Руна на ладони-1

Ульф нахмурился, одним движением сгреб выложенные в кружок фишки и встал. Сунул меч в ножны, выходя. Живых тут не было, опасаться некого…

Покидать двор через калитку не хотелось — он и так достаточно наследил в доме и во дворе. Как знать, вдруг кто-нибудь решит найти убийцу Ауг с собаками. А те могут взять след и через два дня.

Поэтому Ульф, спрятав фишки в кошель на поясе, опять перемахнул через стену. Направился в город, избегая тропы — по склонам, по зарослям, на всякий случай петляя, чтобы запутать собак.

Он скользил между кустами, привычно пригнувшись, а в голове крутились мысли.

Разбитый горшок с медом и женские следы. Похоже, уже после убийства в дом Ауг приходила баба из города. Принесла мед, чтобы расплатиться то ли за гаданье, то ли за какое-то зелье. Зашла в дом, не заметив пса, валявшегося на задах двора, увидела мертвую колдунью — и убежала, выронив горшок.

Сложнее было с инеистым. Раз осталась лишь одна цепочка следов, пахнущих влажной землей и травой, то…

То йотун или прошелся сначала по двору, убил пса и исчез в доме — или наоборот, вошел в дом, вышел, убил пса и опять вернулся. Вот только куда он делся потом?

В любом случае, из дома колдуньи инеистый исчез, не оставив следов. В точности как Олаф. Или труп Олафа — если Гуннульф прав, и конунг уже мертв.

Дойдя до того места, где заросли граничили с улочкой Нордмарка, Ульф спрятал гривну под рубаху. Как и все оборотни, серебро поверх одежды он выкладывал только перед боем. На городских улицах поблескивать оборотневой гривной было ни к чему.

Да и нельзя себя приучать жить без серебра на коже, это могло плохо кончиться. Волчьей шкурой и лесом…

Но прежде чем отправиться к причалам, Ульф заскочил в эльхюс (пивная) неподалеку от крепости.

Тут всегда можно было встретить кто-нибудь из волчьего хирда Олафа — и Ульф хотел передать с ними весточку Хродульфу, хирдману оборотней. Снова идти в крепость, чтобы поговорить с ним, не хотелось. Гудбранду могли доложить, что морской ярл зачем-то снова приходил — но не ради встречи с ним…

В эльхюсе и впрямь сидела пара парней, сменившихся с ночной стражи и теперь цедивших эль в темном углу. Ульф подсел к ним за стол, кивнул тому, кого знал — Меркульфу. Выложил все, приглушив голос. И о том, что темные альвы, похоже, сбежали из крепости лишь после того, как один из них сходил к Ауг, и о смерти колдуньи.

И об инеистом.

Оборотни выслушали молча. Потом Меркульф буркнул:

— Пойду повидаю Хродульфа.

Оба парня встали из-за стола вместе с Ульфом — и вышли вместе с ним. Попрощались кивками у двери, потом скорыми шагами двинулись к крепости.

А он направился к причалам. И уже подходя к своему драккару, расслышал разговор на его палубе. Его люди обсуждали весть о пропаже конунга.

Говорили разное, но сходились в одном — кто-то применил магию. Один из его людей, судя по голосу, Хрёрик, имевший семью тут, в Нордмарке, был уверен, что к исчезновению Олафа приложили свои длинные руки темные альвы. Которые могли открывать норы в земле в любом месте — а потом прикрывать их…

Ульф пробежался по сходням, спрыгнул на палубу. При его появлении беседа стихла.

Стейнбъёрн на пару с ещё одним воином сидел у борта. Рядом стояли трое из его хирда — среди которых был и Хрёрик. Все с сундуками у ног. Видно, так торопились обсудить новости, что даже не стали относить свои вещи вниз.

— Сигвард ещё не вернулся, ярл, — торопливо доложил Стейнбъёрн. — И Викар тоже.

Пока заняться нечем, подумал Ульф.

— Увидите кого-нибудь чужого перед сходнями — свистните меня, — приказал он.

И сбежал по лесенке вниз.

***

Когда-то у Светы уже был опыт шитья — в детстве она пыталась смастерить платьице для куклы. Тот давний опыт не удался, и кукла осталась в прежней потрепанной одежке.

Но сейчас выбора не было. Джинсы на женщине в этом мире смотрелись бы странно и вызывающе, в этом оборотень был прав.

Неужели я не смогу сшить какую-то рубаху, думала Света, берясь за дело и раскладывая одно из полотен по постели. Тем более что никаких изысков тут не требовалось. Рубахи местных дам напоминали мешок с рукавами…

Четыре прямоугольника — два на основную часть, ещё два на рукава. Швы по бокам. Главное, не промахнуться с размерами.

Кое-как управившись с непривычно большими ножницами, Света принялась орудовать иглой, примостившись на постели. Стежки сначала выходили кривые и косые, но понемногу выправлялись.

Она даже начала ощущать мрачное воодушевление. В конце концов, составлять годовой отчет не легче, там баланс тоже собираешь по циферке, словно по стежку выкладываешь. Тыкать иглой в ткань, в любом случае, не труднее.

Потом появился Ульф — влетел, как всегда, даже не постучавшись. И Света замерла с шитьем в руках.

Подумала — может, встать? Но тут же осадила себя. Немножко гордости не повредит, незачем вскакивать при каждом его появлении. Ещё начнет считать себя хозяином положения, а её послушной мышкой…

Поэтому Света только подобрала ноги, поскольку сидела, сложив их калачиком. А широко раздвинутые коленки в этом мире, надо полагать, не комильфо.

***

Крутившиеся в голове Ульфа мысли о том, что же творится в Нордмарке, отступили и поблекли при виде Свейтлан. Может, потому, что при его появлении она торопливо сдвинула колени. И подняла к нему лицо, заправив за ухо пушистые пряди с одной стороны — мягкого оттенка опавшей листвы.

Ульф сделал ещё пару шагов к постели. Спросил, глядя на неё:

— Зашьешь мне рубаху, Свейтлан? Вообще-то это женское дело, не мужское…

У неё расширились глаза. Ульф покосился на тряпку, над которой она трудилась. Бросил, обнажая клыки в ухмылке:

— Тебе, я смотрю, прежде шить не доводилось?

Света, помедлив, кивнула. И он добавил:

— Имела прислугу?

Она мотнула головой.

Странно, но не врет, изумился Ульф.

Однако он видел кривые стежки на том куске ткани, что прикрывал ей колени. А на одежде, в которой девушка появилась в его мире, швы были на удивление ровные. Не всякая мастерица так сумеет…

Наверно, шила её мать, решил он наконец. А дочку баловала.

Он вдруг скривился, внезапно осознав, что балованная девица из другого мира — это не то, что ему нужно. Женщина, которая не умеет даже шить…

Кажется, норны все-таки подшутили над ним.

По крайней мере, она умеет молчать, решил наконец Ульф. И не испытывает ненависти к его породе. А остальное… что ж, остальному можно научиться.

Он положил руки на пряжку пояса — и позабавился, увидев, как высоко взлетели брови на чистом лице Свейтлан. Пояснил:

— Мне придется раздеться. Чтобы зашить рубаху. Не ходить же с разодранным воротом?

Сейчас или никогда, подумала Света. Если она позволит этому Ульфу вот так запросто заходить к ней и раздеваться…

Света вскочила и размашистым жестом указала ему на дверь.

— Это хорошо, — вдруг серьезно сказал оборотень. — Девушка, которая позволяет одному чужому мужику раздеваться при ней, завтра позволит это и другому. А я тебе не родич… и пока что не муж. Значит, чужой. Однако рубаху все равно надо зашить. Ярл может ходить в дранном только во время боя и после него, но не на отдыхе. Зашьешь рубаху прямо на мне, Свейтлан?

— На себе не зашивают, — растеряно сообщила Света на русском.

— Я сяду на сундук, — объявил в ответ Ульф на своем наречии. И кивнул на шитье, валявшееся на постели. — Игла у тебя есть, нитки тоже.

А потом, пока Света стояла, растерянно глядя на него, оборотень направился к сундуку. Прошел мимо неё, как мимо столба, уселся на крышку, небрежно сдвинув в сторону поднос с остатками еды — а вместе с ним и одежду Светы, уложенную стопкой. Подхватил кусок вяленого мяса с подноса, отправил его в рот…

Затем нагло поманил её пальцем. Заявил:

— Я жду. Мое тело прикрыто, и не оскорбляет твоей гордости голым брюхом.

Света смотрела на него, стиснув зубы и сжав кулаки. Подумала сердито — раз у Ульфа на боку висит меч, стало быть, тут дерутся холодным оружием. И после каждой его драки наверняка остаются прорехи на одежде.

Даже если тело в бою прикрывает кольчуга, а раны заживают сразу, как вроде бы положено оборотню — все равно дыр на рукавах и штанах не избежать.

Выходит, этот Ульф после каждого боя или ходит в лохмотьях, или зашивает себе одежду сам. И тогда у него немалый опыт в шитье. Вон, только взглянул на её стежки — и сразу же начал спрашивать, не было ли у неё прислуги!

Похоже, он так заигрывает, недовольно решила Света. Приучает понемногу к себе — впрочем, какое понемногу? За один день и украл, и чуть ли не разделся перед ней…

Оборотень, уставший ждать, негромко бросил:

— Я поступаю как должно. Забочусь обо всем, что тебе нужно — еда, одежда, кров. И прошу лишь зашить мою рубаху. Тебе ничего не угрожает — вспомни, я даже к твоей руке прикоснулся только после твоего разрешения.

Света, тяжело вздохнув, шагнула к постели. Взяла иглу с ниткой, подошла к оборотню. Тот рассматривал её в упор, лицо было спокойным, но Свете казалось, что он сейчас над ней потешается. Молча, про себя.

Она встала у торца сундука, со стороны его левой руки. Ульф тут же повернулся, подставляя ей грудь.

А Света, уже нацелившись иглой, подумала — и ведь не боится, что уколю. Потом подхватила одной рукой края разодранного шва, воткнула острие иглы.

Из ткани свисали порванные нитки. Чуть выше, в прорехе, поблескивала гривна…

У неё вдруг мелькнула одна нехорошая мысль. Она оставила иглу торчать в складке, взялась за серебряный жгут двумя пальцами, вытащила его из-под рубахи. Уложила обратно на грудь, но уже поверх коричневато-серого полотна. Дернула за края ворота, расправляя его под гривной.

А потом вскинула брови, уставившись Ульфу в глаза.

Оборотень обнажил клыки в скупой усмешке, пробормотал:

— Умная Свейтлан. В Ульфхольме, когда выучишь язык, могут прозвать и мудрой Свейтлан.

— Не увиливай, — грозно сказала Света по-русски.

И, поскольку смысла сказанного он понять не мог, погрозила ему пальцем.

Мутно-молочные брови оборотня поползли вверх, клыки разошлись. Она затаила дыхание, но тут же поняла, что он широко улыбается.

Это просто я слишком близко стою, с дрожью подумала Света. Поэтому клыки этого Ульфа кажутся ненормально большими. Такого нужно рассматривать на расстоянии…

И чем больше расстояние, тем лучше!

— Да, гривну можно выложить поверх рубахи, — продолжая улыбаться, согласился оборотень. — И так ходить. И взять себе жену, не думая о том, хочет ли она тебя. Как это делают люди. Но с этим нельзя играться, Свейтлан. Волк во мне будет просыпаться все чаще. Под конец я могу и не вернуться в человечью шкуру. Верни гривну на место. Я достаю её только перед боем. Пусть так будет и дальше.

Света, почему-то старательно пряча глаза, запихала ему гривну под рубаху.

Подумала с невольным уважением — ну и самообладание у мужика. Носить эту цацку, невзирая на боль…

И только для того, чтобы жить в человечьей шкуре, как это назвал оборотень.

Она торопливо взялась за иглу. Начала выкладывать стежки, кое-как удерживая одной рукой края разодранного шва, стараясь делать их помельче и поровней…

Пальцы то и дело касались его груди, густо поросшей жестким светлым волосом.

Дышал Ульф тихо, мерно, и только это её успокаивало. Головы Света не поднимала. Знала, что оборотень сейчас уставился на неё — и не хотела встречаться с ним взглядом.

Потом она спохватилась, что оставила торчать порванные нитки. Торопливо повытаскивала то, что могла, затем наткнулась на нить, уходящую дальше, в шов.

Пришлось вернуться к постели за ножницами. И благовоспитанно присесть, чтобы взять их, не оттопыривая пятую точку.

А когда Света шагнула обратно, Ульф вдруг сказал с усмешкой:

— У тебя красивые руки, Свейтлан. И спина.

Она поморщилась. Взялась за конец нитки — а в голове вдруг мелькнула одна мысль.

Оборотень с самого начала закармливал её комплиментами. И бесстрашная-то она, и смелая, и стала бы хорошей женой. И гордая, и мудрая. Теперь вот — руки красивые. Даже спина.

Банальный развод, вот что это, решила Света. Полагает, что нашел девочку, которую можно охмурить лестью? Вот и старается.

Но с другой стороны, это тоже хорошо. Раз Ульф вешает на уши лапшу о её прелестях и достоинствах, надеясь, что возьмет этим — значит, все то, что он сказал, правда. И рук он не распускает. Она в безопасности, пока…

Пока Ульф не выложил свою гривну поверх рубахи. Однако он заявил, что делает это только в бою.

Света с облегчением выдохнула и посмотрела Ульфу в лицо.

Глаза оборотня насмешливо жмурились — и сияли янтарем. Губы изогнулись в ухмылке, но клыки на этот раз оборотень на обозрение не выставил.

Она торопливо затянула узелок, поспешно щелкнула ножницами у его груди. И отступила. Кинула ножницы на постель, воткнула иглу в моточек ниток, швырнула следом…

— Ты шьешь все лучше, Свейтлан, — бросил Ульф, не вставая с сундука. — Красивый шов. Я не хотел тебе этого говорить, пока ты занималась делом — чтобы ты от смущения не воткнула иглу мне в кожу. Благодарю за заботу.

Света кивнула. И тут же решила, что пора поговорить о другом. Подошла к двери, развернулась к оборотню.

Ухмылка с его лица сползла, теперь Ульф глядел серьезно.

Вот и хорошо, решила Света. Затем три раза стукнула в створку. Громко объявила по-русски:

— Войдите!

И сама же распахнула дверь. Снова закрыла, посмотрела на оборотня.

