Рыбкин зонтик

Я подумала еще, что не только тетя Ара не пролила бы по мне ни слезинки. Невестка, к примеру, только порадовалась бы, брату ни жарко, ни холодно, мама далеко… Я утешила себя, что пожалел бы обо мне, пожалуй, только племянник Лешка.

Ладно, хватит расслабляться. Перед визитом в больницу нужно обязательно съездить домой, переодеться, что ли, а то в таком виде не пустят, скажут, бомжиха какая-то.

Еще на лестнице я услышала из квартиры звуки скандала.

— Ничего оставить нельзя! — надрывался Лешка. — Вечно все куда-то пропадает!

— Самому нужно за своими вещами смотреть! — отругивалась его мамаша. — Развел в комнате жуткий кавардак, а убирать не позволяешь! Да тут еще эта на мою голову!

— Оставь ее в покое! — взвился Лешка. — Что ты к ней привязалась? Я не против, чтобы она у меня в комнате жила, чего ты-то злишься?

Стоя на лестнице, я умилилась: ребенок на моей стороне, вот что значит родная кровь. Если когда-нибудь разбогатею, куплю ему новый компьютер с разными дорогими прибамбасами, пускай занимается!

На мой звонок открыла невестка. Она уже была взвинчена ссорой с сыном, а как меня увидела, так сразу позеленела, как творог недельной давности.

— Что за шум, а драки нет? — весело поинтересовалась я.

Улыбка тут же сошла с моего лица, потому что невестка глянула так, что стало ясно: драка между нами очень даже возможна. Напряжение разрядил Лешка, выглянувший из комнаты.

— Ой, Наталья, ты не видела «Фотошоп 6.0»? — простонал племянник. — Я его обыскался!

Что-то такое забрезжило в мозгу. Я вошла в комнату и огляделась. Так и есть: вот он, этот «Фотошоп», лежит под шкафом. Я сама его туда засунула, когда мне понадобилось вытащить «Курс молодого бойца».

— Под шкаф загляни! — осторожно посоветовала я.

— Да вот же он! — неподдельно обрадовался ребенок. — И как он там оказался?

И поскольку я молчала, боясь признаться в содеянном, Лешка протянул неуверенно:

— Наверное я сам… ночью, в помрачении…

— Ты скоро совсем свихнешься от своих компьютеров! — заорала Алла. — Ночами не спишь, бродишь, как лунатик, на улицу вообще не выходишь!

Не обращая внимания на ее крики, Лешка уткнулся в книгу, потом вперился в экран компьютера. Алла рыкнула еще пару раз, потом махнула рукой и вышла. Я тоже отправилась на кухню.

— Слушай, ну что ты его пилишь? — довольно миролюбиво обратилась я к невестке. — Что ты ему житья не даешь? Сейчас каникулы, пускай делает что хочет. По-твоему, лучше, если он целыми днями будет в футбол гонять, а вечерами у подъезда на гитаре играть?

— Не твое дело, — ответила невестка, не оборачиваясь.

— А так, глядишь, вырастет умненьким, программистом станет, работу хорошую найдет… со временем, конечно…

— Не лезь куда не просят! — крикнула она. — Со своим сыном я как-нибудь сама разберусь!

— Оно и видно, — вздохнула я.

— Заведи своих, их и воспитывай, как считаешь нужным! — продолжала невестка.

Я снова вздохнула — неинтересный у нас получается разговор, я заранее знаю все, что она скажет, а она меня совершенно не слушает, твердит свое.

— Слушай, неужели ты думаешь, что, если бы мне было куда идти, я бы не ушла? — не выдержала я. — Думаешь, только тебе противно на меня смотреть? Да если хочешь знать, меня от твоей рожи еще на лестнице воротит!

Очевидно, на невестку произвела впечатление моя откровенность, потому что она вдруг поглядела на меня вполне по-человечески.

— Как здоровье Романа? — спросила она.

— Без перемен, — угрюмо сообщила я, поскольку вовсе не собиралась с ней откровенничать.

