Руки вверх! или Враг №1

Глава № 5 Толик Прутиков и у психоневропатолога

— Я ведь совсем не псих, — с обидой сказал Толик.

— Правильно, правильно, совершенно справедливо! — торопливо и весело согласился психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз. — Психов вообще не бывает. Даже научного термина такого нет. Бывают психически больные.

— Так я даже и не психически больной.

— Вполне вероятно. На что же мы жалуемся? Что же с нами происходит? Что же нас беспокоит?

Расспрашивая и не дожидаясь ответов, Моисей Григорьевич осмотрел Толика и заключил:

— Вполне здоровый организм. Любопытно в таком случае, на что же вы ухитряетесь жаловаться, молодой человек?

— Жалуюсь я, — сказал Юрий Анатольевич. — Он у нас ненормальный, или помешанный, или, извините за выражение, тронутый.

— Тогда у меня вполне естественный вопрос: на какой почве он ненормальный, помешанный или, как вы изволили выразиться, тронутый?

— На почве шпионизма. Вбил себе в голову, что обязательно поймает шпиона. Среди ночи кричит.

— Ну и что? — недоумённо спросил Моисей Григорьевич. — Мальчишки часто бывают на чём-нибудь помешаны. Сын одного моего знакомого ест так называемые счастливые билеты. Знаете, что это такое?

— Понятия не имею, — признался Юрий Анатольевич. — Да и какое это имеет отношение…

— Сейчас объясню. Номер трамвайного билета состоит из шести цифр. Если сумма трёх первых цифр равняется сумме трёх остальных, билет считается счастливым. Невежественные чудаки уверяют, что, если съесть сто один счастливый билет в течение не более семи месяцев, будешь счастливым. Так вот, сын одного моего знакомого помешался на этом и съел уже тридцать два билета. Ничего страшного, надо только старательно пережёвывать.

— Я не понимаю…

— Тоже ничего страшного. Для любой истины требуется некоторое количество времени, чтобы она усвоилась. Так вот, ребёнок может чем-то увлечься сверх меры. Я давно изучаю внутренний мир современного ребёнка и пришёл к выводу, что в принципе увлечение шпионизмом не содержит в себе ничего особенно опасного.

— Но нас направили именно к вам! — возмутился Юрий Анатольевич. — Именно по вопросу детского шпионизма. Мы надеялись на вашу помощь.

— И вы получите ее, получите в достаточном количестве и, смею надеяться, удовлетворительного качества! — воскликнул Моисей Григорьевич. — Но получите вы не просто помощь, а строго аргументированную теорию, то есть научный взгляд на некоторые стороны поведения некоторых детей.

Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз мелкими-мелкими движениями потёр руки, словно собирался вкусно поесть, прошёлся по кабинету, остановился перед Толиком, пронзительным и научным взглядом посмотрел в его испуганные глаза, отвернулся и заговорил…

Глава № 6 Невероятнейшие, но научно обоснованные взгляды психоневропатолога М.Г. Азбарагуза на детскую лень и рассказанная им история смертельно опасной болезни его дальнего родственника Германа Белова

— Есть у меня, — начал рассказывать психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз, — дальний родственник по линии моей троюродной тёти третьеклассник Герман Белов. Был он до недавнего времени совершенно невозможным, я бы позволил себе сказать грубость, отвратительным созданием. Ленив был фантастически. Представьте себе, до того обленился, что принимать пищу стал лишь в принудительном порядке. С виду — совершенно здоровый, нормальный ребёнок, все анализы прекрасные, а у меня по отношению к нему предчувствие катастрофы.

Как врач, как учёный, как родственник я начал догадываться, что Герман чем-то болен. Но чем?

Бесчисленные консилиумы, исследования и наблюдения долго не давали результатов, пока я наконец с группой коллег не доказал, что мой дальний родственник болен острейшей формой лени — lenia tunejadica (лениа тунеядика).

Увы, пока медицина не знает, как бороться с этим опаснейшим и очень распространённым среди детей заболеванием. Мы даже не знаем его происхождения. Есть неопровержимые доказательства заразности лени, хотя вируса её обнаружить ещё не удалось. Можно, предположим, установить, что заражение произошло от соседа по парте, но как это произошло? Неизвестно.

Может быть, лень наследственна? Вряд ли. Ленивые дети часто бывают как раз у очень трудолюбивых родителей. И не всегда у ленивых родителей обязательно вырастают дети-тунеядцы.

Единственное, на чём сходятся все специалисты, это утверждение, что ленью можно заболеть по собственному желанию, то есть совершенно самостоятельно, без посторонней помощи. Многие знаменитые лодыри в смысле овладения ленью — самоучки.

Где, в чём истоки заболевания ленью? Вот над этим кардинальным вопросом современности и бьются сейчас учёные, в том числе и ваш покорный слуга. Ответить на этот вопрос — значит победить лень и навсегда избавить человечество от вреда, который приносит тунеядничество.

Как многие опасные болезни, лень страшна не только сама по себе, но и своими осложнениями. Мне известны три случая, когда лодыри сходили с ума. Я уже не говорю о её обычных последствиях, как-то: потеря человеческого облика, почти полное снижение умственной и физической деятельности, потеря слуха и зрения, омертвение отдельных частей тела и так далее.

И прежде чем продолжить рассказ о невероятнейшем случае с моим дальним родственником Германом Беловым, позвольте сообщить вам следующее.

Буквально позавчера я ознакомился с книгой одного из крупнейших заграничных специалистов по изучению лени и её последствий. Называется книга «Лень в аспекте судьбы человечества». Автор делает страшный вывод. И если с ним, автором или выводом, согласиться, то надо всех лодырей немедленно изолировать от общества. Он предлагает ссылать их на необитаемые острова без права переписки и выезда обратно. Ибо автор считает лень единственным, повторяю, единственным источником всех, повторяю, всех несчастий человека и человечества. Автор приводит девять тысяч шестьсот сорок четыре примера отрицательного влияния лени на ход исторических событий.

Мы, конечно, должны учитывать, что имеем дело с трудом буржуазного учёного, но обязаны внимательно изучить все его доводы.