У того губы снова растянулись то ли в улыбке, то ли в усмешке.

— Значит, ты запрещаешь мне входить в мою же каюту, Свейтлан? А вдруг тебе станет плохо? Или ты испугаешься чего-нибудь? Мне так и стоять у двери, дожидаясь, пока ты скажешь это слово — вейдейте?

Хитрец, подумала Света. И погрозила ему пальцем.

Оборотень издал короткое «ха!», уронил:

— Хорошо, в следующий раз постучусь. Теперь, когда ты сказала, чего желаешь, могу ли я рассказать тебе последние новости? Но прости, мудрая Свейтлан, если я вдруг начну заикаться — ты так угрожающе махала на меня рукой!

Он фыркнул, янтарные глаза прижмурились в щелочки.

Первая мысль Светы была о том, что оборотень над нею издевается — но вторая о новостях. По крайней мере, он не смотрит на неё, как на существо второго сорта, как это было на Земле в Средние века. И сам желает что-то рассказать…

Она кивнула, внимательно глядя на Ульфа.

— Я не буду кричать на всю каюту о серьезных вещах, — понизив голос, заявил тот. — Подойди ко мне, Свейтлан. Я не трону тебя. И не укушу — если ты этого боишься.

Подойти ко мне поближе, сказал волк Красной Шапочке, мелькнуло в уме у Светы…

Но оборотень молчал, не сводя с неё взгляда — и она подошла. Встала в двух шагах от него.

— Колдунья Ауг, открывшая путь, по которому ты попала в наш мир, умерла, — негромко сообщил Ульф. — Сегодня днем, где-то в обед, её убили.

Света вздрогнула.

Первой мыслью было — бедная бабулька. Убили. Как, за что?

А потом она подумала о том, что с надеждой вернуться в свой мир теперь можно распрощаться. Разве что здесь найдется ещё одна колдунья, знающая, как сделать то, что сделала Ауг.

Следом пришла третья мысль. И Света, посмотрев оборотню в глаза, ткнула себя пальцем в грудь. Развела ладони, вскинула брови, наморщила лоб…

Ульф пару мгновений её рассматривал, затем качнул головой.

— Нет, смерть Ауг с тобой не связана. Скорее уж с исчезновением конунга Олафа. Я рассказываю тебе об этом, чтобы ты поняла — в Нордмарке сейчас опасно. И чем дальше ты будешь от этого города, тем лучше для тебя. Кроме того, мне поручено одно дело. Мой корабль уйдет из Нордмарка этим же вечером. Через два дня мы будем у Хрёланда, большого острова на западе. Там я выполню то, что должен — а затем поплыву в Ульфхольм. Ты отправишься вместе со мной в город оборотней. Вот и все новости.

А в Ульфхольме, подумала Света, оборотень наверняка предложит ей остановиться в его доме.

Впрочем, ей все равно некуда идти. И сейчас она в его каюте, так что разница небольшая. Просто сменит каюту Ульфа на дом Ульфа…

Оборотень все не уходил. Сидел на сундуке, не сводя с неё взгляда.

А указать на дверь Свете почему-то казалось невежливым. Все-таки Ульф разговаривал с ней по-человечески. И с приставаниями не лез, обходясь одними комплиментами.

Так что она молча отошла к окну. Встала так, чтобы видеть крыши домов, поднимавшиеся вдали над причалами.

— Тебя настолько опечалила смерть колдуньи? — спросил вдруг Ульф.

Голос прозвучал так, словно он уже стоял у неё за спиной. Света обернулась.

Оборотень и впрямь успел подойти. Замер в полушаге от неё…

И ведь ни одна доска не скрипнула под его ногой, подосадовала Света.

— Думаю, ты опечалилась потому, что надеялась с помощью Ауг вернуться домой, — заявил Ульф. — Я сам на твоем месте хотел бы того же. Но перед тем, как ты попала сюда, я всю ночь держал в руке руну, думая о той, что станет моей женой. Когда в моем мире уже наступил рассвет, ты в своем мире наконец коснулась той же руны. И попала сюда. Я не великий знаток колдовства. Но мне хватает ума сообразить — ты вернешься, если в твоем мире кто-нибудь сожмет в кулаке руну, думая о тебе. И если ты коснешься той же руны… у тебя есть такой человек в твоем мире, Свейтлан?

Она почему-то вспомнила об Антоне — и отвернулась к окну.

— Это я ещё не сказал о том, что он должен найти колдунью, подобную Ауг, — негромко заметил у неё за спиной Ульф. — Узнать, что с тобой случилось. Узнать о том, что руны открывают путь в наш мир. Прости, если мои слова тебя опечалили.

Света молчала. Он вдруг выдохнул с неожиданной горячностью:

— Прими мой мир, Свейтлан. Он не так уж плох. А Ульфхольм неприступен, и ты будешь там в безопасности. Тебе понравится мой дом, вот увидишь. Сейчас он пуст и заперт, но я найму прислугу, когда привезу тебя.

Света почти равнодушно пожала плечами. Подумала — выбора-то все равно нет.

Выходит, ни к чему искать колдунью здесь, в этом мире. Она должна найтись там, на Земле. И сделать это должен тот, кто хочет её вернуть.

Причем не только хочет, но и знает, что для этого нужно.

Все. Она тут навсегда. Целый мир, в котором остался брат — и вся её жизнь — теперь потерян для неё.

Ульф молча стоял за спиной. Не уходил, но и не лез с вопросами. Секунда текла за секундой…

За окном плескалась полоса морской воды. Солнечные блики играли на волнах.

Странно, но от известия о том, что сюда она попала насовсем, Света оправилась гораздо быстрей, чем от зрелища пустого шкафа — и от записки Антона. Может, потому, что в попадании куда-то не было унизительного привкуса собственной неполноценности? Страшно было, это да. Но и только.

А может, ещё и потому, что за спиной ровно дышал оборотень. Все-таки когда ты не одна, и есть кому помочь — это уже кое-что…

Света нахмурилась, отгоняя ненужные мысли. Напомнила себе — если бы не этот помощник, она сюда и не попала бы. Жила бы сейчас в своем мире, работала, не нуждаясь в его помощи…

И все же она жива, это главное. Теперь нужно как-то выживать дальше.

Изобразить, что ли, безмерные страдания, быстро подумала Света. Исключительно для оборотня. Немного чувства вины ему не повредит…

И уж кто-кто, но Ульф его заслужил. Она, может, и желала чего-то утешительного и романтического, когда вечером побежала к гадалке. Но уж точно не попадания в другой мир. И, берясь за руну, ничего опасного в этом не видела. Так, что-то вроде святочного гадания, только под Новый год.

А вот Ульф, в отличие от неё, четко знал, чего хочет. Заполучить невесту, пусть даже из другого мира — и плевать, что она там думает. Или что почувствует, когда попадет сюда.

И это ещё хорошо, что у меня диабета нет, мрачно подумала Света. Или другой болезни, при которой без лекарств никак.

Иначе она тут долго бы не прожила.

Света глубоко вздохнула, решаясь. И развернулась к Ульфу, для начала печально скуксившись.

Оборотень глядел спокойно, выжидающе.

Она отступила назад, положила ладонь на стену возле окна. Припомнила то сочетание звуков, которое успела уловить в речи Ульфа. Повторила его:

— Мои слова?

Ульф, ожидавший, что девушка сейчас заплачет — ну а он, разумеется, утешит — посмотрел на неё с любопытством. Звуки, что она издавала, были корявые, но вполне различимые.

— Слова, — бросил он. — «Мои» здесь ни к чему. То, за что ты держишься — борт. У меня за спиной — переборка. Тут все просто. То, за чем плещется вода, это борта, все остальное переборки.

Ульф задумался на мгновенье, потому что пора было заняться делом — заставить её хотеть его. Не поболтать же он сюда зашел, в самом-то деле.

Расплачься она, все оказалось бы легче и проще. Женщины в слезах сами ищут утешения…

Может, попробовать её удивить?

— Мой драккар называется «Черный волк», — заявил Ульф. — Он из скидбладниров, складывающихся кораблей. Говорят, самый первый и самый великий из них нарекли Скидбладниром, отсюда и пошло это название. Тот Скидбладнир принадлежал богу Фрейру. А до него — богу Локки. Говорят даже, что Локки отдал Скидбладниру часть своей силы. И его можно было сложить так, что он влезал в карман. Мой «Черный волк» в карман, конечно, не влезет. Но после складывания его можно погрузить на телегу.

Губы Свейтлан чуть-чуть разошлись, она удивлено выдохнула — и тут же недоверчиво прищурилась.

Я б поцеловал, подумал Ульф, глядя на её рот. Вот только этого делать нельзя, пока её запах не изменился — и в нем не появился цветочный оттенок желания, достаточно сильного, чтобы она потом не пожалела о случившемся. И не возненавидела, не ощутила отвращения…

А слова, они и есть слова. Неважно, что она скажет. Важно, что она почувствует — и как будет пахнуть.

Или врет, или у них и в самом деле развитие техники пошло по другому пути, зачаровано подумала Света, не отводя от Ульфа взгляда. По магическому. Вот бы ещё разузнать об этом получше.

Она, не сводя с него взгляда, чуть повернулась. Постучала пальцем по тонкому стеклу окна.

— Скидбладнир? Можно погрузить?

Хочет знать, что случится со стеклом, когда корабль начнет складываться, сообразил Ульф. И объявил, приоткрыв клыки в усмешке:

— Стеклу ничего не будет, когда драккар сложится. Такова магия этих кораблей. А потом, когда драккар развернется, стекло останется целым. Но я не знаю, как это происходит. Тайну скидбладниров хранят темные альвы, которые их делают. Хочешь вечером посмотреть, как «Черный волк» отплывет?

Света медленно кивнула.

Ульф перевел взгляд на её водолазку, сказал, прилежно рассматривая округлости, обтянутые тканью:

— Если сошьешь себе что-нибудь до вечера, я… — он едва успел прикусить язык, потому что собирался сказать «разрешаю».

Но говорить такое Свейтлан пока было рано. Так что Ульф после запинки закончил по-другому:

— Я зайду за тобой. Только с обувью надо что-то решить. Сейчас вернусь…

Он вышел, Света молча посмотрела ему вслед.

С одной стороны, как мужчина оборотень был вполне ничего. Конечно, пока у него шерсть по щекам не лезла. И пока челюсти не начинали выпирать вперед. А ещё пока он не показывал клыков, не вскидывал когтистых рук…

А так — смотреть можно. Причем не испытывая желания отвернуться. Крупный длинный нос с поджатыми ноздрями, вытянутое лицо, широкие светлые брови. Ровный, не слишком крупный подбородок. Средних размеров лоб, грязно-молочного оттенка длинные волосы, собранные назад.

Ну и широкие плечи, куда же без них — раз он воин, оборотень и все такое.

Ульф вернулся на удивление быстро. В руке нес свернутый кусок кожи, коричневой, мягкой даже с виду.

— Сейчас смастерю тебе обувку, — объявил он. — Твои сапоги для лета не подходят. Там мех… что, в Неистинном Мидгарде сейчас зима?

Света кивнула. Ульф сделал пару шагов — и с размаху, как-то неожиданно, присел на корточки у её ног. Макушка оборотня оказалась где-то на уровне пояса Светы.

Он тут же вскинул голову вверх, посмотрел на неё, спросил деловито:

— Позволишь коснуться ноги? Чтобы сделать обувь?

Света почему-то сглотнула. Потом кивнула.

Ладонь оборотня скользнула по Светиной ступне — и он её погладил. Она вздрогнула, попыталась отдернуть ногу, но горячие пальцы уже обхватили щиколотку. Слегка сдавили, удерживая.

И Ульф, по-прежнему глядевший на Свету снизу вверх, пробормотал:

— Тихо. Я тебе ничего плохого не сделаю. Просто смастерю обувь по твоей ноге. Я ведь уже касался твоей руки — и ничего не случилось, разве не так?

Приучает к себе, догадливо подумала Света. Идет постепенно — рука, нога…

Но обувь все равно нужна, в сапогах на меху в жару не походишь.

Она погрозила ему пальцем, сказала на его языке:

— Смастерю обувь!

Оборотень улыбнулся, опять показав великолепный набор клыков. Опустил голову, потянул Светину ступню к себе, потом поставил её на расстеленный лоскут кожи.

И достал заткнутый за пояс нож. Вонзил лезвие в кожу рядом с её ногой, нанес первый разрез.

Света стиснула зубы. Рука на щиколотке спокойно не лежала, пальцы поглаживали её кожу чуть ниже выступающих косточек.

Она приглушенно выдохнула и попыталась возненавидеть Ульфа. Честно попыталась, изо всех сил. Чтобы он ощутил, чем может поплатиться за такие вольности.

Рука оборотня в ответ погладила ещё наглей. Пальцы залезли под штанину, спускавшуюся на щиколотку.

И Света попыталась выдернуть ногу. Благо его ладонь отвлеклась на поглаживание.

Оборотень отловил её ступню уже в воздухе. Сказал строго, возвращая ногу на место:

— Я сейчас работаю ножом. Больше так не делай, Свейтлан, а то порежешься. Ты сама мне приказала — смастерить обувь. И не надо так вертеться…

Сволочь, убито подумала Света. Похоже, она все-таки не может возненавидеть его по-настоящему — а он этим пользуется.

Она приглушенно вздохнула, и заставила себя думать о квартальном отчете, который на Земле теперь сделают без неё. Если не получается возненавидеть, надо по крайней мере отвлечься.

Завтра, довольно подумал Ульф, нарезая тонкими лепестками бычью кожу, расстеленную на палубе. Завтра она дозреет полностью. Её запах уже изменился.

Он проколол ножом концы лепестков, которые вырезал, пропустил в них кожаный шнурок. Затянул его, собрав кожу вокруг ступни. Сказал, отпуская тонкую щиколотку:

— Этот готов. Позволишь коснуться твоей второй ноги, Свейтлан?

Он ещё и издевается, обреченно подумала Света.

А потом присела рядом с Ульфом. Оборотень посмотрел на неё удивленно. Вскинул брови, когда Света схватила с палубы уже наполовину использованный кусок кожи.

Она, глядя ему в глаза, нахально протянула руку к его ножу. Подумала — сама выкрою по образцу первой обутки. Причем ножницами. Но возможности заполучить нож лучше не упускать. Правда, один у неё уже есть…

Но этот побольше. И лезвие пострашней.

