Николетта и Мэри влетели в салон, чуть не сбив с ног охранника.
– Рита! – заорала маменька. – Ты где?
Хорошенькая стройная рыжеволосая девушка подбежала к ресепшен.
– Здравствуйте, здравствуйте, – радостно защебетала она, – я очень рада. Только вчера думала, вроде вам краситься пора…
Я сел в кресло, стоящее у большого окна-витрины, и вынул сигареты. Тут же подскочила еще одна хорошенькая, на этот раз не рыженькая, а черноволосая девочка и спросила:
– Чай, кофе не желаете?
– Нет, мой ангел, – покачал я головой, пытаясь вспомнить, как зовут симпатягу. Такое необычное, восточное имя… А! Гаянэ!
– Просто здорово, что выбрали время, – тараторила тем временем Рита, вытаскивая из шкафа два безукоризненно белых и идеально отглаженных кимоно, которые тут надевают на клиентов, чтобы те, не дай бог, не испачкали свою одежду.
Я спокойно обозрел зал. Уже почти десять вечера, но, похоже, никто из работников не собирается уходить домой. Маникюрша Ира старательно пилит ногти размалеванной девчонке, стилист Дима бегает с феном в руках вокруг какой-то пожилой особы, стайка девушек с ресепшен разносит кофе и чай. И все цветут улыбками. Интересно, им на самом деле приятно или это профессиональная вежливость вкупе с желанием заработать?
Я тяжело вздохнул и взял из корзинки, стоящей у моих ног, глянцевый журнал. Нет, скорей всего, здесь просто подобрались приятные люди. Лично я бы заплакал при виде клиентки типа Николетты.
Высокий, въедливый голос маменьки летал над залом:
– А здесь следует сделать так! Нет, не берите синий шампунь! Не спорьте, я лучше знаю!
– Может, выпьете чайку? – снова подскочила ко мне Гаянэ. – Ждать долго придется. Могу вам из кафе ужин принести. У них сегодня курица вкусная. Или сгонять за суши? С угрем такие классные и некалорийные!
– Спасибо, душенька, – улыбнулся я.
Девочка, сверкнув белозубой улыбкой, убежала. Я посмотрел ей вслед. Достанется же кому-нибудь такая радость: Гаянэ приветлива, красива, воспитанна и хочет сделать вам приятное не из желания получить чаевые, а от доброты характера.
– Вы льете мне на голову кипяток! – заорала Николетта.
– Ну просто безобразие! – мгновенно раздвоился ее голос.
Я вздрогнул, никак не привыкну, что маменек двое. Правда, Мэри вроде не так избалована и капризна, впрочем, скорей всего, я просто ее не знаю как следует.
– Да что с вами сегодня, – негодовала маменька, – не видите, вода по спине течет!
Я встал, подошел к ресепшен и спросил у хорошенькой блондиночки с сережкой в носу:
– Полина, скажите, Николетта останется тут надолго?
– Ну, как всегда, – кивнула девочка, – два с половиной часа.
– Пойду пока пройдусь. Если что, позвоните на мобильный.
– Конечно, Иван Павлович, ступайте, – закивала Полина, – только, если покушать желаете, идите в наше кафе, жара в городе, не стоит в незнакомом месте ужинать.
– Я просто хотел подышать воздухом.
Полина засмеялась:
– Воздухом! Вот уж чего на Тверской не найти! Птичье молоко есть, а кислорода – ни за какие деньги не сыскать!
Я улыбнулся ей в ответ, у девочки замечательный смех: звонкий, как колокольчик.
– Значит, пойду дышать бензиновыми парами.
Полина засмеялась громче, неожиданно у меня стало легко на душе. Может, и правда существует такая вещь, как энергетика? Пришел я в салон уставшим, а посидел тут чуток, полюбовался на приветливые, улыбчивые лица и получил заряд отличного настроения и бодрости.
По Тверской, несмотря на поздний час, текла говорливая, разноцветная толпа. Нынешним летом даже мужчины влезли в голубые, розовые, красные брюки, а уж от футболок и вовсе рябит в глазах. То, что еще пару лет назад считалось кичем, теперь вошло в моду: яркие картинки на майках, обувь и пиджаки, усыпанные стразами, сочетание зеленого и фиолетового вкупе с бордовым…
Я добрался до сквера, сел на скамейку, вынул мобильный и набрал телефон Гриши.
– Да, – ответил раздраженный голос.
– Позовите, пожалуйста, Григория Юрьевича Арапова.
– Я у аппарата.
– Ваш номер дал мне Владилен Семенович Бурмистров.
– Слушаю.
– Уж извините, разговор не телефонный.
– И что?
– Не могли бы мы встретиться?
– На предмет чего?
– Мне надо задать вам один вопрос.
– Вам надо, а мне нет. С какой стати я попрусь болтать неизвестно с кем!
– Могу сам приехать сейчас к вам.
– Еще чего! О чем речь? О повидле?
– Простите?!
– Если вы решили купить джем, то мы…
– Нет, – вздохнул я, – ваш визит к Регине Коловоротовой…
– К кому?
– Регине Андреевне Коловоротовой.
– Это кто?
– Владелица дома свиданий.
– Что?!
– Григорий, очень хорошо понимаю, что никакие серьезные разговоры сейчас вы вести не можете, рядом стоит жена. Но, если не согласитесь… – строго сказал я.
– Что за дурь! – взвыл Арапов. – Вы на мобильник звоните! Вообще-то я еще в офисе парюсь!
