Ружье

Глава 9

Каждый проводит субботу по-своему.

Мейер и Хейз отправились слушать стихи, Карелла получил по голове, а Берта Клинга избили.

Суббота выдалась на славу.

Поэтический утренник должен был начаться в помещении Ассоциации молодых христиан на Батлер-стрит в одиннадцать, но начался в четверть двенадцатого. На сцену из-за занавеса выбрался статный молодой человек с бакенбардами-котлетками в коричневом костюме и сообщил собравшимся (а всего в зале было человек пятьдесят), что, как известно, сегодняшняя встреча посвящается памяти Маргарет Ридер, похороны которой состоялись в пятницу. Затем статный молодой человек довел до сведения присутствующих, что десять поэтов – ближайших друзей Марджи – написали элегии в ее честь, каковые будут исполнены авторами в сопровождении гитары Луиса-Йосафата Гарсона. Собравшимся представили Гарсона, желтолицего джентльмена в темно-сером костюме. Гарсон с мрачным видом уселся на черную табуретку в левой части сцены, после чего раздвинулся занавес, появился первый поэт и начал читать свою элегию.

В зале стояла траурно-праздничная атмосфера. Первый поэт читал свое произведение с драматическим накалом, сравнивая Марджи Ридер с воробьем, столкнувшимся с загадочным объектом, который покалечил ее тело, отобрал жизнь и возможность летать. «Теперь летать, – завывал он, – придется лишь во сне, в бескрайнем вечном сне». Он опустил рукопись и потупил взор. Наступило молчание, которое, как опасался Мейер, взорвется овацией. Собравшиеся порадовали Мейера, не наградив поэта ни единым хлопком. Второй поэт озаглавил свое творение «Голос» и рассказал в нем о неописуемо прекрасном голосе, который трагически замолчал навеки.

Возопим же, крикнем во всю мочь!

Поднимем голос против мерзкой стали смерти,

Что унесла от нас земную красоту.

Ту красоту и глубину, что рвутся

Собой заполнить сад.

И лес.

И мир.

О, Марджи, мы рыдаем.

Мы кричим.

И голоса наши сливаются в единый скорбный глас.

Услышь же нас, услышь же нас,

О, Марджи!

Снова молчание. Хейзу хотелось высморкаться, но он не осмелился. Луис-Йосафат Гарсон исполнил короткий и скорбный пассаж, чтобы заполнить паузу, создавшуюся из-за медлительности поэта номер три. Это был высокий молодой человек с бородкой и в черных очках. Хейзу показалось, что его стихотворение было несколько вторичным, что он уже слышал нечто подобное, тем не менее в зале во время исполнения стояла почтительная тишина, перебиваемая время от времени всхлипываниями.

Это было не очень, не очень давно.

Я сидел у себя и пил сидр,

И внезапно узнал, что убили ее,

Ту, что знал я как Маргарет Ридер.

Мы любили ее, как родное дитя,

Несравненную Маргарет Ридер.

Хейз покосился на Мейера, Мейер на Хейза, а худой бородач как ни в чем не бывало перешел ко второй строфе.

Марджи была ребенком – о да!

Ребенком в стране иллюзий.

Мы любили ее, но прошли года -

И настала минута конвульсий.

Поэтический утренник продолжался примерно в таком же ключе. В отличие от разноперой стайки поэтов, слушатели выглядели вполне буржуазно. Экспресс-анализ собравшихся в зале выявил немало знакомых лиц: коммерсанты, адвокаты, домохозяйки, врачи. Затесался сюда и патрульный из 87-го участка, тихо сидевший в штатском костюме. Но куда важнее было присмотреться не к слушателям, а к исполнителям – ведь любой из десяти ближайших ее друзей-поэтов мог запросто отправить на тот свет «несравненную Маргарет Ридер».

Если сбросить со счетов загадочного человека из бара «Перри» на Дебек-авеню, вернувшегося за тем, чтобы выведать ее фамилию, если не считать его подозреваемым номер один (слишком уж много «если» было с ним связано – если он таки вспомнил ее фамилию, если узнал ее адрес, если она впустила его в столь поздний час и прочее), то очень велика вероятность, что Марджи прикончил кто-то из ее милых знакомых. Любой из них вполне мог оказаться у нее дома в три-четыре часа утра. Поэтому Мейер и Хейз стоически вытерпели двухчасовое чтение скверных стихов (в том числе и стихов усопшей), внушая себе, что они присутствуют на поверке личного состава – развлечение, ныне вышедшее из употребления, к великому удовлетворению самих блюстителей порядка.

