Русские и американцы. Про них и про нас, таких разных

Глава 1 Америка в загадочном русском сознании

Еще совсем недавно, как раз до Трампа, мы коллективно не любили Америку. Мы смеялись над ней, плевали ей вслед, грозили и посылали проклятия. С победой Трампа мы вступили в полосу когнитивного диссонанса. С одной стороны, наша надежда, почти что готовый с нами дружить Дональд Трамп, с другой – мы же точно знаем, что враждебная, не любящая нас Америка, ну пусть не вся Америка, а ее политический класс, никуда не девалась.

Какая бы Америка ни была, она – необходимая часть нашего сознания, ориентир на местности, как Кремль в Москве, как Эйфелева башня в Париже. А вот представим себе на секунду: если бы эта Америка взяла и вдруг исчезла. Исчезла насовсем, была – и нет ее, испарилась. Как мы бы тогда?

Тогда, я думаю, в душах наших людей воцарились бы мрак и пустота. Но не скорбная пустота горькой утраты, а зияющая брешь в сознании. Вместе с Америкой исчезнет мозговая доля, отвечающая за равновесие и ориентацию в пространстве. Это как если верящим в то, что мир держится на трех китах, объявить, что пара китов трагически погибла.

В нашем массовом сознании эта страна занимает особое место, являя собой абсолютное Зло и абсолютный Идеал, причем нередко и то и другое одновременно.

Нам необходима Америка, потому что вот уже как лет 70 мы подсажены на нее, как на наркотик. Мы придали ей статус референтности, статус стандарта даже в тех случаях, когда кроем Америку на чем свет стоит. Смешно сказать, у самых горячих ее оппонентов вроде Зюганова, Жириновского или видных единороссов то и дело вылетает фраза «…в той же Америке». Так они пытаются подтвердить свою мысль, словно ставя на ней знак качества.

Первыми чувство невосполнимой утраты наверняка испытают те, кто сегодня называет американцев «пиндосами». Причем произойдет это сразу после победного крика «Ура! Наконец-то свершилось!». Крик уйдет в пустоту, потому что уже будет не на кого больше валить причины своих жизненных фрустраций: Америки уже нет, а низкая зарплата, отсутствие перспектив, муж-алкоголик, «однушка» на пять человек в пятиэтажке – все это осталось и пялится на тебя неотомщенным оскалом.

И уж, конечно, большое горе постигнет ту часть населения, которая компенсировала все те же фрустрации мечтой об Эдемском саде, чертами которого наделила Америку. С ее потерей исчезает эталон, с высоты которого можно было клясть власть за отсутствие демократии и общее разложение страны. Останется, конечно, Европа. Но как же она мелка и незначительна в сравнении с Великой Америкой!

Но самый невосполнимый урон, тут уж и спорить нечего, понесет сама власть. Десятилетиями трудом тысяч и тысяч специалистов создавался образ врага, который исправно помогал в минуты нужды и самых больших провалов. Он сплачивал людей и ясно давал понять, кто виноват в их плохой жизни, да и просто отвлекал народ от мыслей об этой жизни. Его именем велась борьба с инакомыслием. И вот ничего этого нет. Сегодня мы вроде бы пока еще надеемся как-то улучшить отношения, но ведь завтра неровен час этот образ снова может понадобиться. Останется, конечно, все та же Европа, но ведь опять-таки мелковата для такого большого дела. В общем, беда!

Как же могло случиться, что большая часть населения огромной, образованной страны подпала под магию другого государства? Как случилось, что Америка заняла в нашем сознании болезненно гипертрофированное пространство?

Эта история начиналась с дружбы (насколько к политике применимо это чувство). В разгар войны восставших колоний против Британской короны Екатерина II не только отказала английскому королю в военной помощи, но и отправила к берегам Нового Света эскадру, чтобы вместе с кораблями Швеции и Дании сорвать устроенную англичанами блокаду коммерческих судов, направлявшихся в порты мятежных колоний. То была значимая помощь американцам в их борьбе. Похоже, что, вопреки монаршей солидарности, Екатерина II испытывала симпатию к восставшим американским колонистам (и очевидную антипатию к вечному российскому антагонисту – Англии). Ее отношение к США проявлялось и в большой политике, и в делах не столь масштабных. Характерная деталь: в 1789 году Российская академия наук избрала своим членом первого американца – Бенджамина Франклина, ученого и выдающегося государственного деятеля, одного из «отцов-основателей». Рекомендовала Франклина Екатерина II.

Но и американцы не оставались в долгу. Специалисты из США сыграли важную роль в сооружении железной дороги из Петербурга в Москву, в проведении первых линий телеграфа, перевооружении российской армии. Во время Крымской войны Соединенные Штаты были единственной крупной державой, поддержавшей Россию. Американские врачи-добровольцы работали на полях сражений, спасая жизни русским солдатам[1].

