Руна на ладони-1

— Как сказал Торгейр, — эхом отозвалась Света.

Внимательно глядя при этом на него. Добавила обличающе, сведя брови на переносице:

— Ты — не знать! Как сказал Торгейр!

Ульф нахмурился.

Доля истины в её словах присутствовала. О покушении на старшего Олафсона он знал со слов самого Олафсона. И то ли было оно, то ли не было…

Но Торгейр приволок с собой два десятка человек — хоть и сказал, что не доверяет людям со своих драккаров. С другой стороны, сыну конунга без личной стражи нельзя, это все-таки не простой воин.

В остальном, что через пень-колоду высказала Свейта, разумного было мало. Пожелай Торгейр отбить его драккар — сделать это следовало на рейде Грюпанга. А ещё разумнее было зазвать оборотня к себе, прикончить, обвинив в измене, и предложить его людям принести клятву уже новому хозяину «Черного волка» — в обмен на их жизнь.

Вот только зачем это Торгейру? Корабли у него есть, ещё один драккар — да ещё бесчестно отбитый у ярла морской стражи Эрхейма — ему ни к чему. Бабья глупость, короче.

Разве что…

Самый ценный груз «Черного волка» на сегодня — это Свейта, подумал Ульф, глядя на ту, что стала его женой. Хорошо, что Торгейр о ней не знает. Не может знать…

Или может?

Надо посмотреть на это все по-другому, мелькнуло у него. Предположим, Олафсон как-то узнал о даре Свейты.

Что будет, если Торгейр спустится вместе с ним на берег — а вернувшись назад, объявит о смерти Ульфа? И поднимется на драккар весь израненный, чтобы Свейта ему поверила? Следом предложит его вдове защиту и немалые почести…

Что сделает Свейта после такого? В Ульфхольме она никого не знает. Вено ей не выплачено, рунная надпись на родовых камнях не выбита. И в Ульфхольм ещё надо добраться…

А тут готовый защитник. Возможно, даже горюющий о смерти Ульфа. Молодой красивый конунг.

Только говорить Свейте о таком не стоит. Случись что, Торгейр будет ей неплохим защитником. И все это может оказаться лишь неверной догадкой. Не мог сын конунга узнать про её дар так быстро, никак не мог.

Разве что от огненных… но это невозможно.

— Как я понимаю, ты твердо намерена отправиться со мной в крепость, — объявил Ульф, раздвигая губы в улыбке, подозрительно похожей на оскал.

Свейта молча кивнула. Напомнила:

— Крепость — человек, руны. Я — знать руны! Драться!

— Чувствую я, ты надерешься, — проворчал Ульф. — Но руны учить мы будем. Вот прямо сейчас и начнем. Главное, не пытайся пока их использовать. Не касайся их, просто смотри и запоминай. А там посмотрим…

Он подхватил с подноса короткий нож, заодно сунул в рот кусок вяленого мяса. Отошел к переборке в углу за дверью — и пока жевал, тремя короткими движениями вырезал на досках знак. Сказал Свейте, уже стоявшей у него за плечом:

— Это — руна Феху, или Фё, как называем её мы, волки. Руна огня. Если перевернуть, то будет уже вот такой знак.

Ульф стремительно вырезал рядом ещё одну руну.

— В таком положении Фё означает угасание. Смотри внимательно. Потом на всякий случай я все это соскребу. Чтобы ты ненароком не коснулась — и не подожгла мою каюту.

Нож снова с шорохом скользнул по доскам, нанося на темно-янтарное дерево следующий знак — Урур, руна бури.

***

Свейта, поклевав что-то с подноса и постояв перед рунами, вырезанными на переборке, начала зевать.

Ульф, заметив это, соскреб большую часть знаков. Оставил лишь те, что показались ему безопасными — руну наследства и женскую, знания, урожая, рассвета…

К Гьиоф, свадебной руне, он тоже не прикоснулся. Подумал, ухмыльнувшись — пусть красуется. Может, хоть она принесет ему удачу. И жена останется с ним, не устанет после нескольких лет, не поступит так, как Тюрдис…

Ульф поморщился. Сказал, повернувшись к Свейте, снова торчавшей у него за спиной:

— Сейчас отдыхай. Для человека этой ночью ты спала слишком мало. Из каюты не выходи — на драккаре полно чужих. Разве что до нужника можешь сбегать.

Свейта кивнула — и снова зевнула. Ульф, глядя на неё, вдруг вспомнил, что в одной из кают теперь спит Торгейр. То ли спит, то ли…

— Вот что — давай я сам тебя туда провожу, — бросил он. — Прямо сейчас. Так будет спокойней. Олафсон здесь. Кто его знает, может, он и впрямь что-то затеял. С этими конунгами и их сыновьями никогда нельзя быть уверенным… я тебя отведу, приведу обратно, закрою — и спи спокойно.

Она снова кивнула. Глаза у неё уже спали.

А потом Ульф стоял на палубе — и размышлял. Вдоль бортов сидели и лежали люди Торгейра, от них время от времени волнами наплывал запах, отдававший неприязнью. Гривна на груди в ответ на это стремительно теплела…

Но не жгла, так что людская неприязнь не мешала ему думать.

Может, он и впрямь плывет в ловушку?

Торгейр мог соврать про покушение. Но рассказ про запах соснового леса посреди моря, про дыру в переборке… все это очень уж напоминало пущенную в ход руну Врат.

Значит, Олафсон или видел убийцу, попавшего в его каюту именно так, как он описал — или знает о забытой нынче магии достаточно, чтобы приукрасить свою ложь нужными подробностями.

И тогда ему известно, как убили его отца. Возможно, Торгейр намеренно упомянул о том, что подозревает своих людей в измене — чтобы хозяин «Черного волка» не забыл высадить его охрану на берег, придя в бухту под Нордмарком…

Двадцать человек. Более чем достаточно, чтобы убить одного оборотня. Для простого человека достаточно и пары умелых воинов.

Ульф нахмурился. Ауг в свое время уверенно пообещала ему, что он получит невесту. Словно уже делала нечто подобное. И теперь ему частенько вспоминались старухины слова — ты получишь даже больше, чем ожидаешь…

Колдунья знала, кто может сюда попасть. Жаль, что вопросами — как, зачем и почему — задаваться теперь глупо. Ауг мертва, спросить не у кого.

Разве что у тех, кто приходил к колдунье до него и получил то же, что и он сам, мелькнуло вдруг у Ульфа. Женщину из Неистинного Мидгарда.

И Ауг могли допросить перед смертью. Инеистые йотуны говорят на человеческом наречии. Как и огненные. А если инеистый, что был в доме колдуньи, связан с кем-то из людей…

Тогда лучше сразу предположить, что Торгейр может знать о даре Свейты. Не зря же Олафсон прибежал на драккар, пока сам он был в городе. Возможно, хотел посмотреть на Свейту?

Никогда не считай себя умней человека, вспомнил вдруг Ульф одну из волчьих поговорок.

Когти вонзились в доску планширя.

Хорошо лишь одно, решил он, не спеша их вытаскивать. Как и ему, тем, кто может знать о даре его жены, озлобленная, несчастная Свейта не нужна.

Более того, она со своим даром тогда будет для них смертельно опасна. Значит, силой её никто не станет отбивать. Попытаются обмануть, увести хитростью, посулами…

Как поступил он сам.

Предположим, подумал Ульф, что все эти догадки верны.

Тогда Торгейр дождется, пока он расправится с Гудбрандом и Сигтрюгом, а потом прикончит и его. Следом придет к Свейте с печальными новостями. И утешит горюющую вдову…

И драккары Олафсона могут сейчас идти за ними следом. Если Торгейр приказал ярлу Грюдди привести корабли в определенную бухту под Нордмарком, чтобы наутро драккары были под боком, на всякий случай…

Ульф шевельнул пальцами, выдирая когти из доски. И пригладил подушечками пальцев быстро зарастающие ямки на планшире.

Умирать ради того, чтобы Торгейр потом мог утешить его вдову, он не собирался.

Но Гудбранда тоже хотелось бы послушать, подумал он.

В любом случае, все выяснится уже там, в Нордмарке. Прав он или нет. Затеял Торгейр только убийство брата и Сигтрюга — или же решил в одну ночь загрести все, что можно. Пока Свейта не знает языка, не разбирается в местных людях — управлять ею легко.

***

Вечером Свету разбудила рука Ульфа, скользнувшая по плечу.

И, уже просыпаясь, она услышала, как он вздохнул. Потом ощутила на щеке тепло его губ. Сонно улыбнулась, открывая глаза.

Ульф склонился над ней, пробормотал:

— Свейта…

— Торгейр, — хрипловатым со сна голосом тут же объявила Света. — Нордмарк, я — идти. Сила рун — я.

Он ткнулся ей в щеку носом, фыркнул. И негромко заявил:

— Собралась меня защищать, Свейта? Мелкая, слабая, с гладкой кожей. Да, именно тебя мне не будет хватать в крепости. Без тебя — никак!

Пальцы Ульфа уже запутались в её прядях, всклокоченных со сна. В следующее мгновенье она ощутила его губы на своей шее…

И подумала возмущенно — отвлекает.

Но руки её жили своей собственной жизнью. Света стянула с его волос кожаный ремешок, пригладила ладонями жесткие рассыпавшиеся волосы…

— Нордмарк, — все-таки выдохнула она, на последних крохах упрямства. — Я — идти.

По коже на горле скользнули клыки. Собрали складку, придавили — не больно, но как-то…

Как-то намекающее.

— А теперь представь, — разжав клыки, пробормотал Ульф, — что по этому месту сейчас прошелся чужой нож. На кое-что ты способна, Свейта. Может быть, даже на многое. Но убить тебя так же легко, как обычного человека. И да, в схватке с огненными тебя защитила руна щита. Но ты… мы с тобой даже не знаем, как это действует.

Свете на мгновенье вдруг стало уютно и тепло — вот от этого «мы с тобой».

Но тут же она подумала, что расслабляться нельзя. Это он так её бдительность усыпляет…

— Возможно, руна щита способна прикрыть тебя только от стрел огненных, — прошептал Ульф. И неторопливо лизнул впадинку над её ключицей. — То есть от того, в чем есть магия. А от клинка в руках человека уже не защитит. Или эта руна срабатывает не всегда. На свой драккар я раз в год приглашаю темных альвов — обновить водную прядь. Может, в следующий раз у тебя ничего не выйдет? Мы ничего об этом не знаем.

Он прошелся языком по впадинке над второй ключицей — а Света вдруг уперлась ладонями ему в грудь. Сказала быстро, добавив слово, которое успела запомнить, слушая Ульфа:

— Идти! Я — надо! В кирепости!

И дернулась под Ульфом, который успел перейти из сидячего положения в лежачее, придавив её всем телом.

Он шумно вздохнул, но перекатился на бок. Спросил было:

— Может, ты…

Но Света уже вскочила на ноги. В два быстрых шага добралась до сундука, на котором лежала её сумка. Выхватила оттуда то, что ей было нужно, затем вернулась.

Ульф тоже приподнялся — и сел на кровати. Смотрел он на неё скорее насмешливо, чем серьезно. Серовато-молочные пряди казались встрепанными, надо лбом опять топорщились короткие волосы.

Света, присев на корточки между раздвинутых колен Ульфа, сунула ему под нос одну из деревянных планок, содранных с рукояти ножа. Поддержала…

Ульф глянул на деревяшку, помеченную руной щита, перевел взгляд на неё. Желтые глаза блеснули.

— Нет. Я не собираюсь…

Света, не дав ему закончить фразу, сунула в ладонь Ульфа небольшой нож — тот самый, что он дал ей ещё на берегу Нордмарка. В кожаных ножнах, со шнурком. Сказала настойчиво, вспомнив те немногие слова, которые успела запомнить:

— Я — сила рун! Надо! Я — идти Нордмарк!

И медленно, демонстративно уложила деревянную планку на свою ладонь, руной к коже. Сжала кулак…

Но встать не успела — руки Ульфа скользнули по её бедрам. Сжались, заставив свести колени и удержав на месте. Нож, который она дала, со стуком упал на доски палубы.

Одно мгновенье оборотень смотрел на неё немигающим желтым взглядом, потом сказал низким, ворчливым тоном:

— Я не причиню боли своей жене — ни клыком, ни когтем, ни стальным лезвием. Я не стану испытывать, на что ты способна, швыряясь в тебя ножом или пытаясь поранить. Забудь об этом. К тому же есть и другое — возможно, нападающий должен желать причинить тебе боль. Или убить, ранить. И лишь тогда руна проснется.

Но если не попробуем — не узнаем, подумала Света.

И вдруг вспомнила о куртке.

***

Свейта внезапно вскинула перед ним одну ладонь — выставила её в странном жесте, словно просила подождать. Кивнула как-то многозначительно, хоть и непонятно…

И выскользнула из захвата рук Ульфа. Правда, держал он её не слишком крепко.

Назад Свейта вернулась, накинув на плечи толстую стеганую рубаху, в которой появилась в доме Ауг. Застегнула на вороте, под горлом, что-то похожее на пуговицу, сообщила, опять показав деревяшку с руной:

— Я — идти!

А следом ухватилась свободной ладонью за пустой рукав, свисавший с её плеча — в который так и не просунула руку. Потрясла им в воздухе, сказала почти с вызовом:

— Ты — драться?

В следующее мгновенье Свейта подтолкнула к нему нож, валявшийся теперь на палубе, между его расставленных ног…

И подтолкнула пальцами босой ступни. Ульф едва успел подавить порыв схватить и сжать её в ладонях. Блеснули влажно-розовым мелкие ногти — такие крохотные по сравнению с его когтями, такие человеческие.

Свейта уже топала к переборке рядом с дверью. Встала там, сжала в кулаке деревяшку, вскинула перед собой. Кивнула в сторону рукава, болтавшегося в воздухе, потребовала:

— Ульф? Да, нет? Испугавшимся?

Он фыркнул. Лениво поднял с палубы нож, вытащил из ножен, Предупредил, посмотрев на неё:

— А теперь замри. Не дергайся и не шевелись.

Свейта возбужденно кивнула. Стояла она лицом к шарику альвова огня, и глаза на свету сияли — словно зеркало лесного озера, дно которого устлано потемневшими осенними листьями…

Ульф метнул нож без особого замаха — а чего там замахиваться? Четыре шага, цель ясно видна. И тряпка, даже не тело. Не говоря уже о доспехе.

Но — не вышло. Нож отлетел, брякнул по доскам у изголовья постели. Свейта что-то восхищенно, неразборчиво выдохнула…

А Ульф нахмурился.

С одной стороны ей нужно осваивать руны. И хорошо, что руна щита её снова защитила.

Но с другой стороны, она опять начнет требовать, чтобы её взяли в Нордмарк.

