Рыбалка в море демонов

XVIII

– Мы дали себе еще одну передышку, на этот раз короче прежней, дождались, пока рана на месте Барнарова уха покроется тоненькой розоватой корочкой и перестанет свербеть, и снова двинулись в путь.

Долго-предолго мы шли. Бесконечно. Мы шли, а Уимфорт ныл.

Мальчик, вне всяких сомнений, был истинным талантом, если не сказать гением, в искусстве жалобы. С неистощимой изобретательностью и абсолютным бесстыдством всякий отказ удовлетворить его любую, самую пустяковую просьбу он превращал в повод для недовольства.

Так мы и шли, а Уимфорт, поспевая за нами, еще и ныл, так что в конце концов самый звук его голоса, ударяющийся в уши неумолимо, как прибой, начал сводить меня с ума, с корнем вырывая жалкие росточки мыслей, которые еще пыталось породить мое поминутно разрушающееся сознание.

– СТОЙ! – заревел я. – Стой смирно, заткнись, сядь и слушай.

Уимфорт соскользнул с гладкого розового бугорка, с которого только что спустился я, и выполнил три из моих команд. Учитывая мерзостную сырость губчатой долины, по которой мы шли, я не стал настаивать на том, чтобы он сел. Я заговорил:

– Ну вот. Закрой рот и слушай, пока я не кончу. Во-первых, ты знаешь, что мы носим в себе Крючки Жизни, привязывающие нас к Чарналу, который, в свою очередь, находится во власти твоего отца. Во-вторых, ты присутствовал – хотя, может быть, и не слышал, поскольку речь шла не о тебе, – при нашем разговоре с Гильдмиртом, когда мы просили его вытащить крючки. Он отказался, ответив, что это примитивное по своей сути заклинание неразрывно связано с талисманом, на который сделан наговор, и поэтому, попытайся он освободить нас от крючков, не имея под рукой контролирующего кольца, пять шансов из десяти за то, что он выдернет их вместе с нашими сердцами. А вот и информация к размышлению. Некоторое время тому назад мы с Барнаром, пока ты не слышал, долго обсуждали один вопрос: а не стоит ли попробовать вернуться к Пирату и попросить его вытащить эти крючки, пусть даже с риском для жизни, чтобы потом вырваться отсюда на свободу без тебя в качестве довеска. Мы долго взвешивали возможности, которые дает нам этот вариант, Уимфорт. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Учти, я говорю вполне серьезно.

Мы продолжили наш путь. Я знал, что угрюмое молчание, в которое повергло мальчишку мое красноречие, долго не продлится. Чувствовал я себя препротивно, враждебность к мальчишке заострилась еще сильнее, в то время как запас терпения значительно поиздержался, хотя я и понимал, что его поведение в последние дни ничем не отличается от обычного. Более того, территория, по которой мы шагали, вызывала мое глубокое неодобрение, несмотря на то что оказалась вполне безопасной и нетрудной для преодоления.

Я никак не мог уразуметь, что в этом месте такого, отчего волосы у меня на загривке все время стояли дыбом. Мы быстро сообразили, что бывали здесь и раньше, только не заходили так далеко вглубь, а теперь, не в силах в точности повторить свой прежний маршрут, забрели в самую сердцевину странной местности. С одной стороны, впереди нас поджидали неизведанные опасности, но с другой – до сих пор равнина, по которой мы брели, была вполне пригодна для выживания. Например, в этих влажных полях упругих розовых волокон легко можно было споткнуться и потерять равновесие, но о здешнюю почву, вздыбленную, сморщенную, взбаламученную, изрезанную бесчисленными канавками и бороздками, практически невозможно было удариться, такая она была мягкая и пузыристая. Видно было далеко, и никакая опасность ниоткуда не грозила. Местами из причудливых бархатистых бугров выступали осколки и целые небольшие площадки белого камня, глаже которого нам отродясь не приходилось видеть. На горизонте почва становилась все более ровной и светлой, кое-где сквозь нее начинала пробиваться чахлая растительность.