Не прошло и десяти лет, как Россия оказалась единственной мировой державой, поддержавшей федеральное правительство во главе с Линкольном, то есть северян в Гражданской войне против сепаратистов южных штатов. Примечателен ответ министра иностранных дел князя Александра Горчакова на просьбу Линкольна о помощи:

Тогда же с целью воспрепятствовать возможному вмешательству англичан на стороне мятежного Юга в Сан-Франциско и Нью-Йорк прибыли две русские эскадры. Глядя на то, что происходит в наших отношениях сегодня, трудно поверить, что когда-то мы были союзниками, что американцы в честь русских моряков устраивали парады. Что Марк Твен в своем приветственном обращении к российскому императору писал такие слова:

Увы, Бог не услышал эти молитвы. Первые трения между нашими странами были вызваны усилившимися гонениями на евреев в России при Александре III, а затем и Николае II. Америка вступилась за гонимых. За этим последовали экономические санкции и контрсанкции, ну и, как водится, Россия в этой истории пострадала куда больше Америки, к тому времени уже хорошо развитой страны. Евреям же в России пришлось туже прежнего. Эта история наложилась на соперничество наших стран в Маньчжурии и Корее, тогда американцы сорвали российские планы образования новой губернии – Желтороссии. И предсказуемо выступили в русско-японской войне на стороне Японии.

Но все равно перекочевавший из Старого Света в Россию еще во времена Пушкина, а может, и еще ранее романтизированный образ Америки как страны, где сбываются самые большие надежды, как прибежища гонимым и обездоленным, продолжал жить. В конце XIX – начале XX века Америка и в самом деле стала островом спасения для многих жителей Российской империи. Там завершили свой исход из России более 1,5 миллиона спасавшихся от погромов евреев, а с ними еще немалое число преследуемых властями религиозных сектантов. Там же нашли убежище и русские политэмигранты-социалисты.

Параллельно положительному образу Америки жило также и представление о ней как о стране больших технических достижений, лидере прогресса. В 1930-е годы, в период советской индустриализации, именно из США к нам поступали большие объемы производственного оборудования, вплоть до целых заводов. Созданию этого же образа поспособствовали и советские писатели, восхищенные ее техническим прогрессом. В их числе Маяковский и, конечно же, Ильф и Петров. Впрочем, они же в духе горьковского «Города Желтого дьявола» и порицали Америку за бездуховность, механистичность, меркантильность, консюмеризм. Правда, у Горького к этой стране был еще и личный счет.

В 1906 году вместе со своей гражданской женой Марией Андреевой писатель приезжает в Соединенные Штаты по приглашению американских социалистов. Неофициально целью его поездки был сбор средств в помощь русским революционерам. В Нью-Йорке американцы устраивают Горькому шумный прием, отдавая должное всемирно известному писателю. Первые отзывы Алексея Максимовича о Соединенных Штатах были преисполнены благожелательности. Вполне возможно, его дальнейшие суждения об этой стране не были бы столь суровы, если бы вскоре после приезда писателя в прессу не просочилась информация о том, что Андреева, которую Горький выдает за жену, вовсе ему не жена, а любовница. В то время как его настоящая жена, то есть не разведенная с ним женщина, пребывает на родине. Скорее всего, компромат на писателя газетчикам подкинуло российское посольство, заявлявшее ранее о своем крайнем неодобрении этого визита.

Удар достиг цели – правила приличия, принятые тогда в Америке, не допускали столь откровенного вызова общественной морали. Сейчас даже трудно сказать, что возмущало общество больше: сам факт совместной жизни писателя с любовницей или нарочитая открытость, публичность этой связи. Вероятно, всего было достаточно – общественное мнение в вопросах морали обычно практикует изрядную долю лицемерия. Как бы то ни было, общественность негодовала. Писателя ругала, если не сказать травила, пресса, знаменитую пару выселяли из отелей, случалось, что даже отказывались обслуживать в ресторанах. От Горького стали отворачиваться люди, некогда горячо его привечавшие. Среди них был и Марк Твен. Теплота в их отношениях уступила гневу и презрению. «Он швыряет свою шляпу в лицо общественности, – писал Твен о Горьком, – а потом протягивает ее за подаянием».

Но и Горький не остался в долгу. Он пишет один за другим издевательские очерки об американцах, которые позднее вошли в сборник «Город Желтого дьявола». Живописует пороки заокеанской жизни, нередко сгущая краски до невероятной плотности ее неприятия, но затем, словно делая шаг назад, Горький, как и все побывавшие в Штатах советские писатели, не может удержаться от того, чтобы не отметить предприимчивость, деловую хватку, работоспособность и практичность американцев. А это – уже почти похвала. В письмах к своему другу Александру Амфитеатрову он пишет:

В первые два десятилетия советская пропаганда тоже не особо пинала Америку. Тогда мы много чего у нее покупали, а американские специалисты так просто сотнями приезжали в СССР, помогая строить советскую индустрию. Во Второй мировой войне мы и вовсе были союзниками.

