Русские эсэсовцы

Первая глава СС и русская вспомогательная полиция

В ходе оккупации Советского Союза на захваченной нацистами и их союзниками территории был создан чрезвычайно разветвленный аппарат с целью обеспечения поставленных руководством германского Рейха задач. По характеру эти задачи можно классифицировать как: а) административные; б) экономические; в) военно-полицейские; г) карательные.

Административные задачи предусматривали создание сети военных, полицейских и гражданских органов для управления оккупированными территориями.

Под экономическими задачами подразумевалась организация на захваченных территориях режима, который позволял бы обеспечивать ведение войны за счет использования промышленного (сельскохозяйственного, ремесленного, кустарного и проч.) потенциала оккупированной страны. Кроме того, руководство Германии планировало воспользоваться сырьевыми ресурсами СССР. Также осуществлялись мероприятия по вывозу рабочей силы на территорию Рейха.

В круг военно-полицейских задач входило главным образом недопущение в тылах действующей армии развертывания партизанской войны и вооруженного сопротивления. В ходе войны по инициативе представителей вермахта возникла задача по привлечению в ряды вооруженных сил и вспомогательных формирований добровольцев из числа местного населения.

К военно-полицейским примыкали карательные задачи, обусловленные как мировоззренческо-идеологическими предпосылками, так и соображениями военного характера. Сюда следует отнести уничтожение еврейского населения, непосредственную борьбу с партизанами и подпольем, так называемое «замирение местности».

За осуществление всех этих задач было ответственно значительное число немецких ведомств, армейских и полицейских структур, а также коллаборационистские органы и формирования, в частности вспомогательная полиция[208].

Хотя многие вопросы организации вспомогательной полиции ложились на вермахт (оккупированная территория СССР была разделена на зоны «А», где управление осуществляли военные власти, и «В», которая находилась в введении Имперского министерства по делам оккупированных восточных территорий[209]), основной груз ответственности за последующее оформление полицейских коллаборационистских сил был возложен на ведомство рейхсфюрера СС Г. Гиммлера.

Еще накануне войны с Советским Союзом А. Гитлер провел ряд совещаний с участием высших представителей вермахта и СС. Это нашло отражение в директивах к плану «Барбаросса» от 13 марта 1941 года, в которых указывалось, что выполнение «специальных задач» в районе боевых действий ложится на рейхсфюрера СС. Как мы уже говорили, под «специальными задачами» подразумевалось уничтожение определенных групп населения (в первую очередь — евреев), что должны были осуществлять особые формирования СС — так называемые айнзатцгруппы, которые подразделялись на айнзатцкоманды и зондеркоманды.

Уже 29 июня 1941 года в телеграмме начальника РСХА Рейнхарда Гейдриха командирам айнзатцкоманд рекомендовалось создавать из местных коллаборационистов «предварительные команды», куда следовало отбирать людей, готовых делать «все, что потребуется»[210]. Эта рекомендация была принята к сведению, и в последующем число русских коллаборационистов в эсэсовских карательных формированиях неуклонно возрастало. Так, командир айнзатцгруппы «А» бригадефюрер СС Вальтер Шталлекер издал приказ с прямым требованием «создать русские подразделения охраны»[211].

25 июля 1941 года рейхсфюрер СС подписал приказ «О задачах полиции на оккупированных территориях»[212]. В документе подчеркивалось: «Необходимо создать дополнительные охранные формирования из подходящей для нас части населения оккупированных областей». О привлечении местных жителей в полицию речь велась и в приказе Гиммлера от 31 июля 1941 года «О создании охранных формирований»[213].

6 ноября 1941 года рейхсфюрер СС подписал приказ, регламентирующий вопросы формирования и деятельности вспомогательной полиции на территории зоны оккупации «В». Согласно этому документу, все созданные в гражданской зоне оккупации из местного населения охранные и полицейские формирования объединялись во «вспомогательную службу полиции порядка» (Schutzmannschaft der Ordnungspolizei). Последняя подразделялась на 4 категории: «индивидуальная служба» (Schutzmannschaft-Einzeldienst) по охране порядка в городах (охранная полиция, Schutzpolizei) и сельской местности (жандармерия, Gendarmerie); батальоны вспомогательной полиции (Schutzmannschaft-Bataillonen); пожарная охрана (Feuerschutzmannschaft); вспомогательная охранная служба (Hilfsschutzmannschaft), предназначенная для охраны лагерей военнопленных, тюрем и пр. Общая численность вспомогательной полиции зоны оккупации «В» к началу 1943 года достигла 330 тысяч человек, причем в охранной полиции, жандармерии и пожарной охране было задействовано 253 тысяч человек[214].

19 ноября 1941 года статус вспомогательной полиции в зоне гражданского управления был окончательно закреплен в совместном приказе шефа СС и министра по делам оккупированных восточных территорий Альфреда Розенберга «О подчиненности полицейских служб на оккупированных территориях»[215].

Механизм передачи созданных военными властями вспомогательных полицейских формирований в ведение СС был зафиксирован и в документах высшего командования вермахта. Так, в приказе начальника Главного штаба сухопутных войск генерал-полковника Франца Гальдера № 8000/42 указывалось: «Вспомогательная полиция с момента передачи зоны военных действий гражданской администрации… передается в соответствующие полицейские органы»[216].

Под «соответствующими полицейскими органами» подразумевались представители «Черного ордена» в лице высших фюреров СС и полиции (Hohere SS und Polizeifuhrer, HSSPF). Последние фактически подчинялись лично рейхсфюреру СС. Высшие фюреры руководили командующими полиции порядка и командующими полиции безопасности и СД, а через них — всеми отрядами СС и частями полиции порядка, а также местными службами полиции безопасности и СД.

Представители партизанского движения в своих воспоминаниях не жалели черной краски и жестких эпитетов в адрес русских полицейских. Так, начальник штаба брянского партизанского отряда им. Щорса (в последующем партизанской бригады им. Щорса) В.А. Андреев писал: «Нас, участников партизанской борьбы, до глубины возмущало то, что среди русских людей находились отщепенцы, которые шли на немецкую службу. Они вербовались из числа забулдыг, преступников или кулацких отпрысков. Отыщут, бывало, гитлеровцы такого проходимца, назовут его полицейским, вручат ему бумагу с фашистским орлом и свастикой, дадут винтовку с одним-двумя патронами, и заново испеченный служака начинает властвовать»[217].

И. Ильиных, воевавший в составе 4-й Клетнянской партизанской бригады (Орловская область), вспоминал: «С оккупацией из всех щелей вылезли подонки, уголовные преступники. С их помощью фашисты огнем и мечом стали насаждать в районе „новый порядок“. По окрестным селам разъезжали вооруженные банды, сгоняли жителей и объявляли им о создании волостных управ и назначении старост»[218].

Командир Житомирского партизанского соединения А. Сабуров, начинавший войну в лесах Орловской области, отмечал: «Да, немцы назначают полицейских, старост, бургомистров, даже городскую управу. Но что это за люди? Это преступники, бежавшие из тюрьмы, бывшие кулаки, эмигранты. Да, эмигранты. Их привозят в Советскую Россию из Франции, Германии, Чехии, Венгрии, Австрии, — отовсюду. Они выдают себя за советских людей, становятся во главе самоуправлений и не смеют шага шагнуть без разрешения фашистского начальства»[219].

Составители сборника очерков истории органов внутренних дел Ставропольского края пишут: «Вступившие на территорию края оккупанты разместили свои службы безопасности, гестапо, полицию в сохранившихся зданиях органов внутренних дел. Оккупанты приняли меры по организации полиции и привлечению в нее местного населения. В нее вербовались, прежде всего, недовольные советской властью, репрессированные, обиженные, осужденные, высланные во время коллективизации, раскулаченные, дезертиры, уголовники и т. д. Кроме того, оккупанты привлекали к сотрудничеству людей различными посулами: оплатой, пайком, а также угрозами. И это им в значительной мере удавалось сделать»[220].

Таким образом, по убеждению указанных авторов, личный состав русской полиции набирался из числа опустившихся и деградировавших людей, а также социально и политически чуждых элементов. Так ли это было на самом деле?

Действительно, политическая лояльность была необходимым условием для приема. Поэтому к полицейской службе активно привлекались бывшие кулаки, имевшие свои счеты с советской властью. В ряде полицейских подразделений вместе с отцами служили их дети. В докладной записке УНКВД по Ленинградской области от 11 января 1942 года говорится, что в «Волосовском районе созданы карательные отряды из местной молодежи (сыновей кулаков)»[221].

Из семьи кулака происходил исполняющий обязанности начальника Иванинской полиции Курской области Петр Константинович Меснянкин, 1919 года рождения, в последующем получивший звание Героя Советского Союза. В 1941 году он при попытке выхода из окружения был пленен, через два месяца бежал из Орловской тюрьмы и добрался до своей родной деревни Комякино. Согласно обвинительному заключению от 29 июля 1948 года, Меснянкин «занялся восстановлением своего прежнего кулацкого хозяйства, вселился в ранее конфискованный у них дом, вызвал к себе родственников, а в феврале 1942 года добровольно поступил на службу в немецкие карательные органы». Вначале он служил помощником начальника полиции, следователем мирового суда районной управы, а затем исполнял обязанности начальника районной полиции, имевшей аппарат численностью до 80 человек[222].

Перспективной считалась вербовка граждан, которых в соответствии с большевистским новоязом именовали «бывшими людьми» (офицеры русской императорской армии, дворяне, городовые, представители купеческого сословия и т. д.). Оккупанты делали на них ставку, не без оснований полагая, что они, как люди старшего поколения, жертвы большевистских репрессий, помогут установить «новый порядок». К примеру, после того как войска группы армий «Север» вошли в Великий Новгород, была организована городская управа. В нее обратился Никита Яковлевич Расторгуев, до революции служивший полицейским в Санкт-Петербурге. Расторгуев предъявил справку, где отмечалось, что в период советской власти он был арестован и осужден на 10 лет. После этого Расторгуев был назначен на должность начальника охраны Великого Новгорода[223].

Аналогичный эпизод произошел в городе Ржеве. Там на посту начальника полиции осенью 1941 года оказался бывший белый офицер Авилов Дмитрий Петрович 1900 года рождения, отбывавший наказание и бежавший из мест заключения. Авилов неоднократно менял фамилии, легализовался в Ржеве, где завел семью и устроился на работу в столовую станции Ржев-II в качестве экспедитора. После прихода оккупантов он явился в комендатуру и изъявил желание сотрудничать. При этом Авилов назвался Лапиным Митрофаном Петровичем. Его заместители был назначен Загорский Николай Иванович — сын священника, в прошлом учащийся духовной семинарии и работавший до войны старшим бухгалтером в межрайонном Управлении кинофикации[224].

Полицию г. Мглин возглавил бывший дворянин, совершенно слепой И.П. Маркович. Поначалу штаб полиции размещался в собственном доме Марковича, а затем переместился в помещение прежней полиции дореволюционного времени[225].

Некоторые сотрудники полиции имели за плечами весьма бурное прошлое. Так, начальник службы порядка г. Суземка (Орловская область) Богачев был до революции подполковником русской армии. Во время Гражданской войны перешел на сторону красных, вступил в партию и в 1925 году занял руководящий пост в Орловском военном округе. Однако тут его карьера рухнула. У него была любовница, иностранная актриса, которая была задержана при попытке перехода границы с секретными документами из штаба округа. Началось следствие. Богачеву удалось убедить следователя, что он ни при чем, что актриса — агент иностранной разведки, ловко подсунутый ему. Богачева лишили партийного билета и высокого положения. Он обосновался в поселке Брусна, где его застала война. Учитывая, что раньше Богачев был русским офицером и вел антибольшевистскую борьбу, его сразу же назначили на пост начальника полиции. В последующем он сполна оправдал оказанное ему доверие, готовил операции против партизан и засылал к ним агентов[226].

Включались в состав полиции и русские эмигранты, прибывавшие вместе с немцами на захваченную территорию. Немцы относились к эмигрантам по-разному, но можно сказать, им доверяли, как бескомпромиссным борцам с большевизмом. Это, однако, не означало, что русским, в том числе и прибывшим из Европы, позволят занять все важные должности в гражданской администрации. Так, военный комендант Старой Руссы (Ленинградская область) Мосбах посоветовал бургомистру Невскому подобрать на должность начальника стражи порядка человека нерусской национальности, например, из эстонцев или латышей, так как русский начальник полиции, по его мнению, стал бы сводить счеты со своими недругами. Исходя из этих соображений, полицию в Старой Руссе поручили возглавить эстонцу Александру Карловичу Кютту[227].

Охотно назначались на полицейские должности российские немцы, по нацистской терминологии — «фольксдойче». Составители сборника очерков истории органов внутренних дел Ставропольского края отмечают: «Большое внимание было уделено привлечению к сотрудничеству с оккупационными властями этнических немцев, оставшихся на территории края. При этом спецслужбы воздействовали на их национальные чувства… В числе активных сотрудников оккупантов оказался Д.Я. Миллер, выслужившийся за короткое время до начальника Буденовской окружной полиции. Д.Я. Миллер, 1911 года рождения, был выходцем из обрусевших немцев. В августе 1941 года он был выслан из Крымской АССР в Орджоникидзевский край. Здесь он работал в Серафимовской школе. Летом 1942 года он уклонился от эвакуации. А когда пришли немецкие войска, поступил в полицию вначале переводчиком, где служил добросовестно и вскоре был назначен следователем, а затем стал начальником Прикумской окружной полиции. Служил он верой и правдой. В работе проявлял служебное рвение, упиваясь властью. Отличался жестокостью в обращении с арестованными, которых любил допрашивать по ночам в нетрезвом виде „с пристрастием“. Провел большую работу по организации полиции, насаждению агентуры, выявлению советских активистов»[228].

Как ни странно, на службу в полицию попадали и те советские граждане, которые, казалось бы, должны были бы отстаивать «завоевания революции» любой ценой. В их числе — милиционеры и военнослужащие войск НКВД. Первый случай такого рода произошел на Украине. Уже 2 июля 1941 года, на третий день после оккупации Львова, большинство милиционеров, оставшихся в городе, выразили готовность продолжить службу при новом режиме[229].

Аналогичные эпизоды имели место и на оккупированный территории РСФСР. Так, в партизанском документе о положении в станице Северская (Краснодарский край) отмечалось: «В ст. Северская создана полиция из местного населения, в состав которой вошли бывшие работники Северского районного отдела НКВД Матюшков Петр Моисеевич (бывший заместитель начальника РО НКВД) и Васильев Григорьевич Михайлович (бывший участковый уполномоченный). Первый назначен начальником полиции»[230].

Шесть бывших сотрудников НКВД несли полицейскую службу в селе Данино, под Ельней (Смоленская область)[231]. Бывший старший инспектор ОВИР Ржевского ГО НКВД М.И. Комаров (в 1940 году он был награжден медалью «За отвагу») в апреле 1942 года поступил на службу в Ржевскую городскую полицию и служил в 4-м полицейском участке. Следователем полиции Великих Лук работал бывший военнослужащий внутренних войск НКВД Ершов. Он провел до 60 следственных дел, по которым оккупантами были расстреляны 20 советских граждан[232].

Практически во всех положениях о приеме на службу в полицию говорилось, что люди, состоявшие в комсомоле и коммунистической партии, не имеют права с оружием в руках «защищать Россию в рядах русской полиции»[233]. Тем не менее были случаи, когда в полицейских управах служили бывшие члены ВКП (б) и ВЛКСМ.

Иногда они шли в полицию с целью ее разложения по заданию органов НКВД. В отчете районной комендатуры 1/532 о ее деятельности в период с 1 по 7 ноября 1941 года сообщалось, что в службу порядка Ржева «проник коммунистический функционер, который был разоблачен и расстрелян»[234].

Весьма солидным партийным стажем обладал начальник уголовного отдела городской полиции Смоленска Стефан Юзефович Поннер. По косвенным данным можно предположить, что он являлся агентом НКВД. Будучи австро-венгерским поданным, Поннер попал в русский плен в 1915 году. Он увлекся большевистскими идеями, а после революции в составе интернациональной бригады воевал с белыми. В 1922 году Поннер вступил в компартию. Вероятнее всего, он разделял взгляды «оппозиции», так как в 1935 году его исключили из ВКП(б) и даже арестовали. Однако заключения по неизвестным причинам ему удалось избежать. До начала войны Поннер работал на фабрике «Пролетариат» г. Калинина (сегодня — Тверь). После оккупации города он сумел поступить на должность начальника криминальной полиции Калинина. В декабре 1941 года Поннер бежал (возможно, опасаясь разоблачения), затем оказался в Смоленске, где возглавлял уголовный розыск местной городской полиции с января 1942 года по сентябрь 1943 года. С ноября 1943 года Поннер являлся начальником 1-го отдела криминальной полиции Минска. При этом ему было присвоено специальное звание оберштурмфюрера. Однако незадолго до освобождения столицы Белоруссии Поннер был уволен из полиции, после чего он уехал в Германию, где впоследствии получил подданство[235].

Очень большое внимание уделялось и вербовке в полицию советских военнопленных командиров (офицеров, сержантов) и рядовых РККА. Уже летом 1941 года из плена были выпущены сотни тысяч красноармейцев, некоторые из которых согласились поступить в службу порядка. В этом смысле показательна судьба жителя Ржева Дмитрия Пояркова. Он ушел на фронт, 13 октября 1941 года попал в плен, после чего содержался в Ржевском лагере военнопленных. Его жена, узнав от знакомых, что ее муж находится в лагере, подала на имя бургомистра Ржева заявление. 10 ноября 1941 года Поярков в числе других 18 человек был взят на поруки. 4 декабря 1941 года его назначили квартальным старостой. 18 декабря 1941 года Поярков стал полицейским 3-го участка[236].

Бывшими военнопленными была насыщена служба порядка Монастырщинского района Смоленской области. По словам В.Г. Грачева, работавшего начальником 2-го отдела районной полиции и задержанного после войны сотрудниками НКВД, он курировал работу 11 участков. Участок в Монастырщине возглавлял бывший лейтенант Красной армии Василий Бойко. Ему подчинялось 60 человек. Вторым участком, расположенным на больничном дворе райцентра, командовал Леонид Кленов, бывший лейтенант РККА. Ему подчинялось около 60 полицейских, в основном из числа бывших военнопленных. Третий участок дислоцировался в селе Стергимово. Тридцатью полицейскими командовал бывший лейтенант Николай Кремлев. Полиция села Сычевка Барсуковской волости состояла из 20 человек, во главе с неким Корольковым. В селе Досугово начальником полиции (личный состав участка — 20 человек) был Жаренков. 20 и 40 полицейских охраняли порядок в селе Лосево и Татарске, соответственно. В Кадино было 15–20 полицейских. Бывший военнопленный лейтенант РККА возглавлял полицию села Доброселье Татарской волости. Ему подчинялось 40 человек. Аналогичная картина была и в селе Любавичи. Наконец, в одиннадцатом участке, расположенном в селе Лыза, служило 20 стражей порядка[237].

Не отказывались вербовщики от того, чтобы принимать на службу представителей интеллигенции (как творческой, так и технической). Почти повсеместно интеллигенция составляла основу гражданской администрации, принимала активное участие в создании полицейских органов и в первое время даже возглавляла их, пользуясь едва ли не полным расположением немцев.

Начальником управления полиции Смоленска с конца 1942 года и вплоть до освобождения города был Николай Георгиевич Сверчков, который до войны проживал в Калинине и работал художником. По воспоминаниям бургомистра Смоленска Б.Г. Меньшагина, Сверчков говорил: «Лучше перестрелять, чем не дострелять». В 1943 году Сверчков возглавил полицию Минска, затем руководил полицейской школой, вступил в РОА, был награжден «Железным крестом» и медалями, а в конце войны получил немецкое подданство[238].

Начальником полиции в Белгороде был бывший старший инженер маслозавода Белых, репрессированный в конце 1930-х годов[239]. В Ржеве секретарем городской полиции был Константин Кириллов, подозревавшийся в причастности к «вредительской организации» работников местной промышленности[240]. Начальником полиции в станице Татаровской (Краснодарский край) был некто Бураков — бывший директор фабрики[241]. Секретную часть полиции Армавира возглавлял бывший преподаватель физики педтехникума Подбережный[242].

Разумеется, сотрудниками службы порядка становились и лица с уголовным прошлым. Так, Иван Анисимович Речкалов, будучи досрочно освобожден из места заключения, где он отбывал наказание за кражу, и, уклонившись от мобилизации в Красную армию, в августе 1942 года добровольно поступил на службу в полицию, откуда через некоторое время «за ревностное отношение к службе» был переведен в зондеркоманду 10-а[243].

Однако процент подобных граждан, вопреки распространенному мнению, был незначительным, если не сказать ничтожным, так как криминальные личности не пользовались доверием у немцев. При проверке кандидата с его поручителей требовали расписку в том, что «будущий полицейский в партии коммунистов и комсомольцев не состоял, судим не был, и поведения хорошего»[244]. Эта позиция неоднократно озвучивалась и в оккупационной прессе, где «уголовники-урки» то и дело назывались лучшими друзьями большевиков[245].

Структура вспомогательной полиции во всех оккупированных районах РСФСР была в основном стандартной. Как правило, городское полицейское управление подчинялось городской управе и руководило деятельностью полицейских участков, а также паспортных столов, пожарной команды и иногда санинспекции. В крупных городах, имеющих районное деление (например, Смоленске), городскому полицейскому управлению подчинялись районные полицейские управления. Основной обязанностью личного состава полицейских участков было несение службы по охране порядка. Деятельностью городской полиции в зоне оккупации «А» руководила военная комендатура, в большинстве случаев — через посты полевой жандармерии. Кроме этого, зачастую существовало подразделение, ответственное за пресечение криминальных и политических преступлений. Это подразделение контролировалось органами полиции безопасности и СД (в зоне оккупации «В» они направляли работу всей вспомогательной полиции).

На органы и подразделения вспомогательной полиции оккупантами возлагались довольно многообразные функции. Русские полицейские несли патрульно-постовую службу на улицах населенных пунктов, выявляли уголовных преступников, нейтрализовывали притоны, боролись с тайным изготовлением и продажей самогона и т. д. Конечно, большинство задач в конечном итоге выполнялось в интересах оккупантов (проведение регистрации жителей и выдача им документов, сбор налогов, конфискация теплых вещей для германской армии, отправка населения на хозяйственные работы, обеспечение своевременного выполнения сельскохозяйственных поставок оккупантам, проведение проверок жителей и задержание политически неблагонадежных лиц, охрана немецких объектов и конвоирование военнопленных).

Петербургский историк Н. Ломагин отмечает: «Обязанности вспомогательной полиции постоянно расширялись, поскольку немецкие власти убеждались в том, что местная полиция прекрасно справлялась со своими обязанностями. Число уголовных преступлений в оккупированных областях по сравнению с советским временем резко сократилось»[246]. При этом полицейских было значительно меньше, чем милиционеров, а все делопроизводство чрезвычайно упростилось.

Разумеется, личный состав русской вспомогательной полиции периодически привлекался и к выполнению карательных задач. Наиболее активно в этих мероприятиях принимали участие батальоны вспомогательной полиции, или «шума». Историк Юрген Маттхаус отмечает, что эти полицейские формирования «стали важным элементом в руках немцев, желавших „очистить“ Советский Союз от фактических и потенциальных врагов. В конце 1942 года только в оккупационной зоне гражданского управления было приблизительно 100 000 местных полицейских»[247].

Надо признать ошибочным мнение некоторых авторов о том, что «на территории России не было создано ни одного русского батальона „шума“»[248]. Конечно, формально в русских областях запрещалось создавать подобные части, однако, как отмечает Д. Каров, этот приказ не выполнялся: «Немецкое командование на местах быстро убедилось в его нелепости, и поэтому всех полицейских, часто без их ведома, стали объявлять украинцами, белогвардейцами, ингерманландцами и т. п.»[249].

Согласно приказу Гиммлера от 6 ноября 1941 года, для батальонов «шума» была установлена следующая нумерация: рейхскомиссариат «Остланд» — от 1-го до 50-го, белорусские и русские области в зоне военного управления — от 51-го до 100-го, рейхскомиссариат «Украина» и украинские области в зоне военного управления — от 101-го до 200-го. Позднее эта нумерация была расширена за счет прибалтийских батальонов[250].

Надо отметить, что во многих батальонах «шума», сформированных как украинские и белорусские части, оказалось огромное количество русских, которые, желая облегчить свое положение, выдавали себя за украинцев и белорусов. Аналогичная ситуация сложилась и в Прибалтике, где русские в массовом порядке поступали на службу в так называемые «латгальские батальоны» (из русского населения были созданы 314-й и 315-й батальоны).

Первый вспомогательный полицейский батальон был сформирован 10 июля 1941 года в Белостоке как «украинский». На деле в него записалось и значительное число русских военнопленных. В августе батальон прибыл в Минск, где был разделен на 41-й и 42-й батальоны «шума». Причем первым командовал бывший лейтенант РККА Александр Яловой, а вторым — бывший летчик лейтенант РККА Крючков. В оба батальона входило 1086 человек[251]. Формально украинскими, а по существу — русскими, были сформированные в Ростове-на-Дону 166-й, 167-й, 168-й и 169-й батальоны «шума». Очевидно, русскими по составу были белорусские батальоны «шума» № 60, 64 и 65, которые впоследствии были включены в состав 30-й гренадерской дивизии войск СС (2-й русской), а в конце войны — переданы на формирование 600-й русской дивизии вермахта.

В оккупированном Крыму к ноябрю 1942 года было создано 8 батальонов «шума»: № 147 и № 154 — в Симферополе, № 148 — в Карасубазаре, № 149 — в Бахчисарае, № 150 — в Ялте, № 151 — в Алуште, № 152 — в Джанкое, № 153 — в Феодосии. Хотя большая часть личного состава этих подразделений была набрана из крымских татар, в некоторых из батальонов служили и русские. За формирование крымских подразделений отвечали, в частности, русские коллаборационисты, в том числе будущий командующий военно-воздушными силами РОА В. Мальцев[252].

Кроме того, немцами создавались и казачьи батальоны «шума». Следует напомнить, что казаков оккупанты считали отдельным этносом и называли их «равноценными соратниками, которые вместе с германскими солдатами участвуют в борьбе против большевистских врагов»[253]. Из казаков были созданы следующие части вспомогательной полиции и заводской охраны: 135-й, 159-й, 160-й, 209-й, 210-й, 211-й полицейские батальоны, 557-й и 558-й батальоны заводской охраны. Общая численность этих формирований составляла от 2400 до 4000 человек[254].

Каждый батальон «шума» по штатному расписанию состоял из штаба и четырех стрелковых рот (в каждой — три стрелковых и один пулеметный взводы, всего 124 человека). Общая численность батальона должна была составлять около 500 человек, но на практике некоторые батальоны насчитывали до 1000 полицейских[255]. Батальоны «шума» находились в распоряжении соответствующих высших фюреров СС и полиции, но могли придаваться, к примеру, охранным соединениям тыловых войск вермахта.

Батальоны «шума» обмундировывались в основном в черную униформу, позаимствованную у «общих СС». При этом воротники, обшлага рукавов и клапаны нижних карманов мундиров и шинелей обшивались серым сукном. Иногда, впрочем, расцветка могла быть и иного оттенка. Так, Р. Солоухина-Заседателева, вспоминая Орел времен оккупации, отмечает: «В городе много русских в немецкой форме. У них шинели черного цвета. Синие манжеты, синие воротники»[256].

Для бойцов «шума» вводились следующие звания: рядовой (стрелок), унтер-капрал, вице-капрал, капрал, вице-фельдфебель, ротный фельдфебель. Их знаки различия представляли собой углы и полосы, которые нашивались на рукава. В 1943 году система званий и знаков различий «шума» была уточнена: рядовой (стрелок), капрал, вице-фельдфебель, цугфюрер (лейтенант), оберцугфюрер (старший лейтенант), компани-фюрер (капитан), батайлон-фюрер (майор). Были введены соответствующие этим званиям петлицы[257].

К выполнению «специальных задач» активно привлекались и криминальные подразделения вспомогательной полиции, подчиненные непосредственно соответствующим органам полиции безопасности и СД (иногда последние ошибочно объединяются в литературе под названием «гестапо», хотя государственная тайная полиция на оккупированной территории СССР не действовала).

Так, в Севастополе «русская гражданская вспомогательная полиция» была создана сразу же после оккупации города — в июле 1941 года. Возглавил ее полицмейстер Б.В. Кормчинов-Некрасов, формально подчинявшийся бургомистру Н. Мадатову. Когда в город прибыло подразделение полиции безопасности и СД во главе с оберштурмбаннфюрером Фриком, из вспомогательной полиции была выделена следственно-розыскная часть, или криминальная полиция (она именовалась также «русская вспомогательная полиция безопасности»). Она была подчинена Фрику и активно привлекалась к уничтожению еврейского населения, а также к репрессиям против партсоветского актива. В 1942 году в ее составе служили 120 человек, в 1944 году — около 300.

Примерно аналогичная ситуация складывалась и в других оккупированных городах РСФСР. В Новгороде криминальную полицию возглавлял Борис Андреевич Филистинский, в прошлом — ученый-востоковед и писатель. Филистинский лично принимал участие в разоблачении и уничтожении коммунистов и евреев. В конце войны он стал офицером одного из разведывательно-диверсионных подразделений VI управления РСХА. Впоследствии он сумел избежать расплаты, после войны натурализовался в США под именем Филиппов, где вернулся к литературному труду. Вообще очень многие русские сотрудники криминальных отделов вспомогательной полиции впоследствии были приняты на службу в СД с присвоением эсэсовских званий.

Итак, объектами репрессий и уничтожения в первую очередь становились евреи. Верховное командование вермахта уже 13 августа 1941 года приказало во всех тыловых районах на захваченных землях создать гетто для еврейского населения[258]. Параллельно с этим уже летом — осенью 1941 года стали проводиться экзекуции под контролем сотрудников полиции безопасности и СД. В частности, расстрелы, в которых были замечены русские полицейские, прошли в окрестностях города Борисова (Минская область). С 20 по 22 октября 1941 года, когда осуществлялась очистка борисовского гетто, полиция расстреляла 7 тысяч человек. Среди тех, кто убивал евреев, был Константин Пинин, ленинградец, отличавшийся невероятной жестокостью. Всего в очистке гетто участвовало 200 полицейских, некоторую часть из них составляли русские — Архип Орлов, Петр Артемов, Геннадий Васильев, Леонид Глазов, Владимир Горбунов, Владимир Карасев, Михаил Добровольский, Григорий Кононов и др.[259]

В конце 1941 года — в начале 1942 года под руководством начальника русской криминальной полиции Андрея Лазаренко и начальника полиции Андрея Семенова была проведена акция по уничтожению евреев в деревне Полынковичи (Могилевская область)[260].

В северо-западных и центральных областях РСФСР почти не было стихийных погромов (как в Прибалтике и на Украине), но уже осенью 1941 года в оккупированных российских городах начали создаваться гетто. Еврейские гетто были организованы в Калуге, Брянске, Орле, Смоленске, Твери, Пскове и в других местах (всего было создано 41). Евреям предписывалось носить специальные повязки с желтой звездой, а жителям других национальностей строго-настрого запрещалось приветствовать евреев[261].

Гетто на территории РСФСР были относительно немногочисленны. В занятой немцами Калуге, к примеру, осталось 155 евреев, из них 64 мужчины и 91 женщина. 8 ноября 1941 года приказом № 8 Калужской городской управы «Об организации прав жидов» на берегу реки Ока в кооперативном поселке Калуги было организовано гетто. Из городских квартир туда выселили всех евреев. Ежедневно под конвоем полицейских свыше 100 человек работали на очистке общественных туалетов и мусорных ям, расчистке улиц и завалов. 20 декабря 1941 года силами полиции была предпринята ликвидация гетто[262].

Отмечено участие русской полиции в истреблении евреев Смоленской области. Так, гетто в Смоленске было создано 5 августа 1941 года, то есть спустя неделю после прекращения боев за город. Полевая жандармерия с помощью «местных активистов» из городской охраны, которую возглавлял Глеб Умнов, очистила возле еврейского кладбища (местечко Садки, северо-восточная окраина города Заднепровье) большой квартал — около 80 частных домов. Городская охрана вместе с фельджандармерией вылавливала евреев и загоняла их в гетто. Для решения «еврейского вопроса» в город прибыло специальное подразделение оперативной группы «Б» полиции безопасности и СД — особая команда «Смоленск» (командир — обершарфюрер СС Массков). Городская охрана (в последующем — городская стража) активно помогала СД уничтожать евреев[263].

15 июля 1942 года, по настоянию оккупационной администрации, была проведена самая крупная акция в Смоленске. Из гетто в направлении деревни Могалинщина Корохоткинского сельсовета было вывезено около 2000 евреев, где они были убиты разными способами. Акцией руководили заместитель бургомистра Г.С. Гандзюк и начальник политического отдела городской стражи Н.Ф. Алферчик[264]. Активность в ходе уничтожения евреев проявил полицейский Тимофей Тищенко. Он вывозил узников гетто на расстрел, снимал с них одежду, а потом распределял ее среди сослуживцев. За одежду, снятую с убитых, он получал водку и продукты. Через месяц газета «Новый путь» поместила о нем материал «Образцовый страж порядка»[265].

Проводились расстрелы евреев в поселке Монастырщина, которые осуществлялись при непосредственном участии начальника местной службы порядка Исаенкова, а также его помощников, бывших армейских дезертиров, — Николая Чехиркина, Виктора Сысоева и Шенделева. В январе 1942 года немцы и полицейские расстреляли 1008 человек[266]. Там же, в Монастырщине, было проведено еще несколько экзекуций. Согласно показаниям свидетелей, старательно выполнял свои «обязанности» полицейский Дудин. На судебном процессе его спросили, бросал ли он детей живыми в могилу. Дудин ответил: «Не бросал, а клал»[267].

Полицейская команда, действовавшая при айнзатцгруппе «Б», 28 января 1942 года оказала помощь СД в ликвидации Велижского гетто (Смоленская область)[268]. Полицейские, которыми командовал начальник районной службы порядка Иван Кириенков, загнали евреев в свинарник и подожгли его, а затем спалили все гетто (при этом 100 евреев смогли убежать)[269]. Когда под Велижем начались ожесточенные бои, полицейских во главе с Кириенковым немцы отправили в Демидовский район, в деревню Мидюльки. Здесь стражи порядка занимались патрулированием, охраняли военные объекты, вели бои с партизанами. Здесь же лейтенант полевой жандармерии Дебелее наградил Кириенкова знаком «За храбрость»[270].

20 марта 1942 года полиция, по приказу коменданта и начальника службы порядка Хиславичского района (Смоленская область), расстреляла около 1000 евреев из Хиславичского гетто. Через полтора месяца было убито еще 500 евреев в селе Захарино. По словам очевидцев, за каждого найденного и убитого еврея сотрудники полиции получали от коменданта несколько пачек махорки[271].

Евреев из Духовщины в той же Смоленской области убивал начальник районной полиции Шершуков. 7 марта 1942 года в городе Себеже (Калининская область), опять же по приказу местного военного коменданта Мюллера, полицейские расстреляли 97 евреев. Экзекуцией командовал начальник городской полиции Вильгельм Бусс[272].

Известно несколько случаев участия полиции в расстрелах евреев Орловской области. Акции проводились в феврале — марте 1942 года. В частности, в поселке Злынка полиция казнила около 200 человек, еще 500 евреев были казнены в тюрьме города Мглина. В Орле и его окрестностях поиском и уничтожением евреев занимался начальник сыскного отделения полиции (уголовной полиции) М. Букин[273].

