Русские флотоводцы. Исторические портреты

Фёдор Ушаков

ак говорила сама императрица Екатерина II, её царствование было озарено блеском победы при Чесме. Но не менее значимыми в ту пору оказались действия русских эскадр по завоеванию господства на Черном море. Все дела на южных морских рубежах вершил вице-адмирал Алексей Сенявин. Создавая Донскую флотилию, он неослабно интересовался успехами Средиземноморской эскадры под командой своего приятеля, адмирала Спиридова.

Получив известие о пребывании русской эскадры адмирала Спиридова в Средиземном море, Сенявин писал Чернышёву:

«О вступающих в морскую службу и об отправляющихся в средиземные места весьма радуюсь; признаться могу, смотрю с величайшей на них завистью; сказал вам наперёд, что я с природы независтлив был, даже до сего случая ни к чему… а теперь под старость чёрт дал зависть; рассудите: они все ведут службу прямо по своему званию по морю, да и на кораблях, а я, как гусар, пешком».

Узнав о благополучном прибытии эскадры Спиридова, он искренне радовался за товарища. Получив известие о блестящей победе русского флота под командой адмирала Спиридова при Чесме, Сенявин восторженно приветствовал славного флотоводца. Одновременно он просил Чернышёва прислать ему обстоятельное описание этого боя. Сенявина интересовала оперативная сторона дела, и он спешил подробно изучить всю операцию, чтобы сделать для себя практические выводы.

В один из весенних вечеров 1771 года командующий Азовской флотилией вице-адмирал Сенявин получил из Адмиралтейств-коллегии долгожданный пакет. Всю ночь просидел он над полученными планами и схемами, которые прислали ему из Петербурга. Только поздней осенью прошлого года получил он весточку от Григория Андреевича с кратким уведомлением о Чесме и настоятельно просил Адмиралтейств-коллегию прислать подробное описание хода сражения. Ведь у него на рейде уже стояли 10 боевых кораблей, в Новохопёрске заканчивали постройку двух 32-пушечных фрегатов. Впервые русской эскадре предстояло войти в Чёрное море…

Рано утром на флагманском корабле «Хотин» Сенявин собрал всех корабельных офицеров. Они с любопытством смотрели на разложенную схему.

— Господа офицеры, в предстоящей кампании флотилии нашей неминуемо в баталии бывать с турками, а Бог даст, — Сенявин обвёл людей глазами, — и в Чёрное море войти навеки. — Он взял указку, подошёл к схеме. — Сей план указывает мысли и расположения достойного адмирала нашего Спиридова Григория Андреевича при Чесме.

Сидевший у двери рослый, голубоглазый, с высоким лбом лейтенант от волнения привстал. Только второго дня привёл Фёдор Ушаков с верховьев Дона четыре транспорта. Нынче откомандировали его в помощники к капитан-лейтенанту Кузьмищеву на фрегат «Первый».

Сенявин между тем продолжал:

— Надлежит обратить внимание ваше на новоизобретение в бою… — и вице-адмирал подробно пояснил замысел Спиридова, смело отступившего от догматов линейной тактики, что принесло успех в бою с превосходящими силами неприятеля.

Слушая флагмана, Ушаков в душе ликовал. «Наконец-то русские моряки бьют супостатов». Пять лет назад, в 1766 году, в двадцать один год от роду[15], Фёдор, окончив Морской корпус мичманом, ступил на морскую стезю. Первые три года плавал на Балтике, хаживал вокруг Скандинавии в Архангельск, служил в эскадре С. Грейга.

Теперь в Азовско-Донской флотилии, которая только обретает очертания, он служит исправно. II 1772 году расторопный лейтенант Ушаков впервые становится командиром военного судна, 4-пушечного бота «Курьер». Крейсирует от Балаклавы до Феодосии, несёт дозорную службу у Керчи, набирается боевого опыта в стычках с турками.

В следующую кампанию он уже командир 16-пушечного корабля «Модон», участвует в сражениях с турками у берегов Крыма и Кубани. Спустя два года капитан-лейтенант Ушаков на фрегате «Северный орёл» совершает переход из Кронштадта на Средиземное море в Архипелаг. Здесь он становится командиром фрегата «Святой Павел», ему поручается провести через проливы в Чёрное море три фрегата под торговыми флагами. Но турки не пустили русские суда дальше Константинополя. Возвратившись в Кронштадт, Ушаков вступает в должность командира корабля «Георгий Победоносец», а затем получает под начало 64-пушечный корабль «Виктор».

На линейном корабле более полутысячи матросских глаз каждый день взирают на командира, следят за каждым шагом, через камбуз ощущают они заботу о себе. «Строг, одначе справедлив и нас не забижает особо», — судят они у фитиля на баке во время перекура, пьянчуг не терпит, изгоняет. Вскоре «Виктор» в составе эскадры контр-адмирала Сухотина для защиты нейтральной торговли отправился в Средиземное море. В феврале 1781 года Россия «для покровительства чести русского флага и безопасности торговли» приняла Декларацию, которую назвали «О морском вооружённом нейтралитете». Воюющим державам — Англии, Франции, Испании — объявлялись российские правила «для поддержания её подданных против кого бы то ни было».

Правила гласили:

«1. Чтобы нейтральные корабли могли свободно плавать от одной пристани к другой и у берегов воюющих наций.

2. Чтобы товары, принадлежащие подданным воюющих держав, были свободны на нейтральных кораблях, исключая заповедные (т. е. военные) товары.

3. Что в определении таковых императрица придерживается того, что означено в X–XI артикулов коммерческого её трактата с Великой Британией, распространяя их на все воюющие державы.

4. Что для определения того, что может ознаменовать блокированный порт, должен таковым считаться только тот, ко входу в который стоит очевидная опасность по сделанным распоряжениям от атакующей его державы расставленного вблизи оного кораблями…

5. Чтобы сии правила служили основанием в судопроизводствах законности судов».

Моря и океаны соединяют воедино все земли на всём земном шаре.

Россия первой возгласила на них право свободном торговли.

К Декларации присоединились все нейтральные страны, одобрили её и в Конгрессе Соединённых Штатов за океаном, как «основанную на принципах справедливости, беспристрастности и умеренности». Франция и Испания обязались соблюдать её принципы. Особняком осталась Англия. Удар и был, собственно, направлен против «вековой владычицы морей». Деспотизм её и беспредельное господство на море рушились. Потому Великая Британия официально не одобрила Декларацию.

Английский посланник в Петербурге Джеймс Гаррис всполошился, строчил донесения в Лондон, где старался принизить значимость Декларации.

— Какой же вред причиняет вам вооружённый нейтралитет? — насмешливо хитрила Екатерина, беседуя с Гаррисом. — Или, лучше сказать, вооружённый нулитет?

Нашлись противники нейтралитета и в России. Адмирал Самуил Грейг спросил Екатерину:

— Матушка, в прошлой войне пират Каччиони поступал в море так же, как и английские крейсеры поступают ныне с кораблями чужими. Однако ты Каччиони благоволила, чин дала. Противоречие в твоих действиях…

Екатерина вскинулась:

— А ты, адмирал, не путай грека с королём английским.

Декларация была хороша, но пока только на бумаге. Требовалось подкрепить её силой. Об этом спросила Екатерина при очередном докладе одного из авторов Декларации, вице-президента Адмиралтейств-коллегии Чернышёва:

— Каковы и куда направите экспедиции?

— Ваше величество, у Нордкапа побывал Хметевский, одну снарядим в Лиссабон, поведёт её Палибин. Затем другая под командой контр-адмирала Сухотина направится в Ливорно…

Осенью 1781 года на рейде Ливорно объявилась русская эскадра под флагом контр-адмирала Якова Сухотина. Адмирал держал свой флаг на 66-пушечном линейном корабле «Пантелеймон». Следом за ним на рейде отдал якорь такой же корабль «Виктор» под командой капитана-лейтенанта Фёдора Ушакова. Капитан совершил манёвр лихо и мастерски…

Вскоре корабли эскадры Сухотина начали конвоировать купеческие суда в Адриатику, Эгейское море, к Египту, Гибралтару.

В начале 1782 года Сухотин вызвал командиров, поздравил Ушакова с присвоением очередного чина — капитана 2-го ранга — и объявил:

— Получена депеша от посла графа Разумовского в Неаполе. Через месяц-другой в Ливорно пожалует царственная особа. Возжелает вдруг полюбоваться нашими кораблями…

Наследник цесаревич Павел прибыл со свитой, как и наметили, в день Святой Пасхи.

День выдался тихий, сияло солнце, лазурная гладь залива зеркально сверкала, отражая солнечные блики.

Гремел пушечный салют, катера с Павлом подошли к концевому кораблю.

— Ура-а-а! — закричали по команде матросы на корабле.

И так перекатывался этот громкий воинский клич от корабля к кораблю, пока катер с цесаревичем обходил строй эскадры…

Павел поморщился и попросил:

— Нельзя ли обойтись без этакого шума?

Сухотин развёл руками:

— Сие положено по Морскому уставу и избежать возможно, лишь если загодя последует указание.

В это время катер поравнялся с «Виктором». Павлу нравилось действовать внезапно:

— Давайте посмотрим этот корабль.

— Держать к правому трапу! — скомандовал Сухотин унтер-офицеру на руле.

— Мы поднимемся с адмиралом, — сказал Павел Куракину, — а вы подождите нас.

Пока катер разворачивался, на нижнюю площадку парадного трапа быстро сбежали два дюжих красавца матроса — фалрепных. Они ловко помогли Павлу взойти на трап.

На верхней площадке Павла рапортом встретил Фёдор Ушаков в парадной форме.

Павел меланхолично взмахнул перчаткой.

— Достаточно представлений, покажите нам корабль.