Он, например, утверждает, что в подавляющем большинстве дети появляются на свет уже ленивыми, а точнее, вполне сформировавшимися лодырями. И лишь благодаря непрерывным усилиям семьи и общества только какую-то часть детей удаётся спасти от разлагающего воздействия лени.

Более того! Автор утверждает, что заболевание тунеядством грозит человеку на протяжении всей его жизни. В книге описываются четыре случая, когда ленью начали страдать люди в возрасте старше восьмидесяти двух лет.

Я не считаю выводы и доводы автора бесспорными. Но даже если он прав хотя бы всего наполовину, человечество обязано серьёзно задуматься над тем, что же делать с лентяйством, особенно детским. Запомните: сегодня ребёнку лень вымыть руки, завтра — лень как следует приготовить уроки, а послезавтра — только вообразите! — ему станет лень быть честным человеком.

— Я с вами согласен, — сказал Юрий Анатольевич, пожав плечами. — Но я пришёл к вам по совершенно другому вопросу. Мой сын болен не ленью, а шпионизмом!

— Минуточку, минуточку, минуточку! — воскликнул психоневропатолог Моисей Григорьевич, строго нахмурив седые брови. — Во-первых, вы ещё не знаете, чем может быть болен ваш сын. Во-вторых, вы обратились ко мне за научной помощью. Понять душу современного ребёнка не так-то просто, как вам, родителям, кажется. И будьте любезны выслушать меня до конца. Ведь я нахожусь при исполнении научных обязанностей.

Продолжаю в высшей степени поучительный рассказ о загадочно возникшей болезни моего дальнего родственника Германа Белова.

Лень в нём развилась до того, что он почти перестал дышать. Ему было лень вдыхать и выдыхать воздух!

Врачи дни и ночи не отходили от его постели, поражённые не только опасным состоянием мальчика, но и самим протеканием невиданного заболевания.

Искусственное дыхание. Искусственное питание. И то, что бывает после питания, тоже искусственное.

А ведь всё началось, прошу учесть, с пустяка — однажды уснул в одном носке. Лень было снять. На следующий вечер не снял уже оба носка, и вот… лежал передо мной уже не мой дальний родственник, а почти труп моего дальнего родственника.

Искусственное дыхание. Искусственное питание. Всё искусственное. Но ведь это не могло продолжаться до бесконечности. Рано или поздно организм не выдержит, и Герман унесёт с собой в могилу нерешённую любопытнейшую медицинскую загадку.

Наконец консилиум опытнейших врачей и учёных единодушно пришёл к страшному выводу: случай с Германом — один из редчайших в истории медицины, когда заболевание ленью может окончиться смертельным исходом. Налицо наивысшая степень заболеваемости — лень жить.

Сам по себе случай этот, конечно, обогатит науку, послужит суровым уроком для всех тунеядцев всех возрастов и полов. Но как жаль мне моего дальнего родственника — третьеклассника Германа Белова!

И я решил рискнуть, решил пойти на эксперимент, сложный опыт, чтобы спасти лодыря.

Выход я нашёл совершенно неожиданно. Заметив, что Герман не худеет, а толстеет, я, естественно, предположил, что организм его приспособился к новым условиям существования. Значит, с некоторых пор мы не лечили Германа, а, можно сказать, губили, развивали в нём лень. Ему стало лень дышать — пожалуйста, искусственное дыхание. Ему стало лень есть — к его услугам искусственное питание.

И я перестал лечить моего дальнего родственника, вернее, стал лечить его по-новому. Я запретил поддерживать жизнь в организме Германа искусственными приёмами.

Он начал задыхаться. А у меня похолодели руки, учащённо забилось сердце, но я внушал себе: вот сейчас ему будет лень задыхаться!

Так оно и случилось. И вскоре Герман впервые за последнее время открыл один глаз — левый.

— Как себя чувствуешь? — спросил я, забыв, что говорить ему ещё наверняка лень. — Над тобой висит смертельная опасность. Жизнь твоя в твоих руках. Ты болен острейшей формой лени. Если не перестанешь лодырничать, погибнешь, не окончив даже начальной школы.

По открытому левому глазу Германа было видно, что он, не глаз, конечно, а Герман, безумно хочет есть, но ему лень сказать об этом.

Через несколько дней наступила угроза голодной смерти. Но я был уверен, что скоро Герману будет лень быть голодным.

— Есть, — почти беззвучно, почти не шевеля губами, попросил он, — есть… много…

Короче говоря, Герман понемногу начал двигаться, есть, пить и всё остальное. Постепенно к нему вернулся рассудок, не полностью, конечно, а так, примерно чуть больше половины. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы мальчик мог смотреть и понимать, что показывают по телевидению.

И вот тут случилось чудо. Демонстрировался фильм о шпионах. Выстрелы, погони, драки, убийства. Герман ожил. Он кричал, визжал, хохотал, подпрыгивал.

Едва закончился кинофильм, Герман вскочил и завопил, как совершенно здоровый ребёнок:

— Руки вверх!

Конечно, все мы с удовольствием и одновременно в чисто медицинских целях выполнили его приказание. Сколько было радости! Ещё бы — ведь ему не лень играть!

Я не льщу себя уверенностью, что излечение полностью закончено, ведь в школу Германа пока вернуть не удалось. Однако в скором времени я добьюсь, чтобы Герману стало лень быть ленивым!

Это я сказал, как вы догадались, в порядке шутки. На самом деле предстоит борьба за мальчика. Для нас же с вами несомненно одно: дети не только имеют право, но и обязаны во что-нибудь играть. И мы, взрослые, должны помогать им и в учёбе и в игре.

Глава № 7 Организм Толика Прутикова способен на очень серьёзное заболевание

— Странно всё-таки получается, — пробормотал Юрий Анатольевич. — Какая же это игра, если у него из-за неё с головой не в порядке?! — рассердился он. — Я убеждён, что мой ребёнок психически ненормален!

— Спокойнее, спокойнее, объективнее, уравновешеннее! — строго сказал Моисей Григорьевич. — Учтите и ещё раз учтите, что внутренний мир современного ребёнка необычайно сложен, а местами противоречив и запутан. К примеру, от чрезмерной учёбы тоже возможны нарушения психической и умственной деятельности, вплоть до временного отупения. И помните, что по природе своей ребёнок не может не делать определённого количества глупостей. Так пусть он их делает в игре. А наша задача — проследить, чтобы учёба более или менее разумно сочеталась с игрой.