В целом в центральных и северо-западных регионах РСФСР русская полиция не выступала инициатором массовых экзекуций еврейского населения. Полиция действовала по указанию военных комендантов и офицеров СД. Сотрудники службы порядка охраняли евреев в гетто и в тюрьмах, в принудительно-трудовых и концентрационных лагерях, обеспечивали оцепление мест, где проводились расстрелы. Исключением можно считать деятельность полиции в Смоленской области.

Иная ситуация была в южных регионах РСФСР. Истребление евреев начиналось здесь сразу после прихода оккупантов. До создания гетто дело не доходило. Так было в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Ейске, Пятигорске и Майкопе. В некоторых городах еще не была сформирована полиция, а местное население, распаленное антисемитизмом, уже реагировало на призыв немцев выявлять и карать евреев.

Характерный пример — массовая экзекуция в Ростове-на-Дону летом 1942 года[274]. Операция заняла несколько дней. Многие евреи бежали по дороге на Змиевскую балку, где велись расстрелы; некоторые убежали даже из ямы; большинство из них, по наивности, возвращалось на прежнее место жительства в надежде, что соседи помогут им спрятаться. Но местное население сдавало беглецов оккупантам и полиции. Всего в Змиевской балке было уничтожено около 27 тысяч человек[275].

Совместно с немцами русская полиция убивала евреев в селе Ворошиловском, в станицах Лабинской и Ладожской (Краснодарский край), где, по показаниям свидетелей, особенно «отличился» полицейский Птухин, зарезавший ножом пять евреев[276].

Немало евреев при помощи полиции было убито в Ставропольском крае в августе 1942 года. Расстрелы происходили в городе Буденновске, в районном центре Георгиевске, в станицах Александрийской, Боргустанской, Мартинской и Горячеводской, в селах Донском, Алексеевском и Ипатово, в райцентре Гофицкое и других местах[277]. В сентябре 1942 года были истреблены евреи города Минеральные Воды[278]. Во всех указанных случаях полиция работала под контролем СД.

Среди карательных подразделений, действовавших в южных регионах РСФСР, заметную роль сыграла зондеркоманда 10-а. В ней состояли лица, ранее служившие в сельской и городской полиции. Например, в состав отделения был включен полицейский Скрипкин, который ранее служил в Таганроге и оказался на хорошем счету у немцев. За усердие в борьбе с евреями и подпольщиками некоторых переводили в зондеркоманду, в специальное русское отделение полиции безопасности. Его члены в течение полугода (с августа 1942 по январь 1943 года) постоянно участвовали в антиеврейских акциях[279]. Группефюрером (командиром отделения) в указанной команде служил Николай Семенович Пушкарев, в августе 1942 года добровольно поступивший на службу в полицию. Он лично участвовал в погрузке евреев в автомобили типа «душегубка». В этих автомобилях жертвы умервщлялись путем отравления окисью углерода. Старшиной в зондеркоманде служил Василий Петрович Тищенко, также начавший свою работу на оккупантов в полиции. Впоследствии Тищенко был назначен следователем криминальной полиции Краснодара. Из полиции в зондеркоманду 10-а были переведены Иван Анисимович Речкалов, Иван Федорович Котомцев, Григорий Павлович Тучков, Григорий Никитович Мисан (последний — в качестве поощрения за убийство некоего Губского, проводившего антифашистскую деятельность).

Военный трибунал Северо-Кавказского фронта, который заседал в Краснодаре с 14 по 17 июля 1943 года, установил, что указанные лица причастны к уничтожению около 7 тысяч евреев (официально — «ни в чем не повинных советских людей»)[280]. В ходе сбора материалов Чрезвычайной комиссией удалось эксгумировать лишь 623 трупа.

В ходе процесса В. Тищенко подробно рассказал об устройстве автомобиля-«душегубки». Это были машины грузоподъемностью до 8 тонн со специальными будками, имеющими двойные стенки и фальшивые окна. В задней стенке будки размещалась герметически закрывавшаяся дверца. На полу находилась решетка, а под ней — труба, по которой отработанный газ из двигателя машины поступал в будку. При работе автомобиля, стоявшего на месте, смерть находившихся в будке людей наступала через 6–7 минут, при движении — приблизительно через 10 минут[281].

Большинство фигурантов Краснодарского процесса были приговорены к смертной казни через повешение, а Тучков, Павлов и Парамонов — к двадцати годам каторжных работ («как менее активных пособников, уличенных в оказании содействия немецко-фашистским злодеяниям»)

Значительную роль подразделения вспомогательной полиции играли и в борьбе с подпольем, которое на оккупированных территориях создавалось согласно совместной директиве Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) «Партийным и советским организациям прифронтовых областей» от 29 июня 1941 года («…Заблаговременно под ответственность первых секретарей обкомов и райкомов создавать из лучших людей надежные подпольные ячейки и явочные квартиры в каждом городе, районном центре, рабочем поселке, железнодорожной станции, в совхозах и колхозах»)[282].

Действия стражей порядка по нивелированию активности советских патриотов-подпольщиков направляли представители военных комендатур, фельджандармерии, тайной полевой полиции (ГФП) и полиции безопасности и СД. Последняя, по словам М. Дина, являлась «нервным центром» полицейской структуры, «собирала информацию о различных категориях „врагов“ и проводила карательные мероприятия, в том числе аресты, допросы и расстрелы»[283].

В докладной записке УНКГБ по Орловской области от 4 октября 1943 года сообщались данные о деятельности Сыскного отделения полиции Орловской городской управы: «С оккупацией немцами г. Орла… в составе Орловской городской управы было организовано… так называемое сыскное отделение полиции, позднее переименованное в государственную уголовную полицию. Население указанный карательный, контрразведывательный орган называло „русским гестапо“. Сыскное отделение полиции… проводило в городе широкую контрразведывательную работу по выявлению и аресту преданных советской власти граждан… Номинально сыскное отделение полиции подчинялось бургомистру г. Орла Старову… а фактически вся работа, которую проводило сыскное отделение полиции, исполнялась по заданию немецких контрразведывательных органов, в частности гестапо и его отдела СД — полиции государственной безопасности. Сыскное отделение полиции по роду своей работы делилось на две группы: политическую и уголовную. Начальником политической группы был Круп. Уголовную группу возглавлял Колганов.

Политическая группа занималась выявлением и розыском коммунистов, проверкой благонадежности лиц, подавших заявления в городскую управу о приеме их на работу в созданные немцами фашистские административные органы местного правления, розыском оставшихся на жительство в городе евреев, розыском и арестами лиц, занимающихся распространением среди населения советских листовок, выявлением лиц, проводящих антигерманскую агитацию среди населения, и всеми прочими делами, относящимися к рубрике так называемых политических. Борьба с антигитлеровскими элементами сыскного отделения полиции строилась на агентурной работе. Тайные агенты сыскного отделения полиции назывались секретными осведомителями.

Уголовная группа, возглавляемая Колгановым, вела работу по делам уголовных преступлений (кража вещей, хулиганство и т. д.).

Все материалы с содержанием против немецкого порядка управления (политического характера), поступающие как от гласных агентов сыскной полиции — официальные, а также от их секретных осведомителей, просматривались сначала начальником сыскного отделения полиции, затем представителями гестапо. Особо важные материалы по делам политических преступлений передавались в производство германских контрразведывательных органов, большей частью в отдел полиции государственной безопасности (СД)»[284].

В Положении о деятельности полиции города Старая Русса говорилось, что «… служба порядка будет выявлять коммунистов, комсомольцев, активистов и советски настроенных людей и арестовывать их, вести беспощадную борьбу со всеми нарушителями режима, установленного немецким военным комендантом в городе и уезде, и обеспечивать условия, исключающие всякую возможность проникновения в расположение немецких войск партизан, советских разведчиков и других подозрительных лиц»[285].

С целью лучшего контроля над населением гражданской администрации, а через нее — органам полиции, вменялось в обязанность организовывать регистрацию и паспортизацию местных жителей. Эта задача в большинстве случаев ложилась на паспортные столы полицейских управлений.

18 июня 1943 года орловская газета «Речь» опубликовала «Приказ о замене и отсрочке паспортов и временных удостоверений гор. Орла», подписанный бургомистром Старовым и полицмейстером Коньковым. Распоряжение предписывало гражданам города явиться в паспортный отдел по адресу Кромская, 4 для замены советских паспортов и действующих временных удостоверений: «Напоминаем гражданам, что отсрочка просроченных и замена негодных документов обязательна. Неисполнение этого приказа влечет за собой строгое наказание… В случае обнаружения у граждан просроченных документов, последние [так в тексте. — Примеч. авт.] подвергаются денежному штрафу от 100 руб. и выше, в зависимости от срока просрочки, или могут быть наказаны еще более строго, вплоть до лишения документов»[286].

Следует отметить, что подпольщики и партизаны периодически пытались внедрить свою агентуру в учетные подразделения полиции (в частности, паспортные столы), чтобы контролировать их работу и, когда потребуется, вовсе дезорганизовать ее. В Брянске паспортисткой работала подпольщица Александра Дулепова, в паспортном столе новозыбковской полиции — Мария Третьякова, в Севске — Вера Шкурова. Все они, используя свое служебное положение, добывали бланки документов, секретные сведения, распознавали предателей, а полученные сведения передавали через связных командованию партизанских отрядов. Так, Дулепова за время работы паспортисткой передала руководству подпольем 150 бланков немецких паспортов. Третьякова изготовила 17 паспортов для советских воинов, попавших в плен. С ее помощью более 60 окруженцев было переправлено в партизанские отряды[287].

Само по себе наличие перечня потенциально опасных для оккупантов лиц еще ничего не давало. Поэтому главную роль в разоблачении виновных в «недружественных акциях» должна была играть агентура полиции и соответствующих органов вермахта и СС. Так, после отступления Красной армии в Ржеве были оставлены для выполнения «особого задания» братья Петр и Николай Сафранниковы. Они сожгли пивзавод и подорвали мост через Волгу. Разоблачить диверсантов помог агент полиции Алексей Бойков, которому один из братьев почему-то рассказал о содеянном.

В 1942 году в том же Ржеве с помощью агентуры удалось разоблачить подпольную организацию, активистом которой был 20-летний Александр Беляков. Войну Беляков встретил лейтенантом, 10 октября попал в плен, однако из лагеря сбежал и после этого поселился у своей сестры в деревне под Ржевом. Здесь его завербовали местные партизаны Телешов, Новоженов, Некрасов и Латышев. По их заданию Беляков должен был собирать в Ржеве сведения о численности германских войск. Для передачи добытой информации Беляков активно использовал мальчиков 12–14 лет, которые заучивали разведданные наизусть. Деятельность Белякова продолжалась примерно три месяца, после чего с помощью агентов удалось выявить места конспиративных встреч и установить, что «под руководством бывшего старшего лейтенанта Белякова… образована банда, цель которой состояла в проведении шпионской деятельности, и с наступлением весны перейти в сельскую местность как партизанская группа… Банда состояла из прочного ядра, из 12 мужчин и 2 женщин, вокруг которых формировалось значительное количество самоактивизировавшихся».

27 марта 1942 года все подпольщики были арестованы полицией и доставлены в тюрьму. 31 числа Телешов, Беляков и Новоженов были публично повешены[288].

Масштабную подпольную организацию следователям русской полиции удалось вскрыть в райцентре Людиново (Калужская область). Молодежное подполье, просуществовавшее здесь около года, возглавлял шестнадцатилетний Алексей Шумавцов, накануне сдачи города немцам проинструктированный сержантом государственной безопасности Василием Золотухиным. Под видом сбора ягод, велосипедных прогулок и походов для обмена вещей подпольщики собирали сведения о перемещениях немецких войск, о складах боеприпасов, оборонительных сооружениях противника. Кроме того, группа Шумавцова совершила ряд диверсий: был взорван мост, уничтожен склад горюче-смазочных материалов, подорвано несколько грузовых автомашин.

Разоблачил организацию начальник Людиновской полиции Дмитрий Иванов. Работая днем и ночью, следователи за несколько дней «раскрутили» и уничтожили все подполье. Шумавцова взяли в тот момент, когда он чинил электропроводку на уличном столбе (в целях конспирации он работал электромонтером). За «заслуги» в борьбе с подпольем Иванов был награжден двумя медалями[289].

Активно действовавшего в интересах подполья бургомистра Ялты Николая Степановича Анищенкова «разоблачил» начальник местной полиции Середа. 28 июля 1943 года Анищенков был казнен в совхозе «Красный» близ Симферополя. Вообще говоря, довольно странно, что бургомистр-подпольщик столь долго удержался на своем посту. Многим было известно, что жена Анищенко Этель Матвеевна была еврейкой[290], кроме того, бургомистр спасал евреев, выдавая им паспорта как русским, прослушивал советские радиосводки, а 7 ноября 1942 года «отметил советский праздник», приказав выдать улучшенный паек населению города[291].

За выявление участников подполья были ответственны в первую очередь сотрудники сыскных (криминальных) подразделений вспомогательной полиции, деятельность которых, как уже отмечалось, направлялась в основном органами СД. Иногда из этих сотрудников формировались специальные отряды. Например, такое подразделение было создано сотрудники СД из айнзатцкоманды-3 в Пскове. Здесь была открыта разведшкола, где кроме диверсантов велась подготовка кадров для городского полицейского управления. При школе располагалось подразделение полиции, личный состав которого охранял концлагерь СД в деревне Моглино и занимался изоляцией «неблагонадежных лиц»[292].

К слову сказать, на северо-западе РСФСР, наряду с нацистскими органами разведки и контрразведки, в Гдове, Новоржеве, Острове, Печорах, Плюссе, Стругах Красных, Старой Руссе функционировали эстонские и латвийские отделения полиции безопасности, в которых также служили русские полицейские[293].

Германские власти поручали начальникам полицейских участков подбирать лиц, способных проникнуть в подполье. К этой деятельности рекомендовалось привлекать близких родственников и знакомых. Однако подпольщики через своих агентов, работавших в оккупационной администрации, нередко заранее знали, кого оккупанты собираются к ним внедрить.

В целях выявления граждан, поддерживавших связь с народными мстителями, полиция систематически проводила обыски и облавы. В тех районах, где члены подполья действовали наиболее активно, подобные мероприятия проводились часто. В Пскове, например, летом 1943 года облавы проводились по 10–12 раз в день[294].

В отчете от 10 ноября 1942 года о проведении операции по очистке от партизан района станции Пригорье Смоленской области, которой руководил начальник полиции Рославля бывший полковник РККА Волков, сообщалось: «Всего проверка проведена в 60 населенных пунктах… Из числа задержанных… 96 человек были переданы в руки СД, которая вынесла им приговор. Среди переданных находились 3 партизана, которые были посланы в деревни связными, 15 членов партии, 7 комсомольцев»[295].

Активно помогала органам полиции безопасности и СД ликвидировать местное подполье городская полиция Суража. Все 27 подпольщиков были казнены возле населенного пункта Кисловка в июле 1943 года[296].

Работа полиции по розыску и разоблачению подпольщиков была довольно эффективной, что признавали сами партизанами. Например, бывший командир партизанского полка Герой Советского Союза Петр Брайко вспоминал: «Нужно сказать, что эта полиция была гораздо хуже немцев. Немец — это все-таки чужой человек, он не знал обычаев, способностей и хитростей местного населения, а свой человек, своя сволочь могла разгадывать русских людей и немцев учила»[297]. Аналогичным образом характеризует работу вспомогательной полиции исследователь крымского подполья Станислав Славич: «Постоянные контрольные посты были на выезде из Ялты, у гурзуфской будки, возле Алушты, на перевале и при въезде в Симферополь. На каждом могли остановить и обыскать машину. Кроме этих постов немцы время от времени выставляли заставы в самых неожиданных местах. А еще — моторизованные патрули, местные полицаи и эти цепные псы-добровольцы, которые пошли с оружием в руках служить гитлеровцам и отличались особой жестокостью. Этих, „своих“, перехитрить было труднее, чем немцев или румын. Эти знали все уловки»[298].

Взаимодействие немецких военных и эсэсовских органов с русской вспомогательной полицией привело к тому, что уже на первом этапе оккупации была ликвидирована большая часть подпольных групп и их руководителей. Так, в захваченной Смоленской области погибли секретари Кардымовского подпольного райкома партии Е.И. Быков, А.Е. Гребнев и Т.Ф. Гуреев, секретарь Ярцевского подпольного райкома партии Ф.В. Кузнецов, Глинского — Ф.Ф. Зимонин, член Смоленского подпольного комитета A.M. Коляно. В Калининской области были схвачены и расстреляны первые секретари райкомов В.Е. Елисеев, К.Т. Ломтев, С.М. Мазур, И.М. Басов, М.И. Шейко и многие другие[299]. В Ленинградской области начальник Волотовской районной полиции (агент ГФП) П.И. Мановский и его сослуживцы разгромили местную подпольную организацию во главе с коммунистом П.А. Васькиным[300]. Пустошкинская районная полиция схватила организаторов подпольного и партизанского движения Г. Сидорова и В. Степашкина, после чего они были переданы ГФП города Себежа и там расстреляны[301]. Краевед И.И. Цынман с сожалением отмечает успешные действия полиции поселка Первомайский (Шумячский район Смоленской области) по уничтожению подпольщиков и евреев[302]. В Сураже (Орловская область) осенью 1942 года, по доносу местного начальника полиции Якова Снытко, были проведены поголовные аресты наиболее патриотически настроенных жителей города. Было арестовано более 70 человек, в том числе и подпольщики, отправленные в концлагерь Гомеля[303]. В Почепском районе Орловской области благодаря активным действиям начальника полиции Супрягинской волости Н.В. Конохова были арестованы и расстреляны несколько активных советских работников, в том числе секретарь РК ВКП(б) Василий Сашенко[304].

Таким образом, можно вполне согласиться с мнением Ю. Калиниченко, который полагает, что «Основную часть „работы“ по борьбе с подпольщиками с чудовищной жестокостью и, увы, высокой эффективностью выполняла полиция, набранная — вплоть до командиров — из советских граждан»[305].

Для увеличения числа добровольцев, желающих посвятить себя службе по охране порядка при новом режиме, а также с целью создания положительного образа полицейского в глазах местного населения, нацистские и коллаборационистские органы активно предпринимали пропагандистские мероприятия. На страницах оккупационной печати периодически появлялись очерки и корреспонденции, призванные героизировать полицейскую профессию.

В качестве примера укажем на небольшую заметку «Награды для добровольцев», опубликованную в рыковской газете «Новая жизнь» 20 мая 1943 года. Автор пишет: «Недавно я шел по улице и встретил полицейского. Он еще издали обратил мое внимание своей стройностью и безукоризненной военной выправкой. Подойдя ближе, я имел возможность проверить свое первое впечатление и увидел у него в петличке темно-зеленую ленточку с мечами — знак отличия для добровольцев восточных областей. Он получил это отличие несколько месяцев тому назад. Что представлял из себя незнакомый мне доброволец, я не знал. Но в нем было что-то, выгодно отличавшее его от окружавших его товарищей…». Заметка заканчивалась характерным пассажем: «Германия никогда не забудет своих помощников в ее борьбе с большевизмом. Понятно теперь, почему добровольцы, награжденные знаками отличия за храбрость, пользуются всюду особым уважением»[306].

В 1943 году немецкими пропагандистами был снят фильм «Наши друзья», расписывающий преимущества службы в русской полиции. На кадрах агитки было запечатлено одно из подразделений смоленской городской полиции, во главе с Николаем Алферчиком, причем последний выступал и в качестве диктора.

Фильм начинался зарисовками «из советской жизни», запечатленными на смоленском городском рынке: грязная масса обывателей, пьющие и курящие дети, хулиганы и воры. Голос за кадром провозглашал: «Да, темные годы большевистского беспросветного существования расплодили преступность в народе. Тяжелые военные времена еще более усугубили развитие хулиганства и преступности. Эти картины знакомы и ныне. Кто же заступится за беззащитную старуху? Кто спасет от пьяных бандитов этого человека? — Это наш незаметный, но могучий друг и защитник, это сделает наша полиция».

Далее следовала сценка, в которой стражи порядка задерживали нарушителей закона и препровождали их в управление полиции. Некий чин диктует машинистке протокол задержания. И вновь голос диктора: «Полиция никому не позволит безнаказанно нарушать правила мирной жизни. Нарушитель законов — будь то пьяный обыватель или отъявленный бандит — все равно рано или поздно понесет наказание».

Сотрудники полиции отвечали и за санитарное состояние улиц: «Тысячи мелочей бытового обихода заставляют работников полиции уделять им внимание. Вот, видите, эта женщина превратила парадный вход своего дома в мусорную свалку. Она не хочет понять, что теперь она не должна мириться с грязью, а, наоборот, должна содержать дом и участок у своего дома в чистоте и порядке».

Помимо прочего, фильм запечатлел полицейских и в минуты отдыха: они играют на баяне, играют в настольные игры, читают газеты, а по вечерам — культурно проводят время со своими подругами: «Вечером в задушевных беседах с друзьями и любимыми, в веселых совместных прогулках по деревенской улице, вскрывается вся та неразрывная связь, которая соединяет работников новой полиции с народом»[307].

Следует отметить, что практически все сценки фильма «Наши друзья» выглядят абсолютно наигранными. Так, совершенно неправдоподобно снят сюжет о «добровольно сдавшихся членах банды», которые были отпущены на свободу, так как «доказали, что действовали по принуждению».

Сомнительно, чтобы подобная весьма топорно сделанная пропагандистская поделка действительно могла побудить кого-либо к вступлению в ряды полиции. Как нам представляется, к этому шагу людей подталкивали несколько иные мотивы и побуждения.

Вторая глава Предприятие «Цеппелин»

К концу 1941 года, в условиях, когда планы молниеносной войны были фактически сорваны, военно-политическое руководство Германии потребовало от соответствующих ведомств резкого наращивания усилий в разведывательно-диверсионной и идеологической войне с СССР. Главное управление имперской безопасности (РСХА) ответило на эти требования обстоятельным «Планом действий по политическому разложению в Советском Союзе». Документ подготовил оберштурманнфюрер СС д-р Хайнц Грейфе — руководитель отдела VI С (разведка в зоне влияния СССР, а также на Ближнем и Дальнем Востоке) VI управления РСХА (АМТ VI; SD/Ausland, СД/ Заграница)[308].

Хайнц Грейфе родился 15 июля 1908 года в Лейпциге. Его отец Пауль Грейфе был книготорговцем и в самом начале Первой мировой войны погиб в бою на Западном фронте во Фландрии, оставив на попечение своей вдовы троих детей. В 1928 году Хайнц окончил среднюю школу с блестящими результатами. Благодаря этому он стал стипендиатом Немецкого национального академического фонда и поступил на юридический факультет Лейпцигского университета.

Будучи студентом, Грейфе живо интересовался общественно-политическими проблемами. Он был активным членом в националистическом обществе народнического толка, носившем претенциозное название «Черная рука». К слову, целый ряд тогдашних соратников Грейфе впоследствии стали его коллегами по РСХА. При этом «Черная рука» была своеобразным конкурентом набиравшего силу Национал-социалистического студенческого союза. Неудивительно, что много позже — в 1938 и 1943 годах — недоброжелатели Грейфе не упустили возможность «донести до сведения» руководства СС о том, что тот в период своей студенческой юности был «противником национал-социализма», «фелькиш-теоретиком» и даже «пацифистом».

Помимо прочего, Грейфе состоял в студенческом подразделении «Стального шлема». Поскольку эта организация после прихода Гитлера к власти была включена в Штурмовые отряды НСДАП, Грейфе также автоматически стал «нацистом», хотя вплоть до этого момента не скрывал, что считает коричневорубашечников «плебеями» (формально в нацистскую партию он вступил лишь в 1937 году).

Как известно, примерно такое же отношение к подчиненным начальника штаба СА Эрнста Рема культивировал и рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, грезящий о создании элитарного «ордена нордических мужей». Поэтому вполне логично, что когда благодаря протекции одного из родственников для Грейфе открылась перспектива получить должность в Службе безопасности СС, он не упустил эту возможность. 21 декабря 1933 года Хайнц вступил в СС, получив билет № 107 213, и уже в 1934 году откровенно заявлял, что принадлежит СД «душой и телом» («mit Leib und Seele»). В обязанности Грейфе в тот момент входил мониторинг общественных настроений в Саксонии.

В августе 1934 года Грейфе сдал государственный экзамен на чин асессора, а в конце 1935 года был переведен в гестапо на должность начальника отделения тайной государственной полиции в Киле. За отличные показатели он был поощрен лично Р. Гейдрихом, и в октябре 1937 года повышен в должности до начальника отделения гестапо и СД в Тильзите (ныне — г. Советск Калининградской области).

Грейфе удалось наладить тесные контакты с представителями литовской разведки, а после присоединения Литвы к СССР — с антикоммунистическим подпольем, и создать разветвленную агентурную сеть. Несмотря на это, непосредственный руководитель Грейфе — инспектор полиции безопасности и СД в Кенигсберге бригадефюрер СС Якоб Шпорренберг, давая письменную характеристику своему подчиненному, высказал сомнения в отношении его «безусловной верности идеям национал-социализма», хотя и признал его «неоспоримые профессиональные заслуги».

Как известно, многие коллеги Грейфе по РСХА характеризовались примерно в аналогичных выражениях. Испытанным «лекарством» от недостатка лояльности было назначение «оппозиционеров из СС» в состав печально известных оперативных групп СС, «прославившихся» беспощадным уничтожением еврейского населения. Поэтому и Грейфе после начала Второй мировой войны был назначен командиром 1-й айнзатцкоманды V айнзатцгруппы, действовавшей на территории Польши.

После этой «проверки на лояльность», а также с учетом богатого опыта и блестящего образования — Грейфе свободно владел русским языком, говорил по-английски и по-французски, изучил литовский язык — он был переведен в центральный аппарат РСХА и 1 апреля 1941 года был назначен начальником группы VI С, которая, как уже говорилось, курировала работу закордонной разведки в СССР[309].

Именно Грейфе еще накануне войны предложил активно использовать в разведывательно-диверсионных целях русских из числа эмигрантов[310].

Здесь мы вернемся к разработанному Грейфе плану, который предусматривал создание специального разведывательно-диверсионного органа под условным наименованием «Предприятие Цеппелин». Это подразделение было призвано в короткие сроки («действие операции должно быть достигнуто уже к следующему наступлению») подготовить завербованных агентов из числа советских военнопленных для поддержки антисталинских оппозиционных групп, организации пропаганды, разведки, саботажа и создания повстанческих групп. Разумеется, меры по разложению тыла отступающей Красной армии предпринимались и до этого. Однако теперь масштаб этих мероприятий требовалось максимально увеличить.

Грейфе отмечал: «Нельзя ограничиться десятками групп для разложенческой деятельности, они для советского колосса являются только булавочными уколами. Нужно забрасывать тысячи. Это необходимо еще и потому, что даже при самом тщательном обучении и отборе агентуры следует считаться с тем, что большой процент ее ненадежен, часть ее является сознательно предательским элементом, часть отсеется как неспособная»[311].

План предусматривал создание групп по следующим различным направлениям:

1. Группы связи — для перехвата и передачи политических сообщений из СССР;

2. Группы пропаганды — для проведения пропаганды путем распространения националистических, социальных и религиозных лозунгов;

3. Повстанческие группы — для проведения восстаний в тех районах, где имеются для этого условия;

4. Диверсионные группы — для проведения диверсий и террористических актов.

Агентуру предлагалось подбирать главным образом среди военнопленных, однако допускалась возможность использования гражданских лиц из оккупированных районов, а также «активных и надежных лиц» из числа эмигрантов. Агентура разделялась по четырем группам: русские, кавказцы, тюркские народности и казаки.

Далее предлагалось привлечь для проведения «разложенческой работы» айнзатцгруппы и айнзатцкоманды, которые должны были «перестроить свою работу в соответствии с новыми задачами… отыскать подходящих людей из пересыльных лагерей военнопленных и из числа местного населения». Представителям айнзатцкоманд в лагерях вменялось в обязанность уделять особое внимание, в том числе русским антибольшевикам («бывшие руководящие круги России, а также русские, настроенные антибольшевистски по причинам религиозным и другим») и коммунистической оппозиции («члены коммунистической партии, комиссары, красные офицеры и т. д., несогласные со сталинской политикой, и оппозиционные группы — троцкисты, ленинисты, приверженцы буржуазии и т. д.»).

Особое внимание Грейфе уделил «реальным предпосылкам» операции: «Забрасываемым агентам должна быть внушена мысль о том, что они выполняют правильное, необходимое для них самих дело. Для этого требуется не только материальное обеспечение, но и обещание положительного разрешения национального, социального и религиозного вопросов». Особо подчеркивалось, что «эта пропаганда не должна в очень сильной степени расходиться с действительностью на оккупированной территории. От этого зависит успех операции».

В качестве «национальных лозунгов» для русских предлагалось обещать последним «национальную свободу под немецкой защитой», «охрану старой русской культуры» и «невозвращение царя и крупных помещиков». В социальном плане «необходимо явно выраженное положительное отношение к введению в будущем единоличного хозяйства, особенно в деревне». В качестве религиозной программы требовалось обещание «свободы вероисповедания любой религии» и «защиты религиозных обрядов». Кроме того, отмечалось, что «впредь нельзя говорить о Востоке как о „колонии“ Германии или Европы».

План Грейфе был одобрен А. Гитлером 10 января 1942 года, а в марте были утверждены организация и штаты «Цеппелина»[312]. Подразделение получило статус специального реферата VI C/Z управленческой группы С VI управления РСХА (разведка в зоне влияния СССР, на Ближнем и Дальнем Востоке), и разместилось в берлинском районе Грюневальд, а затем была переведена в Ванзее. «Цеппелин» возглавил сам X. Грейфе.

С июля 1942 года начальником реферата стал штандартенфюрер СС Рудольф Обсгер-Редер[313], а в марте 1943 года его сменил штандартенфюрер СС Вальтер Куррек[314]. Что касается Хайнца Грейфе, то до своей смерти в автокатастрофе (25 января 1944 года) он занимал должность начальника школы руководящего состава полиции безопасности в Берлине[315].

Руководящий штаб организации состоял из аппарата начальника и из трех отделов: Z1 (подбор и обеспечение агентуры), Z2 (подготовка агентуры и направление ее на задание), Z3 (работа с действующей агентурой, обработка материалов).

В составе первого отдела находились офицеры СС, ответственные за вербовку агентов из числа военнопленных (подотдел Z1 А). За организацию специальных лагерей для отобранных лиц отвечал подотдел Z1B. За вопросы транспортировки агентуры в сборные и подготовительные лагеря, а позже — к пунктам перехода линии фронта, подбора проводников и старших перевозочных средств отвечал подотдел Z1C. Различные вопросы обеспечения агентуры (создание хорошей обстановки, выдача новой одежды, обеспечение бельем, мылом, бритвенными принадлежностями, прививки, питание, техническое оснащение засылаемых групп и их вооружение) входили в круг обязанностей подотдела Z1D. Поскольку «посещение лагерей ораторами-пропагандистами, экскурсии групп военнопленных в города и деревни с целью показа преимуществ жизни в Германии в противоположность русской обстановке требуют наличия большого транспортного парка», организовывался подотдел Z1E, ответственный за транспортные средства.

Второй отдел подразделялся на подотделы Z2A (русские), Z2B (казаки), Z2C (кавказцы) и Z2D (среднеазиаты). Общая подготовка этих контингентов включала в себя политическое образование (критика большевизма, антисемитизм, вопрос истории народностей), а также лекции по вопросам культуры, экономики и религии. Специальная подготовка состояла в изучении того задания, которое подлежало выполнению (политическая разведка, террор, пропаганда). Особой задачей отдела был подбор и обучение преподавателей для указанных контингентов.

Структура третьего отдела была аналогична второму. Задачей подразделения была обработка получаемых материалов, а также учет операций по разложению и специальных террористических заданий. С этой целью создавалась картотека агентуры и предметная картотека.

Первоначальные штаты руководящего штаба «Цеппелина» включали 19 офицеров СС, 26 унтерфюреров СС (сержантов) и вспомогательных служащих (специалистов), 5 управляющих-чиновников, 25 машинисток, 4 посыльных, 16 переводчиков и 10 шоферов[316].

В марте — апреле 1942 года сотрудники РСХА, ответственные за проведение операции «Цеппелин», приступили к развертыванию сил и средств. Так, в соответствии с планом X. Грейфе, были созданы особые команды «Цеппелина» при четырех айнзатцгруппах (А, В, С, D) полиции безопасности и СД, с начала войны выполнявших «специальные задачи» в военной зоне оккупации. Особые команды были насыщены русскими офицерами и специалистами из числа эмигрантов, связанными с эсэсовской разведкой еще с довоенной поры. К примеру, соответствующее подразделение при айнзатцгруппе А (действовала на территории Прибалтики, Белорусской ССР, Ленинградской и Калининской областей РСФСР) некоторое время возглавлял оберштурмфюрер СС Аркадий Николаевич Кочубей — потомок первого министра внутренних дел Российской Империи. Главными обязанностями особых команд был отбор агентуры в лагерях для советских военнопленных, а также непосредственная заброска подготовленной агентуры в тыловые районы СССР.

Начальник VI управления РСХА В. Шелленберг в своих мемуарах писал: «Основной задачей… была массовая выброска групп русских военнопленных на парашютах в глубокий тыл Советского Союза. Они находились на одинаковом положении с немецкими солдатами и носили форму вермахта, получали прекрасное питание и были хорошо расквартированы. Для них организовывались демонстрации пропагандистских фильмов и поездки по Германии… После окончания подготовки их направляли на Восточный фронт…»[317]

После поражения в Сталинграде была проведена реорганизация «Цеппелина», выразившаяся, в частности, в создании на базе четырех особых команд двух главных команд: «Россия-Центр» и «Россия- Юг» (сформированы в марте 1943 года). После поражения вермахта на Курской дуге первое подразделение сосредоточило основные усилия на подрывной работе в северных регионах СССР, поэтому с августа 1943 года оно было переименовано в Главную команду СС «Россия-Север»[318].

Остается добавить, что «Цеппелин» располагал широкой сетью специальных лагерей и школ, в которых проводилась фильтрация и подготовка агентуры. Нередко эти подразделения «Цеппелина» формировались при концентрационных лагерях. В их числе следует назвать приемно-распределительный лагерь в Зоннеберге под Эрфуртом (также известен как «Военный лагерь РОА»; создан весной 1943 года, в конце 1944 года переведен в г. Попель Протектората Богемия и Моравия, где были собраны все школы и курсы «Цеппелина»), особый сборный лагерь Бухенвальд (также известный как «Приемный лагерь В», или «лагерь военнопленных в г. Веймар»; действовал до декабря 1942 года, после чего был объединен с приемно-распределительным лагерем в Зоннеберге), особый предварительный лагерь Заксенхаузен (действовал до марта 1943 года, после чего личный состав был переведен в Зоннеберг), особый предварительный лагерь Аушвиц (здесь концентрировались кавказцы, лагерь был расформирован в конце апреля 1943 года), особый предварительный лагерь в Легионово под Варшавой (в апреле 1943 года переведен в Бреслау), разведывательно-диверсионная школа в Евпатории (расформирована в конце сентября 1942 года, личный состав переведен в распоряжение особой команды при айнзатцгруппе D), разведывательно-диверсионная группа в г. Осипенко в Крыму (осенью 1943 года переведена в Зоннеберг), штрафной лагерь в Крейцбурге в Верхней Силезии (в январе 1945 года переведен в Лигниц), особый лагерь «Л» (именовавшийся «институтом русских инженеров»; личный состав занимался сбором и анализом информации об экономике СССР).

