого не допущу! — сжимая кулачки до боли в ладонях, думала юная фея, ловко лавируя между кокосовыми пальмами. И, глядя на её решительное, воинственное выражение лица, на стянутые в ниточку губы и едва ли не мечущие молнии глаза, было видно, что она — не шутит.

Глава 6 Орел расправляет крылья

Над белоснежными башнями древнего Авалона занимался рассвет. Величественные стены из белого камня, высокие стальные шпили с полоскавшими на ветру флагами, обитые листовым золотом огромные ворота, целые острова парков — все это за считанные мгновения исторгла из своего всепоглощающего чрева ночная тьма, явив наблюдателю воистину достойную кисти величайшего художника картину.

На самом большом острове Зеркального озера — самого крупного из череды Великих Озер Хартленда, чистота водной глади которого с лихвой оправдывала свое название — раскинулся этот впечатляющий образец человеческого архитектурного гения. Семь концентрических кругов крепостных стен, каждый последующий ряд которых располагался выше предыдущего, семь великолепных врат — от позолоченных Медных до Золотых, широта которых такова, что через них может пройти целое войско. Широкие многолюдные проспекты, обсаженные тут и там цветниками и тенистыми аллеями, почти полтысячи площадей и скверов с фонтанами и беседками, прославленными яблоневыми садами, каменный дворец, занимавший все пространство авалонского холма (почти в тридцать миль в диаметре)… Такого города не найти ни в одной стране Нижней Целестии!

Город, казалось, специально созданный для того, чтобы сочетать несочетаемое: красоту и могущество, изящный вкус и утилитарность, мастерство искусства и непосредственность природы. Город-крепость, город-сад, город-дворец. Город, в котором, несмотря на огромное население, никогда нет тесноты и давки, город, в котором полностью решены проблемы с жильем, нет нищих и голодающих, сирот и вдов. Город-солнце, город-мечта…

Собственно, последняя фраза, заимствованная из популярной авалонской песни, отнюдь не покажется чем-то надуманным. Над Авалоном всегда стоит ясная погода, солнечные лучи вечно обнимают в своих жарких объятиях эти радужные мостовые, аккуратные, почти игрушечные домики, уютные аллеи и скверы. Город, в котором приятно отдыхать и не менее приятно работать, растить детей и верить в доброго Создателя, город, в котором не найдешь ни одного унылого лица. Город, о котором мог бы мечтать каждый.

Таким был Авалон в благословенные, воспетые в легендах времена Эры Порядка и Процветания, родной город и возлюбленное детище Великого Короля, город, который трижды посетила сама Триединая Премудрость. Город, который, по слухам, на протяжении последующих тысячелетий не раз посещали и другие феи, тайком, незамеченными, прогуливаясь по его прекрасным улицам и переулкам. По крайней мере, так говорили сами его жители.

Авалон был великим городом. С него, как говорят летописцы, началось восхождение человеческого рода из тьмы нищеты и страданий к тому состоянию, в котором он был сейчас, за десять лет до завершения великой Эры Порядка и Процветания. Он вырос из маленькой каменной крепости посреди уединенного острова, которую воздвиг Роланд, тогда ещё мало кому известный вождь небольшого пастушеско-охотничьего племени. Здесь он держал оборону от монстров, населявших в те времена всю Целестию. Глубина озера и высокие обрывистые берега позволяла это делать наилучшим образом. Когда же Роланд стал королем, Авалон стал его столицей. Но подлинный расцвет города пришелся на последние годы его королевствования, когда под мудрым водительством Поднебесных Владычиц город был полностью перестроен, благоустроен и украшен. Именно феи насадили здесь великолепные яблоневые сады и парки, именно они позаботились о красоте домов и стен, ставших с тех пор больше украшением, чем защитой для города, именно они дали городу водопровод и канализацию, фонтаны и светильники, прекрасные статуи и барельефы, сделав из мрачной крепости времен Темных Веков настоящее произведение архитектурного искусства.

Самое интересное, что традиционные черты крепости, пусть и в декорированном виде, были сохранены и после переустройства. Сохранились массивные башни и бастионы, врата по-прежнему внушали ощущение грозной силы, а по стенам прогуливалась закованная в броню стража. Но во всем этом проглядывало нечто музейное, искусственное, архивное: на воинов давно смотрели как на достопримечательность, обязательную часть городского антуража, а стены служили площадкой для игр городских мальчишек в войну и в прятки. Вот уже сто тысяч лет авалонцы не знали ни войн, ни нашествий, ни мятежей. «В Авалоне все спокойно» — ритуальная фраза ночной стражи прочно вошла в народный фольклор. Авалон стал живым символом, самим воплощением спокойствия и порядка, мира и безмятежности. В нем никогда не может произойти ничего непредсказуемого, опасного, в нем всегда было, всегда есть и всегда будет царствовать только покой.

Или… Почти всегда. Как сегодня, когда в Авалоне, чуть только показалась далеко на востоке светлая полоска, вовсю затрезвонили все колокола. А колоколов в нем было, прямо скажем, немало: древний город был известен на все Содружество своим благочестием; в нем почти на каждом перекрестке возвышался пусть небольшой, но гордый своим достоинством храм Создателя, со своей собственной, пусть, зачастую, и весьма небольшой, колокольней. Именно поэтому перезвон стоял такой, что, казалось, от него вылетят из рам драгоценные витражи, а все мертвецы на кладбище встанут из своих могил, чтобы посмотреть, по какому поводу нарушен их вечный покой!

А повод был веский. Шутка ли — коронация нового короля Авалона! Именно по этому поводу весь город не спал, а толкался в городском кафедральном соборе, именно по этому поводу оглушающе трезвонили колокола, именно по этому поводу город было не узнать.

В самом деле, все мостовые до блеска вымыты специальной пеной, так что разноцветные камни всех цветов радуги, из которых она была выложена, блестели как полудрагоценные украшения. На окнах даже небогатых домов за королевский счет поставлены вместо обычных стекол красочные витражи. Дома также все вымыты, так что разноцветные наличники, черепица крыш и кирпичи печных труб также едва не сияли как тщательно начищенное зеркало. Все деревья на улицах и в парках были декорированы красочными лентами и фонариками. Город было не узнать — он превратился в настоящий цветник.

Ну, а все коренные горожане и некоторые избранные гости других городов королевства, а также королевств-членов Содружества (потому что никакой самый большой собор не вместит ВСЕ население королевства, а не то, что Содружества) собрались внутри высокого, в сотню человеческих ростов, круглого здания с длинным конусообразным куполом. Циклопическое здание венчало перекрестье золотых пластин — знак Создателя, религия которого является единственной истинной и дозволенной для исповедания среди граждан Содружества.

Горожане в ярких разноцветных одеждах — в зависимости от сословия — заполнили собор, так что яблоку негде было упасть. Высшая аристократия, потомки рыцарей Круглого Стола, соратников Роланда, в белоснежных одеждах, служилое дворянство — в голубых, слуги дворян и воины — в красных, купцы — в золотистых, ремесленники — в оранжевых, крестьяне — в зеленых. Но различия между собравшимися были только в цветах и в покрое одежды, тогда как качество материи было одинаково высоким у всех вне зависимости от сословия. Эра Порядка и Процветания давно осуществила заветные мечты бедноты всех времен и народов — стерла имущественную разницу между вельможами и простолюдинами. Одежда сплошь были из шелка да бархата, украшена золотой и серебряной вышивкой, драгоценными камнями. Мужчины носили короткие нарядные бархатные куртки, по старинной моде, крепившиеся на шнурках. Сзади, на плечах к куртке крепились короткие плащи до пояса. Причудливые тряпичные башмаки с непропорционально длинным, загибающимся кверху носом вызывали улыбку у гостей столицы. А в руках авалонцы держали благочестиво снятые в храме широкополые круглые шляпы с перьями.

Женщины здесь по-старинке носили шелковые платья до носков на кринолине и с корсетами, а также длиннополые шляпки на головах с яркими разноцветными плюмажами, вооружившись веерами — в соборе было душновато. Одежда была старинная, какую давно уже никто, кроме как в Авалоне не носил, давно уже ставшая предметом острот со стороны приезжих. Однако в этом городе, воздвигнутом Великим Королем, традиции блюли свято: то, что было модным в его эпоху, оставалось в ходу до сих пор.

Но не странные наряды больше всего поразили бы стороннего наблюдателя. Если внимательно присмотреться, то можно было заметить удивительную вещь: во всей этой празднично разодетой толпе не было заметно ни одного морщинистого лица, ни одной седой головы, ни одного инвалида на костылях, с признаками болезни в какой-либо части тела. Наоборот, все одинаково пышущие здоровьем, свежестью, красотой: здоровые белоснежные зубы, румяные щеки, гладкая кожа, стройная осанка и, конечно же, горящий радостью взгляд счастливых глаз. Дедушек и бабушек внешне почти совершенно невозможно отличить от своих взрослых детей, разве что по более зрелому выражению глаз и сдержанным манерам поведения.

Впрочем, внимание впервые оказавшегося здесь посетителя разноцветно одетая толпа привлекла бы в самую последнюю очередь, ибо сам кафедральный Собор был поистине чудом среди всех храмов Нижней Целестии.

На стенах его были с удивительным искусством изображены основные сцены мироздания.

На северной стене — творение мира, когда множество крылатых девушек в разноцветных туниках во главе с тремя в пурпурных одеждах, держащихся за руки, поднимали из глубин первозданного, не имевшего ещё имени Океана континенты, сажали на них растения, выращивали животных. А над ними возвышался указующий перст, сотканный из света — руководящая и направляющая их десница Создателя. Вот первые люди, только-только сотворенные красивыми девушками из обезьян, — обнаженные, с широко раскрытыми, как у детей, удивленными глазами, смотрят на своих прекрасных создательниц и с благоговением падают ниц, воздевая руки к небу. А три девушки в пурпуре показывают пальцами на небо, как бы говоря о том, что не им надо кланяться, а Создателю, который изображен в виде доброго дедушки с длинной белой бородой и сияющим диском над головой, сидящим на облаках.

На западной стене показано, что девушки куда-то улетели, а какие-то черные паукообразные существа с крыльями как у летучей мыши стали выращивать из грязи хищников и чудовищ с большими зубами и когтями — жутких мохнатых волколаков, щупальцеруких пещерных дэвов, тигровидных крыс с змееголовыми хвостами и многих других — и направлять их на людей. Они же сыпали на людей, таких слабеньких, беспомощно поднявших худые слабые руки кверху, черный порошок, и на людских телах появляются отвратительные язвы, ожоги, седые волосы в голове, морщины на лице. Люди с печальными бледными лицами и опущенными вниз уголками губ стоят на коленях и умоляюще воздевают руки к небу в безмолвной мольбе о помощи.

На южной стене росписи повествуют о том, как с неба вновь прилетают красивые крылатые девушки и прогоняют своими сияющими палочками крылатых злодеев, низвергают их в подземелья. Затем ловят желтыми сетями чудовищ и хищных животных — волков, змей, пещерных львов, саблезубых тигров — и кидают их туда же, а на людей сыплют розовый порошок, от которого те становятся веселыми, красивыми, здоровыми и радостно пляшут вокруг своих спасительниц, одетые в новые яркие одежды. Спасительницы опять указывают на небо — мол, вся честь и слава Тому, Кто сверху — доброму дедушке на облаках.

Восточная же стена, — та, что возвышается над алтарем, — самая важная. Она изображает жизнь крылатых девушек на небесах — красивые розовые дворцы из живых колонн, большие цветы, в которых девушки спят, причудливые животные, вроде летающих осьминогов и розовых крокодилов в круглых шляпах и розовых шарфах, ходящих на задних лапах. А на самом верху — тот же добрый дедушка на троне, которые улыбается и протягивает свои непропорционально длинные руки к смотрящему, как бы обнимая всех стоящих в соборе.

Изображения на стене собора были удивительно красочными, насыщенными, экспрессивными. Они так радовали глаз и смотреть на них никогда не надоедало, тем более что мало кто из присутствующих толком знал, что здесь было нарисовано — читать в Содружестве умели только представители высшего сословия да купцы. Знали только, что дедушка — это Создатель, девушки — это феи (которых никто никогда отродясь в глаза не видел) — и все. Даже кто такие злые крылатые существа никто не знал. А потому смотреть на картинки было тем интереснее — в самом деле, если все итак известно, что и смотреть?

Но росписи были не единственным, что привлекало внимание в храме. Пол в храме был выложен из блестящей разноцветной плитки, отполированной до зеркального блеска, у стен стояли подсвечники из золота, на которых горели вечные магические свечи — сами собой загоравшиеся во время служб, переливавшиеся при этом всеми цветами радуги, источая вокруг чудесный розовый аромат. А престолу на алтаре и свечи были не нужны — он сам собой горел ярким и мягким золотистым светом.

Наверху располагались хоры — балконы, на которых собирались певчие, возносившие славу Создателю на службах. Сейчас все они щеголяли в золотистых длинных шелковых одеждах, украшенных причудливой вышивкой из драгоценных камней. Шутка ли — коронация нового короля!

А алтарь — главное место предстоящего действа — располагался на востоке здания, ведь Солнце — единственный и нерукотворный образ Создателя — восходит именно там. Он представлял из себя углубление в стене, внутри которого стоял на большом возвышении сделанный из литого золота престол, к которому подняться можно было только по специальной золотой лестнице.

Однако несмотря на всю торжественность обстановки и убранства храма, несмотря на всю торжественность момента, к сожалению, далеко не все благочестивые прихожане хранили благоговейное молчание, подобающему этому священному для всякого уроженца Содружества месту. Группка прихожан у самого входа в Собор что-то увлеченно обсуждала…

— В самом деле, кум, виданное ли это дело! — хлопнув по плечу своего соседа — высокого зрелого мужчину, сказал огненно-рыжий детина с бородой лопатой. — За не знаю какую уже тыщу лет на престоле будет король, НЕ НОСЯЩИЙ имени «Роланд»!

— Во-во, дружище, — подхватил тот, кивая в знак согласия головой. — А имя-то какое — ну смешно просто… «Гастон»! Где это видано, чтоб с таким именем были не то что короли, а и благородные господа!? Да это имя совсем не благородное, незвучное какое-то… На кличку собаки больше годится!

— Да-а-а-а уж, кум, помяни мое слово, старого башмачника Горри, жди беды от такого короля, жди беды… — сокрушенно покачал головой рыжебородый.

— А ведь все из-за этого слабоумного дурачка, старшенького-то их, помните? — вмешалась в разговор высокая дородная женщина в зеленом платье, держащая одновременно двух малышей на руках. — Я помню его, бегал как козленок по лугу за коровами, гладил их, разговаривал с ними… Тьфу ты, прости Создатель! Я уж тогда сказала Марте: «помяни ты мое слово, дорогуша, короля из этого больного на всю голову не выйдет, не выйдет, это уж точно!»

— Да-а-а, помню, помню, Розочка, помню… — вторила ей другая женщина в зеленом, но худощавая и без детей. — Как в воду глядела! И сам дурачок этот как сквозь землю провалился, и матушку свою — Царствие ей Небесное — свел в могилу раньше времени, и папашу… — Марта выразительным жестом у виска без слов показала, какая участь постигла отца несчастного принца.

— Да мало что сынуля с папашей-то «того» — вмешалась в разговор миловидная девица в оранжевом платье с большим вырезом на груди и шляпке по последней моде — на затылочке. — Так ещё и этот — туда же! Виданое ли дело, чтоб до сорока лет дожить — и не жениться! И это притом, что невест у нас — пруд пруди: и красивые, и здоровые, и чего им только мужикам не имется-то! — возмущенно кудахтала девица, одновременно умудряясь посматривать в зеркальце — не съехала ли шляпка с затылка — и аккуратно поправлять прическу. Ведь посещение собора всегда было благоприятным поводом для того, что показаться «в свете».

— Но-но, дорогуша, ты на всех-то огород не городи! — возмутился рыжебородый, которому явно стало обидно за представителей своего пола. — Сколько уж не живу на свете, сколько стариков не слушал, все говорят — женились всегда в двадцать, самое большее — в двадцать пять. Никто не засиживался в холостяках, так-то! Я сам на своей благоверной в двадцать женился, а в сорок, помню, у меня уже два старших сына женатые были. Во как!

— Во-во! — подхватил его кум. — Этот Гастон один такой у нас — никто так больше и не поступал, никто! Да и удивительно ли — мать умерла, отец — «того», вот и не уследили… Не женили в свое время, а сам все — турниры да охоты, турниры да охоты, да пиры — где уж тут о женитьбе-то подумать! Не на собаках ведь да не на кобылицах женится-то!

Все собеседники покатились со смеху. А потом рыжебородый толкнул в плечо своего соседа:

— Да ладно бы турниры да охоты… Он же ведь все время за книгами сидел! Читал что-то! У меня-то зять был лакеем во дворце у него, так он-то мне и говорит, что этот Гастон все страницами шебуршит по ночам да бормочет что-то под нос, как умалишенный!

— Ну уж если до книг дошло — пиши пропало! — отчаянно махнула рукой грудастая дородная Роза, при этом ухитряясь не уронить заснувших ребят. — Моя б воля — выкинула бы все эти книги на помойку или растопила бы ими печь — что пользы-то от них? Закорючки какие-то, петельки… Сидеть, горб себе насиживать! Пошел бы лучше на танцы с девушкой, на лужок поплясать в обнимку у костерка или в иллюзиум… А там, глядишь, и жену бы себе сыскал — да получше, чем у благородных! Нашенские-то, посмотри, кровь с молоком — по двоих-троих младенчиков за раз рожают, у-у-ух!

— Во-во, — подхватила миловидная девица. — Уж я бы точно не промахнулась! — и прыснула от смеха.

Неизвестно, чем бы дальше кончился этот весьма не благочестивый разговор (все-таки кости-то перемывались не какой-нибудь соседке, а членам королевской фамилии, и не где-нибудь на кухне, а в кафедральном Соборе столицы), если бы вдруг с хоров не грянуло громкоголосое пение, едва не заглушаемое бешеным звоном всех — а их без малого почти сотня — больших и малых колоколов собора.

Наши собеседники тут же замолкли. Входные ворота у западной стены открылись настежь. По пурпурной ковровой дорожке, оцепленной стражниками в белых плащах с изображением распростершего крылья черным орлом в короне, двинулась процессия.

Впереди коронационной процессии важно шествовал Его Святейшество Первосвященник — глава всей церкви Содружества. Он был облачен в золотистые длиннополые священные одежды со знаками Создателя на ней, вышитом алмазными нитями, в высоком конусообразном головном уборе с таким же знаком и посохом в правой руке. За ним шел высокий мужчина с обнаженной головой, в белоснежном камзоле, расшитом серебром, с медальоном на толстой золотой цепи, на котором была изображена выложенная из бриллиантов корона с литерой «А» наверху, в белоснежных брюках, заправленных в белоснежные же мягкие ботфорты. На поясе у него висела длинная шпага в серебряных ножнах. Мужественное, вытянутое лицо с острым подбородком, задумчивые серые глаза, плотно сжатые волевые губы, иссиня-черные волосы и кустистые брови, идеально выбритые до синевы щеки и выдающиеся скулы — с первого же взгляда все присутствующие узнали в мужчине принца Гастона. Ведь именно этот мрачный царственный профиль красовался на всех монетах Королевства!

Принц шел медленно, торжественно, под оглушающий звон колоколов и пение хорала, а сзади юноши-пажи в белоснежных плащах с черным орлом несли за ним длинную пурпурную мантию. За юношами величаво ступали все сорок девять королей Содружества — верных вассалов главы Содружества короля Авалона — в горностаевых мантиях и золотых коронах, «принцы крови» (многочисленная их родня мужского пола), сливки знати, купцы высших гильдий. Все — рука об руку со своими раззолоченными женами, одежда которых, впрочем, была не богаче, чем у простолюдинов, однако сделана с большим вкусом и изяществом.

Лицо принца Гастона было бледным как смерть, что, в общем-то, никому не показалось удивительным — в конце концов, коронация — дело ответственное, в каком-то смысле гораздо важнее, чем брак. Наоборот, лица его свиты, королей Содружества и самого Первосвященника — торжественны, сияющи, величественны, как и подобает моменту.

Первосвященник торжественно, не торопясь восходит по ступенькам к алтарю и алтарь, испускающий золотистое свечение, начинает переливаться всеми цветами радуги. На престоле уже лежит золотой венец-диадема, украшенный бриллиантами. Внезапно пронзительный перезвон колоколов и пение хорала стихают. Первосвященник при гробовом молчании берет венец, а принц Гастон смиренно опускается на колени на заранее положенные пажами пурпурные шелковые подушечки. Первосвященник с венцом в пухлых руках, круглое румяное жизнерадостное лицо которого совершенно никак не вязалось с серьезным и торжественным выражением, которое оно вынуждено было сейчас принимать, произнес:

— Сын мой, наследный принц Гастон Кронбургский, от имени Создателя я, недостойный его слуга, спрашиваю тебя, клянешься ли ты верой и правдой служить Создателю этого неба и этой земли, сотворившему все из небытия?

— Клянусь, — немного дрогнувшим от волнения голосом, но четко и ясно сказал Гастон.

— Клянешься ли ты верой и правдой служить благу твоего народа во исполнение заповеди Создателя — любить своих ближних, как самого себя?

— Клянусь.

— Клянешься ли ты верой и правдой служить Священным Принципам Порядка и Процветания как наиболее полному выражению святой воли Создателя и тем силам, которые поставлены Им для исполнения этих принципов в Нижней Целестии…

Формулы вопросов, как и формула клятв, была стандартной для всех королей — не только Авалона, но и всех остальных королевств-членов Содружества — и произносилась она механически. Троекратный вопрос Первосвященника, троекратная клятва и — под гром хорала и перезвон колоколов, торжественное водружение венца на голову наследного принца. Этот ритуал повторялся сотни тысяч раз в людских королевствах без малейших изменений. А потому Первосвященник, задавая третий вопрос, одновременно уже опускал свои румяные пухлые руки с короной на голову Принца Гастона, но на этот раз, совершенно неожиданно, возник сбой…

Вдруг, вместо ожидаемой клятвы, возникла пауза — и руки Первосвященника остановились на полпути к голове коронуемого.

По всей публике, свите и даже хорам прокатилась волна глухого ропота. Брови Первосвященника поползли вверх, лысина под конусообразным головным убором покрылась испариной — ему уже было под девяносто лет и короновал он уже двадцать пятый раз — и впервые произошла осечка.

— Святой отец, я не могу дать такую клятву! — раздался дрожащий от волнения, но тем не менее ясный и громкий голос принца Гастона.

Весь собор просто взорвался гулом возмущения, свита из королей и «принцев крови», окружавшая Гастона, отшатнулась от него как от зачумленного, как и сам Первосвященник. Гастон же между тем встал с колен и посмотрел прямо в глаза священнослужителю, и тот не выдержал пронзительного и безумно-смелого взгляда его серых глаз.

Народ бушевал, и если бы не сильные руки стражи в бело-черных плащах, при помощи алебард сдерживавших толпу, то она бы ворвалась в алтарь и растоптала бы наверное насмерть всех там присутствующих. Такого богохульства никто не смог бы стерпеть! Народ ревел, стражники едва не падая держали строй, сквозь запасные ворота вбегали десятки и десятки новых — крик стоял такой, что ничего не было слышно. Торжества были безвозвратно испорчены…

Впрочем, принц Гастон отвернулся от побелевшего как бумага пухлого лица Первосвященника и, повернувшись спиной к престолу и лицом к толпе, властно воздел руки. И жест его был настолько исполнен величия и силы, а лицо его — благородства и решительности — губы сжаты в тонкую нить, челюсти — так, что выступили желваки, а красивые черные как южная ночь глаза, казалось, едва не испускали испепеляющих лучей — так они горели! — что толпа вдруг сама собой стихла и успокоилась. Воцарилось гробовое молчание.

— А теперь слушайте вы, свободные граждане королевства Авалон и королевств-членов Содружества, ибо говорю я, по праву рождения король Авалона и президент Содружества, я, Гастон I, слушайте и не говорите потом, что вы не слышали.

Молчание такое, что слышен даже шелест женских юбок и лязг ножен шпаг на поясах дворян.

— Я не могу поклясться Священным Принципам, как клялись все мои предки, все 39 999 Роландов Кронбургских и не могу поклясться, дабы не стать в будущем клятвопреступником…

Гробовое молчание.

— … Ибо ровно через 10 лет, минута в минуту, знайте, о, люди, прекращается действие договора об Опеке, подписанного между представителями Сообщества Небесных Владычиц и представителями Содружества суверенных королевств, который гарантирует соблюдение Священных Принципов на территории Нижней Целестии. И если этот договор прекратит свою силу, я не могу сейчас, перед престолом Создателя, поклясться в том, что буду ему следовать.

А потом, повернувшись лицом опять к Первосвященнику и буквально впившись в его испуганные бегающие карие глазки прямым и несгибаемым как меч взглядом черных глаз, он властно воздел руку и сказал:

— А потому я повелеваю тебе, Твое Святейшество, как король Авалона по праву рождения, совершить таинство коронации БЕЗ третьей клятвы!

Толстые щеки Первосвященника затряслись, он сделал несколько неуверенных шагов назад, прижимая к груди корону, как бы боясь, что у него её отберут силой, а свита Гастона возмущенно зароптала.

Но в этот момент вдруг корона сама выскользнула из рук Первосвященника и, взмыв в воздух, сама опустилась на голову Гастона и яркая вспышка озарила весь собор. С потолка посыпались тысячи тысяч лепестков роз, издававших дивное благоухание под оглушающий звон фанфар, а народ в ужасе, уже не сдерживаемый стражей, валил толпами из собора…

Вот уж месяц прошел со дня злосчастной коронации, а толки о ней не утихали. К счастью, никаких заговоров или мятежей за это время не произошло. Тысячелетиями воспитанная, впитанная с молоком матери, лояльность Трону и Династии Великого Короля, не могла быть так легко поколеблена. Однако репутация Гастона, и без того весьма сомнительная в народе, окончательно рухнула. При его появлении на улицах народ почтительно кланялся и снимал шляпы, но на лицах уже не было былого благоговения перед царственной персоной, только страх. Короли и нобили избегали поводов являться во дворец, который раньше был олицетворением веселой и праздничной жизни. Известно ведь, что последний король превзошел всех своих предшественников в беззаботном образе жизни, особенно когда потерял разум от внезапного исчезновения старшего сына. Его так и прозвали в народе «Роланд Праздник Каждый День» или «Веселый Король». Теперь же, при скучном Гастоне, не раз и не два и знатные, и простолюдины со вздохом вспоминали о «старом добром времени»: какие балы и огненные потехи были тогда, как ставились длинные столы по всему городу, на которых мог угоститься всякий желающий, а на площадях демонстрировались бесплатные зрелища…

Гастон, казалось, совершенно не тяготился вынужденной изоляцией. Такое впечатление, будто он её специально и спровоцировал. Утром он уезжал обычно на охоту или, когда квота на убийство животных и птиц была превышена, устраивал учебные бои среди своей маленькой армии. После обеда лично занимался государственными делами — чего отродясь не помнили государственные советники за другими королями — , вникая буквально во все — от финансов и торговли до развития изящных искусств. Ну а вечером, прогоняя от себя всех, запирался в своих апартаментах или в архиве, и занимался изучением каких-то книг.

Большинство заскучавших не на шутку придворных разъехались по своим поместьям. Дворец опустел. Впервые за многие столетия стало слышно громкое тикание механических часов да гулкий стук башмаков королевской стражи.

Подобное положение дел не могло не вызвать беспокойства не только у благочестивых авалонцев…

Однажды утром свора королевских гончих взяла след необыкновенной дичи — серебристой лани с золотыми копытцами. Как только главный егерь короля — здоровый рыжебородый увалень по кличке «Малыш» — сообщил об этом, Гастон велел оставить его и пустился за нею в совершенно одиночестве. Лань бежала так быстро, что угнаться за нею не могли даже самые быстрые гончие, уводя погоню все дальше и дальше, в самый глухой уголок Оленьего Парка. Здесь, среди болотистых озер, она внезапно остановилась. Но стоило только уставшим собакам добежать до неё, как яркая вспышка заставила их с визгом кинуться в рассыпную, а взору короля предстало удивительное зрелище: лань в одно мгновение превратилась в прекрасную золотоволосую девушку с прозрачными крыльями за спиной, в белоснежной тунике с изображением рассерженной пчелы на груди.

Король, впрочем, совершенно не удивился произошедшему. Казалось, он давно ждал чего-то подобного, ведь когда-то давно погоня за чудесной ланью закончилась почти так же…

Ловко спрыгнув с коня, он уверенным шагом подошел к девушке и, сняв шляпу, галантно поклонился. Та важно и с достоинством подала руку для поцелуя.

— Приветствую тебя, король Гастон, от имени всех служительниц Порядка и Процветания Целестии! Не сердись за испорченную охоту. Нам приходиться прибегать к таким маскарадам, чтобы не афишировать наше присутствие среди людей.

— Как я могу сердиться? Посещение такой прекрасной особы — величайшая честь для меня! Сожалею, что не могу принять Вас в моих скромных чертогах… С кем имею честь говорить?

— Мое имя — Хранительница Престола № 1. Я возглавляю службу, целиком занятую Опекой над царственной особой Содружества. Наша служба невидимо следит за всеми делами в Содружестве и помогает сохранению Порядка и Процветания на территории вверенного Вам королевства.

— Странно, — хмыкнул король Гастон. — Никогда бы и не подумал, что Мое королевство нуждается в опеке…

— Не ёрничайте, Ваше Величество, — важно ответила гостья. — Вы прекрасно знаете, что без нашей силы земля не будет плодоносить, дожди не будут орошать её, даже само солнце отвернется от Вашего королевства.

Гордое бледное лицо короля исказила гримаса еле сдерживаемого гнева.

— Добро творится не для того, чтобы им попрекать… — процедил он сквозь зубы. — Впрочем, ближе к делу. Вы, догадываюсь, не за тем явились ко мне, чтобы говорить о погоде?

— Естественно, Ваше Величество.

— Ну, так приступайте. Я весь во внимании.

— Ваше Величество, Сообщество весьма обеспокоено Вашим поведением. Скандал на коронации, святотатственные слова, которые Вы позволили вынести на суд толпы, нежелание работать с нами… Прошло уже сто дней, как Вы король, но Вы даже и не притронулись к магическому кристаллу на Вашем рабочем столе!

— Правда? — удивленно поднял брови Гастон. — А я и не знал, что он — магический… Я думал, что это пресс-папье. Кстати, он отлично себя зарекомендовал в колке орехов. Совестно признаться, обожаю их грызть по ночам, копаясь в бумагах!

Лицо прекрасной собеседницы стало белым как мел, губы сжались в тонкую ниточку, из глаз едва не сыпали искры.

— Смеяться изволите, Ваше Величество?

— Я? Упаси, Создатель, — совершенно серьезно сказал Гастон. — Я никогда себе не позволяю смеяться над хорошенькими и милыми особами…

— Хватит! — рявкнула фея. Теперь её лицо покрылось отвратительными пунцовыми пятнами. — Я знаю, что Вы отнюдь не дурак и все понимаете совершенно ясно, как никто из тех, кого я знала на этом престоле!

— От Вас слышать такой комплимент мне вдвойне приятно! — склонил голову король, пряча усмешку.

— Предупреждаю Вас, Гастон Первый и Гастон Последний, Вы встали на опасный путь, только по своему глубочайшему невежеству думая, что идете по нему первым. Были такие до Вас, увы, вероятно, будут и после… И путь этот ведет отнюдь не на небеса, — подняв вверх свой тоненький пальчик, воскликнула фея, — а в глубины преисподней! Но знайте, Гастон, что Сообщество не позволит Вам утащить в эту бездну доверенных нашей Опеке людей. Второго Ренегата на престоле мы не потерпим!

Гастон, у которого ухмылка давно сошла с бледных губ, с жадностью ловил каждое её слово.

— Второго Ренегата… — эхом произнес он. — Кто же он? Кто? Назовите его имя!

— И не подумаю, — спохватилась фея. — Его имя вычеркнуто из Книги Жизни и предано заслуженному забвению. Впрочем, не об этом речь. Знайте, Гастон, я Вас предупредила. И не от своего имени — кто я такая?

— От чьего же?

Лай собак отвлек Гастона, а когда он вновь повернулся к своей собеседнице, на лужайке уже никого не было…

Три часа после полуночи пробили механические часы на башне городской ратуши. Черное небо, усыпанное россыпью серебристых точек, — звезд. Полная луна. Абсолютную тишину на сонных улицах Авалона нарушают только одинокие всплески рыб в озере и мерные шаги часовых на крепостных стенах. Все жители столицы давным-давно спят. Даже пивные и иллюзиумы — самые популярные места в городе — закрываются после двенадцати — законы Содружества строго следят за здоровьем подданных короля.

Впрочем, несмотря на запрет, кое-кто не спал — тот, для кого, видимо, закон не писан. Только из одного-единственного окна во всем городе был виден свет — на самом верхнем этаже высокой как шпиль башни королевского замка.

Авалон был древним городом, построенным задолго до Эры Порядка и Процветания. Как достояние прошлого, его архитектуру отчасти пощадили. Отсюда и узкие кривые улочки, сохранившиеся в самом центре города, и архаические в эту мирную эпоху крепостные стены, только мешавшие городу застраиваться вширь, и нелепая Главная Башня в центре города, на холме, в которой теперь не было никакого смысла.

Раньше все это имело смысл. Улочки были узкие и кривые, чтобы сэкономить пространство внутри города для застройки, стены нужны были для защиты от чудовищ, Главная Башня — чтобы король мог следить за обороной города. Теперь — это была только дань прошлому, отдававшая запахом нафталина. Теперь огромное большинство городов Содружества — это широкие и длинные проспекты, это многоэтажные дома-соты, это многомильные города, застройка которых не стеснена ненужными крепостными стенами.

Но Авалон — столица древнего королевства, город, лично построенный легендарным королем-рыцарем Роландом Древним — это святыня, в нем все должно было остаться таким, каким было когда-то, когда Их Премудрость впервые посетила этот город. А потому хотя город был украшен цветным кирпичом, аллеями, фонтанами, фонариками и гирляндами, отмыт, очищен, подновлен, в целом он оставался таким каким был тогда, в те легендарные времена…

Именно об этом думал король Авалона Гастон I, сидевший у открытого по причине летней ночной духоты окна, грустно обозревая город, в котором родился он сам и бесчисленная вереница его коронованных предков. Его глаза довольно быстро нашли ту самую улицу, по которой феи шли тогда к замку Роланда Древнего. Теперь, конечно, она вся обсажена розовыми кустами, которые вечно цветут и издают сильное благоухание, увита фонариками и гирляндами в виде роз, а мостовая вымощена розовым кирпичом. А на том самом месте, где Их Премудрость увидела повозку с телом мертвой старой женщины — так поразившую ту, что явилась из мира вечной юности, стоит памятник из бело-розового мрамора. Там их Премудрость и феи из её свиты, искусно сделанные изваяния, и поныне стоят на коленях перед катафалком со старушкой. На их щеках навсегда застыли каменные слезы. Улица же с тех пор носит то самое романтическое название, о смысле которого не догадывается подавляющее большинство авалонцев, — Улица Роз.

Король Гастон вздохнул и отвернулся от окна, вновь сев за свой письменный стол. Здесь все было подчеркнуто аскетично. Простой деревянный стол, несколько простых деревянных шкафов с книгами, стойка с оружием, несколько картин из рыцарской жизни да солдатская раскладушка. Эта комната раньше служила «курилкой» для стражи (название идет с тех древних времен, когда солдаты ещё курили) — из неё было удобно обозревать город и его пределы. Кроме стражи в ней никто никогда и не жил. До Гастона.

Но однажды, осматривая свои новые владения незадолго до коронации, принц Гастон нашел эту всеми забытую комнатку и именно она — а не раззолоченные палаты древних королей — пришлась ему по душе. Здесь не было пуховых перин, не было бассейнов с ароматической водой, музыкальных стен, иллюзиумов, не было навязчивых летающих огоньков, не было… Да ничего не было из благ набившей ему оскомину Эры Порядка и Процветания! Только скромный солдатский быт. А ничего больше Гастону и не нужно было. Здесь он отдыхал душой, здесь он проводил бессонные ночи, сюда он велел слугам доставлять книги и летописи из архивов в подземельях Замка, здесь он был один на один со своими мыслями и мечтами.

Молодой король ещё раз глубоко и грустно вздохнул и вновь, в который уже раз за эту ночь, сел за письменный стол и взглянул на пожелтевшие страницы. Эта была древнейшая хроника, написанная изящной феиной вязью: что поделаешь — до фей не было грамоты, не было и алфавита! Gestae Rolandi, написанная Танкредом Бесстрашным, одним из рыцарей Круглого Стола, который на склоне лет, навсегда вложив свой славный меч в ножны, решил взяться за составление летописи той героической эпохи.

Хотя книга была довольно объемной, почти под тысячу страниц, Гастон знал её чуть ли не наизусть. С самого детства, пока его старший братец бегал за бабочками и белками, он читал этот единственный дошедший до современников источник о том, что было ДО пресловутой «Эры ПП». Хотя хроника была записана, как сказано во введении, уже после того, как феи обучили людей письму, но автором все-таки был один из приближенных великого короля, который был личным участником всех «деяний» оного.

Для Гастона эта хроника была всем. Она была его воздухом, его пищей, его питьем. Отсюда он черпал материал для своей богатой фантазии, все свои знания об эпохе Настоящих Мужчин, которые не проводят дни напролет в иллюзиумах, банях да в пивных, а бьются не на жизнь, а на смерть, совершают подвиги, настоящие мужские поступки.

Но сейчас Гастон читал хронику, эти хрупкие, пожелтевшие от старости страницы, которые давно бы распались в прах, если бы не феины сохраняющие их волшебные бальзамы, не ради юношеских фантазий. Ему было сорок лет, фантазировать ему уже давно надоело. Он хотел знать другое. ОПЕКА! Как возникла Опека, кто заключил договор об опеке, каковы конкретные пункты этого договора — он искал ответы на эти вопросы — и… не находил ответа.

— Но ведь должно же это быть где-то здесь… Должно же… — бормотал себе под нос Гастон, в который уже раз быстро, но аккуратно, специально надев на руки тонкие защитные перчатки — переворачивая пожелтевшие страницы, исписанные витиеватой вязью.

Гастон невольно остановился и, на какое-то мгновение забыв о цели своих исследований, залюбовался одной из случайно открытых страниц. Какая все-таки красота! Ну, разве современные книги с движущимися картинками, звуками и даже запахами сравнятся с этим сокровищем! На желтоватом плотном пергаменте текст написан витиеватыми черными буковками, заголовки — красной киноварью более крупного размера. Заглавные буквы глав — также красной киноварью — вообще представляли собой произведение искусства — увитые цветами, щитами и мечами, станами красивых девушек, а то и причудливыми сказочными существами. Но самое главное — это миниатюры. Не какая-нибудь движущаяся безвкусица, вроде зайчат да бельчат, поющих на зеленых полянках частушки, а самые настоящие древние картины, рисовавшиеся не один месяц.

Вот, например, эта. Король Роланд в оплавленных доспехах, с обожженным плащом и плюмажем на шлеме, везет на коне возлюбленную принцессу Элвин, только что спасенную им из логова дракона. Как мастерски нарисовано! Сейчас так не умеют. Сделать магическую картинку по шаблонному алгоритму проще, чем при помощи тончайших кисточек нарисовать вот такую Элвин. Нарисовать ямочки на её персиковых щечках, нарисовать чувство радостного покоя на её исполненным незнакомым для наших современников благородством лице, когда она обнимает своего спасителя, нарисовать вот эти морщинки у глаз и в уголках губ короля Роланда — скорбные плоды забот и горестей, пережитых им за свою многотрудную жизнь… Нет, так нарисовать сейчас и не смогут!

— И все же, ну должен же быть здесь текст договора, ну должен же! Ведь Танкред был очень ответственным летописцем, ничего не упускал! — раздраженно и нетерпеливо бормотал себе под нос Гастон, вновь и вновь перелистывая страницы хроники.

И в самом деле, Танкред Бесстрашный в таких подробностях описал поединок короля с драконом! Даже уточнил, что король победил его только благодаря тому, что Элвин открыла возлюбленному слабое место чудовища — маленькую дырочку под панцирем у левой ноги. А ещё не преминул написать, что дракон обожал сквернословить и пить пиво, которые вместе с девушками крал у людей, а также рыгать столпами пламени и серного газа после выпитого, и смеяться над дурными анекдотами тоже.

Да и не только. Вот, например, текст договора о создании Содружества, где 49 королей поклялись создать союз ради совместной обороны от чудовищ, вот условия, вот статьи… А вот договор о совместной торговле… А вот и… Да много тут договоров в хронике, много, а вот этого — нет! Как в воду канул!

Только два скупых упоминания хрониста, которые в вольном переводе с языка Поднебесных на общечеловеческий звучат так:

И второе —

— дальше следует скучный перечень её волшебных даров, что-то вроде всякого рода магических игрушек и предметов развлечения и комфорта.

Потом идет длинное описание торжеств, подробное описание нарядов, а потом —

И все… Ничего больше. Ни статей договора, ни то, кто его заключил, ни-че-го. Только дата заключения и дата окончания.

Да, конечно, Гастон учил по учебникам такие важные для любого будущего короля предметы как «Общая теория Священных Принципов Порядка и Процветания», «Общее представление о принципах Опеки»… Но эти учебники были написаны гораздо позже, это не оригинальный источник. Где гарантия, что все это не позднейшие домыслы? Где?!

«… А никакой гарантии и нет! Никакой, милейший!» — вдруг в голове Гастона произнес какой-то странный голос.

Реакция Гастона была мгновенной. Не успел бы сторонний наблюдатель, если бы таковой был, и глазом моргнуть, как молодой король вскочил на ноги и оказался у стойки с оружием. Выхватив в одно мгновение из деревянного гнезда длинную, в человеческий рост алебарду, он угрожающе рассек ею воздух.

«Хорошая реакция, ничего не скажешь! — усмехнулся Голос. — Только вот железка эта вряд ли меня напугает, как, впрочем, и соглядатаев «ЖАЛА», у которых ты на крючке, хе-хе…».

— Кто ты? — выкрикнул Гастон. И в ответ на его вопрос из открытого окна подул сильный ветер, разметав все бумаги и письменные принадлежности на столе, а желтые страницы летописи стали вдруг перелистываться сами собой, как будто бы чьи-то невидимые пальцы переворачивали их. Длинные цвета вороньего крыла волосы на голове Гастона разметались по плечам.

«Не важно. Я твой благожелатель — и этого пока достаточно», — ответил Голос.

Голос этот, впрочем, не был голосом в обычном смысле этого слова. Это был не звук, а поток мыслеобразов в голове, но таких ярких, таких выразительных, что сообщенное им запоминалось и понималось гораздо лучше, если бы все это произносил видимый собеседник — из плоти и крови.

«Вот-вот, хорошо, что ты заметил, что мой голос только в твоей голове. Советую и тебе перейти на язык мыслей — здесь слишком много ушей, слишком много…».

Гастон прикусил язык. Он давно догадывался, что за ним следят и следили все эти годы. То слуги с каким-то странным любопытством смотрят на него, то, находясь один в комнате, он ощущает спиной чьи-то взгляды, то замечает, что его книги и записки убраны в ящике стола не в точности так, как он их убирал. Сегодняшняя же встреча с «Хранительницей Престола № 1» окончательно убедила его в том, что он не спятил.

А потому Гастон, успокоившись, вновь сел за стол и, сосредоточившись, послал ответный мысленный сигнал. При этом он, как заправский подпольщик, сделал вид, что углубился в чтение книги.

«Если ты благожелатель, скажи мне, где хранится оригинал договора и почему самая подробная хроника тех времен ничего не говорит о нем прямо, только вскользь?»

«Легко, — тут же последовал ответ. — Оригинал договора находится в спецхране «ЖАЛА», а из хроники все подробные упоминания изъяты. Оригинал хроники — также в спецхране «ЖАЛА», а то, что у тебя на столе — жалкая подделка».

Гастон не мог вымолвить ни слова. По спине пробежал неприятный холодок, а на коже выступила «гусиная кожа». Дрожащими руками он судорожно потирал виски и пытался понять, что происходит. Конечно, установленный феями порядок он и раньше недолюбливал, но никогда не думал, что они способны на такое…

«Наивный ты человек! Ты ДАЖЕ не догадываешься, на ЧТО они способны! Феи такая раса — если они чего-то очень сильно хотят, они добьются своего ЛЮБЫМИ путями…».

«А ты откуда всё это знаешь?» — мысленно огрызнулся Гастон.

«Тебе придется верить мне на слово. Либо не верить вообще», — ответил Голос.

«Ну, положим, феи такие, но какой им смысл красть договор, подделывать книги — не понимаю…».

«Да очень просто. У фей смысл жизни — помыкать людьми под соусом опеки. Если люди освободятся от их опеки, тогда окажется, что делать им больше нечего. Тогда не нужна будет ни Триединая Премудрость, ни «ЖАЛО», ни плантации «цветов забвения» и «цветов любви», ни пыточные 2-го отдела, ни «острова блаженных»… Ни-че-го! А это все равно, что сделать все цветы луга самоопыляющимися — что тогда, скажи-ка мне на милость, будут делать пчелы?

«Ну, а причем тут договор?»

«А в договоре черным по белому написано многое такое, что люди могут использовать в свою пользу, например, досрочно его расторгнуть. Или, например, есть там такой интересный пунктик — параграф 3 пункт 7 — , который гласит, кхм-кхм, цитирую, что «личность человека как любимейшего творения Создателя, неприкосновенна, а потому оный человек не может быть никем похищен, как физически, так и духовно — его память, его чувства, его мысли — неприкосновенны, а за посягательство на них…».. И далее идут всякие там кары — это уже малоинтересно.

«Такой статьи в учебниках я не помню…».

«То-то и оно! Её там и не может быть, потому что как тогда объяснить, почему ни один из людей, что попал на территорию фей, не возвращается обратно, почему те, кто попал на «острова блаженных», теряют память, почему…».

«Прекрати, не надо! Не могу больше этого слышать! — от навязчивого Голоса Гастона стало подташнивать — он крепко закрыл уши руками, тщетно стремясь закрыть доступ Голосу в свое сознание.

«Ты просил, я и ответил» — обиженно произнес Голос.

«Прости… Просто слишком уж много всего за раз. И что же мне теперь делать?»

«Праздный вопрос. Ты прекрасно и сам знаешь, ты давно уже сам все решил, что делать, не так ли?»

«Да, так…».

«Ну, вот и поступай, как решил! Ты — король, вождь и учитель твоего народа, тебе и, как говорится, все карты в руки».

«Только вот… без договора я… Ну, доказать ничего не смогу, поэтому я и искал…».

«Ах, да, чуть не забыл, — усмехнулся Голос. — Держи! Читай и наслаждайся!»

Вдруг на поверхности стола в одно мгновение появились два пергаментных кодекса — один тонкий, страниц в пятьдесят, другой — толстый, чуть ли не в полторы тысячи страниц. На одном было написано «Договор об Опеке, подписанный между… и т. д. и т. п.», а на другой — «Деяния Роланда».

«На целых пятьсот страниц больше!» — чуть не закричал Гастон, в последний момент сам себе заткнув рот.

«Запомни, Твое Величество, самое главное лицо в литературе — это не автор, а редактор, — усмехнулся Голос. — И, кстати, заруби себе на носу раз и навсегда: драконы НИКОГДА не сквернословят, не пьют пиво. Поверь мне на слово, я их знаю гораздо лучше тех посредственностей, кто выдумал эту чушь, переписывая хроники… Кстати, думаю, не лишне тебе будет утаить, откуда ты получил эти документы. Скажи, нашел в архиве — пусть «ЖАЛО» побесится — много голов там у них полетит за недосмотр (Голос резко и злорадно рассмеялся). Рекомендую также следить за ними глаз да глаз. Лучше даже сними копии — и побольше, не поскупись. Пусть все знают, как их надувают «белобрысые»… Ну а мне пора!»

«Постой, «благожелатель» или как тебя там! Неужели мы с тобой больше не увидимся, точнее, неужели я тебя больше не услышу? Мне нужна твоя помощь!» — мысленно закричал Гастон, крепко сжимая пальцами виски.

«Ага, сам попросил, хе-хе… Ну что ж, помогу тебе, когда сочту нужным. А пока — перемени всех твоих слуг, кроме болвана Малыша — все они шпионы, брось дурную привычку записывать свои мысли и тем более говорить их вслух как бы «наедине», и приготовься к тому, что тебя будут ломать так, что мало не покажется! Действуй осторожно. Когда запахнет жареным, я приду к тебе, в одну из ночей и, поверь мне, тогда ты будешь мне рад, как родной матушке, хе-хе!»

Голос также внезапно пропал, как и появился.

На горизонте уже занимался рассвет, но король и не думал спать. Ему не терпелось во что бы то ни стало прочесть, изучить от буквы до буквы те запретные, те вычеркнутые безжалостной рукой неведомого цензора строки Хроники, о которых сказал Голос.

Вглядываясь слезящимися от напряжения и усталости глазами в пожелтевший пергамент, он с трудом разбирал старомодный витиеватый почерк Великого Летописца и в его полусонном уме сами собой возникали картины…

Глава 7 Ренегат

Гулкий стук копыт пронесся по безмолвным ночным улицам Кронбурга, многократно умножаемый эхом. Хотя вряд ли кого эти звуки могли разбудить — в такой глухой час спал уже весь город. Только шастающие в поисках своей законной добычи одинокие кошки пробегали в те глухие предрассветные часы по темным мостовым.

Спали все — нобили и простолюдины, старые и молодые, женщины и мужчины. Даже стражники на крепостных стенах, которым, казалось бы, по должности полагалось бодрствовать, и те в этот час дремали в караулках. Впрочем, даже если бы стража должным образом выполняла свои обязанности, вряд ли она смогла воспрепятствовать ехавшим, ибо всадники попали в город по секретному подземному ходу, который вообще не охранялся. Тщательно замаскированный от посторонних глаз вход в него известен был только одному наследному принцу Авалона, правителю Кронбурга. Патрули же стражи внутри самого города давно были отменены, ведь и на крепостных стенах охрана скорее была частью омертвевшей со временем традиции, нежели действительной необходимостью — пространство в тысячи и тысячи квадратных миль от Кронбурга было полностью очищено от чудовищ. За считанные годы важнейший элемент городского антуража превратился в анахронизм. А всеобщее изобилие, свалившееся на голову гражданам Содружества с наступлением эры ПП — как сокращенно именовалась в дворцовых хрониках «Эра Порядка и Процветания» — , послужило почвой для практически полной ликвидации преступности. В самом деле, когда ты сыт, одет и обут — зачем тебе грабить и убивать? А если пиво или эль, который ты пьешь, содержит в себе успокаивающие вещества, то риск преступности будет совершенно исключен!

Именно поэтому всадники, укутанные в длинные черные плащи до пят с капюшонами, полностью скрывавшими их лица, могли скакать совершенно никем не замеченными.

Ночь была безлунной и почти беззвездной, всё небо затянуло густыми облаками. Близилась гроза. В кромешной тьме узкие улочки Кронбурга почти не отличались друг от друга: разноразмерные, во всем не похожие друг на друга, кое-как сляпанные грубые каменные хижины с покрытой дранкой крышей, свидетельствовавшие о полном отсутствии вкуса у их строителей; ограды, больше напоминающие крепостные стены, как будто бы предназначенные для того, чтобы вести оборону города даже тогда, когда враг ворвется внутрь; зловонные канавы, протекающие по обочинам неровной мостовой. Правда, в новых районах города строились уже другие дома: одинаковые уютные двухэтажки из цветного кирпича, с черепичной крышей и розовыми наличниками, соседствовавшими тут и там с зелеными насаждениями, правильными аллеями со скамейками и беседками для отдыха. На деревьях и домах в таких районах весело сверкали разноцветные гирлянды, выполнявшие одновременно задачи и ночных фонарей, и украшений. Вместо грязной мостовой — видимая даже темной ночью разноцветная плитка брусчатки, а вместо зловония открытой канализации — целые заросли ароматно пахнущих розовых кустов. Но эти районы были пока скорее исключением, чем правилом — работы по переустройству Кронбурга начались буквально в позапрошлом году и ещё не коснулись большей части города. Всадники довольно быстро — даже чересчур быстро — проскакали их, не останавливаясь, и погрузились в спасительную тьму старого Кронбурга. Здесь было гораздо легче затеряться всадникам, одетым во все черное!

Наконец, гулкий цокот копыт прекратился — всадники остановились у одной захудалой хижины без вывески или какого-либо другого опознавательного знака, позволявшего догадаться о занятиях её хозяина — башмака, каравая или даже меча, — и ловко спешились. Один из них, коренастый и мощный телом, быстрым и решительным шагом направился к двери и несколько раз постучал — первые два удара были короткими и тихими, третий — посильнее и погромче, а последние два — опять короткими и тихими. Где-то в глубине дома раздалось еле слышное шарканье, тихо звякнул замок и дверь отворилась. Всадники вошли в черный провал неосвещенного пространства дома, как в утробу какого-то древнего морского чудовища, и скрылись в нем… Но не все. Трое из них — один у калитки, другой у двери дома, а третий — у черного входа — уселись караулить. Причем — странное для постороннего наблюдателя дело! — все трое, молча встав на назначенные им посты, тут же превратились в подобие безмолвных статуй, а потом и вовсе исчезли. Впрочем, возможно, в таком волшебстве и не было необходимости — в такой глухой час вряд ли кто мог за ними наблюдать…

Только после того как двери мягко затворились, хозяин, торопливо задернув плотные шторы на окнах, зажег свечной огарок, осветивший пространство внутри дома. Убогая его обстановка не делала бы чести даже и крестьянину: полтора десятка деревянных стульев, круглый, плохо отесанный стол, заставленный простой глиняной посудой — кувшинами с пивом, блюдами с солониной и нескольких грубых, но объемных кубков.

Всадники с видимым удовольствием скинули с себя покрытые дорожной грязью плащи с капюшонами и, устроившись за столом, накинулись на еду, жадно хватая руками куски мяса и большими глотками гулко заглатывая темное пиво. Некоторое время в комнате слышались только чавканье, хлюпанье и рыгание полтора десятка мужских глоток. Не ел лишь один из всадников — огненно-рыжий коренастый и широкоплечий мужчина с веснушчатым лицом, желтыми, хищными, как у волка, глазами, крупным, почти курносым, носом, и аккуратно постриженной бородой. Вместо еды он предпочел набить чем-то деревянную трубку и комната наполнилась ароматным сизым дымом. Рыжебородый здоровяк блаженно вытянул под столом усталые ноги в грязных сапогах и облокотился о спинку стула, шумно затянулся и с наслаждением выпустил к потолку первую партию синих колечек.

— Никогда бы раньше не подумал, что так приятно нарушать законы! — задумчиво сказал он и мрачно хмыкнул. — Не спать по ночам, курить травяное зелье, есть мясо в постные дни…

— … и пить настоящее пиво! — добавил белобрысый детина с длинными висячими усами и смачно рыгнул.

— Можно подумать, Гунтер, ты бы отличил по вкусу «настоящее» пиво от «ненастоящего»! — скривил толстые губы рыжебородый. — Если бы Я тебе об этом не сказал!

— Ошибаетесь, Ваше Высочество! — невозмутимо воскликнул Гунтер, наколов на длинный кинжал ещё один кусок соленой свинины. — Уж кто-кто, а я, Гунтер Астурийский, знаю толк в пиве. Вкусом, конечно, оно не сильно отличается от нынешнего — это все верно — , но вот одно скажу точно — от нынешнего пива у меня бы и мысли не появилось полезть в драку, отлить на лысину жирного пекаря с балкона или, скажем, загнуть на сеновале девку буквой «ге»…

Договорить он не смог, потому что его слова прервал дикий хохот товарищей. От хохота не удержался и рыжебородый, впрочем, раньше других прекратив смеяться. Он опять помрачнел, быстро встал из-за стола и стал ходить по темной комнате, меряя её и без того небольшое пространство широкими шагами. Создавалось ощущение, как будто бы дикого зверя заперли в чересчур тесную для него клетку и именно это обстоятельство изрядно портило ему настроение.

