Руфь

Глава V. В Северном Уэльсе

Июнь 18… года выдался восхитительным, с радостно сияющим солнцем и морем цветов, однако в июле зарядили проливные дожди. Для путешественников и туристов, чье времяпрепровождение сильно зависит от погоды, наступили удручающие времена, когда волей-неволей приходилось заниматься тем, что уныло подправлять сделанные на природе наброски пейзажей, гонять от скуки мух и по двадцать раз перечитывать взятые с собой книги. Бесконечно длинным июльским утром у постояльцев гостиницы в маленькой горной деревушке в Северном Уэльсе особым спросом пользовался последний выпуск газеты «Таймс», хоть и был он пятидневной давности. Близлежащие долины были затянуты густым промозглым туманом, который медленно поднимался по склонам холмов, окутывая селение своим плотным серым покрывалом и полностью скрывая красивый ландшафт, распростершийся за окнами гостиницы. Многим из постояльцев в номерах, которые, прижавшись лбом к холодному стеклу, вглядывались в молочную пелену в ожидании хоть какого-нибудь события, способного развеять эту томительную скуку, уже начинало казаться, что им вообще не нужно было никуда выезжать, что лучше бы они сейчас «сидели дома со своими маленькими детками», как сказал поэт. Сколько из них в этот день, пытаясь хоть как-то скоротать время, заказало обед намного раньше обычного, словно сговорившись, знает только несчастная, выбивающаяся из сил валлийская кухарка. Даже непоседливые деревенские ребятишки оставались дома, и если кто-то из них в поисках приключений вырывался под дождь, чтобы побегать по лужам, то их сердитые матери тут же загоняли их обратно.

Было всего-то четыре часа пополудни – правда, большинство местных обитателей сказало бы, что уже часов шесть или даже семь, поскольку от безделья время после обеда тянулось для них невыносимо медленно, – когда к дверям бойко подкатил валлийский экипаж, запряженный парой лошадей. Ко всем окнам тут же приникли лица многочисленных скучающих зрителей. Кожаные шторы кареты раздвинулись, и наружу выпрыгнул молодой джентльмен. Затем он участливо помог выйти даме, которую полностью скрывал от любопытных глаз плащ, и уверенно повел ее в гостиницу, хоть хозяйка сразу объявила, что у нее нет ни единого свободного номера.

Джентльмен – а это был мистер Беллингем – между тем спокойно распорядился выгружать багаж и расплатился с кучером, не обращая внимания на речи хозяйки, которая уже начала раздраженно повышать голос, после чего повернулся к ней лицом:

– Нет, Дженни, быть того не может! Вы не могли настолько измениться, чтобы прогнать старинного друга на ночь глядя! Если не ошибаюсь, отсюда до Пен-тре-Фёльса добрых миль двадцать по самой ужасной горной дороге, по какой мне доводилось ездить.

– Верно, сэр. Простите, я вас сразу не узнала. Мистер Беллингем, если не ошибаюсь? На самом деле до Пен-тре-Фёльса миль восемнадцать. Честно сказать, это за проезд мы считаем восемнадцать, хотя в действительности там чуть больше семнадцати. Но самое неприятное, что мы и вправду забиты до отказа. Мне очень жаль.

– Ладно, Дженни, я все понимаю, но вы ведь не откажете услужить вашему старому другу? Для этого вы могли бы спровадить кого-нибудь из постояльцев… да хотя бы, например, вон в тот дом напротив.

– Действительно, сэр, он не занят. А может быть, вы сами там разместитесь? Я бы отвела вам лучшие комнаты, да еще прислала бы кое-что из мебели, если тамошняя обстановка вас не устроит.

– Нет уж, Дженни, я останусь здесь. Я хорошо знаю, какая у вас там грязь, и вы, конечно, не станете со мной так обращаться. Убедите перебраться туда кого-нибудь из малозначительных клиентов. Скажите ему, к примеру, что я заранее написал вам и просил оставить за мной комнату. О, я же знаю, что вы добрая душа и сами все прекрасно устроите.

– И то правда, сэр. Хорошо, я постараюсь, а вы пока проведите свою даму в гостиную вон того номера. Сейчас там никого нет, сэр: леди из-за холода весь день лежит в постели, а ее муж играет в карты в третьем номере. Я посмотрю, что тут можно сделать.

– Благодарю, благодарю… Кстати, а затоплен ли там камин? Если нет, велите тотчас затопить. Пойдем, Руфь, пойдем!

Он провел свою даму в большую гостиную с полукруглыми окнами, которая в этот пасмурный день выглядела довольно мрачно. Но я видела эту комнату в другие времена, когда в ней чувствовался дух неуемной молодости и надежд, когда яркие лучи солнца, осветив сначала горные склоны, затем медленно крались вниз, через долины с мягкой шелковистой травой, пока не добирались до маленького, засаженного цветущими розами и лавандой садика, который располагался прямо под этим окном. Да, я видела это своими глазами – но, увы, больше уже не увижу никогда.