— Но если он кричит ночами, это же ненормально! Это, в конце концов, неудобно для окружающих! К тому же он ни о чём не думает, кроме как о своих шпионах! Это, по-вашему, по-научному, нормально? — горячился Юрий Анатольевич. — И я совершенно не понимаю смысла этой так называемой игры!

— Хорошо. Прекрасно. Замечательно, — спокойно проговорил Моисей Григорьевич. — Но вы рассуждаете поверхностно. А я веду вас к научной мысли. Будьте терпеливы. Если мальчик болен, я это обнаружу. Мальчик, почему тебе нравится играть в шпионов?

— Я не играю, — ответил Толик. — Я тренируюсь. А они считают, что я играю. Я должен поймать иностранного агента. Это моя мечта. Я хочу доказать, что мальчишки такие же люди, как все, только ростом поменьше. И нисколько мы других не хуже. А некоторые даже лучше некоторых.

— Вот видите! — торжествующе воскликнул Юрий Анатольевич. — Он же заговаривается! Он же несёт белиберду! Чепуху! Ерунду! Абракадабру! А вы — патологопсихонерловог…

— Психоневропатолог.

— Всё равно мне сейчас уже не выговорить. Я слишком взволнован. Поставьте ему хоть какой-нибудь укол хоть куда-нибудь!

— Успеется. Продолжай, мальчик.

— Я мечтаю поймать нескольких агентов иностранных разведок, — ответил Толик. — Вот и всё.

— А как ты учишься?

— Учусь я… не очень… Но что, по-вашему, важнее — пятёрки получать или врага обезвредить?

— Так вопрос ставить нельзя, — возразил психоневропатолог. — А почему бы тебе не совмещать полезное с приятным — пятёрки получать и врагов обезвреживать?

— Пятёрки многие получать могут, особенно девчонки, — сказал Толик и вздохнул. — Пятёрками не прославишься. Подумаешь, на доску Почёта повесят! А я хочу героем быть, чтобы обо мне все знали. А отличников всяких круглых и без меня хватает. Можно всю жизнь отличником быть, а тебя никто и знать не будет. А когда я шпиона поймаю, то буду считаться выдающимся человеком. Меня в открытой машине через весь город провезут, а на центральной площади митинг в честь меня организуют. По телевизору меня будут показывать.

— И — последний вопрос! — Моисей Григорьевич предельно внимательно вгляделся в мальчика. — Что для тебя важнее: поймать шпиона или считаться выдающимся человеком?

— То и другое! — воскликнул Толик. — Разве плохо мечтать о том, чтобы стать героем наших дней?

Психоневропатолог Моисей Григорьевич в заметном волнении прошёлся по кабинету, остановился перед Толиком, сказал:

— Выйди, пожалуйста.

Когда Толик закрыл за собой дверь, Юрий Анатольевич торопливо спросил:

— В чём дело, доктор?

— Вы оказались правы, — угрюмо ответил Моисей Григорьевич. — Организм мальчика способен на очень опасную болезнь.

— Какую, доктор?

— Ему грозит мания величия. Причём в очень острой форме. Распространённое заболевание среди современных детей. Внук одного моего знакомого возомнил себя котом Васькой. Ночами пытался ловить мышей, лазал по крышам, лакал из блюдечка на полу и прочее. Ему, видите ли, казалось, что кошачья жизнь необыкновенно легка. В частности, не надо ходить в школу.

— Я не предполагал… не подозревал…

— В том-то и наша беда, — со вздохом сказал Моисей Григорьевич, — что мы и не предполагаем, и не подозреваем. Для ребёнка враг номер один — это лень. А может быть, это и единственный враг ребёнка. Вот ваш мальчик. Ведь ему хочется ловить шпионов только потому, что это дело представляется ему необыкновенно лёгким. А прославиться ему хочется лишь для того, чтобы ничего не делать. Он у вас очень избалован. Скорее всего бабушкой.

— Что же делать? — еле слышно спросил Юрий Анатольевич. — Есть какой-нибудь выход?

— Найдём, — убеждённо произнёс Моисей Григорьевич. — Самое страшное произойдёт в том случае, если мальчик действительно поймает шпиона. Тогда ему, мальчику, несдобровать.

— Неужели всё так серьёзно? Что же делать?

— Оградите мальчика от бабушки. Это первое. Он ведь не играет в шпионов, он мечтает поймать настоящего агента, прославиться этим лёгким способом. К сожалению, вы даже представить себе не можете, в какой степени это серьёзно. Избалованным детям грозят такие заболевания, перед которыми мы, врачи, лишь разводим руками. Вынужден вам сказать: до скорой встречи.

Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз увидел, как переменился в лице папа Юрий Анатольевич, как пошатнулся, прижав ладони к вискам…

В кабинет вбежал Толик. Он обнял папу и сказал:

— Идём отсюда. Я совершенно здоров.

Моисей Григорьевич смотрел на них с глубоким сожалением.

Глава № 8 «А чем сосиски лучше сарделек?»

Есть такая поговорка: всяк мерит на свой аршин. Это означает примерно следующее: дурак всех полагает дураками, подлец всех считает способными на подлость, жулик думает, что все вокруг него тоже жулики.

Вот и агенту ЫХ-000 казалось, что все люди вокруг него вроде него — такие же, а значит, и жалеть их нечего.

И вдруг Фонди-Монди-Дунди-Пэк неожиданно для себя обнаружил, что люди бывают очень разными: и честными, и добрыми, и бескорыстными, и просто хорошими. Вот это было открытие! ЫХ-000 до того растерялся, что целых шестнадцать минут испытывал желание стать или честным, или добрым, или бескорыстным, или просто хорошим.

Однако шпиону нельзя быть хорошим человеком больше шестнадцати минут. Зато этих шестнадцати минут оказалось вполне достаточно для того, чтобы ЫХ-000 задумался над своей жизнью. Раздумывание же над своей жизнью кончилось тем, что Фонди-Монди-Дунди-Пэка охватил безумный страх, а вслед за ним появилось желание сдаться врагу.