Они двинулись по правому борту к полубаку. Отдраенная с песком палуба блестела.

«Не всё так худо, как я предполагал, — подумал Павел, — палуба выглядит наряднее, чем пол в Эрмитаже. Однако вот и не порядок». Цесаревич ткнул трость в свёрнутый и подвязанный к нижней рее мачты парус.

«Ещё что?» — мелькнуло у Ушакова.

— Как же вы с таким старьём плаваете? — Язвительно ухмыльнулся Павел, указывая на солидную, аккуратно пришитую заплату.

У Ушакова отлегло, он улыбнулся краешком губ:

— Сие, ваше величество, обыденное для корабля. Самые лучшие паруса, есть намного хуже.

— Почему так? — раздражённо спросил Павел.

— Шквалы и штормы своё дело вершат. Положено иметь два комплекта запасных, однако казна и одного не отпускает.

У трапа Павел задержался, поманил Ушакова:

— А ты, никак, меня запрошлым годом на «Штандарте» из Петербурга в Раниенбаум доставил?

— Ваше высочество, точно так. — Ни один мускул не шевельнулся на лице Ушакова.

Павел хмыкнул.

— Пойдёшь с нами на флагман. — Цесаревич проворно сбежал по трапу.

За столом Ушаков оказался против цесаревича. Тот смачно чавкал, уплетал горячие щи и всё пытал Сухотина:

— Не многовато ли матросов на эскадре?

Сухотин слегка поперхнулся.

— Некомплект, ваше высочество, более семисот человек…

Павел удивлённо поднял брови.

— Из оных почти все в госпиталях, двадцать восемь, — Сухотин перекрестился, — померли. Надобно ить нам им подмогу прислать, а жёнкам их да деткам ихним вспомоществование определить.

Павла всегда раздражали просьбы.

— Почему наши корабли не так стройны и красивы, как иностранные? — переведя разговор, спросил у Ушакова.

Ушаков подумал чуть, пожал плечами:

— Корабелы наши, ваше высочество, смекалисты и умельцы добрые. Однако все хитрости и пропорции корабельного строения своим умом доходят. Учить их надобно. Математике, физике…

— Ха, молодец Ушаков, — оживился цесаревич, — ты, как и я, мыслишь. Вас, офицеров, в корпусе обучали, а мастеров корабельных готовить — заботы не доходят. — Он вдруг замолчал. Через минуту-другую сказал: — Приеду в Петербург, возьму в оборот Адмиралтейств-коллегию, буду у матушки деньги просить. Сподобить надо училище архитекторов корабельных.

— Достойно внимания вашего высочества, — степенно склонил голову Ушаков. — Державе нашей флот потребен великий, а корабли добротные не токмо парадов для…

Павел со свитой вскоре сошёл с корабля и отправился вояжировать дальше — в Париж, Бельгию, Германию…

Эскадра Сухотина, закончив свои дела, спустя три месяца направилась в Кронштадт. С тех пор Ушаков ни разу не встречался с Павлом. Но тот, став императором, видимо, не забыл памятной встречи и знал, кому можно доверять нужную кампанию…

Ушаков заметно выделялся среди капитанов выучкой, твёрдостью характера, осмотрительностью. Немаловажно, непререкаем его авторитет у подчинённых.

В летний, Петров день, года 1783, через Московскую заставу столицы маршировало странное войско. Первым твёрдо ступал флотский офицер, а за ним поротно с офицерами семь сотен матросов и три тысячи мастеровых. Ушаков, командир линейного корабля, строящегося в Херсоне, вёл походом туда свой экипаж и работных людей. На юге сооружали верфи и корабли для зарождающегося Черноморского флота.

Колонна шла ускоренно, привалы только для ночёвок. Первый роздых в Первопрестольной. Матросов разместили по квартирам, и, чувствуя слабину, многие перепились, устроили мордобой с московскими домоседами. Из Москвы их спешно вывезли в поле на телегах. В Херсонской степи сделали последний привал, с юга потянуло дымком. Ушаков послал квартирмейстера лейтенанта Петра Данилова.

— Отрапортуешь вице-адмиралу Клокачеву о прибытии команды, осмотри квартиры и мигом возвращайся.

Данилов прискакал на взмыленной лошади:

— Так что, ваше превосходительство, в Херсоне чума, кругом на улицах усопшие, вице-адмирал советует размыслить, работы на верфях в затишье, квартир пока нет.

Нахмурившись, Ушаков долго молчал, расхаживая по палатке.

«У меня высочайший указ строить корабли. Как наилучше исполнить?» — думал он.

— Значит, так. — Внезапно остановившись перед Даниловым, он чеканил фразы: — Корабли будем ладить по указу её величества. Людям нынче же рыть землянки подле Херсона, там будем жить. Каждодневно окуривать дымом людей и жильё, хворых отделять немедля в карантин.

Ушаков действовал на два фронта — воевал с чумой, строил корабли. Осенью скончался от чумы Клокачев, на смену ему прибыл вице-адмирал Сухотин. Он сразу выделил действия Ушакова в донесении графу Чернышёву:

«Особо же вашему сиятельству при сем случае, как до прибытия моего, так и в мою бытность по справедливости могу свидетельствовать о господине капитане Ушакове, что он неусыпными своими трудами и старанием в своей команде прежде всех успел прекратить… Господин Ушаков за столь благоразумные учреждении заслужил вашего сиятельства благоволение. Его в том превосходящие труды заслужили до моего прибытия, от начальника благодарность».

Адмиралтейств-коллегия не раз благодарила Ушакова. 1 января 1784 года он получил чин капитана 1-го ранга, награждён за борьбу с чумой первым орденом, Святого Владимира IV степени, назначен командиром построенного под его присмотром линейного 66-пушечного корабля «Святой Павел». Орден Ушаков не успел получить, и весной 1785 года «Святой Павел» покинул верфи Херсона.

Ушаков руководил его проводкой по Днепру от Херсона до Глубокой пристани, где были произведены постановка мачт, вооружение такелажем и парусами, и установка артиллерии. Подготовив корабль к плаванию, совершил переход Днепровским лиманом к Кинбурну и далее Чёрным морем в Севастополь.

Знойным августовским днём 1785 года линейный корабль «Святой Павел» под командой капитана 1-го ранга Ушакова отдал якорь в Ахтиарской бухте у небольшого мыска. Вдаль уходила бирюзовая синь прекрасной гавани, направо вытянулась ещё одна бухта, поменьше, но довольно вместительная и уютная. Крутые склоны высоких курганов, поросшие диким лесом и кустарником, спускались к самому урезу воды. Ушаков вместе с командой своего корабля заложил первые камни в основание города русской морской славы. Пройдут десятилетия, и этот мысок, уже одетый в камень, сохранит название «Павловский», потому что «Святой Павел» облюбовал здесь себе постоянное место якорной стоянки. Белокаменные матросские казармы поднимутся на склонах холмов, и их нарекут ушаковскими, по имени командира отряда матросов, строивших эти здания…

Забот вскоре прибавилось. Увидев однажды Ушакова, светлейший Потёмкин, отлично разбиравшийся в людях, держал его на примете до конца дней своих. А начальству Ушакова не нравилось такое внимание. Командовал эскадрой капитан 1-го ранга Марк Войнович. В своё время на Каспии попал он в плен к персам, стал ещё более боязлив. Его тоже коробила любая инициатива Ушакова.

Со времён борьбы с чумой в Херсоне грызла Войновича мелкая зависть.

Ушаков готовил к войне не только корабль, его вооружение и снаряжение. Он думал о тех, кто движет кораблём. Учил терпеливо и одинаково и офицеров и матросов. Где надо, подскажет, с нерадивого взыщет жёстко.

Однако заботу о себе служители видели не только в добрых харчах и положенном довольствии.

…На баке «Святого Павла» майское солнце ласкало обветренные лица матросов. Вчера корабль выходил на стрельбу. Море штормило, корабль, переваливаясь с борта на борт, на гребнях волн качался, однако комендоры с первых выстрелов сбили красные флажки на сброшенных буях. Тишину на рейде прервали дикие вопли, доносившиеся с «Марии Магдалины», стоявшей рядом на якоре.

— Небось опять Тиздель поучает матросиков…

— Не жалуют нашего брата, за малую провинность линьки, а то и шпицрутены, — ответил, качая головой, старослужащий матрос.

Пожилой канонир с седыми бакенбардами махнул рукой. С каждым ударом доносился отчаянный крик.

— Девяносто шесть, девяносто семь… — считали примолкшие матросы.

Крики постепенно стихли.

— Бог милостив, — смуглый квартирмейстер с усиками оглянулся в сторону юта, вздохнув, перекрестился, — наш-то Фёдор Фёдорович сущий ангел. Надысь не успели якорь отдать, уехал в лекарню Жарова да Сухонина проведать.

— Попомни, аки в Херсоне-то от чумной беды спасал нашего брата…

— Дай Бог ему здоровья поболее.

Матросы отвечали Ушакову ревностной службой, а вскоре, в конце мая 1787 года, накануне приезда Екатерины в Севастополь, пришёл царский указ о присвоении Ушакову звания капитана бригадирского ранга.

Императрица с похвалой отозвалась о виденных, правда с расстояния, кораблях и укреплениях в Севастополе. Лестные слова о флоте она произносила намеренно громко, так, что её внятно слышали именитые гости — августейший император Иосиф II, послы Франции и Великой Британии…

На другой стороне моря спешили. Пока ещё у русских нет флота, а за спиной Порты стоят Англия, Франция, Пруссия, нужно во что бы то ни стало вернут). Крым, прикубанские земли… Через три месяца после отъезда Екатерины Турция объявила войну России.

