Русские былины

Как Владимир-князь да стольнё-киевской

Порозгневался на стараго казака Илью Муромца,

Засадил его во погреб во глубокий,

Во глубокий погреб во холодныя

Да на три-то году поры-времени.

А у славнаго у князя у Владымира

Была дочь да одинакая,

Она видит: это дело есть немалое,

А что посадил Владымир князь да стольнё-киевской

Стараго казака Илью Муромца

В тот во погреб во холодный;

А он мог бы постоять один за веру за отечество,

Мог бы постоять один за Киев-град,

Мог бы постоять один за церкви за соборныи,

Мог бы поберечь он князя да Владымира,

Мог бы поберечь Опраксу королевичну.

Приказала сделать да ключи поддельные,

Положила-то людей да потаенныих,

Приказала-то на погреб на холодныя

Да снести перины да подушечки пуховыи,

Одеяла приказала снести теплыи,

Ена ествушку поставить да хорошую,

И одежу сменять с нова на ново

Тому старому казаку Илье Муромцу.

А Владымир-князь про то не ведаёт.

И воспылал-то тут собака Калин-царь на Киев-град,

И хотит ён розорить да стольний Киев-град,

Чернедь-мужичков он всех повырубить,

Божьи церквы все на дым спустить,

Князю-то Владымиру да голова срубить

Да со той Опраксой королевичной.

Посылает-то собака Калин-царь посланника,

А посланника во стольний Киев-град,

И дает ему ён грамоту посыльную

И посланнику-то он наказывал:

— Как поедешь ты во стольний Киев-град,

Будешь ты, посланник, в стольнеем во Киеве

Да у славнаго у князя у Владымира,

Будешь на него на широком дворе

И сойдешь как тут ты со добра коня,

Да й спущай коня ты на посыльной двор,

Сам поди-тко во полату белокаменну,

Да пройдешь палатой белокаменной,

Да й войдешь в его столовую во горенку,

На пяту ты дверь да порозмахивай,

Не снимай-ко кивера с головушки,

Подходи-ко ты ко столику к дубовому,

Становись-ко супротив князя Владымира,

Полагай-ко грамоту на золот стол,

Говори-тко князю ты Владимиру:

«Ты Владымир-князь да стольне-киевской,

Ты бери-тко грамоту посыльную

Да смотри, что в грамоте написано,

Да гляди, что в грамоте да напечатано;

Очищай-ко ты все улички стрелецкии,

Все великие дворы да княженецкии,

По всему-то городу по Киеву,

А по всем по улицам широкиим

Да по всем-то переулкам княженецкиим

Наставь сладкиих хмельных напиточек,

Чтоб стояли бочка о бочку близко-поблизку,

Чтобы было у чего стоять собаке царю Калину

Со своими-то войскамы со великима

Во твоем во городе во Киеве». —

То Владымир-князь да стольне-киевской

Брал-то книгу он посыльную,

Да и грамоту ту роспечатывал,

И смотрел, что в грамоте написано,

И смотрел, что в грамоте да напечатано,

И что велено очистить улицы стрелецкии

И большие дворы княженецкие,

Да наставить сладкиих хмельных напиточек

А по всем по улицам широкиим,

Да по всем-то переулкам княженецкиим.

Тут Владымир-князь да стольне-киевской

Видит: есть это дело немалое,

А немало дело-то, великое,

А садился-то Владымир-князь да на черленый стул.

Да писал-то ведь он грамоту повинную:

«Ай же ты собака да и Калин-царь!

Дай-ка мне ты поры-времечки на три году,

На три году дай и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня,

Мне очистить улицы стрелецкии,

Все великие дворы да княженецкии,

Накурить мне сладкиих хмельных напиточек

Да й наставить по всему-то городу по Киеву,

Да й по всем по улицам широкиим,

По всим славным переулкам княженецкиим»

Отсылает эту грамоту повинную,

Отсылает ко собаке царю Калину;

А й собака тот да Калин-царь

Дал ему он поры-времечки на три году,

На три году дал и на три месяца,

На три месяца да еще на три дня.

