Русское масонство в царствование Екатерины II

1. Понятие о природе государства

Представление масонов 1770-х годов о государстве и обществе создалось под влиянием идей «естественного права». Отношения между людьми должны так же слагаться по «разуму законов», как и душевная их жизнь и религиозные обряды.

«Себя я почитаю гражданином света, а свет весь одним градом, в котором я живу, — говорил новопринимаемый мастер Елагиной ложи и на вопросы «Почему?» отвечал так: — Люди одарены разумом, который поучает, что делать и как поступать нам; а потому и имеем общий естества закон; если общий закон мы имеем, то мы и сограждане; а если сограждане, то общее и право мы имеем одно — право гражданства, должны почитать свет одним и общим роду человеческому городом».

Систематично изложил учение о законах естества в людском обществе писатель из херасковского кружка «Полезного увеселения» Вл. Золотницкий. В 1764 году им было издано с этой целью «Сокращение естественного права». Немногим позже вышел перевод статей из энциклопедии «О государственном правлении и разных родах оного»[244].

В самом конце 1770-х или начале 1780-х годов кн. Щербатов занялся переводом «Естественной политики» Гольбаха. Выбор этой книги, конечно неслучайный, ясно говорит о всем направлении мыслей переводчика. Гольбах строит свое рассуждение на типично рационалистской основе.

«Политика или искусство управлять людьми, — говорит он, — не может быть темная, на догадках основанная, и сомнительная наука, как токмо для тех, которые не взяли на себя труда довольно размышлять о свойстве человеческом и о предмете сообщества. Истинные основания правления суть ясны, ощутительны и доказаны всеми теми, которые размышляли о сих важных причинах; они обретают, что здравая политика не имеет ничего сверхъестественного, ни таинственного и что, восходя к естеству человеческому, можно сделать политическую систему из собрания истин, совершенно связанных между собою, и цепи толь же верных правил, яко в какой другой науке познаний человеческих».

Основанная на этой системе политическая наука должна служить руководством действительной жизни всякого народа.

«Никакой народ не может быть счастлив, если он не управляем естественными законами, которые всегда к добродетели ведут.

Никакой государь не может быть велик, могуществен и счастлив, если не со правосудием царствует над благоразумным народом».

«Естественное общество» 1770-х годов теряет свое обаяние в 1780-х. Пугачевщина слишком хорошо показала, на какой зыбкой основе построено произведение натуры.

Властным выразителем новых взглядов явилась книга Сен-Мартена «О заблуждениях и истине», вышедшая в подлиннике в 1775 году и проникшая в Россию не позже 1777 года. Книга эта оказала громадное влияние на политическую мысль русских масонов. В 1785 году она вышла в русском переводе «иждивением Компании Типографической» (у Лопухина); переводил ее один из розенкрейцеров — П. И. Страхов.

Книга Сен-Мартена была одним из наиболее ярких произведений мистической литературы; но помимо теософического своего значения она знаменательна своим учением о природе государства и общества: Сен-Мартен пытался разрушить систему естественного права, являясь предтечей целого направления политической мысли начала XIX века — Бональда и Ж. Де Местра.

Естественно-правовые учения о начале государства Сен-Мартен рассматривает в V главе своей книги.

«Политикам, которые больше прочих старались следовать течению натуры, — говорит он, — величайшее было затруднение согласить все общественные установления с начальными правилами правосудия и равенства, усматриваемыми в них. Как скоро сведали они, что человек свободен, то и вздумали, что он рожден быть независящим, и тотчас судили, что всякое подвластие противно истинной сущности его.

И так в самом основании, по их мнению, всякое правление есть погрешность, и человек не должен бы иметь над собою иного начальника, кроме самого себя.

Но как мнимая сия погрешность зависимости человека и властвования над ним везде непрестанно встречается их глазам, то не могли они удержаться от любопытства, чтобы не поискать происхождения и причины ее…

Одни вздумали, что проворство и сила вручили начальство повелителям человеков и что верховная власть основана токмо на бессилии попустивших себя покорить… Другим понравилось описать подробно насильственные или хитрые способы, которыми, по их мнению, основаны государства; они представили нам ту же систему в обширнейшем виде. Таковы суть тщетные умствования тех, которые полагали побудительною причиною сих учреждений нужды и суровость первых людей и говорили, что сии необузданные люди, живучи, как ловцы в лесах, делали набеги на упражнявшихся в земледелии и скотоводстве, желая пользоваться всеми выгодами их; что потом для удержания своего превосходства, насилием присвоенного и которое было точное угнетение, сии хищники власти принуждены были учредить законы и наказания. Таким образом, кто был хитрее, отважнее и замысловатее всех, остался, наконец, властелином и утвердил свое господствование.

Но тотчас и видно, что сие не могло быть первое общество; понеже предполагаются уже земледельцы и пастухи…

Некоторые думали поправить сию несправедливость, положа за основание всякого общества общее согласие и единодушное изволение неразделимых, из которых оно составлено и которые, поелику не сильны были каждый в особенности переносить опасные следствия естественной свободы и независимости подобных своих, принуждены были отдать в руки единого или нескольких людей права естественного своего состояния и обязаться соединенными силами подкреплять власть избранных ими начальников».

Однако «не требуется великого размышления, чтобы почувствовать, сколь трудно представить себе добровольное соединение целого народа. Чтобы мнения всех могли быть единогласны, надобно, чтобы все одинаково представляли себе побудительные причины и условия нового обязательства; а сего не бывало и быть никогда не может…

Кроме того, что надлежало во всяком члене утушить склонность к любоначалию или желание быть близким к начальнику, требуется еще соглашение бесчисленных мнений, которое никогда еще между людьми не встречалось, как о выгоднейшем образе правления, так и о всеобщей и частной пользе и о множестве других вещей, которые должны составлять статьи договора».

Кроме того, «в самой вещи добровольное общежительства учреждение есть столь же неправедное и безрассудное дело, сколько и несбытное; потому что в нем должен человек человеку вручить такое право, которым сам не обладает, то есть право располагать самим собою; и потому что когда отдает право, которого сам не имеет, то делает договор ничего не значущий, которому ни начальник, ни подчиненные не могут дать никакой силы, поелику не мог он связать ни того ни другого».

На место теории естественного права Сен-Мартен ставит свое теософическое обоснование происхождения власти и подчинения, святых царей и падших рабов.