Вот только брать Свейту с собой Ульф не собирался. В крепости придется идти на кончиках лап, принюхиваясь ко всему — потому что любой, кто попадется навстречу, может оказаться человеком, владеющим магией рун.

Если такой человек, конечно, вообще существует. И служит Гудбранду или Сигтрюгу.

В любом случае, все, на что он может надеяться, это быстрота, нюх и слух оборотня. А какая быстрота, когда на хвосте висит баба? Да не просто баба, а его собственная жена? К тому же — Свейта. Веснушки, упрямый взгляд, слабые руки и ноги…

А ведь ещё придется присматривать за Торгейром, мелькнуло у Ульфа. Может, сын конунга и впрямь собирается от него избавиться. Сделать это в ночной вылазке — легче легкого. Ударить в спину у дверей опочивальни Гудбранда. Или подать знак своим людям на обратном пути, когда они выйдут из подземного хода…

И мечты Свейты о том, что она пригодится ему в крепости, раз руны в её руках оживают — бредни девчонки, никогда не бывавшей в бою. Даже если он столкнется с человеком, владеющим магией рун, толку от Свейты будет мало. Зато погибнуть она может запросто.

Это все равно что отправить сопливого юнца, впервые взявшегося за меч, на поединок с мужиком, уже дравшимся не в одной битве. Знающим, куда и как направить лезвие — в отличие от юнца…

И в это мгновенье Ульф наконец понял, как ему следует поступить. Так, чтобы уберечь жену от всего того, чем могла обернуться её прогулка в крепость — и от глупых мечтаний заодно.

— Я согласен, Свейта, — громко объявил он.

А следом постарался улыбнуться поласковее — раз его клыки Свейту больше не пугали. Пообещал уверенно:

— Ты пойдешь со мною в Нордмарк.

И тут же добавил, чтобы отвлечь:

— А пока попробуем другую руну. Скажем…

Тут Ульф задумался. Какого знака Свейта может коснуться на корабле, не рискуя его повредить?

Пожалуй, только женской руны, Бъяркан. Или Беркан, как её зовут люди. Это ещё и знак Великой Матери. Свейта коснется руны, а он, так сказать, опробует её действие. Она отвлечется, вымотается — и на завтра у неё останется меньше силенок…

Может, после такого у меня все-таки народится волчонок, подумал Ульф. И если что, за ним и за женой потом присмотрят. Главное, не позволять пока Свейте использовать руну знания, Ансус. Вдруг она открывает то, что в голове у собеседника?

Ульф вдруг замер, глядя на Свейту, все ещё ждущую у переборки, когда он назовет следующую руну для пробы.

Что, если она опробует Ансус рядом с Торгейром?

Главное, самому при этом скрыть свои мысли. Не думать о том, что собрался сделать. Конечно, если Торгейр что-то знает о людях, владеющих магией рун, он может поступить так же. Но вдруг Свейта что-то поймет, оказавшись рядом с ним? Это можно позволить, раз интереса к молодому и красивому сыну конунга она не проявила…

Скорее уж наоборот, насмешливо подумал Ульф.

Но даже если Свейта узнает, что замыслил он сам — ничего, выкрутится. Скажет, что ей показалось…

— Хочешь мне помочь, Свейта? — уронил Ульф.

Его жена ответила быстрым кивком. Тут же пошла к постели, на ходу расстегивая пуговицу под горлом и скидывая стеганую рубаху.

— На моем драккаре сейчас находится старший сын конунга, — объявил он.

Свейта зашвырнула свою одежку на сундук, молча присела рядом.

— Мне придется разделить с ним вечернюю трапезу, — продолжил Ульф. — Чтобы показать свое уважение, и чтобы он не опасался яда в еде…. Я хотел сделать это на палубе, но могу пригласить и сюда, в каюту. Ты, как моя жена, разделишь нашу трапезу. Но не только.

Ульф встал. Подобрал с палубы кожаные ножны, сходил за ножом, валявшимся на палубе. И, вернувшись, кончиком лезвия нацарапал на ножнах руну Ансус. Пояснил, приседая на корточки возле Свейты, глядевшей на него все так же молча и внимательно:

— Это руна знания, ты должна её помнить. За столом я заведу беседу. Тебе придется в основном слушать — потому что ты не говоришь на нашем языке. И потому, что многого не знаешь. Но держи эти ножны под рукой. Так, чтобы Торгейр их не заметил. Касайся этой руны время от времени ладонью, слушай Торгейра, поглядывай на него… вдруг в голову что-то придет? Согласна?

Свейта торопливо кивнула. И лицо у неё стало таким…

Радостным, пристыжено подумал Ульф. Сама ведь не понимает, во что ввязывается. С другой стороны, он здесь единственный, кого она знает — и кому может хоть как-то доверять. Поэтому готова на все. Даже боится за него настолько, что собралась идти в крепость.

Он потянулся вперед, опершись одним коленом на постель возле её бедра. Отбросил ножны, сказал, обхватывая ладонями голову Свейты — так, чтобы удобно было поцеловать:

— Не знаю, как в вашем мире — а в нашем женщины могут разделить трапезу с мужчинами. Но чем меньше они говорят, тем лучше о них думают.

И Свейта ещё успела нахмуриться, прежде чем он коснулся мягких губ.

ГЛАВА 6

В каюту лился мягко-розовый свет вечерней зари. Море по ту сторону оконного проема горело красными бликами.

Скоро придет Ульф с Торгейром, подумала Света, глядя на импровизированный стол — составленный из двух пустых сундуков, принесенных людьми Ульфа. По бокам стояли две низкие лавки, одна для гостя, другая для неё с мужем. Постель она сложила и убрала на сундук, освободив угол.

Все было готово. Подобие стола Света застелила коричневато-рыжим полотном, из тех отрезов, что Ульф купил в Нордмарке. Из другой ткани накроила салфеток, разложила их по столу. Расставила поаккуратней миски с едой и пару больших фляг с местным пивом, которое тут называлось элем. Люди Ульфа принесли ещё посеребренный кувшин, в котором, судя по запаху, плескалось вино…

Все, что могла, она сделала. Оделась согласно местным обычаям, зажгла заранее шарик альвова огня под потолком — использовав слово, которому её научил Ульф. А ещё пристроила под рукавом рубахи ножны с руной, намотав шнурок на запястье. Так, чтобы можно было легко высвободить ножны одной рукой. И положить на колени, усевшись.

Дверь открылась, когда за окнами каюты начала сгущаться синеватая мгла. Первым вошел Ульф, следом Торгейр. Заявил с порога:

— Доброго тебе вечера, Свейтлан Холегсдоутир. Вижу, ты уже начала хозяйничать в доме мужа — где бы он не находился, на берегу ли, на воде ли.

И то ли ей показалось, то ли нет — но посмотрел на неё сын конунга уже не так, как днем, на палубе. Более оживленно, что ли…

— Доброго тебе вечера, Торгейр, — эхом отозвалась Света, слегка переврав слова.

А затем повела рукой, указывая на стол. В уме стремительно пронеслось — может, надо хотя бы голову склонить? Все-таки званый ужин с членом местной королевской семьи…

Можно сказать, с наследным принцем. Почти королем, если конунг Олаф и впрямь мертв.

С другой стороны, когда Торгейр явился на корабль, никто из людей Ульфа ему не кланялся. И сам Ульф об этом тоже ничего не говорил…

Мужчины уже двинулись к столу, не тратя времени на церемонии. Ульф сел со стороны двери, Торгейр опустился на лавку напротив. Света примостилась рядом с мужем, по правую руку от него.

Нож, который Ульф дал ей в первый день на берегу, уже лежал на столе. Вечером она на всякий случай сбегала в помывочную, ополоснула его с мылом — как и миски с чашами. Все как-то спокойнее…

Мужики, сев, дружно вытянули из ножен на поясах длинные ножи. Света вдруг подумала, что ей, как единственной женщине за столом, следует наполнить чаши. Правила этикета здесь наверняка были домостроевские — разливает хозяйка. Да и то, как эти двое сидели, не притрагиваясь к напиткам, как бы намекало…

Что ж ты не сказал, Ульф, подосадовала она. И спросила у мужа, уже протягивая руку к фляге:

— Эль?

Это слово Света успела запомнить, да и произносилось оно как-то привычно — ёоль…

— Вино, — коротко ответил Ульф. И посмотрел на Торгейра. — Ты тоже будешь вино, Олафсон? Оно у меня хорошее, из Элласа. Или эль?

— Я выпью то же, что и хозяин, — бросил сын конунга.

Света, вскочив, тут же взялась за кувшин. Уже хотела обойти вокруг сундуков, чтобы налить Торгейру вина — но наткнулась на его изучающий взгляд и передумала. Вместо этого потянулась, схватила кубок гостя, поставила поближе к себе. Щедро плеснула рубиновой жидкости.

Ульф тут же подсунул ей свою чашу, она налила и туда. Уже поставила кувшин на стол, но тут Торгейр сказал:

— А хозяйка с нами не выпьет? За здоровье гостя…

Пришлось налить и себе. Мужчины отрезали по куску от темно-коричневого оковалка мяса, вяленого, судя по острому запаху. Причем Торгейр сначала дождался, пока Ульф первым отмахнет себе ломоть, и лишь потом потянулся к тому же куску с ножом.

Бережется, подумала Света.

Ульф тем временем отрезал ещё ломоть, швырнул в миску, стоявшую перед ней. Сказал, поднимая чашу:

— За тихие воды.

И первым отпил. Сын конунга тоже поднес к губам свой кубок, но вдруг посмотрел на Свету. Спросил быстро:

— А почему хозяйка не пьет?

Она пожала плечами, слегка улыбнулась и сделал глоток. Вино оказалось крепким, сладким, с земляничным привкусом. Торгейр, по-прежнему не торопясь пригубить свой кубок, вдруг заявил:

— Ты не обидишься, Ульф, если я попрошу чашу у твоей хозяйки? Сам знаешь, мне уже подмешивали какое-то зелье. И теперь я опасаюсь, что меня отравят. Вино, от которого отпила твоя жена, меня успокоит.

Ах ты пугливый какой, успела подумать Света. Ульф не слишком ласково буркнул:

— Возьми мою.

И двинул чашу по скатерти в сторону сына конунга. Немного вина пролилось.

— Оборотней яды не берут, ты это знаешь, — благожелательно улыбнувшись, заметил Торгейр. — Ты прибыл из Нордмарка, среди твоих воинов тоже могут быть люди Гудбранда. Твою чашу, как и мою, могли смазать чем угодно — и ты бы этого даже не заметил…

— Я бы учуял, Олафсон, — все так же неласково сказал Ульф.

Он так все дело испортит, подумала Света. Раз уж пригласил сюда конунгова сынка в надежде, что она сумеет что-то уловить из его мыслей — надо дать ему расслабиться…

И Света торопливо улыбнулась Ульфу, потом Торгейру. Пробормотала одно из слов, которые успела запомнить:

— Пожалуйста.

А следом быстро поставила свою чашу перед Торгейром. Тот протянул ей свой кубок — но его тут же забрал Ульф. Вместо этого придвинул к Свете собственную чашу.

Обмен бокалами, мелькнуло у неё. Ну надо же, как тут все средневеково…

Торгейр с улыбкой пригубил вино. Объявил:

— То, что безопасно для одного человека, будет безопасно и для другого. А где ты нашел такую добрую хозяйку, Ульф?

— На рынке рабов, — спокойно ответил муж, принимаясь за еду. — Проходил мимо, она не почувствовала ко мне ненависти — и я её купил. Тут же дал ей свободу, потом женился…

Вот это легенду он мне придумал, изумилась Света.

С другой стороны, Торгейр тоже с ходу намекал на что-то такое, заявив, что женщины легко становятся добычей. Хоть и попытался затем польстить, добавив, что её воспитывали не как рабыню…

— А из каких краев твоя жена? — спросил Торгейр, по-прежнему не прикасаясь к мясу.

Обсуждают так, словно меня тут и нет, мелькнуло у Светы.

С другой стороны, у неё самой спрашивать все равно бесполезно. И потому, что не знает языка, и потому, что не сможет соврать достоверно…

— Из какого-то горного края за Элласом, — не моргнув глазом, заявил Ульф. — Издалека.

Света, проглотив смешок, решила, что с задачей врать вместо неё он вполне справляется. Потом взяла жесткий хлебец, придавила им кусок мяса в миске. Отрезала ломтик, наколола на острие ножа, сунула в рот.

И быстро посмотрела на Торгейра — пусть видит, что она тоже ест. Может, хоть тогда, успокоившись, примется за угощение. А то сидит, не прикасаясь к мясу, попивая одно вино.

— Надо будет попросить, чтобы мне тоже привезли девушку из тех мест, — заявил вдруг сын конунга.

И Света чуть не подавилась. Ладно хоть не сказал рабыню…

— Раз они такие добрые хозяйки, — не унимался Торгейр.

Может, уже захмелел, с надеждой подумала Света. Но голос у сына конунга звучал вроде бы трезво.

— А зачем нужны эти тряпки? — спросил сын конунга, приподнимая салфетку, лежавшую рядом с его миской.

— Наверно, пальцы после еды вытирать, — проворчал Ульф. — Бабы почему-то не любят их облизывать. Или обсасывать.

И вот тут Света, не сдержавшись, тихо фыркнула. Покосилась на Ульфа. У мужа насмешливо дрогнула верхняя губа…

Она взялась за чашу, поднесла её к губам. Затем подхватила салфетку, ощутив на себе взгляды обоих мужиков. Церемонно коснулась уголка рта.

— А меня с детства учили пить так, чтобы по губам не текло, — тут же брякнул муж.

И улыбнулся, продемонстрировав великолепный оскал — все клыки наружу. Света снова фыркнула, но подумала обиженно — им же нужно, чтобы Торгейр думал о том, что он собрался делать в Нордмарке. А Ульф тут шуточки шутит. Отвлекает.

Но сын конунга заулыбался. И даже принялся за мясо.

— Кстати, в какую бухту мы должны прийти завтра, Олафсон? — уже серьезно спросил Ульф.

Пора, подумала Света. Торопливо взяла хлеб, уронила его себе на колени — и опустила руки, словно отлавливая упавший кусок.

А сама быстро вытащила из-под рукава рубахи кожаные ножны, привязанные к предплечью. Бросила их на колени, сжала левой рукой так, чтобы руна касалась кожи. Потянулась правой рукой к чаше…

Торгейр метнул на неё какой-то непонятный взгляд. Ответил, помедлив:

— Знаешь мелкую бухту за Гейруфьятлем? Там даже не бухта, а так — выемка в прибрежных скалах. Глубины хватит для драккара и покрупней твоего «Волка». Однако от шторма уже не спрячешься — горловина широкая, длина маленькая, валы захлестывают внутрь…

— Это если на выходе из Нордмарка завернуть за Гейруфьятль, идти, прижимаясь к берегу — и шестая дыра в скалах? — спросил Ульф. — И нет ни родника, ни мелкой речки, падающей со скал? Только камни?