Когда мы достигли более светлого участка равнины, то обнаружили, что он резко отличается от розового. Прежде всего, он состоял из совершенно иного материала, жесткого и сухого, слегка пружинящего под ногой. Кроме того, почва здесь была почти совершенно гладкая, если не считать едва заметных бороздок, покрывавших всю поверхность повторяющимися узорами, подобными тем, что ветер рисует на нехоженом песке пустынь.

Что до покрывавших этот участок деревьев – сначала довольно невысоких и редких, – то они были совершенно безвредны, но тем не менее неизъяснимо отвратительны. Их субстанция – мокрые темно-лиловые завитки спутанных волокон – больше всего напоминала сырое мясо; толстые пучки закручивались и сплетались в упругие, точно резиновые, стволы, с которых свисали дряблые ветки. Полупрозрачные серебристые жгуты змеями опутывали древесные стволы, пронизывали их плоть, едва заметно пульсируя в такт ритмическому шевелению деревьев. Несмотря на полное безветрие, вся рощица двигалась, легкие судороги сжатий и расслаблений пробегали по мягким, податливым стволам и ветвям.

Почва начала подниматься. Деревья с каждым шагом становились все гуще и выше. Когда липкие ветви сомкнулись над нашими головами, уныние окончательно овладело мною.

– Слушай, – произнес Барнар. – Слышишь звук?

Я сердито тряхнул головой и ничего не ответил. На самом деле мое внимание давно уже привлек какой-то низкий гул, мощный, но в то же время рассеянный, словно доносившийся издалека. Подъем становился все круче. Петляя, прокладывали мы путь сквозь мясистые джунгли к тому, что снизу больше всего походило на горный хребет.

Как только мы ступили на его вершину, мне все сразу стало ясно, и прежде всего моя собственная непростительная тупость. Перед нами раскинулась глубокая, почти плоская долина, поросшая лесом, но совершенно другим, – то были волосы, черные и густые, как джунгли. У самого горизонта со дна долины вздымалась одинокая горная вершина небывалой высоты. Пик ее терялся в фосфоресцирующем мраке каменного небесного свода подземного мира, но ее ровные, сходящие на нет склоны ни с чем нельзя было перепутать. Всю гору от вершины до подножия пересекала мощная жила, вокруг которой, примерно на середине ее высоты, парили какие-то крылатые создания.

Эту-то гору мы и слышали; теперь ее гром безудержными раскатами заполнял косматую долину, вибрирующими ударами погребального набата отзываясь в мозгу. Звук был такой, будто с тысяч луков одновременно срывались стрелы. Барнар удивленно произнес:

– Мы его нашли – мы вошли в тело гиганта Сазмазма.

Я кивнул, не в силах оторвать глаз от представшего перед нами зрелища. Тут мы подпрыгнули, одновременно пораженные одной и той же мыслью, и обернулись назад. Уимфорта не было.

Хотя напасть на его след нам и не удалось, избранное им направление не вызывало ни малейшего сомнения. До тех пор пока он не достигнет открытой местности у подножия горы, самого, можно сказать, порога своих безумных мечтаний, нечего и надеяться его отыскать. Пытаться перехватить его в гуще покрывавшей грудную клетку великана спутанной шерсти бесполезно, более того, за то время, что мы будем пытаться отловить его там, мальчишка без помех доберется до охраняемой рабами Сазмазма территории, чем подвергнет себя – а заодно и нас – риску полного и немедленного уничтожения.

Так что мы спустились вниз и окунулись в джунгли жестких сальных волос, продираться сквозь которые было так трудно, что мы, учитывая наши совокупные силы, вновь обрели надежду оказаться на опушке этого леса раньше, чем туда доберется Уимфорт. Обильная растительность чрезвычайно ограничивала обзор. Поэтому, только добравшись до открытого пространства, мы обнаружили, что вышли на просеку, оставшуюся в этом лесу после какого-то сражения. Волосы на ней были сожжены, кожа обуглилась, груды обломков вперемешку с мертвыми телами валялись повсюду, а надо всем этим, устрашающая в своей близости, нависала вершина горы.