«Чтобы решить вопрос, стоит только посмотреть на человека. Жизнь его не есть ли цепь непрерывных зависимостей?.. Одни попускают себя в порабощение и падают при бесчисленных камнях преткновения, которыми усеяна сия тина стихийная, другие мужественно и счастливо избегают оных.

И так должно сказать, что кто больше предохранит себя от оных, в том меньше обезображена будет идея начала его, и тот менее удалится от первобытного своего состояния…

Тот, кто предохранил себя… становится владыкою не только по самому делу и необходимости, но и по долгу. Он должен овладеть павшим человеком и не давать ему ни малой свободы в его деяниях как для удовлетворения законам начала его, так и для безопасности и примера общества: он должен употреблять над ним все права рабства и подданичества; права, столь же праведные и существенные в сем случае, сколько непонятные и ничтожные во всяком ином обстоятельстве…

Владычество сие не токмо нельзя почитать угнетением и притеснением естественного общества, но должно почитать его твердейшею оного подпорою и самым несомнительным средством к подкреплению его как противу злодейств членов своих, так и противу нападений всех его врагов.

Одеянный сим достоинством, поелику не может быть блажен иначе, как придержася крепко тех качеств, которыми приобрел он владычество, старается для собственной пользы устроить блаженство подданных своих…

Помощью света сего должен он иметь возможность обозревать вдруг и с успехом удовлетворять нуждам всех частей правления, знать твердо истинные начальные основания законов и правосудия, уставы воинского порядка, права частных людей и свои, равно как и то множество пружин, которыми движется государственное управление.

Также должен (истинный царь) иметь возможность устремлять взор свой и власть свою простирать и на те части государственного управления, которые ныне во многих державах не поставляются главною целью, но которые в том правлении, о котором мы говорим, должны быть крепчайшим узлом; то есть религия и излечение болезней. Наконец, даже и в художествах, к увеселению ли, к пользе ли служащих, не может он не наставить на путь и не показать истинного вкуса. Ибо светильник, счастливо полученный им, разливая повсюду свет, долженствует ему освещать все вещи и открывать связь оных…

Но в естественном порядке, если б каждый человек достигал до последней степени своего могущества, то каждый человек был бы царь. Но как цари земные не признают других царей своими владыками, и, следственно, не подчинены друг другу: так и в сем случае, если бы все человеки вступили в полное владение своих прав, то ни владык, ни подданных людей же не было бы между людьми… Но сие, повторяю, не в теперешнем состоянии вещей быть может, чтоб все человеки достигли до сей степени величества и совершенства, которая учинила бы их независящими друг от друга; и так ежели с начала сего откровенного состояния были всегда между ими начальники, то надобно надеяться, что и всегда оные будут…»

Перекладывая книгу «О заблуждениях и истине» на свои понятия, Елагин излагал в упрощенном виде тонкие извивы теософской мысли автора[245]. Помимо творения самого Сен-Мартена, Елагин пользовался как толкованием вышедшей в 1784 году книгой «Suite des Erreurs et de la Verite ou developpement du livre des hommes rappeles au principe universel de la science»[246].

В I части своего «Учения древнего любомудрия» Елагин рассуждал о происхождении государства. По его словам, «Моисей внушил слушателям повиновение власти, которою общества утверждаются, цветут и благоденствуют. Сие необходимое к блаженству рода человеческого, который по слабости естественных сил своих неудобен подобно зверям жить в одиночестве». Свои мысли Елагин подкрепил ссылкой на Сен-Мартена: «Смотри о сем изрядное рассуждение: «Зависимость — первое состояние человека; природа рождает его слабым и неспособным самому доставить себе ни одну из нужных ему вещей; она его доверяет и подчиняет безусловно нежности отца и матери»».

Елагин делал такой вывод: «Ибо, как сидящей на пламенном престоле есть благий всея Селенные и купно рода человеческого Отец и Владыко, так и естественный отец тоже рожденным от него чадам есть владыко; и как подобает Тому власть повиновение и почитание, от всего во вселенной существуемого, так и родшему подобает власть, послушание, благодарение и почтение детей его: Бог есть Творец всея Селенные и яже в ней; Он благий о творении Своем попечитель; так равно и естественный отец есть творец сына своего и попечитель о воспитании и содержании его: а потому, как Бог есть беспредельный Владыко твари всея, так и отец есть господь и властелин собственных детей и дома своего. При сем предусматривая он вдали и политические многородных обществ составы и в них властей постановление, предварительно увещевал с верностию и усердием повиноваться властям предлежащих, ибо по глаголу Апостолову, «несть власть яже не от Бога» и что монарх есть глава и отец народа своего. Таковы, любезные братья… как вы сами видите, существенные царственной науки нашей содержания; ибо в них и о истинной религии, и о существе духовном, и о веществе телесном и о первоначалии властей, общества содержащих, предлагается».

По умозаключениям Елагина можно ясно представить, как именно понимали Сен-Мартена русские его читатели и что особенно их привлекало в творении французского мистика.

Не забудем, что Елагин толковал Сен-Мартена и Панину и что самому Елагину помогали учитель Новикова Рейхель и розенкрейцер Эли.

2. Задачи общественной деятельности

Расходясь в воззрениях на сущность и происхождение государства, масонство было едино в стремлении содействовать правильному его развитию. Ни рационалистическое, ни тем более мистическое масонство не выключали из круга своей деятельности улучшение (или спасение) общества и государства. Сам дух масонства, по словам одной из речей XVIII века, требовал «устроить счастие соотечественников», «воспламениться ко благу государственному» и «созидать благо общественное».

С этим требованием предстояло, однако, примирить то настроение, которое находилось в основе масонской мудрости: признание первенства за внутренней жизнью по сравнению с внешней.

Успехи и достижения, разочарования и горести внешней жизни не имеют существенной ценности по этому взгляду. Прежде всего нужна работа над своей собственной душой. Только через эту работу можно добиться истинного блага и истинной свободы.

«Наружная независимость никоим образом внутренней свободы произвести не может», — говорил Шварц. «Истинная есть свобода от страстей, а не от начальства», — выражал ту же мысль Поздеев.

«Если бы кто спросил пленника, или галерного невольника: чего он желает, то без сомнения получил бы в ответ — Вольности. А может быть, рабы сии ведают всю силу, в слове сем заключающуюся, с того только времени, как лишились своей свободы. Так говорит подданный Тиранна, или когда не смеет сего сказать, то воздыхает он более о вольности, нежели гражданин республики». Между тем все равно «человек повсюду ограничен. Желал бы он измерять небо, пройти все звезды; но тяжесть его тела привязует его к земли. Способен он к блаженству, но тысячные препятствия удаляют его от оного»[247].

