15 июля 1914 года был такой же день, как многие другие дни. Но для Жака Дюшу это был день совсем особенный.
Жак Дюшу был мальчик лет четырнадцати, стоявший в вестибюле большой марсельской гостиницы — «Отель дела-Мер».
Он был одет в зеленую курточку, доходившую ему до талии, и в длинные брюки с золотыми лампасами. Курточка была обшита тремя тесными рядами золотых пуговок. Костюм становился Жаку немножко тесен и сидел до того в обтяжку, что нагибался Жак всегда с опаскою. На голове у него была круглая фуражка тоже с золотым галуном и с длинным квадратным козырьком.
Обязанности Жака состояли в оказании постояльцам разных мелких услуг. Он покупал газеты, звал извозчика или таксомотор, бегал в аптеку за слабительными.
При гостинице было еще пять или шесть таких же мальчиков. В свой странный костюм они облекались только на время работы, уходя же домой, надевали свое собственное платье.
Тогда они сразу превращались из кукол в живых людей.
Впрочем это случалось обычно уже поздно вечером.
15 июля днем Жака вызвали в сто первый номер, занятый супругами Лазар.
Супруги Лазар ехали из Парижа в Ниццу.
Госпожа Лазар только что получила большое наследство и горела нетерпением показать людям свое богатство. Госпожа Лазар, настоящая парижская лавочница, была довольно смешна в своем платье, сшитом по последней парижской моде. Это была могучая женщина, с красным лицом и с красными руками. Горничная клялась, что слышала, как госпожа Лазар однажды била по щекам своего супруга. В этом не было ничего удивительного, ибо господин Лазар был тщедушный человечек, смирный и безусловно неспособный оказать сопротивление своей энергичной жене.
Когда Жак, постучавшись, вошел в номер, госпожа Лазар взволнованно рылась на туалетном столике, а господин Лазар сидел у окна и, по-видимому, старался занять в комнате как можно меньше места.
— Ты сегодня приносил газету? — накинулась на Жака госпожа Лазар.
— Да, мадам.
— Ты ее положил сюда?
— Да, мадам.
— Хорошо… Ты не видал тут золотого медальона… золотого с бриллиантом?
Госпожа Лазар, произнося эти слова, сверлила Жака своими заплывшими глазками.
Жак покраснел, потом побледнел.
Он не видал никакого медальона. Но он по опыту знал, что если господа спрашивают про какую-нибудь вещь, то, значит, эта вещь пропала, а если в гостинице пропадает вещь, то прежде всего начинают подозревать в краже прислугу.
— Я не видал медальона, мадам, — прошептал Жак, стараясь говорить как можно спокойнее, ибо он понимал, что, проявив волнение, он как бы докажет свою вину.
— Хорошо, — произнесла госпожа Лазар ледяным тоном, — если ты не видал медальона, то куда же он делся?
Вопрос был, можно сказать, убийственный.
Жак молчал, не зная, что сказать.
— Ты молчишь, — продолжала тем же тоном госпожа Лазар, — а я тебе вот что скажу: сознайся-ка лучше и отдай медальон. Все равно, кроме тебя никто не входил в эту комнату.
— Да уверяю вас, мадам… — в тоске прошептал Жак.
Дело в том, что его ненавидел главный швейцар. Жак однажды поколотил его сына, мальчишку, который издевался над заштопанным платьем Жака. А платье это заштопала покойная мать Жака, которая была горничной в этой же гостинице. От нее у Жака не осталось никакой памяти, кроме заплат на штанах и на куртке. Поэтому Жак не позволял никому над ними смеяться. Если теперь швейцар услышит о пропаже медальона, он, конечно, обвинит во всем Жака.
— Так ты не сознаешься?
— У меня нет медальона…
Жак посмотрел на господина Лазара. Но тот упорно продолжал наблюдать из окна, как выходит в открытое море какой-то большой трехтрубный пароход.
Тогда госпожа Лазар вдруг принялась кричать и визжать, как сумасшедшая.
В ней сразу проснулась парижская лавочница.
