Русь Мiровеева (опыт «исправления имен»)

ИСЧЕЗНУВШИЕ СВЯТЫНИ СРЕДНЕВЕКОВОГО НОВГОРОДА

У современного мiра на редкость короткая память. Превознося «европейскую цивилизацию» как царство демократии, то есть лаодикии (а именно так звучит греческий синоним этого слова, «народоправство»), забывают о том, что история последней — это история всего лишь приблизительно трех столетий. Тем более российские либералы прошлого века, грезившие о «Новгородской республике», не помнили, не знали, не хотели ничего знать о древнейшем сакральном центре нашей древнейшей родины, не имевшем ничего общего с их представлениями, порожденными отраженными в их головах «принципами» французской и американской революций.

Надо сказать, что существеннейшим опровержением либерального безпамятства стала историко-археологическая наука последних лет, парадоксальным образом подтвердившая как Церковное Предание (летописную повесть «О Словене и Русе», Христианскую Космографию св. Космы Индикоплова и др.), так и практически весь былинно-архаический, древнеяфетический и полубаснословный корпус. Современный исследователь Роман Багдасаров, сопоставивший данные историко-археологической науки с Преданием, так говорит о месте, приблизительно охватывающего пространство между нынешним Новгородом и городом на Неве.

«Великий Словенск. Древняя северная столица Яфетидов, основанная в 2409 г. до Р.Х. и вымершая после непринятия Благовестия Ап. Андрея и начала военных действий Князей Лалоха (Халоха) и Лахерна против „скипетра Греческого царства“. В IX веке (т. е. как раз при воцарении Рюрика — В.К.) северная столица была перенесена ниже по течению р. Волхова и названа Новым Градом. Сочинения восточных географов, содержащие данные, относящиеся к 50-80-м гг. IX в., говорят о трех группах руссов, главную из которых Ас-Славийю с центром в городе Слава… обычно отождествляют с ильменскими словенами, а ее центр — с предшественником Новгорода, имя которого сохранили восточные авторы» (см. работы А. П. Новосельцева и В. Я. Петрухина). Древнейшая часть Новгорода носит название «Славно», что созвучно наименованию арабских источников. Исходя из этого, понятно, что размеры Словенска должны были если не превосходить, то, по крайней мере, достигать площади древней части Новгорода. Однако, вопреки здравому смыслу, большинство советских археологов отождествляли огромный мегаполис, каким Словенск представлен в источниках, с небольшим княжеским «Рюриковым городищем». Подлинный Великий Словенск, километровые валы которого покрыты лесом, остается неизученным и не нанесенным на археологическую карту по сей день».

Если же говорить об истории уже собственно Новгорода (с VIII-IX вв.), то многое позволяет предположить, что он сразу же зачинался еще до официального Крещения Киева, как город православно-христианский, причем ранненовгородское Православие с его особым почитанием Софии Премудрости Божией хранит в себе еще и генеалогическую загадку (как, впрочем, и разгадку) самого Дома Рюриковичей.

Общепринятая историография изображает крещение Новгородской земли как деяние знаменитого Добрыни Малховича, «уя» (дяди) святого Владимира, совершенное «огнем и мечом», а сам Новгород и вообще русский север как своего рода «языческую Вандею». Однако даже простое внимательное прочтение собственно новгородских книжных источников выявляет картину значительно более сложную. Вспомним, что Северная Русь в древние времена была органической частью Северной Европы в целом, в которой противостояние Христианства и «язычества» не приобретало такой трагической остроты, как, скажем, в Римской империи (уничтожение христиан язычниками) или, скажем, в Египте (уничтожение Александрийской библиотеки уже христианами). Вспомним, что за «круглым столом» короля Артура друид Мерлин соседствует с архиепископом Кентерберийским, а в Эддах соседствуют дохристианская космогония и христианская историософия. И только при Каролингах начинается уничтожение целых этносов — например, саксов, бретонцев, — по вероисповедному признаку…

И все же «языческим» или христианским был Русский Север в преддверии официального Крещения Руси?

В «Повести древних лет, яже съдеяшася в Великом Новегороде» рассказывается: «В лета благочестивых великих князей наших русских живущим новогородцем в своей слободе и со всеми землями в мере и совокуплении, прислаша немцы от всех седмидесяти городов посла своего. Биша челом архиепископу новогородскому, и посадником, и тысяцким, и всему Великому Новугороду глаголюще: „Милыи наши соседы! Дайте нам место у себе, посреде Великого Новагорода, где поставити божница по нашей вере и обычаю“. И новогородцы отмолвивша им, рекуще: „Милостию Божиею и Его Пречистыя Богоматери и отца нашего, господина архиепископа, благословением и молитвою у нас, в вотчине господы нашей великих князей русских, в Великом Новегороде, стоят все церкви православныя, нашей веры христианскиа. Ино кое причастие свету ко тме? Так же и вашей божницы быти как в нашем граде? […] Посадник же Добрыня, ослеплен мздою и научен диаволом, повелел церковь святаго Предтечи снести на ино место, а то место отвел немцом […] И яко же соврешиша немцы ропату свою, и наняша иконников новгородских и повелеша им написати образ Спасов на ропатнем углу, на полуденной стране в верху, на прелесть христианом и на соблазн. И яко же написаша иконописцы образ Спасов на ропате, а архиепископа не доложи, и открыша покров, и абие вскоре том часе прииде туча з дождем и з градом и выбило градом и место то, иде же был написан образ Спасов, и левкас смыло дождем, яко же не явитися ни знамению писанна“.

На первый взгляд, Повесть составлена и записана ревнителями благочестия, хотя и «не по разуму», ибо для какого православного христианина «Спасов образ» будет «на соблазн»… Однако даже чтение комментария к ней, написанного Л. А. Дмитриевым, заставляет несколько иначе задуматься как о ее истоках, так и — сугубо! — о причинах появления и распространения. Комментатор пишет:

«Повесть эта входит в число тех памятников новгородской литературы, в основе которых лежат устные предания местного происхождения (здесь и далее выделено нами — В. К.) […] В. Л. Янин считает, что „существуют заметные признаки достоверности этой легенды“ (В. Л. Янин. Новгородские посадники. М. 1962. С. 88. Прим. 173). Сама легенда, по-видимому, возникла очень рано, не позже XII века, но повесть была написана значительно позже. Е. А. Рыбина („Повесть о Новгородском посаднике Добрыне“ // Археографический ежегодник за 1977 год. М. 1978. С. 79-65) отметила, что хутынский игумен Закхей назван в грамоте, датируемой 1477/78 гг. Следовательно, „Повесть“ не могла быть написана ранее второй половины 70-х гг. XV в. Ярко выраженная антибоярская направленность „Повести“, слова в начале ее о новгородской независимости, явно ощущаемое в „Повести“ осуждение новгородских обычаев — все это говорит о том, что она была написана уже после утраты Новгородом самостоятельности, т. е. опять-таки не ранее конца 70-х гг. XV в. Мы не можем сказать, какова была направленность первоначальной легенды о Добрыне, но характер „Повести“ свидетельствует, что произведение это было создано в демократической среде и в „Повести“ на первый план выступают уже не религиозные мотивы…»