Война не была неожиданной, о ней часто говорили последние два года. Но Россия не была готова для её ведения. В Чёрное море вошла турецкая эскадра — 19 линейных кораблей, 16 фрегатов. Севастопольская эскадра, двух лет от роду, была в три раза слабее кораблями. Командующий же эскадрой Войнович, храбёр был на пикниках да балах, устраиваемых по три раза в неделю.

…Август 1787 года был на исходе, когда Войнович вдруг срочно собрал всех командиров в Адмиралтействе. Лицо его было матовым, исчез загар, голос дрожал.

— Господа капитаны, августа двадцать первого у косы Кинбурнской турки атаковали фрегат и бот наш, но, слава Богу, те отбились. — Он перекрестился, взял со стола бумагу и продолжал: — Светлейший князь, Главный командующий ныне приказ прислал:

«Собрать все корабли и фрегаты и стараться произвести дело, ожидаемое от храбрости и мужества вашего и подчинённых ваших, хотя бы вам погибнуть, но должно показать всю неустрашимость к на падению и истреблению неприятеля. Сие объявите всем офицерам вашим. Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы всем пропасть».

При последних словах Войнович ладонью вытер вспотевший лоб, обвёл взглядом присутствующих:

— Каково приказ светлейшего князя исполнить наилучше?

«Не послушает ведь…» — Ушаков усмехнулся про себя, однако сказал:

— Мыслю, Марко Иванович, надобно идти до Кинбурна, с эскадрой Лиманской соединясь, крепче будем. И отстояться есть где от непогоды, осень на носу…

Войнович напыжился:

— Не нам прятаться, искать турка надобно. Эскадра пойдёт в Калиакру, токмо не завтра, ибо понедельник…

Суеверие Войновича дорого обошлось. У Варны эскадра попала в жесточайший шторм, все корабли раскидало по морю и разломало… На пятые сутки «Святой Павел» со сломанным рулём, поваленными гротом и бизанью очутился у берегов Абхазии и бросил якорь в Сухум-кале.

Спустя неделю «Святой Павел» вошёл в Севастопольскую бухту. На рейде не досчитались двух вымпелов: один фрегат погиб, а линейный корабль «Мария Магдалина» с начисто поломанными мачтами еле держался на плаву и был отнесён к Босфору, где его пленили турки. Так в этом году и не пришлось встретиться с турецкой эскадрой.

Несколько недель прошло с начала с 1788 года, а Войнович, несмотря на приказ Потёмкина, мельтешил, не отваживался выходить в море: то корабли не готовы, то припасы не все, то непогода.

…Во второй половине июня Севастопольская эскадра наконец-то вышла к лиману. Через десять дней она подходила к Тендровской косе. На шканцы ещё до восхода солнца вышел Ушаков, лёгкий бриз с норд-оста шелестел в парусах.

— Сигнал на «Стреле». «Вижу неприятеля норд вест!» — крикнули с фор-марса.

— Отрепетовать сигнал, — приказал Ушаков. Он смотрел в подзорную трубу и уже видел корабли ту рок. Не отрываясь, скомандовал: — Передать на флагман: «Вижу двадесять пять вымпелов, неприятель спускается зюйд-вест».

«Турки пока не настроены принимать бой», — подумал Ушаков и посмотрел на увядшие колдуны на вантах — ветер явно стихал.

Три дня крейсировала Севастопольская эскадра между Тендрой и Гаджибеем. Турки маневрировали и уклонялись от боя. Слабый ветер менял румбы, и временами штилело, эскадра становилась на якорь.

Вечером на стоянке к борту «Святого Павла» подошла шлюпка. На борт поднялся флаг-офицер Войновича — Сенявин.

— Ваше превосходительство, вам оказия от контр-адмирала Войновича.

Ушаков взял пакет, мельком взглянул на Сенявина. Немало слышал об этом способном и, говорят, лихом офицере. Только уж больно форсист, да и возле начальства служить не избегает.

«Любезный товарищ, — читал про себя Ушаков, и смех начинал распирать его, — Бог вам помог сего дня, а то были в великой опасности… Мне нужно было поговорить с вами. Пожалуйста, приезжайте, её ли будет досуг, двадцать линейных кораблей начёл».

Ушаков, улыбаясь, глубоко вздохнул:

— За ночь эскадра спустилась к острову Фидонис и легла в дрейф.

На рассвете свежий ветер от чистого норда приятно ласкал лицо прохладой. Эскадра подворачивала на курс норд-ост. На салинге первыми увидели турецкие корабли сигнальные матросы.

— На горизонте неприятель!

Ушаков взял рупор, крикнул на салинг:

— Сочтёшь вымпелов сколько?

— «Смелый» показывает двадесять вымпелов!

Ушаков принимал доклад, посматривал вверх на вымпелы, паруса. Солнце лениво поднималось к полудню. Слева по носу контргалсом медленно двигалась турецкая эскадра…

Адмирал Хасан-паша был доволен — его корабли вышли на ветер.

«Теперь у нас шесть линейных кораблей против двух фрегатов и авангарда, им несдобровать».

В час дня турки первыми открыли огонь по фрегатам. Русские корабли не отвечали, их 12-фунтовые пушки не доставали до неприятеля.

С первыми пушечными залпами Ушаков перешёл на наветренный борт. Полуденное солнце нещадно жгло и без того опалённое лицо. Ветерок свежал, срывая белые барашки, задорно курчавились волны. Временами гребень волны ударял в скулу форштевня; и вееры солёных брызг, переливаясь радугой, залетали на шканцы.

«Хасан-паша намеревается превосходящей силой задавить наши фрегаты… Ну что же…» — Ушаков провёл языком по солёным губам. Не опуская подзорную трубу, скомандовал:

— Поднять сигналы: Фрегатам выйти на ветер. Авангарду атаковать неприятеля!

Через минуту фрегаты «Стрела» и «Борислав» круто взяли бейдевинд, начали охватывать голову турецкой эскадры.

Хасан-паша досадовал — его хитрость не удалась.

Флоты сблизились. Грохот мощной канонады означал, что сражение началось.

Два русских фрегата и «Святой Павел» успели-таки отрезать два головных турецких фрегата и взяли их в двойной огонь. Полчаса спустя турки вышли из боя и повернули на юг. С турецкого флагмана вслед им неслись проклятия, и разгневанный «Хасан-паша» открыл по ним огонь, пытаясь вернуть их в строй. Да где там, удирали под всеми парусами… Громкое «Ура!» неслось с русских кораблей.

Ушаков хрипло крикнул старшему офицеру:

— На батарейные палубы по бочке квасу выкатить, а мне жбан!

Долго, слишком долго ждал этого часа Фёдор Фёдорович. Не поворачивая головы, скомандовал:

— Лево на борт, на румб норд-ост. — Он вскинул трубу, указывая боцману на руле: — Держать на форштевень Хасан-паши. Поднять сигналы: «Выхожу из строя. Атакую флагмана!»

«Святой Павел», резко накренившись на правый борт, вышел из строя. Все корабли авангарда перенесли огонь на турецкий флагман.

— Турецкий флагман ворочает оверштаг! — донеслось с салинга.

«Хасан-паша» уваливался под ветер, показывая разрисованную золотом корму. Словно сговорившись, фрегаты одновременно дали залп всем лагом. С кормы турецкого корабля во все стороны полетели расщеплённые куски дерева…

Турецкая эскадра, повинуясь старшему флагману, выходила из боя и отступала.

Бригадир обернулся. Далеко по корме маячили паруса кардебаталии и арьергард Войновича.

«Однако он не спешит догонять турок», — подумал Ушаков. И действительно, тот и не подумывал идти в погоню за отступающим неприятелем. Зачем излишне рисковать, когда о разгроме турок хватит писанины не на одну победную реляцию.

Утопив турецкую шебеку, «Святой Павел» вышел в голову авангарда. Турки, пользуясь преимуществом в скорости, проворно улепётывали.

Долгожданная победа в первом сражении корабельных флотов Турции и России… Весть о ней незамедлительно полетела на кончике пера Войновича к сиятельному князю. И конечно, на маленьком острие не хватило места для истинного победителя… Впрочем, правитель Таврический и Новороссийский вскоре разобрался в сути, хоть и не до конца. Потёмкин через две недели прислал орден:

«…объявляю мою признательность, препоручаю засвидетельствовать оную господину бригадиру и кавалеру Ушакову… столь отличившемуся и прочим, действовавшим так, как и всем нижним чинам. Весьма тут приметны мужество и неустрашимость, российским войскам свойственные…»

Среди других награждённых Ушаков был отмечен дважды: орденом Владимира III степени и орденом Святого Георгия IV степени.

Для Ушакова кампания 1789 года началась славно. На адмиральских погонах появилась первая шитая золотом эмблема двуглавого орла контр-адмирала. Следом он вступил в командование корабельным флотом в Севастополе. Теперь руки были развязаны. Он неустанно в море, манёврами отвлекает турок от Лимана и помогает эскадре Войновича перейти в Севастополь.

С кампании 1790 года Ушаков единолично командует Черноморским флотом.

8 июля эскадра стояла у мыса Таклы в Еникальском проливе. Восточный ветер гнал мрачные тучи с устья Кубани, горизонт затянуло свинцовой пеленой.

В 10 часов дозорный корабль поднял сигнал: «Вижу неприятеля». Вскоре показалась турецкая эскадра. Пушек она имела больше и шла под всеми парусами под полным ветром. По линейной тактике Госта надлежало принять бой на якоре. Мгновенно оценив обстановку, Ушаков приказал немедленно сниматься с якорей, построил эскадру в боевой порядок, для поддержки авангарда выделил резерв из шести фрегатов и успешно отразил атаку турок на авангард. Командиры кораблей действовали чётко и уверенно. Флагман ещё накануне в приказе всё предусмотрел, а главное, требовал отменной скорости в манёвре и не связывал их по рукам.