Торгейр кивнул, торопливо прожевывая немалый ломоть мяса, который успел сунуть себе в рот. Видно было, что сын конунга все-таки проголодался.

Света, одной рукой поднося ко рту чашу, второй изо всех сил сжала ножны. И — ничего…

— За водой туда не заходят, так что место укромное, — объявил Торгейр, закончив жевать. — Кроме того, от крепости недалеко.

Ульф кивнул, потянулся к рыбе, серыми пластами лежавшей на одном из блюд, очищенной от чешуи и от костей.

— Да, туда не заходят. И сверху не спустишься — скалы отвесные… или все-таки есть тропка?

Торгейр, не отвечая ему, тоже взялся за рыбу. Потянулся к своему кубку — но тут же едва заметно поморщился.

Вино кончилось, сообразила Света. Снова привстала, положив ножны на лавку, рядом с бедром Ульфа. Протянула руку к чаше Торгейра, из которой прежде пила сама, другой рукой взялась за кувшин…

Сын конунга сделал быстрое движение — и чаша вдруг оказалась у неё в ладони. Их пальцы соприкоснулись.

— Ты доверяешь своей жене, Ульф? — бросил Торгейр, глядя Свете в глаза — и неторопливо убирая руку. — Так сильно, что ведешь при ней такие разговоры?

— Она не знает нашего языка, — ответил Ульф. Слова у него вылетали резко, отрывисто. — Значит, никому ничего не расскажет. Кроме того, ты прав, моей жене понравилась мысль о том, что она будет жить в богатом доме, со слугами. И могла бы говорить, не проболталась бы… а ещё я уверен — когда все успокоится, ты попросишь темных альвов проложить новый ход в крепость. Завтра эту бухту увидит слишком много народа — и люди с моего драккара, и твоя охрана.

— Это верно, — согласился Торгейр. Затем чуть насмешливо глянул на Свету. — Смотрю, ты не торопишься учить её нашему языку, а, Ульф? А то мог бы приставить к ней человека, чтобы ходил по пятам, говорил все время, как что называется. Какого-нибудь воина постарше. Жена ярла может иметь стражу, это не простая баба. Но я тебя понимаю. Молчаливая жена — дар богов. Его надо беречь.

Света, успевшая плеснуть вина и мужу, уселась на лавку. Хмуро посмотрела на Торгейра, одной рукой взялась за ножны…

— Бабы, если им надо, и без слов могут обойтись, — хмуро буркнул Ульф. — Но ты не сказал про тропинку. Так есть она там или нет? Или где-то заготовлена лодка?

— Зачем это тебе, Ульф? — как-то очень искренне удивился Торгейр. — На выходе нас будет ждать твой драккар. Зачем тебе какая-то тропа?

Значит, она все-таки есть, успела подумать Света.

И каюта вместе с Торгейром, сидевшим наискосок, через стол, вдруг подернулась черной дымкой. Разом, словно задернули черный занавес. Света оцепенела…

В этой тьме тут же появился человек. Молодой мужчина, одетый в неприглядную темную рубаху с кожаными завязками у горла. Светло-рыжие космы падают ниже плеч, лицо напоминает лицо Торгейра — только у того, кто возник посреди мрака, углы нижней челюсти расходятся пошире. И подбородок короче, чем у Торгейра. Брови нависают над глазами, мешая разглядеть их цвет.

А следом человек исчез — вместе с черной пеленой. Возникло другое…

Это был город, и он горел, но лишь наполовину. Словно дома разделяла незримая черта. На другой половине горбатились длинные крыши, засыпанные снегом. Над крышами бушевала метель, взметая громадные вихри.

И посередине заснеженной части вихри сплетались в белый жгут, короткий, таявший в темно-сером небе.

А на той половине, что горела, ветер закручивал по воздуху столбы дыма. Посередине они сходились в темный столб, тоже недлинный, конец которого размазывался в небе…

Город, наполовину горевший, наполовину засыпанный снегом, стоял у Светы перед глазами пару мгновений. А затем все растаяло, проступила каюта, лицо Торгейра напротив — и уже напоследок, поверх всего этого, мелькнул силуэт, до боли напоминавший Ульфа. Призрачный, размытый…

Света сглотнула, ощутив дрожь в теле. Выпустила ножны. Левая ладонь почему-то была мокрой, словно вспотела.

Она пришла в себя как раз вовремя, чтобы услышать слова Ульфа:

— А где выходит подземный ход? Далеко придется идти до главного дома крепости?

Торгейр что-то жевал, одновременно поднося к губам кубок. Того, что она несколько мгновений смотрела на него, но видела совсем другое, сын конунга, похоже, не заметил.

Как и Ульф, подумала Света. Мысль эта пролетела в уме блеклой тенью — словно не было сил даже думать. Она глубоко вздохнула, потянулась к ножу и хлебу…

Рука Ульфа вдруг поймала её левую ладонь, крепко сжала.

Заметил, подумала Света, радуясь ощущению крепкой хватки его пальцев. Их теплу.

Ну да, у него же нюх.

— Где кончается ход, узнаешь на берегу, — заявил Торгейр. — При твоей жене я этого говорить не буду, ей такое знать незачем. Вдруг этот ход мне ещё пригодится? Когда все кончится, превращу его в подземную кладовую. Главное, чтобы ты про вход не проболтался!

Ульф, погладив напоследок Светину ладонь, убрал руку. Она сунула в рот ломтик мяса, хлеб. Прожевала, не чувствуя вкуса.

— Отправимся туда уже после полуночи, — сказал Ульф. — Ближе к рассвету стражников начнет клонить в сон. Остальное увидим в крепости… как ты думаешь, чего можно ожидать от Сигтрюга?

— Понятия не имею, — с набитым ртом пробурчал Торгейр.

И дальше они заговорили о своем — сколько стражников может сторожить главный дом, где находится опочивальня Сигтрюга, не перебрался ли он в другие покои…

Света ещё два раза бралась за ножны, но видений больше не было. Только слабость накатывала — всякий раз, когда она касалась глубоко прорезанной руны.

***

Торгейр встал из-за стола лишь после того, как кувшин с эласским вином опустел. Ульф вышел из каюту вместе с ним — но вскоре вернулся. Объявил, закрывая за собой дверь:

— Посуду в кладовую я отнесу сам. Пока на драккаре чужие, тебе по нему лучше не бегать. Хватит и того, что сегодня в помывочную ходила одна. Сундуки и лавки заберут завтра, сейчас люди уже спят…

Света, медленно собиравшая миски и пустые кубки, кивнула, глядя на него.

— Что-то услышала? — коротко бросил Ульф, подходя к ней.

Она качнула головой.

— Смотреть. Нет — услышала. Смотреть!

И на лице Ульфа, до этого напряженном, почему-то промелькнуло облегчение. Даже желваки вокруг рта сгладились.

Обрадовался тому, что руна сработала под её рукой, решила Света.

— Сможешь мне объяснить, что видела? — быстро спросил он.

— Человек, — выпалила Света.

А потом в отчаянии посмотрела на него. Как описать того, кого она видела? Да ещё пересказать все остальное?

Ульф спокойно, даже как-то обыденно сказал:

— Я буду спрашивать — а ты отвечай да или нет. Это был мужчина?

— Да, — торопливо ответила Света.

И некоторое время они играли в вопросы и ответы…

***

Значит, рыжий молодой мужчина, крепкий, с длинными волосами, в рубахе, подумал Ульф, глядя на Свейту.

И снова порадовался тому, что она не может слышать чужие мысли. Ни в каком виде, даже касаясь руны Ансус. Тяжело иметь жену, знающую все, что ты задумал. Хватит и того, что он сам все время чует, что она ощущает — по запаху, рекой текущему от неё…

— Торгейр! — провозгласила вдруг Свейта. — Торгейр — да, нет! Смотреть — как Торгейр! Знать — нет Торгейр!

— Кто-то похожий на Торгейра? — уронил он.

Свейта радостно кивнула.

Похоже, она видела Гудбранда, решил Ульф. Тот походил на брата, и волосы у него были как раз с рыжиной. Все в этой истории с исчезновением конунга указывало на его младшего сына. Вот теперь и видение Свейты это подтверждает.

— Нордмарк! — объявила внезапно Свейта, возбужденно блеснув глазами. — Грюпанг!

И развернувшись, схватила чашу, из которой пила — с остатками недопитого вина. Наклонилась над сундуками, застеленными полотном, макнула палец в рубиновую жидкость…

Ульф шагнул поближе. На коричневатой ткани тонкий палец рисовал домики. Короткими мазками, часто отрываясь, чтобы снова окунуться в вино. Линии расплывались, но очертания домов — немного чудных, непривычных, изображенных один рядом с другим — были вполне узнаваемыми.

— Город, что ли? — наконец догадался Ульф. — Сначала Нордмарк, потом Грюпанг? Или тебе привиделся город, но ты не знаешь, Нордмарк это или…

— Не знаешь, — оборвала его Свейта.

И чиркнула пальцем посередине скопления домиков, что успела нарисовать. Снова потянулась к чаше. Начертила с одной стороны руну Фё, руну огня. С другой — ровную черту Исс, руны льда. Тут же пририсовала рядом Урур, руну бури. Повернулась к нему, объявила:

— Это — Фё!

Тонкая ладонь обвела часть домиков, словно заключая их в кольцо.

— Это — Исс! Урур!

Ладонь очертила второй круг вокруг домиков по соседству. И словно пытаясь ему что-то объяснить, она потешно надула щеки. С силой выдохнула.

— Огонь над частью города, — не отрывая от неё глаз, медленно сказал Ульф. — А над другой частью… Урур? Руна бури? Лед и буря? Град?

Свейта помотала головой. Снова выдохнула, подражая свисту ветра.

— Метель? Вьюга?

Она закивала. И быстро пририсовала завитушку, тянувшуюся от домов к рунам Исс и Урур. Заявила, ткнув пальцем в завитушку:

— Вьюга! Белая!

Следом нанесла пару полосок, идущих от домиков к руне Фё.

— Это — черный! Нет — огонь!

— Дым, — буркнул Ульф.

И Свейта опять закивала.

Часть города в огне, над ней дым столбом, часть заметена вьюгой, которая вроде бы спускается с неба, подумал Ульф. И все это Свейта увидела сразу после Гудбранда…

А колдунью Ауг убил инеистый. У Лафейских островов его драккар подстерегли огненные. Получается, и сыны Нифльхейма, большую часть года укрытого льдами, и сыны Муспельсхейма, утыканного горящими вулканами, отметились в этом деле.

Огонь и лед. Исс и Фё. Знать бы ещё, что за город Свейта увидела. То ли Нордмарк, то ли Грюпанг, то ли…

То ли Ульфхольм, вдруг подумал он. И непроизвольно оскалился.

— Ульф, — тут же тревожно сказала Свейта. Шагнула к нему поближе. — Видеть — Ульф. Смотреть!

Она вскинула ладонь, как уже делала когда-то, принялась загибать пальцы.

— Смотреть — Гудбранд! Смотреть — Нордмарк! Смотреть — Ульф!

— То есть под конец ты увидела и меня, — уронил Ульф.

Свейта кивнула.

Выходит, без него в этой заварухе все равно не обойдется, мелькнуло у Ульфа. И Гудбранд как-то связан с йотунами. Может, младший Олафсон хочет бросить на поживу инеистым и огненным один из городов?

Возможно, даже Ульфхольм — учитывая неприязнь Гудбранда к оборотням. Если будет задействовано неизвестное колдовство, если волки не смогут от него защититься…

Знать бы ещё, есть ли у видений Свейты другой смысл, подумал Ульф. А то в жизни все говорят «драккар» — а как возьмется очередной песнопевец за вису, так обязательно «вепрь волн», и никак иначе. Может, вьюгу и пламя над городом следует понимать не буквально. И в действительности все произойдет совсем по-другому…

Знать бы, случилось это уже — или только должно случиться!

— Было что-нибудь ещё? — спросил Ульф, вглядываясь в лицо Свейты.

Она мотнула головой, выдохнула:

— Нет.

Выглядела Свейта уставшей, веснушки ярко выделялись на побледневшей коже. За столом, когда к ней пришло видение, от Свейты запахло густо и сложно. Испугом, удивлением — и чем-то ещё, похожим на радость, но только похожим. Пахло безудержно, сильно.

Ульф облапил Свейту, прижал к себе. Подумал — через сутки он уже сойдет на берег.

Она тепло, мягко шевельнулась у его груди. Пробормотала что-то — на своем языке, не на его.

— Ложись спать, — велел Ульф. — Я сейчас унесу еду, поднимусь на палубу. Надо же хоть иногда проверять, в какую сторону мы плывем? Ложись, Свейта…

***

После того, как Ульф ушел, забрав все миски и фляги, Света сложила ткань, укрывавшую сундуки. Уложила её на узел с отрезами…

И, выглянув сначала за дверь, удостоверилась, что в коридоре никого нет. Пробежалась до помывочной, намочила пару лоскутов. Вернулась, прошлась ими по доскам палубы, собирая крошки и пыль.

А потом, уже умывшись, расстелила на палубе постель. Легла — но сон не шел. Снова и снова всплывало в памяти то, что привиделось. Город в огне и в метели, Ульф под конец. Неспокойно было, страшно.

Надо будет взяться за ножны с этой руной рядом с Ульфом, подумала Света. Но уже без Торгейра. Попробовать ещё разок, вдруг да получится…

А если она увидит Ульфа — в крови или обожженного? Остановить его все равно не получится. Он, похоже, твердо решил идти в крепость.

Света выдохнула, зажмурилась — и несколько мгновений лежала, пытаясь отогнать от себя все мысли. Палуба под ней подрагивала, корабль шел к Нордмарку.

И не думать о том, что их там ждет, Света не могла.

Потом, поворочавшись с боку на бок, она вдруг вспомнила — за столом Ульф не сказал Торгейру, что возьмет её с собой.

Но с другой стороны, он промолчал и о том, что хочет выставить на берег людей Торгейра, когда приплывет в бухту. Может, он объявит об этом Торгейру завтра? Уже перед высадкой на берег. Просто поставит того перед фактом….

И все-таки нужно спросить, решила Света.

А потом хлопнула дверь — пришел Ульф. Она приподнялась на постели.

Оборотень выглядел мокрым и взъерошенным. Остановился у порога, тряхнул головой…

Свете на лицо попало несколько капель — и она слизнула с губы одну из них. Ощутила легкий привкус соли, но без горечи. Купался в море, а потом ополаскивался пресной водой? Похоже на то.

— Ты опять ходила в помывочную — и одна, без моего разрешения, — недовольно сказал Ульф, глядя на неё.