– Я не знала, что вы бывали здесь прежде, – сказала Руфь, пока мистер Беллингем помогал ей снять плащ.

– О да, три года назад я бывал здесь на публичных чтениях. Мы пробыли тут больше двух месяцев; нас привлекала доброта хозяйки и ее непосредственность, но в конце концов мы не вытерпели ужасной грязи. Впрочем, на недельку-другую остановиться у нее можно.

– Но как она сможет нас разместить? Я сама слышала, как она сказала, что свободных мест у нее нет.

– Все правильно, так и есть. Но я ей за это хорошо заплачу. За такие деньги она не преминет извиниться перед каким-нибудь бедолагой из своих постояльцев и выпроводит его в другой дом, через дорогу. Но это ненадолго, ведь нам нужна крыша над головой всего на пару дней.

– А мы с вами не можем поселиться в том доме?

– А потом есть холодную еду, которая успеет остыть, пока нам ее принесут из кухни по другую сторону дороги? Не говоря уже о том, что в этом случае нам некого будет отругать за плохую стряпню. О, Руфь, ты еще не знаешь этих маленьких деревенских гостиниц в глубинке Уэльса.

– Не знаю, но только думаю, что это не совсем честно, – тихо начала Руфь, но закончить мысль не успела, потому что мистер Беллингем, насвистывая со скучающим видом, уже отвернулся и ушел к окну, за которым лил дождь.

Помня, сколько мистер Беллингем заплатил ей в прошлый раз, миссис Морган наплела кучу разных небылиц, чтобы уговорить покинуть свой номер одного джентльмена и его жену, которые собирались оставаться у нее до субботы. Очень недовольные, те пригрозили съехать на следующий же день. Но хозяйка быстро посчитала, что, даже если они выполнят свою угрозу, она все равно в накладе не останется.

Покончив с хлопотами, Дженни с облегчением уселась у себя в гостиной и за чашкой чая принялась обдумывать обстоятельства неожиданного появления у нее мистера Беллингема.

«Она ему, разумеется, не жена, – думала миссис Морган, – это ясно как божий день. Его законная супруга обязательно привезла бы с собой служанку, да и держалась бы более важно и высокомерно. А эта бедняжка все время молчит и притихла, как мышка. С другой стороны, молодость есть молодость. И если отцы и матери закрывают глаза на шалости своих сыновей, то не мое это дело – задавать лишние вопросы».

Молодые люди остались в этом необычайно живописном альпийском краю на неделю. Для Руфи это было истинным наслаждением, она словно открывала для себя новый мир. Эти горы, представшие перед ними во всей своей красе, поразили ее своим великолепием и спокойным величием. Поначалу девушку переполняло смутное чувство восторженного трепета перед этим чудом природы, но мало-помалу она полюбила горы с той же силой, с какой до этого благоговела перед ними. Доходило до того, что по ночам она потихоньку вставала с постели и шла к окну полюбоваться залитой лунным светом вереницей никогда не стареющих вершин, которые окружали их деревушку со всех сторон.

Завтракали они поздно, в соответствии с предпочтениями и привычками мистера Беллингема, но Руфь вставала намного раньше и уходила гулять по густой росистой траве. Высоко над ее головой заливался жаворонок, и Руфь теряла чувство реальности, не зная, идет она или стоит на месте, потому что величие природы подавляло в ней ощущение индивидуальности отдельного человека. Даже дождь доставлял ей удовольствие. Она усаживалась в гостиной в нише у окна (хотя на самом деле очень хотела бы выйти на улицу, но боялась рассердить мистера Беллингема, который, по своему обыкновению, в такие дни в основном лежал на диване, часами ругая скверную погоду) и смотрела на ливший с неба поток, который, будто серебряными стрелами, пронзал косые лучи солнца, любовалась темно-фиолетовыми склонами заросших вереском холмов на фоне бледно-золотистого неба вдали. Любое изменение в природе имело в глазах Руфи свою особую прелесть. Однако мистеру Беллингему больше понравилось бы, если бы она вместе с ним жаловалась на непостоянство капризного климата; ее восторги по поводу и без повода выводили его из себя, но затем он обращал внимание на ее любящий взгляд и грациозные движения и успокаивался.

– Нет, правда, Руфь, – воскликнул он однажды, когда они все утро просидели в гостинице из-за дождя, – можно подумать, что ты прежде никогда не видела обыкновенного ливня! Тоскливо смотреть на твое умилительное выражение лица, с которым ты любуешься происками погоды. И за последние два часа ты не произнесла ничего более интересного и увлекательного, чем это твое «Ах, какая красота!» или «Вот еще одна туча плывет через вершину Мёльуинн».