Некоторое время мы стояли молча, не в силах найти слова. Необходимо было отыскать какую-нибудь возвышенность, чтобы с нее обозреть весь этот хаос и найти в нем дорогу.

– Сдается мне, не мешало бы посмотреть, с чем мы имеем дело, – потухшим голосом начал Барнар. – А потом думать, куда его может понести.

Я кивнул. Снова настала тишина. Я промолвил:

– Если, конечно, у него есть какой-нибудь план и он не пытается просто прорваться наудачу.

Мы оба вздохнули. В настоящий момент скорость решала все, но на нас навалилась какая-то меланхолическая апатия. Неизбывное отчаяние переполняло наши и без того измученные сердца, препятствуя пробуждению в них боевого духа. Сил продолжать борьбу не было, и мы почти смирились с неизбежным поражением.

Угрюмо, не пытаясь скрыть отвращения, Барнар произнес:

– Похоже, более подходящей смотровой площадки нам не сыскать. – И он указал на волосатый труп чего-то вроде гигантского ленивца, лежавший поверх груды останков более мелких демонов, перемешанных с обломками их же колесниц. Неизвестно какими усилиями, но мы все же заставили себя подойти поближе.

– Да, – согласился я, – можно будет залезть вон на ту пику, которую он нацепил себе на лоб.

Похоже было, что животное скончалось среди, или точнее – поверх собственной кавалерии. Безглазые мартышки с изогнутыми, точно серпы, челюстями, служившие мертвому гиганту подстилкой, были погребены под обломками колесниц, увенчанных пиками, которые отличались от той, что красовалась на лбу чудовищными, лишь более скромными размерами. Однако слепые наездники казались небольшими лишь по сравнению со своим чудовищным союзником, ибо их экипажи длиной не уступали галеонам, а сами они, выпрямившись во весь рост, с легкостью могли бы снять своими серповидными челюстями корзину впередсмотрящего с верхушки мачты астригальского парусника.

Плоть гигантского ленивца смердела. Дохлые мухи, с годовалую телку величиной, утопали в этой трясине разложения. Мы полезли наверх, стараясь ступать на торчащие из вонючей шкуры позвонки.

– Трупные черви! – ярился Барнар, когда мы, обогнув ухо, выбрались на лысый бугор черепа. – Этот гнусный капризный идиот превратил нас в трупных червей!

Смерть настигла гиганта в тот самый момент, когда он лишь слегка склонил голову вперед, так что стальная пика у него на лбу вздымалась футов на сто вверх под углом примерно сорок пять градусов. Обхватив сверкающую иглу ногами, мы полезли по ней. Нам уже и так хорошо было видно все необходимое, но мы продолжали машинально карабкаться все дальше и выше, не в силах оторвать глаз от открывшейся картины.

Устрашающее величие чудовищной мышцы, по форме напоминавшей амфору для вина, наполненной крепчайшей выдержки жизненной силой гигантского демона, бесконечно пульсирующей под напором рвущегося на свободу содержимого, – на нее можно было глядеть всю жизнь и не наглядеться. Одна только могучая вена, обвивавшая сердце снаружи, внушала трепет. Объема крови, протекавшего через нее каждую секунду, с лихвой хватило бы на то, чтобы заполнить русло не одной большой реки.

С нашего наблюдательного пункта нам хорошо был виден процесс не только добычи содержимого голубой вены, но и появления на свет тех существ, которые этим занимались. Крепкая, похожая на стеклянную капсула одновременно запечатывала и открывала взгляду переплетение волокон ткани, на которой покоилось сердце. Вся эта потаенная, вечно живая часть тела демона буквально кишела личинками – остроконечными эллипсоидами, напоминавшими вырезанные из дерева саркофаги.