Особый интерес представляет разведывательно-диверсионная школа, созданная в марте 1942 года в бывшем имении графа Замойского Яблонь около Люблина. Подразделение было ориентировано на работу исключительно с русским контингентом. Здесь готовились диверсанты, радисты и разведчики. Начальниками школы были гауптштурмфюреры СС Калсен, Краус и Лютер. Одновременно в Яблони находилось до 200 курсантов. Слушатели изучали ведение разведки в советском тылу, подрывное дело, радиодело, специальное оружие. Срок обучения составлял от 3 до 6 месяцев. Личный состав привлекался к уничтожению местного еврейского населения. Летом 1942 года все русские школы были сосредоточены около Бреслау, и школа Яблонь также передислоцировалась в г. Волау. С декабря 1942 года в школе была начата подготовка русских детей-беспризорников для выполнения разведывательно-диверсионных заданий. В марте 1943 года школа переехала в м. Глубокое (Беларусь), в мае — в м. Печки (под Псковом). После наступления советских войск подразделение передислоцировалось в г. Ассари (Латвия), а в сентябре 1944 года было эвакуировано в Германию, где вместе с главной командой «Цеппелин» разместилось в городе Кольберг. В ноябре личный состав переехал в городок Попель[319].

Как отмечалось, планом X. Грейфе предусматривалось создать особые «предпосылки», с целью убедить отобранных агентов в том, что они выполняют правильное и необходимое для них самих дело. Особое внимание уделялось русским антибольшевикам и сторонникам коммунистической оппозиции. Исходя из этого, было решено создать две антисоветские организации для концентрации и оптимизации пропагандистских усилий по указанным направлениям. Первая «партия» получила наименование Боевой союз русских националистов (БСРН), и в дальнейшем была тесно связана с формированием СД «Дружина» (о которой речь пойдет несколько позже). Вторая организация, согласно первоначальному плану, была призвана объединить антисталински настроенных коммунистов.

Надо сказать, что «коммунистический проект» довольно быстро исчерпал себя, что вполне объяснимо — разного рода троцкистов и бухаринцев в лагерях для советских военнопленных оказалось относительно немного. Кроме того, объединить под одними лозунгами антисталински настроенных марксистов было практически невозможно: тут же начиналась грызня, сторонники одних «фракций» яростно нападали на представителей других, все это сопровождалось отнюдь не конструктивными «дискуссиями», а также доносами руководству о нелояльности того или иного марксиста-ленинца германскому командованию.

Возглавить так называемую «Народно-российскую партию социалистов-реалистов» было поручено выходцу из войск НКВД — комбригу Ивану Георгиевичу Бессонову, до сдачи в плен командовавшему 102-й дивизией 21-й армии[320]. Показательно, что Бессонов до войны сделал стремительную карьеру, в основном благодаря связям с одиозным заместителем наркома внутренних дел М.П. Фриновским, расстрелянным в 1940 году. Бессонову удалось избежать ареста исключительно из-за того, что он буквально завалил «компетентные органы» доносами на своих знакомых и сослуживцев, чем, вероятно, убедил чекистов в своей лояльности. Тем же путем он получил и должность комдива. Когда началась война, Бессонов направил командованию донос на своего командира П.М. Гудзя, обвинив последнего в пораженческих настроениях и желании сдаться в плен. Гудзя арестовали, и 13 августа Бессонов вступил в командование соединением.

Не прошло и месяца, как Бессонов сам сдался в плен в селе Раги Старосельского района Гомельской области. На первом же допросе он предложил свои услуги в борьбе с советским режимом. Через определенное время Бессоновым заинтересовались в РСХА. Он получил псевдоним «Катульский» и принялся за работу. Как мы указали выше, надежды немцев на существование сколько-нибудь влиятельной и консолидированной коммунистической оппозиции сталинизму оказались призрачными. В принципе, оппозиционеры-марксисты принесли гитлеровцам определенную пользу в качестве пропагандистов. Самым известным из них стал Милетий Зыков, сыгравший ключевую роль в оформлении пропагандистского аппарата власовского движения. Под этим псевдонимом, по мнению ряда исследователей, скрывался зять известного детского писателя Корнея Чуковского Цезарь Вольпе[321]. Вместе с тем, в 1942 году коммунистические антисталинские мотивы в гитлеровской пропаганде, адресованной военнопленным и населению на советской стороне фронта, практически исчезают, как «не оправдавшие надежд».

Организация Бессонова уже весной 1942 года была переименована в «Русскую народную партию реформистов», руководство которой было размещено в особом сборном лагере «Цеппелина» на территории концлагеря Бухенвальд. С июля 1942 года здесь же под формальным командованием Бессонова (провозглашенного «генеральным руководителем») был создан «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ). Начальником штаба ПЦБ стал бывший подполковник РККА Виктор Викторович Бродников, заместителем по политчасти — полковник Никанор Никанорович Любимов, начальником отделения внутренней разведки — генерал-майор Александр Ефимович Будыхо[322].

Основным занятием личного состава ПЦБ стало сочинение антисоветских листовок и брошюр. К примеру, Бродников участвовал в написании памфлета «СССР и мировая революция», а сам Бессонов стал автором «программного труда» под претенциозным названием «Что делать?».

Помимо этого, «генеральный руководитель» выполнял ответственные задания РСХА. Так, в конце 1942 года он написал письмо маршалу Василевскому с целью его компрометации, однако эта попытка не увенчалась успехом. Кроме того, в Заксенхаузене Бессонова подсаживали к старшему лейтенанту Якову Джугашвили[323]. Но наибольшую известность получил его масштабный проект, сводившийся к засылке специального десанта в глубокий советский тыл с целью освободить заключенных из лагерей системы ГУЛАГ и спровоцировать мощное повстанческое движение. Этот проект Бессонова поначалу чрезвычайно заинтересовал руководство «Цеппелина» и СД.

На послевоенном допросе Бессонов показал следующее: «…Выполняя задание немцев, я разработал предварительный план повстанческой деятельности в тылу Советского Союза, по которому предполагалось создание из числа военнопленных, бывших военнослужащих Красной армии, несколько десантных групп для высадки их с самолетов на парашютах в северные районы СССР. Предполагалось высадить десант численностью 50 000 человек. В соответствии с этим, моим штабом был тщательно разработан план десантирования и боевых действий, составлены всякие схемы, на карты нанесены маршруты, основное направление ударов… Планом предусматривалось, что высадившиеся на Севере СССР крупные десантные отряды захватят расположенные там лагеря заключенных и поселения ссыльных, вооружат их после привлечения на свою сторону и, пользуясь отдаленностью этих районов от фронта и жизненных центров страны, а также отсутствием крупных воинских гарнизонов, разовьют повстанческую деятельность в тылу Красной армии. При этом ставилась цель достигнуть и овладеть промышленными центрами Урала, отрезать Сибирь от Центральной части Советского Союза и лишить его важнейшей стратегической базы на востоке…»[324]

К концу 1942 года план Бессонова вступил в стадию практической реализации. В бывшем монастыре Лейбус под городом Бреслау из советских военнопленных началось формирование десантной бригады трехбатальонного состава (до весны следующего года удалось сформировать лишь один батальон, известный также как «особый отряд СС»). Переброску десантников должна была осуществлять разведывательная группа командующего люфтваффе (Aufklarungsgruppe O.b.d.L.), которая специализировалась на дальних разведывательных полетах и заброске диверсантов и агентов в глубокий тыл противника. На ее вооружении имелись самолеты He111, Ju86, Ju88 и Ar240, которые позволяли произвести доставку десанта и снаряжения с аэродромов, расположенных на территории Ленинградской и Смоленской области, а также с баз в Финляндии и на севере Норвегии до районов Воркуты и Салехарда с промежуточной посадкой на секретных базах в Архангельской области, хотя некоторые самолеты группы могли производить заброску без промежуточных посадок. В случае захвата Салехарда предусматривалось снабжение и по морю[325].

Однако к концу 1943 года руководство «Цеппелина» разочаровалось в Бессонове, поскольку усомнилось в его лояльности. Под предлогом того, что он ранее принадлежал к руководящему составу НКВД, Бессонов был арестован и отправлен в концлагерь Заксенхаузен. Туда же отправились его ближайшие сотрудники Бродников, Любимов и Будыхо. Политический центр борьбы с большевизмом был распущен, а его личный состав — распределен по различным подразделениям «Цеппелина», либо переведен в Русскую освободительную армию. Некоторые сотрудники ПЦБ продолжили разложенческую работу по линии антисоветской пропаганды, большинство — использовано в качестве диверсантов, а часть личного состава десантной бригады еще в марте 1943 года передана на формирование в Белоруссии 1-го русского национального полка В.В. Гиль-Родионова[326].

Любопытна оценка фигуры Бессонова со стороны бывшего сотрудника «Цеппелина» и члена НТС Н.Н. Рутыча (Рутченко). В своем выступлении на расширенном совещании журнала «Посев» (1975) он подробно рассказал о том, как познакомился с «генеральным руководителем» ПЦБ в особом отделении Заксенхаузена (в лагерь Рутыч попал летом 1944 года в связи со своей деятельностью в НТС). Рутыч подробно излагает план Бессонова по выброске десанта, однако почему-то утверждает, что этот проект разрабатывался под патронажем люфтваффе. Причины провала бессоновского начинания Рутыч видит так: «Когда бригада Бессонова была более или менее сформирована, высшее гитлеровское руководство… перепугалось, ибо Гитлер больше всего боялся иметь дело с независимой русской силой, да еще где-то под Уралом, то есть вне какого-либо контроля. В части Бессонова были засланы агенты гестапо и, хотя они были обнаружены, он был вскоре… арестован… А бригада… была передана из военно-воздушных сил руководству СС, расформирована и побатальонно использована в борьбе с партизанами»[327].

Возникает вопрос: при чем здесь «военно-воздушные силы»? Уж кто-кто, а Н. Рутыч не мог не знать, что проект Бессонова с самого начала был тесно связан с СД и «Цеппелином»[328].

Касаясь дальнейшей судьбы руководителей ПЦБ, отметим, что Бессонов, Бродников и Будыхо сумели пережить войну, но были переданы американцами Советскому Союзу. 19 апреля 1950 года все они были расстреляны по приговору Военной коллегии Верховного Суда. Любимов умер в Заксенхаузене[329].

Попытаемся ответить на вопрос, имели ли надежды руководства РСХА на возможность организации мощного повстанческого движения в глубоком советском тылу сколько-нибудь реальные основания?

Обратимся к подготовленному в 1944 году докладу начальника Отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР комиссара государственной безопасности 3-го ранга A.M. Леонтьева «О результатах борьбы с бандитизмом, дезертирством и уклонением от службы в Красной армии с июля 1941 по июль 1944 гг.». При этом нас будут особенно интересовать центральные районы РСФСР и Сибирь, так как именно эти регионы изначально рассматривались руководителями «Цеппелина» в качестве приоритетных для «разложенческой работы» («острие удара» должно было быть направлено в самое сердце страны, а не на ее окраины).

Леонтьев констатирует: «С началом военных действий бандитско-повстанческий элемент повсеместно активизировал свою вражескую деятельность. Ориентируясь на приход немцев, бывшие участники вооруженных антисоветских выступлений, разгромленных повстанческих, контрреволюционных организаций, бывшие белоказаки, кулаки, бандиты, участники религиозных сект и т. д. начали группироваться.

В целях подрыва военной мощи Советского Союза и оказания помощи немецко-фашистским войскам указанные элементы повели среди населения антисоветскую, пораженческую агитацию, агитацию за дезертирство из Красной армии и уклонение от службы. Привлекая на свою сторону бандитов, дезертиров, уклонившихся и других нелегалов, они начали создавать бандитско-повстанческие группы и формирования, ставя своей задачей организацию вооруженных выступлений в тылу Красной армии.

Подрывная деятельность антисоветских элементов значительно усиливалась с продвижением немецких войск в глубь нашей страны.

К октябрю 1941 года в ряде тыловых районов Советского Союза возникло большое количество бандитских групп…

… С началом войны рост бандитизма в центральных районах Советского Союза шел в основном за счет выходцев из семей бывших кулаков, купцов, служителей религиозного культа и других антисоветских лиц, которые, не желая защищать советскую власть, уклонялись от призыва и мобилизации в Красную армию, переходили на нелегальное положение и объединялись в банды… Возникшие банды совершали террористические акты над советско-партийным активом, убийства отдельных граждан с целью грабежа и налеты на колхозы и совхозы»[330].

Во второй половине 1941 года органами НКВД было ликвидировано 178 антисоветских групп (1604 участника). Кроме того, за тот же период было зарегистрировано 50 «бандитских проявлений», 21 из них раскрыто. Напомним, в это время организации «Цеппелин» еще не существовало, и, вероятно, большая часть антисоветских групп возникла, так сказать, «стихийно», без помощи извне. Впрочем, по данным Леонтьева, «активизации повстанческой деятельности антисоветских элементов в Новосибирской области способствовала работа немецкой агентуры, заброшенной туда задолго до войны»[331].

Зато в следующем — 1942 году без агентуры специального «разложенческого органа», очевидно, не обошлось. Леонтьев отмечает: «Оперативная обстановка в 1942 году характеризовалась дальнейшим ростом и активизацией бандитизма. Рассчитывая на победу фашистской Германии, бандитско-повстанческие и прочие антисоветские элементы… вели активную работу по подготовке вооруженных выступлений против советской власти». Количество ликвидированных антисоветских групп в 1942 году выросло до 1381 (11 220 участников).

Далее приводились наиболее характерные примеры. Так, НКВД Якутской АССР в начале 1942 года была выявлена «повстанческая банда» в составе 19 человек, возглавляемая выходцем из кулацкой семьи — неким Орловым. Группа именовала себя «Обществом спасения России от большевизма» и ставила своей задачей создание крупных повстанческих отрядов и поднятие вооруженной борьбы против советской власти. Участники банды развили исключительно большую активность в июне 1942 года: «В целях приобретения оружия и создания продовольственной базы, в течение указанного месяца они совершили четыре крупных налета на склады золотых приисков и зимовки охотников, во время которых убили оперативного уполномоченного НКВД тов. Коробова, бойца приисковой охраны Быкова и двух рабочих, захватили 10 карабинов, 4 револьвера и пистолета, 10 кг взрывчатых веществ, патроны, золото, продукты и шесть лошадей. 11 июля 1942 года при проведении операции банд- главарь Орлов был убит, 18 участников арестованы. Менее активные бандповстанческие группы были ликвидированы Управлениями НКВД Омской и Иркутской областей»[332].

В 1943 году, особенно во второй его половине, органам НКВД удалось в значительной мере погасить антисоветские повстанческие проявления в глубоком тылу. Большая часть диверсантов «Цеппелина», заброшенных в глубокий советский тыл, оказалась в руках чекистов. К примеру, 9 июня 1943 года в Кожвинском районе Коми АССР была ликвидирована группа десантников «Цеппелина» из 12 человек. Группа была заброшена 2 июня и переодета в форму НКВД. В ходе боя 2 «цеппелиновца» были убиты, а остальные, в том числе руководитель группы Годов, — захвачены в плен. Еще один десант «Цеппелина» в количестве 40 человек был ликвидирован в конце 1943 года под Сыктывкаром[333].

Пожалуй, самой известной акцией «Цеппелина» стала попытка проведения диверсионно-террористического акта в отношении И.В. Сталина. Операцию было поручено провести агентам П.И. Таврину (он же Политов, он же Шилов) и его жене.

Политов с 1933 по 1940 год проживал на Украине, в Ташкенте, в Башкирии под различными фамилиями. Перед войной, используя служебное положение заведующего нефтескладом на станции Аягуз Туркестано-Сибирской железной дороги, похитил крупную денежную сумму и, скрывшись от уголовного преследования, предоставив фиктивные документы, устроился следователем в Воронежскую прокуратуру. В ноябре 1941 года был призван в РККА, где был назначен командиром взвода, а затем командиром роты. В мае 1942 года перешел на сторону германской армии и предложил сотрудничество «в борьбе с большевизмом». Кроме того, он просил назначить его на должность бургомистра одного из оккупированных советских городов. В 1943 году Политов был направлен в один из лагерей «Цеппелина» для обучения. В период учебы он помог обезвредить подпольную антифашистскую группу. В числе положительных качеств агента его кураторы называли «находчивость, умение быстро ориентироваться в сложной обстановке, ненависть к советскому строю». Отрицательными качествами Политова были «алчность, карьеризм, полная беспринципность».

Подготовка Политова к выполнению задания происходила в Пскове и Риге, и заняла несколько месяцев. Она включала в себя стрельбу из личного оружия, вождение мотоцикла и автомобиля. В период подготовки Политову-Шилову была найдена «жена» и, одновременно, коллега по заданию. «Фрау Шилова» обучилась работе на радиостанции, освоила шифровальное дело. В качестве инструкторов выступали офицеры «Цеппелина», сотрудники Главной команды СС «Россия-Север» гауптштурмфюрер Палбицын и эмигрант оберштурмфюрер Делле.

Было решено, что Политов будет действовать под видом майора Красной армии, получившего отпуск после тяжелого ранения. Для того чтобы повысить шансы на успех, Политов был «награжден» званием Героя Советского Союза. Из Берлина были получены орден Ленина и Золотая Звезда, принадлежавшие генерал-майору РККА И.М. Шепетову, попавшему в плен в 1941 году, а также ордена Красного Знамени, Александра Невского и два — Красной Звезды. На право ношения этих наград были изготовлены соответствующие документы, а Политову-Шилову был дан новый псевдоним — Таврин.

Для выполнения задания Таврин был снабжен реактивным гранатометом скрытого ношения «Панцеркнаке» с комплектом бронебойных снарядов и различными образцами стрелкового оружия.

В начале сентября 1944 года подготовка задания была окончена, и 5 сентября агенты вылетели из Риги на самолете, к фюзеляжу которого был прикреплен мотоцикл М-72. Самолет благополучно приземлился в районе Карманово Смоленской области. Спустя несколько часов диверсанты были задержаны на магистрали, идущей к Ржеву. При обыске у агентов «Цеппелина» было обнаружено семь пистолетов, радиостанция, «Панцеркнаке» и снаряды к нему, специальная мина, ручные гранаты, 428 тысяч рублей советских денег, 116 печатей и штампов, десятки различных бланков, обеспечивающих изготовление многих советских документов.

Провал объяснялся тем, что информация о готовящейся операции была известна чекистам. Еще в новогоднюю ночь 1944 года агенты НКВД похитили сотрудника «Цеппелина» обершарфюрера СС Лашкова-Гурьянова, при котором были обнаружены ценные документы, проливающие свет на подготовку агента Политова. После этого чекистам удалось внедрить в «Цеппелин» своего агента — лейтенанта Александра Лазарева, с заданием получить максимум информации об интересующей операции. Через некоторое время агента Таврина плотно «вели» советские разведчики, действовавшие в оккупированной Риге[334].

Когда надежды на скорое окончание войны с СССР были окончательно похоронены, цели и задачи «Цеппелина» подверглись некоторой корректировке (примерно с середины 1942 года). Вальтер Шелленберг в своих мемуарах писал, что главной целью операции «Цеппелин» стало противодействие партизанской войне, следующим образом обосновывая необходимость борьбы с народными мстителями: «Основной задачей партизанской борьбы была беспощадность сама по себе… считались оправданными любые меры, которые могли бы заставить население поддерживать эту борьбу. Совершающиеся жестокости следовало приписывать немецким захватчикам, чтобы тем самым заставить колеблющееся население включиться в активное сопротивление. Если же, исходя из русских интересов, следовало наказать ненадежные элементы, это нужно было проделать так, чтобы создать видимость репрессий со стороны немцев… НКВД было вменено в обязанность организовывать засылку некоторых самых лучших и наиболее надежных агентов в немецкую армию и ее административные учреждения в качестве консультантов и информаторов. Наряду с постановкой заведомо ложной или же недостоверной информации с помощью партизан они должны были любым способом провоцировать немецкие оккупационные власти на принятие суровых мер против определенных слоев населения, таких, например, как евреи и кулаки. Казни, ликвидации и высылки надлежало, конечно, представлять как зверства, сознательно осуществляемые немцами в отношении русского народа»[335].

Разумеется, когда Шелленберг писал свои мемуары, он преследовал определенные пропагандистские цели. Применительно к процитированному отрывку следует отметить, что одной из задач «Цеппелина» было создание лжепартизанских групп. Эти специально подготовленные команды забрасывались в те районы, где наблюдалась особенно большая активность народных мстителей. Начальник Управления НКВД по Орловской области К.Ф. Фирсанов после войны вспоминал: «…В ряде сел появились небольшие группы людей, именующих себя партизанами… Они забирали у населения продукты и вещи, избивали местных жителей, называя их изменниками Родины, угрожали расстрелом и беспробудно пьянствовали. Чекисты установили, что немцы организовали из уголовников, бывших кулаков и их прихвостней лжепартизанские отряды, чтобы дискредитировать партизанское движение и вызвать к нему ненависть народа»[336]. Белорусский партизан Анатолий Дзякович в своем военном дневнике зафиксировал: «В деревнях террор. СД ходят под видом партизан. Если кто даст хлеба или табаку — забирают. Теперь мне понятно, почему жители перестали нам давать хлеб»[337].

Третья глава Вооруженные формирования «Цеппелина»: Первая русская национальная бригада СС «Дружина» и гвардейский батальон РОА

Хотя противодействие партизанскому движению отнюдь не было единственной и даже первоочередной функцией «Цеппелина», именно для борьбы с «бандитами», которые с 1942 года начали наносить по тылам вермахта весьма чувствительные удары, были созданы специальные воинские формирования.

В своих воспоминаниях Шелленберг указывает на факты, которые послужили обоснованием для создания указанных формирований: «Для переброски агентов в Россию в наше распоряжение была предоставлена боевая эскадрилья, причем весьма ограниченное число самолетов и еще более ограниченные запасы горючего подлежали распределению между военными и политическими секторами секретной службы, которые в то время работали самостоятельно, часто даже мешая друг другу. Вследствие этого отправка наших агентов на задания часто задерживалась. А, как известно, ничто так не нервирует агента и не подрывает его моральное состояние, как слишком продолжительное ожидание»[338].

В частности, для борьбы с партизанами под эгидой реферата Z были созданы такие формирования русских коллаборационистов, как «дружины Боевого союза русских националистов», которые в 1943 году объединились в Первую русскую национальную бригаду СС «Дружина» под командованием В.В. Гиль-Родионова, а также выделенный из последней так называемый «Гвардейский батальон РОА».

История «Боевого союза русских националистов», основанного в лагере для военнопленных в Сувалках, напрямую связана с проектом Г. Грейфе. Бывший командир 1-й роты особого мотомеханизированного батальона «Дружины», капитан Г.В. Клименко после войны вспоминал: «Зимой 1941–1942 года у находившейся в лагере военнопленных Сувалки группы советских офицеров явилась мысль организовать русскую боевую группу для борьбы с большевиками. Прежде всего, была создана политическая организация под названием „Русский Национальный Союз“ [по данным С.Г. Чуева, организация первоначально носила название „Национальная партия русского народа“[339]. —Примем. авт.]. Во главе этой организации стал бывший советский полковник Родионов, принявший фамилию Гиль [на самом деле Гиль — настоящая фамилия, а Родионов — оперативный псевдоним; в 1941 году Гиль имел звание подполковника. — Примеч. авт.]. Немцы заинтересовались этой организацией, и начавшиеся переговоры привели к формированию сначала одной, а потом второй „Дружины“»[340].

Вскоре организация была переименована в Боевой союз русских националистов (БСРН). Его руководитель — Владимир Владимирович Гиль родился 11 июня 1906 года в деревне Дороганово Бобруйского уезда Могилевской губернии (сейчас Осиповичский район)[341].

В 1923 году он окончил 9 классов школы, а в октябре 1926 года вступил в ряды РККА. После окончания Борисоглебско-Ленинградской кавалерийской школы Гиль был назначен командиром взвода в 32-м Белоглинском кавполку. В 1931 году вступил в ВКП(б). С 1934 года Гиль командовал эскадроном, в апреле 1935 года стал помощником начальника штаба 33-го Ставропольского кавполка. Перед войной получил звание подполковника, с отличием окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе, после чего служил на должностях начальника 5-й части штаба 12-й кавдивизии, начальника штаба 8-й моторизированной бригады, начальника оперативного отдела штаба 12-го механизированного корпуса. Войну подполковник Гиль встретил начальником штаба 229-й стрелковой дивизии. Он попал в плен на Витебщине в районе Сенно — Толочин, будучи раненым в бою. Вскоре Гиль стал русским комендантом лагеря для советских военнопленных в Сувалках.

Бывший коллаборационистский журналист Михаил Бобров (он же Михаил Голубовский, до войны — сотрудник газеты «Известия») после войны предпринял неудачную и сомнительную попытку «реабилитировать» Гиля. В парижском журнале «Возрождение» он опубликовал статью, где Гиль-Родионов был показан в качестве «национального героя» и «борца с большевизмом». Бобров пишет: «Полковник Родионов попал в немецкий плен, защищая в 1941 году Минск. Он был взят раненым, в бесчувственном состоянии. Дивизия советской армии, которой он командовал, рассыпалась по лесам и в значительной части сдалась в плен. Солдаты не хотели воевать за советскую власть, и Родионов ничего не мог изменить. В числе других высших офицеров Красной армии Родионов был объявлен в приказе Сталина врагом народа, так как он не выполнил приказа, предписывающего беречь „последний патрон для себя“. Может быть это, а может быть общий дух антибольшевизма, разгоревшийся в лагерях для военнопленных, но что-то заставило Родионова задуматься о своем долге перед родиной»[342].

Вот как описывает Гиля бывший пропагандист «Дружины» Л.A. Самутин: «Гилю было тогда, вероятно, что-то от 36 до 40 лет, не более. Он был чуть выше среднего роста, шатен с серыми холодными глазами. Он редко смеялся, но и при смехе выражение его глаз не менялось, они оставались такими же холодными, как и обычно… Говорил он несколько странно — с каким-то акцентом, но правильно»[343]. Эмигрант К.Г. Кромиади характеризует руководителя БСРН следующим образом: «Гиль был видный мужчина, прекрасный строевой офицер, хорошо знающий свое дело… Но в то же время чувствовалось, что он хитрит, что эта широкая натура „рубахи-парня“ — показная сторона»[344].

Итак, Гиль вместе с несколькими своими товарищами и бывшими сослуживцами (среди них были полковник Михаил Егоров, подполковник Вячеслав Орлов, майоры Александр Шепелев, Андрей Блажевич, Михаил Калугин и Павел Петров, капитаны Дмитрий Малиновский, Иван Тимофеев и Нисов, старший лейтенант Иван Илющенко[345]) создал антибольшевистскую группу. Эта инициатива пришлась весьма кстати: начинание бывшего подполковника РККА поддержал начальник отделения СД в лагере Сувалки штурмбаннфюрер СС Ханс Шиндовски, до войны — бургомистр Тильзита, хорошо знакомый с X. Грейфе еще по работе в Восточной Пруссии (последний и предоставил ему возможность перевестись в Службу безопасности)[346].

Вскоре организация Гиль-Родионова была включена в операцию «Цеппелин». Из организации Гиля была отобрана группа лиц, которых вначале направили в вербовочный лагерь под Бреслау, а затем — в месячную «ознакомительную поездку» по Германии.

Интересное свидетельство о результатах этой поездки оставил уже упомянутый нами Л. Самутин: «Через месяц вся группа возвратилась обратно. Все выглядели поправившимися, посвежевшими и одеты были в какую-то неизвестную нам военную форму из светло-зеленого добротного сукна: мундиры, брюки, пилотка, ботинки полу-гражданского образца. Оказалось — это чешская униформа… Мы узнали, что их возили в Бреслау… в какой-то особый лагерь. Там с ними обращались хорошо, возили на экскурсии по Германии, показывали деревни и города, промышленность и сельское хозяйство… Жизнь немецкого тыла поражала свежий глаз чистотой, ухоженностью, размеренностью и аккуратностью. Восторженные рассказы об этих сторонах немецкой жизни мы слышали теперь от очевидцев… Я был очень обрадован новой встрече с Точиловым. После своей поездки и экскурсий по Германии Точилов еще больше укрепился в своих германофильских взглядах, расхваливал мне все, что он увидел в Германии своими глазами, и говорил, что Советский Союз — варварская, дикая страна по сравнению с Германией. Мне стало трудно спорить с ним, потому что никаких новых, а тем более веских аргументов я не находил, в то время как Сергей Петрович рассказывал все новые и новые факты лучшей, чем у нас, организации жизни у немцев».

Вскоре после возвращения группы Гиля в Сувалки в лагере произошли значительные изменения. Был облегчен режим, улучшено питание, а на территории 13-го блока был построен большой барак, внутри которого размещался зрительный зал со сценой и подсобными помещениями. Гиль привез с собой полный набор музыкальных инструментов для оркестра, среди пленных нашли бывших музыкантов и артистов, были организованы ансамбль и театральная самодеятельность. Первый концерт был назначен на 20 апреля…

Зал был набит битком, не поместившиеся толпились в открытых входах и выходах. Перед концертом и спектаклем была организована «торжественная часть». После официальных речей лагерного начальства во славу фюрера и германской армии слово было предоставлено Гилю. Он выступил с большой речью, в которой тоже произнес славословие в адрес Гитлера и его Рейха, затем рассказал о своей поездке в Германию и, наконец, о самом главном — о предоставлении русским «права принять участие в борьбе с жидо-большевизмом». Далее Гиль сообщил, что им создается военно-политическая организация под названием «Боевой союз русских националистов». После этого была объявлена программа союза.

Последняя включала в себя следующие тезисы: «Будущая Россия должна быть националистической, народам, населяющим Украину, Белоруссию, Прибалтику и Закавказье, предоставляется право на самоопределение и выделение в самостоятельные государства под протекторатом Великой Германии… У будущей России должен быть новый порядок, основанный по принципу нового порядка в Европе… Колхозы упраздняются, а вся земля, им принадлежащая, передается в частное пользование. В области торговли поощряется частная инициатива»[347].

Наконец, Гиль предложил всем желающим присоединиться к организации и к ее боевым отрядам.

Членами Союза могли быть только мужчины в возрасте от 18 лет всех национальностей, исключая евреев. В Союз не принимались бывшие сотрудники органов НКВД, политсостав РККА, бывшие ответственные работники партийно-советского аппарата. При вступлении в организацию заполнялся текст клятвенного обещания следующего содержания: «Я, вступая в Боевой союз русских националистов, обязуюсь честно и беспрекословно выполнять все поручения и обязанности, возлагаемые на меня Союзом. В случае измены с моей стороны Союзу я подлежу уничтожению»[348].

1 мая 1942 года сто бывших военнопленных лагеря в Сувалках, вступивших в «Боевой союз русских националистов», были официально освобождены и переодеты в новое чешское обмундирование. Это была первая сотня, или военная группа Центра Боевого союза русских националистов. Бывших командиров РККА свели в один взвод, в котором в качестве рядовых состояли командиры со званиями от младших лейтенантов до подполковников.

Вскоре сотню в сопровождении офицеров СД передислоцировали в Парчев под Люблином. Здесь, в бывшем замке графа Замойского, располагалась «особая часть СС», или «гауптлагерь Яблонь» — подразделение «Цеппелина», которое вело разведывательно-диверсионную подготовку русских коллаборационистов. Дни вновь прибывших добровольцев были заполнены обычными военными занятиями: строевой подготовкой, изучением материальной части стрелкового оружия, тактикой. Через некоторое время личный состав начал самым активным образом привлекаться к «боевым операциям», сводившимся главным образом к убийствам местных евреев и охоте на польских партизан. В этот период формирование получило наименование «Дружина», что, по мнению исследователя Э. Молло, должно было убедить военнослужащих этого формирования в своей «элитарности»[349].

Надо отметить, что к началу 1942 года в различных гетто Генерал-губернаторства (оккупированной Польши) было сконцентрировано около 2 284 000 человек. Руководство СС приняло решение о проведении широкомасштабной акции по уничтожению евреев в Генерал-губернаторстве. Эта операция, получившая название «Рейнхард», проводилась с весны 1942 до осени 1943 года[350]. Согласно документам, военнослужащие «Дружины» также прочесывали Парчевские леса, искали евреев и партизан, и уничтожили около 1500 человек[351].

Постепенно значительный авторитет в «Дружине» приобрел Андрей Эдуардович Блажевич, который был назначен начальником штаба. По свидетельствам очевидцев, он проявлял особую ретивость в уничтожении еврейского населения. После войны во власовских кругах бытовала версия, что Блажевич — законспирированный агент НКВД Капустин[352] (по данным С.Г. Чуева, Блажевич — бывший капитан РККА[353]). Так, Сергей Фрелих (сотрудник пропагандистских структур вермахта, прикомандированный к штабу Власова) вспоминал: «Я ему не доверял, выяснив, что в Советском Союзе он служил в частях НКВД… то есть формированиях… преимущественно предназначавшихся для террористических действий против собственного народа. Сотрудничество с НКВД отпечаталось на характере Блашевича [так в тексте. — Примеч. авт.]: он был бессовестным, твердым, неискренним и умел заслужить доверие своих немецких начальников своим жестоким поведением по отношению к русскому населению и взятым в плен партизанам»[354]. Нелицеприятна и оценка Блажевича, данная К. Кромиади: «Гиль умел располагать к себе людей. Однако при нем состояло два отвратительных субъекта — его адъютант и командир второго батальона, майор Блазевич [так в тексте. — Примеч. авт.]. Они были разными людьми, но от обоих веяло чекистским изуверством, и оба ходили за своим командиром, как тени; по-моему, они и его держали в руках»[355]. Г. Клименко называет Блажевича «офицером войск НКВД, старым большевиком и членом партии»[356]. Имеющиеся доступные данные не позволяют однозначно ответить на вопрос об истинной роли Блажевича в истории «Дружины». Известно лишь то, что он в 1944 году перешел вместе с Родионовым на сторону партизан[357].

Надо сказать, что в иностранной литературе, посвященной «Дружине», встречаются альтернативные мнения о начале ее боевого пути. В частности, утверждается, что «боевое крещение» формирование Гиль-Родионова получило вовсе не на территории Генерал- губернаторства, а в оккупированных районах Ленинградской и Калининской областей (ныне — Псковская область).

Версия о том, что «Дружина» поначалу дислоцировалась под Псковом, встречается в работе С. Стеенберга[358]. Однако следует учитывать, что работа этого автора «Власов» изобилует фактическими ошибками (к примеру, он утверждает, что настоящее имя командира «Дружины» — «И.Г. Радионов», а Гиль — псевдоним). К сожалению, многие исследователи склонны принимать все утверждения Стеенберга на веру.

В работе А. Даллина и Р. Маврогордато отмечается, что в начале 1942 года «Дружина» («численностью до батальона») была переброшена в Невель — там разместился ее штаб, а часть дислоцировалась под Полоцком, где она занималась охраной железнодорожных магистралей[359]. Это утверждение было «позаимствовано» такими исследователями, как А. Муньос (правда, он одновременно озвучивает и версию Стеенберга насчет Пскова)[360] и Э. Молло[361]. Последний далее пишет, что в мае 1942 года «Дружина» использовалась в составе антипартизанских сил, подчиненных высшему фюреру СС и полиции в Белоруссии, а затем наряду с батальоном Зиглинга была придана боевой группе командира айнзатцгруппы «В» полиции безопасности и СД оберфюрера СС Э. Наумана (подчиненной высшему фюреру СС и полиции в Центральной России группенфюреру СС Э. фон дем Бах-Зелевскому)[362]. Эти «изыскания» Молло с некоторыми вариациями озвучены в книге Р. Михаэлиса[363]. В работе Д. Литтлджона «Иностранные легионы Третьего рейха» указывается, что «Дружина» была сформирована в апреле 1942 года под Псковом, и уже в марте — стала бригадой[364].