Когда утренник закончился, Мейер и Хейз отправились за кулисы, чтобы пообщаться с десятью подающими надежды стихотворцами, а также с гитаристом Гарсоном. Не без удивления узнали они, что в ночь убийства Марджи в доме Гарсона была вечеринка, на которой, по словам хозяина, присутствовало «большинство ребят».

– Марджи Ридер тоже была? – спросил Хейз.

– Конечно, – ответил Гарсон.

– В котором часу она ушла?

– Она пробыла недолго.

– Сколько именно?

– Пришла часов в десять, а ушла около полуночи.

– Одна?

– Perdone?[10]

– Она ушла от вас одна?

– A, si, si, solo. Одна.

– Она общалась с кем-то одним во время вечеринки?

– Нет, она циркулировала, comprende[11]? Гостей было много. Она подходила то к одному, то к другому, выпьет, посмеется и идет дальше. Марджи была muy[12] общительной. Все ее любили и уважали.

Почему же тогда ее убили?

Мейер и Хейз поблагодарили поэтов и гитариста и поскорее вышли на улицу глотнуть свежего ноябрьского воздуха.

~~

Стив Карелла собирался сделать кое-что по дому – надо было снять с окон москитные сетки, – но потом все же решил еще раз посетить квартиру Лейденов, из-за чего и получил по голове. Разумеется, можно было ушибить голову и снимая москитные сетки, но детективы проводят четкую границу между гипотезой и фактами. Останься Стив в тот день дома, ничего бы с ним не случилось.

Отправился он на квартиру Лейденов отнюдь не потому, что хотел отвертеться от снятия москитных сеток, как подозревала Тедди. Собственно, он не горел душой снимать их с окон, как весной отнюдь не рвался устанавливать их. Но и в город он поехал вовсе не для того, чтобы ему там дали по башке. За годы работы в полиции он успел усвоить одну важную истину: слишком часто сыщики не видят за деревьями леса. В переводе на обычный язык это означало следующее: чтобы как следует разглядеть предмет, необходимо либо подойти к нему поближе, либо отступить подальше.

Убийство, размышлял Карелла, всегда приводит в действие сложную полицейскую машину. Но, изучая отчеты детективов (напечатанные в трех экземплярах), расшифровывая судебно-медицинскую галиматью с результатами вскрытия, преследуя подозреваемого, допрашивая свидетеля, изучая документы и справки баллистиков, нетрудно упустить из вида, зачем, собственно, проделывается эта работа, запамятовать, что вначале был покойник. Памятуя об этом, Карелла решил, что не помешает еще раз вернуться на место преступления и попытаться представить, что именно могло случиться в эту ночь.

Ну и, конечно, он терпеть не мог возиться с москитными сетками.

Он поднялся в лифте на третий этаж. Это был лифт без лифтера, и убийца мог спокойно воспользоваться им в любое время дня и ночи. Но воспользовался ли он им в действительности? Не побоялся ли столкнуться с жильцами, возвращающимися домой с затянувшейся вечеринки? А может, он решил просто и без затей подняться по служебной лестнице и проникнуть в квартиру с черного хода? В конце концов, молочник Новелло обнаружил открытой именно эту дверь. Почему убийца не мог войти и выйти через одну и ту же дверь? Стоя в коридоре, Карелла взглянул на запертую парадную дверь квартиры миссис Лейбовиц, услышал за ней пение цветной служанки и двинулся к квартире Пиммов. Он прислушался у двери. В квартире было тихо.

Карелла вернулся к квартире Лейденов, чтобы войти с черного хода, и подошел к тупичку в конце коридора. Там, на небольшой площадке, стояли мусорные баки всех трех квартир. С одной стороны были квартиры Пиммов и миссис Лейбовиц, напротив квартира Лейденов. Быстро разобравшись в расположении, Карелла полез в боковой карман за ключом, полученным накануне в управлении (Тедди констатировала бы на этом основании наличие злого умысла – «Ты и не собирался сегодня снимать сетки, раз запасся ключом!»), и подошел к черному ходу Лейденов. Некоторое время он пытался открыть замок. Наконец ключ повернулся, и дверь отворилась. Карелла повозился с ключом, который не хотел вылезать из скважины, кое-как извлек его, положил в карман и вошел, закрыв за собой дверь.

