Русские солдаты Квантунской армии

3.1. СТРУКТУРА И ОСОБЕННОСТИ РУССКИХ ВОИНСКИХ ОТРЯДОВ

В конце 1943 г. властями Маньчжоу-Ди-Го отряд «Асано» был переформирован в Русские воинские отряды (РВО) Маньчжурской императорской армии. Русской эмиграции в Маньчжурии об этом было официально объявлено 1 декабря 1943 г. генералом Л.Ф. Власьевским, незадолго до этого ставшим начальником ГБРЭМ — ближайшим помощником генерала В.А. Кислицына. Генерал Власьевский сказал: «Государственные власти проявили акт наивысшего доверия к российским эмигрантам, предоставив возможность получать эмигрантской молодежи военную подготовку, участвуя в обороне Маньчжоу-Го, и получать эту подготовку в полном соответствии с идеалами российской эмиграции. На основании этого Главное Бюро приступило к развитию деятельности Сунгарийского, Ханьдаохэцзунского и Хайларского русских воинских отрядов»^{325}.

По этому поводу в официальной прессе писалось: «Сунгарийский, Ханьдаохэцзунский и Хайларский русские воинские отряды вступают теперь в новое положение. Начальник Главного бюро (т.е. ГБРЭМ. — Прим. автора) генерал Л.Ф. Власьевский приступил к дальнейшему их развитию, положив в основу принцип верности долгу и национальным идеалам Ниппона»^{326}. РВО официально называли Русским отрядом маньчжурских войск^{327}, тем самым подчеркивалась их принадлежность к армии Маньчжоу-Ди-Го. РВО должны были действовать по следующим принципам:

1) Отряды являются базой воинской подготовки российской эмигрантской молодежи;

2) Командный и рядовой состав полностью формируется из российских эмигрантов;

3) Срок воинской подготовки российских эмигрантов в РВО—1,5 года;

4) Введение отличительного знака для РВО установленной формы^{328}.

Посмотрим, как были соблюдены эти принципы в построении РВО Маньчжурской армии. В РВО (которые также назывались и Русскими воинскими отрядами. — Прим. автора) служили не только русские и казаки, а также, как и раньше в бригаде «Асано», представители разных народов России, в том числе и украинцы. Несмотря на давление японских властей, представители организации украинских националистов (ОУН) всячески противились поступлению на службу в РВО украинцев^{329}. Тем не менее украинцы, как и русские, буряты, казаки, призывались на службу в РВО.

Ко времени создания РВО военнослужащим и их семьям оказывалась материальная поддержка (финансовая и продуктовая). Отъезжающим русским воинам оказывались все необходимые почести, служили напутственный молебен^{330}.

В новом 1944 г. произошли некоторые изменения в командном составе РВО. В начале 1944 г. командир Русских воинских отрядов полковник Макото Асано пошел на повышение и отбыл из Харбина^{331}. Встал вопрос: кто же займет вакантное место? Но он был вскоре разрешен. Так, еще совсем недавно в командном составе РВО преобладали японские офицеры, теперь же большая часть офицерских должностей была занята русскими, бригада «Асано» стала РВО, и, следовательно, оставался один шаг — назначить русского штаб-офицера во главе этих Русских воинских частей (отрядов) в армии Маньчжоу-Ди-Го.

Японское командование нашло кандидатуру, и в начале 1944 г. генерал-лейтенант Г.М. Семенов возглавил объединенные РВО на территории Маньчжоу-Ди-Го (6 тыс. человек), Захинганский казачий корпус генерал-майора А.П. Бакшеева (5 полков, 2 дивизиона, одна отдельная сотня) и прочие военные и полувоенные подразделения из представителей русской диаспоры^{332}.

Хотя здесь стоит сказать, что вряд ли представители Квантунской армии сняли свой контроль, — фактически именно они управляли РВО и другими воинскими частями из белых. Но РВО в организационной структуре еще оставались на уровне бригады «Асано», и следующим этапом стало реформирование РВО.

Что касается униформы чинов РВО, то она была прежней — это униформа армии Маньчжоу-Ди-Го. Кокардой служил пятилистник цветов Маньчжоу-Ди-Го. Также у чинов РВО появился особый нагрудный знак, он крепился над карманом кителя справа. Этот знак представлял собой небольшого диаметра круг, в центр которого был вписан стилизованный, выпуклый белый крест (т.н. Ополченский крест. — Прим. автора), в центре которого было помещено изображение Георгия Победоносца, поражающего змия^{333}. В основном этот знак носили в Сунгарийском отряде РВО. Каждый отряд РВО получил свое знамя; известно, что у того же Сунгарийского отряда было белое полотнище с изображением Георгия Победоносца^{334}.

РВО были не так засекречены, в отличие от бригады «Асано», и их деятельность даже освещалась в эмигрантской прессе: в том же популярном журнале «Рубеж» в конце 1944 г. вышла пропагандистская заметка про службу русских эмигрантов в них^{335}. Более того, еще в феврале 1944 г. в Харбине состоялись торжественные проводы русских добровольцев в РВО. На этих проводах состоялся своеобразный митинг, на котором выступили руководители ГБРЭМ Л.Ф. Власьевский, М.Л. Матковский и К.В. Родзаевский. Также присутствовали руководители всех русских эмигрантских организаций Маньчжурии, а также чины так называемых Общественных добровольных дружин. Что касается вооружения РВО, то оно было японским. После службы чины РВО увольнялись в запас^{336}.

3.2. РУССКИЕ ВОИНСКИЕ ОТРЯДЫ В 1944-1945 гг.

В январе 1944 г. русские отряды на ст. Сунгари-II, ст. Ханьдаохэцзы и в Хайларе были реорганизованы и получили название Отдельных кавалерийских отрядов РВО, соответственно, 1-го, 2-го и 3-го. Все японские командиры и инструкторы были удалены. Теперь их руководство полностью состояло из русских офицеров. Командиром Сунгарийского РВО стал полковник Я.Я. Смирнов, в прошлом полковник Генерального штаба армии А.В. Колчака, в конце 1930-х — начале 1940-х гг. работавший в Харбинской ЯВМ. Я.Я. Смирнов еще в период службы в Японской военной миссии в Маньчжурии, в 1942 г., начал работать на советскую разведку.

Ханьдаохэцзыйский РВО, включив в свой состав учебно-полицейскую школу, увеличился до двух рот с личным составом в 200 человек. Командиром отряда вначале был капитан Окицу^{337}, а затем его заменил майор А.Н. Гукаев^{338}. Интересные сведения по Ханьдаохэцзыйскому РВО (ХРВО) приводит историк А.В. Окороков. Так, каждый солдат ХРВО получал шинель, две пары верхней одежды, две пары нижнего белья, зимой — шерстяное белье, шерстяные носки, зимние ботинки на резиновой подошве, шубу, шапку, шерстяные перчатки и рукавицы. Жалованье составляло 7 гоби, позже 21 — гоби. 1 гоби вычитался на почту и 1 гоби на церковь. В первые три месяца строевые занятия проходили по уставам русской императорской армии. Инструкторы отряда уделяли особое внимание обучению солдат приемам рукопашного боя. На занятиях изучали уставы русской императорской, советской, японской армии, историю России, географию. Естественно, изучали оружие — сборка и разборка пулемета, винтовки и гранатомета, подрывное дело. Численность ХРВО в период 1944—1945 гг. была 150—160 человек.

Распорядок для в ХРВО:

— 7: 00 (зимой) — подъем;

— 7: 00—08: 00 — одевание, гимнастика, уборка казарм, умывание;

— 8: 00—9: 00 — чай, чистка оружия;

— 9: 00—12: 00 — строевые занятия;

— 12: 00—13: 00 — отдых, чистка оружия;

— 13: 00—17: 00 — занятия;

— 17: 00—18: 00 — хозяйственные работы;

— 18: 15 — ужин;

— 20: 45 — поверка;

— 22:00 — отбой^{339}.

Начальником Хайларского РВО стал есаул (с 1945 г. — майор) И.А. Пешков^{340}. Заместителем его первоначально был поручик Потапов, а с марта 1945 г. — поручик Вологдин. Командиром первого взвода являлся вахмистр Берзин, в январе 1945 г. его заменил корнет Б.А. Зимин; командиром второго взвода был прапорщик Черепанов; командиром третьего взвода был вахмистр Переводчиков; во главе команды связи был вахмистр Поручиков. Отрядный ветеринар — хорунжий Е. Фальков, позже прапорщик И.И. Лесков, фельдшер — Исакин^{341}.

Стоит сказать несколько слов о казаках в этот период. В 1944—1945 гг. Хайларский сводно-волонтерский полк Захинганского казачьего корпуса был привлечен японским командованием к поиску и поимке советских разведчиков, которых все чаще стал засылать Советский Союз на территорию Маньчжоу-Ди-Го. В ходе этих операций удавалось ловить по 3—4 разведчика. Был задержан, например, советский разведчик Николай Вьюнов. Всего было поймано около 20 советских лазутчиков. Впоследствии все они были расстреляны. В ходе боев были и жертвы со стороны казаков: так, известно о гибели урядника Путинцева. Тогда, летом 1944 г., на похоронах взводный командир Хайларского полка А.С. Парыгигин произнес речь, в которой сказал: «Мы, казаки, никогда не подадим руки большевикам». Хотя впоследствии сам он был замешан в сотрудничестве с Советами, но это уже было после августа 1945 г.^{342}

Что касается Русских воинских отрядов Маньчжурской императорской армии, то при них было открыто двухлетнее военное училище, выпускникам которого предоставлялась последующая возможность службы при Квантунской армии^{343}.

В марте 1944 г. в 160 км от Харбина в местечках Лянцзялинь и Цинлушиань был создан особый отряд «Облако», получивший позднее наименование Отряд № 900. Командиром отряда был майор Иси, затем — подполковник Макино Масотоми. Структура отряда: штаб, первый отдел (начальник — капитан Имаидзуи), второй отдел (начальник — капитан Симада), третий отдел (начальник — капитан Аибара), четвертый отдел (начальник — капитан Ватари). Русские эмигранты служили в первом отделе, который разместился в Лянцзялине. Отделы делились на отделения, которые являлись но своим функциям разведывательно-диверсионными. Также были пропагандистские и отделения радистов. Служили в этих отделениях резервисты РВО. Русскими руководителями отделений являлись ротмистр Тырсин, вахмистр B.C. Шабалин, подпоручики В. Широков и Галин^{344}.

