Русалочка должна умереть

А ты мне кто, тогда?..

– Тетя? – вновь позвал женский голос; рука Верены деликатно потрясла за плечо. – Ты спишь, или в коме?

– А-а? Что? Сколько времени?..

– Девять тридцать. И твой будильник звонит уже третий раз.

Агата с трудом разлепила веки.

– Я приготовила завтрак, – сказала девочка и первая пошла вниз.

Агата мало разбиралась в половых радостях, но что-то подсказывало ей: Ви их не испытала. Она была заплаканной и прятала лицо.

– А Ральф где? – упавшим голосом спросила Агата.

– Уехал.

– Уехал? Когда?

– В ночи!

За завтраком Агата внимательно рассматривала девочку.

Молодую женщину, – если верить глазам.

От смешливой ласковой Цукерпу остались только белые волосы. Она была осветленной копией Джесс, а Джессику Агата всегда побаивалась. Джесс не была с ней груба или как-то по-другому высокомерна. Нет, абсолютно, нет. Все ее презрительные выпады посвящались Ральфу. Возможно, так Джесс заигрывала, – ей-то откуда знать. Но внутренняя Горничная в Агате всегда робела, когда они с Джессикой оставались наедине.

Виви была другая. Виви любила всех… пока Реальная Жизнь и эти маленькие дряни из школы не разрушили ее маленький добрый мир.

Агата редко позволяла себе злорадствовать, но она благодарила господа на коленях, когда одна из тех девочек сломала ногу, упав в ручей. И никогда не спрашивала у Ральфа, как это произошло.

Не спрашивать Ральфа, Агата научилась давно. С Вереной у нее таких проблем не было.

– Виви, что-то случилось? – спросила она. – Я знаю, ты была с Ральфом и вижу, что ты едва сдерживаешь слезки… Он… он сделал тебе больно?

– Нет! – покачала головой девочка и залилась слезами. – Он ничего не сделал! Вообще, ничего!

Опешив от этой внезапной искренности, а еще больше, когда Верена шагнула вперед и опустилась перед ней на колени, Агата заставила себя обнять девочку, и та доверчиво положила голову на ее бедро.

– Я некрасивая? – рыдала она. – Скажи, тетя! Ты долго меня не видела. Скажи мне, я изрослась?

– Да ты с ума сошла?! – возмутилась Агата. – Ты? Некрасивая?!

– А что тогда? Ральф все еще любит Джесс? Или, он так зол из-за Фила?

Агата вздохнула.

Если ребята соревновались честно, как пацаны, то девчонки бились насмерть, как женщины. Джессика спала с Ральфом, чтоб причинить боль дочери. И видит бог, она причинила. Застав их с Джессикой, Верена сразу же поняла: все кончено. Принц полюбил Принцессу. Русалочка должна была умереть.

А Ральф, дурак бесчувственный, так и не догадался. Совсем, как его отец!

– Ах, Виви, – закуковала Агата. – Ну, как ты можешь такое спрашивать? Будь здесь Элизабет, она бы стукнула тебя по губам! Ты даже красивее своей матери! Элегантная, как сама графиня!

– Себастьян говорит, она вызывает только одно желание: сунуть в печь. Чтобы она хоть немножечко изнутри прогрелась.

– Себастьян – идиот, как и все мужчины, – сказала Агата, подавив непрошеный злой смешок. – А семерых детей в горохе нашел.

Верена фыркнула, послушно высморкалась в протянутую салфетку.

– Моя ж ты маленькая глупышка, – нежно сказала Агата и взъерошила копну ее белых густых волос. – Ладно, давай-ка убирать со стола, а то опоздаем в церковь.

– В церковь? Я не пойду!

Агата застыла.

Если Ви не придет на мессу, Ральф просто ее убьет. А потом и себя, – Агата в этом не сомневалась. Она еще помнила, как Ральф завопил от радости, когда Верена прислала ту СМС.

«Ральф, я глазам не поверила, увидев тебя в новом «Форбсе». Очень за тебя рада! Пи.Эс: говорила же, что ты – Принц!»

– Она заметила! – вопил он. – Ты видишь, тетя? Она все знает!