«Система каменщичества, — говорилось в «Магазине» 1784 года, — совершенно противоположна беспорядку и необузданности, и не позволяет никакой другой свободы, кроме нравственной… Тот только действительно свободен, кто разумен и добродетелен, или кто повинуется законам и исполняет свои должности».

Одну из своих речей XVIII века Поздеев произнес «в опровержение непросвещенных, которые думают, что мы вольными каменщиками именуемся потому, что намерены всеобщее восстановить равенство, не последуем никакому закону и живем по своим прихотям. Таковая вольность не есть вольность, а рабство. А рабство, в смысле обыкновенного принятое, для многих людей было свободою. Носящий оковы и в темнице заключенный может быть свободен. Ибо такового человека внешность терпит угнетение рабства, но внутренне может он быть свободен.

Обладатель многих стран, сильный оружием и богатством, который пишет народам свои законы и имеет власть повергать их в оковы, ежели предан страстям, есть раб. Епиктет, мудрый владелец единой токмо убогой хижины и презренный невольник римского вельможи, есть свободен. Мудрец Афинский в темнице в оковах вкушает сладкие плоды истинный свободы.

Таков есть не ложно свободный человек, таков должен быть всяк, кто носит имя человека. Сам над собою царь, ничьей внешней власти не подвержен, как токмо по силе внутреннего своего закона. Сам себе судия, владетель не крадомого богатства; не гонится за непостоянными дарами слепой фортуны; а ежели некогда и получает оные, то не присвояет их себе, не хвалится ими яко собственным имением, но почитает их залогом, вверенным ему на время. Не поставляет своего блага ни в чем, что с телом его погибает. К единому стремится высочайшему блаженству, тленное все почитает посторонним; небесное и умственное почитает яко свое естественное».

Исходя из таких взглядов, масон не мог стремиться к преобразованию в первую очередь внешних сословных и экономических рамок жизни. Улучшение их отодвинуто было на вторую очередь после нравственной дисциплины духа, самоусовершенствования — исправления поврежденных нравов.

Исправление нравов стояло в центре масонских общественных идей. Распространенная песня учила:

Исправления нравов — обуздания своих страстей — прежде всего добивались все наставления в ложах и карманные книжки масонов — без различия направлений вольного каменщичества. Это была основная общественная задача масонства.

Все процветание идеального масонского царства — земли Офирской — держится у Щербатова на тщательном наблюдении за добронравием жителей. Офирская полиция неослабно следит за недочетами морали.

«Каждый разврат нравов, яко явное непочтение к родителям своим, сварливость, жестокие поступки с подданными своими, мотовство, излишняя роскошь — унимается благочинными (начальниками полиции)».

Политический пафос Щербатова основан прежде всего на забвении этого рода мыслей русским правительством. «О повреждении нравов» в России говорит наиболее страстная — но также и наиболее искренне и живо написанная — политическая статья Щербатова[248].

К выводу о необходимости «первее всего» совершенства нравов приходили масоны и в вопросах социальных — о крепостном состоянии. Язвы крепостного строя не укрылись от взора по крайней мере некоторых из вождей масонства.

«Все мы любим, чтоб нам служили и угождали, — поучал в одной из своих речей С. И. Гамалея. — Яримся мы, как воины, на наших ближних, на наших слуг, на наших домашних и, предавая их стремлению нашего гнева, думаем найти себе удовольствие, мстя им за неисполнение наших прихотей, называя сие учением или наказанием».

Стремясь за достатком, мы «никого не уважаем, никого не щадим, собираем деньги, несмотря каким бы то ни было образом, мучим слуг и домашних, денно и нощно печемся, чтоб было все чисто, пристойно и прилично нашему роду, чину и месту; словом: чтоб все плоти нашей угодно было. И так едим и пьем, и не мысля о том, что каждый кусок наш напоен кровавым потом или слезами наших братий служащих. Но добро ли все сие? Нет».

Гамалея находит выход в области не политики, а морали:

«Слуги и крестьяне наши — служащие нам братья наши… Все то, что нам самим добро, прекрасно, изрядно, хорошо, полезно и совершенно кажется, нравится, любится, то должны мы и им оказывать и в мыслях, и в словах, и в делах наших. Но, может быть, кто скажет: они для того родились, чтобы служить. Так, любезный брат, они для того родились, чтобы тебе служить; а ты для того родился, чтобы им служить; а что они часто пред тобою погрешают и ничего не разумеют, тому причиною твое недобронравие и тебе подобных. Ежели б они видели твои добрые примеры, ежели б они слышали твои добрые наставления, словом, ежели бы ты был добронравен, то и они были бы лучше и тебе было бы лучше, но понеже ты думаешь только о своем мнимом удовольствии, то есть прихоти твои тебе нравятся, для того ты слуг и крестьян своих изнуряя, себе погибель готовишь. Ведай, что ты от слуг и крестьян своих тем только разнствуешь, чем старший в семье брат, а в прочем все равно. Но, может быть, кто и при сем подумает: как равняться с крестьянином? Так точно, любезный брат, как тебя в ту же землю заровняют, в которую и крестьянина, то не пренебрегай, любезный брат, бедных своих слуг и крестьян, будь к ним добронравен, да нравится тебе добро делать служащим тебе. Добро же делать не то значит, чтоб им такую же пищу или одежду давать, какую сам употребляешь. Нет, сим более зла им сделаешь, нежели добра; от нежной твоей пищи они расслабевают, а платье твое им неприлично. Делай ты им добро братским с ним обращением, не утесняй их, извиняй их слабости неумышленные, научай их воздержать, удерживай их от пороков; но не суровым и жестоким образом, коим более им зла, нежели добра, сделать можешь».

«Мы много причиною развратности наших подчиненных, — говорилось на беседах Руфа Степанова, — от кого они выучились играть в карты, пить пунш, неверными быть в супружестве, и так далее? Как все чистится сверху, так оттуда и загорается… Замаранными руками едва ли можно кого очистить; но должно прежде свои руки вымыть».