— Меня ограбили, — вопила она, — да где же я, в приличной гостинице или в разбойничьем вертепе? Этак меня завтра найдут в постели зарезанной. Этот медальон стоит пять тысяч франков. Пять тысяч, чтоб вас всех разразило!.. Мерзавцы! У этого мальчика все время были воровские глаза. Держите его! Слышишь?.. Ступай за директором.
Последняя фраза относилась к господину Лазару.
Услыхав этот окрик, он съежился и стал как-то еще меньше и плюгавее.
— Милочка, — прошептал он, — медальон найдется.
— А я тебе говорю, что он украден. Понимаешь… Или тебе надо продуть твои ослиные уши? Бревно! Дурак! Меня грабят на его глазах, а ему и горя мало. Не хочешь итти к директору, не надо… Я пойду.
Жак понял, что его дело безнадежно.
Голубое небо, сиявшее за окном, показалось ему серым и мрачным. Быть выгнанным по подозрению в краже!.. Большего несчастья не может себе вообразить ни один мальчик, служащий в гостинице.
Он пролепетал что-то о своей честности, о том, как его прогонят. Но честность, по мнению госпожи Лазар, была свойством лишь людей с хорошим годовым доходом. Вообще же ей не было до Жака никакого дела. У нее украли медальон. Вот что важно и ужасно.
Когда разъяренная дама показалась в конторе, директор почтительно поднялся ей навстречу и, даже не разобрав, в чем дело, принялся орать на Жака.
— Вор! Тебя сейчас поведут в тюрьму. Негодяй! Украсть медальон у такой почтенной дамы. Отдай сейчас же!
— У меня нет медальона.
— А, ты еще врать!.. Ты сгниешь в тюрьме. Говори, несчастный!
Затем, обращаясь, к госпоже Лазар, директор прибавил:
— Сударыня, потрудитесь подняться к себе и успокоиться. Все меры будут приняты…
Когда госпожа Лазар, пошумев еще немного, удалилась, директор довольно хладнокровно спросил Жака.
— Ты не крал медальона?
— Нет.
Главный швейцар в это время просунул в контору свою физиономию:
— Он врет, господин директор, — сказал он. — Кроме того, он постоянно грубит… Я готов поклясться, что он уже сплавил медальон кому-нибудь в порту. И к тому же я слышал от многих постояльцев, что у нас потакают прислуге.
— Ну ладно, — сказал директор. Убирайся к чорту. Я обязан удовлетворять своих клиентов. Да и во всяком случае это хорошая острастка для других. Так и быть, я не дам знать в полицию, потому что знаю, что ты не вор. Но сыпься немедленно и без задержек. Переодевайся и марш! Я скажу, что ты удрал.
— Господин директор!..
— Ты слышал, что я тебе сказал? Или ты хочешь, чтоб я сдал тебя с рук на руки жандармам? И без этого будет еще немало возни.
Главный швейцар с наслаждением выдал Жаку его заплатанный наряд и широкополую соломенную шляпу.
Вся прислуга смотрела на Жака со страхом и с состраданием, как смотрят на утопленника или на раздавленного поездом.
— Я говорил господину директору, что это вор, — произнес швейцар наставительно.
Часа через два, когда Жак был уже далеко, госпожа Лазар вошла снова в контору.
— Я извиняюсь, — произнесла она, отирая пот со лба, — медальон нашелся.
Директора не было, но в конторе сидел главный швейцар.
— Ага, — произнес он, — я очень рад. Поздравляю вас, мадам.
— Так что полиция пускай прекратит поиски.
— Я сейчас же извещу префекта.
— А этот франк дайте мальчику.
— С удовольствием, сударыня, — произнес тот и положил франк в карман.
Господин Лазар в этот день не вышел к общему обеду.
Он прикладывал к разным частям своего тела свинцовые примочки. Медальон был найден у него в ночной туфле. Госпожа Лазар совсем не давала ему денег на расходы, а господин Лазар уже давно приглядывался к одному портовому ресторанчику, где у столиков прислуживали провансальские красавицы. В Марселе много ювелиров. Медальон можно было легко продать. Разве он знал, что госпоже Лазар придет в голову совать свой нос в ночные туфли?
Ровно на пять тысяч франков наставила ему супруга синяков. Не обсчиталась ни на один сантим.
А Жак в это время медленно брел по пыльным марсельским улицам.