Столь разные факты, не подтвержденные надежными источниками, позволяют усомниться в их достоверности. Они входят в явное противоречие с известными документами и мемуарами непосредственных участников событий. Вместе с тем нельзя исключить, что какие-то русские коллаборационисты могли действовать в Невеле и Пскове в апреле — мае 1942 года, но не в составе формирования Гиль-Родионова, а в составе каких-либо других подразделений (в т. ч. диверсионных и подрывных групп СД, подготовленных для переброски в советский тыл).

Примерно в июле 1942 года «Дружина» значительно пополнилась и численно соответствовала уже батальону. Появилось много новых командиров в старших званиях — подполковников и полковников. Поскольку число последних превышало штатные потребности, была сформирована отдельная офицерская рота под командованием полковника Петрова. Существенным отличием «Дружины» от существовавших на тот момент подразделений и частей Восточных войск была не только подчиненность СД, но и высокая степень технической оснащенности. Знаки различия личного состава «Дружины» были аналогичны принятым в войсках СС, однако погоны были собственного образца, на обшлагах мундиров офицерского состава имелась нарукавная лента с надписью «За Русь!».

В самом конце лета «Дружина» была направлена на Восток. 1 сентября русские эсэсовцы прибыли в Смоленск и были размещены в бывшей городской тюрьме, уже использовавшейся немцами под казарменные помещения. «Дружинников» к этому моменту насчитывалось уже свыше четырех сотен (четыре роты). Несколько раз Гиль выводил свое «войско» помаршировать по городским улицам.

Появление «Дружины» в этом городе, который во время войны стал своеобразной «столицей» русского коллаборационизма, не было случайным. 10 сентября 1942 года на территории Смоленской области началась крупномасштабная операция «Желтый слон» (Der gelbe Elefant) против народных мстителей северо-западного партизанского края (Руднянский, Демидовский и Духовщинский районы) — в первую очередь, против объединения «Бати» (командир Н.З. Коляда). Бригады и отряды объединения «Бати» и другие боевые формирования упорно обороняли каждый населенный пункт, но под давлением многократно превосходящего их по численности противника вынуждены были оставлять населенные пункты и отходить в леса. К 29 сентября 1942 года северо-западный партизанский край был ликвидирован[365].

Исходя из вышеизложенного, пребывание «Дружины» в Смоленске было связано с участием русского батальона СД в антипартизанских операциях. Из состава части также отбирались кандидаты для заброски в советский тыл.

В октябре 1942 года «Дружина» была переброшена в Могилевскую область Белоруссии, под Старый Быхов. Именно в этот момент, по свидетельству Л. Самутина, личному составу в приказе была наконец доведена главная цель «Дружины»: борьба с партизанами[366]. Некоторые подразделения (например, рота старшего лейтенанта Точилова) получили также задачу охранять железнодорожное полотно Могилев — Рогачев на участке южнее 15-го разъезда, в глухом лесу между Быховым и Рогачевым.

Спустя некоторое время упомянутый Точилов был назначен начальником Отдела пропаганды штаба «Дружины», одной из основных задач которого было составление и распространение печатной продукции (листовок, брошюр) «Боевого союза русских националистов» среди местного населения. В подготовленном Главным разведывательным управлением РККА для партийно-государственного руководства «Обзоре мероприятий германских властей на временно оккупированной территории» (с июня 1941 по март 1943 года) сообщалось: «Известно о существовании на оккупированной территории отрядов, причисляющих себя к „русской народной армии“. Некоторые из них скрывают свою связь с германским командованием, но открыто говорят о своей враждебности к советскому строю и партизанам. Эти отряды объявляют своей целью „борьбу за новую Россию“. Следует отметить, что в районе Могилева, где появлялись отряды „русской народной армии“, распространялись также антисоветские брошюры от имени организации „русских фашистов“»[367].

Воззваниями и листовками БСРН щедро снабжались и диверсанты, прошедшие подготовку в школах «Цепеллина» и забрасываемые в советский тыл. В спецсообщении Управления НКВД по Саратовской области № 2069 от 12 октября 1942 года сообщалось: «В ночь на 6 октября 1942 года в районе г. Хвалынска Саратовской области с самолета противника была сброшена на парашютах группа германских разведчиков-диверсантов в составе 4 человек. Принятыми мерами розыска группа германских агентов была задержана… Все вооружены двумя пистолетами, тремя гранатами и финскими ножами. Кроме того, группа была снабжена взрывчатыми веществами, термитным порошком, радиостанцией, воззваниями и листовками контрреволюционного характера, 50 000 рублей советских денег (на каждого), шапирографом. Все задержанные окончили школу разведчиков м. Яблонь близ г. Люблин… Все задержанные, прежде чем быть направленными в школу разведчиков, были завербованы в контрреволюционный „Боевой союз русских националистов“»[368].

При «Дружине» постоянно находился немецкий штаб связи с командованием СС. Он состоял примерно из полутора-двух десятков офицеров, унтер-офицеров и солдат. Во внутреннюю жизнь «Дружины» немцы не вмешивались. «Дружина» снабжалась по фронтовому довольствию войск СС (то есть лучше, чем части вермахта). В паек входили остродефицитные вещи: «…шоколад, кофе в зернах, французские коньяки и другие подобные продукты»[369].

Подразделения «Дружины» периодически вступали в боевые столкновения с партизанами. В ходе одной из операций офицерская рота встретилась с целым партизанским соединением, в ходе последовавшего боя оттеснена на деревенское кладбище, окружена, и только ценой больших потерь вырвалась из кольца. Случались и небоевые потери. Та же рота после боя на кладбище была отведена на охрану моста через Друть на дороге Могилев — Бобруйск. За три недели партизаны сумели наладить личные контакты с русскими эсэсовцами, «распропагандировали» их, убедили перебить немцев и перейти всем составом к ним, что и случилось 25 ноября 1942 года[370].

Осенью 1942 года под Люблином (в особом лагере СС «Гайдов» при Сталаге-319) началось формирование «Дружины II», организация которой была поручена соратнику Гиля капитану Блажевичу. К последнему было прикомандировано также несколько человек из первой сотни. Пожалуй, наиболее колоритной фигурой среди них был бывший командир 48-й стрелковой дивизии РККА генерал-майор Павел Васильевич Богданов. Он сдался в плен 17 июля 1941 года и содержался в Офлаге-68, где и познакомился с Гилем. Надо сказать, что Богданов еще в сентябре 1941 года обратился к германскому командованию с просьбой разрешить формировать части для борьбы против Сталина. Руководство РСХА вполне оценило этот шаг, но решило использовать генерала прежде всего в пропагандистских целях. Богданов был ненадолго прикомандирован к школе пропагандистов в Вульгайде. Здесь он официально отказался от советского гражданства и воинского звания, что затем было отражено в листовках БСРН. В «Дружину II» Богданов (очевидно, также из пропагандистских соображений) формально вступил рядовым, но уже в январе был произведен в поручики и назначен заместителем начальника штаба[371].

Отбор личного состава во вторую «Дружину» производился в течение всего сентября (всего было отобрано 300 человек), а в октябре началось непосредственное формирование нового подразделения. Все эти мероприятия завершились 11 декабря 1942 года[372]. «Дружина II» активно привлекалась в Люблине к уничтожению евреев. По приказу Блажевича было изготовлено знамя части — огромное черное бархатное полотнище с вышитыми золотом черепом и костями[373].

Атаман «Общеказачьего объединения в Германской империи» генерал-лейтенант Е.И. Балабин в одном из своих писем (от 22 марта 1943 года) рассказал о впечатлениях, которые оставил визит в «Дружину II» его представителя М.А. Моисеева: «Мой представитель в Генерал-губернаторстве подъесаул Моисеев прислал мне вчера письмо. Он побывал в Люблине и там провел день под бело-сине-красным флагом в русском батальоне СС. Лейтенант-немец, который является инструктором в отряде, начал с того, что Россию представляют не эмигранты, а вчерашние большевики, теперь националисты. Эмигранты же имеют множество партий и еще больше разных взглядов, и их в армию „официально“ не принимают, а неофициально милости просят. Отрядам СС в Белоруссии и Великороссии будет предоставлена вся власть… Моисеев познакомился с офицерами батальона и порядками там. Подбор солдат сделан идеально — дисциплина, подтянутость и вообще „душа порадовалась“. Офицерский состав носит армейские золотые погоны: прапорщик — без звездочек, поручик — две звездочки, обе вдоль погона, капитан — три звездочки, как раньше было у поручика, но к немецкому мундиру СС золото не особенно подходит. Командир батальона майор Блажевич из Петербурга… В составе батальона бывший генерал — теперь только поручик. Вообще офицерский состав напоминает бывших прапорщиков, но все большие патриоты и умеют подойти к людям. В батальоне применяют мордобойство. Все полны веры в то, что Россия будет и будет дружба между двумя великими державами»[374].

Во второй половине января 1943 года батальон Гиль-Родионова, переброшенный в Слуцк, подключили к операции «Праздник урожая» (Erntefest). Операция проводилась в Пуховичском и Слуцком районах Минской области с 18 по 27 января. Перед началом операции был зачитан приказ. В нем говорилось: «Бандитов нужно атаковать и уничтожать. За врага следует принимать бандита, еврея, цыгана и каждого заподозренного в бандитизме. Учету сельскохозяйственных продуктов нужно придавать большое значение»[375]. В результате было убито 1165 человек, 1308 мужчин и женщин угнано в Рейх, захвачено 2803 головы крупного рогатого скота, 562 свиньи, 1500 овец, 393 лошади, 438 тонн зерна[376].

С 30 января по 15 февраля 1943 года в Дзержинском, Копыльском, Слуцком и Узденском районах Минской области была проведена операция «Праздник урожая II». В акции участвовало три боевых группы: «Бинц», «Грип» и «Ворм». «Дружина» находилась в составе группы «Бинц» (Kampfgruppe Binz). В эту же группу входили: особый батальон СС Дирлевангера и 1 батальон 23-го полицейского полка СС. К каждой группе были прикомандированы команды СД, подчинявшиеся начальнику айнзатцгруппы штурмбаннфюреру СС Рейнхольду Бредеру[377].

Операция свелась к проведению карательных мероприятий: к сожжению деревень и уничтожению населения, связанного с партизанами, захвату рабочей силы и сельскохозяйственных продуктов. В итоге было расстреляно 2325 человек, около 300 человек было принудительно вывезено на работу в Рейх[378].

Параллельно с зачисткой районов, «зараженных бандитизмом», проводилась «акция по переселению» евреев из Слуцкого гетто. В течение 8–9 февраля 1943 года специальная команда СД (110 человек) под руководством оберштурмфюрера СС Мюллера безжалостно уничтожила 3 тысячи евреев[379].

Личный состав одного из подразделений «Дружины», в котором служил Самутин, был свидетелем, как происходила ликвидация Слуцкого гетто: «В Слуцке было большое гетто. Однажды утром мы узнали, что гетто горит, а его обитателей немцы вывозят за город и там расстреливают… Мы… с расстояния трех километров видели, как догорали дома гетто, как выезжали за город большие черные крытые брезентом машины и скрывались вдали. Из города доносились до нас звуки редких одиночных выстрелов»…

С 16 по 26 февраля 1943 года «Дружина» приняла участие в широкомасштабной антипартизанской операции «Февраль» (или «Лютый», нем. — Hornung), общее руководство которой осуществлял бригадефюрер СС и генерал-майор полиции К. фон Готтберг. Под его началом находилось оперативное соединение, включавшее в себя 5 групп. Часть Гиль-Родионова вошла в состав боевой группы «Восток»[380]. Этой группой руководил командир 2-го полицейского полка штандартенфюрер СС Ангальт. Группа преследовала партизан, «зачищала» деревни и села, помогавшие народным мстителям, уничтожала евреев, изымала сельхозпродукты, захватывала работоспособное население. По данным белорусских исследователей, каратели расстреляли и замучили около 13 тысяч человек, 1900 домов сожгли дотла, захватили около 17 тысяч голов рогатого скота[381].

Участвуя в этих операциях, «Дружина» получила со стороны немецкого командования довольно высокую оценку. Так, фон Готтберг отправил в Берлин рапорт, в котором подчеркнул, что «эта состоящая из 1200 русских часть очень скоро будет ударной силой, и в борьбе с бандами представляется надежной…»[382]

В марте 1943 года обе «Дружины» объединились в белорусском населенном пункте Лужки. Кроме того, в Глубоком (недалеко от Лужков) появился отряд добровольцев из разведывательной школы в Волау (около 100 человек), а также Особый русский отряд (батальон) СС. Это подразделение было сформировано в начале 1943 года бывшим капитаном РККА Разумовским и князем Голицыным в Бреслау с целью участия в «бессоновском» проекте по заброске диверсантов в глубокий советский тыл. До 22 апреля отрядом командовал бывший полковник РККА Васильев, а затем — бывший подполковник РККА Дружинин (в последующем Дружинин перешел к партизанам, а Васильев был арестован немцами)[383].

На основе указанных подразделений был создан 1-й Русский национальный полк СС (1. Russisches Nationale SS-Regiment). Личный состав полка насчитывал 1200 человек, включая 150 офицеров. На вооружении находилось 60 орудий, 95 пулеметов и свыше 200 автоматов[384]. Часть возглавил Гиль (впрочем, тогда он уже пользовался исключительно псевдонимом Родионов), а Блажевич стал вновь начальником штаба. Оба получили звания полковников (штандартенфюреров). В мае 1943 года, по данным разведки партизан, в части было уже 1500 человек[385].

Лужки стали центром района, предоставленного немецкими властями Гилю для самостоятельного управления (очевидно, по аналогии и исходя из удачного опыта Б.В. Каминского в Локте и, позднее, в Лепеле).

При этом реорганизационные мероприятия не закончились. В мае 1943 года (по другим сведениям, в конце июня) на базе полка Гиля началось формирование 1-й Русской национальной бригады СС. 80 % соединения составили полицейские и местное население, 20 % — бывшие советские военнопленные. По партизанским данным, полицейские составляли 16–17 %, 11 % — русские эмигранты, 9 % — так называемые «кулацкие элементы и буржуазные националисты», остальные — более 60 % — бывшие советские военнопленные. Русских в бригаде было 80 %, украинцев и представителей других национальностей — 20 %. На вооружении бригады находилось: полковых орудий — 5, противотанковых орудий — 10, минометов — 20, из них батальонных — 5 и ротных — 12, пулеметов — 280. Партизаны отмечали, что «винтовками русского, немецкого и чешского образцов личный состав бригады был вооружен полностью». Помимо винтовок личный состав соединения был вооружен немецкими пистолетами-пулеметами МР-40[386].

В конце июня 1943 года мероприятия по развертыванию «Дружины» подошли к завершающей стадии. Бригада состояла из трех строевых и одного учебного батальонов, автороты, артиллерийско-минометной батареи, пулеметной роты, учебной роты (унтер- офицерской школы), роты боевого питания, двух взводов кавалерии, комендантского взвода, санчасти, хозчасти, штурмовой роты, саперного взвода, роты связи и взвода полевой жандармерии, организованного Блажевичем[387].

Немалую проблему представляет вопрос о численности соединения. По мнению А.В. Окорокова, к июню 1943 года бригада насчитывала около 8 тысяч человек. В последующем, отмечает историк, произошло еще одно увеличение состава (по некоторым сведениям, до 12 тысяч человек), что привело к переформированию бригады: «Взводы были расширены до рот, роты — до батальонов, а батальоны — до полков. Были сформированы также танковый и артиллерийский дивизионы»[388]. Западногерманский исследователь И. Гофман также отмечает, что в «Дружине» было 8000 человек[389]. К.А. Залесский, редактировавший монографию И. Гофмана, утверждает, опираясь на документы ЦШПД, что «максимальная численность „Дружины“ при развертывании ее в бригаду (июль 1943 года) составляла 3 тысячи человек в составе 4 батальонов, артиллерийского дивизиона и подразделений поддержки»[390].

Не совсем понятно, каким образом «Дружина» могла за короткий срок вырасти до 8 тысяч человек. Следует учесть, что подчиненные Гиля за это время привлекались к операциям против партизан, несли потери, переходили на сторону народных мстителей. По-нашему мнению, численность самой бригады никогда не превышала 4–5 тысяч человек.

Для участия в крупных акциях командование «Дружины» старалось использовать весь личный состав соединения, хотя, видимо, не все части бригады бросались в бой, а только боеспособные. Возможно, в сведениях партизанской разведки, где фигурирует цифра 1500 человек (май 1943 года), вкралась неточность, и советские патриоты учитывали только боевой состав соединения, непосредственно привлекавшийся для выполнения задач по предназначению.

Вызывает доверие позиция, предложенная А. Муньосом и поддержанная К.М. Александровым[391]. По их мнению, численность бригады, переброшенной в Докшицкий район Вилейской области, была доведена до 3 тысяч человек с дислокацией штаба в деревне Докшицы.

Командные должности в бригаде заняли как бывшие советские офицеры, так и русские эмигранты. Среди бывших офицеров РККА можно назвать полковников Орлова и Волкова, майоров Юхнова, Андрусенко, Шепетовского, Шепелева и Точилова, капитанов Алферова и Клименко, старшего лейтенанта Самутина[392].

Среди эмигрантов на командных должностях находились капитан Дамэ (начальник штаба 1 — го полка), полковник (в СС имел звание гауптштурмфюрера) князь Л.C. Святополк-Мирский (командир артиллерийской батареи), бывший офицер армии Деникина, штабс-капитан Шмелев (офицер контрразведки бригады), граф Вырубов и другие[393].

Мероприятия по развертыванию «Дружины» в полк, а затем в бригаду проходили на фоне непрекращающихся боев с партизанами. В частности, с 15 мая по 22 июня 1943 года соединение приняло участие в крупномасштабной антипартизанской операции «Коттбус».

Собственно «Дружина» была задействована против партизан Борисовско-Бегомльской зоны. Подразделения Гиль-Родионова находились в составе группы Клупма и при поддержке двух полицейских батальонов СС наступали со стороны Докшиц в общем направлении на Бегомль и вдоль дороги Докшицы — Лепель. «Дружина» наносила встречный удар в направлении оперативной группы «Север» до населенного пункта Березино. Основная задача полка Гиля состояла в том, чтобы совместно с группой «Север» восстановить дорогу Докшицы — Лепель и в дальнейшем прикрыть ее от возможных ударов народных мстителей[394].

Партизаны упорно оборонялись, не ввязывались во фронтальные бои с противником, действовали небольшими группами и маневрировали, но ситуация складывалась не в их пользу. К концу мая Борисовско-Бегомльская партизанская зона была зажата со всех сторон, а к концу июня — ликвидирована[395].

Согласно донесению фон Готтберга от 28 июня 1943 года, в итоге операции «Коттбус» советская сторона понесла следующие потери: «Убито в боях 6087 человек, расстреляно — 3709, захвачено в плен — 599. Захвачено рабочей силы — 4997 человек, женщин — 1056»[396]. По мнению Г.К. Клименко, в этот момент «Дружина» «ничем не отличалась от соседних первоклассных эсэсовских немецких, латышских, литовских и других частей, и во многих случаях превосходя их своею доблестью и стойкостью. Приток добровольцев и перебежчиков усиливался»[397].

Ниже мы коснемся попытки руководителей «Цеппелина» переподчинить формирование Гиль-Родионова, в результате чего был образован так называемый «Гвардейский батальон РОА».

В конце апреля 1943 года — то есть в период боевого слаживания 1-го Русского национального полка СС — руководители реферата Z VI управления РСХА поручили группе своих «проверенных» русских коллег принять командование формировавшейся в Лужках частью. В группу вошли русские эмигранты братья Сергей и Николай Ивановы, К.Г. Кромиади, И.К. Сахаров, граф Г.П. Ламсдорф, В. А. Реслер. Кроме того, к ним присоединились представитель РПЦЗ архимандрит Гермоген (Кивачук) и бывший бригадный комиссар РККА Г.Н. Жиленков, формально «представлявший» Русскую освободительную армию, которая, впрочем, на тот момент существовала только гипотетически — в пропагандистских материалах вермахта, адресованных советским военнослужащим.

Практически все названные выше лица уже «отличились» на службе в подразделениях абвера или СД. Главное же, что их связывало — совместная служба в созданном под эгидой абвера отряде «Граукопф» (Abwehr Abteilung 203, Unternehmen «Graukopf»; известен также под пропагандистским наименованием «Русская национальная народная армия», РННА). Это соединение было сформировано весной — летом 1942 года в поселке Осинторф Витебской области. Политическое руководство и связь с немецким командованием осуществлял С.Н. Иванов (в 1930-е годы возглавлял германский отдел Всероссийской фашистской партии), а К.Г. Кромиади стал комендантом центрального штаба и начальником строевой и хозяйственной части. В мае он подготовил из советских военнопленных сводную разведывательно-диверсионную группу (300 человек) для участия в операции по уничтожению управления 1-го гвардейского корпуса генерал-лейтенанта П.А. Белова, находившегося в окружении, а в последующем обеспечивал участие отдельных батальонов РННА в антипартизанских операциях. В сентябре 1942 года командование «Граукопфом» принял бывший полковник РККА В.И. Боярский, а политическое руководство — Г.Н. Жиленков. Однако после ряда неудачных попыток использовать РННА на фронте и участившихся случаев перехода ее военнослужащих к партизанам Жиленков и Боярский были отозваны с командных постов и присоединились к «Русскому комитету» генерала Власова. Во главе РННА встал бывший майор РККА и начальник штаба РННА Р.Ф. Риль, а соединение — ориентировано исключительно на борьбу с партизанами. В начале 1943 года РННА была расформирована, а ее личный состав — распределен по различным частям вермахта. На бывших же командиров-осинторфовцев пристальное внимание обратили сотрудники «Цеппелина»[398]…

Согласно мемуарам Кромиади, Жиленков, узнав о намерении сотрудников РСХА переподчинить 1-й русский национальный полк СС группе белоэмигрантов, «сделал предложение СД, как представитель генерала Власова, перенять Бригаду Гиля с условием переформировать ее в Бригаду Русской освободительной армии. Когда СД приняло предложение Жиленкова, тогда вся осинторфская группа согласилась войти в подчинение Власову и ехать на фронт под командой генерала Жиленкова». Эту точку зрения, явно обусловленную нежеланием афишировать свою работу на СД, некритически приняли и многие исследователи, часть из которых вообще предпочитает умалчивать о какой-либо связи «бригады РОА» с «Цеппелином»[399].

Разумеется, ни о каком «подчинении» будущего соединения Власову и речи не шло (хотя из пропагандистских соображений и заявлялось о некой связи с «Русским комитетом»). Даже Самутин в своих воспоминаниях предельно откровенно отмечает, что «эта „Гвардейская бригада РОА“, так же как и бригада Гиля, является детищем и иждивенцем таинственного „Цеппелина“», и что «никакого действительного формирования бригады из имеющегося в наличии батальона не произойдет»[400]. Жиленков к весне 1943 года уже прошел все необходимые проверки по линии СД, участвовал в разработке ряда операций «Цеппелина»[401], а посему уместно говорить о том, что он играл в окружении Власова роль агента эсэсовской разведки (а не наоборот).

Возглавлять группу поручили начальнику главной команды «Цеппелин „Россия-Центр“» штурмбаннфюреру СС Хансу Шиндовски. Подразделение Шиндовски было переброшено в Белоруссию вместе с «дружинниками» и дислоцировалось в непосредственной близости от них — в Лужках, а затем в местечке Глубокое. 29 апреля 1943 года Шиндовски передал вышестоящему начальству в Берлин рапорт постоянного представителя СС при «Дружине» оберштурмбаннфюрера СС Аппеля: «Положение в „Дружине“ требует вмешательства со стороны высших инстанций… „Дружина“ развилась в таком направлении, которое свойственно русским при их мании к величию. В то же время замечено возрастающее недовольство, направленное против Германии… Активисты „Дружины“ находятся под влиянием праздношатающихся по лагерю русских, они ведут свободную жизнь бандитов, пьют и едят вдоволь и совсем не думают о предстоящей деятельности „Дружины“. Такое положение создает опасность для политики империи»[402].

Вальтер Шелленберг в своих мемуарах отмечает, что он «неоднократно просил Гиммлера отстранить Родионова от ведения борьбы с партизанами». Шеф эсэсовской разведки начал сомневаться в лояльности командира «Дружины» после нескольких личных бесед с Родионовым: «У меня начало складываться впечатление, что если первоначально он и был противником сталинской системы, то теперь его позиция претерпела изменения»[403].

В итоге руководство СД сделало вывод о необходимости переподчинения полка Гиля политически проверенным русским коллаборационистам. Иванов и Жиленков предоставили кураторам из ведомства В. Шелленберга новое штатное расписание соединения (к примеру, на должности командиров полков планировалось назначить двух бывших майоров РККА — A.M. Бочарова и И.М. Грачева).

В начале мая группа Шиндовски прибыла в Глубокое. Появление комиссии вызвало переполох у руководителей «Дружины». Самутин описывает эти события в комических тонах: «Последовал непрерывный ряд совещаний… Было решено всеми средствами бороться против передачи этим офицерам наших частей. В крайнем случае, уступить батальон, даже полк, но не отдавать всю бригаду. Серьезным возражением было то, что силы неравны… Там два генерал-лейтенанта, а у нас… Тут-то и вспомнили, что ведь и у нас есть генерал-майор, теперь, правда, майор, Богданов. Надо немедленно восстановить его в звании!.. Блажевич привез из Люблина бригаду портных, сапожников и других мастеровых людей, из евреев, конечно, которым была сохранена жизнь до поры до времени по причине их профессиональной нужности. Теперь этим евреям под страхом немедленного расстрела было дано задание — за несколько часов, оставшихся до приезда власовских генералов, сшить генерал-майорскую форму майору Богданову. Работа закипела. Последние стежки дометывались, когда машины с посланцами Власова, в сопровождении сильного немецкого конвоя для охраны в пути, уже въезжали в Лужки… Богданова обрядили в новенькую генеральскую форму и уже готовы были выпустить навстречу приезжим, как обнаружилось, что на брюках господина генерала нет лампасов, этих широких полос красного сукна, по которым за полверсты можно отличить генерала от простого смертного! Откуда было знать этим несчастным евреям про генеральские лампасы, когда они никогда живого генерала и в глаза не видели, а заправлявший всем этим делом Блажевич забыл проследить, запарившись. Вот-то началась беготня, чертыхания и обещания сейчас же, как только уедут эти проклятые генералы, перестрелять всех евреев, и не только портных. Откуда- то вытащили кусок красной материи, отхватили от куска длинные полосы, которые пришивать уже не было никакого времени. Пришпилили их булавками к генеральским штанам, и чуть не тычком в спину вытолкнули свеженького генерал-майора навстречу вышедшим из своих машин приезжим генералам… Когда Богданов, взяв под козырек, подтянувшись и изобразив некоторый переход даже и к строевому шагу, направился к приехавшим генералам, правая лампасина, наспех пришпиленная булавкой, отцепилась и повисла на правой штанине… Гиль сделал было движение подскочить к Богданову и подцепить лампасину, но было уже поздно, генералы сблизились, ничего сделать уже было нельзя… Богданов представился. Он начал было представлять Гиля… но один из двух приехавших генералов… нарочито громко и четко сказал, чтобы всем было слышно:

— У вас непорядок в туалете, господин генерал, прикажите исправить…»[404]

Начались продолжительные переговоры. Кромиади вспоминает: «Мои личные встречи с Гилем в Лужках участились… Гиль приставал ко мне, предлагая поступить к нему в Бригаду на должность начальника его штаба, а я с благодарностью отклонял это предложение, объясняя свой отказ договоренностью, связывающей меня с нашей группой». Сам Кромиади высоко оценил строевую выучку подчиненных Гиля, хотя и «выразил свое недоумение по поводу характера и размаха его хозяйственной части. Гиль на это… заявил, что он, мол, позволил своим офицерам и унтер-офицерам обзавестись походными женами, чтобы этим путем удержать их от побега… Не может быть, чтобы такой прекрасный организатор и строевик не знал, что наличие баб в войсковой части неминуемо приведет к падению дисциплины, деморализации солдат и офицеров, а также и к мародерству»[405].

Благодаря поддержке и ходатайству местных органов СД перед вышестоящим командованием в Берлине Гилю удалось (хотя, очевидно, не без труда) остаться на прежней должности. При этом эсэсовцы обязали его выделить из состава вверенного ему полка несколько подразделений для передачи под командование прибывшим из Берлина коллаборационистам (Особого русского отряда СС из Бреслау, учебного батальона и пропагандистского отдела; около 300 человек, по другим данным — 500)[406].

В середине мая сформированный на основе этих подразделений батальон перебросили в деревню Крыжево, а затем — в поселок Стремутка (15 км от Пскова), где с 1942 года располагался разведывательно-диверсионный пункт «Цеппелина». Часть, куда влилось еще несколько пополнений добровольцев, подчинили местным органам СД. Сводная рота батальона участвовала в параде псковского гарнизона вермахта 22 июня 1943 года. Подразделение маршировало со знаками и эмблемами РОА. Из-за этого бывших бойцов «Дружины» почему-то часто относят к формированиям генерала Власова, хотя шевроны, кокарды, петлицы и погоны РОА к тому моменту носили многие восточные части, не имеющие никакого отношения к несуществующей на тот момент власовской армии[407].

Тогда же по псковскому радио прозвучала известная песня русских добровольцев «Мы идем широкими полями»[408], сочиненная бывшими пропагандистами «Дружины». Характерно, что в ее тексте «РОА» не упоминается.

Член НТС Р.В. Полчанинов, который в тот момент находился в Пскове, в своих мемуарах пишет, что после парада 22 июня «советские агенты во главе с одним из автоматчиков, который на параде был ассистентом у знаменосца, устроили бунт… Были убитые с обеих сторон, но восстание не удалось, так как большинство власовцев оказалось идейными врагами большевизма»[409].

Следует добавить, что в мае 1943 года главная команда «Цеппелина» «Россия-Центр» переехала из Глубокого под Псков — в уже упомянутые поселок Стремутка и в деревню Крыжево. В августе 1943 года команду переименовали в главную команду СС «Россия- Север» (SS-Hauptkommando Russland — Nord Unternehmen Zeppelin), во главе ее был поставлен новый начальник — штурмбаннфюрер СС Отто Краус[410].

Самутин пишет: «Я стал замечать, что все большую и большую роль в делах бригады начинают играть немцы, говорящие по-русски, из немецкой шпионской школы, размещавшейся в барачном городке на южной окраине Пскова на берегу р. Великой. Вскоре… один из этих немцев утонул в Великой, катаясь пьяным на лодке. Оставшиеся двое, майор Краус и капитан Хорват, с удвоенной энергией начали вмешиваться во внутреннюю жизнь бригады, чуть ли не ежедневно приезжая в часть. Они в придирчивом тоне вели разговоры с Ламсдорфом, презрительно третировали нас, бывших советских офицеров…»[411]

Дальнейшая судьба так называемого 1-го Гвардейского батальона (бригады) РОА (по немецким документам, 1-я ударная бригада — 1. Sturmbrigade) показательна. Его личный состав использовался в составе особых команд СД по борьбе с партизанами (например, в 113-й охотничьей команде — Jagdkommando 113), забрасывались в тыл Красной армии. Когда «Дружина» перешла к белорусскими партизанам, СД сочло нецелесообразным создание диверсионной бригады. В ноябре 1943 года 150 человек перебежали на сторону ленинградских партизан. В итоге батальон (в тот момент им командовал еще один бывший «осинторфовец» — майор Рудольф Риль, псевдоним — Владимир Кабанов) разоружили и расформировали. Остатки части передали в состав русской авиационной группы в Восточной Пруссии, потом они влились в ряды Военно-воздушных сил КОНР[412].

Дальнейшие события в самой «Дружине» развивались стремительно. Бригада начала стремительно разлагаться. Г.В. Клименко свидетельствует: «Моральное состояние бригады ухудшилось. Началось с того, что Родионов и его ближайшее окружение, в частности, майор Блажевич, набросились на обильно поставляемую немцами водку. Началось пьянство, кутежи, в которых принимали участие женщины, выписываемые даже из Польши. Руководили этим „делом“ тот же Родионов и Блажевич. Конечно, это заставило кое-кого задуматься над этим, тем более что в последние месяцы, еще во время пребывания в Лужках, Родионов стал вести себя в полном несоответствии с должностью руководителя национальной боевой группы. Такое положение не нравилось и немцам, которые вначале просили прекратить безобразие, а потом, когда уже начались случаи грабежа и насилия, исходящие из ближайшего окружения Родионова и Блажевича, приказали прекратить и пригрозили, что они сами займутся наведением порядка и что виновные, несмотря на их положение, будут посажены в лагерь военнопленных»[413].

Л.А. Самутин вспоминает: «Гилю было наплевать на все. Он завел себе молодую „бабу“ и все больше и больше пил. Вокруг него создавался все более и теснее узкий круг прихлебателей и собутыльников. Я не был вхож в этот круг, но Точилов какое-то время принадлежал к нему и приносил мне все более и более пугавшие меня рассказы о полной безыдейности, царящей в этом кругу, о бесперспективности всего дела, о воцарившемся настроении, которое точнее всего описывается, как „пир во время чумы“»[414].

Итак, летом 1943 года в СД вновь засомневались в способности Гиля эффективно командовать соединением. В Берлин пошли сообщения о политической неблагонадежности солдат и офицеров, а в одном из рапортов прямо констатировалось: «Родионов не внушает доверия своим поведением» и предрекалось, что «в ближайшее время „Дружину“ постигнет катастрофа»[415].

Изменение в настроении Гиля заметил и шеф VI управления РСХА Вальтер Шелленберг. Он вспоминал: «После нескольких бесед с ним у меня начало складываться впечатление, что… его позиция претерпела изменения. Он считал, что обращение немцев с русским гражданским населением и военнопленными — а против такого обращения я и сам восставал, хотя и тщетно [В. Шелленберг активно участвовал в создании оперативных групп полиции безопасности и СД, которые занимались уничтожением евреев и коммунистов. Как известно, к выполнению этих „задач“ активно привлекались и подчиненные Гиль-Родионова. — Примеч. авт.], — должно привести к катастрофическим последствиям. С другой стороны, я вынужден был отстаивать точку зрения Гиммлера. Я просил Гиля не забывать, что обе стороны прибегали ко все более жестоким и беспощадным методам ведения войны. Если посмотреть на партизанскую войну непредвзято, то вряд ли можно утверждать, что русские не повинны в таких же зверствах, что и немцы; возможно, они даже превзошли немцев в жестокости. Родионов напомнил мне, в свою очередь, об утверждениях нашей пропаганды, что русские люди „недочеловеки“. Я ответил, что он не зря употребил слово „пропаганда“ — ведь на войне так трудно провести четкую грань между моральным и аморальным. Я был убежден, что белорусы, украинцы, грузины, азербайджанцы, туркмены и представители других национальных меньшинств воспримут эти лозунги должным образом, именно как пропаганду военного времени.