В три часа дня мощный корабельный огонь сокрушил турок, окончательно выбил их из линии, и они начали отходить.

Ушаков поднял сигнал: «Авангарду поворот оверштаг, всем гнать неприятеля по способности, не соблюдая мест», а сам вышел вперёд и устремился за отступающим противником. Ушаков отошёл от правил линейной тактики, принятой во всех европейских Слотах. Ни создания резерва, ни подобных манёвров ещё не знала история морских сражений. Турки позорно бежали, и лишь хорошая ходкость кораблей и наступившая темнота спасли их от полного разгрома.

Ликованием встретил Севастополь свою эскадру.

«Отдавая полное уважение победе, одержанной вами, — Ушакова поздравил Потёмкин, — и неустрашимой храбрости всех тех, которых отличные подвиги…» Поделился Потёмкин радостью победы и с Суворовым:

«Контр-адмирал Ушаков одержал победу. Неприятель обращён в бегство». На что Александр Васильевич не преминул ответить: «Поздравляю вас, милости вый государь, с победой господина Ушакова!!!»

За победу в Керченском проливе Ушаков удостоился ордена Святого равноапостольного князя Владимира II степени. Но Ушаков, верный себе, продолжал искать неприятеля.

Ранним утром 28 августа у косы Тендра Севастопольская эскадра походным строем из трёх кильватерных колонн внезапно атаковала превосходящего по силе противника. Мощная атака против флагмана турок, решительный картечный удар в ближнем бою по кораблям — и к вечеру превосходящий по силе противник обратился в бегство. На фалах «Святого Павла» весело затрепетали на ветру флаги знаменитого ушаковского сигнала: «Гнать неприятеля!» Преследуя противника на рассвете следующего дня, наши моряки захватили 66-пушечный «Мелеки Бахри», 74-пушечный «Капудание» подожгли, адмирал Саиб-бей был пленён, а его корабль взлетел на воздух. Ушаков приказал записать в шканечном журнале:

«Флот наш гнал неприятеля под всеми парусами и бил его беспрерывно. Во время сего сражения больше всех разбиты неприятельский авангард и передовые [корабли] кардебаталии, из которых весьма претерпели адмиральский и капудан-паши корабли и бывшие близ оных…»

Потёмкин незамедлительно поздравил победителей:

«Да впишется сие достопамятное происшествие… ко всегдашнему воспоминанию храбрых флота Черноморского подвигов».

Черноморскую эпопею Ушакова венчала виктория 31 июля 1791 года у мыса Калиакрия.

На шканцах флагмана Севастопольской эскадры «Рождество Христово» стоял Фёдор Ушаков. Три недели он гонялся за кораблями Гуссейна. Нынче ему не уйти. Главное теперь — выйти на ветер, даже рискуя под огнём береговых батарей.

— Поднять сигнал: «Поворот вправо на курс вест», — скомандовал Ушаков. — Сближаться на картечную дистанцию.

Эскадра устремилась вдоль самого берега, отрезая от него турок, и получила преимущество ветра. Турецкие суда, в панике бросая якоря, кое-как поставив паруса, сбивались в кучу. Эскадра Ушакова открыла губительный огонь на картечной дистанции. Новая ушаковская тактика ближнего боя была победной.

Расстрелянные в упор турецкие суда, ломая бушприты, реи, мачты, сталкиваясь друг с другом, стремились поскорее удрать. Лишь второй флагман алжирец Саид-Али вышел вперёд и попытался построить корабли для боя. Заметив это, Ушаков, верный своим правилам, сомкнул строй эскадры и устремился на эти корабли, а сам атаковал турецкие флагманы. Сблизившись до полукабельтова, русский флагман обошёл корабль Саид-Али с носа, открыл жестокий огонь и через полчаса, сокрушив весь его рангоут, выбил из строя и перенёс огонь на второй корабль. Вконец разбитая турецкая эскадра бросилась наутёк, к Босфору.

Ушаков поднял сигнал: «Гнать неприятеля!»

Турция спешила заключить мир с Россией.

Спустя два месяца за победу у Калиакрии Ушаков стал кавалером ордена Святого Александра Невского.

Екатерина была в восторге от виктории, отпраздновала её с великой пышностью. «Я приказала отслужить молебен при звуках залпов из 101 пушки, — хвасталась она, — за моим обычным столом на 288 приборов мы пили за здоровье победоносного Черноморского флота и его контр-адмирала Ушакова».

Победителю императрица посулила пятьсот душ крестьян, но потом позабыла о своих обещаниях.

Ясский мирный договор 1793 года укрепил наконец-то положение России на берегах Чёрного моря, от крыл свободу русской черноморской торговле. Светлейший князь так и не дожил до дня подписания договора, умер в степи между Херсоном и Николаевом… Не мог Ушаков не помянуть добрым словом Потёмки на, которого уважал за прозорливость, понимание и помощь в заботах о флоте.

Отныне же всё внезапно переменилось. С его коп чиной погожие дни для флота и Ушакова сменились ненастьем. Екатерина теряла интерес к флоту, он свою роль сыграл отменно, и на Черноморском театре наступил антракт. Вместо Потёмкина дряхлеющая императрица прислала вскоре одного из последних своих фаворитов, Платона Зубова.

Ушаков, невзирая на все его интриги, деятельно принялся укреплять Севастополь и корабельный флот. В долгие годы войны лишь урывками уделял он внимание колыбели Черноморского флота. Теперь и устройство порта, и сооружение верфей и доков, и постройка набережной — всё становится предметом неустанных его забот.

Тёплым осенним днём 1793 года по каменистым сопкам, усеянным галькой берегам, долго вышагивали сродственники по духу: генерал-аншеф Суворов и вице-адмирал Ушаков, вглядываясь в корабли и бескрайние морские дали. Им было о чём поговорить…

По чертежам Суворова на Северной стороне сооружали береговые батареи и укрепления. Ушаков полностью одобрял замыслы умудрённого полководца, штурмовавшего Очаков и Измаил.

Александр Васильевич поздравил Ушакова с присвоением ему звания вице-адмирала. Звание это ему пожаловала императрица ещё весной, когда Ушаков был в Петербурге.

В эту же пору к берегам Англии направилась эскадра вице-адмирала Ханыкова. Императрица начала претворять в жизнь свой замысел усмирения во Франции революции «сапожников». Она вовлекла в союз Австрию, Пруссию, Англию. И всё вдруг изменилось, — в начале ноября 1796 года скоропостижно скончалась Екатерина и этот союз распался. Павел I, вступив на престол, отменил французский поход, пока отозвал эскадру Ханыкова из Англии…

А во Франции набирал силу Наполеон. Он двинул армию в Европу, овладел Италией…

Французы оккупировали Корфу — ключ к Адриатике.

«Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия вместе», — доносил Бонапарт Директории. Вслед за реляциями он слал из захваченных мест в Париж контрибуцию — золото, драгоценности, шедевры искусства. Французская буржуазия входила во вкус. Война оказалась прибыльным делом.

В мае 1798 года, захватив Ла-Валетту и оккупировав Мальту, французы высадились в Египте.

Захват Мальты ударил по самолюбию русского императора. В прошлом году Павел I взял под опеку остров, являлся теперь гроссмейстером ордена Мальтийских рыцарей и его единственным защитником.

Всполошилась и Турция. До Египта рукой подать. Недавние недруги сделались друзьями, ибо у русского императора и у Турции был общий враг.

В середине августа 1798 года рескрипты Павла полетели в Севастополь один за другим. В самый разгар кампании, едва эскадра отдала якоря, на борт флагмана поднялся курьер из Санкт-Петербурга с высочайшим повелением. Эскадре предписывалось следовать как можно быстрее в Константинополь, соединиться там с турками и направиться в Средиземное море для совместных действий с армией Суворова против французов.

24 августа в бухте неподалёку от султанского серада реяли пятнадцать боевых вымпелов русской эскадры непобедимого Ушак-паши. На борт флагмана прибыли русский посланник Томара и сановник султана с толмачом.

— Его величество великий и несравненный султан приветствует ваше превосходительство в каналах блистательной Порты. — Черноглазый лейтенант Егор Метакса переводил излияния важного сановника. Турок вынул из шкатулки сверкающую бриллиантами табакерку.

— Его величество султан в знак благодарности к заслугам вашим и расположения своего дарует вам.

«Здорово умасливает», — подумал адмирал и приложил руку к сердцу.

Томара удивлённо посмотрел на адмирала — он не знал, что двадцать лет назад капитан-лейтенант Ушаков за многие месяцы вынужденной стоянки в Константинополе досконально познал тонкости султанских церемоний.

В переговорах с турками о совместных действиях Фёдор Фёдорович проявил гибкость и дальновидность не только во всех делах военных, но и в государственных. В три дня приняли план действий совместной русско-турецкой эскадры. Султан Селим сразу же предложил старшим флагманам назначить русского адмирала, а в подчинение ему определили турецкого вице-адмирала Кадыр-бея, командующего турецкой эскадрой. Турки спешили поскорее выслать эскадру для охраны Дарданелл и потому соглашались с теми предложениями, которые выдвигал Ушаков на конференции. План его был одобрен. Союзная эскадра должна следовать для охраны морей и Венецианского залива, освободить оккупированные французами Ионические острова и крейсировать, охраняя подступы к Архипелагу. Замысел Ушакова обеспечивал и другое, очень важное для России дело — помощь армии Суворова, направляющейся в Италию.