— Да уж, да уж… Кто бы мог подумать, друзья, что за двадцать лет наша жизнь изменится настолько сильно, совершенно неузнаваемо! Удивительно, но я даже не могу поверить, что когда-то все было совсем-совсем по-другому… Как будто бы не я жил тогда, а… — эти слова рыжебородый бормотал себе под нос и в общем гомоне на них почти никто не обратил внимания, кроме сидевших рядом.

— А по мне, так и сейчас живется не худо, — неожиданно вставил светловолосый молодой человек с тонким и благородным, как будто бы вырезанным искусным резчиком по слоновой кости, лицом, нежными, румяными, покрытыми белесым пухом персиковыми щеками. Он аккуратно вытирал жирные руки полотенцем, что сильно отличало его от всех остальных участников ночной трапезы, которые их просто либо облизывали, либо вытирали о края рубах или штанов. — Город становится с каждым годом все красивее, на ночных улицах уже не проливается кровь и не валяются трупы нищих бедолаг в канаве, ну, а пиво… Какая разница! Вкус-то все равно тот же! — молодой человек допил свой кубок и аккуратно промочил носовым платком губы.

Рыжебородый остановился, тяжело посмотрел на светловолосого юношу и рыкнул:

— Зачем же ты тогда поехал с нами, братец, если тебе все равно? Ну, и пил бы свое пиво у отца в Авалоне да дрых бы вместе с ним за Круглым Столом, слушая слащавые песенки о ласковом майском ветерке, о котором даже отец уже, наверное, не помнит — месяцы теперь вообще ничем друг от друга не отличаются!

— Ну, как же я оставлю тебя одного, брат? — парировал с улыбкой невинного младенца светловолосый. — Мы ж с тобой не разлей вода! Да и потом… Мяса за Круглым Столом уж точно не хватает! — в темноте, при свете жалкого огарка, блеснули его влажные белые зубы. Он взял ещё один кусок и стал его с удовольствием жевать.

Рыжебородый, глядя на то, с каким аппетитом он пережевывает мясо, успокоился, и подозрительный огонек, на мгновение вспыхнувший в его желтых волчьих глазах, погас. Он докурил трубку и выбил пепел из неё прямо на пол.

К тому времени мужчины из его свиты уже почти закончили есть и пить, а в их пьяных глазах заиграли лукавые огоньки. Они явно чего-то ожидали, но не в их привычках было высказываться до команды «сверху» — рыжебородый желтоглазый здоровяк был их признанным вождем.

Но он и не стал долго томить своих друзей. Вызвал низкорослого тщедушного слугу — именно он открывал дверь и подавал пиво и мясо — и что-то коротко ему приказал, тот понимающе кивнул и скрылся во тьме. Раздался только скрип невидимой из комнаты деревянной лестницы. А уже через пару минут откуда-то из черной глубины донесся веселый женский смех, и по этой же лестнице спустилась целая вереница ярко накрашенных девиц с полными бюстами, в вызывающе откровенных платьях, которые тут же бесцеремонно, как ночные бабочки на цветы, усаживались на колени мужчин, обвивая их шеи руками и покрывая поцелуями их потные лица. Дурманящий приторный запах дешевых духов тошнотворным облаком окутал всю комнату. Мужчины жадно щупали своих гостий, казалось, не оставляя ни одного кусочка тела без жарких объятий и поцелуев, послышались сладострастные смешки и чмоканья.

Одна из девиц легкого поведения — огненно-рыжая, с зелеными, похотливыми, как у кошки, глазами — ловко вспорхнула на колени светловолосому и томно обняла его. Однако реакция светловолосого была иной, нежели остальных в этой компании. По его лицу пробежала гримаса отвращения и он сделал судорожное движение, как будто бы хотел сбросить незваную гостью со своих колен.

— Что? Не нравлюсь? — обижено надула губки девушка и повернулась в сторону рыжебородого. — Рик! Кого ты привел к нам?!

— Кого-кого? Брата своего! Он просто немного стесняется, Лара, он в первый раз… Впрочем… Грим? Внизу все готово?

— Да, милорд. Музыканты уже настроились, — ответил тщедушный слуга.

— Ну и замечательно! — воскликнул рыжебородый. — Братья! Айда вниз! Музыка уже готова!

Мужчины с шумом повскакивали с мест, схватив своих девиц кто на руки, кто за талию, под руку, и всей толпой повалили вниз, в открытый люк с лестницей, ведущей в подвал.

Просторный подвал, в отличие от комнаты, был отлично освещен множеством факелов, на импровизированной эстраде уже расположились волынщики, скрипачи, барабанщик, а также музыканты с лютнями, рожками, свирелями и флейтами. Когда за вошедшими плотно закрылась крышка люка, тут же грянула плясовая музыка и порядком поднакачавшиеся пивом мужики бросились впляс в обнимку со своими девицами. Все пространство наполнилось топотом ног, дикими визгами и хохотом, бешеным ритмом и мелодиями оркестра. Рыжеволосая Лара схватила своего немного робкого и скованного спутника одной рукой за талию, а другой — за плечо и повела его в неистовой пляске по кругу.

Только один человек во всей этой компании — сам рыжебородый мужчина — не плясал, а уселся в кресло в углу, прямо у камина, закурил ещё одну трубку и молчал, казалось, совершенно не разделяя всеобщего веселья. Большие кольца синеватого дыма медленно поднимались к потолку, сталкивались как игривые барашки друг с другом, постепенно превращаясь в бесформенное облако ароматного дыма.

Молча докурив и выбив трубку о стул, он поднялся было с места, чтобы покинуть собрание, но тут в его сознании внезапно появился Голос!

Рыжебородый сразу же собрался, сосредоточился, взволнованно задышал. Голос был беззвучным, напоминая скорее поток мыслей и образов, нежели слов, но был от этого не менее четким, ясным и понятным.

«Ну, что? Долго будешь ещё баловаться, Твое Высочество? Почему не следуешь нашему Плану?»

Рыжебородый быстро сел опять в кресло и, положив руки на подлокотники, сжал пальцами виски, целиком сосредоточившись на мысленном диалоге.

«Я ждал тебя, Учитель… Как чувствовал, что ты найдешь меня сегодня. Вообще, я и не намеревался развлекаться. А с Планом проблемы вышли. Не всем из моих ближайших друзей я могу доверять, да и отец что-то подозревает. А те, кому доверяю, туги на подъем. Учиться не хотят, говорят, наше ли это дело, книжными червями быть, наше дело — мечи да быстрые кони…».

«Чушь, чушь, чушь! — взбесился Голос. — Какая чушь! Ваши мечи да кони — детские игрушки! Без науки и магии вы все — кучка оловянных солдатиков, понятно? Выпивку с бабами заменить на правильные занятия, как я тебе и предписывал!»

«Но без неё никто к нам не присоединится, Учитель! Их это-то и привлекает…».

«Тогда делай это после занятий! Собирайтесь тогда пораньше!»

«Это рискованно».

«Все наше Дело — рискованно! Зачем брата привел? Чую, не наш он, белобрысый!»

«Наш, Учитель, наш. Я в него верю, как в самого себя… Лучше подскажи, что с отцом делать! Не снимает он этот проклятый «анализатор» с головы, да и в шар этот постоянно смотрит… Ни шагу без него не делает, вцепился, как клещ!»

«Убирать его пора. Он не исправим».

Рыжебородый на мгновение прекратил сжимать виски, все его лицо покраснело, на лбу показались бисеринки пота, руки медленно задрожали. Он захотел было встать, но какая-то сила вдавила его в кресло.

«Так будет лучше, Риккаред, поверь мне! Когда ты станешь королем, тебе легче будет осуществлять План, надеюсь, ты это понимаешь?»

«Но…».

«Просто несчастный случай — и ничего больше. Про тебя даже никто и не подумает, поверь! Ты просто подменишь его парадный меч на настоящий, я скажу тебе, где его прячут — и попросишь отца исполнить несколько боевых трюков. Хе-хе-хе… Все будет шито-крыто, не робей! Как станешь королем, все тебе будет позволено! Все! Не забывай об этом!»

Голос пропал также внезапно, как и появился. Риккаред встал, вытирая рукавом обильной пот, выступивший на лбу, и с трудом переводил дыхание. Ноги его дрожали, были как ватные. Он механически обвел взглядом весьма колоритную картину подпольных увеселений своих друзей, также механически удовлетворенно заметив, что его белокурый брат уже вошел во вкус. А потом, быстро позвав жестом тщедушного слугу, что-то шепнул ему на ухо, после чего стал медленно подниматься наверх, в дом. Там, через щели закрытых ставней уже пробивались первые лучи восходящего солнца.

Яркие лучи полуденного солнца, причудливо преломлявшиеся через застекленные витражами стрельчатые окна, веселыми разноцветными солнечными зайчиками играли на полированных мраморных ступенях Парадной Лестницы. По Лестнице гулял приятный прохладный ветерок, как будто бы специально созданный освежать внутренние покои королевского дворца во время летнего солнцепека. Стражники, облаченные в роскошные шелковые белоснежно-белые длиннополые туники и плащи, с вытканными на них черным королевским орлом, молча стояли «под караул» и солнечные лучи весело играли на начищенных до зеркального блеска бляхах их ремней, шлемах и алебардах. Красочные, ручной работы гобелены, увешивавшие стены, чуть колыхались от порывов ветра и от этого вытканные на них всадники, гончие, охотничьи соколы казались постоянно движущимися, из года в год продолжая одну и ту же погоню. В стенных нишах стояли белоснежные фарфоровые вазы, наполненные свежими ароматными цветами.

«Опять эти вонючие розы! Ненавижу их тошнотворный запах!» — мрачно подумал быстро поднимавшийся по лестнице рыжебородый мужчина, судорожно сжимая потной левой ладонью рукоять меча. Он смотрел себе под ноги, не отвечая на салюты стражи. Его мрачный и усталый вид резко контрастировал с праздничным убранством дворца, а падавшие с запыленных сапог куски грязи отвратительно смотрелись на полированном мраморе ступеней. Немытые и нестриженные волосы сальными прядями падали на его плечи. Одет он был в простой старый пыльный плащ с капюшоном, кожаную куртку и штаны. Похоже, всю ночь он провел не иначе как в седле.

Наконец, Парадная Лестница с её полутысячей широких ступеней закончилась и рыжебородый достиг главного чертога Дворца — после небольшого коридора, также застеленного гобеленами и вазами с цветами, располагалась большая овальная зала. В центре этой залы стоял круглый стол с пятью десятками кресел, совершенно одинаковыми, сделанными из красного дерева с полированными ручками, с искусно вырезанным орлом на спинках. В стенных нишах красовались рыцарские доспехи, висели ярко раскрашенные разноцветными гербами щиты и оружие, а значительную часть залы «населяли» чучела убитых чудовищ самых разнообразных видов и размеров, череду которых венчала туша огромного дракона.

У туши дракона стоял высокий человек с длинными черными волосами, впрочем, уже испещренными проседями, в пурпурном плаще до пят. Его голову венчала золотая диадема, украшенная большим кроваво-красным рубином в центре.

— Я рад, что ты так быстро внял моей смиренной просьбе, сын мой, — немного дрожащим и дряблым, но все ещё красивым и властным голосом сказал, не оборачиваясь Король. — Сожалею, что тебе пришлось провести всю ночь в седле.

Рыжебородый уже подскочил к отцу и, припав на одно колено, как предписывает рыцарский этикет, поцеловал перстень на правой руке Короля.

— Это мне ничего не стоило, отец… Но я удивлен, почему ты не воспользовался более современными средствами связи?

Король хмыкнул, не сводя глаз с морды дракона, в глазные отверстия которой были вставлены огромные изумруды, сиявшие при ярком свете полуденного солнца. Он гладил золотой панцирь чешуи дракона слегка дрожащей рукой и о чем-то думал.

— Мое дело к тебе слишком важно, чтобы доверить его визаторам… — наконец, после долгого раздумья, с тяжелым вздохом ответил Король. — Встань, сын мой!

Рыжебородый Риккаред встал на ноги, но даже стоя не смел поднять голову, изучая грязные носки своих сапог. Он уже почувствовал, что разговор не предвещает ему ничего хорошего.

— На тебя и твоего брата поступило много жалоб… — Риккаред вытянулся, подобрался, напрягся. — Особенно прискорбно, что жалуются ваши жены, которых вы совсем забросили. И ещё более прискорбно, что жена Роланда, которая раньше души не чаяла в своем муже, теперь стала проявлять недовольство. Ты с недавнего времени стал оказывать на него дурное влияние. Он больше проводит время в Кронбурге, у тебя, чем с ней. И меня это не может не беспокоить, сын.

— Не дело жен выносить сор из дому и доносить на мужей! — круглые щеки Риккареда стали пунцовыми.

— Они не доносили, сын… Я читал их мысли! — Король медленно повернулся и ярко-красный камень на его диадеме вспыхнул, как глаз хищного зверя.

Лицо Короля — удлиненный овал, без бороды, кое-где испещренный глубокими, как шрамы, морщинами — сохранило следы прежнего величия. Массивный мужественный подбородок, орлиный с горбинкой нос, черные глаза, смотрящие властно и твердо, плотно сжатые в тугую как тетива нить губы — даже сейчас, на склоне лет, это лицо подавляло чужую волю. Риккаред отшатнулся и спрятал глаза.

— Я знаю и твои помыслы, сын. Они исполнены мрака и черной злобы. Мне известно все… — при этой фразе Риккареда затрясло и его румяное полное лицо побледнело, а щеки задрожали. Король выдержал паузу. — За что ты так ненавидишь меня, своего отца? За что ты ненавидишь дела рук моих? За что?! Всю свою жизнь я трудился во благо своего народа, работал и сражался, не покладая рук… Посмотри — они все в мозолях и шрамах! — Король скинул мягкие пурпурные перчатки и показал свои руки — действительно, пальцы и ладони были в мозолях, а сами руки — в застарелых шрамах. — Я был избран королем в тридцать, сын, на Ронсельванском поле. До этого я был простым пастухом и охотником. Я вставал рано утром, до рассвета, и засыпал задолго после заката. Я каждый день бился на дуэли со смертью, а первые морщины и седина у меня появились в двадцать пять. Твою мать я потерял, когда ты только родился… И все это время я мечтал, чтобы мои дети и внуки жили лучше, чем жил я! Чтобы женщины не умирали в родах, а дети не боялись по ночам крысолюдов, чтобы люди спокойно гуляли по лесам и чтобы никто и никогда не знал, что такое голод и болезни! Ты знаешь, что такое голод, сын? И как умирает зараженный чумой? А я знаю, сын, я знаю! — Король яростно ударил себя кулаком в грудь. — Я умирал и от голода, и от чумы, когда был ещё юношей! И я видел, как сильные пожирали слабых и матери боялись выпускать своих детей на улицу, чтобы их тоже не сожрали, и я видел, как зараженных чумой выкидывали умирать в канаве и ни один из родственников не подходил к ним, чтобы проститься! Я видел все это! Я видел!!!

Король внезапно стих, выдержав паузу, а потом смягчился. Он взял сына за плечи и обнял.

— Мои труды близки к завершению, я чувствую это. Вчера ночью мне приснился сон, там был этот дракон, я вновь слышал его проклятье… Я знаю, что скоро умру… Но я умру спокойно. Я оставляю свой народ в несравненно лучшем состоянии, чем я его получил на Ронсельванском поле. И лишь одно не дает мне покоя, лишь одно…

— Что… отец… — с содроганием прошептал Риккаред, заранее зная ответ.

— Ты… — Король отстранил сына и внимательно посмотрел в его желтые волчьи глаза. — Я не верю тебе и знаю, что ты ненавидишь дела рук моих, ненавидишь наших небесных покровительниц, ненавидишь Триединую Премудрость. Ты шляешься по ночным притонам и развращаешь молодежь и теперь сердце моей Элвин разбито, ибо ты развратил и её любимое исчадие. Ты — хуже, чем предатель, ты — РЕНЕГАТ!

В глазах у Риккареда потемнело. Яркий солнечный свет, заливавший залу, померк в его глазах, ему стало не хватать воздуха. Он сделал шаг назад…

— Сегодня юбилей основания Ордена Круглого Стола — потрудись на нем присутствовать, сын, — уже официальным тоном, сухо и холодно произнес Король. — Но на следующий день я провозглашу лишение тебя наследства. Наследником престола будет Роланд, а ты отправишься в изгнание, в Заморье, с отрядом своих приверженцев. Поживешь там среди чудовищ, посражаешься, потрудишься… Может быть, тогда ты поймешь, почему я все это затеял, поймешь мою правоту…

Риккаред судорожно сглотнул, но не ответил ничего, мужественно выдержав удар судьбы.

— Впрочем, чтобы подсластить тебе пилюлю — статус принца ты сохранишь навечно — для себя и для своих потомков, равно как и даруемый мною тебе титул маркграфа Заморья. Взять туда, помимо тех, кого обязан, ты сможешь кого угодно и кто согласится туда с тобой пойти.

Волчьи глаза Риккареда наполнились предательскими слезами и две крупные горошины потекли по круглым щекам.

— Разреши мне покинуть тебя, отец… — еле слышно прошептал он.

— Разрешаю, сын, — тихо ответил Король и подал руку для поцелуя.

Когда Риккаред дошел уже до дверей, он вдруг резко повернулся к отцу и воскликнул:

— Зачем ты сказал мне об этом СЕЙЧАС?!

— Чтобы ты был морально к этому готов. И, ещё… Знай, сын, что это не наказание для тебя. Это — твое спасение, которое я дарую по великой любви к тебе. Я не хочу, чтобы ты всю вечность провел во сне и навсегда утратил свою память, хочу, чтобы ты жил так, как САМ хочешь, но и не вредил при этом своим образом жизни другим… Ты ЭТО понимаешь? — Король взглянул принцу Риккареду в глаза, тот опять не выдержал взгляда.

— Я… понимаю, отец… — и, быстро повернувшись, вышел из залы.

Через час весь Авалон огласили звуки серебряных труб герольдов, созывавших «честную публику» на увеселения. На Ипподроме — колоссальном поле в десять миль в диаметре, обнесенном разноцветными трибунами с мягкими креслами — состоялся великолепный рыцарский турнир. Рыцари Круглого Стола — в белоснежных плащах, серебристых доспехах, в высоких шлемах с плюмажем из перьев, на белоснежных же жеребцах — показывали свое мастерство, преломляя копья между собой и со всяким, кто бросит им вызов, под ликующий вой толпы. Первый среди рыцарей — сам Король — гарцевал в таком же одеянии, только на шлеме его красовалась корона. Изящно одетые дамы махали платочками и одаряли сплетенными из цветов венками копья победителей. Многочисленные слуги бесплатно разносили прохладное разбавленное вино и горячие пирожки зрителям. Празднично развевались на ветру тысячи флагов с гербами рыцарей, гремели барабаны. Ясное голубое небо не предвещало непогоды.

Королю не было равных на этом турнире. Несмотря на свой возраст — а ему стукнуло уже под шестьдесят — он ловко держался в седле и без всякой посторонней помощи сбивал с коней своих противников. Не было равных ему и в поединках на мечах или в единоборстве. Народ гордился своим Королем и не раз теплый и насыщенный цветочными ароматами воздух прорезали звуки толпы, скандировавшей «Роланд! Роланд! Роланд!».

На этом фоне черным пятном смотрелся Риккаред, чужой и чуждый всему окружающему. Он одиноко сидел в королевской ложе и о чем-то мрачно размышлял, даже не глядя на состязания. Казалось, они его совершенно не интересовали, как и его собственная жена и дети. Он задумчиво рисовал что-то на каменном помосте ножнами меча и не проронил за все время турнира ни слова. Его не раз звали показать своё мастерство на поле, но он даже не поднимал своего взгляда. Белокурая Элвин в шелковом розовом платье с высоким конусовидным убором на голове, сидевшая рядом, несколько раз бросала на пасынка неприязненные взгляды и поджимала губы, но ничего не говорила, делая вид что наблюдает за играми. Её собственного сына, Роланда-младшего, не было. Он сказался больным.

Король как всегда представлял собой воплощение галантности. Каждую победу он посвящал своей даме, подъезжая на коне к королевской ложе и склоняя свое длинное копье перед королевой, для получения очередного венка из белоснежных роз. Что думал в тот момент Король, пожалуй, сказать не смог бы никто — его лицо было закрыто сплошным шлемом. Движения его были как всегда энергичны, изящны, стремительны. Он был в своей стихии.

После турнира были массовые гуляния. Народу на всех площадях накрыли столы за королевский счет, выкатили сотни бочонков вина, пива и меда из королевских кладовых, в изобилии были мясо и рыба — день был праздничный, не постный. Уличные музыканты уже вовсю играли плясовые мелодии, а уж шутов и фокусников было — пруд пруди! Народ с радостью пил за здоровье своего Короля и желал ему «многая и благая лета». Полностью перестроенный в последние пять лет Авалон, утопающий теперь в зелени садов, парков, скверов, с множеством фонтанов — из которых сейчас лилось вино — и белое и красное, — ликовал. А в самом Дворце пир был для знати. Под плавные звуки волынок и лютен уже кружились кавалеры и дамы в череде поклонов, обводов, прихлопов и притопов, а в других залах пели свои баллады королевские и приглашенные менестрели. Шелк дамских юбок, бархат мужских костюмов, аромат духов и веселый смех — все сливалось и кружилось в одном танце, танце радости и торжества по поводу рождения нового мира — мира, где нет больше места печали и боли…

Венцом торжеств стало исполнением самой королевой — а у неё было чудное сопрано — баллады о Роланде, которую сочинила она сама, повествующей о славном подвиге Короля, который спас её некогда из лап кровожадного дракона. Баллада заканчивалась счастливым воссоединением влюбленных.

Наконец, королева — все ещё сохранившая остатки былой красоты, хотя и предпочитавшая теперь закрытые платья открытым — закончила перебирать своими тонкими белыми пальчиками упругие струны лютни. Большая Каминная Зала огласилась радостными рукоплесканиями присутствующих. Между тем Король, сидевший в уютном кресле у камина, отставил на поднос бокал с охлажденным вином и, хитро улыбнувшись, сказал:

— А все-таки, дорогая, слукавила ты в своей песне. Дивно ты её спела, бесподобно, но все-таки упустила одну очень важную деталь…

Королева слегка покраснела, но смолчала.

— Какую, Ваше Величество? Какую же? — отовсюду донеслись голоса присутствующих, хотя все итак прекрасно знали, что имеет в виду Король.

— Предсказание дракона Хмага. О том, что, пролив его кровь, я умру от неё же…

— Ну, Ваше Величество! — вспыхнула Королева. — Зачем же о грустном в такой радостный и светлый вечер! Да и потом, всем известно, что драконы — лгуны и им совершенно нельзя верить на слово!

— Можно или нельзя… сложно сказать, — уклончиво проговорил Король. — Но давно уж я не видел того меча, которым я сразил Хмага! Хотелось бы мне и сейчас подержать его в руках, вспомнить молодость… Эх! — Король встал с кресла и размял свои члены. — Смешно сказать, Я — Король в своем королевстве, а не знаю, где лежит мой собственный меч!

— Он в надежном месте, дорогой! — ответила Элвин. — У тебя есть другой, совершенно такой же, да и потом… Зачем тебе этот проклятый меч, если у тебя не осталось врагов и в твоем королевстве процветает мир и благополучие?!

— Интересно было бы снова взглянуть на него… — упрямо сказал Король и в его глазах зажглись гневные огоньки. — Хотя бы раз подержать его в своих руках, почувствовать его благородную тяжесть…

— А мне было бы интересно знать другое, — вдруг раздался голос с противоположной стороны залы. Все посмотрели туда — там, в одиночестве, в полутемном углу, сидел принц Риккаред. — В песне неясно, каким образом отец убил дракона, если известно, что эту тварь можно поразить только в одно место — в глаз — , а при этом дракон — очень подвижное существо, извивается как змея, летает, как птица, да ещё и поливает все жидким пламенем!

Зал ахнул от возмущения такой бестактностью.

— Хороший вопрос… — невозмутимо ответил Король. — Впрочем, в песне такое и не опишешь. Пожалуй, такое можно только показать!

С этими словами Король быстро встал и хлопнул в ладоши. Толпа из полусотни пажей быстро принялась отодвигать столы к стенам, освобождая пространство Большой Каминной Залы для представления. Затем Король прикоснулся пальцем к рубину на своей диадеме, закрыл глаза и что-то прошептал на незнакомом языке. Камень загорелся, и ослепляюще яркий луч вырвался из него и уперся в пол. Крохотный красный кружочек вдруг стал расти все больше и больше, из него пошел клубами розовый дым и… На глазах у восхищенной публики дым стал сгущаться, обретая формы настоящего дракона! Дамы взвизгнули от ужаса, кое-кто бухнулся в обморок, некоторые из молодых кавалеров обнажили мечи, но бывалые рыцари покатились со смеху, как и сам Король. А между тем дракон продолжал расти, добирая до своих настоящих размеров.

— Господа! Спешу заявить, что тогда у меня не было ничего, кроме этого меча. Даже щит я потерял в горах в схватке с пещерным дэвом! Ну вот, пожалуй, и все…

Дракон уже свирепо рычал и сверкал своими холодными зеленовато-желтыми глазищами, из ноздрей его валил едкий серный дым, а из пасти, в которую мог бы уместиться небольшой бычок, валили языки оранжевого пламени. Он бил по своим золотистым бокам длинным хвостом и свирепо топал ногами. А потом, как будто бы только сейчас заметив высокого воина с обнаженным мечом, ринулся на врага.

Движения дракона были на редкость стремительными, как и у всякой змеи, молниеносными. Король едва успел отскочить в сторону, а струя жаркого пламени, спалив перевернутый стул дотла, не задела героя. Впрочем, зрителям нечего было опасаться — вокруг арены схватки мерцала ярко-красная стена, напоминавшая стекло, только сотканная из необыкновенно плотно сжатого воздуха, за пределы которой пламя не пробивалось.

Музыка смолкла, кавалеры и дамы, прекратив смешки и шушуканья, затаив дыхание, следили за каждым движением Короля на импровизированной арене, особенно сильное волнение читалось на лице Королевы и наследного принца Риккареда, которые оба буквально пожирали фигуру Короля. Все знали, что стоит только Королю оступиться или ошибиться — и он сгорит дотла. Дракон хоть и не был Хмагом, а его двойником, но он не был и иллюзорным призраком. Это был настоящий, практически ничем не отличимый от оригинала, магический клон. Впрочем, пока Король не давал повода подумать о печальном исходе поединка. Несмотря на свои шестьдесят, он ловко уворачивался от стремительных выпадов уродливой морды на длинной шее, равно как и от ударов исполинского хвоста-бича, способного сломать хребет и быку, и от пламени, хотя было видно, что лицо Короля вспотело, как в бане, и его пурпурная туника покрылась множеством мокрых пятен. Плохо было то, что пот заливал глаза и щипал их, отчего Король мог утратить видимость и сделать ошибку.

С другой стороны, и Королю не удавалось нанести удар, так как исполинский ящер постоянно находился в движении, а поражать его в золотой чешуйчатый панцирь было бесполезно — его не пробьет ни один меч в мире, даже волшебный — подобраться же к морде Королю никак не удавалось.

Наконец, после уже седьмого или восьмого захода в тыл Дракону, когда тот в очередной раз готов был уже развернуться и послать струю пламени на дерзкого и чересчур ловкого человечка, Король с разбегу, мягко спружинив ногами, прыгнул и… — оказался прямо на шее золотого чудовища!

Зал разразился бурными аплодисментами и криками «Браво!», а королева была просто на грани обморока. Риккаред был бледен и нервно кусал губы. А потом, один, другой, третий… И вот уже весь зал скандировал, как на рыцарском турнире, «Роланд, Роланд, Роланд!», поддерживая своего Короля.

Дракон, почувствовав на своей спине и шее непрошенного гостя, заревел, как необъезженный дикий конь, и принялся смешно болтать своей спиной и шеей, чтобы сбросить наглеца, но не мог — Король крепко держался за его длинные рога, а хвост не доставал до шеи. Самое же мощное оружие Змея — огненное дыхание — стало бесполезным. Тогда Дракон быстро взмахнул огромными кожистыми крыльями и взлетел под самый потолок, мотаясь из стороны в сторону, кувыркаясь в воздухе, всеми силами пытаясь сбросить седока, но все было тщетно. Наконец, достаточно укрепившись на спине зверя и крепко сжав его шею ногами, Король смог постепенно высвободить правую руку и, прицельным ударом, быстро вонзить серебристое лезвие прямо в правый глаз чудовища!

Зал огласился диким ревом, таким, что повылетали все стекла из оконных рам, а не одна дама рухнула в обморок. Мужская же аудитория огласилась ненамного слабейшим торжествующим криком, видя, как смертельно раненый дракон, дергаясь в конвульсиях, несколько раз перевернулся в воздухе и упал прямо в центр Залы. Он бы похоронил под собой и Короля, но тот ещё в воздухе, разжав руки и ноги, ловко спрыгнул с шеи Дракона и приземлился в нескольких шагах от него.

Когда Дракон затих и замолкли все болельщики, Король резким движением, уперевшись ногой прямо в уродливую морду, обоими руками не без труда вынул меч из глаза чудовища. Серебристое лезвие прославленного клинка стало золотистым от драконьей крови, которая густым дымящимся желе ниспадала с меча прямо на пол.

— Вот именно так — Элвин это подтвердит, — чуть задыхаясь — годы уже не те! — проговорил Король, — я и победил Величайшего из драконьих королей, Хмага. В этом магическом клоне все было натурально — и пламя, и хвост, и зубы… Плохо бы мне пришлось, если б он все-таки меня зацепил! Только вот кровь… Драконью кровь — самый сильный и быстродействующий яд на свете — никакое заклинание подделать не может, так как её состав до сих пор не разгадан, а жаль… Так что я могу сколько угодно резаться этим мечом и так, и эдак — и мне совершенно ничего не будет!

В доказательство своих слов довольный произведенным на зрителей впечатлением Король ловко порезал ладонь окровавленным мечом. На ладони образовалась пустяковая царапина, какую любой мальчишка ежедневно получает, играя в ножички или строгая палку. А потом немного театрально, как фокусник в цирке, торжественно продемонстрировал кровоточащий порез всем…

Но в следующий миг лицо Короля смертельно побледнело, он стал задыхаться, ноги его задрожали и он рухнул навзничь. По Залу прокатился вздох удивления, недоумения, а потом ужаса и боли. Королева упала в обморок, рыцари и пажи бросились было к Королю, но магический щит, поставленный им ранее, не пускал их к нему — они бились о плотную невидимую стену как мухи о стекло. Поднялась суматоха, ор, крик, шум, гам! Кто-то бросился в Тронную Залу нажать заветную кнопку у королевского престола для вызова Небесных покровительниц…

Но Король был уже мертв. Драконий яд действует практически мгновенно. Его сильное и мужественное тело с пустяковой царапиной на ладони лежало неподвижно. Но на его лице не было выражения боли, страха, ужаса или ненависти, что придает умершим зловещее выражение, нет! За несколько мгновений до того, как его мужественное сердце окончательно остановилось, он перестал бороться за жизнь, расслабился и, просто закрыв глаза, сложив руки на груди, — умер спокойно. Стоявшие вокруг него подданные, не в силах сдержать слез от осознания такой внезапной и невосполнимой утраты, рыдали, но, глядя на своего Короля, не могли поверить в его смерть. Им казалось, что он просто уснул, а не умер, так мирно и так спокойно он лежал, закрыв навсегда свои грозные черные очи…

Только когда прилетели феи удалось снять магический щит и перенести тело Короля в его опочивальню. На его торжественных похоронах была сама Триединая Премудрость со всей своей свитой. Вторая из Трех не в силах была сдержать своих слез… Королю соорудили великолепный мавзолей из розового мрамора, тело его было забальзамировано розовым соком и благоухало, как только что распустившийся цветок, морщины на его лице разгладились и на щеках даже выступил румянец. Он был почти как живой… Склеп весь утопал в алых и белых розах, вечноцветущих и никогда не увядающих. А на его мраморных плитах безутешно рыдала вдова… Феи пели печальные похоронные песни, а Триединая Премудрость лично отслужила похоронную службу, вознося молитвы к Создателю с просьбой упокоить душу первого и самого великого короля смертных. И от Их высокого и печального сопрано никто не мог сдержать слез…

А потом, когда двери мавзолея были навсегда заперты, она передала символы власти законному наследнику. На престол взошел Риккаред I, бывший принц Кронбургский.

— Ваша Верность, у меня для Вас срочный доклад! Вы можете говорить?

— Да, сестра, что такое?

Фея с пепельными волосами в жемчужно-белой тунике встала с мягкого розового диванчика в круглой комнате с матовыми стенами, больше напоминавшей перевернутый вверх дном стакан. В комнате не было ни окон, ни дверей, ни шкафов, ни стульев, никакой мебели, кроме розового диванчика, такого же цвета половичка рядом с ним и стеклянного прозрачного круглого столика на одной ножке. Все пространство помещения заливал мягкий розовый свет, который струился непонятно откуда. Приторно пахло розами.

Жемчужно-Белая нажала пальчиком на середину стеклянного стола, стол засветился мягким розовым светом, над его поверхностью показалось розовое облачко, которое скоро стало принимать антропоморфные очертания — в нем можно было различить красивое девичье лицо с длинными волосами и обручем с ярким камнем на лбу.

— Старшая Хранительница Престола докладывает, что в Авалоне происходит нечто странное, на что Сообществу следует обратить пристальное внимание.

Жемчужно-Белая удивленно подняла брови и поудобнее села на диванчике, сложив руки на груди.

— Докладывайте, сестра! Я вся во внимании…

— Прежде всего, следует отметить, что при дворе Авалона, как докладывают наши маленькие крылатые помощники, начались раздоры. Там и раньше-то все было на грани, а тут… Вы знаете, что новый король Риккаред никогда не ладил со своей мачехой, вдовствующей королевой Элвин. А сейчас они вовсе прекратили разговаривать. Королева не появляется на протокольных мероприятиях и обедах и службах в кафедральном Храме Создателя. Её место везде пустует и это порождает беспокойство у народа. А позавчера она вообще покинула Авалон безо всяких объяснений и уехала на Море, якобы, для поправки здоровья… И это притом, что официальный траур по погибшему Королю ещё не завершен! Вместе с собой она забрала и своего сына, принца Роланда. И, как докладывают наши крылатые помощники, вокруг них группируются недовольные новым королем из самой высшей знати. Они распространяют слухи, что королем должен быть сын благородной Элвин, а не рыжеволосой свинопаски, а также не тот, кто приложил руку к смерти своего собственного отца!

В этом месте доселе спокойно слушавшая доклад Жемчужно-Белая не выдержала, вскочила с диванчика и принялась нервно ходить вокруг столика, точнее, стилизованного под столик магического визатора.

— Насколько обоснованы эти слухи, сестра? — наконец, сухо и коротко спросила Жемчужно-Белая.

— Трудно сказать, Старшая сестра… — замялась докладчица. — Дело темное… Старшая Хранительница Престола лично анализировала тело умершего Короля и я проверяла результаты анализов. Он умер от драконьего яда. Царапина на его ладони была желтой и пахла серой. Ясно, что яд он получил от меча. Но в этом-то вся проблема! Отравленный меч, как уверяет королева, был спрятан и где он был спрятан, знала только она. Король носил точную копию этого меча. Возникает вопрос — кто мог подсунуть Королю вместо безопасной копии отравленный оригинал? Точно не Королева Элвин… Но кто? У кого был мотив? Напрямую доказать, что к этому приложил руку Риккаред мы не можем, тем более, что мотива у него не было, ведь престол все равно рано или поздно перешел бы к нему, как к старшему сыну Короля.

— Хм… Действительно… А Король не мог изменить порядок престолонаследия?

— В принципе, мог, но об этом у нас нет никаких свидетельств. Мы уже изучили все бумаги Короля и ничего подобного не было обнаружено.

— Какие ещё есть новости из Авалона?

— Вторая неприятная новость состоит в том, что поведение молодого короля нам не нравится. Он практически не сотрудничает с нами. Все проекты по благоустройству городов Содружества приостановлены. Пока Король отговаривается трауром, но это все ложь. Он редко бывает в столице и постоянно куда-то отлучается.

— Может, у него есть женщина на стороне?

— Если бы! — докладчица едко усмехнулась. — Все его женщины — наши агенты. Мы знаем про него все — про его пирушки, проституток и все в таком духе. Как раз от женщин-то он и скрывается. У них он не был ни разу, со дня смерти прежнего Короля. Он ездит куда-то в другую сторону…

— Надо выяснить, куда, сестра, чую, что дело тут не чисто… — задумчиво произнесла Жемчужно-Белая. — А также дать инструкции одной из наших Хранительниц Престола связаться с вдовствующей Королевой. Пусть поговорит с ней по душам и выяснит все подозрения на этот счет. Да, и ещё… Насколько мне известно, принц Роланд был уже на одной из пирушек Риккареда, за несколько дней до смерти старого Короля. А что если нам использовать его в этом деле? Пусть съездит со своим братом, как в тот раз…

— А это идея! — воскликнула докладчица. — Я так и сделаю, потому что посылать крылатых помощников чревато. Хоть они и малы, но от них идет излучение и владеющий магическими навыками может их засечь.

— А разве Риккаред владеет магией? Насколько мне известно, обучен был только его отец, и то — в пределах минимума.

— Надо учесть все варианты, Старшая сестра, возможно, в игру ввязались и более интересные для нас силы… — голос докладчицы многозначительно замолк, но Жемчужно-Белая, казалось, поняла, ЧТО она имела в виду.

— Действуйте, сестра, и да пребудет с Вами Создатель, Которому мы служим! Каждый день в это же время — срочный доклад мне. А я сейчас же полечу на аудиенцию к Их Премудрости.

— Так точно, Старшая Сестра! — докладчица быстро отсалютовала и розовое облако над столом исчезло. А через мгновение в сплошном матовом потолке комнаты образовалось круглое отверстие, ведущее в заполненную голубым светом шахту, и в это отверстие, жужжа крылышками, устремилась Жемчужно-Белая фея.

Одинокий всадник в оливково-зеленом плаще с большим капюшоном, закрывающим практически все лицо, кроме кончика носа и подбородка, во весь опор мчался на гнедом жеребце. Плащ развевался сзади всадника, как парус корабля при хорошем ветре. Он скакал быстро. Вокруг не было ни души, ночь была безлунная, небо было затянуто темными тучами. Всадник скакал через темный лес, по едва заметной тропинке. Темнота стояла такая, что невозможно было даже разобрать, какой породы деревья росли вокруг. Видно было только, что деревья стояли на диво большие, с крючковатыми сучьями, хищно направленными во все стороны, как бы с намерением схватить заблудившегося путника. Зловеще где-то завывали волки, то и дело кричали ночные птицы.

Всадник боязливо поёжился, но продолжал гнать лошадь все вперед и вперед, вглубь леса. Он-то знал, что в этом лесу находиться отнюдь небезопасно. Здесь ещё не побывала карающая десница поднебесных владычиц и напороться на крупных хищников, а, может быть, и на каким-то чудом выживших чудовищ вполне было возможно.

Внезапно гнедой жеребец пронзительно заржал и встал на дыбы. От неожиданности всадник не удержался в седле и рухнул на землю. Он больно ударился о дубовый корень и перед его глазами поплыли огненно-красные круги. Когда всадник смог хоть как-то прийти в себя, жеребца не было — он куда-то уже ускакал.

Голова раскалывалась на куски, все тело, особенно спину, нестерпимо ломило. Он со стоном поднялся на ноги и оперся о толстый ствол векового дуба. Тут только всадник заметил, что из темноты чащи на него смотрит пара горящих, размером с большую тарелку, глаз… По его спине поземкой пробежал неприятный холодок. Всадник не стал испытывать дальше судьбу, а тут же повернулся спиной к глазам и быстро-быстро стал карабкаться по ветвям дуба на самую его верхушку.

И вовремя! Потому что обладатель страшных глаз с диким громоподобным рыком вырвался из чащи. Огромная, величиной с двухэтажный дом черная туша оказалась под дубом, но слишком поздно! Проворный всадник был уже почти на самой верхушке. Туша разочарованно завыла, но не потеряла надежды. Поскольку её размеры и вес не позволяли ей карабкаться по дереву, как всаднику, она, тем не менее, казалось, была полна решимости добраться до него другим способом. Темная тварь с диким рыком встала на задние лапы и, схватившись передними за ствол дуба, стала его сильно расшатывать из стороны в сторону, как порой поступают мальчишки с яблонями, чтобы полакомиться спелыми плодами, в то же время не отрывая жадного взгляда с судорожно схватившегося за верхние ветви дуба человека…

Что произошло дальше нетрудно было бы предсказать, так как человек едва держался за верхние ветви. Но в самый последний момент какая-то темная тень мелькнула сзади чудовища. Раздались короткие глухие приказы на незнакомом языке и… чудовище, тут же отпустив ствол дерева, подбежало к говорившему, точь-в-точь как собака, которую позвал хозяин, а потом, повинуясь властному жесту, и, с грохотом и треском ломая сучья и ветви, скрылась в непролазной чащобе.

— Эй, Рол, надеюсь, я не опоздал? — раздался снизу знакомый голос.

— Рик? Ты?

— Я тебя прождал целый час в условленном месте, а теперь вижу, что ты просто решил поразвлекаться, собирая желуди! — и Риккаред, чья коренастая и мускулистая фигура, чем-то напоминающая рослого медведя, скрывалась за черным плащом и большим капюшоном, глухо рассмеялся.

С верхушки дуба раздался шум трескающихся ветвей и через несколько минут принц Роланд оказался на земле и тут же был стиснут до полусмерти в медвежьих объятиях старшего брата.

— Откуда… откуда… откуда у тебя… брат… такая… власть… над… — Роланд задыхался, ещё не в силах прийти в себя от пережитого. Он лишь неопределенно махнул рукой в сторону сбежавшего чудовища.

— Будешь дружить со мной, брат, и ты сможешь делать такое, а, может, и ещё почище, — Риккаред криво усмехнулся и в темноте из-под толстых мясистых губ хищно блеснули его крупные влажные белые зубы. — Однако, где ты так задержался, братец? Если бы ты приехал вовремя, тебе бы ничего не угрожало!

— За мной следили… или мне показалось… пришлось делать крюк, чтобы избавиться от «хвоста»…

При этих словах лицо Риккареда помрачнело и улыбка сошла с его губ.

— Твоя мать строит против меня козни, все рыцари Круглого Стола на её стороне, они все в сговоре… Наверное, это их люди…

— Наверное… Но я тут не причем, брат! Ты же знаешь! Мы всегда были с тобой одной крови, мы с детства вместе и я тебя не предам! Ты — истинный Король Авалона и нам не нужен другой. А у меня — ты знаешь — нет никакого желания царствовать. Ну какой из меня Король? Я люблю читать книги, рисовать, играть на лютне…

— … развлекаться с красивыми женщинами, — усмехнувшись, добавил Риккаред. — Нет, тебя я не подозреваю, брат… Впрочем, нам пора! Даже если за тобой был «хвост», мой мохнатый хранитель, который так тебя напугал, крепко будет стеречь эту тропинку, и не только он… Нам нужно спешить, скоро полночь!

С этими словами Риккаред пронзительно свистнул и из темноты показались несколько всадников в черных плащах, держа под уздцы пару лошадей. А через несколько мгновений небольшая кавалькада уже во весь опор поскакала вглубь леса.

Путь их закончился у склонов высокой горы.

Гора была, мягко говоря, довольно странной. Снизу она была покрыта густым лесом, однако по мере подъема лес все больше и больше редел, пока не исчез совсем, а за ним и трава, так что ближе к вершине гора была совершенно голой. На её вершине, как на лысом черепе старого короля красуется корона, стояли правильным кругом ряды белесых вертикальных камней. Камни эти соединялись друг с другом при помощи других — горизонтально положенных на их верхушки.

Подъем был долгим и трудным. Гору обвивала извилистым серпантином единственная тропа, по которой можно было подняться. Роланд старался не смотреть вниз, так как от большой высоты сразу же начинала кружиться голова.

Когда подъем был закончен и всадники оказались на самой вершине, их уже встречали другие люди в черном. Факелы здесь были не нужны, так как от колоссальных мегалитов исходил серебристо-белесый свет, напоминавший лунный, который и освещал все вокруг. Но именно при таком ярком свете особенно резко бросился в глаза большой иссиня-черный камень в центре круга, блистая изнутри фиолетово-лиловыми искрами. Он был источником большой силы…

— Добро пожаловать, брат! — с видимым удовольствием от произведенного на гостя впечатления улыбнулся Риккаред, снимая с головы капюшон. Его огненно-рыжие кудри потоком заструились по широким и мощным плечам. — Сила Черных Камней приветствует тебя!

Роланд робко, но в то же время внутренне сгорая от любопытства, пошел вперед, вглубь каменной рощи, завороженно глядя на развернувшееся перед его глазами зрелище. Остальные последовали за ним. Роланд широко раскрыл свои большие небесно-голубые глаза, облизывая от волнения пересохшие губы, а руки его так и тряслись от волнения. Он шел как заколдованный, вытянув впереди себя дрожащие пальцы, и не видел вокруг себя ничего, кроме сверкающего темными искрами Камня…

— Осторожно, брат, не касайся его! Он может убить тебя! — раздался предупредительный окрик Риккареда и в последний момент он, схватив брата за капюшон, помешал ему вплотную подойти к Камню.

— Аххх… — только и прошептал Роланд, как бы очнувшись ото сна. По его щекам бежали слезы…

— Что с тобой, брат? — недоуменно воскликнул Риккаред. — Черный Камень что-то сказал тебе?

— Он… да… я… что-то видел, но… уже сейчас не помню, — быстро закончил он.

Риккаред внимательно посмотрел на лицо брата и о чем-то подумал.

— Значит, я правильно поступил, что привел тебя к нему. Редко кому Камень раскрывается. Из всего нашего Братства только я один раньше имел видения…

— Старший Брат, луна уже показалась из-за туч, она почти в зените — пора начинать! — раздался голос одного из людей в черном. И этот голос оторвал Риккареда от его мыслей.

— Да, пора… Но сначала, брат, ты дашь клятву, что все, что ты увидишь и услышишь здесь, ты никогда и никому не откроешь, равно как и тех, кого ты здесь увидишь или услышишь! Поклянись своей жизнью и жизнью своих детей, жизнью своей матери! Иначе тебе придется остаться здесь навсегда! — огромная ладонь Риккареда легла на рукоять черного кинжала с головой дракона и Роланд судорожно сглотнул.

— Я клянусь, брат…

— Нет, не так… Вот теперь как раз положи свою правую ладонь на Камень и произноси клятву за мной по слогам.

Лицо Роланда побледнело как полотно, он хотел было отшатнуться, но две фигуры в черном уже стояли за его спиной и слегка подтолкнули его к Камню.

— Брат! Брат! Разве… разве ты не доверяешь мне и так? Я ведь твой любимый братец, Рол!

— Почему же? Доверяю… Но если ты пришел с честными намерениями присоединиться к нам, как ты уверял меня несколько дней назад, то клятва тебе не помешает, а только докажет твою честность. А если с нечестными, то твой замысел будет разрушен и ты, даже и против воли, вынужден будешь стать честным! — в волчьих желтых глазах Риккареда дико заплясали зловещие искорки.

Роланд не выдержал взгляда этих глаз и отвел взор.

— Хорошо… — тихо сказал он. — Я… поклянусь.

С этими словами он быстро положил свою ладонь на полированную поверхность Черного Камня и он ощутил нечто похожее на удар, только не по определенной части тела, а по всему телу сразу. Роланд с трудом удержался на ногах, но отнять руку от Камня уже не мог — она накрепко прилепилась к Камню, как железо к магниту. По поверхности пробежал сноп фиолетово-лиловых искр, а потом Риккаред громко, медленно и четко стал произносить своим мощным басом слова страшной клятвы, которые повторял слово в слово дрожащим голосом его младший брат.

— Я, принц Роланд, клянусь перед этим Черным Камнем, что я никогда, ни при каких обстоятельствах, ни при каких соблазнах, угрозах или пытках, не выдам никого из присутствующих здесь, ничего, из происходившего здесь, ни самого этого места. Клянусь своей жизнью и здоровьем, клянусь жизнью и здоровьем своей матери, клянусь жизнью и здоровьем моих детей и потомков. И если я нарушу её, пусть Закон Равновесия покарает и меня, и мою мать, и всех моих потомков по прямой линии так, как ему будет угодно. Да будет! Да будет! Да будет!

Последние слова торжественно повторили все присутствующие, включая Риккареда. После этого невидимая сила отпустила руку Роланда и он, вспотев и тяжело дыша, отступил от Камня.

— Не переживай, братец… — снисходительно похлопал его по плечу Риккаред. — Все мы давали эту клятву, в том числе и я. Без этого никак…

— По… че… му… Что мы делаем здесь… противозаконного? — прошептал Роланд непослушными губами.

На его слова все присутствующие разразились громким смехом. И громче всех был громкий хриплый бас Риккареда.

— Да все, мой мальчик, всё! Мы занимаемся здесь магией и наукой, а это, пожалуй, самое тяжкое преступление в глазах новых владычиц мира, с легкой руки нашего отца, впавшего к старости в маразм, овладевших нашим миром и задумавших лишить нас и свободы, и разума, и силы!

— Не… понимаю… — пожал плечами Роланд. — Феи всегда помогали нам, они защитили нас от чудовищ, болезней и голода… Они всегда были добры к нам и не сделали нам ничего дурного!

— Если бы мы владели той силой и теми знаниями, что владеют они, мой мальчик, мы давно бы справились со всеми нашими бедами и сами. Феи же, под видом помощи, добиваются неограниченной власти не только над людьми, но и над всей Целестией!.. Впрочем, тебе ещё о многом предстоит узнать, находясь в лоне нашего Братства, в которое ты теперь посвящен, дав страшную клятву… Ты говорил, что обожаешь читать и узнавать новое? Ты прочтешь много книг и узнаешь много нового! Ты сможешь приручать чудовищ и драконов, ты сможешь обращаться в дикого зверя, ты сможешь поднимать из могилы мертвецов, сможешь летать без всяких крыльев… Да что я говорю!? Ты сможешь все! Трон Авалона покажется тебе жалкой игрушкой по сравнению с той свободой и той властью, что ты обретешь здесь, на Лысой Горе, у Черного Камня! Ты станешь богом, как стану им я. И мы будем править вместе, два бога-брата, как написано в одной древней книге, и вместе мы свергнем ненавистное иго белобрысых летуний — раз и навсегда, раз и навсегда, раз и навсегда!

Последнюю фразу Риккаред повторил трижды, почти крича. Лицо его, в процессе произнесения странного монолога, стремительно менялось. Он начинал говорить в спокойном тоне, но с каждой фразой его голос становился все громче, лицо багровело, а глаза метали громы и молнии, сверкая сумасшедшим блеском, с губ падала пена. Роланд задрожал всем телом и подался назад. Ему было страшно смотреть на брата.

События развивались стремительно.

На следующий день принц Роланд был арестован в Авалоне. Тут же начались аресты сторонников Риккареда по всему королевству. Чаще всего это происходило в тайных притонах, где происходили их сборища и ночные оргии. И все — по одному сценарию. Выпив вина в присутствии «жриц любви», они крепко засыпали и их тела забирали появлявшиеся словно бы из ниоткуда крылатые феи. Однако агентов «ЖАЛА» ожидало глубокое разочарование. Самому главному врагу вместе с кучкой самых преданных и опытных сторонников удалось неведомо как ускользнуть и укрыться в глубинах дремучих чащоб. А потом началось то, что вошло в историю Целестии как «Забытая война», целых шесть лет пожинавшая кровавую жатву. «Забытой» она называлась по той простой причине, что после её завершения память о ней была начисто стерта у всех её очевидцев-людей, а страницы Хроник, зафиксировавшей основные её события, были безжалостно вырваны или заново переписаны. Память о ней сохранилась только в «Анналах» «ЖАЛА».

Оказалось, что Риккаред оказался крепким орешком. Он многому успел научиться и многим успел овладеть, вдобавок, помогали ему гораздо более могущественные силы, чем могли представить феи. Вся территория Содружества превратилась в арену страшных событий, ни один город и ни одно село не могло быть уверено в своей безопасности. Из глубин лесов и болот поднимались самые отвратительные чудовища, из могил — тысячи тысяч разлагающихся мертвецов, небо зашумело от шума сотен и сотен огромных кожистых крыльев черных драконов. Месть Риккареда была ужасной…

Сообщество фей было мобилизовано все до одного. В этой войне их впервые поддержали карлики, поставляя легионы искусственных големов. Силы света и силы тьмы сошлись в ожесточенном бою.

Что, однако, больше всего удивило Жемчужно-Белую фею — Старшую Сестру ордена «ЖАЛО» — , равно как и саму Триединую Премудрость — так это то, что у Риккареда нашлось большое количество сторонников. Маленькая секта из нескольких десятков молодых рыцарей-повес разрослась до целой армии приверженцев. И Риккаред щедро платил за поддержку — каждый из вступивших в его черный орден получал искомое — магическую силу, дававшую власть и свободу делать все, чего только ни пожелает душа. Кто-то экспериментировал с созданием совершенно новых чудовищ, скрещивая горилл и медведей, драконов и львов, кто-то стремился изобрести элексир вечной молодости и жизни, научив мертвецов питаться кровью своих жертв, а кто-то вовсю потакал своим желаниям наслаждаться жизнью, наводя ужас на благочестивых горожанок и селянок, подражая в женонеистовстве древним драконам…

Но кроме прямых сторонников, нашлись и любители половить рыбку в мутной воде — по всему Содружеству поднялись банды головорезов и смутьянов, живших необузданным насилием и грабежом, пользуясь возникшей повсюду анархией. Риккаред был щедр ко всем и каждый находил у него все, о чем он мечтал и чего он хотел — кто власть, кто славу, кто наслаждения. И, надо сказать, несколько раз он был близок к победе… Когда легионы чудовищ увидели над Островом Фей, многим показалось, что чаша весов окончательно склонилась на сторону Ренегата — так прозвали его враги.

Но так могло только показаться…

К концу шестого года войны всё было кончено.

Жалкие остатки приверженцев Ренегата бежали в подземелья под Лысой горой, накрепко защищенные силой Черных Камней, с которой не так-то просто было сладить и феям. Лысая Гора была окружена плотным кольцом армий Сообщества под личным руководством Их Верности — таким плотным, что и муха бы не пролетела между сверкающими рядами боевых големов с огнеметами наперевес и летающими в воздухе на крылатых грифонах, мантикорах и пегасах небесными владычицами. И хотя прорваться внутрь Горы они пока не могли, но они знали, что голод и болезни рано или поздно станут гораздо более мощным и безопасным оружием, чем самая что ни на есть сильная магическая атака…

— Ваше Величество! Ваше Величество! Похоже, к нам идет парламентер! — воин в оборванном черном плаще отвернулся от экрана перископа.

В холодной пещере было темно и сыро, слышался отдаленный звук падающих где-то капель. Посередине пещеры, на куче тряпья сидел мрачный иссохший человек. Щеки его ввалились, вокруг глаз были черные тени, лицо бледно как мел, глаза потухли. Он что-то чертил на песке палочкой и о чем-то думал — в тех промежутках покоя, что позволял ему душивший его кашель.

— Подойдет поближе, кха-кха, пристрели, кха, его.

— Я… я… не могу… это… Ваш… брат…

— Чт-о-о-о-о?!

Риккаред вскочил на ноги и, расталкивая лежащих в беспорядке на полу больных и раненых, подбежал к экрану магического перископа.

Действительно, он увидел, как по склону горы, по знакомой тропинке, поднимается высокий светловолосый человек в блестящей кирасе. На его поясе красовался отцовский меч, а в руке он держал древко, на котором было прикреплено белоснежное полотнище.

— Вы… стрелить? — прошептал сухими губами часовой.

— Нет… Кха… Пусть зайдет… Кха… Кха… Это ведь… Кха… мой… Кха… Кха… брат…

Через несколько минут в сплошной стене образовался еле заметный проем, в который смог протиснутся парламентер. Роланд зажег магический светильник над своей головой и шел по узким мрачным коридорам со смешанным чувством страха, отвращения и любопытства, написанным на его красивом лице. Наконец, он оказался в главном гроте…

— Ну, здравствуй, брат… Кха… Кха… — еле выговорил Риккаред, но тут же судорожно закашлялся. На его кулаке, которым он закрывал рот, осталась кроваво-красная пена.