Там можно было разглядеть личинки на самых разных стадиях развития, от наполненных жидкостью пузырей, медленно поднимавшихся по мере своего роста к поверхности окружающей истерзанное сердце гиганта стеклянистой массы, до нетвердо держащихся на суставчатых ногах, вооруженных жалами монстров, которые, едва-едва прорвав защитную пленку, высвобождали еще мягкие и влажные крылья из родовой оболочки. Они встряхивались, расправляли и сушили крылья, взлетали и направлялись к артерии.

Примерно на середине ее перехватывали не менее десятка широких бронзовых хомутов, щетинившихся стальными клапанами. Именно к ним и стремились крылатые Собиратели. Там каждый из них по очереди погружал свой хвостовой шип в отверстие клапана и ждал, пока его собратья повернут задвижку, отмеривавшую каплю драгоценной крови Хозяина, которая попадала в луковичную железу на теле крылатого раба. Нередко случалось, что бурный поток сводил на нет предосторожности слуг. Задвижку заедало, и намертво соединенная с клапаном особь начинала отчаянно размахивать лапами, в то время как брюшко ее неуклонно раздувалось до тех пор, пока не раздавался взрыв и клапан не заслоняло на мгновение облачко красного тумана. Каждый раз, когда такое случалось, гигантские осы стремглав бросались к месту катастрофы и впитывали яркую жидкость прямо из воздуха, в то время как их товарищи поспешно возвращали задвижку на место. Вскоре – неизменно – возле нее появлялся очередной Собиратель, готовый к совокуплению.

Они появлялись лишь для того, чтобы напиться таким образом, а утолив жажду, тут же трогались в обратный путь. Сначала Собиратель с раздувшимся брюшком осторожно опускался на заваленную обломками плоть, служившую дном этого мира. Там он выбирал местечко почище и поближе к сердцу. Устроившись, он вонзал челюсти в кожу Хозяина и вгрызался в нее до тех пор, пока голова совершенно не исчезала из виду. Пока передняя часть его тела вставала таким образом на мертвый якорь, задняя начинала складываться – ноги и крылья прижимались вплотную к животу – и конвульсивно содрогаться. Затем тело раскалывалось по всей длине. Вот уже от него оставалась лишь пустая оболочка. Огромный лоснящийся червяк вытекал из скорлупы и устремлялся под землю, вслед за головой материнского насекомого. Ребристый бочонок его непотребного нового воплощения служил своеобразной цистерной, танкером на коротких ножках, предназначенным для транспортировки очередной крошечной капельки крови тирана назад, в его исконные владения. И хотя личинки прогрызали дорогу сквозь плоть гиганта с умопомрачительной быстротой, все же их веретенообразные тела некоторое время беззащитно торчали на поверхности. Эта мысль посетила нас обоих одновременно.

– Гм-м-м, – протянул Барнар. – Обрати внимание на тех, которые уже готовы спуститься: они как будто специально медлят, охраняя своих собратьев, дожидаются, пока те окончательно скроются под землей.

– Да. И все же на первый взгляд затея кажется вполне осуществимой. Если мальчишка это заметит, то наверняка решит, что лучшего момента для нападения не придумать.

Барнар кивнул без всякого интереса. Непрекращающееся действо захватило его целиком.

– Сколько труда, – размышлял он вслух. – Со времен Красного Тысячелетия, он говорил?

– Да.

– Скажи, когда ты был маленьким, тебе пели такую колыбельную? – К моему несказанному удивлению, он запел. Его надтреснутый бас передавал простую мелодию с поразительной нежностью.

Я невольно улыбнулся, услышав хорошо знакомые слова, которые распевал мой друг, пока мы с ним висели, обхватив руками и ногами пику на лбу громадного ленивца, сами больше похожие на ленивцев, чем на людей.