Страх ещё больше усилился, когда ЫХ-000 узнал, что полковник Шито-Крыто заподозрил его в предательстве. Это означало, что рано или поздно начальник Самого Центрального Отдела «Тигров-выдров» прикажет уничтожить его, ЫХ-000!

Фонди-Монди-Дунди-Пэк не ел уже несколько суток, так как не выходил из дому, и у него от голода стала кружиться голова. Это ведь очень опасно — не есть несколько суток и думать. Всё в голове у него так перепуталось, что он и не заметил, как вышел на улицу, добрёл до городского сквера и устало, почти без сил опустился на первую попавшуюся на дороге скамейку.

Тут же к нему подсел низенький, широченный в плечах, толстый гражданин с утиным носом и маленькими, глубоко спрятавшимися глазками, спросил вкрадчиво:

— Вы, случайно, не знаете, когда играет «Спартак» с «Динамо»?

По спине Фонди-Монди-Дунди-Пэка пробежал озноб: он (не озноб, конечно, а ЫХ-000) понял, что сел на скамейку — условленное место встречи с агентами из диверсионной группы «Фрукты-овощи»! Он должен был ответить: «Я спортом не интересуюсь, я больше люблю сардельки».

Но Фонди-Монди-Дунди-Пэк ответил так:

— Я спорт не люблю, а больше интересуюсь сосисками.

А сам подумал:

«Кто же это? Мяу? Бугемот? Или Канареечка?»

Гражданин снял соломенную шляпу, обмахнул ею вспотевшее лицо и ещё более вкрадчиво спросил:

— Может быть, случайно вы всё-таки спортом не интересуетесь, а больше любите сардельки?

ЫХ-000 дрожащей рукой нащупал в кармане пистолет и ответил:

— Нет, я интересуюсь сосисками с картофельным пюре.

Тут толстый гражданин с утиным носом тоже сунул руку в карман пиджака и спросил мрачно:

— А чем сосиски лучше сарделек?

— В них витаминов больше, — ответил Фонди-Монди-Дунди-Пэк и быстро пошёл прочь, не оглядываясь.

Он направился в магазин, купил два килограмма сосисок, вернулся домой, включил рацию и начал глотать сырые сосиски. И пока не сглотал все, не мог остановиться.

А в эфире ругались, жаловались, обзывались три штуки агентов.

Первым высказался Бугемот:

— Был на условленной скамейке. Уверен, что разговаривал с ЫХ-три нуля. Но он не ответил на пароль. Подозрения шефа оправдываются. Чувствовал я себя во время разговора, как кусок мяса в тупой мясорубке. Ваши соображения?

В ответ ему Канареечка:

— Все мы дураки во главе с начальством. Надо было сразу сматываться обратно. Бугемот и есть бугемот, всё испортил с помощью своей пустой головы.

Мяу сказал так:

— Если ты сам дурак, на начальство не сваливай. А если ещё будешь критиковать начальство…

Тут в эфир полетели такие словечки, что Фонди-Монди-Дунди-Пэк отключил рацию. Хорошо, что Бугемот не слишком умён и не пошёл за ним следом!

Настроение чуть-чуть улучшилось. ЫХ-000 вспомнил, какое глупое лицо было у Бугемота, когда он услышал, что в сосисках витаминов больше, чем в сардельках!

Но в сердце опять прокрался страх, и хорошее настроение моментально улетучилось. ЫХ-000 трясущимися руками включил рацию и сразу услышал:

— Группе «Фрукты-овощи». Приказ шефа. Если в течение двадцати четырёх часов ноль семи минут не будет налажена связь с ЫХ-три нуля, Канареечка я Мяу возвращаются. Бугемот остаётся для особо специального задания.

«Ага! Ага! — пронеслось в дёргающейся голове Фонди-Монди-Дунди-Пэка. — Особо специальное задание — это я! Моя смерть это!»

И он быстрёхонько передал в эфир:

— Говорит ЫХ-три нуля. Удивляюсь вашей беспомощности. За мной следят. Прячусь глубоко под землёй. Была возможность связаться с Бугемотом, но он затеял с посторонним человеком глупейший спор о спорте, сосисках и сардельках с картофельным пюре. Этак он провалит нас всех. В ближайшее время встретимся. Приветик. Гуд бом!

Он отключил рацию, тяжко вздохнул семь раз: агентов-то он напугал и запутал, а что же ему самому теперь делать?

Предположим, он сдастся и выдаст всю диверсионную группу «Фрукты-овощи». Предположим, ему за добровольное раскаяние сохранят жизнь. Но, скажите, кому интересно провести остаток жизни за тюремной решёткой?

Задание он выполнять не будет — это решено бесповоротно. Но если он будет сидеть вот так, сложа трясущиеся руки, то Бугемот рано или поздно с ним разделается!

И ЫХ-000 с досадой подумал:

«Надо было съесть не два килограмма сосисок, а четыре с половиной, и обязательно с картофельным пюре. Тогда бы голова работала лучше».

Теперь же голова работала плохо, дёргалась, ничего не могла сообразить… А опасность всё приближалась и приближалась.

ЫХ-000 вытащил пистолет и спрятался под кровать.

Глава № 9 Агент Мяу теряет пистолет

Положение трёх штук агентов было незавидным. ЫХ-000 должен был приготовить для них жильё, где они могли бы, по крайней мере, ночевать. А они вот уже несколько дней слонялись по городу, спали где придётся, а часто и вообще не спали.

Собираться вместе без приказа руководителя диверсионной группы они не имели права. В лицо они друг друга не знали, связь поддерживали только по радио.

Первым не выдержал Бугемот, предложил:

— Надо собраться и разобраться. ЫХ-три нуля тянет резину. Может, он давно уже переметнулся к врагу. Давайте соберёмся вместе, обсудим наше незавидное положение. Ум — хорошо, а три — совсем неплохо.

Мяу возразил:

— Приказ шефа — ждать двадцать четыре часа ноль семь минут.

Канареечка сказал:

— Приказ приказом. Шеф шефом. А нам надо встретиться. У меня поджилки трясутся. Кругом одни человеческие лица. Хочу хоть одну шпионскую физиономию увидеть. Услышать хоть один шпионский голос.