— Здравствуй… — отозвался Роланд. — Вижу, ты тяжело болен… Чахотка.

— Да, в последней стадии уже… Кха… Кха… Дышать почти не могу и спать тоже… Кха… Жить мне осталось не больше месяца, и то не дают помереть спокойно… Кха… — мрачно усмехнулся Риккаред и опять зашелся приступами хриплого кашля.

— Удивительное дело, Рик… Ты овладел такой невиданной для человека мощью, уничтожал целые города и угрожал самим поднебесным владычицам, а изобрести волшебство, исцеляющее от самых элементарных болезней, не смог… Неужели Черные Камни тебе в этом не помогли?

Риккаред, наконец, откашлявшись и вытерев рот, грустно посмотрел на брата.

— Нет… Кха… Их сила может только разрушать… Кха… Кха… Я изобрел множество болезнетворных инфекций, но даже ангину могу лечить только дедовским методом — отварами трав и горячей баней, ха-ха! Кха… Кха… Кха… — Риккаред вдруг залился безумным смехом, который многократно усилило эхо пещерных сводов, и только очередной приступ хриплого кашля с обильным выделением крови заставил его замолчать.

— Вот что, Рик… Я пришел с предложением, от которого просто невозможно отказаться. Буду с тобой откровенен. Гору подкапывают изнутри «кроты» карликов, потом под неё будет заложен заряд огромной мощности и все здесь взлетит на воздух. Шансов у тебя нет. Ни одного. Это с одной стороны…

Роланд взял многозначительную паузу.

— … А с другой? Кха… Кха… — прохрипел Риккаред и закашлялся.

— … А с другой стороны, я вымолил у Их Премудрости вам всем жизнь. Все оставшиеся в живых члены Братства будут помилованы, вам будет оказана медицинская помощь, вас накормят…

— Ну, а дальше, а дальше-то что? — недоверчиво глядя на брата, спросил Риккаред. — Что будет ПОСЛЕ этого? Кха… Кха… Кха…

— Вы будете погружены в глубокий, спокойный и приятный сон, ваша память будет очищена от груза страшных грехов, а когда вы проснетесь — вы уже будете новыми людьми, вы начнете новую, полную радости и добра жизнь под новыми именами на новых землях, где вас уже никто не будет помнить! — лицо Роланда просветлело и он широко улыбнулся. — Я уже распорядился о том, чтобы смертная казнь была навсегда отменена в пределах всего Содружества и заменена гипнотерапией! Если бы отец прожил ещё пару месяцев, он сделал бы это сам. Я лично нашел черновик такого закона в его бумагах…

Риккаред слушал Роланда молча, глядя на него исподлобья. А потом резко развернулся в сторону своих товарищей.

— Уходите с ним, с моим братом, это ваш единственный шанс выжить… Кха… Кха… Слышите? Уходите! Кха… Ваша клятва исполнена! Я освобождаю вас от неё! Кха… Кха…

Те из воинов, кто ещё мог стоять, недоуменно переглядывались, а потом — один за другим, сначала неловко, робко, а потом все увереннее и быстрее, потянулись к выходу из пещеры, неся на руках неходячих.

— Пойдем со мной, брат! Чахотка излечима! — проговорил Роланд, и на его глазах показались слезы.

Риккаред мрачно улыбнулся и на уголках его бледных губ опять показались сгустки розоватой пены. Он сделал еле заметный жест рукой и Роланд подошел поближе. Риккаред прислонился к его уху и еле слышно зашептал.

— А ведь я все знаю, брат, все знаю… Кха… Ты предал меня и все наше дело… Кха… Ты… Кха… Кха…

Роланд задрожал и хотел было отпрянуть в сторону, но руки Риккареда крепко схватили его за плечи и не выпускали.

— Если бы ты не сдал нас тогда, не было бы крови, не было бы разрушения, я начал войну только из самозащиты… Кха… Кха…

Роланд хотел что-то возразить, но Риккаред опять зашептал и зловонное дыхание из его уст заставило молодого короля сморщиться от отвращения.

— Ты дал клятву тогда? Помнишь?.. Кха… Я знаю, помнишь… Кха… Кха… Камни мне все открыли, все… Кха… открыли… Кха… все… Кха… Кха…

— Ш… то открыли? — непослушными губами прошептал Роланд.

Лицо Риккареда приняло злорадно-торжествующее выражение, потемнело, а ужасный кашель будто оставил его. Неприятным каркающим голосом он проговорил:

— Запомни, брат, слушай и не говори потом, что не слышал! Все твои старшие сыновья, наследующие престол, отныне будут рождаться слабоумными, неспособными к управлению королевством, твоя мать уже умерла, но и ты скоро последуешь за нею! И все твои потомки будут иметь только по одному сыну и не переживут того возраста, в котором умрешь ты, пока проклятая Эпоха Праздности и Подлости не подойдет к концу!

Губы Роланда затряслись и он с силой вырвался из зловонных объятий умирающего брата и с ужасом глядел на его белое как саван мертвеца лицо.

— А теперь уходи! Уходите все! Скажи своим госпожам, что они смогут войти сюда беспрепятственно через полчаса. Уходи!

Но этих просьб уже и не требовалось. Молодой Король уже бежал по темным переходам вслед за оставшимися сторонниками Ренегата, а потом, выбежав на свежий воздух, в припадке, похожем на эпилептический, рухнул на руки уже стоявших у входа фей…

Когда магический щит исчез и Триединая Премудрость с Её Верностью вошли в грот, при ярком свете магических светящихся шариков они увидели скорченное тело на полу, в луже крови, из-под левой лопатки которого торчал окровавленный конец клинка.

— Бросился на меч… Как романтично! — усмехнулась Её Верность. — По крайней мере, ему хватило мужества хоть на такой поступок, в отличие от этой мерзкой сволочи, Азаила! У того кишка и на это оказалась тонка! — и пепельноволосая фея презрительно поджала алые губки, кончиком сандалии переворачивая тело лицом вверх.

Триединая Премудрость многозначительно промолчала.

— Велите похоронить карликам его здесь же, в этой пещере, пусть дух его вечно сидит в этой темнице! А имя его вычеркнуть из истории, пусть оно будет вечно предано забвению! Пусть помнят только одно, что старший сын Роланда I погиб на охоте в юности. И больше — ничего! Слышите? Ничего! Этот ренегат не достоин называться сыном Великого Короля! — резкий, командный голос Её Верности вывел из оцепенения свиту и одна из фей «ЖАЛА» тут же полетела выполнять приказание.

Три Премудрости же, молча скрестив три пары рук на груди, прошептали несколько молитв. Смрадный воздух пещеры наполнился розовым ароматом, а на бледном лице мертвеца показался румянец.

— Пусть спит здесь спокойно. Создатель рассудит, как поступать с его душой, но Мы попросили Его быть милосердным… — сказала грустно Вторая из Трех и, развернувшись, все Три направились к выходу из пещеры.

Скоро пещера была замурована карликами и каменный гроб с телом старшего сына Роланда Древнего навсегда остался в мрачном чреве той горы, на которой когда-то оно принесло клятву верности.

А Его Величество Король Роланд II Авалонский, пролежав несколько недель в глубокой коме, причины которой даже феи-целительницы не смогли открыть, очнулся, совершенно не помня, что с ним произошло, с полубезумным-полудетским выражением в глазах. Всю оставшуюся жизнь он только и занимался тем, что играл в солдатики, смотрел красочные волшебные иллюзии, развлекался игрой на барабане и конными скачками, в то время как все бремя государственных дел легло на плечи его сановников и монархов вассальных королевств Содружества. Первый и последний его ребенок, хилый и молчаливый светловолосый мальчик, названный по традиции Роландом, увы, с самого детства мало чем отличался от отца. А когда королю исполнилось пятьдесят — нежный возраст для людей, живших в Эру Порядка и Процветания по сто и больше лет — он переел на ночь персиков с яблочным сидром и скоропостижно скончался. И все бесчисленные тысячи последующих «роландов» либо не переходили, либо незначительно переходили этот роковой рубеж. Проклятие Черного Камня, таким образом, полностью сбылось…

Глава 8 На заре новой эры

Зал Собраний Содружества в Замке Его Величества, короля Авалона, был заполнен битком. Такого рода собрания не созывались со времени коронации недавно умершего короля, Роланда 39 999-го, а это без малого пятьдесят с лишним лет назад.

Зал Собраний располагался в самом сердце древнего королевского Замка. Когда-то он служил для пиршеств рыцарей Круглого Стола — об этом по-прежнему напоминал большой, шагов в двести в диаметре круглый стол посередине. Однако уже во времена Роланда Древнего, как гласят хроники, бывшие рыцари Круглого Стола благодаря своим славным подвигам стали королями окрестных земель. Будучи друзьями, соратниками и вассалами короля Авалона, они заключили с ним, в этой Зале, за этим самым столом Договор о Содружестве, избрав неизменным председателем-президентом его — короля Авалона. С тех самых пор Зала Собраний превратилась в место сбора Совета Содружества — главного совещательного органа этого причудливого государственного образования, не имевшего аналогов ни в Нижней, ни в Верхней Целестии.

Совет Содружества раньше собирался исключительно для военных нужд, а потому заседания проводились часто — по нескольку раз в год. Теперь, когда о войнах не вспоминали много тысячелетий, а все срочные вопросы можно было решить при помощи магических передатчиков, такое сборище стало просто формальным ритуалом, обычно проводившемся по поводу воцарения нового короля Авалона.

Зал Собраний, в общем-то, мало чем отличался от всех остальных зал королевского замка. Такие же стены, увешанные драгоценными гобеленами, такие же витражи на окнах — посвященные деяниям великого короля — такие же статуи великих королей и воинов древности, такой же давно не действующий гигантский камин, когда-то согревавший залу в холодные зимы. Отличительной чертой этой залы было только то, что посредине её стоял круглый каменный стол из полированного мрамора и сама зала была идеально круглой формы. Да и ещё — у дальней стены по-прежнему пугала впервые вошедших в Залу исполинская золотая туша дракона, сраженная некогда рукой Великого Короля.

Устанавливая здесь Круглый Стол, король Роланд, как говорят легенды, хотел подчеркнуть равенство всех рыцарей, а затем и королей Содружества, между собой, хотя впоследствии великий замысел короля-основателя, как это часто бывает, был забыт. Когда места в Совете заняли уже не былые боевые сотоварищи Роланда Древнего, а обыкновенные, пусть и коронованные, люди, ни о каком равенстве уже речи, конечно же, не было. Отсюда, например, появилось со временем и право вето короля Авалона, которое он мог наложить на любое решение Совета.

Сейчас в Зале Собраний было особенно шумно, потому что впервые за многотысячелетнюю историю король Авалона настоял, чтобы кроме сорока девяти королей-членов Содружества, рассевшихся на белых стульях из слоновой кости, были приглашены по представителю от каждого сословия оных королевств — начиная от принцев крови и дворян до крестьян. Для них соорудили специальные трибуны вокруг Стола. Внизу сидели те, кто познатней, вверху — кто попроще — каждый в своих цветах.

Теперь, когда все представители были в сборе и до торжественного открытия Собрания оставались считанные минуты, на этих самых трибунах шло бурное обсуждение как недавнего скандала на коронации молодого короля, так и странного «новшества» (ругательного слова для всех благочестивых граждан Содружества) в принципах созыва Совета.

Наконец, раздался пронзительный звук фанфар и гул тут же стих. А на середину зала вышел глашатай в белом плаще с черным орлом, в круглой длиннополой шляпе с белым пером и, громко несколько раз стукнув тяжелым посохом с металлическим наконечником внизу по полу, воскликнул высоким и приятным голосом:

— Возрадуйтесь! Его Величество король Гастон Авалонский уже с нами!

Все — от землепашца до короля — встали и почтительно склонили головы. Только короли Содружества при этом не снимали своих корон, тогда как все остальные, в том числе принцы крови, обнажили головы. Раздались тяжелые чеканные шаги, и в Залу вошел король.

Впереди, по бокам и сзади его окружал почетный караул из высоких стражников в шлемах с белыми плюмажами и алебардами в человеческий рост. Но каково же удивление всех собравшихся, когда они увидели, что и сам король идет в такой же форме. В доспехах, шлеме, воинском плаще, с мечом у пояса. Оттого-то и звук его шагов был таким гулким…

— Странное, однако, намерение Его Величества поиграть в солдатиков, — усмехнулся один из монархов с длинной рыжей бородой до пояса. — От века такого не было, чтобы на Совет король авалонский приходил в таком виде!

— Он, наверное, турнир решил тут устроить, Ваше Величество, он до этого дела известный любитель, — прыснул со смеху другой монарх, с аккуратно подстриженной бородкой, в щеголеватом бархатном костюме и руками, явно никогда не державшими не то, что меч, а даже игрушечную рапиру.

— И вправду о нем говорят, чудной он, — поддакнул белокурый юнец в короне, сидящий по левую руку от рыжебородого, — ну, жди беды, Ваши Величества, с таким-то королем, помяните мое слово!

И двое его коронованных собеседника мрачно покачали головами в знак согласия.

Но король Гастон, ловя на себе недоуменные и неприязненные взгляды, не обращал на них ровным счетом никакого внимания. Он подошел к своему месту у западной части Круглого Стола и облокотился кулаками в латных перчатках об его полированную поверхность. Воцарилось неловкое молчание.

— Я думаю, мы с вами, дорогие друзья, обойдемся без той чепухи, что обычно окружают такие мероприятия — без всякого рода приветственных речей, славословий, гимнов и всего прочего — и приступим сразу к делу. Я — солдат, воин, меня не обучали, по понятным причинам, всякого рода виртуозностям. Надеюсь, Ваши Величества, а также представители всех сословий королевств Содружества, уже догадываются, по какому поводу я позволил себе воспользоваться своим правом собрать этот совет, не правда ли?

Ответом ему было сосредоточенное молчание.

— По Вашему напряженному молчанию я догадываюсь, что вы знаете, но не решаетесь высказаться вслух, и не мудрено, после эпизода с коронацией я прослыл чуть ли не ведьмаком, который якшается с нечистой силой… — Гастон усмехнулся и его красивое лицо стало ещё красивее, когда улыбка обнажила ровные как на подбор и белые как молоко зубы. Но черные как ночь глаза короля остались серьезными. Жизнерадостные румяные лица королей-членов Содружества и не менее румяные лица представителей народа резко контрастировали с лицом этого странного аскета в латах.

— … Спешу заметить, что это не так. Впрочем, не для обсуждения этих бабьих басен я вас здесь собрал. У меня есть для вас гораздо более важное дело. Дело, которое возникает лишь раз в сто тысяч лет! — вдумайтесь в эту цифру, господа. Это вам не шутки!

Собравшиеся недоуменно переглянулись.

— Ладно, ближе к делу, — сказал Гастон и кашлянул в кулак. — Итак, господа, ситуация такова. Менее чем через десять лет истекает срок Договора об Опеке, заключенный между представителем Сообщества Поднебесных и между представителем Содружества суверенных королевств. И теперь нам предстоит решать, что же делать — подлежит ли Договор продлению или нет…

Вздох облегчения в Зале — всего-то! Они-то думали! А тут — всего-навсего решить, продлять ли какой-то там договор…

— Да продлить его — и вся недолга! — выкрикнул с места рыжебородый король Эрик, из королевства № 27. Его зычный голос — мужчина он был довольно крупный, мускулистый, с объемным животом, никак не умещавшимся в тесном для него позолоченном камзоле, который напирал на ткань как медведь — на прутья тесной клетки. — Что тут решать, Ваши Величества?

Гул одобрения пронесся по Зале. А кто-то даже облегченно рассмеялся. Что трагедию здесь делать? Надо продлить — так продлим, что такого?

— Нет, подождите, Ваши Величества, так не пойдет! Если бы вопрос о продлении был таким простым, я бы не стал собирать вас за десять лет до истечения срока, не так ли?

— А что в нем сложного? — не унимался рыжебородый, видимо, решивший взять на себя роль выразителя воли Совета. Он повернулся лицом к монархам с противоположного конца Стола за поддержкой. — Сообщество никогда ничего нам плохого не делало, только хорошее. Лето никогда не сменяется зимой, урожай постоянный, дожди — вовремя, здоровье — отменное… Чего ещё желать? Ну и пусть дальше нам помогают, в чем проблема-то? Ни войн, ни преступности, один сплошной порядок и процветание! На что жаловаться-то?

— Вот если бы они ещё морских ведьм прищучили, — раздался голос с другой части стола — там встал с места безбородый, но длинноволосый блондин Айстульф из королевства № 42, располагавшегося у юго-восточного побережья Хартленда, — вообще было бы замечательно. А то они только за прошлый год пять кораблей китобоев и столько же рыболовов утопили! Неслыханно!

Одобрительный гул прокатился по Зале.

— … И чтобы карликов прижали к ногтю — где ж это видано такие дикие проценты брать — 15 % годовых! — закричал худощавый скупердяй с крючковатым носом, король Вертер из королевства № 45.

— А ещё поставить заслон у Древляндии — эти ведьмы у нас уже две деревни мужиков потаскали только за прошлый год — убытки одни! — замахал руками тучный Арчибальд из северного королевства № 28, что недалеко от Потаенной Чащи.

Шум и гам заглушил отдельные голоса — Их Величества принялись живо обсуждать между собой свои проблемы. Лейтмотив был один: хорошо было бы, если бы феи лучше соблюдали подписанный Договор об Опеке, а то не «Порядок и Процветание» получается, а незнамо что — «Произвол и Поношение», как изволил выразиться один из коронованных остряков.

Представители же народа безмолвствовали — они вообще впервые слышали такие слова как «Опека» и до сих пор думали, что феи — это всего лишь персонажи сказок, а не могущественные повелительницы этого мира.

— Тише, Ваши Величества, тише, — вновь взял слово рыжебородый Эрик, — давайте действительно примем, с позволения высокочтимого президента Содружества, короля Гастона, такую резолюцию, кхме-кхме. «Обязать, — значится, — Поднебесных Владычиц лучше исполнять взятые на себя, согласно Договору об Опеке, Обязательства, в частности, навести порядок на море и в лесу!» А то что же это такое?! Договоры, понимаете ли, дорогие господа, пишутся не для того, чтоб чернила переводить, а чтоб исполнять! — и с этими словами он погрозил невидимым феям пальцем.

Крики одобрения заседателей Круглого Стола заглушили последние слова рыжебородого оратора.

Гастон скорчил недовольную мину. Впрочем, он ожидал такого поворота дела — именно поэтому он и пригласил на Совет представителей населения королевств, в надежде, что они поддержат нужное ему решение.

Он подал знак рукой и глашатай стал бить своим тяжеленным посохом о плиточный пол, так что не в меру разгалдевшиеся величества стихли.

— А что скажут господа-представители сословий? — внешне невозмутимо спросил Гастон.

Представители сословий по-прежнему безмолвствовали. Они вообще впервые были на Совете, очень многие впервые услышали, что оказывается есть какая-то «опека», «феи» и чувствовали себя явно не в своей тарелке.

Наконец, нашелся один смельчак, с самой верхней трибуны, в зеленой куртке хлебороба и такого же цвета широкополой шляпе. Это был уже взрослый мужчина с длинными цвета спелой ржи усами. Он встал и широко улыбнувшись во весь рот, распахнув неведомо кому объятия, радостно сказал:

— Да нам ли, неучам, балакать в таком-то опчестве, но раз Вы, Ваш Величство, велите, просто, по-мужицки, скажу. Вот у нас мужики все время спорят, есть ли феи на самом деле — мы их отродясь у себя, у Заячьих Холмов, не видывали — или, значт, нету их. А вот, слухая вас, пане, я щас вижу, что есть они, родименькие! — хитро ухмыльнувшись, проговорил мужик, грозя кому-то пальцем.

Все присутствующие покатились со смеху, но оратор в зеленой куртке не унимался. Сминая в руках шляпу, он продолжил:

— Так вот, а если феи есть, значт, и другое верно, что про них брешут, что мужичков-то у них не хватат, верно я говорю?! — повернулся мужик к монархам, которые не могли смотреть без смеха на его конопатую хитрую рожу. — Так вот, Ваш Величство, а што если мы обратимся к ним (тут он указал пальцем на небо), штоб они нашенских-то мужичков к себе брали, в мужья, уж очень они по рассказом-то крассявые, сущие королевны, и нам хорошо и им тожа…

Последние несколько слов уже никто не слышал, все просто попадали со смеху. Совет явно грозил превратиться в балаган. Только король Гастон помрачнел как туча, а потом, выхватив жезл у глашатая, начал со всей силы бешено колотить им по полу, так что даже крошка от плитки полетела во все стороны, сам же посох переломился напополам.

В Зале вновь воцарилась гробовая тишина.

Лицо Гастона было бледным как смерть, глаза, черные как ночь, казалось, готовы испепелить всякого. Никто не дерзал пересекаться с ним взглядом.

— Ну, о чем вы говорите, господа?! Что за балаган вы тут устроили?! Речь идет о том, жить ли человеческой расе самостоятельно, опираясь на собственные силы, или по-прежнему все задарма получать от пришельцев с небес — вот о чем речь! Помимо процентов по кредитам, мореходства и прочего есть более высокие ценности, разве не находите? Мы не можем определить нашу собственную жизнь даже в таких пустяках, как когда и в каком количестве есть нам мясо и рыбу, носить нам оружие или нет, мы, короли, на самом деле не имеем никакой власти — даже покарать преступника не можем — его надо немедленно сдавать на перевоспитание в агентам «ЖАЛА»! Разве не так, Ваши Величества?! Где наши гордые армии, где наши морские армады, где быстроногая конница?! Где?! Мы даже отбить нашествие из-за Предела не имеем права! Мы, взрослые мужчины, прячемся за женские юбки! Где герои прошлого, где рыцари, где воины?! Одни бабы с бородами, отвисшими пузами и в штанах! — Гастон не выдержал и со всей силы грохнул латной перчаткой по столу.

Некоторое время в Зале царило напряженное молчание.

А потом опять встал рыжебородый Эрик, смущенно покашливая в кулак.

— Мы все собравшиеся тут короли, — обвел он глазами своих соседей по Круглому Столу, — понимаем Вашу тоску по прошлому. Кони, доспехи, армии… Это, конечно, хорошо, но согласитесь, Ваше Величество, что феи — это не «женские юбки», отнюдь! Те, кто повелевает облаками, дождями, морскими волнами, те, кто могут мановением руки испепелить любое многотысячное войско — я бы не дерзнул назвать просто «юбками»! Хоть они по виду и женщины, но никто из нас их по-настоящему женщинами и не назовет. Это другая раса, другие существа, — намного более сильные существа! — а потому нам, слабым человекам, и не зазорно терпеть их Опеку на своей шее — они сильнее нас, — рыжебородный грустно замолчал.

— Но что удивительно, — вдруг внезапно повеселел рыжебородый великан, — при всем своем могуществе, они этим не кичатся! Наоборот, во всем нам помогают и даже не мозолят своим присутствием глаза — кроме королей и тузов общества о них никто и не знал доселе, даже вот этот вот малый, — рыжебородый указал своим толстым, как сарделька, пальцем на конопатого мужика на трибуне.

По Зале прокатился одобрительный гул.

— Да и зачем, если уж на то пошло, нам армии эти? — поддержал его сосед в бархатном костюме. — Будут армии — будем между собой воевать — кому это надо? Мужики будут бунтовать, рыцари мятежи устраивать, заговоры… Зачем? Что мы — историю не знаем что ли? Пока фей не было — везде смута, раздоры… Не вижу смысла ничего менять!

— Да и потом, — встал со своего места блондин Айстульф, — а как мы будем лечить болезни, если они возникнут, как мы будем обеспечивать урожайность? Ведь мы ничего не умеем делать, вот в чем вся штука! У нас нет ни медицины, ни наук никаких, ни магии…

— То-то и оно, Ваши величества! — подхватил Гастон. — А почему это феи ни разу не научили ни одного человека магии, а? Ведь была бы у нас магия — мы бы и на поле брани могли против них постоять, и с болезнями справиться, и с неурожаем… Почему — спрашиваю я вас! Да, они нам дают всякие магические штуковины — иллюзиумы, ароматические ванные, летающие светильники и прочую дребедень, а настоящей магии ни один человек не обучен!

Тут король Гастон попал в самую точку. Все Величества понурили головы — видимо, такие вопросы приходили в голову не ему одному…

— А я, милостью Создателя, возьму на себя смелость ответить на этот вопрос, — поднялся со своего места на нижней трибуне представитель епархии Кронбурга, худощавый, аскетичного вида, священнослужитель, укутанный с головы до пят в длинный черный плащ с большим капюшоном на голове, из-за которого не было видно его лица.

Гастон вопросительно посмотрел в его сторону, как и все остальные Величества.

— В Писании сказано, Ваше Величество, «каждый да познает свою меру»! — поднял назидательно вверх костлявый палец священнослужитель, а из-за капюшона показался острый сухой подбородок и бледные полоски бесцветных губ. — Раса Поднебесных, как повествует Писание, создана для управления этим миром, ей дана соответствующая её задаче волшебная сила, она — руки Создателя, тысячи, десятки тысяч заботливых и сильных рук. Люди же — смертные — гости в этом мире, мы здесь живем временно, а потому нам такая сила и не дана. Мы здесь — чтобы научится смирению, терпению, а что может быть хуже для смирения, нежели могущество мира сего? Вот почему мы не имеем этой силы…

Гастон хмыкнул.

— Насколько мне известно, святой отец, в Писании нигде не сказано, что люди не способны к волшебству и что им запрещено пользоваться волшебством, также там нигде не написано, что феи могут помыкать людьми, как могут — управление миром одно, а управление людьми — такими же свободными существами, «любимейшим творением Создателя», как гласит Писание, — это совершенно другое… К тому же в Писании сказано, что власть над Нижней Целестией Создатель завещал именно людям, как верхней — народу Поднебесных. А потому Ваше мнение заслуживает внимания, но ничего толком не объясняет.

Вновь воцарилось молчание. Спорить больше никто не решался. Позиции были прояснены, основные аргументы высказаны.

— Ваши Величества! Уважаемые господа представители! Я ещё раз повторю, — примирительно обратился король Гастон к собравшимся, — я вас собрал не для того, чтобы немедленно решить вопрос — продлевать ли нам договор или нет. Во-первых, у нас ещё впереди целых десять лет, а это срок, согласитесь, немалый. Во-вторых, этот вопрос действительно сложный и невозможно его решить всего за пару часов. Я вас собрал для другого…

Недоуменные взоры присутствующих обратились на короля Гастона. Для чего же, если не для этого?

— … Посудите сами, Ваши Величества, даже среди представителей Ваших подданных, собравшихся в Зале, многие впервые достоверно узнали о существовании фей. Эта тема многие тысячелетия была закрытой, о ней знали только представители высших сословий, обученных грамоте и знающих историю. Девять десятых граждан королевств Содружества неграмотны. Они не читали ни Священное Писание, ни исторические хроники. Они проводят большую часть своего досуга в пивных и в иллюзиумах, на танцах и в балаганах. А ведь они составляют большую часть населения вверенных Вашей заботе королевств! Было бы несправедливо, если бы такой важный вопрос как продление или расторжение Договора об Опеке, который касается непосредственно каждого, был решен помимо их участия! Это касается КАЖДОГО представителя человеческого рода, ибо по Писанию вся Нижняя Целестия есть собственность всего человеческого рода, как верхняя — рода Поднебесных. Понимаете? Вся! А потому я предлагаю следующее. До истечения Договора у нас есть ещё целых десять лет — это срок немалый. Так вот. За эти десять лет мы обучим все неграмотное население Целестии чтению и письму. Когда же они осилят эту премудрость — пусть каждый свободный гражданин Содружества прочитает подлинный Договор об Опеке, изучит историю Нижней Целестии до вмешательства в неё фей и после — и сделает свой выбор СОЗНАТЕЛЬНО!

Волна ропота и недоумения прокатилась по Зале. А потом опять с места поднялся рыжебородый Эрик:

— Но, Ваше Величество, как же они прочитают текст Договора, если его не сохранилось в оригинале?

— Сохранился он, сохранился! — с торжествующим выражением лица воскликнул Гастон. Как заправский фокусник, он щелкнул пальцами и достал из черного сундука, который поднес ему юноша-паж, текст договора, а следом за ним — объемистый фолиант Хроники. — А вместе с ним — самый полный список Хроники Танкреда Бесстрашного «Деяния Роланда» — на 500 страниц больше прочитанного всеми вами в школе, Ваши Величества! Я лично отыскал эти документы, роясь ночами в королевском архиве!

Тут уж просто рев аудитории невозможно было сдержать! Даже рыжебородый Эрик, как и смазливый щупленький король в бархатном костюме не удержались и, забыв о своих королевских достоинствах, опрометью подбежали к королю, чтобы лично увидеть найденные документы…

— Внимание, господа! Конечно же, гражданам Содружества придется изучить и другие хроники, помимо этой, ведь им предстоит сравнить жизнь до владычества фей с той, которая наступила после. Придворные историки мои и Ваших Величеств, на основании проверенных документов, сделают краткое изложение, доступное для простого человека, я сам лично буду следить за этой работой, чтобы при изложении важнейшие детали не были упущены. Мы развернем походные школы, обучим десятки тысяч учителей, подготовим тысячи историков и правоведов… Чтобы каждый, повторяю, КАЖДЫЙ человек мог спустя десять лет сделать свой осознанный выбор!

Тут вдруг шум и гам в Зале внезапно стих. Кажется, только теперь до Их Величеств и представителей народа стал доходить смысл сказанного.

— Подождите, Ваше Величество, это как же получается, — недоуменно развел руками высокий как жердь мужчина с тонкими усиками и бородкой клинышком, весь в кружевах, в одежде цветов «принцев крови» — что мужики ничем не будут отличаться от потомков Роланда Древнего? Так что ли?

— … Что всякий невежда сможет, как ему взбредет в голову, искажать Священное Писание? — недоуменно воскликнул, вставая со своего места, сухопарый аскет в капюшоне священнослужителя.

— … Ваш Величсво, да на кой нам сдалась эта грамота, Создатель с вами! — обезоруживающе добродушно улыбнулся конопатый мужик в зеленом, комкая шляпу в руках. — Нихай пане мучатся по столько лет, нам-то на што? Мы люди маленькие, урожай собрали, варенья наварили, пивка выпили да на боковую… Да и куда я с этой храмотой — корове штоль читать буду, с подсолнухом?..

С места вставали все новые и новые представители и их мнения были явно не в пользу высказанного Гастоном. И только теперь Гастон был по-настоящему растерян. Такой реакции он явно не ожидал. Из сложившейся ситуации мог быть только один, один-единственный выход.

Гастон выпрямился во весь рост, согласно древнему обычаю поднял правую руку вверх, как это делают обычно при клятве, и громко и четко, на весь Зал Собраний, произнес:

— Я, король Авалонский и президент Содружества суверенных королевств, пользуясь правом, присущим Нам по рождению, налагаю «вето» на любое решение Совета, которое противоречит Нашему решению. А вам, Ваши Величества, повелеваю в недельный срок принять моих людей, которые начнут приводить угодное Нам решение Совета на вверенной Вам территории.

— Да будет так! — согласно древнему обычаю, в один голос воскликнули Их Величества, встав со своих мест с поднятыми вверх правыми руками.

— Объявляю заседание Совета законченным!

А уже ровно через неделю, в один и тот же день, во всех пятидесяти королевствах Содружества, на заранее воздвигнутый по этому случаю во всех городах и селах покрытый алым атласом помост, вошли герольды в белых плащах с черным орлом. Протрубив в серебряные фанфары, они торжественно зачитали с длинных, сделанных из искусственного пергамента, листов, решение Короля:

— Граждане и гражданки королевств Содружества, слушайте и не говорите потом что не слышали! Решением Совета Содружества во главе с Его Величеством королем Гастоном Авалонским, постановляется:

1. «Всем без исключения, вне зависимости от пола и сословия, пройти проверку на знание грамоты и письма, которая будет проводиться во всех городских ратушах и зданиях деревенских сельских советов.

2. Те, кто получил желтый билет, после проверки, должен в это же время каждый день, вместе с этим билетом приходить по указанному на нем адресу для последующего обучения грамоте и письму.

3. Те, кто получил красный билет, также должны приходить в дома по указанному адресу для углубленного изучения указанных на билете предметов.

4. Те, кто получил белый билет, могут получить книги на дом и заниматься дома, но обязуется сдать через год экзамен.

5. Все дети от семи лет, вне зависимости от сословия и рода занятий, отныне и навсегда обязаны посещать школы — общие школы для всех сословий, как и получившие желтые билеты.

Те же, кто ослушаются коллективной воли Совета и лично Его Величества, короля Гастона Авалонского, будут пороты на псарне арапником, вне зависимости от чина и звания, а если не послушаются, будут поставлены у позорного столба, а если и тогда не послушаются, будут отправлены на галеры или в подземные копи карликов рудокопами!

Решение окончательное и обжалованию не подлежит!»

Прочитав королевскую грамоту, герольды ещё раз протрубили в серебряные фанфары и, чинно откланявшись, прыгнули на коней и поскакали восвояси.

Народ слушал в безмолвии — приказы короля, возглашаемые герольдами с атласных помостов, не принято было оспаривать, но слушать, сняв шляпы и смиренно склонив головы. Воля короля — помазанника Создателя — была священна. Однако выражать радость по поводу этого непонятного указа они были не обязаны. А потому, когда народ расходился по домам с площадей, то-то было разговоров…

— Ну, што ж, король совсем рехнулся-то, а, Марта? — покрутила пальцем у виска грудастая баба в зеленом. — У меня уж третья пара внуков дома, а я пойду книжки штоль читать? С ума сойти!

— А я говорила тебе ещё в Соборе-то, — вторила ей долговязая Марта. — Не будет толку от такого короля! И-и-и, быть беде — нутром чую! Эт тольк начало…

И обе бабы набожно осенили себя знаком Создателя и понурили головы. Настроение было безвозвратно испорчено.

— Ваша Верность, — выкинув в уставном жесте приветствия правую руку, на которой красовалась повязка с изображением рассерженной пчелы, отрапортовала кремово-белая фея. — Я принесла, как Вы и просили, протокол заседания Совета Содружества и только что полученную грамоту его постановления.

С этими словами Кремово-белая фея положила стол прозрачный шар, на который были записаны изображения документов. Но Жемчужно-Белая даже не обратила на неё внимание, продолжая сидеть на розовом табурете. Она была всецело погружена в себя, нервно барабаня пальцами по поверхности стола.

— Ну и как, сестра? — наконец, задумчиво проговорила Жемчужно-Белая.

— Дело серьезное. По-моему, король Гастон не в своем уме и пора его убирать, как того, чье имя предано забвению. Тем более, прецедент у нас уже имеется.

Жемчужно-Белая пронзительно посмотрела в глаза Кремово-Белой и та, не выдержав, отвела взгляд.

— Легко сказать, как «того»… «Тот», если ты помнишь, был вооружен и очень опасен… Да и потом, а кем мы его заменим? Ведь это же династия самого Роланда Древнего, друга и любимчика Их Премудрости! Это же святыня, незыблемый столп Порядка и Процветания в человеческом сообществе! — Жемчужно-Белая, не выдержав напряжения, встала и принялась нетерпеливо ходить туда-сюда, заложив руки за спину и сосредоточенно что-то обдумывая.

— Ваша Верность, а что если… Ведь у нас же есть ещё в запасе старший брат умалишенного Гастона…

Жемчужно-Белая вдруг остановилась как вкопанная и взгляд её посветлел.

— Идея, сестра! Ну как же я сама не додумалась?! Вот что значит — эмоции и переживания омрачают разум! Конечно! Про этого «Принца» я ведь совсем забыла! — тут она хлопнула себя по лбу. — Ведь его кровь по своему составу полностью совпадает с кровью прямых потомков династии Роланда Древнего!

— Правда, Ваша Верность, он явно подает признаки слабоумия…

— Можно подумать, другие короли были умнее! Зато ты посмотри, какая у него жена! Умница, красавица, прекрасный боец с тысячелетним стажем, фея, оказавшая неоценимые услуги Сообществу в войне с Непобедимым Солнцем, безоговорочно преданная Их Премудрости! Кроме того, мы её, между прочим, уже много лет как хотим повысить в Иерархии, но она упорно отказывается, а тут — самый подходящий случай для повышения сразу в 1-й ранг!

— Точно, Ваша Верность! Как раз накануне этого странного голосования по вопросу продления Договора у нас во главе человеческого сообщества будет своя королева, и какая!!!

Жемчужно-Белая опять принялась возбужденно ходить из стороны в сторону, довольно потирая руки. План действительно был гениальней некуда. Даже если что-то случится с «Принцем», бывшая Хранительница Предела № 3 по праву его жены и матери его детей — отпрысков увядающей династии Роланда Древнего — , сможет управлять Содружеством… Целую вечность! С такой королевой устроить продление Договора об Опеке будет проще простого!

Жемчужно-Белая, наконец, остановилась и поднесла тонкий пальчик к губам.

— Смотри, сестра, пока — молчок! Я должна лично доложить этот план Их Премудрости. Но это вовсе не означает, что до принятия Высочайшего решения мы будем бездействовать. Выходи на связь с Хранительницей Предела № 3 и подготовь её. Кроме того, отправь-ка ты её в Авалон вместе с мужем и детьми под каким-нибудь благовидным предлогом… Да хотя бы в качестве наблюдателя Сообщества над королем — это должность, по-моему, сейчас вакантна. Ну и пусть она ещё раз пригрозит этому Гастону, что если он не прекратит ставить нам палки в колеса — мы ему быстро найдем замену. Как тебе?

— Отличный план, Ваша Верность! — вытянулась по струнке Кремово-Белая.

— Исполняйте, сестра, и да пребудет с тобой Создатель, которому мы служим!

— Дорогой, ты меня слышишь, слышишь, дорогой, а? Мы скоро отправляемся в Авалон. Посмотри, какие там тебе вещи необходимы, я прикажу Зверятам их собрать!

Принц как раз играл с сынишкой и дочуркой в кубики, ползая с поистине детским азартом на коленках по ковру, и совершенно не слышал слов своей любимой жены.

Второе поколение детей Принца и Феи были близнецами, ведь они родились с разницей всего в несколько минут — одинаково золотистые вьющиеся в колечки волосики, голубенькие глазки, пухленькие ротики, щечки с ямочками и немножко курносенькие носики — вылитая мама! Даже крылышки — маленькие, прозрачные — были у обоих — нонсенс! В одних трусиках они ползали по мягкому ковру и пытались построить игрушечный город с башенкой.

А Принц тем временем достал из коробки игрушечные волшебные палочки и хотел научить детишек строить без помощи рук.

Сначала и мальчик, и девочка пытались строить ручками, но у них ничего не выходило. Неловкими движениями то тот, то другая рушили только что построенные стены и чуть от этого не плакали. Но когда Принц взял в руки крышку от набора и показал детям написанные там заклинания, все изменилось.

Сначала они хотели строить стены, как и раньше, но Принц произнес заклинания и движениями палочки стал направлять кубики в нужные места. Они вставали как раз куда надо и не падали. Полет кубиков вызвал такой восторг у детей, что они тут же принялись просить папочку научить их делать также. Принц воспользовался этим и заставил их вспомнить уроки Осленка по чтению и осилить несколько довольно простых предложений, из которых состояли заклинания. А потом…

Вооружившись палочками, они сами стали руководить стройкой. Одни заклинания двигали кубики вперед, другие — назад, третьи — влево, четвертые — вправо, пятые — вниз, шестые — вверх… Нужно было только назвать номер кубика и произнести соответствующее заклинание. А можно было проще — двигая палочками, мысленно ставить кубики на свои места, произнося при этом лишь одно заклинание — отвечавшее за связь кубика и палочки. Дети смогли довольно быстро самостоятельно оценить преимущество второго способа.

Дети были просто в восторге — ведь управлять кубиками палочкой было гораздо интереснее, чем передвигать их руками! А в каком восторге был Принц! Ведь и его маленький сын не отставал от сестренки! Также ловко махал палочкой, также ловко произносил заклинания…

Вот мальчик, ловко орудуя палочкой, воздвигает высокие белокаменные стены с зубцами и бойницами, вот девочка подводит кубик с подъемными воротами, а вот — легкое движение палочки — и появляется иллюзия рва, заполненного водой. А потом построены ратуша, рыночная площадь с прилавками, дома, деревья с чирикающими на них иллюзиями птиц, фонтаны…

А когда замок из кубиков был полностью построен и над главной башней уже гордо реял флаг Авалона — белый с черным орлом, расправившим крылья — Принц начал второй этап игры. Он произнес заклинание, написанное серебристо-белыми буквами на черной карточке, и, откуда ни возьмись, появились большущие, размером с три кубика, поставленных друг на друга, тигровидные крысы, которые с хищным видом напали на только что сооруженный замок. Крысы были почти как настоящие — также скалят свои тигриные острые зубы, также свирепо бьют по бокам толстыми хвостами с змеиными головами на конце, также сверкают красными как головешки глазами.

Но мальчик не растерялся. Он звонко прочитал заклинание на белой карточке, и на стенах замка появился с десяток лучников, открывших огонь по крысам. Детям приходилось постоянно корректировать огонь при помощи палочек — ведь стрелы летели туда, куда показывает луч, испускаемый рубиново-красным камешком на их конце. А Принц, в свою очередь, направлял своей палочкой крыс то в одну сторону, то в другую, так что они ловко уворачивались от стрел воинов сверху.

Причем у Принца задача была сложнее — ему приходилось каждой крысой командовать отдельно, тогда как лучники били одновременно в одно место. Принц наводил луч своей палочки на крысу, а потом — на нужное место игрового поля, но делал это так быстро, что детишки явно не поспевали. Тогда девочка взяла другую карточку — желтую — и ворота города открылись и выскочила конница. Маленькие рыцари в доспехах принялись ловко колоть крыс своими длинными копьями, а те в свою очередь — бить их хвостами. При этом змеи на хвостах пытались укусить коней за ноги. Зато крысы теперь не могли так ловко уворачиваться как раньше от стрел, а потому сынишке удалось пристреляться и уложить сразу три крысы замертво. Однако остальные крысы, ловко руководимые Принцем, зашли им в тыл. Положение стало безнадежным для рыцарей, и девочка уже потянулась было за розовой карточкой, чтобы вызвать на подмогу фей из Поднебесья, как тут…

Вошла мама!

— Принц! Ты меня опять не слышишь? Мы собираемся в Авалон! Давай, прекращай играть. Пусть дети сами доигрывают.

— Ну, мама, мамочка! Мы хотим ещё поиграть с папкой! Кто же ещё будет командовать крысами? Мы боимся! — закричали в один голос дети.

— Это что такое, дети! И кто это боится крыс, а? — нахмурил брови Принц. — Вы что это меня позорите перед матерью? То же мне! А если война начнется? Тоже будете бояться? А если нападут ВОТ ТАКИЕ ВОТ страш-ш-ш-шш-ные, страш-ш-ш-ш-шные крысы… — Тут Принц скорчил гримасу и зарычал, а потом схватил дочурку и стал её щекотать. Та в восторге засмеялась, а сынишка взлетел под потолок и сел прямо на плечи отцу, крепко-накрепко обхватив его шею руками…

— Все, дети, а ну отстаньте от отца! Осленок, доиграй с ними, мне нужен Принц.

— Да, госпожа! — услужливо поклонился Осленок. — Деточки мои, а ну ко мне! Кто первый пойдет на речку купаться, и-а-а?!

— Я! Я! Я! Первый! — воскликнул мальчонка, и, отпустив отцовскую шею, громко жужжа вылетел прямо в открытое окно на реку, а за ним полетела девочка, но — так и не смогла его догнать. В воду плюхнулся первый, как выпущенный из катапульты снаряд, именно мальчонка…

… - Дорогая, а в чем дело? — спросил Фею, оставшись с нею наедине в детской Принц, все ещё глядя на развевающееся белое полотнище с черным орлом на шпиле игрушечного замка.

— Ничего. Просто меня повысили в должности. Я теперь назначена полномочным представителем Сообщества при персоне короля Авалона и мы переезжаем на постоянное местожительства именно туда. Твоя мечта сбылась, дорогой, теперь ты хоть каждую неделю будешь смотреть на рыцарские турниры, соревнования лучников и прочие мужские забавы, — улыбнулась Фея и чмокнула мужа в щеку.

Но Принц, казалось, не рад был этой новости. Он как-то тревожно посмотрел на Фею и, после долгой паузы, нехотя произнес:

— Что-то не нравится мне в этом назначении… И почему именно в Авалон?

— Дорогой, у нас в Сообществе не принято обсуждать приказы. Раз сказали, значит, поедем. Это не нам решать. Или ты хочешь остаться здесь и подождать здесь, в хижине, другую Хранительницу Предела и стать её мужем, а? — Фея, лукаво прищурив глаз, посмотрела на Принца и игриво дернула его за мочку уха.

Принц же только грустно вздохнул и пошел собирать свои вещи. А в душе у него остался какой-то дурной осадок — такие резкие перемены в их жизни явно не к добру!

Последнее, что запечатлелось в его памяти по выходу из комнаты, — был черный орел, горделиво расправивший свои крылья на белом полотнище флага, реявшего на вершине игрушечного замка.

Глава 9 Напрямик — на дно морское

Все произошло так стремительно, что разум Люка не успевал осознать, что с ним происходит.

Сначала известие «голубой» о том, что нашелся его отец, которого у него и в помине не было. Затем, чуть только он стал возражать, его взгляд встретился с взглядом «голубой» феи и он против своей воли стал утверждать, что отец у него есть. Потом «голубая» взяла его за руку и в его тело вошла какая-то до боли знакомая могущественная сила, по венам потекло что-то похожее на расплавленное золото, кровь в жилах закипела, глаза затуманила солнечная паволока, и он перестал понимать, что происходит.

Люк послушно, как верный пес, проследовал за своей хозяйкой. Но как только они зашли в гущу кокосовых пальм и папоротника, доходившего до пояса, а местами даже до груди, «голубая» взлетела и потащила за собой Люка — он только и успел подумать: откуда же у хрупкой женщины такая силища? А ещё с тоской взглянуть на своих внезапно осиротевших собак, которые жалобно завыли где-то там внизу, расставаясь с горячо любимым хозяином, возможно, навсегда.

А между тем «голубая» набрала нужную высоту, поднявшись выше верхушек пальм, — видимо для того, чтоб их стволы не мешали увеличивать скорость — стремительно полетела вперед, крепко держа такой тонкой женской ручкой довольно крупное, не по годам развитое, тело Люка.

Люку так лететь было очень тяжело — рука просто отваливалась от боли, тело неодолимо тянуло вниз, в голове шумело, его мучительно тошнило.

— Э-э-й, ты, красавица, можно полегче? Может, отпустишь на землю, я лучше пешком пойду, а? Не могу, рука болит…

— Молчи, у нас погоня на хвосте! Готовься, сейчас будет очень, очень неприятно…

— Погоня?

Люк посмотрел назад и увидел как справа и слева им на перехват летят «зеленая» и «розовая».

— Красавица, так ты не из них что ли?

«Голубая» фея не ответила. Вместо этого она выбросила вперед левую руку и из оттопыренных тонких женских пальчиков вырвались струи жидкого пламени. Пламя ударило в невидимый для глаза, но очевидный для любого, владеющего технологией «умного» зрения, магический щит, отделяющий островок «кокосового рая» от серого безмолвия тундры.

Сначала струи пламени не смогли пробить в нем брешь, разбиваясь о невидимую глазу преграду, подобно пламени свечи о стекло. Но вскоре Люк увидел, как постепенно в сплошной, бледно-розовой стене-колпаке начинает образовываться отверстие — стена плавилась от огня. К тому времени как они подлетели к ней, отверстие в стене выросло до размеров человеческого тела.

Остановив пламя, «голубая» закричала:

— А ну, давай, малец, позаботься о мягкой посадке сам! — и с нечеловеческой силой швырнула его, как тряпичный мяч в корзину — в образовавшуюся дыру. Падая на землю с весьма приличной высоты, Люк совершенно механически наколдовал себе воздушную подушку, которая смягчила удар — спасибо дяде Азаилу за бесконечные тренировки! Только сейчас он понял, что казавшаяся бессмысленной во время Учебы зубрежка в действительности великая вещь — в страшной суете магического боя заклинания творились сами собой!

Едва приземлившись, он посмотрел в сторону своей спасительницы — как же она теперь вырвется из ловушки, ведь отверстие в магической стене уже исчезло?!

«Голубой» действительно пришлось плохо. Пока она выкидывала Люка вон, за пределы заколдованной рощи, к ней уже успели подлететь «зеленая» и «розовая» и открыть огонь на поражение. Из синих камешков на магических жезлах вырвались струи жидкого пламени и ударили прямо в «голубую». В то же мгновение та вспыхнула как факел. Люк, не выдержав этого ужасного зрелища, отвернулся. Неужели ради него это прекрасное существо пожертвовало своей жизнью?!

Каково же было его удивление, когда вместо ожидаемых душераздирающих криков и проклятий он услышал торжествующий хохот!

Люк обернулся и раскрыл рот от удивления. Тело «голубой», вместо того, чтобы сгореть дотла и упасть жалкой горсткой пепла на землю, продолжало сохраняться в целости и сохранности, а охватившее его пламя стало гореть ещё сильнее, ещё ярче, ещё жарче, языки пламени поднимались все выше и выше.

И вот, перед изумленным взором Люка горящая фея превратилась в огромное пылающее существо. Голова, руки, ноги, крылья существа представляли собой одно сплошное бушующее и гулко гудящее пламя, издали чем-то напоминающее чудовищный огненный цветок. Достигнув же поистине колоссальных размеров, огненное существо атаковало.

Струи жаркого пламени полетели во все стороны, как это бывает от взрыва зажигательного снаряда. Нападавшие феи едва успели защититься, поставив огнеупорный щит из сжатого влажного воздуха. Однако если феям удалось отбить удар, то защитить от огня «кокосовый рай» было уже некому.

Потоки жидкого пламени огненным дождем падали на заросли папоротника, на пальмы, языки пламени лизали высокие громады причудливых деревьев. Огненные ручейки сливались в настоящие реки и, подобно вулканической лаве, сжигали все на своем пути. И вот уже весь кокосовый чудо-остров охвачен огнем, подобно пылающему стогу сена.

Покончив с рощей и феями, едва державшими удар, существо всю свою мощь обратило теперь на щит. Тот, не выдержав и пары мгновений, с оглушительным треском взорвался, как перегретая на огне стеклянная чаша. Взрывная волна исполинской силы разбросала фей в стороны, как тряпичных кукол.

«Бедные мои собачки, они были так преданы мне, что ушли за мной в эту кокосовую мышеловку, а теперь они сгорят там заживо», — грустно подумал Люк и мысленно попрощался с каждой из трех — Белкой, Стрелкой и Громом.

От грустных мыслей Люка отвлекло огненное существо, приземлившееся в двух шагах от него — от нестерпимого жара вся одежда Люка мгновенно промокла от пота, стало тяжело дышать.

— Мой юный хозяин! Медлить больше нельзя! Через пару минут тут будут вся свора «ЖАЛА». Даже мне будет трудно выстоять против них. Уходим!

— Кто ты?

— Не время для вопросов. Уходим!

— А как же дядя Азаил?

— Мурина тебя подери, любопытный мальчишка! Он меня и послал к тебе! Он уже в безопасном месте. Уходим! Проклятье — они уже здесь!

И в самом деле, высоко в небе, прямо у группы облаков к югу, что-то полыхнуло и прямо в лазоревой глади образовался светящийся разрыв, словно по ту сторону небесной тверди кому-то вздумалось открыть окно. Из этого «окна», как пчелы из растревоженного улья, одна за другой, верхом на крылатых животных — белоснежных пегасах, розовых мантикорах, золотистых грифонах — стали вылетать десятки фей. Кавалькаду крылатой кавалерии замыкало несколько исполинских зеленых дракона — похожих на орлов, плетущихся позади стаи жужжащей мошкары.

— Ух, ты! Целая армия! — только и успел удивленно прошептать Люк, как огненная «птица» уже устремилась навстречу врагу, на ходу меняя свой облик — доселе бесформенные огненные языки стали приобретать более или менее отчетливые очертания. Ещё мгновение — и перед восхищенным взором Люка появился самый настоящий огненный дракон — раза в два больше феиных, зеленых, с чешуей цвета раскаленных углей.

Все в этом драконе было из пламени и сам он был — пламя. Расплавленное золото чешуи, пылающие красные глаза-угли, острые зубы-кинжалы из языков пламени, крылья и хвост — из огня. Дракон был настолько исполнен огненной стихии, что ей, казалось, было тесно, она не умещалась в насильственно принятых формах даже исполинских размеров чудовища. А потому пламя, ища выход, вырывалось у дракона не только из пасти, как у остальных представителей его рода, но и из глаз, из ноздрей, из ушей. Искры чудовищной зажигательной силы разлетались в стороны от его крыльев, от хвоста, от рогов, от чешуи, как искры от гигантской пылающей головни.

Многократно усилив свое зрение заклинанием дальнезоркости, Люк отчетливо видел, как побелели лица перехватчиц, как бросились они врассыпную, чтобы не попасть всем вместе под удар огненного существа, которое устремилось в гущу их порядков, как волк в стадо пасущихся северных оленей.

Впрочем, досмотреть исход боя Люку не дали.

Удар электрического тока свалил его на землю и на какое-то время Люк не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. К парализованному пленнику подбежали «розовая» и «зеленая». Обе, впрочем, выглядели весьма неважно.

У «розовой» было обожжено левое плечо — уродливое красное пятно расползлось чуть ли не по всей руке, обгорела одежда, сгорели ресницы и брови. Когда-то дивные, цвета чистого золота волны волос струились по плечам и спине, достигая поясницы. Теперь же все, что от них осталось — лишь жалкие, напоминающие скорее жженую паклю, неровно обгоревшие обрывки, не достававшие даже до плеч. У «зеленой» ожогов было больше — на обоих плечах, ногах, щеках, правда, волосы уцелели лучше. Но, самое главное, обе феи почти лишились своей главной гордости — крыльев — от них остались лишь обгоревшие обломки.

«Летать теперь они, судя по всему, будут не скоро», — злорадно подумал Люк — хоть какое-то утешение!

— Ух! Так бы и выбила мозги у этого змееныша! — зашипела «розовая», замахнувшись на обездвиженного пленника магическим жезлом, из навершия которого до сих пор раздавалось характерное электрическое потрескивание. — Старшую сестру из-за него убили! — по обожженным щекам поползли слезы, оставляя светлые дорожки на густо измазанном сажей лице.

— Прекрати, сестра! Он-то тут причем? К тому же у нас приказ — доставить его живым! Покойная Сильвия не одобрила бы нарушения приказа даже ради мести!

С этими словами «зеленая» достала из-за пояса железный «смирительный обруч» и собиралась уже защелкнуть его на голове Люка, как в этот самый момент раздался звонкий громкий лай, а вслед за ним — утробное рычание. И на обоих фей накинулись три обгоревшие, но каким-то чудом выжившие в этом огненном аду полярные собаки. Женский визг, суматоха — всего на мгновение, но этого мгновения хватило Люку, чтобы нечеловеческим усилием воли заставить себя вскочить на ноги. И тут уж было не до нежностей! Ударом одной ноги он выбил магический жезл из рук «розовой». Вывернув руку у запястья «зеленой», он избавил от магического оружия вторую фею. Потом — пара молниеносных бросков через плечо (Азаилова школа!) — и обе феи уже беспомощно лежат на земле, а собаки навалились на них всей своей массой, угрожающе рыча и грозя разорвать обоим глотки при малейшей попытке встать.

В считанные мгновения роли поменялись. Люк поднял упавшие на землю смирительные обручи и сам одел их им на головы, нажав на бесцветный камень в лобовой части. Раздался пронзительный писк и обе феи застонали от острой головной боли, сжав ободок обруча руками — такова была реакция этого чуда изуверской техники «ЖАЛА» на попытки пленниц оказать сопротивление!

— Эх, ты, «розовая»… — сокрушенно проговорил Люк. — Ты была «девушкой моей мечты», о которой я грезил не один месяц, а оказалась… Вот теперь лежи здесь и не вздумай шевелиться — не то хуже будет. И заодно подумай на досуге о том, как недостойно вламываться в чужую память, думать о людях, которые ничем не хуже тебя, как о «трофеях», и вообще быть жестокой и самовлюбленной дурой. Да — и ещё называть других «ублюдками». Такая молодая, такая красивая, а такая жестокая! — укоризненно покачал головой Люк.