Ульф ухмыльнулся, подкинул нож, поймал. Подал ей рукоятью вперед. Сказал, вставая:

— Я зайду за тобой вечером.

Потом он взмахнул рукой — и на доски рядом со Светой упал второй шнурок.

ГЛАВА 4

Когда солнце за окнами каюты начало клониться к закату, у Светы уже была готова рубаха до пят.

Платьем она свое рукоделье не назвала бы. Сшила наспех, края подрубить даже не пыталась, понимая, что оборотень может прийти в любую минуту.

А ей уж очень хотелось посмотреть на то, как корабль отплывет. Ни парусов, ни весел на этой посудине Света до сих пор не видела — и как это чудо ходило по морям, было в корне непонятно…

Время от времени, поднимая голову от шитья, она косилась в окошко, за которым синело небо. И задумывалась.

Её первоначальный план — потянуть столько времени, сколько удастся, и разузнать об этом мире как можно больше, пока Ульф проявляет терпение — потихоньку шел ко дну. Потому что оборотень, пусть и без особого нахальства, но показывал, что долго терпеть не собирается.

Вообще-то это возмутительно, хмуро размышляла Света, с размаху втыкая иглу в ткань. Этот Ульф тихо-мирно, с улыбками и честными взглядами, успел за один день сделать все — и в свой мир её утащил, и за ручку подержался… даже ногу погладил.

Причем понятно было, что на этом он не успокоится. Света вздохнула, торопливо сделала следующий стежок — и едва не проколола себе палец.

Обиднее всего оказалось то, что возненавидеть его по-настоящему она так и не смогла. Хотя следовало бы. Как похитителя женщин, как эгоиста, думающего только о собственном благе и вообще…

Под эти мысли шитье шло быстрей. Когда Ульф постучался, Света уже и дошила, и надела обновку. Только джинсы снимать не стала, в них было как-то привычней.

То, что у неё вышло, походило на свободный мешок с рукавами, из тонкой ткани неяркого зеленого цвета. По горловине торчали нитки, но Света решила, что для первого раза — сойдет.

— Войдите! — крикнула она, поднимаясь с постели, на которой сидела, рассматривая ткани и думая, что такое можно сшить из всего этого.

Оборотень влетел, смерил торопливо вставшую Свету взглядом.

Кое-как, но смастерила что-то похожее на одежду, подумал Ульф. Объявил:

— Пойдем.

И она вслед за ним поднялась по лесенке на палубу.

Народу тут было человек тридцать. Большая часть торчала возле бортов, тихо переговариваясь. Небо заливало закатное зарево…

Ульф подошел к носу корабля, украшенному резным столбом, с которого скалилась голова то ли зверя, то ли дракона. Крикнул на ходу:

— Отдать концы!

Двое его людей скинули веревочные петли со столбиков, торчавших из палубы у самого борта. Дернули за веревки, уходящие к причалу. Петли утянулись за борт, снова вернулись…

— Уходим, — тихо сказал Ульф. А потом погладил резное украшение на носу. Крикнул, обернувшись к корме корабля: — Торфред, готов? Держи на выход из гавани!

Света заозиралась, пытаясь углядеть неведомого Торфреда — и увидеть, к чему он там готов. Но тут Ульф, по-прежнему касавшийся деревянного зверя на носу, уронил громко и ясно несколько слов, которых она не поняла.

«Черный волк» дрогнул — а причал, темневший за бортом, мягко ушел в сторону. Люди на палубе негромко переговаривались, но шума двигателя или чего-то ещё в этом роде Света не слышала.

Так вот её чем надо брать, довольно подумал Ульф, косясь на Свейтлан — изумленную, возбужденно крутившую головой. Показывать магию, которой она не видела.

А потом девушка, поймав его взгляд, вполне разборчиво сказала:

— Черный волк.

И повела ладонью перед собой, изобразив волны. Вскинула брови…

— Хочешь знать, почему драккар сейчас плывет вперед? — поинтересовался Ульф, краем глаза следя за кораблем, стоявшим у причала следом за его драккаром — и сейчас проплывавшим по правому борту. — Это магия, Свейтлан. Темные альвы называют силу, что несет их корабли по морям, водной прядью. Не знаю, что это означает — но ею пропитан весь корпус, каждая дощечка. Чтобы драккар сдвинулся с места, нужно, чтобы я прикоснулся к нему ладонью — а затем произнес слова особой речи. Альвы выдают каждому, кто покупает их корабли, свиток с этими словами, капитанам приходится их заучивать… ты их не поймешь, они на древнем наречии Мидгарда.

Вот как, подумала Света. Получается, у них есть магические пароходы. Интересно, а аналог самолетов тут имеется?

— Магия бывает и домашней, — вдруг заявил оборотень. — В моем доме, в Ульфхольме, есть камин, на который наложено особое заклятье. Я ради этого приглашал к себе светлого альва. Пришлось, правда, охранять его несколько дней — чтобы ненароком не высунул на улицу свой красивый нос. И не получил потом по нему… зато мой камин никогда не чадит и греет комнаты всего парой поленьев. От него не начнется пожар, с ним ты не угоришь, даже если я буду в отлучке. В моем доме большие окна, каких не бывает в городе людей, где опасаются грабителей. Кстати, в Ульфхольме не смеют появляться даже светлые альвы, чтобы поймать какую-нибудь доверчивую дурочку.

На меня намекает, осознала Света. И метнула на оборотня недовольный взгляд. Но он смотрел куда-то в сторону, и её праведного возмущения, похоже, не заметил.

Она поняла, подумал Ульф. Запах девушки, стоявшей рядом, сносило в сторону ветром, задувавшим сейчас в правый борт. Но он все равно почуял достаточно, чтобы сообразить — она обиделась.

Ульф ухмыльнулся, не глядя на Свейтлан. Заявил на пробу:

— А ещё в моем доме есть широкая резная кровать.

И вот теперь уже посмотрел на девушку. Та вдруг насмешливо улыбнулась, бросила, в точности повторив его слова, сказанные перед этим:

— Поймать какую-нибудь доверчивую дурочку?

А потом, оглянувшись на его людей, все ещё толпившихся на палубе, осторожно погрозила ему пальцем.

Ульф широко улыбнулся. Убрал руку с носа драккара, поскольку причалы Нордмарка уже остались позади — и сообщил:

— Мои люди сейчас разойдутся по своим местам, но я останусь на палубе. Если побудешь со мной, то я поучу тебя языку, Свейтлан.

Девушка, чуть помедлив, кивнула.

Крыши Нордмарка за кормой становились все меньше и меньше. Впереди уже распахнулась ширь открытого моря, по ту сторону которого догорал малиново-алый закат. За кормой драккара, то и дело ныряя вниз, в струю, остававшуюся за кораблем, проносились чайки. Пронзительно вскрикивали…

Люди, толпившиеся на палубе, один за другим спускались вниз, в каюты для команды.

— Гавань. — Ульф ткнул рукой в темно-синюю гладь позади корабля, подкрашенную сейчас алыми бликами. — Вон те холмы — горы.

— Гавань, — торопливо повторила за ним Света. — Горы.

Потом вскинула один палец, посмотрела вопросительно.

— Гора, — уронил Ульф.

Они так и перебрасывались словами, пока не стемнело, а палубу не залил свет луны, крупной, серовато-желтой. И пока Света не начала зевать. К гадалке она отправилась под вечер, сюда попала под утро. Потом целый день провела на ногах. Больше суток без сна…

Ульф, без особой охоты, но велел:

— Иди спать. В каюте тебя ждет ужин — я распорядился, должны были принести. А я останусь. Тут море мелкое, есть пара подводных скал. Торфред, право на борт!

Света оглянулась в сторону Торфреда, стоявшего на корме — и державшегося за какую-то рукоять, торчавшую из кормового столба параллельно палубе. Тот после окрика Ульфа легко отжал рукоять в сторону. Драккар накренился. Нос его, хоть Ульф и сказал «право», покатился влево.

Но её любопытство уже тонуло в дреме. Света покачнулась, переступила с ноги на ногу, чтобы устоять.

— А я бы сейчас поддержал — позволь ты касаться себя, — вкрадчиво сказал оборотень.

Лицо его пряталось в сумраке, но глаза желтовато поблескивали.

— Наивную дурочку, — сонно сказала Света на его наречии.

Но пальцем грозить не стала, все равно вряд ли увидит.

Ульф засмеялся, бросил:

— Там, на лесенке — поосторожней…

Света, кивнув напоследок оборотню, побрела к дыре в палубе. Все заливал лунный свет, на желто-серой палубе люк казался черным провалом, полным мрака.

— Доброй ночи, — крикнул Ульф ей в спину.

И она, уже по привычке, повторила вслед за ним:

— Доброй ночи.

А потом, добравшись до каюты, обнаружила, что в углу, под самым потолком, мягко светился крохотный желтоватый шар. Непонятно кем зажженный — и неведомо как излучавший свет. На сундуке дожидался свежий поднос…

Но сил на еду не было. Света собрала ткани в узел, запихнула в угол. Потом улеглась на постель прямо в одежде. Так, на всякий случай.

Она уже засыпала, когда мелькнула мысль, что нужно хотя бы загородить дверь сундуком. На случай, если капитан вдруг захочет навестить её ночью.

И Света, заспанно жмурясь, кое-как поднялась. Убрала поднос, вцепилась в сундук, дернула его в сторону двери.

Ничего не вышло — тот оказался намертво прикручен к полу.

Она с печальным вздохом снова повалилась на постель. Но едва растянулась на мехах, приятно теплых после прохладного ветерка, гулявшего наверху, осознала, что можно хотя бы поставить поднос под дверь. Та открывалась внутрь, и если Ульф решит зайти, миски загремят…

Пришлось снова вставать.

***

На палубе Ульф проторчал до рассвета.

Все-таки нюх оборотня — большое подспорье, когда идешь ночью вдоль побережья. С земли долетают запахи, да и нутром чуешь, что скоро мыс, а за ним пара мелей, и пора отжать правило влево…

«Черный волк» всю ночь шел вдоль побережья Эрхейма, забирая к югу. А на рассвете Ульф высмотрел в тающей мгле желтые глазки — горели сигнальные огни на двух башнях Рюндсвеллира, одной из морских крепостей Эрхейма. И положил драккар на курс, ведущий к юго-западу, в сторону Хрёланда.

Потом он кликнул наверх пару человек, и оставил их на носу корабля, присматривать за морем. А сам спустился вниз — в его присутствии на палубе больше не было нужды, драккар на полном ходу уходил от берега, с его мелями и подводными скалами. Сигвард, ещё перед рассветом сменивший на правиле Торфреда, умел держать курс по компасу не хуже самого Ульфа…

Он собирался поспать немного и снова выйти на палубу — но ноги сами свернули к его каюте. Благо дверь была рядом с лесенкой. И Ульф уже протянул руку к створке, когда ноздри вдруг уловили запах еды. Близко, очень близко. Мясо, сыр, хлеб, намазанный подтаявшим соленым маслом. Яблоко.

Он присел на корточки возле собственной двери, принюхался получше. Запах шел снизу.

Значит, Свейтлан поставила поднос у порога, подумал Ульф. Сообразила.

Он коснулся когтем створки, чуть нажал, заставив её приоткрыться на палец, не больше. Край подноса высунулся из-под двери. Ульф прихватил одной рукой бортик подноса, другой — створку, снизу, над палубой. Мягко нажал…

А потом, когда поднос оказался достаточно далеко от порога, скользнул в каюту.

Свейтлан спала. Шарик альвова огня, горевший в углу, освещал девушку, лежавшую на левом боку, как-то по-ребячески поджавшую согнутые руки и ноги. Волосы в слабом свете казались темней, чем днем. Легкие веснушки побледнели…

И спала она одетая. Опасалась его? Ульф вдруг с усмешкой подумал — один из ножей, что он сам ей дал, сейчас наверняка припрятан под мехами, на которых она лежит.

Поднос, одежда… его тут ждали. И это только раззадорило Ульфа.

Он сделал ещё один шаг, растянулся на досках рядом с собственной постелью. Того, что Свейтлан проснется раньше, чем это нужно, Ульф не опасался — та слишком устала.

У женщин, насмешливо подумал он, кончиком когтя осторожно отводя волосы с её щеки, разум и тело иногда пребывают в несогласии. Тело уже готово на все, поскольку у него те же желания, что и у зверей — а разум ещё упрямится. Не хочет смиряться, чего-то требует.

У Свейтлан, похоже, та же беда. Её тело уже согласно. Как запах, так и гривна, остававшаяся прохладной после его прикосновений, это подтверждали. А вот душа Свейтлан упрямилась…

Хотя бывают, конечно, и такие девицы, у кого разум и тело желают одного, как у зверей, мелькнуло у него. Но зачем утруждаться, оставаясь человеком — если та, что рядом, мыслит по-звериному?

С этой стороны Свейтлан ему подходила, вот только разногласия между разумом и телом у неё были уж слишком велики. И клыки её заметно пугали — хоть этот страх и не доходил до яростного отвращения.

Ульф неслышно фыркнул. Губы Свейтлан были уже рядом. Ну, пусть сначала почувствует его поцелуй — а уж потом проснется и повозмущается.

Он коснулся её губ медленно, осторожно. Надавил языком, раздвигая. Потом нажал подушечкой пальца на подбородок, заставив ещё шире открыть рот…

И тут потерял голову. Хоть и принял решение подождать до завтра, поскольку она пока не была готова смириться с тем, что попала сюда. Но одна рука, словно сама по себе, облапила Свейтлан сверху, вторая подлезла ей под бок.

А следом навалились ощущения. Запах. Мягкость под его руками. Пряди волос, в которые он запустил пальцы.

И тихое, мерное дыхание, сквозь которое пробивался стук сердца — слух оборотня был достаточно острым, чтобы его уловить.

Что забавно, ему понравился даже ритм, который её сердце выводило. Завораживающий. Успокаивающий. Правда, потом он участился…

Света проснулась от того, что её кто-то целовал. Довольно-таки нагло обняв — и даже немного завалив на себя.

Ульф все-таки пришел, спросонья подумала она. И несколько мгновений, прежде чем поступить как следовало, лежала неподвижно, плавая в полудреме, смешанной с удовольствием.

После двух дней на ногах, одного в своем мире, второго в чужом, сознание было затуманенным. Сонным. А рот Ульфа горячим, и ласка его языка на удивление нежной. Один из клыков упирался в её нижнюю губу, но ощущение оказалось совсем не болезненным, скорее наоборот.