Когда мы начали терпеть неудачи в России, наша секретная служба в своей работе тоже, естественно, начала сталкиваться с трудностями. Возникли определенные трудности и с руководством „Дружиной“. Несмотря на мои неоднократные предупреждения, случилось то, чего я боялся…».

Параллельно с внутренними непорядками, личный состав «Дружины» постоянно подвергался пропагандистским атакам со стороны партизан, требовавших от русских эсэсовцев перехода на советскую сторону. С мая 1943 года разложением «Дружины» занялось несколько бригад народных мстителей: им. К.Е. Ворошилова (командир — Д.В. Тябут), «Дубова» (командир — Ф.Ф. Дубровский), им. И. Чапаева (командир — В.В. Мельников), им. ЦК КП(б) Б (командир — А.Д. Медведев)[416].

Пристальное внимание к «Дружине» было вызвано, скорее всего, тем, что русское формирование СД помимо удачных действий против партизан могло послужить базой, как предполагали в ЦШПД, для развертывания сил РОА. Этого советские патриоты не могли допустить ни в коем случае (особенно в Белоруссии, где население отнюдь не было поголовно лояльным по отношению к советской власти). Поэтому народные мстители делали все, чтобы развалить «Дружину», и их труды, надо сказать, давали определенные результаты. В отчете командира бригады им. ЦК КП(б)Б А.Д. Медведева отмечалось: «Особенно широко пропаганда среди войск противника была развернута с мая 1943 года, имевшая своей целью разложение войск противника. В результате этой работы перешло в бригаду из 1-го русского национального белогвардейского полка 35 человек»[417].

В самый разгар противостояния Гилю стало известно, что немцы, недовольные действиями бригады, решили арестовать его, а командование передать (по одной из распространенных версий) Богданову. Теперь у него не было другого выбора: либо в лес, либо обратно в лагерь. Гиль, вступив в личную переписку с представителями партизанской бригады «Железняк», выдвинул условие, что организует переход своих подчиненных на сторону партизан, если ему будет возвращено советское воинское звание и он останется в должности командира бригады. Получив положительный ответ, он согласился организовать переход бригады, выдачу генерала Богданова и гауптштурмфюрера СС князя Святополк-Мирского. 13 августа «Дружина» была поднята по тревоге. Были уничтожены все немцы, все командиры полков, почти все командиры батальонов, все сотрудники «Службы предупреждения»[418], за исключением Богданова и нескольких офицеров-эмигрантов, которые были арестованы, переданы партизанам и доставлены самолетом в Москву (Богданов был расстрелян 24 апреля 1950 года по приговору военной коллегии Верховного Суда СССР).

16 августа Гиль-Родионов объявил по своей бригаде приказ об официальном переходе соединения на советскую сторону:

«С апреля 1943 года немецкое командование, боясь русских национальных сил, на дальнейшее их увеличение не идет, силясь превратить существующие русские подразделения и части в послушное орудие для порабощения русского же народа.

Все попытки со стороны нашей бригады воспрепятствовать немецким захватчикам в сжигании сел и истреблении русского населения успеха не имели. Давая обещания и заверения, фашистские гады в то же время производили свои кровавые расправы над невинным и безоружным мирным населением.

Гитлеровские бандиты, неся смерть и уничтожение всем народам, производят дикие расправы над русским населением, лицемерно пытаясь обмануть русский народ, заявляя о доброжелательном якобы их отношении к русскому народу.

Действительность показала, что ни о какой „новой России“ они не думают и что у них лишь одна цель — порабощение русского народа.

Во имя спасения Родины от порабощения ее фашистскими захватчиками приказываю:

1. С сего числа бригаду именовать „1-я Антифашистская партизанская бригада“.

2. Вменяю каждому бойцу бригады беспощадно истреблять фрицев до последнего их изгнания с русской земли.

3. С сего числа приветствие „хальб-литр“ отменить, приветствовать прикладыванием руки к головному убору согласно Строевому уставу РККА.

4. Все фашистские знаки — свастики, черепа, вороны и другие знаки — снять.

5. Поздравляю офицеров и бойцов с присоединением к священной борьбе за нашу великую Родину.

Слава нашему великому народу!»[419]

В дальнейшем соединение Гиля именовалось Первой антифашистской партизанской бригадой. Клименко пишет: «Не все было уничтожено. Несмотря на запугивание, что немцы расстреливают всех „дружинников“, эти последние стали от Родионова бежать. Уже с первых же дней в Глубоком при СД был устроен сборный пункт для возвращающихся. Тут же собрались и уцелевшие офицеры, во главе с майором Алелековым, Юхновым и Андрусенко. Было всего только около 30 офицеров, в том числе и прибывший из командировки капитан Дамэ, старый эмигрант, начальник штаба первого полка. Немцы предложили оставшимся направиться в другие части или отправиться на частные работы. Никто за проволоку отправлен не был»[420].

Кроме того, нацисты организовали серию пропагандистских атак на личный состав Антифашистской бригады. В одной из листовок к своим бывшим сослуживцам обращался майор Юхнов. Он писал: «Глава о Гиле закончилась. Точку над главой о Родионове поставит рано или поздно НКВДист пулей в затылок у свежевырытой ямы. Жаль мне все жалкие остатки бывшей „Дружины“, которые, больные сыпняком, цингой и чесоткой, лежат в лесах и ожидают своего конца. Они заслужили бы лучшей доли»[421].

Факт перехода «Дружины» на советскую сторону не остался без внимания и коллаборационистской прессы — как гражданской, так и военной. Оккупационные газеты писали, что «провокатор Гиль-Родионов» еще в лагере для военнопленных «начал свою карьеру клеветническими данными на своих же товарищей». Заняв командную должность, он «пытался подстрекать, что с партизанщиной можно покончить путем зверской жестокости и поголовного истребления», а также «саботировал приказ о хорошем обращении с населением». В последующем в оккупационной печати появлялись и не лишенные известной доли злорадства заметки о «подвигах» родионовцев- антифашистов. Так, в одной корреспонденции констатировалось, что «банды Родионова долгое время занимались насилиями и грабежами честного мирного населения, жгли хутора жителей». В статье, озаглавленной «Я только теперь узнал правду», бывший «дружинник», подписавшийся инициалами «А.С.», писал: «Особенно показали себя во всей красе командиры бандитских отрядов бригады Родионова. Шепелев и Петров, бросив свои отряды, бежали в неизвестном направлении, оставив своим подчиненным право решать свою участь». В итоге «многие бандиты», по данным корреспондента, вновь перешли на сторону немцев[422].

Рассказ о боевом пути Антифашистской бригады выходит за рамки нашего исследования[423]. Следует сказать лишь то, что 16 сентября 1943 года Родионов был награжден орденом Красной Звезды, и тогда же ему было присвоено звание полковника. Сама бригада участвовала в обороне Полоцко-Лепельской партизанской зоны, однако весной 1944 года была фактически полностью разгромлена в ходе операции «Весенний праздник» — самой крупной антипартизанской акции за всю войну. Бригада потеряла 1026 человек (больше половины личного состава) и перестала существовать. Сам Гиль погиб в бою 14 мая.

Клименко приводит такую версию гибели Гиля: «Сам Родионов был тяжело ранен, и тогда один из офицеров, бывших его подчиненных, подошел к нему и, произнеся „Собаке собачья смерть“, тут же, на месте, застрелил его»[424].

На наш взгляд, достаточно объективную оценку действиям Антифашистской бригады и ее командира высказал после войны бывший начальник Белорусского штаба партизанского движения П.З. Калинин: «1-я антифашистская бригада воевала. Ее личный состав мужественно сражался с оккупантами вплоть до полного освобождения Белоруссии. Опытным командиром показал себя в боях и Гиль-Родионов. Он погиб в борьбе с фашистскими захватчиками. Тем не менее и сейчас, когда пишутся эти строки, я не могу назвать его патриотом. Разве можно умолчать о карательных экспедициях против партизан, в которых участвовали „роавцы“ под его командованием. Разве можно забыть о зверствах, которые чинили они над мирным населением в Кличевском, Лепельском и некоторых других районах… Можно простить многое, очень многое… Но нельзя, невозможно простить сознательную измену родной стране, своему народу, массовые расстрелы своих братьев по крови. Вот почему я и поныне не считаю возможным сказать доброе слово о В.В. Гиль-Родионове»[425].

Последняя точка в истории «Дружины» была символически поставлена следопытами витебского поискового отряда «Пошук» в сентябре 1992 года. В районе хутора Накол Глубокского района были найдены останки полковника Гиля. Спустя несколько дней истлевшие кости бывшего русского эсэсовца и советского партизана были перезахоронены в городе Ушачи в центре братской партизанской могилы.

Из статьи Михаила Боброва о бригаде Гиль-Родионова

Полковник Родионов попал в немецкий плен, защищая в 1941 году Минск. Он был взят раненым, в бесчувственном состоянии. Дивизия советской армии, которой он командовал, рассыпалась по лесам и в значительной части сдалась в плен. Солдаты не хотели воевать за советскую власть, и Родионов ничего не мог изменить. В числе других высших офицеров Красной армии Родионов был объявлен в приказе Сталина врагом народа, так как он не выполнил приказа, предписывающего беречь «последний патрон для себя». Может быть это, а может быть общий дух антибольшевизма, разгоревшийся в лагерях для военнопленных, но что-то заставило Родионова задуматься о своем долге перед родиной.

Родионов, в лагере военнопленных, перед лицом голодной смерти, стал антибольшевиком. Вокруг него сплотилась небольшая группа солдат и офицеров, и это содружество смертников было названо «Дружина». Всего их было 25 человек. «Дружина» вскоре стала пропагандным антикоммунистическим центром в огромном лагере, где она была. В неприглядной темноте неосвещаемых помещений члены «Дружины» делали доклады, устраивали диспуты, разжигали споры и решали идеологические проблемы. Все тогда искали для себя правильный путь в событиях, и поэтому вскоре «Дружина» стала своеобразным политическим центром военнопленных. Вскоре ей удалось завязать связи с антибольшевистскими организациями на воле, и те предприняли хлопоты об освобождении «Дружины» из лагеря. Надо сказать, что в 1941 году военнопленным солдатам и даже офицерам часто удавалось уходить из лагерей. Немецкое командование, до передачи лагерей в руки гражданских и полицейских органов, охотно выпускало военнопленных, если за ними приезжали их родственники. Часто отпускали пленных также по просьбе различных русских организаций, сельских общин и т. д. Естественно, каждая русская организация старалась освободить из плена как можно больше людей. На заводах и на фабриках, в учреждениях и в сельских общинах, везде можно было повстречать бывших военнопленных. Инженеры, врачи, педагоги — все это в основном были пленные, отпущенные командованием немецкой армии. (Позже, когда разгорелась партизанская война, эти люди снова были взяты в лагеря военнопленных.) Удалось освободить и Дружину Родионова, 25 солдат и офицеров, ставших антикоммунистами. Формальной причиной для освобождения была необходимость поддержания порядка в одном лесном районе, куда Дружина и направилась после своего освобождения из лагеря.

Вскоре Дружина стала серьезной боевой силой. Из многих городов и районов в Дружину стекались бежавшие из советской армии солдаты и офицеры. Молодежь из городов и сел оккупированных территорий тоже рвались к организации и оружию, она вступала в Дружину или переселялась в район, где была расположена Дружина, чтобы скрыться от принудительного труда, который начинал вводиться немцами.

Выполняя пожелание политического антибольшевистского комитета, в который вошел и Родионов, принявший имя «Гиль», Дружина собирала по лесам и по укромным местам оружие, брошенное при отступлении советской армией. Немцы, я думаю, были немало удивлены, когда вскоре им стало известно, что Дружина уже насчитывает 3500 солдат и офицеров и вооружена не только легким оружием, но имеет артиллерию и даже танки, найденные по лесам и отремонтированные собственными силами.

Дружина храбро сражалась за свой район, когда в нем был выброшен крупный военный десант советских войск, и закончила бой тем, что около 250 солдат десанта перешли к ней. С тех пор она спокойно стояла в своем районе, поддерживая порядок и спокойствие и помогая населению перестроить жизнь на новых началах.

Когда начался разгром «крамолы» в немецком тылу, он коснулся и Дружины. В район, охраняемый Дружиной, явился отряд войск СС, уполномоченный министерства Розенберга и целый штаб нацистских чиновников. На первый раз Дружина просто изгнала отряд немцев и всех чиновников из своей зоны. Гиль-Родионов по предложению антибольшевистского комитета обратился к немецкому командованию со следующим заявлением:

«Дружина, которой я командую по поручению антибольшевистского комитета, является добровольным формированием, созданным для защиты населения и поддержания порядка в порученном ей районе. Она сама добыла для себя оружие и одежду, питание же получает от населения своего района. Она является дружественной германской армии. Районы, занятые ею, добросовестно поставляли продовольствие для германской армии по нормам, установленным германской армией по соглашению с русскими гражданскими учреждениями. Это будет делаться также и впредь.

Однако я считаю своим долгом заявить, что попытка подчинить Дружину германским тыловым учреждениям, отнять в районах власть от выбранных населением и утвержденных германской армией старшин, как и попытка разрушить налаженный порядок жизни, встретит противодействие как со стороны Дружины, так и населения».

Дальше в заявлении Гиль-Родионов просил командование германских войск наказать виновных в посылке карательного отряда войск СС и в безобразиях и бесчинствах, которые учинил этот отряд и прибывшие с ним чиновники.

Ответом на эту жалобу Гиль-Родионова был приказ Дружине разоружиться. Приказ исходил не от армии, куда было подано заявление Гиль-Родионова, а от генерального комиссара Белоруссии Вильгельма Кубе, присланного Гитлером для управления завоеванной вотчиной. Кубе дал трехдневный срок для выполнения своего приказа. В это же время до Дружины дошли вести о том, что антибольшевистские организации в городах подверглись разгрому, известные Дружине антибольшевики арестованы или расстреляны. Надо было решить вопрос, подчиниться ли немцам или отстаивать свое право на свободу. И решение было принято. Во все районы, которых можно было достигнуть, были посланы оперативные группы из солдат и офицеров. Они арестовали всех немцев, найденных ими в этих районах: гестаповцев, жандармов, сборщиков налогов, Дандвиртшафт-комендантов. Всего к утру в штаб Дружины было доставлено около 400 немцев. Половина из них были простые солдаты и их отпустили. Несколько десятков чиновников и офицеров, доброжелательно относившихся к населению, были также отпущены. Остальные расстреляны.

Жребий был брошен. К месту стоянки Дружины двинулись карательные отряды. На поддержку им была послана дивизия германских войск. Гиль-Родионов знал, на что он шел. Сжегши танки, уничтоживши тяжелое вооружение, Дружина ушла в непроходимые леса и болота. С боем Дружина прошла мимо Минска, уничтожая на своем пути немецкие гарнизоны, и скрылась в болотах у Пинска, куда немцы не рисковали посылать свои войска.

Вскоре Дружина Гиль-Родионова превратилась в бригаду партизан, добывшую громкую славу в боях. Она теперь называлась «За Родину». В бригаду Гиль-Родионова из Москвы были присланы специальные эмиссары. Они обещали Гиль-Родионову прощение Сталина, если только он согласится и поможет «очистить» Дружину от идейных врагов советской власти, которых в Дружине было немало. Сломленный трудностями, Гиль-Родионов согласился на это. В партизанской бригаде начались аресты и расстрелы. Прилетевшие из Москвы люди, прикрываясь авторитетом командира бригады Гиль-Родионова, арестовывали и уничтожили по одиночке тех, кто проявлял себя наиболее непримиримым к Сталину. За эту измену делу антикоммунизма Гиль-Родионов поплатился своей головой. Уже тогда, когда Сталин простил его и наградил высоким орденом «за выполнение особых заданий правительства», было принято решение убрать Гиль-Родионова. В глубоком германском тылу его убили уцелевшие антибольшевики из Дружины, вчерашние его друзья… С тех пор следы партизанской бригады Гиль-Родионова затерялись, и о ней ничего больше не было известно.

См.: Бобров М. Страшное безмолвие России /«Возрождение» (Париж). 1949. М 6. С. 128–130.

Статья Г.В. Клименко «Правда о „Дружине“»

В издающемся в Париже под редакцией С.П. Мельгунова сборнике-тетради «Возрождение» (ном. 6 за ноябрь — декабрь 1949 г.) я прочел статью М. Боброва «Страшное безмолвие России». В этой статье, именно в части ее, касающейся Гиль-Родионова и его «Дружины», говорится о Родионове, как о чуть ли не о русском национальном герое. Это обстоятельство заставляет меня во имя исторической правды сделать некоторое разъяснение и указать на ложность такого освещения деятельности г. Родионова.

Историю «Дружины» знаю я хорошо, т. к. был в ней почти с момента зарождения и до ее конца, в качестве командира 1-й роты, особого мотомех. батальона.

Зимой 1941–1942 года у находившихся в лагере военнопленных Сувалки группы советских офицеров явилась мысль организовать русскую боевую группу для борьбы с большевиками. Прежде всего была создана политическая организация под названием «Русский Национальный Союз». Во главе этой организации стал б. советский полковник Родионов, принявший фамилию Гиль. Немцы заинтересовались этой организацией и начавшиеся переговоры привели к формированию сначала одной, а потом второй «Дружины». Первой стал командовать полк. Родионов, его начальником штаба был подполк. Орлов. Из военнопленных же составилось и общее руководство «Дружины», в которое вошли: б. командир 47-й стрелковой, им. Калинина дивизии ген.-м. Богданов, б.н. полигона в Виннице майор Юхнов, майор Андрусенко и др. Все б. советские офицеры и солдаты, отказавшиеся бороться за советскую власть, с радостью взялись за оружие для борьбы с большевизмом, за национальную Россию. Девизом было «За Русь», и борьба шла под трехцветным национальным флагом. Группа эта, численностью около батальона, была направлена в гор. Старый Быхов. Вооружение и снабжение было дано немцами, из трофейного чешского и советского вооружения. Был дан также и автотранспорт, в виде грузовиков, боевых машин, мотоциклетов и т. п., так что почти вся группа была полностью моторизована. Так как «Дружину» взяли под свое «покровительство» «войска СС», то и для связи был придан «немецкий штаб» во главе с СС-оберштурмфюрером Попом (псевдоним).

Одновременно с организацией группы Родионова (первой «Дружины») была организована вторая «Дружина», во главе которой стал майор Блажевич, латыш по происхождению и, как ходили слухи, в прошлом офицер войск НКВД, старый большевик и член партии. В группу эту вошли майор Алелеков, кап. Малиновский, ст. лейт. Палферов и др. «Вторая Дружина» была направлена в район гор. Люблина для охраны военных складов и лагерей.

В марте 1943 года обе «Дружины» разрослись численностью около полка каждая (за счет добровольцев из лагерей военнопленных, из населения и скитавшихся в лесах остатков разбитой советской армии) и были переброшены в район гор. Глубокого, в Белоруссии. Штаб расположился в б. польских казармах пограничных войск, в местечке Лужки. Здесь произошло объединение обеих «Дружин», было принято новое название: СС-бригада «Дружина», численностью 3000–4000 человек, и во главе бригады стал полк. Родионов-Гиль. При нем был организован штаб бригады во главе с подполк. Орловым и непосредственно подчиненный самому Родионову отдел «С.И» (Служба Предупреждения), имевший политическо-разведывательный характер. Эту «службу» возглавлял майор Блажевич, совместно с ген.-м. Богдановым, майором Алелековым, кап. Малиновским, ст. лейт. Палферовым и др.

Сама бригада состояла из четырех батальонов (полки были введены позже), пулеметной роты, артиллерийской роты, роты связи, транспортной роты, роты боевого питания, хозяйственной роты и учебной роты (школа прапорщиков и школа младших командиров), организован майором Блажевичем взвод полевой полиции.

В Лужках «Дружине» была предоставлена возможность организоваться и расшириться. Поплыли со всех сторон добровольцы, призываемые Родионовым для борьбы с коммунистами, повсюду рассыпались воззвания и велась усиленная политическая работа. «Дружина» росла, заражая кругом всех своей национальной силой. Офицеры и солдаты становились на крепкий антикоммунистический путь. И когда в мае 1943 года «Дружина» была отправлена в бой для борьбы с большими партизанскими и парашютными частями, она ничем не отличалась от соседних первоклассных СС-овских немецких, латышских, литовских и др. частей, и во многих случаях превосходя их своею доблестью и стойкостью.

Приток добровольцев и перебежчиков усиливался.

После успешной операции «Дружина» возвратилась на отдых в тот же район гор. Глубокого, но на этот раз штаб расположился в гор. Докшицы, а части в его районе радиусом в 50 км. СС-командование разрешило увеличить состав бригады до 12 тысяч человек. (К этому времени в бригаде было около 8000 чел.) Началась горячая работа переформирования. Взводы выросли в роты, роты — в батальоны, батальоны — в полки. Появились танковый и артиллерийский дивизионы. Приплыв добровольцев еще увеличился. Но моральное состояние бригады ухудшилось. Началось с того, что Родионов и его ближайшее окружение, в частности, майор Блажевич, набросились на обильно поставляемую немцами водку. Началось пьянство, кутежи, в которых принимали участие женщины, выписываемые даже из Польши. Руководили этим «делом» тот же Родионов и Блажевич. Конечно, это заставило кое-кого задуматься над этим, тем более что в последние месяцы, еще во время пребывания в Лужках, Родионов стал вести себя в полном несоответствии с должностью руководителя национальной боевой группы. Такое положение не нравилось и немцам, которые вначале просили прекратить безобразие, а потом, когда уже начались случаи грабежа и насилия, исходящие из ближайшего окружения Родионова и Блажевича, приказали прекратить и пригрозили, что они сами займутся наведением порядка и что виновные, несмотря на их положение, будут посажены в лагерь военнопленных. Видя это, Блажевич воспользовался угрозой и стал распространять слухи о том, что немцы хотят посадить всю «Дружину» за проволоку. Для этой пропаганды была благоприятная почва, т. к. «дружинники» немцев не любили, относились к ним с подозрением, знали, что немцы тормозят русскую национальную работу, плохо относятся с населением и военнопленными, предполагали также, что Германия хочет завоевать Россию, а кроме того, почти все прошли через лагеря военнопленных и прекрасно знали, что значит быть у немцев за проволокой. Все это и заставило некоторых людей поддаться пропаганде Блажевича. Так удалось ему собрать группу около 200 человек — любителей водки и прочих упавших духом людей. Остальной же состав «Дружины» положился полностью на Родионова, в надежде, что он найдет выход из положения. И, действительно, Родионов нашел «выход». В одно не совсем прекрасное утро части «Дружины» оказались окружены со всех сторон партизанами. Начала действовать «доверенная» группа Родионова — Блажевича. Во-первых, зверски были убиты все чины немецкой команды (удалось спастись только одному человеку). Дальше очередь дошла и до русского командного состава. Одним из первых, личным адъютантом Родионова кап. Ив. Ив. Тимофеевым, предательски, в затылок, был застрелен ген.-м. Богданов. За ним были расстреляны нач. штаба полк. Орлов, все командиры полков, все, за исключением одного — тоже предателя, — командиры батальонов и почти весь офицерский и мл. командный состав «Дружины». Было также расстреляно большое количество рядового состава. Сейчас же была организована активная группа, которая держала в терроре всех остальных, противных перевороту. Во главе заговора, конечно, сразу же стал сам Родионов, прицепивший в первый же день на грудь ранее заслуженный «Орден Красного Знамени». Одновременно «жены» (как Родионовцы их называли, «п.п.ж.», что обозначало «полевая походная жена») Родионова и Блажевича, с несколькими ближайшими людьми Родионова, связались с партизанскими советскими бригадами Железняка и Дубова и ввели этих партизан в Докшицы, после чего совместно начался поход на гор. Глубокое. Сметались по дороге все немецкие посты, была занята узловая станция Круглевщина и перерезана этим жел. дорога, снабжающая Полоцк и весь участок фронта. Подойдя к Глубокому, «Дружина» была встречена сильными немецкими частями и должна была отойти. Обратный путь сопровождался сожжением деревень и сел и, в конце концов, был сожжен и г. Докшицы, где также был сожжен весь автотранспорт, танки и артиллерия. После этого Родионов благополучно ушел в леса, вместе с коммунистическими партизанами.

Но этим карьера его не кончилась. Не все было уничтожено. Несмотря на запугивание, что немцы расстреливают всех «Дружинников», эти последние стали от Родионова бежать. Уже с первых же дней в гор. Глубоком при С.Д. (политическая полиция) был устроен сборный пункт для возвращающихся. Тут же собрались и уцелевшие офицеры, во главе с майором Алелековым, Юхновым и Андрусенко. Было всего только около 30-ти офицеров, в том числе и прибывший из командировки кап. Дамэ, старый эмигрант, нач. штаба первого полка. Немцы предложили оставшимся направиться в другие части или отправиться на частные работы. Никто за проволоку отправлен не был.

Однако дело этим не кончилось. Чтобы отомстить за измену; были организованы «летучие части», которые занялись погоней. «Дружина» превратилась в советскую партизанскую бригаду «За Родину». Родионов был вызван в Москву, где лично от Сталина получил «Орден Ленина», был произведен в генерал-майоры и назначен инспектором партизан Белоруссии. Возвратившись обратно, он застал бригаду «За Родину» в жалком состоянии. Бригада еще действовала, но дни ее были уже сочтены. Зимой 1944 года, около ст. Зябки, при попытке перехода через жел. дорогу, остатки б. «Дружины», численностью около 300 человек, были окружены и полностью уничтожены. Сам Родионов был тяжело ранен, и тогда один из офицеров, б. его подчиненных, подошел к нему и, произнеся «Собаке собачья смерть», тут же, на месте, застрелил его.

Организация «Дружины» была одна из первых проб привлечения русских для борьбы на стороне немцев. Весьма интересны в этом отношении слова д-ра Клейста, б. высшего чиновника Восточного министерства — Розенберга: «Первая серьезная проба сотрудничества с Россией в более уверенной форме была в предприятии „Цеппелин“ …из лагерей военнопленных среднего и северного участка фронта начался большой набор советских офицеров и солдат, которые кроме других задач организовали военную боевую группу под названием „Дружина“…»

«…Весной 1942 года посетил я лагерь „Дружины“ вблизи гор. Невеля, на среднем участке фронта. Было хорошее, товарищеское отношение между немцами и русскими…»

Дальше д-р Клейст подробно рисует картины проведенных с офицерами «Дружины» ночей в разговорах: «почему мы боремся против большевиков». Одновременно д-р Клейст признает губительную политику СС-овских офицеров, в частности высокого полицейского «СС-фюрера» Бах-Зелевского: «…Дружина должна была быть снята с фронта и внедрена в полицейские формации Баха…» «…советские пропагандисты нашли подходящую почву среди людей. Вспыхнули беспорядки, стоившие жизней нескольких германских офицеров, и „Дружина“ перешла к партизанам». Еще далее доктор Клейст описывает свои усилия изменить германскую политику на востоке, которые, несмотря на разговоры с самим Гитлером, ни к чему не привели. Дальше д-р Клейст выводит, что измена «Дружины» сильно повлияла на дальнейшие русские формирования, в том числе и на РОА ген. Власова.

Доверие к русским было подорвано.

Касаясь внутренней жизни «Дружины» и ее руководства, хотя бы вскользь, необходимо ответить на вопрос: а что же смотрели другие русские националисты, находящиеся в «Дружине»? — Вопрос этот естественный, и ответ необходим. Начиная с 1943 г., когда обе «Дружины» соединились и стали стекаться новые люди, клика Родионов — Блажевич сплотились крепко в небольшую группку, взявшую руководство в свои руки и державшую под террором весь остальной личный состав. Расстрелы не подчинявшихся этой клике были не редкостью. Всякая попытка протеста или даже высказывание неудовольствия влекло за собой репрессии. Так погибли многие, начавшие всплывать на поверхность своей доблестью, честностью и желанием настоящей борьбы. Так погибли руководители двух попыток направить «Дружину» на истинно национальный антибольшевистский путь борьбы «За Русь».

Первый попытавшийся был настоящий патриот — майор Кравчук, пользовавшийся большим авторитетом. Второй случай, это попытка стать на путь правды группы офицеров во главе с б. начальником кадров Черноморского флота, майором Кузнецовым.

Когда ген. Власов прислал своих представителей для переговоров с Родионовым о соединении «Дружины» с РОА, то несмотря на желание большинства личного состава «Дружины», понимавшего необходимость единения, Родионов не согласился на это. Приехавших ген. Малышкина, ген. Иванова и др. чествовали ужином, было устроено торжественное заседание при участии всего командного состава, но на этом все и кончилось. Генералы и офицеры, а также и прибывший пропагандный батальон «Цеппелин», должны были уехать ни с чем. Позднее стало известно, что Блажевич имел непосредственную связь с коммунистическими агентами в Литве, куда несколько раз ездил сам, а также и с Родионовым.

Кроме этого была установлена непосредственная связь и с сов. партизанами. В начале 1943 года Родионовым был специально выслан для связи с главным партизанским штабом в сел. Ушачах майор Петров, который и пребывал там все время.

Из всего этого надо констатировать, что вся деятельность Родионова-Гиля была сплошной советской провокацией, имевшей целью дискредитировать русских в глазах немцев, и этим не допустить до серьезных формирований русских националистов на стороне немцев. Конечно, это не было еще решающим фактором в германской политике, но все же, как говорит сам д-р Клейст в своих воспоминаниях, давало козырь в руки таких противников, как Гиммлер, Риббентроп, Розенберг и др., говоривших Гитлеру о невозможности какого-либо разговора с восточными «варварами».

Как же «легко» было потом другим русским национальным вождям добиваться формирований после таких предательств и измен, вроде измены Родионова-Гиля.

В дополнении ко всему вышеизложенному, я хочу передать копию обращения — листовки, разработанную оставшимися офицерами «Дружины» и подписанную майором Юхновым.

«Образ руководителя БАНДИТОВ. Бандиту Родионову, под кличкой Гиль!

Уже месяцами мы слышим все снова и снова упоминание имени Родионова в советской пропаганде. Его прославляют как героя, его воззвания проникнуты любовью к советскому отечеству, сам Сталин награждает его орденом Ленина. Знаете ли Вы, кто этот Родионов на самом деле? Я хочу Вам это рассказать, ибо я имел случай познакомиться с этим типичным бандитом.

Тебе, Владимир Владимирович Родионов, под кличкой Гиль, руководителю бандитов и носителю ордена Ленина, этим письмом я хочу напомнить некоторые факты и публично охарактеризовать тебя, беспринципный подлещ трус и заплечных дел мастер.

Помнишь ли ты, как 7 сентября 1941 г. ты в Сувалкском лагере военнопленных предоставил себя в распоряжение немцев для борьбы против большевизма?

Помнишь ли ты имена тех командиров, которых ты завербовал тогда для этой цели?

Ты, наверное, их еще помнишь: подполковника Вячеслава Орлова, майора Александра Шепелева, майора Андрея Блазевича, майора Павла Петрова, капитана Димитрия Малиновского, капитана Ивана Тимофеева, капитана Нисова, старшего лейтенанта Ивана Илющенко и всех остальных.

Вместе с этими своими товарищами по коварству, ты без жалости истреблял всех захваченных тобою в плен бандитов. Помнишь еще, как, например, ты собственноручно убил майора внутренних войск НКВД Гаврилова?

Когда тебя упрекали за твои нечеловеческие меры, которыми ты истязал пленных партизан, ты свою ненависть к большевикам обосновывал тем, что ты на собственной шкуре прочувствовал террор НКВД.

Твоя слепая ненависть и безжалостность ко всем приверженцам советской системы доказали твое фанатическое антибольшевистское убеждение.

Мы верили твоим словам, которыми ты призывал нас на борьбу с системой НКВД и видели в тебе вождя бескомпромиссной борьбы за свободную Россию. Когда ты организовал „Дружину“, мы охотно пошли за тобой, и вели безжалостную борьбу против большевистских банд и их пособников. Производя чистку своей же Дружины, ты искоренял безжалостно даже тех, которых подозревал в симпатиях к большевизму. Помнишь ли, как ты приказал расстрелять в Парчеве 9 человек: Баранова, Лея, Тимошенко, Енашева и 5 других? Помнишь ли, как ты в Старом Быхове собственноручно убил старшего лейтенанта Ушакова? Помнишь ли, как ты в апреле 1943 г. вблизи Лужков расстрелял, якобы за трусость в борьбе с партизанами, майора Кравчука, раздел его и в голом виде оставил лежать? Помнишь ли, как 18 апреля 1943 г. ты лейтенанту Анатолию Полферову приказал расстрелять за слушание московских радиопередач 13 человек, среди которых находился младший лейтенант Мех?

Дважды награждался ты немцами якобы за храбрость, но не твоя это была храбрость, а храбрость твоих людей, ибо всегда ты был жалким трусливым субъектом, который во время боя своих солдат с партизанами сидел за чаркой на командном пункте, как подальше от места схватки.

Но я хочу говорить о том, как ты обращался с пленными, как ты обращался с родственниками партизан и притом не только не считаясь с полученными указаниями, но даже наперекор точным и ясным приказам немецкого руководства. Помнишь ли еще кровавую бойню, устроенную тобою в Шмаках, около Старого Быхова? Помнишь ли еще, как ты 28 марта 1943 г. приказал расстрелять лейтенанта Сироткина, Героя Советского Союза и депутата Верховного Совета Союза ССР? Помнишь ли ты, как 4 апреля 1943 г. вместе с Блазевичем расстрелял майора Кузнецова, начальника кадров Черноморского флота?

Тогда настал Докшицкий день, когда ты велел партизанам окружить своих солдат и заставил их, наперекор желанию большинства, перейти к большевикам. Действовал ли ты, как убежденный большевик? Можно ли в течение нескольких дней проделать путь от пламенного, переполненного ненавистью антибольшевика до приверженца Сталина? Я этому не верю и никто другой тебе также не поверит. Не убеждения проснувшейся твоей большевистской совести привели тебя на этот путь, но только лишь страх, ибо трусом ты был всегда.

Ты поверил криводушной советской пропаганде о скором крушении германского фронта и надеялся, что этим предательством ты сможешь спасти свою жалкую жизнь. Но прежде всего тебе удалось своевременно избежать справедливого приговора немецкого суда, перед каковым ты должен был предстать, дабы дать отчет о всех твоих злодеяниях. На той стороне тебя хорошо приняли, ибо ты был им нужен, но никто, кто знает методы сталинского НКВД, не поверит, что ты этим предательством спас свою подлую жизнь. В один прекрасный день тебя ликвидируют так же, как и всех остальных перебежчиков. Неужели ты в самом деле поверил, что расстрелом капитана Москалева и старшего лейтенанта Полферова, по приказу главного партизанского штаба в Ушачах, как главных свидетелей всех твоих былых злодеяний, тебе думалось [так в тексте, в оригинале — удалось. — Примеч. авт.] ликвидировать твое прошлое? Сколько несчастных солдат „Дружины“ сегодня еще в живых — 180 или их стало уже еще меньше?

Меня удивляет только то, что все-таки еще находятся люди, которые доверяют твоему руководству. Как только ты сумеешь извлечь какую-либо свою личную пользу, они будут тобою так же преданы и ликвидированы, как и люди „Дружины“. Человеческие жизни ведь вообще не играют никакой роли, если дело идет о тебе лично или исполняются твои самолюбивые личные цели!

Глава о Гиле окончилась. Точку над главой о Родионове поставит рано или поздно НКВДист пулей в затылок у свежевырытой ямы. Жалко мне тех жалких остатков бывшей „Дружины“, которые, больные сыпняком, цынгой и чесоткой, лежат и ожидают своего конца. Они заслужили бы лучшей доли.