Я растерялся:
– Но утром я набирал этот номер и нарвался на женщину, которая сначала сообщила, будто вас нету, а затем, решив, что меня попросила позвонить некая Лена, рассвирепела, аки лев!
Гриша крикнул:
– Во блин! Я в ванной небось брился, а Ритка мобилу схватила, вечно она меня поймать хочет. Так в чем дело? Какая Регина? Что за свидания? Ничего не знаю.
– Ну хоть о Бурмистрове слышали? – с легкой ехидцей спросил я.
– Конечно, – не заметил издевки Григорий. – Владилена Семеновича всякий знает.
– Бурмистров просил оказать мне содействие. Если вас не затруднит, назовите адрес своей конторы, мигом прикачу и много времени не отниму.
– Так, – рявкнул Гриша, – давайте номер телефона и представьтесь.
Узнав мои паспортные данные, Арапов отсоединился, успев буркнуть на прощанье:
– Трубу не занимай.
Держа мобильный в руке, я вновь принялся разглядывать толпу. Завидую ли я сегодняшним молодым? Да, ужасно. У них намного больше возможностей, чем у нас, они более свободны, раскованны, способны смело сказать «нет» тем, кто пытается подмять их. Я же был взращен в жестких ограничениях, моя юность состояла из одних частиц «не». Неприлично курить на улице, нельзя не работать, невозможно поехать за границу отдыхать, не достать любимых книг, хорошей одежды и качественных продуктов, неприлично быть богатым. Люди, перешагнувшие пенсионный рубеж и вспоминающие с глубокой тоской приснопамятные времена, старики и старухи, размахивающие флагами и транспарантами с надписями «Хотим в СССР», не понимают двух простых вещей. Они наивно полагают, что вместе с советским строем к ним вернется здоровье, вырастут потерянные зубы, закудрявятся волосы, нальются силой мышцы. Но этого не случится, никакой коммунистический лидер не сумеет реставрировать молодость. И второе. Заставив всю страну жить на грани нищеты, дав людям грошовые оклады, отняв у них возможность ездить в другие страны, чтобы те не сравнивали свои условия жизни с чужими, усиленно вдалбливая в головы несчастных «совков» постулат: «Бедность лучше богатства, все, кто имеет деньги, – воры и негодяи», сами правители вели совсем иной образ жизни. Я большой любитель мемуарной литературы и с интересом читаю воспоминания жен ближайших соратников Ленина и Сталина. Дамская проза более откровенна, чем мужская. Если политические деятели описывают в своих дневниках встречи, переговоры, протокольные мероприятия, то их супруги дают иную картину жизни. Захлебываясь от восторга, они пишут о Париже, Берлине, Лондоне, о роскошных магазинах, покупках, о том, как их баловали мужья, даря шубы и драгоценности. В СССР десятки, сотни тысяч крестьян попали в лагеря за крынку молока, унесенную домой с колхозной фермы для голодного ребенка, или за десяток колосков, подобранных на общественном поле. А дочка высокопоставленного папочки строчила в дневнике: «28 сентября 1939 года. Мы с мамочкой в Париже. Это роскошный город, жаль, что нельзя тут остаться навсегда. Большие бульвары волшебны, я съела вчера килограмм засахаренных каштанов и сегодня отказалась от завтрака, смогла лишь выпить кофе с булочками. Сейчас поедем в магазин, он закрыт для простых посетителей, в Париже умеют принимать интеллигентных людей, вот у нас пока такого нет, мы вынуждены брать платья в распределителе, а там никакого выбора, ужас! Я так и сказала маме: „Хоть убей меня, а не надену ни одну вещь, привезенную из Москвы, я в них отвратительно выгляжу. Просто стыд“».[2]
Что же касается лозунга: «Богатство – порочно», то я очень хорошо знаю, отчего коммунисты усиленно внедряли его в массы. Социалистические лидеры хорошо понимали: народ следует стричь под одну гребенку, иначе еще, не дай бог, думать начнут.
Когда человек беспрестанно размышляет о том, как бы прокормить семью, он не способен ни к какой другой умственной деятельности. Тот, кто сумел своим трудом, подчеркиваю, трудом, а не воровством, скопить капитал, достоин уважения, он…
Сотовый завибрировал. Я поднес его к уху. Эк тебя занесло, Иван Павлович, думай не о мировых проблемах, а о том, как побыстрей найти убийцу Риммы Победоносцевой.
– Сретенский бульвар, – сухо сказал Григорий, – за полчаса доберетесь? Если нет, то завтра!
Я встал со скамейки.
– Нахожусь возле кинотеатра «Пушкинский», мне тут две минуты ходу.
Кабинет у Григория был обставлен с купеческой помпезностью, повсюду деревянные панели, позолота, кожа и мозаика из перламутра. Но самое шокирующее впечатление производил письменный прибор: огромные куски мрамора, украшенные бронзовыми фигурками античных богов и богинь. Скорей всего, сия поделка стоила бешеных денег, но посетителю, впервые перешагнувшему порог кабинета Арапова, могло показаться, что на столешнице устроено кладбище, этакий старинный погост, нечто типа Новодевичьего или Ваганьковского мемориального комплекса.
– Что за чушь! – забыв поздороваться, воскликнул хозяин, поднимаясь из рабочего кресла. – Дурь полная! Бурмистров попросил отдать вам мобильный! У меня его нет! Бредятина какая-то!
Не дожидаясь приглашения, я опустился в одно из помпезных кресел, подлокотники которого были выполнены в виде бронзовых орлов с распростертыми крыльями, и вежливо сказал:
– Григорий Юрьевич, разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин, частный детектив. У меня к вам есть пара вопросов.