А вот возьмет да и сдвинет челюсти, уже вполне ясно подумала Света. Вот тогда и будет больненько.

Ей вдруг стало страшно. Настолько, что она замерла, боясь пошевелиться. Решила — пусть сначала закончит целовать, тогда уж и…

А то как бы за губу не цапнул.

То, что девушка очнулась, Ульф понял по её дыханию. Ожидал, что она упрется ему в грудь руками, задергается, пытаясь оттолкнуть.

Но Свейтлан лежала, нехорошо окаменев. Слишком тихо лежала — хотя сердце стучало испуганно, взахлеб…

И он, оторвавшись от её рта, но так и не разжав рук, выдохнул:

— Я плохо целуюсь? У меня от твоего неудовольствия даже гривна погорячела. Может, научишь целоваться так, как тебе нравится?

Насчет гривны Ульф приврал, та даже не потеплела. И это его обрадовало. Значит, его клыки не вызвали отвращения, хоть он дал ей их ощутить.

А соврал лишь для того, чтобы Свейтлан почувствовала себя уверенней.

Помогло, довольно подумал Ульф, когда девушка врезала ему по плечу. Разжал руки, отпуская — и она вскочила. Схватила что-то с сундука, метнулась к окну…

Он тоже поднялся, подошел к Свейтлан, молча замершей у окна с его ножом в руке. Посмотрел в лицо — побледневшее так, что разом выступили все веснушки.

Сказал тихо:

— Теперь ты знаешь, как я целуюсь, Свейтлан. Ничего страшного, правда? Вспоминай об этом, когда будешь засыпать. И помни — мои клыки и когти опасны для врагов, но не для тебя. Я не сделаю ничего, что причинит тебе боль. Не оскорблю тебя ни одним движением…

А ночью лезть с поцелуями, значит, не оскорбление, гневно подумала Света.

Но, что заявил оборотень дальше, её добило.

— И мне все равно, что ты не сберегла свою девственность, хоть и не была замужем. Не была, Свейтлан, я это знаю.

Следом он пренебрежительно щелкнул когтем по лезвию ножа, который она держала перед собой — звук вышел костяной, холодный. Заявил:

— Меня бы это не удержало. Можешь и этот нож оставить себе. Но помни, если я решу, что ты слишком часто им играешь — то отберу.

Мягко стелет, но жестко спать, подумала Света. Вот как раз про таких, как этот оборотень, эту пословицу и придумали…

— Я иду спать, — с легкой насмешкой в голосе сказал Ульф. — Сюда завернул лишь для того, чтобы взять чистую рубаху из своего сундука. Но ты так сладко спала, что я не удержался. Не желаешь порадовать своего жениха ответным поцелуем?

Света молча опустила нож, качнула головой, глядя ему в глаза.

Самое обидное, что сейчас она изо всех сил пыталась его возненавидеть, но Ульф даже не морщился. Не действует?

Оборотень вдруг придвинулся поближе. Оперся рукой о доски корабельного борта у неё над плечом, заявил неторопливо:

— Свейтлан… ты же понимаешь, что это все равно случится. Утешь свою гордость тем, что наконец честно выйдешь замуж. Причем не за простого человека, а за ярла.

И Свете вдруг стало смешно. Как это называлось раньше — прикрыть позор? Выходит, Ульф предлагает ей прикрыть позор. Благодетель хренов!

Губы у неё изогнулись в усмешке, и это стало ошибкой, потому что оборотень снова её поцеловал.

Только на этот раз поцелуй оказался быстрым. Клыки скользнули по губам, не поранив, но заставив дернуться от неожиданности.

А потом Ульф отступил назад. Шагнул к сундуку, достал оттуда какую-то одежду, закрыл крышку. И ушел, напоследок, от порога, одарив ухмылкой и бросив:

— Доброй ночи.

Света со вздохом вернула поднос на место. Подумала, уже укладываясь и на всякий случай подсунув нож под меха, служившие постелью — а может, и впрямь смириться? Целовался он не так уж и страшно…

Правда, от мысли обо всем остальном, что бывает после поцелуев, стало не по себе.

А следом она вдруг осознала, что весь этот день почти не вспоминала об Антоне. Раза два, пожалуй, да и то мельком. Слишком много недоброго случилось с ней за последнее время, и думать приходилось о том, что делать дальше. Тут уж не до воспоминаний…

Похоже, их отношения просто изжили себя, вдруг подумала Света. Жили они вместе, жили, и все изжили… а то, что она помнила об Антоне, сейчас вызывало только грусть. Не обиду, как день назад. Не боль и не разочарование.

Она снова вздохнула. И уснула через пару мгновений после того, как её щека коснулась мехов.

***

Ульф, немного поспав, снова поднялся на палубу.

В этом было ещё одно преимущество его породы — оборотням не требовалось много сна.

С востока, от берегов Эрхейма, уже исчезнувших за синей полосой моря, поддувал легкий ветерок. «Черный волк» по-прежнему шел на юго-запад.

И прямо по курсу уже темнели далекие скалы, поднимавшиеся из моря — Лафейские острова. Россыпь мелких клочков земли, где никто не жил, но куда заходили, чтобы пополнить запасы воды, рыбаки и корабли, идущие к Хрёланду.

Делать оборотню сейчас было нечего. Он прогулялся по драккару, посмотрел на то, как двое воинов машут мечами на корме — затупленными, из обычного железа.

Потом прошелся рядом с открытым зевом люка. Покосился в темноту, лежавшую внизу, подумал, что Свейтлан, должно быть, ещё спит. Вчера она выглядела слишком сонной и усталой — даже когда молча стояла с ножом у окна.

А затем на Ульфа вдруг навалились воспоминания о том, какой она была в его руках. Мягкой и теплой. Хрупкой, как вся их человеческая порода.

И ему внезапно захотелось увидеть Свейтлан прямо сейчас. Чтобы она опять была сонной, наполовину спящей. Обнять, коснуться губами щеки, присыпанной веснушками. Ощутить гладкость и вкус кожи. Добраться до рта, отливавшего спелой клюквой. Затем до шеи…

Ульф тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Будет и для этого время… но сейчас Свейтлан надо выспаться. Вдруг хоть тогда начнет соображать здраво? И поймет наконец — он лучшее из всего, что может с ней здесь случиться.

А ему самому нужно размяться. И сточить когти, которые все время отрастают. Теперь, когда на драккаре находится его невеста, за лапами надо следить особо тщательно…

Ульф вскинул голову, посмотрел на Сигварда, оседлавшего поперечную рею, приделанную к единственной мачте «Черного волка».

Все было в порядке, за морем присматривали, и оборотень с чистой совестью полез за борт.

Конечно, когти можно было стачивать и напильником — в Ульфхольме он так и делал. Но в море Ульф предпочитал стирать их о борта корабля, защищенные магией. Им урону никакого, а ему хоть какое-то занятие…

Ульф разулся, ухватился за планширь (ограждение) и перебрался за борт. Повис на руках, всадил в темную обшивку сначала когти ног. Потом, выпустив планширь, вонзил в темное покрытие на досках и когти рук.

А затем двинулся вдоль борта, выдирая и снова всаживая когти. От носа к корме. Мелкие вмятины в темном покрытии, оставленные Ульфом, тут же сглаживались, исчезая.

Двух кругов вокруг драккара обычно хватало, чтобы когти стали меньше. И меч держать удобнее, и люди не пугаются…

Опять же, обувь целей.

Но как-то так получилось, что свою привычную прогулку по корабельной обшивке Ульф начал с того борта, куда выходили окна его собственной каюты. По пути заглянул в одно из них, тут же оправдавшись перед собой — не отворачиваться же, раз так получилось?

Свейтлан спала. Зеленая рубаха, которую она вчера сшила, натянулась. Изгиб бедра прорисовался на фоне темной переборки лепестком…

И Ульф, поспешно отведя глаза, двинулся дальше. Внизу, на расстоянии четырех локтей от его ног, плескалось море. Покрикивали чайки, прилетевшие с островов, доносился стук мечей. Слышались негромкие разговоры его людей.

А когда Ульф уже заходил на второй круг, Сигвард вдруг заорал сверху:

— Три корабля впереди и слева! Идут на нас! Слишком быстро идут!

Ульф взлетел вверх по борту, с размаху всаживая в него когти. Перепрыгнул через планширь, рявкнул:

— Сигвард, вниз!

И, не дожидаясь, пока человек спустится, сам взобрался на мачту — все так же всаживая когти. Дерево, покрытое магическим составом, мгновенно заращивало дырки, которые он оставлял.

Корабли Ульф разглядел ещё на половине мачты. Угольно-черные струги огненных йотунов, громадные по сравнению с его драккаром. Топорно-угловатых очертаний. Словно листы железа, из которых клепали корабли огненных, были налеплены друг на друга, а не настелены встык.

Но на деле это было не так. Ульф знал это, поскольку ему доводилось видеть струги из Муспельсхейма вблизи.

Корабли шли от дальней оконечности одного из скалистых островов, цепью проплывавших сейчас по левому борту.

И шли прямо на них. Два впереди, один чуть сзади. Похоже, собираются взять брать в клещи. Вода из-под черных носов расходилась пенными бурунами.

Торопятся, подумал Ульф. А до этого, выходит, прятались за скалами одного из островов, поджидая добычу…

Или подстерегая именно «Черного волка», вдруг мелькнуло у него.

Но он оказался тут случайно. Если это ловушка — значит, кто-то сообщил огненным, где и когда его ждать. И это мог быть только человек из Нордмарка, знавший, когда отчалил его драккар, куда он направился. Сумевший как-то связаться с огненными йотунами…

Слишком невероятно. Разве что кто-то не хочет, чтобы старший сын Олафа вовремя узнал о случившемся в Нордмарке. Скажем, Гудбранд, младший сын. Если ему не терпится занять место отца…

Но — струги огненных? Так близко от побережья Эрхейма?

Такого в Нордмарке ещё не было, хмуро решил Ульф.

Да и в его жизни тоже. Сразу три корабля огненных — с одним он справился бы, с двумя ещё оставалась надежда спастись, уничтожив один и сбежав. Но три корабля сразу?

Хуже всего то, что Свейтлан плывет с ним. У него даже мелькнула мысль — может, посадить её в лодку и отправить на один из островов?

Нельзя, тут же с сожалением осознал Ульф. Если его догадка верна, то её сожгут вместе с лодкой, чтобы не осталось свидетелей. Так далеко огненные прежде не заплывали. Обычно их перехватывали в окрестностях Хрёланда. Непонятно, как они пробрались сюда, почему их не заметили…

— Щиты на палубу! — рявкнул Ульф, соскальзывая вниз. — Огненные йотуны! Сигвард, встань к правилу! Переложь до упора, держи влево, к островам! Все готовьтесь к бою!

Надо постараться выжить, мелькнуло вдруг у него. Хотя бы для того, чтобы погулять на своей свадьбе в Ульфхольме. Дождаться от Свейтлан первого поцелуя, который она подарит ему сама, по доброй воле…

«Черный волк» на полном ходу завалился на правый борт, разворачиваясь влево, к островам. Струги огненных, хорошо различимые вдали — по крайней мере, для глаз оборотня — вот-вот тоже должны были повернуть к островам, вслед за кораблем людей.

Но близко к берегу они не подойдут, подумал Ульф. У йотунских стругов осадка больше, в воде они сидят глубже, чем драккары морской стражи Эрхейма…

На этом он и сыграет.

Весь неполный хирд «Черного волка» — тридцать восемь человек вместо сорока семи — уже высыпал на палубу. Люди занимали свои места вдоль бортов.

Вышел даже Торгейр, отлеживавшийся после полученных ран. Его тут же отправили к носу, где в бою было безопаснее всего — и куда ставили неопытных. Йотуны первым делом постараются повредить корму, чтобы корабль, оставшись без правила, начал болтаться по волнам. А на палубу будут запрыгивать поближе к мачте, там, где борта расходятся шире всего. Чтобы не перелететь и не угодить в воду…

Четверо воинов бегали туда-сюда, вынося из оружейной каюты щиты — темные пластины в половину человеческого роста, отражавшие как ледяные клинки инеистых, так и стрелы из белого пламени, оружие огненных. Тащили мечи, тут же раздавали все это остальным.

От люка притопал Викар, неся меч Ульфа. Не тот, с которым он спускался на берег, обычный, из простого железа — а для настоящего боя. Длинное широкое лезвие, сделанное, как и щиты, из темно-серого металла, маслянисто лоснившегося на солнце…

Этот клинок темные альвы создали не для людской плоти — но для тел йотунов.

Ульф перехватил рукоять, скользнул к правому борту. Струги огненных уже поворачивали к острову вслед за ними. Пенные буруны, расходившиеся из-под носов, с одной стороны стали длиннее, и виднелись яснее.

Сыграем, снова подумал оборотень. По телу хлестнуло дурманящим холодком — и голова слегка закружилась от ожидания и предчувствия боя.

Тут мое место, мелькнула у него шальная и почти радостная мысль. Тут, в драке — а не в душных залах крепости конунга, не в тишине дома в Ульфхольме.

Он цапнул когтистой рукой планширь драккара, бросил:

— Неулайхт скеула мин.

Под палубой, в чреве драккара, сейчас намертво закрылась дверь его каюты. Так что Свейтлан уже не выскочит из люка посереди боя — женщины на такое способны. Они способны и не на такое, если вдуматься…

Но волку, который в нем проснулся, было уже не до мыслей о бабах. Ульф жадно уставился на растущие вдали черные метки стругов. Втянул ноздрями воздух, сморщил нос.

Огненные ещё далеко, но над морем уже потянуло едким, совсем не древесным дымком — легко, едва заметно. Значит, сыны Муспельсхейма, как называют огненных, разогревались, готовясь к бою.

Хотят разлить огонь по волнам вокруг корабля, подумал Ульф. Чтобы у людей не было возможности спастись, сбежав с драккара. Бортам «Черного волка» это не повредит — но на лодке уже не уплыть.

Снова подбежал Викар, неся в одной руке шлем, а в другой кожаный доспех, на который чешуей были нашиты бляхи темного металла. Ульф, прислонив меч к планширю, натянул доспех. Выложил поверх него гривну.

И наконец отпустил себя. Челюсти тут же радостно хрустнули, удлиняясь, скулы, обросшие подпушком, перестали ощущать ветер…

Он принял шлем, сделанный под волчью, не под человеческую голову. И рявкнул:

— Гудбъёрн! С мерилом на нос! Опускай, подтягивай и снова опускай — замеряй без остановки! Я собираюсь пройтись впритирку к берегу! Как только под килем окажется меньше пяти наших осадок, кричи!