Другого выхода из положения не существует. Освобождением крепостных нельзя освободить их душу; в случае эмансипации жить им будет не легче: «едва крепостной выходит на свободу, как встречают его или корыстолюбие или зависть; он устремляется к работе, получает за нее плату, но не довольствуется ею. Стремится за другою, ища насытить свое желание и удовольствие, которое как тень от него бежит, чем более он за ним гоняется».

Исправлению владельческих нравов и были посвящены главные усилия масонов. Один из наиболее выдающихся, Новиков, начал с отрицательного метода (сатирические журналы) и затем перешел к положительному (моральные журналы и «работа» в ложах).

Одним из прямых следствий нравственного воспитания для богатых и сильных была помощь бедным и слабым. Поэтому филантропия играла такую видную роль в общественной деятельности масонов.

«Деятельное, умное и повсеместное благотворение да будет основанием твоих поступков… — назначал Устав вольных каменщиков. — Будь ласков и приветлив; возбуждай во всех сердцах огнь добродетели: дели счастие с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему; не мсти ему, разве токмо деланием ему добра»[249].

Проповедь благотворения занимала видное место среди речей в масонских ложах. «Человеколюбие есть мать всех общественных добродетелей, и к нему должны мы тем более стремиться, что плоды его суть милование, дружелюбие и любовь к ближнему, и оно есть источник, из коего проистекают реки милостей и благодеяний к пользе человечества. Друг человеков беспрестанно помогает терпящему нужду и с удовольствием жертвует счастием своим счастию общественному. Он охотно прощает учиненные ему оскорбления и заглаждает их в памяти своей. Мщения и злобы сердце его чуждо. Никогда не воздает он злым за злое и самых врагов своих не возненавидит. Услугами и дружеством старается для их же добра обратить их на иные мысли, искренним сожалением скорбит он о бедствиях человеческих, стремится облегчить бремя их несчастия; и труд его щедро награждается удовольствием, которое чувствует при счастливом последствии стараний его. Беспрестанно трудится он всякому злу сопротивоборствовать, вражду и огорчение ищет искоренить. Правосудие не менее драгоценно, ибо покой общества от него зависит и им каждый в безопасном владении утверждается. Каменщик должен быть справедлив и беспристрастен в обхождении человеческом, и поступать с ними так, как бы он хотел, чтоб с ним поступали»[250].

3. Масонские утопии

Пока масонство было частным обществом, нравственность и благотворение были частными добродетелями. Но как только мысль масонских деятелей от «внутреннего человека» переходила к «внешней натуре» — переносилась в те времена, когда «внутренний орден» получит силу управлять внешним государственным механизмом, — положение совершенно изменялось. О нравственности и благосостоянии народа должно было заботиться целое государство: филантропия превращалась в социализм.

В распоряжении читателя-масона находился целый ряд политических и социальных «романов», проникнутых хотя бы в очень слабой степени именно такою тенденцией.

1) «Похождение Телемака, сына Улиссова», Фенелона, издавалось в 1747, 1767 и 1782 годах; в переводе И. Захарова «Странствования Телемака, сына Улиссова» были напечатаны в 1786 и 1788 годах.

2) «Путешествия Кира» (Рамсея). Это сочинение сперва появилось в русском переводе (с французского) А. Волкова[251] (М., 1763, 2-е изд. там же, 1765) под заглавием «Новое Киронаставление»; в 1785 году Новиковым издан был другой перевод, уже прямо с английского (А. В. Храповицкого): «Новая Киропедия, или Путешествия Кировы».

3) «Спокойствие Кирово, или Повествование его жизни», СПб. 1766, в переводе А. А. Нартова.

4) «Новейшее путешествие (сочиненное в городе Белеве)»

В.А.Левшина («Собеседник любителей российского слова», 1784, XIII–XVI).

5) Творения М. М. Хераскова: «Нума, или Процветающий Рим» (М., 1768), «Кадм и Гармония» (М., 1786).

К этому ряду политических романов примыкают собственно масонские утопии, прямые начертания идеального государства.

Около 1784 года была написана утопия кн. Щербатова — «Путешествие в землю Офирскую».

Идеальное государство Щербатова ограждает физическую и нравственную личность каждого гражданина самым тщательным и бдительным попечением. Контроль государства проводится при помощи нравственно очищенных полицейских офицеров, санкреев или благочинных. На должности их лежит «1) попечение о здоровье жителей, 2) о их безопасности, 3) о спокойствии и 4) о освещении».

В жизни офирян «все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная и определенное число денег на поправку, и посему каждый должен жить, как ему предписано».

Полицейская опека доходит до мельчайших подробностей быта. В противопожарных видах, например, «ни один гражданин не может делать или починивать печи или трубы без надзирания определенного, в каждой части печника, которому от граждан и малая плата с числа печей производится. А более уже он брать под опасением вечной работы ничего не может, к тому же, ежели его несмотрением сделается печь или труба так дурно, что сие подаст причину к запалению, то сей печник за сие наказуется определением в вечную тягостную работу».

У офирян нет «ни богатства, ни убожества», — а «живут каждый служащий на определенном от казны жалованье».

Нижние чины при этом должны служить бессменно, если хотят получать содержание от казны, высшие же четыре чина могут через пятнадцать лет выйти в отставку с сохранением одной пятой части жалованья в виде пенсий.

Государство следит за всей экономической жизнью страны: ведется строгий учет «циркуляций» частных земель; устроены особые «житницы» — запасные склады хлеба и вместе агрономические пункты, отпускающие за плату лучшие семена; каждый год определяются твердые цены на все продукты.

Законом нормировано все потребление, хотя и не уничтожена вполне частная собственность; есть большая общественная группа офирян, по отношению которой не остается места и частной собственности. Это армия. Солдаты набираются исключительно из раз навсегда определенных селений Офирской земли, остальная часть государства не несет никаких военных тягостей.

Солдатские поселения распределяются по полкам, каждое селение соответствует одной роте — «под начальством своих офицеров». На каждый полк отведены «не токмо довольные, но и излишние земли».

«Каждому солдату дана меньше обыкновенного хлебопахаря — однако довольная — земля, которую они обязаны стали обделывать; треть же из каждой роты, переменяяся погодно, производит солдатскую службу; а и все должны каждый год собираться на три недели и обучаться военным обращениям, а во все время, в каждый месяц два раза… Каждый отставленный солдат, по выслужении урочных лет, не токмо должен в селение его полка возвратиться, но и в самую ту роту… Не токмо позволено, но и повелено в полках иметь приличные мастерства, но больше грубые, яко плотничье, столярное, кузнечное, шляпное, сапожное и подобные».