Руфь тихонько встала и отошла от окна. Как жаль, что она не умеет развлечь мистера Беллингема! Такому деятельному человеку, как он, наверное, невыносимо скучно долго сидеть взаперти. Это замечание вывело ее из забытья. Что такого она могла сказать, что было бы интересно мистеру Беллингему? Пока она пыталась что-то придумать, он заговорил снова:

– Помнится, что, когда мы были здесь три года назад, целую неделю тоже стояла погода вроде этой. Но Говард и Джонсон были отличными игроками в вист, да и Уилбрэхем неплохо разбирался в игре, так что в итоге мы прекрасно скоротали время. А ты, Руфь, умеешь играть в экарте или пикет?

– Нет, сэр. Я когда-то играла только в «пьяницу», – кротко ответила Руфь, ругая себя за свое невежество.

Он что-то пробормотал в ответ, и на последующие полчаса в комнате вновь воцарилось молчание. Внезапно мистер Беллингем вскочил с дивана и неистово зазвонил в колокольчик, вызывая прислугу.

– Попросите у миссис Морган колоду карт, – распорядился он. – Руфь, сейчас я научу тебя играть в экарте.

Но Руфь оказалась ужасно непонятливой; скоро он заявил, что играть с ней – все равно что играть с воображаемым партнером, «болваном», то есть с самим собой, а это совершенно неинтересно. От досады он швырнул карты, и они рассыпались по столу. Несколько из них упало на пол, и Руфь подобрала их. Поднявшись, она тяжко вздохнула, остро переживая, что не знает, как развлечь или занять любимого человека.

– Что-то ты совсем бледная, любовь моя, – сказал он, уже сожалея о вспышке раздражения, вызванной отсутствием у нее способностей к карточной игре. – Пойди погуляй перед обедом, тебе ведь эта проклятая погода нипочем. И возвращайся с массой впечатлений, чтобы было о чем рассказать мне. Ну же, моя маленькая глупышка! Поцелуй меня и ступай себе.

Номер гостиницы Руфь покидала с облегчением, потому как теперь, даже если он заскучает без нее, это будет уже не на ее совести и ей не придется корить себя за свою глупость.

Свежий воздух, этот успокаивающий живительный бальзам, который любящая мать-природа предлагает нам в периоды уныния, помог и Руфи – на душе у нее полегчало. Дождь прекратился, но на каждом листочке, на каждой травинке еще дрожали его блестящие капельки. Девушка подошла к круглой впадине, в которой горная речка, срываясь со скалы водопадом, образовала глубокую заводь; попадая в нее, пенящиеся мутные воды ненадолго переводили здесь дух, а затем с новыми силами опять устремлялись между обломками камней дальше, в тянувшуюся внизу долину.

После дождя водопад, как и ожидала Руфь, выглядел еще более красивым. Ей захотелось продолжить свою прогулку по другому берегу речки, и она направилась к месту обычной переправы, расположенной в тени деревьев в нескольких ярдах от заводи. Уровень воды повысился, и сейчас она, журча и брызгаясь, неслась мимо, неутомимая, как сама жизнь. Но Руфь это не пугало, и она легким уверенным шагом пошла по серым камням на другую сторону. Однако примерно посередине на этом переходе получился большой просвет: один из камней либо скрылся под водой, либо его унесло вниз по течению. Как бы там ни было, но в этом месте нужно было совершить прыжок, и она остановилась в нерешительности. Шум воды заглушал все другие звуки, к тому же она не могла оторвать глаз от бурлящего под ногами потока и поэтому не сразу заметила человека, стоявшего впереди нее на одном из камней и предлагавшего свою помощь. Был он немолод, даже, можно сказать, в летах, и напоминал карлика, но, вглядевшись повнимательнее, она поняла, что дело было не только в его маленьком росте, – он был горбатым. Видимо, ей не удалось скрыть чувство сострадания к его увечности, и он прочел это по ее глазам, потому что на его бледных щеках появился румянец смущения. Тем не менее он повторил свои слова, которые она сначала не расслышала:

– Здесь очень быстрое течение. Возьмите меня за руку, и я вам помогу.

Руфь приняла это предложение и уже через несколько мгновений оказалась на другом берегу. Мужчина посторонился, пропуская ее на узкую лесную тропинку первой, а затем молча последовал за ней.

Когда они миновали лес и вышли на луг, Руфь снова обернулась, чтобы рассмотреть своего спутника. Ее поразила спокойная красота его лица, хотя физическое увечье наложило на него свой отпечаток, проявлявшийся не только в болезненной бледности, но и в одухотворенном блеске умных, глубоко посаженных глаз, в чувственном изгибе рта. В целом же, несмотря на свою необычность, это было очень привлекательное лицо.