— Я — идти Нордмарк, — быстро ответила Света.

И нахмурившись, закончила:

— Ульф, Торгейр — нет говорить это!

— Ты пойдешь со мной, — успокоил он её, уже идя к сундуку с одеждой. — После того, что ты видела, я тебя одну на корабле не оставлю. Просто побоюсь. Но чем позже об этом узнает Торгейр, тем лучше.

Он встал перед сундуком, принялся раздеваться. Оставшись без всего, подхватил что-то из складок сброшенной одежды. Предложил, шагнув к постели:

— Проверим ещё одну руну, Свейта?

Она кивнула — хоть и посмотрела в ответ с сомнением. И легким смущением. Ульф скинул с себя все, до нитки. Какую руну можно испытывать в обнаженном виде?

Может, руну мужской силы, Ингвар, пролетела у неё насмешливая мысль. Но это вроде бы ему не требуется…

Ульф быстро уселся на постели, показал кусок деревяшки с нацарапанным знаком. Света узнала руну Бъяркан, женскую руну.

И вдруг фыркнула. Это что, намек на то, что ей следует быть погорячей в постели?

— Коснись, — серьезно попросил Ульф.

А что будет потом, подумала Света.

С другой стороны, ей все равно надо опробовать все руны…

Она осторожно, двумя пальцами, взялась за деревяшку. Вздохнула, решаясь — и сжала её в кулаке.

Сначала ничего не происходило. Ульф сидел, глядя на неё. Раздвинувшиеся в усмешке губы подрагивали, показывая клыки. Потом шумно дыхнул, притянул к себе.

Поцелуй оказался сладко-болезненным. И все ощущалось как-то остро, отчетливо. На твердых, безжалостных губах Ульфа таял земляничный привкус вина. Потом было грубоватое вторжение его языка, чуть жалящее прикосновение клыков…

И жесткая крепость мужской груди, к которой её притиснули руки Ульфа. Когтистая ладонь коснулась лодыжки, скользнула по ноге, задирая подол рубахи, в которой она улеглась спать…

Света поспешно отшвырнула деревяшку. Ульф тут же оторвался от неё. Вскинул голову.

И тусклый шарик альвова огня сверкнул Свете в глаза, внезапно засияв ярче. По влажным волосам оборотня рассыпались тонкие блики.

Тело её было сейчас каким-то невесомым. В ушах гулко, бормочуще стучал пульс, голова кружилась.

А ещё Света не могла отвести глаз от Ульфа. Пялилась почти нагло — на широкую грудь, покрытую светлым волосом, на молочного цвета дорожку, идущую по впалому животу. Мужская плоть Ульфа уже наливалась, поднимаясь из поросли между раздвинутых бедер. То ли от её взгляда, то ли…

— Ты меня хочешь, — удивленно и глухо сказал вдруг он. Оскалился, втягивая воздух. — И хочешь сильно.

Когтистая рука задрала подол рубахи, оголяя ей ноги. Света, судорожно вздохнув, привстала. Торопливо вскинула руки. Ощутила, как скользнули по ним складки ткани.

Ульф, избавив её от одежды, обхватил ладонями бедра, не позволяя снова опуститься на постель. Подцепил когтем резинку трусиков — бежевых, с полоской кружева. Спросил хрипло:

— Вы так дразните мужчин в вашем мире? Прикрываете тело лоскутами ткани? Да ещё и дырчатыми? Хотя красиво…

У Светы вырвался смешок — и она кивнула.

— Рвать не буду, — пообещал Ульф.

И сдернул с неё бельишко. Обнял одной рукой, втискивая вторую ей между ног. Пробормотал, уже приподнимаясь:

— Меня дразнить не надо…

А затем поцеловал там, где шея переходила в плечо. Придавил кожу клыками. Когтистые пальцы, накрывшие бугорок внизу живота, шевельнулись, раздвигая складки. Прошлись по самому нежному месту.

— Сегодня все будет по-волчьи, — глуховато объявил вдруг Ульф.

И пригнулся — пока Света, задыхаясь, пыталась сообразить, что это значит. Быстрыми, поцелуями заставил её грудь гореть. Следом облапил, по-хозяйски поворачивая, двинулся сам — и Света на мгновенье ощутила себя игрушкой в его руках…

А в следующее мгновенье она замерла, развернутая в другую сторону, по-прежнему стоя на коленях. И Ульф очутился сзади, прижавшись к ней всем телом. В ягодицы вдавилась его напряженная плоть, подтверждая — нет, Ульфу руна Ингвар точно ни к чему.

Жесткие ладони легли Свете на живот, поползли по телу. Одна рука снова вклинилась между ног, жарко, горячечно погладила. Вторая накрыла грудь, пальцы отыскали сосок…

Но ласкал он её недолго — да Света и не хотела этого. И когда Ульф толкнул её вперед, заставив опереться на руки, послушно качнулась.

— Так гривна будет касаться кожи, — пробормотал он.

Ладони Ульфа уже обхватили её бедра сзади, отставленные большие пальцы прошлись по складкам между ног, поглаживая — и раздвигая.

А следом он вошел, как-то медленно, с хрипловато-воющим вздохом, явно сдерживаясь. Света прогнулась, внезапно ощутив смущение — все и впрямь было как-то по-звериному…

Но её желание билось в теле горячими толчками, смывая всякий стыд, сожаление, даже мысли. И это тоже было по-звериному.

Плоть Ульфа втиснулась в её вход, и дыхание Светы оборвалось. Он двинулся, выскальзывая из неё — и она неосознанно потянулась за ним всем телом. Услышала сквозь перестук пульса в ушах, как он издал короткий, низкий смешок. Когтистые ладони тут же придержали, не позволяя двинуться…

Толчок за толчком. Жгучее удовольствие, в котором она утонула без единой мысли.

***

Отдохнет, и повторим, довольно думал Ульф, косясь на голову Свейты, лежавшую у него на плече.

Нет, определенно, от рун тоже бывает польза. В запахе, плывущем от неё, поубавилось цветочной, зовущей сладости желания — но все же этой сладости в нем осталось достаточно, чтобы он не дал ей спать до утра.

Свейта вдруг вскинулась, посмотрела на него, опираясь на локоть. Пробормотала:

— Идти.

И вскочила. Пробежалась до сундука, неловко стараясь держаться к нему боком.

Нет, все-таки девушек в Неистинном Мидгарде воспитывают в строгости, решил Ульф, закидывая руки за голову. Но проявляется это не там, где нужно. К чему смущаться перед собственным мужем? Ну, полюбовался бы он, как подрагивают у неё ягодицы при ходьбе. Ей от этого ни жарко, ни холодно — а ему одно удовольствие…

Но в следующее мгновенье Ульф уже нахмурился, потому что Свейта развернулась, шагнула к постели — и он увидел, что она держит в руке.

Ножны с руной Ансус.

Свейта опустилась на край покрывала, подобрав под себя ноги. Одарила его улыбкой — скользнувшей по лицу быстро, мимолетно. Сказала настойчиво:

— Смотреть.

И Ульф нехотя, но все же кивнул, соглашаясь. Замер, глядя на неё.

Все равно выкручусь, мелькнуло у него. Даже если Свейта увидит то, что случится с ней завтра. Читать мысли она не может, а виденья можно истолковать и так, и этак. Волчья хитрость у оборотней в крови.

***

Глубокие царапины, вырезанные на ножнах, коснулись ладони. Света сжала пальцы, посмотрела на Ульфа. Тот ответил ей насмешливым взглядом. Руки закинуты за голову, пластины мышц, укрытых молочной порослью, бугрились на груди и плечах…

Ведь ничего не увижу, без тени огорченья подумала вдруг Света. Не увижу, пока он лежит тут такой — довольный, расслабленный… а ещё по-мужски привлекательный.

И красивым не назовешь — из-за поросли по всему телу, из-за слишком длинного носа, кустистых бровей, жестко обрубленных скул.

Но и взгляда не отведешь.

А потом голова внезапно закружилась, и виденье все же пришло — но смазанное, расплывчатое. Наложившееся прямо на Ульфа.

Какой-то зверь. Стоявший на четырех лапах, крупный, не похожий ни на волка, ни на собаку. Однако напоминавший их очертаньями вытянутой морды. Шерсть лунного оттенка. Из-под задранной верней губы поблескивают клыки…

И уши вытянутые, заостренные, густо поросшие волосом. На крупной шее, переходившей в мощную, раздутую грудную клетку, висело что-то похожее на гривну Ульфа. Только темного цвета.

Сзади, за зверем, виднелась женщина. Здешняя, если судить по одежде, шитой золотом. Красивая, с умным лицом.

Потом силуэт мужа, слабо проступавший сквозь женщину — и зверя — налился цветом. И видение Светы растаяло, остался лишь Ульф.

Она выдохнула, с усилием разжала пальцы, словно сведенные судорогой. Ульф, уже успевший приподняться, подхватил упавшие ножны, отшвырнул их в сторону сундука. Обнял, прижал к себе, сказал ворчливо:

— Хватит. Я даже по запаху чувствую, как ты ослабела. Принести еды? Вина, эля?

Он почему-то не спрашивал, что она видела — и Света пробормотала сама, прижавшись щекой к щекотливо-теплой поросли на его груди:

— Видеть волк. Да и нет — волк!

Ульф разжал руки, чуть отодвинулся. Наклонил голову, посмотрел на неё с прищуром. Глаза сверкнули темным янтарем.

— Волк — да и нет! — объявила Света. — Нет черный.

И, подняв руку, накрутила на палец несколько волос из его поросли. Указала на них взглядом.

— Да и нет, — буркнул Ульф. — Похоже, ты видела оборотня. Перекинувшегося. С шерстью, как у меня… скорей всего, именно меня.

Она кивнула, соглашаясь. Потом схватилась за гривну на его груди, тряхнула серебряное полукольцо.

— Это — черный!

— Гривна на волке? — с расстановкой спросил Ульф.

Она снова кивнула.

— Гривну снимают перед тем, как перекинуться, — протянул он.

Серебро — металл честный, молча подумал Ульф. Может, так видения Свейты дают ей знать о том, что случиться завтра? Почерневшим серебром? Хотя вряд ли…

Свейта тем временем бросила:

— Видеть!

И ладонями очертила в воздухе что-то похожее на женскую фигуру.

— Женщину? — спросил он.

— Да! — выпалила Свейта.

— Может, ты видела мою прежнюю жену, Тюрдис? — неторопливо сказал Ульф.

А про себя подумал — в крепости на всякий случай надо будет сторониться баб. И поглядывать по сторонам, не мелькнет ли где непонятная черная гривна.

— Это все? — больше для порядка спросил он, снова притягивая Свейту к себе.

Она кивнула.

Пряно-цветочный аромат желания, наплывавший на него волнами от её кожи, приугас. Но его тянуло к ней и без этого — и до этого, честно говоря. Ещё когда Свейта его совсем не хотела.

В крайнем случае, решил Ульф, дам ей снова подержать деревяшку с руной Бъяркан. Чтобы не чуять в её запахе усталости и равнодушия — до самого утра и ещё после рассвета. Чтобы вымотать жену до предела, как решил ещё днем.

Её губы были уже рядом. И он обрадовался, когда Свейта торопливо его обняла. Стиснула его руками — слабыми, человеческими…

ГЛАВА 7

Нордмарк, к которому Ульф вел драккар, на этот раз держась подальше от берега, был уже близко.

На горизонте крохотной точкой, пока невидимой для людей, проклюнулся Гейруфьятль — гора на конце мыса, отделявшего бухту Нордмарка от открытого моря. И нос Ульфа улавливал в ветре, дувшем с северо-востока, острые запахи сохнущих водорослей.

Чайки носились над морем, солнце наполовину закатилось, по волнам бежали красноватые блики…

Пора, подумал Ульф, отступая от борта.

Внизу, в каюте, его ожидала Свейта, твердо решившая отправится в крепость. В обед, спустившись вниз, он заметил на крышке сундука уже знакомые ему штаны — те самые, непристойно-узкие, в которых она здесь появилась. Приготовила, чтобы надеть.

Ульф заскочил на камбуз — маленькую корабельную кухонку, больше напоминавшую кладовую. Быстро собрал то, что ему нужно. В шкафах и ларях имелись самые разные припасы…

В свою каюту он вошел, неся миску с едой и фляжку с элем. Объявил, посмотрев на Свейту, успевшую натянуть узкие штаны и одну из его рубах:

— Сначала поешь. Иначе не возьму с собой. С голодным брюхом выдержать целую ночь на ногах трудно. А я перекушу вместе с Торгейром.

Она кивнула — и Ульф замер. Не потому, что передумал — а просто хотел запомнить её такой. Возбужденной, собранной, с серьезным взглядом…

И доверчивой.

А потом Ульф протянул Свейте фляжку. Приказал:

— Выпей все. Там, куда мы отправимся, воды нам никто не поднесет.

Она кивнула, поднесла к губам горлышко. Ульф, едва Свейта оторвалась от фляги, сунул ей в руки миску. Напомнил:

— Не съешь — не возьму.

— Да, — послушно пробормотала Свейта.

И, отойдя к сундуку, присела на крышку. Торопливо взяла кусок копченого мяса, сунула в рот.

Ульф медленно двинулся к ней.

Её сморило, когда она во второй раз отпила из фляги. Снадобье светлых альвов подействовало быстро — как бывает, если сыпануть его в эль щедро, не жадничая. Свейта зевнула раз, потом ещё и ещё…

Выпавшая из её рук фляга полетела на палубу. Забулькал, разливаясь, эль. Нос Ульфа уловил в горьковато-кислом запахе вонь сонного зелья — для людей почти безвкусного, незаметного.

Свейта ещё что-то бормотала, когда Ульф, одной рукой прижав её к себе, чтобы не сползла с сундука, второй поймал миску с едой, выпавшую из разжавшихся пальцев.

Бормотала Свейта на своем языке, и явно — что-то недоброе про него.

Он отнес её на постель, укрыл покрывалом. Присел рядом на корточки, молча посмотрел в лицо, уже спящее, расслабившееся. Только ресницы беспокойно подрагивали…

Потом Ульф встал и вышел. Пока «Черный волк» не приплыл в шестую бухту за Гейруфьятлем, нужно было сделать ещё кое-что.

Ночью ветер сменил направление — и теперь задувал с запада порывами, поднимая высокие волны. «Черный волк», развернувшись так, чтобы ветер бил в корму, вошел в крохотную бухту. Отдал якоря…

Цепи натянулись, корпус драккара содрогнулся, и качка стала чуть тише. Ульф повернул голову, глянул на Торгейра, стоявшего рядом. Объявил громко:

— Мы на месте, Олафсон. Однако на своем драккаре я твою стражу не оставлю. Ты говорил, что боишься измены. Теперь, после твоих слов, и я её боюсь. А терять драккар из-за собственной доверчивости мне не охота.