В этот момент в небе раздался оглушительный грохот. От взрывной волны сверху Люка бросило на землю и на некоторое время он даже оглох. Когда же, наконец, ему удалось поднял голову, он увидел, что с неба дождем падают оплавленные металлические обломки — все, что осталось от механических драконов фей.

Впрочем, как оказалось, это был последний успех пылающего как раскаленная головня огненного дракона, потому что феи «ЖАЛА», наконец, сумели согласовать свои разрозненные удары и сплели общее заклинание. В материи, из которой сотворена Целестия, по их мысленному приказу образовалась черная дыра, вакуум, и этот вакуум, как воронка, с громким свистом принялся затягивать в себя все живое. Не исключением оказался и огненный дракон. Даже языки пламени, вырывавшиеся отовсюду, из каждой части его тела, стало со страшной силой затягивать в эту кромешно-черную воронку.

Казалось, торжество «ЖАЛА» будет полным — огненного дракона неумолимо затягивала в черную дыру неодолимая сила. Но там, где нельзя победить силой, таинственное существо применило хитрость.

Внезапно дракон стал стремительно утрачивать свои прежние четкие формы и превратился в сгусток расплавленного золота, который обрушился на землю настоящим золотым ливнем.

Не прошло и минуты, как образовавшееся на земле довольно крупное озерцо из расплавленного золота вскипело и тут же стало стремительно испаряться. Поднимавшийся пар стал конденсироваться и вот — из золотистого пара возникла фигура Золотого Рыцаря — до боли знакомого воинам «ЖАЛА» со времен последней войны с Непобедимым Солнцем! Такой же, как и тогда — в сияющих зеркальных золотых доспехах, в сплошном шлеме с алым плюмажем, в маске, полностью скрывающей лицо, с лучащимися прожекторами света из пустых глазниц.

Пока феи пребывали в растерянности от таких стремительных метаморфоз, Золотой Рыцарь, не обращая на них ровным счетом никакого внимания, подбежал к Люку. Заключив его в свои объятия, он тут же с умопомрачительной скоростью взлетел — и был таков.

А Люк только и успел, что помахать на прощание своим верным собакам, печально скулившим далеко внизу — своим необыкновенно острым собачьим чутьем они почувствовали, что на этот раз они расстаются со своим хозяином уже навсегда.

Впервые оказавшись на такой высоте, Люка охватила такая эйфория, что он напрочь забыл о грозящей ему опасности и просто наслаждался полетом.

От скорости и высоты захватывало дух, от дикого восторга хотелось кричать — и если бы не бешеный встречный ветер, он, наверное, так бы и сделал — такой бодрости, такой радости он давно не испытывал. Вот он — леденящий дух свободы! Долой отныне и навсегда скучное прозябание в узилищах ледяного безмолвия, приторную неволю кокосовой мышеловки!

И только одна-единственная мысль не давала ему покоя.

«Эй, как тебя зовут? И что случилось с «голубой», чей облик ты украл? Неужели убил?» — телепатически задал он вопрос своему огненному спасителю.

«Зачем сразу убил? — обиженно ответил ему металлический голос. — Я её расплавил в себе, вот и все. Она стала частью меня, как и другие…».

«Не… понимаю… — подумал Люк, чувствуя, как похолодело у него в груди. — Как — «расплавил»? Как расплавленное золото — другой металл, что ли?»

«Да нет, конечно! Что за примитивное представление! Все гораздо сложнее… Возьми, например, солнечный луч и посмотри на него сквозь призму, что ты там увидишь? Совершенно верно, семь цветов радуги. Помнишь присловье — «каждый охотник желает знать, где сидит фазан»?»

«Ну да, — все ещё ничего не понимая, подумал Люк, — дядь Азаил мне рассказывал его, когда я ещё под стол пешком ходил».

«Ну, и чудесно. Как ты помнишь, солнечный луч включает в себя все цвета и все цвета в нем живут вместе, не теряя своей индивидуальности, но при этом будучи одним лучом, одним цветом — золотистым. Хотя цветов на самом деле много больше, чем различает человеческий глаз, да и луч не золотой, но аналогия вполне себе годная. Я — один, но во мне — много кто помещается. Твоя мать, например, твой отец, фея 3-го ранга Сильвия… Да много кто! И уверяю тебя, им там всем — весьма неплохо!» — Золотой Рыцарь довольно рассмеялся и смех его напоминал перезвон золотых колокольчиков.

«Кто же ты, ответь мне, кто ты НА САМОМ ДЕЛЕ?!» — не выдержал Люк.

«Я — Непобедимое Солнце, чью красоту и совершенство ничто не может затмить, Я — неиссякаемая Премудрость, просвещающее все сущее, пребывающее во тьме, Я — само Бытие, к которому никогда не прикоснется смерть, Я…».

«Все, не могу слушать больше, прекрати!»

«Сам же попросил…». — обиженно ответил Золотой Рыцарь.

«Я тебя не просил мне тут целую тираду самовосхвалений зачитывать, скажи короче!» — пояснил Люк.

«Ну… если совсем коротко, то я — Поток Непобедимого Солнца, пробужденный к жизни гением моего Создателя и твоего Учителя, который верно служил твоей матери и который, надеюсь, верно послужит и тебе, её сыну, моему юному хозяину Люку…». — и золотые колокольчики зазвенели так, что у Люка смертельно разболелась голова.

Чтобы хоть как-то перевести тему разговора, Люк стал вертеть головой по сторонам и обнаружил, что тундра осталась далеко позади, а прямо под ногами простирается, всюду, куда ни кинь взор, бескрайняя водная гладь. Море — бескрайнее, спокойное, безмятежное, небесно-голубое. Воздух значительно потеплел, а солнце стало даже больше размером.

Люк посмотрел назад, но погони не увидел.

«… И не увидишь — прочитав его мысли, произнес Золотой Рыцарь. — Белобрысые летуньи из «ЖАЛА» хитрые. Они не будут гнаться за нами следом, как борзые за зайцем. Руку готов отдать на отсечение, что они полетят нам наперерез, используя «разрывы» в материи».

«Ого! И ты ничего не предпримешь?»

«Ну почему же, мой маленький хозяин… У меня уже есть план! Ты заклинание «невидимость» и «воздушная подушка» хорошо помнишь?»

«Ну да, в общем…». — лихорадочно роясь в глубинах своей памяти, подумал Люк.

«Ну, ничего, я напомню! Как только я дам сигнал — немедленно запускай оба — понял? Лететь тебе придется, мой юный хозяин, с высоты эдак в пару тысяч миль — это точно!»

От такой перспективы Люк, конечно, мягко говоря, был не в восторге, но виду не подал — огненный великан итак столько для него сделал, вытащил его из такой переделки, что просто совестно продолжать это неблагородное дело — выезжать на чужом горбу!

Впрочем, долго расстраиваться ему не пришлось. Яркие вспышки в облаках впереди показали, что сейчас прямо по курсу их будет ждать засада.

Погода в Заливе Грез была, как всегда, отличная. Ни шторма, ни бури… Даже настоящего прибоя здесь никогда не бывает. Идеальное место для отдыха!

А, надо сказать, к отдыху здесь располагало всё — золотистый мягкий песчаный пляж, — никаких тебе острых камней и противных водорослей! — , гладкие белые камни, торчавшие прямо из моря у побережья, словно созданные для того, чтобы беспрепятственно греться на жарком солнышке, которое здесь никогда не закроет туча. Лежи, загорай, пой песни под аккомпанемент шелеста морских волн, наслаждайся жизнью! А если ещё наколдовать нежный прохладный ветерок… Вот и получится настоящий Залив Грез — иначе и не назовешь!

Одно только плохо — место совершенно безлюдное. Удивительно, ну чего этим людям надо? В такой-то райский уголок — и никто никогда не заплывает! Юная русалка, недавно справившая девятисотый день рождения (точнее, «ночь рождения», ибо русалки рождаются только ночью, и только при полной луне), от досады ударила о водную гладь тонкой ручкой.

Русалка лежала, как и полагается морским девам, прямо на горячей, гладкой, как кожица младенца, поверхности плоского камня в миле-полторы от пляжа. В лунные ночи одним мановением пальчика она легко могла сделать его невидимым и тогда на него налетали и разбивались торговые корабли. Это было так здорово — наблюдать, как медленно корабль идет ко дну, как люди, сущие муравьи, суетятся на палубе, выбрасывая оттуда в шлюпки сундуки с каким-то барахлом (нет чтоб жизнь свою спасать!), как они ныряют в воду и тонут там, а она с сестрами их спасает…

А ещё интереснее, когда корабль проплывает мимо, а она с сестрами под аккомпанемент арф и морских раковин поют песни, да так сладко, что моряки сами бросаются с корабля прямо в море и плывут к ней, подобно змеям, зачарованным волшебными дудками факиров из Дальнего Юга.

Правда, вот уж лет триста тут никто не плавал — видимо, уцелевшие моряки рассказали другим о том, что в Заливе Грез опасно. И с тех пор наступило время настоящей скуки… Ну не будешь же на пляже целыми столетиями валяться, скучно же! Была, правда, и у неё одна маленькая отдушина — в милях в пяти от Залива в Море впадала большая река и там можно было встретиться с речными русалками и отвести душу в веселой болтовне, а заодно узнать и о новостях с континента.

«Эх, везет же некоторым! Ну почему я не родилась речной русалкой? Они поближе к людям, к настоящей жизни…».

Из трясины грустных мыслей юную русалку вывели яркие вспышки, которые она увидела на горизонте.

«Странно, — подумала юная русалка, — молнии — посреди бела дня? Экая невидаль!»

Но вспышки прекратились так же внезапно, как и возникли, а вместо них в небесной тверди отворились светящиеся «оконца», из которых хлынули… Морская Королева! Целая кавалькада фей, да не просто — а верхом на крылатых зверях!

«Ого! — подумала русалка. — Что это они — совсем рехнулись, что ли? Никак учения тут вздумали проводить? Впрочем, хоть какое-то развлечение!» И, довольная таким оборотом дела, блаженно растянулась на горячем белом камушке, предвкушая необычное зрелище.

Русалка восхищенно наблюдала за тем, как разворачиваются в несколько цепей боевые порядки фей, как откуда-то с севера показался ещё один летающий объект, ярко светящаяся точка, устремившаяся прямо в центр строя крылатых воительниц.

По мере приближения — а приближалась она необыкновенно быстро! — , точка росла и юная русалка с удивлением отметила, что по форме она напоминает человека, правда, мягко говоря, несколько необычного вида — словно он целиком и полностью был сделан из золота.

Феи как по команде подняли свои магические жезлы, и из каждого из них стали сами собой вытягиваться золотистые нити. Нити с необыкновенной быстротой стали сплетаться друг с другом так, словно чья-то невидимая рука ткала золотистое как солнце покрывало. Покрывало росло буквально на глазах и приобретало поистине исполинские размеры, так что к тому моменту, когда золотой человечек подлетел к расположению фей, оно уже растянулось от самых облаков до моря. Золотой человечек заметался из стороны в сторону, видимо понимая, что обойти «покрывало» ему никак не удастся. Затем, повернул было назад, но предательская сеть, ведомая на расстоянии магическими жезлами крылатых воительниц, «обходила» его с флангов, сверху, «заходила» в тыл. Ещё пара минут и мышеловка захлопнется.

Но не тут-то было! Загнанный в ловушку зверь стремительно бросился прямо в морскую пучину…

Юная русалка разочарованно надула губки — такого быстрого финала она не ожидала. Чтобы хоть как-то продлить интригу, она плюхнулась, как тюлень, в воду и поплыла к тому месту, куда упал золотой человек.

Но как бы быстро ни плавала русалка, крылатые феи оказались у места падения быстрее.

— Ваша Верность, рискнем ли мы нарушать границы Морской Конфедерации?

— К муринам границы! Нас тут полторы сотни — пусть попробуют что-нибудь возразить! Быстро ныряйте!

С пару десятков крылатых девушек в белых и золотистых туниках, наколдовав защитное магическое поле, нырнули в море. Юная русалка видела как голубоватая мерцающая сфера вокруг фей позволяла им дышать под водой — она сохраняла внутри себя определенное количество воздуха, подобно баллону из непромокаемой ткани, которым пользуются ненавистные русалкам ловцы жемчуга.

Опустившись на самое дно, они щелкнули пальчиками и прямо в морской воде зажглись небольшие фонарики, которые позволяли видеть в сумрачных подводных глубинах. Дно покрывали лишь невысокие заросли бурой морской капусты, более крупных водорослей на дне Залива Грез не было — об этом заботилась юная русалка. А потому обнаружить остатки золотого человека не составляло большого труда. Феи перевернули труп на спину и обнаружили в намертво сжатых металлических объятиях золотого человека бездыханного юношу.

Русалка чуть не выдала себя криком — такой хорошенький! Большие миндалевидные голубые глаза, так удивленно распахнувшиеся, открытый от удивления рот, в который уже заплыли две маленькие любопытные рыбешки, но, самое главное, — эти чудесные золотистые шелковистые волосы…

«Проклятые белобрысые! Чтоб вам пусто было! Такого мальчика погубили! Я тут столетиями жду-жду, а они — бах — за пару минут и все!» Юная русалка стиснула зубки и кулачки, но нападать на такое количество перехватчиц «ЖАЛА», конечно же, и думать было нечего.

— Сестры, кажется, это он. Поднимаем.

— Так точно, старшая сестра!

Старшая из фей воздела магический жезл, и вот уже под трупами забурлили потоки сгущенного воздуха. Подушка из огромных водяных пузырей стала поднимать тела на поверхность. А над поверхностью моря уже завис механический дракон, готовый принять в свое зеленое чрево скорбный груз.

Феи окружили трупы и стали бурно о чем-то совещаться. Но русалке не было дела до их болтовни — слезы застили ей глаза, в горле застрял противный ком. Смахнув слезинку со щеки, она нырнула в глубины моря и была такова.

Ночь в Заливе Грез как всегда на диво прекрасна: спокойное, ласковое море, прохладный ветерок с севера, ясное звездное небо, серебристая лунная дорожка… Но именно в такие ночи юной русалке становилось ещё тоскливей на душе. Ведь радость от созерцания красот природы разделить ей было не с кем.

Одинокая морская дева вновь расположилась на своем любимом, ещё теплом после дневного солнцепека белом камне и со скуки считала звезды на небе, мысленно соединяя их в созвездия.

Внезапно она заметила ярко вспыхнувшую и тут же скрывшуюся за линией горизонта звезду. Мечтательно закрыв глаза, юная русалка загадала заветное желание — ну конечно же о том, чтобы здесь и сейчас в Залив заплыл какой-нибудь человек, ну, скажем, примерно такой же юноша, которого она видела сегодня… Да, да, именно такой! Теперь главное в точности восстановить в памяти его образ — и тогда её желание непременно сбудется!

«Итак, пусть он плывет, такой несчастный, заблудший, замерзший, совершенно одинокий посреди этого бескрайнего моря. Его длинные золотистые волосы промокли насквозь, под его чудесными голубыми глазами — тени усталости, а его чудная белая кожа стала белесо-бледной от долгого пребывания в воде…».

Стоп! — юная русалка мгновенно открыла глаза. Чуть не заснула! Потому что она отчетливо услышала плеск воды где-то недалеко, в полумиле от своего камня, в глубине моря… Наверное, все-таки задремала!

«Да нет же! Точно! Я и сейчас его слышу! Плеск, который могут издавать только руки пловца-человека! У тюленей, котиков, касаток — движения слишком шумные, у рыб — наоборот, слишком тихие. А здесь — осторожные, мягкие, гармонические движения, явно разумного существа, словно пловец намеренно не хочет себя обнаружить…».

Юная русалка всмотрелась во тьму. Её глаза заискрились ярко-зелеными огоньками — зрение русалок острее, чем у кошек, сов и других ночных животных. Оно позволяло им видеть не только ночью в надводном мире, где, по крайней мере, светят луна и звезды, но даже и в подводных глубинах, где и днем-то царит непроглядный мрак. Но даже обладая таким зрением, ей не удалось ничего увидеть на поверхности гладкого, словно уснувший сытый питон, Моря. Или — почти ничего…

Внимательно присмотревшись, юная русалка, наконец, различила в полумиле отсюда подозрительные всплески на поверхности воды. И всплески эти медленно, но верно приближаются к её камню.

Юная русалка — как это могут делать только представители её расы — неслышно нырнула и поплыла по направлению к месту, откуда раздавались звуки и, остановившись в шагах в десяти под поверхностью, затаилась.

Не прошло и пары минут, как она, подобно древнему морскому хищнику, кожей почувствовала какое-то движение вверху и, недолго думая, устремилась к его источнику. Удача! Её руки схватили что-то осязаемое и это «что-то» она тут же потащила на дно — что делать она, как и всякая морская охотница, умела мастерски.

Раздался сдавленный крик и что-то судорожно забилось в её цепких холодных объятьях. Но русалка крепко держала свою добычу. Она мертвой хваткой оплела цепкими ручками и ножками невидимое существо, не давая ему вырваться из своих смертоносных объятий. Тело существа судорожно билось и пыталось оттолкнуть русалку, но его — руки или лапы? — лишь беспомощно скользили по её гладкому телу.

Наконец, сопротивление несчастной жертвы становилось все слабее и слабее, пока не прекратилось вовсе. И когда оно затихло, тело тут же стало видимым и — , о ужас! — жертвой морской охотницы оказался тот самый юноша, чьей неземной красотой она восхищалась днем!

Сердце в холодной груди русалки затрепетало — ещё полчаса назад она сокрушалась о смерти этого мальчика и обвиняла в его гибели белобрысых фей, а сама… Нет! Это непереносимо!

Обхватив тело несчастного, русалка что было сил устремилась назад, к своему плоскому белому камню и одним движением вытолкнув (не без помощи магии, конечно) юношу на камень, сама забралась на него и принялась делать искусственное дыхание. Руки замком, один большой нажим на грудь, два маленьких, один большой, два маленьких, один большой, два маленьких… Мутная зеленоватая морская вода толчками выливалась из его посиневшего рта. Цикл толчков — вдох воздуха в рот. И снова, и снова, и снова…

Руки болят, по щекам струятся соленые русалочьи слезы, которые нечем вытереть, в груди застрял то ли плачь, то ли крик, а она — один большой, два маленьких, один большой, два маленьких… Вдох… Один большой, два маленьких… И так до бесконечности.

«Только не умирай, человечек, только не умирай!» — одна мысль вертится в голове. «Только не умирай!» Но — никаких признаков жизни… Вот уже и вода больше не идет изо рта, а результата все нет и нет.

«А может быть правы эти белобрысые летуньи, может, действительно есть Создатель неба и земли, может, только Он в силах мне помочь?» — в отчаянии подумала юная русалка и всей душой обратилась к Нему — ведь никакая магия на свете, — хоть русалочья, хоть феина, — не может вернуть в этот мир уже умершего! Если кому это и под силу, то только Ему!

«Создатель! Если Ты есть, пусть этот юноша оживет, и я больше никогда и никого топить больше не буду! Честное слово! Помоги же мне, Создате-е-е-е-ель!» — мысленно возопила юная русалка и прикоснулась своими нежно-розовыми как морские кораллы солеными терпкими губами к синим от холода губам юноши, чтобы вдохнуть очередную порцию воздуха, как… Его губы внезапно ожили, зашевелились, а потом удивленно открылись большие небесно-голубые, как горные озерца, глаза.

Когда, наконец, юная русалка отпустила губы утопленника — а это произошло, надо сказать, совсем не сразу — он уже окончательно пришел в себя.

— Кто ты? — только и произнес он сдавленным шепотом, пытаясь высвободиться из-под по-рыбьему холодного русалочьего тела.

— Кто-кто… Как видишь, дева морская! Кто ж ещё тут может быть за полночь, посреди моря? — и русалка освободила пленника, главным образом для того, чтобы он мог рассмотреть её во всей красе, с головы до пят. Она гордо расправила свои роскошные зеленые, как морские водоросли, волосы и соблазнительно «стрельнула» глазками. Но вместо ожидаемой бури восторга и страсти, к своему, надо сказать, величайшему изумлению, она увидела, как тот покраснел как мак и закрыл лицо руками, а потом и вовсе отвернулся.

— Как?! Не нравлюсь?! — чуть не закричала она, но вовремя спохватилась. От обиды глаза её наполнились солеными как само море слезами. — Я, между прочим, тебе жизнь спасла, а ты… — обиженно надув губки, прошептала она и уголки её губ предательски дрогнули.

— Ну что ты… — смутился юноша, по-прежнему разглядывая что-то между пальцами ног. — Ты только оденься во что-нибудь — не могу смотреть на тебя такую… Совестно как-то…

— Ой! А я и не думала, что люди-то такие стеснительные! — облегченно выпалила русалка и радостно рассмеялась, забыв о конспирации. — Моряки так наоборот таращатся — чуть дырку глазами не протерли, а ты… Ну да ладно, сейчас! — юная морская дева нырнула обратно в пучину, но уже через мгновение её хорошенькая головка и чудные круглые плечики вновь показались на поверхности. — Смотри у меня: сбежишь — подниму такой крик, что все «ЖАЛО» сюда слетится, ух! — и, игриво погрозив юноше кулачком, была такова.

Люк же блаженно растянулся на ещё теплом белом камне, даже и не помышляя о побеге, и просто-напросто — уснул как убитый! Шутка ли — за один день совершить побег из «кокосовой рощи», пролететь шут знает сколько миль на бешеной скорости по небу, со страшной высоты упасть в открытое море, полсуток плыть, да ещё и чуть не побывать на том свете… — такое выдержит далеко не каждый бывалый воин, не то, что совсем юный ученик мага!

Когда луна близилась к закату, у белого камня вновь раздался тихий всплеск и, истекая водой, на него взгромоздилась морская дева. На ней было роскошное облегающее полупрозрачное зеленое платье, сотканное из водорослей, жемчужная диадема венчала её хорошенькую головку, волосы украшены чудным морским цветком, источавшей чудное благоухание, на тонкой девичьей шее — прекрасное ожерелье из розовых кораллов, прямо под цвет губ.

— Смотри, человечек, теперь, небось, не совестно будет… Ой, уснул! Намаялся, бедненький… Рыбка ты моя… — нежно проворковала морская дева и погладила перепончатой лапкой юношу по голове. А потом, хитренько ухмыльнувшись, прошептала. — Ну, раз ты заснул, то сам виноват — утащу тебя в такие бездны, что пусть все «ЖАЛО» бросится на поиски — не найдут!

Она достала из укромного места в расщелине камня припрятанную перламутровую раковину и тихо-тихо в неё подула. Спустя некоторое время вода вокруг камня забурлила и из глубин поднялись чьи-то ярко-красные мясистые щупальца и нежно обвили спящее тело.

— Эй, подожди, рано ещё… — прошептала она.

Русалка достала палочку, сделанную из розовых кораллов, которая в её руках тут же загорелась мягким розовым светом, и обвела ею вокруг юноши. В тот же миг вокруг него запульсировало невидимое человеческому, но очень хорошо видимое русалочьему взору бледно-розовое сияние.

— А теперь давай, валяй, песик… — хихикнула морская дева, и щупальца осторожно обхватили спящее тело — как нежные родительские руки — горячо любимого младенца, — и потянули за собой в морские бездны.

Люк проснулся хорошо отдохнувшим, бодрым, с ясной и свежей головой и, конечно же, жутко голодным. Его быстро растущий молодой организм настойчиво напоминал о себе свирепым урчанием в животе. От этого-то урчания он, собственно, и проснулся.

Люк лежал на какой-то мягкой и шелковистой подстилке, очень, надо сказать, мягкой и очень шелковистой… и… подвижной весьма! Люк всей спиной ощутил какое-то шевеление… А потом резко прыгнул в сторону и увидел, что «движущаяся подстилка» — это не что иное как розовый язык огромной черепахи! Черепахи, чья голова была в три человеческих роста, а уж про размер коричневого панциря и огромных плавников-ласт и говорить не приходится!

Люк в ужасе отшатнулся в противоположный конец комнаты и там уже до него донеслись переливчатые трели чьего-то звонкого и мелодичного смеха.

— Ничего не вижу в этом смешного! — обиженно нахмурился Люк и внимательно осмотрелся.

Позади него с подносом в руках стояла его вчерашняя знакомая — «морская дева», как она представилась тогда. Она так смеялась, что, казалось, вот-вот выронит все его содержимое. Но что самое удивительное — так это то, что и гигантская морская черепаха засмеялась тоже — кряхтящим, скрежещущим старушечьим смехом.

— Прости, дорогой, просто ты так смешно, хи-хи, отпрыгнул, у тебя было, хи-хи-хи, такое уморительное, хи-хи, выражение лица… Как будто тебе за шиворот ледяной воды налили! Все, не буду больше, прости, хи-хи…

Морская дева действительно честно пыталась справиться с позывами смеха, а потому даже на некоторое время отвернулась, предоставив возможность Люку осмотреться.

А находился он в странном сферическом помещении перламутрового цвета, размером шагов в сто в диаметре, высотой — шагов в тридцать. Стены у него были полупрозрачные, так что сквозь них можно было видеть, что творится снаружи. А снаружи, куда ни кинь взор, было самое настоящее морское дно! Целые джунгли из темно-зеленых высоченных водорослей, чьи тонкие стебли и листья плавно покачивались из стороны в сторону, как бы под действием ветра, неприступные скалы из разноцветных кораллов. Целые стаи рыб — от размером с ноготок до настоящих гигантов в пять и больше человеческих ростов, — ловко лавировали в джунглях из водорослей и кораллов, не обращая никакого внимания на Люка. Само дно, покрытое жемчужно-белым песком, сплошным ковром усеивали всевозможные моллюски с раковинами самых причудливых форм, с усиками-антеннами и без, морские звезды, крабы и прочая живность. Все здесь шевелилось, дышало, плавало, бегало, ходило…

А потом Люк заметил другие «жилые пузырьки» самых разнообразных цветов и оттенков, но по форме — точь-в-точь такие же, в котором находился сам — в них жили другие русалки. Пузырьки были привязаны тонкими, но, видимо, очень прочными, серебристыми нитями к гигантским кораллам и водорослям.

А вот и его недавняя знакомая, огромная черепаха, медленно уплывающая куда-то вдаль, машет своими плавниками-ластами, словно гигантская птица. Видимо, честно исполнив роль «ложа», она теперь была отпущена хозяйкой по своим личным, черепашьим, делам.

— Добро пожаловать, мой дорогой человечек… А как, кстати, тебя зовут? Мы ж даже не познакомились с тобой! Меня — Марина. Я — морская дева, хранительница Залива Грез, а ты?

— А я, — смущенно кашлянув в кулак, проговорил Люк, — Люк, просто — Люк.

— «Просто Люк» и все? — недоверчиво посмотрела на него Марина, стоя все с тем же подносом в руках.

— И все! А что ещё нужно?

— Да нет… Просто за тем, кто «просто Люк и все» «ЖАЛО» не носится как угорелое, в полном составе, с этой ненормальной белобрысой во главе! — воскликнула Марина и только теперь заметила, что её гость переминается с ноги на ногу. — А-а-а, тебе сесть не на что… Один момент!

Марина звонко щелкнула пальчиками и тут же со дна поднялись три больших краба. Ловко хватаясь клешнями и лапками за стебли огромной водоросли, к третьей снизу ветви которой серебряной нитью был привязан их пузырь, залезли по ней и совершенно беспрепятственно прошли сквозь перламутровую стену пузыря — причем не впустив ни капельки воды! Сложив под себя лапки, крабы сели, образовав, таким образом, два табурета и один плоский столик, поскольку третий краб был раза в два крупнее остальных.

— Прошу к столу, «Просто Люк», кушать подано! — пропела звонким и веселым голоском Марина и опустила свой поднос на импровизированный стол.

Люк, голодный как белая акула, не заставил себя просить дважды. Села и Марина. На подносе лежали листья настоящих кувшинок, на которых, в свою очередь, располагались какие-то раскрытые раковины с белесой жидкостью.

Лицо Люка разочаровано вытянулось. Марина с тревогой посмотрела на него.

— Что? Не нравится? Да это ж устрицы! Неужели никогда их не ел? Их же людские короли за большие деньги покупают! Они вкусные, честно-честно! Попробуй! А для мужчин это вообще — первое дело, — не удержалась все-таки и хихикнула, — знаешь, какую силу придают по мужской части… — и хитро подмигнула. — Давай, ам — и все! — протянула русалка одну из устриц своему гостю. Но, прочитав выражение отвращения на лице Люка, сама взяла одну и вылила содержимое раковины себе в рот. — М-м-м-м, как вкусно! Ну попробуй, во!

Люк, все ещё не сводя недоверчивого взгляда со своей смешливой сотрапезницы, взял одну из раковин и залпом выпил.

— Ух ты! Действительно вкусно! — воскликнул он. — Что-то вроде совиных яиц, только лучше…

А дальше его уже не надо было просить дважды. Через пару минут все двадцать раковин он выдул в одного. И только когда на столе ничего съедобного не осталось, Люк отвалился от стола — устрицы оказались на диво сытными.

— Ой, Марина, а я ведь и твою порцию съел тоже… — запоздало спохватился он и густо покраснел.

Морская дева все это время, облокотив головку о перепончатые ручки, с нескрываемым удовольствием наблюдала, как и все, наверное, женщины в мире, как любимый мужчина ест её стряпню.

— Да чепуха! Я себе ещё насобираю! — пренебрежительно махнула ручкой она. — И вообще, я есть не хочу…

Только теперь, насытившись и отдохнув, Люк по-настоящему смог рассмотреть свою хозяйку и отдать должное её красоте. Теперь она уже не вызвала в нем такого страха — кричаще дерзкая нагота, впрочем, весьма привлекательная нагота, теперь заботливо была прикрыта тканью нежно-зеленого, сплетенного из тончайших водорослевых волокон, платья.

— Ну как тебе? — заметив его восхищенный взгляд, спросила Марина.

— Чудесно… — только и смог прошептать Люк — и опять густо покраснел.

— То-то же! А то чуть не довел меня до слез ночью. Отворачивается, понимаешь ли, как от болотной кикиморы… — тут Марина вскочила со своего ходячего сиденья и принялась кружиться по розовой комнате в своем новом платье в каком-то невиданном и изящном танце.

— А ну, что сидишь, давай-ка потанцуем! Ха-ха-ха!

И тут же подскочила к Люку и, схватив его за руки, вытащила на середину пузыря. Крабы тут же попятились назад, унося посуду с собой, освобождая для них пространство.

— Марина, подожди, так ведь музыки все равно нет… — пытался выйти Люк из неловкого положения, ведь чему-чему а танцам «дядя Азаил» его не обучал.

— Музыки? Ах, м-у-у-узыки… Ничего нет проще! Музыка, быстро! — хлопнула она в ладоши и звонко засмеялась. Тут же, откуда не возьмись, появились целый десяток бородатых тритонов с разными инструментами — от арф, лютен и цитр с русалочьими волосами вместо струн до раковин и тростниковых флейт — и грянула заводная плясовая мелодия!

Но напрасно Люк так испугался танцев. Марина обхватила его шею своими хоть и тонкими, но цепкими ручками, а потом шепнула ему на ушко какое-то заклинание и его ноги сами так и пустились в пляс под аккомпанемент задорного русалочьего смеха…

Люк не помнил, сколько они скакали — именно скакали — танец, под стать мелодии, был просто диким, когда вдруг музыка, взвизгнув на полутакте, не умолкла. Танцующие встали как вкопанные, а Марина, нахмурив брови, гневно повернула свое личико, чтобы задать жару тритонам, но вместо тритонов увидела… Двух морских дев верхом на больших белых акулах с коралловыми магическими жезлами в руках.

— Ой, подводный патруль… Попались… — прошептала юная русалка и испуганно закрыла ротик ладошками.

— А что такого? — спросил Люк. — Они тебе угрожают? Так я разберусь! — сжал кулаки юноша.

— Ты что! — зашипела Марина. — Это ж гвардия Её Величества!

— Дева Марина! Извольте дать отчет — почему Вы похитили этого человека с поверхности, не поставив в известность Её Величество? — голос наездницы в тунике из багрово-красных водорослей дышал угрозой.

— Меня никто не похищал, если хотите знать! — с вызовом ответил Люк, задвигая свою спасительницу за спину. — Дева Марина спасла мне жизнь, и я ей очень благодарен…

Но багрово-красная русалка не обратила ни малейшего внимания на слова Люка, повторив свое требование Марине дать отчет в своем поступке. Акулы при этом обнажили свои огромные пасти, показав длинные ряды белых кинжаловидных зубов, словно собаки, готовые наброситься на врагов хозяина.

— Знаете ли вы, Дева Марина, что за похищение собственности Сообщества Поднебесных, вы подлежите наказанию — выдаче вашей персоны наверх, в руки представителей Сообщества? — грозно произнесла вторая стражница.

Люк чуть не подавился от гнева — то его «трофеем» назвали, то теперь — «собственностью»…

— Только попробуйте прикоснуться к ней хоть пальцем, — не выдержал он — и я за себя не отвечаю!

И с этими словами Люк поднял руки, между пальцев его пробежали разряды электрического тока.

Стражницы удивленно переглянулись, а Марина обняла его сзади за плечи и прижалась щекой к его лопатке (Люк был выше её на целую голову).

— А ты какое право имеешь на подданную Морской Королевы? — в один голос воскликнули стражницы, тем не менее, не решаясь напасть первыми.

— А такое… — дерзко ответил Люк, но тут же споткнулся на полуслове — ему никак не удавалось придумать никакого основания для своей наглости. — Такое… — и тут его осенило! — Дева Марина больше не принадлежит вам, она моя жена — а потому принадлежит только мне, по праву мужа. А посему я попрошу вас покинуть наш дом, пока я не выпроводил вас вместе с вашими уродливыми рыбинами отсюда прямо за шиворот!

И как бы в подтверждение того, что он не шутит, Люк пустил несколько молний в непрошенных гостей. Молнии легко пробили перламутровую стену пузыря и ударили прямо в морды акул, которые тут же перевернулись вверх тормашками и всплыли на поверхность моря вверх брюхом, как и всякая оглушенная рыба. А их наездницы — временно парализованные — камнем ушли на дно.

— Ой, ты их убил… Сумасшедший! — вскрикнула Марина, и, зажав ротик ручками, подбежала к краю пузырька, чтобы высмотреть, куда упали стражницы.

— Да нет, ну что ты! — успокоил её Люк, взяв её за руку. — Они просто в шоке. Разряд был не сильный, щадящий.

— Ах, ну и ладно! — беззаботно махнула ручкой Марина и тут же звонко рассмеялась — русалки известны внезапными перепадами настроения, будучи по природе непостоянными, как само море. — Так им и надо… Стой! — вдруг до неё, наконец, дошел смысл последних слов Люка. — А ты… ну… ты… серьезно… про мужа… и-и-и… жену… или… — замялась она и щечки её порозовели, что, надо сказать, совсем не типично для русалок, которые славятся у людей и фей своей распущенностью и бесстыдством.

— Ну конечно серьезно! — совершенно простодушно ответил Люк. — Ты ведь мне жизнь спасла и я теперь твой навеки! — и, обняв изящное, приятно-прохладное тело морской девы, крепко прижал к своей груди.

— Ну тогда и к Морской Королеве с визитом пойти не грех! — вдруг снова внезапно повеселев, рассмеялась Марина. — Только она может меня отпустить с тобой, Люк, у нас тоже свои законы… Но зато и эти чудики нам ничего сделать не смогут, ведь если я твоя жена по факту, то на меня они права точно не имеют — я принадлежу только тебе!

Марина хлопнула в ладоши и немного погодя к их розовому пузырьку подплыла давешняя огромная черепаха и опять просунула свою циклопическую морду в пузырек. Русалка снова наколдовала вокруг Люка защитную сферу, а потом они вместе, рука об руку, прямо по плоской чешуйчатой голове черепахи забрались на её панцирь. Черепаха, подобно старому, повидавшему виды парому, медленно и важно отчалила и понесла новоиспеченных новобрачных куда-то в сумрачные глубины Моря.

Марина сидела впереди, Люк сзади. Марина держалась за морщинистую, как у старухи, шею черепахи («ей уже почти сто тысяч лет» — шепнула юная русалка на ушко жениху), а Люк — за тонкую таллию своей невесты.

Пока они плыли, у Люка из головы никак не выходила мысль, а почему это русалки могут под водой обходиться без воздушных камер? Но, внимательно присмотревшись, он заметил, что у самой ключицы морской девы открылись закрытые ранее щели, напоминавшие рыбьи жабры, через которые она и дышала, а носовые отверстия, наоборот, закрылись какой-то пленкой, так что вода не попадала в их легкие.

«Удивительно! — подумал Люк. — Ну и чудо природы — эти русалки. И не рыбы, и не звери, и не люди, и не феи, а что-то совсем-совсем особенное».

А о чем думала морская дева… — об этом нетрудно было догадаться. Как и всякая девушка перед свадьбой, она была только тем и занята, что мысленно выбирала себе наряды и делала прически, и от этих радужных мыслей она не замечала ничего вокруг.

Люк же, наоборот, во все глаза смотрел на окружавший его подводный мир, стараясь не упустить ни одной самой маломальской детали.

А смотреть было на что!

Мимо Люка проплывали целые города из разноцветных пузырьков, в них то и дело заплывали или, наоборот, из них выплывали хозяйки подводного мира.

Оглядываясь вокруг, Люк заметил огромное разнообразие в способах передвижения, которыми пользовались обитатели подводного царства. Одни плыли своим ходом, как рыбы, изящно вращая обнаженными телами (Люк уже привык, не отворачивался), другие — на разного рода морских существах — кто на морских коньках, кто на морских черепахах, кто на акулах — удивительно, впрочем, смирных. Многие из них останавливались и приветственно махали руками Марине и её жениху и просили приглашения на свадьбу — так как Марина тут же, после первых слов приветствия, всем сообщала о ней, чем приводила в смущение Люка — при таком количестве свидетелей отказаться от опрометчиво взятого на себя обязательства было уже нельзя.

Однако кроме русалок, выглядевших, для Люка, чуть ли не на одно лицо — зелено- и длинноволосые, зеленоглазые, с молочно-белой кожей, перепончатыми пальцами на изящных ручках — он заметил и других обитателей.

Так, некоторые русалки прямо на спинах катали своих дочурок — уменьшенных копий самих себя. Правда, Люку бросилось в глаза, что их было как-то не особенно много…

— Да нет, ты не подумай! — махнула ручкой в ответ на его вопрос Марина. — Икры мы мечем много, по три-четыре десятка икринок за раз! Только вот созревает она долго, столетиями… Тут целый подвиг надо совершить… Узнаешь потом, на собственном опыте, — хихикнула она и хлопнула Люка по ноге правой ручкой, — и тут же вновь стала серьезной. — Да и далеко не всегда вызревает — много икры так и пропадает — почему — не спрашивай, не знаю… А из большинства икринок вообще вылупляются гибриды…

Люк вопросительно посмотрел на Марину.

— Ну, мы так называем полуразумных — это тритоны — они ведь ничего не умеют, кроме как на дудках играть, к размножению не способны, правда, умеют колдовать, сила в них есть, но сами — ни бум-бум, — выразительно стукнула себя раковиной по лбу Марина, — ими надо руководить, направлять… Либо какие-нибудь сирены, гарпии, морские змеи… Они нам служат, привязываются, как домашние животные к людям, но… — развела она ручками — сам, понимаешь… А ещё могут вылупится…

— Нет, не надо, я… как-нибудь в другой раз послушаю…

— Ух ты! Уж не раздумал ли ты случайно жениться-то?! — испуганно спросила Марина и, повернувшись к нему бочком, посмотрела прямо в глаза. — Да ты не бойся, Люк, малыш, — вдруг резко перешла она опять на легкий и беззаботный смех, похлопывая его ладошкой по щекам, — один все равно рождается либо русалкой, либо водяным, честно-честно…

Люк судорожно сглотнул.

— Ну-у-у, русалок-то я видел… А водяные где?

— А вот они — плывут уже, родименькие! — Марина указала перепончатым пальчиком куда-то в сторону и по её мысленному приказу морская черепаха резко повернула вправо.

Люк с любопытством посмотрел в указанную сторону и увидел стайку таких же длинноволосых, красивых существ с молочно-белой кожей, с такими же перепончатыми пальцами на руках. Марина поманила их и те послушно поплыли к их черепахе.

— Мой жених, без пяти минут муж, Люк, хочет с вами познакомится! — как всегда выложила все сразу Марина.

Водяные молча поклонились.

— А почему они молчат, Марина? — спросил встревожено Люк.

— Да они телепатией не владеют — будут говорить — вода в рот нальется — кто откачивать будет? — усмехнулась Марина, а Люк только сейчас понял, что все это время слышал голос своей странной спутницы непосредственно внутри своего сознания. — Да и зачем она им? Они все равно магией не владеют… Но мы их все равно любим! Они — хорошие… На арфах играть умеют, на рыбах кататься, песни петь… Правда мало их у нас! Все больше русалки да русалки вылупляются… Вот и приходится корабли топить с моряками — иначе вымрем, как ихтиозавры…

— Чего-чего?

— Ихтиозавры — чудища такие морские. Её Величество королева Лора на них с гарпуном любила охотиться, да потом перебили всех под корень… Жаль, скучно без них стало! Ой-ой-ой, — вдруг рассмеялась опять Марина, указывая куда-то пальчиком, — смотри! Похоже наши стражницы уже очухались. Злобные такие! Смотри, да у них все физиономии в синяках, хи-хи-хи!

Люк посмотрел туда, куда указывала Марина и действительно увидел плывущих к ним стражниц в багрово-красных туниках.

Они подплыли к черепахе и мрачно телепатировали:

— Морская Королева Лора ждет тебя, Люк, он же — Люцифер в своих Коралловых Чертогах! А ты — нарушительница порядка… — и свирепо посмотрели на Марину, но та, взяв за руку Люка, совершенно по-детски скорчила им рожицу.

— Только попробуйте что-нибудь сделать мне! У меня муж есть. Вот! — и пригрозила им кулачком.

Стражницы только хмыкнули и подули в маленькие коралловые свисточки, что висели у них на груди. Откуда ни возьмись показались те самые акулы, на которых они грозно восседали раньше. Стражницы знаком указали Люку и Марине пересесть на этот более быстроходный вид транспорта, чем их черепаха, а потом прикоснулись своими коралловыми магическими жезлами к головам акул и те во всю прыть припустили в заданном направлении.

Акулы плыли так быстро, что Люк уже не смог так тщательно рассмотреть удивительный подводный мир. Перед глазами мелькали только бесчисленные джунгли водорослей и кораллов, вереница жилых пузырьков, каких-то рыб, моллюсков и животных…

Наконец, акулы остановились возле огромной пещеры, диаметром не меньше чем в пятьдесят человеческих ростов, сделанной в скале, которая вся целиком — и изнутри, и извне заросла большими розовыми кораллами.

У устья пещеры стояла почетная стража из пурпурных в три человеческих роста весьма грозного вида спрутов и такого же роста крабов с острыми как бритва клешнями, а между ними — сама Морская Королева Лора — собственной персоной. И выражение лица её не предвещало для Люка ничего хорошего…

— Ты хоть знаешь, мальчишка, во что ты сам впутался и во что ты впутал меня, а? — не находя себе места, ходила из угла в угол, как рассерженная пантера, Морская Королева. Наконец, остановившись, грозно посмотрела на обоих — понурившего свой взор Люка и морскую деву Марину, как дети державших друг друга за руки. Видимо, они и смотрелись со стороны, как нашалившие дети, потому что Лора на мгновение не сдержалась и улыбнулась.

— Ваше Величество, это я во всем виновата, — жалобно пискнула Марина, — но вы же не выдадите моего жениха, без пяти минут мужа, «ЖАЛУ», ведь правда? «С моря выдачи, ведь, нет»! — А потом вдруг, набравшись храбрости, бросилась к ногам своей королевы и истошно затараторила. — Ваш Величество, мы его спрячем в самой глубокой-преглубокой впадине, там, где только морские змеи обитают да эти… ну как их там… рыбешки с фонариками! Никакое «ЖАЛО» не найдет! Скажем, утонул — и все тут… Ваше Величество, умоляя-ю-ю-ю-ю!

— Да пойми ты, глупая, дело совсем не в этом! Во-первых, «ЖАЛО» уже знает, что он здесь и жив — шпионов у них хватает. Во-вторых, дело не в «ЖАЛЕ», а в том, что этот юноша, сам того не ведая, несет в себе проклятье. Он связан — и связан навеки, по самому факту своего рождения — с силами, которые враждебны этому миру, а потому ему не место здесь, НЕ МЕСТО! По правилам, я его должна либо сама уничтожить, либо обезвредить и передать «ЖАЛУ», и я бы сделала это, не задумываясь, если бы… — Морская Королева, высвободив свои ноги из рук рыдающей Марины, быстро подошла к юноше и, подняв тонким пальчиком опущенный подбородок, внимательно всмотрелась в его лицо.

Несколько минут она напряженно что-то искала в его лице.

— Удивительно, — пробормотала Лора, — ни одной его черты, ни одной…

— Что — «если бы», — вдруг неожиданно спросил Люк и пронзительно, и дерзко сам посмотрел ей в глаза.

— Ничего… — отвела она свой взгляд. — Я тебя не сдам «ЖАЛУ», Люцифер, но и дать убежища тебе не могу. Ты несешь в себе проклятие, и я вижу его знаки даже в твоих глазах… Тебе не место здесь, уходи! Я дам тебе самую быстроходную акулу — плыви в любой конец Моря, высаживайся на любом берегу, но территорию Морской Конфедерации ты должен покинуть — сегодня же и навсегда!

— Ваше Величество, а как же я-а-а-а-а? — завопила Дева Марина и подползла на коленях к своей госпоже, чтобы поцеловать её руку.

— Ты свободна, как и любой другой представитель Морского Народа, — немного брезгливо отдернула Лора руку от губ русалки. — Правда, твое преступление тяжко и я бы по-хорошему должна была заморозить тебя лет так на десять тысяч в леднике (при этих словах Марина в ужасе закрыла свое лицо руками)… Но, поскольку ты сама отдала свою жизнь этому… даже не знаю как его назвать, к какой расе он относится вообще… Этому… Люциферу… Иди с ним — куда хочешь, я освобождаю тебя от служения в Заливе Грез! Теперь твоя жизнь принадлежит этому существу, как его — тебе. Но свадебной церемонии я проводить не буду — этот брак противоестественен по существу. Русалки могут выходить замуж за людей, это принято и разрешено, но за ТАКИХ гибридов… — нет уж, увольте! Живи с ним как хочешь, но я — королева Лора — за это ответственности нести не буду!

Люк за все это время почти не проронил ни слова. Но молчал он не потому, что ему нечего было сказать. Обида комом встала в его горле и если бы он и попытался что-то сказать, то либо заплакал бы (а это не по-мужски), либо стал бы страшно ругаться (что тоже — не по-мужски).

В надежде отвлечься, он несколько раз бросал взгляд на роскошные, увитые разноцветными кораллами и украшенными жемчужинами стены тронной залы, на полированный до зеркального блеска пол из плит морского зеленого мрамора, на роскошные фрески и мозаики на потолке с причудливыми сценами из морской жизни обитателей глубин.

Но вся эта красота как то не запоминалась. В голове вертелось одни и те же жестокие слова: «гибрид», «солнечный ублюдок», «проклятый»… И от этих слов ему некуда было скрыться!

Ещё каких-нибудь полгода назад он был просто Люком — просто полярным охотником, учеником мага, одиноким, правда, но все-таки, как открыл ему дядя Азаил, человеком — воином и мужчиной. А тут… Сначала он совершенно неожиданно узнал, что он «ублюдок», «враг Сообщества», а теперь, что он — «проклятый» и «гибрид», не достойный ни убежища, ни таинства брака.

И все-таки Люк нашел в себе силы проглотить обиду:

— Все в порядке, Ваше Величество, я ухожу, — тихо произнес он. — Я не просил у Вас убежища и не прошу теперь. Прошу только об одном… Только об одном… Я знаю, по Вашим глазам вижу, Вы знаете, кто мой отец. Меня назвали «солнечным ублюдком», человеком без отца… Откройте мне эту тайну, и я буду Вашим должником навеки! И уйду отсюда, из Коралловых Чертогов, с легкой душой навстречу своей судьбе, своему проклятию!

— Не обольщайся, Люцифер, я не открою тебе имени твоего отца, которого я действительно знаю, и знаю так, как его не знает и его собственная жена, — с ледяным холодом в голосе ответила Морская Королева. — Уходи, пока я не выгнала тебя силой! Я не хочу, чтобы солнечное проклятие пало и на мой народ.

— Но… почему? Я-то тут причем? Что я плохого сделал?

— Ты — ничего. Но те силы, что тебя используют в своих целях… Уходи, повторяю, уходи, а имени твоего отца я тебе не открою, чтобы он не пострадал из-за тебя, чтобы тень не пала на его доброе имя! Уходи — немедленно, — и Морская Королева отвернулась, показывая этим, что аудиенция окончена.

Люк стиснул зубы, а потом — повернувшись к Марине — сказал:

— Я не могу взять тебя с собой, дорогая. Ты спасла мне жизнь, но я не хочу вместо благодарности погубить твою собственную… Путь мой — опасен и труден — и я не могу обрекать тебя на то, чего не пожелал бы самому себе… Прощай!

С этими словами он быстро поцеловал Марину в щеку и направился к выходу из Коралловых Чертогов.

Глава 10 Совершенно невероятная встреча

— Как ты могла, ну как ты могла, сестра, нас так подвести! Это просто невероятно! Провалить такое важное задание! Упустить такой опасный для Порядка и Процветания всей Целестии объект! При этом допустить гибель одной из лучших наших сестер! Мы так тебе доверяли, а ты… — лицо Жемчужно-Белой исказила гримаса осуждения и разочарования.

Милена все время пыталась спрятаться от пронизывающего, такого тяжелого взгляда Их Верности, но ей никак не удавалось этого сделать. Она отворачивалась, она смотрела в сторону, вниз, на пол, но даже когда она закрывала глаза, она все равно видела осуждающий взгляд Жемчужно-Белой, и ей становилось невыносимо тяжело…

— Сожалею, Ваша Верность, что я не оправдала возложенное на меня доверие… Позвольте же мне, наконец, искупить свою вину… искупить… кровью… — судорожно глотая горький комок в горле, еле выговорила Милена, не поднимая взгляд с кончиков сандалий, сжимая и разжимая кулачки.

— Кровью? Кровью! Да после того, что ты сделала, тебе не доверят больше ничего… НИЧЕГО! Задания, связанные с пролитием крови, доверяются только лучшим из лучших воительниц «ЖАЛА», а ты и этого — не достойна! В общем, иди с глаз моих долой, возвращайся домой, выходи замуж и рожай детей для Сообщества — больше ты ни для чего не пригодна! — и Жемчужно-Белая презрительно отвернулась, красиво качнув роскошной шевелюрой пепельно-белых волос, блистающей волной рассыпавшихся по её тонким и стройным плечикам. Глядя на неё, трудно себе было представить, что эта красивая девушка руководит самым сильным сообществом боевых волшебниц всей Целестии и ни дня не проводит в покое, на одном месте.

Милена в отчаянии взвыла и бросилась вон из округлой, без окон и без дверей, розовой комнаты в открывшееся в сплошной стене отверстие и тут же оказалась в кокосовом саду. Кокосовые пальмы в несколько человеческих ростов вышиной окружали её со всех сторон, заросли хвоща и папоротника доходили до груди и шеи. Милена с плачем продиралась через заросли, даже не пытаясь взлететь.

Наконец, она вышла на поляну в центре рощи, на которой стоял тот самый раскладной обеденный стол. Но на столе, вместо обычных блюд, лежала… фея 3-го ранга, Старшая Сестра звена «Шершень-2», личное имя — Сильвия! На неё страшно было смотреть. Тело все обожжено, местами даже до костей, обрывки обугленных, когда-то голубых одежд. Она еле стонала, еле дышала. В воздухе носился запах обгорелого мяса.

Милена быстро подбежала к столу, на ходу подбирая наиболее сильные болеутоляющие заклинания, чтоб сестра хоть умерла — с такими ожогами ведь уже не живут! — без страданий. Но когда она подбежала к старшей сестре, та внезапно открыла глаза, пронзительно посмотрела на Милену и мертвой хваткой вцепилась в её руку.

— Что ты наделала, сестра, что ты натворила!? — зловещим шепотом прошипела она. — Ты всех нас подвела! Моя смерть будет напрасной, понимаешь, напрасной!!! Почему, ну почему ты упустила объект?! Почему ты поверила моему убийце, не распознав подлог?! ПОЧЕМУ???! Я ухожу из этого мира неупокоенной, неотмщенной, и только ты, только ты в этом виновата, ТОЛЬКО ТЫ!!!

Милена хотела что-то возразить, попросить прощения, покаяться… но прерывистое болезненное дыхание Сильвии вдруг остановилось и её взгляд — таких красивых небесно-голубых глаз — пожалуй, единственного, что осталось красивого на её страшно изуродованном теле — остекленел.

Милена завыла, как раненая волчица, и бросилась бежать куда глаза глядят — бежать, бежать из этого кокосового ада, чтобы никогда, никогда больше его не видеть, НИКОГДА!!!

Очнулась она уже где-то далеко в тундре. Она сидела на мягкой кочке, покрытой серо-бурым мхом. Куда ни кинь взор, вокруг — без конца и без края — плоская как блюдце унылая равнина, усыпанная мертвенно-бледными северными подснежниками. Было довольно прохладно, так как северное солнце светило, но почти не согревало. Неприятный ветер дул с Ледовитого моря.

Милена зябко поежилась, но почему-то не стала произносить заклинание «тепловой щит». Ей даже нравилось страдать от мороза — ведь она заслужила гораздо большее страдание!

— Вот-вот, помучайся теперь, «розовая», помучайся, — вдруг раздался откуда-то сзади знакомый голос. Милена резко повернулась и увидела стоящего сзади Дикаря — с луком в руках, с колчаном стрел — за плечами, в какой-то уродливой куртке из оленьей кожи и кожаных штанах. Его длинные золотистые — совершенно нетипичные для людей волосы — такие бывают только у фей! — развевались на ветру. Голубые глаза его не выражали ничего, кроме ледяного презрения, уголки губ также презрительно сжались в некое подобие издевательской усмешки, а рядом стоящие с ним полярные собаки угрожающе зарычали, показывая свои огромные белые зубы.

— Ты была девушкой моей мечты, я грезил о тебе месяцами… А ты оказалась жестокой, деспотичной, лживой тварью! Ты пыталась взломать мою память, нарушая статьи Договора об Опеке, запрещающей похищать у людей память, — договор, скрепленный клятвой Создателю! — , ты называла меня «ублюдком», хотя ты не имела права меня так оскорблять, ведь даже сама Их Премудрость не посмела меня так называть и запретила другим, ты назвала меня «трофеем», хотя мы — люди — свободны… Ты злая, жестокая! Ты не фея, не служительница Создателя, а гнусная, тщеславная, жестокосердная тварь! — с этими словами Дикарь собрал всю слюну, которую только мог собрать во рту, и смачно плюнул ей под ноги, а потом развернулся к ней спиной и, свистнув собакам, пошел прочь.

И тогда Милена закричала и… проснулась.

Вся туника была мокра от пота, лицо — от слез, все тело её трясло, будто её не раз и не два ударили электрошоком.

Лежать больше она не могла. Встав же на ноги, она тут же сморщилась от боли, задев левой рукой огромный, в человеческий рост, пестик цветка, в котором спала. Левая рука её ещё не зажила. Большое алое пятно уродливой формы портило её красивую белую ручку, а прикосновение к пятну вызывало жуткую жгучую боль. Слава Создателю, с ней был её палочка! Несколько стандартных болеутоляющих, прикосновение ярко-синим камнем магического жезла к больному месту — и на пару часов можно забыть о боли.