Решено было встретиться в парке за городом. Для опознавания Бугемот придумал пароль. Но, поражённый тем, что однажды он уже запутался с паролем, Бугемот не смог придумать ничего более лучшего, чем опять:

— Скажите, где здесь можно купить сардельки? И такой вот отзыв:

— Сардельки здесь не продают, но есть замечательные сосиски.

Бугемот явился на свидание первым и ждал у дороги в парк, невдалеке от автобусной остановки.

Подходит к нему гражданин в тёмных очках, спрашивает:

— Скажите, где здесь можно купить сардельки?

— Сардельки здесь не продают, — радостно ответил Бугемот, — но есть замечательные сосиски с картофельным пюре!

А ведь пароль и отзыв должны произноситься точно из слова в слово!

И агенту Мяу (а это был он) ничего не оставалось делать, как сказать:

— Спасибо, но я сосисок с картофельным пюре не ем.

Мяу направился обратно к автобусной остановке. Навстречу ему торопливо шёл длинный гражданин в зелёном берете.

Оба враз остановились.

Гражданин в зелёном берете спросил:

— Скажите, где здесь можно купить сардельки?

Мяу облегчённо вздохнул и ответил:

— Сардельки здесь не продают, но есть замечательные сосиски с картофельным пюре.

Как это «картофельное пюре» сорвалось у него с языка, он и сам не понимал, а гражданин в зелёном берете пробормотал растерянно:

— Спасибо, но я картофельное пюре не перевариваю.

И он прошёл мимо: рисковать нельзя — можно погибнуть из-за двух слов, если даже эти слова означают всего-навсего обыкновенное картофельное пюре!

Канареечка (а это был он) приблизился к изнывавшему в ожидании Бугемоту и спросил безнадёжным тоном:

— Скажите, где здесь можно купить сардельки?

Бугемот сжал кулаки, набрал в грудь побольше воздуха, напряг весь свой разум и отчётливо, почти по слогам, выговорил:

— Сардельки здесь не продают, но есть замечательные сосиски.

И оба агента так громко и так облегчённо вздохнули, что стоявший вдалеке Мяу услышал и оглянулся на них.

— А кто это? — кивнув в его сторону, спросил Канареечка. — У него сосиски, но с картофельным пюре.

— Я виноват, — объяснил Бугемот. — У меня с языка «пюре» сорвалось, и у него потом. Иди договорись.

Вскоре они втроём сидели на укромной полянке.

— Мы влипли в историю, — мрачно заговорил Бугемот. — ЫХ-три нуля специально нас запутал. Голову даю на отсечение, что я разговаривал с ним и пароль я сказал правильно, а он не захотел отвечать. За нами наверняка уже следят.

— Через двадцать один час семнадцать минут я могу сматываться домой, — пропищал Канареечка. — Надоело мотаться без дела.

— Я тоже уверен, что мы попались, — промямлил Мяу. — Я вот нисколько не удивлюсь, если сейчас услышу: «Руки вверх!»

И раздался голос:

— Руки вверх!

Бугемот мгновенно исчез в куче хвороста. Канареечка белкой взлетел по стволу дерева. Мяу нырнул в кусты. На полянку выскочил мальчик, крикнул:

— Руки вверх! С места не двигаться! Стреляю без предупреждения и без промаха!

И пробежал дальше.

Не скоро отдышались насмерть перепуганные шпионы. «Руки вверх!» — да ещё прозвучавшие совершенно неожиданно, самые страшные для шпиона слова. Потому-то агенты и не обратили внимания на то, что голос был детский.

Мяу вернулся весь белый, еле слышно промямлил:

— Вот… это… пистолет… ведь… потерял… эх…

Шпионы схватились за головы — каждый за свою.

— Да, действительно пюре получается, — мрачно сказал Бугемот. — Ты бы лучше башку потерял! Вместе с головным убором! Ха-ха…

— А какой дурак придумал спрашивать о сосисках и сардельках в лесу? — разозлился Мяу. — Нарвись мы на догадливого человека — и перехватали бы нас, как кроликов!

— Надо искать пистолет, — жалобно пропищал Канареечка. — И что у вас за привычка вечно лаяться? И как тебя угораздило потерять оружие? Чему тебя только учили! Агент ещё называется!

— Я споткнулся, — объяснил Мяу, — взлетел в воздух, перевернулся несколько раз, встал на голову, опрокинулся на спину, потом побежал… сунул руку в карман… тю-тю!

— Нам нужно выбрать главного, — очень мрачно предложил Бугемот. — Иначе никакого порядка не будет. Будет одно сплошное пюре.

— Главный у нас есть, — возразил Канареечка. — ЫХ-три нуля. Никто его пока ещё не отстранил. Он может объявиться в любой момент. А нам никто не давал права командовать.

— А где же этот знаменитейший, сверхопытнейший, самый заслуженный ЫХ-три нуля? — совсем мрачно спросил Бугемот. — Он трус и предатель, я уверен. Шеф всё равно прикажет убрать его.

— Помогите мне найти пистолет! — взмолился Мяу. — Вдруг его кто-нибудь найдёт?!

Шпионы ползали на четвереньках по парку не меньше часа. Пистолета нигде не было.

— Только без паники! — рявкнул Бугемот, когда агенты снова собрались на укромной полянке, и Мяу громко зашмыгал носом. — Пора прощаться. Рации включать через каждые полчаса.

— Я ещё здесь останусь, — сказал Мяу. — Ещё поползаю. Не мог же он сквозь землю провалиться!

Глава № 10 Шпионский пистолет находит Толик Прутиков

Да, конечно, пистолет не мог провалиться сквозь землю. И напрасно агент Мяу ползал на четвереньках, ощупывая каждую травинку.

Пистолет нашёл Толик Прутиков. Он с ребятами играл в шпионов, все отправились домой, а Толик решил ещё потренироваться немного. Он бегал по парку, ползал, лазал по деревьям, прятался в кустах и кричал:

— Руки вверх! Ни с места! Стреляю без предупреждения и без промаха!

Один раз ему даже померещилось, что своими криками он вспугнул несколько человек, которые разбежались перед самым его носом.