Со второй половины 1944 г. в связи с изменением ситуации на фронтах мировой войны и усилившейся японской лояльностью в отношении СССР разведывательно-диверсионные программы, как в подготовке кадров лесной полиции, так и в русских армейских подразделениях, начали постепенно сворачиваться. В то же время продолжали существовать специальные разведывательно-диверсионные учебные отряды, находившиеся под непосредственным руководством разведуправления Квантунской армии.

Одним из таких разведывательно-диверсионных учебных отрядов являлся русский отряд на станции Имяньпо, состоявший из трех групп под командованием капитанов В.В. Тырсина, Широкова и поручика Ганина. Общее руководство отрядом осуществлял представитель ЯВМ майор Иси^{345}.

Как пишет исследователь русской эмиграции Антропов, в конце января 1945 г. в Харбине прошла новая регистрация и медицинский осмотр молодых русских эмигрантов для последующего их зачисления в РВО армии Маньчжоу-Ди-Го^{346}.

Отмстим также, что все чины РВО приносили присягу следующего содержания: «Я, российский эмигрант, как равноправный гражданин империи Маньчжу-Ди-Го, вступая в ряды русского воинского отряда, обязуюсь быть честным и справедливым, защищая интересы Маньчжурской империи; выполнять все требования уставов и приказов начальников; быть готовым с оружием в руках выступить по первому зову своих начальников на защиту территории Маньчжу-Ди-Го, против врагов империи и дружественной ей империи Ниппон»^{347}.

Один из русских эмигрантов, Владимир Владимирович Катенин, в своих воспоминаниях пишет: «В январе 1945 г, Пете исполнилось 19 лет. Вскоре ему и Коле пришла повестка о явке в военную миссию, где им сообщили о призыве на воинскую службу […] и оба были отправлены в Ханьдаохэцкий [правильнее — Ханьдаохэцзыйский. — Прим. автора] Российский воинский отряд.

В учебных отрядах на первых порах проходили строевые занятия, затем огневые. Два раза в неделю ходили на стрельбище. Боевой техники пока не было. В мае месяце, ко дню летнего Николая Чудотворца (22 мая) была назначена присяга.

К этому дню готовились тщательно, были заранее извещены родители с приглашением быть на этом торжественном моменте.

В назначенный день курсанты под звуки русских военных маршей прошли перед многочисленными гостями церемониальным маршем по-гренадерски, т.е. винтовки с примкнутыми штыками держали на весу, острие штыков слегка упиралось в кончик правого плеча впереди идущего.

После принесения присяги на верность Российской императорской армии воинская жизнь вступила в свою будничность»^{348}.

В конце 1944 г. активизировались связи русской военной эмиграции в Маньчжурии с Комитетом освобождения народов России (КОНР) под руководством генерал-лейтенанта А.А. Власова в Европе. 14 ноября 1944 г. в Праге был провозглашен Комитет освобождения народов России (КОНР) со статусом независимого российского правительства. Был принят Манифест, в котором говорилось, что «Комитет Освобождения народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих честь и независимость нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики»^{349}. «Своей целью Комитет Освобождения Народов России ставит:

а) свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 г.;

б) прекращение войны и заключение почетного мира с Германией;

в) создание новой свободной государственности без большевиков и эксплуататоров»^{350}.

После провозглашения Манифеста КОНР стали организовываться Вооруженные силы КОНР (ВС КОНР). Фактически с 14 ноября 1944 г. Власов стал главнокомандующим ВС КОНР. Таким образом, был создан единый центр, к которому стали стремиться многие эмигранты, разделявшие идеи КОНР как на Западе, так и на Востоке.

Интересно, что независимо от планов лидеров КОНР осенью 1944 г. в Шанхае группа русских эмигрантов по собственному желанию решила создать Бюро уполномоченного Л.Л. Власова на Дальнем Востоке. Инициатива создания Бюро принадлежала В.М. Воздвиженскому, Ю.П. Семову[13] и еще нескольким лицам.

Группа Воздвиженского пыталась установить контакт с КОНР через германских дипломатических представителей, но безрезультатно, и се деятельность ограничилась тем, что участники группы раздали в русской диаспоре в Шанхае около 5 тыс. экземпляров листовок с власовскими воззваниями и еще около 1 тыс. расклеили в людных местах^{351}.

В январе 1945 г. Г.М. Семенов сделал заявление о предоставлении своих формирований в распоряжение генерала Власова. Об этом была сделана соответствующая запись в дневнике Ф.И. Трухина^{352}.

Федор Иванович Трухин с октября 1944 г. — начальник штаба ВС КНОР, генерал-майор ВС КОНР, фактически организатор и создатель власовскои армии^{353}, судя по записям в личном дневнике, планировал использовать каналы Семенова для заброски на Дальний Восток власовских пропагандистов и организаторов повстанческой деятельности^{354}.

Член Президиума КОНР, генерал-лейтенант ВС КОНР^{355} Георгий Николаевич Жиленков впоследствии говорил, что зимой 1945 г. существовали планы переброски власовских эмиссаров в Маньчжурию для организации более устойчивого контакта с Семеновым. В числе эмиссаров Жиленковым назывались начальник Информационного бюро ГУЛ КОНР поручик Н.В. Ковальчук, редактор Информбюро подпоручик В.М. Харчев и другие^{356}. Рядовой состав власовцев, конечно же, о связях своего командования с семеновцами даже и не знал^{357}. Весной 1945 г. группа Воздвиженского («Бюро уполномоченного А.А. Власова на Дальнем Востоке»), опасаясь резкого противодействия советских дипломатических кругов, была вынуждена прекратить работу^{358}. К концу 1944 г. — началу 1945 г. генерал-лейтенанту Г.М. Семенову при поддержке японского военного командования подчинялись следующие воинские формирования (не считая РВО): две бригады забайкальских казаков, монгольская бригада из трех полков, Тяньцзинский русский волонтерский корпус, два военных училища, военные курсы, полицейские и пограничные отряды в Маньчжоу-Ди-Го, охранные отряды на концессиях и приисках, кадры пехотных и кавалерийских батарей^{359}. В феврале 1945 г. на границе с СССР в Маньчжурии был развернут 1-й фронт под командованием японского генерала Кита. Весной 1945 г. был разработан оперативный план военных действий 1-го фронта на случай войны с СССР^{360}. Но все изменилось в связи с событиями в Европе. В это время в Европе закончились боевые действия, и главный союзник Японии — национал-социалистическая Германия — была разгромлена. Акт о безоговорочной капитуляции Германии подписали 8 мая 1945 г. С 23 часов 01 минуты по среднеевропейскому времени прекращались все военные действия. По московскому времени это соответствовало 1 часу 01 минуте 9 мая 1945 г.^{361} Реакция японских властей была выражена в следующем заявлении от 9 мая 1945 г.: «Сдача Германии, обязавшейся воевать вместе с Японией как одно целое, вызывает глубочайшее сожаление. Наши военные цели основаны на праве существования и самозащите. Это является несокрушимой верой Японии, и поэтому перемены в европейской ситуации не повлекут никаких изменений»^{362}.

Тем не менее перемены последовали уже в ближайшее время, и они непосредственным образом отразились на судьбе чинов РВО Маньчжурской императорской армии. Командующему Квантунской армии генералу Ямаде Отодзе не нужно было каких-либо провокационных действий, которые бы могли привести к возникновению военных конфликтов на границе с СССР. Об этом, в частности, был предупрежден командующий 1-м японским фронтом генерал Кита^{363}.

После капитуляции Германии Вооруженные силы КОНР генерал-лейтенанта А.А. Власова, командованию которых формально подчинялись РВО Маньчжурской императорской армии во главе с генерал-лейтенантом Г.М. Семеновым, с 12 мая 1945 г. сдавались в плен американским и английским союзникам. В эти дни ВС КОНР были расформированы и прекратили свое существование.

Многие из тех, кто попал в советский плен, были расстреляны, остальные арестованы и отправлены в СССР, где получили по 25 лет лагерей. Те же, кто попал в плен к американцам, потом были частично выданы Советам, частично остались в эмиграции^{364}.

Казачьи формирования (Казачий стан, XV казачий кавалерийский корпус) были интернированы, а затем выданы Советам. Таким образом, единственные действующие российские антисоветские вооруженные силы остались на Дальнем Востоке в Китае, но и они были постепенно расформированы.

Японские власти были сильно обеспокоены возможной реакцией русской эмиграции на события в Европе, и это несмотря на заверения и официальные заявления ГБРЭМ о приверженности русской эмиграции к общему делу и уверенности в победе Японии.

Большей части русской эмиграции было не до политики, она была обеспокоена своим нынешним положением. Усилились и просоветские настроения^{365}. А поскольку РВО черпали пополнение из среды русской эмиграции, которая стала в большинстве неблагонадежной, то было принято решение о свертывании обширного призыва и постепенном расформировании этих воинских соединений. Это выразилось в приказе военного министра Маньчжоу-Ди-Го Син Шилиана от 1 июля 1945 г., согласно которому Русские воинские отряды Маньчжурской императорской армии были расформированы. На сдачу оружия его чипам отводилось три месяца^{366}.

Таким образом, расформирование русских частей затянулось. Часть военнослужащих отрядов была включена в состав русских трудовых дружин, остальные, несмотря на расформирование отрядов, продолжали оставаться в казармах. Из Сунгарийского РВО эскадрон под командованием ротмистра В.Н. Мустафина был направлен на сенокос на станцию Апьда. Около половины личного состава Хайларского РВО находились на сельскохозяйственных работах в местечках Шаратала и Ара-Булаг^{367}.