О, если бы душевную боль можно было вылечить также быстро, как телесную! Милена отдала бы все на свете, если б это было возможно… Но даже аромат Цветов Забвения на лечебно-профилактических плантациях Острова фей, куда её поместили для реабилитации после тяжелого боевого ранения, не помогал! Стоило ей вдохнуть их аромат и погрузиться в лучезарные розовые сны — обычные для этих цветов — как все горести проваленного задания и потери боевой подруги тут же пропадали. Но «розовые сны», рано или поздно, неизменно сменялись кошмарами… То вдруг во время купания в теплой и ароматной воде розового озера её вызовут «на ковер» к Жемчужно-Белой, то в массажной, где делают такие приятные массажи, она встретит жестоко израненную «голубую», то играя с маленьким олененком на берегу тихой речки она увидит Дикаря… А в последнее время все три персонажа её кошмаров стали сниться одновременно!

Из трясины горьких воспоминаний Милену вывел мягкий шелест раскрывающихся лепестков цветка — занимался рассвет.

Повсюду, куда ни посмотри, можно было наблюдать одну и ту же картину. Высокие, выше самых высоких деревьев в Нижней Целестии, большие розовые цветки, чем-то напоминающие маки, но намного большие по размеру. И хотя далеко не в каждом из них кто-то спал, но очень многие были действительно заняты. Здесь феи лечились от телесных и душевных ран, ибо сам запах этих цветов утолял боль, перенося сознание феи в мир розовых грез, сладких снов, хорошего настроения.

Плантация на Острове фей была лечебно-профилактической, а потому цветы раскрывались каждое утро, выпуская своих ночных пленниц на волю. Но далее, по ту сторону Розового Озера, располагались и другие плантации, для исправления заблудших. Те цветы не раскрывались столетиями, а то и тысячелетиями.

Милена спустилась со своего цветка и тут же её окружили несколько соседок — фей более низшего порядка, судя по цветам туники — 7-го, 8-го, 9-го рангов. Они здесь лечились кто от послеродовой депрессии, кто от обычной депрессии (часто возникающей на почве одиночества), кто просто проводил здесь свой отпуск. Все они наперебой загалдели, каждая непременно, совершенно не слушая друг дружку, стремилась выложить своим товаркам именно свой сон. От этого поднимался такой шум и гам, что и у без того плохо чувствовавшей себя Милены, разболелась голова. А потому она захотела как можно скорее тихонько улизнуть — это было тем более легко сделать, что спор между феями разгорелся не на шутку — они живо обсуждали, что лучше, когда тебе приснился мужчина или новорожденный ребеночек — от какого сна ты скорее пойдешь на поправку.

Милена, для вида соглашаясь и с теми и с другими и кивая обоим головой, бочком-бочком выползла из кружка любительниц погалдеть, и быстрым шагом направилась по Аллее Грез прямо к Розовому Озеру.

Аллея Грез — главная улица Плантации. Она целиком состояла из Цветов Забвения и воздух здесь был просто пропитан сладковатым запахом, чем-то напоминающим мед. От него кружилась голова, становилось весело на душе, хотелось смеяться. А потому смотрительницы плантации, медики из 5-го отдела «ЖАЛА», ходили здесь строго в респираторах — иначе они не смогли бы работать.

Но Милене этот воздух почему-то не помогал. Она ощущала, конечно, его медовую сладость, ощущала и шум в голове, и томную слабость в теле. Но тяжелые мысли её все равно не покидали. Наоборот, становились все навязчивее, приобретая форму сонных фантомов, удивительно ярких и отчетливых.

Милена убыстрила шаг и почти побежала. Она старалась не смотреть по сторонам, чтобы случайно не ответить на приветствия отдыхающих и не ввязаться в очередную глупую беседу о снах или предстоящих удовольствиях на этот день. Ей хотелось остаться наедине — и как можно скорее!

Наконец, Аллея Грез подошла к концу и Милена вышла на берег Розового Озера. Это было, в общем, обычное розовое озеро со сладковатой ароматной водой, представлявшей собой, в общем-то, знакомый каждой фее с детства «розовый сок». От обычного озера оно отличалось лишь тем, что вода в нем была теплой как в бане, пузырилась и как бы кипела изнутри. Получалось так, что, когда заходишь в такую воду, ты одновременно получаешь и теплую ванну, и массаж — так как бесчисленные пузырьки массируют каждую клеточку твоего тела. К тому же в этом озере невозможно было утонуть. На его мягкую поверхность можно было лечь и совершенно спокойно лежать под всегда теплым солнышком весь день напролет, причем волны будут тебя покачивать мягко и убаюкивающе.

Именно за это свойство Розового Озера так любила Милена. Здесь можно было притвориться загорающей и остаться одной — вдали от этих галдящих сестричек, которых вообще видеть не хочется, не то, что говорить с ними. А право на покой на Розовом Озере соблюдали свято.

Дойдя до побережья, Милена одним движением сбросила с себя тунику и нырнула в ласковую розовую воду и быстро поплыла прямо к его центру — там уж точно её никто не побеспокоит.

Добравшись до середины, она перевернулась на спину и блаженно закрыла глаза. Лечебная розовая вода умиротворяюще действовала на её раны, которые затягивались сами собой, а волосы от неё становились блестящими и пушистыми и очень быстро отрастали.

«Нет, ты только посмотри на неё! Бесстыдница! Старшую сестру ещё не похоронили, а она уже валяется, отдыхает, блаженствует!»

«Вот тебе и на! Задание провалила, а вместо наказания — ещё и наградили! Сестры не на жизнь, а на смерть бьются с этим солнечным чудовищем, а она тут загорает и нежится!»

«Жестокая, жестокая тварь! А все почему? Да потому что все тебе на блюдечке с розовой каемочкой! Откуда сердце-то станет добрым, если все у вас — задарма! Вот тебе и пляж, вот тебе и озерцо, вот тебе… А посмотри, сколько животных страдают! Только о себе да о себе думаешь! Дрянь — она и есть — дрянь!!

— Н-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!! ПРЕКРАТИТЕ!!!!! ПРЕКРАТИТЕ!!!! НЕ МОГУ-У-У-У-У-У!!!

— Ну и что будем делать, какой диагноз поставим?

— Навязчивые идеи, слуховые галлюцинации, постоянные кошмары… В таком состоянии даже Цветы Забвения смертельно опасны! Интересно, кто ей прописал такой идиотский курс лечения? С ума сойти! Ведь иллюзии во снах будут становится все сильнее! Надо выписывать и… списывать с «ЖАЛА». Психика крайне расшатана. Для неё служба в таком месте будет смертельно опасна. А ты как думаешь, сестра?

— Я думаю о том, как могли преподаватели, дававшие ей рекомендацию в «ЖАЛО», просмотреть это. Психика-то у неё — никудышная! Я обязательно доложу наверх, пусть разберутся.

— Не надо! Давай лучше думать, что делать.

— Слушай, а может попробовать другой метод…

— Какой?

— Какой-какой… Это между прочим краеугольный камень моей магистерской диссертации был!

— А-а-а-а, ты про это… Но он же совершенно не апробирован, это ж чистая теория…

— Вот и апробируем заодно! Мы тут с тобой таких открытий наделаем! Давай, я пойду с докладом «наверх», а ты подготовь все внизу. Кстати, подними самое подробное досье пациентки и выясни для начала, есть ли у неё природные «амортизаторы» и какие — это ключевой момент моей теории. Ну и… возьми разрешение на сканирование памяти. Для верности. Все, я пошла.

— Слушай, смотри, а она, по-моему, слышит… Вон, голова дернулась!

— Давай вколем ей такую дозу, чтоб спала неделю и без всяких сновидений!

— Давай…

Первое, что увидела Милена, открывая глаза — был самый обыкновенный потолок розового цвета, на котором были нарисованы веселые птички-синички на ветвях покрытых зеленой листвой деревьев. Они были нарисованы так ярко и так живо, что, казалось, вот-вот можно увидеть, как они смешно прыгают по веткам, постоянно вертя туда-сюда хорошенькими головками, моргая глазками-бусинками, при этом не переставая весело чирикать.

«Прям как у меня дома, у мамы с папой» — подумала Милена и улыбнулась во весь рот. Ей вдруг показалось, что она по-прежнему та маленькая пухленькая девочка с только-только проклюнувшимися крылышками у лопаток, вот она лежит в своей детской кроватке с потолком из синичек и вот-вот к ней подойдут Зверята, чтобы помочь ей умыться и одеться.

Милена привстала в кровати и посмотрела вокруг. И верно — это была её собственная детская, точь-в-точь такая же. Вот они — розовые обои на стенах, с изображениями березового леса, кустов малины и ежевики, ромашек и клевера, по которым водят хороводы зайчата и бельчата. Такие веселые, такие радостные, с такими забавными детскими добродушными мордашками…

Ой, и кроватка такая же — сделанная в виде лежащего на спинке медвежонка, расставившего лапки. Получалось, что ты как бы спишь на груди у медвежонка, а на ночь он сам закрывает тебя своими мохнатыми теплыми лапками, так что и одеяла не нужно. А ещё, если нажать на носик, он начинает добрым голоском рассказывать сказки и петь песенки.

Милена вскочила с постели и прошлась по комнате. Да, все также… Вот и розовые занавески с веселыми крылатыми феями, вот и цветные стекла с изображением розочек и клубничек, вот и мягкий красный коврик, а вот и кроватка братика. Только теперь она пустует…

Тут взгляд Милены упал на зеркальную дверцу шкафа и… вздох разочарования вырвался из груди! Вместо пятилетней малышки-карапуза на неё смотрела взрослая девушка в розовой пижаме с синими кругами под глазами, опухшими веками и бледными щеками…

«Значит, все это правда! И «ЖАЛО», и проваленное задание, и голоса врачей… Ой, меня же с «ЖАЛА» списали как «непригодную к службе!»

Из груди Милены вновь вырвались глухие рыдания и тонкие плечики затряслись. Милена села на розовый стул и, облокотившись руками о стол, зарыдала.

Внезапно за её спиной раздался скрип двери и послышались чьи-то мягкие шаги. Но Милена не обратила на них внимания — горе всецело поглотило её. Раздался громкий шепот, какое-то шушуканье, а потом…

— С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ! С ДНЕМ РОЖДЕНЬЯ! С ДНЕМ… РОЖ-ДЕНЬ-Я-А-А-А-А!!!

Взрыв хлопушек, цветное конфетти, блестящий разноцветный новогодний дождик…

Милена удивленно повернулась и… увидела веселые улыбающиеся рожицы своих родных Зверят — Дракоши, Слоненка и Попугайки! Дракоша и Попугайка — с разряженными, ещё дымящимися хлопушками, а Слоненок — с большим голубым фарфоровым блюдом, которое он держал прямо на хоботе. На блюде красовался настоящий праздничный торт со взбитыми сливками, который раньше так вкусно готовила мама, с двадцатью горящими свечами на нем.

— Ой, Зверятки мои дорогие! Ой, милые мои!!! — и тут же опять зарыдала.

Зверята недоуменно переглянулись, а потом, тихо положив на стол хлопушки и торт, подошли к своей хозяйке. Дракоша и Попугайка забрались к ней на колени и обняли её, а Слоненок, который на них бы и не уместился, сел у её ног и своим мягким хоботком из синего плюша обнял её ножки.

— Хозяйка ты наша, хозя-ю-ю-шка! Мы тебя очень, очень любим!

— Зверятки вы мои дорогие, милые мои, как мне вас все это время не хватало…

Домик, в котором лечилась Милена, был действительно точной копией её родного дома. Двухэтажный деревянный коттедж с просторной мансардой, в которой как раз и спали Зверята, с баней на первом этаже и верандой. Он был построен на такой же лесной полянке, у примерно такой же тихой заросшей ивой и камышом речки, с заброшенной речной мельницей. Даже русалки тут плавали, как и дома. Только вот братца с родителями и Зверятами старшего поколения не было…

Всезнающий Попугайка сказал, что такое совпадение и не удивительно, ведь это действительно её родительский дом и есть. Просто родителей её перевели куда-то в другое место, вот домик и освободился.

— Надолго ли? — грустно улыбнулась Милена. — Ведь если маму перевели в другое место, сюда должна заехать новая Хранительница Предела № 3…

— На столько, на сколько потребуется! — взлетев в воздух, весело ответил Попугайка. — В конце концов, что стоит новой Хранительнице построить новый дом? Пара пустяков!

— Значит, надолго… А может, навсегда… — грустно сказала Милена и опять её глаза наполнились слезами. Так часто она никогда не плакала. Наверное, тот безымянный врач была права — психика у неё расшатана до предела.

— Ну, не убивайся ты так, хозяюшка, агххх! — из розовой пасти Дракоши вырвался язычок пламени. — Лучше пойдем искупаемся в речке, а? Погода — просто блеск!

— Нет, что-то не хочется… Пусть лучше Слоненок мне почитает что-нибудь.

— С удовольствием, госпожа, — прогнусавил Слоненок и стал нараспев рассказывать шуточный стишок Принца, который он как-то сочинил, гуляя по лесу «Если б мишки были пчелами…»., но Милена прервала его на полуслове.

— Нет, Слоненок, спой мне лучше «Песнь о Роланде». Помнишь, ту, которая как-то исполнила в детстве мама?

— Ах, ту-у-у-у… Ну, хорошо, хозяйка!

И Слоненок нараспев стал декламировать древние как небо стихи, повествующие о поединке славного рыцаря с Драконом и о проклятии, которое постигло несчастного Короля.

Милена сидела на залитой вечерним солнцем веранде родительского дома, качалась на мамином кресле-качалке и дремала, слушая гнусавый мерный голосок Слоненка, а Дракоша с Попугайкой в это время аккомпанировали ему, достав из маминой комнаты лютню и арфу. Милена слушала их и отчетливо представляла описываемые там события. Вот он Роланд — красивый, высокий, статный, настоящий рыцарь. Иссиня-черные волосы, черные как ночь глаза, преждевременные морщинки у переносицы и у уголков губ — от скорби и забот, преждевременная проседь… Вот он скачет на бой с Драконом. Весь в броне, с большим белым щитом с изображением черного орла, расправившего крылья, длинный плащ, как и волосы, развеваются на ветру. А боевой конь так и ржет в предчувствии боя!

Милене вдруг очень сильно захотелось увидеть этого легендарного человека, о котором сложено столько песен и легенд! Жаль, здесь, в домике, нет Бассейна Грез… А может — и к лучшему? Зачем эти иллюзии? Они — не настоящие. А как было бы здорово, увидеть его по-настоящему…

Милена все больше и больше погружалась в дрему.

И вот она уже видит, как скачет этот древний воин, а она стоит у самого края лесной дороги. Она поднимает свой восторженный взгляд прямо на него. Когда всадник поравнялся с нею, он посмотрел на неё сверху вниз и сказал:

— Прекрасная леди, не дадите ли мне напиться воды? — и посмотрел на неё — так ласково, так нежно…

А потом он протягивает ей свой шлем и она из колодца набирает ему прохладной, вкусной воды. Он пьет, не сходя с седла.

— Благодарю тебя, прекрасная леди, путь мой не близок и труден. Рад бы я провести с тобой не один вечерок, да не могу!

— Куда ж ты путь держишь, мой король? — спросила Милена, смахивая со щеки предательницу-слезу.

— Пленил проклятый дракон Хмаг мою невесту, дочь Родерика Храброго, прекрасную принцессу Элвин. Вот, еду с ним сразиться! — нахмурил кустистые черные брови молодой, но уже с проседью и морщинами, король.

— Возьми меня с собой, мой король, я тоже хочу сразиться с драконом! Я оправдаю твое доверие, клянусь!

Но король Роланд лишь грустно хмыкнул.

— Как же ты оправдаешь мое доверие, если ты уже провалила свое задание? — и осуждающе взглянул на неё, а потом дернул поводья, пришпорил коня и стремительно скрылся за поворотом. А Милена упала на дорогу и забилась в истерике…

— Нет, вы как хотите, друзья, но так больше я не могу, — маячил из угла в угол Попугайка. — Того и гляди, наша девочка совсем с ума сойдет! Что они там, в пятом отделе, думают?!

— Лучше скажи, что они там в первом отделе думают, агххх! — возразил Дракоша, гневно наворачивая круги вокруг люстры у потолка. — Отдали девочку здоровую, веселую, жизнерадостную, общительную, а получили — чуть что — в слезы, в истерику, не выходит из депрессии, не спит…

— Вот-вот, друзья, — прогнусавил Слоненок, только-только зайдя в комнату. — Насилу уложил! Пришлось двойную дозу препарата колоть. Зато хоть спать будет без сновидений, а то они её с ума сведут окончательно…

— Надо что-то делать… надо что-то делать… надо что-то делать…

— Что-что… известно, что! — прорычал Дракоша и спикировал с потолка прямо на спину Слоненка. — Надо брать крылья в руки, брать девочку нашу — и тикать отсюда!

— Как тикать? Куда тикать? — в один голос спросили Слоненок и Попугайка и уставились на Дракошу. Дракоша, в отличие от них, никогда не слыл интеллектуалом, даже грамоты не знал, но голова у него соображала иногда получше, чем у самых заядлых грамотеев.

— Глупенькие вы… неужели не догадались? Слоненок, ты постоянно дежуришь у её постели… Что она во сне кричит?

— Ну-у-у-у… как что… все одно и то же — «не оправдала доверие» кричит, «провалила задание»…

— Понимаете, друзья, все просто! — Дракоша от волнения опять взлетел под потолок и стал нарезать круги вокруг люстры — когда он летал, у него лучше работала голова. — Пока она не выполнит свое задание, она не успокоится! Ты ж Слоненок, без пяти минут магистр педагогики, должен знать, что феи, пока не добьются своего…

— А какое такое задание? — хором спросили Слоненок и Попугайка.

— А вот это нам и предстоит выяснить по ходу дела. Главное — не в этом.

— А в чем?

— А в том, что мы устроим ей побег, но с условием, что она возьмет нас с собой, а там она сама дорогу найдет — волшебница-то она у нас ого-го! Сильная! — прокричал Дракоша и, увлекшись, изрыгнул из себя такой длинный поток пламени, что случайно задел потолок и на нем остался уродливый черный след.

— Ну ты, потише! — заверещал хозяйственный Попугайка. — Потом оттирай за тобой!

Сказано — сделано.

На следующий день Зверята подали коллективное прошение на имя Старшей сестры 5-го отдела с просьбой разрешить им вместе пациенткой совершить прогулку вниз по реке в целях улучшения её самочувствия.

— А потом куда, ну, с речки-то? — шепотом спросил Слоненок, ловко расписываясь на прошении пером, которое он сжимал своими синим плюшевым хоботом.

— Там видно будет, — ответил Дракоша и радостно захихикал.

Прогулка по речке, носившей красивое имя «Лесная», была просто сказкой. Здесь, в верховьях, она была неширокой, течение было медленным.

Речка действительно оправдывала свое называние, поскольку большая часть её русла приходилось на дремучие леса. Она брала свое начало у Зеленых Холмов — несколько ручьев, бивших там, скатывались по довольно крутым склонам вниз и там соединялись в одно целое. От Зеленых Холмов до сектора № 3, на границе с Пределом, было всего ничего — миль 30–40, если по прямой. Речка затем круто брала к северу, огибая зловещий Предел стороной, потом шла немного на восток, и дальше уже — строго на север, до самого Моря. И везде были одни леса — сначала леса различных секторов у Предела, потом леса Древляндии, а затем — леса различных заповедников, устроенных феями специально для диких животных, где они могли спастись от охотников-людей. Именно за эту особенность реки её облюбовали русалки. Ведь они любят, как известно, водится только в лесных водоемах!

«Наверху» разрешили Зверятам прогулять Милену на деревянной прогулочной лодке, на которой Принц обычно катал своих детей, почти до границы сектора № 3, примерно на расстоянии десяти миль.

Милена была не против прогулки. Она проснулась после дозы снотворного в немного каматозном состоянии и была рада освежиться речным воздухом.

Полуденное солнце стояло в самом зените и жарило так, что пришлось наколдовать прохладный ветерок. Милена села на заднюю скамейку, а все три Зверенка — на переднюю, мордочками к ней. Легкий взмах руки — и лодка сама оттолкнулась от берега и медленно поплыла вниз по течению. Можно было бы, конечно, обойтись без магии, но Зверята грести не могли — лапки слишком короткие.

Отчалив, Зверята тут же затянули протяжную песню, а Милена, глядя на их забавные плюшевые мордочки, пытающиеся петь серьезную песню, даже засмеялась.

Рыбы весело плескались за бортом, шумно шелестел камыш и ивы, а по обе стороны лодки медленно проплывали стены древнего леса — все больше древние заскорузлые мохнатые ели и пихты.

— Эй, далеко плывете?! Хотите прокатим с ветерком?! — раздался веселый голосок и по обе стороны лодки вынырнули зеленоволосые головки любопытных русалок. Они схватились ручками за борта лодки и стали толкать её вперед — да так, что лодка понеслась как быстрая яхта под парусом!

Впервые за все это время Милена засмеялась полной грудью и весело обернулась к русалкам.

— А ещё быстрее — можете?!

Те в ответ звонко рассмеялись и прибавили скорости, да так, что дух захватило. Деревья проплывали так быстро, что невозможно было определить, к какой породе они относились, а от встречного ветра волосы у Милены развевались, как будто она не плыла на лодке, а летела во весь опор. Зверята удивленно переглянулись между собой, а Дракоша довольно подмигнул друзьям: мол, видите, все идет как надо! Действительно, на такой скорости им будет весьма сподручно «невзначай» пересечь пограничную черту, а там…

Правда, лодку так качало, а на поворотах, довольно резких, так кренило, что приходилось очень крепко держаться за сиденья, чтоб не вылететь, а сама лодка жалобно скрипела и трещала по всем швам — казалось, вот-вот развалится. Все-таки лодка — прогулочная — не рассчитана на такие скорости!

Но вот, на очередном крутом повороте, русалки не справились с управлением и… Лодка со всего размаху вылетела прямо на берег — причем, шагов на двадцать от береговой полосы!

Зверята полетели, как тряпичные мячи, по которым дали хорошенького пинка и застряли в верхних ветках мохнатых елей, а Милену спасли только её крылышки — когда она вылетела из лодки, она вовремя ими заработала и сумела избежать столкновения с толстыми стволами.

Хуже же всего пришлось русалкам — они прямо носами проехались по песку, так что встали все чумазые, в грязи, точь-в-точь как нашалившие дети!

— Ой, простите нас, не подрассчитали… — отряхиваясь от грязи, извинилась одна из них. И тут же все четверо прыснули от смеха! Русалки, как известно, не умеют долго пребывать в одном настроении…

Милена же взлетела, чтобы снять Зверят с ветвей ели, на которых они висели словно новогодние игрушки. Взглянув на русалок, она покатилась со смеху, потому что даже в ноздри и в рот им забился песок, не говоря уже о других частях тела.

Отсмеявшись, она сказала:

— Давайте, я вам помогу… — Она взмахнула магическим жезлом и над головами русалок образовалась тучка, которая пролила на них обильный дождь, а Милена принялась смывать с них грязь губкой, а потом помогала им расчесывать их роскошные волосы своим гребешком. Затем они развели магический бездровный костер и сели греться.

— Эх, как мы тут будем теперь жить, без Принца-то! Столько лет он нас тут развлекал, играл с нами, а теперь… — протягивая ручки к огню, вздохнула одна из русалок.

— А что, отец больше сюда не вернется? — спросила Милена.

— Не, здешнюю хозяйку отправили на повышение, в город на озере. Но там — не наша территория. Там слишком людно и феи запрещают нам жить там.

— Интересно, а где мы сейчас находимся? — тревожно озираясь по сторонам, спросила Милена. — И деревья тут не такие как у нас… Одни хвойные, лиственных почти нет…

Действительно, на побережье высились только мохнатые ели, пихты, сосны и кедры. Ни одной березки…

— А-а-а, мы немножко разогнались и теперь, судя по всему, во владениях королевы Коры. Тут самая Древляндия, что ни на есть, — беззаботно махнула перепончатой лапкой одна из русалок. — Да вы не переживайте! Мы вас живо обратно докатим, так что с берега до дому опять воздухом долетите! — и все вчетвером прыснули со смеху.

— Странно… Древляндия… Запах тут какой-то… особенный… — медленно прошептала Милена и встала, принюхиваясь. — Пахнет…

— … свободой? Ты это хотела сказать? — откуда-то из чащи донесся низкий грудной голос и на свет склоняющегося к закату солнца вышла…

— Ваше Величество, Ночная Королева Кора! — в один голос запищали все четыре русалки, вскочили с поленьев, на которых сидели и пали ниц перед могущественной лесной владычицей.

А выглядела она действительно — могущественной. Высокая, подтянутая, в кожаном черном плотно прилегающем к телу комбинезоне, в плаще из шкуры пантеры, накинутом на плечи, голова которой вместо капюшона покоилась на роскошной черной шевелюре королевы. На шее у неё висело ожерелье из клыков хищных зверей, на голове красовался венок из лесных цветов, в руке она держала магический деревянный посох черного цвета.

Зверята почтительно преклонили колена рядом с русалками.

Но Ночная Королева, похоже, не обратила на них никакого внимания, не отрывая пристального взгляда от Милены. Её глаза бегали по лицу, глазам, волосам девушки и как будто что-то напряженно искали… Или вспоминали?

— Ну вот ты и пришла, Обещанная, как и предсказано Черным Камнем…

Милена непонимающе посмотрела на Ночную Королеву, не в силах скрыть того трепета, что вызвала у неё эта легендарная владычица дремучих лесов, до которых не дотрагивался топор дровосека десятки тысяч лет.

— Всему свое время, всему свое время, дитя мое… А пока — изволь следовать за мной, мне многое тебе нужно показать и многое рассказать…

— Как… следовать… — недоуменно прошептала Милена. — Мне ж нельзя покидать территорию… санатория…

Кора остановилась и повернулась в её сторону:

— Ну, во-первых, ты её уже покинула, а, во-вторых, спроси у своих плюшевых друзей — чем должна была закончиться ваша прогулочная поездка, а?

Если бы Зверята были сделаны не из плюша, они покраснели бы как маки — Ночная Королева раскрыла их тайный заговор.

— Пойдем, только я могу подсказать тебе, как выполнить твое задание, которое, как ты считаешь, ты провалила. Только у меня — ключ к твоей свободе, только у меня…

С этими словами Ночная Королева подняла вверх свой черный жезл и непроходимая чаща расступилась, открыв удивленному взору путников торную и гладкую тропинку, ведущая в темную неизвестность Заповедной Чащи.

— Ну как, идем? — обернулась она ещё раз к Милене, а та, словно очнувшись ото сна, не без труда сделала шаг вперед, словно преодолевая какую-то незримую черту — после которой нет уже пути назад.

За своей хозяйкой вприпрыжку бросились все три Зверенка, боясь, что вот-вот тропинка исчезнет и их вновь разделит непроходимая чаща. И в самом деле, чуть только они вступили на тропинку, как за их плюшевыми спинками сомкнулись мохнатые хвойные ветви и больше их русалки уже никогда не видели.

— Ну дела-а-а-а, сестры, — хлопнула себя по лбу одна из них. — Так исчезли, как будто бы их и не было!

А потом все четверо поспешили нырнуть в речной омут, и только разбитая вдребезги белая прогулочная лодка осталась стоять на берегу, напоминая о происшедшем здесь удивительном событии.

Люк не поднимался на поверхность всё время, пока плыл от Кораллового Чертога до устья реки Лесной, что в пяти милях к востоку от Залива Грез. Плыл он на самой быстроходной акуле, которая только нашлась в зверинце Морской Королевы. Внизу и по сторонам мимо него проплывали серо-зеленые джунгли водорослей, разноцветные заросли кораллов, с привязанными к ним домиками-пузырями Морского Народа, руки и щеки его порой щекотала озорная мелкая рыбешка.

Русалки кричали ему «привет», а водяные махали ему руками, но он никого и ничего не замечал. Его единственным желанием было убраться из негостеприимных владений Морской Королевы как можно скорее. «Гибрид» — обидное слово, сорвавшееся из её уст, жалило его больнее, чем самая ядовитая морская мурена.

Акула долго не хотела плыть вверх по течению реки — ей пресная вода была неприятна — так что пришлось изрядно повозиться. Только припугнув её именем королевы Лоры, которая приказала этому зубастому морскому коню слушаться Люка во всем, что бы он ей ни приказал, он добился своего. Неприятно поморщившись, акула сделала над собой усилие и пошла вверх по течению Лесной. Правда, скорость её заметно снизилась, так как акуле приходилось идти против течения.

Наконец, когда Люк отсчитал примерно 20 миль пути, он решил больше не мучить несчастное животное и дал телепатический сигнал всплывать на поверхность. Они всплыли посреди густого лиственного леса, совершенно пустынного и безлюдного — надо сказать, к большому удовольствию Люка. Иначе получилось бы забавно, если бы люди увидели, как из реки всплывает настоящая морская белая акула, да ещё и с человеком на спине! Такие пошли бы слухи о нем, что инкогнито его было бы безвозвратно нарушено.

Люк покровительственно похлопал по брюху акулы, пожелал ей доброго здоровья и… вышел на пологий, покрытый бурым речным песком берег, а потом, не оглядываясь, решительным шагом пошел вглубь леса.

Одежда Люка промокла до нитки, с него ручьем стекала вода, но это его ничуть не расстраивало. Вечер был теплым — «так обсохну…»., — махнул рукой Люк, — «не за полярным кругом же…»..

Постепенно настроение его улучшалось. В самом деле, наконец-то он на свободе, наконец-то позади осталась эта проклятая ледяная пустыня, этот коварный кокосовый остров, эти коварные и жестокие феи! Правда, жаль было собачек, Марину…

Но, взглянув на радостно бегающие по стволам деревьев и по земле солнечные зайчики, вдохнув полной грудью аромат зеленой листвы, услышав веселое пение птиц и шум ветерка в настоящих, высоких (а не карликовых) березах, он решил не думать о потерях.

Сколько часов Люк шел, он не знал. Два или три, а может и больше. Наконец, он почувствовал, что неплохо было бы и перекусить, ведь со вчерашнего дня, с обеда из устриц в гостях у Марины, он ничего не ел. Благо, невдалеке Люк услышал журчание речки, небольшого ручья.

И действительно, вскоре почва под ногами стала подниматься — Люк шел явно вверх по холму. Добравшись до самой вершины, он стал спускаться и спускался до тех пор, пока не наткнулся на небольшой ручей, всего шагов в десять в ширину, протекавший как раз мимо двух пологих сопок, покрытых густым лесом. По бокам ручей сильно зарос ивняком.

«То, что надо!» — довольно подумал Люк и забрался в самую гущу. Там Люк внимательным и опытным взором охотника наметил себе длинную гибкую ветвь, отломал её, согнул — хорошее начало для лука!

«Эх, жаль, тетиву придется наколдовать — взять её негде — дядя Азаил был бы просто в гневе!» — и почему-то Люку стало удивительно смешно при этой мысли и как-то легко на душе. Наконец-то он стал взрослым! Наконец-то он свободен! Сам определяет и сам отвечает за свои поступки!

Для того, чтобы что-то появилось из ничего — даже магу пришлось бы попотеть. Пришлось применять довольно сложное заклинание класса «превращение», а это — высший пилотаж магии, когда из одного вещества необходимо сделать другое.

Для этого Люк прочертил деревяшкой на прибрежном песке круг, а в центре нарисовал солнечный диск со ртом, глазами, множеством лучей-рук. Так надо — ведь обращаться за Силой ему придется к Потоку, а он изображается именно так. В центр круга он положил стебелек травы, точь-в-точь такой же длины как тетива, зажмурил глаза и теперь ему предстояло самое сложное — представить, что в центре круга лежит не травинка, а настоящая тетива! Не поверишь — ничего и не произойдет. В этом-то вся сложность магии превращений, доступной по силам далеко не каждому!

Но в этот раз все произошло идеально. Люк представил себе вместо травинки, тонкую, упругую, прочную тетиву и ощутил знакомое тепло на ладонях, а потом он провел ими над нарисованным кругом. Потоки солнечного света вырвались из ладоней Люка, круг загорелся, а когда он потух, в его центре лежала уже готовая шелковистая упругая тетива.

А дальше он наломал с десяток тонких веточек, речным камнем заострил их — без наконечника не очень, конечно, но сойдет. Да и без оперения далеко лететь не будут, но перья тоже сначала надо добыть.

И вот, десяток стрел готов — можно отправляться на охоту — благо где-то неподалеку он слышал утиное кряканье.

Люк пошел вниз по ручью. В одном месте он сильно зарос камышом и из этих зарослей и раздавалось утиные кряканье.

Люк сел и стал ждать. Наконец, одна из уток взлетела, видимо, у неё где-то в округе было гнездо. Звонко пропела тетива и даже плохая стрела без наконечника и оперения с близкого расстояния попала в цель — пробитая навылет птица упала на прибрежные камни.

«Ну вот, оперение я уже добыл», — довольно хмыкнул Люк и побежал к своей добыче.

Но каково же было его удивление, когда, нагнувшись, чтобы поднять подстреленную утку, увидел, что на неё нагло наступил чей-то грязный зеленый сапог!

Люк поднял глаза и увидел здоровенного рыжебородого детину в зеленой непромокаемой куртке и зеленых же штанах, с луком и колчаном стрел за плечами и большим длинным посохом с железным наконечником в руках.

— Эй, отдай мою добычу, слышишь? — Люк попытался вытащить утку из-под сапога детины, но тот слишком крепко придавил её к земле.

— А на чьей земле ты её подстрелил, малец, а? На своей, что ли? — и одним рывком здоровущей руки поднял Люка за шиворот, но и тогда рыжий детина оставался на голову выше его.

— На ничьей, — невозмутимо ответил Люк. — Лес-то — ничейный!

Рыжебородый покатился со смеху. А когда отсмеялся, сказал:

— Ну ты и шутник, малый! Ты что, с неба свалился? У нас в Целестии все чье-то, ничего ничейного нету! Лес этот, например, принадлежит мне и моим веселым ребятам, а если ты хочешь получить эту утку себе на ужин — а не отдать её на ужин нам — то докажи свое право на это!

— И как я его докажу? — недоуменно спросил Люк.

— Ты, я вижу, парень из благородных, а мы, мужичье деревенское, когда говорим «доказать свое право», то подразумеваем под этим либо биться на кулаках, либо — на дубинках, — и рыжебородый подбросил высоко вверх свою тяжеленную дубинку-посох и потом ловко её поймал.

— Ну, на кулаках, пожалуй, биться мне с тобой не с руки — твои кулаки — с мою голову… — проговорил озадаченно Люк, — а вот дубинка бы уровняла шансы…

Люку рыжебородый детина положительно понравился и ему почему-то не хотелось обижать его, раскрыв свои магические способности. Было бы как-то нечестно одним щелчком пальцев повалить на землю такого кабана! Если б детина напал бы на него с намерением убить, тогда другое дело — в таком случае все средства хороши. Но рыжебородый здоровяк предлагал поединок, причем явно ради забавы (Люк был уверен, что утка — просто повод)…

— По рукам, — согласился Люк. — Только вот дубинки-то у меня нет…

— У меня найдется запасная, в кустах, как раз по твоему росту. Эй, ребята, а ну выходи, потеха намечается! — и засунув толстые как сардельки пальцы себе в рот, пронзительно свистнул.

Совершенно безлюдный лес вдруг ожил и послышался шум шагов, хрустящих под ногами сучков, ломающихся ветвей и на берег ручья сверху, с холма, спустились человек с двадцать таких же молодцев в зеленом — юных и постарше, с бородами и без, блондинов, брюнетов, рыжих, высоких и коренастых… Но всех как на подбор мускулистых, подтянутых… Кровь с молоком! У всех за плечами по луку со стрелами, на поясах — длинные охотничьи ножи и рога, оправленные медью.

Они тут же образовали довольно большой полукруг, а ещё с десяток мужиков спустились с того берега ручья и сели смотреть оттуда.

Как только мужики подошли поближе, все они разом засмеялись, показывая на Люка пальцами. Люк покраснел от смущения и закричал:

— Я ещё не проиграл, а вы уже надо мной смеетесь! Это не честно!

— Да ты успокойся, малец, это они над твоим прикидом смеются! Ты прям как девочка оделся, на первое свидание… — ответил рыжебородый и сам прыснул от смеха.

Люк посмотрел на себя и верно — роскошная золотистая шелковая туника с вышитыми на ней розами, серебряный изящный поясок вполне походили на женское платье… Для непосвященных, конечно же.

— Смейтесь, смейтесь… Мужчина не тот, кто в штанах, а тот, кто ведет себя как мужчина! — дерзко выкрикнул он им.

— Золотые слова! Учитесь, дурачье, как говорить надо! Говорю ж, парень явно из благородных…

В это время один из мужиков — высокий черноволосый парень с длинными усами — подошел к Люку сзади и потрепал его за плечо. Люк повернулся к нему и тот молча передал ему свою дубинку, как раз по росту.

Потом оба соперника встали у самого ручья — здесь почва была более-менее ровная, дальше — был довольно сильный подъем и биться было неудобно.

Люк ни разу ни бился таким способом. Битва на палках, как и кулачные бои — излюбленное развлечение деревенской молодежи королевств Содружества, также как поединки на мечах и копьях — у благородных. Люк, по понятным причинам, не умел биться не так и не эдак. Он умел метко стрелять из лука, но состязаться в стрельбе рыжий детина как раз и не предложил. Впрочем, Люк знал общую технику рукопашной борьбы, а остальное, как говорится, приложится…

Первым напал рыжий детина. Он держал посох ближе к середине и наносил удары двумя крайними концами. Сначала Люк просто от них уворачивался — то вниз присядет, то влево, то вправо отпрыгнет, а то и отскочит — ловкости ему было не занимать — всё-таки охотник со стажем без малого лет семь, не меньше!

Но его увертки только вызывали смех у толпы молодцов. Все сразу смекнули, что биться мальчишка не умеет. Да и куда ему — эти благородные лентяи настоящих мужских дел и не знают! Одно дело — тонюсенькой рапирой махать, а другое дело — попробуй дубинкой тяжелой! А потому они предвкушали тот момент, когда их рыжебородый товарищ свалит мальца, намнет ему бока и уж они посмеются в его лице над всеми этими благородными сморчками! А потом уж так уж и быть — отпоим его пивом, быстро оклемается! Мужики из леса не были злодеями, просто им было чертовски скучно…

Но от уверток был и второй минус. Рыжебородый детина медленно, но верно загонял Люка все дальше и дальше в реку. Вот уже вода была по пояс. Расчет был верен — чем дальше в воду, тем меньше мальчишка сможет уворачиваться — вода сковывает движения.

Это понимал и Люк, а потому готовился перейти в отчаянную контратаку.

Когда очередной раз деревянный конец посоха размером с кулак со свистом пролетел всего в вершке от носа Люка, он рванулся вперед. Момент был выбран удачно — пока рыжебородый сможет нанести следующий удар, у Люка будет целых пара секунд. Этого для бывалого охотника, чья жизнь порой зависела и от куда меньшего времени, было достаточно.

Он сделал резкое движение вперед — хотя по пояс в воде это усилие далось неимоверным трудом — и резко ударил палкой наотмашь, прям в объемистое брюхо рыжебородого, а потом ещё и ещё — по ребрам, по ребрам!

Свист и аплодисменты были Люку наградой. Вся толпа уже разделилась на тех, кто болел за Люка и тех, кто за рыжебородого. Галдеж стоял — невероятный!

Так вот, рыжебородый от этих ударов покачнулся, но выстоял, а потом нанес свой, который пришелся прямо по незащищенной спине Люка. От боли у него перед глазами поплыли оранжевые круги — ведь силища у рыжебородого была едва не медвежья! Люк выронил палку и упал в реку.

Торжество болельщиков рыжебородого было почти полным. Тот повернулся к ним и деланно поклонился, а потом нагнулся чтобы выловить Люка и… не нашел его!

Пока он рылся здоровущими пальцами по дну реки, Люк, между тем, вынырнул сзади и со всей силы огрел палкой рыжебородого прямо между лопаток. А потом подставил подножку и теперь уже рыжебородый окунулся в реку.

Шум стоял просто невероятный. Болельщики Люка вскочили с места и стали прыгать, скандируя «Бе-ло-бры-сый!», а болельщики рыжебородого тоже повскакивали с мест и кричали «Мал-ыш! Да-вай!».

Рыжебородый кое-как поднимался из реки, а Люк его уже ждал, ударив дубинкой прямо по лопаткам. Теперь уже для рыжебородого река обернулась проблемой. Его грузное тело было слишком неповоротливым для реки, а плавать он скорее всего умел не очень.

Рыжебородый опять упал в реку, а Люк оседлал его и, прижав дубинку к горлу и приподняв его голову над водой, сказал:

— Ну что, сдаешься?

— Сда-ю-сь! — прошептал Малыш и Люк его отпустил и довольный, но жутко уставший, отправился к берегу.

Рыжебородый Малыш, кое-как придя в себя, вдруг зарычал и, не вытерпя позора, схватил свою дубинку и намеревался кинуть её в своего победителя, но тут чьи-то цепкие ручки вынырнули из воды и, схватив его за ноги, потащили в пучину!

Рыжебородый не успел и охнуть, как скрылся под водой, а вода закипела от происходившей там борьбы. Раздался свист, и парни в зеленом, схватив кто лук, кто нож, бросились спасать своего вожака. Но Люк, кажется, уже догадался в чем тут дело…

— Марина! Слышишь меня? Немедленно его отпусти, я тебе приказываю! Немедленно! Иначе ты меня больше не увидишь, слышишь?

Борьба тут же прекратилась и рыжебородый, как здоровый кит, с шумом всплыл на поверхность, громко ругаясь, плюясь, отхаркиваясь и кашляя. К нему уже подбегали его товарищи.

А немного погодя, с торжествующим смехом всплыла собственной персоной и морская дева Марина — и сразу же бросилась на шею Люку.

— Как я?! Как я?! А?! Теперь ты мой должник дважды! — смеялась она, все норовя поцеловать Люка, которому было жутко неудобно перед всеми за её поведение. — Думал, убежал, да?! Я за тобой следила! Я тебя нашла!

— Ну, ну, прекрати, тут люди смотрят…

— Ну и пусть, мы ж с тобой почти муж и жена! — она прыснула со смеху. — Пусть только этот рыжий попробует ещё сунуться, я его так закопаю на дне — что никто не найдет, ух! — и она помахала кулачком в сторону рыжебородого Малыша, который в изнеможении завалился на берег на противоположном конце реки и никак не мог отдышаться.

Только тут Люк заметил, что они с Мариной на прицеле у лучников.

— Эй, рыбка моя, давай-ка ты быстро нырнешь, а я переговорю с этими молодыми людьми, а то у нас могут возникнуть неприятности…

— Ну и пусть! Я их всех тут закопаю, тоже мне, вояки! — крикнула на весь лес русалка. — Давай лучше поплывем вместе… Я тут в речке присмотрела одно местечко… ну просто рай… мы там вместе хорошо заживем… рыбка свежая, ракушки…

Не известно, чем бы все кончилось, если бы к реке с холма не спустился вожак молодцов в зеленом — высокий стройный человек с иссиня-черными волосами и черными глазами, явно благородной осанки, но одетый также как и все остальные — в защитные зеленые одежды.

— Что это за балаган?! Что здесь происходит?! Опять драки устраиваете?! Почему луки?! Я ж приказал — никаких драк! Вы хотите, чтобы нас тут засекли, что ли, а? Рольф, я ж оставил тебя за старшего, мурина тебя подери!

Мужики явно испугались пришедшего и быстро спрятали ножи и луки, а здоровяк Малыш опрометью бросился через реку к своему господину.

— Создателя ради, прости меня, господин! Это я виноват… Хотелось с мальчишкой поиграться, скучно же…

Но черноволосый господин — явно, не чета своим сотоварищам — уже во все глаза смотрел на Люка и на морскую деву в его объятиях. Та в ответ оскалила зубы и зашипела. Но Люк, отняв её от груди и не без труда освободившись от её объятий, припал на одно колено перед господином, интуитивно чувствуя, что это человек — явно королевских кровей…

— Ваша милость, Люцифер, к вашим услугам, — и поцеловал его руку.

— Встань, Люк, я знаю кто ты… И жду тебя уже давно… — уже мягко и спокойно сказал черноволосый.

Люк встал и указал на морскую деву:

— А это — моя невеста — морская дева Марина. Она немножко не привыкла к людскому обществу, а потому пока поживет в вашей реке — надеюсь вы не против?

Мужики тут же прыснули со смеха, но черноволосый не засмеялся, а внимательно посмотрел на морскую деву.

— Ой, я не одета как следует, — смутилась Марина, — не могу при короле быть такой… замарашкой… Ладно, Люк, я, пожалуй, нырну в речку… Попрошу у здешних сестер одежки получше… Я буду ждать тебя в полночь, на этом же месте…

А потом, ещё раз зашипев как змея в сторону рыжебородого Рольфа, сверкнув зелеными кошачьими глазками, она с разбегу нырнула в воду и исчезла в глубине.

— Откуда ты знаешь меня, господин? — спросил Люк.

— У нас с тобой общий знакомый. Он ждет тебя и не дождется… Но обо всем — на месте. Рольф, свисти отбой, нам пора уходить.

Рыжебородый опять пронзительно свистнул, и большая часть мужчин в зеленом бросилась в рассыпную и скрылась в лесной чаще, остался только десяток.

Рыжебородый гигант Рольф по кличке «Малыш» пошел впереди, по одной ему ведомой тропинке в чаще леса, за ним проследовала пятеро мужчин с луками наизготовку, потом — черноволосый господин с Люком, а цепь замыкали ещё пятеро.

Сначала они резко поднимались в гору, густо поросшую сосняком, потом спустились в какой-то овраг, также густо заросший деревьями, и по дну этого оврага шли, уже не сворачивая.

— Так ты с Морским Народом дружбу водишь? — спросил, бросив любопытный взгляд на Люка, черноволосый.

— Если бы… — смущенно улыбнулся Люк. — Они меня, наоборот, выгнали из своих владений, а морская дева Марина добровольно разделила со мной мое изгнание, хотя я был и против…

— Значит, она тоже отверженная, как и все мы? — грустно подытожил черноволосый.

— Как? — недоуменно повернулся к черноволосому Люк и остановился. — Я думал, вы обычные охотники… в лесу…

— Охотники? — усмехнулся черноволосый. — Охотники! Слыхали, ребята? Знай, Люк-Люцифер, что ты говоришь с бывшим королем Гастоном I Авалонским, а ребята, которые тебя окружают, мои верные слуги, которые тоже, совершенно добровольно, разделили со мной мое изгнание!

— Ваше Величество… — Люк чуть не бухнулся на колени, но Гастон подхватил его за руку.

— Сейчас не до сантиментов. Мы должны поторапливаться.

Группа мужчин в зеленом между тем продолжала спускаться вниз по оврагу, пока не дошли до чащи из терновника и крапивы. Лишь продравшись через неё, они оказались на довольно небольшой площадке, на дне лесистого оврага, спереди и сзади окруженной настоящей стеной из терновника и крапивы, а с боков — отвесными стенами оврага.

— Ну, вот мы и пришли… Недурно для короля? — с горькой усмешкой проговорил Гастон.

— Да уж… Но ведь на этом пятачке поместится от силы человек десять!

— А больше и не нужно. Остальные ребята живут в других лагерях. Чтобы не накрыли всех сразу…

Между тем молодцы в зеленом уже забегали по лагерю, каждый занимаясь своим делом. Одни рубили дрова и разводили костер, другие бежали за водой к ручью, третьи — рубили на куски оленьи туши. А рыжебородый Малыш занимался самым важным делом — он готовил на обед самое любимое свое блюдо — оленье рагу.

— Постойте, Ваше Величество, но ведь дым от огня могут увидеть шпионы «ЖАЛА»! Да и вообще, как вас до сих пор здесь не обнаружили?

— Не беспокойся, Люк. У нас есть средство, которое отпугивает шпионов «ЖАЛА» как нафталин — моль. И ты его скоро узнаешь, а пока тебе надо кое с кем повидаться. Он, точнее, они с нетерпением ждут встречи с тобой…

И с этими словами Гастон повел Люка к своей довольно просторной палатке, разбитой у самой крайней стены оврага.

Люк, робко кашлянув в кулак и почему-то поправив волосы, вошел в палатку.

— Ну, наконец-с-с-с-с-с-то, наконец-с-с-с-с-с, какая приятная нео-ж-ж-ж-ж-ж-жиданнос-с-с-с-сть, да-сссс! Нет, ну ты только по-с-с-с-с-с-смотри на него! С-с-с-с-с-сбегает от учителя, попадает в переделки-с-с-с-с-с-с-с, а потом — как ни в чем не бывало-с-с-с-с-с-с-с, как тебе?

— Думаю, мой юный Хозяин, сделал это не нарочно. К тому же белобрысые все равно бы вышли на наше убежище. Как мне удалось выяснить, кокосовая роща была прикрытием для организации целенаправленной слежки за нами. А мальчишка проявил себя просто молодцом, не так ли, Премудрый Азаил?

— Эх-х-х-х-х-сс-с-с-с, и дал бы я тебе по ш-ш-ш-ш-ш-е-е, щ-щ-щ-щ-щ-щенок, да не могу… Ты вроде как без пяти минут ж-ж-ж-ж-ж-женатый, хе-хе! Вз-з-з-з-з-рос-с-с-с-сленький, как-никак… Ладно, давай, с-с-с-с-с-с-садись и выкладывай, с-с-с-с-с-скорее, да-сссс!

— Дядь… Ой, Учитель, да вроде вы и так все знаете…

— Вс-с-с-с-сё да не вс-с-с-с-сё-ссс! Мне ва-ж-ж-ж-ж-жны твои личные наблюдения-сссс, мнения-ссс, размыш-ш-ш-ш-шления-с-с-с-с… Давай, начис-с-с-с-с-с-с-стоту, да пос-с-с-с-с-корее-сссс!

— Хорошо, Учитель, началось все с того, что я увидел, как след моего оленя перешел след снеги и я подумал, что…

Пока Люк рассказывал Азаилу свою историю, которую мы с вами уже знаем, бывший король Гастон сидел у горящего костра и слушал благословенную, ласкающую слух музыку аппетитно булькающего мясного бульона. Рядом с ним сидели в ожидании ужина молодцы в зеленом и подогревали аппетит недавно добытым пивом, радостно смеясь в предвкушении вкусного обеда. Малыш Рольф колдовал у здорового, шагов в десять в диаметре, котла, что-то туда все время подсыпая и помешивая. При этом под нос он напевал какую-то развеселую солдатскую песню из разряда «пошел в кабак, выпил, да подрался, а проснулся — без кошелька остался».

Но король Гастон, слушая, ничего не слышал. Он как завороженный смотрел на весело пляшущие язычки пламени, но не видел и его. Перед его мысленным взором пробегали картины недавнего прошлого, когда он за считанные дни потерял свое королевство…

Глава 11 «Из искры да возгорится пламя!..»

Учебный класс в большом селе «Искра», что всего в 30 милях к югу от Кронбурга был просторным, так что в нем спокойно помещалось почти три сотни учеников. Это и не удивительно, ведь школа размещалась в здании сельской ратуши, в которой собиралось главы всех домохозяйств для решения различных местных вопросов — сбора урожая, нарезки наделов по семьям, определения очереди на охоту и рыбалку и так далее.

Ратуша, переделанная ныне в школу, внешне походила на обыкновенный двухэтажный крестьянский дом — прямоугольный, с черепичной крышей, цветными наличниками и печной трубой — только очень большой, во много раз больше обычного дома, зато по стенам на уровне второго этажа располагались довольно широкие деревянные галереи, напоминавшие клиросные хоры в храмах Создателя, на которые подымались по специальным лестницам. Эта особенность планировки позволяла части присутствующим — тех, для кого не нашлось места внизу — разместиться на галереях и участвовать в совете вместе со всеми.

Весь первый этаж был заставлен скамейками, разделенными проходом на две части, а впереди, в восточной части дома, было возвышение для ораторов (председателя совета, королевского герольда, сельского пастыря, местного помещика и других важных лиц).

Там, между окон, висели два больших портрета — хорошо знакомый всем с детства портрет основателя Содружества короля Роланда Древнего и нынешнего короля — Гастона — во всех королевских регалиях: диадеме с изумрудами, пурпурной мантии, со скипетром и державой в руках. С первого взгляда бросалось колоссальное сходство обоих королей — одинаково иссиня-черные вьющиеся волосы до плеч, серьезный, почти мрачный взгляд черных глаз, сросшиеся на переносице кустистые черные брови, тонкий нос с горбинкой, напоминавший орлиный клюв, плотно сжатые губы… Только у короля Роланда было много седых волос, преждевременные морщины избороздили его переносицу, лоб, уголки губ. В верхней части каждого портрета красовалась переливающаяся всеми цветами радуги надпись феиной вязью: «Rex Gratia Creatoris» — «Король милостью Создателя».

Деревянные стены сельской ратуши были обклеены красными обоями с изображением золотого льва, вставшего на дыбы — герба принцев Кронбургских, ибо село относилось к владениям принцев Кронбургских.

На потолке висели самовозгарающиеся магические люстры — подарок Небесных Владычиц, которые загорались сами при первых признаках темноты и горели разноцветными огоньками, источая при этом приятные запахи душистых цветов или хвои — в зависимости от того, каким цветом они горели.

Прошло вот уже без малого два месяца с тех пор, как после оглашения указа нового короля Авалона Гастона все здания сельских ратуш в деревнях переделывались в школы, и в них вели уроки специально присланные учителя.

Как и всегда, в этот день в школе было не протолкнуться. Ведь здание совета было рассчитано только на триста человек, а здесь без малого собралось свыше пятиста. И это была только первая смена, которая занималась с восьми часов утра до двенадцати дня. Это были мальчики и юноши. Потом, во вторую смену, приходили ещё пятьсот — женщины и девушки, которые занимались до четырех вечера. Затем — третья смена — мужчины — до 18 часов. Следом, четвертая — оставшиеся мужчины и женщины — до 22 часов. Согласно программе, принятой Ученым Советом под председательством самого Короля, сначала проходили занятия по чтению и письму, потом давались азы истории и географии, биологии и государствоведения, где проходили основы государственного и правового устройства Содружества и Сообщества, принципы Опеки, Порядка и Процветания.

Все лавки в школе были заняты, все хоры тоже — яблоку негде было упасть. Но при этом тишина сохранялась идеальная — ещё бы! — у столичного учителя ведь были розги…

Лавки были наскоро переделаны в парты, такие же парты были установлены и на хорах. Каждому ученику бесплатно, за счет государства, выдали набор тетрадей, чернил, перьев, песочниц, учебников — в общем, всего необходимого для учебы.

Сейчас, в первую смену за партами сидели мальчики от семи до двадцати одного года — года совершеннолетия, который у благородных называется годом «опоясывания мечом». У всех были раскрыты учебники по грамматике, тетради, открыты чернильницы и по белоснежно-белой бумаге скрипели перья. И семилетние юнцы, и двадцатилетние парни, старательно высунув языки, выводили феиной прихотливой вязью, но на языке Содружества, предложение «Его Величество Гастон Авалонский, Король милостью Создателя».

А по возвышенности туда-сюда ходил учитель и зорко смотрел на пишущих. Это был высокий человек в длинном черном плаще почти до щиколоток, прямоугольной шляпе с кисточкой и круглыми очками на носу, длинной острой бородкой клинышком. Лицо его было не старым, но оно почему-то всегда имело какое-то кислое выражение, как будто бы его постоянно поили виноградным уксусом или лимонным соком — он был постоянно чем-то недоволен. А огромная толстая линейка в его правой руке, которой он постоянно угрожающе бил по левой — делала его особенно ненавистным для всех учеников импровизированной школы.

Пожалуй, ненависть к учителю была единственным, что объединяло между собой всех этих совершенно разных ребят — и по возрасту, и по происхождению, ибо рядом сидели и простые крестьяне в зеленых домотканых куртках, и довольно большой выводок соседского сквайра в красных шелковых рубашечках, и детки владельца всех сельских лавок и распивочных заведений «Искры» в оранжевых одеждах. И все они с одинаковой ненавистью выводили уже раз пятый одно и то же предложение: «Его Величество, Гастон Авалонский, Король милостью Создателя». В самом деле, вместо беззаботных прогулок по лесу, купания в речке приходиться сидеть в душной, битком набитой комнате часами и писать и писать всю эту совершенно ненужную для жизни ахинею…

— Итак, ученики, кто из вас закончил писать диктант? — наконец, остановился Магистр и строго посмотрел на сидящих учеников поверх своих круглых очков.

Молчание.

— Я не слышу?