– А что будет, когда они соберут все? – спросил я. – Что произойдет, когда весь Эликсир будет возвращен в третичный мир? Дух Сазмазма, может, и уцелеет в его крови, но зачем ему нужна такая свобода, если он будет жить в гигантской ванне, запертый в подземелье океан бестелесной души?

– Я тоже задавал Гильдмирту этот вопрос. Он не знает ответа. Правда, до него доходили слухи, что рабы гиганта давно уже заняты изготовлением для него нового тела, из камня.

По моему телу прошла дрожь, точно оно пыталось стряхнуть с себя невесть откуда навалившийся ступор.

– Пошли, – обратился я к другу. – Надо попробовать. Конечно, никакого смысла в этой попытке нет, но сидеть сложа руки куда хуже.

Мы сползли по пике вниз и вновь пересекли кишащую паразитами мертвую тушу услужливого гиганта. Добравшись до когтей левой задней лапы, мы соскочили с них на землю, с облегчением оставив позади дурно пахнущие склоны. Затем мы побежали прямо к обнаженной горе, держа наготове копья и мечи: туши мертвых гигантов вокруг носили следы чьих-то зубов и когтей, поэтому мы подготовились к встрече с возможными трупоедами, которыми кишат обычно поля сражений. Вряд ли это было исключением. Так мы и трусили потихоньку прямо к заваленному коконами Собирателей полю, окружавшему гору грома, чьи звуки наполняли весь этот мир, более всего похожий на гигантский анатомический театр.

Мы уже почти достигли поля, как вдруг увидели труп, на который стоило обратить внимание. Это было тело вооруженного смертоносным жалом членистоногого гиганта, Собирателя. Перевернутая осадная башня, падая, вонзила острый конец расщепленного бревна в среднюю часть его тела, к которому крепились ноги и крылья. Бревно вошло Собирателю в бок, пришпилив его к земле. Из-за невероятной длины ног и крыльев он казался огромным, хотя на самом деле поджарое трехчастное тело демона было величиной всего лишь со средних размеров торговый корабль.

Подняв копья, мы подошли ближе и принялись тыкать в него, ища уязвимое место. Но он повсюду был эластичным, как кожа, и прочным, как сталь.

Наконец мы остановились прямо напротив его головы, уныло глядя в мертвые глаза. На какое-то мгновение мне показалось, что черные луны глазниц и окруженный колючками рот насмехаются над нашими миниатюрными размерами и навязчивой идеей карликов повредить его демоническому величию. Изнывая от тоски и унижения, я, не долго думая, нашел предлог выплеснуть свое дурное настроение, метнув копье в дохлую тварь.

– Видишь крестик из мускулов, или нервов, или что там у него, как раз между глазами и челюстями? Он будет моей мишенью.

Разбежавшись как следует, я послал копье к чужим планетам потухших глаз демона.

Мгновенная смерть пронеслась на расстоянии ладони от Барнара: именно столько оказалось между ним и аркой, которую чудовищное жало описало в воздухе. Молниеносно огромный труп сложился вдвое и крутанулся вокруг оси пронзившего его бревна. Его хвостовой шип рванулся вперед с такой силой, что, не встретив на своем пути никакого препятствия, на всю длину погрузился в грудную пластину, защищавшую передний сегмент тела демона. Я увидел древко своего копья, которое до половины вошло в единственное незащищенное место на теле гигантского насекомого и теперь покачивалось над судорожно трепыхавшимися колючками его рта.

Мы решили оставить мое копье там, где оно оказалось, боясь, что попытка извлечь его оттуда может вызвать новые конвульсии: на поле боя, устланном трупами в разных стадиях разложения и обломками осадных машин, копий было сколько угодно.