Торгейр резко выдохнул, бросил после недолгого молчания:

— Так не пойдет! Если кто-то из моих окажется на берегу, он может войти в подземный ход следом за нами. И неизвестно, чем это кончится!

Нельзя говорить такое при своих людях, недовольно подумал Ульф. Или их мнение Торгейра не волнует — или они заранее предупреждены о том, что он будет нести всякую чушь. Неужели и впрямь ловушка…

— Тогда раздели свою стражу — и пусть одна половина сторожит вторую! — рявкнул Ульф. — Но если твои мужики не сядут в лодку, что переправит их на берег, мои парни выкинут их за борт! И пусть добираются до суши вплавь!

Они пару мгновений мерили друг друга взглядами — хмурый Ульф и набычившийся Торгейр, за спиной которого уже встали его люди.

Кожу Ульфа под гривной жгло. Кажется, нужны ещё доводы, решил он.

Он оскалился, вытянул из-под рубахи серебряный жгут гривны. Сказал, уже сбиваясь на рычание — и ощущая, как мягко, с щекочущим хрустом, удлиняются челюсти:

— А я помогу своим, чем смогу. Будешь упорствовать — всех вас высажу в этой бухте и уйду в Ульфхольм!

— Это измена, Ормульфсон! — крикнул Торгейр. — Ты — ярл морской стражи… и должен мне подчиняться! Ты поклялся служить Эрхейму!

Оскал Ульфа стал шире — благо и челюсти подросли.

— Я клялся конунгу Олафу… — немного невнятно рыкнул он. — Что буду честно защищать морские пределы Эрхейма! Но Олафа здесь нет — да ты и позвал меня не в море! Викар, спускай на воду лодку! Ту, что с подветренной стороны!

Люди Ульфа, стоя возле люка, уже передавали друг другу мечи. Грохотнула цепь — собранная в ком лодка упала в воду. Викар тут же крикнул нужные слова, грохот прибоя заглушил шум раскрывавшегося суденышка…

— Решай! — крикнул Ульф. — Или сначала на берег сойдут твои люди, а потом туда отправимся мы с тобой — или ты уйдешь со своими людьми, но без меня!

Торгейр на пару мгновений застыл. А затем наконец кивнул — нехотя, буравя его глазами…

— Викар поведет лодку, — уже потише сказал Ульф. — Отбери восемь человек — тех, кого отправишь на берег первыми.

Олафсон, одарив его напоследок недобрым взглядом, отвернулся. Начал выкрикивать имена.

Вот и все, подумал Ульф. Хорошо, что Свейта спит — иначе выскочила бы на палубу и начала требовать, чтобы её взяли с собой. Или потом, когда он сойдет на берег, помешала бы его людям выполнить приказ их ярла…

На мгновенье его вдруг охватили сомнения. Может, плюнуть на все и уйти в Ульфхольм? Зажить там с молодой женой, а люди пусть сами разбираются между собой?

Ульф нахмурился. Если Торгейр погибнет этой ночью, власть захватит Гудбранд. Вернее, Сигтрюг, стоявший за его спиной. Хальстейн, средний сын Олафа, уплыл слишком далеко, и вернется не скоро, а к его возвращению в Нордмарке многое изменится…

Ни Сигтрюг, ни Гудбранд оборотней не любят. И как знать — может, в своем видении Свейта увидела, как инеистые и огненные добрались именно до Ульфхольма.

Но даже если это был Нордмарк… если в Эрхейм придет беда, морские пределы останутся беззащитными. И тогда нигде, даже в городе волков, не отсидеться.

Решение принято, подумал Ульф.

Он нагнулся и принялся разуваться. Волку, жившему в нем, этой ночью будет проще без человеческой обуви.

***

Лодка скрежетнула по камням. Четверо из людей Торгейра тут же спрыгнули в воду, подтянули её поближе к берегу, оступаясь в набегавших волнах. Помогли выбраться сыну конунга.

Ульф спрыгнул последним. Сразу же вцепился в борт, рванул, затаскивая лодку на камни.

Волны налетали, окатывая пеной и брызгами. Одежда мгновенно промокла. В крепость Ульф отправился в одной рубахе и штанах — даже легкую кольчугу, в отличие от Торгейра, не надел. Железо сковывает движения…

«Черный волк» стоял на якоре в половине полета стрелы от берега. Альвов огонь, зажженный на мачте, ходил из стороны в сторону, высвечивая драконьи головы на носу и корме.

— Я понимаю, почему ты выгнал моих людей со своего корабля, — громко заявил Торгейр, уже стоявший между двух валунов, там, куда не доставал прибой. — Но принимаю это как знак недоверия!

Ульф молча вытянул лодку на берег, бросил пару слов — и суденышко начало собираться в ком. Небольшой, высотой ему по колено. Оборотень поднял его, понес к валунам, где стоял Торгейр…

И лишь там, повысив голос, чтобы перекричать гул прибоя, ответил:

— Это мой драккар! Мне и решать, кто на нем останется!

На «Черном волке» уже выбирали якорные цепи — Ульф слышал их погромыхивание сквозь шум волн, разбивавшихся о камни. Потом он разобрал возглас Сигварда:

— Викар, переложи правило на две ладони вправо! Если камни будут близко, дожми ещё! Не дай прибою отбросить нас к камням!

Альвов огонь на мачте качнулся сильней. «Черный волк» уходил в сторону открытого моря.

— Твой драккар уплывает? — с изумлением выкрикнул Торгейр, наконец-то понявший, что происходит. — Измена, Ульф?!

— Хватит орать, — проворчал оборотень, оттаскивая сложенную лодку ещё дальше, к скалам, встающим над бухтой. — Я не глухой. И так слышу.

Торгейр в два шага догнал его. Рядом с сыном конунга толпились люди из его стражи. Кожу под гривной тут же обожгло…

— Я говорил — утром мне понадобится твой корабль, чтобы войти в Нордмарк!

— А сколько драккаров тебе нужно для этого, Олафсон? — рявкнул Ульф. — Тех двух, что скоро придут в эту бухту, недостаточно?

Следом оборотень развернулся — и глянул на Торгейра, лицо которого освещал фонарь с альвовым огнем в руке стражника. Сказал-то он наобум…

Олафсон одно мгновенье неверяще смотрел на него — а потом скривился.

— Ты знаешь? Откуда?

— Почуял! — крикнул Ульф. — Я же волк, Торгейр! Так мы идем или не идем?

Он запихнул ком сложенной лодки в небольшую расщелину между скал, развернулся. Добавил уже спокойно:

— Я готов. А ты?

— Эцур, — буркнул Торгейр. — Оставьте мне фонарь. Отведи наших на другую сторону бухты. Подождете моего возвращения там. А ты, Ульф… иди за мной.

Один из воинов протянул сыну конунга крохотную кованую клетку, в которой сиял шарик альвова огня. Олафсон принял её, молча развернулся и начал пробираться между камней к южному берегу бухты.

Ульф, пригибаясь, двинулся следом. Обратно в человека он оборачиваться не стал, гривна по-прежнему лежала поверх рубахи — и облик у него сейчас был звериный. Ещё не волк, но уже не человек…

Меч из стали темных альвов, висевший на боку, приходилось придерживать, чтобы лезвие не било по валунам. Этот клинок Ульф прихватил на всякий случай — мало ли с кем придется встретиться. В этой истории уже были замечены йотуны, а против них обычный меч бесполезен.

***

— Тут, — сказал Торгейр, останавливаясь. — Вроде бы тут… сейчас проверю.

Он вскинул руку, и серебристый стерженек, висевший на шнурке, тут же закачался. Заходил ходуном…

— Здесь, — уже довольно заявил Олафсон.

И прыгнул с одного валуна на другой — в сторону скалы, на которую указывали рывки стерженька.

Ульф скользнул за ним. Догнал Торгейра уже перед скалой, острым клином выступавшей из отвесного каменного склона.

Серебристый стержень, свисавший на шнурке с запястья Олафсона, больше не раскачивался — застыл в воздухе горизонтально, нижним концом указывая на скалу. Торгейр, помедлив, подхватил его, сжал в кулаке. Тут же перевесил на запястье руки, державшей стержень, фонарь, зачем-то освобождая правую руку. Бросил слово, гасящее альвов огонь.

Но в последних отблесках гаснущего света Ульф ещё успел заметить, как камень выступа словно колыхнулся — и пошел темными волнами…

— Возьми мою руку, — негромко распорядился Торгейр. — Держи крепко. Камень пропустит лишь того, у кого ключ — и того, кого он ведет.

Ульф в темноте поймал ладонь Олафсона. Стиснул покрепче, как и было сказано. От сына конунга в ответ легонько пахнуло страхом. Самую малость, но все же…

Впрочем, гривна сейчас лежала поверх рубахи, так что Ульфу это было безразлично.

Торгейр двинулся вперед. Шаг, другой — и вместо неровных валунов под ногами оборотня оказался ровный, сглаженный камень. Шум прибоя затих, сменившись приглушенным мерным гулом. Воздух стал вязким, тяжелым. Запах моря, до этого щекотавший ноздри, начал таять…

Олафсон на ходу уронил слово. В фонаре опять разгорелся шарик альвова огня.

И в его желтоватом сиянии Ульф разглядел низко нависавший над головой свод — темный, словно проплавленный струей огня. Обернулся на ходу.

Сзади, прямо за спиной — руку протяни и упрешься — плыла стена камня. Как будто скала, пропустив их, за ними опять смыкалась. Впереди тоже виднелся камень. Сын конунга шагал прямо на него, но в преграду почему-то не упирался. Каменная стена упрямо держалась в двух шагах перед ними. Если приглядеться, то можно было разглядеть, как по скальному монолиту идут волны…

— Скоро придем, — заявил Торгейр, уловив движение Ульфа. — Отец показывал мне этот путь, он короткий. Гораздо короче, чем дорога по скалам, а потом по городу, от бухты к крепости. Ход кончается в мастерской темных альвов…

Самое лучшее место, подумал Ульф. Людей туда не пускают, а если крепость захватят, то нападающие сначала побегут к главному дому — или туда, где визжат бабы.

Правда, со времен последней войны с Юргеландом прошло не меньше двадцати лет. И Нордмарк уже давно никто не осаждал…

Дорога вдруг кончилась — они, шагнув, вывалились в пустое помещение, где стоял запах остывших кузнечных горнов, смешанный с едкой вонью. Торгейр тут же выдернул свою ладонь из руки оборотня. Сказал шепотом:

— Мы на месте. А теперь…

— А теперь поведу я, — бросил Ульф.

И стянул с запястья Олафсона фонарь. Поставил его на пол, уронил нужное слово, гася альвов огонь, горевший в кованой клетке. Потом потянул Торгейра за собой, прихватив рукав кольчуги двумя когтями. Приказал на ходу:

— Ноги поднимай повыше, чтобы не запнуться в темноте. И не кричи, что бы ни случилось…

Ещё за два шага до двери Ульф принюхался, но ничего похожего на человеческий запах не почуял. Толкнул створку, та открылась с тихим скрипом.

Ветер ударил в лицо, рассказывая сразу все. Прямо напротив находилась конюшня. Оттуда попахивало конским потом, навозом и сеном. Он даже расслышал, как в стойлах тихо пофыркивают сонные кони…

Справа в темноте пряталась крепостная стена — и дальше, за мастерской, её прорезали ворота. Оттуда, с той стороны, тянуло людьми. В свист ветра шорохом вплетались звуки далекого, приглушенного разговора.

— Меч придержи, чтобы не звякнул на повороте, — шепотом посоветовал Ульф своему спутнику.

А затем зашагал, придерживая Торгейра за рукав кольчуги — и обходя мастерскую с левой стороны, подальше от ворот со стражниками.

Над темными крышами, смутно различимая во мраке, поднималась единственная башня крепости, к которой примыкал дом конунга. Там, в одном из концов длинного здания, находились опочивальни Олафа и его сыновей.

И как сказал Торгейр, именно там следовало искать Гудбранда и Сигтрюга. Племянник конунга, приезжая в Нордмарк, всегда останавливался в доме дяди…

Ульф мягким скользким шагом двинулся в сторону башни. Досадливо подумал на ходу — так он из оборотня превратится в няньку. Вместо того, чтобы побыстрей добраться до Гудбранда, приходится присматривать за человеком. Идти помедленней, чтобы тот не упал, не зацепился за что-нибудь мечом…

Торгейр топал с ним рядом, позвякивая кольчугой. Но крепость вокруг спала, и они в темноте обогнули женский дом, ещё пару кладовых — а потом вышли к башне, так никем и не замеченные.

Оттуда Ульф уже крался, двигаясь ещё медленнее и держась в паре шагов от каменной стены. От дальнего входа доносились звуки тихого разговора. Беседовали, как разобрал оборотень, о Гудбранде. Имя Сигтрюга прозвучало лишь один раз.

Остановился Ульф в десятке шагов от угла, подсвеченного неяркими отблесками альвова огня, горевшего у входа. Проворчал едва слышно:

— Посиди тут. Подойдешь, когда окликну. Главное, не шуми.

— Понял, — пробормотал Торгейр.

И Ульф двинулся вперед — но уже один, без человека на хвосте. Добрался до угла, выглянул.

Вход сторожили четверо. Горел фонарь, поставленный на утоптанную землю в трех шагах от двери, и двое мужиков мирно дремали, сидя под стеной. Ещё двое стояли возле двери, негромко обсуждая новость о том, что Гудбранд обещался повысить жалованье всем, кто служит в крепости — если они дадут клятву, что будут ему служить…

Ульф отступил назад. Тихо, медленно вытащил из ременных петель меч, опустил его на землю. Расстегнул уже не нужную перевязь, уложил рядом с мечом. Следом снял с шеи серебряную гривну, уложил поверх ножен.

И, стянув рубаху, обмотал ею меч, прихватив и гривну. Связал узлом рукава, закрепляя обмотку.

А потом снова взялся за перевязь. Скрутил её в тугой ком, отступил от стены шагов на пять — и швырнул так, чтобы перелетела через высокую дерновую крышу.

По ту сторону конунгова дома шумнуло. Стоявшие у двери обернулись в ту сторону…

Ульф метнулся вперед.

Меч в ножнах с глухим звуком ударил по шлему того, кто стоял поближе. Почти тут же приласкал второго.

Один из дремавших, встрепенувшись, открыл глаза как раз тогда, когда оборотень прыгнул к нему, разворачиваясь в прыжке. Спал стражник с непокрытой головой, пристроив шлем на колене — и оглобля меча упала ему на темя мягко, почти неслышно.