Еще день за день ведь как и дождь дождит,

А неделя за неделей как река бежит,

Прошло поры-времечки да на три году,

А три году да три месяца,

А три месяца и еще три-то дня;

Тут подъехал ведь собака Калин-царь,

Он подъехал ведь под Киев-град

Со своими со войскамы со великима.

Тут Владымир-князь да стольнё-киевской

Он по горенки да стал похаживать,

С ясных очушок он ронит слёзы ведь горючии,

Шелковым платком князь утирается,

Говорит Владымир-князь да таковы слова:

— Нет жива-то старого казака Ильи Муромца,

Некому стоять теперь за веру за отечество,

Некому стоять за церкви ведь за божии,

Некому стоять-то ведь за Киев-град,

Да ведь некому сберечь князя Владымира

Да и той Опраксы королевичной! —

Говорит ему любима дочь да таковы слова:

— Ай ты батюшко, Владымир-князь наш

стольне-киевской,

Ведь есть жив-то старыя казак да Илья Муромец,

Ведь он жив на погребе на холодноем. —

Тут Владымир князь-от стольне-киевской

Он скорешенько берет да золоты ключи

Да идет на погреб на холодный,

Отмыкает он скоренько погреб да холодный

Да подходит ко решоткам ко железныим,

Растворил-то он решотки да железный,

Да там старыя казак да Илья Муромец

Он во погребе сидит-то, сам не старится;

Там перинушки-подушечки пуховыи,

Одеяла снесены там теплыи,

Ествушка поставлена хорошая,

А одежица на нем да живет сменная.

Ен берет его за ручушки за белыи,

За его за перстни за злаченыи,

Выводил его со погреба холоднаго,

Приводил его в полату белокаменну,

Становил-то он Илью да супротив себя,

Целовал в уста его сахарнии,

Заводил его за столики дубовыи,

Да садил Илью-то ён подли себя,

И кормил его да ествушкой сахарнею,

Да поил-то питьицем да медвяныим,

И говорил-то он Илье да таковы слова:

— Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Наш-то Киев-град нынь в полону стоит,

Обошел собака Калин-царь наш Киев-град

Со своима со войскамы со великима.

А постой-ко ты за веру за отечество,

И постой-ко ты за славный Киев-град,

Да постой за матушки божьи церкви,

Да постой-ко ты за князя за Владымира,

Да постой-ко за Опраксу королевичну! —

Так тут старыя казак да Илья Муромец

Выходил он со палаты белокаменной,

Шол по городу он да по Киеву,

Заходил в свою полату белокаменну,

Да спросил-то как он паробка любимаго,

Шол со паробком да со любимыим

А на свой на славный на широкий двор,

Заходил он во конюшенку в стоялую,

Посмотрел добра коня он богатырскаго.

Говорил Илья да таковы слова:

— Ай же ты, мой паробок любимый,

Верной ты слуга мой безызменныи,

Хорошо держал моего коня ты богатырскаго! —

Целовал его он во уста сахарнии,

Выводил добра коня с конюшенки стоялыи

А й на тот на славный на широкий двор.

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Стал добра коня он заседлывать;

На коня накладывает потничек,

А на потничек накладывает войлочек,

Потничек он клал да ведь шелковенькой,

А на потничек подкладывал подпотничек,

На подпотничек седелко клал черкасское,

А черкасское седёлышко недержано,

И подтягивал двенадцать подпругов шелковыих,

И шпилёчики он втягивал булатнии,

А стремяночки покладывал булатнии,

Пряжечки покладывал он красна золота,

Да не для красы-угожества,

Ради крепости все богатырскоей:

Еще подпруги шелковы тянутся, да оны не рвутся,

Да булат железо гнется, не ломается,

Пряжечки-ты красна золота

Оне мокнут, да не ржавеют.

И садился тут Илья да на добра коня,

Брал с собой доспехи крепки богатырскии,

Во-первых, брал палицу булатнюю,

Во-вторых, брал копье боржамецкое,

А еще брал свою саблю вострую,

А ище брал шалыгу подорожную,

И поехал он из города из Киева.

Выехал Илья да во чисто поле

И подъехал он ко войскам ко татарскиим

Посмотреть на войска на татарскии:

Нагнано-то силы много-множество,

Как от покрику от человечьяго,

Как от ржанья лошадинаго

Унывает сердце человеческо.