Новиковский кружок не создал такого законченного плана идеального государства, какой был начертан кн. Щербатовым. Однако в мировоззрении московских мистиков заложены были определенные начала Нового Царства.

«Внутренняя церковь» розенкрейцеров должна была взять на себя управление всем людским обществом. «Вы же род избран, царское священие (или цари и священники), язык свят, люди обновления, яко да добродетели возвестите из тьмы вас призвавшего в чудный свой свет, — вспоминает Карнеев слова апостола (I Петр. II, 9). — Кому больше, возлюбленные братья, прилично сие поздравление, как не существенным и живым членам св. Ордена, которым сказуемое богомудрыми мужами истинно приложить можно: что они суть един дух с Богом и предварительно живут уже в вечном дне, невзирая, что и солнце и луна восходят и заходят еще пред телесными их очами. Все дела свои творят они ныне в Боге, Который есть, так сказать, душа души их и Который ко всякому Своему изволению употребляет их, яко безмолвное орудие… Соединение их с Богом есть толь тесно, как соединение водяной капли с неизменным морем. Сколь скоро капля сия поглощается морем, то имеет с ним одинаковую крепость и силу».

Алхимия, открывавшая пути к совершенству человеческого рода, тесно связана была с совершенной системой правления.

«Важные труды занимают меня теперь, — говорит алхимист одной (правда, позднейшей) рукописи, — я тружусь над великою работою, от которой зависит судьба человечества».

Цель всех «усилий и многолетних изысканий алхимиста есть та, чтобы даровать народам совершеннейшее правление, а человечеству возвратить древо жизни».

Давая господство над натурой, то есть и над людьми, не возвысившимися из натуры, алхимия дает «церкви» своих адептов силу управлять прочими людьми, владеть всем государством.

Волшебный маг Гиперион, преобразовывая и совершенствуя с помощью алхимии натуру и естество царевича Кибрита, доводя его до высшей степени познания, красоты, силы и мудрости, вместе с тем понемногу помогает улучшить Хризомандеру и управление его царством, устанавливая лучший суд, новую продовольственную систему, спасая жителей царства от неурожая и проч.[252]

В качестве плана грядущих преобразований и нового устроения жизни кн. Н. Н. Трубецким был переведен манифест, обращенный ко всем «Владыкам мира сего», — «Новое начертание истинной теологии»[253].

Книга кладет в основание будущего мира ту же церковь Христову — о которой проповедовал Карнеев. «Через истинную церковь Дух Святой непосредственно может вмешиваться в дела людей. Церковь, создает очищенное и преображенное человечество, которое и будет залогом новой жизни. Власть Божия и власть земная должны слиться в лице святого царя.

Бог при сотворении человеческого рода предприял славное дело. Он хочет все сие человечество по Своему образу сотворить. К сему употребляет Он свою Церковь, которая должна быти особенною Его невестою. Но прежде, нежели сия церковь брак совершит и возможет править с Богом и Спасителем своим, должна она получить нужных для того членов и достигнуть величия и святости. Сего ради чем она древнее будет, тем ближе приближается день ее брака и ее славного царства. В юности своей была она внешно правима Священниками, которые поучали ее чрез весьма тяжкое преобразовательное служение, как то ей нужно было в то время и как то нужно было, дабы последующих членов ее привести в состояние разуметь небесное учение Иисуса и таинства царствия небесного. Потом освободил ее Сей Спаситель чрез Свое Человечество от сего законного ига и чрез Своих Апостолов и небесных Пророков, довольно наставил ясным образом во всех спасительных истинах, чрез что она мало-помалу к познанию Его Божества и к Его совершенному усыновлению приведена и в состояние поставлена, дабы быть внешно правимою святыми царями, учение Святого Духа праведно уразуметь и оному следовать, и чрез то достигнуть до предопределенной ей святости и блаженства».

Сообразно с этим книга намечает «основательные положения христианской политики, чрез которую Спаситель наш все победить, над всем миром господствовать будет и всех человеков учинит блаженными, и которую рабы Его и Ангелы отныне употреблять должны, дабы приуготовить царство Его, и с Ним царствовать:

1) Иисуса Христа, яко истинного Бога и существенную любовь, восприять в сердце своем за Царя и Вождя.

2) Вечное царство Его Божественной и духовной любви во всех и над всеми человеками иметь целию и по возможности стараться распространять.

3) Допустить себя сею существенною любовью к Богу и ближнему оживить, просветить и править, и никакому другому гласу не веровать и не следовать.

4) Все отрицать, оставлять, отвергать и отвращать, что противно сей любви и что препятствует ее побуждениям и удостоверениям, следовать по ее воли.

5) Лучше хотеть со Христом страдать и умереть, дабы угодить Богу, и царство Его и всеобщее благо по Его воли распространять, нежели сохранить жизнь свою и многие получить мирские почести и богатства чрез нелюбовь и неверность».

Существенной задачей нового святого государства будет исправление нравов всех подданных его. Исправление нравов «долженствует быть делом любви и согласия, а не гонения и слез… Бог такожде предпоставил начальство наказывать зло, и награждать добро; к сему будет Бог со всем особливым образом употреблять их и при сем деле исправления…».

К исправлению нравов призывала и другая излюбленная книга новиковского кружка, ставившая своей задачей наметить правильный путь человечества, — «Истина религии». По ее мнению, необходимо прежде всего обуздать роскошь моды в одежде. Достигнуть этого можно путем обязательного введения мундиров для всех состояний и на все случаи жизни. «Должно неотменно уже в некоторых местах начатое учреждение одежды сделать таким образом, чтоб каждое обоего пола состояние имело особенный свой пристойной мундир, как будничный, так и праздничный, по примеру военных людей, отдавая оной на вкус каждому месту и чтоб оное, несмотря на лицо, строго наблюдаемо было. Какою выгодою пользуются офицеры в мундирах своих? Небогатый равно с богатым может являться как при дворе, так и во всяких обществах. Ежели б правило сие было всеобщее, коликих бы избавилось тогда человечество забот, зависти и презрения! Достоинство и добродетель были бы виднее, и личность имела бы более уважения. О если б вскоре наступило блаженное время сие! В сем христианский патриот не угодит только одному прекрасному полу…

Государи и вельможи должны бы были подавать собою высокий пример и подражать монарху китайскому, которой не иначе видим бывает, как в императорской униформе своей, и в которой он почти обожаем».