В квартире не раздавалось ни звука. Здесь и стоял убийца, подумал Карелла. Наверно, он вошел в эту дверь, постоял в кухне, пытаясь угадать, где находятся его жертвы. Роза Лейден, видимо, услышала шум и вышла в гостиную посмотреть, что там такое. Тогда-то убийца и выстрелил в нее дважды, снеся ей полголовы.

Карелла вошел в гостиную.

Ковер был по-прежнему в крови, она засохла и превратилась в грязно-коричневую корку. Карелла посмотрел на большое пятно, образовавшееся там, где была голова убитой, затем бросил взгляд на ванную. Той ночью Эндрю Лейден, наверно, спал, утомленный долгим перелетом, но два выстрела разбудили его. Скорее всего, он выскочил из постели, крича: «Роза! Роза!» (не этот ли крик слышал кто-то из жильцов?), бросился в гостиную, но в дверях его встретил убийца.

Убийца, похоже, остановился на пороге и выстрелил в лицо Лейдену. Да, надо крепко ненавидеть человека, чтобы выстрелить ему в лицо из дробовика в упор. Дважды! Карелла зашел в спальню. Он увидел, что верхний ящик комода выдвинут, и тут же вспомнил, что утром, когда они были здесь, ящик был закрыт. Размышляя, не сделали ли это криминалисты, он двинулся к комоду, и в этот момент кто-то подошел сзади и трахнул его по голове.

Уже падая, Карелла подумал, что если часто получать по башке, то можно стать идиотом, и затем самым идиотским образом потерял сознание.

Легко раскрывать убийства тем, кто пошевеливается. Напротив, стоит зазеваться, и твоя собственная жизнь окажется под угрозой. В то утро Клинг не только не проявил должной прыти, чтобы раскрыть загадку убийства Лейденов, но сам настолько утратил бдительность, что был избит. Женщиной.

По ступенькам лестницы, украшенной двумя зелеными шарами, что вела в здание 87-го участка, без десяти три поднималась Анна Гилрой. Она была в красно-голубом мини-платье, ее длинные светлые волосы у затылка были перехвачены алой лентой, голубые туфли сверкали. Войдя в участок, она направилась к высокому столу, за которым восседал дежурный сержант Дейв Мерчисон, одарила его лучезарной улыбкой и посигналила голубыми глазами так, что даже сержант понял этот код. Затем спросила сладким голоском:

– Здесь детектив Клинг?

– Здесь, – ответил Мерчисон.

– А могу я его увидеть?

– Кто его спрашивает? – поинтересовался сержант.

– Мисс Анна Гилрой, – сказала девица и скромно отошла в сторонку.

Сначала она изучила фотографии находящихся в розыске преступников. Затем посмотрела на стенные часы. После этого уселась на деревянную скамейку, что стояла напротив стола сержанта, вытащила из голубой сумочки сигарету и, прежде чем закурить, вопросительно посмотрела на Мерчисона. Тот кивнул. Анна Гилрой закинула ногу на ногу и закурила, а сержант тем временем безуспешно пытался разыскать Клинга, который сидел на совещании у лейтенанта.

– Сейчас он занят, – сообщил Анне сержант Мерчисон. – Подождите немного.

– Благодарю, – сказала Анна и покачала ногой.

Мерчисон посмотрел на ее ноги, подумал, что мир катится в тартарары, и задался вопросом, надо ли ему разрешать своей двенадцатилетней и слишком рано созревшей дочери носить такие юбки. Видно все до пупка, сказал он про себя, промокнул лоб платком и, увидев, что на пульте загорелась лампочка, включил связь. После коротких переговоров он снова выдернул шнур, глянул на Анну Гилрой, сидевшую в облаке сизого дыма, и сказал:

– Он сейчас спустится, мисс.

– А нельзя ли мне подняться?

– Он сказал, что сам спустится.

– А я-то хотела посмотреть, где он работает.

– Видите ли... – протянул Мерчисон, склонив голову набок в недоумении – что там можно увидеть, кроме сыщиков, вкалывающих до седьмого пота?