3.3. РУССКИЕ ВОИНСКИЕ ОТРЯДЫ И СОВЕТСКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА

На Потсдамской конференции стран-победительниц антигитлеровской коалиции в июле 1945 г. было принято секретное обязательство Советского Союза вступить в войну с Японией (еще раньше, 5 апреля 1945 г., Советский Союз денонсировал договор 1941 г. с Японией о нейтралитете), а 26 июля вышла Потсдамская декларация США, Великобритании, Китайской Республики с требованием безоговорочной капитуляции Японии.

28 июля правительство Японии и Высший совет но руководству войной решили проигнорировать ее — таким образом, Япония отклонила требование о капитуляции. Война продолжилась^{368}.

Для реализации обязательств СССР перед союзниками с лета 1945 г. на Дальнем Востоке начали организовываться соответствующие фронты и армии и укомплектование их необходимыми частями. В результате было сформировано Главное командование на Дальнем Востоке во главе с маршалом A.M. Василевским^{369}. Забайкальским фронтом командовал маршал Р.Я. Малиновский, 1-м Дальневосточным фронтом — маршал К.А. Мерецков, 2-м Дальневосточным фронтом — генерал армии A.M. Пуркаев^{370}.

К 8 августа 1945 г. в составе Забайкальского фронта были 17-я, 36-я, 39-я и 53-я армии, 6-я гвардейская танковая и конно-механизированная rpyinia под командованием генерал-полковника И.А. Плиева^{371}. В августе 1945 г. 1-й Дальневосточный фронт состоял из 1-й Краснознаменной армии, 5-й, 25-й и 35-й армий^{372}. Войска 2-го Дальневосточного фронта к 8 августа 1945 г. состояли из: 2-й Краснознаменной армии, 15-й армии, 16-й армии, десантной группы Северо-Тихоокеанской военной флотилии и 10-й воздушной армии^{373}. Таким образом, в трех фронтах (13 армейских групп, 27 корпусов) было сосредоточено 80 дивизий и 40 мотомеханизированных и танковых бригад, что составило около 1 500 000 солдат при 5500 танках и САУ, а также при 26 000 орудиях и 3800 самолетах^{374}. Военно-воздушными силами командовал генерал-лейтенант П.Н. Лемешко^{375}.

Главной военной силой в Маньчжурии была Квантунская армия. Ею с 18 июля 1944 г. командовал генерал Ямада Отодзо^{376}. Согласно плану главнокомандующего Квантунской армией от 1944 г., вся оборона в Маньчжурии строилась в три полосы. Первая проходила в приграничной зоне и представляла собой цепь укрепленных районов с большим количеством бетонированных и деревоземляных огневых точек. Вторая полоса, считавшаяся главным рубежом обороны, располагалась в районе между реками Мунданьцзян и Мулинхе, а на юге — но реке Тумыньцзян. Здесь была сосредоточена основная часть пехотных дивизий, а для прикрытия главных рубежей пограничной полосы выделены всего несколько пехотных полков. Тыловой оборонительный рубеж составлял третью полосу. Она воздвигалась в районе озера Цзинбоху до Янцзы и реки Тумыньцзян. Квантунская армия под командованием Ямада Отодзо (начальник штаба Хииосабуро Хата) состояла из 1-го, 3-го, 17-го фронтов и 4-й отдельной армии. Всего под командованием генерала Ямада находились 31 дивизия, 9 пехотных и одна танковая бригады, бригада «камикадзе».

На вооружении Квантунской армии имелось 1155 танков, 5360 орудий и 1800 самолетов. Общая численность составляла 960 000 солдат и офицеров. 95% этих сил дислоцировались в Маньчжурии. Остальные части — в Корее, на островах Цусима, Сахалин, Курильских островах и на севере Хоккайдо^{377}.

Кроме Квантунской армии на материке имелись войска союзного Японии государства Маньчжоу-Ди-Го (200 000 человек). В составе армии Маньчжоу-Ди-Го было 8 пехотных и 7 кавалерийских дивизий^{378}. Также были формирования Внутренней Монголии (12 000 человек) князя Дэ Вана; в Корее находились 210 000 японских военнослужащих. Были они и на Южном Сахалине (префектура Карафуто)^{379}.

Интересную информацию приводит исследователь Сергей Фсдорчук о русских жителях Карафуто. Общее количество русских насчитывало более 100 человек. В селе Аракури жили старообрядцы. В конце 1944 г. в Аракури приехал армейский офицер Ёсимасу Намбу. О своей поездке к русским, целью которой было создание отряда самообороны из местных жителей, он вспоминал следующее: «В деревне жили русские старообрядцы. Большинство мужчин носили длинные бороды и потому выглядели как первобытные люди. В Аракури было 16 дворов, все жили самостоятельно, своим хозяйством. Я отобрал девять взрослых физически здоровых мужчин и объявил, что буду обучать их военному делу: умению ходить в строю и выполнять команды, огневой подготовке, включавшей в себя знание материальной части винтовки и навыки стрельбы. Русским я объяснил, что обучаю их военному делу для того, чтобы они могли защитить свои семьи и поселок в случае высадки па побережье американских десантных войск». Но принять участие в боях с американскими войсками русские жители Карафуто не успели^{380}.

6 августа 1945 г. американский самолет В-29—45-МО-44-86299 «Enola Gay» (393-я бомбардировочная эскадрилья 509-го смешанного авиаполка) под управлением командира полковника П. Тиббетса, поднявшись с аэродрома, находящегося на о. Тиниан, взял курс на Хиросиму. Впереди летели разведчики, за ним самолеты, которым было поручено заснять последствия бомбардировки. Бомба с «урановым зарядом» (U-235, обладающий радиоактивностью) весила 4100 килограммов и имела три метра в длину 62 сантиметра в диаметре. В тот же день первая атомная бомба под названием «Малыш» была сброшена на город^{381}.

В 8 часов утра японцами были обнаружены два самолета противника В-29. По радио был дан сигнал тревоги. Однако люди решили, что самолеты совершают разведывательный полет, и продолжали работу. Многие не пошли в убежище и разглядывали вражеские самолеты, которые шли на большой высоте. Вот один из них сбросил что-то на парашюте над центром города. И сразу же вслед за ослепительной вспышкой раздался оглушительный взрыв. Это произошло в 8 часов 15 минут по местному времени. Над городом поднялось огромное облако дыма и пыли. Вспыхнули сотни пожаров. Город превратился в огненный ад. До конца дня Хиросима была объята дымом и пламенем^{382}.

Скажем несколько слов о тех русских, которые жили в Хиросиме и пережили взрыв атомной бомбы.

К августу в Хиросиме проживало 9 русских эмигрантов. Исследователи Петр Михайлов и Петр Подалко приводят интересную информацию про одного из русских хиросимцев, торговца В.П. Ильина, бывшего военного, участника Белого движения на Востоке России: «Утром 6 августа Ильин завтракал дома, собираясь менять какие-то мелкие вещи на продукты. Вдруг его ослепил яркий свет из окна. Выглянув из дома, он увидел в небе несколько вспышек осветительных бомб, какие американцы сбрасывали с самолетов перед началом бомбардировки.

Не успев толком поразмыслить, стоит ли отправляться в путь под угрозой попасть под бомбы, Ильин был сбит с ног ударом страшной силы и упал, потеряв сознание. Придя в сознание, он понял, что лежит под обломками своего дома, и начал выбираться из-под завала. Выбравшись, Ильин увидел надвигавшуюся в его сторону “стену пламени” и бросился бежать к реке, что была поблизости.

Там он увидел толпу обезумевших, кричащих людей, многие из которых были совершенно обнажены…

Все бежали к руслу реки, протекавшей на дне глубокого оврага. Оглянувшись, Ильин обнаружил на месте города сплошное море бушующего огня».

Из всех русских хиросимцев большинство пережило атомный взрыв, пострадал только полковник Павел Боржевский — радиация сказалась на старых ранениях на ноге, необходима была ампутация, но он отказался, сказав, что лучшая часть его жизни прошла в российской императорской армии и с потерей надежды на восстановление прежней России ему незачем больше жить^{383}.

В результате атомной бомбардировки Хиросимы погибло около 200 000 жителей (60% от общего количества жителей, еще 100 000 погибнут от воздействия взрыва) Хиросимы, и еще 100 000 получили ранения и облучение радиацией. Было разрушено или уничтожено 82 000 домов (из всех 90 000) домов в Хиросиме)^{384}.

После атомной бомбардировки Хиросимы США выступили с предупреждением Японии о том, что в случае отказа от капитуляции будет сброшена новая атомная бомба. Правительство Японии не проявило никакой реакции на это обращение США. В связи с этим США начали подготовку ко второй атомной бомбардировке^{385}.

8 августа 1945 г. в 17 часов но московскому времени народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов принял японского посла Сато Наотаке и от имени советского правительства сделал ему заявление для передачи правительству Японии. Из этого заявления следовало, что Советский Союз объявил Японии войну, ссылаясь на то, что она отклонила потсдамские требования^{386}.

Об объявлении Советским Союзом войны в Японии узнали 9 августа в 4 часа утра через перехваченную агентством Домэй Цусин радиопередачу^{387}. Получив сообщение о вступлении СССР в войну, Ставка отдала 9 августа директиву — повсеместно подготовиться к оборонительным действиям против Советского Союза^{388}.

В ночь на 9 августа 1945 г. советские войска Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточного фронтов начали наступление в Маньчжурии. Преодолевая горы (Большой Хинган), реки (в частности Амур), тайгу и озера, эти фронты, пользуясь неожиданностью, в первый же день добились успехов на всех направлениях, вклинившись на 10—15 километров в глубь Маньчжурии^{389}.

Командующий 1-м фронтом японской армии генерал Кита отдал приказ подчиненным ему армиям «в соответствии с оперативным планом действий фронта быстро развернуться в боевой порядок и уничтожить противника»^{390}. Но японские войска были вынуждены отступать. Этому способствовали две причины: внезапность, а также неожиданный удар со стороны естественных природных преград и труднопроходимых районов — Хинганских гор, пустыни Гоби, рек Амур, Сунгари, Аргунь. Кроме того, сыграло свою роль и превосходство советских войск в численности и по всем видам вооружений^{391}.

Пока советские войска стремительно наступали, 9 августа 1945 г. в 11 часов утра на Нагасаки была сброшена вторая бомба с плутониевым зарядом. Она имела вес 4500 килограммов, 3,2 метра в длину и 1,5 метра в диаметре. Взрыв но своей мощности составил 21 килотонну. В результате этой второй атомной бомбардировки в Нагасаки погибло около 75 тысяч жителей, еще столько же пострадало от радиации и впоследствии умерло^{392}.

В столь сложной обстановке в этот же день открылось заседание Высшего совета по руководству войной, на котором премьер-министр Судзуки Кантаро заявил, что в настоящее время окончание войны на базе принятия потсдамских решений признается неизбежным шагом. Судзуки просил членов совета высказать мнения, после чего разгорелись ожесточенные споры но поводу условий капитуляции. В этот же день японское правительство объявило о согласии принять безоговорочную капитуляцию в соответствии с решением Потсдамской конференции. Единственное предварительное условие, которое выдвигалось Японией, — это сохранение власти и статуса императора. Президент США Трумэн согласился с этим условием^{393}.

Тем временем советские войска начали свое наступление на позиции японской и маньчжурской армии практически вдоль всей границы. Для японского командования эти действия, несмотря на всю их вероятность, оказались неожиданными.

В условиях начавшихся боевых операций РВО (которые находились в стадии расформирования. — Прим. авт.) остались практически в полном распоряжении их непосредственного командования^{394}. Общее количество чинов РВО насчитывало к этому времени около 4000 человек, но лишь небольшие группы из них приняли участие в событиях^{395}.

Кавалерийские отряды Маньчжоу-Ди-Го вступили в бой со 171-й танковой бригадой. Все это имело печальные последствия для Маньчжурской императорской армии. Ее части попросту были смяты, оставшиеся вынуждены были капитулировать или же в лучшем случае отступать^{396}.

Японское командование, зная, что ожидает русских эмигрантов, верным чинам РВО предложило выехать в специальном поезде на юг Китая, где они могли бы спастись от захвата СМЕРШем.

Кроме того, несмотря на тяжесть собственного положения, японцы предложили эвакуацию всем желающим русским. Как вспоминают русские очевидцы, японцы эвакуировали русских в первую очередь и в хороших вагонах, тогда как японское население вывозили во вторую очередь и зачастую на открытых железнодорожных платформах, «под дождями и ветрами». И это несмотря на то, что работники советского консульства в Маньчжурии пошли на сознательную провокацию накануне начала советско-японской войны в ожидании захвата здания. Они оставили прямо на столах в консульстве тысячи анкет русских эмигрантов, которые будто бы пожелали перейти в советское подданство. Это делалось сознательно для того, чтобы вызвать против русских в Маньчжурии репрессии со стороны японцев.

Чинам РВО, кто соглашался уехать, японцы выдавали значительное количество опиума, тогда самую надежную валюту в Китае. Полковник Я.Я. Смирнов[14], командир Сунгарийского РВО, заявил, что русские офицеры, желающие уехать, могут это сделать, а он дождется советских войск, передаст им имущество РВО и сдастся. Его поддержали все 22 офицера Сунгарийского РВО и 10 из нескольких десятков младших командиров^{397}. По сути, это было предательство не только японских союзников, но и всего Белого дела. Не все чины РВО поддерживали идеи Якова Смирнова. Но тем не менее большая часть пошла по пути предательства.

По воспоминаниям В.Н. Мустафина, находясь со своим эскадроном на ст. Аньда, он получил записку от полковника Я.Я. Смирнова, в которой сообщалось, что он, Мустафин, может поступить с вверенным ему подразделением по своему усмотрению. Ротмистр собрал эскадрон, изложил обстановку, после чего с ним осталось 25 человек, а остальные разъехались но домам. Оставшиеся 25 человек, так же как 30 человек на станции Ханьдаохэцзы-II, несли охрану имущества и поддерживали порядок в местах расположения^{398}.

Меньше других повезло Хайларскому отряду. Часть его бойцов во главе с командиром есаулом И.Л. Пешковым была первоначально направлена японцами на рытье окопов на окраине Хайлара. Затем при отступлении к поселку Яксши^{399} находившиеся в казармах пешковцы были погружены японцами в вагоны вместе с двумя сотнями японских и маньчжурских солдат.

Им объявили, что они следуют до станции Яксши, но на станции Бухэду пешковцев неожиданно выгрузили, и лишь пятеро русских — трос рядовых и два унтер-офицера (С. Нерадовский и Г. Золотарев) проследовали с эшелоном дальше^{400}. Выгружаемые пешковцы во главе с самим Пешковым подозревались в предательстве, т.е. в стремлении перейти на советскую сторону. Все они были расстреляны в лесу. Всего около 20 человек^{401}. Те пятеро пешковцев, которые продолжили поездку в эшелоне до станции Якеши, были перехвачены советской мотопехотой на станции Чжаланьтунь. Весь эшелон был разоружен. Среди советских солдат оказался десяток бывших пешковцев, незадолго до трагедии перебежавших из отряда к коммунистам. Среди них был и старший ефрейтор Николай Тарбагаев. По его данным, унтер-офицеров Нерадовского и Золотарева допрашивал СМЕРШ. С самого начала они упорно молчали, не отвечая на вес задаваемые им вопросы. Тогда для того, чтобы развязать им язык, в камеру к упрямцам были подсажены Тарбагасв и еще один казак, которые должны были уговорить их ответить на интересующие СМЕРШ вопросы, обещая за это «скорое возвращение домой». Но в итоге ничего хорошего, кроме драки между недавними сослуживцами, не произошло. На очередном допросе они продолжали упорно молчать. Тогда их вывели в иоле и расстреляли^{402}.

В Хайларском РВО были и те, кто продолжал бороться против Советов совместно с японскими частями, — это 26-я пехотная дивизия (командир — генерал-лейтенант Сиодзава) и 119-я пехотная дивизия (командир — генерал-лейтенант Нода). Командующим 10-м (Хайларским) военным округом был маньчжурский генерал-майор Гоу Вен Лин^{403}. Один из советских солдат — майор, военный корреспондент армейской газеты «Суворовский натиск» Петр Мельников — вспоминал в своих мемуарах следующее: «А ранили меня в Хайларе. Там я с разведчиками капитана Петрова штурмовал японские доты. Встретимся — расскажу подробнее. А пока могу сообщить: если немецкие фашисты дерутся как одержимые, то японские самураи в драке больше походят на шакалов и гиен. Их многоэтажные доты мы заливали бензином и поджигали противотанковой гранатой. Они визжали, выли в огне и уползали в нижние этажи. Ночью лее выходили на землю и лезли в штыки. Что тут было! От крови тошнило. В последнюю вылазку со стороны японцев раздались крики по-русски:

— Не стреляйте в своих, японцы у вас в тылу!

Я чуть было не отдал команду повернуть пулеметы в тыл, да спасибо снайперу: ночью он видел и слышал, как кошка.

— Товарищ командир, не верьте! Это же власовцы, тьфу, белогвардейцы!

После этого и заварилась каша. Около меня что-то разорвалось, из глаз посыпались искры… Очнулся я уже в госпитале, в гипсе…»^{404}

Японское командование сразу же после начала боевых действий с советскими войсками организовало несколько партизанских диверсионных отрядов из числа русских военнослужащих РВО и полицейских лесной полиции. Было создано около семи отрядов.

Эти подразделения, сформированные Муданьцзянской ЯВМ, под командованием поручика А.А. Ильинского (22-й километр от Ханьдаохэцзы), капитана С.Г. Трофимова (Эрдао-хэцзы) и прапорщика Павлова (Мулинские копи). Кроме того, существовали отряды, возглавляемые поручиками A.M. Богатырем, Ложенковым, Лукешом и капитаном В.В. Тырсиным. Командиры отрядов получили задание уничтожать советские танки и коммуникации в тылу советских войск. В составе каждого отряда было 30—40 человек.

Однако большая часть из этих отрядов подверглось разложению. В некоторых отрядах убивали японских инспекторов, бойцы предпочли сдаться советским частям. Часть бывших русских полицейских из состава лесной полиции Маньчжоу-Ди-Го и военнослужащих РВО приняла участие в организации и деятельности антияпонских партизанских отрядов^{405}.

Другие продолжали вести боевые действия с советскими войсками но мере возможности. Остатки Ханьдаохэцзыйского РВО были собраны 10 августа на станции. Было объявлено о создании 1-го РВО, состоящего из 2-х рот. Возглавил подразделение капитан II.А. Ядыкин. Во главе 1-й роты стал корнет Шимко, а во второй — корнет Михайлов. Бойцы отряда несли охрану станции и се русских жителей до 17 августа, а затем с приближением советских войск ушли в сопки.

Впоследствии Н.А. Ядыкии говорил на допросе в СМЕРШ о своих действиях: «…Общее командование всеми ими (Сунгарийский, Ханьдаохэцзыйский и Хайларский РВО. — Прим. авт.) было возложено на командира Ханьдаохэцзыйского русского воинского отряда майора Гукаева. Когда он за-болел, то эту обязанность взял на себя капитан Кимамура, помощник начальника Муданьцзянской военной миссии. Первая рота этого отряда во главе с подпоручиком Шимко 12 августа 1945 г. была мной направлена по тракту в сторону Муданьцзяна на 20 километров.

Она имела задание замаскировать базу, которая должна была служить пунктом формирования и действия диверсионных групп после занятия этой территории частями Красной армии, причем эта база была создана в 8 километрах от тракта. Муданьцзянской военной миссией, которая к тому времени переехала в Ханьдаохэцзы, 15 августа 1945 г. по радио было получено донесение от капитана Камимура, который сообщил, что ни с одним из отрядов он связаться не может. В связи с этим я был вызван в миссию, где 17 августа начальник миссии, полковник Харада, назначенный вместо Таки, приказал мне 18 августа утром, с остатками Ханьдаохэцзыйского отряда в количестве 90 человек направиться в район базы, которую создавала 1-я рота, и совместно с капитаном Камимура связаться с остальными мелкими диверсионными отрядами и ждать указаний от миссии.

Утром 19 августа 1945 г., выйдя на станцию Ханьдао-хэцзы и встретившись с частями Красной армии, я без боя сдался в плен. Вместе со мной в плен сдался весь состав моей группы. Причем сдача в плен была произведена преднамеренно. Я считал, что ведение боевых действий против Красной армии бессмысленно…»^{406}

15 августа 1945 г. император Японии Хирохито выступил по радио, призвав японский народ к выходу из войны и «вынести все, что вынести невозможно». Император заявил о принятии условий Потсдамской конференции (о безоговорочной капитуляции): прекратить войну, «чтобы установить вечный мир». 16 августа 1945 г. был передан приказ императора всем войскам прекратить военные действия. Япония капитулировала^{407}.

Командующий всеми союзными войсками на Дальнем Востоке генерал Дуглас Макартур отдал приказ о прекращении наступательных действий всем войскам. Советское Верховное командование решило проигнорировать данный указ. Это решение принял лично И.В. Сталин. Он отправил главнокомандующему советскими войсками на Дальнем Востоке маршалу Василевскому директиву, в которой предписывалось оттянуть время капитуляции японских войск в Маньчжурии и как можно больше «освободить» территории от японских захватчиков^{408}.

Поэтому, несмотря на капитуляцию Японии, советские войска продолжили свое наступление в Маньчжурии, преследуя захватнические планы советизации Китая и Северной Кореи.

Как пишет исследователь Виктор Усов, в то время когда в столицах союзных СССР держав уже разрабатывалась процедура торжественного принятия капитуляции Японии, Ставка советских войск на Дальнем Востоке предпринимала отчаянные усилия для того, чтобы успеть овладеть территориями, которые по предварительному согласованию с союзниками должны были перейти под советский контроль^{409}. Что же оставалось делать Квантунской армии, если даже когда их страна капитулировала, противник продолжил боевые действия? Одна сторона фактически сдалась, а другая продолжила ее бить.

Естественно, что сопротивление Квантунской армии продолжилось, и дело здесь не в фанатизме японцев. Более того, стоит сказать, что сразу после того, как Япония запросила мира, командование Квантунской армии обратилось по радио к штабу советских войск с предложением прекратить военные действия. Советское командование во главе с маршалом Василевским наотрез отказалось от прекращения огня, объяснив свои действия тем, что в обращении ни слова не было сказано о капитуляции, и объявило, что продолжит боевые действия до 20 августа. Японским же войскам было сказано о том, чтобы они как можно быстрее сложили оружие^{410}.

В целях легитимизации дальнейших боевых действий против страны, которая запросила мира, среди солдат Красной армии советским командованием была распространена очень характерная листовка: «Дорогие товарищи! Враг просит о пощаде. Но он еще не разоружен. Враг хитер и коварен, он может пойти на всякие провокации, будьте особенно бдительны и настороженны. Быстро продвигайтесь вперед. Ломайте всякое сопротивление врага, разоружайте и плените его, а если не будет сдаваться, беспощадно уничтожайте»^{411}.

В это же время фактически прекратило свое существование Маньчжоу-Ди-Го. Дело в том, что после того как Япония капитулировала, 15 августа 1945 г. император Маньчжоу-Ди-Го Пу И подписал манифест об своем отречении от престола. Пу И после прекращения военных действий предпринял попытку перебраться в Японию с помощью самолета из Мукдена, но на Мукденском аэродроме 19 августа 1945 г. был захвачен в плен советской группой особого назначения^{412}.

15 августа 1945 г. стало известно о принятии Японией решения о капитуляции, в Харбине с помощью части эмигрантов под руководством Генерального консульства СССР был создан Штаб обороны Харбина (ШОХ), куда вошли и советские граждане. Непосредственное руководство ШОХа осуществлял харбинец, советский гражданин, автомеханик В.Д. Панов. От Генконсульства СССР эту работу курировал сотрудник Н.В. Дрожжин. Всего в ШОХ записалось 1200 человек. Одной из первых акций ШОХа стало освобождение из тюрем русских, китайских и корейских заключенных. Некоторые из них присоединились к повстанцам.

Через два дня, 18 августа 1945 г., 5 бойцов ШОХа во главе с В.Г. Широколобовым взяли в плен начальника штаба Квантунской армии X. Хата и генерального консула Японии в Харбине Миякава. Их тут же доставили в ШОХ и передали только что прибывшим советским десантникам генерал-майора Г.А. Шелахова, особоуполномоченного по организации порядка в Харбине^{413}.

Дезертиры из РВО, перешедшие на сторону советских войск, принимали участие и в некоторых боевых операциях, например, в боях и при захвате станций^{414}. Эти факты были отмечены позже в мемуарах командующего 1-го Дальневосточного фронта советского маршала К.А. Мерецкова: «Замечу, что серьезное содействие оказали нам русские жители этих городов. Например, в Харбине они наводили наших десантников на вражеские штабы и казармы, захватывали узлы связи, пленных и т.п.

В основном это были рабочие и служащие бывшей Китайско-Восточной железной дороги. Благодаря этому нежданно-негаданно для себя оказались внезапно в советском плену некоторые высшие чины Квантунской армии.

Миссия по организации порядка в Харбине и Гирине была возложена нами па особоуполномоченных генерал-майора Г. А. Шелахова и гвардии полковника Лебедева, сопровождавших наши десанты.

Каковы были настроения местного населения, я убедился лично вскоре после освобождения Харбина. Донесение о высадке в нем нашего десанта во главе с подполковником Забелиным застало меня в Полевом управлении фронта, находившемся в 8 километрах юго-западнее селения Духовская, в лесу. В этом донесении сообщалось, что харбинская молодежь активно помогала советским войскам.

Вооружившись, она взяла под охрану к нашему прибытию средства связи и другие государственные учреждения. Конечно, 120 наших десантников в огромном городе не могли много сделать. Когда позднее, сев в самолет, я часа через два приземлился на Харбинском аэродроме, то узнал, что командный пункт уже оборудован в городской гостинице.

Пока мы ехали к ней, встречавшиеся на улицах патрули вооруженных гимназистов-старшеклассников отдавали нам честь. Такой же патруль стоял и возле гостиницы. Оставив машину возле одной из гимназических групп, я стал расспрашивать о том, как она вооружилась.

Оказалось, что русская молодежь разоружила воинские части Маньчжоу-Го и поставила перед собой задачу сохранить в неприкосновенности все городские жизненные коммуникации и сооружения, пока их не займет наша армия. Благодарность они восприняли с энтузиазмом и пообещали и впредь помогать всем, чем только сумеют»^{415}.

Про этих «гимназистов» вспоминает и советский генерал, на тот момент командующий 1-й Краснознаменной армией 1-го Дальневосточного фронта А.П. Белобородов, который в своих воспоминаниях пишет: «Еще до нашего вступления в Харбин здесь была создана организация, назвавшая себя “штабом советской молодежи”, гимназисты на своем собрании переименовали гимназию в “Советскую” и так далее»^{416}.

Кое-кто из бывших белогвардейцев пытался ценой предательства своих бывших сослуживцев спастись от расправы со стороны советской власти. Так, к наступавшим в Маньчжурии советским войскам вышел полковник В.Я. Белянушкин в форме времен Гражданской войны, которому они предложили «искупить вину перед родиной» оказанием помощи советской контрразведке в обезвреживании японской агентуры. С помощью Белянушкина было задержано 210 человек^{417}. Полковник В.Я. Белянушкин был начальником охранного отряда на Мулинских копях в Лишучжене. Отряд состоял как из белоэмигрантов, так и из тех, кто бежал из СССР.

Вот как описывает один из сотрудников СМЕРШ те события: «Свою явку на допрос японский пособник пытался превратить в театральную постановку. Огромного роста, с большими седыми усищами, в полной форме Белой гвардии со многими орденами и медалями, пройдя несколько шагов от двери, Белянушкин зычным голосом доложил: “Господин капитан, полковник русской армии Белянушкин явился к вам и сдается на милость победителей”, после чего упал на колени, наклонился лбом до самого пола и зарыдал. От такой необычной сцены контрразведчики вначале несколько растерялись и машинально схватились за автоматы. Но, прервав секундное оцепенение, капитан Крамар и старший лейтенант Тимофеев, не сговариваясь, подскочили к Белянушкину, подняли его под руки, усадили на стул и дали воды. На вопрос о том, кто присвоил ему звание полковника, Белянушкин рявкнул:

— Адмирал Колчак!

В памяти капитана всплыл рассказ отца о том, как в 1919 г. отступавшие через Сибирь […] Белянушкин сразу же был предупрежден, что его ожидает суровое наказание, но есть возможность хотя бы частично его смягчить. Колчаковец сдался. Его вербовка оказалась очень ценным приобретением. Почти час контрразведчики записывали показания источника о деятельности японцев. Из слов Белянушкина следовало, что начальник лишучженской ЯВМ подполковник Ясудзава вечером 8 августа выехал в Муданьцзян к своему руководству с каким-то докладом. Когда утром 9 августа начались военные действия, сотрудники лишучженской ЯВМ разбежались, унеся с собой часть документов. Содержавшихся в тюрьме человек пятнадцать арестованных, в основном китайцев, они освободили.

В числе арестованных якобы находились два советских разведчика, выданных японцам в Мулине или Мишане провокатором и двурушником, беглым кулаком из Приморского края Терещенко. Фамилии и судьбу советских разведчиков Белянушкин не знал. За несколько часов до занятия Лишучженя советскими танкистами Ясудзава явился в ЯВМ, вызвал туда Белянушкина и его помощника поручика Симачкина, которым рассказал, что по указанию своих начальников он с трудом вернулся по забитым дорогам из Муданьцзяна, с тем чтобы эвакуировать наиболее важные документы и перебазировать часть находившейся в резерве своей агентуры в муданьцзянскую ЯВМ. Удалось ли Ясудзаве это сделать, Белянушкин сказать не мог. Тогда же японец предложил Белянушкину и Симачкину увести охранный отряд ЯВМ и находившуюся при миссии группу “Асано” на полевую базу, расположенную в сопках километрах в 12 от города, выждать там, пока отодвинется линия фронта, и затем приступить к операциям по нападению на тылы советских войск, взрыву мостов и совершению терактов в отношении советских военачальников.

Уйдя из ЯВМ, Белянушкин и Симачкин по обоюдной договоренности решили, что объединенный диверсионный отряд уведет в сопки Симачкин, а Белянушкин останется в городе, с тем чтобы через своих соглядатаев разведывать обстановку и наводить диверсантов на объекты нападения. При этом Белянушкин клятвенно заверял смершевцев, что, принимая такое решение, он и не думал бороться против советских войск, пошел на это из-за опасений стать жертвой расправы. По словам полковника-колчаковца, Симачкин мог немедленно застрелить его лишь за малейшие колебания.

Под утро 11 августа Симачкин увел 150 диверсантов в сопки. Наряду с этим Белянушкин назвал более 20 агентов и резидентов ЯВМ, половина из которых, но его мнению, являлась резервной. Видимо, Ясудзава их хотел перебазировать в Муданьцзян. О том, куда девался Ясудзава, ему известно не было. После допроса чекисты сверили полученные данные со своими списками — информация Белянушкина подтверждалась»^{418}.

Но, несмотря на симпатии значительной части белоэмигрантов к СССР, далеко не все остались в Китае встречать советские войска и помогать им. Некоторые, как командующий Захинганским казачьим корпусом Алексей Проклович Бакшеев, приняли участие в боях против советских войск, были ранены и захвачены в плен в августе 1945 г. Против наступающих советских войск в Маньчжурии воевали и другие Русские воинские отряды.

Отметим отряд Трофимова, который участвовал в боевых действиях в составе Муданьцзянского особого отряда 5-й японской армии генерал-лейтенанта Симидзу Наритцуне. Шли упорные бои против советского 26-го стрелкового корпуса генерал-майора А.В. Скворцова. Об ожесточенности боев говорит хотя бы тот факт, что к 19 августа 1945 г. советские войска уничтожили 8674 японских солдат и взяли в плен 41 199 человек^{419}. Но вернемся к судьбе асановцев. Несколько раз русские бойцы отряда посылались в разведку. Фактически отряд прекратил свое существование 18 августа, часть бойцов разошлась, другие дезертировали, а сам командир с оставшимися верными людьми отступил вместе с японцами.

Примечательно, что другой такой же отряд под командованием Ильинского разложился и перешел на сторону противника^{420}. Также среди диверсионных подразделений асановцев стоит выделить отряд Темирханова, считавшегося потомком Чингисхана. Его отец Василий Темирханов в чине ротмистра служил в личном конвое императора Николая II. Отряд Темирханова осуществлял диверсии и подрыв коммуникаций для задержки продвижения советских войск.

С отрядом Темирханова столкнулись советские части генерала И.А. Плиева. Советский генерал Плиев красочно описал этот момент в своих мемуарах: «[…] Кудаков рассказал, как его бойцы спасли от разрушения каменный мост. Отряд двигался впереди главных сил дивизии. Поднявшись на гребень, солдаты заметили внизу суетившихся у моста людей в необычной одежде, наряд которых состоял из халатов и надетых на голову мешков.

Один из них, отойдя на несколько шагов, воткнул в землю металлический штырь с чем-то белевшим на конце. Еще два человека забивали под мостом колья в расщелины между плитами, а третий держал в руках небольшой прямоугольный тючок зеленого цвета. “Тол”, — подумал командир отряда. Позади минеров он заметил сидевших на корточках человек двадцать диверсантов. Под оттопырившимися халатами явно было укрыто от дождя оружие. Майор подозвал командира автоматчиков старшего сержанта Бурова:

— Незаметно обойди мост по лощине и спрячься с той стороны. Жди моего сигнала. Мы обстреляем диверсантов, нагоним на них панику. А как увидишь зеленую ракету, атакуй.

Сверху майор видел, как пробирались, укрываясь за камнями, автоматчики Бурова. К тому времени, когда они обойти диверсантов, Кудаков распределил цели между оставшимися с ним бойцами. Первые очереди свалили нескольких бандитов. Остальных словно ветром сдуло. Из-за громадных валунов, за которыми укрылись хунхузы из группы прикрытия, послышались ответные выстрелы. Зеленая ракета подняла в атаку группу Бурова. С криками “ура”, стреляя на ходу и бросая гранаты, его автоматчики навалились на диверсантов сзади. Бандиты не ожидали такого оборота. Они поспешно бросили оружие и подняли руки. Выстрелы продолжали щелкать только из-под моста. Трое солдат из группы Бурова получили ранения. Наши бросили под мост гранату. Когда пленные уже строились на дороге, бойцы вытащили из воды вымокшего главаря банды.

— Вот и все, — закончил рассказ Кудаков. — Да, чуть не забыл. На штыре болтался лист бумаги с какими-то каракулями.

— Где он? — нетерпеливо спросил Чернозубенко.

— У меня. — Майор достал из полевой сумки вчетверо сложенный листок, протянул подполковнику: — Пожалуйста.

Чернозубенко склонился над запиской, с трудом разбирая размытые дождем строки.

— Что, Михаил Дмитриевич, не разберешь?

— Ничего, товарищ командующий, понять можно. Странно, но стиль тот же, что и в записке, которую нашли у колодца в Цзун-Хучит. И подпись та же. Вот послушайте: “Вы не пройдете! Боги низвергнут вас в ущелья и пропасти Большого Хингана. Вы прошли через мертвую пустыню Шамо только потому, что обманным путем, ночью, захватили наши колодцы. Но через гневные потоки рек вас не перенесет никакая сила. Мосты исчезнут. Пусть погибнут русские, но монгольские воины должны вернуться назад, чтобы жить. Их славные предки видели светлоликого, всепобеждающего Тимучина. Пусть это великое имя хранит их от бед и несчастий. Это говорю вам я, потомок Джудэ, который был стремянным Джучи, сына Тимучина, я — Тимур-Дудэ”.

— Обратите внимание, какая железная логика, — рассмеялся Чернозубенко. — Мы, видите ли, обманным путем добывали себе воду, чтобы не погибнуть от жажды, а он, честный бандит, отравлял колодцы стрихнином. Каков прохвост! Как только его земля носит!

— Между прочим, подполковник, земля носит его по твоей милости. Кто обещал мне поймать этого потомка Чингисхана?

— Что и говорить, оплошали мы с этим делом…

— Товарищ командующий, товарищ подполковник, — воскликнул вдруг Кудаков, — а ведь штырь с запиской ставил сам атаман хунхузов. Я отлично запомнил. Может, он и есть Тимур?

— Это мысль, — согласился Чернозубенко. — Если разрешите, товарищ командующий, я догоню пленных и допрошу атамана…

Подполковник Чернозубенко вернулся через несколько часов.

— Вот я и сдержал свое слово, — докладывал возбужденный Михаил Дмитриевич. — Человек, которого мы разыскивали, нашелся. Только оказался он вовсе не тем, за кого себя выдавал. Никакой это не потомок Джучи и даже не монгол, а самый настоящий русский. Сын ротмистра Темирханова, служившего в личной охране царя. После разгрома Колчака укрылся в Маньчжурии. Здесь его и завербовала японская разведка»^{421}.

В другой своей работе генерал Плиев вскользь упоминает также еще один отряд из русских эмигрантов и китайцев, которые были переодеты в красноармейскую форму и проводили диверсии в тылу Красной армии^{422}. Также в районе станции Ханьдаохэцзы во время прохождения советских войск отряд из чинов РВО пытался оказать сопротивление, но был весь уничтожен.

Многие чины РВО, как, например, русский полковник маньчжурской службы Н.Б. Коссов, одна из ключевых фигур в отряде, участник боев против советских и монгольских войск вблизи озера Хасан и реки Халхин-Гол, ушли через Великую Китайскую стену в американскую зону оккупации в Китае. Впоследствии Коссов жил в Австралии, где и скончался. Он был представителем той части белоэмигрантов, которая сохранила ненависть ко всему советскому и не доверяла коммунистам. Эти люди хорошо изучили своих прежних противников но Гражданской войне. Они полагали, что их будут преследовать. Как пишет Балмасов, белоэмигранты, служившие японцам, считали, что было бы подло предавать тех, кто помог им выжить в недружелюбном Китае, предоставив им работу. Эти люди не только сохранили честь русских на японской службе, показав, что далеко не все из них в трудную минуту готовы предать своих командиров, но и спасли свою собственную жизнь^{423}.

17 августа 1945 г., окончательно потеряв управление разрозненными войсками и сознавая бессмысленность дальнейшего сопротивления, главнокомандующий Квантунской армией генерал Отодзе Ямада отдал приказ начать переговоры с советским командованием на Дальнем Востоке. Там, где японские войска приступили к выполнению требований о капитуляции, складывали оружие и сдавались в плен, но приказу советской Ставки Верховного главнокомандующего от 18 августа боевые действия разрешалось прекратить. Вступив в пределы Центральной Маньчжурии, войска Забайкальского фронта устремились к крупнейшим промышленным и административным центрам — городам Мукдену и Чанчуну. В результате боевых действий за период с 15 августа по 19 августа войска Забайкальского фронта преодолели безводную пустыню и горно-таежную полосу и овладели на правом фланге Чжанбэйем (северо-западнее Калагана), а на левом фланге — Хайларским укрепленным районом, продвинувшись в глубь Маньчжурии от 360 до 600 км. Ввиду того, что сухопутные войска явно не успевали захватить крупные города Маньчжурии к намеченному сроку, было принято решение для их захвата широко использовать воздушные десанты. Почти одновременно готовилось десантирование советских войск в Мукдене и Чанчуне, Харбине и Гирине, Порт-Артуре и Дальнем. Вслед за десантами должны были подтянуться главные силы армии^{424}. 18 августа 1945 г. командующий Квантунской армией Ямада Отодзо подписал текст акта о капитуляции подчиненных ему сил и сдался в плен^{425}. 19 августа 1945 г. советские войска 39-й армии захватили важные стратегические города Чанчунь, Цицикар и Мукден. В Чанчуне размещался штаб Квантунской армии во главе с ее командующим генералом Ямада Отодзо^{426}. К этому дню организованное сопротивление японских войск Квантунской армии в Маньчжурии фактически было прекращено, и боевые действия практически сводились к сдаче японских частей и приему пленных^{427}.

Чекисты расправлялись с эмигрантами, имеющими громкие имена, вроде Г.М. Семенова и К.П. Нечаева. Их обвиняли в том, что они принимали активное участие в наборе русских наемников в войска, сражающиеся с коммунистами, и для службы японцам^{428}. Кроме того, были арестованы такие вожди белоэмиграции, как Л.Ф. Власьевский, А.П. Бакшеев, фашисты К.В. Родзаевский, Б.Н. Шепунов, Л.П. Охотин, И.А. Михайлов, князь Н.А.Ухтомский^{429}, генерал Уржин Гармаев. В 1945 г. брали всех разом. Сюда входили люди, классифицированные СМЕРШевцами как «бывшие» «колчаковцы», «каппелевцы» или «семеновцы»; русские молодые люди, которые служили в отряде «Асано»; старожилы КВЖД или служащие дороги, взятые «за связь с БРЭМ»^{430}.

Каким образом Семенов попал в плен к большевикам, существуют разные версии, мы же приведем свидетельство очевидца — дочери Семенова, которое предоставил историк А.С. Кручинин. 22 августа 1945 г. в Дайрене был высажен советский воздушный десант. «Автоматчики меня окружили, спрашивают — где ваша дача? — рассказывает дочь Атамана, застигнутая во время прогулки. — Я показала. Отец был па третьем этаже, работал над книгой. Они зашли, — сдайте оружие, отец отдал пистолет. Нормально разговаривали, и поужинали вместе с отцом, майор и какие-то еще. А потом забрали, увезли…» Лишь еще один раз довелось детям повидать своего отца. «Будьте честными, — говорил он дочерям, крестя их на прощание. — Живите по-христиански»^{431}.

Против Семенова было выдвинуто обвинение в том, что он вместе с генералом Е.К. Вишневским готовил с помощью японцев отделение Уссурийского края и большей части советского Дальнего Востока для создания особого буферного государства между Японией и СССР, которое должно было иметь границы от Байкала до Японского моря^{432}. К.П. Нечаев был арестован органами НКВД. Нечаеву было поставлено в вину то, что в 1944 г. он был начальником дайренского Бюро но делам российских эмигрантов. Эта организация у чекистов проходила как «шпионско-диверсионная», и Нечаев, как ее руководитель, был осужден советским «правосудием»[15] и расстрелян в Чите в 1946 г.^{433} Скажем, что к 1946 г. Нечаеву было 63 года, и он был инвалидом (у него была ампутирована правая нога). 26 августа 1945 г. Я.Я. Смирнов и другие офицеры из РВО были арестованы СМЕРШем Амурской Краснознаменной флотилии, доставлены в Хабаровск и осуждены на 15 лет после непродолжительного следствия.

Это были 12 видных офицеров: Н.Н. Рычков, Г.С. Наумов, Н.Я. Ядыкин, А.Ф. Михайлов, А.В. Враштиль, Г.В. Шехерев, Ю.Е. Витвицкий, Л.H. Мустафин, К.И. Лисецкий, Н.Н. Постовский, К.П. Агеев, Г.В. Ефимов. Все они были задержаны в августе — ноябре 1945 г. На судебном процессе в уголовных делах никак не была отражена деятельность чинов РВО, помогавших Советам. Чинов РВО, граждан Маньчжоу-Ди-Го, обвинили в измене Родине — СССР, гражданами которого они не являлись^{434}.

Создатель бригады «Асано» — Русских воинских отрядов (РВО) Макото Асано, узнав о судьбе своих подчиненных, добился у пленивших его советских офицеров разрешения явиться «на вторую Сунгари». Там, на учебном плацу, где еще недавно маршировали подчиненные ему русские солдаты, он совершил сеппуку (харакири. — Прим. автора), оставив свиток, на котором оставил собственноручную эпитафию: «Смертью своей вину перед вами искупаю»^{435}.

После краха Маньчжоу-Ди-Го, разочаровавшись во всем, 30 августа 1945 г. в комендатуру советских войск в Чанчуне (Синьцзяне) пришел генерал Уржин Гармаев, который с 24 декабря 1944 г. был начальником военного училища но подготовке монгольских офицеров в городе Ванемяо, с крупной суммой в 109 гоби. Он был тут же задержал^{436}. Плохо пришлось казакам, чьи станицы в основном находились в Трехречье. Они сильно пострадали во время советского вторжения 1945 г., от последующих репрессий со стороны СМЕРШа и китайских советских властей^{437}.

Об отношении советских солдат к эмигрантам в то время хорошо показывают воспоминания Катенина Владимира Николаевича. Приведем отрывок из них: «Не прошло и двух дней, как к ним в поселок (поселок находился вблизи Харбина. — Прим. автора) вошли советские танки. Накануне вся японская администрация шахт эвакуировалась со своими семьями к городу Муданъцзяну, где японцы решили остановить продвижение частей Красной Армии и дать бой. Вслед за танкистами поселок наводнили пехотные части, а за ними и отряды “Смерш”.

Начались обыски, мародерство, убийства и изнасилования. Соблюдая святость истины, надо особо отметить — как по словам матери, так и из разговоров пожилых людей, при вторжении японцев в 1931 году таких явлений не наблюдалось, но крайней мере, в Манчжурии. Спустя несколько дней в поселке случилось первое несчастье.

Во время свадьбы старшего брата Петиного школьного однокашника по харбинской школе Юрия Супруновича, привлеченные песнями и весельем, в квартиру зашли подвыпившие советские танкисты. Увидев свадьбу, они стали громко оскорблять присутствующих. Мотив нашелся простой — мы воюем, а белогвардейцы веселятся и справляют свадьбы. Произошла словесная перебранка, во время которой один из танкистов выхватил пистолет и в упор выстрелил в жениха, которому было примерно 25—27 лет. Так трагически закончилась эта свадьба.

Еще раньше, за день до прихода советских войск, когда японцы, побросав все имущество, сбежали, один из молодых жителей их поселка — Всеволод Нефедов зашел в брошенную контору, впоследствии, но его рассказам, он бродил по всем помещениям, а затем спустился в подвал и наткнулся на ведро с чем-то неизвестным. В подвале было темно, он чиркнул спичкой и поднес ее к этому ведру, неожиданно раздался взрыв, и метнувшееся пламя моментально обожгло ему лицо, руки, одежду. Оказалось, в ведре был порох. С диким криком он выбрался на улицу и бросился к протекавшей рядом речке. Ребята, бывшие здесь поблизости, бросились спасать Нефедова.

Петя видел его обожженного. Он лежал в квартире у одной русской женщины Ковалевой, бабушки их товарища по работе. Она обмазывала ему лицо, грудь и руки растительным маслом и обдувала его, стремясь облегчить страдания. Нефедов был холост и жил один, ему было где-то 22—24 года. После совещания все решили, что здесь без врача не обойтись.

В соседнем поселке договорились о лечении с врачом-корейцем. Собрав нужную сумму денег, ребята отвели ослепшего Севу к врачу. Однако, через день пришло известие, что Нефедова вывели во двор и расстреляли советские солдаты. Они не поверили рассказанному, а решили, что Сева диверсант и получил ожоги при попытке совершить акт диверсии против советских.

Также трагически оборвалась жизнь и другого их товарища — Виктора Губского. Это был 38-летний холостяк. Работал он шофером и имел одну слабость — любил выпивать. Обрадовавшись, что пришли свои, русские, Губский выпил и под хмельком пошел зачем-то к танкистам. Петя и его товарищи не знали, что произошло, но вечером прибежавший китаец сообщил, что видел расстрелянного Губского в канаве…»^{438}

Также небезынтересны воспоминания еще одного русского эмигранта, прошедшего ГУЛАГ, — Л.П. Маркизова, он приводит интересную информацию о группе просоветски настроенных эмигрантов: «Группа русских харбинцев, являвшихся десятскими и квартальными “тонаригуми” […] пришли приветствовать советское командование от имени эмигрантской колонии. Но их не приняли и сказали, чтобы они шли в здание бывшего японского консульства, расположенного на том же Вокзальном проспекте. А в этом здании, оказывается, разместился СМЕРШ Приморского военного округа.

Делегация русской эмигрантской колонии вошла в здание и оттуда уже не вышла — делегатов провели в арестантские камеры в подвале и начали следствие. Не обошлось и без горьких казусов. Подрядчик строительных работ Тимофей Иванович Перетятько рассказывал позднее, что он должен был войти в состав делегации, направлявшейся приветствовать советское командование, но опоздал и приехал, когда все уже вошли в здание бывшего японского консульства. Т.И. Перетятько попытался догнать делегацию, но солдат, стоявший на карауле, не хотел пропускать его в здание. Они довольно долго пререкались. Тимофей Иванович не знал, что за учреждение теперь в этом здании, требовал, чтобы солдат его пропустил. Солдат же уговаривал его уйти, говорил: “Ну, ничего, что вы опоздали, лучше поскорее уходите отсюда”, но Т.Н. Перетятько настоял на своем. Солдат махнул рукой и пропустил опоздавшего “делегата”. Вышел Т.Н. Перетятько через 9 лет, но уже в Потьме»^{439}.

Пришедшие в Маньчжурию советские войска принялись за уничтожение архитектурных памятников, которые принадлежали белоэмигрантам. Первым делом при вступлении в Харбин, не успев еще разоружить сорокатысячный гарнизон города, советские солдаты взорвали памятник, посвященный Виктору Натарову^{440}. Был подорван памятник на могиле генерала В.О. Каппеля. Также советские войска стали уничтожать памятники, установленные на кладбищах в честь русских героев Русско-японской войны из-за того, что они были созданы и поставлены японцами^{441}.