Благодаря исправлению нравов государство сможет внести моральные начала и в экономическую жизнь.

«Для отвращения и вспомоществования бедности, — говорит «Истина религии», — в великих городах должны учреждены быть магазины как для хлеба и дров, так и для торфа, из которых бы жители, состояние более из бедных, нежели из богатых людей, могли иметь сходною ценою нужное для жизни и пищи своей…

Также надлежало бы ограничить скотское черни употребление вина, которым наша земля особливо заражена…

Что фабрики, откупы и торговля от сего пострадают, сие есть одно пустое нынешней моды предрассуждение, имеющее корень свой в глупости человеческой. Напротив того фабрики и лавки при учрежденных единожды навсегда мундирах, будут иметь расход, вернее нынешнего, вместо того, что теперь многие товары не расходятся и гниют. Торговля и мореходство более бы приносили пользы государствам. На художества и науки можно бы было обратить более. Паче же всего усилилось бы земледелие и скотоводство, сии золотые государственные источники, когда бы такое множество лишних в городах людей, не имея там пропитания, к земледелию обратилось».

«Новое начертание истинной теологии» надеется, что в новом царстве верующих постепенно исчезнет всякая нужда, наемничество и рабство; убогие подданные должны быть освобождены от налогов; должны быть устроены на широкую ногу дома для нищих и странников, больницы и училища для бедных.

Истинное государство установится не сразу. Переходной стадией будет общество верующих, уже очищенных Св. Духом.

«Сие общество будет отличаться от других плотских обществ наипаче следующими пунктами:

1) Оно не будет иметь особенного исповедания веры, ни же какого особенного внешнего Богослужения, но каждый из его членов будет для себя веровать Писанию, как он его разумеет и полную иметь свободу служить Богу по своей совести.

2) Оно будет состоять из одних верующих и никакой необращенный не будет признан за члена его, так что все необращенные супруги, чада, господа и слуги не могут быть членами общества сих соединенных верующих.

3) Оно в делах совести не будет иметь никакого другого вождя, кроме Иисуса Христа, так что все его члены будут стремиться допустить себя править единственно Духом Божиим и друг друга как братья любить и служить, по учению Христову и Его Апостолов.

4) Оно будет и всех других верующих, всех других сект и партий признавать за своих братьев и их также любить и почитать, как и соединенных своих членов.

5) Оно совсем посвящено будет служению Богу и ближнему, и все виды к доставлению себе хвалы и пользы будет оно почитать за зло и не позволенное.

6) Оно будет иметь практическую религию, ибо оно будет главным делом себе иметь исполнение всех христианских добродетелей и должностей. Оно будет стремиться исполнять непрестанно и наилучшим образом то, что другие доброго учили или еще учить будут.

7) Оно будет рассеяно и находиться во всем мире и во всех обществах, ибо оно признает всех верующих за своих братьев; и не будет стремиться к созиданию Вавилонской башни».

«Сколь скоро сие общество снабжено будет различными кающимися, облагодатствованными и святыми верующими, то нужно будет, чтобы они ввели некоторый порядок между собою, который бы, елико возможно, согласовал с порядком небесного царства. Как например: святые — главные надзиратели, облагодатствованные — помощники святых, кающиеся — в распоряжении тех и других».

«Для облегчения своего» обществу будет нужно «разделить свои упражнения на разные департаменты и членов своих к тому или другому департаменту употреблять, по способностям их… Сии департаменты могли бы быть следующие:

1) Верховный Департамент, который должен состоять из наисвятейших, мудрейших, искуснейших и опытнейших членов сего общества. Он должен иметь верховную дирекцию над сим делом исправления, назначать надзирателей и членов других департаментов и соблюдать порядок и согласие между братьями.

2) Государственный Департамент, который должен назначен быть, чтоб иметь сношение с начальством и духовным их Собором о исправлении нравов двора, правления, юстиции, воинства, полиции, домостройства и внешнего Богослужения и по соглашению стараться о таковом исправлении.

3) Церковный Департамент, дабы с духовенством государства рассуждать, как наилучшим образом можно произвести вышереченное исправление по воле Божией и начальства…

4) Соборный Департамент, дабы определять и расписывать дела, образ и время собрания братьев по назначению Верховного Департамента, такожде пещись о убогих, больных и странствующих братьях.

5) Совета Департамент, дабы доставлять всем иностранным и соотечественникам требуемое ими наставление, увещание, утешение и другие духовные помощи, смотря по обстоятельствам, и дабы их между собою примирять, когда они того пожелают.

6) Земский Департамент, дабы о исправлении нравов поселян стараться всевозможными и от Бога позволенными способами, по назначению Государственного Департамента обще с судьями и учителями того места.

7) Учебный Департамент, дабы поучать юношество во всяком добре и воспитывать и дабы иметь дирекцию над больницами, богадельнями и другими христианскими делами.

8) Иностранный Департамент, дабы вне государства стараться о обращении и исправлении язычников, магометан, иудеев и христиан и дабы иметь переписку с отсутствующими братьями.

9) Ученый Департамент, дабы все книги, в которых общество нужду иметь будет, покупать, печатать, ссужать, дарить, рассылать и сохранять.

10) Экономический Департамент, дабы пещися о телесном и земном, как, например, строить нужные домы и магазины, содержать оные в добром порядке и снабжать всем нужным; доставлять нужные домашние припасы, товары, одежду и лекарства и назначенные на то деньги принимать и раздавать».

Устроение внутренней государственной жизни — лишь часть задачи; если в каждом государстве будут святые Цари, то через них можно организовать и всю международную жизнь.

«Верующие Владыки всего мира… принесут себя в жертву Богу к сему намерению и друг с другом соединены будут…

Главные правила правления таковых соединенных Владык будут следующие.

1) Они главным видом иметь будут волю, славу и царство Бога и Иисуса Христа и вечное благо всех человеков.

2) Они будут стремиться учредить оное единственно через свет, жизнь и всемогущую силу Его любви, и сего ради все то за злое признают и отвергнут, что противно есть Его любви, истине и правде.

3) Они будут всех верующих и святых вспомогательными средствами и орудиями к тому употреблять, — по мере того, как они к тому удобны и охотно восхотят сие делать. Ибо их царство будет царство свободной любви.