Следом Ульф снова схватился за борт, бросил:

— Хради мегалтали!

И застыл, глядя на черные струги, заметно подросшие в размерах. «Черный волк» понемногу замедлял скорость, идя по-прежнему к острову.

***

Света проснулась, когда драккар резко повернул — и она, перекатившись по постели, плечом врезалась в переборку.

За дверью гудели ступени лестницы, ведущей на палубу, кто-то непрестанно топал по ним, бегая вверх-вниз. Там что-то переносили, в шум шагов вплеталось глухое громыхание.

А ещё она уловила обрывок разговора:

— Сразу три корабля огненных… нам не…

От этих слов Света похолодела. И вскочила с постели, на ходу вытаскивая из-под неё нож. Кинулась к выходу, выбежала из каюты…

Сзади странно клацнула дверь, закрываясь.

Но по лесенке перед ней бегали мужчины, облаченные в странные доспехи, неся наверх пластины из темно-серого металла, мечи из него же — и Света не обратила на звук никакого внимания. Лишь молча прижалась спиной к двери, чтобы не мешать людям.

Как только перестанут бегать, пойду посмотрю, что там, мелькнуло у неё в уме.

Беготня по лесенке наконец прекратилась. Последним наверх поднялся мужчина, несший подобие рубахи, усаженной бляхами из металла. И шлем, с невысоким гребнем наверху, с передней пластиной, очертаниями напоминавшей звериную морду.

Этот последний, со шлемом, угрюмо покосился на неё. Но ничего не сказал.

Света, немного выждав, поднялась по лесенке. Выглянула из проема люка, стараясь сильно не высовываться — на корабле, похоже, готовились к бою, раз наверх выносили мечи. И вряд ли Ульф обрадуется, если увидит её.

Но и сидеть внизу, пока на корабле что-то происходит, было выше слабых Светиных сил. К тому же слова про три корабля огненных, услышанные ещё в каюте, наводили на самые мрачные мысли…

Люди стояли в ряд вдоль всего правого борта — у левого, ближе к корме, замерло лишь несколько человек. Все были облачены в доспехи, усаженные темными бляхами, на головах шлемы.

Но Света, как ни пыталась, так и не смогла разглядеть среди них Ульфа. Мужчины стояли к люку спиной.

Чей-то голос вдруг крикнул:

— Пять наших осадок, ярл!

Один из воинов, замерших у правого борта, тут же повернул голову, бросил взгляд в сторону кормы. Света едва успела вжать голову в плечи и присесть на лесенке, чтобы её не заметили. Порадовалась, что люк располагался между кормой и мачтой — пусть та и без парусов, но хоть как-то прикрывает…

Сверху донеслась пара непонятных слов, потом знакомый голос крикнул:

— Сигвард! Положи правило на пол-ладони влево, веди драккар вдоль берега! Гудбъёрн, крикнешь, когда под нами будет полторы осадки! Кто-нибудь, прикройте ему спину! Ещё двое — к Сигварду!

Это Ульф, уверенно подумала Света. Хорошо, что он её не заметил, иначе погнал бы в каюту…

Она снова выглянула наружу.

Что-то вдруг взревело — неживой, воющий звук походил на паровозный гудок. Корабль мощно тряхнуло. К небу и справа и слева взметнулись клубы блеклого дыма. На доспехах и шлемах людей, выстроившихся у бортов, тут же заплясали рыжие отсветы. В нос Свете ударила едкая вонь.

Горит что-то, лихорадочно подумала она.

Но люди вдоль бортов стояли спокойно, неподвижно, так что Света тоже затаилась на лесенке. Хотя так и подмывало выскочить, подбежать к Ульфу — и подождать, пока он объяснит, что происходит…

Вот только момент для объяснений был не самым подходящим.

Её вдруг резко качнуло влево. Света едва успела вцепиться в ступеньки крутой, почти вертикальной лесенки, на которой стояла. Корабль разворачивался.

Потом пришлось опять пригнуться и присесть на ступеньках, потому что люди с левой стороны корабля кинулись к правому борту. Сами, без команды.

***

Струги огненных йотунов теперь держались у него за кормой. И прежде чем «Черный волк» начал разворачиваться, чтобы пройтись вдоль скалистого острова, выкинули по струе белого пламени.

Черные борта драккара, сработанного темными альвами, отразили огонь. По волнам разлилось горящее озеро. Пламя потекло по воде, огненной лавой расходясь во все стороны…

Струги уже разворачивались, идя следом за драккаром. Один из них вырвался вперед, поравнялся с кормой «Черного волка» — держась в стороне, не пытаясь пройти впритирку. По правому борту, по щитам защелкали стрелы белого пламени.

Ульф, вцепившись в планширь, бросил:

— Фютх тафтюр!

Магия темных альвов, водная прядь, толкавшая драккар вперед, мгновенно сменила направление — и корабль рвануло назад. Нос черного струга поравнялся с носом «Черного волка». Ульф торопливо рявкнул:

— Верк фатн!

Голова змея на носу развернулась, словно резная деревянная шея, облитая темным составом, внезапно стала упругой и гибкой. Слепо посмотрела деревянными глазами на струг огненных, теперь оказавшийся рядом.

И, разинув пасть, выплюнула струю темного мрака. Та пеленой окутала нос струга…

А затем растаяла, оставив нос смятым. Поврежденный корабль йотунов вильнул, начал медленно отставать. С него летели стрелы, но большая часть их теперь падала в горящие волны.

Со второго струга, идущего следом за драккаром, выкинули ещё одну струю белого пламени — пустив её высоко, навесом. Раскалено-белая полоса дугой прошлась по задымленному небу, метя в палубу «Черного волка». Мачта едва слышно загудела, раскидывая над драккаром навес из темного мрака, словно сотканный из черных нитей…

Заслон из тьмы отбросил струю белого пламени в море — и она покатилась по волнам огненной рекой, став продолжением горящего озера, тянувшегося за драккаром. Несколько человек, над которыми прошлась струя, зашлись в кашле, наглотавшись едкого дыма.

Больше ударов по палубе не будет, быстро подумал Ульф. Они прощупали, убедились, что драккар вооружен как положено. Теперь поступят по-другому.

Два оставшихся струга даже не пытались поравняться с человеческим кораблем. Один, резко ускорившись, подошел к корме — держась на этот раз так близко, что драккар уже не мог сдать назад, не налетев на него.

И огненные йотуны — черные силуэты, курившиеся дымком — начали стремительно перепрыгивать на палубу…

Некоторых из них щитами отбросили в море, горевшее за бортом. Остальных встретили мечами. Люди Ульфа разобрались на пары — спиной к спине.

Сам Ульф в помощнике за спиной не нуждался, оборотни двигались быстрей людей. Меч отражал белые стрелы, вылетавшие из рук огненных, с глухим звуком врубался в черные тела…

На палубе звучали крики, слышались стоны тех, кого йотуны сумели зацепить горящими стрелами.

А к стругу, который тащился следом за «Черным волком», сзади, вторым звеном, пристроился тот, что был поврежден. Йотуны с него перепрыгивали на соседнюю палубу, и уже оттуда — на человеческий драккар.

Ещё немного, подумал Ульф, и третий струг огненных, по-прежнему державшийся за кормой, присоединится к этим. От плеча отскочила стрела белого пламени, он молча, без выдоха, рубанул по черному силуэту перед собой. Качнулся в сторону, выдирая меч из тела йотуна — как раз вовремя, чтобы пропустить две стрелы, нацеленные ему в горло.

Вся надежда была на то, что «Черный волк» рано или поздно пройдет над подводными скалами. И один из чужих стругов зацепит их брюхом.

Правда, на палубе было уже слишком много огненных. И слишком много его людей стонало…

***

Свете хотелось убежать в каюту, закрыться там, забиться в угол — и прикинуться ветошью. Все равно она ничем не могла помочь.

Но Света по-прежнему стояла на лесенке. И выглядывала из люка. Поскольку от боя, кипевшего на палубе, зависела и её жизнь.

Если Ульф и его люди не одолеют черных существ, словно отлитых из мрака, курившихся дымками и бросавших короткие штрихи белого света, расцветавшие клубком пламени на человеческих телах…

Так вот, если Ульф и его люди не одолеют, то ей, скорей всего, тоже не жить.

А потом в двух шагах от люка на доски палубы упал человек, обожженный сразу несколькими клубками пламени. Скрючился, с глухим стоном крутнулся по палубе в сторону Светы…

Сквозь дырки в пластине шлема она разглядела глаза, широко раскрытые от боли. И тут же увидела черный силуэт, кинувшийся к раненому. Неведомое существо вскинуло обе руки, курившиеся дымками. В человека возле люка полетела ещё одна пара белых штрихов.

Полетела — и развернулась огненными бутонами, ударившись о панцирь. Лицо Светы опахнуло жаром, едкая вонь, стоявшая над палубой, стала гуще.

Раненый даже не застонал. Только судорожно дернулся всем телом. Одна из кистей рук была обгоревшей…

Его сейчас будут добивать, с ужасом поняла Света. И стремительно высунулась из люка. Бросила на палубу нож, так и оставшийся у неё в руке, вцепилась в панцирь раненого. Рванула к себе, к люку, обламывая ногти о бляхи…

А следом в её предплечье ударила белая стрела. Клубок полупрозрачного пламени вспыхнул и погас, зеленое полотно под ним мгновенно обуглилось, обнажив кожу — ставшую ярко-алой, словно обваренную.

Света закричала, разжав пальцы. Но черный силуэт уже навис над ней — и она, ничего не соображая от боли, необожженной рукой схватилась за нож. Вскинула его перед собой…

Белая, режущая глаза черта, уже летевшая в Свету, вдруг вильнула перед самым лицом. Черный силуэт почему-то попятился.

Неужто испугался простого ножа, путано изумилась она. И, повыше подняв кулак, в котором была зажата рукоять, перешагнула через пару ступенек.

От боли в голове все мутилось, её качало — но Света все-таки удержалась на ногах.

Существо, сотканное из мрака, вскинуло руки. В неё полетели белые штрихи…

И разлетелись в стороны, словно боялись её коснуться.

Вокруг сражались люди — с кем, с нелюдями? Опять сверкнули белые штрихи, летевшие в неё…

Но и эти рассыпались, не долетев буквально пары шагов. Как будто кто-то держал перед ней невидимый щит. Пара сияющих штрихов попала на раненого, вспыхнуло рыжее пламя, тот застонал.

И Света торопливо выскочила на палубу, едва не запнувшись о край люка. Присела над лежавшим человеком, держа перед собой нож.

Один из сражавшихся метнулся к ней, прикрыл щитом. Рявкнул:

— Иди вниз!

Света помотала головой, закусив губу от боли. В уме стремительно пролетело — если оружие этих существ её не трогает, тогда…

Она вдруг ощутила то, чего никогда не ощущала — странное, упоительное осознание того, что сейчас от неё зависит многое. Даже боль как-то забылась, сгладилась.

Света рывком выпрямилась, держа перед собой нож. Сделала шаг в сторону, уходя из-под прикрытия щита, который держал человек, стоявший рядом. Меч в его руках, поблескивая, отбивал белые стрелы.

Она сделала ещё шаг, встав над головой раненого. Над плечами и по сторонам рассыпались режуще-белые высверки — в неё пытались попасть со спины. Но штрихи разлетелись, так и не причинив вреда…

Света оглянулась через плечо. Человек, до этого прикрывавший её щитом, теперь дрался, словно танцуя и все время переступая с ноги на ногу. Между ними, скрючившись, лежал раненый.

Надо что-то делать, мелькнуло у неё.

И она, сцепив на рукояти обе ладони, подняла нож ещё выше. Шагнула назад, к корме корабля, где людей почти не было видно из-за черных силуэтов…

— Ярл! — заорал кто-то. Вопль прорвался сквозь крики, стоны и лязг мечей. — Твоя невеста! Там!

Белые стрелы, летевшие в неё уже градом, отскакивали в стороны. Света сделала ещё шаг. Черные силуэты начали расступаться. Люди в кольчугах теснили их к бортам и корме…

Из строя дравшихся людей вдруг вывалился человек, в том самом страшноватом шлеме, сработанном под вытянутую морду. Из-под лицевой пластины пробивалась серовато-молочная шерсть, в одном месте вымазанная черным.

На груди, поверх доспеха, поблескивала серебряная гривна.

Ульф.

— Вниз! — хрипло гаркнул он, протягивая к ней руку, свободную от меча.

И так вовремя, так кстати кто-то швырнул в Свету несколько белых штрихов — а те отлетели от неё на глазах у оборотня.

Ульф застыл, янтарные глаза жарко блеснули в прорезях лицевой пластины. Рука, протянутая к ней, на мгновенье повисла в воздухе.

Света торжествующе мотнула головой, глядя ему в глаза — и кривясь при этом от боли в обожженном предплечье. Затем сделала ещё пару шагов в сторону кормы, обходя Ульфа, как столб. Тут же увидела на палубе несколько тел в кольчугах, до этого прикрытых сражавшимися.

Ещё никогда она не ощущала себя такой…

Такой нужной. Помочь людям, хоть и в другом мире. Помочь в бою.

***

Впервые за всю свою жизнь Ульф растерялся прямо посреди драки.

Свейтлан держала его нож обеими руками — и стрелы огненных, словно испугавшись девушки с простым ножичком, разлетались в стороны.

Такого быть не могло. И все же это происходило у него на глазах.

Но в следующее мгновенье Ульф уже опомнился. Рявкнул:

— Прикрыть нос и корму! Будем выдавливать их в море!

Он видел, что творилось вокруг — огненные, начав всполошено пересвистываться, отступали к бортам. Его люди теснили их, и вокруг Свейтлан уже появилось пустое пространство…

Вот только она снова шагнула вперед, в сторону кормы, за которой чернел струг огненных, шедший следом. Ульф сделал два стремительных шага, опережая Свейтлан.

Он ещё успел срубить четверых огненных, держась рядом и приглядывая за тем, чтобы никто к ней не сунулся. Одно дело стрелы — но руками-то Свейтлан вполне можно потрогать, это Ульф уже знал из собственного опыта.