Эх, если бы знал Толик, что шпионы, настоящие шпионы в количестве трёх штук испугались его!

Но зато он нашёл настоящий пистолет. Когда Толик увидел его в траве, то чуть не заорал от восторга. Схватив пистолет, он бросился бежать сломя голову, и просто удивительно, что он не разбил эту голову ни об одно из деревьев!

И лишь выскочив на обочину шоссе, Толик сообразил, что нельзя же бегать с настоящим пистолетом в руках, а тем более ехать так в автобусе. Куда бы спрятать оружие? Ведь на Толике были всего лишь трусы, безрукавая майка да кеды.

Размышляя о том, куда бы спрятать пистолет, он и не подумал, что надо о такой находке сообщить милиционеру или военному человеку.

Но вот так у нас всегда и бывает: шпионов ловить мы горазды, а обыкновенная сообразиловка часто и не работает. Если в парке средь бела дня валяется пистолет, то ведь можно сообразить, что тут дело нечисто?

Да и зачем Толику пистолет, если он даже и стрелять из него не умеет? Он ведь думал, что стрелять надо, как в кино, по его мнению, стреляют: нажал там что-то и бах-ба-бах! Если бы так могло быть, то пистолет давным-давно уже сам выстрелил бы.

Помните, что Толик мечтал поймать шпиона сам, как говорится, своими собственными руками, чтобы считаться выдающимся человеком?

Толик снял майку, завернул в неё пистолет и сел в автобус. Сидел он в автобусе и весь сиял: ведь теперь он любого шпиона раз и — руки вверх!

До того ему замечательно было, что он и билет забыл купить, хотя шесть копеек в карманчике трусов имелось.

— Граждане, приготовим билеты для проверки общественным контролёром! Водитель, двери без моего сигнала не открывать!

Бросившись к кассе-полуавтомату, Толик и натолкнулся на общественного контролёра — тётеньку Анну Дмитриевну.

Тётенька очень обрадовалась:

— Есть один заяц!

— Вовсе не заяц я! Честное слово, не заяц я! — взмолился Толик. — Просто забыл! Вот денежки! Ровно шесть копеечек!

— Денежки свои, шесть копеечек своих, оставь при себе, — весело сказала тётенька общественный контролёр. — А мы с тобой сойдём на конечной остановке и отправимся в милицию. Там составим акт. Вызовут одного из твоих родителей. Он заплатит за тебя штраф. Дома тебе будет соответствующее наказание, а мне соответствующий почёт.

Не мог же Толик сказать ей, что забыл купить билет из-за того, что настоящий пистолет нашёл, от радости размечтался и…

— Тётенька, а тётенька! — позвал он. — Даю вам честное слово, что никогда безбилетным зайцем не ездил! Вот первый раз, да и то случайно!

— Чтобы этого с тобой второй раз случайно не случилось, миленький ты мой, — ласково ответила тётенька общественный контролёр, — придётся одному из твоих родителей заплатить за тебя причитающийся законный штраф.

Её стали уговаривать почти все пассажиры: дескать, на весь автобус всего один заяц, да и не заяц, а зайчик ещё, да и тот билет купит, дескать, такого и простить можно.

Но она радостным голосом объявила, что если зайцев, а тем более маленьких, отпускать подобру-поздорову, тогда им, общественным контролёрам, делать будет нечего. А если им делать будет нечего, то их, общественных контролёров, тоже отпустят подобру-поздорову на все четыре стороны. А если их отпустят, то зайцев разведётся видимо-невидимо и они со временем выживут всех честных пассажиров.

И ещё она объяснила, и ещё более радостным голосом, что в воспитательной работе с подрастающими детьми надо умело и разумно сочетать методы поощрения с методами наказания. В данном случае она умело и разумно применяет именно метод наказания.

Толик прижимал к груди завёрнутый в майку пистолет и размышлял о том, как удивительно плохо всё устроено на этом белом свете! Вот пистолет нашёл настоящий — оружие, просто необходимое для задержания настоящего шпиона, — и вдруг из-за какого-то пустяка, из-за тётеньки общественного контролёра с ласковым и весёлым голосом, всё летит вверх тормашками!

Да и не то страшно, что дома попадёт, там ещё бабушка всегда имеется на всякий случай, а то ужасно, что в милиции-то пистолет всё равно обнаружат и обязательно отберут.

Надо — сбежать!

Во что бы то ни стало надо улизнуть любым способом!

— А чего это ты голый ездишь? — спросила тётенька общественный контролёр. — Майку почему скомкал?

— Жарко очень, — ответил Толик, — много бегать пришлось. А дома мне здорово попадёт. Бабушка горько плакать будет. Она всегда горько плачет, когда мне зря попадает.

— А часто тебе зря попадает?

— Да почти всегда зря. Бабушку уж очень мне жалко.

— Я бы тебя отпустила, — призналась тётенька общественный контролёр. — Но я план по зайцам уж который месяц не выполняю. Все выполняют, одна я, Анна Дмитриевна, ещё ни одного зайца не поймала и не оштрафовала. А у нас через четыре дня торжественный вечер. Да ещё с духовым оркестром. Всех будут хвалить, а меня даже не поругают. Потому что пенсионеров критиковать нельзя: очень уж мы обидчивы. А хвалить меня не за что. А вот приведу я тебя в милицию, одного из твоих родителей оштрафуют, — голос её стал совсем ласковым, — тебе дома попадёт, бабушка твоя горько поплачет, зато мне, Анне Дмитриевне, почёт на торжественном вечере с духовым оркестром. Понимаешь?

— Я-то понимаю. Вы поймайте меня завтра, Анна Дмитриевна! Какая вам разница? Я ещё двоих товарищей позову. Будет у вас целых три зайца. Вам за это три почёта. Понимаете?

— Что-то не очень…

— Да ведь три зайца — это в три раза больше, чем один! А мы вам завтра втроём попадёмся. Мы и деньги на штраф принесём, чтобы родителей не беспокоить. Три штрафа! Три!