— Вот, кстати, тебе звонили из милиции, просили явиться завтра с утра к следователю Собачникову…

— Сабашникову, — уныло поправила я, — а я-то удивляюсь, что-то он давненько не давал о себе знать!

— А что там случилось — верно, что квартира взорвалась и тетку убило? — полюбопытствовала невестка.

— Это тебе он рассказал?

— Так, упомянул без подробностей… — невестка отвела глаза.

Я тотчас сообразила, что следователь, помня о том, что с невесткой у нас напряженные отношения, решил разжиться у нее кое-какой информацией, а для этого посвятил и ее во всю историю с погибшей теткой.

— И ты, конечно, рассказала ему, что той ночью я уходила из дома? — прямо спросила я.

— Странно как-то все получается, — протянула она, не отвечая, — сначала Роман твой случайно в аварию попал, а ты жива осталась, потом тетка случайно газом отравилась… а ты опять жива.

— Ты бы, конечно, предпочла, чтобы на месте тетки я оказалась, — разозлилась я. — А теперь, раз так не получилось, ты готова меня в тюрьму засадить за убийство… лишь бы комната освободилась.

— Только никак не пойму, зачем тебе все это нужно… — она продолжала размышлять вслух, — даже если Роман умрет, все равно квартира тебе не достанется…

— Вот-вот! — подхватила я. — Наверное, это я все нарочно задумала, чтобы к тебе в квартиру вернуться. Плохо мне было с Романом, по родственничкам соскучилась!

Я подумала, что невестка, которая меня ненавидит, все же понимает, что мотива у меня никакого нету, а следователь, который должен быть непредвзятым, так не думает.

— Вот что я тебе скажу! — Алла наконец взглянула мне прямо в глаза. — Я, конечно, хочу, чтобы квартира эта была полностью нашей, но не такой ценой, чтобы тебя в тюрьму упечь. Это не потому, что мне тебя жалко, а потому, что у Сережи работа важная, ответственная, ему сестра в тюрьме или под следствием вовсе не нужна. Это раз. А во-вторых, если с аварией все неясно, то там, в квартире, уж извини, не верю я, чтобы ты взрывное устройство в квартиру притащила и старуху угробила. Тем более это тебе никак не поможет… Так что лжесвидетельствовать я не стану, потому что Сергей все равно потом адвоката хорошего наймет и правда наружу выплывет. Так что ты сама уж как-нибудь выпутывайся, чтобы в тюрьму не попасть.

— Вполне здраво рассуждаешь! — протянула я.

— Я же не полная дура, — она пожала плечами, и я согласилась: точно, не полная.

В комнате я еще раз поглядела на картонный кружок из бара «Джон Сильвер» и решила, что следует сходить туда на всякий случай. Сходить надо сегодня, потому что завтра нужно в милицию, и как там еще дело обернется. Вдруг следователь, этот унылый тип с внешностью старого растолстевшего спаниеля, решит взять меня под стражу? И тогда я не смогу продолжать свое расследование.

А вечером, попозже, я проберусь в палату реанимации и поговорю с Андреем Удальцовым по-свойски. Уж теперь-то я не буду ахать и охать и утверждать, что у него амнезия и нужно беречь силы и думать только о здоровье. И поставлю его перед фактом: если милиция возьмет меня за жабры, я полностью раскалываюсь и сдаю его. То есть говорю, что на месте Романа Лазарева в больнице лежит совершенно другой человек, и в доказательство приведу разные группы крови. И еще я говорю, что он пришел в себя и общался со мной с помощью азбуки Морзе. Он, конечно, будет все отрицать, но чего он, интересно, боится? Ведь он жертва. Раньше он опасался, что Роман и эта самая Лариса могут его убить, боясь, что он придет в себя и проговорится. Если же милиция узнает, что он не Роман, то настоящему Роману будет не за что его убивать… Конечно, может, у него свои сложные отношения с милицией и он не жаждет попасть к ней на заметку? Но я-то тут при чем? Я никого не убивала, с милицией раньше не сталкивалась, какого черта мне-то отдуваться?