4) Они единственно Дух Свят в себе и Священное Писание вне себя восприимут за правило своей веры и своей жизни, и другим предпишут. Ибо все языческие законы и употребления должны отвержены быть…

5) Они наипаче прилежать будут к доставлению всем своим подданным всех нужных средств и случаев жить спокойно и благочестиво… и детей своих наилучшим христианским образом воспитывать.

6) Они будут стремиться обращать всю мощь и мудрость свою к служению любви, или только к тому употреблять, дабы они совершенную волю Божественной и духовной любви Иисуса Христа всегда лучше познавали и исполняли. Ибо у Бога и в небесах есть мощь да мудрость и сии обе совершенно покорены любви так, что все совершается по воле святейшей любви и все сею любовью живится, освещается и правится. Любовь есть царь всех царей, всемогущество Божие, сокровище мудрости и правитель всего мира. О Цари! Заметьте сие хорошенько!..».

4. Социальные симпатии масонской среды

Картины будущего идеального царства лишь отчасти соответствовали действительному облику масонского ордена — привычкам, вкусам и житейским взглядам участников масонских лож. Братство вольных каменщиков должно было прежде всего сделаться той «республикой верующих», которую рисовало «Новое начертание истинной теологии». Согласно масонскому преданию, «естественное равенство и дружество» в ордене установил еще царь Соломон.

По Уставу «каменщик восстановляет первобытные права человеческого племени: он не усердствует никогда народным предрассудкам, и священный узел сравнивает здесь все состояния. Уважай в обществе гражданском степени учрежденные или терпимые Провидением; часто гордость оные вымышляла, ей и предоставлено оные хулить и отвергать. Но берегись вводить в храмах наших лестные отличности, нами не принимаемые. Оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверями и входи к нам с сопутницами токмо твоими добродетелями. Какое бы твое светское звание ни было, уступи в ложах наших добродетельнейшему и просвещеннейшему».

Возможность стоять на равной ноге с любым из членов братства приятно волновала многих масонов.

Вступая в 1750 году в общество каменщиков, сам Елагин испытывал «тщеславие, да буду хотя на минуту в равенстве с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и знаками от меня удалены суть… Вошед таким образом в братство, посещал я с удовольствием ложи… Мнимое равенство, честолюбие и гордость человека ласкающее, боле и боле в собрание меня привлекало: да хотя на самое краткое время буду равным власти, иногда и судьбою нашею управляющею».

Но действительность и здесь часто расходилась с мечтами. Сквозь дымку равенства, которую набрасывало на «братьев» участие в ордене, отчетливо проступали все светские различия общественного положения.

Когда в кругу московских розенкрейцеров произошли недоразумения из-за покупки Гендриковского дома, то некоторым участникам Типографической Компании самолюбие напомнило, что они бояре и генералы, а Новиков поручик.

Это самолюбие московских розенкрейцеров почувствовал тогда же и противник Новикова — барон Шрёдер. «Я мужик, а они — важные господа», — с горечью раздражения отзывался о своих подчиненных по ордену барон Шрёдер, выражая надежду, что ему не придется подобно Шварцу «околеть для русских».

Восхваляя императрицу Екатерину за то, что она не хотела арестовать Новикова без причины, Лопухин спрашивал читателей своих «Записок» (копии с которых он раздавал своим друзьям, то есть преимущественно масонам): «Кто же был Новиков? Содержатель типографии, поручик отставной, которого она считала совершенным злодеем — такая деликатность заметна была бы и в губернаторе, досадующем в своей губернии на человека подобного состояния».

Если родовитые и сановные масоны не могли забыть о чинах и сословии даже ближайших своих «братьев» и «начальников», то тем естественнее ожидать проявления таких же чувств их вне орденского круга.

Путешествуя за границей, осторожный поклонник Сен-Мартена Зиновьев прочел манифест 1785 года о дворянстве. Сожалея, что в теперешнем дворянстве мало «достойных людей», Зиновьев писал: «Очень мне понравились в сем манифесте благодарность и признательность, которые государыня дворянству изъясняет».

«Судя по великолепию дворца» (в Дрездене), тот же Зиновьев многого ждал от Саксонии, «но к сожалению премалейшее расстояние между дворянством и народом нашел».

С. И. Плещеев проездом в Авиньон, где он воспринял идеи небесного братства Нового Израиля, особенно был доволен Фрибуром в Швейцарии: там «женщины отменно хороши; дворянства много».

О. А. Поздеев всю жизнь горячо отстаивал крепостную власть дворян над крестьянами. В 1785 году он говорил в рязанской ложе Орфея: «Человек точно должен быть для собственной своей пользы в таком положении, чтоб он всегда надеялся и боялся, и даже, если мы захотим заметить, то и люди, подверженные теперь нашей власти, должны для их собственной пользы и выгоды быть в таком же положении; ибо если перестанут надеяться, то придут в отчаяние, а если не будет в них страха, то выйдут из послушания».

В конце 1796 года, во время беспорядков среди крестьян своего вологодского имения, Поздеев жаловался Лопухину, что крестьянами руководит «иллюминантический дух безначальства и независимости, распространившийся по всей Европе».

В письме 1817 года к Ланскому (за несколько лет до своей смерти) Поздеев, подводя итоги жизненному своему опыту, писал, что как только крестьяне будут освобождены «от зависимости дворян… то они войдут в такое своевольство и такое распутство, что тем начнется, что зачнут всех грабить, резать, то кто с ними сладит?.. Дворяне в государстве так как пальцы у рук. Высвободи вожжи, то лошади куда понесут и самого седока».

Тот же социальный инстинкт подсказывал масонским деятелям мечты о твердом Государе, возглавляющем весь общественный строй. Путешествуя по Италии, Зиновьев «ходил смотреть почти разваленный замок, которых в Неаполитанском королевстве великое множество, что доказательством служит, что феодальное правление здесь перевелось после всех. Как слаба в прежнее время власть государей и какие должны были быть беспорядки в правлении!»

Захара Карнеева приводит в умиление мысль о том, «сколь многие миллионы людей управляются единым царем…». Рисуя слушателям «свет Царства Духовного» и «Самодержавное Духа Божия Государство», тот же Захар Карнеев в другой речи приводит пример из области политической жизни, ясно показывающий симпатии и мысли ритора и слушателей, для которых этот пример — яркий образ — все должен был осветить и объяснить.

«К лучшему впечатлению существенной разности исканий сих и предметов их представим себе два правления: самодержавное, где в Царе заключается весь закон, порядок и единая воля…; и демократическое, где столько бывает разнообразных воль, сколько частных умов, и где всякий житель государства без просвещения и познания законов подает свой голос и один другому беспрестанно прекословит».