Но не успела отгреметь радость общей победы, как победители, рыча и огрызаясь, стали делить свой главный трофей – Европу. Каждый тащил в свою сторону. Тащил с такой силой и остервенением, что очень скоро недавние союзники стали врагами. И тут же, быстро набирая скорость, круша устоявшиеся представления, заработала госпропаганда. По сути, госпропаганда совершила насилие над массовым сознанием. Но и само сознание, надо сказать, оказалось на удивление податливым. Не прошло и пяти – семи лет, как советские люди уже точно знали, что их главный враг – Соединенные Штаты. Примерно тем же самым в те годы, известные как период маккартизма, жила и Америка. Обе страны, каждая по своим причинам, весьма успешно создавали образ врага, «подливая керосин» в разгоравшуюся вражду конкретными недружественными шагами.

У наших людей не было сомнений в превосходстве социализма над «бездуховным обществом чистогана», «мировым жандармом, цель которого – поработить мир и уничтожить Советский Союз». И только предательский призыв Хрущева «Догнать и перегнать Америку» немного портил эту цельную картину мира. Он подсказывал, что Америка – все-таки лидер в производстве, технологиях и уровне жизни. А это рождало ощущение некоторой ущербности по отношению к США. Но, как известно, комплекс неполноценности неизбежно включает защитные, компенсаторные механизмы. «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей и даже в области балета мы впереди планеты всей», – пелось в популярной тогда песенке. Поскольку все наши достижения на протяжении всех советских лет сравнивались с американскими (в чем-то мы их опережали, в чем-то догоняли, а в чем-то еще отставали, но вскоре непременно должны были догнать), США парадоксальным образом стали для нас чем-то вроде эталона, по которому мы «сверяли» собственное положение в этом мире.

Как сейчас, так и тогда не было дня, чтобы в газетах, журналах, на телевидении так или иначе не упоминались Соединенные Штаты. Неизбежно эта страна становилась важной частью нашего сознания, занимая в нем несуразно большое пространство.

А что же стало с положительным образом Америки, которым жила Россия на протяжении предыдущих 100 лет? Неужели исчез, стерся из памяти? Оказалось, что нет, не исчез, а просто отошел в сознании на задний план. Но когда позволяли обстоятельства, снова прорывался на первое место – будь то первая американская выставка в Сокольниках, проходившая более полувека назад, когда буквально толпы ломились посмотреть на это чудо, или столь же ошеломительные гастроли американских артистов. Так в нашем массовом сознании сосуществовали два взаимоисключающих отношения к Америке.

Но массовое сознание сродни средней температуре по больнице. Конечно же, в стране было немало людей, видевших США исключительно в «черном цвете». Америку они ненавидели убежденно. На другом полюсе, кляня советскую пропаганду, были те, кто Америку боготворил и наделял ее всеми мыслимыми достоинствами. Были и третьи – и таких, видимо, было большинство – в них благополучно уживались оба этих чувства. Но всех их объединяло огромное любопытство, интерес к этой стране. Находясь за «железным занавесом», люди ничего не знали о ней и строили свои представления исключительно на мифах, которым искали подтверждение. Когда в 1979 году я вернулся из своей первой поездки в Штаты, друзья и знакомые просто пухли от вопросов: «А как там то? А как там это? А правда ли, что?..» Все советские годы Америка оставалась для наших людей страной-загадкой, страной-мифом.

Когда же все советское, можно сказать, в одночасье рухнуло, мы как-то сразу, не переключая скорости, стали коллективно Америку любить. Ее положительный образ, запрятанный в подсознании, вышел на первый план и прочно занял там свое место. Ну хорошо, не все, оставались и те, кто однозначно привык Америку ненавидеть. Они тяжело переживали поражение в холодной войне, потеря статуса сверхдержавы постоянно жгла их сердца. Униженные и оскорбленные, они лишь укрепились в своем неприятии «Врага № 1». Но знаете, сколько их, вот таких упертых, было в ноябре 1991 года? Не поверите – всего 6 %! Против 80 %, которые тогда относились к США «очень хорошо» и «в основном хорошо».

Но речь не о них, а о десятках миллионов других россиян, в которых всегда жило двойственное отношение к Соединенным Штатам. А вот они-то, вечно колеблющиеся, отбросив наконец сомнения, всем сердцем возлюбили заокеанскую державу. Тогда казалось, что навсегда. Примерно так же, как еще совсем недавно, скинув Януковича, возлюбила Америку Украина.