Юхнов, майор и преподаватель тактики отряда СС „Дружина“».

Во время выхода первых статей «Правда о Дружине» мною получены добавочные интересные сведения:

Родионов-Гиль был личным шофером Ленина; присутствовал при покушении на Ленина Каплан; числился в автобазе Совнаркома. После смерти Ленина был отправлен в транспортную академию Красной армии, закончив которую был выпущен командиром.

См.: Клименко Г.В. Правда о «Дружине» /«Суворовец» (Буэнос-Айрес), М17, 20–23,1950 г.

Из спецсообщения УНКВД по Саратовской области в обком ВКП(б) о задержании группы немецких разведчиков-диверсантов (12 октября 1942 года)

В ночь на 6 октября 1942 года в районе г. Хвалынска Саратовской области с самолета противника была сброшена на парашютах группа германских разведчиков-диверсантов в составе 4 человек…

При обыске задержанных и осмотре места их приземления установлено, что германские разведчики были снабжены каждый специальным мешком, сброшенным на грузовом парашюте, с штатской одеждой и продуктами питания.

Все вооружены двумя пистолетами, имели при себе по 3 германские гранаты и финские ножи. Кроме того, группа была снабжена взрывчатыми веществами, термитным порошком, радиостанцией, воззваниями и листовками контрреволюционного характера, по 50 000 рублей советских денег и шапирографом.

В процессе предварительного допроса задержанных установлено, что последние являются:

1. Бойко Василий Федотович, 1922 г. рождения, уроженец Чкаловской области, поселок 57, бывший командир РККА, имел фальшивые документы на имя Гладкова Василия Федотовича, военного и гражданского образца.

2. Еремин Константин Матвеевич, 1912 г. рождения, уроженец г. Ульяновска, бывший красноармеец, имел фальшивые военные и гражданские документы на имя Чернова Павла Васильевича и свою настоящую фамилию.

3. Максимов Василий Васильевич, 1917 г. рождения, уроженец д. Дели Михайловского района Калининской области, бывший сержант РККА, имел документы на имя Яковлева Василия Васильевича и Капралова Василия Васильевича.

4. Левин Николай Павлович, 1921 г. рождения, уроженец г. Москвы, бывший мл. лейтенант РККА, имел документы на имя Михеева Николая Павловича и свою настоящую фамилию.

Все задержанные окончили школу разведчиков в м. Яблонь, близ города Люблин, причем Бойко, Максимов и Левин окончили отделение разведчиков-диверсантов, а Еремин — 3-месячные курсы радистов.

Характерная особенность контрреволюционной шпионской группы состоит в том, что все они, прежде чем быть направленными в школу разведчиков, были завербованы в контрреволюционный «Боевой союз русских националистов».

Арестованный радист-разведчик Еремин по этому вопросу дал показания, что он, находясь в плену в г. Штаргарде, в числе 50 человек был направлен, как знающий радиодело, в Берлинский концентрационный лагерь, где обрабатывался в течение 3 месяцев в контрреволюционном духе, слушая лекции антисоветского характера и изучая подобного рода литературу.

В процессе «учебы» в лагере Еремин был завербован одним из инструкторов этого лагеря (бывшим капитаном РККА) в «Боевой союз русских националистов» и только после этой вербовки был переведен в школу разведчиков-радистов в м. Яблонь.

Аналогичные показания по этому вопросу дают и остальные арестованные, с той лишь разницей, что в Берлине были завербованы в «союз» Еремин и Левин, Бойко же и Максимов завербованы в концлагере Бреславля.

После оформления вербовки в «Боевой союз русских националистов» разведчикам устраивали ряд экскурсий по заводам Берлина, показывали город, возили в кино и другие места Германии.

Задачи «Боевого союза русских националистов» изложены в прилагаемом воззвании.

О руководящем составе «союза» разведчик Бойко показал, что руководящий центр «союза» находится в Берлине, а на территории Советского Союза имеются филиалы, которые уже ведут активную борьбу против советской власти под руководством берлинского центра.

Руководит «союзом» якобы изменник Родины бывший полковник РККА Гиль, ныне командующий карательным отрядом по борьбе с партизанским движением в Польше. При направлении в советский тыл перед группой были поставлены задачи:

1. Осесть в районе Куйбышев — Старая Майна и устроиться в зависимости от условий и обстановки.

2. Связываться с социально-чуждыми элементами (кулаками, торговцами, белогвардейцами и проч.), из среды которых вербовать и создавать в населенных пунктах ячейки «Боевого союза русских националистов».

В лесах связываться с дезертирами и организовать вооруженные группы.

Через указанный контингент проводить работу в разрезе задач «Союза русских националистов».

3. Как путем личных наблюдений, так и через вновь завербованных в члены «Боевого союза русских националистов» собирать данные:

а) о политических настроениях населения и бойцов РККА;

б) о расположении войсковых соединений, их вооружении и передвижении войсковых частей;

в) о наличии оборонных предприятий и выпускаемой ими продукции.

4. Через вновь завербованных проводить диверсионную работу как в промышленности, на транспорте, так и в сельском хозяйстве (поджоги, взрывы и т. п.).

5. Вести среди населения активную профашистскую агитацию, проводя эту работу через вновь вербуемых членов «Боевого союза русских националистов».

6. Организовать восстания в тылу Красной армии и совершать террористические акты в отношении советско-партийного актива.

7. Размножать на специально полученном шапирографе воззвания и листовки контрреволюционного характера, распространяя их среди населения.

8. О результатах работы группа обязана сообщать немецкой разведке через специально приданного ей для этой цели радиста-разведчика.

Следует отметить, что арестованная группа германских разведчиков — членов «Боевого союза русских националистов» на следствии ведет себя неискренне.

Следствие продолжаем вести с задачей вскрытия возможных контрреволюционных формирований «Боевого союза русских националистов» в советском тылу.

О ходе дальнейшего следствия будем информировать.

Приложение: листовки и воззвания, фотоснимки вещественных доказательств и членов группы.

Начальник УНКВД

по Саратовской области

капитан государственной безопасности

Викторов.

См.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. От обороны к наступлению. 1 июля — 31 декабря 1942 года. М., 2003. Т. 3. Кн. 2. С. 352–356.

Из сообщения И.В. Сталину о подготовке русских диверсантов в школах СД (26 апреля 1943 года)

Служившие в частях С С русской национальной армии Власова [так в тексте. — Примеч. авт.] бывший полковник, начальник учебной части Киевской автобронетанковой школы Гаврилов Федор Григорьевич и старший лейтенант, начальник 15-й заставы 2-го погранотряда Карчин Алексей Константинович, захваченные в плен белорусскими партизанами, доставлены в Москву.

На предварительном допросе Гаврилов проявил большую осведомленность о методах, применяемых немцами при комплектовании частей изменников, структуре и организации подразделений, формах и методах подготовки личного состава, действиях частей изменников против партизан, а также школах разведчиков, находящихся в Бреславле и Берлине.

Установлено, что заместителями Власова по войскам «националистов» являются бывший генерал-майор Малышкин и бывший полковник Радионов-Гиль. Начальником отдела пропаганды назначен Садовский, эмигрант, до 1932 года проживавший в СССР. Начальником жандармерии и одновременно начальником школы по подготовке шпионов в Бреславле является Бессонов, бывший начальник боевой подготовки Внутренних войск НКВД по Забайкальскому округу. Помощником начальника жандармерии СД назначен бывший командир Особого полка НКВД в Москве Пастушенко…

По имеющимся у нас данным, Власов во время своего выступления в местечке Глубокое Вилейской области в качестве примера приводил полковника Гаврилова, который «попал в руки партизан» и, выполняя специальное задание, держался стойко.

Гаврилов и Карчин переданы в НКВД…

См.: Губернаторов Н.В. «Смерш» против «Буссарда» (репортаж из архива тайной войны). Жуковский — Москва, 2005. с.274–275.

Из докладной записки секретаря ЦК КП(б) Белоруссии В.Н. Малина в оргинструкторский отдел ЦК ВКП(б) о переходе на сторону партизан бригады Гиль-Родионова (не ранее 16 августа 1943 года)

В результате работы, проведенной по заданию ЦК КП(б)Б партизанской бригадой «Железняк» (командир — т. Титков) по разложению соединений так называемой русской освободительной армии и по организации перехода на сторону партизан бойцов и командиров этих формирований, 16 августа с.г. бригада «Родионова»-Гиля численностью 2800 чел., истребив немецких представителей, с полным вооружением перешла на партизанские действия, приняв наименование Первой антифашистской бригады…

Создание немцами националистических формирований, имевших своей основной задачей борьбу с партизанами, из числа русских военнопленных, находящихся в лагерях, относится к началу 1942 г.

Отряд «Родионова»-Гиля был сформирован в г. Бреслау в июне 1942 г. и направлен для борьбы с партизанами в Смоленскую область.

«Родионов»-Гиль Владимир Владимирович — 1902 г. рождения, бывший член ВКП (б), национальность точно не установлена, имеет высшее образование — окончил академию им. Фрунзе. До пленения служил начальником штаба 229-й стрелковой дивизии, имел звание подполковника.

Попал к немцам в плен в июле 1941 г. в районе Сувалки на литовско-германской границе. В плену окончил школу гестапо в Берлине. За активные действия в борьбе против партизан немецким командованием был награжден двумя орденами Железного креста и получил звание полковника.

Находясь в лагере военнопленных, «Родионов»-Гиль по поручению немецкого командования вместе с другими военнопленными из числа бывших командиров Красной армии принял участие в организации так называемого Боевого союза русских националистов и вошел в г. Бреслау в состав местного комитета «русских националистов». В своей работе «Родионов» имел связь с изменником, командующим РОА, — Власовым.

В октябре 1942 г. отряд Родионова в составе 500 человек был переброшен в Могилевскую область для борьбы с партизанами, действующими в Кличевском районе (Усакинские леса). Вместе с немецкими карательными отрядами и полицейскими соединениями отряд «Родионова»-Гиля участвовал в операции против партизанских соединений в Кличевском, Белыничском и Березинском районах.

Уже в этот период подпольные организации и партизанские отряды развернули большую работу по разложению личного состава националистических формирований. В результате этой работы 25 ноября 1942 г. близ станции Каличенко Белыничского района офицерская рота в количестве 60 человек из состава полка «Родионова», перебив немецких солдат и офицеров, перешла на сторону партизан, взорвав железнодорожный мост через р. Друть, который она ранее охраняла.

После этого отряд Родионова немецким командованием был переброшен в Слуцкий район Минской области, где также проводил операцию против партизан.

В марте 1943 г. «Родионов»-Гиль со своим отрядом был переброшен в Плисский район Вилейской области. Здесь в конце марта 1943 г. отряду «Родионова»-Гиля была придана вторая дружина «русских национальных войск» под командованием капитана Блажевича и был сформирован «Первый русский национальный полк СС».

Командиром полка немцами был назначен «Родионов»-Гиль, начальником штаба (он же ведал делами гестапо) — Блажевич, начальником контрразведки полка — бывший генерал-майор Красной армии Богданов Павел Васильевич.

В полку насчитывалось 1200 человек, из них 150 офицеров. В составе полка было 3 стрелковых батальона по 3 роты в каждом батальоне, мотоэскадрон из двух взводов на 36 мотоциклах, один веловзвод из 18–20 велосипедистов, артдивизион, рота связи с 3–4 рациями и санчасть полка.

На вооружении полка имелось: 2 противотанковые пушки, две 45-мм пушки, одна 70-мм пушка и одна 152-мм пушка, 15 станковых пулеметов системы «Максим», 40 чешских ручных пулеметов, 18 минометов, из них 6 батальонных, свыше 200 автоматов и винтовок. В полку имелось 30 автомашин.

«Русский национальный полк СС» кроме своего основного назначения — вооруженной борьбы с партизанами — имел своей задачей проведение широкой политической работы среди населения под флагом борьбы с большевизмом за создание «новой России». В этих целях в Плисском районе Вилейской области была отведена полку территория размером в 100 кв. км с севера на юг от г. Полоцка и южнее на запад, куда входили города Дрисса и Десна.

На этой территории полку было поручено ликвидировать партизанское движение и вести политическую работу среди населения с тем, чтобы изменить отношение его к немцам и организовать местное самоуправление.

В начале 1943 г. в полк «Родионова» прибыли представители так называемой Русской освободительной армии Власова: генерал Жиленков… и генерал Иванов (белоэмигрант, бывший капитан царской армии).

В результате переговоров «Первый русский национальный полк СС» стал именоваться полком РОА.

В мае 1943 г. «Родионову»-Гилю было разрешено немцами произвести пополнение полка за счет мобилизации местного населения в районах Вилейской области. Не желая ехать на каторжную работу в Германию, местное население, особенно молодежь, вынужденно была идти в так называемую русскую освободительную армию. Первый полк РОА пополнился личным составом до 1500 человек и в конце июня с.г. был реорганизован в бригаду и передислоцирован в район Бегомль Минской области. В июле «Родионов»-Гиль приступил к формированию дивизии РОА. Для этой цели немцы в районе Докшицы (75 км западнее г. Лепель) и дер. Бересневка (37 км юго-западнее г. Лепеля) начали концентрацию «добровольцев» из лагерей военнопленных и мобилизованных из населения западных областей Белоруссии.

В первых числах августа 1943 г. бригада «Родионова»-Гиля дислоцировалась в дер. Бересневка Бегомльского района Минской области. К этому времени командование бригады состояло: командир бригады — «Родионов»-Гиль, начальник штаба — подполковник Орлов, заместители командира бригады — майор Блажевич и капитан Малиновский, помощник начальника штаба — майор Глазов и майор Раевский, начальник контрразведки — бывший генерал-майор Богданов. Численный состав бригады к этому времени вырос до 2800 человек…

Политико-моральное состояние бойцов бригады «Родионова» было очень неустойчивым. Карательные экспедиции против населения, проводившиеся по приказам немецкого командования, и организованный террор партизанских соединений усиливали стремление солдат и офицеров бригады к переходу на сторону партизан. Этому в большой степени способствовала работа наших партийных организаций по разложению личного состава бригады «Родионова», с другой стороны, немцы не доверяли полностью «Родионову» и командному составу бригады немецким штабом под руководством шефа — капитана Рознера.

15 августа 1943 г. «Родионов» вступил в личные переговоры с командиром партизанской бригады «Железняк» т. Титковым и секретарем Бегомльского РК КП (б) т. Манковичем. 16 августа весь личный состав бригады перешел на сторону партизан.

Секретарь ЦК КП (б) Белоруссии

В. Малин.

См.: Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Великий перелом. 1 июля — 31 декабря 1943 года. — М.: Издательство «Русь», 2008. Т. 4. Кн. 2. С. 255–258.

Из спецсообщения НКГБ БССР в НКВД СССР о результатах разработки антисоветских организаций и вооруженных формирований (1 сентября 1943 года)

Доношу: от нашей агентурно-оперативной группы, которая в настоящее время находится в тылу противника и проводит агентурно-оперативную работу в бригаде «Родионова»-Гиля, получены следующие данные о «Первой национальной бригаде» под командованием Гиля («Родионова»), созданном им так называемом роевом союзе русских националистов и якобы имевшихся переговорах предателя Власова с немецким командованием.

«Боевой союз русских националистов» (БСРН) создан был в апреле 1942 г. в г. Сувалки по инициативе «Родионова»-Гиля с участием бывших военнослужащих… впоследствии занимавших руководящее положение в сформированной «Первой русской национальной бригаде».

Организация ставила своей целью борьбу за «новую Россию» и создание «Русского национального государства».

По имеющимся данным, эта организация, как и его бригада, якобы не примыкала к Власову, хотя со стороны последнего приняты были к этому меры. Например, в апреле 1943 г. в бригаду «Родионова» прибыли представители «Русской освободительной армии» генерал-лейтенант Иванов, бывший эмигрант, в прошлом капитан царской армии, полковник Сахаров, тоже бывший эмигрант, сын генерал-полковника царской армии, и еще несколько офицеров, возглавляемые генерал-лейтенантом Жилинковым (бывший корпусной комиссар Красной армии, звание генерала ему присвоено Власовым), с предложением о переформировании бригады в гвардейскую часть и передаче ее в распоряжение Власова под командованием генерал-лейтенанта Иванова. «Родионовым»-Гилем это предложение якобы было отвергнуто, несмотря на угрозы со стороны предателя Власова расформировать и разоружить бригаду.

«Боевой союз русских националистов» имел свою программу, составленную «Родионовым» совместно с немецким командованием, последнее пыталось использовать эту организацию для диверсионной работы на советской территории…

О Власове и его взаимоотношениях с верховных немецким командованием получены материалы от Блажевича А.Э. — заместителя руководителя БСРН, перешедшего к партизанам в составе бригады. Последний сообщил, что в разговорах с белоэмигрантом Ильинским (Ковно), епископом Сергием (Рига), Ставровским (немецким поверенным по делам русского населения в Литве) и другими во время поездки в Латвию и Литву для вербовки добровольцев в бригаду «русских националистов», а также из стенограммы речи Власова, которую Блажевич лично читал, он выяснил, что Власов якобы в июне сего года в г. Риге выступил на совместном совещании представителей РОА и местных белоэмигрантских организаций, где сообщил о результатах своих переговоров с немецким верховным командованием о дальнейшем формировании РОА.

По этим данным, перед немецкой ставкой Власов якобы поставил четыре условия: 1. Дать ему возможность объединить все эмигрантские и русские отряды при немецких частях в одно целое — РОА. 2. Свободу РОА для проведения самостоятельных боевых операций на определенном участке фронта, в частности на Ленинградском. 3. После занятия частями РОА Ленинграда объявить состав «Русского национального правительства». 4. Признание германским правительством РОА союзной армией на правах румынской, итальянской и др. Власов заявил, что его условия немцами якобы были отвергнуты. Власов призывал надеяться только на свои силы и русскому народу готовиться к борьбе против большевизма и немцев…

По поступившим за последнее время данным, штаб РОА Власова состоит из бывшего генерал-майора Красной армии Малышкина — заместителя Власова; генерал-майора Жиленкова — редактора фашистской газеты «Заря», бывшего работника Политуправления Красной армии; Зыкова — бывшего работника редакции «Известий»; полковника Иримиади — белоэмигранта; генерал-майора Иванова — белоэмигранта, и Калугина Михаила Алексеевича — бывшего капитана Красной армии.

От руководителя той же нашей опергруппы получены следующие данные:

Со слов «Родионова», ему из бесед с немецкими офицерами, в частности с начальником СС и полиции оккупированных областей Белоруссии генералом Готтбергом, стало известно, что якобы немецкое верховное командование считает основным ключом решения современной войны разгром островов Великобритании и готовит эту операцию к осени сего года с наступлением туманов. Идея решения сводится к сохранению положения на Восточном фронте с использованием побережья и Скандинавского полуострова (Норвегия) как плацдарма для нападения, имея в виду применение еще неизвестного в этой войне вооружения.

Он же сообщил, что, по заявлению Готтберга, в планах борьбы против партизан Белоруссии имеется в виду создание линий заграждения с севера на юг вдоль старой советско-польской границы по р. Березине и далее с целью преграждения проникновения партизан на Запад и ликвидации партизанских групп, опираясь на занятую полицейскими частями линию заграждения…

Народный комиссар государственной безопасности Белорусской ССР Цанава.

См.: Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Великий перелом. 1 июля — 31 декабря 1943 года. — М.: Издательство «Русь», 2008. Т. 4. Кн. 2. С. 302–305.

Четвертая глава Особая группа «К», или полк СС «Варяг»

Еще одной частью, сформированной под эгидой «Цеппелина», стала Особая группа «К», известная также как Особый полк СС «Варяг». Командиром этого формирования стал бывший офицер Российской императорской армии Михаил Александрович Семенов.

Он родился в 1894 году в Петергофе в дворянской семье офицера Русской Императорской армии. После окончания 1-го кадетского корпуса в Санкт-Петербурге Михаил поступил в Императорский Александровский лицей. В 1915 году он поступил в Павловское военное училище и в том же году, получив звание фельдфебеля, был назначен в Егерский полк 1-й гвардейской пехотной дивизии. За отличия в боях Семенов неоднократно награждался, а в июне 1917 года получил первое офицерское звание. После революции он продолжил службу в белой армии на юге России. Участвовал в боевых действиях на территории Таврической, Полтавской и Киевской губерний.

В 1922 году Семенов эмигрировал в Королевство сербов, хорватов и словенцев. Оставаясь убежденным монархистом, он участвовал в политической жизни русской эмиграции, и, будучи владельцем собственной мебельной фабрики, щедро спонсировал деятельность некоторых организаций.

Германо-югославскую войну 6-17 апреля 1941 года Семенов встретил в Осиеке, под Загребом. Он быстро нашел общий язык с представителями оккупационной администрации, получил статус «фольксдойче» (обнаружив в своем роду германские корни, он смог прибавить к своей фамилии аристократическую приставку «фон» и получить германское подданство) и установил контакт с представителями отдела VI С эсэсовской разведки[426] (персонально, видимо, с В. Курреком).

29 апреля Семенову было поручено создание русского добровольческого батальона под эгидой «Цеппелина»[427]. При этом было объявлено, что подразделение будет задействовано при проведении десантной операции в районе Новороссийска. Семенов получил звание гауптштурмфюрера СС (по некоторым сведениям, он был формально зачислен в 7-ю добровольческую горную дивизию «Принц Евгений» — 7. SS-Freiwilligen-Division «Prinz Eugen» — которая формировалась из воеводинских немцев[428]) и с помощью русских эмигрантов, офицеров Н.Н. Чухнова, Г.М. Гринева, Э.П. Лаврова, Остермана и других, приступил к пехотной подготовке добровольцев (примерно 400–600 человек). Личный состав был расположен в гвардейских казармах на Баннице в Белграде, а штаб батальона разместился в здании «Палас-отеля» в центе сербской столицы.

Однако подчиненное ему подразделение вместо отправки на Восточный фронт было переформировано в отряд вспомогательной полиции (HIPO, или «хипо»; от «хильфсполицай»). В конце лета эта часть, численностью 600 человек, приступила к несению охранно- караульной службы и операциям против партизан. Подразделения дислоцировались в придунайских городах к востоку от Белграда — в Смедереве и Пожаревце. Позднее из русской молодежи был сформирован отдельный кавалерийский эскадрон, который действовал в придунайских областях Сербии и Баната.

Впрочем, на этом связи Семенова с РСХА и «Цеппелином» не оборвались. Весной 1943 года он был вызван в Берлин, где его принял новый руководитель реферата Z оберштурмбаннфюрер СС Вальтер Куррек (сменил на этой должности X. Грейфе в марте того же года). Последний предложил Семенову непосредственно участвовать в подготовке диверсантов, которых планировалось забросить в советский тыл. В ходе вполне доверительной беседы, по воспоминаниям Николая Чухнова, «Семенов, всегда очень корректный и сдержанный, вдруг неожиданно возбудился и произнес буквально прокурорскую речь, обвиняя Третий рейх и Гитлера во всех их преступлениях… Куррек сказал ему: — Камрад, я вполне согласен с вашими… сентенциями, но будьте осторожны: ведь я по долгу службы должен был бы вас отдать под суд, но я использую вашу речь для своего очередного доклада»[429]. В конце концов Семенов сформировал в лагере «Цеппелина» Зоннеберг (в районе Эрфурта) две группы парашютистов, одна из которых летом была заброшена на Южный Урал[430].

Осенью 1943 года гауптштурмфюрер СС Семенов приступил к формированию из молодежи русской диаспоры в Югославии и советских военнопленных Особой группы «К» (по имени главы «Цеппелина» В. Куррека), известной также как добровольческий особый полк СС «Варяг» (Freiwilligen SS-Sonderregiment «Warager»). Часть добровольцев была направлена в Германию в сопровождении Семенова для подготовки к разведывательно-диверсионной деятельности на территории СССР. По данным А.В. Окорокова, первая такая группа в составе 36 человек была откомандирована в лагерь Брейтенмарк (Верхняя Силезия). Этому событию посвящена небольшая заметка «НIРО за Родину» (подразделение Семенова, возможно из конспиративных соображений, в прессе продолжало именоваться «хипо»), опубликованная Н. Чухновым в белградской газете «Русское дело» 12 сентября 1943 года:

«Их пятьдесят. С ними их командир капитан Семенов. Двадцать три года ждали они этого дня; двадцать три года таких томительных и долгих с точки зрения продолжительности человеческой жизни и таких мгновенных в исторической перспективе.

Они едут на Родину для дальнейшей борьбы с растлителями Русского народа. Они едут на войну, войну желанную, войну священную.

Я убежден, что многие из них запишут свои имена в скрижали доблести. Я верю, что много подвигов совершат они. Я знаю, что они победят.

Горят тремя национальными цветами нарукавные нашивки. Глаза сияют счастьем. Учащенно бьются Русские сердца под серыми мундирами.

Трогается поезд. Приветливо машут платками их остающиеся друзья и родные.

Прощай, Белград! Прощай навсегда, серая эмигрантская обывательщина!

Впереди — подвиг, победа или славная смерть за Родину, за Русский народ»[431].

Зимой 1944 года было закончено формирование I батальона полка (командир — гауптштурмфюрер А. Орлов). Батальон формировался в уже упомянутом лагере «Цеппелина» Брейтенмарк. Впоследствии это подразделение было направлено в Словению для участия в борьбе против титовских партизан. Штаб полка был также вскоре переведен в словенскую столицу Лайбах (Любляну).

К началу лета 1944 года были сформированы II и III батальоны «Варяга» (помимо этого, в составе части находились парашютно- диверсионная команда и минометный взвод; общая численность достигала 1500 человек). Эти подразделения были также задействованы в антипартизанских операциях.

В первой половине того же года газета «Русское дело» разместила на своих полосах еще целый ряд статей и заметок под рубрикой «НIРО», в основном за подписью Н. Чухнова, посвященных части М. Семенова и подготовке добровольцев в германских учебных лагерях. Так, в номере оТ 5 марта 1944 года читатели могли ознакомиться с краткой историей отряда Семенова, причем автор статьи подчеркивал, что германское колядование оказало «гауптштурмфюреру СС М.А. Семенову… бывшему Русскому офицеру… исключительное доверие. Это доверие очень скоро удалось оправдать созданием образцовых частей, которые давно уже несут ответственную и почетную службу по охранению общественного порядка в Сербии, активно участвуя в борьбе против коммунистов». При этом «Семенов полагает, что все те, кто находится, независимо от мундира, в составе частей, ведомых германским военным гением, являются братьями по оружию в борьбе против мирового жидовства, коммунизма и англо-американского капитализма. Чины HIPO служат идее Фюрера и как и где будут служить ей дальше — зависит исключительно от их командования». Далее приводились всевозможные примеры эмигрантского коллаборационизма, причем утверждалось, что «Семенов подошел более близко к цели: он поставил себе задачей не только борьбу с коммунизмом, но и сближение с представителями германского народа». В итоге «Германское командование имеет в настоящее время в своем распоряжении известный кадр уже проверенных и надежных людей, способных выполнить в деле установления нового порядка различные ответственные задачи»[432].

За заслуги в боях с партизанами Семенов неоднократно поощрялся германским командованием. В 1944 году он получил чин оберштурмбаннфюрера СС, был награжден Железным крестом I и II класса, знаками отличия для восточных народов. К этому времени полк Семенова насчитывал уже до 2500 человек, большинство из которых было набрано из числа советских военнопленных. 60 процентов командирских должностей также занимали бывшие советские офицеры[433].

Качество этого контингента Н. Чухнов охарактеризовал следующим образом: «Надо сказать, что полученное нами пополнение, несмотря на свою более или менее длительную службу в РККА, в строевом отношении было ниже всякой критики; большинство людей не умели даже ходить в ногу или поворачиваться через левое плечо, а об обращении с оружием имели самое смутное понятие. Кажется невероятным, как Сталин мог посылать это войско на фронт. Очевидно, расчет был не на качество, а на количество. Но природные военные свойства русского человека в умелой обработке наших унтерфюреров сказались в полной мере и в кратчайшие сроки мы получили часть, годную не только для боя, но даже для смотра»[434].

В апреле 1945 года полк «Варяг» был формально передан в состав Зальцбургской группы Вооруженных Сил Комитета освобождения народов России генерал-майора А.В. Туркула, хотя часть оставалась на позициях в Словении. В мае Семенов отдал подразделениям полка приказ перейти словенско-итальянскую границу, после чего часть сдалась британцам.

Пленные военнослужащие «Варяга» были размещены в лагере под Таранто. Семенову удалось добиться гарантий для офицеров из числа эмигрантов, однако он не смог предотвратить репатриацию ста пятидесяти чинов — бывших граждан СССР.

В 1947 году он был освобожден из плена и в дальнейшем проживал в Мюнхене, а с 1950 года — в Бразилии[435].

Статья Николая Чухнова о подготовке Особой группы «К» в лагере «Цеппелина» Брейтенмарк (май 1944 года)

Прошло всего три недели со дня прибытия в лагерь группы особого назначения, но искусство и жертвенное горение наших командиров сделало свое. Нам удалось в этот короткий срок без особых усилий сбить прекрасную строевую часть.

Надо сказать, что полученное нами пополнение, несмотря на свою более или менее длительную службу в РККА, в строевом отношении было ниже всякой критики; большинство людей не умели даже ходить в ногу или поворачиваться через левое плечо, а об обращении с оружием имели самое смутное понятие.

Кажется невероятным, как Сталин мог посылать это войско на фронт. Очевидно, расчет был не на качество, а на количество.

Но природные военные свойства русского человека в умелой обработке нашихунтерфюреров сказались в полной мере, и в кратчайшие сроки мы получили часть, годную не только для боя, но даже для смотра.

В один прекрасный день, действительно чудный, погожий, осенний день, в лагерь прибыл капитан с представителями германского начальства, и когда они посмотрели нашу часть и поговорили с нашими «цуг- и обервахтмейстерами Hipo», то судьба нашего формирования сразу же определилась…

Каждый военный с недоверием отнесется к сообщению, что в трехнедельный срок была сделана из сырого материала строевая часть, но оказалось, что достичь такого результата по методу капитана действительно можно.

Секрет заключается в том, что сотрудниками нашего капитана являются люди, понимающие его с полуслова. Капитану удалось благодаря своей удивительной способности проникать в человеческую душу подобрать группу командиров, среди которых нет ни одного инакомыслящего. В нашей группе не существует элементов, разлагающих эмиграцию: интриганства, местничества, тщеславия и зависти. Каждый предан идее и во имя ее работает не ради чинов, а ради общего успеха.

По существу, при теперешнем положении вещей каждый наш фельдфебель — готовый майор, но каждый из них предпочитает быть в группе фельдфебелем.

Затем, наш капитан дал точные инструкции в деле обучения наших солдат, которые заключаются в том, чтобы строевая подготовка не превращалась бы для людей в бессмысленную шагистику, а была бы приятным спортивным удовольствием. Постоянное общение командиров с людьми, совместное чтение, интересные лекции и уроки Русской истории и литературы действительно действуют поразительно облагораживающе.

Режим выработал у подсоветских людей совершенно новые свойства характера и особенности. Так, например, они никогда при разговоре не смотрят в глаза друг другу. Наши солдаты свое начальство уже «едят глазами».

Подсоветский человек странен в беседе даже со своим родным братом. На вопросы он не дает точных ответов, сам спрашивает невпопад и не по существу. Вообще, очень трудно уловить логику советского обмена мыслей.

Оказывается, как мне объяснил мой новый приятель, старший лейтенант X., каждый советский гражданин твердо усвоил, что прежде чем произнести какое-либо слово, он должен быстро в уме оценить, какую пакость может за это слово сделать ему собеседник и, в зависимости от размера этой предполагаемой пакости, он слово или заменяет другим или вообще искажает весь смысл речи.

Конечно, понятно, что при таком условии добиться связанности в разговоре очень трудно. Но наши командиры достигли и этого. Просто они внушили своим подчиненным полное к себе доверие, и страх у людей исчез. Русский человек, вчерашний советский раб, находит свою душу…

См.: Чухнов Н. HIPO. За Родину /«Русское дело» (Белград). 1944. 20 мая. С. 4.

Пятая глава Русские в составе учебного лагеря СС «Травники»

В связи с судебным процессом над Иваном Демьянюком слово «травники» стало известно не только специалистам, но и широким кругам общественности. Ниже мы обратимся к истории этих специфических формирований СС, в которых служили и русские «борцы с евреями и большевизмом».

Следует сказать, что в конце июля 1941 года фюрер СС и полиции дистрикта «Люблин», бригадефюрер СС и генерал-майор полиции Одило Глобочник обратился к Гиммлеру с прошением о выделении ему непольской вспомогательной силы из бывших приграничных районов Советского Союза, поскольку местное население уже не могло удовлетворить экономические потребности СС[436].

Получив 17 июля 1941 года должность «уполномоченного по созданию опорных пунктов СС и полиции в новых восточных областях», Глобочник должен был приложить максимум усилий, чтобы подготовить необходимые условия для больших поселений немецких колонистов, размещения здесь немецких военных строителей, гражданских специалистов по сельскому хозяйству и тяжелой промышленности. Глобочник, кроме того, отвечал за то, чтобы город Люблин и район «Замосць» образовали своеобразный пояс вокруг будущих немецких поселений в Польше, путем возведения положенной инфраструктуры соединились с такими же «опорными пунктами», как в Прибалтике и в Зибенбюргене. Все польское население, проживавшее на территории дистрикта «Люблин», подлежало постепенному переселению далее на восток. Наконец, проведение столь масштабных мероприятий включало в себя решение «еврейского вопроса»[437].

На первом этапе в обязанности Глобочника входило накопление достаточных трудовых резервов и организация безопасности в округе, исключение какой бы то ни было возможности организованного сопротивления со стороны польских партизан и евреев. На предварительном этапе акции по ликвидации еврейского населения Глобочник приказал создать специальный лагерь для подготовки кадров, предназначенных для этих операций, а также для охраны принудительно-трудовых и концентрационных лагерей. Для этого в 40 км юго-восточнее Люблина, в местечке Травники, на территории сахарного завода было решено открыть учебный лагерь (SS-Ausbildungslager Trawniki)[438]. Обязанности по его созданию и подбору контингента Глобочник возложил на двух офицеров СС — штурмбаннфюреров Германа Хофле и Карла Штрайбеля. Первый взял на себя вопросы материально-технического обеспечения лагеря, параллельно создавая в Люблине бюро по координации действий в решении «еврейской проблемы». Второй занимался вербовкой и отбором граждан, которым предстояло выполнять охранные и карательные функции.

В августе — сентябре 1941 года штурмбаннфюрер СС Карл Штрайбель колесил по западным областям оккупированной территории СССР. Внимание Штрайбеля привлекли большие стационарные лагеря военнопленных — «шталаги», где он подыскивал нужные кадры. Помимо украинцев, поляков и прибалтов в число будущих травниковцев попали и русские военнопленные.

Советские военнопленные, согласившиеся с предложением Штрайбеля, проходили собеседование, в ходе которого выяснялось их отношение к коммунистам и евреям. Несомненно, причины, толкавшие военнопленных на сотрудничество с немцами, были разными, начиная от обычного желания выжить, не умереть с голоду, и заканчивая возможностью получить определенные выгоды. Присутствовал и специфический «мотив мести»…

Первая группа военнопленных прибыла в Травники в октябре 1941 года. До конца декабря в лагерь было переведено около 1000 человек. Преимущественно они происходили из сельской местности, у большинства было простое школьное образование, многие до войны работали плотниками, водителями, механиками, электриками и поварами. Некоторые из них были призваны в РККА накануне войны. Все они проходили медицинскую комиссию, затем подписывали свидетельство, что не имеют еврейских предков и не состоят в коммунистической партии. В конце анкетирования они расписывались под заявлением со следующими словами: «Мы, военные заключенные, вступаем в германские отряды СС для защиты интересов Великой Германии».