На пульте снова замигала лампочка. Он включил связь и принял вызов от сердитого патрульного с Третьей улицы, который кричал, что уже полчаса назад вызвал санитарную машину, на тротуаре лежит женщина в крови, сколько еще можно ждать? Мерчисон велел ему успокоиться, и патрульный, поостыв, сообщил, что в жизни не видел столько крови, женщина вот-вот отдаст концы, собралась толпа и ругает полицию на чем свет стоит. Мерчисон сказал, что еще раз позвонит в больницу, а потом выдернул шнур и переключился на внешний телефон.

Он набирал номер больницы, когда по чугунным ступенькам со второго этажа стал спускаться Клинг. У него был очень удивленный вид, хотя Мерчисон и сообщил ему, кто его спрашивает. Может, виной тому была короткая юбка гостьи. Мерчисон краем глаза наблюдал, как Клинг подошел к скамье («Привет, это сержант Мерчисон, – говорил он в трубку, – где, черт побери, „скорая“?»), протянул руку Анне и сел рядом с ней. Мерчисон не слышал, о чем они говорили. («Мне звонит патрульный и ругается последними словами, толпа волнуется, женщина истекает кровью на тротуаре, что вы там себе думаете?») Клинг был больше смущен, чем удивлен, он кивал Анне, которая улыбалась, хлопая длинными ресницами, говорила, говорила, словно выбалтывала ему все секреты вселенной. («Да, да, хватит им играть в домино! Может кто-нибудь из вас оторвать задницу от стула?» – кричал в трубку Мерчисон.) Клинг кивнул в последний раз, встал и подошел к пульту. («Если мне еще раз позвонит патрульный, я поеду прямо к мэру, ясно?») Мерчисон злобно дернул шнур из гнезда.

– Я пойду выпью кофе, – сказал ему Клинг.

– Давай, – согласился Мерчисон. – Когда вернешься?

– Через полчасика.

– Ладно.

Клинг вернулся к скамье. Анна Гилрой встала, взяла его под руку, потом, обернувшись, послала Мерчисону прощальную улыбку и зацокала каблучками по кафельному полу. На пульте снова загорелась лампочка. Звонил все тот же патрульный, он был близок к истерике, потому что минуту назад женщина потеряла сознание и ее брат кричал толпе, что все это из-за халатности полиции. Патрульный спрашивал, что делать. Мерчисон ответил, что в любом случае не надо вынимать револьвер, пока ситуация не вышла из-под контроля. Патрульный ответил, что она уже выходит из-под контроля, потому что народ вопит, и, может, имеет смысл выслать подкрепление. Не успел Мерчисон сказать, что разберется, как с улицы у входа в участок донесся вопль.

Вопль означал ЧП. Произведя элементарные расчеты, Мерчисон решил, что вопит, скорее всего, Анна Гилрой, которая минуту назад покинула участок, повиснув на руке Берта Клинга. Сержант со своего места с той стремительностью, на которую способен тучный мужчина пятидесяти с лишним лет, схватил кобуру с револьвером и ринулся к дверям, толком не понимая, что могло случиться возле полицейского участка с девушкой, которая только что покинула здание в сопровождении детектива.

А случилось то, чего никак не предполагал Мерчисон. Он ожидал увидеть хулиганов, пристававших к девушке. А увидел, как Клинга лупила по голове портфелем другая блондинка. Мерчисону понадобилось всего лишь мгновение, чтобы распознать в ней Синди Форрест, которую он не раз встречал вместе с Клингом. Мерчисон знал, что у них роман. Но он никогда не видел у нее такого свирепого выражения. Такое лицо у женщины он видел один-единственный раз, когда его тетя Мойра застукала дядю Джона с соседкой на диване в их собственной гостиной. Как-то раз тетя Мойра поднялась наверх за рецептом какого-то жаркого, а вернувшись, обнаружила пылкого мужа, трудившегося в поте лица над особой, которая до этого считалась верным другом семьи. Тетя Мойра бросилась в атаку на дядю Джона, тот отступил в коридор и помчался вниз по лестнице, застегивая на ходу штаны. Тетя Мойра гналась за ним по пятам и лупила его по голове шваброй, которую захватила на третьем этаже. Наконец он выскочил на улицу, где юный Мерчисон играл со своими приятелями возле кошерной лавки. На тетю Мойру страшно было смотреть. То же самое жуткое выражение исказило прелестные черты блондинки Синди Форрест, колотившей Клинга по голове коричневым кожаным портфелем. Блондинка Анна кричала, чтобы Синди прекратила, но раз уж у женщины на лице появляется выражение тети Мойры, ее не остановишь. Здоровяк детектив пытался прикрыть лицо и голову руками, а Синди методично совершала акт возмездия. Анна Гилрой кричала изо всех сил: «А ну-ка, хватит!» – точь-в-точь как заправский полицейский, но Синди, похоже, твердо вознамерилась раскроить Клингу череп. Мерчисон втиснулся между ними, старательно уклоняясь от опасного портфеля, оттолкнул Клинга подальше от Синди и крикнул ей: «Вы бьете сотрудника полиции, мисс!» (о чем она и без него догадывалась), затем в последний раз издала вопль Анна Гилрой, и наступила тишина.