Мы носились со Штатами как с первой школьной любовью. Мы свято верили в то, что уж теперь, став наконец такими «обновленными, постсоветскими, демократичными», мы можем рассчитывать на взаимность. Под взаимностью, правда, мы понимали не только встречную любовь, но и, как правило, материальную помощь в объеме достаточном, чтобы вытащить нас из-под обломков советской власти и поставить на стальные рельсы капитализма. Мы томно открывали объятья, посылали воздушные поцелуи и пели проникновенные серенады, но – вот облом! – Америка отвечала вежливым равнодушием.

Так зародилась наша первая и, может быть, самая жгучая обида на эту страну. До того, в советское время, мы не любили Америку со слов Боровика или Зорина, а тут, можно сказать, невзлюбили ее из первых рук. Потом на протяжении 1990-х были и другие обиды, но та первая, как первая любовь, была ни с чем не сравнима. Я думаю, именно из нее и стали прорастать колючие побеги последующего антиамериканизма, сначала едва заметные, но с годами все более набиравшие соки.

А в Штатах на нашу любовь смотрели проще. То, что русские наконец-то разобрались с коммунизмом – замечательно, мы рады за них. Что перенацелили свои ракеты и больше не угрожают Америке – а как же иначе, мы больше не враги. Что начали путь к рыночной экономике и демократии – ну, слава Богу, наконец-то Россия стала на путь, который в будущем приведет ее к нормальной жизни, какой живет весь остальной развитый мир. Сегодня ей трудно, но кто ж виноват, что пока все остальные строили и создавали, Россия гнобила собственных людей и ресурсы, отравляла жизнь соседям и бряцала оружием на весь мир. Теперь надо учиться жить по-новому. А вот в этом мы готовы помочь – советом, специалистами, обучением, отдельными программами, будь то поддержка местного самоуправления или малого бизнеса или чем-то еще в локальном масштабе. Но о новом «плане Маршала», глобальном финансировании российской экономики не может быть и речи, даже для «друга Бориса». Во-первых, в России просто нет надежных каналов финансирования – все разворовывается. И потом, о каких иностранных финансовых вливаниях можно говорить, когда собственные капиталы вытекают из страны рекой? Но даже если бы не воровали, у Соединенных Штатов просто нет средств, чтобы всерьез спонсировать экономическое возрождение такого гиганта, как Россия. Впрочем, у русских, рассуждали в Америке, к счастью, есть все у самих – и образованное население и природные ресурсы, – чтобы справиться собственными силами.

Но мы-то тогда этого не знали и потому продолжали надеяться на помощь материальную, то бишь на американскую халяву. А что до наших нежных чувств, в те годы мы и понятия не имели о том, что Америка поразительно самодостаточна, чтобы испытывать глубокие сантименты к другим странам. Что Швеция, что Германия или Франция – для американцев большой разницы не было. Но Россия не входила даже в этот ряд: Америка никогда не чувствовала нас своими, даже на пике романа с Кремлем в горбачево-ельцинские дни.

Живет, похоже, в нас одна особенность – если в омут, то с головой. Все у нас без удержу, все до крайности, видно, так уж мы устроены. Или, говоря словами Бунина, «из нас, как из дерева, – и дубина, и икона, – в зависимости от обстоятельств, от того, кто это дерево обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев».

Так и с нашей вспыхнувшей любовью к Америке. Мы говорили об этой стране с причмокиванием и придыханием, старались во всем ей подражать и даже приезжавших оттуда к нам на заработки эмигрантов встречали как героев. Смешно сказать, Вилли Токарев и Люба Успенская, ударники русских ресторанов Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, в России собирали целые стадионы. А сами эмигранты – такой уж им у нас оказывался прием – вели себя здесь так, словно в Америке им открылось нечто сакральное, что-то из вечных тайн мироздания.

Что же удивляться, что, строя светлое будущее капитализма, мы в первую очередь оглядывались на Соединенные Штаты, блок за блоком, модель за моделью стараясь воспроизвести у себя то, что уже было создано и вполне себя там оправдало. Но то, как мы это делали и что из этого получилось, – рассказ точно не ко сну, может напугать до смерти. И как тут бросить камень в тех, кто, не видав оригинала, говорил: «Если это и есть капитализм, если это все из Америки, то пропади она пропадом со всеми своими радостями!»

А еще нам сильно не понравились американские фильмы, которые в 1990-е гоняло наше телевидение, и мы твердо решили: Голливуд – дрянь. Но кто ж знал тогда, что в США мы закупали в основном самые дешевые, действительно дрянные фильмы. А те немногие шедевры или даже просто приличные фильмы, на которые у нас хватало средств и намерений, транслировались поздно ночью, когда все нормальные люди уже лежали в постелях и, насмотревшись за вечер дурных пронафталиненных блокбастеров, думали: «Какая же все-таки гадость, этот Голливуд вместе с их телевидением». Не лучше тогда получилось и с переводной американской литературой, как и вообще со многим, что шло из-за океана. И на каких только складах находили эту продукцию пионеры бизнеса 1990-х!