Тут старыя казак да Илья Муромец,

Он поехал по роздольицу чисту полю,

Не мог конца-краю силушке наехати.

Он повыскочил на гору на высокую,

Посмотрел на все на три-четыре стороны,

Посмотрел на силушку татарскую,

Конца-краю силы насмотреть не мог.

И повыскочил он на гору на другую,

Посмотрел на все на три-четыре стороны,

Конца-краю силы насмотреть не мог.

Он спустился с той со горы со высокии,

Да он ехал по раздольицу чисту полю

И повыскочил на третью гору на высокую,

Посмотрел-то под восточную ведь сторону,

Насмотрел он под восточной стороной,

Насмотрел он там шатры белы

И у белыих шатров-то кони богатырскии.

Он спустился с той горы высокии

И поехал по роздольицу чисту полю,

Приезжал Илья ко шатрам ко белыим,

Как сходил Илья да со добра коня

Да у тых шатров у белыих,

А там стоят кони богатырскии,

У того ли полотна стоят у белаго,

Они зоблют-то[8] пшену да белоярову.

Говорит Илья да таковы слова:

— Поотведать мне-ка счастья великаго. —

Он накинул поводы шелковыи

На добра коня да й богатырскаго

Да спустил коня ко полотну ко белому:

— А й допустят ли-то кони богатырскии

Моего коня да богатырскаго

Ко тому ли полотну ко белому

Позобать пшену да белоярову? —

Его добрый конь идет-то грудью к полотну,

А идет зобать пшену да белоярову;

Старыя казак да Илья Муромец

А идет ён да во бел шатёр.

Приходит Илья Муромец во бел шатёр;

В том белом шатри двенадцать-то богатырей,

И богатыри всё святорусскии,

Они сели хлеба-соли кушати

А и сели-то они да пообедати.

Говорит Илья да таковы слова:

— Хлеб да соль, богатыри да святорусскии,

А и крестный ты мой батюшка,

А й Самсон да ты Самойлович! —

Говорит ему да крестный батюшка:

— А й поди ты, крестничек любимый,

Старыя казак да Илья Муромец,

А садись-ко с нами пообедати. —

И он выстал ли да на резвы ноги,

С Ильей Муромцем да поздоровкались,

Поздоровкались они да целовалися,

Посадили Илью Муромца да за единый стол

Хлеба-соли да покушати.

Их двенадцать-то богатырей,

Илья Муромец, да он тринадцатый.

Оны поели, попили, пообедали,

Выходили з-за стола из-за дубоваго,

Они господу богу помолилися;

Говорил им старыя казак да Илья Муромец:

— Крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович,

И вы, русскии могучии богатыри,

Вы седлайте-тко добрых коней

А й садитесь вы да на добрых коней,

Поезжайте-тко да во роздольицо чисто поле,

А й под тот под славный стольний Киев-град.

Как под нашим-то под городом под Киевом

А стоит собака Калин-царь,

А стоит со войскамы великима,

Розорить хотит ён стольний Киев-град,

Чернедь-мужиков он всех повырубить,

Божьи церкви все на дым спустить,

Князю-то Владымиру да со Опраксой королевичной

Он срубить-то хочет буйны головы.

Вы постойте-тко за веру за отечество,

Вы постойте-тко за славный стольний Киев-град,

Вы постойте-тко за церквы-ты за божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той Опраксой королевичной! —

Говорит ему Самсон Самойлович:

— Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольний Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира. —

Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:

— Ай же ты, мой крестный батюшка,

А й Самсон да ты Самойлович!

Это дело у нас будет нехорошее,

Как собака Калин-царь он розорит да Киев-град,

Да он чернедь-мужиков-то всех повырубит,

Да он божьи церквы все на дым спустит,

Да князю Владымиру с Опраксой королевичной

А он срубит им да буйныя головушки.

Вы седлайте-тко добрых коней

И садитесь-тко вы на добрых коней,

Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,

И постойте вы за веру за отечество,

И постойте вы за славный стольный Киев-град,

И постойте вы за церквы-ты за божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той с Опраксой королевичной. —

Говорит Самсон Самойлович да таковы слова:

— Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольний Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки божьй церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира. —

Говорит-то старыя казак да Илья Муромец:

— Ай же ты, мой крестный батюшка,

Ай Самсон да ты Самойлович!