Не забывал Фёдор Фёдорович и слова павловского рескрипта ему: «…имея мы союз и с Великобританией и одну цель с нею… позволяем вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединенно с английской эскадрой». На конференции присутствовал пронырливый английский посол Сидней Смит. Он всячески старался склонить турок послать русскую эскадру к берегам Египта, подальше от Адриатики и Корфу. Но Ушаков разгадал замысел англичан — отвлечь русских от Адриатики и использовать в своих целях в Египте. Он лишь согласился послать на помощь Нельсону к Абукиру отряд фрегатов и канлодок под командой капитана 2-го ранга Сорокина. Здесь же Фёдор Ушаков, не кичась, написал письмо Нельсону. Рассказал о своих планах, просил сообщить сведения о французах. С открытой душой писал ему: «Заочно рекомендую себя в ваше благоприятство и дружбу…»

Увы, до дружбы дело так и не дошло.

Ушакову предстояло «гнать» французов, оглядываясь на союзников.

В середине сентября из Дарданелл вышла русско-турецкая эскадра. Первый, и единственный, раз в истории турецкая эскадра подчинялась русскому флагман. Среди Семи островов Ионического моря, к которым направлялась эскадра, лишь Корфу вызывал опасения адмирала. Ушаков ещё из Константинополя писал Павлу I, что «острова при помощи самих обывателей, кроме Корфу, без больших трудностей отобрать можно».

На борт флагмана прибыл командир фрегата Шостак.

— Господин капитан-лейтенант, крепость Капсалия на островах первейшая. Посему по важности обстоятельств в сие действие десанта уговорите обывателей не только участвовать в деле, но и всякую помощь делать нам. Наши прокламации им раздайте. — Уши ков медленно подошёл к Шостаку. — Требуйте, чтобы крепость сдали без пролития крови и напрасно бы оного не делали. — Помолчал. — Ступайте с Богом!

Шостак высадил первый десант, к нему начали присоединяться местные жители — греки. Французы два дня сопротивлялись, а когда к острову подошла эскадра и мощная корабельная артиллерия атаковала крепость, комендант выбросил белый флаг. Корабельный десант захватил 62 пушки и мортиры и 500 офицеров и солдат. Потерь в десанте не было. Ушаков был мягкосердечен, отпустил пленных, взяв с них слово не сражаться в эту войну с Россией. Над крепостью взвился русский флаг.

А как быть с гражданским населением города и округи?

В бытность свою в Ливорно Ушаков много слышал о самоуправлении в Венецианской республике. Но то была Венеция, а здесь земля под флагом Российской империи. Решать пришлось самому и споро. Не успели принять капитуляцию у французов, как вошёл смущённый Метакса и доложил, что депутация граждан местного населения просит аудиенции.

Два молодых грека внесли в каюту большую корзину с вином и фруктами. Несколько пожилых и солидных граждан вошли и поклонились. Говорил самый седой и старый, Метакса переводил.

— Греческое население просит принять их в российское подданство…

Ушаков невольно смутился:

— Передай уважаемым гражданам, что в подданство принять не могу, то великая политика. Как жить им дальше, поразмыслим. Пусть завтра на «Святой Павел» пожалуют.

Греки, покачивая головами и пятясь задом, вышли…

«Вишь, как их приучили-то», — подумал Ушаков.

Полночи просидел он в каюте, соображая, как лучше составить обращение, кое о чём справился у Метаксы. Ровно в полдень адмирал вышел на шкафут, кивнул Метаксе. Тот начал читать декларацию. Притихшие греки слушали внимательно.

— От командующего российской эскадрой вице-адмирала Ушакова жителям острова Цериго. Помощью Божией победоносным оружием… избавлен ваш остров от рук зловредных французов. Вам предоставлено нами избрать из своих единоземцев по вашему благорассмотрению трёх или более старшин правителями и блюстителями правосудия над вами. Вы можете… — Метакса торжествующе глянул на замерших почтительно горожан, — вы можете ваших старшин со временем и переменять по вашей воле. — Метакса ещё перечислял остальные пункты, а греки уже перешёптывались оживлённо друг с другом. — Дано за подписанием моим и печатью на корабле «Святого Павла» по старому штилю октября третьего дня 1798 года.

Дрожащими руками приняла старейшина обращение русского адмирала, кинулся перед ним на колени, полез целовать руки.

— Полно, полно. — Ушаков жестом показал Метаксе поднять всех. — Передайте только, чур, помочь войну нам противу француза до скончания довести.

Взволнованные люди кланялись, согласно кивая головами.

Десять дней спустя соединённая эскадра начала осаду крепости на острове Занте. Крепость находилась на крутой горе, и корабельные орудия до неё не доставали. Удалось подавить батареи, защищавшие подходы к крепости, высадить десант и ночью приступить к штурму. Трофеи были такие, как и на острове Цериго, но пленных пришлось переправить на корабли, настолько жители ожесточились на французов за их мародёрство.

На другой день Фёдор Фёдорович съехал на берег, заполненный многими тысячами горожан. Колокольный звон, цветы и крики радости встретили русских моряков. На Занте собравшаяся толпа несколько часов не расходилась на площади. И здесь жители отказывались от самоуправления, просили принять их в русское подданство.

Ещё до взятия крепости на Занте Ушаков направил корабли капитана 2-го ранга Поскочина для освобождения Кефалонии; а к острову Святой Мавры — отряд капитана 1-го ранга Сенявина.

Кораблям Поскочина стоило лишь показаться, как французский гарнизон покинул батареи и, преследуемый вооружёнными местными жителями, бежал в крепость. Поскочин с ходу высадил десант, захватил крепость и пленил французов.

Вскоре пришло известие от капитана 1-го ранга Сенявина. Крепость Святой Мавры укреплена добротно, со всех сторон её окружает вода.

Прибывший мичман докладывал:

— Ваше превосходительство, французский генерал вступил в сношение с Али-пашой. Он, видимо, склоняет его, дабы в полон ему сдаться и остров сдать. За то сулит немалые деньги Али-паша. Последним перед Корфу лежала Святая Мавра.

Не успел Ушаков прибыть на рейд, как Сенявин явился к нему с докладом.

В тот же день воздух сотрясла непрерывная артиллерийская канонада. Вся эскадра сосредоточила огонь на крепости острова, через день французы капитулировали. Путь к Корфу был открыт. Отправляя месяц тому назад капитана 1-го ранга Селивачёва с отрядом кораблей на Корфу, флагман в приказе писал, что ему надлежит: «…всякую коммуникацию с оным островом французам пресечь».

Селивачёв приступил к блокаде. И вскоре захватил в плен французскую 18-пушечную шебеку.

В конце ноября в бухте Корфу бросил якорь флагман русско-турецкой эскадры. Началась подготовка к штурму.

Корфу более пяти веков принадлежал Венеции. Венецианские купцы соорудили здесь крупную цитадель — остров запирал вход в Адриатику. После захвата острова Наполеоном французские инженеры возвели новые мощные укрепления — земляные валы, искусственные водные преграды, каменные бастионы, эта новая крепость состояла из трёх отдельных фортов, соединённых подземными переходами. К приходу эскадры на острове находилось 650 орудий, 3000 человек гарнизона, запас продовольствия на полгода. В бухте под крепостными стенами стояли два линейных корабля, фрегат и десяток мелких судов. Со стороны моря крепость прикрывали острова Лазаретто и Видо. На последнем также были мощные крепостные сооружения с многочисленной артиллерией.

Ещё не подходя к Корфу, Ушаков показал на Видо и сказал:

— Вот ключ от Корфу.

Для взятия такой крепости требовалось по крайней мере двукратное превосходство в людях, а его не было. Ушаков решил начать с обстрела крепости из глубины острова по слабозащищённым местам. Два дня спустя он наметил позиции на берегу для осадных батареи, и вскоре они открыли огонь по крепости. Французы сделали вылазку, и 600 человек окружили южную батарею, которую охраняли местные жители. Они сразу разбежались, а русские, 20 человек, сражались до последнего, часть погибла, других захватили в плен. В тот же день на северную батарею, где было 130 чело век и 8 пушек, напало 1000 человек пехотинцев и 40 конников. Завязался жестокий бой. С кораблей вовремя подоспел на выручку десант, а корабельные пушки заставили французов ретироваться в крепость, потеряв 200 человек убитыми.

Стало ясно, что для подготовки штурма крепости требуется время и силы, а их не хватало. Через неделю к острову подошёл Сенявин со своими кораблями, а в начале декабря возвратились наконец из крейсерства у берегов Египта два фрегата капитана 2-го ранги Сорокина. У них вышел запас продовольствия — еле-еле дотянули до Корфу на полуголодном рационе. Перед Рождеством прибыли на подмогу из Севастополя два новых линейных корабля под командованием контр-адмирала Пустошкина.

Ушаков готовился к решительному штурму и сокрушался, «союзники» его отваживали. Настойчиво советовал Нельсон оставить Корфу и следовать к берегам Египта.

Навестил Ушакова бывший британский консул на острове Занте. Хлопотал о своём имуществе на Занте, а разговор вёл о Корфу да Мальте, всё пронюхивал…

Ушаков знал малую толику английских интриг, но судил верно. Как раз в ту пору Нельсон писал Кадыр-бею, что надо идти в Египет и Корфу оставить, а капитану Боллу на Мальту сообщал:

«Нам тут донесли, что русский корабль нанёс вам визит, привёз прокламации, обращённые к острову. Я ненавижу русских, и если этот корабль пришёл от их адмирала с о. Корфу, то этот адмирал — негодяй».

Видимо, британцев ущемляла независимость русского адмирала.

Два с лишним месяца обстреливали крепость корабли, и береговые батареи держали французов в напряжении, но вреда большого не приносили. Пятиметровые стены бастионов надёжно укрывали гарнизон. По существующей морской стратегии крепости, подобные Корфу, могли быть взяты лишь длительной глухой блокадой кораблями, дабы принудить гарнизон сдаться, когда иссякнут запасы продовольствия. Так действовали англичане на Мальте. На острове у них был большой десант, вооружено 14 тысяч жителей, но крепость они так до сих пор и не одолели.