Удачная ночь, подумал Ульф, поворачиваясь к последнему стражнику. И ветер свистит по двору, приглушая звуки, и дует со стороны ворот, унося шум дальше, в горы…

Может, как раз из-за этой благодушной мысли, промелькнувшей в уме чуть раньше, чем следовало — но к четвертому стражнику Ульф запоздал. Мужчина успел вскочить, каркнул сипло:

— Тре…

Но оборотень, мгновенно оказавшись рядом, врезал рукоятью меча по разинутому рту. Крик оборвался, человек издал булькающий звук. Ульф добавил ещё — уже обмотанным мечом, по шлему.

И стало тихо. Потом по камню цокнуло железо, из-за угла высунулся Торгейр. Спросил быстро:

— Как ты? Со всеми справился?

Ульф в ответ только молча оскалился. Подумал недовольно — ведь велел же сидеть тихо, пока не позову…

Но отвлекаться не следовало, и Ульф быстро повел головой, принюхиваясь.

Из-под двери конунгова дома текли запахи людей, стоявших на страже в коридоре, куда выходили двери опочивален. Там было человек шесть, не меньше.

А ещё из-за двери доносились шаги. Шум у входа услышали, кого-то из воинов послали узнать, в чем дело.

— Как войду, прикроешь дверь, — тихо бросил оборотень Торгейру, который по-прежнему выглядывал из-за угла.

А потом замер возле косяка, вжавшись в стену. И едва дверь открылась, одной рукой сгреб кольчугу на груди человека, уже занесшего ногу над порогом. Рванул его вперед, разворачивая вокруг себя — так, что голова в шлеме врезалась в каменную кладку. Железо глухо загудело, подшлемник, набитый шерстяной волосиной, смягчил удар…

Тело ещё падало — а Ульф, пригнувшись, уже мчался длинными прыжками по коридору. С размаху налетел всем телом на воина, стоявшего первым. Тот завалился назад, на следующего мужика.

Оборотень ещё успел врезать под лицевую пластину падавшего — рукой, свободной от меча. Тут же вскинулся, отталкиваясь от уже обмякшего тела…

И на ходу вбил голую пятку в челюсть стражника, который медленно — по меркам самого Ульфа — ворочался под упавшим, пытаясь приподняться.

Под ногой, сейчас похожей на звериную лапу, хрустнули кости.

Кто-то из оставшихся трех воинов внезапно опомнился, вскрикнул:

— Обор…

Но Ульф был уже рядом — и рукоятью меча, почти без замаха, вмазал под скулу. Крик оборвался. Ещё два удара, по одному на каждого…

Сзади наконец захлопнулась дверь. Торгейр все-таки пригодился.

А в коридоре стало тихо. Зато долго, как-то придушено, вскрикнули в одной из опочивален. Оборотень, ощерившись, выдрал наконец меч из ножен. Разнес нужную дверь одним ударом, влетел…

Возле широкого ложа, сжавшись в комок, замерла голая баба. В открытое окно медленно — опять-таки медленно только для оборотня — лез обнаженный мужик. Ульф поймал его за ногу, приложил рукоятью по затылку, отшвырнул назад, к ложу.

И, не тратя времени, захлопнул створку окна, в которой поблескивало небьющееся стекло темных альвов. Рявкнул бабе:

— Сиди и не дыши! А то убью!

Следом вылетел в коридор. Пронесся по нему, принюхиваясь…

А потом рубанул мечом по двери, от которой тепло, живо пахло Сигтрюгом.

Здесь бабы не оказалось. Зато окошко было открыто — и из него как раз сейчас выскочил полуголый человек. Сигтрюг не стал тратить время на крики, вместо этого он кинулся бежать…

Ульф метнулся в окно, отшвырнув в сторону оглоблю меча. Приземлился на четвереньки, с места прыгнул на беглеца, который уже сделал несколько шагов в сторону ворот.

Тот успел развернуться, в руке блеснул обнаженный меч. Заорал:

— Тревога!

И оборотень поднырнул под занесенную руку, перехватив сразу и локоть, и запястье. Стиснул, дернул в сторону, выворачивая. Сигтрюг взвыл, меч выпал из ослабевших пальцев. Оборотень тут же врезал ему под дых, добавил по подбородку — осторожно, чтобы не убить. Придержал тело, которое начало заваливаться назад…

— Ты нашумел! — предупредил Торгейр, высунувшись в окошко, откуда только что выскочил Ульф. — Я слышу голоса у ворот!

Как будто я их не слышу, подумал Ульф. У крепостной стены вовсю перекликались люди. Следовало ждать гостей — кого-нибудь обязательно отправят к дому конунга, проверить, не отсюда ли кричали.

Распустились люди в крепости, вдруг мелькнуло у оборотня. Но хорошо, что волков здесь больше нет, иначе его нос уже ловил бы запах того, кто успел и проснуться, и прибежать…

Он вцепился в тело Сигтрюга, поволок назад к окну. Решил на ходу — здесь только люди, а они первым делом полезут в дверь. Значит, есть шанс уйти без большой драки.

Убивать невинных людей не хотелось — хватит и того, что пара стражников, валявшихся в коридоре, не дышали, когда он пробегал мимо них.

Ульф рывком подтащил к окну безвольное тело Сигтрюга, приказал:

— Посторонись, Олафсон.

И, оставив свою ношу под окном, запрыгнул обратно в опочивальню. Подобрал меч, метнулся в коридор. Нашел там ножны, выпутал из складок рубахи, наверченной на них сверху, гривну. Ножны он с собой не потащит, а гривну оставлять нельзя…

Топавший сзади Торгейр спросил:

— Что теперь? Мы нашумели. Если что, я могу и показаться. Никто не посмеет тронуть старшего сына конунга. Только Гудбранда надо сначала…

Ульф, не дослушав, сунул ему в руки гривну. Рыкнул:

— Держи! Подвесь себе на шею, чтобы не потерять! А то как бы я и тебя не порвал!

Торгейр отшатнулся. Ульф молча нырнул в опочивальню, где остался обездвиженный им голый мужик, пахнущий Гудбрандом и бывший Гудбрандом. Подхватил голое тело поперек пояса, буркнул, метнув свирепый взгляд на женщину, хныкавшую в углу рядом с ложем:

— Сиди тихо, если хочешь жить!

А затем он выскочил в коридор, таща Гудбранда. Торгейр, ждавший за дверью опочивальни, тут же заявил:

— Сейчас сюда набегут. Лучше бы избавиться…

— У нас уговор. — Ульф оскалился. — Ты приводишь меня сюда, я делаю дело — но сначала спрашиваю. Так что посторонись, Олафсон!

Торгейр зло выдохнул — но отступил, споткнувшись при этом об одно из тел, лежавших в коридоре.

Ульф, не обращая на него внимания, уже тащил Гудбранда в опочивальню Сигтрюга. Там без особого почтения выкинул его в окно, вышвырнул следом свой меч, выпрыгнул сам. Приказал, посмотрев на Торгейра, уже появившегося в окне:

— Вылезай.

Старший Олафсон выбрался наружу, позвякивая кольчугой.

Ладно хоть шлем не нацепил, насмешливо подумал Ульф, дожидаясь его. Но тут же устыдился своих мыслей. Людям в драке тяжелей, чем оборотням, не стоит осуждать их за это…

В полусотне шагов от конунгова дома уже вовсю метались огни. Доносились топот, выкрики — от ворот спешили люди.

Но нюха у них не было, а фонари слабому человеческому зрению в таком деле не помощь, а скорей помеха — стоя в круге света, трудно увидеть то, что творится в темноте.

Ульф приподнял Гудбранда, привалил его к плечу Торгейра. Сказал быстро:

— Возвращаемся туда, откуда пришли. Брата потащишь ты. В крепости темно, так что главное — не попасться на глаза тем, кто бегает сейчас здесь с фонарями. Иди за мной. Старайся не отставать. Если прикажу, падай на землю. Только потише, без грохота.

— Лучше прикончить их обоих — и сразу уйти, — торопливо бросил Торгейр.

— Уже не хочешь узнать, как они убили твоего отца? — почти ласково спросил Ульф. — И какую магию использовали?

А в уме у него вдруг пронеслось — может, ты это и так знаешь…

— Пошли, — буркнул в ответ Торгейр.

Фонари прыгали уже совсем рядом. Раздавались крики, громкие, заполошные:

— Вроде отсюда кричали! Гутторм! Поглядывай в сторону стены, что смотрит на горы! Вдруг это опять тролли? Эйрик! Эйрик! К Хеллю, он вроде бы стоял у двери дома конунга! Но не отзывается…

Ульф взвалил на плечо Сигтрюга, пригнулся, подхватил меч. И волчьей рысью понесся к казарме, стоявшей напротив. Затаился ненадолго у стены, дожидаясь, пока притопает Торгейр.

Пару раз, когда их путь пересекался с теми, кто бегал сейчас по крепости, Ульфу приходилось отступать к стене ближайшего здания. Он в темноте отлавливал одной рукой плечо Торгейра, придерживая тело Сигтрюга кулаком, в котором была зажата рукоять меча. Дергал Олафсона за собой, заставлял присесть. И оба замирали, пережидая. Затем снова поднимались и шли вперед — медленнее, чем хотелось бы Ульфу, следившему за тем, чтобы спутник не отстал и не потерялся. Но все же шли, уходя от дома конунга.

Помогло то, что в крепости стоял переполох. И крик. Позади, за их спинами, метались огни…

И хоть Ульф каждое мгновенье ждал, что их вот-вот обнаружат — но вернулись они в мастерскую удачно, ни с кем не столкнувшись.

Оборотень скользнул в дверь первым. Сбросил Сигтрюга с плеча рядом с выходом. Развернулся, втащил внутрь Торгейра, тяжело дышавшего под своей ношей. Отобрал у него Гудбранда, пристроил рядом с Сигтрюгом.

А потом подумал — нужно поторопиться. Те, кто искал Гудбранда, вот-вот должны были вспомнить о собаках. Конечно, в крепости полно следов других оборотней, ещё не старых, оставленных самое большее три дня назад. И есть надежда, что псы поплутают достаточно, прежде чем приведут стражников сюда…

Если бы не странный, непонятно как проложенный ход, Ульф предпочел бы допросить пленников не здесь, а на берегу бухты. Но соваться с ними в дыру, где даже мышами не пахло — а значит, это не было подземным ходом в обычном понимании — волк не хотел. Тогда пришлось бы на одном плече тащить Гудбранда, все время следя за Торгейром, который мог выдернуть руку. Как сказал сын конунга, камень пропустит лишь того, у кого ключ — и того, кого он ведет. Вот только старший Олафсон слишком уж откровенно хотел прикончить брата. Словно правда его не интересовала.

Торгейр вполне мог оставить в камне всех троих — Гудбранда, Сигтрюга и слишком много знавшего оборотня.

Кроме того, на берегу бухты остались воины Олафсона. Кто знает, какие приказы им отданы…

Лучше допросить тут, хмуро подумал Ульф. И присел на корточки рядом с Гудбрандом. Шлепнул того по щеке, потом тюкнул кулаком в правую половину груди, под ключицей — легонько, так, чтобы не сломать ребра. Только для того, чтобы привести в чувство

Это помогло. Гудбранд разинул рот, судорожно глотнул воздуха, закашлялся. Прохрипел:

— Кто тут? Что…

Пальцы Ульфа тут же нашли в темноте его шею. Два когтя придавили кадык — и оборотень тихо сказал:

— Тут один из тех, кого ты так не любишь, Гудбранд. Волк. Хочу тебя кое о чем спросить. Ответишь — будешь жить.

Торгейр что-то невнятно гукнул у него за плечом, но в разговор не полез. От младшего Олафсона тем временем пахнуло ненавистью и страхом.

Этот будет похлипче, чем его старший брат, подумал Ульф. И предупредил:

— Крикнешь — вырву кадык.

А затем разжал когти. Быстро спросил:

— Какую магию ты использовал, чтобы убить своего отца?

Гудбранд издал долгий хекающий звук, закашлялся. Просипел наконец:

— Это не я! Это невеста Сигтрюга…

И Ульф на мгновенье оцепенел.

Сразу вспомнилась Хильдегард, которую он встретил на одном из пиров Олафа. И подстерег потом во дворе, куда она выскочила вместе с дочкой одного из ярлов — то ли глотнуть воздуха, то ли поглазеть на мужиков без строгого пригляда отца. Красивая, учтивая, с приветливой улыбкой. Говорившая с ним, но не пахшая при этом страхом.

А следом Ульфу вспомнились слова, которые её отец, ярл Арнстейн, сказал Сигварду — что к его дочери уже посватался Сигтрюг…

И молнией в уме пронеслось — Хильдегард? Как, почему? Насколько знал Ульф, никакой магией она не обладала…

Но опомнился он быстро. Снова придавил кадык Гудбранда, сказал с угрозой:

— Как зовут невесту Сигтрюга? Что у неё за магия? Ну?

Младший Олафсон опять закашлялся, рядом вдруг застонал Сигтрюг — и Ульф напружинился, приготовившись перехватить и этого, если тот вдруг дернется…

Откуда-то из-за спины внезапно пахнуло благовониями, ароматами разных трав, смешанными с легким привкусом женского пота — и женской же плоти. Душно, сладко.

Ульф узнал запах сразу. Так тянуло от женского дома крепости, где баб было как сельдей в бочке. Только вот в мастерской альвов этому запаху было неоткуда взяться…

Он откатился в сторону, не тратя времени на раздумья. В мастерской вспыхнул тусклый свет. И уже поднимаясь, разворачиваясь, Ульф разглядел Хильдегард. На груди у той красовалось странное ожерелье, из коротких деревянных планок, подвешенных в ряд.

И на каждой деревяшке были глубоко прорезаны руны.

В уме мелькнуло — ещё одна, кому подчиняются руны?

Но — Хильдегард?!

Торгейр стоял спокойно, не дергаясь. Это ловушка, осознал Ульф…

— Стой на месте! — крикнула Хильдегард.

И красивые, серо-синие глаза её точно заледенели. Ульф, уже напружинившийся, уже приготовившийся метнуться назад, к двери, ощутил, как по телу ударила волна ледяной немоты.

Он рванулся — в ответ по коже побежали холодные мурашки, шерсть на груди и морде встала дыбом. Все. Больше ничего не произошло…

— Я была в бухте, — красиво, звонко сказала Хильдегард, поворачиваясь к Торгейру. — Драккара волка там нет. И твоих кораблей тоже!

— Ветер к ночи нагнал волну, — спокойно ответил Торгейр.

Ульф уставился на него, ощущая, как в горле зарождается рычанье.

— Крупная зыбь не дает идти быстро, — продолжал Олафсон.

Стоял он вольготно, бросив одну руку на рукоять меча — и держа во второй руке серебряную гривну оборотня. Смотрел на Хильдегард, прокручивая между пальцев цепь на её концах. И неспешно ронял слова:

— К тому же ярл Грюдди должен был сначала дождаться двух других драккаров, принадлежавших мне. И уже потом отплыть к Нордмарку. Грюдди мог задержаться. А корабль волка ушел из бухты, едва мы сошли на берег. И я ничего не смог сделать — оборотень выставил моих людей с драккара.

