РЫБАК, СИКАРИЙ, АПОСТОЛ

Глава 6

Месяц нисан в том достопамятном году выдался на редкость жарким. Чаще обычного на Иерусалим налетали песчаные бури. Масличные и лимонные рощи были обожжены нещадным солнцем, разорившим не одну крестьянскую семью. Началась дизентерия. От жары и инфекций умирали дети. Ползли слухи о моровой язве и других страшных болезнях.

Все чаще случались в городе нападения на римлян. Заколотых воинов находили в подвалах и выгребных ямах, возле ворот и у синагог.

Повсюду появлялись волхвы и знахари.

Мессия близок! Мессия уже при дверях!

ххх

— Впустите меня, мне нужно поговорить с вашим главным, — попросил Симон, остановившись в нескольких шагах от ворот, охраняемых двумя солдатами.

— Что ты хочешь сказать ему, бродяга? — спросил солдат, сделав движение копьем, словно отгоняя им, как палкой, стоявшего перед ним иудея. — Думаешь, я не знаю, что ты будешь клянчить у нашего начальника денег?

Вид Симон имел самый печальный: его лицо было воспалено от укусов слепней и от гноящихся ран. Власяница, прикрывающая исхудавшее тело, была грязна, как были грязны и свалявшиеся волосы, и борода. От всей его фигуры веяло такой нечеловеческой усталостью, что, казалось, его можно свалить с ног легким толчком.

— Деньги мне не нужны. Я сам могу дать вам денег, — он полез в карман, где лежала монета.

Завидев медный асс на ладони настырного просителя, стражник поманил Симона к себе:

— Подойди поближе. Так что ты хочешь сказать нашему командиру? — он спрятал монету в кошелек за кожаным поясом.

— Я хочу увидеть Иисуса из Галилеи. Он был недавно арестован и приведен к игемону для вынесения приговора. Я хочу сказать вашему командиру, что я был с Иисусом и меня тоже должны арестовать. А еще... я готовил покушение на конвой, хотел убить одного из вас, — тихим, но уверенным голосом произнес Симон.

Слова о покушении подействовали. Охранник схватил Симона за плечо. Заведя его внутрь двора, в преторию, швырнул к стене. Потеряв равновесие, Симон упал.

— Марий, покарауль его. А я доложу Квинту, — сказал воин, направляясь к зданию с высоким портиком в глубине двора, где располагалось гарнизонное начальство.

Подтянув край власяницы и прикрыв ею ноги, Симон так и остался сидеть на земле, отрешенно глядя вслед воину, пока тот не скрылся в колоннаде.

В другой стороне двора стояли казармы, а на плацу солдаты отрабатывали приемы с мечами.

Несколько солдат, потехи ради, затеяли кулачный бой. Симону даже показалось, что он узнал одного из них — того, кто в ту страшную ночь конвоировал Иисуса.

Зачем Симон пришел сюда? Зачем, безоружный, сам пришел к врагам Дома Израилева?

В общем-то, он не собирался ничего скрывать. Еще у ворот сказал всю — первую и последнюю — правду: пришел, чтобы его арестовали и предали казни. Это — единственное, чего он, Симон, заслуживает. А чего желает больше всего, на что рассчитывает взамен на свое страшное признание и что воспринял бы как неслыханное счастье — это увидеть Иисуса. Хотя бы на минуту, на полминуты. Чтобы сказать ему лишь одно: «Равви, я люблю тебя. Прости меня». О-о, если бы ему выпало такое счастье, если бы...

Симон не знал, что случилось с Иисусом и где Равви сейчас. После случившегося с ним припадка Симон не знал, как долго аходился в беспамятстве.

Потом дни и ночи он бродил по улицам Иерусалима, спал в каких-то садах, а то и просто на каменистых склонах, под палящим солнцем, не обращая внимания на голод и жажду. Нигде не мог найти кого-нибудь из братьев-апостолов. Повсюду спрашивал об Иисусе, но никто не хотел с ним разговаривать. Правда, попадались сердобольные женщины, которые давали ему напиться, протягивали лепешку или мелкую монету.

Он принимал всё, в равной степени благодарил не только за хлеб, но и за удары и пинки. Знал, что заслужил всё это. Потому что грешнее его, Симона из Вифсаиды, нет на Земле человека. Любой разбойник, вор или мытарь — лучше, достойней его.

Порой его охватывало такое отчаянье, что, придя в безлюдную рощу, он не раз снимал пояс и начинал связывать из него петлю...