Немного погодя мы уже приближались к краю нашего укрытия из обломков сражения, внимательно оглядывая периметр источенного личинками поля. Не переставая обшаривать глазами границу двух территорий, в надежде заметить хоть какой-нибудь признак движения, который позволит нам перехватить Уимфорта раньше, чем он покинет укрытие, Барнар отрывисто и зло рассмеялся.

– Да будь он проклят, – сказал мой друг. – Либо он появится где-нибудь поблизости и мы его поймаем, либо нет. Я собираюсь сесть здесь и сидеть, посмотрим, каким из двух вариантов дело кончится. И к черту все остальное. По крайней мере, передохну, пока есть возможность.

Я похлопал его по плечу, но не смог сказать ничего утешительного. Сидеть мне не хотелось, и я слонялся вокруг, то и дело бросая апатичные взгляды в сторону границы. И вдруг примерно в четверти мили от нас через узкую просеку, разделявшую две груды обломков, кто-то прошмыгнул. Двигался он поспешно и юрко, как ящерица, перебегающая от укрытия к укрытию. Я уже бежал, пригнувшись и петляя между кучами хлама, к тому месту, стараясь держаться позади обломков.

Я скорее летел, чем бежал. Откуда у меня взялись на это силы, не знаю и никогда не узнаю. Промчавшись половину пути до просеки, я вновь увидел нашего подопечного: он прятался за последней кучей хлама, впереди было только чистое поле. Уимфорт пригнулся, весь подобравшись для решительного броска. В ту минуту он напоминал молодого льва на первой в своей жизни охоте: отсутствие необходимой ловкости в тех же пропорциях сочеталось в нем с уморительной серьезностью. Строго говоря, мальчик уже перестал быть мальчиком. Он был смешон до невозможности и в то же время совершенно серьезно приготовился убивать. Из различных обломков он смастерил себе орудие: на обломок семифутового копья привязал с одной стороны боевой топор, с другой – половину лезвия отличного меча, широкого, с острым точно бритва концом. Середину древка он, чтобы удобнее было держать, обмотал кожаным ремнем. Судя по конструкции этого оружия, бросок не входил в его планы. Скорее, он собирался вспороть что-то острым концом, а топор прицепил на всякий случай, если вдруг придется защищаться.

Наблюдая за ним, я ни на мгновение не прекращал неслышного бега, моля, чтобы он простоял на месте еще несколько секунд, которых мне хватило бы, чтобы перехватить его, прежде чем он выскочит на поле и привлечет к нам внимание крылатых сторожей Эликсира. Четырех секунд мне хватило бы вполне, но, разумеется, их-то у меня и не было. Он увидел меня и без тени колебания выпрыгнул на израненную, источенную личинками равнину перед горой. Мы понеслись по пружинящей под ногами мясистой почве, траектории его и моего движения стремились к пересечению в одной точке, в каких-то трехстах шагах от меня, где вовсю шел процесс превращения третичного монстра из летучего гиганта в червя.

Увы! Уимфорту до него было всего двести пятьдесят шагов. Гибель наша уже была предрешена, я это видел, хотя и не мог ничего поделать с безумной настойчивостью, с которой мои ноги продолжали нести меня вперед. Мальчик забыл обо всем на свете. Мчась во весь опор, он поднял режущий конец своего копья. Впереди вооруженный жалом гигант, паривший футах в пятистах над равниной, уже навел на нас безжалостные черные полушария своих глаз, описал в воздухе широкий круг и начал снижаться.

Огромная, наполненная кровью задняя часть, на которую нацелился Уимфорт, уже высвободилась из материнского кокона и наполовину зарылась в почву. Личинка тяжеловесно покачивалась в воздухе, деловито проедая себе путь. Мальчик с криком восторга со всего размаха опустил на нее острие меча.