Ушаков ждать не мог. Обстоятельства, как и союзники, были способны перемениться в любое время, и Ушаков решил действовать по-новому, по-своему. На штурм цитаделей он решил обрушить прежде всего огневую мощь корабельной артиллерии русской эскадры, ибо турецкие артиллеристы в счёт не шли. Он начал деятельно готовить матросов и солдат к штурму. Они изготовили лестницы, фашины, тренировались атаковать укрепления. Были разобраны и разосланы на корабли сто условных флажных сигналов, дабы каждый замысел флагмана был всем понятен.

17 февраля, после полудня, на «Святом Павле» собрались флагманы и командиры. Кают-компания была увешана планами Корфу, Видо и рейдов. Ушаков был краток:

— На сих листах наш манёвр обозначен полно. Приказ эскадрам на атаку будет вручён немедля. Главная цель — крепость Видо штурмована будет корабельною артиллерией с картечной дистанции со шпрингов. Господа Пустошкин, Сенявин и другие, — Ушаков кивнул на командиров русских кораблей, — сей манёвр знают отлично и служителями и припасами готовы. Прислугу неприятельскую надлежит от пушек и мест укреплённых сбить споро и десантам путь очистить. Начало штурма завтра поутру по учинённому сигналу.

Атака началась утром 18 февраля с первыми луча ми солнца. В четверть восьмого по сигналу флагмана «Атаковать остров Видо» эскадры снялись с якоря. Флагман поднимал на фалах один за другим вымпелы кораблей с указанием цели. Окрестности Видо сотрясались от грохота канонады. Флагман, показывая пример, атаковал первую батарею, прошёл вдоль берега, стал на шпринг в двух кабельтовых на траверзе самой мощной второй батареи и открыл залпами картечный огонь, в упор расстреливая прислугу. Одновременно русские батареи на Корфу открыли огонь по Новой крепости, фортам Сальвадор и Святого Рока. Под прикрытием огня корабельных пушек к Видо и Новой крепости устремились десантные шлюпки с русскими матросами и солдатами. В рукопашной во всех десантах французы не выдерживали натиска русских и отступали. Мощный штурм бастионов Видо ошеломил французов, и, видя безнадёжность сопротивления, они сдались.

Командир «Магдолины» сообщил Фёдору Фёдоровичу, что турки ворвались на первую батарею и хотели начать резню французов, сдавшихся в плен.

В полдень Ушаков вызвал своего адъютанта лейтенанта Балабина и приказал немедля передать Пустошкину, чтобы у входа в бастион «караул выставите крепкий, турок и албанцев туда не пускать, а если полезут — гнать прикладами».

В два часа дня внезапно, как по команде, смолкли пушки и громовое «Ура» сотрясло могучие утёсы острова — над крепостью взвились русские флаги.

Полчаса спустя к борту «Святого Павла» подошли шлюпка с пленёнными офицерами, во главе с генералом Пивроном.

С падением Видо и передовых укреплений Новой крепости участь Корфу была решена. Ключ от морских ворот цитадели был в руках Ушакова. С высот Видо открывалась возможность беспрепятственного обстрела Старой крепости. Стремительный штурм бастионов на острове и Новой крепости показал французам, что им противостоит иной, совершенно отличный противник от всех, встречающихся ранее, австрийцев, итальянцев, турок… В ожесточённых рукопашных схватках на бастионах и укреплениях Святого Рока и Сальвадора, в Новой крепости, французы явно уступали русским матросам и солдатам. Дело было только во времени, и, видимо, это хорошо уяснили себе французские генералы.

Не успели возобновиться утром следующего дня атаки французских укреплений, как на стенах последней Старой крепости показались белые флаги. Флагман приказал немедленно прекратить огонь.

На борт «Святого Павла» поднялись три французских офицера-парламентёра. Комиссар Директории Дюбуа просил начать переговоры о сдаче крепости. Ушаков немедля вручил ответ парламентёрам: «До сдачи крепости Корфу, дабы не проливать напрасно кровь людей, я на договоры согласен». Вызвал адъютанта Балабина и тотчас отправил его к французам.

Все условия, предложенные русским флагманом, были приняты.

Все крепости со всем находящимся в них, а также корабли сдавались победителям по описи. Сдавшийся гарнизон перевозился в Тулон с договором под честное слово — 18 месяцев не применять оружие против союзников.

20 февраля комиссар Директории Дюбуа и генерал штаба подписали капитуляцию.

Ранним утром 22 февраля на стеньгах флагмана запестрел сигнал: «Обеим эскадрам сняться с якоря и идти линией по всему рейду на якоря». Корабли в цели предосторожности окружили крепость.

В полдень французский гарнизон, выходя из крепости, положил перед фронтом наших войск ружья и знамёна. На всех крепостях и пленённых кораблях взвились русские флаги.

На верхней палубе «Святого Павла» у мачт и на реях, на батарейных деках в открытые порты глазели торжественно-радостные матросы.

— Ух ты, француза попёрли здорово…

Ушаков подозвал Пустошкина, и ему тоже передалось это ликующее состояние команды. Простым глазом просматривалось, как, опустив голову, понуро отходили в сторону французы.

— Фёдор Фёдорович, а сия виктория наша над войсками Директории впервой в кампании против французов…

— Всё верно, Павел Васильевич, как-никак четыре генерала и три тыщи войск в таких крепостях… Пожалуй, это так впервые. — Ушаков вдруг озабоченно глянул на Пустошкина: — После молебна, Павел Васильевич, немедля к гошпиталям, съездим к служителям, а торжества после…

Крепости салютовали адмиральскому флагу. На борт флагмана доставили знамёна крепостей и флаги кораблей, ключи от всех крепостей. Трофеи были богатыми — больше шестисот мортир с пушками и тысячи ружей, сотни пудов пороху, тринадцать кораблей. История не знала подобного штурма и взятия приморских крепостей с моря. Отныне русская эскадра владела ключами Адриатики, Венеции, Италии.

Первый воскресный день после штурма на рейде Корфу выдался по-весеннему тёплым, солнечным. Настолько привыкли моряки за три месяца к оглушающему грохоту каждодневно гремящей канонады, что тишина, стоявшая в гавани, непривычно давила на уши и клонила в дремоту. Подставив лица к солнцу, на баке «Святого Павла» уселись кружком матросы и гренадеры пехотного батальона, приписанного корабля.

— Вишь ты, братцы, ныне у нас в Угличе-то вьюжит, — разомлевший бомбардир с медно-красными щеками прикрыл глаза, — Масленица скоро…

— Хороша Масленица, хоть досыта накормили после штурма. — Усатый гренадер погладил себя по животу.

— А всё она, война треклятая.

— Куда уж, скольких, почитай, отпели-то нонче… — Седой капрал вздохнул, перекрестился. Все невольно повернули голову к корме. Играла флейта, в прозрачной тишине над бухтой струилась грустная мелодия.

Во всё время службы на флоте в редкие минуты отдыха Ушаков предавался любимому занятию. Гармония звуков успокаивала душу, напоминала о прелестях жизни.

— Ишь ты, давненько не слыхать было благоверного, — бомбардир приподнял голову. — Знать, душа отдыхает, ещё одной заботой менее стало…

На другой день триста горожан поздравили русского адмирала с победой у Корфу.

Они сообщали, что после предоставления их острову самостоятельности власть в городе узурпировали триста именитых дворян. Просили они об одном — вернуть им те права, которые он дал, как только прибыл, и позволить выбрать судей от всех граждан из лекарей, стряпчих, мастеровых, художников и прочих.

Ушаков не замедлил ответить и составил «План об учреждении правления на освобождённых от французов, прежде бывших венецианских островах»:

«…В Корфу присутствовать будет сенат, главное правительство республик оных, который решать будет политические, военные и экономические дела по большинству голосов…»

Вскоре откликнулся и Нельсон:

«Сэр! Самым сердечным образом я поздравляю ваше превосходительство со взятием Корфу и могу вас уверить, что слава оружия верного союзника дорога мне, как слава оружия моего государя. У меня есть величайшая надежда, что Мальта скоро сдастся… Флаг его сицилийского величества вместе с велико британским флагом развевается на всех частях острова кроме города Валетта, жители которого с согласия его сицилийского величества поставили себя под покровительство Великобритании. Эскадра завтра выходит из блокады Неаполя, которая будет продолжаться с величайшей силой вплоть до прибытия вашего превосходительства с войсками вашего царственного повелителя, который, я не сомневаюсь, восстановит его сицилийское величество на его троне».

Так, исподволь, русская эскадра втягивалась не только в освобождение Италии от французских захватчиков, но и в вооружённое подавление свободолюбиво настроенных республиканцев, восставших против короля и клерикалов. Русские моряки становились невольными соучастниками объявленного Павлом I похода во имя «восстановления престолом и алтарей».

Но Ушакова провести было непросто… Он быстро разгадал хитросплетения англичан, о чём сообщил в Стамбул русскому послу Томаре:

«Требование английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я по читаю не иное что, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступали на те места, от которых нас отделить стараются. Корфу всегда им была приятна, себя они к ней прочили, а нас под разными и напрасными видами без нужд хотели отдалить или разделением нас привести в несостояние».

Из Петербурга пришёл царский указ от 25 марта 1799 года о производстве Ушакова в адмиралы «за покорение и взятие всех похищенных французами прежде бывших венецианских островов и последнего из них острова Корфу с крепостями и военными корабля ми». И никакой царской награды. Неаполитанский король Фердинанд IV прислал ленту ордена Святого Януария, султан Селим — высшую награду «Челенг» (алмазное перо из своей чалмы).