После медосмотра и заполнения анкет военнопленных отправляли на вещевой склад, где им выдавали форму. В большинстве случаев это была униформа черного цвета образца 1932 года, установленная для ношения в подразделениях «общих СС» (Allgemeine-SS). Из-за этого польские евреи, привезенные на принудительные работы в лагерь, называли травниковцев «чернокожими» или «тараканами»[439]. Кроме черной формы иногда выдавалась и полевая униформа армейского образца (цвет «фельдграу»), принятая в вермахте и в Войсках СС. По словам бывшего «травника» Николая Малагона, «сначала мы носили нашу собственную одежду, потом нам дали бельгийскую форму, позже нам всем выдали специальную униформу: черный костюм — брюки и китель, черное пальто с серым воротником и манжетами, и черные пилотки. Мы также получили кокарды с черепом и перекрещенными костями».

При исполнении оперативно-служебных задач травниковцы получали оружие — трофейные советские винтовки. Боеприпасы выдавались в ограниченном количестве. В последующем, в зависимости от места службы, травниковцев вооружали пистолетами и кнутами.

Учебный процесс в Травниках был организован на основе программы подготовки, принятой в частях СС «Мертвая голова», откуда приезжали опытные специалисты из самых известных концлагерей Германии (Дахау, Бухенвальда, Заксенхаузена и т. д.). Эти инструкторы добивались того, чтобы травниковцы стали людьми, которые действуют с безоговорочной преданностью и повинуются любому приказу. За относительно короткий срок они сумели подготовить сотни фанатичных охранников. Полугодичный курс обучения включал в себя, помимо огневой, строевой и физической подготовки, отработку различных приемов по конвоированию и охране заключенных, проведению облав[440].

Весь личный состав учебного лагеря был распределен на два батальона. Командовали батальонами унтерштурмфюрер СС Вилли Франц и оберштурмфюрер СС Иоганн Шварценбахер. В каждом батальоне был штаб, от 5 до 8 рот, в каждой роте было по три взвода, во взводе — три отделения по 8-12 человек[441]. Штрайбель, следивший за тем, как идет подготовка, ввел для учащихся четыре специальных звания:

— вахманн (Wachmann — охранник);

— обервахманн (Oberwachmann — старший охранник);

— группенвахманн (Gruppenwachmann — командир отделения охранников);

— цугвахманн (Zugwachmann — командир взвода охранников)

На командные должности немцы стремились назначать «фольскдойче». Некоторым русским и украинцам иногда присваивали звания старших охранников. Командирами взводов становились преимущественно граждане немецкого происхождения.

С октября 1941 по май 1944 года, когда лагерь Травники прекратил свое существование, в нем было подготовлено около 5082 охранников[442]. Кроме русских и украинцев, здесь обучались караульному делу литовские, латвийские, эстонские, польские, болгарские, словацкие, хорватские и, по некоторым данным, «туркестанские» добровольцы.

Качество отбора значительно снизилось весной 1942 года, в результате в лагерь попало немало пленных, пошедших на сотрудничество с эсэсовцами только потому, чтобы не умереть голодной смертью, и надеявшихся при первой возможности бежать к партизанам. Но, как показали дальнейшие события, осуществить эти планы удалось только единицам. Исследователь С. Кудряшов утверждает, что за время войны из числа травников дезертировало 469 человек, или около 9 процентов[443]. Эта цифра сильно завышена. Жесткий распорядок, режимные объекты, где травники несли службу, почти исключали возможность дезертирства и самовольных отлучек. Если кому-то из охранников все-таки удавалось дезертировать, то далеко он не уходил. По всей вероятности, число дезертиров не превышает 100 человек[444].

Таким образом, к моменту проведения широкомасштабных мероприятий СС в Польше немецкий персонал и личный состав лагеря Травники был готов к выполнению оперативно-служебных задач.

К началу 1942 года в различных гетто на территории бывшей Польши было отобрано 2 284 000 человек, и руководство СС приняло решение о постепенной концентрации этих евреев в специальных лагерях. Одило Глобочник получил приказ Гиммлера организовать несколько таких лагерей. В помощь ему был направлен комиссар криминальной полиции Штутгарта гауптштурмфюрер СС Кристиан Вирт[445]. Вместе с ним из Рейха прибыли три зондеркоманды (около 450 человек, набранных из охранных полков СС «Мертвая голова»[446]). Глобочник, выслушав доклад Вирта о подготовке операции «Рейнгард» (Einsatz Reinhard), приказал ему связаться со Штрайбелем, чтобы подключить личный состав из Травников к строительству и охране концлагерей. Всего предполагалось построить три лагеря.

В начале ноября 1941 года началось строительство концентрационного лагеря недалеко от деревни Бельзец, рядом с железнодорожной веткой Люблин — Лемберг. Примерно через две недели сюда прибыла первая команда из Травников. В ее задачу входило вырубать лес и подготовить маскировку лагеря. Через неделю команду сменили польские строители, которых отпустили на отдых незадолго перед Рождеством. В январе 1942 года основные работы были в целом закончены, хотя еще оставалось оборудовать административную территорию лагеря, где размещались комендант, его аппарат, казармы для охранников[447].

Вторым лагерем был Собибор. Его решили расположить неподалеку от железной дороги, соединявшей Влодаву и Хелм. Строительство Собибора прошло быстро: в феврале 1942 года появились первые бараки, а уже в апреле концлагерь открыл свои двери. Третьим концлагерем, созданным в рамках операции «Рейнгард», была Треблинка (примерно в 80 км на северо-восток от Варшавы)[448].

Для обеспечения охраны концлагерей из Травников выделялись команды. В Бельзец, в распоряжение Вирта, отправили 100 охранников, в Собибор, под начало Штангля, — 120 человек, в Треблинку — вначале 20, затем 90 вахманнов. Команды через некоторое время заменялись. Например, в течение 1942 года в Бельзец регулярно направлялись подразделения по 60–80 человек. В общей сложности к лагерю было прикомандировано 200–250 травников. Они работали на кухне, наблюдали за поведением евреев со смотровых вышек, занимались охраной внешнего и внутреннего периметра лагеря, патрулировали наружный участок железной дороги. В обязанности травников также входила охрана и конвоирование «лесных команд» (Waldkommando), заготавливавших дрова.

В то же время не всем травникам нравилось выполнять «особые задания». Эти охранники стремились перевестись на должности, которые меньше всего связаны с выполнением карательных функций. Некоторые из них, не видя выхода, планировали бежать. Но, как уже говорилось, это удавалось сделать немногим. К примеру, на Рождество 1943 года из Собибора бежали пятеро заключенных и два украинских вахманна. Польский крестьянин одной из деревень донес, куда они скрылись, и в ходе погони двое охранников и один заключенный были убиты, а остальные были схвачены.

В секретном отчете, составленном, видимо, в конце декабря 1942 года на имя высшего фюрера СС и полиции на Востоке обер- группенфюрера СС Фридриха Вильгельма Крюгера, говорилось, что в Бельзеце, Собиборе и Треблинке было ликвидировано 1 236 672 человека[449]. Ученые до сих пор спорят, сколько евреев было убито в этих трех лагерях. Цифры называются самые разные: в Бельзеце от 435 000 до 600 000[450], в Собиборе от 200 000 до 250 000[451], в Треблинке — от 750 000 до 875 000[452].

Заметим, что представители ревизионистского направления считают Бельзец, Собибор и Треблинку трудовыми лагерями, где смертность евреев была вызвана не самыми лучшими санитарными условиями, нуждой и болезнями, лишениями военного времени и т. д. Эти исследователи называют гораздо меньшее количество еврейских жертв, полагая, что германские оккупационные органы в Польше не могли физически ликвидировать несколько миллионов человек. Дискуссии по этой проблеме между представителями разных направлений современной историографии принимают порой чересчур острый характер.

В депортациях участвовали и травниковцы. Они действовали вместе со 101-м резервным полицейским батальоном. До конца сентября 1942 года эта часть 8 раз привлекалась для карательных операций. В трех из них — депортация евреев из Парчева и Медзыржеца и расстрел в Ломзи — сотрудники полиции «работали» бок о бок с 50 травниковцами. При этом расстрел в Ломзи проводили в основном немецкие полицейские, а вахманны стояли в оцеплении[453].

Личный состав учебного лагеря Травники также использовался для охраны польских тюрем (например, тюрьмы г. Кельцы, где находились в заключении советские женщины-военнопленные, в гетто Радома, Кракова, Белостока и Ченстохове), а также трудовых лагерей на оккупированной территории СССР, в первую очередь, в Восточной Галиции. Самым крупным из них был лагерь, расположенный на окраине Львова, на улице Яновской. Именно сюда в июне 1942 года прибыла первая команда из Травников. Ее возглавлял польский «фольксдойче» — унтершарфюрер СС Рихард Рокита[454].

В последующем вахманны, служившие в Яновском лагере, направлялись в Бельзец, Собибор и Треблинку. В самом лагере в 1942–1943 годах произошла серия удачных побегов, что можно объяснить не самой строгой охраной. Так, под руководством охранника И. Хабарова к советским партизанам перешла группа травников (И. Волошин, П. Бровцев, М. Коржиков и Н. Леонтьев), захватившая с собой винтовки, автоматы, гранаты и два пулемета. Все они сражались в составе партизанских отрядов, были даже награждены орденами и медалями, а после войны оказались в советских лагерях. В середине 1950-х годов их реабилитировали[455].

Со второй половины 1942 года в округах Генерал-губернаторства произошла активизация польского и еврейского сопротивления. Одним из главных центров, где собирались антинемецкие силы, являлась Варшава. Внутри здешнего гетто были созданы боевая еврейская организация (БЕО), еврейский народный комитет (ЕНК; Zydowski Komitet Narodowy) и еврейский военный союз (ЕВС). Несмотря на идеологические разногласия, они начали подготовку к вооруженной борьбе, стали искать тесных контактов с Армией Крайовой. Параллельно с этим в варшавское гетто тайным путем, через канализацию и подземные ходы, доставлялось оружие (винтовки, пулеметы) и взрывчатка (динамит). В скором времени евреи были распределены на боевые группы, которые начали постоянно нападать на германских офицеров и солдат, сотрудников немецкой полиции и членов польской службы порядка. Уже в 1942 году были организованы налеты на бюро по еврейским вопросам и сожжено несколько заводов и складских помещений, находившихся на окраинах города. Варшавское гестапо пыталось выявить инициаторов этих нападений, но так и не нашло их. Зачистки отдельных районов гетто несколько снизили напряженность, но не привели к захвату руководителей еврейских боевых организаций и их самых активных участников[456].

К апрелю 1943 года обстановка в Варшаве накалилась и стала выходить из-под контроля. Ежедневные нападения на полицейских, поджоги, акты саботажа, забастовки в польской части города усилили желание СС и полиции покончить с гетто. Специальные мероприятия по ликвидации гетто было решено начать накануне еврейского Песаха, 19 апреля. В Варшаве ужесточили пропускной режим, были введены немецкие части полиции и СС (2000 военнослужащих войск СС, 234 сотрудника охранной полиции). В «арийской части» города по тревоге было поднято около 7000 полицейских и эсэсовцев, а в самом округе «Варшава» было приведено в состояние боевой готовности до 15 000 человек. Для подавления еврейского восстания, по распоряжению Глобочника, было также привлечено несколько подразделений из лагеря Травники (по одним сведениям — 200, по другим — 337 вахманнов). Высший фюрер СС и полиции обергруппенфюрер СС и генерал-полковник полиции Фридрих Вильгельм Крюгер поручил командовать операцией срочно вызванному из Лемберга бригадефюреру СС и генерал-майору полиции Юргену Штропу.

Вечером 18 апреля гетто было блокировано польской полицией. В два часа ночи 19 апреля группы блокирования были усилены патрулями немецкой полиции и травниковцами. Утром батальон полиции (850 человек) вступил в северо-восточную часть гетто с целью ликвидации боевиков и захвата скрывавшихся евреев. В авангарде шли травниковцы, гнавшие перед собой членов еврейской полиции. За оказание помощи восставшим и за попытку к бегству этих евреев расстреляли возле здания юденрата. После этого в гетто вошли легкие танки и бронеавтомобили. Через громкоговорители немцы призвали евреев добровольно выйти из укрытий и сдать оружие. Однако боевики из БЕО и ЕВС открыли огонь.

Евреи оказали ожесточенное сопротивление. Из окон домов, с чердаков и крыш на полицейских и эсэсовцев посыпался град пуль. На улицу полетели гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Боевики пытались отрезать травниковцев и полицейских от основных сил. По словам некоторых очевидцев тех событий, евреям удалось завлечь эсэсовцев в ловушку между домами, окружить и уничтожить три роты, взять в плен около 300 полицейских и вахманнов[457]. Однако эти цифры, насколько видно из отчетов, составленных Штропом, сильно преувеличены. В ходе первого боя его люди потеряли 12 человек (6 немецких солдат СС и 6 травников).

К полудню эсэсовцы овладели позициями боевиков в северной части гетто. Бои переместились на Мурановскую площадь, в том же районе. Евреи, используя канализацию, заходили в тыл к эсэсовцам, обстреливали и забрасывали их гранатами. В одном из кварталов разгорелась жестокая рукопашная схватка, после которой 80 боевиков были разоружены и отправлены под конвоем на Умшлагплац (Umschlagplatz) — пункты, где проводились расстрелы и высылки в концлагеря округа «Люблин» (эти пункты располагались рядом с железнодорожным вокзалом).

19 апреля боевые столкновения продолжались и вечером. Точно такими же были следующие дни восстания. 23 апреля Штроп получил приказ Гиммлера прочесать гетто с «безжалостной настойчивостью»[458]. Штроп приказал сбрасывать в водосточные колодцы дымовые шашки, пускать слезоточивый газ. Солдаты войск СС получили разрешение поджечь дома, где могли прятаться евреи. Восставшие стали вылезать на поверхность. Тут их встречали боевые группы полицейских и травниковцев.

К 27 апреля СС и полиция схватили 31 746 евреев. Боевики были вынуждены перейти к новой тактике. Она состояла в сочетании оборонительных действий с внезапными ночными вылазками. Несколько дней восставшие сдерживали натиск эсэсовцев, однако долго это не могло продолжаться. К тому же у немцев появилась информация о том, где расположен штаб сопротивления, бункеры, откуда осуществляется управление группами боевиков.

16 мая 1943 года основные очаги еврейского восстания были подавлены. В этот же день Штроп объявил о завершении операции. В своем заключительном донесении он приводил следующие цифры: «Из 56 065 схваченных евреев 7000 погибли в ходе „Большой операции“ (Grossaktion) на территории бывшего еврейского квартала; 6929 были убиты во время депортации, таким образом, всего было уничтожено 13 929 евреев. Помимо 56 065, еще 5000–6000 погибли от взрывов и пожаров»[459].

Во время подавления восстания травниковцы поддерживали тесное взаимодействие с армейскими частями, полицией и СС, принимали участие в уличных боях, помогали блокировать кварталы, где прятались боевики. Где была возможность, они содействовали полиции в обнаружении подземных бункеров, занимались конвоированием захваченных евреев. Всего за месяц боев в Варшаве охранники потеряли около 150 человек. Это были большие потери, если учитывать, что в начале операции было от 200 до 337 травников[460].

После подавления варшавского восстания руководство СС и полиции в Генерал-губернаторстве усилило контроль над использованием еврейской рабочей силы в лагерях, обеспечивавших экономические и хозяйственные нужды охранных отрядов. Уже в марте 1943 года Главное административно-хозяйственное управление СС (ВФХА) создало для этих целей новое экономическое подразделение «Остиндустри» (Ostindustri), известное больше под названием «Ости». Это подразделение, возникшее в рамках управленческой группы «Д», занималось вопросами обслуживания концлагерей. По указанию начальника ВФХА обергруппенфюрера СС и генерала войск СС Освальда Поля, некоторые трудовые лагеря, находящиеся на территории округов «Люблин» и «Радом», были включены в сферу интересов ВФХА. В дистрикте «Люблин» это были лагеря Понятув и Травники — самые большие по сконцентрированным в них трудовым ресурсам.

Лагерь Травники в то время уже не был исключительно учебной базой СС, где готовили охранные кадры из советских военнопленных. Летом 1942 года здесь открыли исправительно-трудовое учреждение для евреев, привезенных из разных концов Генерал-губернаторства и западных районов оккупированной территории СССР.

В соответствии с планом, утвержденным 21 июня 1942 года фюрером СС и полиции округа «Люблин», в Травниках велось строительство и реконструкция лагеря. Согласно проекту, лагерь делился на две части — учебный и исправительно-трудовой. На территории учебного лагеря строились казармы для вахманнов, жилые помещения для немецкого персонала лагеря, гараж, душевые, кухня и хозяйственные помещения, мастерские, лазарет, лагерная комендатура, конюшня и сараи для разведения ангорских кроликов, дом для начальника лагеря.

8 февраля 1943 года Глобочник подписал контракт с компанией «Шульц и Кº» (F.W. Schulz und Сº), которая занималась производством матрацев, тюфяков и меховых изделий, а также ремонтировала ботинки и солдатскую униформу. По проекту контракта «Шульц и Кº», на производстве должно было бы быть 4000 евреев в меховом производстве и еще 1500 в производстве щеток, которые должны были вместе с оборудованием поступить из варшавского гетто в Травники. Карл Штрайбель занимался организацией труда, распределял рабочую силу, получал за работу деньги (5 злотых за мужчину и 4 злотых за женщину в день). Повседневно, однако, эту работу делал гауптшарфюрер СС Франц Бартезко или его заместитель штурмшарфюрер СС Йозеф Напирала.

Вначале СС посылами и угрозами набирали рабочих-евреев из варшавского гетто на предприятие «Шульц и Кº» в Травниках. Однако даже под угрозой быть убитыми на работы отправилось около 448 евреев, которые были доставлены в лагерь 14 апреля 1943 года. После ликвидации варшавского гетто насильственно в Травники было доставлено 2848 мужчин, 2397 женщин и 388 детей. На 1 мая 1943 года в лагере стало 5633 еврея. Еще два крупных транспорта прибыли из Минского гетто после его ликвидации в ноябре 1943 года.

Для повышения производительности Бартезко поначалу инициировал относительно приличные условия существования в трудовом лагере в Травниках. Он допускал нелегальную торговлю едой и алкоголем, сформировал из евреев оркестр и позволил им даже играть в футбол! Все это способствовало, по мнению немцев, лучшей производительности и, соответственно, приближало победу Рейха. Однако за попытку к бегству полагался расстрел на месте, трупы не убирались для устрашения в течение 24 часов. Воровавших сырье или продукцию для немецких фирм пороли по 25 ударов плетью. Часто нарушителей переводили в другой трудовой лагерь в Дорохуче в нескольких километрах от Травников. Там добывали торф, режим был намного хуже, кормили плохо.

Осенью 1943 года Гиммлер, несмотря на жалобы со стороны представителей фирм, где трудились евреи, отдал приказ о сворачивании всех трудовых лагерей в дистрикте «Люблин». Поводом к этому решению послужили еврейские восстания, произошедшие в Треблинке, Белостоке и Собиборе. Было также заявлено, что евреи, находящиеся в концлагере Майданек и рабочих лагерях (Травники, Понятув, Будзин, Замосць, Бяла Подлясска и Люблинский рабочий лагерь), представляют большую опасность для Рейха. В целях наведения порядка и поддержания должной безопасности Гиммлер приказал фюреру СС и полиции округа «Люблин» группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Якобу Шпорренбергу (сменил Глобочника на его посту 16 августа 1943 года) провести специальную операцию[461].

В конце октября 1943 года Шпорренберг отправился в Краков, за консультацией своего непосредственного начальника обергруппенфюрера СС Вильгельма Крюгера. Получив соответствующие указания, Шпорренберг вернулся в Люблин и 2 ноября организовал совещание. На нем присутствовали начальники СС и полиции из округов «Краков» и «Варшава», командиры 22-го (Краков) и 25-го (Люблин) полицейских полков, 101-го резервного полицейского батальона, представители полиции безопасности и СД Люблина, а также начальники лагерей Майданека (Г. Флорштед), Травников (А. Бургер) и Понятува. Шпорренберг ознакомил всех офицеров СС с инструкцией о проведении акции «Праздник урожая» (Aktion Erntefest). Акция началась на следующий день, 3 ноября.

Ранним утром в Травники прибыли сотрудники СД и специальные команды СС и полиции. Они собрали всех евреев, вывели за пределы лагеря и ликвидировали. Вахманны из караульных подразделений все время находились в оцеплении. О количестве жертв в Травниках цифры разнятся: от 6 до 10 тысяч евреев. После этого группа евреев, оставленная в живых, занималась демонтажем служебных зданий и помещений. Через две недели трудовой лагерь Травники перестал существовать, но центр по подготовке охраны продолжал функционировать.

Подразделения вахманнов, выведенные из Травников, были направлены в другие лагеря, например, в Аушвиц и Штуттгоф. Часть охранников оставалась в ведении РСХА, другая часть в конце 1944 года влилась в состав 14-й гренадерской дивизии войск СС (1-й украинской). Также известно, что 13 и 14 февраля 1945 года, после масштабных бомбардировок Дрездена авиацией союзников, травники помогали разгребать завалы на улицах разрушенного города и сжигать тела местных жителей, ставших жертвами варварских налетов[462].

В конце войны некоторые травники были признаны гражданами Рейха. Тем не менее это не спасло их, а также других охранников, от выдачи советским оккупационным органам, которые после окончания войны занимались выявлением изменников и предателей. В руки советской контрразведки СМЕРШ попало немало русских и украинских вахманнов. Все они были казнены, иногда без проведения предварительного судебного следствия. Те же, кому удалось пройти проверку СМЕРШ, направлялись в лагеря СССР. Впрочем, в дальнейшем, даже отсидев там, эти люди постоянно находились под надзором советских органов госбезопасности, и в 1960-х годах они вновь были арестованы КГБ. В это время в Советском Союзе прошло немало громких показательных процессов. Например, в июне 1965 года в Краснодаре судили шестерых травниковцев (Н. Матвиенко, В. Белякова, И. Никифорова, И. Зайцева, В. Поденка и Ф. Тихоновского), служивших в концентрационных лагерях во Львове, Собиборе и Бельзеце. Всех их приговорили к высшей мере наказания[463].

Аналогичным был судебный процесс в Днепропетровске, проходивший в 1967 году. На скамье подсудимых оказались 4 травниковца (советские немцы Карл Динер, Иван Тельман, Александр Зеффер и один русский охранник — Зуев). Они также были казнены[464]. По данным исследователя С. Кудряшова, с 1944 по 1987 год в СССР состоялось свыше 140 процессов над охранниками, и в большинстве случаев выносился смертный приговор[465].

В то же время некоторая часть травниковцев легализовалась в послевоенной Европе. Многие из них потом эмигрировали в США и Канаду. В период «холодной войны» их никто не трогал, но в 1980-х годах ситуация изменилась. ФБР и судебные органы США стали проверять документы эмигрантов, приехавших в Америку в конце 1940-х — в начале 1950-х годов. В результате выяснилось, что среди тех, кто получил вид на жительство, есть немало людей с «темной биографией». При содействии центра Симона Визенталя удалось выявить некоторых травниковцев.

Наибольший резонанс в мировых средствах массовой информации получило дело Ивана Николаевича Демьянюка. Из биографии этого человека известно, что он родился 3 апреля 1920 года в селе Дубовые Махарицы (ныне входит в состав Казатинского района Винницкой области Украины) в бедной крестьянской семье. После окончания четырех классов сельской школы Демьянюк работал трактористом в колхозе. В 1940 году был призван в Красную армию. В мае 1942 года попал в Крыму в немецкий плен. Затем он попал в лагерь для военнопленных в Хелме, где был завербован охранником в учебный лагерь СС в Травниках. В 1944 году Демьянюк некоторое время служил в РОА генерал-лейтенанта А.А. Власова. В мае 1945 года Демьянюк обратился в лагерь для беженцев американской оккупационной администрации в южнонемецком городе Ландсхуте, выдав себя «за жертву фашистского режима». В 1952 году он работал в разных городах Германии, в том числе шофером в американской армии. В том же году вместе с женой и дочкой эмигрировал в США. Свое имя Демьянюк поменял на «Джон» и начал работать автомехаником. В 1958 году он получил американское гражданство.

В конце 1970-х против Демьянюка было выдвинуто обвинение, что он является «Иваном Грозным» — надзирателем в бывшем нацистском концентрационном лагере Треблинка, который обслуживал газовые камеры и участвовал в убийстве свыше 100 тысяч человек, применяя к узникам садистские пытки. Еще до этого Советский Союз передал США список имен 70 военных преступников, живущих на территории Соединенных Штатов. Среди них было и имя Ивана Демьянюка[466].

В октябре 1983 года на экстрадицию Демьянюка подал заявку Израиль. В начале 1987 года, после того, как девять американских судебных инстанций пришли к выводу, что автомеханик из Огайо и есть садист из Треблинки по прозвищу «Иван Грозный», его экстрадировали в Израиль для предания суду. Слушание уголовного дела № 373/86 «Государство Израиль против Джона (Ивана) Демьянюка» иерусалимским окружным судом проходило с февраля по август 1987 года во «Дворце наций». Процесс, который обошелся израильской казне в один миллион долларов, стал третьим «треблинским процессом» после того, как два предыдущих прошли в Дюссельдорфе (ФРГ) в 1964 и в 1970 году. Демьянюку вменялись в вину преступления против еврейского народа, военные преступления и преступления против человечества. А обвинительное заключение начиналось словами: «Обвиняемый проявлял особо чудовищную жестокость по отношению к евреям, убивая их собственными руками — забивал насмерть обрезком металлической трубы или засовывал головы своих жертв между рядами колючей проволоки…»

Главным доказательством на том процессе стало удостоверение учебного лагеря Травники № 1393 на имя Ивана Демьянюка. Обвинение настаивало на том, что из Травников вахманн попал в Собибор и в Треблинку.

Но идентификация личности Демьянюка оказалась чрезвычайно трудным делом, несмотря на наличие свидетелей в Израиле и за рубежом, узнавших в нем «Ивана Грозного». Обвинение потратило много времени и усилий, пытаясь доказать, что на фотографиях 1942, 1945, 1947,1952,1958, 1981 и 1986 годов изображен один и тот же человек, и с помощью экспертизы добилось своего. С большим трудом Демьянюку удалось найти израильского адвоката, которым стал Йорам Шефтель, поскольку все остальные отказались его защищать. Шефтель заявил, что опознание Демьянюка в зале суда имеет «нулевое значение», а удостоверение из лагеря Травники — фальшивка КГБ, а даже если это не совсем фальшивка, там в любом случае ни словом не говорится, что Демьянюк служил в Треблинке. Но судей эти аргументы не убедили.

25 апреля 1988 года окружной суд Иерусалима признал Ивана Демьянюка виновным в совершении преступлений в концлагере Треблинка и приговорил к смертной казни через повешение. Но адвокату Шефтелю удалось найти в открывшихся архивах КГБ новые данные, которые поставили под сомнение обоснованность вынесенного приговора. По показаниям 37 бывших охранников Треблинки, «Иваном Грозным» называли некоего Ивана Марченко, судьба которого осталась неизвестна после того, как в последний раз его видели в 1944 году в Югославии. Демьянюк обжаловал смертный приговор в Верховном суде Израиля, и в августе 1993 года пять членов Верховного суда единогласно приняли решение оправдать обвиняемого, истолковав в его пользу все сомнения, имевшиеся в деле.

Демьянюк, которого в израильской тюрьме разбил паралич, был освобожден и в конце концов воссоединился со своей семьей в США. Ему было возвращено американское гражданство.

Однако в мае 1999 года отдел специальных расследований Министерства юстиции США подал гражданский иск, обвинив Демьянюка в том, что он принимал участие в процессе, в результате которого погибли тысячи евреев. 21 февраля 2002 года в Кливленде (штат Огайо) окружной судья Пол Матия заявил, что Демьянюк был причастен к убийству евреев в концлагере Треблинка. Вместе с ним тем же самым, по версии Матия, занимались русские, украинские и немецкие эсэсовцы Дальке, Костенов, Либоденко, Мауер, Малиновский, Пинеманн, Подесса, Шнайдер и Вальдеманн. Демьянюк не смог правдоподобно опровергнуть это обвинение. Считается доказанным, что он нес службу как минимум в лагерях смерти Собибор и Майданек, в концентрационном лагере Флоссенбург и в Травниках.

В июне 2004 года суд вновь лишил Демьянюка американского гражданства. В декабре 2005 года было принято решение о депортации Демьянюка на Украину. Процедура по установлению отсутствия угрозы пыток на Украине длилась до конца 2006 года. Попытки Демьянюка добиться отмены решения о депортации не увенчались успехом, но задержали ее еще на два года.

24 марта 2009 года иммиграционное ведомство США объявило о соглашении с немецким правительством. По данным расследования, проведенного Центром по раскрытию преступлений нацистов в Людвигсбурге, Демьянюк с марта и до середины сентября 1943 года работал охранником в концлагере Собибор. Эти материалы были переданы в прокуратуру города Мюнхена, которая обвинила бывшего вахманна в соучастии в убийстве 29 тысяч евреев в лагере Собибор и выдала международный ордер на его арест.

Впрочем, 14 апреля, после того, как сотрудники миграционной службы забрали Демьянюка из дома, его родственникам удалось добиться от Федерального суда США решения отложить экстрадицию. Адвокаты акцентировали внимание на состоянии здоровья Демьянюка, который якобы был прикован к инвалидному креслу. Однако в мае была сделана видеосъемка скрытой камерой, на которой Демьянюк делает покупки, садится за руль и едет домой, после чего власти немедленно перевели обвиняемого в иммиграционный центр, откуда вечером 11 мая он был доставлен в аэропорт и посажен на борт самолета, следовавшего в Германию.

12 мая 2009 года Демьянюк был доставлен спецрейсом из США в Германию. Согласно проведенной в начале июля 2009 года медицинской экспертизе, Иван Демьянюк был признан способным участвовать в разбирательстве дела, однако максимальная нагрузка была ограничена двумя заседаниями по 90 минут в день. В представленном генеральной прокуратурой Мюнхена в суде 13 июля 2009 года официальном обвинительном заключении Демьянюк был обвинен в пособничестве убийству в 27 900 случаях. Главным доказательством служит выданное на его имя удостоверение СС все с тем же номером 1393. Кроме того, обвинение опирается на документ, в котором утверждается, что в 1943 году Демьянюк был переведен в Собибор.

Суд начался 30 ноября 2009 года. Неожиданный поворот в деле произошел в феврале 2010 года. Бывший узник лагеря смерти Собибор — российский пенсионер из Рязани Алексей Вайцен — узнал в мюнхенском подсудимом жестокого охранника концлагеря. В Рязань приезжали немецкие следователи, которые зафиксировали показания Вайцена, перевели их на немецкий язык и оформили их в соответствующем процессуальном виде. В настоящий момент Демьянюк ждет развязки своего дела.

Из протокола допроса бывшего вахманна учебного лагеря СС «Травники» Разгоняева Михаила Афанасьевича

В мае 1942 года я окончил школу войск СС в Травниках и получил чин вахманна (охранника в войсках СС). Я был направлен на практическую работу в специальный лагерь вблизи местечка Собибор… Лагерь Собибор был лагерем смерти. Это была фабрика, специально оборудованная для массового уничтожения евреев… В период моей службы в лагере, с мая 1942 по июнь 1943 года, я входил в состав отряда вахманнов численностью в семьдесят — восемьдесят человек, состоявшего из нескольких взводов. Каждым взводом командовал вахманн или обервахманн из фольксдойче, свободно владевших немецким языком.

Помимо немцев мы, вахманны, бывшие солдаты Красной армии, предавшие свою Родину и пошедшие служить фашистской Германии, принимали участие в массовом уничтожении людей… В течение мая — июня 1942 года я дважды лично участвовал в расстреле групп людей. В первый раз это была группа из пятидесяти больных и дряхлых людей. Она была расстреляна вахманнами, в числе которых был я… Второй раз я участвовал в расстреле группы, состоявшей примерно из двадцати пяти человек….

В декабре 1942 года за мою верную службу в немецких войсках СС мне был присвоен чин обервахманна…

См.: Собибор. Восстание в лагере смерти / Сост. С.С. Виленский, Г.Б. Горбовицкий, Л.A. Терушкин. 2-е изд., доп. М., 2010. С. 183.

Шестая глава Русские дети-диверсанты и «воспитанники СС»

Еще в 1939 году нацисты решили поставить под контроль русскую эмигрантскую молодежь в Германии. С этой целью при Бюро Генерала В.В. Бискупского (эта организация русских беженцев находилась под тесной опекой СС) была создана Национальная организация русской молодежи (НОРМ), возглавил которую заместитель начальника Бюро Сергей Владимирович Таборицкий (в немецких документах — фон Таборицки)[467].

Бывший член НОРМ Р.В. Полчанинов вспоминает: «С первого дня НОРМ была в ведении гитлерюгендов, а возглавил ее Сергей фон Таборицкий, женатый на немке, доверенное лицо нацистов… Таборицкому нужен был человек, который фактически бы вел работу с молодежью, для чего у него не было ни знаний, ни опыта, ни времени. Таборицкий знал, что Иван Александрович Мелких, не будучи немецким подданным, пошел добровольно на рабочую службу (Arbeitdienst)… В его глазах это было знаком лояльности к Германии, и поэтому выбор Таборицкого остановился на Мелких, человеке умном, энергичном и амбициозном, который согласился быть у Таборицкого начальником штаба берлинского НОРМ»[468].

Члены НОРМ носили собственную униформу: черные косоворотки навыпуск с широкими погонами. Поначалу в организацию входили только русские юноши и девушки старше 16 лет из Берлина. Однако со временем под покровительство НОРМ вошли «витязи» Русского студенческого христианского движения в Праге и Брно, русские скауты в Лотарингии, скауты в Белграде, «витязи» в Протекторате Богемия и Моравия, дружина разведчиков и вожатых при Русском комитете в Варшаве и др.[469]

Официально сотрудничая с нацистами (в том числе с СД и гестапо), сотрудники НОРМ проводили и национальную работу, как в среде русской эмигрантской молодежи, так и среди советской, прибывшей в Германию на трудовые работы в качестве «остарбайтеров». Некоторые «нормовцы» были одновременно членами НТС (например, Р.В. Полчанинов) и, очевидно, через посредничество СД, получили возможность выехать на оккупированные территории Советского Союза для работы по восстановлению «новой жизни».

В настоящий момент довольно сложно установить степень и конкретные формы сотрудничества русской эмигрантской молодежи с нацистами и, в частности, с эсэсовскими структурами. Многие воспоминания непосредственных участников событий, по понятным причинам, пестрят недомолвками и намеренными искажениями.

Гораздо лучше изучен опыт привлечения советских детей и подростков с оккупированных территорий для работы в качестве диверсантов и разведчиков. Хотя непосредственное обеспечение этих мероприятий осуществляли сотрудники абвера — германской военной разведки и контрразведки, они проводились в рамках разработанной подчиненными Гиммлера операции «Цеппелин». Летом 1943 года при абвергруппе 209 (радиопозывной — «Буссард») была создана рабочая группа по руководству «Особой командой Гемфурт» из пяти разведчиков во главе с обер-лейтенантом германской армии Юрием Николаевичем Евтуховичем (по легенде, разработанной в абвере, — белоэмигрант Юрий Васильевич Ростов-Беломорин). 12 февраля 1944 года это подразделение, наряду с большей частью других структур абвера, вошло в подчинение РСХА.