Когда Агата спросила, что он ответит, Ральф затвердел лицом, как его отец.

– Я? – высокопарно осведомился он. – Ничего!

– Ничего?!

– Естественно! Она со мной не разговаривала шесть лет! Я слова не пророню, пока она все не объяснит и не извинится!

Агата вздохнула, покачав в ответ головой.

А еще говорят, отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитывал. К тому времени, как они познакомились, сыну было шестнадцать. И характером он весь уже был в отца: верный долгу, несчастный от всего этого, но все равно, верный.

Сейчас, Ральф наверняка носился по комнате перед кафедрой, повторяя про себя текст. Пробовал слова на язык, пробовал акустику… и волновался, как в первый раз.

Конечно, он волновался. Ведь Ви была первой женщиной, которая признала его. Метафорической Прекрасной Дамой, во имя которой Ральф совершал свои социально-финансовые подвиги. А Ви всего-то-навсего хотела его любви.

Агата опять вздохнула.

– Ви, дорогая, я не такая умная, как Элизабет. И я ни капельки не смыслю в делах, которые у вас вчера не сложились. Но я кое-что понимаю в Ральфе. Ты веришь мне?..

Верена недоверчиво посмотрела на тетю. Подумала и кивнула.

– Он очень застенчивый.

Девочка гомерически рассмеялась.

– Серьезно, – сказала тетя. – У него никогда не было отношений с девочками. Только проститутки и наша Джесс. А Джесси, прости меня, всегда была странненькой. Возможно, Ральф ждал от тебя каких-то сигналов, которых ты не дала. Возможно, решил, что ты пришла как в детстве, испугавшись грозы… Не знаю, что там случилось, но что я знаю, так это как ты ему важна. И знаю, насколько важно, чтоб ты увидела его в церкви. Увидела, чего он достиг! Если ты не придешь сегодня, он никогда тебе этого не простит.

Верена вздохнула, потом насупилась, потом поднялась.

– Хорошо, – сказала она сквозь зубы. – Я только быстренько приму душ.

Через час, так и не отыскав повода заговорить о колье, Агата надела свои рубины и сошла вниз. Верена охорашивалась у большого зеркала в холле. На ней было красивое черное платье-футляр, от которого буквально веяло Штрассенбергом.

Клан отдавал каждого второго сына в священники, и эта традиция накладывала отпечаток и на мирян. Штрассенберги-мужчины ходили в церковь в черных костюмах, белых рубашках и галстуках. Женщины – в простых черных платьях и шляпках. Верена была без шляпы, но и платья было достаточно, чтобы вспомнить все.

Агата словно провалилась в кроличью яму.

Увидела графиню фон Штрассенберг, собиравшуюся в церковь. Такую же светлокожую и светловолосую как Верена. Только миниатюрную и плоскую, словно девочка. Девочка с беременным животом. Увидела саму себя, – грудастую, широкобедрую, полную, – и… теплый, ласкающий взгляд графа.

– Не одолжишь мне «сверкашки» на шею? – озабоченно попросила Ви и Агата дернулась, очнувшись от своих мыслей. – Я не подумала взять свои. Я завтра же позвоню домой, но что-то нужно прямо сегодня.

– О! Конечно, же! Разумеется, одолжу! – БИНГО! – К слову, жемчуг Миркаллы все еще здесь.

– Жемчуг? – Виви поморщилась. – Это тетям за тридцать… Слушай, а к твоему костюму жемчуг подойдет куда лучше, чем к моему… А я бы тогда надела эти рубины. Я очень люблю рубины. На моей коже они буквально горят.

– Рубины?

Рубины были красивые, но не чета трем рядам великолепных жемчужин. Тому собранию цена тысяч семьдесят!

– Взамен на фамильный жемчуг твоей семьи? – стыдясь саму себя, спросила Агата.

Верена перестала «зумить» взглядом рубины и удивленно посмотрела на женщину.

– А ты мне кто тогда? Не семья?

Растроганная, Агата прижала ее к себе. Ральф полный кретин, раз ушел сегодня. Как может он быть верен этой… этой Свинье?

II СТЕЛЛА.