Это дело у нас будет нехорошее.

Вы седлайте-тко добрых коней,

И садитесь-ко вы на добрых коней,

Поезжайте-тко в чисто поле под Киев-град,

И постойте вы за веру за отечество,

И постойте вы за славный стольний Киев-град,

И постойте вы за церквы-ты за божии,

Вы поберегите-тко князя Владымира

И со той с Опраксой королевичной. —

Говорит ему Самсон Самойлович:

— Ай же крестничек ты мой любимыий,

Старыя казак да Илья Муромец!

А й не будем мы да и коней седлать,

И не будем мы садиться на добрых коней,

Не поедем мы во славно во чисто поле,

Да не будем мы стоять за веру за отечество,

Да не будем мы стоять за стольний Киев-град,

Да не будем мы стоять за матушки божьи церкви,

Да не будем мы беречь князя Владымира

Да еще с Опраксой королевичной.

У него ведь есте много да князей-бояр,

Кормит их и поит да и жалует,

Ничего нам нет от князя от Владымира. —

А й тут старыя казак да Илья Муромец

Он как видит, что дело ему не по люби,

А й выходит-то Илья да со бела шатра,

Приходил к добру коню да богатырскому,

Брал его за поводы шелковыи

Отводил от полотна от белаго

А от той пшены от белояровой,

Да садился Илья на добра коня,

То он ехал по роздольицу чисту полю

И подъехал он ко войскам ко татарскиим.

Не ясён сокол да напущает на гусей, на лебедей

Да на малых перелётных на серых утушек,

Напущает-то богатырь святорусския

А на тую ли на силу на татарскую.

Он спустил коня да богатырскаго,

Да поехал ли по той по силушке татарскоей,

Стал он силушку конём топтать,

Стал конём топтать, копьём колоть,

Стал он бить ту силушку великую,

А он силу бьет, будто траву косит.

Его добрый конь да богатырский

Испровещился языком человеческим:

— Ай же славный богатырь святорусьскии,

Хоть ты наступил на силу на великую,

Не побить тоби той силушки великии:

Нагнано у собаки царя Калина,

Нагнано той силы много-множество,

И у него есте сильныи богатыри,

Поляницы есте да удалыи;

У него собаки царя Калина

Сделаны-то трои ведь подкопы да глубокии

Да во славноем раздольице чистом поли.

Когда будешь ездить по тому роздольицу чисту полю,

Будешь бить-то силу ту великую,

Как просядем мы в подкопы во глубокии,

Так из первыих подкопов я повыскочу

Да тобя оттуль-то я повыздыну;

Как просядем мы в подкопы-то во другии,

И оттуль-то я повыскочу,

И тобя оттуль-то я повыздыну;

Еще в третьии подкопы во глубокии,

А ведь тут-то я повыскочу,

Да оттуль тебя-то не повыздыну,

Ты останешься в подкопах во глубокиих. —

Ай ще старыя казак да Илья Муромец

Ему дело-то ведь не слюбилоси,

И берет он плётку шелкову в белы руки,

А он бьет коня да по крутым ребрам,

Говорил ён коню таковы слова:

— Ай же ты, собачище изменное,

Я тобя кормлю, пою да и улаживаю,

А ты хочешь меня оставить во чистом поли,

Да во тых подкопах во глубокиих! —

И поехал Илья по роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит:

У Ильи-то сила не уменьшится.

И он просел в подкопы во глубокии;

Его добрый конь оттуль повыскочил,

Он повыскочил, Илью оттуль повыздынул.

И он спустил коня да богатырского

По тому роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит;

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

Й он просел с конем да богатырскиим,

И он попал в подкопы-ты во другии;

Его добрый конь оттуль повыскочил

Да Илью оттуль повыздынул,

И он спустил коня да богатырскаго

По тому роздольицу чисту полю

Во тую во силушку великую,

Стал конем топтать да и копьем колоть,

И он бьет-то силу, как траву косит;

У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,

На добром коне сидит Илья, не старится.