Молчание.

— Хорошо, я буду вызывать по списку.

Магистр взял толстый журнал и наугад ткнул пальцем в имя ученика под номером 275.

— Корвин, сын Айсмута, к доске. Напиши на доске то, что написал у себя в тетради.

Из заднего ряда встал тучный круглолицый и круглощекий крестьянский сын в зеленой курточке лет пятнадцати, с лицом, совершенно не обремененным потоком мыслей, но зато вдоль и поперек измазанного чернилами. Он испуганно моргал своими пушистыми рыжими ресницами и не знал, что сказать. По рядам прокатился сдавленный смешок.

— Так, кто смеялся?! — взвизгнул Магистр. — Кто смеялся, я спрашиваю?! — Ответом было гробовое молчание. — Ну, смелей, Корвин, выходи к доске и продемонстрируй свое искусство письма, освоенное на сегодняшнем уроке. Быстро!

Корвин, тяжело вздохнув, обреченно покачал головой, собрался с духом и пошел — как приговоренный на эшафот.

— И тетрадь свою захвати! Я посмотрю, что ты написал…

Корвин захватил тетрадь и нарочито медленным шагом пошел к доске.

— Итак, Корвин. Возьми мел и напиши то, что ты написал в тетради. Ну? Что ты стоишь столбом?!

— Многоуважаемый Магистр, я… я… — Корвин всхлипнул и понурил голову, густо покраснев.

— Что «я»? А ну-ка, дай-ка мне свою тетрадь…

Но Корвин вдруг отпрянул от учителя, как от змеи, и крепко прижал тетрадь к груди, как будто бы это был мешок с золотом, а перед ним стоял не учитель, а бандит.

Лицо учителя побелело как тетрадная бумага и губы сжались в одну ниточку, он угрожающе стал бить толстой линейкой по своей левой руке.

— Так, так, Корвин, неужели тебе не удалось выполнить такое простое задание, а?

Лоб Корвина покрылся потом, а пальцы его судорожно вцепились в розовую обложку тетрадки, как будто бы от того, что тетрадь останется в его руках зависела сама его жизнь.

Весь класс, не отрываясь, смотрел на учителя и ученика, затаив дыхание.

— Так, Корвин, ну долго будем в «молчанку» играть? Отдай мне тетрадь, я жду. Я жду-у-у!

Корвин дрожащими руками протянул тетрадку учителю и закрыл лицо руками. Учитель раскрыл тетрадь и на странице, подписанной сегодняшним числом, увидел две большие жирные кляксы, а между ними — улыбающуюся рожицу козла с длинными рогами и бородкой…

У учителя перехватило от гнева дыхание, он дрожащими руками поправил на носу свои круглые очки и непослушными губами скорее прошипел, чем сказал:

— Эт… эт… это я-то… к… к… козел? — указывая на картинку в тетрадке, прошипел он.

— Нет, нет, что вы, многоуважаемый магистр, это козел из моего дома, его зовут…

Как его зовут, учитель уже не услышал, поскольку весь класс сотрясся от такого бурного смеха, как будто бы в зале разорвалась бомба, из тех, которыми карлики взрывают горные породы в поисках золота.

— И ты думаешь, маленький негодяй, что я тебе поверю?! А?! Мало того, что ты ничего не сделал и даже не потрудился ничего сделать, ты ещё оскорбляешь учителя, поставленного самим Королем, а, значит, и самого Короля! — истерически завизжал учитель, который уже давно слышал, как его украдкой, за глаза, называли шепотом то «козлом», то «крысой», то другими нехорошими словами и теперь, наконец, у него появился повод отомстить.

— А Гастон-чернокнижник нам не король! — вдруг раздался чей-то юношеский, ломающийся голос откуда-то из дальних хоров. И тут же воцарилась напряженная тишина.

— Ка-а-а-а-ак не король!!!??? — закричал учитель и рассек воздух линейкой, словно воин — мечом. — Это кто ж такой там выискался, а? А ну, выходи сюда, к доске, покажись! Или ты смельчак только за чужими спинами выкрикивать, а?

Но ответом учителю была только тишина.

— Ну уж нет, я этого так не оставлю! Это уже не просто оскорбление, это преступление против Государя! — с пафосом воскликнул учитель. — Если ты не выйдешь сюда, то за твое хулиганство ответит вот этот, ты понял?! — взвизгнул учитель и указал линейкой на несчастного Корвина. — Тем более, что он оскорбил учителя!

С этими словами учитель схватил Корвина за ухо, подвел его к доске, сорвал с него рубаху и взял из стоявшей у учительского стола большой белой вазы с соляным раствором длинную розгу. Но стоило ему только поднять розгу, чтобы нанести удар…

… Как с пронзительным свистом, откуда-то с дальних хоров, в учителя полетела стеклянная чернильница и упала, не долетев всего пары шагов, у его ног, звонко разлетевшись на куски, словно разрывной снаряд, обрызгав учителя с ног до головы чернилами.

Не успел пораженный учитель и рта раскрыть, как тут же, с хоров, в него полетела вторая, третья, четвертая чернильницы, «разрываясь» то слева, то справа от него. А затем раздался всё-тот же юношеский голос:

— Бей чернильную крысу! Долой Гастона-чернокнижника! — и одна из чернильниц, ловко пущенная с хоров, пролетев над головой учителя и сорвав с него прямоугольную шляпу, попала прямо в центр портрета короля Гастона и уродливая темно-синяя клякса растеклась по лицу Государя.

А потом раздался пронзительный свист и с хоров уже, громко стуча деревянными башмаками, сбегали старшие ученики, а впереди них — долговязый рыжий брат Корвина Айстульф.

Тут началось что-то невообразимое. Ученики вскакивали из-за парт, переворачивали их, рвали тетради, топтали ногами учебники, ломали перья и дико смеялись. Кто-то уже вскочил на учительский стол и стал на нем плясать вприсядку, кто-то бросил чернильницу и разбил в дребезги окно… Шум, гам, крики, вой…

А Айстульф «со товарищи» уже бежали к схватившемуся за голову учителю с дубинками наперевес, видимо, с намерением изрядно намять ему бока. Известно ведь, что Айстульф был первым парнем на деревне в этом излюбленном мужицком виде спорта!

Но учитель не стал дожидаться, пока его постигнет печальная участь противников Айстульфа, и, недолго думая, кинул стул в окно, стекло разбилось вдребезги, а учитель, совершенно несвойственным для его положения образом, подобрав полы длинной одежды, запрыгнул на подоконник и спрыгнул на улицу. А потом бросился к конюшне.

— Корвин! Ату к колокольне, бей в набат! — закричал брату Айстульф, а сам вместе со своими товарищами сорвал изуродованный портрет короля Гастона, бросил его на пол и смачно плюнул в его едва узнаваемое под чернильной кляксой лицо, растерев плевок подошвой.

В два часа пополудни на центральной рыночной площади «Искры» собралось все село — мужики, бабы, дети. Побросав работу, они сгрудились вокруг простой крестьянской телеги, выполнявшей теперь роль трибуны. На неё взгромоздился почитаемый всеми за строгую и воздержанную жизнь настоятель местного храма Создателя — преподобный отец Сильвестр. Его уважали в селе все, хотя бы за то, что тот никогда не ел мяса и не пил вина — попробуй-ка, поживи так! Даже на Совет Содружества пару с лишним месяцев назад от села выбрали именно его, а не какого-то купчишку или эсквайра!

Высокий, худощавый, жилистый как жердь, в длинном плаще с капюшоном, закрывавшим почти все лицо — кроме острого бритого подбородка и бледных губ — он, театрально жестикулируя руками-оглоблями, произносил какую-то речь то лающим, то каким-то каркающим голосом. Смысл её был малопонятен для простых селян, а потому они лишь бессознательно кивали головами, выхватывая из общего потока только отдельные слова: «чернокнижник», «самозванец», «еретик». После каждого такого слова святой отец воздевал правую руку с вытянутым указательным пальцем в небо, как бы ставя на языке жестов своеобразные восклицательные знаки к этим уничижительным прозвищам, которыми он награждал ненавистного нового короля, или призывая гнев небес на лицо, которое скрывалось под этими именами.

Более понятной для простых селян речь святого отца стала только к концу:

— … А это ненавистное самим небесам новшество, учить баб, мужиков грамоте, оторвать от родителей их чад, жен от мужей, мужей от работы?! Где это видано, чтоб мужики учились грамоте?! Где?! Покажите мне в Писании, где написано, чтобы мужики были грамотеями, где?! Ничего там не найдете, ни-че-го! — сам отвечая на свой же вопрос, кричал с пеной у рта отец Сильвестр, с торжеством вынимая из кармана толстый томик в кожаном переплете со знаком Создателя на обложке и показывая его всем, будто бы неграмотные селяне могли собственными глазами убедиться, что на обложке действительно ничего подобного не написано. — Наоборот, как сказано в Писании?! «Трудом своим зарабатывай хлеб свой»! Как сказано, а?! Трудом?! Слышали?! А где написано про грамоту?! Где?! Я вас спрашиваю!

А посмотрите отцы и матери на ваших детей! Видели ли вы их спины, их руки?! Все в синяках, в побоях! Сколько можно над детьми издеваться, а?! (это фраза вызвала бурю поддержки среди присутствующих, женщины одобрительно закивали головами). Изверги, изуверы! Вредители!

Нет, вы как хотите, дорогие мои братья и сестры, но я вам скажу, что король этот — НЕ НАСТОЯЩИЙ, не настоящий он! Я, священник Сильвестр, лично видел, как на коронации корона сама вылетела из рук Его Святейшества и опустилась на голову этого чудовища. Я сам, сам видел! — забил себя в грудь отец Сильвестр. — А потому я вам говорю, не настоящий он король, не настоящий, чернокнижник, колдун, знается с нечистой силой! Вот и детей наших и жен наших решил он извести при помощи грамоты! А как?! Да очень просто! Мужик грамотный перестанет слушать господина, перестанет слушать священника, будет считать себя умнее всех, жены перестанут слушать мужей, а дети — родителей!

И тут же, без всякого перехода…

— А Создатель познается только верой, только молитвой, только сердцем смиренным и сокрушенным, грамота тут не нужна, не нужна, братья и сестры! Не нужна!

— Так в огонь её — и все тут! — вдруг раздался чей-то голос из толпы.

— Правильно, сжечь все книги — и дело с концом!

Случайно сказанные слова тут же завладели толпой и вот уже все закричали «Сжечь! Сжечь их! На костер!» и с десяток охотников — мальчишек — бросились в разгромленное здание школы, располагавшееся тут же, у площади, и стали охапками тащить из неё порванные учебники, тетрадки и бросать их к телеге, на которой ожесточенно жестикулировал оратор.

Толпа тут же расползлась кто куда, каждый спешил к себе домой, чтобы вытащить из дома ненавистную тетрадку с несделанными или недоделанными домашними заданиями, учебники с непонятными словами, перья… И все это притащить сюда, к ногам преподобного отца Сильвестра, чтобы все это сжечь, сжечь дотла. Бородатые и усатые мужики в шляпах, дородные их жены в длинных платьях, юноши и девушки, дети несли и несли из домов ненавистную бумагу. И скоро на площади была уже выросла целая гора из рваной и потоптанной макулатуры, а Айстульф уже бежал с горящей головней.

— Да свершится великий почин! — заверещал отец Сильвестр, воздевая к небу тощие кулачки, энергично взмахивая черными рукавами сутаны, что придавало ему сходство с черной вороной, размахивающей крыльями. — Да возгорится из искры пламя! Да будет сей костер началом великого очищения нашего славного королевства от скверны! Да будет!

В этот момент Айстульф кинул головню в бумажную кучу, и пламя веселыми язычками заплясало, превращая в черный пепел то, над чем трудились селяне на протяжении двух месяцев обучения в школе. А селяне, схватив друг друга за руки, бросились на радостях в пляс вокруг костра, как на празднике сбора урожая вокруг снопов с убранной пшеницей. Конец ненавистной школе, конец скучным урокам, конец, конец, конец!

— Только верой, только верой! — истерично кричал отец Сильвестр, напоминая чем-то древнего языческого жреца, в каком-то наркотическом экстазе выкрикивавшего заклинания во время ритуальных плясок дикарей вокруг костра. — Буква убивает, вера животворит! Буква убивает, убивает, убивает!

А неугомонные мальчишки, видя, что костер стал затухать (бумага горит, как известно, довольно быстро), вооружившись дубинами, уже бросились к домам, где, как известно, были книги.

Вот уже выбита бревном дверь с петель в доме у купца третьей гильдии Горзая, вот уже разбит дубинками полированный розовый шкаф. И несмотря на истерические крики купца и его жены, на коленях умолявших остановиться, здоровенные верзилы-мальчуганы тащат все новую и новую пищу огню.

Драгоценные тома в сафьяновой обложке по истории Целестии, красивые разукрашенные детские книжки с картинками по флоре и фауне, путевые записки купца — любителя попутешествовать, даже бухгалтерские книги с многолетними записями приходов и расходов — все составило пищу для беспощадного огня.

А потом пришла очередь дома сквайра Эрменгарда. Не пощадили даже семейной генеалогической хроники… А потом других домов, где жили «грамотеи» — сельские старосты, служители местного храма Создателя, купцы…

Везде одно и то же — выбивается дверь с петель, а где дверь прочная — мальчишки тут же подставляют лестницу и как при штурме настоящего замка ловко забираются на второй этаж и выносят окна дубинками. Дальше — с диким гоготом носятся по дому, переворачивают вверх дном семейные сундуки, разбивают зеркала, переворачивают кровати, шкафы…

Когда старый сквайр Эрменгард обнажил свой старый, дедовский меч и замахнулся на разгулявшуюся детвору, его просто подняли на смех, дали дубинками хорошенько по спине, а его визжащих жену и дочь — заперли на засов в чулане. А когда Айстульфу удалось добраться до семейной библиотеки… Здоровенные шкафы из красного дерева, высотой до потолка, до отказа набитые книгами составили пищу для костра на несколько часов подряд!

Горело все — личные дневники и детские книжки, финансовые документы и копии древних хроник. Огонь, самый великий демократ на свете, не делал различий между ними — он поглощал все с одинаково утробным ревом, отрыгивая лишь клубы черного дыма.

А домик ненавистного магистра и вовсе облили маслом и подожгли — пусть сгорит все! Чума его подери!

Однако, когда огненный пир был в самом разгаре (в основном, благодаря богатой библиотеке сквайра Эрменгарда — неизменного председателя сельского совета и доверенного лица короля на селе, известного любителя книг, автора многотомной истории Кронбурга и его окрестностей), вдруг на окраине села раздался отчетливый громкий стук множества копыт.

Раздался сначала громкий свист, а потом — прерывистое пение армейской трубы.

Толпа бросилась в рассыпную и вскоре на площади, кроме отца Сильвестра и пылающего костра, никого не осталось…

На площадь со всех сторон на взмыленных лошадях ворвались одетые с ног до головы в броню, в белых плащах с изображением черных орлов всадники с длинными копьями наперевес. Позади каждого всадника сидело по пехотинцу, тоже в доспехах, которые на ходу спрыгивали с лошадей и вытаскивали из-за плеча заряженные, размером в пол человеческого роста, арбалеты и быстро выстраивались в цепь.

Солдаты окружили всю площадь. Один из всадников выделялся среди остальных особенно высоким ростом — выше примерно на голову любого из них — и лошадь под ним была черная. Он лихо спрыгнул с коня и снял шлем с головы. Иссиня-черные кудри рассыпались по могучим плечам, черные глаза сверкали от бешенства. Он быстро подскочил к костру, а потом быстро выхватил из огня какую-то книжку, но обжегшись, сморщился и бросил её на мостовую, а потом стал быстро затаптывать огонь сапогами. И только после этого он взял то, что осталось от книги в руки и прочитал на обугленном переплете частично сохранившуюся золотистую надпись: «Песнь о Роланде…».. На переплете же он различил обуглившуюся тесненную золотом корону.

Лицо черноволосого покраснело от гнева:

— Быстро! Воду сюда! Тушить немедля!

Солдаты-пехотинцы остались стоять с заряженными арбалетами по кругу, а всадники соскочили с седел и бросились в ближайшие дома, выбивая двери с петель пудовыми кулаками, к водопроводным кранам.

Пока они заливали костер водой, черноволосый указал пальцем на мрачно и безмолвно стоящего на повозке, словно черная статуя на кладбище, священника и быстро сказал:

— Взять его!

Двое арбалетчиков, спрятав арбалеты в наспинные сумки, бросились к отцу Сильвестру и под руки потащили его к своему господину, заломив руки за спину, и сильными ударами кулаков в латных перчатках поставили на колени.

— Ты этот цирк здесь устроил, а?! Ты?! Отвечай, кому говорю! Знай, с тобой говорит король Гастон Авалонский, собственной персоной!

— Ты для меня не король, — еле слышно прошипел преподобный отец. — Самозванец…

В этот момент один из всадников, здоровенный рыжий детина вышел из разгромленной школы, неся с собой изуродованный, измазанный чернилами и истоптанный и исплеванный портрет короля.

— Смотри, твое величество, что они сделали, с-с-с-собаки! И показал портрет.

Солдаты аж присвистнули. А лицо Гастона покрылось красными пятнами. Портрет было не узнать — сплошное темно-синее месиво посередине. Только надпись «Hastonus — rex Gloriae Creatoris» позволяла догадаться, кто же был все-таки на нем изображен…

— Рольф, давай, собирай всю деревню, строим эшафот, — а потом, не удержавшись, со всего размаху ударил латной перчаткой в челюсть отцу Сильвестру. Тот, не проронив ни звука, мешком рухнул на мостовую и на измазанные золой когда-то цветные камни вместе с кровавой слюной выпали два коренных зуба.

Солдаты собрали на площадь кого смогли. Большая часть селян успела разбежаться кто куда, но по чердакам и погребам и сараям удалось собрать довольно много народу, в основном, детей, женщин, девушек.

Здесь уже был наскоро сколочен из досок, выдранных из собственного дома отца Сильвестра, небольшой эшафот, а в середине его, вертикально, поставлено бревно. К нему-то и был привязан бывший священник. Впрочем, узнать, что этот человек — священник — можно было только по одному признаку — выбритой на макушке тонзуре. Все остальное — священные одежды, плащ с капюшоном — были с него сорваны; он был в одной рубашке и босиком.

Эшафот окружали со всех сторон спешенные всадники с копьями наперевес, оттесняя ими от эшафота напиравшую толпу. Второй линией стояли арбалетчики с заряженными арбалетами.

Рядом с провинившимся стоял рыжебородый Рольф, с длинным семихвостным бичом со свинцовыми гирьками на концах, а у края помоста, заложив руки за спину, ходил из стороны в сторону, как лев в клетке, король Гастон.

На площади царило угрюмое молчание.

— … Итак, я повторяю свой вопрос — последний раз повторяю! — кто был зачинщиком этого мятежа?!

— Я повторяю, — спокойным и тихим голосом сказал отец Сильвестр, — это я подвиг народ сжечь книги и разгромить школу.

— Я не верю тебе, скотина, не верю! — в бешенстве подлетел Гастон к осужденному и, схватив его за шиворот, поднял над землей и стал трясти как тряпичную куклу. — Не верю, чтобы в твою слишком умную голову пришла такая слишком глупая мысль! — А потом, бросив его на землю, он повернулся лицом к толпе и закричал.

— Слушайте вы все! То, что вы сотворили здесь — не имеет названия! Такого оскорбления королевской персоне не наносил никто и никогда за многие тысячи лет. И будьте уверены, что это оскорбление не останется без отмщения. Не останется! Но пока не явятся истинные зачинщики этого преступления, за их вину будет отвечать этот. Бей Рольф!

Рыжебородый Рольф, как-то чересчур робко и нерешительно для такого здоровяка, поднял свой страшный бич и… опустил его.

— В чем дело, Рольф? Ты что, оглох?

Но Рольф, обычно по-собачьи преданный господину, которого приятели в шутку называли «Малыш», лишь потупил свой взор и мучительно покраснел — шутка ли — поднять руку на священника, служителя самого Создателя!

— Тьфу на тебя, слабак! Смотри, как надо! Снять с меня эти железки, немедля!

Несколько юношей-пажей подбежали к своему господину и в пару минут расшнуровали доспехи, так что Гастон остался только в нижней одежде, состоявшей из мягких стеганных красного цвета штанов и куртки и в мягких тапочках — все это одевалось под доспех, чтобы металлические пластины не натирали тело. А потом, ловко закатав рукава за локти и поплевав на руки, словно дровосек перед тем, как взяться за топор, вырвал бич из рук Рольфа и нанес первый удар.

Языки бича резко свистнули в воздухе и опустились на длинную и тощую как жердь спину отца Сильвестра. Белая рубаха на его спине разорвалась в клочья, а из ран брызнула кровь, как сок из раздавленного томата. Весь деревянный помост покрылся множеством кроваво-красных пятнышек, как и лицо короля Гастона. Отец Сильвестр как подкошенный глухо повалился на помост. Правда, полностью упасть ему не удалось — его держали веревки — привязанные к столбу.

За первым ударом последовал второй, третий, четвертый, пятый…

Отец Сильвестр уже не вставал с колен, лишь глухо стонал, а кровь хлестала во все стороны — даже плащи стражников были ею измазаны, а у ног священника набралось на небольшую лужицу. Спина несчастного превращалась в кровавое месиво, одежда, точнее то, что от неё осталось, словно выкрашена ярко-красной краской.

В толпе раздались истерические женские крики и визги детей, кто-то упал в обморок.

Король Гастон, кровожадно ухмыляясь, повернулся в сторону толпы — глаза его горели яростным огнем, как глаза хищника, учуявшего кровь, а по щекам и губам стекали капельки крови:

— Ну что, не нравится да?! А портрет мой топтать, нравилось?! А книги, не вами написанные, сжигать, нравилось?! Смотрите на этого святошу — так будет с каждым, кто посмеет плюнуть на короля и его указы!

В этот момент где-то вдали послышался сильный шум — шум множества голосов, звон стали, топот множества ног, а потом — на колокольне, где-то на окраине села, забили в набат.

Женщины с детьми как по команде с диким визгом бросились врассыпную и на опустевшей площади остались только солдаты, зато из окрестных улиц вываливались толпы мужиков и молодых людей, с охотничьими луками наперевес, с топорами, вилами, цепами, а многие — с деревянными дубинками, с железными наконечниками по краям. Хотя у них не было доспехов и настоящего оружия, но их было раз в десять больше королевского отряда и они окружили его со всех сторон. В окнах вторых этажей домов и на крышах появились лучники, взявшие на прицел солдат.

— Ты ищешь зачинщика, Гастон?! Знай же, что это я, Айстульф, сын Айсмута-мельника! — раздался дерзкий голос с одной из крыш — там стоял рыжий молодой человек, с не по годам развитым мускулистым телом, в охотничьей зеленой куртке и шляпе с пером и с натянутым луком в руках. — Оставь в покое нашего священника и убирайся, пока мы не прострелили тебе голову!

Арбалетчики взяли на прицел лучников, спешенные всадники ощетинились копьями и подняли свои округлые бело-черные щиты на уровень лица.

— Ваше Величество! — схватил за руку Гастона рыжебородый Рольф и горячо зашептал ему на ухо. — Все это слишком далеко зашло! Тут может пролиться кровь! Надо, пока не поздно, решить это дело миром!

Гастон и сам это понимал. Первая волна ослепляющего гнева уже спала и Гастон начинал понимать, что явно переусердствовал. Но и отступить ни с чем он тоже не мог.

— Слушай, ты, Айстульф! Если ты зачинщик — давай слазь с крыши и вместе со священником поедете со мной, в Авалон. Там будет над вами совершен справедливый и беспристрастный суд. А остальные пусть разоружаются и остаются здесь — их вина будет определена позднее…

— Ты кажется не понял, Гастон! — нагло оборвал его юноша. — Эта земля, как и все королевство, тебе больше не принадлежит. Ты — не наш король, ты — ненастоящий король, чернокнижник, самозванец! Наш король — это Роланд, Который Пропадал и Нашелся!

С этими словами Айстульф свистнул, и к нему на крышу забрался другой юноша с шестом в руках, на котором развевалось полотнище с изображением… Старшего брата Гастона — Роланда! Точь-в-точь такое же, как на его портрете в галерее наследных принцев в Кронбурге!

Всеобщее ликование охватило ряды мужиков, которые радостно потрясали своим нехитрым вооружением и скандировали: «Ро-ланд! Ро-ланд! Ро-ланд!»

У Гастона засосало под ложечкой, по спине пробежал неприятный холодок.

«Неужели, мой брат… Не может быть! Тут что-то не так… Явно что-то не так…».

Возникла неловкая ситуация. Уйти без потери лица Гастон не мог, атаковать при таком численном превосходстве противника — тоже, да и пролить кровь простых селян, мужиков… Впервые за десятки тысяч лет, в течении которых земля древнего Авалона не знала войн! А тут ещё портрет его брата…

И в этот момент, откуда — никто не мог бы сказать, да никто и не заметил этого! — раздалось звонкое пение спущенной тетивы, свист и стрела, как рассерженная оса, ужалила Гастона в левую кисть руки, пробив её навылет. Гастон побелел и со стоном упал.

И тут же пятьдесят королевских арбалетчиков, итак в течении томительно долгих минут напряженно державших пальцы на спусковых крючках, разрядили свое оружие по заранее взятым целям, в свою очередь, лучники выстрелили в солдат.

Издав воинственный клич, толпы мужиков, потрясая дрекольем, бросились на стройную цепь пятидесяти спешенных всадников с копьями и началось настоящее побоище!

Хотя арбалетчики били почти в упор в незащищенные доспехами тела, их было слишком мало, чтобы остановить волну наступающих. Почти каждая стрела находила свою цель — и то там, то тут валялись убитые и раненые, но чрез них перепрыгивали, переступали — и бежали дальше живые. Наоборот, легкие стрелы охотничьих луков, конечно же, не были рассчитаны на серьезный бой с защищенным доспехами противником и потому эти стрелы лишь беспомощно отскакивали от брони солдат, не в силах причинить им серьезный ущерб, а потому многие лучники на крышах побросали свои бесполезные луки и, достав спрятанные дубины и топоры, спрыгивали с крыш, чтобы присоединиться к атакующим. Другие же остались стрелять в надежде попасть опрометчиво снявшего доспехи Гастона.

Зато пешая атака была не в пример успешней. Правда, сначала очень много людей было сразу поколото стоявших плотной стеной копейщиками, но вот — то тут, то там — кому-то из мужиков удавалось то сбить с ног окованной железом дубинкой ловким ударом в забрало шлема, то, схватив сильными мужицкими руками за копье, силой выдернуть рыцаря из строя, а потом вломится в образовавшуюся брешь, то перерубить топором древко копья, а потом броситься кубарем под ноги рыцаря, сбивая его с ног… Чтобы спасти строй, некоторые арбалетчики, стоявшие сзади, бросив арбалеты, вытаскивали из ножен короткие мечи и бросались вперед, затыкая образовавшиеся в строю бреши — беспощадно рубя по рукам, головам и плечам нападавших.

Кровь лилась рекой. Вся площадь наполнилась стонами раненых, предсмертными криками убитых, яростным ревом сражающихся. Ясно было одно, поражение сплоченного, до зубов вооруженного и от макушки до пят закованного в железо, но уж очень малочисленного королевского отряда было лишь вопросом времени…

— Ваше Величество, надо уходить! Их очень много! — закричал Рольф, поднимая забрало шлема.

Гастону только что, закрыв его со всех сторон, в том числе и сверху, щитами, юноши-пажи вынули стрелу из ладони и перевязали рану. Рана была не опасна, но он потерял очень много крови. Гастон был бледен как смерть и плохо ориентировался в том, что происходит из-за болевого шока. Пажи и оруженосцы спешно облачали его, сидящего на деревянном помосте, в доспехи, под непрерывным градом стрел. Они, как капли дождя, непрерывно барабанили о поднятые оруженосцами щиты — и без того утыканные ими как ежи.

И все же, несмотря на стену щитов, две шальные стрелы каким-то чудом пройдя через щели между щитами, вонзились одна в левое плечо Гастона, другая в левое бедро. От боли и потери крови Гастон потерял сознание.

— Быстро! Черепаху! Пробиваемся! — истошно закричал Рольф.

Воинов не надо было просить дважды. Протрубил горнист, и передние ряды как по команде начали пятиться назад, боковые ряды, также медленно, стали передвигаться приставными шагами, а задние ряды пошли в наступление, расчищая себе дорогу копьями и мечами.

Но не тут-то было!

Айстульф, ловким ударом в лоб сбил рыцаря с ног и, выхватив из его рук копье, ударил в глазное отверстие забрала пехотинца, а потом бросился в образовавшуюся брешь. Захватив у мертвеца щит и меч, он сбил с ног ещё двоих — и вот уже в эту брешь хлынули его не менее ловкие и сильные товарищи. Подобные бреши образовались ещё с двух сторон, и единый строй стал рассыпаться. Битва распалась на череду поединков, в которых уже одерживали победу нападающие, так как воины, пусть и защищенные доспехами, подвергались теперь нападениям со всех сторон, в том числе и с тыла.

— Проклятье! Все кончено! — выругался Рольф, — ребята, бросаем всё! Спасаем короля!

Рольф вскочил на своего гнедого жеребца, посадил потерявшего сознание Гастона впереди себя и, вместе с десятком пажей и оруженосцев, бросился в самую гущу сражающихся, стремясь во что бы то ни стало выбраться из окружения.

Рольф махал своим гигантским, под стать росту и медвежьей силище хозяина, мечом как косарь на лугу. И как трава вокруг него падали сраженные враги, пока, наконец, они не поняли, что себе дороже преграждать дорогу закованным с головы до ног в железо всадникам и не расступились. Десять-одиннадцать всадников вихрем вырвались из окружения и понеслись во весь опор в ближайших город, в Кронбург. А остатки королевских солдат, увидев безнадежность своего положения, побросали оружие на скользкую от крови мостовую и сдались на милость победителя.

Кроваво-красное солнце опустилась за линию горизонта, естественным образом завершая сражение — первое настоящее сражение между людьми на территории Содружества за все сто тысяч лет эры Порядка и Процветания…

Но хотя сражение закончилось, ещё долго дикий женский и детский визг стояли на укутанных ночной тьмой улицах села — визг и плач матерей, жен и детей, потерявших своих родных в этой кровавой трагедии.

В этот день село «Искра», что в тридцати милях к югу от Кронбурга, не досчиталась 271 мужчины в возрасте от 18 до 98 лет, а ещё 704 получили различные степени увечий и ран. Из ста королевских солдат в живых осталось 47.

— Мама, мама, смотри, сколько дядей и тетей! Я раньше столько не видел! Ух, ты!

— Сын, не высовывайся из окна! Закрой занавеску, немедленно!

— А что там происходит, дорогая, откуда этот шум? — недоуменно поднял брови Принц, смотря на запруженную со всех сторон дорогу на Авалон сквозь щелку между окном кареты и занавеской.

— Сама не знаю, дорогой… Неужели ярмарка какая-то…

— Ой, смотри! А там какие-то флаги… Да это ж я на них изображен, представляешь?! Ничего себе, я до них не доехал ещё, а меня уже встречают! К чему бы это, не понимаю…

— Так, так, так… А это уже интересно, дорогой, — проговорила Прекрасная Фея и, открыв переднее окошечко кареты, крикнула форейтору:

— Эй, милейший, скажи, пожалуйста, что всем этим людям надо? Что происходит?

— Как что, госпожа, — недоуменно ответил форейтор — крупный мужик с окладистой рыжей бородой, в зеленой бархатной куртке и длиннополой шляпе. — Известно, что… Народ прослышал, что Настоящий Король, который Пропадал, Нашелся, ну, в смысле пропавший без вести принц Роланд, а потому уже третий день тут караулят — все только и говорят о том, что вот-вот должен он сюда явиться.

— А мы-то тут при чем? — крикнул Принц, инстинктивно крепко прижав к своей груди малышей. — Мы едем своей дорогой, нас это вообще не касается…

— А при том, — словоохотливо перебил его рыжебородый, — что они досматривают все кареты, которые едут в Авалон, потому что известно, что он обязательно должен приехать в свою любимую столицу… Эй, а ну разойдись! Задавлю же! — вдруг закричал форейтор кому-то впереди и замахнулся плеткой.

— А ну ребята, навались, сбросим этого рыжего козла! Опа-а-а-а! — раздался чей-то звонкий голос и несколько молодцев в шляпах, сдвинутых набекрень, кинулись на штурм кареты, не обращая внимания на бешеные удары плетки, которыми их награждал рыжебородый. Между тем другие уже барабанили кулаками и ногами в дверцы. А когда кто-то разбил окно и осколки чуть не поцарапали личики детишек, терпение Феи окончательно лопнуло!

— А ну, дорогой, подержи-ка деток, сейчас я им покажу, где раки зимуют! — и по белоснежно-белым ручкам Феи угрожающе пробежали электрические разряды.

— Нет, дорогая! — неожиданно возразил Принц, — сиди уж с детишками ты! Кто муж? Не я ли? А мы, между прочим, на территории Содружества, у нас муж — глава семьи, а не жена…

И, не давая жене опомниться, Принц пинком ноги открыл люк и выскочил прямо на крышу кареты и закричал:

— А ну прочь от моей кареты! Вы что — с ума все посходили, что ли?! Мы едем в Авалон по воле самой Триединой Премудрости, а потому — прочь отсюда, вы нам мешаете! — Принц выпалил этот экспромт и тут же осекся — и откуда его голос стал вдруг таким властным и строгим?

Но эффект от его речи был просто потрясающим. В то же мгновение воцарилась гробовая тишина. Многотысячная толпа мужиков, баб, детей, всех сословий и возрастов, в разноцветных одеждах всех цветов радуги, заполонявшая все пространство от разводного моста, который вел на авалонский остров до Развилки, уставилась на него.

Принцу даже стало как-то не по себе. Неужели его слова оказались настолько значимы для этих людей? Он густо покраснел, оробел и уже хотел было спрыгнуть через люк обратно внутрь кареты, как раздался пронзительный выкрик из толпы:

— Друзья, да это ж наш король! Который Пропадал и Нашелся! Король! Отец! Разве вы не видите?! На колени!

И вдруг вся эта многотысячная толпа одновременно грохнулась на колени, а где-то на ближайшей колокольне ударили в набат, который подхватили тут же все колокольни храмов Создателя в окрестностях и в самом Авалоне. Словно ни дать ни взять наступил великий праздник Летнего Солнцестояния — главный праздник религии Создателя.

А потом кто-то затянул древний королевский гимн «Создатель, храни короля…». и вся толпа, с рыданиями, размазывая слезы по щекам, затянула знакомую с детства мелодию…

Прекрасная Фея сразу все поняла и только теперь до неё дошел смысл странных намеков, которыми обильно потчевала её Верховная Хранительница Предела, оформлявшая в канцелярии перевод на прохождение службы в Авалоне. Вот, оказывается, в чем был подлинный смысл её командировки! Ну что ж — играть роль так играть…

Фея зажужжала крылышками и через люк кареты вылетела на открытое пространство, зависнув прямо над толпой, а потом, специальным заклинанием усилив звук своего голоса, воскликнула:

— Возрадуйтесь, о, доблестные граждане и гражданки свободного и славного города Авалона! Вы обрели своего короля — Роланда 40 000-го — моего любимого мужа — , а король милостью Создателя — вас! Примите его и будьте счастливы!

А потом она громко хлопнула в ладоши, воздела магический жезл — и десятки разноцветных огней вырвались из него и с громким свистом полетели вверх, разорвавшись в небесах множеством разноцветных вспышек и всё пространство от Развилки до Пристани наполнилось душистым ароматом свежих цветов. Сверху на толпу дождем стали падать лепестки цветов, которые тут же, на одеждах и руках таяли, словно снежинки, оставляя приятный аромат на одежде и коже. Ещё хлопок — и откуда ни возьмись заиграла торжественная музыка и нежные голоса запели гимн «Славься, Целестия…». — главный гимн Сообщества Поднебесных.

— А теперь — гони! — скомандовала фея рыжему форейтору, у которого под обоими глазами уже сияли ярко-красные «фонари», набитые теми наглыми молодчиками.

И пока народ зачарованно смотрел на разноцветные взрывы, продолжавшие окрашивать голубое небо во все цвета радуги, пока вдыхал успокаивающий аромат розовых цветов и слушал чарующий гимн, карета рванула вперед — да так, что Принц едва не свалился с неё вниз. Но Фея вовремя подхватила его за руку, приземлившись на крышу кареты, и помогла ему спуститься вовнутрь. Люди как зачарованные уступали дорогу, не сводя восхищенных глаз с небес, а карета мчалась во весь опор к спасительному мосту через Долгое Озеро, который вел в город.

— Что это было, дорогая? Я ничего не понимаю! — недоуменно воскликнул Принц.

— Потом объясню, — отмахнулась Фея. — Пока тебе нужно знать только-то, что отныне ты — король, а дальше — видно будет.

— А разве в Авалоне нет своего короля? Там же была недавно коронация…

— Дорогой, нам с тобой этими вопросами задаваться не следует. Был — да сплыл. Все, теперь ты король — и это — самое главное!

Принц насупился — опять эти феины загадки — надоело уже! Между тем карета во весь опор неслась к Мосту.

Весть о том, что Истинный Король Авалонский, который Пропадал, теперь Нашелся разлетелась по всему королевству с быстротой молнии. А весть о кровавом побоище в селе «Искра» — о сотнях погибших, избитом настоятеле местного храма, сожженных книгах и растоптанном портрете самозванца — ещё быстрее.

Все Содружество было объято пламенем. По всем городам и весям происходило одно и то же — срывались и сжигались на площадях портреты короля Гастона, сжигались учебники, тетради, перья, а вместе с ними — все попавшие под руку книги — от детских сказок до бухгалтерских книг и исторических хроник. Короли Содружества и знать в ужасе сидели запершись от народного гнева в своих замках — благо, запасов в погребах было на год — , учителя и ученые — просто-напросто бросали свои дома и бежали кто куда — кто к карликам, кто в море, а кто и к феям — просить политического убежища. Книжники и библиотекари зарывали книги в землю, как сокровища, в надежде спасти от пламени безумного и беспощадного народного гнева хоть что-то…

В каждом городе, в каждом селе был свой костер!

Люди отказывались повиноваться королевским чиновникам, гнали в шею королевских переписчиков, судей, нотариусов, шерифов, а королевские стражники, которых было всего ничего — четыре сотни, не больше — на взмыленных лошадях бежали в Кронбург, где, по слухам, ещё сохранилась власть у короля Гастона…

— … Какие новости, Рольф? — слабым голосом, ещё не оправившись до конца от ран, произнес король Гастон, полусидя на кровати. Его лицо было бледно как мел, казалось, ни одной кровинки не осталось в его жилах, даже губы покрылись легкой синевой, под глазами — глубокие тени. Его левая рука и нога были туго перевязаны бинтами, раны постепенно затягивались.

— Плохие, мой король. Вся страна рехнулась и все летит в тартарары! Сегодня прибыла последняя партия стражников, человек двадцать, может больше, все с разных концов королевства и все говорят одно и то же — везде костры с книгами, везде портреты вашего брата, везде священники ораторы, везде…

— Да что ты заладил — «везде да везде»! — нетерпеливо махнув рукой, прервал его Гастон. — Думаешь, я не понимаю, что этот заговор — чистой воды провокация? Все по одному сценарию, все прекрасно организовано, как на королевской охоте, только теперь в роли оленя выступаю я… — грустно хмыкнул Гастон. — Но кто же загонщик?

— Как кто, ваше Величество, ваш брат, наверное… Вы ж сами мне говорили, что он жив!

— Дурак ты Рольф! Не бывать тебе никогда начальником королевской стражи — глуп ты, как деревянная чурка! Тебе только оленей по лесу гонять! — неожиданно рассвирепел Гастон. — Мой брат — божий одуванчик — он кроме как над зайцами да белками — ни над кем королем не станет! Смотри глубже!

— Феи?! — хлопнул кулаком по столу Рольф так, что с него посыпались на пол бумаги.

— А кто ж ещё?! Это заговор, и заговор — спланированный! Думаешь, почему они не вмешались, когда мы бились на смерть в «Искре»? Ты думаешь — не знали? Знали все! Просто хотят, чтоб я по уши залез в это дерьмо, а потом они прилетят сверху, под занавес, и сыграют роль эдаких спасительниц… Миротворцы, тьфу на них! — и Гастон плюнул прямо на ковер.

— Ну и… что же мы будем делать? — неуверенно спросил Рольф, но ответить ему Гастон уже не успел.

Вдруг со всех сторон вокруг замка раздались трубные гудки охотничьих рогов и послышался топот тысячи, десятков тысяч ног и рев десятков тысяч глоток.

Рольф тут же, как пришпоренный, выскочил на балкон — а комната Гастона располагалась на самом верхнем этаже Главной Башни Кронбургского замка — и посмотрел вниз.

— Проклятье, Твое Величество, мы окружены! Толпы мужиков с лестницами идут к городу! Нас будут штурмовать!

Гастон, сморщившись от боли, кое-как поднялся с кровати и вышел на балкон. С высоты Главной Башни можно было видеть далеко за пределы крепостных стен.

Все пространство вокруг городских стен, куда ни посмотри, было запружено тысячами и тысячами людей, преимущественно в зеленых и оранжевых куртках — выходцы из крестьянского и ремесленного сословий. С дубинками, топорами, вилами, охотничьими луками, пращами. Редко у кого был меч или копье и то, видимо, трофейные. С простыми деревянными щитами, переделанными из деревенских корыт. Но зато с гордо поднятыми знаменами с изображением пропавшего двадцать с лишним лет назад принца Роланда. Но не только — были и целые транспаранты с разными лозунгами: «Вон отсюда, самозванец!» или «Чернокнижник!», «Ты — ненастоящий король!», «Людоед!», «Убийца!», «Богохульник и Еретик!», а были и претендующие на оригинальность — «Лиса в норе, ату её!»

Среди простонародья, словно черные вороны среди стаи синиц, виднелись целые отряды из служителей Создателя — в своих мрачных черных рясах с надвинутыми на лоб капюшонах, со знаками Создателя на длинных шестах, распевающих религиозные гимны.

Конечно, подумал Гастон, все это жалкое воинство он мог бы рассеять за полчаса, будь у него хотя бы пара тысяч хороших всадников, а если б были на стенах ещё баллисты и катапульты, как у Роланда Древнего… Но ничего этого не было. Было жалкие четыре сотни дворцовой стражи с легким вооружением, да полторы сотни коней…

«Проклятье! Руку дам на отсечение, что эти феи специально запретили нам иметь настоящую армию — как раз для таких вот случаев! Ведь мне некого даже мобилизовать на битву, а численное превосходство этого мужичья — колоссально. Даже без оружия они одними ногами затопчут мою жалкую стражу. Но без боя я все равно не сдамся! Они запомнят ещё Гастона Первого, на всю жизнь запомнят!» — и Гастон, сжав кулаки, приказал верному Рольфу:

— Труби закрытие ворот! Стрелков — на стены!

И Рольф, выхватив из-за пояса здоровенный рог настоящего дикого тура, во всю мощь своих легких протяжно затрубил.

Ворота с шумом и лязгом захлопнулись перед носом наступающих, а звук рога подхватили с десяток армейских труб, бордо и заливисто призывая солдат к бою. Сотни ног в подкованных железом сапогах побежали по крепостным стенам и галереям с арбалетами и длинными луками наперевес, занимая четко определенные — по номерам — места у бойниц и зубцов.

Мужицкая армия остановилась в нерешительности. Одно дело — нападать на отряд стражников в своем родном селе, а другое дело — на хорошо укрепленный замок, с прочными каменными стенами в пять локтей толщиной и десять человеческих ростов высотой, которую защищает небольшой, но хорошо обученный и вооруженный до зубов гарнизон.

Правда, тут же нашлись смельчаки, которые, схватив заранее приготовленные длинные лестницы, как раз в высоту крепостных стен, яростно крича, бросились вперед.

Звонко пропели тетивы луков и арбалетов, свистнули стрелы — и пара таких смельчаков упали, утыканные стрелами словно ежи.

Но именно вид крови почему-то произвел какое-то пьянящее впечатление на толпу, и вот уже сотни и сотни мужиков, закрываясь нелепыми деревянными щитами-корытами, с лестницами наперевес, с дикими криками, как стая хищных зверей, учуявших кровь, бросились, несмотря на град стрел сверху, вперед. Заиграли охотничьи рога, громко взвыли священнослужители и битва началась!

Позади штурмующих стены выстраивались в длинные цепи охотники с луками. На этот раз луки у них были получше. Не простые охотничьи, опасные только для диких уток и оленей, а длинные, в человеческий рост — стрелы их летели далеко, а стреляли из них не мальчишки, а те, кто слыл настоящими охотниками — и потому они нередко находили свою цель. Меткий охотник мог и с расстояния в тысячу шагов при хорошем свете попасть через узкую щель бойницы в глазное отверстие шлема или в щель между пластинами доспеха. А потому то тут, то там королевские стрелки в белых плащах с черным орлом или алых плащах с золотым львом падали на пол крепостной галереи со стрелой в голове, шее или руке.

Однако королевские стрелки знали свое дело — каждый из них натаскивался на меткую стрельбу годами охот и турниров — а потому пока никому из нападавших не удавалось даже подняться на стену. Большая их часть даже до неё не добегала, а те, кто добегал и пытался карабкаться по ней, падал подстреленный — ведь когда он лез по лестнице, он не мог защищаться даже жалким подобием щита. Десятки и десятки окровавленных, истыканных стрелами тел плавало во рву и устилало собой луг, и жатва смерти в тот день, казалось, будет как никогда обильной…

— Я думаю, Рольф, пора подумать о контратаке, — как ни в чем не бывало сказал Гастон, не без удовольствия наблюдая за ходом обороны. — Противник истощен потерями, если мы выберемся через подземный ход хотя бы с сотней всадников — победа будет полной.

— Так точно, Ваше Величество, — сказал верный слуга. — Я пойду распоряжусь.

— Да, Рольф, распорядись… Да скажи моим пажам и оруженосцам, чтоб приготовили для меня коня, доспехи! Я возглавлю атаку лично!

Рольф тут же побежал исполнять приказ своего короля, послышались его гулкие удаляющиеся шаги, грохот захлопнутой двери, а Гастон целиком сосредоточился на наблюдении за ходом боя. И не мудрено — ведь это был первый в его жизни бой, который он видел непосредственно — бой в деревне он пропустил из-за так некстати полученных ранений!

Между тем внизу мужицкие толпы опять собирались на штурм, а самое интересное — что впереди них шел, что-то истерически крича, долговязый священник с длинными узловатыми руками-оглоблями.

— Ха! Да этот, никак, преподобный Сильвестр! — хмыкнул Гастон. — Оклемался уже… Не имётся же ему! — но где-то глубоко внутри Гастон проникся уважением к этому человеку, готового претерпеть физические страдания и даже смерть за свою идею, в которую искренне верит. — Эх, жаль, если подстрелят…

«… А мне будет жаль, если тебя закатают в Цветы Забвения на добрых двадцать тысяч лет, да так, что ты потом позабудешь даже свое имя! И это будет гораздо большей потерей для Авалона, чем этот жалкий святоша! — вдруг раздался в сознании Гастона знакомый Голос — тот самый, который он слышал два месяца назад, в сторожевой башне Авалона.

— Ты-ы-ы-ы-ы? Опя-я-я-ять? — едва не подпрыгнув на месте, резко повернулся Гастон к невидимому собеседнику и спиной — к улице.

«Он самый. И пришел я как раз вовремя — скоро тут будет весь воздух гудеть от жужжания крылышек фей, но ты ещё успеешь уйти — если доверишься мне…».

— Уйти? В самый разгар сражения, которое я выигрываю?! Куда? В лес, в изгнание? Ни за что! — закричал Гастон. — Я — законный король Авалона и я своего права не отдам никому! Запомни это! — с этими словами Гастон, прихрамывая, зашел в комнату и снял со стены висящий меч, вынул его из ножен и грозно рассек воздух сверкающим на солнце клинком.

«Глупец! Твоя железка против магии фей — что жало комара против меведя!» — возопил в голове Гастона Голос.

— Ну так обучи меня волшебству! Научи меня противостоять магии фей! Почему за эти два месяца ты не пошевелил и пальцем?

«Потому что чтобы мне учить тебя, мне надо было появиться в Авалоне, лично, а мне нельзя — меня сразу засекут…».

— Засекут?

«Да, засекут! Тут везде шпионы, везде! Мерзкие пчелы, осы — всюду летают, всюду все вынюхивают… Они так и ждут, что я клюну на наживку в твоей милости, чтобы мышеловка захлопнулась! Думаешь, почему они тебя до сих пор не трогали? Ждут Главного Зачинщика!»

Гастон озадаченно замолчал. Ему стало не по себе от мысли, что все это время он был под колпаком и то, что если до сих пор ему не мешали, так это только оттого, что все, что он, Гастон, делал, укладывалось в планы невидимых ему кукловодов. Он глухо застонал, стиснув зубы, и больно ударил пудовым кулаком о стену.

Но как раз в этот момент опять затрубили сотни охотничьих рогов и армия мужиков вновь перешла в атаку. На этот раз — во главе как ошалелый несся преподобный Сильвестр, махая знаком Создателя в руках, и истошно, на всю округу, кричал: «Чудо! Чудо! Сейчас Создатель сотворит чудо! Видение! Мне было видение!»

Он во весь опор бежал впереди наступающих толп, тащивших за собой деревянные лестницы и пытавшихся прикрываться своими нелепыми щитами-корытами. Бежал совершенно беззащитный! На бегу с него слетел капюшон, обнажив покрасневшую и вспотевшую тонзуру, он держал обоими руками длинный шест со знамением Создателя и махал им как флагом из стороны в сторону. Даже с крепостных стен было виден маниакальный блеск его пронзительно-глубоких карих глаз и искаженные в истерическом крике тонкие бесцветные губы…

Стрелы летели со стен градом, свистели то слева, то справа от него. Бежавшие рядом мужики то один, то другой падали подстреленные, со стрелой в руке, ноге, а то и груди или шее, а он бежал и бежал, казалось, совершенно неуязвимый для земного рукотворного оружия. Один на один — без доспехов, без щита, с одним знамением Создателя в руках против почти сотни стреляющих лучников и арбалетчиков короля…

Вот уже вокруг преподобного не осталось никого — все были убиты или ранены, остальные отстали, а он все бежал и бежал, кричал и кричал: «Чудо! Чудо! Создатель! Яви чудо!» и, добежав до самого крепостного рва невредимым, вдруг резко остановился и воздел знак Создателя над собой и…

Знак Создателя загорелся ослепительно-ярким, солнечным пламенем, а с неба — на котором не было ни тучки — грянул громкий раскат грома! А потом с дикими криками тысячи и тысячи мужиков бросились всей толпой вперед, с лестницами и без, прямо на стены, по всему периметру обороны.

Но в этот момент небеса в буквальном смысле слова разверзлись — по крайней мере, в голубом полотнище образовалось сразу несколько десятков светящихся «дыр» — и из этих «дыр» вылетали, громко жужжа, сотни и сотни невероятно прекрасных крылатых существ в разноцветных коротких одеждах, с золотистыми длинными волосами и ярко блестящими на солнце магическими жезлами, чем-то напоминая издали пчелиный рой.

А потом этот рой закружился на огромной скорости на высоте в милю от замка. Крылатые волшебницы одновременно взмахнули сотнями руками и сотни ослепительно-ярких вспышек, сопровождаемые громкими хлопками, усеяли небеса. А затем на головы сражающихся — и атакующих мужиков, и королевских стрелков — посыпались хлопья розовых лепестков — тысячи тысяч их — и по всему городу, замку, прилегающим полям разлился сладковатый медовый аромат.

Люди сотнями, роняя оружие, падали как подкошенные, мгновенно засыпая — прямо на камнях крепостных стен, на траве, на мостовых. И скоро поле брани превратилось в исполинскую спальню. Упал и неугомонный преподобный Сильвестр, выронив из рук знамя Создателя. Преодолевая сильные позывы зевоты, он пробормотал: «Только вера… только вера… я же говорил… что… агххх… будет… агххх… чудо…».. А потом, крепко обняв древко знамени, свернулся клубком на траве у самого рва и громко захрапел.

Не прошло и пяти минут, как весь город и все его окрестности утонули в розовых облаках ароматного тумана — видно ничего не было даже в двух шагах — в этот туман под действием солнечных лучей превращались розовые лепестки. Город, крепостные стены, луг вокруг крепости был завален тысячами спящих тел — воинов и гражданских, женщин и мужчин, детей и взрослых…

А сверху уже спускались сотни и сотни прекрасных девушек в коротких разноцветных туниках, с закрытыми оливковыми и белыми масками ртами и носами. Они летали по всему полю и крепостным стенам, обнаруживая раненых и при помощи магических жезлов поднимая их тела для доставки в медицинские палатки, разбитые вне пределов досягаемости розового тумана.

Но две феи — одна в жемчужно-белой тунике с длинными пепельными волосами, другая — в кремово-белой тунике с пшеничного цвета волосами, не спешили заниматься этим благородным делом. Они зависли прямо над крепостной стеной и чего-то ждали.

Вдруг к ним подлетели две феи в золотистых туниках и выкинули вперед руки в приветственно жесте:

— Ну как, сестры?

— Ничего, Ваша Верность, обшарили все комнаты — его нет!

— А подземный ход?

— Тоже.

— Проклятье! Но ведь он был, был же! — всплеснула Жемчужно-Белая руками. — Я ж своими глазами видела его, когда мы только выходили из «разрыва»! Он сидел там, в комнате на верху башни! И что нам теперь докладывать Их Премудрости, скажите на милость? Что мы его упустили, как того мальчишку, да? — из глаз всемогущей Старшей Сестры «ЖАЛА» чуть не брызнули слезы досады.

— Ваша Верность! — воскликнула Кремово-Белая. — Позвольте нам с сестрами провести тщательный магический анализ помещения. Я уверена, что без постороннего колдовства ему так быстро скрыться ему бы не удалось.

— Хорошо, сестра, действуй, доложишь мне лично, — и Кремово-Белая тут же, резко набрав высоту, улетела.

— А с этими что делать, Ваша Верность? — спросила одна из фей в золотистых туниках. — Ну, с теми, кто проливал кровь?

— Всех на плантации Цветов Забвения, да позаботьтесь, чтобы, когда проснутся, правую руку не отличали от левой, понятно?

Глава 12 Зов из Бездны

Ночь. Полнолуние. Тишина. Лишь только тихо плещется время от времени рыба в реке да шуршит камыш и длинные гибкие ветви ив от легкого случайного ветерка. Поют сверчки.

Люк любил такие ночи. В это время так хорошо погулять по лесу и побыть один на один со своими мыслями. В такие ночи обычно тяжелые мысли как будто бы обретают крылья. Ничем не сдерживаемые — ни суетой дня, ни общением с другими людьми — они поднимаются куда-то далеко-далеко, к самым звездам…

В такие ночи Люк мог представить себе все, что угодно — то он был мудрым и могущественным правителем, чьи повеления приносят людям пользу и благоденствие, то могучим воином и магом, побеждающим отвратительных чудовищ, то мудрецом и ученым, открывающим тайны мироздания… Но самой любимой его мечтой была встреча с матерью. Особенно он любил об этом мечтать в полнолуние. Полная круглая луна так напоминала округлое лицо его матери, а темные пятна на бледно-желтом диске игрой воображения превращались в глаза, в нос, в губы… Как бы хотел Люк хоть раз в жизни поговорить с живой матерью — не с иллюзией, навеянной Потоком, а с живой, настоящей, без этой проклятой безглазой маски! Или с отцом — тоже без маски, без доспехов… С живым отцом!

Люк грустно вздохнул и остановился. Он вышел как раз к тем самым зарослям камыша у реки, как раз в том самом месте, где он неделю назад подстрелил утку. Сейчас уток не было и заросли выглядели необитаемыми. Люк набрал в легкие побольше опьяняющего свежестью ночного воздуха и присел на большой круглый камень у самой кромки воды. Заворожено глядя на искрившую вдалеке лунную дорожку, он почти задремал — день сегодня был тяжелый. А потому он и не заметил, как вода заволновалась, раздалось еле слышное хлюпанье и вот — из воды показалась пара тонких рук с перепонками между пальцев и… резко потянули его за ноги в воду! Хлюп! — и вот уже Люк барахтается по шею в воде, а его оглушает звонкий, мелодичный русалочий смех…

— Ну что, испугался?! Да?! Ха-ха-ха! Эх ты, охотник, тоже мне! — тонкое прохладное русалочье тело крепко прижалась к Люку, её руки обвили шею.