Вслед за Сорокиным командующий направил для блокады Анконы эскадру контр-адмирала Пустошкина. Ушаков хорошо понимал замысел Суворова. Начав Итальянский поход в апреле 1799 года, суворовские войска к середине мая освободили почти всю Ломбардию. Это вынудило французов снять войска из Южной и Центральной Италии, оставив там несколько гарнизонов. Тем временем корабли капитана 2-го ранга Сорокина успешно действовали на восточном побережье Апеннин. Заняв Бриндизи ещё в апреле, Сорокин, не дожидаясь разрешения Ушакова, высадил 4 мая десант в 600 человек и двинул его в Манфредонию. К концу мая этот отряд прошёл через весь Апеннинский полуостров, освободив большинство провинций. Неаполитанский военный министр Мишеру, находившийся с отрядом, захлёбываясь от восторга, писал в Петербург:

«Итак, только 550 человеками российских войск удалось в двадцать дней подчинить опять королевской власти большую часть провинции… и, наконец, всю землю до стен столицы».

Наступая, русский отряд стремительной атакой отбросил противника и ворвался в Неаполь. 8 июня Неаполь был очищен от французов. Только в нескольких замках они ещё оказывали сопротивление. В тот же день французы предложили капитуляцию. Насколько были храбры русские моряки в сражениях, настолько и милосердны к побеждённым. Они видели, как сброд клерикалов кардинала Руффо, едва войдя в Неаполь, начал чинить кровавую расправу над местными якобинцами. Потому-то командир отряда моряков заставил кардинала Руффо включить в условия капитуляции свободный выход и отправку на судах французов и их сторонников с семьями. Скрепя сердце тот согласился, а через два дня капитуляцию подписал и представитель Нельсона капитан Фут. Русские моряки выпустили из замков французов и якобинцев, их посадили на суда, как и было оговорено в капитуляции, и они были отправлены в Тулон. Однако едва суда успели выйти из Неаполитанского залива, как им преградила путь эскадра Нельсона…

Нельсон пообещал, что ни один из якобинцев не уйдёт от кары, независимо от возраста, пола и заслуг в прошлом.

Вечером с эскадры Нельсона высадились три тысячи англичан. Они спешили сделаться хозяевами положения в уже поверженном Неаполе. Три дня спустя военный суд приговорил командующего республиканским флотом Франческо Карачиолло к пожизненному заключению. Нельсон отменил приговор:

— Адмиралу-бунтовщику место на рее.

Сразу после суда, в полдень, Карачиолло был повешен на рее своего бывшего фрегата в присутствии Нельсона, его командиров, английского посла У. Гамильтона и его супруги Эммы, любовницы Нельсона.

Полностью освободив руки грязной толпе монархистов, Нельсон развязал в Неаполе кровавую бойню. Королевские судилища соперничали с военными судами в неистовой жестокости приговоров. Пытки и казни не прекращались даже ночами.

В этом бушующем море насилия и безумства одни русские оставались верными своему слову и чести.

А в это время армия Суворова в Северной Италии одерживала одну победу за другой. Вся Ломбардия была освобождена. В те же дни, когда был занят Неаполь, на севере войска Суворова овладели крепостью Александрия, нанесли решительное поражение французской армии Ж. Макдональда на реке Треббия. Где-то невдалеке, в одном-двух переходах, за горизонтом лежала Генуя, плескалось лазурное море. Со времён Кинбурна, Очакова, Измаила, Александр Васильевич крепил боевую дружбу с моряками, понимал и знал — там, где водная акватория, морские просторы у стен крепостей, — без флота пропадёшь.

Ещё весной, будучи в Вене, писал он Ушакову:

«…ваше превосходительство, изволите ясно усмотреть необходимость крейсирования отряда флота команды вашей на высоте Анконы; как сие для общего блага, то о сём ваше превосходительство извещаю, отдаю вашему суждению по собранию правил, вам данных, и пребуду с совершенным почтением.

Милостивый государь вашего превосходительства покорнейший слуга гр. А. Суворов-Рымникский».

И Ушаков тогда откликнулся, немедля направил к побережью Апулии отряд капитана 2-го ранга Сорокина, а в Северную Адриатику — отряд контр-адмирала Пустошкина.

Слава победителей Корфу опережала их, и противник зачастую уходил от встречи с ними, отступал без боя. Так было, когда отряд Сорокина появился перед крепостью Бриндизи.

«…пятьсот человек французов, которые, как скоро увидели приближающуюся нашу эскадру, бросили все; не успели взять с собой ничего, даже серебро и деньги, собранные в контрибуцию, оставили и в великом страхе без памяти бежали внутрь матерой земли к стороне Неаполя…» — доносил Сорокин флагману.

Суворовские войска выходили к Генуэзскому заливу, Мальта упорно сопротивлялась. Король обеих Сицилий домогался у Павла всяческой помощи в установлении порядка и взятии Рима.

В конце июля миновала опасность нападения франко-испанского флота. Соединённая эскадра, приведя себя в порядок и пополнив запасы, покинула Ионические острова. Двое суток дрейфовали корабли при полном штиле в южном проливе между Корфу и Видо. Наконец ветер «пошёл» и корабли легли на курс к Мессине. В начале августа с салинга флагмана увидели клубившуюся шапку Этны. Корабли, лавируя при противных ветрах, бросили якоря на рейде Мессины. Наконец-то прибыл курьер от Суворова.

Командующий сообщал о недавних победах и просил:

«Милостивый государь мой, Фёдор Фёдорович!

Обратя теперь виды свои на Геную, выступил я теперь в поход. Мне надлежит осилить некоторыми крепостями, трудности, препоны отнимут у меня довольно времени, как и изготовление к горному походу».

Просьба Суворова была предельно ясна.

На следующий день Ушаков наставлял перед походом контр-адмирала Пустошкина. В подчинение ему выделялась эскадра из семи кораблей. Надлежало оказать содействие Суворову.

Ушаков повёл русско-турецкую эскадру в Палермо. Там ожидало подкрепление с Балтики. Предстоя ла первая встреча с Нельсоном. Царь требовал согласовать действия с англичанами.

На рейде стояла английская эскадра. Русские и турецкие корабли по сигналу флагмана становились на якорь.

При входе в Палермо адмиральскому флагу Ушакова салютовала семью залпами эскадра вице-адмирала Карцева. Неделю назад она прибыла из Кронштадта в его подчинение. На рейде находился «Фудроянт» под флагом Нельсона и другие британские корабли.

Первым на «Святой Павел» прибыл флаг-офицер Нельсона.

— Контр-адмирал Нельсон передаёт искренние поздравления вашему превосходительству с благополучным прибытием.

Ушаков слегка наклонил голову.

— Их превосходительство с нетерпением ждёт возможности завтра поутру лично засвидетельствовать своё уважение вашему высокопревосходительству.

Ещё до прихода в Палермо, из постоянной переписки с Нельсоном Ушаков имел твёрдое суждение о нём, не только как о моряке, но и как о человеке. Адмирал знал о тех делах, кои совершила английская эскадра в городе Неаполе, и суждение это укреплялось, а нынче и подтвердилось окончательно. Не в пользу Нельсона. Поэтому, когда на следующий день английский адмирал прибыл с визитом, Фёдор Фёдорович приблизительно предполагал, о чём и как будет идти разговор.

У трапа «Святого Павла» Нельсона и английского посланника Уильяма Гамильтона встречали командир корабля и флаг-офицер адмирала.

Худощавый, невысокого роста англичанин с чёрной повязкой, закрывающей правый глаз, и пустым рукавом, замкнутым за пояс, с любопытством оглядывался по сторонам.

В первые минуты, когда лейтенант Головачёв распахнул перед Нельсоном дверь и тот, обменявшись обычными любезностями с Ушаковым, быстро прошёл в угол каюты и стал боком к присутствующим, Фёдор Фёдорович проникся к нему состраданием. Однако по мере того как, не переставая улыбаться, Нельсон настойчиво, под разными предлогами отвергал помощь русской эскадры в овладении Мальтой, чувство это постепенно улетучивалось. Гортанным голосом, весьма резко, Нельсон произносил каждую фразу, подкрепляя её не менее энергичными движениями руки.

Нельсон довольно бесцеремонно отверг упрёки в насилиях над пленными в Неаполе, на что Ушаков ответил:

— На островах Ионических пленено российским флотом пять тыщ французов. Все они, за исключением пленённых эскадрой турецкой, отправлены в свои места. Повстанцев же мы миловали.

Ушаков встречался с Нельсоном ещё не раз, но такого накала беседы уже не принимали. Они и проходили во время деловых встреч с министрами короля, на официальных приёмах. Было окончательно решено, что соединённая русско-турецкая эскадра уйдёт в Неаполь, восстановит там порядок, высадит десант и двинется в Рим, чтобы помочь войскам короля освободить город от французов.

Но накануне выхода эскадры, 31 августа, в Палермо произошла кровавая драка между турецкими матросами, которые занимались грабежами на берегу, и местными жителями. Десятки людей были убиты… Турки взбунтовались, вместе с офицерами отказались участвовать в военных действиях и 1 сентября снялись с якоря и ушли в Константинополь. Эскадра Ушакова теперь уже не была союзной.

Англичане за спиной русских сговорились с французами в Риме о капитуляции, выпустили их с оружием и отправили в Геную, куда подходили войска Суворова. Но Ушаков получил повеление царя направить войска в Рим для помощи королю.

7 сентября русская эскадра вошла в Неаполитанский залив. На следующий день рано утром на берег свозили десант, пушки, амуницию. Для марша на Рим Ушаков выделил 820 офицеров, матросов и солдат под командой полковника Скипора.

17 сентября 1799 года отряд русских моряков выступил на Рим. Не прошло и двух дней, как Ушаков узнал о том. 30 сентября многолюдные улицы Рима впервые встречали и приветствовали русские войска. До стен Вечного города давно докатилась молва от Апконы и Бриндизи, Манфредонии и Неаполя: русские матросы благонравны и добропорядочны. Не только разбой не учиняют, но и, наоборот, щадят пленных, защищают невинных.