Это все к тому, что и сейчас, толком не зная Америки, не разобравшись в ее пружинах, колесиках и шестеренках, мы продолжаем судить о ней, бросаясь из крайности в крайность. Мы толкуем мотивы ее действий, опираясь лишь на опыт собственной жизни и собственное миропонимание. И часто попадаем впросак.

Мы ведь, как известно, народ глубоко циничный и с недоверием относимся к благим порывам других, не верим в искренность их мотивов. Мы убеждены, к примеру, что развитая в Америке благотворительность, особенно если средства жертвуют богатые, на поверку продиктована корыстными соображениями. Ну, например, чтобы снизить свои налоги. Мы ни за что не поверим, что в Америке дела обстоят по-другому. Не слишком ценя демократию, гражданские свободы, права личности, мы не верим, что для других все это может стоять на первом месте, а уж потом все остальное – достаток, безопасность, чистота на улицах и прочее. А из всего этого какой вывод мы делаем? А такой, что американцы неискренний, лицемерный народ, что уж лучше наша циничная прямота, чем их лживая добродетель.

Где-то я вычитал забавную мысль, что по тому образу Америки, который живет в головах россиян, можно изучать только само российское общество, а не реальную Америку. Я только диву давался, с каким наслаждением иные из нас валили с пьедестала «великолепную Америку», своего былого кумира, завершая десятилетие слепой в нее влюбленности. Так было легче пережить собственное несовершенство. Понося Америку, мы отчаянно самоутверждались. То было поведение глубоко закомплексованных людей. Закомплексованных собственной бедностью и бессилием против царящего вокруг хаоса. А еще – нашей реакцией на национальное унижение от развала страны и потери статуса сверхдержавы.

Справедливости ради надо сказать, что и Америка то и дело подливала керосин в разгорающийся костер нашей к ней нелюбви. С высокомерием победителя американцы никак не стремились понять, а тем более пощадить наши чувства после развала СССР. Не могли они понять наши чувства, когда начали внедряться в Грузию, Украину, Узбекистан, Киргизию, которые, хоть и стали отдельными государствами, в сознании все еще оставались «нашими». Поведение Америки нас задевало. Однако настоящий взрыв ненависти к «беспардонным америкосам» вызвали бомбардировки Югославии. Как-то вдруг мы прониклись братскими чувствами к сербам, к которым до того не испытывали особых сантиментов и никаких особых дел с ними не имели. Когда сегодня речь идет об Украине, понятно, почему у нас так близко к сердцу принимают происходящие там события. Но почему нас так задела Югославия, с который нас ничего не связывало?! Что же такого случилось? А ничего и не случилось. Я думаю, что, как ни цинично это звучит, то были всего лишь игры нашего подсознания. Неизжитое имперское сознание томилось бессильной завистью к силе. Своими авианалетами на Белград Америка дала нам повод предъявить ей конкретный счет и вылить все накопившееся к ней раздражение. Теперь-то мы уже твердо понимали, за что мы ее не любим.

А еще нам очень не понравилось, с каким сладострастием НАТО (понимай, Америка) принимала в свои члены страны Восточной Европы, ведь вроде бы обещали, хоть и не на бумаге, этого не делать. И здесь уже все совпало: наши комплексы, обманутые ожидания, несбывшиеся мечты, расставание с иллюзиями. А также наши заблуждения, незнание и непонимание Америки. Но вместе с тем, как ни странно, в массовом сознании все еще не угасала вера в «сияющий город на вершине холма».

Вот примерно с таким багажом отношений к Соединенным Штатам мы вошли в «стабильные» нулевые.

Если бы Америки не существовало, ее надо было б придумать. Обязательно придумать, иначе наша жизнь во многом стала бы более тусклой. Да что там тусклой, откровенно бесцветной. Видимо, специфика русской души такова, что мы пребываем в эмоциональном комфорте, лишь когда, задыхаясь от страсти, кого-то любим или же, напротив, истерично ненавидим. Таким предметом любви и ненависти на протяжении всех послевоенных лет является для нас Америка.

В своем отношении к Америке мы вкатились в путинские нулевые, хоть и с поостывшими восторгами, но все же с заметным чувством симпатии и неистребимого к ней интереса. Аж 66 % симпатизирующих – это что-то да значит! Но и доля разочарованных за первый десяток постсоветских лет заметно выросла. Пятая часть населения страны стала относиться к Соединенным Штатам плохо или очень плохо – рост в 3,5 раза. Но оказалось, что и это было только начало.