А раз можно потрогать, значит, можно и убить. Придушить, врезать посильней…

Черные силуэты расступались. Люди теснили их к бортам, выстроившись по обе стороны прохода, тянувшегося за Свейтлан и Ульфом.

Свисты огненных начали сливаться в единый хор, звучали уже непрерывно — и один из йотунов вдруг сиганул в сторону черного струга.

Ульф остановился, выкинул руку в сторону, придерживая Свейтлан.

Черные фигуры без разбега перепрыгивали через неширокую полосу воду, разделявшую человеческий драккар — и нос струга. Кто-то падал в воду, по которой все ещё плясали рыжие языки пламени. Тут же начинал выгребать к своей посудине. Огненных пламя не берет, это не люди.

Вот только в воде от них клубами валил пар. Слышалось шипение…

Глухо стучали мечи, врубаясь в тела тех, кто ещё не успел сбежать.

Ульф отследил взглядом, как исчез за бортом последний огненный — и только после этого повернулся к Свейтлан. Заметил краем глаза, что черный струг за кормой понемногу начал отставать…

Ещё какое-то время драккар шел в сопровождении корабля огненных, подбиравшего своих. Второй струг держался в стороне, третий, с поврежденным носом, давно отстал.

— Полторы осадки! — вдруг крикнул Гудбъёрн.

Вот и долгожданная мель.

Ульф радостно оскалился под прикрытием личины шлема. Подумал мельком — хорошо, что Свейтлан сейчас его не видит. И рявкнул:

— Сигвард, держи, как держал! Все к мачте! Сейчас нас тряхнет!

А потом он перекинул меч из правой руки в левую. Подхватил Свейтлан за талию, прижав спиной к своему боку — все равно гривна выложена поверх доспехов. Кроме того, этой ночью он уже прижимал её к себе. И ничего, выдержала. И она, и гривна…

Свейтлан трепыхнулась, что-то возмущено выкрикнула, но Ульф уже шагал к корме, держа её на весу и прикрывая всем телом от струга огненных — который все ещё был слишком близко.

В следующее мгновенье драккар качнуло. «Черный волк» заскрежетал днищем по верхушкам подводных скал. Ульф, которому осталась всего пара шагов до кормы, присел, расставив ноги, чтобы не упасть.

Свейтлан, испугано выдохнув, вцепилась в руку, державшую её.

Ульф снова радостно оскалился под личиной. И потому, что струг огненных, как он и надеялся, налетел на мель — но гораздо основательней, чем «Черный волк», из-за большей осадки. И потому, что его невеста впервые сама ухватилась за его лапу, сейчас наполовину волчью, покрытую шерстью.

Корабль снова дернулся, но уже потише, и оборотень добрался до кормы. Опустил Свейтлан на палубу возле своих людей, щитами и мечами прикрывавших во время боя Сигварда, стоявшего на правиле.

Из двух воинов, посланных сюда, на ногах остался лишь Угбранд. Торфред сидел, привалившись к борту. Выдыхал коротко, судорожно. От личины шлема и до горловины доспеха шея была обуглена — значит, в него попали, и не один раз.

Да и у Сигварда обе ладони покрылись волдырями. Но он продолжал держать рукоять темного дерева. Из прорезей личины льдисто посверкивали голубые глаза…

— Щиты к правому борту! — крикнул Ульф, глядя на струг огненных, тоже напоровшийся на подводные скалы — и теперь застывший в аккурат за кормой «Черного волка». — Сейчас нас угостят!

Потом он кинул одну руку на правило. Второй рукой ухватил Свейтлан за локоть, дернув к себе, чтобы не свалилась, когда корабль качнет.

Сигвард торопливо шагнул в сторону, уступая место у правила ярлу. Ульф поспешно бросил:

— Хради хаумархс фъёлди!

И драккар качнулся. Днище, севшее на скалы, заскрипело ещё сильней, чем прежде — но водная прядь, магия темных альвов, вделанная в корпус и послушная словам Ульфа, толкнула корабль вперед.

Вперед, на глубокую воду…

Оборотень ощутил ладонью дрожь правила — водные струи били по рулевой лопасти, спрятанной под волнами, показывая и подсказывая, где под водой скалы опускаются пониже. Чуть отжал правило влево.

И, содрогаясь от носа до кормы, издавая страшный скрежет, «Черный волк» пополз по горящим волнам.

Над морем тут же прокатился неживой рев — от оставшегося сзади струга огненных прилетела струя белого пламени.

Резной деревянный дракон на корме драккара, скаливший зубы в сторону врагов, в ответ выпустил два крыла черного мрака, обнявших корпус почти до середины.

А дальше, до самого носа, по правому борту уже выстроились люди, вскинув над планширем щиты — в два ряда, один над другим. Белая струя, отраженная крыльями, растеклась по ним, осыпав палубу искрами. И расплылась по волнам. Из-за правого борта тут же выметнулись клубы дыма, едко запахло.

Драккар снова качнуло — уже в последний раз. «Черный волк» наконец-то выбрался туда, где кончались подводные скалы, тянувшиеся от береговой линии в море. Рванулся вперед, подгоняемый водной прядью…

Ульф тут же молча заложил правило влево — на полном ходу уводя драккар на правый разворот. Стиснул локоть Свейтлан, чтобы та не упала, когда корабль качнется влево, после слишком резкого поворота.

По палубе уже бегали его люди, накладывая белые лоскуты на ожоги тех, кого задело сильнее прочих. Торопливо утаскивали вниз обожженных, которые не могли встать сами.

Мертвых, хвала богам, в этот раз вроде бы нет, подумал Ульф. Иначе ему уже сказали бы. Вовремя Свейтлан прогулялась от люка до кормы — случись это чуть позже, он сейчас считал бы погибших…

Но раненых — треть хирда.

Тела огненных, оставшиеся на драккаре, повыкидывали за борт, подцепив баграми, чтобы невзначай их не коснуться. Света, увидев это, дернулась.

— Это враги, — проворчал Ульф, придержав её за локоть. — Тебя они не пожалели бы. Постой пока рядом со мной, Свейтлан. О том, что случилось, поговорим потом. И дай мне руку — ту, что с ожогом.

Он отпустил её локоть, не убирая одной ладони с правила, задрал свою кольчугу с одного бока, добираясь до пояса, застегнутого поверх рубахи. Отыскал одну из узорчатых блях, украшавших кожаный ремень — и вытащил прижатую ею крохотную скатку. Достал, встряхнул.

По морскому ветерку развернулся лоскут чисто-белой, полупрозрачной ткани.

— Эта тряпка заговорена светлыми альвами, — пояснил он, глядя в лицо Свейтлан, глаза которой сейчас подозрительно блестели — а губы кривились. — Лечит. А ещё унимает боль. При нужде останавливает кровь. Руку?

Света, стоя рядом, сморгнула слезы и вскинула перед собой обожженное предплечье. Теперь, когда бой вроде бы закончился, боль вернулась, став даже сильней, чем прежде. Руку нестерпимо жгло…

Ульф быстрым движением, которого она даже не успела уловить, налепил белый лоскут на кожу пониже локтя, где уже налился желтовато-серый волдырь. Велел хрипло:

— По краям растянешь сама. Прижми к коже, и оно прилипнет. С этой штукой все пройдет быстро, даже шрама не останется. Ты ведь поймала только одну стрелу огненных?

Света кивнула. Подумала — значит, вот как это называется. Стрелы огненных.

Хрипевшего рядом воина с обгоревшей шеей уже уводили к люку. Шлем с него сняли, горло и подбородок покрыли точно такими же белыми лоскутами. Густо, внахлест.

Ещё один человек из команды корабля, стоя рядом, прилепил лоскуты на обе ладони. Но не ушел.

Света, покосившись на него, переложила нож в ладонь обожженной руки. Морщась, начала натягивать ткань по бокам, стараясь прикрыть края ожога.

Боль и впрямь стала меньше, причем почти сразу же.

— Держи нож покрепче, — вдруг приказал Ульф, не глядя на неё. — Что он значит для тебя, разберемся потом. И встань у меня за спиной, чтобы не задело ненароком стрелами огненных.

Она посмотрела в ту же сторону, куда уставился оборотень — но он дернул её за зеленую рубаху, подтаскивая к себе и запихивая за спину. Света покачнулась, схватилась здоровой рукой за широкое плечо, по которому рядами шли бляхи.

И решила, что вот теперь самое время постоять в уголке.

«Черный волк» на полном ходу приближался к паре черных стругов. К тому, что налетел на скалы, подошел третий корабль огненных, до этого державшийся в стороне. Там звучали неясные выкрики, сквозь которые пробивались резкие, отрывистые свистки…

— Пытаются снять с мели, — пробормотал вдруг Ульф

И Света поняла, что это было сказано для неё. А следом оборотень рявкнул:

— Щиты на нос! Прикрыть правый борт!

Его люди, уже очистившие палубу и от раненых, и от тел огненных, опять выстроились со щитами у планширя.

«Черный волк» прошелся рядом с черными кораблями на полном ходу. Оттуда одна за другой прилетели три струи белого пламени. Над палубой, чуть пониже поперечной реи на мачте, тут же раскинулось тонкое, колышущееся черное облако. Распустились темные крылья от столба на корме, люди вскинули щиты…

А потом Ульф крикнул:

— Верк фатн!

И изумленная Света увидела, как резная голова неведомого зверя, укрепленная на носу, повернулась в сторону пары черных кораблей. Выплюнула струю мрака…

Там завопили, и нос одного из кораблей оплыл, став бесформенным.

— Вот и все, — негромко сказал Ульф.

И опять для неё, как поняла Света.

— За нами они уже не погонятся. К берегам Эрхейма тоже не поплывут — им теперь надо убраться к себе. Все три струга не на ходу. Пару я повредил, ещё один сел на скалы.

Он проговорил это быстро, не оборачиваясь к ней. А потом уже громко бросил:

— Викар! Прими правило!

К оборотню кинулся один из людей, стоявших на палубе. Принял рукоять из его рук.

— Поворачивай корабль на прежний курс, — сказал Ульф, убирая ладонь с деревянной рукояти. — Но не спеша, чтобы раненых не кинуло на переборки. И держись при повороте открытого моря. Чем дальше мы будем от стругов огненных, тем лучше.

Затем Ульф обернулся к Свете, взял её за локоть здоровой руки. Выдохнул, глядя янтарными глазами сквозь прорези в личине:

— Мне нельзя покидать палубу… но нам надо поговорить. Отойдем в сторону.

Он не спросил, а приказал — и Света пошла за ним, косясь на серовато-молочную шерсть, выбивавшуюся из-под шлема, покрывавшую шею до самого ворота кольчуги. Сзади, над хребтом, окрас оказался темней, чем на горле. И куда-то исчез хвост из длинных, до лопаток, волос…

С десяток человек, задержавшихся наверху, стояли на носу. Остальные исчезли в люке. Черные струги за кормой уменьшались. Палуба под ногами опять едва заметно накренилась — корабль разворачивался.

Ветер разбирал волосы Светы на пряди, грязные, какие-то закопченные.

Интересно, как они тут моются, вдруг стрельнула у неё мысль — но тут же погасла, потому что Ульф, подойдя к борту, развернулся к ней. Разжал пальцы, державшие её локоть.

Хотя нет, не пальцы. Света проводила взглядом крючковатую ладонь, соскользнувшую с её руки. Густо поросшую все той же шерстью, с сероватыми когтями.

— Тебе будет трудно разговаривать со мной? — вдруг спросил Ульф. — Сейчас, когда я в волчьем облике?

И Света поняла, что оборотень заметил, куда она смотрела. Вдруг подумала — возможно, по лицу у неё даже проскочила гримаса отвращения…

Но с этим Света уже ничего не могла поделать. Да и потом, разве она не сама хотела, чтобы Ульф не так настойчиво шел к своей цели? Может, хоть это его остановит.

Света мотнула головой, отчаянно пытаясь припомнить, кривила ли она губы, когда смотрела на его ладонь. Вроде бы нет.

— Дай мне нож, — тихо сказал оборотень. — Моя волчья ипостась чует и ощущает больше, чем человечья.

Это прозвучало как извинение за то, что он не возвращает гривну на место. Или как объяснение?

Света немного неловко протянула ему рукоять. Оборотень взял нож, осмотрел его. Даже понюхал, поднеся к личине шлема. Поколупал когтем деревянные спинки рукояти, оплетенные тонким кожаным ремешком.

Нож как нож, хмуро размышлял Ульф. Но Свейтлан его держала так…

Словно от него что-то зависело. И стрелы огненных, пока её пальцы сжимали рукоять, от девушки отскакивали, он сам это видел.

Хотя на руке все-таки остался ожог…

— Когда тебя задело стрелой, ты держала нож? — спросил он, разглядывая её лицо, сейчас покрытое серыми полосками копоти.

Она помотала головой. Ульф протянул ей клинок, взяв за лезвие.

— Возьми его так, как держала.

Света приняла нож, внезапно показавшийся ей тяжелым. Наверно, от волнения. Опять стиснула рукоять ладонями…

Ульф вдруг перехватил её запястья, выдохнул:

— Сейчас просто подчиняйся мне. Я не сделаю тебе больно.

Она кивнула, и Ульф, прихватив лезвие и мягко отведя в сторону её левую ладонь, лежавшую сверху, начал по одному разжимать пальцы правой. Когда на рукояти остался только указательный, перекатил нож, не отрывая его от тонкой девичьей ладони…

Собственно, мысль об этом пришла Ульфу в голову ещё тогда, когда он разглядывал клинок. И если его догадка верна, то старая Ауг, похоже, кое о чем умолчала, пообещав ему невесту.

А может, она и сама не знала об этом, вдруг мелькнуло у него. Иногда старое колдовство достается людям, которые его используют, ничего в нем не смысля…

На середине рукояти, там, где кожаная оплетка немного расходилась, в темном дереве была глубоко прорезана черта. С двумя заостренными крюками на концах, смотревшими в разные стороны.

Руна Эйваз, которую волки называли Ихвар. Руна щита. Её иногда вырезали на оружии…

Но никогда ещё эта руна не действовала вот так прямо и открыто — как щит, оберегающий человека, державшего нож. Клинок принадлежал Ульфу, но он обычно хранил его в оружейной, вместе с другим своим оружием. Для пиров нож был слишком велик, для выхода в город слишком мал, но пару раз пригодился…

Самое смешное, что рукоять к клинку приделал он сам. И руну вырезал тоже сам, просто как дань обычаю.

Ульф убрал нож, отпустил ладонь, в его лапе казавшуюся почти детской.