Краем глаза я заметил, как рассыпалось на части его импровизированное оружие, а сам он, не в силах вовремя затормозить, налетел на личинку и, потеряв равновесие, упал, – все это можно было предвидеть. Мое внимание было поглощено пикировавшим на мальчишку Собирателем, которого я еще надеялся остановить. Вот он завис прямо над ним, жало вытянулось вперед и вверх, готовое нанести удар. Я метнул копье, изогнувшись в прыжке, чтобы придать броску максимальное ускорение и мощь. У меня чуть глаза не выскочили, с таким напряжением я толкнул древко. Падая, я почти лениво наблюдал, как мое копье вошло глубоко в намеченное место и крылатый гигант камнем рухнул вниз, в то время как тело его конвульсивно сжалось и хвостовое жало пробило переполненное драгоценной жидкостью брюхо.

Сгруппировавшись, я ударился о землю и тут же перекатился на ноги. Груз Собирателя черной рекой разлился в воздухе, сам он, кувыркаясь, летел навстречу гибели. Я уже мчался к мальчишке, споткнувшись лишь однажды, когда земля под ногами вздрогнула от падения тяжелого тела.

Жидкость, дождем хлынувшая из внутренностей Собирателя, промочила Уимфорта насквозь, но, когда я подбежал к нему, он уже почти высох. Не потому, что черная жижа стекла на землю, нет, она в него впиталась, проникнув в каждую пору его кожи, как вода проникает в сухой песок. Только волосы все еще оставались влажными, и потому, когда я схватил его за шиворот, чтобы поднять на ноги, моя левая рука коснулась вымокших кудрей, и кровь демона зашкворчала на моей ладони, как масло на сковородке.

Бросив мальчишку – он и так уже приходил в себя, – я заплясал вокруг него, тряся рукой, которую жгло, как огнем. Жидкость невозможно было стереть; но вскоре она сама собой высохла и превратилась в черный порошок, не вызывавший никаких ощущений. Его я просто сдул. Однако хочу засвидетельствовать, что результатом моего соприкосновения с Эликсиром стало противоестественное явление: с тех самых пор я могу то, чего не мог никогда раньше, – а именно одинаково хорошо пользоваться обеими руками, и если я все делаю в основном правой, то только в силу привычки.

Видя, что мальчик уже стоит на ногах, я схватил его за руку и поволок обратно, в лабиринт разлагающихся останков и обломков боевых машин. Он бежал резво и нисколько не сопротивлялся. Получив наконец то, к чему он так давно стремился, мальчишка думал теперь только об одном – как доставить драгоценную добычу домой в целости и сохранности – и потому готов был выполнять любые наши указания, которые могли этому поспособствовать. По меньшей мере два Собирателя уже направлялись к своему поверженному собрату, обшаривая взглядом землю в поисках врага. Я сказал Уимфорту, куда прятаться, и он тут же в точности исполнил мое распоряжение: нырнул под опрокинутую колесницу. Сам я распростерся на груде относительно антропоидной мертвечины и замер.

Нас не заметили: гиганты-жалоносцы патрулировали территорию целым отрядом, но, не зная, что именно следует искать, не догадались, по-видимому, что опасность может исходить от существ гораздо меньшего размера, нежели они сами. Да и в самом деле, часто ли киты погибают от блох? Как только вторая эскадрилья Собирателей довершила погребение нашей жертвы – то есть подобрала все до капли остатки Эликсира, – патрули убрались и вернулись на свои обычные места над кишащей личинками равниной.

Мы как раз собирались идти искать Барнара, когда он сам крадучись вышел на прогалину. С ним вместе мы повели нашего ставшего на удивление кротким подопечного подальше от неописуемого зрелища, которое представляла собой гора и окружающее ее пространство. Барнар видел все, что произошло, слова были не нужны. Забравшись поглубже в усеянные обломками недавних сражений джунгли, мы опустились на землю. Я принялся неспешно починять разорвавшийся ремешок сандалии. Мой друг полулежал, откинувшись на полуразбитый таран, и играл своим боевым топором, ставя его рукояткой на кончики вытянутых пальцев. Некоторое время он удерживал его в вертикальном положении, водя туда-сюда ладонью, потом ронял вперед так, что топор, перевернувшись в воздухе, вонзался в белую, точно недозрелый сыр, почву подземного мира, которой служила громадная шкура Сазмазма, жертвы коварного волшебника. Тогда он выдергивал топор, и все начиналось сначала.