– Насколько я понимаю, вы прогуливаетесь по кругу через Ком Ду, не так ли? Позвольте мне сопровождать вас. Прошлой ночью бурей снесло перила с маленького деревянного мостика, что встретится на вашем пути. При виде стремительного потока у вас может закружиться голова; река в том месте очень глубокая, и упасть вниз было бы чрезвычайно опасно.

Они продолжили идти в полном молчании. Руфь гадала, кем мог быть ее неожиданный спутник. Будь он постояльцем их гостиницы, она бы его обязательно узнала, а для валлийца он слишком хорошо говорит по-английски; наверное, он все-таки местный житель – уж больно хорошо знает здесь каждую тропинку. В своих противоречивых догадках она мысленно несколько раз перебрасывала незнакомца из Англии в Уэльс и обратно.

– Я приехал только вчера, – пояснил он, когда ширина тропинки позволила им идти рядом. – А вчера вечером я ходил к верхним водопадам – они здесь самые красивые.

– Вы решили прогуляться, несмотря на дождь? – робко поинтересовалась она.

– О да. Дождь никогда не мешает моим прогулкам. На самом деле он даже придает особую прелесть таким живописным местам, как здесь. К тому же у меня мало времени на подобные экскурсии, и я не мог позволить себе терять целый день.

– Выходит, вы не местный? – заключила Руфь.

– Нет, мой дом находится совсем в других краях. Я живу в шумном многолюдном городе, где временами трудно поверить, что

Свой ежегодный отпуск я обычно провожу в Уэльсе и часто – как раз в этих самых местах.

– Ваш выбор меня не удивляет, – заметила Руфь. – Удивительно красивая страна.

– Да, действительно. К тому же один старик-трактирщик из Конвея привил мне любовь к здешнему народу, его истории и традициям. Я достаточно владею языком, чтобы понимать их легенды. Есть среди них красивые и вызывающие благоговейный трепет, другие очень поэтичны и причудливы.

Руфь была слишком застенчива, чтобы поддерживать разговор какими-то своими замечаниями, хотя мягкий и немного задумчивый тон ее собеседника очень располагал к себе.

– Например, возьмем хотя бы вот это, – сказал он, касаясь высокого стебля растущей у тропинки наперстянки, усеянной зелеными бутонами, несколько из которых в самом низу уже распустились яркими темно-красными цветками. – Осмелюсь предположить, вы не знаете, что заставляет это растение так грациозно кланяться и раскачиваться из стороны в сторону. Полагаю, вы считает, что его качает ветер, не так ли? – Он посмотрел на нее с серьезной улыбкой, которая хоть и не оживила его задумчивый взгляд, но все же придала лицу неизъяснимое обаяние.

– Действительно, я всегда думала, что во всем виноват ветер. А разве это не так? – искренне удивилась Руфь.

– О, валлийцы расскажут вам, что это священный цветок фей, что он, в отличие от нас, имеет дар видеть их, а также всех бесплотных духов, и что он просто почтительно кланяется им, когда они проходят мимо. На валлийском языке его название – maneg ellyllyn – «перчатка хороших людей». Подозреваю, что наше название «лисья перчатка» появилось по созвучию с названием «человеческая перчатка»[10].

– Какое милое поверье, – сказала Руфь. Она слушала его с большим интересом и хотела бы, чтобы он продолжал, не ожидая от нее ответов. Но они уже подошли к деревянному мостику. Провожатый перевел ее на другую сторону и, учтиво поклонившись на прощание, ушел своей дорогой, так что Руфь даже не успела поблагодарить его за такое участие.

Тем не менее это было приключение, о котором стоило рассказать мистеру Беллингему. Рассказ Руфи действительно развлек его и занял до самого обеда. А пообедав, мистер Беллингем решил пройтись с сигарой в зубах.

– Руфь, – сказал он, возвратившись в номер, – я видел твоего маленького горбуна. По-моему, он похож на Рике с хохолком из одноименной сказки Перро. Только никакой он не джентльмен. Не будь у него горба, я бы по твоему описанию не узнал его. Ты назвала его джентльменом.

– А вы так не считаете? – удивилась Руфь.

– О нет, конечно нет. Вид у него потрепанный, одежда поношенная, а живет он, как поведал мне местный конюх, на втором этаже в доме, где внизу располагается эта ужасная лавка, которая торгует свечками и сыром и от которой смердит на двадцать шагов. Ни один настоящий джентльмен такого бы не вынес. Он, должно быть, или путешественник, или художник, или кто-то еще из этой же публики.

– А вы видели его лицо? – спросила Руфь.

– Нет, но его спина, да и сам он весь… Этого вполне достаточно, чтобы можно было судить о его положении в обществе.

– Зато лицо у него необыкновенное и такое красивое! – мягко возразила Руфь, но мистер Беллингем уже потерял всякий интерес к этой теме, и на этом разговор закончился.