В рапорте с обоснованием привлечения русских детей к выполнению диверсионных заданий начальник абвергруппы 209 капитан Фриц Больц (он же — Бухольц; в 1941 году был откомандирован в СД и служил в зондеркоманде «Москва») отмечал: «…Установлено, что забрасываемая нами агентура нередко задерживается не столько вследствие усиления контрразведки, сколько по причине слабой маскировки агентов и низкого качества документов их прикрытия. Поэтому для усиления диверсионной деятельности предлагается усовершенствовать средства, тактику и способы совершения диверсионных актов, а также скрытность маскировки самих исполнителей». В качестве основной меры «усовершенствования тактики» предлагалось задействовать в качестве агентов специально обученных детей и подростков от 10 до 16 лет: «На их подготовку потребуется гораздо меньше средств и времени. В России они не имеют никаких документов, ими забиты все крупные прифронтовые вокзалы и станции, отношение к ним военных и охраны участливое и снисходительное. Поэтому появление их у объектов диверсий не вызывает подозрений».

Больц планировал «под видом воспитанников и службы в Русской освободительной армии мобилизовать физически здоровых подростков и в порядке эксперимента сформировать команду в количестве 30–40 человек». Воспитание и обучение в течение месяца подрывному делу, топографии, прыжкам с парашютом и строевой подготовке предлагалось организовать на территории Германии, под Касселем, в охотничьем имении Больца — Гемфурте («Там будут созданы необходимые материальные условия и возможности для идеологической обработки, в том числе ознакомительных экскурсий»). Срок готовности к проведению первой операции в тылу противника (по заданию отдела штаба 9-й армии и штаба группы армий «Центр») был определен на 30 августа 1943 года[470].

В различных публикациях, посвященных «Особой команде Гемфурт», как правило, утверждается, что ни один из подготовленных русских подростков к выполнению диверсионных заданий не приступил и все заброшенные агенты явились с повинной в органы «СМЕРШ». Этой версии в целом придерживается и автор наиболее подробного исследования проблемы — генерал-майор КГБ СССР Н.В. Губернаторов[471]. К сожалению, при работе над книгой автор ставил перед собой идеологические задачи. Второе издание его книги, по всей видимости, было призвано стать своеобразной «отповедью» скандальной повести Владимира Кунина «Сволочи», по которой был снят одноименный фильм. Отсюда — своеобразная тональность работы Губернаторова, стремившегося доказать читателю, что подростки даже в условиях своей вынужденной коллаборации с германской разведкой, в сущности, продолжали оставаться «советскими патриотами».

По этим же причинам автор намеренно искажает образ главного воспитателя детей-диверсантов, перевербованного впоследствии советскими агентами, — Ю. Евтуховича. Поэтому на страницах книги подробно излагается не биография подлинного Евтуховича (родился в 1913 году в Тамбове, русский, гражданин СССР, беспартийный, с незаконченным высшим образованием, до войны — воспитатель детского дома, в августе 1941 года сдался в плен, где был завербован германской разведкой), а легенда, придуманная Евтуховичу в абвере[472]. По Губернаторову, Ростов-Беломорин — отчаявшийся человек, искренне любящий свое Отечество, но запутавшийся в политических взглядах. Его вербовка советскими разведчиками выглядит естественным шагом, возвращением русского человека в объятия Родины. «Протоколы допросов» Ростова-Беломорина в «СМЕРШе» изложены Губернаторовым таким образом, что выглядят как дружеские беседы закадычных друзей. С этой же целью выдумывается самоубийство «раскаявшегося белоэмигранта» — якобы 18 февраля 1945 года и якобы из-за неразделенной любви к чекистке.

В послесловии к своей книге Губернаторов отпускает патетическую фразу: «С гордостью и печалью я завершил свой репортаж о мужественных подростках и бойцах незримого фронта Великой Отечественной войны». Бесспорно — перед нами готовый сюжет для экранизации, однако все это имеет мало общего с действительностью…

В 2007 году режиссер Евгений Румянцев снял документальный фильм «Дети-диверсанты», показанный по каналу «ОРТ». В фильме показаны трое бывших воспитанников «Гемфурта» (Евгений Яковлев, Вячеслав Бабицкий и Иван Красавцев[473]), продемонстрированы подлинные документы из Центрального архива ФСБ России, в том числе — дела с протоколами допросов некоторых детей-диверсантов и самого Евтуховича. Съемочная группа побывала и в современном немецком Гемфурте, где опросила пожилых людей — очевидцев подготовки русских детей.

Согласно показанным документам, Евтухович с июня 1943 года по январь 1945 года лично подготовил к выполнению диверсионных заданий 110 подростков. Первая операция состоялась в самом конце лета 1943 года в районе железнодорожных узлов Ржев — Тула — Курск. Заброшенные подростки были снабжены едой, водкой, сахарным песком, замаскированной под куски угля взрывчаткой. Все дети, кроме одного, были задержаны органами «СМЕРШ» в ходе оперативных мероприятий (впрочем, в фильме утверждается, что задержано было только трое подростков). Зато все 10 детей-диверсантов второй группы выполнили задания и вернулись назад.

В фильме фигурирует уголовное дело Якубова Анатолия Александровича, 1928 года рождения, уроженца Орла, русского, из рабочих, образование 5 классов, рабочего водоканала (заметим, на 1941 год ему было 13 лет — вот повод поразмышлять о «счастливом советском детстве») — одного из тех, кого Губернаторов опрометчиво поспешил назвать «мужественными подростками и бойцами невидимого фронта».

Он был признан виновным в том, что, «находясь в Минском детдоме № 5 во время оккупации г. Минска немцами, в августе 1943 года немецкой разведкой был завербован и направлен на учебу в разведывательно-диверсионную школу, которую окончил в 1944 году.

Будучи в этой школе, Якубов был обмундирован в немецкую военную форму и содержался за счет немецких разведывательных органов.

Осенью 1943 года в составе отряда изменников Якубов, вооруженный винтовкой, выехал в одну из деревень Минской области на борьбу с партизанами. Якубов находился в лесу в засаде. Во время этой операции было задержано 12 человек советских граждан, которые участниками операции были расстреляны за связь с партизанами.

По окончании разведывательно-диверсионной школы Якубов выполнял задания по подрыву полотна железной дороги на советской территории, а именно: в июле 1944 года Якубов в районе ст. Молодечно был выброшен разведкой из самолета на парашюте, имел при себе взрывчатые вещества и вблизи ст. Молодечно совершил взрыв железнодорожного полотна.

В августе 1944 года Якубов был снова выброшен из самолета на парашюте. Взорвал рельсы у ст. Пуховичи. Поджег склад с сеном на ст. Осиповичи».

27 февраля 1948 года Якубов был осужден Военным трибуналом войск МВД Орловской области и приговорен к 25 годам лишения свободы.

К настоящему времени в научный оборот введено значительное число источников, позволяющих судить о достаточно широком использовании русских детей-диверсантов и разведчиков. Так, в докладной записке УКР «СМЕРШ» Центрального фронта в Военный совет фронта об оперативной работе, проведенной в ходе наступательных операций на Орловско-Курском направлении (от 15 августа 1943 года) сообщается об аресте шпионско-диверсионной группы, в которую входили, в частности, Степин, 1928 года рождения, и Сорокин, 1930 года рождения. Группа была переброшена на территорию, занятую частями Красной армии, с заданием разведать места расположения танковых и артиллерийских частей, проводить диверсии и разрушать телефонную связь[474].

В донесении ГУКР «СМЕРШ» от 21 сентября 1943 года сообщается об аресте 28 агентов-диверсантов германской военной разведки в возрасте от 14 до 16 лет, переброшенных немцами в советский тыл на самолетах. Из числа арестованных 15 диверсантов явились добровольно с повинной, а остальные были задержаны в результате организованного розыска. 1 сентября в районе Хатунского сельсовета Михневского района Московской области был сброшен с парашютом агент-диверсант Репухов Дмитрий, 1927 года рождения, уроженец Смоленской области, образование 7 классов, который в тот же день явился с повинной и на допросе показал следующее: «После оккупации с. Богородицкое… Репухов… был направлен немцами в лагерь, расположенный в четырех километрах от Смоленска, в здании бывшей МТС, где подготавливались кадры для так называемой „Русской освободительной армии“. 14 июля с.г. немцы отобрали из этого лагеря 30 подростков в возрасте от 14 до 16 лет и под видом экскурсантов отправили их в местечко Вальдек, близ г. Кассель (Германия)… По прибытии в Вальдек у подростков были отобраны подписки, обязывающие их вести борьбу против коммунистов, комиссаров и политруков. В течение месяца они обучались на специальных курсах германской разведки, где проходили топографию, строевую подготовку и парашютное дело… 25 августа все 29 подростков были доставлены в г. Орша БССР. В ночь на 31 августа с.г. Репухов на самолете с аэродрома г. Орши был доставлен на нашу территорию и сброшен с парашютом в Михневском районе Московской области. Аналогичные показания дали арестованные подростки-диверсанты Комалдин В.Н., Семенов Е.К., Захаренков В.А., Миниченков М.З., Хорисов Е.А., Силиверстов И.Г., Романович И.П., Езин Ф.И. и др.»[475].

В справке УНКВД по Курской области о задержании подростков, завербованных германской разведкой (не ранее 3 мая 1943 года) сообщается, что на территории Тимского района были задержаны четверо подростков, занимавшихся под видом нищенства сбором данных о движении частей Красной армии и их вооружении: «Это задание ими выполнялось. От немецкого офицера они получили по 200 рублей и до отступления немцев состояли у них на котловом довольствии»[476]. Таким образом, использование русских детей в военных целях проводилось не только «Особой командой Гемфурт».

Конкретное число подобных забросок и точное количество подготовленных русских детей-диверсантов в настоящий момент установить сложно. Однако понятно, что ожидания Фрица Больца в целом оправдались.

Судьба выживших детей (тех, кто не затерялся, а был разоблачен) стандартна: исправительно-трудовые колонии, тусклая бесперспективная жизнь. Губернаторов в этом смысле смог привести только один «положительный» пример: бывший диверсант Дмитрий Репухов окончил институт и руководил в Свердловске строительным трестом[477]. Правда ли это, или очередная легенда — мы не знаем.

Что касается Евтуховича, то он был склонен к сотрудничеству агентом советской разведки, бывшим власовцем Алексеем Стратоновичем Скоробогатовым (кличка — «Ткач»), заброшенным в тыл противника по заданию УКР «СМЕРШ» 1-го Белорусского фронта 17 декабря 1944 года. 21 января 1945 года Скоробогатов, Евтухович и воспитательница женской группы диверсионной школы абвергруппы 209 Александра Гуринова вместе с 44 диверсантами-подростками в возрасте 15–16 лет перешли линию фронта и сдались органам «СМЕРШ»[478].

Евтухович был арестован и 4 августа 1945 года приговорен за измену Родине к расстрелу с конфискацией лично принадлежавшего ему имущества.

Русские подростки также были привлечены к службе на оккупантов в качестве так называемых «помощников люфтваффе и ПВО», или «воспитанников СС».

Надо отметить, что еще осенью 1942 года по инициативе руководителя гитлерюгенда Артура Аксмана для вспомогательной службы в частях вермахта впервые были набраны немецкие подростки. Тогда Гитлера убедили, что в результате привлечения молодежи армия может дополнительно получить несколько пехотных дивизий, которые должны были формироваться из «освободившихся» солдат и офицеров, служивших в системе ПВО. Тогда реакция немцев оказалась неоднозначной: многие считали, что привлечение 15-летних к службе может быть оправдано с военной точки зрения, но наверняка ослабит уверенность немцев в победе.

Организация, идеологическая и начальная военная подготовка членов гитлерюгенда к службе в подразделениях противовоздушной обороны была поручена гауптбаннфюреру гитлерюгенда Зигфриду Никкелю, который одновременно со службой в гитлеровской молодежной организации возглавлял Молодежный отдел Политического департамента в Имперском министерстве по делам оккупированных восточных территорий. Позднее он возглавил так называемую «Службу Никкеля» (Dientstelle Nickel)[479].

После начальной идеологической и военной подготовки в специальных лагерях, которая должна была длиться в течение трех месяцев (а фактически продолжалась 4–6 недель), немецкие подростки получали профессиональную подготовку в зенитной школе люфтваффе. Их называли «помощниками люфтваффе и ПВО», а в конце войны, после переподчинения СС, — «воспитанниками СС».

Для замены обслуги орудий ПВО Никкелю также было поручено провести добровольный набор молодежи и в других оккупированных странах. Таким образом, практически во всех государствах Европы, занятых германскими войсками, появились свои формирования «помощников люфтваффе»[480].

В конце марта 1944 года главный штаб люфтваффе и Генеральный штаб сухопутных войск предложили Министерству восточных территорий мобилизовать на Востоке 25 тысяч девушек для несения вспомогательной службы в авиации и ПВО (Дэвид Литтлджон отмечает, что первые попытки привлечения русских юношей и девушек к службе в ПВО относятся к началу 1943 года[481]). В дополнение к этому предложению вскоре было заключено соглашение между командованием люфтваффе и вермахта, а также руководством СС, гитлерюгенда и Министерства восточных территорий, которое предусматривало привлечение «молодежи с Востока» в качестве вспомогательной силы в авиации и зенитной артиллерии, чтобы высвободить людей для пополнения частей сухопутных войск[482].

Позднее было принято решение о направлении юношей в войска СС, а юные «помощники люфтваффе и ПВО» (Lw.-und Flak-Helfer) решением от 4 декабря 1944 года стали именоваться «воспитанниками СС», или «юными эсэсовцами» (SS-Zoeglinge). Таким образом, их статус был окончательно закреплен под патронажем ведомства Гиммлера (хотя под контроль СС все «помощники люфтваффе и ПВО» были официально переданы еще в ноябре 1944 года)

Всего службой Никкеля с 15 марта по 20 сентября 1944 года для военного использования было привлечено более 28 тысяч юношей и девушек с оккупированных территорий России, Украины, Белоруссии и Прибалтики. При этом русские, украинцы, белорусы и литовцы с самого начала официально именовались «помощниками СС», а латыши и эстонцы — «помощниками люфтваффе». 18 917 юношей и 2500 девушек были распределены между службой связи люфтваффе (Luftnachrichten, 1000 человек), моторизованными батальонами противовоздушной полиции (Luftschutz-Polizei-Abteilungen, 1000 человек) и ПВО (остальные, в том числе все девушки). Кроме этого, 5500 юношей и 1200 девушек были направлены в военную промышленность (на заводы «Юнкерс») и в «Организацию Тодта»[483].

Юные русские эсэсовцы обмундировывались исключительно в темно-синюю рабочую униформу гитлерюгенда. Юноши носили на правом рукаве повязку, представлявшую собой сочетание бело-сине-красного российского флага с наложенным на нее ромбом, в который был вписан андреевский крест. Над нарукавной повязкой помещались руны СС в черном треугольнике (таким образом, это было исключением из установленных Гиммлером правил, согласно которым негерманцы не могли носить эсэсовские руны). На головном уборе — кепи — также размещался ромбовидный знак в виде российского флага[484].

Вербовка молодежи проводилась как силами специальных уполномоченных службы Никкеля при частях вермахта (в прифронтовых областях и на оккупированной территории СССР), так и с помощью эмигрантов (в том числе — среди «остарбайтеров»). В пропагандистских целях было широко объявлено, что мероприятие носит характер «акта человечности», так как «имеет целью спасти многих беспризорных детей, обреченных на жалкое существование и гибель в прифронтовой полосе»[485]. Силами нацистских пропагандистских структур было изготовлено несколько плакатов на русском языке (так же как и на других языках народов Советского Союза), призывающих молодежь вместе с СС «идти в авангарде своего народа». За основу были взяты плакаты гитлерюгенда, адресованные немецким юношам и девушкам.

К пропагандистскому обеспечению акции также были активно привлечены и эмигранты, в частности НОРМ. Именно эта берлинская организация подготовила серию листовок с призывом к русским юношам и девушкам вступать «под родное трехцветное знамя, под защиту креста св. Андрея Первозванного». На большинстве листовок стоит подпись «вождя русской молодежи» Сергея Таборицкого и адрес «Бюро русских эмигрантов» (Берлин В 15, Гогенцоллерндамм 1).

«Воззвание к русской молодежи» было адресовано, в первую очередь к советским подросткам, оказавшимся на территории Рейха. Листовка была выдержана в патетических тонах, активно задействовалась антисемитская лексика: «Гигантская борьба с поработившим нашу Родину иудо-большевизмом достигла своего наивысшего напряжения. Победа должна быть достигнута во что бы то ни стало. Тысячи ваших отцов и старших братьев показали всему миру, как должно бороться с опаснейшим врагом человечества — большевизмом и жертвенно любить свое отечество. Многие пали в этой борьбе, миллионы томятся еще в концентрационных лагерях и застенках НКВД. Тысячи из них стоят ныне под ружьем и участвуют в битвах за Европу.

Русская молодежь прекрасно знает, а родившаяся и выросшая в Советском Союзе и сама на себе испытала весь ужас и кошмар кровавого сталинско-большевистского режима, уничтожившего все лучшее и светлое на Руси, заплевавшего и залившего грязью родную землю, обильно политую кровью миллионов замученных русских людей.

Вопли, стоны, слезы, страдания заглушались советской казенной музыкой и треском иудейской пропаганды. Русский народ переносил и переносит нечеловеческие страдания, он обращен в неслыханное рабство для того, чтобы жадные, жестокие иудеи и продавшиеся им недостойные и преступные люди могли вести веселую и привольную жизнь и достигнуть мирового владычества»[486].

В обращении к русским девушкам Таборицкий призывал их становиться «в ряды дружинниц авиации» и участвовать «в борьбе за освобожденную и новую Россию». При этом, сообщалось, что «Фюрер, Адольф Гитлер, зовет и тебя!», а также перечислялись всевозможные льготы и «выгоды»: «Ты будешь обеспечена хорошим питанием, хорошими квартирными условиями, хорошим обмундированием и хорошим содержанием; ты будешь во всем приравнена к германским дружинницам, также и в отношении получения отпуска; ты ознакомишься с Европой, с языками и культурой ее народов» и т. д.[487]

Помимо этого, в берлинском «Новом Слове» уже с начала лета 1944 года начали появляться материалы о русских «воспитанниках СС». В номере от 14 июня 1944 года за подписью «Ив. Белкин» была опубликована большая статья «Организация молодежи», в которой автор попытался оправдать и идеологически обосновать привлечение русских детей и подростков к коллаборационистской деятельности с идеологических позиций:

«…Если люди взрослые и духовно самостоятельные зачастую сами находят свое место в сложном переплете происходящих событий, то подростки и юноши в том случае, когда они остаются без соответствующего руководства старших, совершенно теряются в хаосе событий. Между тем сотни тысяч русских юношей, оказавшихся по эту сторону фронта, нередко лишены умного и делового водительства воспитателей…

Лучшая часть нашей молодежи сама стремится найти свое законное место в происходящих событиях. Редакции газет и соответствующие учреждения получают множество писем от русских юношей, спрашивающих, что им делать, по какой дороге идти, каким образом применить бурлящие в груди силы. Значительная часть этих писем написана юными патриотами, стремящимися активно, с оружием в руках, выступить против большевиков…

Вполне понятно, что поставленную перед нами самою жизнью задачу воспитания и обучения молодежи 15–20 лет невозможно выполнить самотеком, только силами отдельных семей или старших товарищей… Германские власти встали на путь, открывающий перед русским юношеством возможность соответствующего воспитания и обучения. В ближайшее время повсеместно откроется добровольный набор в специальные русские юношеские организации, соответствующие организации немецкой гитлеровской молодежи. Русские юноши, включенные в эти объединения, будут во всем уравнены с германской гитлеровской молодежью. Вместе с тем задачей этих русских организаций ни в коем случае не будет являться денационализация русской молодежи.

Несмотря на колоссальное военное напряжение, германские власти уделяют большое внимание русской молодежи и ее участию в будущем русского народа. Мы должны полностью использовать этот интерес и те возможности, которые открываются в связи с этим перед русской молодежью, оказавшейся по эту сторону фронта…»[488]

Статья «Гвардия молодежи», опубликованная в «Новом Слове» 2 июля и подписанная «капитан Волков», напрямую указывает, что образцом для русской молодежи должен стать не только «Союз Гитлеровской молодежи», но и организация СС:

«…Вопрос воспитания из русской молодежи мужественных солдат и инициативных, квалифицированных работников — вот важнейшая задача сегодняшнего дня. Для того, чтобы решить эту задачу, нам не нужно чего-то выдумывать, заново решать какие-то проблемы. Перед нами есть готовый многолетний опыт, прекрасный и достойный подражаний пример. Германские юноши, прошедшие воспитание в рядах Гитлеровской молодежи и боевую выучку в частях СС, представляют действительно гвардию молодежи… Части СС по праву могут считаться боевым авангардом германской нации, ибо они концентрируют все лучшие черты своего народа и являются носителями новых идей, которым суждено спасти человечество… Под славные знамена СС уже встали датчане и норвежцы, голландцы и латыши, французы и бельгийцы, хорваты и эстонцы. Русский народ в лице своих лучших представителей доказал, что он может войти на равных правах в великую семью европейских народов, и это право он еще закрепит в грядущих битвах против англо-большевистской реакции. И именно поэтому сейчас, как никогда, встал вопрос создания русских добровольческих молодежных частей, сформированных на тех же принципах, как отряды Гитлеровской молодежи.

Сейчас мы можем смело заявить, что имеются налицо все условия для создания русской гвардии молодежи. Во-первых, на территории Германии и освобожденных районов насчитываются десятки тысяч юношей в возрасте от 15 до 22 лет. Во-вторых, мы полностью можем рассчитывать на материальную помощь германского правительства. И, наконец, мы можем надеяться, что наши боевые друзья из частей СС и Союза Гитлеровской молодежи возьмут шефство над молодыми русскими добровольцами и помогут им в воспитательной и организационной работе». Автор не преминул подчеркнуть, что «национальное воспитание должно быть организовано таким образом, чтобы русские юноши чувствовали себя составной частью европейской семьи народов и, будучи националистами, понимали общность интересов европейских народов»[489].

Наконец, в номере от 26 июля «Новое Слово» поместило фотографию с русскими детьми, обмундированными в рабочую форму гитлерюгенда, с русскими нарукавными повязками и эсэсовскими рунами. Дети довольно жмурятся на летнем солнце. Под фотографией подпись: «Русские воспитанники СС принимают присягу в Торгау»[490].

Остается добавить, что с конца 1944 года, когда гитлеровский Рейх начал трещать по швам, власовцы начали активно добиваться того, чтобы дело воспитания русской молодежи было передано под эгиду Комитета Освобождения Народов России. 5 ноября в Троппау (Силезия) состоялся конгресс русской молодежи, организованный по линии НОРМ, СС и гитлерюгенда. На мероприятии присутствовали, в частности, юноши и девушки из числа «остарбайтеров». По приказу Власова на конгресс были командированы полковник К.Г. Кромиади, капитан Каштанов и лейтенант В. Мельников. Вернувшись в штаб, Кромиади доложил Власову в присутствии Жиленкова о ходе конгресса. Далее последовали договоренности с соответствующими структурами Рейха и 17 декабря 1944 года было утверждено «Временное положение о Союзе молодежи народов России при КОНР».

Этот документ производит весьма двойственное впечатление. С одной стороны, в нем нет ни малейшего упоминания о необходимости ориентироваться на Германию, гитлерюгенд и СС (от членов СМНР требовалось «идейно и действенно присоединяться к Манифесту КОНР от 14 ноября 1944 года»). Нет и антисемитизма. С другой стороны — налицо явное заимствование организационных форм у большевиков. Так, «юные власовцы» (мальчики и девочки в возрасте от 7 до 17 лет) ассоциируются с пионерами, а «власовцы» (юноши и девушки в возрасте от 17 до 25 лет) — с комсомольцами. Крайне скрупулезно и абсолютно «в советском духе» расписывается структура Союза[491].

Формально Союз «приступил к работе» 10–15 марта 1945 года под руководством инструктора Главного управления пропаганды КОНР К.А. Крылова, адъютанта генерала Малышкина — поручика Ю.В. Дикова и капитана Ф.М. Легостаева[492].

Вся эта в высшей степени нелепая инициатива в условиях плачевного для власовцев конца войны окончилась фактически ничем.

Седьмая глава Русские диверсанты Скорцени

На последнем этапе Второй мировой войны диверсионной деятельностью гитлеровской разведки руководил начальник реферата VI S РСХА Отто Скорцени (при расформировании абвера большая часть его центрального аппарата, все абверкоманды и другие фронтовые органы вошли в подчинение IV и VI управлений РСХА и во вновь созданное Военное управление РСХА, группу D (диверсии и террор) которого по совместительству возглавил «человек со шрамом»[493]

Нелишне отметить, что применительно к этому реферату в отечественной литературе часто встречается ошибка, связанная с путаницей перевода латинских литер на кириллические. Так, в книге «Смерш: исторические очерки и архивные документы» неверно отмечается, что Скорцени был начальником «Группы VI Ц»[494]. Как мы отмечали, группа VI С (или VI Ц — в кириллическом написании) отвечала за разведку в зоне влияния СССР и на Дальнем Востоке. В задачи же подразделения Скорцени входил «материальный, моральный и политический саботаж»[495].

Надо отметить, что Скорцени, как несомненно незаурядного руководителя и специалиста, привлекали и к некоторым операциям «Цеппелина». По некоторым сведениям, он имел отношение и к подготовке упомянутой выше амбициозной, но неудачной операции по покушению на Сталина.

Так, диверсант «Цеппелина» Таврин (он же Шилов, он же Политов), которому было непосредственно поручено осуществить операцию, на допросе в «СМЕРШе» показал, что в период подготовки с ним три раза беседовал Скорцени: «В первой беседе со мной в ноябре 1943 года в Берлине Скорцени расспрашивал меня о моем прошлом, и беседа носила больше характер ознакомления с моей личностью…

В январе 1944 года… мне была организована встреча со Скорцени. Делле привез меня в служебный кабинет Скорцени на Потсдамерштрассе, № 28. Кроме Скорцени в кабинете находились еще два неизвестных мне работника СД. В беседе Скорцени объяснял мне, какими личными качествами должен обладать террорист. По ходу разговора он рассказывал о деталях организованного им похищения Муссолини. Скорцени рассказал мне, что если я хочу остаться живым, то должен действовать решительно и смело и не бояться смерти, так как малейшее колебание и трусость могут меня погубить… Весь этот разговор сводился к тому, чтобы доказать мне, что осуществление террористических актов в отношении специально охраняемых лиц вполне реально, что для этого требуется только личная храбрость и решительность и что при этом человек, участвующий в операции, может остаться живым и стать „таким же героем“, каким стал он — Скорцени…

Третья встреча со Скорцени состоялась также в январе 1944 года в Берлине… Скорцени в этот раз расспрашивал меня о Москве и пригородах… У меня создалось впечатление, что Скорцени разрабатывает план похищения кого-то из руководителей Советского правительства»[496].

В конце войны под начало Скорцени была передана часть агентуры абвера и «Цеппелина». Большинство русских коллаборационистов (а также представителей других «восточных народов»), предоставленных в распоряжение Скорцени, летом 1944 года было сосредоточено в так называемом «Истребительном соединении войск СС» («Waffen SS Jagdverband») — специальном органе, предназначенном для проведения диверсионно-террористических и разведывательных мероприятий в тылах армий стран антигитлеровской коалиции. Основу соединения составили различные специальные формирования абвера и СС (в том числе часть личного состава дивизии «Бранденбург»), кадры полицейских, охранных, «восточных» батальонов и рот, прочие коллаборационистские подразделения[497].

Главный штаб Истребительного соединения находился в населенном пункте Фриденталь под Берлином и состоял из следующих отделов: 1 А — разработка планов диверсионных операций, заброска агентурных и боевых групп, руководство их деятельностью; 1 В — материально-техническое обеспечение агентурных и боевых групп; 1 С — сбор и обработка разведданных, ведение контрразведывательной работы среди личного состава органа. В непосредственном подчинении главного штаба находились два специальных боевых подразделения: 502-й егерский батальон и 600-й парашютный батальон[498].

К концу 1944 года в состав истребительного соединения СС входили: командный штаб особого назначения «Фриденталь», истребительное соединение СС «Центр» (создано из 502-го егерского батальона СС), истребительное соединение СС «Восток», истребительное соединение СС «Северо-запад», истребительное соединение СС «Юго-восток», истребительное соединение СС «Юго-запад».

502-й батальон состоял из четырех рот диверсантов, причем четвертая рота была сформирована из иностранцев, в том числе русских — бывших агентов абвера и «Цеппелина». В конце 1944 года эта рота стала самостоятельным подразделением, а затем русские эсэсовцы выбыли из нее в город Хохензальц (польск. — Иновроцлав) на комплектование «Истребительной команды Восток» (SS-Jagdverband Ost), которой отводилась особая роль в подрывной работе против СССР и Красной армии. Команда была плотно насыщена русскими кадрами из числа коллаборационистов.

Формирование, которое возглавил потомок адмирала русского Императорского флота гауптштурмфюрер СС барон Адриан фон Фелькерзам[499], состояло из штаба, диверсионно-разведывательной школы (в которой обучалось около 2 тысяч курсантов), ряда подразделений обеспечения и нескольких диверсионных подразделений, построенных по национальному принципу.

Несколько позже все русские подразделения «Истребительной команды Восток» были сведены в Общерусскую группу (Russland im Gesand) под командованием штурмбаннфюрера СС X. Эберхарда.

Самыми большими были две русские группы, которые возглавляли соответственно русские офицеры СС Павел Сухачев и Игорь Решетников (до этого возглавлял русскую группу диверсионно-разведывательной школы «Истребительной оперативной команды Юго-восток»). Большинство членов этих групп ранее служили во вспомогательной полиции на оккупированной территории северных районов РСФСР и были завербованы осенью 1944 года унтершарфюрером СС Александром Рубиным-Башко и оберштурмфюрером СС Бруно Тони в Данциге, где они находились в сборном лагере для эвакуировавшихся коллаборационистов[500].

История предательской деятельности вышеупомянутого И.Л. Решетникова весьма показательна. Еще в 1938 году он был осужден на 3 года исправительно-трудовых лагерей за кражу и незаконное хранение оружия. В июне 1941 года по отбытии наказания он прибыл в Лугу, где проживали его родители. С началом оккупации отец Решетникова, в прошлом адвокат, был назначен немцами бургомистром города Луга, а сам Решетников стал выполнять различные поручения, связанные с деятельностью городской управы.

В декабре 1941 года Решетников был завербован сотрудниками тайной полевой полиции в качестве агента для борьбы против партизан, а в конце декабря — вступил в лжепартизанскую группу под руководством Николая Мартыновского. Между прочим, заметим, что искаженные сведения об этой группе содержатся в «Архипелаге Гулаг» А.И. Солженицына: «В августе 1941 года под Лугой ленинградский студент-медик Мартыновский создал партизанский отряд, главным образом из советских студентов: освобождаться от коммунизма»[501].

По замыслу оккупантов, данная группа под видом партизан должна была выявлять и уничтожать советских патриотов, совершать от имени партизан диверсии и бесчинства и таким образом компрометировать перед населением партизанское движение.

Зимой 1942 года Решетников лично расстрелял партизанского связного и двух партизан, задержанных в ходе операции в районе станции Чаща Ленинградской области, принял активное участие в разгроме лагеря партизан-«особистов» в Лужском районе, а весной 1942 года — в сожжении 18 домов в деревне Большие Сабицы.

Весной 1942 года по состоянию здоровья Решетников временно покинул группу Мартыновского, но в марте 1943 года вновь поступил в отряд, который к этому времени перешел в ведение СД (т. н. «ягдкоманда-М») [502]. Правда, уже в следующем месяце Решетников перешел на службу в группу Юрия Миллера, в составе которой он неоднократно участвовал в поисковых операциях против партизан. В конце августа 1943 года Решетников вновь вернулся к Мартыновскому. До мая 1944 года он принимал непосредственное участие в карательных акциях, расстрелах, боях с партизанами. Летом 1944 года отряд Мартыновского был переброшен в Хорватию, а затем — в Польшу. В это время подразделение было передано в состав «Истребительного соединения войск СС».

В середине октября Решетников, убив Мартыновского, сам возглавил отряд, который вскоре прибыл в город Хохензальц (Иновроцлав), где приступил к учебе в разведывательно-диверсионной школе с целью подготовки к выброске в тыл советских войск.

В ноябре 1944 года рота оберштурмбаннфюрера СС Решетникова обучалась в немецком городе Бад-Оуенхаузене парашютному делу, а затем вновь вернулась в Хохензальц. В связи с приближением к городу частей Советской армии рота Решетникова приняла участие в обороне вместе с рядом других подразделений «Истребительной команды Восток». 19 января 1945 года Хохензальц был освобожден Советской армией, а значительная часть диверсантов погибла в боях.

Решетникову с небольшой группой подчиненных удалось выйти из окружения, после чего он был направлен в диверсионно- разведывательную школу в Иоганнес-Баде. В самом конце войны он бежал в Австрию, затем скрылся в американской зоне оккупации, из которой был в июле 1948 года передан советским властям. В 1949 году он был осужден и приговорен за измену Родине к 25 годам лишения свободы. В 1963 году при расследовании дела по вновь открывшимся обстоятельствам его приговорили к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение 25 мая 1964 года[503].

Другие уцелевшие русские диверсанты в последние месяцы войны были эвакуированы на Запад и приняли участие в нескольких специальных операциях. Так, в своих мемуарах Скорцени пишет, что в апреле 1945 года, когда началось восстание в Праге, он направил остатки «Истребительного подразделения Восток II» — примерно 100 человек — с приказом взорвать мост, находящийся в руках противника, на автостраде вблизи Вроцлава: «После выполнения задания нашему спецподразделению пришлось прокладывать себе дорогу через позиции русских. Наши стрелки мужественно сражались с 15 апреля до 15 мая, являясь последними солдатами этой великой войны. Отступая днем и ночью, уже через четыре или пять дней после капитуляции вермахта они дали бой танкам, чтобы прикрыть отход беженцев»[504].

Следует добавить, что русские эсэсовцы находились и в составе «Истребительного соединения Северо-Запад». В конце 1944 года при этом формировании по приказу Скорцени была создана школа по подготовке диверсантов, возглавил которую уроженец Риги капитан Герберт Гиль (затем его сменил бывший сотрудник «Цеппелина» штурмбаннфюрер Игорь Юнг). Школа вела подготовку диверсантов для «ослабления мощи Красной армии» и совершения акций на железнодорожных магистралях в районах Витебска, Смоленска, Бобруйска, Минска. С марта 1945 года курсанты также начали изучать методику ликвидации высшего комсостава Красной армии и партийных работников.

В целях конспирации личный состав школы был причислен к военнослужащим Русской освободительной армии. Преподавателями школы в основном были члены Народно-трудового союза[505].

В самом конце войны большая часть уцелевших русских эсэсовцев, подчинявшихся Скорцени, была переведена на нелегальное положение и впоследствии была передана в качестве агентов западным спецслужбам. В этом качестве некоторым из бывших диверсантов СС предстояло принять участие в тайных операциях «холодной войны».