— Марина! Ну что ты! Опять за свои шалости?! Ни разу ещё не встретились по-человечески! — недовольно произнес Люк, с трудом освобождаясь от её рук — он был мокрый до нитки.

— А я и не человек, чтобы встречаться «по-человечески»! — послышался дерзкий ответ и вслед за Люком на берег, раздвигая заросли камыша, вылезла, довольно хихикая, веселая русалка.

— А я, в отличие от тебя, человек, и мне бы хотелось…

— Ладно, ладно, не буду больше! — махнула ручкой русалка и села рядом с Люком на землю. — Хочешь, скидывай свою мокрую одежду, и я обсушу её — проще простого! — Русалка потерла ладони и от них потянуло жаром, словно от нагретого на солнце камня. Она прикоснулась к рукаву мокрой рубашки Люка и от него тут же пошел пар, как от прикосновения горячего утюга. — О, видишь, как я умею?! Давай-давай, скидывай — и я вмиг просушу!

Но Люк покраснел и отдернул руку.

— Все бы вам одежды скидывать! А вот людские девушки никогда не обнажаются перед молодыми людьми… Для них скромность и целомудрие — это очень, очень важно!

Лицо юной русалки сразу погрустнело. Она осмотрела себя и увидела, что даже то, что на ней надето восхитительное тонкое изумрудно-зеленое платье, в глазах Люка не оправдывает её. Ведь платье скорее напоминало чем-то рыбацкую сеть, надетую на голое тело — тонкие зеленые нити, сплетаясь, образовывали ячейки, а потому одеждой это платье назвать можно было с большой натяжкой — все соблазнительные части девичьего тела видны сквозь него, как если бы на ней вовсе ничего не было надето.

Люк отвернулся, чтобы не видеть её наготу.

— Люк, а Люк… — потрепала его за плечо морская дева. — Ну прости меня… Я совсем-совсем забыла, что ты не такой, как все… В следующий раз я обязательно сошью себе новое платье — такое, какое тебе нравится! Хорошо? Ну, Люк, ну посмотри ты на меня, пожа-а-а-алуйста… — холодные руки обвили шею Люка и её мокрая голова крепко прижалась к его спине. — Ты чем-то расстроен, да?

— Да, расстроен… В груди что-то жжет, покоя нет… Тоска…

— Ой, а не заболел ли ты, любимый? — встревожено проговорила морская дева. — А ну давай-ка я проверю температуру… — Влажная ладонь прикоснулась ко лбу. — Да лоб-то горячий!

— Пустяки…

— Нет не пустяки! Всё! Плывем в Ивовую Заводь, я там закончила рыть хижину сегодня, и пол уже застелила сухим камышом — там будешь лежать, спать, лечиться, а я буду за тобой ухаживать. Вот! — и Марина хлопнула ручкой по воде так, что брызги полетели во все стороны. — Ну, поплыли, а? — Она взяла Люка за руку и настойчиво потянула в воду.

Люк поддался и плюхнулся в воду вместе с ней.

— Подожди, дорогой, дай-ка я наколдую…

— Нет, я хочу плыть как нормальный человек, сам — без всяких воздушных пузырей!

А потом, набрав в легкие побольше воздуха, он нырнул поглубже в бодрящую прохладу лесной реки.

Плыли они не долго. И не мудрено, морская дева постаралась устроить свое логово поближе к месту жительства самого Люка, тем более, что она втайне надеялась, что из-за близости её логова к лагерю «отверженных», он переберется к ней жить. Хижина располагалась всего пару миль вниз по реке, там, где из-за множества мелких островков, заросших ивами, река разделялась на множество небольших рукавов. Некоторые из них густо заросли ивой и камышом и вода в них застоялась. В таких заводях любили устраивать свои лежбища русалки.

Когда они с Люком доплыли до места, Марина потянула Люка и они вместе нырнули. Марина плыла впереди. Она ловко раздвинула в стороны заросли камыша и Люк увидел скрытую за ними пещеру, вырытую (явно, не без помощи магии) прямо в мягкой почве одного из «Ивовых» островов. Вход в неё был небольшой — в диаметре меньше человеческого роста и Люк удивился, как же они там поместятся вместе, но Марина уже ловко юркнула в отверстие и исчезла в темноте, а потому ему ничего не оставалось, как последовать её примеру.

Чудеса начались сразу же. Как только Люк пересек невидимую границу между пещерой и заводью, он тут же почувствовал, что может дышать легкими — внутри пещеры не было ни капельки воды. Люк посмотрел назад и увидел, что воду от пещеры отделяет какая-то невидимая стена, прозрачная как стекло, но которую он совершенно не ощутил, когда заплывал внутрь.

Затем Люк пополз на четвереньках вперед, но тут же откуда-то спереди до него донесся звонкий смех Марины:

— Ты всегда в гости на четвереньках ползешь, как собачка, хи-хи?!

Люк покраснел и встал во весь рост — пещера оказалась довольно просторной. Воздух здесь был не затхлым, а свежим, приятно пахло скошенным сеном. Под ногами — мягкий ковер из сухой травы. Видимо, она и была источником этого запаха. Люк зашагал вперед, тем более, что где-то впереди был виден неяркий свет.

Вскоре он вошел в жилые покои — небольшие, всего на двух человек. Здесь пол также был устлан сухим камышом, а у стены располагалась одна лежанка из кучи этого же камыша. Посередине комнаты — выложенный камнями круг, в центре которого уже горел магический бездровный и бездымный огонь. Все стены комнаты-пещеры были украшены лесными цветами.

— Ну как тебе? — торжествующе воскликнула Марина, бросаясь навстречу. — Всю неделю старалась! Я это место высмотрела ещё давно… Пришлось попотеть конечно, но теперь все позади — нам тут будет уютно, хорошо, тепло… А, самое главное, никто, никто нам здесь не помешает! Ой, ты ж у меня больной… А ну-ка быстро скидывай одежку сушиться, а раз ты такой стеснительный, я тебе дам другую — сама шила, старалась…

Марина достала из небольшой ниши в стене, закрытой занавеской-циновкой из сухого речного тростника, длинную рубашку-тунику, сплетенную из какого-то мягкого зеленого материала.

— Давай примерим заодно, а то я твой размер на глаз прикидывала… Между прочим, совершенно непромокаемая, как и мое платье! Но перед этим я тебя натру такой мазью, что ты вмиг согреешься.

Люк снял с себя мокрую до нитки одежду, предварительно попросив морскую деву отвернуться, а потом лег на лежанку из сухого камыша животом вниз, а Марина принялась натирать его какой-то терпко пахнущей белой мазью. У Люка от неё защипало в носу и в глазах, зато тело стало приятно согревать.

От нежных прикосновений рук морской девы и приятно согревающего кожу крема и без того уставший Люк разомлел и погрузился во тьму беспамятства…

… Бездонная пропасть черного колодца, наполненного доверху темной мертвой водой, в которой не отражается ничего, даже луна и звезды.

«Лю-ю-ю-ю-ю-юк! Лю-ю-ю-ю-ю-ю-юк! Освободи н-а-а-а-а-ас! Только т-ы-ы-ы-ы-ы! Только т-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Освободи на-а-а-а-а-с!» — темная вода вдруг становится прозрачной и где-то в глубине колодца — тысячи тысяч тел, тысячи тысяч рук, протянутых к устью колодца — и шепот, тихий, но настойчивый, шепот тысяч и тысяч тихих, вкрадчивых голосов.

Люка неодолимо тянет нырнуть в колодец, навстречу этим протянутым рукам, он сопротивляется из последних сил, вовсю упираясь ладонями о каменные стенки колодца, но, наконец, силы ему изменяют и медленно, но верно его лицо приближается к водной глади, а где-то в глубине он видит тысячи тысяч невыносимо уродливых… Нет, не лиц, а морд, рож, харь — невозможно сказать иначе — полу-люди, полу-козлы, полу-свиньи, полу… да мало ли кто ещё! Со свиными пятачками, волчьими зубами, козлиными рогами, кошачьими глазами и… — с человеческими щеками, бровями, губами, шеями…

Люку невыносимо омерзительно смотреть на этих фантастических уродов, он изо всех сил пытается отвести взгляд, поднять голову, но не может. Наконец, со всего маху плюхнувшись в колодец, он камнем пошел на дно…

— … Лю-ю-ю-ю-юк, Лю-у-у-у-к, а Люк! А ну проснись! — ледяная струйка ударила ему в лицо и Люк тут же открыл глаза. Он увидел над собой удивленное и немного испуганное лицо Марины, её нахмуренные брови, в руках русалки — пустую морскую раковину, с который на пол стекали последние капли.

— А? Что? Сколько времени? — Люк подскочил и присел на лежанке.

— Ещё час до рассвета. Ты вначале так хорошо уснул, прям как ребенок, я не стала тебя будить, а потом — как забился, как закричал!.. Тебе что-то приснилось, дорогой, да?! — Марина села рядом с ним и обняла за плечи.

— Колодец какой-то… Вода темная, ничего не отражает, а там… что-то страшное, жуткое… что-то…

— Все, с меня хватит, любимый! Это мерзкий Азаил, чудо-юдо проклятое, на тебя так дурно влияет! На этого страхолюда и я, если честно, смотреть не могу, а ты с ним постоянно… Тебе надо, во-первых, срочно переселяться ко мне — уж я-то тебя поставлю на ноги, а во-вторых — срочно развлечься! Завтра будет русалия на Священном Острове и я настаиваю, чтобы ты пошел со мной, тем более я уже сказала о тебе сестрам и… не только… — тут морская дева Марина как всегда стремительно переменилась — от испуганно-встревоженного настроения не осталось и следа. Она хитро улыбнулась и потрепала Люка за ухо, а потом быстро поцеловала его в губы, и, вскочив на середину пещеры, стала танцевать. — Мы будем танцевать, танцевать, танцевать — при полной луне, прыгать через костер, а потом, а потом, а потом…

Но Люк лишь удивленно поднял брови и спросил:

— Как? Разве ты не отлучена от сообщества русалок из-за меня?

— А-а-а-а! Пустяки! — беззаботно отмахнулась Марина и, подлетев опять к Люку, быстро села ему на колени, обвила его шею руками и крепко прижалась своей прохладной грудью к его груди. А потом, поправив его волосы на лбу, щелкнула пальчиками по носу и сказала:

— Глупыш! Речные русалки живут сами по себе — им приказы Лоры — до звезды, хи-хи! У нас же Конфедерация, а не Сообщество, как у фей — у нас все живут по-своему, просто иногда мы все объединяемся против общего врага, а так — мы сами по себе, они сами по себе, понял? — и быстро поцеловала его в губы.

— Ну ладно, Марин, мне пора — скоро рассвет и у меня занятия с Азаилом. Он будет очень расстроен, если меня не найдет, — волевым движением он ссадил морскую деву с колен и направился к выходу.

Марина же, встав, зашипела как змея и оскалила зубы, как дикая кошка.

— Ох, уж этот мерзкий паучок! Удавила бы его! Он один стоит между нами!

— Не смей так говорить! — резко оборвал её Люк. — Он мне как отец, он меня спас от врагов и научил меня всему тому, что я теперь знаю! Все, мне пора… — и, не глядя на Марину, быстрым шагом покинул комнату.

— Опять опоз-з-з-з-з-з-дал, щ-щ-щ-щ-щ-щ-енок, опять! У девки ночевал, да-ссс? Чую, чую, дух её, з-з-з-з-з-зеленая з-з-з-з-з-змея… — зашипел Азаил, сидя в условном месте — скрытой со всех сторон от посторонних взглядов зарослями терновника и ежевики поляне. — И рубаш-ш-ш-ш-шку её надел, порос-с-с-с-с-с-енок, да-ссс! Так эти з-з-з-з-з-змеины и з-з-з-з-з-завладевают нами, да-ссс! — зеленая слюна падала с отвратительных, черных как вороненая сталь и острых как бритва, жвал, отчего трава увядала, отравленная смертельным ядом. Длинные паучьи лапы с острыми когтями угрожающе потянулись к Люку.

— Да успокойся ты, дядь Азаил! Вот увидишь, найдем способ тебе вернуть твой прежний облик — и тебе найдем невесту, почище моей! — хохотнул Люк, но Азаил тут же с места прыгнул на него, угрожающе вытянув когтистые лапы.

Урок учебного боя начался.

Люк молниеносно среагировал. Он сделал сальто назад, так что Азаил приземлился уже на пустое место. Потом, воздев руки, моментально взлетел, на ходу стремительно вынимая лук и стрелу из заплечного чехла и посылая стрелу в Азаила. Но Азаил поймал стрелу прямо в воздухе и переломил её надвое. Затем он громко рыгнул и из его пасти вырвался поток слизистой жидкости, застывающей на лету в длинную склизкую липкую сеть, устремившуюся прямо на Люка, но Люк ловко увернулся от неё и отлетел в сторону. Тогда Азаил взмахнул лапками и в его руках оказалась черная трубка — он поднес её к пасти и стал выплевывать сгустки зеленой ядовитой слюны. Тут уж Люку пришлось туговато. Он едва успевал уворачиваться от них, а поставить магический щит не мог, поскольку эта тренировка была рассчитана не на магический поединок — магический будет после обеда.

Плевки летели один за другим, а Люк даже не успевал выстрелить в ответ. Тогда он решил взлететь повыше, но когда достиг верхушек сосен вдруг остановился и посмотрел куда-то в сторону. В это время один из плевков попал ему прямо в заднее мягкое место. Кислота больно обожгла кожу, сожгла её до мяса, от штанов пошел удушливый черный дым. Люк утратил равновесие и рухнул прямо на траву, рядом с Азаилом, больно ударившись грудью о сук. Из носа и рта пошла кровь, но Люк даже не застонал, а то хуже будет…

К нему уже со всех сторон бежали спасатели в зеленом, а впереди всех — Гастон с заранее приготовленным противоядием в руках. Но когда рана была им быстро и заботливо обработана, рассвирепевший Азаил, раскидав «зеленых», бросился пинать Люка всеми своими лапами, неистово шипя:

— Опять з-з-з-з-з-заз-з-з-з-з-евалс-с-с-с-ся, раз-з-з-з-з-зиня, с-с-с-с-с-с-опляк, опять о бабах думал, щ-щ-щ-щ-щ-щ-енок!

— Дядь Азаил, дядь Азаил, дядь… Учитель! Да прекрати же, учитель! Я увидел, я видел, а-а-а-а, больно же — удар как раз пришелся по солнечному сплетению — там, наверху…

— Да прекратишь ли ты мучить мальчишку, изверг! — не выдержал Гастон и ударом пудового кулака заехал между глаз Азаилу и тот, опешив и злобно зашипев, отпрыгнул в сторону, выпячивая лапы с когтями для защиты.

Люк, загибаясь и выплевывая на траву сгустки розовой слюны, поднял палец куда-то вверх и прошептал:

— Я видел… я видел…

— Что? Что? Что ты видел? — закричали со всех сторон мужики в зеленом, даже Азаил сменил боевую стойку и зашевелил длинными усами-вибриссами, прислушиваясь.

— Ш-ш-ш-шпионы «ЖАЛА»… две… в голубом… летели… я едва успел… щит незримости… щит отражения… не увидели… — ещё не оправившись от побоев, задыхаясь, едва проговорил Люк.

— Учуяли, белобрыс-с-с-с-сые летуньи, да-ссс, учуяли! — прошипел Азаил и сплюнул зеленой кислотой прямо на землю.

На этот раз Марина встретила Люка почти по-человечески. Когда Люк подошел к условленному месту у зарослей камыша, он услышал, как откуда-то сзади, с ветви большой и старой березы, кто-то по-кошачьи мягко спрыгнул и чьи-то мягкие холодные ладошки закрыли ему глаза:

— Опа! А вот и я! А вот и я! А глазки-то твои тю-тю! Не видят! А-ха-ха-ха! — залилась беспричинно веселым смехом Марина. А потом ловко запрыгнула на спину Люка, крепко обхватив точеными ножками его поясницу, а ручками — шею, и прижалась влажными губами к его затылку. — Не отпущу! Не отпущу! И не подумай!

— Ну, ладно, ладно, дорогая! А то я в речку сейчас упаду… Слазь! — немного раздраженно, но в то же время ласково, как говорят не в меру шаловливому ребенку, сказал Люк, похлопывая рукой по её бедру.

— А вот и упади! Вот и упади! Ха-ха-ха! — засмеялась русалка. — Ты захлебнешься, а я тебя вытащу, затащу в свое логово и запру тебя там так, что больше не выберешься! Будем там жить-поживать и никто-никто нам больше не помешает, а? — С этими словами она поцеловала Люка прямо в шею, да так, что тот сморщился от боли — наверное, синяк теперь будет… Ох уж и острые у неё зубки!

Но на этом шалость закончилась и Марина спрыгнула с Люка и он, наконец, смог увидеть свою невесту лицом к лицу. И немало изумился!

Вместо «рыбацкой сети» на русалке было одето шелковое перламутровое, цвета морской раковины, платье до колен, на шее — жемчужное, под цвет платья, ожерелье, а на голове — венок из каких-то серебристых цветов. Шикарные зеленые волосы заплетены в длинную косу, с вплетенными в неё серебристо-жемчужными нитями.

— Ну как тебе, нравится? — с торжеством в глазах воскликнула русалка и стала пританцовывать при свете луны. — А теперь быстро переодевайся! На русалии в таком виде нельзя! — мгновенно перешла она на строгий тон и легонько ущипнула Люка за шею.

Она щелкнула пальцами и тут, откуда ни возьмись, на траву упала стопка одежды — короткая туника белоснежного цвета с таким же венком из цветов, что у морской девы, и сандалии.

— Давай-давай, поскорее! За нами скоро прилетят! Будешь моим мужем сегодня! Ох уж все местные девки мне поперезавидуются! Жуть! — и разразилась веселым смехом, но встретив строгий взгляд Люка тут же опомнилась. — Ой, сейчас дорогой, я отвернусь, не бойся!..

Не успел Люк переодеться в новую одежду, как где-то неподалеку, в березовой чащобе, сова прокричала ровно одиннадцать раз «у-ух!». И тут же откуда-то сверху раздался мягкий шум крыльев, и на побережье у реки опустилась… Огромная сова, размером с порядочного теленка! Её глаза горели желтым огнем, уши на голове двигались, к чему-то прислушиваясь, голова то и дело поворачивалась из стороны в сторону. Она несколько раз издала звук «у-ух», призывая влюбленных, и русалка Марина, взяв за руку Люка, потянула его за собой. Сова услужливо опустила крылья на землю, так что по ним, как по мосткам, Марина и Люк смогли вскарабкаться ей на спину.

— Крепко-крепко держись, любимый, прокатимся с ветерк-о-о-о-о-ом, ха-ха-ха! — закричала на весь лес русалка. А Люк только успел последовать её совету, как огромная птица, оттолкнувшись лапами от земли, стала стремительно набирать высоту. Пара минут — и камышовый заливчик совершенно скрылся с глаз, как и овраг, и под ними расстилалась только узкая полоска речки и лесное море.

Сначала ничего не происходило. Лишь редкие ночные птицы пролетали рядом, да сова издавала свое громкое «у-ух». Небо было темным, ни звезд, ни луны видно не было. Лишь где-то внизу проплывали какие-то серые тени…

Но вот подул ветер и тучи постепенно разошлись в стороны, выглянула полная луна и Люк увидел далеко впереди широкую реку. Тут же он услышал, как на «у-ух» их совы стали раздаваться радостные ответы других пролетающих сов. Люк оглянулся и увидел, что и на них летели такие же русалки и, весело смеясь, приветливо махали ручками ему и Марине.

Марина засмеялась и замахала в ответ.

— Эгей, сестра, кого везешь? А ну! Покажи!

— Ой, какой миленький! Какой молоденький!

— Слушай, сестричка, а дай нам его поиграть, а? Всего на одну ночь, на сегодня! Хи-хи-хи! Мы его отдадим наутро в целости и сохранности!

Люк от этих слов помрачнел и насупился, а Марина только захохотала во все горло:

— Ещё чего! Лапки прочь, а то глазки выцарапаю! — и продемонстрировала им свои длинные перламутровые ногти. — Это мой жених, поняли?! — и, не скрывая своего торжества, также демонстративно обняла впереди сидящего Люка за шею и крепко прижалась к его спине.

А между тем огромных сов с сидящими на них наездницами становилось все больше и больше, а шум и гам от них такой, что закладывало уши — русалки, как известно, на диво шебутной и общительный народ!

— И откуда их тут столько, да ещё и на совах… — недоуменно пробормотал себе под нос Люк, но острые ушки Марины все расслышали.

— Как откуда? Со всей округи слетаются! Тут будут все речные русалки Лесной реки, любимый. Ведь сегодня — великий день — праздник Солнцеворот на Священном Острове, так что готовься, будет очень и очень весело! — и поцеловав его в затылок, она опять заливисто рассмеялась.

— И что — я один там буду из мужчин что ли? — недовольно надул губы Люк. — Совестно как-то, в женском-то обществе…

— Да нет же глупыш! — рассмеялась Марина. — Просто тех, кого можно назвать «мужчинами», добираются другим способом… Вот увидишь ещё!

А в это время их с Мариной сова принялась описывать круги, заходя на посадку. Люк взглянул вниз и увидел посредине реки, утопающий в хлопьях густого тумана большой и длинный остров, весь покрытый огромными великанами-дубами, украшенными гирляндами разноцветных — зеленых и синих — светлячков. Незанятой оставалась лишь середина острова — там оставалась проплешина-полянка, где уже лежали пирамидой сложенные дрова для костра.

Наконец, сова Люка и Марины приземлилась, но как только влюбленные соскочили с её спины, она тут же, протяжно «ухнув», взмахнула крыльями и исчезла, растаяв как снег весной, а на её месте оказался… Коренастый бородатый мужичок с курчавой шевелюрой! Нижняя часть тела его была сплошь покрыта бурой шерстью, как у козла, а ноги у него — самые настоящие копыта. На голове его красовался венок из дубовых листьев.

Остальные совы, приземляясь, также превращались в таких же существ. После превращения они, игриво хохоча, обхватывали своими мохнатыми руками тонкие таллии своих наездниц и вприпрыжку бежали к уже вспыхнувшему костру.

— А это что ещё за новости? — недоуменно сдвинул брови Люк. — Что за фокусы такие?

— А мы не фокусы, мы — хранители здешних лесов — фавны, а по-людскому — просто лешие! — представился Люку, сделав поясной поклон, «их» фавн и опять хохотнул — видимо, эти волосатые ребята под стать русалкам также были постоянно веселы и легкомысленны.

— А-а-а! Понятно, а меня зовут…

— … не надо представляться, мы тебя уже знаем, Люк-отверженный, — и, перейдя на шепот, — ты тут поосторожней! Многие побаиваются тебя — Морская Королева просто так никого не прогоняет… — и фавн заговорщицки подмигнул и прислонил мохнатый палец к толстым мясистым губам.

Люку опять стало не по себе, но тут вступилась Марина:

— А ну, прочь с дороги, мохнатое чудище, пока я тебе тут одно место не поджарила! Люк — такой же, как мы все, ничуть не хуже! Он мой жених и мы обязательно поженимся, слышишь?! — и зашипела на фавна так, что тот предпочел, раскланявшись, удалиться, тем более что на одной сове прилетело сразу две русалки, а потому ему тоже нашлась пара. — Люк, слышишь, не обращай ты внимания на них! Дураки они лесные! Только и умеют — петь, плясать да с русалками забавляться… Я тебя в обиду не дам, слышишь?! — она взяла пальчиками подбородок Люка и повернула его лицо к себе. Но Люк освободился от её объятий и грустно пошел к костру, прошептав: «И здесь то же самое, опять — отверженный!»

Но не успел Люк как следует опечалиться, как к нему с хохотом уже подлетели две русалки в таких же длинных платьях, как и Марина, и, взяв его под руки, приплясывая на ходу, потащили к костру — тут уже готовилось главное действо…

Полная луна была уже в зените, сов больше не подлетало и вокруг костра собралось без малого три-четыре сотни русалок и фавнов.

Раздалось условное угуканье совы — оно прозвучало 12 раз — и русалки с фавнами, взяв друг друга за руки, образовали огромный хоровод. Тут же откуда-то из дубовой рощи послышалась задорная музыка, которую исполняли невидимые глазу флейтисты и барабанщики, и пошла веселая пляска вокруг костра!

Марина взяла Люка за правую руку, а за левую — другая русалка — с сиреневыми волосами.

— Люк — это священный танец-хоровод в честь Хороса — по-нашему Солнца — будем же плясать и веселиться! — и, рассмеявшись, потянула Люка за руку.

Танец был несложный и Люк довольно быстро с ним освоился. Он состоял в том, что каждый из танцующих держался руками за таллию впереди стоящего и подпрыгивал в такт музыке, вытягивая в прыжки то левую, то правую ногу — все одновременно. Получалась такая длиннющая цепочка из танцующих, со стороны напоминающая гусеницу, чья голова вцепился в собственный зад.

Люку этот танец понравился, он быстро забыл о своей печали и весь отдался пьянящему чувству ритма. Ритм был такой, что волей-неволей руки и ноги сами пускались в пляс, причем всегда, независимо от твоей воли, попадая в такт. Особенно же Люку понравилось ощущение, что ты стал частью какого-то организма, его крохотной клеточкой, и переживание каждой клеточки по отдельности становилось общим переживанием. Для Люка это было ново — ведь он всегда был одиночкой. А тут он держался за таллию Марины, а его таллию обнимала русалка с сиреневыми волосами — и они скакали как дети на этой поляне и смеялись во все горло.

Когда, наконец, пляска закончилась, фавны принесли откуда-то большие морские раковины, наполненные водой, и русалки с фавнами стали утолять жажду — от пляски все запыхались. На каждую пару приходилось по одной раковине.

Марина дала выпить первому Люку. Люк стал пить холодную, режущую зубы воду, удивительно вкусную и ароматную и вдруг чувствовал, как от неё голова идет кругом, как от солидной порции крепкого вина…

— Эй-эй-эй, любимый, все-все-все! Дай сюда, а то захмелеешь, заснешь — я что — одна буду веселиться, ха-ха-ха! — Марина вырвала у него из рук раковину с вкусной водой и опорожнила её одним глотком, а потом — улыбнувшись влажными зубами, она крепко обняла Люка и поцеловала, да так, что он почувствовал солоноватый привкус в крови во рту — Марина опять не удержалась и прокусила ему губу…

А когда, наконец, она отпустила его, Люк заметил, что глаза её как-то странно горят, словно колодец с ключевой водой, отражающей своей кристально-чистой поверхностью ярко-светящую желтую луну. Он посмотрел вокруг — глаза фавнов и других русалок также горели. Они нестерпимо тянулись друг к другу обняться, прижаться, поцеловаться… И вот уже поляна наполнилась томными вздохами и страстными смешками…

— Что это с ними, Марина? — с трудом произнес Люк, так как и сам чувствовал, что едва сдерживает себя, чтобы не обнять и не поцеловать свою невесту.

Марина же довольно хохотнула:

— Это вода из колодца такая. Колдовское зелье, «ведьминой водой» зовется. От неё ох-х-х-х-х как пробирает! Хорошо, правда?

Но Люк ничего не ответил, вместо этого он засмеялся во все горло и вместе с другими бросился в омут диких ночных плясок.

На этот раз пляска была поинтересней хоровода. Единое сообщество прославляющих Хороса разделилось на отдельные пары, которые под дикую ритмическую музыку, держась за руки, перепрыгивали через костер. Самое захватывающее было в этом аттракционе, что костер был совсем не обычным. Его пламя постоянно пульсировало. То спадало, то, наоборот, поднималось выше человеческого роста. А потому прыгать через такой костер было весьма захватывающим и весьма небезопасным делом! Даже омраченный «ведьминой водой» ум Люка это понимал.

Но русалки с фавнами, похоже, от воды стали ещё более легкомысленными, чем обычно. Первая пара с громким смехом прыгнула через костер, казалось, совершенно не задумываясь о последствиях. Они даже не оглянулись ни назад, ни по сторонам, а прямо с ходу сиганули через пламя, которые в этот раз как раз спадало, а потому никак не пострадали. Вторая и третья пары уже избежали касания огненных языков с трудом — огонь как будто бы расстраивался от того, что его жертвы уходили от него чересчур безнаказанно, а потому все выше и выше протягивал свои огненные щупальца, как какое-нибудь чудовище, к очередной жертве. Пятая пара пролетела всего в двух указательных пальцах от ближайшего огненного языка и с диким хохотом опустилась на землю и, совершенно не останавливаясь, продолжила танцевать вокруг костра.

Но когда вслед за шестой парой Марина потянула Люка к костру, ему, честно говоря, стало как-то не по себе. Он вмиг протрезвел и уже стал подумывать о заклинании левитации…

— Ах-ха-ха! Бесстрашный Люк испугался! Ах-ха-ха! — засмеялась подпрыгивающая в диком танце Марина, крепче и крепче обнимая правой рукой талию Люка — Колдовать нельзя, любимый! Запрещено! — и чмокнула его в щеку. — А ну, вперед, побежали!

И Марина буквально побежала к костру, и Люку ничего не оставалось, как последовать за нею, а потом он подпрыгнул.

Но то, что случилось дальше, произошло за доли мгновения, хотя Люк отчетливо помнил, что ощущал каждое из них очень и очень долго…

Они с Мариной прыгнули одновременно. Люк уже давно научился подстраиваться под её движения, так что прыгнуть с нею вместе не составило для него труда. Но потом он почувствовал, что время как бы остановилось. Он взглянул вниз — и увидел, как медленно, вершок за вершком он отделяется от земли, как хищное пламя тянет свои жадные до его плоти красно-оранжевые щупальца, как в экстатическом веселье искажен нежно-розовый коралловый рот Марины и как развеваются, подобно боевому знамени, её зеленые волосы, как отражается пламя в её больших кошачьих глазах…

А потом… Визг, крики ужаса оглушили его. Он попытался осмотреться по сторонам и увидел, что он по-прежнему висит в воздухе неподвижно (хотя никакого заклинания он не произносил!), внизу, вокруг костра, русалки и фавны остановились, музыка, рявкнув, прекратилась — и все они смотрят — не отрывая расширенных от ужаса глаз — на него… Самое удивительное, что тут же внизу была и Марина — и она тоже с ужасом смотрела на Люка, в глазах её стояли слезы и она протянула к нему свои ручки в умоляющем жесте.

Люк же взглянул на свои руки… и — НЕ УВИДЕЛ ИХ! Вместо них развевались длиннейшие языки пламени, напоминавшие крылья какой-то доисторической птицы. Он взглянул ниже — и увидел, что всё его тело таково — он весь представлял собой что-то пылающее, словно стог сена, в который попала молния, но при этом он не чувствовал ни боли, ни умирания, ни слабости. Наоборот, он ощущал в себе такую силу, что скажи он хоть слово — и весь этот остров в один миг превратится бы в огненную пустыню — в этом он не сомневался. Глаза его затуманила оранжевая паволока, изо рта и носа вырывались клубы дыма, а волосы напоминали языки пламени. А потом…

— Что не веселитесь, а?! Или я испортил вам праздник?! Ах-ха! Вы ж пришли праздновать день всемогущего Хороса?! Да?! Ну так и почтите же Меня — Вашего солнечного бога! Ха! — Люк не узнавал голоса, который вырывался из глотки — этот голос был металлически ясным, звонким и громоподобным. Он чувствовал, что слова произносятся его языком, вырываются из его глотки, но это были не его слова! Люк наблюдал за собой как бы со стороны и в то же время изнутри — и - ничего не мог сделать! А между тем, сказав это, говоривший втянул в легкие побольше воздуха и выдул такой столп пламени, что он достиг ближайшего столетнего дуба на краю поляны. Массивное старое дерево тут же вспыхнуло, как веточка сухого хвороста.

Русалки и фавны в ужасе рухнули на колени и воздели руки в молитвенном экстазе, а Марина просто упала и лишилась чувств. Все участники недавних плясок вдруг посерьезнели и на распев, мрачными, дрожащими от страха голосами, стали ритмично распевать одно и ту же слово:

— ХО-РОС! ХО-РОС! ХО-РОС!

— Да, Я пришел! Я — НЕПОБЕДИМОЕ СОЛНЦЕ, которое никогда не закроет туча, Я — НЕПОБЕДИМОЕ СОЛНЦЕ, которое будет светить вечно, Я — Тот, Кто станет всем и все станет Мною, Я — вечное бытие, вечное красота, вечная премудрость. Я — ваш бог, предвечный Хорос! Я с вами — и вы со мной! Навеки и навсегда!

И поляна огласилась металлическим хохотом, как будто бы кто-то во всю силу бил в золотые колокола. А потом двойник Люка стремительно полетел, как пущенная карликами ракета, высоко в небо — и, сделав несколько пируэтов, резко спикировал вниз — прямо на толпу, продолжая безумно хохотать.

И русалки с фавнами с диким визгом бросились врассыпную, кто куда — спасаясь от огненного смерча, грозившего спались весь остров…

Но в этот момент вода у реки забурлила и прямо из неё показалась шипастая зеленая голова морского змея, вынырнувшего из глубин. На шее у монстра сидела — во всем своем королевском величии — владычица морей Лора — в перламутровой полупрозрачной мантии, коралловой короне на голове, жемчужными браслетами на руках и копной развевающихся зеленых волос. Она легко спрыгнула с шеи своего уродливого «коня» и встала прямо посередине поляны, рядом с едва-едва начинающей шевелиться Мариной. Марина с трудом разлепила свои веки и — зрачки её расширились от ужаса при виде несущейся прямо на них огненной громадины.

— Люк, Люцифер, ты меня слышишь?! — властно и бесстрашно воздев руку, закричала Морская Королева. — В твоей власти остановить это чудовище! Остановись — или твоя невеста и я — мать твоих кузенов и кузин — погибнем! Ты МЕНЯ слышишь? Слышишь?!

В руках Морской Королевы мелькнул какой-то зеркальный предмет и его луч был направлен прямо на лицо приближающегося чудовища.

ВСПЫШКА, яркая вспышка…

— Эй, Принц, ты действительно всё обдумал?

— Да, Лора. Мы видимся с тобой в последний раз. Мне очень жаль… Но — так надо.

— Я… понимаю… — Морская Королева понурила свою голову и по её бледно-зеленым щекам поползли две соленые капельки. Она нервно теребила в руках коралловое ожерелье и явно не могла найти в себе сил ответить — судя по участившемуся дыханию, вслед за словами из её горла могли вырваться рыдания, а именно этого гордая королева и хотела избежать.

Рядом с ней, у невидимой границы между Коралловым Чертогом и открытым морем стоял молодой мужчина высокого роста, в зеленой тростниковой тунике и с короткими слегка вьющимися волосами, украшенными диадемой из крупного перламутрового жемчуга. В его глазах также стояли слезы.

Они стояли в полукруглой пещере с высоким потолком, стены которой целиком состояли (или обросли?) разноцветными кораллами, пол был покрыт мягким упругим зеленовато-желтым мхом, по которому приятно было ходить босиком. Всего в пяти-шести шагах от них, за невидимой стеной, простиралась бескрайняя вселенная подводного мира — с циклопическими водорослями, стаями рыб — размером от кулачка до пятиэтажного дома — , вереницами разноцветных пузырьков, раковин, моллюсков. Мужчина настолько увлекся этой величественной картиной, что, казалось, забыл на мгновение о тяжелом разговоре.

— Может, останешься ещё на пару дней? — голос Морской Королевы дрогнул — она не привыкла просить, только требовать — а сама бросила умоляющий взгляд на мужчину, который тут же покраснел как мак и отвернулся.

— Ты разрываешь мне сердце! Моя Фея уже поправилась, совершенно пришла в сознание и она может…

— Что… может?

— … Начать задавать неудобные вопросы, ты же знаешь… Я едва её не потерял дважды — и в третий раз я её терять не хочу, — уже твердо произнес мужчина и быстро повернулся, с намерением уйти вглубь Чертога.

— Подожди! — прокричала Лора, и Морская Королева протянула обе руки к мужчине. — Мне… мне… надо… показать… напоследок…

— Что ещё? — недоуменно поднял брови мужчина — он явно спешил уйти и покончить навсегда с этой неприятной для него сценой.

— Пойдем! — только шепнула Лора и взяла мужчину за руку. Часть стены Кораллового Чертога мягко отодвинулась в сторону, и она повела мужчину по гладким и широким, выбитым из драгоценного зеленого мрамора ступеням вниз. Дверь за ними закрылась, но темно не было, ибо каждая ступень засветились как бы изнутри мягким изумрудным светом.

— Куда мы идем? — с беспокойством спросил мужчина, но Морская Королева с легкой улыбкой прикоснулась пальчиком к губам.

И их спуск в полнейшей тишине продолжался довольно долго. Наконец, где-то впереди послышался громкий плеск — где-то внизу был водоем и кто-то в нем радостно резвился.

Наконец, спуск окончился и оба — мужчина и женщина — вышли в довольно обширный подземный грот. Посредине грота был водоем, окруженный каменными стенами. Стены были необычны — они все сверкали, да так, что слепили глаза. Казалось, они состояли из какого-то необычного материала.

— Это Алмазный грот — эти стены все состоят из природных алмазов, а свет проникает из отдушин там, наверху — днем — солнечный, ночью — лунный, — Лора указала пальчиком куда-то вверх, и мужчина увидел маленькие узкие отдушины-амбразуры, через которые действительно проникали струйки света, как в стрельчатые узкие окна замков рыцарей Авалона.

Но самое интересное было не в этом. А в том, что в бассейне грота резвилось с полдюжины каких-то существ. Они издавали громкие писклявые крики, обливали друг друга водой, словно маленькие шаловливые тюленята. Присмотревшись, можно было увидеть их ещё короткие зеленые шевелюры, перепончатые лапки и блестящие от азарта большие зеленые глаза.

— Это… это… — мужчина не мог вымолвить ни слова, указывая на резвящихся мальков пальцем.

— Да, Принц, это мои, нет, наши дети. Икринки вскрылись совсем недавно, месяц назад, как раз тогда, когда ты прилетел с ордой «ЖАЛА» на хвосте…

— Но… когда…

— Разве это важно теперь? — махнула рукой Лора и замолчала. Её лицо озарилось каким-то приятным воспоминанием — черты его смягчились, властное выражение вдруг исчезло; взгляд глубоких и бездонных как море зеленых глаз стал юным и мечтательным, как у девочки. Она улыбалась, смотрела на резвящихся мальков и что-то в них видела такое, чего не видел мужчина, а может — и не видела — взгляд её был отрешенным, казалось, она скорее смотрела сквозь них, сквозь время, созерцая какое-то отдаленное прошлое.

Мужчина вдруг взял её за руку и, поднеся руку к своим губам, крепко поцеловал.

— Я… мне бы хотелось…

— Конечно, — улыбнулась, поняв его с полуслова Лора.

Стоило ей протянуть руку к детям, как они, видимо, услышав телепатический зов матери, тут же беспрекословно бросились к ней навстречу, по-прежнему громко визжа и плескаясь. Казалось, они плескаются так сильно совершенно без нужды, как свойственно только детям — забавляться, брызгая во все стороны.

Они подплыли прямо к берегу и вылезли наружу. Хотя им был всего месяц, это были уже сформировавшиеся особи. Полностью обнаженные, три мальчика и три девочки, практически полностью одинаковые — зеленые волосики на головке, большие зеленые глаза, маленькие коралловые губки, крохотные перепонки на пальчиках…

— Но, Лора, они ведь совершенно на меня не похожи! — всплеснул руками мужчина, опускаясь на колени и обнимая сразу всех шестерых, прижимая к своей груди все шесть мокрых и холодных, как рыбки, детишек, а по щекам его стекали слезы.

— Тем лучше! Никто, даже твоя Фея, никогда не узнает о них — не правда ли? У меня это уже пятая тысяча пошла… И все в меня, как один… — в глазах Лоры промелькнула гордость.

Мужчина на миг прекратил целовать кругленькие щечки и выпуклые лобики детишек и с удивлением, если не сказать, с легкой неприязнью посмотрел на Лору, а та лишь улыбнулась:

— Да, мы не такие как вы, люди… У нас, как у моря, нет ничего постоянного — и до тебя их были — тысячи, и после тебя будут — тысячи… Что поделаешь, я — матка этого подводного улья и только я могу давать неограниченное число потомства. А это значит, на мне лежит основная ответственность за увеличение нашего рода — так что не обессудь…

Мужчина понимающе кивнул, а детки, продолжая верещать, уже забрались ему на плечи и теперь теребили его своими цепкими когтистыми пальчиками за все, за что только можно было теребить — за волосы, за уши, за края туники, за щеки. Они ползали по нему как сущие обезьянки и все кричали: «папа, папа, папка, папа»!

— Но если бы ты только согласился стать нашим королем — не было бы больше никаких тысяч… — почти шепотом произнесла Лора и села рядом с мужчиной на мягкий прибрежный мраморно-белый песок и прикоснулась своей рукой к щеке мужчины.

— … И ты перестала бы тогда быть маткой? — с блеснувшим в глазах огнем любопытства спросил мужчина.

— Да. Я бы стала обычной русалкой… какой я всегда мечтаю быть…

Но в этот момент дети так сильно навалились на плечи своего только что обретенного отца, что он не удержался и бултыхнулся прямо в воду, а когда вынырнул — заливисто, во всю глотку, весело рассмеялся, и смех его был в унисон подхвачен шестью писклявыми голосочками…

Чудовище остановилось, не долетев всего каких-то пару сотен шагов до земли, а потом языки пламени стали стремительно спадать. Сквозь огненное марево можно было уже различить человеческое лицо, руки, торс… А ещё через несколько мгновений Люк бессильно упал на дымящуюся землю, тяжело дыша и отдуваясь.

— Теперь ты понимаешь, почему я не разрешила твоему возлюбленному остаться в нашем королевстве? — грустно улыбнулась королева Лора, помогая встать с земли все ещё не оправившейся от пережитого ужаса Марине. — Он — оборотень по рождению, солнечная природа когда-нибудь окончательно сожжет в нем все человеческое… Если бы не зеркальце правды, от нас с тобой, как и от всего острова — не осталось бы даже и пепла…

В это время с трудом с земли встал Люк. Костер уже почти погас, лишь отдельные угли ещё просвечивали ярко-красным огнем из под пепельно-серой коросты поленьев. Где-то на востоке уже начинало светать, куда-то пропали, как сквозь землю провалились русалки и их мохнатые спутники. Утренний туман клубился над рекой, но птицы петь ещё не начинали, лишь изредка — то там, то здесь в реке плескалась рыба.

Волосы Люка были спутаны, он чувствовал жар внутри, белки глаз были почти красными от лопнувших сосудов.

— Я видел отца, там, в этом зеркале, да? — указал он дрожащей рукой на маленький в простенькой медной оправе ничем не примечательный внешне предмет дамского туалета в руке у Лоры.

— Возможно… — ответила она, сжав губы. — Зеркало непредсказуемо, я не могу знать, ЧТО ты видел в нем…

— Я знаю, я видел своего отца, о котором ты ничего не хотела мне говорить там, в Чертоге, я это чувствую. Его зовут «Принц», не правда ли? Я хочу знать! Я хочу его видеть!

— Нет! — взвизгнула Лора и зашипела как змея. — Ты должен уйти — и уйти отсюда — и из моих владений, и из людских тоже — навсегда!

— Но ПОЧЕМУ?!

— Разве ты ещё не понял?! Ты — оборотень, ты не контролируешь себя, в любой момент ты можешь снова стать чудовищем, испепеляющим все вокруг! И к твоему отцу я тебя не пущу — ты слишком опасен!

Люк понурил голову и по его щекам потекли слезы, которые, впрочем, тут же испарялись — кожа на его лице была ещё слишком горячей…

Марина же зарыдала и опять бросилась на колени перед своей госпожой.

— Ваше Величество, но неужели ничего нельзя сделать, а? Но он же не винов-а-а-а-т! А зерка-а-а-а-а-льце…

Лора грустно улыбнулась, пряча зеркальце в невидимый глазу карман платья.

— Люк — сын родителей, инфицированных частицами солярного вещества. Он — мутант и изменить его природу также невозможно, как превратить обезьяну в человека. Когда солярная природа возьмет свое, не поможет даже зеркальце, ведь суть этой магической безделушки — пробуждать в человеке истинную природу — добрую или злую. Но если в нем истинной природой станет солярная — и пробуждать больше будет нечего, а это произойдет — рано или поздно…

— Но Азаил…

— Твой паукообразный друг прекрасно об этом знает и ждет не дождется твоего преображения, чтобы использовать тебя для своих целей — уничтожить Триединую Премудрость — вот и все. Увы, но тот, кого ты опрометчиво называешь «Учителем», просто использует тебя, его черной душой движет только злоба и месть. Единственное, что может замедлить преображение, — все также мрачно вздохнула Лора и посмотрела на восток, где занимался кроваво-красный рассвет, — жить только по ночам, избегать солнечных и лунных лучей, одеваться в длинные черные одежды, не приближаться близко к огню, не есть горячей пищи, а самое главное — избегать даже в мыслях обращаться к Потоку, который сопровождает тебя как тень.

— Значит, и колдовать я…

— Нет, не можешь! Каждое твое заклинание, совершенное силой этого чудовища, делает тебя зависимым от него! Разве ты этого не понимаешь? Да, кстати, тебе придется поменьше спать, не пить спиртного и… — тут Лора хмыкнула — не развлекаться с девушками — неконтролируемые эмоции могут открыть твое сознание для Него!

Возникла неловкая пауза.

— Откуда ты все это узнала, Морская Королева?

— Это не имеет значения. Тебе пора уходить. Куда — я не знаю, но лучше будет тебе уйти туда, где нет света, где тебя никто и никогда не сможет найти и где ты никому не сможешь причинить вреда, ты понимаешь?

— Да… понимаю… Я даже знаю, куда я пойду…

— Ну, вот и замечательно. А Марину я заберу с собой, ты ведь не против? Мне нужна толковая фрейлина при дворе…

— Я никуда не пойду! — закричала Марина и бросилась Люку на шею, покрывая поцелуями его все ещё горячую шею и щеки. — Люк — мой жених, я его не оставлю! Дайте мне это зеркальце, Ваше Величество, я буду ему помогать!

Но Люк с силой оторвал от себя по-рыбьи прохладное тело возлюбленной и, уныло опустив голову, зашагал прочь.

— Я все равно найду тебя, Люк! — закричала ему вслед морская дева. — Я все равно найду тебя! Ты от меня не скроешься! Даже если ты уйдешь в самые темные бездны подземелий, я тебя там найду! Ты меня слышишь?! Ты дал мне слово — и твое слово приведет меня к тебе, ты меня слышишь?! Слышишь?! — но ссутуленная фигурка Люка уже утонула в белесой мгле тумана, а потом раздался всплеск — Люк переплывал реку, держа курс строго на юг — в противоположную сторону от лесного оврага, где всего неделю назад нашел себе, казалось бы, надежное пристанище…

А Марина все билась и билась в истерике, лежа на уже остывшей земле. Морская Королева поднесла к губам перламутровую раковину и чуть слышно подула в неё, раздался мягкий трубный звук. Морской Змей вновь откликнулся на её зов и выполз прямо на середину острова. Лора взяла свою новую фрейлину на руки и переложила её на шею змея, сама села чуть сзади и ухватилась обеими руками за костяные наросты на его уродливой голове. Затем змей также стремительно, как и выполз, нырнул в прохладные речные воды. И только куча пепла в центре острова да сгоревшая трава напоминали о происшедшей здесь драме…

Хранительница Предела № 4 сегодня планировала основательно отдохнуть. Всю неделю она только и делала, что летала по всему сектору по разным мелким, но очень важным делам — то карлики опять нагадят в лесу, то медвежонок попадет в ловушку у Предела, то у оленьей самки трудные роды… Но сейчас вроде бы было все спокойно, и она решила устроить себе выходной.

— Малы-ы-ы-ш! А, Малыш? Ну, где ты там, а? — позвала юная фея своего самого любимого Зверенка и хлопнула в ладоши.

Малыш не заставил себя долго ждать и, звонко лая, побежал на зов своей любимой хозяйки. За прошедшие пятнадцать лет он совершенно не изменился — та же веселая бело-рыжая головка с острыми ушками, тот же розовый шелковый шарф на шее, тот же тоненький мышиный хвостик.

— А-а-ав, хозяйка! — радостно гавкнул он и с разбегу запрыгнул прямо на колени сидящей в тростниковом кресле-качалке на открытой веранде фее и принялся лизать её хорошенькое розовощекое личико своим мягким и слюнявым язычком.

Фея сидела на веранде, одев на голову широкополую соломенную шляпу, и грелась на солнышке, наслаждаясь видом недавно посаженных перед домом розовых кустов, которые уже расцвели и издавали дивный аромат. Она отдыхала…

— Ну-ссс, какие у нас новости, Малыш?

— У нас новые соседи в секторе № 3! Вчера только заехала новая фея со своим мужем и парой детишек!

— Как… — тут же нахмурилась фея № 4. — А как же…

— А они переехали. Прежнюю Хранительницу повысили. Говорят, она стала королевой, во как! Муж-то у неё был принцем человеческим, а-ав! Все логично!

— Да уж… Я и забыла, он ведь был настоящим принцем… — мрачно произнесла фея. Она хотела спросить у своего верного Малыша ещё о том, где же эта гордячка умудрилась стать королевой, но в этот момент почувствовала острый приступ тревоги. А интуиция фей, как известно, никогда, никогда не обманывает…

ПРОРЫВ! СОЗДАТЕЛЬ!!!

Фея, едва силой не сбросив Малыша на землю с колен, взлетела и, жужжа, как рассерженный шмель, стремительно полетела туда, куда ей подсказывала интуиция.

Она сразу набрала большую высоту, чтобы не терять скорости из-за лавирования между стволами, и полетела прямо над верхушками деревьев. Прорыв явно не был рядовым — иначе бы беспокойство не было таким сильным!

Вот деревья постепенно из лиственных становятся хвойными, а те, в свою очередь, — все выше и все темнее, загораживая все, что внизу своими могучими кронами и хвойными лапами так, что совершенно не видно земли. Скоро она достигнет Предела. До её слуха уже доносятся дикий вой приближающейся орды.

Но — странное дело! Звуки эти, конечно, дикие, но не такие, как обычно. Обычно они — визгливые, шепелявые — смесь козлиного блеяния, свиного хрюканья да волчьего воя, а тут — какие-то совершенно незнакомые… Как будто бы ревут какие-то более крупные существа…

Хранительница Предела № 4 прибавила скорости и вылетела как раз к границе Предела, котоую можно было с первого взгляда узнать по искореженным мохнатым деревьям неопределенной породы, иссиня-черного цвета.

Внезапно земля затряслась, уши заложило от громкого визга. То одно, то другое дерево падало, сбитое чьим-то сильным ударом. Фея заворожено смотрела на Предел — длинный и глубокий, в три человеческих роста, Ров, с обоих сторон освобожденный от деревьев на полмили в ту и другую стороны. Фея ждала, когда на это свободное для обзора пространство выйдут Издающие эти странные звуки.

Строго говоря, по инструкции, ей следовало бы вызвать сестер, Верховную Хранительницу или даже ближайший патруль «ЖАЛА», но ожидание чего-то неизведанного было настолько сильно, что все инструкции вылетели у феи из головы и она продолжала заворожено смотреть на открытое пространство.

Вдруг на поляну выскочили без малого четыре десятка тварей. С виду они ничем не отличались от обычных тварей Предела — такая же причудливая смесь полулюдей, полуживотных — с козлиными, свиными, волчьими, коровьими головами. Только раньше никогда их не выскакивало сразу так много — 10–15, максимум 20.

Первые из них подскочили ко рву и тут же сработали ловко поставленные феей ловушки. Из земли вдруг поднялись какие-то вьющиеся растения, которые опутали с ног до головы пару тварей, да так, что они не смогли пошевелиться, другие две какая-то сила столкнула в ров и там их опутали цепкие коренья, также вырвавшиеся из земли. Остальные твари отпрянули и, повернувшись к источнику все нараставших диких криков, заверещали.

И тут явились главные лица представления!

Толстенные черные стволы деревьев раздвинулись, как какие-то травяные стебли, от неведомой силы, и на поляну вышли два черных гиганта. Глаза феи расширились от удивления и ужаса — таких она отродясь ещё не видела, да и в учебниках в Школе о них ничего не было написано!

С виду они напоминали огромных медведей, только величиной с пятиэтажный дом и с восемью лапами. Ходили они на двух, а остальные шесть сильными ударами разбивали в щепы вековые деревья. Головы у них напоминали обезьяньи, но огромные черные когти и зубы были сродни медвежьим, голову венчали большие и острые рога, больше подходящие буйволу. Чудовища шли прямо на Ров, продолжая издавать гортанные дикие звуки. Ясно было, что никакие ловушки их не остановят — они на таких великанов были просто не рассчитаны!

И тут фея словно очнулась от оцепенения. «Сама погибай, а доверенный Создателем тебе мир — выручай!» — промелькнула в её голове выученная в далеком детстве поговорка и она, не задумываясь — ударила.

Потоки жидкого пламени ударили сразу в обоих — из левой руки — в левого, из правой — в правого. Твари дико заорали и отпрянули. От них повалили клубы черного вонючего дыма, заслонившие собою все — и деревья, и небо, ни солнце… От тошнотворного запаха у феи закружилась голова, да так, что она не удержалась в воздухе и камнем рухнула прямо в Ров, ударилась головой о какой-то корень на дне — и провалилась во тьму…

Когда же она открыла глаза, то увидела склонившийся над ней черный силуэт. Человеческая по форме голова, накрытая какой-то черной накидкой или длинным капюшоном, но под которой не скрывалось ничье лицо, его просто не было — только черное, непроницаемое пятно, только два красных, как раскаленные угольки, горящих глаза.

— Кто ты!? — закричала от ужаса фея и попыталась вскочить с земли, но черный незнакомец схватил её за хрупкие плечи и прижал к земле.

— Тише, тише, моя дорогая, тише!

— Какая я тебе «дорогая», черная клякса! — лицо феи исказила гримаса гадливости и отвращения. Она судорожно пыталась вспомнить хоть одно заклинание, но не могла — какая-то черная мгла окутала её сознание и в этом мгле, как в темной комнате не виден написанный в книгах текст, тонули все её магические знания.

— Не беспокойся, дорогая, это только поначалу. Ты все вспомнишь, все, все… Мне нужно, чтобы ты все вспомнила, мне это крайне, крайне важно… А сейчас спи, спи, мне нужно, чтобы ты спала, так крепко, как только возможно…

Голос черного незнакомца чем-то напоминал шипение змеи, был тонким, сиплым, но при этом удивительно мягким и успокаивающим. Красные угольки глаз его смотрели, не мигая, в её глаза, гипнотизируя и завораживая. Фея почувствовала, что её сознание затягивает какая-то черная мгла, и в этой кромешной мгле она услышала какой-то зов — зов тысяч и тысяч голосов — блеющих, хрюкающих, мычащих, лающих, воющих — и все на один манер звали её: «Э-э-э-э-элис! Э-э-э-э-э-элис! Ты нужна на-а-а-а-ам! Ты очень нужн-а-а-а-а нам! Иди к н-а-а-а-а-м! Будь наа-а-а-а-а-шей!» И тысячи и тысячи лап из темноты тянулись к ней, а её тело, расслабленное и бессильное, спускалось все ниже и ниже — в самую Бездну, из которой нет возврата…

ГЛАВА 13 Король и Королева

— Дорогой, ну не шевелись ты! Потрепи ещё немножко! Ты прям как ребенок, непоседа!

— Ой, дорогая, я не могу уже! Сколько можно! У меня все ноги затекли, да и не хочу я ходить в этих одеждах, как клоун разноцветный! Все, надоело!

Принц нетерпеливо брыкнул ногой, как непокорный жеребенок, отошел от сплошного, длиной во всю стену роскошного зеркала и присел на мягкий стул посреди колоссальной по размерам королевской опочивальни.

В этой опочивальне, при желании, можно было бы уместить весь королевский двор. Да и на кровати с роскошным розовым балдахином можно было положить в ряд человек десять. Довольно странные размеры для спальни!