Впервые за многие годы римляне столь бурно выражали свой восторг иностранным войскам, глядя на стройную колонну русских моряков: «Виват, московито!» — неслось из открытых окон и с балконов. В голове отряда шли полковник Скипор и лейтенант Балабин. За их спинами в крепких руках шелестел, гордо рея на ветру, Андреевский стяг. По улицам и площадям древней столицы Италии гремела удалая русская песня, волной перекатывалась вдоль рядов ушаковских чудо-богатырей.

То было в уходящем году последнее радостное событие.

Накануне прихода в Мессину Ушаков получил императорский рескрипт: «Эскадрам забрать войска и следовать в черноморские порты». Эскадра перешла на Корфу, готовилась к возвращению в Севастополь.

Близились дни расставаний с республикой Семи островов. Благодарные жители по-разному выражали свои чувства к русским морякам и их адмиралу. На Кефалонии выбили медаль. С одной стороны был изображён Фёдор Фёдорович, а по ободу шла надпись: «Знаменитый почитаемый Фёдор Ушаков, главный русский флотоводец. 1800 г.», с другой — русские корабли и тоже надпись: «Кефалония всех Ионических островов спасителю». Жители острова Итаки также преподнесли медаль, но изобразили адмирала в образе Одиссея, который, по преданию, родился на Итаке. С Занте прислали серебряный позолоченный щит с изображением Семи конических островов.

Накануне ухода эскадры на «Святой Павел» прибыла депутация Корфу, с поклоном преподнесли шпагу, украшенную алмазами, и с надписью: «Корфу освободителю своему Ушакову». Растроганный Фёдор Фёдорович, принимая подарки, каждый раз просил о главном для него, чтобы после ухода эскадры граждане островов жили дружно, в спокойствии. Сенат Ионических островов выразил признательность за доброе управление островами:

«…Господин адмирал и кавалер Ушаков, освободитель и отец Соединённых Ионических островов, признает, что благоденствие оных зависит от точного наблюдения временной Конституции… и доказательством тому служит добрый порядок, умеренность и спокойствие, утверждённые на всех островах к общему удовольствию жителей и всерадостно восхищенных».

6 июля 1800 года крепостные стены Корфу были сплошь усеяны жителями острова.

Флагман поднял сигнал: «С якоря сниматься. Следовать за мной».

Буднично и до обиды заурядно встречал Севастополь свою эскадру после почти трёхлетней разлуки, как будто не было сражений и побед в Средиземноморье, а ведь все корабли возвратились целёхонькими. Главнокомандующий флотом, фаворит Павла I, фон Дезин благодушествовал в Николаеве, и Ушакову оставалось действовать по заведённому порядку, разоружать эскадру, приводить в порядок обшарпанные за долгие годы скитаний в чужеземных портах корабли, готовить отчёты по всем расходам и ждать своего часа. Всё решилось весной. В столице, по странной традиции, отправили на тот свет за конного царя Павла I, а новый властелин Александр I прислал командовать флотом слащавого француза маркиза де Траверсе. Адмирал Ушаков как боевой черноморский флагман в Петербурге никого не интересовал. О нём вспомнили год спустя и поручили командовать гребным флотом на Балтике, на замену Де Траверсе. Скрепя сердце Ушаков покидал Черноморский флот, становлению которого он отдал столько сил и энергии, победами которого прославил Россию. Гребной флот на Балтике давно потерял свою значимость и доживал последние годы. Новый император, Александр I, равнодушно, мимоходом, изредка вспоминал о флоте. Уже в преклонных годах Ушаков, хотя и недужил временами, изнывал от тоски по морю, но крепился. Служба в Петербурге тяготила манерами, необходимостью ловчить и приспосабливаться. А он не мог «изгибаться» и потакать начальству против совести. А тут вдруг услыхал на заседании Адмиралтейств-коллегии: «Посылка наших эскадр в Средиземное море стоила государству много, сделала государству блеску, а пользы никакой…»

В декабре 1806 года Ушаков подал рапорт об отставке, ссылаясь на «душевную и телесную болезнь, чтобы не быть в тягость службе».

Царь с издёвкой попросил министра П. Чичагова:

— Разузнай, в чём заключается его душевная болезнь.

Ушаков ответил без обиняков:

«…Не прошу я награды, знатных имён, высокославными предками вашими за службу мне обещанных… Ныне же, после окончания знаменитой кампании, бывшей в Средиземном море, честью прославившей флот наш, замечаю лишённым себя… милостивого воззрения».

17 января 1807 года он был уволен со службы «с ношением мундира и с полным жалованьем», а 4 июля последовал указ Адмиралтейств-коллегии, в котором были перечислены все его заслуги.

Вскоре обрадовала весточка из Средиземноморья. Там его питомец, вице-адмирал Дмитрий Сенявин, громил турок в сражениях.

Ушаков покуда жил в Измайловском городке, удерживало его в Петербурге стремление помочь становлению на морской стезе племяннику Ивану Ушакову. После его нелепой гибели в водах Невы Ушаков решил покинуть столицу.

Перед отъездом, 30 мая 1810 года, Ушаков собрал друзей-сослуживцев адмиралов Петра Карцева, Гавриила Голенкина, Александра Сорокина, пригласил нотариуса. Поначалу монотонным голосом нотариус зачитал составленный накануне документ, завещание Ушакова.

«Препоручая себя во власть Всемогущего Бога наследниками оного по прямой линии следующих определяю детей покойного брата моего коллежского асессора Ивана Фёдоровича сына Ушакова, родных моих племянников флота мичмана Николая Иванова сына Ушакова, Морского кадетского корпуса гардемарина Фёдора Иванова сына Ушакова и племянницу мою девицу Павлу Ивановну дочь Ушакову, которых почитаю я вместо детей моих[16] и о благе их стараюсь, как собственный их отец, и они… почитают меня таковым… Означенному племяннику моему флота мичману Николаю Ивановичу сыну Ушакова отдаю в вечное и потомственное его владение недвижимое моё имение, состоящее за мной в Ярославской губернии Романовского уезда в сельцах Бурнаково, в Кузине и в Дымовском…» Ещё полчаса перечислялись разные деревни близ Череповца, Рыбинска. Как положено, адмиралы скрепили документ и спросили:

— Себе-то на пропитание чего оставил?

— Под Тамбовом поселюсь, в Темникове, в деревеньке дяди моего Ивана Игнатьевича, которую он мне завещал.

Ушаков в 1810 году уехал в Темниковский уезд Тамбовской губернии, в небольшое имение своего дяди. Поселился он в скромном домике на опушке леса, поблизости от Санаксарского монастыря. Большую часть своего имущества он отдал своим многочисленным племянникам.

Пришлось в 1811 году наведаться в Крым по своим личным хозяйственным делам. Не удержался, побывал в Севастополе, последний раз ступил на палубу кораблей.

В своей деревне Алексеевке отставной адмирал отпустил на волю крестьян, оставив только семерых слуг. Надвигался грозный 1812 год. Ушакова дворянское собрание избрало предводителем губернского ополчения, но он, поблагодарив, отказался, слёг в постель. На его средства в Темникове открыли небольшой госпиталь для раненых, все свои сбережения в Петербурге он отдал в пользу неимущих.

Уединяясь, Ушаков всё больше времени уделяет посещению монастыря, усердно молится, жертвует деньги Темниковскому монастырю. Как вспоминал иеромонах Нафанаил:

«Оный адмирал Ушаков… знаменитый благотворитель Санаксарской обители, вёл жизнь уединённую… по воскресным и праздничным дням приезжал для богомолия в монастырь к служителям Божьим во всякое время, а в Великий пост живал в монастыре в келье для своего посещения по целой седьмице и всякую продолжительную службу с братией в церкви выстаивал неукоснительно, слушая благоговейно».

Другой современник дополнил образ жизни и облик адмирала Ушакова:

«Он довольно жил для Отечества, для службы и для славы; но бедные, пользующиеся неистощимой его благотворительностью, со скорбью и со слезами говорят: „Он мало жил для нас!“ Имя адмирала Ушакова причислилось к именам знаменитых русских мореходов, а добродетели его запечатлелись в сердцах всех тех, которые пользовались его знакомством в последние годы жизни его, посвящённой Вере и благотворению».

Скончался Фёдор Ушаков в последних числах сентября 1817 года и погребён в Санаксарском монастыре Темниковского уезда. Над его могилой в ограде возвышается бюст прославленного адмирала, а рядом сооружён величественный памятный знак.

Православная церковь причислила Фёдора Фёдоровича Ушакова к лику святых Темниковского Санаксарского Богородицкого монастыря. Такой чести не удостаивался ни один флотоводец.

Потомки не забыли боевые дела Ушакова. Броненосец и крейсер «Адмирал Ушаков» бороздили моря и океаны. Указом Президиума Верховного Совета СССР 14 марта 1944 года учреждены орден и медаль Ушакова, которыми награждались офицеры и матросы за боевые подвиги.

Деятельность выдающегося русского флотоводца Ф. Ушакова явилась важнейшей вехой в истории нашего флота. Яркая личность Ушакова моряка-новатора в тактике и стратегии неизменно сопутствовали победам Черноморской эскадры над превосходящими силами неприятеля. Он умел сплотить и вдохновит на подвиги подчинённых офицеров и матросов. Первым из русских адмиралов, в условиях самодержавии, Ушаков проявил талант политика и дипломата в Средиземноморье. Ему также принадлежит приоритет плодотворного взаимодействия с сухопутными войсками генералиссимуса А. Суворова.

А гениальный полководец образно и по заслугам оценил деятельность своего верного товарища по оружию:

«Ура! Русскому флоту! Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом!»