Свейтлан стояла, глядя ему в глаза — и он вдруг обрадовался, что его волчью морду сейчас закрывала личина шлема.

Но девушка смотрела прямо, настойчиво. Ждала объяснений…

— Об этом мы поговорим позже, — объявил Ульф. — И не здесь, а в каюте. Рука ещё болит?

Свейтлан качнула головой.

Однако запах её говорил о том, что лоскут ткани с заклинанием светлых альвов убрал не всю боль. Но тут уж ничего не поделаешь. Женщины острее ощущают любой порез и любую болячку — особенно человеческие женщины.

— Дверь в свою каюту я перед боем запер — но ты, как я понимаю, выскочила оттуда раньше, — медленно сказал Ульф. Не спрашивая, а утверждая.

Так он ещё и дверь запер, изумилась Света. Решил закрыть её в каюте, пока не закончится бой?

А если бы они полегли здесь все до единого? Она так и просидела бы взаперти, пока за ней не пришли бы черные существа?

Что хуже всего, об этом даже не спросишь — по причине незнания языка…

И следом Света вдруг вспомнила то, что оборотень рассказывал об Ульфхольме. Почему-то само в памяти всплыло. Неприступный город, где не смеют появляться даже светлые альвы.

Куда наверняка не заплывают черные корабли, плюющиеся белым пламенем…

У неё вырвался долгий, судорожный вздох. Все, что Света видела сегодня — обожженные люди, крики, странный бой, в котором одни размахивали мечами, а другие швырялись белыми стрелами, что превращались в клубки огня — разом встало у неё перед глазами.

Не время раскисать, мрачно и грустно подумала она. Сейчас не до этого. Нужно понять, что за сила в этом ноже…

Или в ней самой?

Света набрала полную грудь соленоватого, пахнущего йодом и свежестью морского воздуха. Корабль шел на полном ходу, широкий бурун кипел внизу, под бортом, возле которого она стояла — и ветер, время от времени срывавший с него лохмотья пены, швырял ей в лицо крохотные капли. Почти неощутимые, но холодившие кожу…

Она ткнула пальцем в нож, который держал оборотень. Вопросительно вскинула брови, не отводя от него взгляда.

— Я уже сказал — об этом поговорим не здесь и потом, — негромко заявил Ульф. Из-за пластины на лице и без того приглушенный голос прозвучал невнятно. — Может, ты хочешь спуститься в каюту?

Света молча мотнула головой — и посмотрела на море. Черные корабли были уже далеко. Лежали на морской глади темными камешками…

— Двое из них больше не смогут идти на полном ходу, — сказал стоявший рядом оборотень. — Будут рыскать носом из стороны в сторону. Третий напоролся на скалы. Конечно, огненные рано или поздно снимут его с мели. И постараются уйти в сторону Муспельсхейма, откуда пришли. Но для проходящих судов эти струги теперь не опасны. Даже купеческий кнорр с легкостью уйдет от них. К тому же с Хрёланда пошлют в погоню пару-тройку драккаров… Свейтлан, зачем ты выскочила на палубу во время боя?

Он ещё спрашивает, подосадовала Света. И посмотрела на него.

Гривна по-прежнему лежала поверх доспеха. Но шерсть, до этого опушкой выбивавшаяся из-под личины шлема, уже исчезла. Словно втянулась в кожу, пока она смотрела на море. Ульф вскинул руку — сейчас почти человеческую, измазанную в саже. Правда, с когтями. Откинул личину вверх, бросил, глядя ей в глаза:

— Все-таки я был прав, когда сказал, что ты смелая.

Знал бы ты, как мне хочется сейчас оказаться в твоем Ульфхольме, молча подумала Света. А ещё лучше — на Земле. И чтобы никаких опасностей. Чтобы не вставали перед глазами обожженные люди…

Ульф придвинулся поближе, сказал тихо:

— Когда я на тебя смотрю, то вспоминаю почему-то лес вокруг Ульфхольма. Он тоже умеет молчать так, что все становится ясно. Я благодарю тебя за то, что ты сделала, Свейтлан. Без тебя все могло бы кончиться плохо. Очень плохо. Хоть девушкам и не следует выскакивать на палубу во время боя…

Его пальцы вдруг прошлись по её щеке, отодвигая пряди, которые трепал ветерок. Света ощутила сразу и когти, затупленные на концах, и подушечки пальцев, скользившие по коже. Все вместе оставило странное, сдвоенное ощущение тревожной ласки.

— Ещё немного, — выдохнул оборотень. — А затем мы спустимся вниз. И поговорим.

Света торопливо кивнула, заодно уклонившись от его руки. Сделала она это немного нервно — может, потому, что уклоняться ей совсем не хотелось…

А потом Света перевела взгляд в море. Черные метки чужих кораблей понемногу сливались со скалами удалявшихся островов.

Ульф убрал руку. Его невеста упорно смотрела в сторону, а запах её говорил о многом — там было и смущение, и отзвуки пережитого страха, и возбуждение, знакомое каждому, кто побывал в бою. А ещё боль.

Смелая, но слабая, как все люди, мелькнуло у него. Рассказать ей всю правду о своих догадках?

Вот только если он прав, это может зародить в головке Свейтлан ненужные мысли. О том, что она сможет прожить здесь и без него.

А ведь и вправду сможет, угрюмо подумал вдруг Ульф.

И эта мысль ударила, как кулак, врезавший под дых — коротко и резко. Лишив и покоя, и радости после только что выигранного боя. Если его догадка верна…

Тогда Свейтлан легко найдет себе покровителя — да они в очередь к ней будут выстраиваться. Кто не захочет держать при себе живой щит? И возможно, не только щит? Очень многие отдадут за такое очень многое.

А он просто оборотень со своим драккаром, состоящий в морской страже Эрхейма. И ещё он тот, по чьей воле Свейтлан попала сюда. Она никогда больше не увидит своих родичей, оставшихся в другом мире — тоже по его воле.

Если бы не её дар, который так помог сегодня, Свейтлан могла бы надеяться лишь на него. На его защиту и заботу.

Со временем она забыла бы, как и почему сюда попала. Женщины, как молоденькие ивы — с готовностью склоняются под ветром, а потом так и застывают, наклонившись туда, куда их пригнули самые сильные ветра. Не зря иву зовут женским деревом.

Ещё пару мгновений Ульф угрюмо размышлял — сказать ей обо всем или нет?

Свейтлан продолжала упорно смотреть в сторону моря. Выглядела она сейчас беззащитной и несчастной. В углу губ застыла скорбная складка…

Надо сказать, решил вдруг Ульф. Её дар таков, что его не отберешь — и в сундук не спрячешь. Рано или поздно Свейтлан и сама поймет, что она нечто большее, чем просто девушка из другого мира, затерявшаяся в этом.

И тогда припомнит, из-за кого попала сюда. Можно, конечно, спрятать её ото всех в Ульфхольме…

Но такой дар не скроешь. И ей самой думать о нем не запретишь. Рано или поздно она все сообразит. А потом уже не сможет жить как простая жена обычного оборотня.

И тогда он её все равно потеряет. Вот только потом это будет больней.

— Пошли вниз, — спокойно сказал Ульф. — Пора поговорить.

Он задержался перед своей каютой. Приложил руку к переборке, буркнул:

— Опинн скеула мин.

И тут же распахнул дверь. Перешагнул через порог.

Все в каюте теперь пахло его невестой. Надолго ли?

Ульф ощерился, на ходу содрав с головы шлем — и швырнув его на доски палубы. Быстро, не давая себе времени передумать, подошел к сундуку. Открыл крышку, нашел на дне среди своей одежды пару золотых брошей. Нагрудных, женских.

Он купил их, собравшись посвататься к Хильдегард, дочери ярла Арнстейна. В затейливых узорах запутались капли алых камней — как ягоды в золотой листве. Посередине была выложена руна Тиваз, из крученной золотой проволоки, припаянной к основе.

Волки называли её Тивар, руной копья. Украшения с этой руной дарили перед свадьбой в знак того, как сильно жених желает невесту. Тогда они ему не пригодились, зато сейчас послужат…

Ульф снова ощерился, со стуком закрыл крышку. Прошелся, подобрал шлем, поставил на сундук. Равнодушно отбросил в сторону одну из брошей.

Следом повернулся к Свейтлан. Та стояла посреди каюты, глядя на него тревожно — и в то же время с жадным любопытством.

— Встань вон там, — негромко приказал Ульф, взмахом руки указав на переборку слева от двери, напротив сундука.

Света молча подчинилась. Ей было и страшновато, и интересно. Даже боль в руке как-то забылась.

Ульф молча рванул когтями кожаную оплетку на рукояти ножа, который по-прежнему держал в руке. Ремешки полопались с тонким звуком. Он содрал деревянные защечины, обнажая железный сердечник, идущий через всю рукоять от лезвия. Перевел взгляд на Свейтлан — та теперь смотрела немного испугано.

— Я никогда не причиню тебе боли, — ровно, как-то монотонно, объявил Ульф.

А потом подошел к ней. Сказал, протягивая нож:

— Возьми. Сначала мы проверим, то ли это, о чем я думаю. Потом поговорим. Как я и обещал.

Света молча взяла нож здоровой рукой.

— Попробуй метнуть его в мой шлем. — Оборотень отступил в сторону, приглашающе кивнул.

Света прищурилась. От неё до сундука было шагов пять. Правда, метаньем ножичков она прежде не занималась…

Нож полетел — и глухо стукнулся о переднюю стенку сундука, даже не коснувшись шлема. Света разочаровано выдохнула.

— Это только начало, — уронил оборотень. — Дай мне руку, которую задели огненные.

Она немного неуверенно протянула обожженную руку. Та подрагивала…

Ульф молча положил ей на ладонь золотой овал. Сам пригнул её пальцы, заявил:

— Согни. И держи крепко.

Потом сходил к сундуку, принес нож. Отдал ей, приказал:

— Думай о том, что хочешь попасть. И кидай.

На этот раз Света даже не целилась. Знала, что все равно не попадет.

Но нож неожиданно ударился о шлем. Громыхнуло, она изумленно приоткрыла рот, не удержавшись от возгласа:

— Ого!

— Попробуем ещё раз, — тихо сказал Ульф.

Оборотень выглядел спокойным — и почему-то отстраненным.

— Стой тут, — распорядился он. — Брошь не отпускай.

А потом Ульф опять двинулся к сундуку. Но на полпути зачем-то свернул в угол, развязал узел с тканями, оставленный там Светой. Оторвал широкую полосу от темно-красного отреза, снова подобрал нож и вернулся. Выдохнул:

— Возьми.

Света взяла протянутый нож, сжала железную полоску, оставшуюся от рукояти. Ульф вдруг начал завязывать ей глаза полоской ткани.

Хочет, чтобы метнула нож вслепую, сообразила Света. Тяжелый золотой овал понемногу нагревался у неё в кулаке. Ульф был рядом. От него пахло дымом, потом, кровью, выделанной кожей, ещё чем-то металлическим.

Он стоял так близко, что у Светы между лопаток побежали мурашки. Но не от страха. Просто потому, что Ульф стоял рядом. И дыхание непонятно почему частило…

— Бросай, — спокойно велел оборотень.

Света коротко замахнулась, практически не целясь. Сказала восхищенно, когда железо в ответ грохотнуло:

— Вау!

Ульф молча стоял рядом, и она сама стащила с головы повязку. Посмотрела на него.

Свейтлан посмотрела на него так радостно, что Ульфу вдруг захотелось завыть. Вот и все. Ей больше не нужен защитник. Она сама способна его защитить.

— Бог Один, — медленно проговорил он, глядя на Свейтлан.

На её губы, изогнувшиеся в восторженной улыбке. На вскинутые брови. На россыпь веснушек, сияющие глаза…

Она ещё никогда не смотрела на него так. И возможно, больше уже не посмотрит.

— Бог Один когда-то провисел девять дней на Мировом ясене Игдрасиле, приколотый к нему копьем, — спокойно сказал Ульф. — Взамен он получил мудрость. И помимо прочего, узнал секрет рун. Говорят, когда-то руны были волшебными. С их помощью можно было творить колдовство. Но люди уже много веков пользуются рунами — и ничего. Никакого колдовства. Однако в твоих руках руны снова ожили.

Свейтлан улыбнулась уже изумленно.

А мог бы и промолчать, безрадостно подумал Ульф. И осторожно отловил обожженную руку Свейтлан. Забрал брошь, ткнул когтистым пальцем в стрелку из золотой проволоки — держа золотой овал так, чтобы она её видела.

— Это руна Тиваз. Мы, оборотни, называем её Тивар, руной копья. Она означает желание, попадающее в цель. Или просто достижение цели.

Если бы не этот проклятый дар, мелькнуло вдруг у него в уме, он когда-нибудь объяснил бы Свейтлан, что имеет в виду волк, даря девушке украшение с такой руной. И не только объяснил, но и показал…

Света заворожено уставилась на стрелочку, выложенную в середине броши из крученной золотой проволоки. Руна копья, попадающая в цель?

Она вдруг припомнила, что оборотень положил украшение на её ладонь так, чтобы стрелка коснулась кожи. То есть чтобы руна была на ладони…

А потом она попала ножом в шлем. С завязанными глазами.

— В наш мир вернулось старое колдовство, — хриплым голосом объявил Ульф. — Вместе с тобой, Свейтлан. Я, может быть, и утаил бы… но тебя видело слишком много народа. Мои воины рано или поздно вернутся к своим семьям. К людям, что живут в Эрхейме. И кто-нибудь из них обязательно проговорится. Как бы ни уважали меня те, кто ходит на моем драккаре, но я оборотень, а они в первую очередь люди. О тебе узнают в Эрхейме.

Он протянул ей брошь.

— Если хочешь… пусть это станет моим подарком тебе. Вместе со второй брошью, которая валяется где-то тут. Я недавно пометил эти побрякушки своей кровью, так что любой оборотень сразу узнает в них подарок другого волка. Может, когда-нибудь это тебе пригодится. Правда, рано или поздно мой запах с них сойдет. Тебе придется многому научиться, Свейтлан. Опробовать все руны — огня, бури, льда. Кроме того, есть ещё руны урожая, чаши. И руна врат. Не знаю, на что она будет способна в твоих руках. Но ты станешь женщиной, которой многое подвластно. И, похоже, все, что тебе для этого нужно — это просто коснуться руны.