Правда, отчасти это объяснялось тем, что посередине опочивальни много места было занято под довольно большой овальный бассейн, наполненный ароматной розовой водой с пузырьками, приятно массировавшими все тело. При желании, здесь можно было не только искупаться, но и посмотреть иллюзии. Прежние короли настолько любили это развлечение, что предавались ему, так сказать, не отходя от собственной кровати. Бассейн бурлил круглые сутки, по ночам освещая комнату приятным розовым свечением, источая чудное благоухание, а еле слышное бульканье действовало успокаивающе и хорошо усыпляло. Принц уже успел в нем пару раз искупаться и по достоинству оценить вкусы своих предшественников.

Вся комната была устлана мягкими ворсистыми розовыми коврами, стены — такими же мягкими розовыми обоями, которые украшали живые ароматные цветы в хрустальных разноцветных вазах. Под потолком летали и щебетали иллюзии птиц, белоснежные колонны были увиты плющом… И вообще, спальная комната больше походила на какую-то оранжерею, настолько она была покрыта самой разнообразной растительностью.

— Котенок, Щенок — ну хоть вы ему объясните! Что теперь — вести его на коронацию в зеленом рванье?! — воскликнула Фея и в голосе её послышались слезы. — А между тем, пока я с тобой вожусь, я сама ещё не одета! Ты пойми, ты теперь — король — и тебе надо выглядеть — по-королевски!

— Мр-р-р-р-мяу! Пр-р-р-р-авильно говорит хозяйка, п-р-р-р-р-равильно. Давайте-ка мы встанем и не будем больше капризничать, мя-у-у-у!

— А-ав! Хозяин! Р-р-р-р-раз и готово будет! — подтявкнул Щенок, как и Котенок облаченный в роскошную шелковую белую ливрею с вышитым знаком королевского дома, в белую шапочку с пером и в белые перчатки.

Они взяли Принца за руки и потянули его обратно к зеркалу. На Принце уже были надеты роскошные короткие, до колен, брюки, подвязанные белоснежными бантами на коленях, чулки и мягкая обувь с длинными носками, по авалонской традиции. И длинноносая обувь, и чулки, и брюки переливались всеми цветами радуги при малейшей движении их хозяина — от фиолетового до оранжевого, от синего до зеленого.

— Я больше похож на новогоднюю ёлку или на клоуна, чем на короля… — сконфузился Принц, глядя на себя в зеркало.

— Ну с чего ты это взял, дурачок! Зато смотри как красиво! Какие сочные цвета, какая музыка переливов и оттенков… Бьюсь об заклад, таких нарядов не было ещё ни у одного короля Авалона! — в голосе Феи звучала нескрываемая гордость.

— Прелестно! Прелестно! Замечательно! Феерично! Торжественно! — замяукал Котенок, осматривая Принца со всех сторон и с удовольствием поглаживая шелковистую ткань брюк. — А все потому, мрмяу, что ни у одного короля Авалона не было такой замечательной жены, которая все наряды шьет своими такими трудолюбивыми, такими умелыми ручками! — и Котенок, поймав ручки Феи, осыпал их поцелуями.

— А-ав! А шпагу-то, шпагу-то забыли прицепить, а-ав! — нашелся Щенок, немного расстроенный тем, что вечный подлиза Котенок опять оттеснил его на второй план. — Какой, Ваш Величство, король без шпаги-то, а-ав! — он щелкнул замком вокруг таллии Принца и переливающийся всеми цветами радуги ремень с пристегнутой шпагой в золотых ножнах, эфес которой усыпан бриллиантами, оказался на поясе Принца.

— А теперь — чуть-чуть терпения… — торжествующе пропела Фея и подмигнула Котенку. Тот стремительно забежал за стоявшую тут же, справа, ширму и вернулся с роскошной рубашкой и курткой из той же шелковистой переливающейся материи, сотканной из тончайших солнечных лучей трудолюбивой, как пчелка, рукодельницей Феей. Для того, чтобы дотащить длинную мантию Котенку понадобилась помощь Щенка.

И пришлось Принцу покорно поднимать руки, ждать, пока Котенок и Щенок вместе с Феей завяжут все шнурки на рубашке, куртке, прицепят алмазные запонки, на которых крепится мантия. А потом ещё — пока завьют ему волосы, посыплют их ароматной блесткой, причешут их…

Наконец, когда все было готово и Принц смог опустить руки — он не узнал себя в зеркале. Перед ним стоял совершенно другой человек.

— П-р-р-р-р-релестно, пр-р-р-р-р-р-релестно! Мы в восхищении, мя-у-у-у!

— Аа-в! Мне аж стыдно стоять с такой красотой, а-ав!

А Фея просто не могла вымолвить ни слова — она покраснела от гордости за своего мужа и только прошептала:

— Ваше Величество, Вы… прекрасны… — и чмокнула его в щеку.

Принц же вздохнул и уныло посмотрел на свое отражение — переливающееся всеми цветами радуги, как новогодняя елка. Даже волосы его испускали легкое свечение, как будто в них была спрятана гирлянда. Глаза и губы подкрашены краской, щеки припудрены, все тело благоухает розами.

— А если я стану королем, как же ты, моя дорогая, будешь меня называть? — вдруг ни с того ни с сего ляпнул Принц.

— Я?.. Ах! — голос Принца вырвал Фею из сладкого плена грез — глядя на облачение своего супруга, она в своих мечтах была уже где-то там, на балах, на приемах, в тронной зале, в Соборе. Она всегда, все детство и юность, мечтала выйти замуж за Принца и стать Королевой, так что теперь, когда волею судьбы, её мечта сбылась, она совершенно потеряла голову. — Что ты сказал, дорогой? Ах, да… Ну конечно же «Ваше Величество», дорогой! А как же иначе? Или — «Мой Король», «Наш Венценосный Супруг»…

Принц скорчил недовольную гримасу и хотел уже что-то возразить, как вдруг дверь спальни с шумом распахнулась и в комнату вошла высокая фея в жемчужно-белом длинном платье, чьи роскошные пепельно-белые волосы были заплетены в длинную косу, прихотливо украшенную жемчужно-серебряными шелковыми нитями. Она остановилась у самого входа и громко захлопала в ладоши:

— Браво! Браво! Ваше Величество, Вы — несравненны, Вы — прекрасны, Вы — само совершенство! Клянусь, что более роскошного короля Авалон не знал за все сто тысяч лет своей истории!

При звуках голоса Жемчужно-Белой, Зверята рухнули на колени, а Прекрасная Фея присела в глубоком реверансе, почтительно склонив голову. Принц же хотел было преклонить колено, но Жемчужно-Белая уже подлетела к нему и удержала его за локоть:

— Полноте, Ваше Величество, полноте… Вы же король, а я кто… так, скромная фея… Вам ли мне кланяться? И Вы, милочка, Вы что ж, забыли, что Вы уже королева? Вы больше не подчиняетесь уставам Иерархии Сообщества. Вы теперь свободны, Вы сами теперь — владычица своего сообщества, не так ли?

Фея покраснела, а Жемчужно-Белая, словно подружка невесты, подбежала к ней, обняла её и расцеловала в обе щеки.

— Мои поздравления, Ваше Величество, мои поздравления! Впервые в истории человечества королевой будет фея, а потому, уж не обессудьте, — будет очень много гостей оттуда, — улыбнулась Жемчужно-Белая, указав пальчиком на небо. — Пора, наконец, показать людям, в чем источник их благополучия!

— Как… и…

— Да-да, Их Премудрость обещали прибыть непременно, так что церемониймейстером коронации буду я — чтоб не было никаких неожиданностей, как на прошлой, — последнее слово Жемчужно-Белая фея произнесла почти шепотом, сжав кулачки, но тут же опять повеселела и принялась вести непринужденную светскую беседу с Феей, продолжая играть роль «подружки невесты» — словно никогда и не было на свете властной, строгой военачальницы, привыкшей говорить языком команд. Жемчужно-Белая успела спросить и о детях, об их успехах, о здоровье. А Фея просто цвела от радости — она и думать не думала, что когда-нибудь доживет до такого — стать королевой, да ещё и говорить на равных со вторым лицом в Иерархии Сообщества!

— Есть ли какие-нибудь весточки от моей доченьки, Миленочки? — вдруг ни с того ни с сего вставил Принц, в одно мгновение нарушив идиллию.

Жемчужно-Белая на мгновение изменилась в лице, но только на мгновение, и тут же обворожительно улыбнулась:

— О-о-о, я понимаю… Ваша дочь — просто героиня! Вся в маму — отважная, решительная, безоговорочно преданная Священным Принципам. Она замечательно проявила себя в бою за Полярным Кругом, получила боевое ранение…

— Ранение?! Ранение!!! — вскричал Принц и, схватившись за голову, забегал по комнате, но Фея уже подлетела к нему и схватила его за руку.

— Ну, Вы не беспокойтесь, Ваше Величество, она жива, лечится на Острове Фей и у неё все хорошо!

— Слышишь, дорогой? Она жива и у неё все хорошо! Все хорошо! — прошептала Фея, поглаживая рукой по голове мужа, глядя ему прямо в глаза. Принц постепенно становился все спокойнее и спокойнее.

— Да, у неё все хорошо. Она пройдет реабилитацию и вернется в строй… Впрочем, давайте не будем омрачать торжества! Если вы захотите узнать о ней поподробнее, мы сможем поговорить об этом после…

— Я хочу не просто поговорить об этом — я хочу, во-первых, сам её увидеть, а, во-вторых, забрать её из вашего «ЖАЛА» и выдать замуж за хорошего человека, которого она полюбит и который сможет сделать её счастливой! Вот! — и Принц по-детски притопнул ногой. — Такова моя королевская воля! Почему на моей коронации нет моей любимой дочери?!

Жемчужно-Белая прищурилась и внимательно, очень внимательно посмотрела на Принца, как будто бы пытаясь прочесть его мысли, но от ответа её избавила предупредительная Фея:

— Дорогой, хоть ты и король, но в твоей власти только люди, заметь, только люди! Наша доченька — фея — и она сама выбрала свой путь, даже мы с тобой, как родители, не властны над её судьбой! А сейчас ей не до коронации, она должна подлечиться — это для неё важнее, не так ли?

Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, но в этот момент двери опять распахнулись настежь и облаченный в роскошную ливрею Осленок ввел в королевские покои уже разодетых детишек-близнецов — в таких же, как у Принца, переливающихся радужных одеждах. Головки обоих венчали усыпанные бриллиантами маленькие серебряные диадемы, а сзади, на лопатках, в одеждах были сделаны специальные отверстия для крылышек. Ещё не переступив порог, они тут же, громко жужжа, с радостными криками полетели прямо к папе и маме.

Но Фея строго на них посмотрела:

— Дети, а ну прекратите летать! Что ж это такое? Вы ж меня позорите! Принц и принцесса — а летают как птички! Осленок!

Осленок от стыда готов был провалиться сквозь землю, но Жемчужно-Белая, с нескрываемым интересом глядя на летающего мальчика (ещё бы! за сто тысяч лет впервые в Сообществе — крылатая особь мужского пола!), вступилась:

— Ну что Вы, Ваше Величество, ну что Вы… Они — часть Сообщества и имеют право передвигаться сообразно своему происхождению, — а сама тут же незаметно подскочила к мальчику и взяла его на руки.

— Какой крепыш, а?! Тяжеленький… Не боишься меня, а?

— Он не боится, госпожа, — робко заметил Осленок. — Он ничего не боится… А читать начал даже раньше сестренки, память — просто запоминающий кристалл какой-то… Casus exclusionis… — последнюю фразу пробормотал Осленок вполголоса и интеллигентно поправил круглые старушечьи очки на носу.

Жемчужно-Белая смерила Осленка испытующим взглядом, а потом — расцеловав малыша и отпустив его на пол, сказала:

— А с Вами, магистр, мы ещё поговорим. Научное Сообщество давно интересуют ваши исследования в детской педагогике. Мне было бы интересно изучить результаты Ваших наблюдений за этими близнецами — согласитесь, это же исключительно важный с научной точки зрения случай.

— Да, госпожа, — глаза Осленка светились от счастья — он обожал, когда высоко ценили его вклад в науку. — Я буду рад поделиться с Вами своими наблюдениями…

Между тем в королевские опочивальни одна за другой прибывали придворные феи — от высших рангов до юных учениц-пажей. А потому облачение в коронационные наряды Прекрасной Феи было недолгим — целый рой придворных дам — исключительно из числа фей, под бдительным присмотром Жемчужно-Белой — быстро сделали то, на что для Принца пришлось потратить едва ли не три часа.

— Видите, как замечательно! — воскликнула Жемчужно-Белая. — Ох, хороша… Просто красавица! — и всплеснула руками.

Фея была облачена в длинное декольтированное платье таких же переливающихся цветов с кринолиновой юбкой и жестким корсетом — по авалонской традиции. Феи таких платьев не носили — они предпочитали более свободную одежду. На ногах её сверкали россыпью бриллиантовых искр миниатюрные туфельки, с плеч ниспадала такая же мантия как и у Принца. Золотистые волосы были завиты сразу четырьмя феями-фрейлинами и переплетены алмазными нитями.

— Да, Ваша Верность, без Ваших фрейлин я бы…

— А почему «Ваших», моя королева? Это уже твои фрейлины, твои! Я думаю, королеве Вашего происхождения нужно иметь и соответствующую свиту, не так ли? А что может быть лучше наших с вами сестер? И потом, — понизив голос и хитро подмигнув Фее, добавила она, — они одновременно будут и фрейлинами, и телохранительницами — для Вас и Вашего мужа и детей, а то времена ныне у нас неспокойные…

Принц же скорчил недовольную гримасу и едва удержался от того, чтобы не добавить вслух — «… и шпионками одновременно». Он не сомневался, что все эти фрейлины и пажи — всего лишь на всего переодетые агенты «ЖАЛА».

Наконец, когда с нарядами все было покончено, когда вся свита сопровождения была в сборе, настало время выходить — на горизонте занимался рассвет.

Несмотря на ранний час, с городских улиц уже доносились радостные песни. Хотя коронация ещё не началась, народные гулянья шли уже вовсю. Все улицы дивно украшены и иллюминированы — феи постарались. Крыши, стены, деревья усыпаны разноцветными магическими огоньками, земля покрыта чудно пахнущими цвета, да и сами деревья — цвели и благоухали. По воздуху носились иллюзии птиц, бегали озорные обезьянки, неизвестно откуда звучала приятная музыка. Людям раздавали бесплатные напитки розового цвета, напоминавшие медовуху, только гораздо ароматнее и вкуснее. Они тонизировали так, что и спать не хотелось, а настроение было таким, что многие не удерживались — и пускались впляс прямо на улицах. Тут же бесплатно раздавалась и снедь — удивительные фрукты и овощи самых невероятных размеров, форм и цветов, которых люди отродясь не видывали и которые просто таяли во рту.

Коронация должна была проходить, однако, вопреки традиции, не в городе, а на широком поле возле Моста — на материке, а не на острове. Это позволяло принять участие в величайшем за всю историю Авалона таинстве гораздо большему числу людей, чем могло поместиться в королевском Соборе, да и неприятные воспоминания о прошлой коронации ещё не изгладились.

На поле был сооружен огромный помост из обитых шелком досок, в центре которого располагался переносной алтарь, на котором служители религии Создателя готовили все необходимое. Стража оцепила место коронации, а на поле расставлялись мягкие лавочки и стулья для тех, кто устанет, устраивались шелковые шатры, где будут выдавать снедь и напитки.

Все чувствовали, что эта коронация будет совсем-совсем другой…

— Во-во, милочка, а я што тебе говорю? Ещё бы, королева-то — сама фея! Видела, какие крылышки у неё на спине? А какие цветы она тогда пускала, какие песни тут пели… Э-эх! Жаль тебя не было! — вздохнула дородная Марта, искренне сожалея о несчастье своей подруги, в тот день бывшей на ярмарке.

— А платьице, а платьице-то какое на ней было? — глаза собеседницы Марты загорелись.

— Платьице? Ой, не помню, дорогая… Помню, тонюсенькая она такая, как девочка совсем… Эх, а платьица-то и не помню! Создатель видит — не помню и все тут! Зато какие цветы были на небе тогда, как благоухало…

— А король, а король-то как? Ты, помнится, говорила, что он у нас «того»… — и повертела пальцем у виска.

— Да ты што, милочка, да побойся Создателя! — осенила себя Марта набожно и вместе с тем торопливо знамением Создателя. — Я такого сказать не могла, да ты што! Наоборот, он такой миленький. Тоненький, как мальчик, и говорит так вежливо, спокойно, а как он детей обнимает и целует — сразу видно, наш человек! У кого своих детей нет — тот и королем хорошим не будет, а у него их, говорят, уже четверо…

— А правда ль, говорят, что у детей-то — крылья растут прямо на спине?

— Ну уж не знаю, крыльев не видела… Зато видела, кума, что они как две капельки воды, близняшки, — и все в мать, все в мать-то пошли…

Но в это время к двум кумушкам подошли их многочисленные дочки и сыновья с внучатами — и им пришлось прервать разговор и заняться обычным для всех бабушек в мире делом — сюсюканьем, успокаиванием, переодеванием, убаюкиванием своих малышей. А потому они и не заметили, как стоявшие рядом с ними, у барной стойки, двое мужчин в зеленом, оставили кружки с недопитым пивом и скрылись в толпе.

Между тем, как гром среди ясного неба, раздался звук невидимого оркестра из множества арф, труб, флейт и Создатель ещё знает из каких инструментов, а потом началось настоящее светопреставление. Послышалось дивное пение, ночное ещё небо запылало огнем наподобие северного сияния — только разноцветного и намного более яркого. Запахло дивными цветами, а потом, откуда-то издали, со стороны Моста на остров Авалоне, стали видны прибывающие колонны праздничного поезда.

Но о, чудо — такого граждане Содружества не видели никогда ещё, ни на одной коронации! Кареты неслись по воздуху, запряженные не конями, а белоснежными крылатыми жеребцами, а любители погарцевать из авалонской знати — верхом на этих прекрасных волшебных животных!

Но самым удивительным было прибытие самой королевской семьи. Король, королева и их отпрыски прилетели на переливающемся всеми цветами радуги настоящем воздушном шаре, запряженном шестеркой белоголовых орлов, которыми управляли — плюшевые звери! Вот уж действительно невидаль так невидаль! По толпе прокатился гул удивления и восторга.

Как только шар поравнялся с площадью, плюшевые зверята отцепили от упряжки орлов и шар стал медленно опускаться прямо на шелковый помост. Дверца корзины распахнулась — и в сопровождении блистательной свиты на помост вышел молодой король с супругой и двумя маленькими детишками.

Толпа ахнула и заревела от восторга. В какие чудные одежды была облачена королевская семья, а какая красавица королева — просто глаз не оторвать!

На огромный, мили в три в диаметре помост взошли представители королевств Содружества, знать, но где же Первосвященник? Кто же будет совершать священное таинство коронации? Народ забеспокоился.

Но в этот момент вновь ударил во всю мощь оркестр, грянул гром, яркая вспышка, как молния, озарило небеса, а потом, в самой небесной тверди образовалось три округлых оконца, из которых потоком лился радужный свет и сыпались тысячи тысяч благоухающих лепестков. Вслед за ними из небесных «оконцев» вылетело множество прекрасных дев на крылатых зверях, в разноцветных длинных платьях и, описывая большие круги, постепенно спускались все ниже и ниже.

Конечно, такая громада гостей, в буквальном смысле слова, «свалившихся на голову» прямо с неба, не могла уместиться на помосте, но все было предусмотрено — ведь церемониймейстером была сама Их Верность! Буквально из воздуха одно за другим появилось множество золотистых облаков, нависавших над площадью, на которые и приземлялись феи.

Это зрелище окончательно покорило простодушные сердца авалонцев. Даже скептики, сомневавшиеся доселе в существовании фей, смогли воочию увидеть их — таких юных, стройных, со вкусом и роскошью одетых.

Появление Триединой Премудрости было едва ли не эффектнее появления самой королевской семьи. Как гром с небес грянул гимн «Славься, Целестия», который воспели все до одной феи, все люди как по команде упали на колени и воздели руки в молитвенном жесте. Грандиозный фейерверк дополнил величественную картину Третьего в истории Целестии официального визита Их Премудрости в Авалон.

Наконец, феи заняли свои места на своих золотистых мягких как стог сена облаках, подобно зрителям театра — в ложах и партере. Триединая Премудрость вместе с Жемчужно-Белой и избранной свитой телохранительниц и пажей в пурпурных цветах (последние — несли длинные пурпурные мантии за тремя премудростями) взошли на помост. Чуть позади Их Верности один из пажей — сын короля и королевы принц Алоис держал в руках пурпурную подушку с двумя роскошными коронами — подарком Их Премудрости. Казалось, на этих коронах не осталось ни одного пустого места — везде, где только можно вставлены крупные бриллианты.

При приближении Их Премудрости, все присутствующие, даже королевская чета опустились на колени, их примеру последовал и народ, но все три Премудрости воздели свои руки, знаком повелевая вставать, а Вторая из Трех произнесла:

— Перед нами ли склоняете свою голову, Ваши Величества? Перед скромными феями, ничем не лучших других… Мы всего лишь Ваши гости, хотя и облеченные властью представлять Создателя в этом дивном мире.

Когда Их Величества и все придворные дамы и господа встали, Вторая из Трех продолжила:

— Нам приятно видеть все то, что происходит здесь. Ни на одной коронации, кроме коронации Роланда II, сына Роланда Древнего, Мы не были. Мы не хотели смущать своим визитом людей и нарушать обычный порядок жизни обитателей Нижней Целестии. Но сейчас — особенный случай! Впервые в истории Целестии королевой Авалонской становится фея, а королем — член Сообщества, муж феи, наделенный Создателем всеми правами и возможностями расы Поднебесных. Впервые в истории наследными принцами и принцессами также становятся представителя расы Поднебесных — это воистину дивное событие, в котором Мы усматриваем особенное знамение свыше, от Самого Создателя, да будет благословенно Его святое имя во веки веков! — при этом все три Премудрости осенили себя знамением Создателя, чьему примеру последовали все присутствующие.

— … И это знамение говорит о том, что союз наших рас становится все крепче и крепче, а дружба наших народов — все сильнее и сильнее. И это вселяет в Нас уверенность в том, что так будет продолжать и впредь!

С этими словами все три Премудрости воздели свои руки и короны без всякой видимой причины взмыли в воздух и опустились на переносной алтарь — прямоугольные стол, обитый пурпурным бархатом с вышитым знаком Создателя.

— Ну что ж, приступим.

Торжественно запели фанфары, и юные феи-пажи постелили перед Принцем и Феей бархатные пурпурные подушечки с вензелем королевского дома. Король и Королева опустились на колени и склонили свои головы перед Триединой Премудростью. По пылающим щекам Феи текли слезы умиления, Принц же был серьезен и думал о чем-то своем.

— Итак, Ваши Высочества, — произнесла Вторая из Трех, — клянетесь ли вы верой и правдой служить Создателю этого неба и этой земли, сотворившему все из небытия?

— Клянемся!

— Клянетесь ли вы верой и правдой служить благу вашего народа во исполнение заповеди Создателя — любить своих ближних, как самого себя?

— Клянемся!

— Клянетесь ли вы верой и правдой служить Священным Принципам Порядка и Процветания как наиболее полному выражению святой воли Создателя и тем силам, которые поставлены Им для исполнения этих принципов в Нижней Целестии?

Жемчужно-Белая бросила тревожный взгляд на Принца, тот и в самом деле какую-то долю мгновения помедлил, но Прекрасная Фея уже начала произносить «клянемся» и Принц волей-неволей, хотя и с небольшим опозданием, произнес формулу клятвы.

— Властью, данной Нам Создателем этого неба и этой земли, сотворившего все из ничего, Мы объявляем вас законными монархами королевства Авалон. Да будет так!

Небо потряс оглушающий взрыв тысяч и тысяч фейерверков, сверху посыпались тысячи тысяч благоухающих лепестков, тающих как снежинки на одежде и оставляющих после себя чудесный аромат, а обе короны, взмыв с алтаря, плавно опустились на головы Короля и Королевы.

Принц почувствовал, что все его существо наполнила какая-то розовая сила — каждую клеточку, каждый волосок, — и как тогда, на свадьбе с Прекрасной Феей, у него закружилась голова, но Фея и подоспевший старший сын Алоис вовремя поддержали его. А Триединая Премудрость уже направилась к молодой королевской чете, чтобы первой принести свои поздравления.

Когда мягкие губы Премудростей касались щек и лба Короля, он отчетливо услышал в своем сознании мелодичный и ласковый Голос:

«Мы бесконечно рады твоему восшествию на престол, «Добрый Принц». Надеемся, ты оправдаешь доверие Создателя. Правь мудро, честно, с любовью к народу, но советуйся во всем со своей женой — пусть она будет твоим вторым «Я», ничего не решай без неё, во всем спрашивай совета, не прекословь и не перечь».

«Да, Ваша Премудрость, — мысленно ответил Им Король. — Я люблю свою жену и знаю, что она лучше распорядится властью, чем я… Я, если честно, предпочел бы, чтобы правила она одна, если бы это было возможно…».

«Мы тебя понимаем, дорогой Роланд, понимаем, как никто другой не поймет. Ах, если бы Мы могли переложить на кого-нибудь Наше бремя Власти и Ответственности, хоть на пару сотен лет…».

Когда губы Премудростей касались щек и лба Королевы, она одновременно с Принцем также услышала в своем сознании дивный Голос:

«Мы бесконечно рады, что теперь наша верная сестра будет возглавлять род человеческий в этот особенно нелегкий и неспокойный период… Будь терпимой к слабостям людей, будь заботливой, снисходительной, милосердной, помни: они — любимейшее творение Создателя, а мы — всего лишь служители, сотворенные для их блага. Наше могущество — это всего лишь инструмент для помощи слабой, нуждающейся в Опеке человеческой расы. Но на свой ум не полагайся. Советуйся с Нами во всем — Мы будем связываться с тобой через твой Анализатор, советуйся с Нашей сестрой Ариэлью — нет вернее сестры для Нас во всем Сообществе. Одна голова — хорошо, а пять — лучше…».

«Да, Ваша Премудрость, — мысленно ответила Им Королева. — «Бремя власти тяжело, и я чувствую, что мой бедный сказочник, мой муж, не выдержит его и нести его придется мне одной… Я так благодарна за предложенную Вами помощь разделить со мной это тяжкое бремя! Вы знаете, я — верная служительница Порядка и Процветания, и, став королевой, я таковой и останусь, вечно преданная Вам, Её Верности и всему Сообществу…».

«Мы знаем, сестра, Мы знаем… Мы во всем тебе будем помогать, во всем. Не стесняйся просить о чем бы то ни было. Любой совет, любая помощь. Мы всегда будем с тобой и твои заботы — Наши заботы, твои радости — Наши радости».

— Итак, о свободные граждане Содружества, да примите своих новых владык — короля Роланда и королеву Эсмеральду — и да будьте им послушны и верны, как самому Создателю, поставившему их над Вами! — произнесла Вторая из Трех и в этот самый момент солнце, как по заказу, показалось на горизонте и его ещё красноватые нежаркие лучи красиво заиграли на бриллиантовых коронах монархов. Казалось, что сами головы Короля и Королевы источали свет, подобно нимбам древних языческих божеств. — Как родилось солнце нового дня, так и вы, о свободные граждане Содружества, стали свидетелями рождения новой эпохи в истории Авалона, в истории всего человечества!

А затем грянул гимн Рассвету, подхваченный всеми феями вслед за Их Премудростью, которые молитвенно воздев руки благоговейно обратились лицами к восходящему Солнцу. Конечно, люди не могли знать слов главного гимна Сообщества Поднебесных, но — о, чудо! — несмотря на это уста мужчин, женщин и детей вдруг сами стали произносить доселе неизвестные им слова и даже самый безголосый человек пел как профессиональный певец. Благоговейно опустившись на колени, простые авалонцы не могли сдержать слез. Каждый человек в то мгновение остро чувствовал свое единство со всем человеческим родом, с феями, с Премудростями, с самим Создателем… .

Затем наступил черед радостного, торжественного, величественного авалонского гимна «Создатель, храни короля», к которому незаметно для всех добавилась строка «и королеву». Но этой подмены, как водится, никто не заметил.

Празднование коронации растянулось, без малого, на всю неделю — что само по себе было уже неслыханно — раньше они длились всего три дня. Чего только не придумали изобретательные на выдумку хорошенькие головки фей для развлечения людей! Тут были и воздушные танцы над самыми высокими шпилями дворца, путешествия на самое дно авалонского озера и катание на специально доставленных по этому поводу гигантских «морских змеях» и «левиафанах», бесплатные пиршества, во время которых из городских фонтанов бил опьяняющий розовый сок.

Для любителей пощекотать нервы были специально созданы иллюзии древних чудовищ, наводнивших городские парки — саблезубых тигров, тигровидных крыс и даже пещерных дэвов, от рева которых даже рыцарям Авалона становилось не по себе. Причудливые магические карусели потоками сгущенного воздуха бросали желающих на высоту чуть ли не до облаков, которых потом — падающих с диким визгом — почти у самой земли ловили специальными сетями из солнечного волокна феи. Для любителей более безопасных развлечений были полеты на специальных прозрачных воздушных пузырях, медленно поднимавших людей от самого авалонского озера, из которого они и появлялись, также до облаков, а потом опускавших вниз…

Не буду даже пытаться описать все развлечения и аттракционы Коронационных Торжеств — никогда ничего подобного древний город Авалон ещё не видел. Но, что достойно упоминания, за радужным калейдоскопом волшебных развлечений никто из авалонцев как-то и не заметил отсутствие традиционного для всех коронаций развлечения — рыцарского турнира. Составлявший программу Торжеств 7-й отдел «ЖАЛА» позаботился о том, чтобы сам вид оружия не напоминал авалонцам о прежнем короле и произошедшей всего пару недель назад гражданской войне.

На исходе же недели Празднеств, перед тем как покинуть Авалон, феи оставили королевской чете огромное количество драгоценных подарков, которые та, по древнему обычаю, должна была раздавать каждому жителю Содружества.

На эту церемонию, в последний день Празднеств, собралось рекордное количество людей. Каждый хотел получить хоть что-нибудь лично из рук королевской четы. А тут ещё — и сами подарки того стоили — как-никак, волшебные, из самого Поднебесья. А потому длинная очередь желающих выстроилась до дворца от самого Моста. Впрочем, стоявшие в очереди ничуть не страдали — проходила она быстро, буквально за час-полтора, потому что при помощи хитроумного заклинания от королевской четы отделилось несколько десятков двойников, не отличимых от оригинала, но сидевших в соседних залах. Подданным же казалось, что они подходят к самим королю и королеве и получают подарки лично из их рук.

А подарки были действительно волшебные, каждый со своей «изюминкой». Женщинам обычно доставалось всё, что связано с наведением красоты — наборы волшебных искусственных рук-«манипуляторов», способных делать разные виды массажа, макияжа и причесок. Детям доставались живые игрушки — плюшевые собачки, медвежата, котята… — которые умели рассказывать дивные сказки, петь веселые песенки и даже плясать под музыку. Мужчинам полагались полезные для дома подарки — наборы самодвижущихся инструментов, пластины с картой Нижней Целестии, на которой можно всегда видеть, где ты находишься и прочее в таком же роде. В общем, таких подарков авалонцы раньше отродясь не видывали. Каждый спешил за подарком и каждый восхвалял тот благословенный день, когда феи взяли людей под свою Опеку и искренне желал королевской чете многая и благая лета…

Когда казавшийся почти бесконечным поток стал иссякать, Король и Королева могли позволить себе расслабиться, отпустив восвояси свою свиту и охрану. Недельные торжества были для них тяжелым испытанием, особенно для Короля. Необходимо было всегда быть на виду, всегда улыбаться, всегда говорить теплые слова, никого не оставлять без своего внимание.

Для него это было настоящей пыткой. Как порой хотелось ему сбросить с себя эту радужную одежду, облачится в простую охотничью куртку и сбежать со Щенком в лес или на озеро искупаться! Но нет — строгий взгляд Феи каждый раз мысленно его останавливал: «Терпи! Терпи! Терпи!»

Фея же, наоборот, чувствовала себя как рыба в воде. Она приветливо улыбалась, позволяла целовать свои ручки, щебетала как птичка о том и о сем, а услужливые Котенок и Щенок рассыпались в любезностях и вовремя предупреждали Королеву о том, не остался ли кто из окружавших её гостей без внимания. Но даже Фея и та под конец празднеств — этой бесконечной череды балов, пиршеств, аттракционов и иллюзий — уже порядком подустала. А потому, когда в их залу вошла последняя двадцатка — она повернулась к своему супругу и, подмигнув, прошептала:

— Ну как ты, дорогой, жив ещё?

Его Величество скорчило смешную гримасу, а Фея в ответ понимающе улыбнулась.

Из этих двадцати почти все были крестьянами, о чем говорил зеленый цвет их одежд, причем крестьянами из отдаленных королевств, потому что покрой их был явно не авалонский — шляпы с узкими, а не широкими полями у мужчин, юбки не пышные, а прямые у женщин. Один из гостей — явно охотник откуда-то с севера — только там носят длинные зеленые плащи поверх одежды. Другой — священник — черная сутана до пят скрывала его фигуру, а черный капюшон — лицо до самого подбородка. Служителям Создателя разрешалось надевать капюшон даже при аудиенции у самого короля.

Первые три посетителя в зеленом — молодые родители со своим первенцем — между тем подошли к трону. Мужчина опустился на колени и поцеловал перстни на руках Короля и Королевы, а его жена склонилась в неуклюжем реверансе.

— Наши нижайшие поздравления, Ваши Величества… — прозвучали дрожащие от волнения голоса простых деревенских работяг.

— Премного благодарны, — хором ответили Король и Королева, а Котенок и Щенок в переливающихся всеми цветами радуги ливреях уже спешили вручить им подарки — набор волшебных косметических рук-манипуляторов для женщины, сапоги-скороходы для мужчины и самоходного плюшевого мишку для ребенка. Провожая гостей до дверей, они шепотом объясняли, как все это работает.

Настала очередь следующего. Им оказался священник в черной сутане. Котенок и Щенок уже бросились за новым подарком — им должна была стать красочная «История Целестии» с движущимися картинками. Однако, пока Котенок и Щенок взяли увесистый томик из соседней комнаты и возвращались назад, священник, вместо того, чтобы последовать принятому ритуалу, стоял как вкопанный и молчал, словно старуха-смерть в детских страшных сказках. Возникла неловкая пауза.

— Святой отец, — ласково произнесла Королева, — что вы молчите? Разве вы не за подарком пришли?

— … За подарком, — эхом откликнулся из-под черного капюшона какой-то тихий шепот.

Лицо Феи побледнело — ей этот шепот совсем не понравился.

— Ну так возьмите и ступайте с миром, — приветливо сказал Король и дал знак Зверятам. Зверята подскочили было к черной фигуре с подарком — книжка была такой толстой и тяжелой, что им приходилось тащить её вдвоем, но тот даже не протянул рук.

— Вам не нравится подарок? — удивленно поднял брови Король — это был первый случай за весь день.

— Не нравится… — эхом ответил зловещий шепот.

Король изменился в лице и широко открыл глаза.

— Да ты никакой не священник! — вскричал, наконец, он. — А ну — открой свое лицо!

— Не священник… — также эхом прошептал темный.

Король вскочил со своего трона и, прежде чем Фея успела ему помешать, сорвал черный капюшон с головы шепчущего грубияна и… оцепенел.

— Элис… Какая встреча… — прошептал Король. — Но, Создатель, что с тобой произошло? — слова застряли у него в горле. Фея, обычно решительная и властная, также растерялась. И было от чего…

Лицо юной феи с трудом можно было узнать. Вроде те же большие голубые глаза, тот же кругленький носик, тот же остренький подбородок с ямочкой. Но глаза, сохранив прежний цвет, были пусты и мертвы, как стеклянные глаза куклы. Кожа — мертвенно бледна, губы — подернуты мертвенной синевой, щеки ввалились, уродливо обозначив скулы. Но самое главное — ничего не осталось от её дивных цвета зрелой пшеницы волос — лишь лысый череп с черными проплешинами. Вид её был ужасен.

— Я пришла за подарком, мой Принц… — из её едва-едва открывавшихся губ донесся еле слышный полузмеиный шепот. — Позволь мне взять его сейчас же!

— А ну брысь отсюда, гадина! — пронзительно закричала пришедшая в себя Фея. Она сделала резкое движение руками и невидимая сила отбросила чудовище от трона прямо к противоположной стене.

Крестьяне в зеленом закричали от ужаса и бросились вон из тронной залы. Охотник же в длинном плаще с капюшоном, вытащив из-за пояса длинный нож, бросился на неведомую тварь. Но та, подпрыгнув как пантера, стремительно полетела прямо на Короля. Черный плащ буквально на глазах превратился в большие черные кожистые крылья, а ноги и руки — в отвратительные лапы с острыми как бритва длинными когтями.

Король выхватил из-за пояса шпагу, но Фея уже встала между ним и чудовищной гарпией, молниеносно поставив барьер, о который чудище ударилось как о невидимую стену. Тогда чудовище, издав отвратительный каркающий звук, взмыло под потолок и, как взбесившаяся муха, стала нарезать неровные круги вокруг люстры, отвратительно скрежеща острыми как у змеи белыми зубами.

Охотник в зеленом выхватил из внутреннего кармана плаща метательный нож и бросил его, целясь в глаз твари. Но та перехватила его на лету лапой, а потом, описав круг, вдруг спикировала прямо на поставленный Феей щит и со всего размаху врезалась в него. Сила удара была такова, что Фея, с громким стоном, рухнула без чувств, не выдержав волны отката — из носа и ушей её полились тонкие струйки крови, а щит разбился вдребезги. Отвратительное чудовище схватило Короля, как ястреб хватает добычу, и полетела в сторону открытого по случаю летней жары окна. Зверята подпрыгнули, но не смогли дотянуться до ног Короля, зато это удалось сделать охотнику в зеленом.

Прыжок — и вот уже его сильные руки ухватились за ноги Короля и потянули его тело вниз. Но гигантская гарпия, судя по всему, обладала колоссальной силищей, потому что несмотря на удвоившийся вес ноши, она продолжала лететь прямо к окну. Король не сопротивлялся — яд когтей чудовища полностью парализовал его и он был в её лапах все равно что тряпичная кукла. Но охотник в зеленом, цепляясь руками за ноги Короля, как по веревке лез вверх, в зубах держа охотничий нож. К счастью, окно в королевской тронной зале было не настолько большим, чтобы два мужских тела вместе с гарпией могли протиснутся в него. Тем более что охотник одной рукой зацепился за оконную раму и тварь, не в силах вытащить Короля наружу, злобно зашипела.

А в это время в коридоре уже слышался топот бегущей стражи и жужжание множества крыльев — фрейлины Её Величества, отпущенные Королевой, получив сигнал тревоги, спешили на выручку. Это поняла, видимо и гарпия. Она сделала последнюю попытку протиснутся в окно, но поскольку ей это не удалось, она бросила свою жертву на пол и плюнула прямо на дверной проем. Черная как чернильная клякса слюна, попав в дверь, превратилась во что-то наподобие паутины, плотно запечатавшей проход. Тщетно слышались удары мечей, а потом и разрывы огненных снарядов, наколдованных феями — они не могли прорвать черный кляп, запирающий проход в залу.

Гарпия издала отвратительный скрежещущий звук, напоминающий смех, и вновь обратила свое внимание на лежащего без сознания Короля. Но на этот раз ей преградил путь охотник.

— Слушай, ты, тварь! К королю ты подойдешь только через мой труп! — и с этими словами он вынул из спрятанных на спине ножен сверкающий меч.

— Глупец! Кого ты защищаешь? Он же лишил тебя трона! Убей белобрысую, а я заберу мой подарочек — и ты станешь снова королем!

— Провались ты пропадом, исчадие Бездны! Он мой брат! — и с этими словами он плюнул прямо в лицо чудовища. А в следующий миг гарпия спикировала прямо на отважного охотника. Молниеносный удар — и правая лапа чудовища отлетела, отрубленная серебристым мечом Гастона — а это был, как вы догадались, именно он. Тварь издала пронзительный визг и отлетела обратно. А в это время, выбивая на ходу драгоценные витражи, в окна влетали феи «ЖАЛА».

— Все равно мы придем за тобой! Мы придем за всеми вами! Нас не остановить! Подарочек будет мой! Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш! — зашипела тварь, а потом плюнула на стену и в стене образовалась черная воронка, в которую та сиганула и была такова.

А Гастон, плотно натянув до самого носа капюшон, подбежал к Королю, который только-только со стоном начал открывать глаза:

— Эй, Твое Величество, как ты себя чувствуешь?

— Ш-ш-што это было… Гастон?!

— Тише, тише, ш-ш-ш-ш… Слушай внимательно, братец, никогда не оставайся без охраны, никогда! Я не знаю, что здесь происходит, но по-моему — ПРОРЫВ начался и скоро всей Целестии будет угрожать опасность! Ну, мне пора, я не могу больше здесь оставаться. Прощай!

— Куда ты, брат, останься! Тебя здесь никто не тронет! — закричал Король.

— Взять его, сестры! — вместо ответа раздался голос Старшей сестры королевских фрейлин. — Это мятежник Гастон! Он совершил покушение на Короля и Королеву!

Но Гастон уже бросился в открытое окно в противоположной стене тронной залы и… взлетел в воздух, не хуже феи. За ним в погоню устремилась добрая дюжина фей, пуская в него парализующие разряды из своих магических жезлов, но Гастон так ловко бросался из стороны в сторону, что его преследовательницы никак не могли в него попасть. А потом яркая вспышка и — он исчез! Словно его никогда и не было…

Фею привели в чувство Котенок и Щенок обыкновенным нашатырем. Голова её раскалывалась от боли, но увидев перед собой бледного, озабоченного, но живого супруга, ей сразу стало легче.

Вскоре весь королевский дворец был оцеплен воительницами 1-го отдела «ЖАЛА», тронная зала опечатана, запущены сверхмощные Анализаторы, а королевская чета под тройным кольцом охраны находилась в своей опочивальне. Оба не могли без головокружения и тошноты подняться с постелей. Трое суток подряд фея из 5-го, медицинского, Отдела «ЖАЛА» колола им какие-то препараты, от которых постоянно хотелось спать. Сама Жемчужно-Белая Старшая Сестра дежурила во дворце.

— Ваша Верность, что происходит? — с трудом разлепляя спекшиеся губы, прошептала Фея.

— Постарайся успокоиться, моя дорогая, — мягким бархатным голоском ответила Жемчужно-Белая, — и попытайся вспомнить, что это была за тварь, пытавшаяся похитить Короля?

— Она… она… — и Фея не выдержала и впервые за долгие годы расплакалась. — Сестра Элис… че-че-четверка…

Жемчужно-Белая сразу помрачнела.

— Что… Элис?

— Она была похожа на Хранительницу Предела № 4, Элис… — с трудом проговорил лежащий на другой половине кровати Король. — Только…

— Что только? — резко спросила Жемчужно-Белая.

— Только… на… мертвую… Элис…

И Король не смог сдержать рыданий, уткнувшись лицом в подушку. Жемчужно-Белая поняла, что от супругов ей уже вряд ли удастся чего-либо добиться и повернулась было к выходу.

— Одного только не пойму, Ваши Величества. Если Вы, моя дорогая были без сознания, как и ваш супруг, кто помешал этой твари похитить Короля?

— Мой брат Гастон, — тихо прошептал Король и выразительно посмотрел прямо в глаза Жемчужно-Белой. Та, не выдержав, отвела взгляд, а потом, быстро пожелав скорейшего выздоровления супругам и коротко проинструктировав охрану и медицинский персонал, полетела присоединиться к аналитической группе в Тронной Зале.

… Темная, почти черная поляна, черный колодец посредине, черные полностью лишенные листвы мертвые деревья вокруг, угрожающе воздевающие к небесам свои хищные когтистые лапы.

ОН оглядывался вокруг и в какой уже раз задавал себе вопрос — как попал в это жуткое место, но ответа на этот вопрос не было. А пока ОН был занят подобными мыслями, ноги механически, без участия ЕГО воли, продолжали идти к страшному черному колодцу.

Когда ОН осознал, что с ним происходит и попытался остановиться, ничего не вышло — ноги было не остановить. Бездонная глубина зловещего колодца продолжала притягивать его, как железо магнит.

— Что здесь происходит?! Я ничего не понимаю! Откуда эта поляна, колодец?! Где я?! На помощь! — во всю силу легких закричал ОН, но ответом ему была только замогильная тишина.

Тогда ОН сделал над собой титаническое усилие и попытался остановиться, но в его сознании черной молнией полыхнула мысль:

«Зачем противишься? Зачем? Зачем уходишь от неизбежного?»

— Кто ты? Кто?! — закричал ОН, осматривая все вокруг в поисках источника голоса. — Зачем я тебе нужен?!

Но ответом ему был лишь леденящий кровь смех, а на стенках колодца показалась пара бледных, светящихся при полной луне мертвенно-зеленым светом, с длинными черными когтями рук.

Волосы встали дыбом на его голове, ОН повернулся спиной к зловещему колодцу и хотел было побежать, но ноги его не слушались. Тяжелое сопение вылезавшего из колодца чудовища, сводило его с ума.

А потом чьи-то руки опустились на его плечи — ледяные, холодные, мертвые руки, от прикосновения которых костенеет все тело — и он почувствовал, что они влекут его туда — в бездонные бездны страшного колодца…

Когда ОН пришел в себя, то увидел только кромешный мрак и круглое черное пятно с двумя ярко красными точками посередине, от которых не мог оторвать свой взгляд.

— Кто ты? Ответь! Зачем ты мучаешь меня? — снова и снова мысленно задавал ОН один и тот же вопрос, но ответа так и не дождался…

Хотя переполох охватил весь королевский двор, но дальше дворца весть о покушении на Короля не распространилась. Несчастных крестьян под видом успокаивающего усыпили и стерли происшествие из памяти феи-телохранительницы, а кроме них других свидетелей и не было.

После веселой и суматошной недели Коронационных Торжеств население Содружества постепенно возвращалось к нормальной жизни. Довольные, с драгоценными подарками в руках, наполненные не менее драгоценными впечатлениями от увеселений, они разъезжались по домам, прославляя доброе владычество фей, боготворя Короля и Королеву, с чувством твердой уверенности в том, что старое доброе время теперь никем и ничем не будет нарушено. А на местах, во всех ратушах, общественных зданиях и даже в «красных уголках» в каждом доме уже устанавливались свеженаписанные портреты королевской четы с надписью золотой феиной вязью — «Rex et Regina Gloriae Creatoris Rolandus et Aesmeralda» — что само по себе было невиданным ранее новшеством. Никогда ещё в истории Содружества на королевском троне не сидело одновременно два монарха, никогда в истории имя и портрет королевы не размещался на равных рядом с портретом короля. Но это новшество, после всего происшедшего, ни у кого не вызвало ни негодования, ни ропота. И вскоре имя короля уже никто и не произносил без прибавки»… и королева», а фраза «Их Величества» стала такой же обычной, каким раньше было «Его Величество». Этот обычай подкрепляли и официальные документы, которые также стали писать от имени «Их Величеств, блаженнейших и благочестивейших монархов Роланда и Эсмеральды».

Люди быстро вернулись к своим повседневным занятиям — земледелию, торговле, ремеслу, рождению и воспитанию детей. Но жизнь, тем не менее, стала стремительно меняться. Новая Королева, казалось, ни минуты не сидела без дела. Она развернула такую активность, что даже до отдаленных уголков Содружества докатились следы её неуёмной энергии. Из своих фрейлин она образовала Совет по благоустройству Содружества, на заседаниях которого она придумывала все новые и новые проекты по облегчению жизни людей — начиная от массового производства големов, которые бы занимались уборкой урожая, тяжелой работой на дому — стиркой, уборкой и т. д. — и заканчивая возведением магических барьеров на границе с Древляндией (чтобы ночные охотницы мужчин не воровали), оснащением кораблей специальными магическими приспособлениями, защищавшими их от нападения русалок. А уж когда Её Величество лично посетила подземные обители карликов и заставила их резко снизить процентные ставки по кредитам — все Содружество просто возликовало! Такой заботливой королевы и таких больших успехов за такой короткий срок не добивался ни один правитель Содружества со времен Роланда Древнего.

На этом фоне никто как-то даже и не заметил, что бурная активность Королевы в первые же месяцы после коронации как-то заслонила самого Короля. В самом деле, на экранах визаторов — поставленных по приказу Её Величества в каждом доме — Король практически не появлялся, зато заседания Совета по благоустройству и Королеву показывали постоянно. Вот она заседает во главе своих фрейлин — писаных красавиц — за овальным хрустальным столом и приветливо улыбается каждому смотрящему. Вот она посещает в больнице умирающих и раздает совершенно не старым, но ослабленным до предела людям усыпляющие розовые таблетки, под действием которых человек погружался в розовые сны и уходил на тот свет без страданий, плача и страха. Вот она на переговорах с карликами бьет по столу кулачком, а карлики падают на колени, умоляя о прощении. Вот она на торжественной службе в Соборе — по её щекам текут слезы умиления и она первая подходит поцеловать руку Первосвященника в шелковой перчатке… А где же Король? Где же? Но вряд ли кто-то задавался таким вопросом, также как и почему в Авалоне полностью прекратились ежегодные рыцарские турниры и соревнования по стрельбе из лука.

«Жить стало лучше, жить стало веселее» — так гласили плакаты, развешанные по всем городам и весям, с довольными и улыбающимися лицами молодых и красивых мужчин, женщин и детей. Фонтанчики с бесплатным розовым соком теперь струятся в каждом доме — и веселое настроение больше никогда не покидает ни одного жителя Целестии, а приятная бодрящая музыка льется из установленных отовсюду волшебных раковин — так и хочется пуститься в пляс! Да почему бы и не пуститься? Все равно все домашние работы будут сделаны волшебными манипуляторами, а на поле и в мастерской, да и за прилавком постоят послушные големы — мастера на все руки. Роды принимают теперь плюшевые зверята, да и за детьми они могут прекрасно присмотреть и без хозяев — на диво умные и смышленые помощники! Производительность почв повысилась так, что сама торговля вот-вот отомрет — большая часть продуктов вообще раздается бесплатно из специально устроенных королевских магазинов. Продаются только дефицитные товары, такие как устрицы с моря или мясо и рыба… Но и те покупают только любители. Напившись розового сока, никому уже особо и не хочется есть животную пищу — разве что какому-нибудь упрямому старомодному гурману. Королевские фабрики сами ткут одежду, шьют обувь, что сделало ненужным труд городских умельцев. Но торговцы и ремесленники в накладе не остались. Ведь теперь все необходимое они и сами получают с королевских складов — зачем торговать, зачем работать, если ты и так даром получаешь все необходимое для самой уютной и беспечной жизни? Жить, поистине, стало лучше, жить стало веселее…

— Ты куда собралась, Марта? Ой… да какой на тебе наряд странный! Ой, да как ты похудела-а-а-а-а, ну просто куколка!

— Ну, ты и отстала от жизни, Роза — сейчас же длинных юбок-то уже в Авалоне никто не носит. Туники — вот это да! Да и пышные формы давно вышли из моды!

— Да как же я тунику-то одену? Ноги-то у меня, как у коровы — толстые, — грустно усмехнулась дородная Роза.

— Ничего ты не знаешь в своей деревне-то! Мне в городе вместе с одежкой ещё кое-чего дали — во, посмотри! — и Марта вытащила из кармана туники розовую коробочку, наполненную терпко пахнущими медом пилюлями.

— Ну и што, дорогая?

— А то, деревенщина ты эдакая, что это таблетки от похудения! Вот! Через неделю приема ты будешь как девочка стройненькая, тогда наденешь и не такое платьице! — и довольно расхохоталась.

Роза аж вспотела от радостного возбуждения.

— Ой, Март, а где все это выдают, а?

— Да на бывшем Ярмарочном Острове, ты знаешь! Ярмарки там больше не будет, а вот зато там построили Хрустальный Павильон — и там не только таблетки и одежку раздают… — тут Марта опять довольно хихикнула. — Скоро мы с тобой не только как девочки будем выглядеть…

Но что произойдет потом, любопытная Роза выведать не успела, так как Марта села на подъехавшую бесплатную безлошадную самодвижущуюся карету и отправилась по своим делам. А Роза опрометью кинулась к остановочному столбу, мерцающему разноцветными огнями, чтобы нажать кнопку вызова такой же кареты и немедленно отправится в Хрустальный Павильон за чудесными пилюлями…

Не прошло и трех лет, как Содружество Суверенных Королевств под властью благовернейших и благочестивейших монархов Роланда и Эсмеральды изменилось до неузнаваемости. Дома из переливающегося всеми цветами радуги стекла (чтобы не изводить драгоценного дерева!), с бассейнами грез и фонтанами розовой воды, огромными визаторами на каждой стене, круглыми как тарелка танцевальными площадками, станциями для парковок самодвижущихся повозок и летательных аппаратов, миллионы големов из металлозаменителя, снующие с различными предметами в руках туда-сюда, торжественная и сладкозвучная музыка, льющаяся отовсюду и радостный смех… Одинаково стройные молодые женщины в туниках и коротких платьицах, одинаково стройные молодые мужчины, без бород и коротко стриженные по последней моде, также в туниках и коротких плащах.

Если бы какая-нибудь обитательница Поднебесья, спустившись на землю, увидела все это впервые, она бы не поверила своим глазам — куда я попала? Неужели по ошибке полетела не туда и оказалась в своем родном Поднебесье?

Хотя нет… Внимательно присмотревшись, она увидела бы, что все-таки она не перепутала небо и землю. У женщин не золотистые волосы, за спинами у них не видно прозрачных крылышек, а у мужчин видны следы бритья на подбородках и щеках. Но, самое главное, — феи всегда чем-то заняты, всегда куда-то летят, что-то делают, словно пчелы в улье, а здесь… Миллионы и миллионы людей только и заняты тем, что переходят с танцплощадки на пляж, с пляжа в иллюзиумы, из иллюзиумов к визаторам, от визаторов — в общественные рестораны… Миллионы и миллионы абсолютно свободных от всякой заботы и абсолютно счастливых людей!

— Ваша Премудрость, по-моему, нашему Совету по благоустройству Содружества уже нечем заняться, Вы не находите? Мы осуществили уже все, что только было нам под силу. Разве что пилюль, дающих вечную жизнь, не придумали, но это — не в нашей власти…

— Да, работа Совета за прошедшие три года нас потрясает, милочка, вам действительно удалось сделать все, что Мы задумывали и разрабатывали на протяжении многих и многих тысячелетий. Думаю, теперь наши подопечные легко продлят договор об Опеке, даже при вынесении вопроса на Всеобщее Голосование!

— Да, Ваша Премудрость. Но остается ещё одно «но»…

— Какое же?

— Мой муж, Король… Он серьезно болен. Его кошмары не прекращаются… Я, по совету Их Верности, окружила его такой охраной, что даже пылинка не может упасть на него без моего ведома, но эти кошмары…

— Мы думаем над этим, дорогая, Мы думаем. Скоро все проясниться, не переживайте… Будьте счастливы!

— Да, Ваша Премудрость, да будут трижды благословенны Ваши слова отныне и до века.

Сеанс «умной» связи прекратился, и Её Величество встала со своего кресла, сняв с головы Анализатор. Она с тревогой взглянула на широкую кровать. Король, по-своему обыкновению, лежал с открытыми, невидящими глазами, смотрел в потолок, судорожно подергивая всеми членами тела, из его рта доносились глухие нечленораздельные звуки. По уголкам его губ стекала темная пена, заботливо вытираемая Щенком, лоб покрыла холодная испарина, по щекам скатывались слезы.

«Как, ну как я могу быть счастлива, если мой муж — несчастен!? Мы сделали миллионы людей блаженными — хотя и пришлось потрудиться дни и ночи всему Сообществу — но при этом я сама, их Королева, глубоко несчастна, видя страдания моего возлюбленного мужа. Какая горькая ирония судьбы!» И по щекам Её Величества скатились две крупные, величиной с горошину, слезы, а потом она опустилась на колени перед кроватью мужа и, уронив хорошенькую головку на его грудь, беззвучно зарыдала.