Свейта была права, с ненавистью подумал Ульф. Не надо было доверять словам Торгейра. С самого начала.

Рычание наконец вырвалось из его оскаленного рта.

Хильдегард задумчиво округлила нежные губы. Спросила, глянув в сторону Ульфа:

— Куда ушел твой драккар, волк? Отвечай!

Его губы двинулись, язык шевельнулся. Он торопливо клацнул клыками, попытавшись его прикусить…

Не помогло, хоть по языку и стегнуло болью, а рот наполнился кровью. Ульф скорее пролаял, чем выговорил:

— В Ульфхольм!

И в это мгновенье наконец очнувшийся Сигтрюг простонал:

— Хильдегард… помоги мне…

Уже очнувшийся Гудбранд молчал, хрипло выдыхая — и судя по запаху, продолжал неподвижно сидеть рядом с выходом, у стенки. От него удушающе-остро тянуло страхом.

— Гудбранд и Сигтрюг, — чисто, напевно сказала Хильдегард. — Замрите. И чтоб ни звука! Не хватало ещё, чтобы вы мешали мне думать!

— Может, погасишь свет? — вмешался Торгейр. — А то как бы не прибежали те, кто нас сейчас ищет.

Ульф, скосив глаза, разглядел на полу между Торгейром и Хильдегард что-то, похожее на раскаленный камешек. От него исходило тусклое, красновато-блеклое сияние…

— Каждый, кто войдет сюда, тут же выйдет, забыв обо всем, — совершенно равнодушно ответила она. — Руна Наудис на моей коже, и здешние вояки сделают все, что я скажу.

Наудис, стегнуло по сознанию Ульфа. Или Наудр. Руна рабьей покорности…

Значит, руна просто должна быть на коже?

— Как мне теперь достать девицу? — бросила Хильдегард. — Я ведь даже в лицо её не знаю, так что руна Врат тут не поможет. Сам волк здесь, людей с его драккара я, может быть, и видела — но не помню… ещё три дня, и женщина из Неистинного Мидгарда доплывет до Ульфхольма.

Она резко выдохнула, посмотрела на Торгейра. Заявила сдержано:

— Ты должен был сделать все, чтобы девица осталась в бухте.

Тот нахмурился.

— Волк начал что-то подозревать. Я говорил — тебе следовало появиться на его корабле, пока он шел к Нордмарку.

— Тогда волчья невеста мне не поверила бы, — надменно бросила Хильдегард. — Конечно, её можно скрутить — но что я получу от безвольного тела? Оно может пригодиться твоим людям — но не мне. Мне нужно другое!

И я был прав, отправив Свейту в Ульфхольм, горячечно, зло подумал Ульф. Выходит, она нужна Хильдегард. Для чего? Понятно, что тут замешаны руны…

— Уже не невеста, — усмехнувшись, объявил Торгейр. — Его жена. Оборотень объявил об этом своим людям. И спали они по пути в Нордмарк вместе, в одной каюте.

— Вот как? — Хильдегард внимательно посмотрела на Ульфа. — Ты сумел за пару дней уговорить девицу из другого мира не бояться твоих клыков? Силен, волк. Люди из Неистинного Мидгарда пугливы, уж я-то это знаю.

Она знает, уцепился Ульф за эти слова. Хильдегард уже имела дело с кем-то из Неистинного Мидгарда?

Дочь ярла Арнстейна повернулась к Торгейру.

— Она хоть выглядела довольной после него, эта волчья жена? Я знаю, что оборотни своих женщин не принуждают, им это не дано…

— Я бы назвал это робкой девичьей любовью, — насмешливо заметил Олафсон. — Если бы не знал, что она уже не девица. Да, она выглядела вполне довольной. И даже изображала из себя хозяйку в его каюте.

Припухлые губы Хильдегард снова округлились, пшеничные брови взлетели. Она вдруг весело выдохнула:

— Но это же меняет все! Значит, волчья жена сама прибежит сюда, стоит волку её позвать. Жаль, конечно, что та сказка, что я заготовила, не пригодилась. И труп Гуннульфа напрасно тух три дня в здешней кладовой…

Труп Гуннульфа, подумал Ульф. Выходит, глава оборотневой стражи все-таки не успел уйти из крепости вовремя. Но для чего им понадобился его труп?

А потом плетью хлестнула догадка. Гуннульф оборачивался в лунного волка, со светлой шерстью. Как он сам. А для людей все перекинувшиеся оборотни на одно лицо — вернее, на одну морду.

Они хотели показать Свейте труп Гуннульфа, выдав его за тело мужа. Затем, наверно, предложили бы защиту в обмен на её дар.

И все-таки что-то не связывается, судорожно решил Ульф. Есть ещё что-то…

— Выброси эту тухлятину в море, — равнодушно бросил Торгейр. — И будем надеяться, что волчья жена явиться, когда получит весточку от оборотня. Несколько дней у нас ещё есть.

Хильдегард улыбнулась. Посмотрела на Ульфа.

— А ты что скажешь, волк? Прибежит твоя женщина, если ты её позовешь? Отвечай.

И хоть сказано было мягко — но губы Ульфа шевельнулись.

Нельзя, яростно подумал он. Снова клацнул клыками, почти откусив себе половину языка — рана на котором успела немного зажить…

А следом он все-таки проговорил, невнятно, кулдыкающе, пока кровь щедро заливала шерсть на подбородке и шее:

— Не… не знаю. Я её опоил. Она не простит.

— Зачем? — Хильдегард взглянула с интересом.

— Хо… хотела идти со мной! — неровно пролаял Ульф. — Сюда!

— Вот и славно, — задумчиво сказала Хильдегард. — А то я уже подумала, что ты именно так её и получил, опоив и уложив под себя. Раз хотела пойти вместе с тобой — значит, беспокоилась за тебя. Раз беспокоилась, стало быть, прибежит.

Дверь мастерской вдруг с грохотом распахнулась, кто-то изумленно выкрикнул:

— Торгейр?! Что ты тут…

— Молчать! — резко приказала Хильдегард, глядя в сторону выхода. — Войдите. Но тихо, без болтовни.

В мастерскую послушно, безмолвно вошли трое стражников.

За раскрытой дверью, во дворе крепости, перекликались людские голоса. Оттуда тянуло тревогой, смешанной с ночной свежестью, где-то зло гавкнул пес…

— Кто у вас сегодня присматривает за стражей? — деловито спросила Хильдегард.

— Ярл Скаллагрим, — ответил один из воинов.

— Вот и хорошо, — нетерпеливо бросила она. — Раз вы успели крикнуть, думаю, сейчас сюда прибегут. Но это и к лучшему — с этим пора заканчивать. Приказываю вам выйти и охранять дверь. Тем, кто прибежит, скажете, что внутри находятся Гудбранд и Сигтрюг. Они хотят видеть ярла Скаллагрима, чтобы признаться ему в убийстве конунга Олафа. Никого, кроме ярла, не пускайте. Идите.

Мужики вышли, старательно прикрыв за собой дверь. Хильдегард снова посмотрела на Ульфа.

— Что ж… мы с тобой ещё поговорим, волк. И не раз. А сейчас приказываю — забудь все, что ты слышал здесь. Вы пришли в крепость, захватили Гудбранда и Сигтрюга. Ты пытками заставил их признаться в убийстве Олафа. Меня этой ночью ты не видел. Все понял, Ульф?

Ему вдруг стало тяжело дышать. Оборотень разинул рот, пытаясь глотнуть воздуха — но ребра словно стиснула чья-то громадная лапа, и вздохнуть он не смог. Тени, притаившиеся вокруг, стали чернее, потянулись к нему длинными когтями…

— Отныне ты будешь служить конунгу Торгейру — верно, как его правая рука, — объявила Хильдегард.

Торгейр, стоявший за её спиной, вскинул брови. Посмотрел на Ульфа насмешливо, но не сказал ни слова.

— И мне ты тоже будешь служить — как жене твоего конунга, — закончила Хильдегард. — А сейчас надень гривну. Люди не должны видеть тебя без неё.

Ульф качнулся, покорно сделал шаг в сторону Торгейра. В голове метались мысли — рваными кусками, в которых не было смысла…

Было что-то, что он должен помнить, вдруг всплыло у него в уме. Помнить и не забывать. Но что?

Свейта, уверенно подумал Ульф. Вот о ком нельзя забывать.

Однако Свейта в безопасности, он отправил её в Ульфхольм. Впрочем, если Торгейр станет конунгом и сделает его своим помощником, да ещё подарит поместье ярла Хёгни, как обещался…

Тогда Свейту придется вызвать сюда, в Нордмарк. Место жены рядом с мужем.

ГЛАВА 8

Когда Света пришла в себя, её тошнило. Язык лежал во рту сухой шершавой тряпкой, палуба покачивалась…

И щеку щекотал мех покрывала.

Я по-прежнему на корабле, вяло подумала Света.

А Ульф ушел с Торгейром в крепость. Но сначала он её то ли опоил, то ли околдовал какой-то местной магией….

Пожалуй, все-таки опоил, решила Света после короткого раздумья. Во всяком случае, в сон её потянуло сразу после эля, принесенного Ульфом.

Она скосила глаза. В окна напротив постели лился неяркий свет. День был не солнечный — но все-таки день, и Ульф уже мог вернуться.

Света глубоко вздохнула. Шевельнулась, приподнимаясь на локтях.

Откуда-то со стороны двери сразу же раздались чьи-то шаги. Колыхнулась было призрачная надежда, что это Ульф — хотя ей, Света это знала, теперь следовало его ненавидеть. И не доверять. Единожды предавший…

На колени рядом с постелью опустился человек. Свет лился сзади, оставляя лицо в тени — но Света его узнала. Один из людей Ульфа. Кажется, Викар.

— Мы уже начали тревожиться, Холегсдоутир, — громко заявил мужчина. — Ярл сказал, что напоил тебя зельем светлых альвов, чтобы ты спокойно проспала до утра… но полдень уже давно миновал, а ты все не просыпалась. Хочешь пить? От альвова зелья горло пересыхает, по себе знаю.

Света слабо кивнула — и кое-как села. Каюта вместе с Викаром тут же качнулась у неё перед глазами, по онемелой шее и между лопаток стрельнула вялая боль. Похоже, она перележала на спине.

Мужчина протянул ей открытую флягу. Света приняла, жадно глотнула горьковато-кислую жидкость. Проглотила, борясь с головокружением. Сделала ещё глоток, и ещё…

А когда оторвалась, хрипло выдохнула:

— Ульф?

— Ярл остался в бухте под Нордмарком, — объявил Викар. — Прошлой ночью. Мы сейчас идем к Ульфхольму, по его приказу. И ещё он велел передать тебе одну вещь.

Викар сходил к сундуку, вернулся. Уронил что-то на постель рядом со Светой. Она потянулась, схватила кожаный шнурок, уже примерно зная, что это.

И обида пополам со злостью, вяло ворочавшиеся внутри, сменились страхом. К горлу подкатил комок.

Обмотанный медной проволокой, к шнурку был подвешен длинный клык. Сантиметров шесть в длину. Примерно половина его отливала слоновой костью, дальше клык желтел…

А на самом конце краснело пятнышко. В этом месте крохотную дырку, уходившую вглубь, залепляла плоть.

— Ярл сказал, у него не было инструмента, чтобы сразу его просверлить, — деловито заявил Викар. — Поэтому он прицепил, как мог. С этим тебя примут в Ульфхольме, как жену оборотня. А на словах наш ярл велел передать, что ты должна ждать его в Ульфхольме. Там он с тобой встретится и поговорит обо всем. От себя могу добавить, что ярл приказал нам идти в волчий город, нигде не задерживаясь. И как только он закончит свои дела в Нордмарке, тут же отправится следом за нами. У него там в бухте осталась лодка с драккара, сработанная темными альвами…

Викар на мгновенье замялся. Добавил быстро:

— Конечно, нас ярл уже не догонит. Но он приплывет в Ульфхольм дня через три после того, как туда приплывем мы.

— Идти Нордмарк, — выдохнула Света. Рука, державшая шнурок, дрожала, клык раскачивался в воздухе. Она никак не могла заставить себя прикоснуться к нему…

Викар качнул головой.

— Ярл предупреждал, что ты попросишь об этом. Но он пообещал — если мы с Сигвардом послушаемся тебя, забыв о его приказе, места на этом драккаре для нас больше не будет. Холегсдоутир… идти в Нордмарк сейчас нет смысла. Ночь прошла, день перевалил через половину. Сейчас ярл или плывет за нами следом, или…

Или уже мертв, заморожено подумала Света. А может быть, Ульф попал в плен. И ему нужна помощь.

Стоит ли о нем беспокоиться, тут же мелькнула у неё недобрая мысль. Ульф её опоил. Обманул, пообещав взять с собой в Нордмарк — а вместо этого подсунул зелье. Поступил подло, нагло, низко…

Она выронила шнурок. Застыла, сгорбившись и опершись руками о постель.

Затем подумала потерянно — может, использовать на его людях руну Наудр? Найти опытным путем, как она действует, сделать так, что корабль повернет к Нордмарку…

Но тут же Света ощутила отвращение — и к этой мысли, и к себе самой.

Ульф поступил с ней так же. Заставил подчиниться своей воле, сперва притворившись, что согласен. Если она использует руну Наудр, то ничем не будет отличаться от него.

Света молча потянулась, едва не упав на постель. Подняла шнурок с подвешенным к нему клыком, просунула в его петлю одну руку, вторую, сдвинула запястья. Показала Викару. И пробормотала, с трудом подбирая слова:

— Ульф не идти, держать. Помочь. Надо помочь.

— Идти-держать, — пробормотал Викар, глядя на её руки. Нахмурился, потом криво усмехнулся. — Хочешь сказать, что ярла могли взять в плен? Но он из волков, а их скрутить трудно. Почти невозможно. Убить, навалившись оравой, куда проще. И безопаснее. Но даже если так… Холегсдоутир, в Ульфхольме у ярла есть отец и младший брат. Тебе нужно поговорить с ними. Они помогут. Доплыви до Ульфхольма, а потом решай, что будешь делать дальше. Так оно разумней.

Он вдруг снова присел на корточки перед постелью, сказал просто:

— А теперь тебе надо поесть, Холегсдоутир. Может, ты ещё и умыться захочешь? Я посторожу в коридоре, чтобы тебе было спокойней. Принесу пресной воды, если надо.

Света кивнула. Дрожащими пальцами стянула с запястья шнурок, осторожно опустила клык Ульфа на кровать. Спросила вдруг, посмотрев на Викара:

— Ульф — нет зуб?