И он попал в подкопы-ты во третьии,

Он просел с конём в подкопы-ты глубокии;

Его добрый конь да богатырский

Еще с третьиих подкопов он повыскочил,

Да оттуль Ильи он не повыздынул,

Сголзанул Илья да со добра коня,

И остался он в подкопе во глубокоем.

Да пришли татара-то поганыи

Да хотели захватить они добра коня;

Его конь-то богатырский

Не сдался им во белы руки,

Убежал-то добрый конь да во чисто поле.

Тут пришли татары-ты поганыя

А нападали на стараго казака Илью Муромца,

А й сковали ему ножки резвыи,

И связали ему ручки белыи.

Говорили-то татара таковы слова:

— Отрубить ему да буйную головушку. —

Говорят ины татара таковы слова:

— А й не надо рубить ему буйной головы,

Мы сведём Илью к собаке царю Калину,

Что он хочет, то над ним да сделает. —

Повели Илью да по чисту полю

А ко тым полаткам полотняныим,

Приводили ко полатке полотняноей,

Привели его к собаке царю Калину,

Становили супротив собаки царя Калина.

Говорили татара таковы слова:

— Ай же ты, собака да наш Калин-царь!

Захватили мы да старого казака Илью Муромца

Да во тых-то во подкопах во глубокиих,

И привели к тобе, к собаке царю Калину;

Что ты знаешь, то над ним и делаешь. —

Тут собака Калин-царь говорил Илье

да таковы слова.

— Ай ты старыя казак да Илья Муромец,

Молодой щенок да напустил на силу на великую,

Тобе где-то одному побить моя сила великая!

Вы роскуйте-тко Илье да ножки резвыи,

Развяжите-тко Илье да ручки белыи. —

И росковали ему ножки резвыи,

Розвязали ему ручки белыи.

Говорил собака Калин-царь да таковы слова:

— Ай же старыя казак да Илья Муромец!

Да садись-ко ты со мной а за единый стол,

Ешь-ко ествушку мою сахарнюю,

Да и пей-ко мои питьица медвяныи,

И одежь-ко ты мою одежу дрогоценную,

И держи-тко мою золоту казну,

Золоту казну держи по надобью,

Не служи-тко ты князю Владымиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину. —

Говорил Илья да таковы слова:

— А й не сяду я с тобой да за единый стол,

Не буду есть твоих ествушек сахарниих,

Не буду пить твоих питьицев медвяныих,

Не буду носить твоей одежи дрогоценныи,

Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,

Не буду служить тобе, собаке царю Калину,

Еще буду служить я за веру за отечество,

А й буду стоять за стольний Киев-град,

А буду стоять за церкви за господнии,

А буду стоять за князя за Владымира

И со той Опраксой королевичной. —

Тут старой казак да Илья Муромец

Он выходит со полатки полотняноей

Да ушол в роздольицо в чисто поле.

Да теснить стали его татары-ты поганыи,

Хотят обневолить они стараго казака Илью Муромца.

А у стараго казака Ильи Муромца

При соби да не случилось-то доспехов крепкиих,

Нечем-то ему с татарамы да попротивиться.

Старыя казак да Илья Муромец

Видит ён — дело немалое,

Да схватил татарина ён за ноги,

Тако стал татарином помахивать,

Стал ён бить татар татарином,

И от него татара стали бегати,

И прошол ён скрозь всю силушку татарскую,

Вышел он в роздольицо чисто поле,

Да он бросил-то татарина да в сторону,

То идет он по роздольицу чисту полю,

При соби-то нет коня да богатырскаго,

При соби-то нет доспехов крепкиих.

Засвистал в свисток Илья он богатырский,

Услыхал его добрый конь да во чистом поле,

Прибежал он к старому казаку Илье Муромцу.

Еще старыя казак да Илья Муромец,

Как садился он да на добра коня

И поехал по роздольицу чисту полю,

Выскочил он да на гору на высокую,

Посмотрел-то под восточную он сторону,

А й под той ли под восточной под сторонушкой

А й у тых ли шатров у белыих

Стоят добры кони богатырскии.