– Мерзкий сукин сын, – сказала Синди Клингу.

– Все в порядке, Дейв, – сказал Клинг с нижней ступеньки. – Мы сами разберемся.

– Еще как разберемся! – пообещала Синди. – Подлец.

– Вам не больно? – спросила Анна.

– Все в порядке, Анна, – успокоил ее Клинг.

– Я покажу тебе Анну! – снова разъярилась Синди и замахнулась портфелем уже на девушку.

Мерчисон вышел на линию атаки, парировал рукой выпад портфелем, отпихнул Синди от ее новой жертвы и крикнул:

– Ты что, в камеру захотела?

К этому времени в дверях собралась стайка патрульных, что сильно смутило Клинга, который любил дать понять рядовым, кто есть кто в этом мире. Патрульные с восторгом наблюдали за тем, как Мерчисон разнимал двух весьма аппетитных блондинок, одна из которых оказалась возлюбленной Клинга. Сам же Клинг стоял в стороне с понурым видом.

– Что стали, разойдитесь! – наконец крикнул он патрульным.

Ни дать ни взять – полицейский, разгоняющий толпу. Другие полицейские сочли это очень смешным, хотя никто не рискнул рассмеяться. Патрульные толпились в дверях, пожирая глазами девицу в красно-голубом мини-платье и с таким же интересом разглядывая Синди, хотя она была одета гораздо скромнее. Затем они уставились на Клинга и Мерчисона, выжидая, кто из них сделает следующий ход, однако ни тот ни другой не торопились этого делать. Зато Синди повернулась на каблуках, вздернула нос и стала спускаться по ступенькам мимо Клинга.

– Синди, подожди, я тебе все объясню! – крикнул Клинг и побежал за ней по улице.

– Я хочу подать заявление о хулиганском нападении, – сообщила Анна Гилрой сержанту.

– Ступайте домой, мисс, – устало отмахнулся тот. Он поднялся по ступенькам, протиснулся в дверь мимо патрульных и вернулся на свой пост, где все было несравненно проще и самая сложная проблема состояла в том, чтобы помочь женщине, истекавшей кровью на тротуаре.

Карелла удивленно размышлял, почему это люди рассказывают, что из обмороков выплывают медленно. Сам он пришел в себя сразу же. Никаких медленных всплытий или головокружительных взлетов по спирали. Он просто открыл глаза, вспомнил, где находится, встал на ноги и обнаружил на затылке огромную шишку. Сначала он ощутил ее как болевой центр, а потом нащупал пальцами, отчего боль только усилилась. Крови не было. К счастью, голова оказалась целой. С опозданием Карелла взглянул за дверь, чтобы удостовериться, что там его не ждет очередной сюрприз, вытащил револьвер и прошел по всей квартире. Всегда полезно накрепко запереть конюшню, после того как лошадь сбежала.

С удовлетворением убедившись, что в квартире он один, Карелла вернулся в спальню. Верхний ящик комода был задвинут.

Когда Карелла вошел в квартиру, ящик был открыт. Из этого следовало, что пришельца он застал за обшариванием ящика. Теперь Карелла сам решил этим заняться. Ящик был разделен на две половины – мужскую и женскую. На половине Розы Лейден лежали нейлоновые чулки, трусики, пояса, лифчики, носовые платки, а также маленькая жестянка, в которой некогда были таблетки от кашля, а теперь хранились разрозненные серьги, булавки и пуговицы. На половине Эндрю лежали носки, носовые платки, трусы, эспандер, а в дальнем углу завалялась монета в полдоллара.

Задвинув ящик, Карелла принялся изучать содержимое всего комода. На женской половине он обнаружил свитера, блузки, комбинации, шарфы, ночные рубашки. На мужской – выглаженные рубашки, спортивные и под галстук, а также свитера. Закрыв последний ящик, Карелла подошел к стенному шкафу.