— Деньгами-то я вам и сама помогу, — задумчиво проговорила Анна Дмитриевна. — Мне ведь не деньги нужны, а почёт. А почёта мне не будет, пока я плана по зайцам не выполню. Всё! Приехали. Конечная остановка. Не вздумай бежать, миленький, — ласково предупредила она и показала милицейский свисток раза в четыре больше обычного.

— Отпустите вы меня! — жалобно попросил Толик. — Завтра мы вам втроём попадёмся! Три почёта вам будет!

Тётенька общественный контролёр отрицательно покачала головой, но пообещала:

— Ещё подумаем. Торопиться не будем. Всё взвесим, прикинем, потом ещё раз подумаем.

— И думать тут нечего! — Толик с трудом удержался, чтобы не сказать чего-нибудь грубого. — Меня не жалеете, бабушку мою пожалейте! Она ведь тоже пенсионерка! Плакать ведь она будет! Может быть, даже зарыдает! И всё из-за вас!

— Значит, с нервами у неё плоховато, — сочувственно объяснила тётенька общественный контролёр. — Пусть по утрам холодный душ принимает. Это очень укрепляет нервную систему.

Они вышли из автобуса и зашагали по дорожке городского сквера.

«Что же делать?! Что же делать?! Что же делать?! — чуть не кричал Толик. — Вот вредная старушенция! Свалилась на мою несчастную голову!.. Но я что-нибудь, да придумать должен! Она ещё пожалеет…»

— Предложение твоё деловое, — сказала тётенька общественный контролёр, — но рискованное. Присядем давай. — Она села на скамейку, не выпуская из рук милицейский свисток, и думала, шевеля губами, подсчитывая что-то.

И Толик тоже думал, но в руках у него был не милицейский свисток, пусть раза в четыре больше обычного, а — пистолет. Придётся, видимо, им воспользоваться!

«Уйти бы куда-нибудь, — торопливо прикидывал в уме Толик, — там я вынимаю пистолет… и требую… то есть приказываю… А если она не поверит, что пистолет настоящий? Тогда что делать?»

На всякий случай он ещё раз сделал попытку разжалобить тётеньку общественного контролёра и самым нежным голосом, на какой только был способен, заговорил:

— Три зайца у вас завтра будет. Три штрафа. Три почёта. Отпустите вы меня. Честное-пречестное слово, не обману. Если удастся, четырёх зайцев приведу. А?

— Не верю я тебе, миленький, — ласково сказала Анна Дмитриевна, — и права не имею верить. Какой же я тогда общественный контролёр, если зайцу поверю? Идём в милицию, а завтра товарищей приводи. О штрафе не беспокойтесь. Сама за вас деньги внесу. Только попадитесь.

— Руки вверх! — в отчаянии приказал Толик, вытащив пистолет и направив дуло прямо в нос Анне Дмитриевне. — Ни с места! Я стреляю без предупреждения и без промаха! Я агент иностранной разведки крупной державы! Заброшен в ваш город для выполнения опасного задания! Если вы, бабушка…

— Не бабушка я ещё…

— Неважно! Если вам, пока вы ещё не бабушка, дорога жизнь, не шевелитесь, не двигайтесь с места, не свистите в свой свисток десять минут! Не вздумайте выдавать меня! Моя пуля найдёт вас повсюду!

— Не боюсь я тебя… Не боюсь я тебя… вот нисколечко… — торопливо бормотала Анна Дмитриевна, оглядываясь по сторонам. — И пистолетик у тебя игрушечный… И не агент ты, а второгодник какой-нибудь… А я сейчас милицию вызову… тут тебя и…

— Стреляю без предупреждения и без промаха! — тряся пистолетом перед её носом, хрипло крикнул Толик. — Моя пуля найдёт вас повсюду!

Держа пистолет в вытянутой руке, Толик попятился.

Не успел он скрыться в кустах, как общественный контролёр Анна Дмитриевна с такой силой начала дуть в свой свисток размером в четыре раза больше обычного, словно это была боевая труба.

Глава № 11 Общественный контролёр Анна Дмитриевна в обществе двух шпионов. ЫХ-000 пытается стать человеком

ЫХ-000 побрился, причесался, уложил вещи в чемодан, включил рацию и передал в эфир:

— «Фруктам-овощам». Потерял всякую возможность действовать. Окружён со всех сторон. Видимо, гибну. Работайте самостоятельно. Старшим назначаю Бугемота. Скоро нам всем каюк. ЫХ-000.

Он передал это сообщение в эфир несколько раз. Пусть приятели-предатели выкручиваются сами, а задания им всё равно не выполнить. Полковник Шито-Крыто лопнет от злобы. А ему, Фонди-Монди-Дунди-Пэку, пожилому человеку, надоело трястись от страха. И пусть не носить ему мундира с погонами, орденами и медалями, зато он отныне будет жить по-человечески.

Сядет он в поезд, уедет на берег южного моря, снимет там комнату в доме, где много детей, станет с ними во все игры играть, кроме игры в шпионов.

И теперь он, кстати, уже не ЫХ-000, не Фонди-Монди-Дунди-Пэк. В паспорте у него значится: Иван Иванович Иванов.

С чемоданом в руке он довольно спокойно шагал к вокзалу, раздумывая о том, что на первый, как говорится, случай он нашёл неплохой выход из положения. Конечно, полковник Шито-Крыто будет его разыскивать, искать он умеет, ну, а мы умеем прятаться.

Но он и сам не заметил (проклятая шпионская привычка — действовать по секретной инструкции!), как оказался в сквере на условленной скамейке.

Тут же рядом сразу плюхнулся Бугемот, да так плюхнулся, что едва не опрокинул скамейку. Сидел он, сидел, пыхтел он, пыхтел и мрачно спросил:

— Вы, случайно, не знаете, когда играет «Спартак» с «Динамо»?

«Поручили ему ликвидировать меня или нет? — пронеслось в голове Фонди-Монди-Дунди-Пэка. — Главное, чтобы он не догадался, что я — это я».

Иван Иванович Иванов на вопрос ответил вопросом:

— А какое «Динамо» вы имеете в виду?

— Обыкновенное «Динамо». Футбольную команду.