И взглядом указала на страшноватую подвеску.

— Ярл оборотень, — спокойно ответил Викар. — Вечером резанул себе десну, выдернул клык — а к ночи у него опять полная пасть их сверкала. Я сам видел, как он скалился на палубе перед уходом — все клыки на месте…

Скалился, отметила про себя Света. Значит, уходил Ульф не так уж мирно. Скорей всего, Торгейру не понравилось, что хозяин драккара погнал его стражу на берег.

— Ульфхольм, — выдохнула она. — День, два?

— От Нордмарка до Ульфхольма — три-четыре дня пути. — Викар задумался. — Зависит от ветра, попутный он или встречный… хотя когда бьет в борт, тоже сносит, и приходится рыскать, возвращаясь на курс. Но пока вроде тихо. Думаю, дня через два, может, через три, придем.

Значит, ещё два-три дня. Света глубоко вздохнула и попыталась встать. Викар тут же подставил ей руку.

— Обопрись, Холегсдоутир.

Она вцепилась в его ладонь, кое-как встала.

***

Чуть погодя Света вернулась в каюту. Одна, без Викара.

После холодной воды, которой она ополоснулась, головокружение прошло. Зато зубы теперь зябко постукивали.

На сундуке рядом с постелью её уже дожидался поднос с едой. И Света, взглянув на него, внезапно поняла, что голодна. Схватила хлеб, кусок чего-то мясного, жадно откусила…

Затем подошла к окошку каюты, жуя на ходу.

Голубовато-синим переливались за стеклом морские волны — а вдали, на горизонте, туманной неровной каемкой проступала земля. «Черный волк» шел вдоль берега. Близко не подходил, но и в открытое море не сворачивал.

Надо принять решение, подумала Света. И снова откусила от импровизированного бутерброда, зажатого в руке. Кусок темного мяса, лежавший поверх хлеба, на вкус оказался крепко просоленным.

Но сейчас едкий привкус соли, остававшийся на языке, ей даже нравился.

Следовало принять решение. Или попробовать сделать что-то прямо сейчас — или плыть спокойно до Ульфхольма. И остаться там, дожидаясь вестей. Возможно, потом она узнает, что Ульфа в крепости ранили, может, даже взяли в плен…

Или спасать Ульфа — или не спасать.

Я больше не смогу ему доверять, безрадостно подумала она. Но…

Но если бы с ней что-то случилось, Ульф бросился бы ей на выручку, в этом Света не сомневалась. Конечно, у него для этого были когти, клыки и меч. Сила оборотня, наконец.

Зато у неё есть дар. Ей подчиняются руны.

И в памяти у Светы вдруг всплыли слова, которые Ульф сказал, рассказывая о покушении на Торгейра — «убийца появился в его каюте посреди открытого моря… я предполагаю, что пришел он с помощью руны Врат».

Руна Врат. Света откусила громадный кусок, глядя в окно. Быстро прожевала.

Затем покосилась на постель. Вспомнила видение, пришедшее, когда она схватилась за руну знания рядом с Ульфом. Какая-то женщина, волк с потемневшей гривной…

Потемневшее серебро.

Что, если Ульф жив, но ранен? Причем тяжело? И лежит сейчас где-то в скалах. Или на берегу той бухты. А может, его пытают в одном из застенков крепости…

Света тряхнула головой, поежилась. С мокрых прядей на плечи упали холодные капли.

Придется идти эмпирическим путем, решила она. То бишь опытным. Великий метод научного тыка… вдруг что-нибудь получится?

Ей все равно надо осваивать руну Врат. И сейчас самое время сделать это.

Только сначала надо приготовиться.

Она доела хлеб с мясом — и подошла к сундуку, на краешке которого стояла её сумка. Отыскала кожаные ножны с руной знания, Ансус. Сделала себе ещё одно подобие бутерброда, потом шагнула к тканям, лежавшим в углу каюты.

Кто знает, что случиться, когда руна Врат в её руках все-таки сработает. Лучше, если у неё при себе в этот момент будут все руны.

Главное — не касаться стежков, которые будет вышивать её рука. Только иглы.

Где-то через час у Светы все было готово. На сундуке лежала самодельная книжечка из полотна, в которой на каждой второй страничке размашистыми стежками были вышиты все руны, которые она вспомнила.

И нож в ножнах висел на шее, и несъеденное мясо вместе с хлебом Света сунула в сумку, завернув в полотно. Уложила туда же деревяшки с руной щита, броши с руной копья…

Осталось лишь одно. Света сжала в кулаке клык Ульфа — кость оказалась сухой и прохладной. Коснулась другой ладонью ножен, висевших на шее, того места, где на них была вырезана руна знания.

А следом замерла, отчаянно надеясь, что у неё будет какое-нибудь видение. Которое, возможно, подскажет, что же случилось с Ульфом.

Но перед глазами так ничего и не мелькнуло. Света, разжав кулак, повесила клык Ульфа себе на шею, рядом с ножнами, из которых торчала рукоять ножа.

Теперь следовало заняться руной Врат. Тфурисар, как назвал её оборотень.

Все то время, пока она вышивала стежки — осторожно, всякий раз придерживая уголок странички лишь двумя пальцами, так что книжица практически висела на весу — Света думала об этой руне.

И на ум ей пришли лишь два способа её использования. Чтобы попасть куда-то, следовало или заранее увидеть это место — или оставить там что-то, способное послужить маяком. Нечто, что приведет человека с даром, коснувшегося руны Врат, именно туда, где лежит эта вещица. Может, её тоже нужно пометить руной…

Света на всякий случай повесила на плечо сумку — и медленно накрыла ладонью руну Тфурисар, которую вышила самой первой, на второй странице полотняной книжки.

А потом закрыла глаза и представила себе помывочную, в которой недавно побывала. Осторожно приоткрыла один глаз, крутнулась на пятке…

Ничего похожего на проход рядом не было.

На всякий случай Света опять, на этот раз уже с открытыми глазами, представила себе помывочную. Развернулась. Снова ничего.

А она-то надеялась…

Света глубоко вздохнула. Подумала — главное, не раскисать. Может, у Ульфа сейчас все хорошо. И он уже плывет в своей лодке, следом за кораблем.

Жаль, но второй путь, с вещью, способной послужить маяком, к Ульфу привести не мог. Никаких заранее приготовленных вещиц у Ульфа не было.

А ещё жаль, мелькнуло у Светы, что она на него толком даже рассердиться не может. Не сейчас, пока она, пусть и обманутая, но в безопасности — а этот наглый волк, пусть и обманщик, неизвестно где.

Света поставила сумку на сундук. Отрезала ещё один лоскут ткани, медленно вышила на нем руну Врат. Торопиться было некуда, к Ульфу таким путем все равно не попасть. Небо за окном уже полиловело, предвещая скорый закат…

Она закончила шитье и сходила в помывочную. Оставила лоскут в углу, снова взялась за руну на страничке. Уже не ожидая ничего, просто чтобы занять себя хоть чем-то.

И опять ничего не вышло. Света, внезапно ощутив себя усталой и разбитой, в сердцах стиснула книжицу. Подумала — гад ты, Ульф. Мало того, что обманул, так ещё и пропал.

Ульф, как живой, вдруг возник у неё перед глазами. Такой, каким она его увидела в Нордмарке — с разодранным воротом и разбойной улыбочкой. Тогда они стояли на берегу между причалами, и он обещал, что не тронет её и пальцем…

Со стороны сундука вдруг донесся какой-то неясный звук. И Света, нехотя разлепив глаза, повернула голову.

В переборке над сундуком словно протаяла дыра — а за ней виднелся двор между какими-то домами, отбрасывавшими длинные вечерние тени. И стоял Ульф. Рядом, совсем близко. Живой, невредимый!

Какое-то мгновенье он оторопело разглядывал её — а потом, бросив быстрый взгляд в сторону, прыгнул вперед. Лицо прямо в прыжке обернулось звериной мордой…

А в следующее мгновенье Ульф уже покатился по палубе. В дыре мелькнул какой-то человек — и Света торопливо отбросила книжицу.

Раздался вопль, глухой, словно донесшийся из-за толстой стены. Мужчина, которого она увидела, успел просунуть руку в дыру, даже ухватился за сундук — но дыра в переборке как-то мгновенно заросла…

И рука осталась на этой стороне. Света оторопела уставилась на кисть, торчавшую из досок.

Потом та отвалилась, забрызгав кровью переборку. На досках осталось кровавое пятно — с двумя светлыми пятнышками костей.

Её рывком развернули две когтистые ладони. Ульф стремительно обнял, пробормотал над ухом:

— Не смотри туда. Я не должен был бросать все, едва увидел тебя. Теперь я служу Торгейру. Но ты была тут. А я был там. Так не должно быть. Свейта…

Его объятья были крепкими, почти удушающими. От Ульфа почему-то остро пахло потом, это было непривычно — но сейчас Свету это не смущало. И несколько долгих минут она простояла, не шевелясь, прижавшись к Ульфу. Потрясенная тем, что оставила человека без руки.

А вдруг с ним случилось что-то ещё, с ужасом подумала она. Все-таки проход открыла магия рун. И закрыла тоже. Вдруг этого человека задело чем-то вроде магической отдачи…

И лишь потом Света вспомнила о том, что оборотень её опоил. После чего отправил в Ульфхольм, как посылку — бесчувственным телом в каюте.

Такое нельзя прощать, мелькнуло у неё. Правда, этой мысли не хватало злости. Может, потому, что она боялась повернуться — и увидеть кровавое пятно над сундуком. Отрубленную кисть, лежавшую на крышке…

Пусть не сразу, но Света все же уперлась сжатыми кулаками в живот Ульфа. Напряглась — но руки оборотня держали крепко, не позволяя отдвинуться. Щека была притиснута к его груди.

Ульф её трепыханья словно не заметил. Стоял, задумчиво дыша ей на макушку. И пришлось врезать ему кулаком под ребра.

Только после этого он наконец разжал руки. Но когтистые ладони тут же легли на плечи, сжали, не позволив отодвинуться…

Света замерла, молча глядя ему в лицо. Сказать хотелось многое — но учитывая, как она знает язык, прозвучать это могло комично.

А ей не хотелось, чтобы Ульф сейчас веселился.

— Я дал тебе зелье альвов, чтобы защитить, — заявил наконец он, не отводя от неё взгляда. — Защитить от тебя самой. Ты думаешь, что можешь многое — но не владеешь своим даром. Пока не владеешь, Свейта. Скорее уж, он владеет тобой. Я не буду извиняться. Я поступил так, как должен был поступить. Хочешь уйти от меня? Я отпущу.

И они застыли, глядя друг на друга.

Гад, бессильно подумала Света. Ни прости, ни извини, а сразу в лоб — отпускаю.

***

Или простит, подумал Ульф…

Или простит не сразу. Кожу под гривной не жгло, значит, ничего непоправимого не случилось. Конечно, Свейта ещё не раз это ему припомнит — но он перетерпит.

Зато она цела и невредима. Даже сумела как-то открыть проход прямо к нему. Сама опробовала магию рун, задействовала руну Врат…

Ради меня, мелькнуло у него, пока он смотрел ей в лицо. И Ульф ощутил что-то вроде гордости. Губы дрогнули, изогнулись в легкой усмешке, приоткрыв клыки.

Свейта в ответ сурово свела на переносице рыжеватые брови. Потом потребовала:

— Нордмарк. Торгейр. Говорить.

И Ульф, обрадовавшись тому, что она сама перевела разговор на другое, быстро сказал:

— Да там и рассказывать нечего. Все вышло даже слишком легко. Мы с Торгейром пробрались по тайному ходу в крепость. Захватили Гудбранда и Сигтрюга. Эти двое признались, что убили конунга Олафа…

— Как? — требовательно спросила Свейта.

Рыжие брови разошлись, и взгляд её стал другим — напряженным, внимательным.

Зато теперь нахмурился уже сам Ульф. Заявил, ощутив вдруг странную неуверенность:

— Чтобы убить конунга, Сигтрюг использовал свою магию. Он отвел глаза стражникам из людей — и те не увидели убийц Олафа, когда они прошли мимо них. Сигтрюг и Гудбранд пробрались в опочивальню, задушили конунга, потом вынесли труп…

А следом Ульф смолк.

Ночью, пока Сигтрюг рассказывал об этом — при Торгейре, при ярле Скаллагриме, при стражниках — все казалось достоверным. И связным. Но сейчас в уме у оборотня замелькали вопросы.

Сигтрюг сказал, что они вынесли тело из крепости тайно. По тому же ходу, которым воспользовался Торгейр.

Однако пока в крепости жили темные альвы, в мастерской всегда находился кто-то из них. Изделия темных требуют времени, так что пара горнов оставалась горячей даже ночью… и один из альвов должен был увидеть людей с трупом.

Конечно, Сигтрюг мог отвести глаза и темным. Но оборотни унюхали бы труп конунга и за тысячу шагов — поэтому убийцам пришлось убирать волчью стражу конунга Олафа через наложницу. Бабу, кстати, уже придушили по приказу Торгейра…

Как-то слишком поспешно придушили.

И эти двое тащились по крепости с трупом, рискуя нарваться на одного из волков, который сразу бы все понял. Издалека, по запаху. Надеяться на такую удачу было глупо. В крепости в ту ночь находилось больше сотни оборотней. Но никто ничего не почуял. Удивительное везенье…

А наутро Гуннульф унюхал в опочивальне запах мертвеца. Но свежего запаха Гудбранда и Сигтрюга там не было, иначе старый оборотень сказал бы об этом Ульфу. Может, Олафа все-таки убил кто-то другой?

Гораздо проще было сделать это, пройдя через дыру вроде той, что недавно открыла для него Свейта, вдруг подумал Ульф. И непонятно, почему Сигтрюг с Гудбрандом признались во всем сразу. Даже не под пыткой. Хотя нет, он вроде бы сам их пытал. Но недолго…

— Тело конунга Олафа убийцы бросили в море, — ровно сказал Ульф. — Гудбранда уже казнили. Сигтрюг пока в подземелье — конунг Торгейр хочет узнать у него, какое колдовство использовал племянник Олафа, когда отводил всем глаза. Поместье ярла Хёгни, отца Сигтрюга, теперь принадлежит мне. Я правая рука конунга Торгейра. И с его разрешения я уже отправил один из драккаров конунга в Ульфхольм. Вслед за «Черным волком», с условленным знаком. Мой отец, увидев знак, подтвердил бы, что это весть от меня. Я велел передать — Свейта, я жду тебя в Нордмарке. Возвращайся. Если, конечно, ты меня простила. Если нет, то все равно возвращайся. В Нордмарке ты будешь жить среди людей. И я найду для тебя дом…

Он убрал одну руку с плеча Свейты, коснулся клыка на её груди. Заметил: