Русское масонство в царствование Екатерины II

1. Русское масонство до Екатерины II

Масонство проявило в России очень скоро после того, как вылилось в определенные формы на Западе. Первое правильное учреждение масонских лож в Англии относится к 1717 году. До этого года существовали лишь начатки будущих стройных организаций. Между тем в России масонство, по-видимому, стало известно еще ранее 1717 года.

В конце XVII и начале XVIII века в Московское царство неудержимою волною хлынули представители и произведения западноевропейской культуры — от техников и инструментов до книг и философов включительно. Среди последних в 1689 году явился в Москву и далекий предтеча профессора Шварца — немецкий мистик Квирин Кульман. Убежденный последователь Якова Бёма[20], теософ и хилиаст[21], Кульман пришел к мысли, что греховный Вавилон Западной Европы падет и наступит Иезуитское царство. В слухах о возрождении «северного народа» московитов Кульман увидел зарю начинающейся новой жизни. Еще в 1687 году в Амстердаме он напечатал по этому поводу особое воззвание к московским царям. Для личной передачи по адресу этого воззвания Кульман и приехал в Москву. Своей проповедью идей Бёма он внес сильное возбуждение в жизнь Немецкой слободы, и московский лютеранский пастор И.Мейнеке сообщил властям о политических мечтаниях Кульмана. 4 октября 1689 года Кульман и московский его последователь К. Нордерман были сожжены за ересь.

Влияние Кульмана не ограничилось Немецкий слободой. После его смерти начали распространяться славяно-русские переводы сочинений «иже во святых отца нашего Иакова Бемена»[22].

Помимо Бёма обращались в рукописных переводах иные произведения того же мистико-герметического круга, который нашел себе у нас столь усердных ценителей в последней четверти XVIII века. Во многих списках конца XVII и начала XVIII века известна «Великая наука»[23] «прославленного и Богом просвещенного» Раймунда Луллия[24]. Сокращение ее составлено было в первой четверти XVIII столетия знаменитым старообрядцем Андреем Денисовым.

После старинной герметической мудрости проложило дорогу в Россию и новое европейское масонство. По словам масонского предания, первая ложа возникла в Москве еще в царствование Алексея Михайловича, причем «Брюс был оной великий мастер». Брюс родился лишь в 1670 году[25], и предание, называя его имя, само относит возникновение ложи к последним годам XVII века. Это время обыкновенно — возвращение Петра из своего первого заграничного путешествия — указывают и другие известия.

В одной рукописи Публичной библиотеки рассказывается, что Петр бы принят в шотландскую степень Св. Андрея, причем «дал обязательство, что сей орден восстановит в России, что и исполнил[26], оставя епанчу зеленую, как она и должна быть, но ленту вместо зеленой сделал голубую; его письменное обязательство существовало в прошлом[27] веке в той же ложе, где он был принят, и многие оное читали»[28]. При том желании войти в европейскую жизнь, какое было у Петра, при его стремлении перенять все приемы и ухватки техники (в широком смысле) западной жизни вполне возможен, конечно, его интерес к начаткам новой общественной организации. Вполне правдоподобно, что вместе с образцами западного вооружения и одежды для армии и флота при Петре были заимствованы и формы товарищеского объединения офицеров. Ранние ростки русского масонства особенно возможны во флоте, так как флот был создан почти всецело по западному образцу и под западным влиянием[29].

Сохранившееся среди русских братьев известие о масонстве Брюса также служит указанием на связь масонских форм в России с проникновением западноевропейской науки и техники.

«Граф Брюс, — по словам предания, — был один из высокопосвященных масонов, и глубоко и плодотворно проник в тайны масонского ордена… Брюс имел (глубокие и основательные} сведения о законах природы и их стихийных действиях, и им составлен столетний календарь, которого показания о погоде или вернее предсказания о естественных событиях каждого года за целое столетие, по-видимому, сбываются в точности, как это удостоверено в последние годы истекшего столетия теми лицами, которые имели случай видеть этот календарь».

Впрочем, еще долгое время после Петра масонство в России не было вполне русским масонством и развивалось преимущественно среди иностранцев, живших в России, особенно в Петербурге. Масонство имело большое практическое значение для этих иностранцев. Масонские дипломы служили отличными паспортами для проникновения в среду петербургской иностранной колонии. С помощью своего диплома приезжий, не имея специальных знакомств, всегда мог рассчитывать, что для него откроются двери — сперва пришлых негоциантов, а благодаря им — и русских купцов и вельмож.

Ранее других появляются следы прямых масонских связей с Великобританией. К 1731 году относится сведение о назначении капитана Дж. Филиппса провинциальным великим мастером в России. Через 10 лет, в 1741 году, русским провинциальным великим мастером определен был талантливый шотландец, генерал русской службы Джемс Кейт.

В честь Кейта русские масоны времен Елизаветы пели особую песнь в своих ложах:

Кейт был представителем семьи, объединявшей в своей деятельности три страны — Россию, Шотландию и Пруссию. Сам Джемс Кейт бежал из Англии после неудачного исхода Якобитского восстания (в котором Кейт принимал участие на сторона претендента — Стюарта); в 1728 году он сделался русским генералом; около 1747 года перешел на службу Пруссии[31]; брат его Джон Кейт (лорд Кинтор) был гроссмейстером английского масонства; Джордж Кейт — известный генерал Фридриха II (приговоренный в Англии к смертной казни за содействие тому же Стюарту); наконец, четвертый Кейт (Роберт) был английским послом в Петербурге (несколько позже, в 1758–1762 годах).

Раннее английское масонство в России через своих деятелей было связано, таким образом, с Пруссией. Вероятно, и помимо Кейтов масонство способствовало отношениям с Берлином. Под 1738–1744 годами «Хронологический указатель» Пыпина отмечает «сношения берлинской ложи Трех Глобусов с Петербургом», то есть, вероятно, с петербургскими немцами (может быть, с ложей Zur Verschwiegenheil.). Помимо непосредственных связей с немецкими государствами имело значение и остзейское посредничество (в 1750 году в Риге основана была ложа Z. Nordstem).

Проводником французского масонства был частный секретарь Шувалова, швейцарец (французской речи) барон Генрих Чуди, создатель какой-то своей особой системы масонства. В Петербурге Чуди был около 1760 года ритором одной из лож. Из Петербурга он вывез[32] во Францию тайную управляющую степень «Chevalier de la Palestine et de l'Auгоге».

Французское влияние на масонство сказывалось и в терминологии русских лож елизаветинского времени (метр-екосе, гранметр — в показаниях Олсуфьева).

Иностранные веяния, скрещиваясь и, вероятно, ведя борьбу между собой, все имели уже в елизаветинское время под собою твердую почву: масонство укреплялось в русском обществе.

Об елизаветинском масонстве осталось мало свидетельств. Бебер[33] писал, что «при императрице Елизавете масонство начало больше распространяться в России (чем прежде), но члены его так опасались за себя и за свое хорошее дело, что собирались только изредка и совершенно втихомолку, и не в обыкновенном помещении, а иногда даже на чердаке отдаленного большого дома. Тем не менее уверяли меня, что никогда не было больше ревности к делу и больше единодушия, как в этой «Ecclesia pressa»»[34].

Свидетельство Бебера нельзя принимать буквально и распространять на все время Елизаветы и все разряды масонства.

Воспоминания Елагина, например, рисуют совершенно иную картину масонских собраний елизаветинского времени. Это не скрывавшиеся на чердаке собрания гонимых, а клубы или банкеты (как и ложи самого Елагина 1770-х годов): «ни я, ни начальники лож иного таинства не знают, как разве со степенным видом в открытой ложи шутить, и при торжественной вечери за трапезою несогласным воплем непонятные реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином, да начатое Минерве служение окончиться празднеством Бакху».

Елагин, поступивший вложи «с самых юных лет» (в 1750 году), мог не знать скрытых целей масонства; но даже внешняя картина, которую он рисует, не согласуется вовсе с образом ecclesia pressa.

В масонстве принимают участие и лица высшего дворянского общества. Гр. Н. Н. Головин, которому сделан был допрос в 1747 году по возвращении его из-за границы (его подозревали в сношении с прусским королем), когда ему, между прочим, задали вопрос о масонстве, ответил: «Я, признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван Чернышевы в оном же ордене находятся».

В донесении Олсуфьева, поданном около 1756 года, среди «гранметров и масонов» назван P. JI. Воронцов, далее поименованы: бригадир Александр Сумароков, Кадетского корпуса капитан Мелиссино, Остервальд, Свистунов[35], Перфильев[36], несколько офицеров Преображенского, Семеновского, Конногвардейского и Ингерманландского полков (в том числе семеновцы Ф. Дмитриев-Мамонов и кн. М. Щербатов и конногвардеец И. Болтин). По словам императрицы Екатерины, в ложе P. JI. Воронцова участвовал (в 1755 году) и гр. С. В. Салтыков[37].

Ложа, описанная Олсуфьевым, по своему сложному ритуалу должна быть отнесена к французскому рыцарскому масонству. Олсуфьев доносил так: «Палата обита черным сукном и по оному сукну на стенах раскинуты цветы белые, во образе звездам, и посреди оной палаты поставлен стол под черным сукном, и на оном столе лежит мертвая голова и обнаженная шпага с заряженным пистолетом; то в оную приведут, и огонь вынести должно, и оной пришедший сидит против оного стола; а оная мертвая голова, вделанная на пружинах, имеет движение, и так до оного касается». После обычной процедуры и вопросов посвящаемого вводят в самую ложу, «и тогда гран-метр оного приведящего внове для посвящения велит предать трем мытарствам, по повелению которого с обнаженными шпагами, приняв под руки, трое круг всех предстоящих масонов и обведя два раза с возможными свечами, с употреблением при том сильном ветре и в воздухе огня, и потом, взведя на особливую к тому приготовленную гору, имея повеление от гранметра, дабы оного скинуть с горы; по исполнении сему, оной представляется пред гранметра и присягает оному не инако как Создателю нашему Христу, с приложением к тому печати Соломоновой, которая кладется на левом плече, и потом, циркулем проколов грудь, стирает сам текущую кровь платком, и, развязав глаза, повелевают у гранметра целовать левую ногу три раза, по окончании же сего доказывая, уверяют, что храм Соломонов не инако есть, как святое таинство, и защитник оного силою своею есть гранметр».

Допрос Головина и донесение Олсуфьева показывают, что правительство Елизаветы относилось к масонству с большой подозрительностью.

То же можно сказать и о значительной части дворянского общества, тревожное отношение которого к масонам хорошо видно из воспоминаний Державина. Когда Державин собирался (в начале 1760-х годов) идти к Шувалову с просьбою взять его с собою в чужие края, тетка Державина, Ф. С. Блудова, «запретила накрепко» своему племяннику ходить к Шувалову, которого молва считала главою масонского общества; Блудова пригрозила «написать матери (Державина), буде он ее не послушает». Известную роль в этом играло, по-видимому, духовенство. Духовные проповедники времен Елизаветы вооружались против «скотоподобных безбожных атеистов», против «нрава и ума эпикурейского и фреймасонского».

Известны и рукописные стихотворные обличения «фреймасонов», вероятно также вышедшие из духовной среды.

пели псалмы на обличение франкмасонов.

Другое стихотворение, «изъяснение несколько известного проклятого сборища франкмасонских дел», так описывало эти дела:

«Изъяснение» грозит масонам вечною казнью:

Выход из масонства раз попавшего туда человека «Изъяснение» считает крайне опасным. В общества остается портрет каждого члена, благодаря чему орден вполне может распоряжаться жизнью ренегата.

В совершенном соответствии с этим стихотворением — может быть, под его влиянием — Ф. С. Блудова считала «масонов отступниками от веры, еретиками, богохульниками, преданными антихристу, о которых разглашали невероятные басни, что они заочно за несколько тысяч верст неприятелей своих умертвляют».

С переменой на русском престоле вследствие смерти Елизаветы развитие русского масонства получило сильный толчок. Новый император, по-видимому, сам был масоном. «Повсеместная молва» об участии Петра Федоровича в масонстве ходила еще при Елизавете, побуждая, по словам Болотова, «весьма многих вступать в сей орден».

«Будучи в Кенигсберге, — вспоминал Болотов, — и зашед однажды перед отъездом своим[38] в дом к лучшему тамошнему переплетчику, застал я нечаянно тут целую шайку тамошних масонов и видел собственными глазами поздравительное к нему[39] письмо, писанное тогда ими именем всей тамошней ложи».

Сделавшись императором, Петр III подарил дом петербургской ложе Постоянства; сам он собирал около себя масонов в Ораниенбауме.

Об этих собраниях говорить автор памятки, преподающей советы Екатерине II относительно двух близких Петру Федоровичу лиц[40].

Памятка советует «Волкова, яко масона, допросить: кто при бывшем Государе в имеющемся в Аримбове ложе масонском с ним был и в чем богопротивное той секты действо состоит и где масонские печатные книги; уповательно он и обо всех такой секты участниках конечно известен».

Кроме этого в записке сказано: «Преображенского полку протопопа Андрея, яко подозрительного человека, масона и явного злодея церкви святой, взять б под караул, потому что бывшему Государю в Петров пост во время учения полку, ругая предания св. Отцов, разрешал во все посты мясо есть и оных не хранить, за что обещано быть ему его духовником и синодальным членом». Разрушивший Ораниенбаумскую ложу переворот 28 июня 1762 года не означал, однако, крушения русского масонства вообще. Главный участник переворота Г. Г. Орлов[41] был масоном. Сохранилось также (впрочем, неясное) известие об участии в предприятии масонского авантюриста Сен-Жермена.

Первое время своего царствования Екатерина, кажется, относилась к масонству терпимо и благожелательно. Есть даже сведения о том, что «в течение 1763 года Екатерина, потребовав сведений о цели масонских собраний, объявила себя покровительницей ордена в своем государстве и попечительницей ложи в Москве».

Конечно, известие это вряд ли точно; оно показывает, во всяком случае, какую репутацию в масонских кругах заслужила себе Екатерина в первые годы своего царствования. Влиятельные в правительстве лица относились в это время сочувственно к масонам. Сохранилось одно «письмо католицких в Москва патеров» к кн. Лобковичу от 7 марта 1765 года. Письмо говорит о том, что два патера отказались исповедовать: 1) фармазона-француза, 2) наложницу какого-то важного сановника. В ответ на это московские фармазоны устроили высылку патеров из Москвы.

Возможно, что Екатерина, сама не участвуя в масонстве, относилась к нему терпимо из политических видов, считая, что ей выгодно так относиться. Так же точно, не будучи во все религиозной, она официально ладила с религией, ища себе опоры в православном духовенстве.

Благодаря терпимому отношению Екатерины масонство в первые годы ее царствования развивалось беспрепятственно. Однако прямых сведений о масонском движении в русском обществе сохранилось за это время очень мало[42].

2. Состав лож в екатерининское время

Если во время Елизаветы масонство уже начало распространяться в кругах русского дворянства, то при Екатерине процесс этого распространения пошел чрезвычайно быстро; к концу 1770-х годов оставалось, вероятно, немного дворянских фамилий, у которых бы не было в масонской ложе близкого родственника.

В петербургских ложах Елагина и Мелиссино состояли членами, например, кн. И. В. Несвицкий, гр. Р.Л. Воронцов, А. Л. Щербачев, С. В. Перфильев, гр. С. Р. Воронцов, бар. К. Унгерн-Штернберг, А. Воейков, кн. Андрей Вяземский, гр. В. Фермор[43], кн. А.Одоевский, А.Хвостов[44], гр. П.Толстой, Н. Бекетов, С. Зиновьев, Г. Жедринский и др. В Рейхе-левых ложах участвовало несколько кн. Трубецких; одну из лож Рейхеля прямо называли «княжеской». По шведской системе «работали» графы Апраксины, князья Гагарины, Долгорукие, Куракины, кн. Н. В. Репнин, графы А. И. Строганов, А. И. Мусин-Пушкин, Шуваловы; розенкрейцерами были кн. Трубецкие, кн. Репнины, кн. Черкасский, Лодыженские, Лопухины Тургеневы и т. д.

Именно благодаря дворянскому составу лож были так популярны в России все «рыцарские» системы.

«Пышные церемонии рыцарства, кресты, кольца, епанчи и родословные поколения должны были произвести великое впечатление над нациею военною, — писали в 1782 году московские масоны герцогу Брауншвейгскому, — в которой одно токмо знатное дворянство работами нашими занималось. Сверх того, богатое дворянство наше, так же как и везде, воспитано весьма чувственным образом, и следственно ничто так не способно показать ему отношения умозрительные, как такой язык, который действует на все органы его. Весьма справедливо, что церемонии сии делаются смешными, коль скоро они не будут соразмерны особам, и мы думаем, что весьма странным казаться должно членам некоторых домов ордена, не приобыкших к оружию, или по состоянию своему удаляться от него долженствующих, видеть себя вдруг с ног до головы вооруженного и обвешенного рыцарскими орденами. Напротив, между нами такая пышность не может быть неприятною, ибо все члены наши предводительствовали батальонами или и целыми армиями! Весьма приличествуют и кресты оные особам, которые и в общежитии таковыми знаками чести украшены, или которые ничего так жадно не желают, как получение оных».

Лица недворянского сословия среди русских «братьев» попадались редко. Несколько русских купцов числилось, впрочем, в московской ложе И. А. Барнашева (Астрее), но не в качестве «мастеров» или «товарищей», а лишь в качестве «учеников»: Е.А. Лухманов, А.Ф. Севрюгин, Я.В. Федурин, А.Д. Колосов, Ф. С. Калашников, И. В.Лесников, Ф. И. Решетников, Ф. П. Щукин, И. А. Панфилов. Один купец (М. Т. Красноглазое) был «учеником» в ложе Урании.

Известно и несколько священников-масонов. В 1776 году в московскую ложу Равенства был принят священник церкви Рождества Христова, что в Столешниках; в 1780-х годах «теоретическим братом» был М. М. Десницкий, с 1785 года — священник, впоследствии митрополит Михаил; по мнению кн. Прозоровского, был масоном и Ф. А. Малиновский[45]; сочувственно относился к Новиковскому кружку архиепископ Платон; в Риге 1791 года в ложу Малого Света был принят священник Григорий Ефимов.

Лица низших сословий вложи не допускались. «Никто чуждый, если он не свободен или зависит от кого, не может быть достоин к принятию в Орден, разве в служащие братья», — гласила 2-я статья «Всеобщих свободных каменщиков положений».

Так на деле оправдывалось утверждение «Магазина свободно-каменщического»: «Подло и несправедливо судить о масонских ложах, как о слабой и несмысленой черни… ложи каменщиков никому, кроме черни, не затворены. Заключая двери свои от слабых, злых и порочных, отверзают они их без различия мужам заслуженным и знатным».

Как и в начале XVIII века, в Екатерининскую эпоху масонство сильно было развито среди приезжих в Россию иностранцев, являясь средством как бы корпоративного их объединения. Этим объясняется, что заседания масонских лож происходили иногда на французском, английском, а подчас даже на итальянском языках[46]; чаще всего, конечно, нерусские ложи держались на немецком языке. Едва ли вообще не треть масонов в России состояла из немцев. Из петербургских лож одна была чисто английская (Parfaite Union); две «работали» на немецком языке; некоторые — поочередно, на русском и немецком; ложа Урании начала «работы» только на русском, с мая 1775 года перешла на оба языка, а в 1780-х и 1790-х годах держалась немецкого и английского языков. Наоборот, ложа Малого Света в Риге, начав с немецкого языка, добавила с осени 1790 года русские заседания. Остальные остзейские ложи «работали», кажется, исключительно на немецком языке.

Национальная ложа шведской системы имела параллельных великих чиновников для русского и немецкого языков.

В Москве так же, как в Петербурге, были французская и немецкая[47] ложи.

Архангельская ложа «работала» на немецком и английском языках.

Иноязычные ложи в русских городах состояли преимущественно из купцов, отчасти — офицеров и чиновников. В остзейских ложах руководящим слоем были местные дворяне.

Из немцев-масонов большинство было лютеране или реформаты; но нередки среди них и католики. Какого-либо религиозного разногласия между теми и другими не было заметно. В одну из русских лож, Уранию, с конца 1780-х годов допускались евреи. Так, 16 августа 1788 года приняты были Моисей Оппенгейм из Кенигсберга и Исаак Левин из Потсдама; 23 августа оба повышены в степень товарища и мастера (за один день), а 25 августа первый из них сверх того в IV и V степени; прием евреев в ложу, вероятно, обусловлен был крупным денежным взносом; по крайней мере, в день приема Оппенгейма и Левина в кассу для бедных поступило 40 р. 90 к. (более 200 р. на наши деньги), вместо обычных 4–5 рублей.

3. Елагина система и «Слабое наблюдение»

Первая широкая организация русского масонства, объединившая несколько лож, создалась в начале 1770-х годов. В главе ее стал Иван Перфильевич Елагин, «тайный советник, сенатор, ордена Белаго Орла, кавалер, Главной Дворцовой Канцелярии член и Главный Директор музыки и Театра», известный тем, что «во младых своих летах писал весьма изрядные стихотворения», и тем, что «его тщанием Российский театр возведен на степень совершенства».

Диплом его на звание провинциального великого мастера был подписан в Лондоне дюком де Бофором 26 февраля 1772 года. Торжественное открытие Провинциальной Ложи в Петербурге состоялось несколько позже: Новиков показывал, что масонство получено было Елагиным «от какого-то лорда Питера»[48].

Елагина система не была строго выдержана в своей организации. Первоначальное простое английское масонство, довольствовавшееся тремя степенями — ученика, товарища и мастера, — в самой Англии скоро видоизменилось в сторону высших градусов. От барона Рамсея, из среды высшей знати, поддерживавшей претендента Стюарта, распространились различные формы IV и V степени так называемого «шотландского масонства». Йоркская ложа ввела в употребление степень Королевской Арки (Royal Arch).

Этим было заложено начало широкого применения тайных управляющих организаций, которые давали возможность братьям высших степеней вести к своим особым целям низших братьев.

Елагин союз 1770-х годов не остановился еще на таком понимании высших степеней. Отдельным членам его было предоставлено держаться любой точки зрения по этому вопросу: высшие градусы не давали заметных преимуществ в управлении. Отсюда и разнообразие взглядов на них в союзе[49].

Сам Елагин, «узнав подробно все обманы, не мог приступить к преподаванию высших степеней, и доныне еще никто от него ниже четвертой степени не восприял».

Но во многих его ложах были в ходу высшие степени. Пример показывала Главная Провинциальная Ложа. В Уставе ее было сказано, что в своих собраниях она «не делает работ приема до шестого градуса»[50], а «в последних двух[51] никакая ложа без воли сама делать не может».

Впоследствии Новиков показывал, что хотя он знал по Елагиному масонству только четыре градуса, но что там были еще V, VI и VII градусы. «Носили ленты со знаками; ибо в том масонстве, начиная с IV градуса, во всяком была особая лента. В IV градусе была лента красная с зелеными каемками, на которой привешен был знак, изображающий треугольник и циркуль; а на шее, помнится, на зеленой ленте еще знак. На звезде изображение креста со св. Андреем Первозванным. В других градусах были ленты черная с белыми каемками, зеленая, фиолетовая и еще не помню».

На основании протоколов ложи Урании видно, что по крайней мере в эту ложу могли входить братья 7-й степени[52].

Наконец, в одной из лож союза (Скромности), состоявшей под управлением Мелиссино, были введены высшие градусы «рыцарского» характера.

Елагина система жила на основании особого устава, носившего заглавие «Права, преимущества и обряды Главной Провинциальной Ложи»[53].

Согласно этому уставу Главная Провинциальная Ложа состоит (п. 1) из 7 должностных лиц — «чиновников»: 1. Великий провинциальный мастер, 2. Великий провинциальный наместный мастер, 3 и 4. Великие провинциальные надзиратели, 5. Секретарь, 6. Хранитель сокровищ и 7. Меченосец; «к сему присоединяются стуарты[54] всех лож», а также «всех лож мастера и чиновники, имеющие право голоса, как члены Главной Провинциальной Ложи, и наконец, все бывшие Главной Провинциальной Ложи чиновники, имеющие право всегда носить одни токмо запоны того достоинства».

«Собрания Провинциальной Ложи бывают в год четыре, каждое в три месяца, в учрежденном от Главной Провинциальной Ложи месте: где никто не может быть, кроме выше-показанных членов Ложи, или по крайности никто без дозволения, когда же случится быть впущену посетителю, то оные не только что голоса не имеют, ниже может рассуждать при каком бы то ни было предложении, разве спрошено будет на то его мнение» (п. 3).

В случае отсутствия великих чиновников их место занимают бывшие великие чиновники, «а когда и тех не случится, то частных лож стуарты по старшинству их лож бывают настоящими на тот раз чиновниками со всеми преимуществами» (п. 4).

«Если кто из братьев, составляющих Большую Ложу, в собрание быть не может, то вместо себя избирает он брата, но такого, который действительно сам был один год мастером или чиновником. Сие разумеется о чиновниках только частных лож» (п. 7).

«Всякие несогласия, или жалобы, не могшия быть кончены в частных ложах между членами оных или между двух частных лож, должны подаваемы быть письменно к великому провинциальному секретарю за довольное время перед четверократным собранием, и оные наперед в четверократных милостинных собраниях рассматриваются, если дело такового свойства. Если же требующее подробного изыскания, то возлагаются на комитет, который, рассмотря, вносит в четверократное собрание» (п. 8).

При добавлении или отмене Главной Ложей каких-либо прежних установлений частная ложа «может рассуждать о том, что Главною Ложею сделано, но не имеет права сама вводить отмены (от нового постановления Главной Ложи), но в оную нашу почтеннейшую Ложу мастер мнение свое к лучшему представляет, подписывая всеми оное собрание (частную ложу) составляющими братьями, а если будет оное неоспариваемо большим числом, то не взирая ни на что, хотя бы в меньшем и великий провинциальный мастер был; не соглашающиеся имеют право особо свое мнение в Большую посылать Ложу» (п. 10)Но при расмотрении дела в Большой Ложе великий провинциальный мастер имеет два голоса, все прочие — один (п. 11).].

Великий провинциальный мастер имеет в собраниях Великой Ложи дискреционную председательскую власть: может (только он один) прервать оратора (п. 13), исключить плохо себя ведущих членов (п. 14)Далее идет положение о великом провинциальном мастере.].

Провинциальный мастер назначается великим мастером или великим наместным мастером всего масонства в Англии (п. 1). Провинциальный мастер назначает провинциальных чиновников (но может и предложить их выбрать всей Великой Провинциальной Ложе — п. 3). Провинциальный мастер может требовать от всякой ложи понадобившиеся ему сведения (п. 5). Провинциальный мастер и провинциальные чиновники могут посещать заседания всякой ложи союза и наблюдать за правильным ходом ее «работ» (п. 6).

Провинциальный мастер «имеет полную власть учреждать ложи обыкновенным порядком, брав к тому своих чиновников с точным назначением мастера или оставляя выбор оного заводящейся ложе» (п. 9).

Если бы «все братство или большая оного часть признала провинциального великого мастера неудобным более к управлению или власть свою во зло употребляющим «Хотя никогда еще в нашем древнем и почтеннейшем ордене того не приключалось», — замечает Устав в начале этого пункта.], то должны они писать о том в Великую Ложу Англии и дотоле не собираться, доколе решение не придет» Подобное сомнение в высших начальниках, конечно, не могло быть допущено ни в шведской, ни в розенкрейцерской системах.].

Великим провинциальным мастером все время существования союза был И. П. Елагин. Великим наместным мастером в первый год существования Провинциальной Ложи определен был генерал-аншеф и сенатор Воронцов, а великим секретарем — поэт В. И. Майков.

18 декабря 1773 года происходило назначение новых «провинциальных чиновников». Наместным мастером остался Воронцов, великим секретарем Елагин «избрал» В. И. Лукина, первым надзирателем — Алексея Щербачева, вторым — Ивана Несвицкого, хранителем сокровищ — Степана Перфильева и меченосцем — Федора Фрёза.

Елагину подчинялось не менее четырнадцати лож.

1) Первой по времени открытая была Parfaite Union, которая была старше самой Провинциальной Ложи, так как учреждена была 1 июня 1771 года. Большая часть ее членов были английские купцы (мастер стула — Кели, John Cayley).

2) «Собственная ложа» Елагина, называвшаяся ложей Муз и собиравшаяся в его доме; диплом на открытие за подписями Майкова и Воронцова помечен был 16 июня 1772 года.

3—4) Некоторые члены ложи Муз, продолжая числиться в составе этой ложи, образовали свои особые ложи. 31 января 1773 года утверждена была ложа музы Урании[55], мастером которой сделался В. И. Лукин, надворный советник, правая рука Елагина, сочинивший комедию в пяти действиях, «Мот, любовью исправленный», которая «принята была весьма изрядно».

Скоро после этого открылась ложа Беллоны (мастер стула — И. В. Несвицкий).

Все братья лож Муз, Урании и Беллоны имели вход в любую из них, а мастера их составляли единый комитет по найму общего дома и прочим хозяйственным делам.

5) От ложи Урании некоторыми ее членами основана была (30 мая 1775 года) ложа Астреи (мастер стула — Я.Ф. Дубянский)[56].

6—7) В союз Елагиных лож входили и две военные ложи, «работавшие» среди офицеров и военных врачей русских армий[57]: ложа Марса в Яссах, под молотком П. И. Мелиссино[58], и ложа Минервы в Садогурах, в Молдавии, под управлением бар. Гартенберга[59].

8) Ложа Скромности в Петербурге, под управлением того же П. И. Мелиссино, вероятно, взамен ложи Марса, по возвращении Мелиссино с войны[60].

9) Ложа Клио, в Москва, основана около 1774 года.

10) Ложа Талии, на открытие которой (где угодно) было выдано разрешение Вердеровскому; летом 1775 года Талия «работала» в Москве, а в 1777 году в Полоцке.

11) Ложа Равенства, открытая осенью 1774 года; летом 1775 года ложа Равенства собиралась в Москве, а в 1776 году перебралась в Петербург. Кандидатами в мастера этой ложи Ильин называл кн. Г. П. Гагарина, кн. В. В. Долгорукова[61], гр. P. JI. Воронцова; избран был, по-видимому, кн. Гагарин.

12) Ложа св. Екатерины Трех Подпор в Архангельске (письмо ее, выражавшее единение с Елагиным, подписано 11 декабря 1774 г.)[62].

13) Ложа Эрато в Петербурге, основанная кн. А. И. Мещерским, не позднее марта 1775 года[63].

14) Ложа во Владимире, под управлением гр. Р.Л. Воронцова.

Все ложи находились в тесном общении между собою, посылая друг другу письма или рекомендуя своих членов в случае их переезда из места «работ» одной ложи в резиденцию другой[64].

Постоянные связи были у некоторых Елагиных лож и с западноевропейским масонством английской системы. Ложа Урании, например, неоднократно принимала к себе посетителей с дипломами немецких и английских лож и сама снабжала своих членов рекомендациями в эти ложи[65].

Зато старательно воздерживались от общения с масонами других систем. На собрания ложи Урании в качества посетителей могли быть допущены лишь братья Елагина толка. Особенно остерегались Рейхелевского масонства; у причастных к нему братьев требовали предварительного отречения от Рейхеля.

Но нежелательными признаны были и другие направления, хотя бы они очень близки были от Елагиной системы[66]. Внутренняя жизнь каждой ложи определялась ее «актами».

Акты Елагиных лож всецело приспособлены были к приему в ученики, товарищи и мастера, так как прием новых членов или возведение ранее принятых в более высокую степень составляли главное содержание «работ» этих лож. Почти ни одно заседание не обходилось без «принятия»[67].

Прием («ресепция») сопровождался сложным и запутанным ритуалом, частью заимствованным из практики средневековых цехов. Основной смысл ритуала состоял в «испытании» нового адепта путем всевозможных угроз и неожиданных унижений[68].

Заканчивался прием страшной клятвой, ограждавшей тайну всего происходившего в ложе. Новопринимаемый подробно перечислял все наказания, которых он заслуживает в случае своей неосторожной болтливости или измены. Товарищ и мастер добавляли к этой клятве еще несколько сильных пожеланий[69].

Несмотря на мрачное начало масонской жизни Елагинского адепта, дальнейшее течение этой жизни оказывалось вполне мирным и даже довольно веселым. Ложи Елагина вне ритуальной своей части носили характер почти светских клубов, где — после утомительных обрядов ресепции — можно было хорошо поужинать («столовые ложи») и встретить немало приятных знакомых[70].

По выражению Новикова, братья Елагиных лож «почти играли» масонством, «как игрушкою: собирались, принимали, говорили много, а знали мало».

Заглянуть во внутреннюю жизнь Елагиных лож позволяют протоколы одной из них (Урании), сохранившиеся за время от учреждения ложи до 1 июля 1775 года.

Ложа была торжественно открыта 16 марта 1773 года. На заседание прибыл «уполномоченный от п. П. В. Мастера ложи Муз второй надзиратель п. брат Несвицкий и объявил, что имеет письмо к братьям сооружателям ложи Урании, и требовал, чтобы они вступили в ложу. Обряд того дня был следующий. Впереди брат служащий со свечою, за ним два брата Мастера, позади их брат В. Лукин, ведущий п. брата Несвицкого к ложе, за ними посетители, по два в ряд, а потом все братья, приступавшие к сооружению ложи; вступя в храм, который совсем не освящен был, стали вокруг ковра, а брат служащий со свечою позади почтенного брата Несвицкого, который всем братьям читал приветственное письмо от п. П. В. Мастера[71]…

По прочтении (Несвицкий) требовал от братий, чтобы оные при нем учинили выбор мастера ложи, коего б он, по данному ему полномочию, мог утвердить в сем сане. Братья, всякий написав имя одного из членов своих, клали в сосуд, на жертвеннике стоящий, и по вынутым жребиям оказались все жребии на брата Владимира Лукина, кроме одного его, коим он избрал п. брата Николая Грена. П. брат Несвицкий, провозглася избрание, взял за руку брата В. Лукина и обвел его троекратно около ковра, будучи провождаем всеми братьями, а потом, подведши его к жертвеннику, требовал от него клятвы мастерской, которая им и сделана, как ниже сего вписано, и в продолжение коей меч п. брата Несвицкого был устремлен против сердца мастера ложи, а того меч против сердца п. брата Несвицкого.

Присяга мастерская

«Клянусь перед Всевышним Создателем Селенныя, пред тобою, препочтенный Провинциальный Великий Мастер, и пред всеми достойными здесь собранными братиями не только в сохранении непоколебимый верности к ложе Урании и в наблюдении с священнейшею точностью всей должности истинного масона в недреманном бдении о том, дабы никто из членов моей ложи не сходил никогда с пути истинного и чтобы сюда не вкладывалось ничто могущее поколеблить непрочность нашего Ордена. Обещаю также не употреблять во зло права и власти саном мастера ложи мне приносимой, а всегда поступать по узаконениям нашей препочтеннейшей аглинской Великой всего масонства Ложи и Ложи Главной Провинциальной, которые преподаны и впредь преподадутся. В случае же нарушения подвергаюсь мщению Создателя и гневу всех братьев. Для утверждения сей присяги целую слова Спасителя нашего».

После торжественно обставленного открытия, с пышными речами и обрядами, тихо потекла будничная жизнь ложи Урании[72].

Несложное ее хозяйство — квартира и обстановка, устройство ужинов и праздников — отнимало, однако, много забот и достаточно денег от ее членов.

С августа 1774 года, когда Лукин продал свой дом (где сначала помещалась ложа), для Урании было нанято помещение на Мойке против Галерного двора, за 270 рублей в год.

Недешево стоило также участие в празднествах Великой Провинциальной Ложи. В 1772 году на торжество Иоанна Крестителя употреблено в Провинциальной Ложе «до тысячи рублев». На предстоящие подобные же расходы 1773 года великий секретарь предлагал членам Урании внести кто сколько может. «Уединенные» собрали «на сей праздник» 130 рублей, но торжество не состоялось, вероятно, из-за недостаточности сбора. В декабре великий мастер внес на тот же предмет от имени ложи Урании еще 50 рублей, из которых ложа обещала ему вернуть 40 рублей.

В июле 1774 года в Уранию пришло письмо от распорядительного комитета по устройству празднества; подписано оно было Ал. Щербачевым, П. Мелиссино и Ив. Дмитриевским[73]. Комитет выражал пожелание: «1) Чтобы от каждой ложи послано было ко всем ее членам циркулярное прошение для собирания денег и чтобы каждый брат по произволению своему способствовал к совершению сего праздника, однако не менее двух рублев. 2) Чтобы собранные все деньги, равно как и реестры братьев и посетителей, за платеж которых каждая ложа ответствует, с показанием их степеней, присланы были как можно скорей в комитет, который распоряжает праздник и берет на себя, когда ж и где оному быть; о том почтенное братство будет от нас уведомлено: число присланных к нам денег решит совершенное и посредственное великолепие сего праздника, хотя желание наше клонится к тому, чтоб торжество сего дня было великолепно».

16 июля 1774 года секретарь Урании А. Гессель подробно отвечал на это письмо. «В день назначенного торжества членов с посетителями будет 55: ложа, видя ваше попечение о благом устройстве сего празднества, полагает дать с каждого брата до четыре рубля, что и учинит 220 руб., дабы торжество сколько можно пристойным сделать. Деньги сии можете вы получить у почтенного брата фон Эссена, когда вы потребовать их за благо рассудите. Притом вся ложа просит вас, чтобы день, кроме вторника, пятницы и субботы, дабы большую часть ее членов в оные дни делами занятых, не лишить участия в сем удовольствии. Все ложи Урании члены и посетители будут мастерской, товарищеской и ученической степеней и как их число означено, то и не кажется надобности посылать особого им списка, но если оной необходимо для вас надобен будет, то я его вам доставлю тогда, когда повестка от вас к празднеству пришлется».

По прочтении этого письма «все бывшие в ложи (Урании) согласились и начали плату, а не бывшим тогда положено объявить после, притом единогласно принято, чтобы каждый за своего посетителя заплатил брату хранителю сокровищ 4 рубля, и сверх того условлено ж, что если общего празднества и сей год не будет, то нашей ложи праздновать особо день святого апостола Андрея и употребить на то сии собираемые деньги».

Торжество, кажется, состоялось все-таки в Провинциальной Ложе. Наследующий год день Иоанна Крестителя праздновался всем союзом в доме Елагина, причем взималось 3 рубля за вход.

Помимо участия в праздниках Провинциальной Ложи, Урания устраивала торжественные вечера и своими силами, например, 17 марта 1776 года, когда в Урании был А.Я. Ильин с братом своим П.Я.; по его словам, «нынешней день повсягодно празднуется (этой ложей) по причине, что открылась она в сие число[74], и ныне минуло ей три года. Был концерт очень хороший. Всех братьев тут находилось без малого человек сто. Ужин был хороший. Мы поехали оттуда в исходе первого часа пополуночи, а еще никто не выезжал прежде нас, и все сидели еще по местам, не думая разъезжаться».

В менее парадной обстановке, но с тем же характером клуба протекали и обычные собрания ложи.

12 января 1776 года Ильин был в Урании вместе с П. Я. Ельциным: приятели пили пунш («два стакана за 20 коп.»), а после ужина бр. Книпер потчевал их по дружеству шампанским.

13 января того же года в Урании держана была траурная ложа. «Было весело, — записал, однако, Ильин, — особливо показалось мне — за здоровье сестер выстрел. Разъехались, в двенадцатом часу пополудни»[75]. И 4 июня Ильин ужинал в Урании.

Урания немногим отличалась от других лож Елагиной системы, где побывал Ильин в 1776 году.

8 января Ильин «пошел в л. Астрею, была товарищеская, очень хорошо всех посетителей, в том числе и меня, приняли. А стол вечерний гораздо лучше, чем в Урании… Выехал с братцем[76] к нему домой в первом часу пополуночи».

26 февраля, вернувшись из той же л. Астреи, Ильин записывает: «очень было весело».

А 22 марта после закрытия л. Астреи Ильин «был много пьян». Ужинал Ильин и в Беллоне.

Именно для таких ужинов — «столовых собраний» — в л. Урании еще в 1773 году была куплена на 50 руб. виолончель, «дабы бр. Ясниковского избавить от трудов возить такой же инструмент всегда с собою».

Расходы по устройству клуба ложа пыталась возместить собиранием платы с посетителей, штрафами за нарушение устава и пр.

В сентябре 1774 года единогласно было решено: «К провождению времени членов ложи завести в одном покое нанятого дома биллиард, а за употребление оного платить за ординарную партию по 5 к., за карамболь по 10 к. с партии, а лагерре по 5 к. с каждого играющего, с тем чтобы во время священных работ наших никто из братьев не играл под штрафом платежа 10 р.». Было решено также, «чтоб каждому члену л. Урании позволено было и в другие дни, когда ложа не в собрании, в доме быть и в биллиард играть, однако ж только до первого часу после полуночи а не долее, а кто долее означенного времени останется, должен за первые полчаса его за сроком пребывания платить 1 р., за вторые — 2 р., за третьи — 4 р., и так каждые полчаса вдвое»[77].

Далее постановлено: «Карточная игра таким же образом и на таком же основании и штрафах, как выше сего о биллиардной положено, дозволяется, но только коммерческие игры, а азартных ни под каким видом не играть, за каждые две игры карт платить по 1 р. Свечи для биллиарда и карточных столов платит ложа из доходу от биллиарда и карт[78]… С выигрышев платит каждой в пользу л. по 5 к. с рубля».

Была выработана и такса для буфета ложи: «Впредь имеет каждой брат платить за вечернее кушанье при входе и записи 50 к. (как прежде было по 1 р.), а за напитки платит каждый за себя и при самом требовании оных. Эконом должен держать напитки в полубутылках, а за каждую целую бутылку белого или красного вина платить 50 к. За аглицкое пиво

50 к. За чарку гданской водки 10 к. Чужестранные и других соединенных с нами лож посещающие братья от того платежа не исключаются, а за братьев с талантами платит л. эконому по-прежнему по 1 р. За которой он каждому поставит полбутылки вина, полбутылки пива и одну чарку гданской водки, все сие разумеется только в те дни, когда ложа собирается»[79].

Несмотря на доходы от буфета, финансовое положение Урании все время было затруднительным. Еще 10 мая 1774 года на собрании ложи было сделано угрожающее сообщение, что в ложе «по книгам ныне наличных денег только 32 р. 32 к.». Приходилось иногда, ради доходов, отказываться от строгости принципов. Так, 13 сентября 1774 года решено было, «чтоб братья масоны, которые не сочлены нашей ложи, только в дни собрания л., когда они посетителями войдут, допущены были, а непросвещенные — никогда, кто ж в другие дни с собою приведет из братьев других лож, должен платить штрафу 10 р.».

Через два месяца «почтенный брат Карл Книпер предлагал, чтоб для умножения доходов л. дозволено было братьям членам и в такие дни, в которые ложи не бывает, приводить с собою в дом наш таких братьев, которые у нас уже посетителями бывали, и чтоб для того завесть особую книжку, в которую бы член, приведшей гостя, записывал имя его и свое и отвечал бы за него в исполнение наших условиев». На это предложение ложа согласилась «жребием».

Одновременно с попытками поднять доходность косвенного обложения, которому подвергались члены и посетители ложа решила упорядочить поступление прямых сборов.

В указанное уже заседание 13 сентября 1774 года приняты были такие решения по этому поводу:

«1) Чтоб каждый член ложи (исключая почетных членов), как здесь в Петербурге находящиеся, так и отсутствующие… на содержание ложи платили по шести рублев в год, считая от 1 сентября сего года, а именно каждые полгода по три рубля, а которые из них оных трех рублев в две недели от начала каждого полугода не заплатят, будут из членов ложи Урании выключены. Чтоб каждый новопринятый член ложи с 1 числа того месяца, в котором он принят будет, платил по 50 к. на месяц до начала полугоднего платежа.

2) Чтобы все масоны, хотя бы и из членов прочих под конституциею В. П. Р. Ложи были, когда пожелают быть членами ложи Урании, за вступление платили по 25 руб., исключая учеников и товарищей, которые за вступление в члены нашей л. платить имеют 10 рублей». Последний пункт сопровождался еще следующей предусмотрительной оговоркой: «Когда кто ложе предложен будет, из непросвещенных ли для принятия в наше общество, или из масонов в члены ложи, то предлагатель имеет, как скоро предложенный им жребием или общим согласием к принятию удостоен будет, заплатить положенные за прием деньги, а до действительного платежа оных — предложенного в ложу не вводить».

Хозяйственными делами ложи заведовали экономы. Сперва эту обязанность вьполнял Краббе, принятый «для одобрения» в почетные члены ложи. Эконому полагалась «за его присмотр и труды» третья часть из сборов с биллиарда и, вероятно, карточной игры. В конце 1774 года ложа избрала из своих членов трех экономов (весной 1775 года ими были бр. Бардвик, Машмейер и Кентер).

В ведении эконома находились «служащие братья», на которых лежала забота о внешнем устройстве ложи. В Урании их было четверо. В самый день открытия, 16 марта 1773 года, ложа постановила «производить служащим брату Клинку по 2 рубля, Дмитрию и Никитину по рублю каждый месяц, а брату Степану каждый раз, когда он в ложи будет работать, по 50 к.». В марте 1775 года Клинк сделался очень дряхл, и на его место был намечен «паришных дел мастер» из Ревеля Якоб Штам.

О брате Степане известно, что карьера его не была блестящей. В декабре 1773 года «по предложению почтеннейшего мастера ложи» он был «осужден всею ложею за его пьянство и безобразный поступок во время первого четверократного собрания Провинциальной Ложи, чтобы лишить его шесть раз получаемого от ложи награждения и стоять на коленях у двери во время столовой ложи»[80].

Своих служащих братьев ложа брала с собою на празднества, устраиваемые совместно с другими ложами. Так, в письме А. Гесселя было выражено желание членов ложи, чтобы на торжестве Иоанна Крестителя в Провинциальной Ложе «их поместить к одной части стола, дабы им способнее иметь услугу от своих братьев служащих, чего они, бывая рассеяны, почти всегда лишались».

Тайна, которую масон клялся никому и ни под каким видом не открывать, — не бывала открыта и ему самому, по крайней мере в низших степенях Елагиной системы.

«Ты слышал, может быть, — говорил мастер новопринимаемому ученику, — что какое-то таинство между масонами хранится, поощрен был к приобретению оного побуждением любопытства, сродного человечеству, а ощутив сего дни многие ко искушению тебя истощенные опыты, уповаешь может быть найти в стенах храма нашего нечто чрезвычайное; но тщетно, любезный брат, сие воображение тебя прельщает!»

Объяснения приходилось ждать от степени товарища. Однако принятый в эту степень узнавал из слов мастера, что товарищество «дается ему не для приобретения великого таинства, но для вящей скромности». Устанавливая законы содружества, царь Соломон «не отличил товарищей от учеников великим таинством».

Оставалось ждать мастерской степени. Новопринимаемому мастеру обещано бывало истолковать это «сокровенное от учеников и товарищей таинство». Перед ним должны были раствориться «врата храма Соломонова», и он мог узреть «внутреннее хранилище». После торжественного предисловия принимаемому рассказывалась (а частью, при его сотрудничестве, и разыгрывалась) «история о Гираме», мастере, строителе Соломонова храма; Гирам убит был изменниками-товарищами, тщетно желавшими узнать от него мастерское слово. Тело стойко умершего за свою тайну Гирама найдено было другими мастерами, и преступление было обнаружено; своей смертью Гирам дал вечный образец и урок всем вольным каменщикам.

Прослушав легенду, новый мастер не знал, однако, раскрыта ли ему теперь вся тайна, которая есть в масонстве; ему делались прозрачные намеки, что только на высших степенях ему действительно откроют «конец и начало наших похвальных действий в священных работах».

«Конца и начала» не распутывала, однако, ни одна степень Елагиной системы. Раздраженное любопытство рядового масона так и не находило себе исхода. Бесконечное число раз повторяемый ритуал под конец приедался и надоедал, из важного делался смешным. Трепетное отношение к священным актам быстро сменялось будничным разочарованием. К строгим требованиям ритуала начинали относиться, как к докучной «привычке», с иронической, еле сдерживаемой улыбкой, — а иногда и вовсе не считали нужным скрыть эту улыбку[81].

Как только спадал с масонства покров святости, раскрывались уста масонов, которых не могла замкнуть и страшная клятва. О всем, что делалось в ложе, свободно болтали за ее дверью — даже между профанами.

По этому поводу В. И.Лукин подал особое заявление в свою ложу. «Примечено им и многими другими братьями, когда в нашей ложе кто из масонов в члены или из непосвященных желающими в наше общество предлагаемы бывают, то о том, до вступления и приема их тотчас за ложею известно, и между братьями масонами с недовольной осторожностью и в неудобных местах говорят, отчего… желающий в общество наше претерпевает досаду от своих ближних и иногда отвращается от своего намерения». Посему решено, что «имеющие предлагать непросвещенных, предложение свое не прежде имеют объявить, как по закрытии л. и выходу прочих братьев в оставшемся для того комитете» (из чиновников ложи)[82].

Не найдя в Елагином катехизисе достаточной духовной пищи, привыкнув к странными обрядам во время бесчисленных «ресепсий», братья начинали из священных актов делать иногда употребление вовсе не священное.

Сенатские канцеляристы Ильин и Петров, воспользовавшись однажды отсутствием своего домохозяина, начальника по службе и собрата по масонству Л. В. Тредьяковского, так посмеялись над своими «неудобосказуемыми» обрядами: завязавши глаза крепостному человеку Тредьяковского Федору, отвели его «в другую комнату, которой он не узнал, и зачали шпагами шаркать над ним, он этого так испугался, что дрожит». Наконец, «посмеявшись довольно», отпустили.

В другой раз компания таких же канцеляристов кутила с какими-то полицейским офицером (имя которого для товарища его по кутежу, Ильина, осталось скрытым). «Были все пьяны от пунша и шалили много, из комнаты Осипова, тут же на дворе в стоящие пустые покои шли церемонией, иной в кафтане, а иной без кафтана. Передний с чашей, наполненной пуншем, а за ним идущий — с лимонами, с ложкой и с сахаром, потом третий с чашками».

Так привычка к масонскими ритуалами вызывала подчас весьма рискованные подражания. Масонство обращалось в шутовство. Для тех, кто шел в масоны с целью удовлетворить какие-то нравственные запросы души, этот конец был невыносим. Таким людям приходилось искать себе выхода в новом направлении. Если Елагина система не удовлетворяла, нужно было найти другую, которая могла бы или разъяснить так и не раскрытую тайну масонства, или поддержать в душе «нравственность и самопознание».

Прежде других таким путем пошел сам Елагин. Еще до получения диплома от дюка де Бофора на звание великого провинциального мастера России Елагин стал сомневаться в правильности той английской организации, во главе которой стоял Бофор (и позже Питер).

Конец шестидесятых и начало семидесятых годов XVIII века для Елагина было вообще временем тревожных разочарований и сомнений в масонстве. «В сие самое колеблемых размышлений и исканий моих время, — писал Елагин, — счастье познакомило меня с некоторым, недолго в России бывшим путешественником, мужем пожилым, в науках школьных знающим, в таинственном нашем учении далеко прошедшим».

Этот путешественник-англичанин («сей целомудрый брат») убедил Елагина, «что масонство есть наука, что оно редко кому открывается; что Англия никуда и ничего на письме касательно оного не дает; что таинство сие хранится в Лондоне, в особой ложе, древнею называемой; что весьма малое число братьев, знающих сию ложу; что наконец весьма трудно узнать и войти в сию ложу, а тем труднее в таинство ее посвященну».

Древняя английская система, о которой говорит тут Елагин, возникла позже, чем так называемая «новая» (по которой учреждены были ложи 1717 года); Великая Ложа древней системы официально была открыта лишь в 1759 году (неофициально — для этой роли намечена была лондонская ложа ирландских масонов еще в 1743 году).

Но приверженцы ее — сначала большей частью ирландцы — настаивали на том, что они привезли из Дублина древние обычаи во всей их неприкосновенной чистоте, в то время как англичане сильно от них отошли. Отчасти это утверждение было правильно, хотя нововведения проникали иногда одинаково в среду старых и новых масонов (например, степень Королевской Арки, Royal Arch)[83].

Древнее масонство Англии, во всяком случае, было более замкнутой организацией; с этой стороны «ирландская система» приближалась к «шотландской». Тайна, облеченная в формы древнего английского масонства, которое для Елагина продолжало оставаться истинным, — тайна эта и манила к себе Ивана Перфильевича[84].

Искания его не прекратились, после того как «избрание многих Российских братов и утверждение оного матерью нашею великою Аглицкою Селенскою ложею» сделали его великим провинциальным мастером России. Это событие принудило только Елагина «еще вяще напрягать все возможные силы к разрешению сего таинственного узла и умствования. Чистосердечность моя не дозволяла мне водить братию мою путем, мне самому неизвестным».

Путь, избранный Елагиным, был, однако, слишком длинен и нескоро мог привести к цели. Гораздо ближе находился другой источник, который обещал также чистое и подлинное масонское учение. Почти одновременно с Елагиными ложами в Петербурге возникла Рейхелева система.

Бар. Рейхель[85] был приверженцем «шведско-берлинской» системы доктора Циннендорфа, известной также под именем «Слабого наблюдения». В отличие от «Строгого наблюдения», эта система не придавала чрезмерного значения внешнему блеску организации высших градусов; но, в отличие от новоанглийской, она проводила в своих ложах ту строгую моральную дисциплину, которой добивалось и древнеанглийское масонство.

Рейхелева масонская организация состояла, по-видимому, из меньшего числа степеней, чем Елагина. «Барон Рейхель, — говорит Новиков, — больше четырех или пяти, не помню, градусов не давал, отговариваясь тем, что у него нет больше позволения…»

12 марта 1771 года Рейхелем была открыта в Петербурге ложа Аполлона, немедленно выразившая в особом письме свою зависимость от Великой Ложи Циннендорфа в Берлине[86]. «Свет, наконец достигший от вас сюда, — писала в Берлин ложа Аполлона, — налагает на нас обязанность сообщить вам о нашем настоящем установлении».

Мастером ложи Аполлона сделался сам Рейхель; из членов-основателей ее только один был русский — генерал С. К. Нарышкин.

Из-за финансовых затруднений (наем дома) ложа довольно скоро прекратилась; возобновлена она была в 1774–1775 годах под управлением Г. Розенберга, дельца и интригана, вначале выставлявшего себя сторонником Рейхеля[87].

Помимо: 1) Аполлона к «ведомству Рейхеля» принадлежало еще не менее шести лож.

2) 15 мая 1773 года открыта была л. Гарпократа; первым ее мастером был кн. П. Н.Трубецкой, получивший молоток непосредственно от Рейхеля; вслед за ним — И. А. Артемьев.

3) 14 августа 1773 года основана л. Аполлона в Риге, под управлением Бётефгора.

4) Л. Изиды в Ревеле, открытая в 1773 году.

5) Л. Горуса в Петербурге, начавшаяся в 1774 или 1775 году. Мастером стула в ней был А. А. Нартов, «статский советник, Монетного департамента, Вольного Экономического Общества и Лейпцигского ученого собрания член; человек острый, ученый и просвещенный, искусный во французском, немецком и своем родном языках; также в математике, химии и других науках».

6) Л. Латоны в Петербурге; основана 2 декабря 1775 года. Мастер стула в ней сперва И. П. Чаадаев, потом Н. И. Новиков[88].

7) Л. Немезиды в Петербурге, учрежденная не ранее конца марта месяца 1776 года. Мастером стула был в ней Я. Ф. Лубянский[89].

8) Л.Озириса, открытая сперва в Петербурге, а в 1776 году перенесенная в Москву. Она называлась «княжеской», так как мастер стула (Н. Н. Трубецкой) и несколько братьев ее были князья.

С первого же года своего существования Рейхелево масонство пробовало вступить в связь с Елагиной системой.

2 октября 1771 года сам доктор Циннендорф писал из Берлина Елагину (который даже еще официально не был назначен от Англии великим провинциальным мастером): «В видах укрепления, насколько возможно, дружбы и согласия между вашими братьями (существенная цель, основной камень всех работ и здания всякого доброго брата масона!) я счел своими долгом вам выразить это и в частности препоручить брата Рейхеля, как и его ложи, вашему и всех ваших братьев в Петербурге покровительству, доверию и благоволению»[90].

Елагины ложи пытались, однако, отгородиться от новых соседей. У Рейхелевых масонов требовали отречения от Рейхеля, если они желали поступить к Елагину[91]. Скоро, впрочем, имя Рейхеля начало вызывать иного рода смущение среди елагинских масонов. Между последними прошел слух, «что есть истинное масонство и что оно и в С.-Петербурге есть». «Разведывая», Новиков и его друзья «узнали, что сие масонство привезено бароном Рейхелем из Берлина».

После этого начались отпадения — от Елагина к Рейхелю. Переходили к последнему и по одиночке, и целыми ложами. И. А. Петров, недавно лишь принятый в Елагину Астрею, через несколько месяцев уже «вступил членом в ведомство Рейхелевское».

Л. В. Тредьяковский в Москве еще был в Елагиной ложе Равенства, а приехав в Петербург, перешел к Рейхелю, и не только сам перешел, но звал подчиненного своего А. Я. Ильина.

22 марта 1776 года прекратила существование Елагина ложа Астреи, члены которой почти сплошь перешли к Рейхелю. «Закрыли его, и членство все братья с себя отдали и свечи погасили… — записывает бывший при этом Ильин. — Когда закрывали Астрею, то в самое то время очень было жалко, так что у меня навертелись слезы».

Дубянский непосредственно после этого основал ложу Немезиды по системе Рейхеля. Вероятно, еще ранее[92] перешел к Рейхелю Новиков; с ним вместе было несколько его друзей; «начальником или мастером стула» был к ним определен И. П. Чаадаев[93]. Ложа Латоны получила при своем основании акты трех степеней. «Между сими актами и прежними английскими усмотрели мы великую разность, — показывал Новиков, — ибо тут было все обращено на нравственность и самопознание, говоренные же речи и изъяснения произвели великое уважение и привязанность».

После обозначившегося уклона в сторону Рейхеля медлить Елагину больше было нельзя; приходилось принимать давно протянутую руку.

1 сентября 1776 года состоялось большое собрание Рейхелевых масонов в ложе Немезиды, «в коем они положили согласиться (с Елагиным) и дать свои акты и обряды первых трех степеней, и что Государственный масонский великий мастер будет И. П. Елагин, а наместный — граф Никита Иванович Панин, которое положение совсем решится окончательно в будущее собрание, то есть в субботу».

3 сентября в 7 часов утра Рейхель с двумя братьями отправился на квартиру Елагина, чтоб застать его до его отъезда в Царское Село к императрице. «Однако предварительно, — писал Рейхель в берлинскую ложу, — я оставил акты в коляске и заставил его выдать вперед расписку; только тогда принес я их наверх и отдал ему».

3 сентября вечером на собрание ложи Гарпократа явились И. П. Елагин и представители его лож — Н. И. Бутурлин и И. Б. Леццано. «И из них на Елагина все то надели, что принадлежит до великого Государственного Мастера, и снабдили тремя актами».

Через месяц Елагин сообщил Великой Национальной Ложе в Берлин, что он счастлив видеть «во всей России одного пастыря и одно стадо».

Всего под главенством Великой Провинциальной Ложи объединилось тогда не менее 18 лож[94].

В ближайшие годы две из этих лож (Горус и Пеликан — Благотворительность) перекинулись к шведской системе. В 1777 году сам Елагин близок был к Швеции, но успел удержаться от вступления в новую организацию прежде, чем на нее начались правительственные гонения.

В связи с этими последними поколебалось мирное существование всякого масонства вообще. После издания «Устава благочиния» (1782 год) закрыл свою ложу Скромности П. И. Мелиссино.

Через два года, когда деятельность московских масонов вызвала острое раздражение Екатерины, счел благоразумным прекратить свою деятельность и Елагин. В 1784 году «работы» всего союза были «приостановлены по собственному побуждению гроссмейстера (Елагина) и с согласия членов лл., но без приказания со стороны высшего правительства; вследствие чего благочестивая императрица, чрез гроссмейстера ордена, всемилостивейше удостоила передать ордену, что она, за добросовестность его членов избегать всякого сношения с заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, не может не питать к ним полного уважения»[95].

После этого лишь немногие частные ложи продолжали «работы» вне всяких широких союзов (без перерыва шли «работы», например, ложи Урании). Новая Елагина организация сложилась только в 1786 году.

4. Рыцарство

Рейхелева система не могла удовлетворить наиболее рьяных последователей масонства. Она не сообщала никаких секретных познаний, устремляя главные усилия на предварительные моральные упражнения. Она не была также достаточно блестящей по внешности, не привлекала обещаниями особой организации высших управляющих градусов. «Слабое наблюдение» остановилось как бы на перекрестке между двумя путями, один из которых вел к тайным знаниям, а другой к высшим степеням. Первый путь обещало своим адептам розенкрейцерство, второй — рыцарство.

Рыцарство (или «Строгое наблюдение») давно уже пыталось утвердиться в России. Около 1762 года переселился из Флоренции в Петербург резчик на камне Лоренц Наттер (умер в 1763 году), состоявший во Флоренции членом ложи лорда Саквиля. Наттер был предшественником и единомышленником известного Штарка. Сам Штарк жил в Петербурге в 1763–1765 годах; в это время он был учителем в Petrischule и второй раз в 1768 году. Уже в первый свой приезд он, совместно с шотландцем лордом Вильямсом, устроил в Петербурге капитул «Строгого наблюдения». Вильямс подчинен был тайному Комитету начальников ордена, находившемуся в Германии. Членом этого комитета был, между прочим, позднейший начальник наших розенкрейцеров Вёльнер. Во второй приезд в Петербург Штарк обновил капитул, наименовав его Фениксом.

«Строгое наблюдение», согласно масонской традиции, продолжало дело средневекового ордена Рыцарей Храма (Тамплиеров), изничтоженного в 1314 году усилиями Римского Папы и французского короля. Образ сожженного на костре гроссмейстера Якова Моле послужил яркими символом для масонской мысли XVIII века.

Пользуясь представлениями литературы XVII–XVIII веков о храмовниках, «возобновители ордена» построили свою систему на преобладании высших градусов и строгом подчинении низших.

Благодаря такой организации орден легко делался пригоден для всякого рода политических интриг (в Англии им пользовались сторонники Стюартов, в Швеции — искатели переворота в пользу неограниченной королевской власти вроде Пломенфельдта). Всеми эффектными приемами своей «рыцарской» бутафории и терминологии орден Храмовников служил к объединению высшего дворянства.

30 сентября 1776 года (то есть менее чем через месяц после соединения Елагина с Рейхелем) кн. Александр Б. Куракин отправился в Стокгольм для объявления королю Швеции вторичного брака Павла Петровича. Этой поездкой воспользовалась русская Провинциальная Ложа[96]. Она вручила Куракину письмо к стокгольмской Главной Ложе, прося посвятить Куракина в тайны шведского ордена и снабдить его истинными актами. В Стокгольме Куракин и сопровождавший его Г. П. Гагарин были посвящены в высшие степени и вернулись весной 1777 года в Петербург с некоторыми полномочиями и актами. По рассказу Бебера, большую роль в этом играл Георг Розенберг, который со своей ложей Аполлона оставался вне соединенной ложи Елагина — Рейхеля. Через барона Пфейфа, члена л. Аполлона, Розенберг вступил в письменные сношения с братом его, игравшим роль в шведском капитуле. Брат Георга Розенберга, Вильгельм, также способствовал переговорам, находясь в Стокгольме в качестве секретаря при посольстве Куракина. Куракин не привез, однако, в Петербург важнейших бумаг шведской системы, касавшихся управления орденом в России. Эти бумаги должен был доставить в Петербург летом 1777 года шведский король Густав III. Густав действительно приехал в конце июня в Петербург; в честь его устроены были торжественные празднества в Розенберговой ложе Аполлона.

Личное вмешательство Густава не устранило, однако, каких-то внутренних трений, мешавших окончательному установлению шведской системы в России. В письмах к А. Б. Куракину от 23 августа и 5 сентября депутат стокгольмской ложи Кауниц-Ритберг сообщает о том, «что окончание дела еще задерживается».

По-видимому, трения происходили из-за вопроса о лицах, которые должны были стать во главе ордена в России. Вероятно, герцог Зюдерманландский, начальник шведского масонства, хотел видеть переход под свое начальство всей существующей системы русского масонства вместе с великим мастером Елагиным; о том же, верно, «негоциировал» и посланный от петербургской Великой Ложи Куракин. С другой стороны, Розенберг должен был хлопотать о совершенно новой организации, в которой он мог бы получить больше значения. Ему косвенно содействовал своею нерешительностью и сам Елагин.

Елагин первоначально готов был на переход в шведскую систему со всей налаженной организацией русского масонства. В этих видах он сам перевел привезенные ему Курагиным шведские акты; на первом листе книги, содержащей один из этих переводов, Елагин записал имена кандидатов на должности, открываемые новой системой.

В этом реестре как среди братьев четвертой степени («избранных» или шотландских товарищей) и пятой степени («мастеров шотландских»), так и в «капители» названы все руководители соединенной Рейхелево-Елагиной Великой Ложи: великий мастер Елагин, наместный великий мастер Панин, великий секретарь Лукин, 1-й надзиратель Мелиссино, 2-й надзиратель Щербачев и др. Куракин и Гагарин поименованы далеко не на первых местах (на 13-м и 14-м в первом реестре, 14-м и 15-м — во втором, 6-м и 8-м — в третьем).

К этим прежним руководителям думал обратиться сначала и Кауниц-Ритберг: он просил Куракина сообщить содержание одного из своих писем «сенатору Елагину» и «генералу Мелиссино» наравне с князем Гагариным.

Скоро Кауниц-Ритберг мог, однако, убедиться в недостаточно искреннем отношении Елагина ко всему предприятию. «Очень сожалею, — пишет Кауниц Куракину от 5 сентября 1777 года, — что г. Елагин передал вам только вчера письмо, которое я имел честь писать к вам уже давно».

После долгих колебаний и задержек Елагин наконец отказался от гроссмейстерства в шведской системе. Вероятно, придворные соображения решили для него вопрос: отмеченная живым участием друга цесаревича Куракина шведская система сразу была холодно встречена Екатериной.

Уверяя Кауница в «наполняющей все его существо неизменной преданности и признательности», Елагин изысканными выражениями отклонил от себя предложение о гроссмейстерстве.

Елагин был не один в числе уклонившихся; Провинциальная Ложа осталась верной ему почти во всем составе. Братья Розенберг, получившие за привезенные Вильгельмом шведские акты 1400 рублей, вызвали негодование Елагиных братьев, так как в актах этих братья не усмотрели ничего нового сравнительно с Рейхелевыми[97].

В результате колебаний и сомнений стокгольмская ложа решила обойтись без участия Елагина и создать свою собственную организацию. 10 апреля 1778 года заключено было основное условие между шведским и русским капитулами. Префектом последнего взамен отказавшегося Елагина был поставлен кн. Г. П. Гагарин[98].

22 декабря 1778 года в Петербурге была открыта первая ложа шведской системы, принявшая имя Феникса. Пространную речь на этом торжестве произнес кн. Гагарин.

«Сооружа сей новый храм премудрости и добродетели, — говорил Гагарин членам новой ложи, — поставляю себе должностью изъяснить вам причины, побудившие меня предпочесть новое старому, или лучше сказать — оставя прежние стези, вступить на новый путь. Большая часть из вас составляла уже несколько лет число тех братьев, коих лестная ко мне доверенность избрала меня начальствовать над вами; взаимность требовала и с моей стороны беспредельного к вам усердия, и неусыпного попечения о благе ордена вообще и той части оного особенно, которая под управлением моим находилась. Сие то усердие побуждало меня вести вас по тем стезям, которые мне лучшими быть казались, пока угодно стало Всевышнему Создателю всех миров озарить меня лучом истинной своей премудрости и самыми неведомыми судьбами наставить меня на путь истинный». Отринув «глупое самолюбие», Гагарин признавался, «что все прежнее — тьма, а новое, ныне вводимое — истинный есть свет».

Главной задачей своей речи Гагарин поставил защиту от клеветы, которую взводят на орден его противники.

«Говорят иногда, что строгое наблюдение таинств ордена сокрывает может быть в себе некоторые непорядки и зловредные намерения, как то: опровержение веры, правительства и прочее сему подобное. На сие мой бы ответ был таков, что подозрение, падающее на тайное сообщество, часто бывает следствием тех же предрассуждений неосновательных, по которым древние христиане претерпевали. Сходбища их были тайны, в ночное время, за крепко заключенными дверьми: из сего однако же не следует, чтоб между ими происходили беспорядки или зловредные намерения были, но напротив того, всем известна чистота и непорочность правил христианской веры».

Только следующей весною (7 мая 1770 года) герцогом Зюдерманландским скреплен был патент, передававший Гагарину верховное управление над всеми русскими ложами шведской системы.

25 мая 1770 года состоялось торжественное открытие в Петербурге Великой Национальной Ложи, по шведскому ритуалу, под председательством Гагарина.

Шведская система насчитывала 10 степеней: три иоанновских (ученика, товарища и мастера), две андреевских (шотландского ученика, или избранного, и шотландского мастера) и пять рыцарских (рыцаря Востока и Иерусалима, рыцаря Ключа, брата белой ленты, брата фиолетовой ленты и брата Розового Креста)[99]. Всеми русскими ложами управляла на основании особых «законов» Великая Национальная Ложа, находившаяся в Петербурге.

«Понеже Великая Национальная Ложа русского государства имеет под своей властью провинции, населенные братьями различных народностей, — гласит § 1 этих законов, — она должна иметь в числе своих великих чиновников по два для замещения некоторых должностей».

В Национальной Ложе были установлены следующие должности:

1) Великого национального мастера[100], 2) двух великих наместных мастеров (один (для русского, другой для немецкого языка, как и ниже), 3); двух великих надзирателей, 4) двух великих секретарей, 5) двух великих риторов, 6) великого казнохранителя, 7) великого хранителя меча, или обрядоначальника, 8) двух великих милостынесобирателей, 9) великого привратника или стража (§ 2 законов).

Кроме перечисленных лиц, членами Великой Ложи считались все мастера, наместные мастера и надзиратели подвластных лож (§ 3).

Шведская система требовала гораздо более строгой подчиненности частных лож Великой, чем это было у Елагина.

«Великий мастер или его наместный мастер, — говорится в § 2 законов, — имеют власть и право не только присутствовать при работах всякой подвластной ложи, но если им заблагорассудится, и руководить работами, имея при этом мастера стула по левую руку».

Поэтому «для национального мастера в каждой работающей ложе должно поставлять кресло по правую руку близ алтаря. Это кресло даже в отсутствие его никто, кроме великого наместного мастера, занять не имеет право».

«Во всех общих собраниях Великой Ложи каждый член имеет один голос, великий же мастер два голоса, если дело не предоставлено благоусмотрению великого мастера» (§ 8).

«Ежели мастер стула (частной ложи) имеет степень не выше иоанновского мастера, он обязан передать молоток шотландскому мастеру, буде тот посетит ложу, а таковой в свою очередь тотчас обязан передать молоток брату высших степеней при входе такового в ложу. Этим братьям самим известно, кому они обязаны передать молоток» (§ 16).

А «поелику некоторым мастерам стула неизвестно, какого рода знаки почитания оказываются братьям высших степеней при входе их в ложу, то сим предписывается для наблюдения следующее: братья, носящие пурпурную ленту. Это избранные св. Иоанна (VIII степень).], имеют право пройти через ковер, носящие зеленые ленты. Это братья стуарты (VI степень) или ближние св. Иоанна (VII степень).] — идут справа от ковра и занимают места на этой же стороне; шотландские братья идут слева от ковра и садятся на этой же стороне» (§ 18).

Наконец, «для большего порядка и дабы число служащих братьев не умножалось чрезмерно, Великая Национальная Ложа на свой счет будет содержать узаконенное число таковых, кои обязаны, будут присутствовать в ложах при всех работах, и потому ни одна ложа союза не имеет права приводить с собою в Великую Ложу своих служащих братьев, хотя бы братья высших степеней просили привести своих служащих братьев для улучшения услуг» (§ 21).

Строгость организации выражалась, однако, не только в законах Национальной Ложи. Главным образом состояла она в том, что над явной и видимой наружной Национальной Ложей стояло высшее тайное правление, которое и распоряжалось всей «работой» явной ложи.

Еще Кауниц-Ритберг писал Куракину (5 сентября 1777 года) об этом высшем капитуле, про существование которого рядовые братья «ничего не знают и не должны знать».

Гагарин, став великим префектом капитула, вместе с тем принял на себя должность охранения в тайне от масонской толпы учреждения капитула Феникса и сообщения о существовании его лишь надежнейшим приверженцам нововведенной системы, избранными просветленными братьями.

«Невидимый капитул» Феникса даже для братьев должен был быть известен лишь под именем Национальной Ложи. Директория, управлявшая капитулом, скрыта была в Совете Великой Национальной Ложи.

9 июля 1780 года герцог Зюдерманландский подписал «Инструкцию» для этой Директории. Инструкция позволяет хоть немного вникнуть в характер управления шведской системы.

По мысли инструкции Директория «не только наблюдала бы за сохранением законов, статутов и обрядов св. Ордена, но также разрешала бы и судила все несогласия, могущие возникнуть между братьями, как масонами, так и тамплиерами, которые работают с целью расширять и поддерживать свет, а потому и не должны подлежать ведению профанских судей, не принадлежа к их области».

Инструкция устанавливает строгую власть Директории над всем вольнокаменщицким обществом России.

«Каждая ложа каменщиков, — говорит ст. 5-я инструкции, — как иоанновских, так и св. Андрея, называемая Шотландской, и каждый капитул, который существует или будет впредь существовать на всем пространстве империи всея России, обязаны во всем и без замедления повиноваться Директории, представлять ей точные донесения о своем состоянии, о способе своих работ, о своих экономических делах, о производимых ими принятиях и о том, как они исполняют приказания Директории или Великого Мастера, которые будут им сообщаемы Директорией, и никому не позволяется делать каких-либо нововведений, приводить в исполнение какой-либо проект без ведома и еще менее против мнения и без одобрения Директории.

В случае нарушения (этой статьи) виновные подвергнутся наказаниям, установленным законами, и будут вычеркнуты и исключены, как отщепенцы, изменники и клятвопреступники, из списка истинных свободных каменщиков и верных рыцарей Храма».

Директория должна была состоять из следующих должностных лиц: 1) великого префекта.[101], 2) канцлера[102], 3) вице-канцлера[103], 4) прелата Петербургского капитула, 5) начальника нововступающих, 6) великого хранителя, 7) декана, 8) прокуратора, 9 и 10) двух великих инспекторов храма, 11) великого казнохранителя, 12) великого милостынесобирателя, 13) великого герольда (ст. 2 инструкции).

«Великий префект есть всегда председатель Директории, где он имеет два голоса и при равенстве голосов решает. Он имеет право собирать Директорию так часто, как сочтет это нужным для пользы Ордена, по крайней мере раз в месяц» (§ 1).

«Он имеет также право управлять, открывать и закрывать капитулы, зависящие от его округа», но только «с согласия великого провинциального мастера» (то есть герцога Зюдерманландского) (§ 3 и 5).

«Должность великого префекта пожизненна, если только он ее не оставит добровольно» (§ 4).

«Он должен также смотреть за поведением лож и капитулов своего округа… Но в особенности блюсти за поведением рыцарей (§ 7).

Остальные великие чиновники должны были всячески помогать префекту в его наблюдении за распорядком жизни Национальной Ложи и отдельных лож.

Ярко выделяется только роль «прелата капитула». Должность эта подчеркивала духовно-клерикальный характер дворянской организации шведского рыцарства. По всей вероятности, она и должна была заниматься духовным лицом.

Прелат должен был «иметь попечение о том, чтобы в капитулах, зависящих от Директории, совершаема была божественная служба в первую пятницу каждого месяца по законам Ордена, и все духовные лица ордена должны признавать его власть».

Директория была передаточными звеном для подчинения русского масонства великому провинциальному мастеру, то есть герцогу Зюдерманландскому. В Директории «всегда будет иметь место и голос один из представителей Великого Капитула в Стокгольме, который будет назначен Великим Провинциальным Мастером IХ Провинции[104], чтобы чрез это иметь еще более средств к поддержанию тесной связи и доброго согласия между двумя капитулами» (ст. 2 «Инструкции»).

В своей присяге член капитула говорил: «Я обещаюсь блюсти за сохранением прав и законной власти славного и достопочтеного Великого Мастера этой IX провинции, не допускать никогда, чтобы ему нанесен был малейший ущерб, и повиноваться ему во всем, что не противно верности, повиновению и покорности, которыми я обязан моим законным государям и как светским, так и церковным законам этой Империи. Я обещаюсь также употреблять все мои старания к быстрому и немедленному исполнению приказаний и повелений моего Великого Мастера, идут ли эти приказания прямо ко мне, или, от его имени через Великую Директорию Северного Приората».

Статья 4 провозглашала: «Так как Директория России зависит единственно от Великого Провинциального Мастера IX провинции, она обязана будет строго исполнять все статьи договора 1778 года… Петербургская Директория каждые полгода будет посылать Великой Директории в Стокгольме точный отчет о ложах и капитулах, работающих на всем пространстве Российской империи, и в конце каждого года краткий общий отчет о замечательных событиях, какие произошли в течение года — для доклада о том великому провинциальному мастеру.

Директория проводит через все ложи и капитулы, находящееся в ее зависимости, повеления, эдикты и распоряжения великого провинциального мастера, относящиеся к делам св. Ордена. С этой целью, как скоро дойдут до Директории повеления великого мастера, она рассылает их в ложи и капитулы. Эти последние дают расписку в получении, с означением времени, на той же бумаге и отсылают ее обратно в Директорию для хранения в архиве Директории, которая потом доносит об этом, с приложением копий Великой Директории Северного Приората в Стокгольме» (ст. 6 «Инструкции»).

«Никто не должен быть баллотируем для принятия в рыцари Востока, прежде чем Капитул, где он предлагается, не пошлет предварительно его имени и его качеств в Директорию, для испрошения у великого провинциального мастера согласия на эту баллотировку» (ст. 7).

Связи со Швецией настроили Екатерину подозрительно против всей системы. В 1779 году петербургский полицеймейстер Лопухин по приказанию начальства два раза был в гагаринских ложах «для узнания и донесения Ее Величеству о переписке с герцогом Зюдерманландским».

«Ее Величество почла весьма непристойным столь тесный союз подданных своих с принцем крови шведским. И надлежит признаться, что она имела весьма справедливые причины беспокоиться о сем»[105].

В 1780 году великому национальному мастеру Гагарину пришлось покинуть Петербург и принять службу в Москве. «Работы» Национальной Ложи были прекращены. Тайные действия капитула, однако, продолжались, причем капитул лишь распался на московское и петербургское отделения.

Вместо явно зависимой от Швеции Национальной Ложи Гагариным была открыта в Москве (1780 год) формально самостоятельная Провинциальная Ложа. В речи, произнесенной на открытии этой ложи, ритор призывал воздержаться от несогласий в ордене, чтобы не посрамить на веки имени россиян и тем не «вонзить кинжал в сердце любезного и высоко просвещенного нашего брата Великого Мастера, поручившегося за целое наше общество, что мы просвещения достойны».

«Но ежели (от чего да сохранит нас Всевышняя Десница), — закончил свои слова ритор, — ежели окажется между нами такой изверг, которой, восприяв купно с нами освященную каменщичью работу, возмутит наше Общество; навлечет нечестивыми деяниями позор нашему имени; нарушит святость наших законов; да будет таковой предан Суду Божию, и да отсечется от числа нашего Братства, яко ветвь, вред общий наносящая, к вечному его постыжению. И первый я, ежели недостойным явлюсь имени Свободного Каменщика, первый я да буду истреблен из памяти человеков! Но свет, внезапно озаривший внутренний Храм души моей, сей свет удостоверяет меня, что ни я, никто из нас сему жребию не подвергнется, и каменщичество на Севере процветать будет».

Великим провинциальным мастером, как видно из речи, был кн. Г. П. Гагарин; великими наместным мастером — О. А. Поздеев, 1-м великим надзирателем Алексей Щепотьев, 2-м — кн. Николай Козловский, секретарем — Василий Росляков, ритором Иван Росляков, обрядохранителем — кн. Федор Гагарин[106].

Несмотря на ручательство кн. Гагарина перед Екатериной и пожелания ритора, шведская Провинциальная Ложа удержалась, кажется, не более года. Она заменена была ложей Сфинкса, около которой в начале 1780-х годов и сосредоточивалось в Москве шведское масонство.

В Петербурге продолжателем капитула был, вероятно, Бебер в своей ложе Пеликана. Внешней власти у Пеликана, впрочем, не было, и ложа эта вынуждена была примкнуть ко второму Елагиному союзу[107].

Во время своего расцвета в 1780 году шведская система считала в своем составе 14 русских лож: 1) Аполлона в Петербурге, 2) Трех Мечей в Москве, 3) Трех Секир в Ревеле, 4) Феникса в Петербурге, 5) Трех Христианских Добродетелей в Москве, 6) Св. Александра в Петербурге, 7) Аписа в Москве, 8) Блистающей Звезды в Петербурге, 9) Военного Союза в Кинбурне, 10) Пеликана (Благотворительности) — в Петербурге, 11) Горуса в Петербурге, 12) Нептуна в Кронштадте, 13) Озириса в Москве и 14) Союза молодых воинов, на французском наречии говорящих[108].

К этой же системе принадлежала 15) ложа Восходящего Солнца в Казани, основанная в 1776 году и не ранее 1780 года получившая акты от Провинциальной Ложи в Москве[109].

16) От ложи Пеликана или от Св. Александра около 1780 года была основана ложа Дубовой Долины.

17) Вероятно, шведского же масонства держалась и основанная бывшими членами л. Горуса ложа Золотого Ключа в Перми, открытая 24 июня 1783 года[110].

Продолжительность существования всех этих лож неизвестна. Во всяком случае, до 1788 года существовали ложи Нептуна в Кронштадте, Аполлона, Св. Александра и Дубовой Долины в Петербурге; в начале 1790-х годов «работала» еще ложа Пеликана.

Внутренняя жизнь отдельных лож шведской системы носила двойственный характер. С одной стороны, жизнь эта не во всем отличалась от Елагиных обычаев; приемы новых членов, по-видимому, играли в ней видную роль. Так, в пермской ложе Золотого Ключа на каждом заседании (1783 год) происходил прием или посвящение из низшей степени в высшую. Обрядовая пышность, процветавшая в главных ложах системы, требовала устройства таких же торжественных церемоний, к которым чувствовали пристрастие и Елагины братья.

В дни торжеств никакие дела Великой Ложей не принимались к обсуждению. В 1788 году шведские братья настолько торжественно обставили траурную ложу в память адмирала Грейга, члена ложи Нептуна, что дали повод современникам предположить, будто этим ложа Нептуна надеялась дать своей системе известность и приобрести для нее более прочное основание.

Почти Елагиного расцвета достигли и столовые ложи. Законами Национальной Ложи установлено было весьма солидное количество обязательных тостов, за которыми могли следовать и необязательные[111].

Но с другой стороны, в шведских ложах заметна более напряженная умственная деятельность, чем в новоанглийских. В «Уставе или правиле вольных каменщиков» вкратце намечена была нравственная и филантропическая задача масонства. В развитие этого Устава в ложах произносились морально-философские речи; некоторые братья через шведскую систему прошли к розенкрейцерству (Поздеев, кн. Козловский, Походяшин, кн. Н. Н.Трубецкой).

Правительственные гонения на шведскую систему отвечали внутренним сомнениям, которые возникали у многих братьев по поводу Национальной Ложи. Известен ответ Рейхеля Новикову на вопрос последнего: как отличить истинное масонство от ложного. Рейхель сказал: «всякое масонство, имеющее политические виды, есть ложное». После этого Новиков «еще осторожнее сделался» против шведского рыцарства.

Новиков, однако, оставался почти в полном одиночестве, когда пробовал распространять свои опасения со шведской системы на самый принцип рыцарства. Даже Шварц не был его единомышленником. Большинство держалось того убеждения, что, если шведская система оказалась ложной, надо искать другую, но в кругу того же рыцарства. Заподозрен был сперва лишь самый факт политической интриги внутри шведского рыцарства, но не понятие рыцарства вообще. Получить истинную систему надеялись все-таки от «Строгого наблюдения». Доступы к нему существовали для московских братьев и помимо Швеции.

В 1777 году в Москве «работала» тамплиерская ложа Candeur, основанная майором Беннингсеном.

Около 1779 года П. А.Татищев, мастер московской ложи Трех Знамен, достал себе из Берлина через английского купца Тусеня «четыре градуса шведских стрикт-обсерванских». В следующем году новый знакомец московских масонов, Шварц, сообщил братьям, что «в Курляндии есть старое масонство и в великом почтении у дворянства»[112].

Около 1781 года отпавший от шведской системы князь Трубецкой образовал с участием Новикова и Шварца «тайную сиентифическую» ложу Гармонии. Национального мастера Гагарина с его Сфинксом оставили в стороне; сперва побоялись пригласить и Татищева, градусы которого также были заподозрены в сходстве со шведскими.

Ложа Гармонии, по словам Новикова, «формальных собраний не имела еще; а только собирались для советований об ее установлении и как искать вышних градусов; ибо ведали, что Иван Перфильевич больше нашего Рейхелевских градусов не имеет; от барона же Рейхеля получить никакой надежды мы не имели, то предложил, наконец, Шварц, что он знаком с одним из старших курляндских масонов, фамилии его не помню, а знаю только, что он был мастером ложи Курляндской и префектом, помнится, капителя их по рыцарским градусам, который состоит в связи и знаком с некоторыми берлинскими масонами, которые работают по тем же актам, по которым и мы; и что и барон Рейхель с ними был знаком, вероятно, что от них и сам получил, то ежели мы его (Шварца) отправим туда, то он надеется получить сии вышние градусы».

Гармония одобрила предложение Шварца, а вслед за тем последовала и другому его совету — допустила к себе Татищева.

Татищев при этом дал от себя письма к «курляндскому масону» (то есть фон Фирксу) и в Берлин, в ту ложу, откуда сам получил акты[113].

Приехав в Курляндию, Шварц узнал, «что в немецкой земле в целом постановлении масонском делается реформа… и что великим мастером всего масонства избран герцог Брауншвейгский». Курляндские масоны снабдили Шварца рекомендательными письмами к герцогу. 22 октября 1781 года Шварц обратился к герцогу Брауншвейгскому «яко к видимому великому мастеру всех старых шотландских лож с просьбою о милостивейшем признании состоящих уже в высоком ордене братий». Шварц сообщал, что московские братья «вступили в союз с Митавскою старою шотландскою ложею, яко состоящею равным образом под высочайшим вашим ведением, который союз намерены они продолжать, потому наипаче, что он, к положению Курляндии, много способствует к всеобщей связи и корреспонденции».

Шварц просил о предоставлении России особой провинции ордена. Заявление Шварца было встречено благосклонно. Оно было подано как раз вовремя, так как предстоящий конвент должен был пересмотреть всю организацию ордена. Главный вопрос, который нужно было обсудить, затрагивал самое существование ордена Тамплиеров. «Должны ли мы орден принимать за нечто условное, или можем мы производить оный от какого-нибудь древнейшего общества и ордена, и какой есть сей орден?» — спрашивал «предварительный циркуляр», разосланный повсеместно герцогом в ожидании конвента в 1780 году[114].

Конвент происходил в Вильгельмсбаде 16–23 августа (н. ст.) 1782 года. На вопрос о зависимости масонства от средневекового Ордена Храма, был дан отрицательный ответ. Рыцарству оставлено лишь «историческое», то есть аллегорическое, значение. Новое масонство должно было сохранить только старые формы и влить в них совершенно иное содержание. Храмовничество было заменено «благотворным рыцарством». Одновременно с этим был утвержден «Устав, или Правило вольных каменщиков», проникнутый вполне тем же сентиментальным пафосом, что и самое название новых рыцарей. Генеральным мастером «благотворных рыцарей» избран был герцог Брауншвейгский.

Конвент оставил в силе прежние названия степеней германского тамплиерства. К трем обычным иоанновским степеням и четвертой шотландской в храмовничестве добавлялись V (новиция) и VI (рыцаря); VII градус («сиантифический») давал теперь историческое толкование рыцарству.

Заново были распределены провинции «Строгого наблюдения»; одна из них (восьмая) досталась теперь на долю России. Швеция вовсе вышла из-под власти герцога Брауншвейгского, так как не согласилась отречься от прежнего понимания тамплиерства[115].

В Москве на основании этих постановлений было организовано управление VIII провинцией. В письме от 14 февраля 1783 года Новиков сообщал А. А. Ржевскому список новых должностных лиц: «1) Провинциального великого мастера место еще вакантное[116]. 2) Приор VIII провинции, в ордене именуемый Петр рыцарь a cygno triumphante, Татищев. 3) Декан провинции, Георгий рыцарь a fortitudine, кн. Ю. Н.Трубецкой. 4) Генеральный визитатор провинции, кн. Николай рыцарь ab aquila boreali, кн. Н. Н. Трубецкой. 5) Казначей провинции имею честь быть я; в ордене мое имя Николай рыцарь ab апсога. 6) Канцлер провинции, Георгий рыцарь ab aquila crescente, И. Е. Шварц. 7) Генеральный прокуратор, кн. Алексей рыцарь ab aequitate, кн. А. А. Черкасский».

В состав провинциального капителя, кроме этих лиц, входили М. М.Херасков, П. П. Татищев и В. А. Всеволожский.

В директории VIII провинции «присутствуют провинциальные чиновники всегда, когда им угодно, а сверх того, по введенному порядку, назначены для исправления текущих дел президент и члены. Первым имею честь быть я (Новиков), а члены: 1) рыцарь Василий а рііа, В. В.Чулков, 2) рыцарь Иван ab aurora boreali, И. П. Тургенев, 3) Jacobus а concordia, господин профессор Шнейдер, 4) рыцарь Федор ab oliva tenebra, Ф. П. Ключарев[117], 5) рыцарь Григорий a cuba, Г. П. Крупенников».

Руководители московской директории пытались установить зависимый от себя «приорат» в Петербурге. Желательными кандидатами в петербургский «капитель» Новиков (в том же письме к Ржевскому) называл Елагина, Куракина, Перфильева, Фрезе[118] и Дмитриевского.

В январе того же 1783 года Трубецкой выражал надежду, что Ржевский возьмет на себя должность префекта в Петербурге и учинится там «центром или орудием ордена, который бы все различные радиусы привел воедино». 26 апреля Новиков дал знать Ржевскому, что ему «вручено достоинство петербургского префекта». Но только в июле Директория сообщила представителю петербургского масонства, кн. А. Н. Засекину, о состоявшемся учреждении префектуры в Петербурге. Префектом назван Алексей, рыцарь a bona spe (А. А. Ржевский). Членами префектуры, вероятно, определены были А. А. Нартов, А. П. Митусов, Г. М. Лукашевич, И. А. Тейльс, С. В. Перфильев.

Таким образом лишь почти через год после Вильгельмсбадского конвента Брауншвейгская рыцарская организация дошла до Петербурга. В том же году одна ложа была учреждена новой московской Директорией и в провинции. Это ложа Северной Звезды в Вологде; патент на основание ее был выдан от имени «Директории VIII провинции, именуемой России» за подписями Татищева, Новикова и Шварца.

Подчиненные новому уставу ложи управлялись Директорией через посредство двух «капителей». Один из них (Коронованного Знамени) находился под начальством П. А. Татищева; префектом другого (Латоны) был кн. Н. Н. Трубецкой.

Под главенством этих капителей или одного из них состояли в Москве ложи Девкалиона, Светоносного Треугольника, Астреи и св. Моисея[119].

Внутренняя жизнь отдельных лож Московского масонства в 1782–1783 годах недостаточно ясна. По-видимому, она была далека от блестящей и шумной внешности английской и шведской систем, приближаясь уже к строгой духовной обстановке «теоретических собраний». О направлении деятельности этих лож свидетельствуют, например, речи С. И. Гамалеи, произнесенные им в ложе Девкалиона в 1782–1783 годах.

Увлечение рыцарством, ярко проявившееся в шведской и брауншвейгской системах, охватило большую часть русских масонов конца 70-х и 80-х годов XVIII века, не оставив в стороне ни одной почти ложи.

Но в то время, как первые две системы имели широкие планы и для осуществления их пытались создать всеобъемлющие организации, остальная масонская масса довольствовалась внешним блеском церемоний и не участвовала в решении тревожных политических или моральных вопросов. Удовлетворение себе она нашла во французском и английском рыцарстве.

Французские высшие градусы были введены в России еще при Чуди, а также и в ложе, упомянутой Олсуфьевым. Позже связи русского масонства с Францией никогда не порывались вполне. Заметную роль в делах масонских лож Парижа играл русский посланник при французском дворе гр. А. С. Строганов. В 1773 году он участвовал в комиссии французского Grand Orient, пересматривавшей устройство высших степеней.

Французское рыцарство не пользовалось авторитетом среди масонов, ставивших для ордена более серьезные задачи. «Французское масонство мы все, так называвшееся тогда Рейхелевские масоны, совершенно презирали и почитали за глупую игру и дурачество», — показывал, например, Новиков.

Несмотря на такое отношение ригористов из кружка Новикова, французское рыцарство имело много приверженцев среди богатых бар и веселящейся молодежи Петербурга. Под влиянием французского ритуала создалась особая система, выработанная блестящим артиллерийским генералом Петром Ив. Мелиссино и примененная им с шумным успехом в ложе Скромности с 1775 года.

Ложа славилась своими концертами, вечерами, блеском убранства и торжественного ритуала. К трем иоанновским степеням Мелиссино добавил градусы: 4) Темного Свода, 5) шотландского мастера и рыцаря, 6) философа и 7) великого жреца (Magnus Sacerdos Templariorum). Седьмой градус имел духовный характер. Собрание его («конклав») начиналось обедней, если был налицо православный или католический священник, или пением духовных песен, если среди участников собрания преобладали протестанты.

«Конклав» являлся венцом Мелиссиновой системы. «В течение своей неусыпной деятельности по занимаемой им в л. должности, Мелиссино, — говорит Л — р, — старался с осторожностью выбирать из братьев высших степеней тех, которые были достойны и способны к воспринятию высших поручений, чтобы составить из них тайный комитет, который он назвали Конклавом, не образуя, впрочем, из него особой VIII степени, так как в сущности VII степень была ею; но числа членов Конклава он не мог довести до 10. С членами этими он теснее сблизился, и вменил в общую их обязанность, чтобы, для достижения высших познаний, каждый из членов без утайки сообщал всем прочим членам о том, что ему удастся открыть, поощряя их вместе с тем быть верными своему призванию и усердно стремиться к достижению истины».

В 1782 году Мелиссино закрыл ложу, опасаясь правительственных гонений на масонство. Весной 1783 года, как сообщено было в Урании, ложа Скромности «почти распалась»[120]. Возобновилась она (опять с участием Мелиссино) при образовании второго Елагина союза в 1786 году[121].

От 1786–1787 годов сохранился длинный список членов ложи («Золотая книга», Das Goldne Buch.)[122].

Ложа существовала и в начале 1790-х годов. В 1791 году в нее был принят некто Иван Михель.

22 января 1793 года, согласно письму отложи Скромности, в ложу Урании был запрещен доступ девяти масонам, исключенным из ложи Скромности.

Вместе с ложей Скромности возобновил «работы» и сам Елагин. «В 1786 году, — писал Иван Перфильевич, — разномысленные братья стали меня просить о соединении их». Елагин был в это время «на острову своем[123], яко Иоанн в пустыни». Однако он «знал царствующий у них (петербургских масонов) непорядок и темный путь, по которому самолюбивая брауншвейгская л. их ведет, и для того принял опять многие лета покоящийся молоток… имея в мыслях соединение братий во едино стадо, и благовестив Истины единой, не людьми вымышленной, но в естестве мира, в человеке и в Боге от вечности пребывающей».

Елагин начал «объяснениями таинственной науки под названием свободных каменщиков, разделенными на вечера и беседы, говоренные в капитуле, или великом училище во граде св. Петра».

«С сердечным восхищением взираю я днесь на ваше, любезные братья, собрание, — открыл беседу Елагин, — ибо через то познаю я в вас тех древних друзей премудрости, которые священные наши работы разделяли со мною и к которым душа моя непрерывным любви братским союзом всегда была привязана. Неприятные обстоятельства хотя на некоторое время и прервали цепь упражнений наших, но кажется, что из усердия и ревности нашей не истребили они памяти тех богоугодных времен, когда мы под сению невоспрещающего правительства беспрепятственно собираться могли. Ваше для сего присутствие доказывает совершенно сию истину, что мы еще единомышленники и к общим паки трудам удобны суть».

Новый союз Елагина имел близкие отношения с Великой Ложей Йоркских масонов[124].

В системе по-прежнему было семь степеней — три иоанновских братьев, шотландских мастеров, посвященных и, вероятно, — Royal Arch. VII степень составляла капитул.

Капитул собирался при ложе Скромности. Кроме преобладавших в союзе лож Скромности и Урании (которым были открыты все семь степеней), остальные ложи «работали» только в первых пяти градусах. Капитул VII степени управлял всеми ложами, не образуя особой Великой Ложи. Каждое полугодие все ложи союза сообщали капитулу о своих «работах».

Управлялись ложи на основании «старых основных законов Елагиной системы».

Законы выдвигали на первый план права высших градусов и добивались твердой дисциплины. «Братья высших степеней, — гласил один из пунктов (ст. 2, § 4), — за свое усердие и прилежание, заслуживают почета и уважения».

Отдельная статья обеспечивала «права мастера стула»: «1) Самому избирать должностных лиц, за исключением братьев-судей, которые избираются большинством голосов.

2) Назначать для исполнения особых поручений братьев малой комиссии, за исключением судей.

3) По собственному усмотрению и совести повышать братьев в высшие степени».

Специальная должность «братьев-судей» была установлена, чтобы они следили за «работами» всех лож и препятствовали всякому «пагубному бесчинству» (п. 11).

Особой клятвой обеспечивалось повиновение всех членов ложи мастеру стула: «Мы клянемся Богом и Нашею масонскою честию, что в точности будем соблюдать все наши законы и исполнять требования нашего почтенного мастера стула, которого мы добровольно и единогласно избрали; поэтому мы будем оказывать ему и его должностным лицам подобающее им почтение» и т. д.

Организация союза недолго оставалась неизменной. Уже в следующем году проявилось желание некоторых стоявших во главе братьев образовать еще более тесный кружок в виде капитула VIII степени.

«Более года, — писали Елагину ложи Скромности и Урании 25 февраля 1787 года, — явилось здесь несколько иностранных масонов («австрийский кавалер, лифляндский дворянин и французский купец»), которые стараются ввести неизвестные степени искусства… Предложенные ими новые толкования в особенности быстро пустили корни в здешней ложе Конкордии и успели уже там разрастись в ствол и ветви. В этой ложе, к которой присоединились несколько членов ложи Гигеи и других лож, занимаются разрядом работ в так называемых высочайших степенях, который совершенно неизвестен капитулу 7-й степени английской конституции»[125].

«При этих нововведениях, — продолжало письмо, — всего вреднее слухи, уже распространившиеся между здешними масонами, что такие работы происходят вполне с вашего ведома и согласия; что в заключение теперешний наместный мастер ложи Конкордии (К. фон Норден) уже назначен и признан от вас русским наместным великим мастером; что затем вскоре состоится новое учреждение, в силу которого наши обе ложи (Урании и Скромности), хотя они старейше, будут представлять донесения, речи и отчеты о своих работах и предприятиях вновь явившемуся на свет в этой младшей ложе капитулу, одному отныне правильному; причем упомянутый наместный мастер будет облечен в звание генерального викария северных провинций».

Слух оказался верен; возник Высокий капитул VIII степени (Der Hohe Capitul), гроссмейстером которого стал Елагин, а викарием определен был фон Норден. 20 марта 1790 года капитулом утверждена была конституция ложи Малого Света в Риге; от имени капитула происходила инсталляция этой ложи (28 сентября 1791 года).

Образование Высокого капитула сопровождалось внутренней борьбой в союзе. Некоторым отражением этой борьбы явились события 1787 года в ложе Конкордии.

В августе этого года один из членов Конкордии Кампенгаузен прислал в ложу письмо, где предлагал упорядочить «работы» ложи: следить, чтобы за столами не было шума между братьями, раз в месяц читать законы ложи и пр. Мастер стула, К. фон Норден, признал это письмо оскорбительным для себя и передал молоток наместному мастеру Ф. А. Рылееву. По прошествии некоторого времени фон Норден снова принял молоток.

Тогда несколько членов ложи — Кеслер, Грёссер, Рускони и Луджер — стали требовать ответа на письмо Кампенгаузена. В результате все они были исключены из ложи после того, как от имени комитета ложи барон Унгерн-Штернберг заявил им, что подобный поступок есть подражание республиканцам.

В 1791 году рижские ложи Аполлона, Астреи, Кастора и Меча отказались принять участие в инсталляции Высоким капитулом ложи М. Света.

22 января 1792 года ложа М. Света жаловалась на это Елагину: «здешние ложи привыкли видеть конституции, подписанные лично вами, высокопросвещенный провинциальный великий мастер и гроссмейстер, почему они и считают себя вправе сомневаться в действительности нашей грамоты, тем более что о существовании Высокого Викариального Капитула (des Hohen Vicarirenden Capituls) они не осведомлены».

Высокий капитул объединял в своем непосредственном заведовании ложи Конкордии, Гигеи и Бессмертия в Петербурге и ложу М. Света в Риге. Вероятно, после некоторых колебаний ему подчинились и лл. Скромности и Урании, согласившиеся разделить свои преимущества с Конкордией, чтобы вовсе их не лишиться. Таким образом, в союз входили следующие ложи:

в Петербурге — лл. 1) Скромности, 2) Урании, 3) Гигеи, 4) Конкордии, 5) Бессмертия;

в Риге — 6) л. М. Света;

в Ревеле — лл. 7) Изиды, 8) Братской Любви, 9) Надежды Невинности;

в Архангельске — 10) л. Северной Звезды.

Кроме того, находились в более или менее тесных сношениях с ложами Урании или Скромности, примыкая этим к союзу:

в Петербурге — 11) л. Пеликана (Благотворительности);

в Риге — лл. 12) Аполлона, 13) Астреи, 14) Кастора, 15) Меча[126];

в Ревеле — 16) л. Трех Секир;

в Кронштадте — 17) л. Нептуна;

в Москве — 18) л. Александра[127];

в Могилеве — 19) неизвестная ложа[128].

И три ложи в пределах тогдашнего Польского Королевства:

в Митаве — 20) л. Трех Венчанных Мечей;

в Житомире — 21) л. Рассеянного Мрака;

в Белостоке — 22) л. Золотого Перстня.

Ложи эти имели связи не только между собою, но также с немецкими и английскими организациями.

В ложе Урании был свой постоянный представитель от соединенных гамбургских лож Авессалома, Эммануила, Св. Георгия и Фердинанда (бр. Шубак, Schuback); в свою очередь, Урания уполномочила бр. Келлинггусена (Kellinghusen) представлять ее интересы в Гамбурге. Кроме того, Урания сносилась с л. Royal York de l'Amitie (Берлин), Drei Degen (Галле), Minerva zu den 3 Palmen (Лейпциг), Pilger (Лондон), № 175 (Бирмингем).

Ложа Малого Света охотно принимала в свою среду масонов с рекомендательными дипломами от берлинской ложи Royal York de l'Аmitie.

Весной 1790 года Малый Свет принял общее постановление о денежных взносах прибывающих из Германии членов: 1 1/4 рейхсталера они обязаны внести наличными, на остальную же сумму получают отсрочку по соглашению с казначеем ложи.

В 1792 года нормальная жизнь союза была нарушена катастрофой московского розенкрейцерства. Ложа Урании не имела вовсе собраний с 28 июля по 11 декабря 1792 года «по обстоятельствам времени».

Вебер свидетельствует, что московские события «произвели сильное впечатление и на тех братьев, которые не принадлежали к розенкрейцерству».

В следующем году закончил существование и Елагин союз.

«Когда во Франции вспыхнула революция, — объясняет Л — р, — и французские якобинцы, прикрываясь внешними формами лож, стали совершать свои бесчеловечные поступки, то мудрая монархиня сочла за благо прекратить действия лож в своей империи и поручила высокопочтенному брату Мелиссино до времени прекратить все работы лож. Вследствие таковой воли всемилостивейшей монархини все ложи, состоявшие под гросмейстерством Елагина, в 1793 г. единодушно прекратили свои работы».

Внутренняя жизнь капитула и частных лож сильно разнились между собою. Капитул являлся как бы высшей школой масонской мудрости. Подобно тому, как на «теоретических собраниях» изучали «Теоретический градус» — квинтэссенцию розенкрейцерской науки, — так на заседаниях Елагина капитула сам гроссмейстер читал свое громадное историческое и философское «Учение древнего любомудрия».

В то же время, однако, жизнь отдельных лож Союза во многом походила на далекое от решения всяких философских вопросов мирное существование 1770-х годов: те же экономические заботы, тот же порядок заседаний, те же бесчисленные приемы новых членов.

В Урании по-прежнему было три эконома для заведования хозяйственными делами. Дела эти, видимо, поправились: 8 октября 1782 года происходило торжественное освящение нового дома Урании.

Собственный дом составлял предмет мечтаний и вожделений также и для ложи Малого Света. 8 мая 1790 года член ложи Гурко предложил по выгодной для ложи цене купить его недостроенный дом в рижском предместье. Несмотря на выгодную цену, уложи не хватило наличных денег, вследствие чего и «был пущен особый подписной лист». В августе деньги еще не были собраны, и трое братьев подписали 35 рублей на достройку дома. В результате ложа прочно связалась с домом, но достроила ли его — неизвестно.

Так же как и в 1770-х годах, блестяще поставлена была в ложах музыкальная часть. В марте 1785 года в Урании при большом стечении народа исполнялась оратория, сочиненная одним из «братьев с талантами». А ложа Малого Света в ознаменование заслуг двух из своих «музыкальных братьев», Гофмана и Брандтвейнера, решила повысить их в степени — и притом даром. Через десять дней одного из них повысили, а другому, правда, дали только денежное вознаграждение.

Так же вели борьбу со служащими братьями за их поступки. В ложе М. Света один из служащих, Теодор Скенс, был «министериал здешнего губернского магистрата», а другой — «домашний гофмейстер» генерал-аншефа фон Эльмпта. Министериал обнаружил неряшливость и охоту к спиртным напиткам, за что и подвергся увещанию. В Урании 1788 года служащий брат Шмидт был исключен вследствие постоянных жалоб на его поведение.

Наконец, так же, как в 70-х годах, не одни служащие братья, но и те, кому они служили, навлекали на себя репрессии.

Ложа Надежды Невинности писала Елагину, что казначей ее Лёв не дает отчета в делах и грозит ей полицией, а два члена ложи говорили неприличные вредные для ордена речи и совершали дурные поступки. 13 ноября 1789 года новый мастер стула сообщал что бывший наместный мастер Стехбан забрал конституцию ложи, большую печать и другие предметы и грозится уничтожить ложу. Ложа просила Елагина принять нужные меры.

В начале 1793 года исключено было девять братьев из ложи Скромности: восемь человек за долги, а один — аптекарь Бартельс — «за неподобающие выражения и бранные речи».

В ноябре 1790 года четверых своих членов удалила ложа Урании за беспорядок а заседании: одного на три месяца, одного на два и двух — на месяц.

5. Розенкрейцерство

Розенкрейцерство не было открыто Шварцем во время его заграничной поездки: русские братья слыхали о нем и раньше. В 1776 или 1777 году (как раз когда шли поиски высших степеней в Швеции) Новиков виделся с кн. П. И. Репниным. Князь рассказал, «что он в разных государствах бывши искал (истинного) масонства, и что, не жалея денег, старался он доставать всевозможные градусы, но всегда находил ложные; но наконец познакомился с одним человеком, а где не сказал, который дал ему понятие такое, что истинное масонство скрывается у истинных Розенкрейцеров, что их весьма трудно найти, а вступление в их общество еще труднее, что у них скрываются великие таинства; что учение их просто и клонится к познанию Бога, натуры и себя; что много ложных обществ, называющихся сем именем, и потому-то весьма трудно найти истинных; и многое говоря заключил, что счастлив тот, кто найдет истинных».

Во время своей заграничной поездки 1781–1782 годов Шварц завязал отношения не только с герцогом Брауншвейгским, но и с берлинскими розенкрейцерами Вёльнером[129] и Теденом.

Вернувшись в Россию, он и привез акты от тех и других; «благотворных рыцарей» — от герцога, «теоретического градуса» — от Тедена.

Вторая связь с самого начала была для руководящих братьев более привлекательной, чем первая. Тургенев говорил об этом в своем показании: «Герцогу Брауншвейгскому неограниченного повиновения я не обещал никогда, а в зависимости его были на некоторое время и здешние тож некоторые ложи, а та ложа, к которой я принадлежал, и не была… В сей связи не находил я ничего, до учености касающегося, то вместе и с согласия прочих мы оставили, а вошли в знакомство с Вёльнером».

«Герцогу мы, и я в том числе, присяги не делали, — показывал в другом пункте Тургенев, — да и связь сию не уважали… а держались связи Вёльнеровской, считая ее полезною и удаленною от политических видов».

«Вёльнеров же круг, — доносил Екатерине Прозоровский на основании сведений, почерпнутых им из бумаг ордена и из «конфиденции» Гагарина, — или ложа в Берлине розенкрейцеров и разных систем с кругом герцога Брауншвейгского и между собою не в согласии».

Несогласие это наконец было закреплено и на бумаге: 11 ноября 1783 года Вёльнерова ложа Трех Глобусов в Берлине сообщила всем ложам, находящимся с нею в дружеском союзе, о следующем своем твердом намерении:

«1) Объявляем себя совершенно свободными и независящими от всякой масонской зависимости, какого бы звания ни была оная; напротив же сего, 2) предлагаем всем масонским ложам, внутри и вне Германии находящимся, какой бы они системы ни были, масонское дружество наше и сердце искреннейших братьев и просим их о равномерном воздаянии».

Письмо это получено было в московской ложе Трех Знамен в начале 1784 года. Оно и определило собою окончательный поворот московских масонов от «благотворного рыцарства» к розенкрейцерству.

Уже с конца июля 1783 года, имея, вероятно, внутренние сведения от Тедена или Вёльнера, главари московских масонов начали подготовлять этот поворот.

23 июля кн. Н.Трубецкой советовал Ржевскому войти «в переписку с герцогом Брауншвейгским и с секретарем генерального ордена Шварцем»; при этом он, видимо, страшно гордился своими внутренними познаниями. «Я расхохотался, — писал он, — когда увидел, мой друг, из твоего письма, что Рибас принимает Р. К. за градус».

Через неделю, 30 июля, Трубецкой сообщал своему корреспонденту: «Мы не думаем по брауншвейгскому ритуалу работать, а будем работать в четвертом градусе по тому ритуалу, который тебе сообщим».

Наконец, 19 августа Трубецкой наставлял Ржевского «об устроении теоретического градуса». «Спешите открыть градус, — торопил Трубецкой, — дабы оным могли воспользоваться достойные…»

Временной организацией, которою московские братья заменили рыцарство, был союз четырех «матерей лож»: Трех Знамен (Татищева), Озириса (Трубецкого), Латоны (Новикова) и Сфинкса (Гагарина).

«Советую открыть для себя ложу из избранных братий… — писал тому же корреспонденту Трубецкой 5 сентября 1783 года, — о усыновлении которой напиши в мать-ложу письмо, которая, ложу твою приняв, дозволит ей работать в четырех степенях. И через то ты совершенно от рыцарства уклонисся, ибо в теоретическую степень чтоб войти, нет нужды быть рыцарем, но достойные входят прямо из екоссов».

В 1784 году (вероятно, после получения упомянутого письма отложи Трех Глобусов) на место четверного союза поставлена была единая Провинциальная Ложа. Чиновниками ее состояли: 1) великий мастер — кн. Ю. В. Долгорукий[130], 2) наместный мастер — кн. Н. Н. Трубецкой, 3) 1 — й надзиратель — кн. Н. И. Одоевский, 4) 2-й надзиратель — кн. В. В. Долгорукий, 5) секретарь — А. Я. Клейн, 6) ритор — М. М. Херасков, 7) казначей — А. Н. Щепотьев, 8) обрядоначальник — Б. А. Загряжский, 9) 1-й собиратель милостыни — кн. Г. А. Щербатов, 11) великий придверник — Н. С. Лаптев.

В капитуле, который, должно быть, явно управлял делами организации, участвовали: кн. Ю. В. Долгорукий (предстоятель капитула), кн. В. В. Долгорукий, кн. Н.Н.Трубецкой, М. М.Херасков, кн. Н. И.Трубецкой, Н. И. Новиков, кн. Н. И. Одоевский, А. Н. Щепотьев, кн. Г. А. Щербатов, кн. И. Н. Гагарин, О. А. Поздеев.

В ведении Провинциальной Ложи, кроме четырех «лож-матерей», находились: в Москве: лл. 1) Светоносного Треугольника, 2) Девкалиона, 3) Св. Моисея, 4) Блистающей Звезды, 5) Гермеса; 6) неизвестная ложа под управлением Е. Е. Гине; 7) л. Астреи;

в Казани 8) л. Восходящего Светила (или Солнца);

в Могилеве 9) л. Геркулеса в Колыбели (или в Пеленках);

в Симбирске 10) л. Златого Венца[131].

Все эти ложи просуществовали недолго.

«В 1786 году, — показывал Новиков, — все масонские ложи, сколько их было с нами в связи, уничтожены, и собрания быть перестали и члены из нашего знакомства вышли». Устраивались с тех пор только тайные собрания «теоретических братьев». Причиной были те систематические со стороны правительства гонения, которые начиная с 1784 года обрушились на новиковский кружок.

Московские ложи, по словам Елагина, едва не навлекли на себя в это время «громовые тучи», и только благодаря закрытию явных лож отодвинут был на шесть лет момент, когда «мрачного негодования дворского туча на всю братию, особливо на собор московский гром запрещения тайных собраний испустила».

Не все члены Провинциальной Ложи участвовали в московском капитуле 1784 года. Зато все правление «теоретического градуса» полностью входило в состав капитула (в том числе, кроме чиновников Провинциальной Ложи, еще Н. И. Новиков и О. А. Поздеев, в Ложе не несшие никаких обязанностей). «Теоретический градус» был как бы тайным высшим центром подобно Директории шведского капитула.

Акты «теоретического градуса» Теден передал Шварцу в Берлине 1 октября 1781 года.

«Имея полную доверенность к честности и верности бр. Шварца, силою данной мне братской власти, сим назначается он верховным предстоятелем сей степени во всем Императорско-Российском государстве и его землях с тем, чтоб он ежегодно присылал ко мне именной список принятых по удостоверению его братьев, дабы они могли быть вносимы в орденскую цепь теоретических братьев. Также обязывается брат Шварц за каждого принятого брата ежегодно переводить хорошими векселями в пользу нашей кассы для бедных по одному червонцу. Каждый брат платит перед принятием семь талеров, из которых четыре талера остаются в распоряжении брата верховного предстоятеля Шварца для приобретения нужных снарядов и пр., и он в них никому, кроме меня, отчетом не обязан».

«Верховный предстоятель» Шварц уполномочен был назначить от себя «главного предстоятеля» для ближайшего управления братьями, именно Н. И. Новикова. Вероятно, впрочем, Новиков не завязал более тесных отношений с Теденом. По крайней мере, получив известие о смерти Шварца (17 февраля 1784 года), Теден обратился не к Новикову, а к Татищеву (письмом от 9 апреля 1784 года), предлагая ему образовать для управления «градусом» Директорию из трех лиц: себя, Новикова и Н. Трубецкого.

«Каждый из сих трех в. д. братьев выбирает по одному секретарю из теоретических братьев, о коих скромности они удостоверены»; «для в. д. брата Татищева» Теден предложил в секретари барона Шрёдера[132].

Получив письмо Тедена, Татищев, Новиков и Трубецкой 30 апреля 1784 года, собравшись вместе и взяв друг друга в руки, поклялись в верности к ордену и, по приношении с коленопреклонением молитвы Триединому Богу, учредили Директорию для «теоретического градуса».

Татищев пробыл членом Директории, вероятно, очень недолго; его имени уже нет в том списке правления «теоретического градуса», который Трубецким послан был Ржевскому в середине или конце 1784 года.

Список содержит следующие имена: 1) великий мастер кн. Ю. В. Долгорукий, 2) наместный мастер — кн. В. В. Долгорукий, 3) 1-й надзиратель — кн. Н. Н. Трубецкой, 4) 2-й надзиратель — кн. Н. И. Одоевский, 5) секретарь — А. Н. Щепотьев, б) ритор — Н. И. Новиков, 7) обрядоначальник — О. А. Поздеев. Впоследствии Гаупт-Директорию над «градусом» составляли: 1) барон Шрёдер, 2) А. М. Кутузов, 3) кн. Н. Н.Трубецкой, 4) Н. И. Новиков, 5) кн. Ю.Н.Трубецкой, 6) И. В.Лопухин, 7) И. П.Тургенев, 8) С. И. Гамалея.

«Теоретических братьев» в показаниях Новикова означено более 60 человек. Главными надзирателями «градуса» были: в Москве — И.В. Лопухин, И.П. Тургенев, О.А. Поздеев, С. И. Гамалея[133]; в Петербурге — доктор Е.Ф. Зверака[134], а с 1788 г. — А.А. Ленивцов; в Вологде — В. И. Остолопов; в Орле — З.Я. Карнеев. Кроме того, главным надзирателем для Кременчуга предполагался И. Ф. Белоусов.

«Теоретические собрания» носили совершенно иной характер, чем все другие ложи. Обстановка их была простая и строгая. Все затянуто было черным атласным покровом: жертвенник, треугольные столы для секретаря и ритора, кресло для надзирателя. Простое и мрачное тапи, четыре светильника (один из них седмиручный), на жертвеннике и четыре — по углам тапи: вот все, что должно было находиться в ложе. При вступлении в «градус», новый «теоретический брат» произносил короткую и строгую формулу присяги: «Я NN свободно и по добром размышлении обещаюсь: 1) во всю мою жизнь поклоняться вечному, всемогущему Иегове духом и истиною; 2) по возможности моей стараться всемогущество Его и премудрость чрез натуру познавать; 3) сует мира отрещися; 4) сколько в моей возможности есть, стараться о благе моих братьев, любить их и помогать им и советом и делом во всех их нуждах; и наконец 5) ненарушимую молчаливость соблюдать так истинно, как Бог есть бессмертен».

Столовые собрания носили также совершенно особый отпечаток. «Все столовые собрания, бывающие при принятии масонов и многими яствами изобилующие, от коих деньги расточаются, должны вовсе уничтожены быть, и все братья довольствоваться будут хлебом и вином. Только три праздника орденские: день Святого Иоанна Крестителя, день Святого Иоанна Евангелиста, и чертверток после Духова дня — должны торжественно собранием празднуемы быть с подобающею скромностью, дабы столовые собрания наши не уподоблялись Бахусовым пиршествам, как то во многих масонских ложах по злоупотреблению завелось».

Во время столового собрания главный надзиратель спрашивал секретаря: «Достойный брат, для чего мы здесь собрались?» Секретарь отвечал: «Дабы тело укрепить пищею и питием, а душу назидательным поучением насытить и друг другу подать все знаки братской любви».

После этого происходили обряды, составлявшие основное содержание столового собрания «теоретических братьев».

«Достопочтенный Главный Председатель отламывает частицу хлеба и остаток отдает братьям, дабы каждый от него взял частицу, и говорит: «Бог да благословит нам хлеб сей!»

Потом Д. Г. П., испив немного вина, говорит: «Бог да благословит нам вино сие» и велит чашу вкруг подавать, сказав: «Да будет сие нам воспоминанием союза неразрывной верности и любви к братьям нашим!»».

Сложных церемоний в «теоретических собраниях» не употреблялось; длинные «катехизирования» оставались за чертою внутреннего ордена. На собраниях читался обыкновенно отрывок из «Инструкции теоретическим братьям», в котором заключена была преимущественно алхимическая сторона розенкрейцерского учения[135].

Кроме этого надзирателем или по его приказанию братьями произносились речи, обычно представлявшие толкование какого-либо из вопросов, затронутых в мистической литературе. Речи составлены были на основании этой литературы, иногда являлись почти выписками или кратким изложением какой-нибудь книги.

«Теоретический градус» не был последним достижением московских розенкрейцеров. Он подготовлял искателей мудрости к сокровенным святилищам главного храма — высшим степеням ордена Злато-Розового Креста.

Показания Новикова дают повод думать, что градус есть нечто отдельное от ордена Злато-Розового Креста («теоретический градус к ордену не принадлежал»); про Репнина Новиков говорил, что в градусе он состоит даже «с правом главного надзирателя», а «в орден еще не принят»[136].

На самом деле, однако, несомненно, что «теоретический градус» был одной из степеней розенкрейцерства. Вероятно, Новиков в своих показаниях выражался осторожно, желая спасти от обнаружения орден, который должен был остаться тайной для следователей.

Первая степень Злато-Розового Креста, или юниорат, должна была идти за четвертым градусом обыкновенного масонства (шотландских мастеров); однако ее часто опускали вовсе. «Степень сия, — сказано в актах юниората, — иногда, смотря по свойствам и пропускается, и дают прямо теоретическую». Иногда все же русские розенкрейцеры проходили и через первый градус ордена. Так, П. Я. Титов (в конце 1788 или начале 1789 года) принят был в юниоратскую степень.

Второй степенью Розового Креста были «теоретики». «Теоретический градус» и был, конечно, этой второй степенью. Всякий, кто был принят в «теоретические братья», тем самым делался розенкрейцером.

«Теоретический градус», как можно судить даже по показаниям Новикова, раскинул сравнительно широкую организацию. Но управляло им несколько человек, те, про которых Новиков показал, что они были приняты в орден и которые на самом деле были лишь возведены в дальнейшие степени.

Степеней этих было семь: III) практика, IV) философа, V) минора, VI) майора, VII) Adeptus exemptus, VIII) магистра и IX) мага.

Неизвестно, до какой из них возвысились московские члены ордена. Далее всех шагнули, вероятно, немцы — устроители ордена в Москве, Шварц и Шрёдер[137].

Из русских братьев — Кутузов в Берлине дошел до III степени «практика». Тургенев, по его собственному показанию, был принят в IV степень Розового Креста, то есть философа. Можно думать, что более высоких градусов достигли Новиков и Трубецкой.

Розенкрейцеров высших степеней было всего в России немногим более двадцати человек. Из Берлина с высшими степенями приехали: 1) Шварц и позже 2) Шрёдер; в 1782 году были приняты: 3) Новиков, 4) Тургенев, 5) Кутузов, 6) Гамалея, 7) Чулков, 8) А. Новиков, 9) Лопухин.

«После смерти Шварца», то есть в 1784 году, Новиков «узнал принятыми в орден»: 10–11) двух Трубецких, 12) Черкасского, 13) Хераскова, 14) Енгалычева, 15) Френкеля и 16) Поздеева; дополнительно Новиков показал об участии в ордене — 17) Чеботарева[138], 18) Багрянского[139], 19) Тусеня; кроме того, во второй половине 1784 года были взяты «петиты», то есть прошения о принятии в орден, от шести лиц: 20) А. Лодыженского, 21) П. Лопухина, 22) А. Веревкина, 23) В. Колокольникова[140], 24) М. Невзорова[141] и 25) В. Баженова.

Оригинальной московской степенью розенкрейцерства был градус «духовного Рыцаря», сочиненный Лопухиным (не позднее 1791 года). Степень эта давалась братьям после теоретической; П. Я. Титову, например, в 1791 году «сообщен» был сперва «теоретический градус», а затем — «градус духовного рыцаря».

Московские розенкрейцеры имели от себя в Берлине специального делегата, который должен был держать их в курсе новостей алхимической науки. Таковым был Кутузов, выехавший в Берлин весною 1787 года[142]. Время это не могло, однако, благоприятствовать его орденским занятиям, так как в 1787 году «высшие работы» ордена в Германии приостановились. «В конце, кажется, 1786 года, — показывал Новиков, — объявил барон Шрёдер, что он получил приказание объявить тем, у кого есть другие под начальством, чтобы прервать с наступлением 1787 года все орденские собрания и переписки и сношения, и отнюдь не иметь до того времени, пока дано будет знать, что и исполнено».

Причины «силанума», или «бездействия», высших степеней ордена неизвестны. Официальным поводом были «пронырства иллюминатов». Сообразно с этим московские братья получили (около 1787 года) особое послание Вёльнера[143], обращенное ко всем подлежащим его ведению директорам округов.

«Иллюминаты, во многих странах Европы рассеявшиеся, — писал Вёльнер, — суть весьма вредоносная секта, враждующая на царство Иисусово и на истинный орден… Внемлите же, принадлежащие к Богом посвященному собратству истинных Р. К. и к кровавому знамени Агнца. Внемлите, именующие имя Иисуса и любящие Господа и Мастера своего: внемлите, братья!.. Станем на пролом и не пропустим ни малейшего случая противустать врагу».

Иллюминаты рассеялись по Европе еще в 1785 году, когда орден их был разрушен эдиктами баварского курфюрста Карла-Теодора. Почему сделались они особенно опасны братству розенкрейцеров лишь с конца 1786 года?

В это время в Берлине совершилось событие первостепенной важности для братьев Розового Креста: 17 августа 1786 года скончался Фридрих II. Со вступлением на престол его наследника Фридриха-Вильгельма II, розенкрейцерский орден становился почти официально во главе всей политики Пруссии. Новый король сам принадлежал к ордену; розенкрейцерские светила Вёльнер и Бишофсвердер сделались прусскими министрами. При таком положении дел орденские связи могли уже стать неудобными для прежних руководителей. Интриганы и карьеристы пользовались орденом, пока он был нужен им как путь к власти. Раз власть была у них в руках — стоило ли дальше играть в алхимию? Отречься от ордена или вовсе его распустить — значило бы слишком большое число прежних сторонников превратить во врагов; но вполне возможно было объявить как временную меру силанум под предлогом борьбы с иллюминатами и, кстати, этим путем, зачислив в иллюминаты, набросить тень подозрения на всех нежелательных для себя лиц. Таков, кажется, был смысл силанума. Он скрывал не орденские тайны от профанов, а мерзость запустения ордена от своих же братьев. «За занавесом (силанума) все спокойно, и как я думаю — совершенно пусто», — говорил один из этих братьев, начиная что-то подозревать.

Силанум действовал с 1787 года во все время существования розенкрейцерского братства в Москве. В письме от 8 октября 1791 года Кутузов писал Трубецкому, что силанум еще продолжается, но что «чрез год наверно все решится»[144].

Менее чем через год решилась судьба — не силанума, однако, а новиковского кружка в Москве.

Разгром Екатериной розенкрейцерского братства объясняется, конечно, такими же политическими ее подозрениями против Злато-Розового Креста, какие сказались и в ее мерах против шведского масонства в начале 1780-х годов.

Действия правительства Екатерины находили, однако, себе в данном случае полное одобрение в петербургской среде Елагина масонства.

Рядовые масоны были глубоко оскорблены той замкнутостью, с которой держало себя братство Злато-Розового Креста.

Еще в 1786 году, жалуясь своему капитулу на Шварцеву «карлсбадскую систему», Елагин говорил: «по сей системе запрещали они вход в ложи свои прочих масонов и перестали как тамо (в Москве}, так и в С.-Петербурге под их капитулом состоящие ложи признавать прочих ложами масонскими»[145].

Раздражение Елагина сказалось также в той насмешливой «грамотке», с которой он обратился «к высокопочтенным неизвестным неизвестной свободных каменщиков системы»[146].

Резко нападал Елагин на всю организацию розенкрейцерства, строгое подчинение низших братьев высшим «неизвестным начальникам».

«Не сущее ли сие учение истребленного иезуитского ордена? — спрашивал Иван Перфильевич своих собеседников-капитуляров. — В нем сказуется беспредельная, но скрытая от знания братьев власть, подобно иезуитскому генералу, в Риме седалище имевшему, но во всех концах земли орденом управлявшему и фанатизмою, ко вреду рода человеческого повсюду действовавшего».

Картине Елагина отвечало действительное устройство розенкрейцерского ордена. В нем господствовала строжайшая дисциплина. Высшие начальники ордена — «маги» — оставались неизвестными для других орденских братьев; самое их местопребывание было скрыто[147].

По учению ордена маги (братья IX степени) обладали величайшей степенью власти и знания. «Magus Magorum видит Христа так, как я Вёльнера», — записал в своем дневнике Шрёдер со слов самого Вёльнера.

«Ты всем обладаешь, всем, что временно и вечно может тебя учинить блаженным! — рисовал один из розенкрейцерских риторов образ Истинного Начальника. — Тебе повинуется без принуждения послушная природа. Твое чистое око, созерцая внутреннее ее, открывает столь глубоко сокровенные ее законы; она предлагает тебе свои силы и только там совершенно деятельна, где служение ее для прочих смертных ею отказано. Ты имеешь познание, силу и право вызвать паки, чрез проклятие греха превращенный свет, отнять сгущение, очистить тела от твердой их покрышки, сделать их прозрачными и привести на высочайшую степень совершенства. Мощная рука твоя объемлет все стихии, располагает ими по произволению и производит из них то, что ей угодно».

Благодаря алхимическому составу Урим начальникам ордена «видимо бывает все, что братья делают на земле, как они действуют и где и с кем обращаются. Видно, ежели они находятся в опасности, ежели живут в страха Господнем, или пьянствуют, объедаются, блудодействуют, играют, или подобные сему грехи содевают; видно, в каких обществах они бывают; явно или сокровенно и в какой материи именно работают: удаляются ли они всякой человеческой злобы, провождают ли тихую и богоугодную жизнь, имеют ли жен и детей и удаляются ли они от всякой роскоши и расточительности. Исполняют ли обязанность отца, действуют ли на жен и детей добрым примером, берут ли их на свою душу и приносят ли Господу в жертву: содержат ли они жен своих в любви, благочестии и чистоте и поступают ли с ними яко Глава с Церковью, поспешают ли они на помощь слабым и бедным и подкрепляют ли их и словом и делом, не ищут ли своей собственной пользы или забывают оную для пользы страждущих; посещают ли больных, заключенных в темнице, одевают ли нагих, утешают ли печальных и оставленных от всего сердца: словом, исполняют ли все деяния любви в точности; никого не злословят, ниже судят, но о всяком говорят добро и все вещи стараются обратить в добрую сторону, не мстительны, но кротко и любовно со всеми обращаются, благословляют клянущих и благотворят гонителям своим». В согласии с этим говорил Захар Карнеев в своей Орловской ложе: «Св. Ордену и поставленным над нами начальникам все и малейшее движение сердца нашего известно, открыто и несравненно яснее видно, нежели самим нам».

Если через Урим начальниками усмотрено будет, что какие-либо братья «ведут жизнь развратную», то они подвергаются наказанию: в души их «вливают гнев Божий».

Неизвестные начальники могли видеть таким образом душу каждого брата. Начальникам отдельных округов ордена братья сами должны были открывать свою душу: «дух Христа» живет ведь и в «каждом директоре округа».

«Все братья под присягою верности обязаны были все оригинальные письма, которые они от братьев во время квартального течения (то есть за четверть года) получили, и все другие писания, сказующие о вещах, до Ордена относящихся, иметь при себе во время квартал-конвенции и директору предъявить. Из сих и всех таковых и к самому директору вступивших бумаг должно все то, что не заслуживает быть в тайном сохранении, сожжено быть в виду всех братий»[148].

«Повиноваться есть наивеличайшая добродетель между добродетелями», — поучал Захар Карнеев в Орловской ложе. Следуя св. Бернарду, Карнеев говорил о семи степенях повиновения: 1) «повиноваться без противоборствия и охотно»; 2) «повиноваться без всякого объяснения и просто»; 3) «повиноваться с радостью и без досады»; 4) «повиноваться не откладывая и спешно»; 5) «повиноваться без всякого страха и мужественно»; 6) «повиноваться без всякого благоугождения самому себе и смиренно»; 7) «повиноваться непрестанно и постоянно».

«Отречемся всех мыслей, вожделений и деяний естественной воли своей, — взывал в другой речи Карнеев, — принесем ее в жертву Единому великому Пастырю и Учителю нашему Иисусу Христу. По заклании же испросим на место оной Его Божественной воли».

Согласно мнению розенкрейцера старой системы, «ученики ордена не только должны были прилежно заниматься ежедневным испытанием и познанием коренных причин и источников — добрых и худых его пожеланий, мыслей истинных и ложных воображений, слов, деяний и самых чувствий, не только сим заниматься паче всего, но и всегда иметь грудь и сердце свое открытыми руководителю своему во всех сделанных замечаниях над собою: нравственных, умственных и даже физических».

Каждую четверть года подчиненные должны были доставлять начальникам подробные отчеты о своей жизни, даже о самых скрытых движениях души.

Три квартальных отчета, которые доставил о себе Новиков барону Шрёдеру, сохранились в позднейшей копии Ланского: «письма Коловиона к Начальнику» — настоящая исповедь, раскрывающая все трепетания души Новикова перед случайно попавшимся ему на жизненном пути мекленбургским поручиком, с которым вскоре вышли у него крупные денежные недоразумения.

«Повеления ваши и волю высших наших высокославных начальников с истинною покорностью исполнять во всю жизнь мою буду», — обещал Новиков в первом из этих писем.

«Спаситель наш в божественном слове своем изъясняет нам, что больше сей любви нет, да кто положит душу свою за други своя… но коль чужд еще я сей божественной любви! Часто еще, весьма часто и рано встать и поздно лечь, и в слякоть пойти для друга своего не хочется. С пролитием слез пишу я сии строки… Сколь сладостно, радостно и восхитительно ощущение смирения, за которым следует любовь».

«Относительно же к братьям, а наипаче к брр. Филусу (Лопухину) и Виваксу (А. Новикову), я неоднократно беседовал с каждым из них в рассуждении насмешек их о бр. Татищеве. Сильный Бог даровал мне на то время и силу, и кажется мне, что в бр. Филусе открыл предубеждение против бр. Татищева; но он столь был тронут сим, что с того времени ни одного раза не приметил я в нем сего поступка».

Открываясь во всем начальнику своему Шрёдеру, Новиков требовал сам точно такого же неукоснительного и мелочного отчета от братьев, ему подчиненных!.. Руф Степанов так вспоминал об этом: «Каждый может чувствовать, что в нем есть добро и зло, для сего-то наука самопознания и полезна, а то мы весьма способны заключать, что в нас нет зла. Со мной однажды таковая беда случилась: как-то проговорился Н. И. Новикову, который был моим наставником, а он всем брр. рассказал. В. М. при работах в л. говорит: — вот, любезные бр., есть между нами и такие, которые не признают в себе зла; тут я хвать себя за бороду».

Подобного же рода исповедь находим в одной речи Пиуса (Поздеева) на собрании «теоретических братьев» 10 сентября 1791 года: «Я самый болящий между вами, достойные и любезные брр.! Одержим грехом, прикован к нему самолюбием, сладострастием, гордостию моею, нелюбовью моею к вам, между коими святейший Орден меня еще терпит… Я пребываю еще в одной неисправленной натуре, в которой есть токмо возможность к добру… Я есть тварь погибшая, аще не придет благодать».

6. Новый Израиль

Орден Злато-Розового Креста был главными источником мистической мудрости для русских братьев; другой источник имел меньше организационного значения, но в духовном отношения не был слабее. Областью его деятельности была Юго-Восточная Франция — Лион, Авиньон, Монпелье.

Около 1766 года в Авиньоне бенедиктинским монахом Пернети было основано герметическое общество с масонскими обрядами, принявшее имя «Академии истинных масонов» (Асасіётіе des Vrais Masons). Через десять лет, в 1776 году, подобное же общество возникло в Монпелье под именем «Академии мудрых» (Acad6mie des Sages). Там же, в Монпелье, с 1778 года открылась и своя «Академия истинных масонов», которая вскоре стала называться Русско-шведской академией благодаря своим связям со Швецией и Россией.

В Лионе действовал врач Виллермоз, приверженец тех же идей высшей масонской мудрости, которая способна была, по его мнению, принести действительное счастье людям. Кроме Виллермоза, особым авторитетом среди членов всех этих полуалхимических и полумагических «академий» пользовались Сен-Мартен и Сведенборг[149].

В Россию влияние академии доходило, вероятно, двумя путями. Один вел через Швецию (так как Виллермоз был в сношениях со «Строгим наблюдением»)[150]. Другой прямо соединял Южную Францию с Россией, точнее, с Павловском. В 1776 году совершилось второе бракосочетание цесаревича. Новая супруга его Мария Федоровна привезла с собой вкусы и привычки своего сентиментально-уютного сельского гнезда. По образцу ее родного Этюпа возник в 1777 году Павловск[151].

Вместе с устройством и расположением построек заимствованы были, конечно, и начала духовной жизни Этюпа, в которой не малую роль играл сентиментализм; вероятно также, в Этюп проникали и настроения французских «истинных масонов». Учитель последних Сен-Мартен бывал в Этюпе. Возможно, что именно в связи с этим книгой Сен-Мартена заинтересовался (около 1777 года) близкий цесаревичу и Марии Федоровне Панин.

В 1782 году система южнофранцузских масонов получила торжественное признание. Вильгельмсбадский конвент утвердил предложенный Виллермозом «Устав вольных каменщиков» и принял его же «Благотворное Рыцарство». Московские масоны, успевшие помимо Петербурга завязать отношения с герцогом Брауншвейгским, получили в свое ведение организацию VІІІ провинции в России. Петербургские масоны обиделись и попытались обратиться прямо в Лион, системе которого подчинился герцог. Замысел, однако, не удался.

«Есть еще партия в Петербурге, — писал Трубецкой Ржевскому, — в которой и бр. Нартов, которая адресовалась было в Лион во II провинцию и искала актов и пр., но когда получили в ответ, что в России, кроме Провинциального Капителя, который в Москве, никто ничего учредить не может, то адресовались к нам».

Герцог Брауншвейгский был менее строг, чем московские розенкрейцеры, и сам направлял в Лион тех, кто искали у него масонских знаний. В 1784 году В. Н. Зиновьев, отправившись путешествовать по Западной Европе, посетил Брауншвейг и воспользовался аудиенцией у герцога, чтобы испросить его покровительства в масонстве. «Герцог Брауншвейгский снабдил меня очень важным понятием об этом ордене, — писал Зиновьев, — наделив многими рекомендательными письмами к разным его членам, рассеянным частью по Франции, частью по Италии, объяснив вместе с тем, что наиуспешнее в деле этого общества я могу преуспеть в Лионе — месте, которое было главным его центром и куда я был также рекомендован».

В Лионе Зиновьев вступил в тесную дружескую связь с Виллермозом и познакомился с Сен-Мартеном, с которым даже вместе ехал из Лиона в Париж. В 1787 году Сен-Мартен, в бытность Зиновьева в Англии, приезжал туда и виделся также с русским посланником гр. С. Р. Воронцовым[152]. Зиновьев отнесся к Сен-Мартену почтительно, но осторожно. Гораздо более ревностно чтили учение Сен-Мартена и Сведенборга лица, близкие цесаревичу.

Друзья Павла Петровича, быть может, по прямому желанию его, во всяком случае — с его ведома — старались вступить в сношения с «истинными масонами». Кн. Н. В. Репнин дружил с магнетизером Тиманом, который вращался в среде французских «академиков», являясь как бы представителем цесаревичева круга у своих учителей, подобно тому, как представителем москвичей в Берлине был Кутузов.

В 1788 году отправлен был с каким-то служебным поручением в Южную Францию адмирал С. И. Плещеев. В дневнике его путешествия записана на отдельном листке памятка — с кем повидаться. Названы, между прочими, Виллермоз и Милане в Лионе, Сен-Мартен и Тиман в Страсбурге. Плещеев побывал в Лионе, Монпелье, Авиньоне, а на обратном пути долго гостил в Монбельяре и Этюпе (с 4 сент. 1788 года по 4 января 1789 года н. ст.). Именно из этого путешествия он и привез увлечение свое авиньонским мистическим обществом «Народа Божия» или «Нового Израиля». Кроме самого Плещеева в общество вступили кн. Н. В. Репнин, П. И. Озеров-Дерябин, А. А. и М. А. Ленивцовы.

«Новый Израиль» (хилиастическая секта, руководимая польским гр. Грабянкой) был преемником упомянутой Acaddmie des Vrais Masons в Авиньоне. Организация и ритуал этой секты совершенно неизвестны, задачи же ее видны из составленного в XIX веке «Краткого известия о новооткрывшемся обществе».

Согласно «Известию», общество Народа Божия «учреждено не человеками, а самим Богом, благоволившим открыть изволения и планы свои о нынешних последних временах людям, наименее ожидавшим тех милостей и даров, коими беспредельное милосердие Его облагодетельствовало их. Таким образом, быв избраны и учреждены самим небом, они не могут инако почитать себя, как его народом, Новым Израилем, и само небо всегда их так называет» (п. 4).

«Под словом Небо разумеют они все царствие небесное, все посредствующие существа между человеком и Богом, ангелов, архангелов и святых (кроме стихийных и астральных духов, кои сюда не входят), которые находятся в сношении с ними и сообщают им определения небесные» (п. 5).

«Сие сношение или сообщение называют они корреспонденцией с небом, которая состоит в слове или голосе ясном и внятном, как внутреннем, так и наружном, и в видениях, и откровениях пророческих» (п. 6).

Особого развития в России XVIII века секта не получила. Известную роль, однако, она играла, благодаря высокому положению своих главных приверженцев — Репнина и Плещеева, — приближенных цесаревича Павла.

7. Распространенность масонства

По состоянию материала неизбежно отрывочный и набросанный лишь в общих чертах очерк развития и смены отдельных масонских организаций требует одного дополнительного разъяснения. Каково было реальное значение всех этих организаций, их распространенность, их удельный вес в русском обществе?

Прежде всего, конечно, подлежит выяснению самое количество масонов. Мы знаем, несомненно, гораздо меньшее число лож и лиц в масонстве, чем их было в действительности. Такой случайный документ, как дневник масона Ильина, который вовсе не есть дневник масонский (масонству в нем уделено очень мало места) и который обнимает собою неполных два года, — сообщает очень много неизвестных прежде имен отдельных масонов и даже целых лож. Нужно думать, что из таких же случайных документов, которые открыты будут впоследствии, можно будет почерпнуть еще немало фактических указаний; многих имен мы, вероятно, никогда не узнаем. Во всяком случае, все, что мы знаем теперь, есть лишь часть (и, может быть, далеко небольшая) того, что было.

Одна немецкая газета в 1787 году насчитывала в России 145 масонских лож; нам известно из них (д ля того же года) не более 30. Известное до сего времени число лож может быть для разных моментов екатерининского царствования определено следующими цифрами:

а) середина 1770-х годов, примерно 1775 год: 13 лож первого Елагина союза и 8 Рейхелевых лож;

б) 1777 год: 18 лож Елагино-Рейхелева союза;

в) 1780 год: 14 лож шведской системы;

г) 1783–1786 годы: 14 явных лож берлинской (розенкрейцерской) системы;

д) 1787–1790 годы: до 22 лож второго Елагина союза и не менее 8 тайных розенкрейцерских лож («теоретических собраний»).

Число членов каждой ложи сильно колебалось. Меньше всего их было в розенкрейцерских тайных ложах — не более девяти человек в каждом «собрании»[153]. Прозоровский в 1792 году считал, что в московском масонстве было до 800 человек. Зато явные ложи отличались иногда большими многолюдством. Число членов их (не считая постоянных посетителей) колебалось от десятка до полусотни, если не бывало еще больше.

Ложа Урании в 1774 году на празднике, устраиваемом Провинциальной Ложей в честь Иоанна Крестителя, заказала, как мы видели выше, 55 мест своим членам и постоянным посетителям. Эти 55 человек внесли в качестве своей доли расхода 220 рублей. За два года перед тем Великая Провинциальная Ложа истратила всего на тот же предмет 1000 рублей: можно думать, что в празднике участвовало до 250 братьев. На торжественном вечере самой ложи Урании, где присутствовал Ильин, гостей было 100 человек.

В той же Урании в 1781–1790 годах было почти на каждом заседании 20–25 членов и столько же посетителей; даже в тяжелые для масонства 1792 и 1793 годы в ложе бывало почти всегда более 10–15 членов (и не менее посетителей). Иногда число тех и других заметно повышалось: так, 8 октября 1782 года при торжественном освящении нового дома Урании было 29 членов и 41 посетитель, 8 марта 1785 года — 49 членов и 72 посетителя, 19 сентября 1790 года — 30 членов и 85 посетителей. Траурная ложа памяти Г. В. Геннингса 4 марта 1786 года привлекла к себе 31 члена и 90 посетителей. До 300 братьев, желающих почтить память Геннингса, присутствовало в траурной ложе, устроенной непосредственно после его кончины.

Принимая в среднем по 25 человек на ложу[154], получаем для сотни лож, какую, вероятно, можно было насчитать в годы масонского расцвета (конец 1770-х — начало 1780-х годов), — не менее 2500 человек[155].

Масонство проявляло себя особенно деятельным в столицах — Петербурге и Москве. Наибольшее количество лож устроено было именно в этих городах[156].

Из провинциальных городов особенно заметно было масонство в городах Остзейского края (Риге, Ревеле, Дерпте). Масонские ложи были также (в екатерининское время) в следующих русских городах: Архангельске, Владимире, Вологде, Казани, Киеве, Кременчуге, Кронштадте, Могилеве, Нижнем Новгороде, Орле, Пензе, Перми, Рязани, Симбирске, Харькове, Ярославле.

Внедрение масонства в русскую провинцию (преимущественно в чиновничий и помещичий ее слои) не ограничивалось, однако, формально зарегистрированными ложами в городах. Масонство проникало и в сельские помещичьи усадьбы. Так, одним из сельских центров масонства было Тихвинское-Авдотьино — усадьба Новикова. Переписка владельца с Сафоновыми показывает, что Новиков не упускал в деревне нитей розенкрейцерского движения.

Влияние масонства сказывалось даже в самых захолустных уголках. Был в XVIII веке мелкопоместный владелец Петр Осипович Яковлев в Ростовском уезде Ярославской губернии. Жил он тихо и безмятежно, волнуясь лишь будничными деревенскими впечатлениями. Но масонство захватило и его в свою сеть: в числе его знакомых был друг Сен-Мартена, В. Н. Зиновьев; племянниками Яковлеву приходились Ильины. С братом знакомого нам Ильина, Петром Яковлевичем (тоже масоном), дядюшка вел переписку, причем кроме писем шел обмен и масонскими книгами: 27 марта 1794 года Яковлев отдал посланному в обмен на письмо Ильина «книжку катехизис».

При значительной распространенности масонства и при участии в русских ложах преимущественно лиц дворянского круга не будет неожиданным встретить среди масонов многих офицеров армии и флота или гражданских чиновников, вплоть до самых высших. Масонами, по выражению Новикова, было «не малое число знатнейших особ в государстве».

Некоторые правительственные учреждения были заметно пропитаны масонством. В этом можно убедиться, просматривая «Адрес-календари» или «Месяцесловы» с росписью чиновных особ за любой год царствования Екатерины. Возьмем для примера месяцесловы на 1778 и 1788 годы. В них помещены списки чинов за 1777 и 1787 годы (первый — год появления шведской системы, второй — расцвета нового Елагина союза). Просмотрим одно учреждение за другим — найдем среди «чиновных особ» немало лиц, известных участием в масонстве.

1) Императорский совет. В 1777 году из 11 членов четверо— масоны (гр. Н. И. Панин, гр. 3. Г.Чернышев, гр. Г. Г. Орлов, гр. И. Г. Чернышев); в 1787 году из 15 членов — трое (гр. И. Чернышев, гр. А. П. Шувалов, гр. А. Р. Воронцов).

2) В придворном штате Ее Величества: гофмейстер И. П. Елагин; кроме того, в 1777 году из 31 действительного камергера — одиннадцать (гр. А. П. Шувалов, гр. А. С. Строганов, гр. А. Р. Воронцов, В. А. Всеволожский, В. И. Бибиков, кн. И. В. Несвицкий, А. Ю. Нелединский, кн. А. М. Белосельский, кн. М. М. Щербатов, А.А. Ржевский, А. С. Мусин-Пушкин); в 1787 году из 22 действительных камергеров — шесть (кн. И. В. Несвицкий, А. Ю. Нелединский-Мелецкий, кн. А. Б. Куракин, П. С. Валуев, гр. Г. И. Чернышев, В. Н. Зиновьев.

3) Сенат в 1777 году: в первом департаменте из пяти сенаторов — двое (И. П. Елагин и Д. В. Волков); из трех — два обер-секретаря (А. И. Васильев[157] и А. В. Храповицкий[158]); во втором департаменте — секретарь А. А. Лангль[159]; в третьем департаменте: из четырех сенаторов — один (Т. И.Остервальд), обер-прокурор кн. А. Б. Куракин, обер-секретарь И. А. Артемьев; в четвертом департаменте: из пяти сенаторов — один (гр. Р. Л. Воронцов), экзекутор О. П. Козодавлев; в пятом департаменте: из пяти сенаторов один (В. А. Всеволожский), обер-прокурор П. С. Валуев; герольдмейстерская контора: герольдмейстер — вакансия (был до этого кн. М. М. Щербатов), секретарь Л. В.Тредьяковский[160].

Сенат в 1787 году: в первом департаменте из 13 сенаторов — четверо (гр. И. Г. Чернышев, А. П. Мельгунов, И. П. Елагин, гр. А. П. Шувалов), за обер-прокурорским столом — В. Н. Зиновьев, экзекутор П. С. Пасевьев; во втором департаменте из 8 сенаторов трое (Ф. И. Глебов, А. Л. Щербачев и, вероятно, А. В. Нарышкин); в третьем департаменте из семи сенаторов — четверо (Т. И. Остервальд, гр. А. С. Строганов, гр. А. Р. Воронцов, гр. А. С. Мусин-Пушкин); в четвертом департаменте из семи сенаторов — один (А. А. Ржевский); в пятом департаменте из восьми сенаторов двое (В. А. Всеволожский и кн. М. М. Щербатов); в шестом департаменте все 6 сенаторов неизвестны как масоны, но зато обер-прокурор — кн. Г. П. Гагарин. Герольдмейстерская контора: и. д. герольдмейстера Л. И. Талызин, коллежский советник Л. В.Тредьяковский, секретарь — И. А. Петров.

4) Государственная Коллегия иностранных дел: в 1777 году из пяти «присутствующих» — двое (гр. Н. И. Панин и гр. А. С. Строганов); в 1787 году, вероятно, вице-канцлер И.А.Остерман.

5) Военная коллегия — в 1777 году нет лиц известных по масонству[161]; в 1787 году — может быть, вице-президент гр. В. П. Мусин-Пушкин; секретарь счетной экспедиции П.Я.Титов.

6) Сухопутный Шляхетный кадетский корпус: в 1777 году из пяти членов совета, может быть, только один (И. И. Меллер), но «при оном совете» секретарь И. А. де Тейльс, при корпусе майор и цензор О. М. де Рибас да при ротах капитаны: Я. И. Вейраух и А. Я. Будберг; в 1787 году штаб-офицер подполковник К. П. Ридингер.

7) Адмиралтейская коллегия: в 1777 и в 1787 годах президент генерал-адмирал цесаревич Павел Петрович, вице-президент гр. И. Г. Чернышев, а из пяти членов коллегии по крайней мере один (И. Л. Голенищев-Кутузов); кроме того, в 1777 году — обер-секретарь Н. Н. Антропов[162].

8) Камер-коллегия: в 1777 году — президент кн. М. М. Щербатов.

9) Ревизион-коллегия: в 1777 году главный директор гр. А. Р. Воронцов; в 1787 году надворный советник II департамента Н. Г. Петелин.

10) Коммерц-коллегия: в 1777 и 1787 годах президент гр. А. Р. Воронцов; в 1777 году за прокурорским столом В. И. Бибиков.

11) Берг-коллегия (1777 год): и. д. Вице-президента А. А. Нартов, прокурор Н. И. Бутурлин.

12) Российская академия (1787 год): из 60 членов — тринадцать (И. П. Елагин, гр. А. С. Строганов, кн. М. М. Щербатов, И. И. Мелиссино, М. М.Херасков, А.А. Ржевский, И. Н. Болтин, А. В. Храповицкий, О. П. Козодавлев, В. И. Баженов и, вероятно, И.Л. Голенищев-Кутузов, М. И. Веревкин, А. В. Нарышкин).

13) Государственная медицинская коллегия: в 1777 году президент А. А. Ржевский; в 1787 году из восьми членов по крайней мере один (И. Б. Дольст); в экспедиции о доходах — доктор С. С. Эли.

14) Московский университет: в 1777 году профессора Х.Ф. Маттеи, X. А. Чеботарев, вероятно — Д. С. Аничков; в 1787 году из троих кураторов двое (М. М.Херасков и И. И. Мелиссино); профессора X. А. Чеботарев, П. И. Страхов, И. Гейм, Я. Шнейдер и, вероятно, — Д. С.Аничков, Ф. Баузе; в канцелярии университета — надворный советник Г. П. Крупенников[163].

15) Академия художеств: в 1787 году директор бар. П.Ф. Мальтиц.

16) Главная дворцовая канцелярия: в 1777 году гофмейстер И. П. Елагин, коллежский советник В. И.Лукин, надворный советник Е. В. Разнотовский; в 1787 году — В. И. Лукин, И. А. Алексеев.

17) Правление Государственного ассигнационного банка: в 1777 и 1787 годах главный директор гр. А. П. Шувалов; кроме того, в 1777 году, вероятно, статский советник В. Г. Елагин; в 1787 году среди советников правления В. И. Остафьев.

18) Государственный заемный банк: в 1787 году в числе советников, может быть, П. П. Митусов и В. Н. Курманалеев; директор II экспедиции — П. А. Вельяминов, бухгалтер К. П. Книпер.

19) Главная полиция: в 1777 году и. д. ген. — полицеймейстера Д. В. Волков.

20) Комиссия о коммерции (1787 год): гр. А. Р. Воронцов, кн. М. М. Щербатов.

21) Комиссия о учреждении народных училищ (1787 год): из 5 членов один (А. В.Храповицкий); «в ведомстве оной комиссии»: Ф. П. Фрезе, О. П. Козодавлев, Е. Б. Сырейщиков.

22) Губернии и наместничества: Белгородская: 1777 год — ген. — губ. кн. Н. В. Репнин; Белорусская губ.: 1777 год — ген. — губ. гр. 3. Г. Чернышев, при нем правитель канцелярии С. И. Гамалея; Владимирское нам.: 1778–1783 годы — наместник гр. Р. Л. Воронцов, в 1787 году советником гражданского суда продолжает быть секретарь графа П. И. Берг[164]; Вологодское нам.: 1787 год — ген. — губ. А. П. Мельгунов; Калужское нам.: 1777 и 1787 годы — секретарь наместника С. Н. Веницеев; Костромское нам.: 1787 год — правитель наместничества И.В. Ламб; Московская губ.: 1788 год — в казенной палате В.Я. Карачинский; Нижегородское нам.: 1788 год— и. д. ген. — губ. ген. — поручик И. М. Ребиндер; Новгородское нам.: 1777 год — наместник Я. Е. Сивере, из двух советников, вероятно, один (М. И. Веревкин); Орловское нам.: 1788 год — правитель наместничества С. А. Неплюев; асессор палаты угол, суда Н.А. Краевич, прав. каз. пал. З.Я. Карнеев, советник счетной экспедиции Г. Н. Нелединский, асессор ее же В. М. Милонов, совестный судья Д. Л. Боборыкин[165]; Пензенское нам.: 1788 год — и. д. ген. — губ., ген. — поручик И. М. Ребиндер; Полоцкое нам.: 1788 год — правитель наместничества ген. — майор А. М. Лунин; Псковское нам.: 1777 год — наместник гр. Я. Е. Сивере, 1787 год — ген. — губ. кн. Н. В. Репнин; Санкт-Петербургская губ.: 1777 год — вероятно, губернатор бар. ф. Унгерн-Штернберг; Симбирское нам.: 1787 год — может быть, правитель наместничества кн. П. М. Баратаев[166]; Смоленское нам.: 1777 и 1787 годы — ген. — губ. кн. Н. В. Репнин; Тверское нам.: 1777 год — наместник Я. Е. Сиверc. Тобольское нам.: 1787 год — поручик правителя И. О. Селифонтов; Ярославское нам.: 1777 и 1787 годы — наместник А. П. Мельгунов[167]; Тульское нам.: 1777 и 1787 годы — секретарь наместника С. Н. Веницеев[168].

Всего чиновников первых восьми классов (помещенных в месяцесловах) было в 1777 году не более 6 тысяч, а в 1787 году — до 12 тысяч. Так как в конце 1770-х годов масонов было свыше 2 тысяч, то можно с полным вероятием предположить, что в ложах участвовало от 1/3 до 1/6 части чиновничества. Уменьшим вдвое эти дроби и возьмем вторую из них; все же получится очень высокий процент, если сопоставить организацию даже 1/12 части чиновничества и нестройную массу остальных лиц. Кроме того, за прямыми участниками лож стояли, конечно, их знакомые и близкие им лица.