За последующие 15 лет мы привели свои чувства в состояние коллективной ненависти, мобилизовали чуть ли ни всю страну снова не любить Америку. Не любить горячо, неистово, как не любили полвека назад в годы Карибского кризиса. Соцопросов в советское время не проводилось, но, думаю, индекс нелюбви и ненависти был тогда примерно таким же. Пик нелюбви нашего времени, понятно, пришелся на крымско-донецкий 2014 год, тогда наши чувства достигли рекордной отметки 74 %. В последующие несколько лет накал страстей немного снизился – Америка тогда не нравилась 66 % наших соотечественников. Обратите внимание: всего 16 лет до того те же 66 % россиян объяснялись Америке в любви. Это, как если б полюса Земли поменялись местами. В этой динамике, мне кажется, отразилась вся двойственность наших чувств к этой стране.

Такая двойственность, как отмечалось, родилась из положительного образа США, который стихийно формировался на протяжении 100 лет со времен Пушкина, а также зловещего образа врага, который искусственно создавала советская пропаганда на протяжении полувека после победы над Германией. Ничего другого тогда, кроме того, что «ТАСС уполномочен заявить», советскому народу, отгороженному от мира «железным занавесом», доступно не было. А это только множило неразбериху в головах и душах, но одновременно вызывало к США огромное любопытство. Чем меньше мы знали, тем больше хотелось узнать.

Но эти два начала – лишь исторический фон, как бы фундамент, на котором строилось наше отношение к Америке. А вот «этажи» на этом фундаменте возводились из самого разного материала. Тут и особенности национального характера, и специфика российской власти, и вечный поиск земного воплощения Царствия Небесного – от химеры коммунизма до лучезарного капиталистического завтра. И, конечно же, немалый вклад в то, как воспринимают сегодня в нашей стране Соединенные Штаты, внесла и сама Америка.

Хотя появление Трампа вроде бы поначалу породило в российских душах какие-то новые феромоны, но затем санкции, постоянные обвинения в наш адрес (заслуженные и незаслуженные) добавили изрядный скепсис в наше отношение к этой стране, которое в целом по-прежнему остается неважным. А ведь что забавно: какой-нибудь депутат в очередной раз накричавшись в телевизоре, как он ненавидит Америку, сядет в свободную минуту за придуманный в Америке компьютер и залезет в опять-таки американский Facebook или Skype, чтобы потрепаться с друзьями. Не исключено, что и дети его учатся в Бостоне, и апартаменты имеются в Майами, но «поганых пиндосов» он, конечно, ненавидит и презирает всей душой.

А между тем порой только диву даешься, как тесно могут быть связаны явления, вроде бы далеко отстоящее друг от друга. Вот, к примеру, тот же компьютер. Казалось бы, какая может быть связь между американским компьютером, нашими мутными выборами и гибкой Конституцией? И тем более, какое отношение могут иметь компьютер, мутные выборы и гибкая Конституция к остервенелому антиамериканизму, которым долгие годы дышит наша страна? Большинство из нас этой связи не чувствуют. А вот специалисты ее прекрасно видят.

Они говорят: «Смотрите, вам ведь нравятся сделанные на Западе гаджеты, автомобили, одежда, вы просто жить без всего этого сегодня не можете. Вам, конечно же, нравятся и их высокие зарплаты, да и вообще их жизнь, устроенная по уму. А вы интересовались, каким образом это все там появилось? Ведь не с неба же это им свалилось, они на Западе сами сумели все создать». Но почему они сумели, а мы нет? Что в них такого, чего нет у нас? А вот что: во-первых, у них есть власть, которую реально можно переизбрать, если она не справляется. Есть права и свободы, которые реально защищают суды, и многое другое, что коротко называется демократией. А это привело к тому, что у них есть чиновники, которые не воруют и не прессуют бизнес. Есть там, наконец, реальная конкуренция и, соответственно, есть свободный рынок. И потому у них получается создавать и компьютеры, и все остальное.

У нас же есть только любовь к компьютерам. Мы вроде бы тоже хотим быть передовыми, но в массе своей не принимаем то устройство жизни, которое позволило Западу создать все эти замечательные игрушки и нормальную жизнь. Душа наша противится и свободному рынку и демократии. Для многих у нас эта связь между компьютером и выборами президента разорвана. Специалисты называют такое состояние общества незавершенной или догоняющей модернизацией.

Незавершенная модернизация, однако, не проходит для общества бесследно, она травмирует, создает ощущение дискомфорта и неудовлетворенности жизнью. Она рождает и питает наши комплексы. И тут наша психика требует простого, ясного, четкого ответа на вопрос «Кто виноват?», требует найти корень зла. В тяжелые 1990-е мы, казалось, нашли его – во всем виноваты коммунисты. Вот стоит нам справиться с постсоветской разрухой, как наконец-то заживем по-людски. Но вот прошло десять лет, с разрухой вроде бы справились, а по-людски жить не получается.