— В первенстве страны участвует, к вашему сведению, несколько команд под названием «Динамо», — любезно объяснил Иван Иванович Иванов. — Какая именно команда вас интересует? Московская, киевская, минская…

— Я спортом не интересуюсь, — пробурчал Бугемот, — я больше люблю сардельки. Понимаете, я больше люблю сардельки!

— А я обожаю сосиски, — с улыбкой ответил Иван Иванович Иванов. — И обязательно с картофельным пюре.

— А я пюре ненавижу, — сквозь зубы процедил Бугемот, и по лицу его было видно, что он мучительно что-то соображает. — Ненавижу я пюре! — очень мрачно повторил он. — И сосиски ненавижу! И футбол ненавижу!

— Почему же вы спрашиваете о футболе вот уже второй раз?

— Потому что меня просили спросить. Понимаете? Меня просили спросить: вы, случайно, не знаете, когда играет «Спартак» с неважно каким «Динамо»?

«Он от меня не отстанет, — подумал Фонди-Монди-Дунди-Пэк, — надо мне от него как-то отделаться». А Иван Иванович Иванов недовольно сказал:

— Если вы, гражданин, лишку выпили и заговариваетесь, то ступайте себе домой, а то вон невдалеке где-нибудь наверняка милиционер имеется.

— Извиняюсь, простите, извините, — испуганно пробормотал Бугемот, но не двинулся с места, только запыхтел ещё громче.

«Значит, он уже приставлен следить за мной, — подумал Фонди-Монди-Дунди-Пэк, — нагонит в безлюдном переулке — и пулю мне в затылок. Или две, для верности».

Бугемот же был абсолютно убеждён, что перед ним, вернее рядом с ним, не кто иной, как руководитель диверсионной группы «Фрукты-овощи». И хотя Бугемот совершенно запутался в этих «Динамо», сосисках, сардельках и особенно в картофельном пюре, он, как говорится, всей своей шпионской шкурой чувствовал, с кем имеет дело.

Но поведение ЫХ-000 было настолько непонятным, что Бугемот потерял всякую рассудительность вместе с бдительностью. В страшном нетерпении, стремясь как можно скорее и во что бы то ни стало выяснить обстановку, он отломил прутик и на песке нацарапал:

«Вот болван! — подумал Фонди-Монди-Дунди-Пэк. — Как бы мне от него улизнуть?»

И пока Иван Иванович Иванов спокойно сидел и не смотрел на песок, словно там было нацарапано неприличное слово, Бугемот весь испыхтелся, словно бежал в гору и нёс на себе Бугемота вроде себя.

Вдалеке раздался милицейский свисток. В другое время шпионы не обратили бы на него и малейшего внимания, а сейчас их затрясло от страха, словно они были не агенты, а жулики-карманники. Бугемот так заподпрыгивал на скамейке, что она имела право развалиться в любой момент.

А трели милицейского свистка были всё ближе и ближе, всё громче и громче.

Бугемот и ЫХ-000 тряслись и тряслись. Только один успокоится — другого забьёт мелкой дрожью. Так можно было и мозги вытрясти! Поэтому агенты вцепились руками в скамейку, чтобы унять дрожь, сжали зубы и — замерли.

Кто-то сзади приближался к ним, ломая кусты и оглушительно свистя в милицейский свисток.

— Спартак… Динамо… Спартак… Динамо… — бормотал ЫХ-000, пытаясь вспомнить что-то очень важное. — Спартамо… динаспар… такдина… амоспар… так!.. так!

— Сосиски, сардельки! Сосиски, сардельки! — бормотал совершенно обескураженный Бугемот. — Сосельки! Сароски! Перю! Рюпо! Пюро! Пере! Пюре!

От страха они не слышали друг друга и не смотрели друг на друга.

— Граждане, граждане! — раздался сзади радостный голос. — Вы тут случайно шпиона не видели? Маленький такой, с пистолетом, в одних трусах чёрных, в руках майка жёлтая, а?

— Нет, нет, никакого шпиона мы не видели! — торопливо ответили шпионы.

На скамейку между ними села тётенька общественный контролёр Анна Дмитриевна. Она тяжело дышала и мелко тряслась — это оттого, что скамейка подпрыгивала.

— Чего-то вроде землетрясения, что ли? — удивилась Анна Дмитриевна. — Или меня от радости трясёт? Нюх-то у меня какой, а? Ловила безбилетного зайца, а чуть шпиона не поймала! Как он меня отпустить его уговаривал! А у меня на них нюх! Мальчишкой, подлец, переоделся! И лопочет совсем по-нашему! И ездит-то, как наши, зайцем! В майке у него пистолет был завёрнут. Вытащил он его, прямо мне в нос сунул и заорал человеческим голосом: «Руки вверх!»

Шпионы тихонько состонали, борясь с желанием поднять руки.

— Я ни разу в жизни живого-то шпиона и не видел, — заискивающим тоном произнёс Бугемот. — По-моему, их не бывает.

— Не бывает! — усмехнулась Анна Дмитриевна. — Как же это не бывает, когда он мне сам сказал, что он агент иностранной разведки крупной державы! В мальчишку переоделся и действует, враг такой!

— Мальчики часто играют в шпионов, — строго сказал ЫХ-000, — глупейшая, конечно, игра, но…

— Идиотская игра! — почти рявкнул Бугемот. — Запретить её надо!

— Это было бы очень, очень гуманным решением, — добавил ЫХ-000. — А то кому — игра, а кому — трёпка нервов.

— Шпион это, агент! — твёрдо проговорила Анна Дмитриевна и громко дунула в свой свисток. — Вот отдохну, отдышусь и поймаю. Хотел он меня запугать, думает, что мы, пенсионеры, народ трусливый. А мы, наоборот, храбрецы. Я вот себя полной сил почувствовала, когда меня с почётом на заслуженный отдых проводили. Аппетит у меня появился, мысли, желания всякие. И никого я не боюсь. Ни-и-и-ичегошеньки не боюсь я!.. Я бы и с Фантомасом справилась! Точно, точно!.. А чего это я трястись перестала?

И только тут тётенька общественный контролёр Анна Дмитриевна заметила, что сидит на скамейке одна. Она набрала в грудь побольше воздуха и засвистела в милицейский свисток размером больше обычного в четыре раза так, словно дула в боевую трубу.