«Свету Царства Духовного» 3. Карнеев противополагал «бедное и гнилое царство мира сего, царство демократическое разнообразных страстей и пороков». Не противоречил Карнееву и Кутузов, рассказывая свой сон в письме к Лопухину: «Сойдя в нижнее жилище, нашел я толпу страстей, кричащую страшным образом. Шумные их поступки уверили меня скоро, что они старались казаться демократами».

«Ты справедливо судишь о моих правилах, — писал Кутузов Лопухину по поводу ареста Радищева, — я ненавижу возмутительных граждан, — они суть враги отечества и, следовательно, мои».

«Нет ничего священнее Государя, нет ничего мерзостнее бунтовщика… — такой афоризм находим в книге «Аристид, или Истинный патриот» (М., 1785). — Возмутитель есть вероломец, стыд Государя и ужас Государства».

«Правило повиновения, которого высокопочтенный орден от нас требует, — говорил Ф. П. Ключарев в 1784 году, — есть почтение и повиновение Государю, яко божественному образу на земли сей, из коего повиновения истекает исполнение гражданских законов и любовь к отечеству».

«Россия не то, что Польша еще, Россия все еще Татарщина, — писал Поздеев гр. А. К. Разумовскому[254] в 1816 году, — в которой должен быть Государь самодержавный, подкрепляемый множеством дворян».

«Гнилое царство мира сего» два раза на глазах екатерининских масонов осуществлено было на земле. Первый раз в виде пугачевщины. Во главе правительственных войск в 1774 году поставлен был гр. П. И. Панин; несомненно, в числе офицеров, служивших под его командой, было немало масонов, запомнивших уроки пугачевщины на всю последующую жизнь. Вероятно, масоном был П. С. Рунич, член следственной комиссии 1774–1775 годов.

Дежурным офицером при Панине состоял Поздеев. Грозное видение пугачевщины с тех пор не покидало его. В 1796 году, во время беспорядков его вологодских крепостных, Поздеев сейчас же вспомнил яицкого казака. «В крестьянах видим явно готовящийся бунт, весьма похожий на пугачевский… да теперь же у них слышится, что и городов не будет».

«Пугачев везде рассеивал, что если бы в России подпоры подрубить, то забор сам упадет, а потому и восстал на дворян, зачал крестьян делать вольными… Под владением Пугачева истреблено не персон, а фамилиев дворянских девять сот»[255]. Те же самые впечатления передавал Поздеев и Ланскому в 1817 году: «Во время бывшего бунта против (sic) Пугачева в 74 году, когда граф Панин был послан для усмирения, я при нем тогда правил дежурство, то мне все эти дела известны. Наши русские мужички таковы, что они и младенца из утробы матери вырезывали, то судите — это паче нежели звери. Да кем их усмирять? Солдатами? Да солдаты ведь из тех же. То кем усмирять? Ведь внутренняя война хуже внешней, страшнее: тогда и с кем идешь усмирять, и того страшись. С бригадира Толстого под Казанью кожу содрали. То вот что наши мужички, как им дать вольность».

Второй раз царство мира сего воплотилось во французской революции.

Франция — «гнездо цареубийц, ядомешателей, грабителей, разбойников», — писал Кутузов Трубецкому в 1792 году.

Ученики Лопухина, Колокольников и Невзоров, сообщали своему патрону из Страсбурга в ноябре 1790 года. «Мы намерены были отправиться в Париж, но вчера в день отъезда нашего в Париж, напал на нас обоих дух беспокойства, так что мы ни обедать, ни ужинать не могли. И так решились совсем оставить Францию и неотменно отправиться в Гетинг».

Нельзя думать, что масоны новиковского кружка писали так только для отводу глаз, имея в виду неизбежную перлюстрацию. Невзоров то же самое утверждал и в письме своем к Поздееву в 1816 году: «Мы отказались посещать в Страсбурге патриотическое общество в 1790 году, почитая все таковые заведения плодом мятежного буйства, от чего благодетели наши учили остерегаться».

«В 1791 году, когда я был в Геттингене без товарища один, — писал дальше Невзоров, — звали меня записаться в большую там ложу масонскую, в которой был великим мастером тамошний профессор и славный стихотворец Бюргер, но я, помня наставление своего благодетеля И. В. Лопухина оберегаться таковых приглашений, чтобы не попасть вместо доброй ложи в какую-нибудь беспутную и развратную, от того отказался и был собою доволен, когда услышал, что в означенной Геттингентской ложе в одно собрание означенный великий мастер Бюргер говорил похвальную речь равенству французскому».

Французская революция послужила ярким примером пагубного яда неверия и вольнодумства. Описав в своей «Внутренней церкви» пустословие лжемудрых хулителей Бога, Лопухин добавлял: «Сей дух кружения воцарился в погибающей Франции».

Подробно развивал Лопухин эту свою мысль в письме к Кутузову (от 14 октября 1790 года). «Я думаю, — писал он, — что сочинения Вольтеров, Дидеротов, Гельвециев и всех антихристианских вольнодумцев много способствовали нынешнему юродствованию Франции. Да и возможно ли, чтобы те, которые не чтут самого Царя царей, могли любить царей земных и охотно им повиноваться? Чувства сии любви и повиновения необходимо нужны для благосостояния существенного. Но может ли сие быть предметом тех, которые токмо ищут собственной корысти, на которой основана вся оная модная французская философия. Жалко, что сие имя профанируется. Зови меня, кто хочет, фанатиком, мартинистом, распромасоном, как угодно, я уверен, что то государство счастливее, в котором больше прямых христиан. Они токмо могут быть хорошими подданными и гражданами».

В соответствии с этим и Кутузов восклицал в письме к А. А. Плещееву (1792 год): «Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных, ласкали и награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе; теперь видят следствие блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими».

«Несчастная Франция! — доказывал Кутузов жене Плещеева. — Сия прекрасная земля приносится в жертву ложной философии и нескольким вскруженным головам. Дай, Боже, чтобы сей плачевный пример открыл глаза монархам и показали бы им ясно, что христианская религия есть единственное основание народного благосостояния и их собственной законной власти. Да научатся несчастием ближнего, что поощрение остроумия есть истинный яд, пожирающий жизненные соки всякого порядка и подчиненности».