Еще десять лет прошло, о коммунистах и вспоминать забыли, но снова все у нас не слава богу. Может, во всем виноваты приезжие? Свалившиеся нам на голову все эти «приехавшие» и «понаехавшие тут»? В какой-то момент мы их сильно невзлюбили. Они, конечно, виноваты, мы их не любим, но все же как-то мелковаты они, не тянут на главное зло нашей жизни. Может, пресловутая «пятая колонна», все эти хипстеры и креаклы, пасущиеся при Госдепе? Они, конечно, отвратительны, почти что предатели, но все же не вредители. Да и сколько их? Так, сущие единицы, которые только и могут орать на своих митингах и плеваться в интернете. Должно быть что-то еще. Но что или кто? Кто виноват в нашей вечной неустроенности?

И вот мы ищем виноватого. И как водится, поиск наш обращен не вглубь себя, а вовне. А там, вовне, у власти нашей уже давно все готово. Еще 70 лет назад советская пропаганда назначила виновной за все Америку. Пропаганде нынешней оставалось лишь порыться в старом комоде, стряхнуть нафталин – и вот он, как новенький, этот кошмарный образ врага, жуткий образ Америки. А тут еще, словно дар небес, подвалил украинский кризис, обозначенный нашей пропагандой как продукт американской спецоперации.

В общем, картина удачно склеивалась. Американцы только и делают, что повсюду строят нам козни. Они спят и видят, как бы разрушить Россию и установить мировое господство. В общем, Америка ужасна и виновата во всех наших бедах. В этих условиях нам надо, если придется, потуже затянуть пояса и сплотиться, чтобы дать ей достойный отпор. К этому сводился пропагандистский посыл в советские годы. Примерно то же нам внушают и сегодня.

То, что создание антизападной и в первую очередь антиамериканской истерии очень удобно власти, понятно. Скорее всего, какая-то часть нашей верхушки и в самом деле видит в Америке и Европе заклятого врага. И я бы считал их чувства вполне искренними, если бы иные из них не покупали недвижимость в Майами и Лондоне, их дети не учились на Западе, а по окончании учебы не обосновывались там навсегда. Ну да Бог с ней, с властью, ничего другого мы от нее и не ждем. Важен другой вопрос: почему наш народ оказался так податлив на пропаганду?

Профессор социологии Мичиганского университета Владимир Шляпентох убежден, что дискретного антиамериканизма не бывает. Нелюбовь к Америке в России родилась не сама по себе. Социолог настаивает, что главным мотором, определяющим позицию российского населения к Западу, являются Кремль, руководство страны и медиа, которые они контролируют. В качестве примера он приводит данные одного из соцопросов об отношении россиян к различным странам Запада, согласно которым на первом негативном месте – США, на втором – Англия, а на последнем месте – Германия. «Но это же буквально повторяет позицию Владимира Владимировича Путина по отношению к этим странам, – отмечает профессор. – Значит, так называемое общественное мнение просто возвращает интервьюерам те взгляды, те позиции, которые мы находим в Кремле».

В самом деле, каждый раз, когда социологи отмечали вспышки антиамериканизма – в 1999 году (бомбардировка Югославии), в 2008 году (столкновение с Грузией), в 2014 году (события на Украине), – эти настроения точно отражали позицию Кремля. Неожиданную гипотезу о работе этого механизма выдвинул журналист из Израиля Даниэль Штайсслингер:

Но если израильский журналист рассуждает на уровне чистой интуиции, то научный руководитель парижского Центра изучения современности Павел Крупкин дает этой догадке социологическое обоснование. Он исходит из того, что, согласно соцопросу (он пользовался данными ВЦИОМ за сентябрь 2011 года), отрицательное отношение к Америке более всего было свойственно трем категориям граждан: сторонникам КПРФ (42 %), пожилым (34 %) и малообразованным (35 %). Социолог пишет:

А ведь эти слова были сказаны за несколько лет до событий на Украине. Но парижский профессор словно в воду глядел. Крым подкинул рейтинг Путина до небес, в народе всеобщее ликование, людей душила тогда гордость за отчизну, за армию, да и вообще за начальство. Душила основательно, хотя вся эта украинская история и грозила стране экономическими бедами, новым закручиванием гаек и политической изоляцией. А не ровен час и войной. Но какие, к черту, беды, какие страхи, когда речь идет о величии родины! Вот и ряд опросов показывает, что для наших людей величие страны гораздо важнее, чем все остальное. Чем даже блага материальные. А уж какая-то там демократия так и вовсе стоит на одном из последних мест. Но что же это за штука такая – величие страны?