Здесь все располагалось по тому же принципу, что и в комоде. Примерно две трети общего пространства занимали платья, брюки и костюмы Розы, одну треть – костюмы, брюки и спортивные пиджаки Эндрю. На специальной жердочке висели его галстуки. По всему шкафу тянулась полка для обуви. Под одеждой Розы стояли ее туфли и шлепанцы. Под одеждой Эндрю – его обувь. Все очень аккуратно – его и ее вещи.

Что же хотел найти пришелец в верхнем ящике комода?

Был ли это Уолтер Дамаск?

Сердце Кареллы забилось чуть сильней.

Клинг попытался открыть дверь своим ключом, но Синди предусмотрительно навесила цепочку, и дверь, чуть-чуть приоткрывшись, застопорилась.

– Синди! – крикнул Клинг. – Сними цепочку! Мне надо с тобой поговорить.

– Я не хочу с тобой разговаривать! – прокричала она в ответ.

– Сними цепочку, или я сорву дверь с петель.

– Сорви дверь у своей шлюхи.

– Она не шлюха!

– Не защищай ее, мерзавец! – крикнула Синди.

– Синди, я тебя предупреждаю, я выбью дверь.

– Попробуй только, я позову полицию.

– Я и есть полиция!

– Охраняй свою шлюху, подлец!

– Ну ладно, милая, я тебя предупреждал!

– Не забудь предъявить ордер на обыск, – предупредила она. – Иначе я подам в суд на тебя и на городские власти...

Клинг ловко и без особых усилий выбил дверь. Синди стояла со сжатыми кулаками и смотрела на него.

– Не входи, – сказала она. – Тебе тут больше нечего делать. Иди к себе. Убирайся к черту!

– Я хочу с тобой поговорить.

– А я не хочу с тобой разговаривать. И не буду, пока живу на этом свете. Вот и все.

– С чего ты так разозлилась?

– Не люблю обманщиков, жуликов и мерзких лжецов. Убирайся отсюда, Берт. Я серьезно.

– Кто, по-твоему, лжец?

– Ты.

– С чего ты взяла?

– Ты говорил, что любишь меня.

– Я действительно люблю тебя.

– Ха!

– Эта девушка...

– Эта стерва. – Она не стерва.

– Ну конечно. Она ирландская девственница. Пойди, обними ее. Что ты стоишь? Убирайся отсюда, пока я тебя не ударила.

– Послушай, это все ерунда...

– Конечно, ерунда. Все, что было между нами, – ерунда. Так что давай иди отсюда!

– Говори потише, а то все сбегутся.

– Идут себе под ручку, парочка влюбленных...

– У нее были важные сведения.

– Еще бы!

– По делу Лейденов. Она пришла в следственный отдел...

– Еще бы у нее не было сведений. – В голосе Синди послышались истерические нотки. – У нее такие сведения, каких не было у царицы Клеопатры. Послушай, убирайся-ка подальше и оставь меня в покое. Уйди по-хорошему, а? Беги за своими важными сведениями.

– Синди!

– Я-то думала, мы любим друг друга.

– Это правда.

– Я думала, мы поженимся, заведем детей, будем жить где-нибудь на природе...

– Синди!

– Но стоит какой-то дешевке тебе улыбнуться...

– Синди, это симпатичная девушка, которая...

– Перестань! – крикнула Синди. – Не смей ее защищать!

– Я не собираюсь ее защищать...

– Тогда зачем ты пришел?

– Чтобы сказать тебе, что я тебя люблю.

– Тогда почему вы вдвоем...

– Мы просто пошли выпить по чашке кофе, вот и все.

– Ну конечно.

– Мне не нужен в этом мире никто, кроме тебя, – сказал Клинг.

Синди промолчала.

– Я серьезно. Она молчала.

– Я люблю тебя.

Клинг ждал, а она стояла, глядя в пол. Он не смел подойти к ней.

– Прошу тебя, хватит! – сказал он.

– Я хотела убить тебя, – жалобно проговорила Синди. – Когда увидела вас вместе, я хотела тебя убить.

По-прежнему не поднимая головы, она тихо заплакала. Клинг подошел к ней, обнял и прижал ее голову к груди. Он гладил ее по волосам, а слезы капали ему на пиджак.

– Я так люблю тебя, – сказала она, – что была готова тебя убить.