Уимфорт некоторое время слонялся между кучами обломков, смакуя свой подвиг и наслаждаясь свершившимся переходом в пантеон героев. Он то напевал, то насвистывал, то принимался вполголоса разговаривать сам с собой, точно беззаботный ребенок, собирающий на пляже ракушки.

Но вскоре его начало прямо-таки пучить от восторга. В мечтах своих он уже вступил во владение всем, к чему давал доступ Эликсир, и сохранять спокойствие стало явно выше его сил. Он все яростнее тыкал найденной им в груде оружия булавой во что попало, бормотание его становилось все более и более лихорадочным. Откуда-то он достал замечательный образчик оружейного искусства – бронзовый щит с выгравированным на нем изображением земного колеса в окружении зодиакальных символов. Сначала я подумал, что он хочет взять его себе. Вместо этого он начал размеренно ударять по нему булавой. С каждым ударом из его груди вырывался ликующий крик, раз за разом все громче и громче. Вприскочку, словно демон, с гиканьем колотил он по щиту, пока отдельные удары не слились в беспрерывный гул, а искусная резьба не начала покрываться царапинами и шрамами. К тому времени, когда Барнар вырвал булаву у него из рук, он уже довел себя до состояния полного исступления. Ухмыляясь, невидящими глазами глядел он на нас, двоих из целой армии недоумков, которые смеялись над ним и ставили палки в колеса, мешая достижению великой цели. Но теперь-то мы убедились в его правоте, а вскоре такая же возможность представится и всем остальным.

– Ха! – заорал он. – Ха! Ну, кто теперь посмеется, а кто будет локти кусать, а? Как теперь будут обстоять дела? Я говорю о джабобо, друзья мои. Осмелятся ли теперь сопливые слизняки из Кайрнлоу Изначального оспаривать наше право на владение священными стадами предков? Хватит ли у них наглости указывать нам, кому принадлежат эти стада? Хватит ли у них нахальства теперь, когда я держу всю землю вот в этих десяти пальцах? Помяните мои слова, друзья мои: если я вернусь домой в Первый День Ярмарки, то уже на Второй День, когда они выйдут из своих домов и оглянутся кругом, пусть попробуют отыскать во всем Кайрнлоу Изначальном хоть одного джабобо, хоть одну травинку, хоть один грязный ручеек. Их владения превратятся в безводную пустыню. Ничего больше не будет. Да что это я, их и самих к утру не будет, ибо ночью их собственные мечи выскочат из висящих на стенах ножен и искромсают их на куски прямо в постелях, не пощадив ни старого, ни малого!

И так далее, и тому подобное. Хотя голос его вскоре утратил опасную громкость, выступление от этого не стало менее выразительным, и мы еще долго сидели, обмениваясь невыразимо тоскливыми взглядами под шквальным огнем его красноречия. Мы узнали о том, какое славное будущее ждет Кайн Газер, столицу края полноводных рек, привольных пастбищ и неисчислимых стад джабобо. Немало было сказано и о том, которые из младших братьев стольного града разделят, разумеется лишь частично, его судьбу, а кому придется искупать свои былые перед ним прегрешения чисткой отхожих мест и помоек. Затем на нас излился целый поток информации о том, какие города и народы со всего белого света когда-либо имели контакты с Поздним Кайрнлоу и каким образом их отношение к возлюбленной отчизне нашего героя должно было повлиять на их дальнейшую участь.

По мере того как на нас обрушивались все новые и новые сообщения, настроение наше становилось все мрачнее и мрачнее. Один и тот же невысказанный вопрос застыл в глазах у нас обоих, но ответа на него мы не находили.