А тут старый-от казак да Илья Муромец

Опустился ён да со добра коня,

Брал свой тугой лук разрывчатой в белы ручки,

Натянул тетивочку шелковеньку,

Наложил он стрелочку каленую,

Й он спущал ту стрелочку во бел шатёр,

Говорил Илья да таковы слова:

— А лети-тко, стрелочка каленая,

А лети-тко, стрелочка, во бел шатер,

Да сыми-тко крышу со бела шатра,

Да пади-тко, стрелка, на белы груди

К моему ко батюшке ко крестному,

И проголзни-тко по груди ты по белыи,

Сделай-ко ты сцапину да маленьку,

Маленькую сцапинку да невеликую.

Он и спит там, прохлажается,

А мне здесь-то одному да мало можется. —

И он спустил как эту тетивочку шелковую,

Да спустил он эту стрелочку каленую,

Да просвиснула как эта стрелочка каленая

Да во тот во славный во бел шатёр,

Она сняла крышу со бела шатра,

Пала она, стрелка, на белы груди

Ко тому ли-то Самсону ко Самойловичу,

По белой груди ведь стрелочка проголзнула,

Сделала она да сцапинку-то маленьку.

А й тут славныя богатырь святорусскии,

А й Самсон-то ведь Самойлович,

Пробудился-то Самсон от крепка сна,

Пороскинул свои очи ясныи,

Да как снята крыша со бела шатра

Пролетела стрелка по белой груди,

Она сцапиночку сделала да на белой груди.

Й он скорешенько стал на резвы ноги,

Говорил Самсон да таковы слова:

— Ай же славныи мои богатыри вы святорусскии,

Вы скорешенько седлайте-тко добрых коней,

Да садитесь-тко вы на добрых коней!

Мне от крестничка да от любимого

Прилетели-то подарочки да нелюбимыи,

Долетела стрелочка каленая

Через мой-то славный бел шатер,

Она крышу сняла ведь да со бела шатра,

Да проголзнула-то стрелка по белой груди,

Она сцапинку-то дала по белой груди,

Только малу сцапинку-то дала невеликую:

Погодился мне, Самсону, крест на вороти,

Крест на вороти шести пудов;

Есть бы не был крест да на моёй груди,

Оторвала бы мне буйну голову. —

Тут богатыри все святорусскии

Скоро ведь седали на добрых коней,

И садились молодцы да на добрых коней,

И поехали роздольицем чистым полем

Ко тому ко городу ко Киеву,

Ко тым они силам ко татарскиим.

А со той горы да со высокии

Усмотрел ли старыя казак да Илья Муромец,

А то едут ведь богатыри чистым полем,

А то едут ведь да на добрых конях.

И спустился ён с горы высокии

И подъехал ён к богатырям ко святорусьскиим:

Их двенадцать-то богатырей, Илья тринадцатый.

И приехали они ко силушке татарскоей,

Припустили коней богатырскиих,

Стали бить-то силушку татарскую,

Притоптали тут всю силушку великую,

И приехали к полатке полотняноей;

А сидит собака Калин-царь в полатке полотняноей.

Говорят-то как богатыри да святорусьскии:

— А срубить-то буйную головушку

А тому собаке царю Калину. —

Говорил старой казак да Илья Муромец:

— А почто рубить ему да буйная головушка?

Мы свезёмте-тко его во стольний Киев-град

Да й ко славному ко князю ко Владымиру. —

Привезли его собаку, царя Калина,

А во тот во славный Киев-град

Да ко славному ко князю ко Владымиру,

Привели его в полату белокаменну

Да ко славному ко князю ко Владымиру.

То Владымир-князь да стольнё-киевской

Он берет собаку за белы руки

И садил его за столики дубовыи,

Кормил его ествушкой сахарнею

Да поил-то питьицем медвяныим.

Говорил ему собака Калин-царь да таковы слова:

— Ай же ты, Владымир-князь да стольнё-киевской,

Не сруби-тко мне да буйной головы!

Мы напишем промеж собой записи великии,

Буду тебе платить дани век и по веку,

А тобе-то, князю я Владымиру! —

А тут той старинке и славу поют,

А по тыих мест старинка и покончилась.