Вот, скажем, Япония – страна мощнейшей экономики, бесконечного числа технических инноваций, древней культуры и истории – это великая страна? «Нет, конечно, – ответит вам человек с улицы. – Это что за держава такая на четырех островках ютится! Это что за армия, если на своей же территории приходится чужую военную базу держать! Великая страна – это большая страна, необъятные просторы, это когда военная мощь, это когда слова поперек никто сказать не смеет». Очень точно эту мысль как-то высказал мне в интервью один ностальгирующий по СССР работяга: «Вот была страна Советский Союз! Нас тогда все боялись». Затем, явно мучаясь в поиске подходящего слова, он наконец нашел его: «Это же был… монстр, а не страна», – восхищенно произнес он.

Но почему все время мощь, сила, страх? Специалисты считают, что так наша психика компенсирует ущербность других сторон нашей жизни. Унизительно жить в стране, которая мало что, кроме нефти и газа, производит, но при этом живет не в пример своим соседям – бедно, безо всяких перспектив. Все так, но неистребимо желание людей гордиться свой страной, своей общностью. Некоторые называют это чувство патриотизмом. Да и невозможно жить в состоянии постоянной негативной реальности. Из такой реальности либо бежать, либо создать в своем сознании новую «вторую реальность», некий иллюзорный мир. И вот тут, в этом иллюзорном мире, наша психика ищет опорные точки, ищет свои основания для гордости – все то, что может как-то компенсировать унизительную реальную жизнь. В советское время гордостью за наши ракеты, танки, хоккей, балет, музыкантов и космос мы компенсировали отставание во всем остальном. Мы гордились тем, что занимаем ¹/₆ часть суши, а трех наших писателей знают во всем мире. Эти мысли вырабатывали достаточное количество серотонина, чтобы создавать относительный психологический комфорт.

На сегодняшний день из всего арсенала симулякров гордости осталось лишь ядерное оружие, а также большая, хотя и значительно урезанная, территория, музыка прошлых лет, ну и все те же неувядающие, известные миру три писателя. Ах, да, есть еще и неведомая никому, но свойственная только нам духовность: то ли к Господу мы стоим ближе других, то ли лучше других знаем дорогу в Царствие Небесное, то ли что-то еще столь же таинственное и ничем неподкрепленное… В общем, не густо. Видно, оттого в этой скудной пустыне ценностей мы судорожно цепляемся сегодня за реальные и мифические события нашей истории, радуемся победе над Грузией, счастливы операцией в Крыму… И все равно гложет душу некое гнетущее чувство, будто тяготеет над нами злой рок, будто чья-то злая воля мешает нам расправить плечи и дышать полной грудью.

А пресса постоянно указывала нам и точный адрес, причину всех наших бед, чтобы люди знали, кто именно мешает нам расправить плечи. И это – конечно, Америка! Все та же злокозненная Америка.

В нашей «второй реальности» картина ладно сложена: мы знаем, что нам есть чем гордиться и есть кого ненавидеть, знаем, кто – корень зла, кому противостоим и против кого готовы мобилизоваться. Интересен сам эффект медийной пропаганды. Каким-то странным образом вместе со смысловым и эмоциональным посылом СМИ внушают ощущение, что ты в своих чувствах не одинок, что таких, как ты, много, что Бог и правда на твоей стороне. Это ощущение сродни эффекту толпы, которое очень точно описал французский ученый Гюстав Лебон в своей книге «Психология масс»[2]:

Мы не любим Америку и это – наш ответ на тотальное отставание от Запада. Иные полагают, что все дело в зависти: мол, завистлив у нас народ. Ничего подобного. Наша ненависть, как и наша гордость, – это наш серотонин, наш психологический комфорт. Нам необходима «вторая реальность». Необходима для того, чтобы психологически выжить.

Впрочем, самая печальная сторона этой истории совсем в другом. В том, что в своем антиамериканизме мы здорово заигрались. Заигрались настолько, что наши молитвы были услышаны: наши фантазии, натяжки, преувеличения и вымыслы в отношении американцев в конце концов материализовались. Материализовались в том смысле, что из партнера – а Америка, несмотря на порой высокомерное, эгоистичное и не совсем дружеское поведение, на протяжении более 20 лет после развала коммунизма в целом все же оставалась нашим партнером – в какой-то момент эта страна стала нашим противником. Противником могущественным и напористым, чье негативное влияние на нашу жизнь мы все успели почувствовать. Поблагодарим за это не только американских политиков, весь американский истеблишмент – они преподали нам хороший урок цинизма и несколько обесценили нашу народившуюся было веру в общечеловеческие ценности, – но также нашу российскую власть, нашу прессу, а заодно и самих себя. Иными словами, как это обычно бывает, в хорошей ссоре вина лежит на каждой из сторон.