Света недоверчиво улыбнулась. То, что говорил Ульф, было невероятно…

Но он говорил слишком уверенно. И её прогулка по палубе во время боя подтверждала его слова.

Ещё вчера все, на что Света могла надеяться — это милость оборотня. И место в его доме, за которое пришлось бы расплатиться своим телом, став его женой.

А теперь она стала…вернее, скоро будет женщиной, которой многое подвластно. Будет, как только выучит руны и опробует их.

Лишь одно её смущало — слова Ульф ронял как-то слишком тяжело. И голос у него стал хриплым.

— Когда мы придем на Хрёланд, — сообщил он, сунув ей в ладонь брошь, — я проведу с тобой на берегу столько времени, сколько потребуется. Покажу тебе руны. Постою рядом, пока ты будешь их опробывать. Здесь, на моем драккаре, посреди моря, я тебе такое позволить не могу.

Он говорил про руны бури и огня, припомнила Света кое-что из сказанного им. Ну да, на корабле с ними лучше не экспериментировать. Ей теперь придется всегда смотреть, за что она хватается…

— Отныне ты не должна касаться вещей, помеченных рунами, — тут же, словно подслушав её мысли, заявил Ульф. — Потом, когда научишься владеть своим даром, я могу отвезти тебя обратно в Нордмарк. Если, конечно, ты сама этого захочешь. Но я бы посоветовал остаться на Хрёланде. Ярл Ульвдан Серый Плащ, который там правит, будет рад девушке, что может защитить его острова. Огнем, льдом и бурей…

Это прозвучало так неожиданно, что она изумленно уставилась на оборотня.

То есть он хочет оставить её где-нибудь? Антон сбежал, этот тоже собирается бросить…

Света вдруг припомнила, что к ведьмам в средневековье относились без особой радости.

Правда, тут их вроде бы уважали. Но может, Ульф боится, что она принесет беду в его возлюбленный Ульфхольм? Огнем, льдом и бурей, как он сказал…

Если припомнить, как жестко, неуклонно сам оборотень соблюдал все правила своего народа — гривну с кожи не убирать, на женщине своей крови не жениться — то дело может обстоять именно так. Ульф решил, что она слишком опасна для его сородичей.

И тогда ей не на что обижаться. Кроме того, что из-за него она попала сюда.

Или Ульф не хочет связываться с женщиной, которой не сможет управлять? Которой нельзя приказать?

Света стояла у переборки и смотрела Ульфу в глаза. Янтарное сияние в них выцвело, теперь они стали просто желтыми…

Оборотень вдруг скривился, отвел глаза. Протянул руку, несильно и как-то неторопливо ударил по переборке за Светиной спиной. Доски ответили глухим звуком.

Но она даже не вздрогнула. И не отвела от него взгляда.

— На драккаре есть место, где ты сможешь помыться, — с хрипотцой сказал оборотень, по-прежнему не глядя на неё. — Я найду для тебя пресную воду — правда, согреть её не получится, придется мыться холодной. Попозже, когда в помывочной уже не будет людей из моего хирда, я за тобой зайду. Отведу туда. А завтра к вечеру, если ничего не случится, мы придем на Хрёланд. Там ты помоешься по-настоящему, горячей водой. Пока отдыхай. И… не шей сегодня. Береги руку.

Ну да, с горькой иронией подумала Света. Теперь её ладони — её богатство.

— Я найду для тебя какие-нибудь тряпки, когда мы придем на Хрёланд. — Ульф наконец посмотрел на неё. — Если хочешь, куплю рабыню, чтобы прислуживала.

Надо понимать, ещё один прощальный дар, устало подумала Света. Рабыню — ей? Дарить человека, как безделушку? Наверно, здесь это в порядке вещей.

— Отдыхай, — буркнул Ульф.

И вышел, забрав шлем.

Она осталась одна. Прошлась по каюте, подобрала с пола вторую брошь. Подумала, держа золотые овалы перед собой — он пометил их своей кровью. Интересно, в каком случае, по его мнению, они могут пригодиться?

А потом Света опустилась на постель. И уставилась в окно напротив, за которым синело чистое небо. Ульф от неё отказался. Вот так просто, только потому, что у неё обнаружился дар. Но обещал помочь с рунами. И оборотень поможет как-то устроиться, если она правильно его поняла.

Наверно, надо было радоваться. Наверно. У неё открылся дар, который делает её чуть ли не всемогущей. Надо радоваться…

Вот только было тоскливо. Антон сбежал. Этот благородно отказался. Но обещал помочь.

***

Ульф остановился, едва переступил порог собственной каюты. В проходе, тянувшемся через весь корабль, слабо горела пара альвовых огней. На другом его конце, перед дверью кухонного закутка, сейчас приоткрытой, стояли четверо его людей. Тихо беседовали — но при его появлении смолкли.

Однако он успел расслышать обрывок их разговора. Парни обсуждали то, что сделала в сегодняшнем бою Свейтлан.

Ульф недобро зыркнул на них. Шагнул было к лесенке, ведущей наверх — но тут же остановился.

Его меч, брошенный на палубе, уже должны были оттащить в оружейную. Ему тоже следовало туда сходить — отнести шлем, снять и оставить доспех, сначала отчистив его от копоти…

Ульф посмотрел на темно-серый купол шлема, который держал в руке. На взлобке, рядом с гребнем, осталась неровная вмятина. На личине — ещё одна.

Магия темных альвов, вплавленная в темно-серый металл, не устояла перед даром Свейтлан. При этом она даже не целилась. И в броске её не было сноровки.

Выходит, старая магия, подвластная Свейтлан, сильнее не только мощи огненных йотунов — но и колдовства альвов.

А для него это значит только одно — он опять вернется в Ульфхольм без пары.

Ульф молча двинулся в оружейную, гадая, удастся ли ему выправить вмятины на шлеме. Обычно ни человеку, ни оборотню было не под силу изменить форму того, что вышло из мастерских темных альвов. Но Свейтлан это удалось. Может, ему тоже удастся исправить то, что сделала она со шлемом…

Главное, чтобы в месте вмятин магия альвов не ослабла. Впрочем, на драккаре была пара запасных доспехов — и шлемов. Личины у них человеческие, но ничего, подерется с открытым забралом.

Ему ещё следовало отвести Свейтлан помыться. Но сначала нужно самому окунуться в море. Смыть копоть, остудить голову…

***

Света не знала, сколько она просидела, уставясь в окно.

Не было тех чувств, что остались у неё после бегства Антона. Ни унизительного осознания, что её бросили, ни воспоминаний, болезненно саднящих в памяти. Сейчас она ощущала только тоскливую опустошенность. И одиночество.

За эти два дня Ульф сумел заполнить её жизнь. Просто потому, что был рядом. Она то злилась на него, то была ему благодарна. То задумывалась, каково это — жить с ним.

А теперь об этом можно забыть.

Но почему он так легко от неё отказался? Вариант «струсил» Света отмела сразу же. То, чем занимался оборотень, трусости не предполагало.

Может, Ульф решил, что он теперь ей не ровня? Или не захотел возиться с женщиной, которой подвластна какая-то магия? Вдруг она схватится не за ту руну и разнесет ему весь дом на части…

Что самое забавное, именно готовность Ульфа отпустить её говорила о нем больше всяких слов.

Будь он мелкой душонкой, мрачно решила Света, то попытался бы её использовать. Женщина, владеющая забытой магией — тоже своего рода оружие.

А ещё он мог продать её кому-нибудь. Учитывая, что ни языка, ни здешних нравов она не знает — да запросто. Наврал бы ей с три короба, потом отвел к новому владельцу…

И по всему выходило, что доверять сейчас она могла только Ульфу. Именно потому, что он от неё отказался.

Руки Светы, расслабленно лежавшие на коленях, дрогнули. Красные камни на брошах, зажатые в ладонях, радостно блестнули. Она перевела на них взгляд и задумалась.

Украшения были явно женские. Зачем Ульф хранил их? Про запас, на случай, вдруг подвернется подходящая невеста? Или они кому-то предназначались? Интересно, кому?

И в этот момент мысли её внезапно приняли другое направление. Света вдруг осознала, что одного он так и не сказал — «в Ульфхольме ты мне не нужна». Прямо. В открытую.

Но может, ещё скажет? Деликатность оборотню вроде бы не свойственна…

Что в её положении только к лучшему. По крайней мере, будет знать, что тут ей надеяться не на кого.

А следом Света вдруг приняла решение.

И, поднимаясь с постели, даже ощутила легкий стыд — уж больно большая разница была между тем, как она думала об Ульфе прежде, и тем, как думала сейчас.

Но ведь и он начал вести себя по-другому…

Она, не обращая внимания на боль в руке, убрала броши в узел с тканями, лежавший в углу. Собрала валявшиеся на полу обрывки кожаных ремешков и деревянные планки с рукояти ножа. Подобрала сам нож, так и оставшийся на крышке сундука. Сунула его туда же, в узел.

Затем встала у окна, дожидаясь Ульфа, который обещал отвести её помыться.

Лишь бы у них тут имелось мыло, думала Света, глядя на синюю гладь моря, расстилавшуюся за оконцем каюты. И хорошо, что она сберегла сумку вместе со всем её содержимым. С одеждой будет потрудней. Ничего, она что-нибудь придумает.

В сказке про серого волка спрятана и другая мораль, мелькнуло вдруг у Светы, пока она стояла у окна.

С бедным волком ничего не случилось бы, не повстречайся ему в лесу Красная Шапочка.

***

Ульф пришел мокрый и весь какой-то взъерошенный. Молочно-серая грива, сейчас не стянутая сзади кожаным ремешком, оказалась распущена. Над лбом жестко, иглами торчали короткие тонкие пряди — словно сквозь обычные волосы у оборотня пробивался звериный подпушек.

— Пойдем, — буркнул он.

И повел Свету к неприметной дверке в самом конце коридора, идущего через весь корабль. Толкнул створку, затем первым вошел в крохотный закуток.

Пол и переборки тут покрывала та же темная субстанция, что защищала борта корабля.

— Вода. — Ульф кивнул на два мешка из коричневой кожи, приваленные к одной из переборок. Оба выглядели какими-то рыхлыми, словно оплывшими. — Чистая, из запасов для питья. Там — мыло.

Он указал взмахом когтистой ладони на полку в углу, с высоким бортиком. Света разглядела стоявшую на ней деревянную плошку.

— Воду лей прямо на палубу. Потом обшивка выцедит её в море. Шить с такой рукой тебе нельзя, но прежнюю одежду тоже лучше не надевать. Если хочешь, я принесу тебе чистую рубаху и штаны из своих запасов. Наденешь? Они, конечно, великоваты — но зато не будут обтягивать твою…

Ульф споткнулся. Глаза блеснули, словно блекло-желтые камешки на свету.

Задницу, мысленно закончила Света за него. И быстро кивнула.

— Не будут обтягивать твое тело, — равнодушно поправился оборотень. — Повязку можешь намочить, ей все равно ничего не будет. Лоскут отойдет только тогда, когда все заживет.

Он развернулся, вышел — а Света осталась.

Похоже, полотенцами на этом лайнере не пользуются, мелькнуло у неё. Не зря же Ульф пришел мокрый. И запоры на дверях отсутствуют, даже тут.

Она шагнула к полочке, чтобы исследовать мыло в деревянной плошке — надо же занять себя хоть чем-то в ожидании Ульфа. Раздеваться, когда он в любой момент мог войти, не хотелось.

Непонятно, конечно, зачем Ульф не предложил ей свою рубаху ещё в каюте. Не пришлось бы сейчас бегать…

Мыло оказалось ужасное. Липкое, мягкое, как студень, и вонючее. Грязно-коричневое, смешанное с мелкой черной крошкой, похожей на измельченный уголь.

Света вытерла о край плошки палец, которым коснулась содержимого. И, вздохнув, молча пообещала себе, что первое, чем займется, когда будет хоть какое-то место для жилья — это попробует сама сварить мыло.

Как это делается, Света не знала, но в памяти плавали обрывки каких-то сведений. Жир варят, добавляя в него что-то щелочное. Вроде бы щелок раньше получали, настаивая золу на воде…

Буду экспериментировать, решила она.

Следом Света шагнула к кожаным мешкам, приваленным к переборке. В памяти всплыл следующий обрывок сведений — кажется, когда-то такие сосуды назывались мехами.

Мешки были сделаны из шкур, снятых целиком, без разрезов. Дырки на месте ног зашили, стянув кожаными ремнями. Узкие деревянные горловины сверху, заткнутые пробками, тоже оказались обмотаны ремнями.

На гвоздике рядом висел черпачок.

Все же тут есть место для мытья, подумала Света. Для средневековья это уже роскошь.

***

Хитрость Ульфа не удалась.

Когда он толкнул дверь, вернувшись с одеждой, Свейтлан стояла в закутке одетой.

И посмотреть на то, что могло принадлежать ему — но уже не будет принадлежать — не удалось.

Оно и к лучшему, хмуро подумал Ульф. Не будет потом сниться по ночам.

Бросив Свейтлан одежду и выйдя из помывочной, он подпер спиной переборку возле двери, решив посторожить тут, пока она моется.

Смысла в этом не было — случись кому-то из его людей заглянуть в закуток, никто не позволил бы себе лишнего. Жить хочется всем…

Но Свейтлан может оскорбиться, оправдался перед собой Ульф. А девушку, в руках которой оживает забытая сила рун, сердить не следовало.

Верхняя губа у него дернулась, задираясь вверх и открывая клыки. Если бы не её Хеллев дар…

Взгляд Ульфа на мгновенье стал рассеянным.

Вот именно, мелькнуло у него. Если бы не её дар.

Он припомнил, что делала колдунья в ту ночь, после которой Свейтлан попала сюда. Ничего особенного, честно говоря. Приказала ему держать фишку с руной и думать о невесте. Сама поела и села за пряжу. Словно от неё ничего не зависело.

В ту ночь Ауг не произнесла ни одного заклинания. Не колдовала над огнем, не чертила рун… даже травы не заваривала. Она не сделала вообще ничего.

И выходит, что попадание в этот мир — дело рук самой Свейтлан. Рук, ожививших руну. Он напрасно просидел всю ночь, стискивая костяшку, помеченную знаком Гьиоф. Девушка появилась лишь утром, когда он уже поднялся и шагнул к Ауг.

Но при этом продолжал держать костяшку в кулаке, вспомнил Ульф. К тому же Свейтлан, попав в его мир, очутилась именно в доме колдуньи…