По крыше стучал затяжной осенний дождь. Склонившись над ветхой книгой в переплёте из обтянутых почернелой кожей досок, Татищев читал:
«Как бог дал Самсону исполинство, тако Ермаку Тимофеевичу даде силу, успех и храбрость смлада. Был он вельми мужественен, и разумен, и человечен, и высокой мудрости доволен».
Старинные уральские летописи Татищев разыскал в книгохранилище Пыскорского монастыря.
Он читал:
«Князь пылемский Кихек, собрав воя числом 700 человек и подозвав с собою Мурзы Ула Сибирской земли со множеством вой, и вниде с войски своими в пермские грады, на Чердынь и Соль Камскую. Град Чердынь едва не взял, город Соль Камскую посад взяша и пожгоша, и людей множество побиша, и сёла разориша и поплениша…»
Отсюда, из разорённых набегами кочевников уральских городов, уходил Ермак Тимофеевич в поход на Сибирское ханство.
Пожелтела бумага, истлели края страниц. Но разве могут истлеть мужество и верность родине?
Перед решающим сражением Ермак обратился к казакам с такой речью: «Вспомянем, братия, обещание своё, како мы честным людям обет и слово своё даша: а отнюдь не побежати, хотя до единого всем умерети. А вспять возвратиться не можем срама ради и преступления слова своего!»
Татищев закрыл глаза и увидел синие мундиры шведских солдат, стелющийся над редутами пороховой дым, горящий взор Петра.
«Вспомянем, братия…»
Разве не о том же говорил Пётр накануне Полтавской битвы? Нет, не могут истлеть мужество и верность Родине…