С приходом советских войск в Маньчжурию и Трехречье в первую очередь СМЕРШ искал и вылавливал для расправы тех, кто имел хоть какое-либо отношение к бригаде «Асано». Всего СМЕРШ отловил около 15 тысяч русских эмигрантов. Некоторых вылавливали хитростью, граничившей с подлостью. Так, несколько сотен русских эмигрантов, входивших во время войны в японскую систему «тонари-гумми»[16], СМЕРШ заманил в здание бывшего японского Генерального консульства, где якобы организовывались празднества по случаю разгрома Японии. Там их заперли в подвале и в скором времени вывезли в СССР в концлагеря^{442}. Ожидания изменений в советской политике оказались заблуждениями и иллюзиями. Повальные аресты русских эмигрантов вызвали отчаяние и безысходность в среде русской эмиграции перед могуществом СССР.

Очень замечательно это выразила русская эмигрантка-харбинка Елизавета Рачинская в своей книге «Перелетные птицы»: «Такая большая, могучая, победитель на полях сражений па Западе страна, она как за дичью охотилась за русскими эмигрантами. Грабеж шел в планетарном масштабе. На грузовиках доблестные советские воины вывозили “трофейное имущество”. Судьба задержанных была предрешена, и их, взятых в чем были, без вещей и денег, без последнего слова, начали эшелонами перебрасывать в СССР на лишения, издевательства или, быть может, еще страшнее — жизнь советского лагерника.

Молебен в Соборе об увиденном не мог вместить толпы молящихся. Жители Хайлара, узнав о судьбе Маньчжурцев, пришли в ужас. Не хватало тюрем, их заменяли школы, учреждения. Потом их всех стали вывозить в Богом забытую страну; а Мир молчал. Ни один голос не прозвучал в нашу защиту. Нет, это была не война. Это была банда грабителей и насильников. Начались аресты и бессудные расстрелы, грабежи и надругательства над женщинами. Прошло несколько дней, полных розового тумана, и Советская власть еще, и еще раз показала свое лицо»^{443}.

Особо здесь выглядит удивительным «перерождение» фашиста Родзаевского, который с несколькими соратниками перебрался в Тяпьцзинь. Родзаевский, брошенный всеми, без средств к существованию, осознав крах дела, которому посвятил жизнь, находясь в состоянии глубокого психологического кризиса, написал письмо Сталину. Впрочем, родственники Родзаевского до сих пор убеждены, что это письмо — фальшивка, изготовленная с целью дискредитации вождя русских фашистов.

Тем не менее в нем, помимо раскаяния и желания «начать новую жизнь» на Родине, высказывались и весьма примечательные мысли: «Не сразу, а постепенно мы пришли к выводам, изложенным здесь. Но пришли и решили: сталинцы — это как раз то самое, что мы ошибочно называем русским фашизмом: это наш “российский фашизм”, очищенный от крайностей, иллюзий и заблуждений».

В конце сентября 1945-го Родзаевский приехал в Пекин и пришел в советское посольство. В октябре его и еще нескольких человек спецрейсом переправили в Читу, а оттуда в Москву, прямиком на Лубянку.

С 26 но 30 августа 1946 г. в Москве прошел кругами процесс над видными представителями русской диаспоры Маньчжурии, захваченными в ходе советско-японской войны. Председательствовал на суде генерал-полковник юстиции В.В. Ульрих, который уже провел до этого инсценированный процесс над «власовцами», теперь настало время «семеновцев». Исход процесса был ясен уже задолго до его начала…

Тем не менее процесс был открытый в отличие от власовского, был отснят на кинопленку, сделаны фотографии.

Итак, на скамье подсудимых находились: Григорий Михайлович Семенов, Алексей Проклович Бакшсев, Лев Филиппович Власьевский, Константин Владимирович Родзаевский, Лев Павлович Охотин, Борис Николаевич Шепунов, Иван Адрианович Михайлов, Николай Александрович Ухтомский. Никто из них, кроме Родзаевского, покинувшего СССР в 1925 г. в возрасте 18 лет, никогда не был гражданином СССР. «Правда» назвала их «руководителями антисоветских белогвардейских организаций и агентами японской разведки». Процессу предшествовала пропагандистская кампания. В адрес Военной коллегии Верховного суда направлялись письма и телеграммы от имени бывших красногвардейцев и красных партизан Сибири. В этих посланиях описывался «кошмарный разгул белогвардейско-семеновских и интервентских банд» в годы Гражданской войны.

В зале присутствовали советские и иностранные журналисты, советские генералы и сотрудники госаппарата. Государственный обвинитель генерал-лейтенант юстиции А.П. Вавилов назвал всех подсудимых «семеновцами», хотя соратниками атамана можно назвать только двоих — генерал-лейтенанта Бакшеева и генерал-майора Власьевского. Трос из оставшихся пяти были участниками Белого движения: бывший министр финансов в правительстве адмирала А.В. Колчака Михайлов, а также князь Ухтомский и Шепунов. В эмиграции они занимались преимущественно публицистической деятельностью.

Еще двое, более молодые, открыто называли себя фантастами: лидер Русского фашистского союза (РФС) Родзаевский и его секретарь Охотин. В качестве вещественных доказательств использовались статьи из русской эмигрантской периодической печати. Военную коллегию интересовала не только деятельность подсудимых в период эмиграции и Второй мировой войны, но также и в период революции и Гражданской войны в России. Все восемь фигурантов в ходе предварительного и судебного следствия признали[17] себя виновными в шпионаже в пользу Японии, диверсиях, терроризме, вооруженной борьбе против Советского государства, в участии в подготовке совместно с японцами вооруженного нападения на СССР.

В качестве подтверждения этих признаний использовались показания свидетелей — японских офицеров, находившихся в СССР на положении военнопленных: бывшего начальника ЯВМ в Дайрене капитана Такэока, бывшего начальника 2-го (разведывательного) отдела штаба Квантунской амии полковника Асада, бывшего начальника ЯВМ генерал-лейтената Янагита, бывшего военного вице-министра Японии генерал-лейтенанта Томинага. 30 августа 1946 г. иронию последнее заседание.

Так как государственный обвинитель заболел и не мог присутствовать на последнем заседании, то его заменил помощник, подполковник юстиции П.А. Кульчицкий, который сказал следующее: «Граждане судьи! На счету у сидящих здесь на скамье подсудимых — самые тяжкие преступления против пашей Родины. Обвиняемые по настоящему делу поставили на службу японскому военному командованию свои белогвардейские, контрреволюционеры организации, сформировав из них воинские соединения для борьбы против Советского Союза.

Они деятельно участвовали в секретной войне против Советского Союза, поставляя японской разведке натренированные и обученные кадры шпионов, диверсантов и террористов. Наиболее активная деятельность подсудимых развернулась в 1918 году, с начала интервенции, при непосредственной помощи и в сотрудничестве с японскими империалистами».

Очень эмоционально было сказано про деятельность обвиняемых в годы Второй мировой войны: «Вся враждебная антисоветская деятельность подсудимых проводилась под руководством японцев в основном в трех направлениях: по линии организации и проведения шпионско-диверсионно-террористической подрывной работы против СССР; по линии создания фашистских белогвардейских организаций и развертывания антисоветской агитации и пропаганды; по линии сформирования и подготовки белогвардейских воинских соединений для участия в войне против СССР на стороне фашистской Японии. Семеновские белобандиты, прославившиеся своими зверствами на Дальнем Востоке в годы гражданской войны, снова были приведены в боевую готовность и ждали сигнала, чтобы бросить свои части против советского народа…

Граждане судьи! Мне остается представить вам соображения о мере наказания, которую следует избрать подсудимым за совершенные им преступления […] Народы нашей великой страны ждут от вас справедливого приговора, таким приговором может быть только физическое уничтожение белогвардейско-фашистских главарей».

После выступления государственного обвинителя были заслушаны адвокаты, которые признали преступления своих подзащитных (sic!), при этом требуя смягчения приговора, а затем было дано слово обвиняемым, они также заявили о том, что признают свою вину^{444}.

В результате этого процесса был вынесен приговор, процитируем его заключительную часть: «…руководствуясь ст.ст. 319 и 320 УПК РСФСР, Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила: 1. Семенова Григория Михайловича по совокупности совершенных им преступлений, предусмотренных ст.ст. 58—4, 58—6 ч. 1, 58—8, 58—9, 58—10 ч. 2 и 58—11 УК РСФСР, как злейшего врага советского народа и активнейшего пособника японских агрессоров, но вине которого истреблены десятки тысяч советских людей, на основании Указа Президиума Верховного Совета Союза ССР от 19 апреля 1943 г., — к смертной казни через повешение с конфискацией всего принадлежащего ему имущества. 2. Родзаевского Константина Владимировича, 3. Бакшеева Алексея Прокловича, 4. Власьевского Льва Филипповича, 5. Шепунова Бориса Николаевича и 6. Михайлова Ивана Андриановича по совокупности совершенных ими преступлений, предусмотренных ст. ст. 58—4, 58—6 ч. I, 58—8, 58—9, 58—10 ч. 2 и 58—11 УК РСФСР — к расстрелу с конфискацией всего принадлежащего им имущества. 7. Ухтомского Николая Александровича и 8. Охотина Льва Павловича по совокупности совершенных ими преступлений, предусмотренных ст. ст. 58—4, 58—6 ч. 1, 58—10 ч. 2 и 58—11 УК РСФСР, а Охотина кроме того ст. ст. 58—8 и 58—9 УК РСФСР, учитывая их сравнительно меньшую роль в антисоветской деятельности, руководствуясь постановлением Президиума Верховного Совета Союза ССР от 31 июля 1943 г. — к каторжным работам — Ухтомского на двадцать лет, а Охотина — на пятнадцать лет с конфискацией всего принадлежащего им имущества. Срок наказания исчислять — Ухтомскому Н.А. — с 13 сентября 1945 г., а Охотину Л.П. — с 7 сентября 1945 г. Приговор окончательный и кассационному обжалованию не подлежит»^{445}. В этот же день атамана Семенова повесили, а Власьевского, Бакшеева, Родзаевского, Шепунова и Михайлова — расстреляли. Охотин и князь Ухтомский отправились в сталинские лагеря, где оба впоследствии и умерли^{446}.