С этой мыслью я переоделась и отправилась в бар «Джон Сильвер».

Бар «Джон Сильвер» был оформлен в экзотическом стиле, напоминающем то ли полутемный кубрик, то ли трюм пиратского корабля, что вполне соответствовало его названию. Низкое сводчатое помещение, закопченные кирпичные стены, заставленные дубовыми бочонками с таинственным содержимым, развешанные тут и там ржавые якоря, якорные цепи, толстенные просмоленные канаты и огромные, потемневшие от времени, выморенные в морской воде обломки кораблей.

Стойку бара украшал начищенный до блеска корабельный штурвал, возле которого, как бравый шкипер на капитанском мостике, возвышался широкоплечий бармен в помятой шляпе-треуголке, вытертом и простреленном в нескольких местах камзоле, надетом поверх обыкновенной тельняшки, и с шелковой черной повязкой на одном глазу.

На плече у бармена, конечно, сидел замечательно красивый яркий попугай, который приветствовал меня традиционным криком:

— Пиастры! Пиастры!

— Я еще ничего не заказала, а ты уже требуешь денег, — укоризненно обратилась я к попугаю.

— Действительно, Флинт, что ты себе позволяешь? — пожурил бармен своего пернатого напарника. — Так ты нам распугаешь всю клиентуру! Тем более что такие девушки редко посещают наше скромное заведение…

Действительно, я выглядела в этом баре, как белая ворона. Основной контингент «Джона Сильвера» составляли здоровенные, затянутые в черную кожу байкеры, с густой многодневной щетиной на физиономиях и черными повязками — банданами на волосах, и их не менее колоритные подруги. Все они дымили напропалую, и помещение было так густо наполнено табачным дымом, что видимость в нем, выражаясь уместной здесь морской терминологией, не превышала и малых долей кабельтова. Больше того, странный, чуть терпкий запах, ощущавшийся в баре, наводил на мысль, что курят здесь не только обычные сигареты.

— Р-рому, бер-ри р-рому! — хрипло прокричал попугай. — Р-ром, хор-роший р-ром!

— У вашего попугая вкусы настоящего морского волка, — с улыбкой заметила я бармену. — А что — его действительно зовут Флинт?

— Капитан Флинт, — подтвердил парень, — больше того, я выдам вам страшную тайну: это он — настоящий владелец бара, только мы это от всех тщательно скрываем, а то пронюхает наша «крыша», и бедного Флинта запросто зажарят!

— Ужас какой! — рассмеялась я. — Но, надеюсь, его вкусы здесь не являются законом? Я, например, ром не пью… а заказала бы, пожалуй, коктейль «Экстаз монахини» с кусочком лайма…

При этих словах мне показалось, что бармен слегка вздрогнул. Лицо его посерьезнело, он окинул меня долгим, внимательным, оценивающим взглядом и процедил сквозь зубы:

— Вот даже как! А я-то подумал… хорошо, садитесь за столик, я сейчас принесу ваш заказ.

Попугай распушил перья, запрокинул голову и громко крикнул:

— Кошмар-р!

Я. развернулась и двинулась в глубину зала в поисках свободного места.

Это оказалось непросто: то ли заведение было очень популярно, то ли сегодня у байкеров проводился очередной слет, но почти все столики были заняты шумными полупьяными компаниями.

— Девушка, подгребай к нам! — заорал бородатый верзила, мимо которого я держала путь, и протянул ко мне волосатую лапу: — Подгребай, говорят тебе, не пожалеешь!

С трудом увернувшись от него, я устремилась к столику в полутемном углу, за которым тихо дремал уже превысивший свою дозу байкер.

Здраво рассудив, что спящий он не представляет серьезной опасности, я отодвинула стул и пристроилась рядом с рыцарем в черной коже.

Он пробормотал сквозь сон что-то совсем нечленораздельное и уронил голову на стол, в лужу темного пива.

Только я устроилась и огляделась, как бородатый верзила, попытавшийся «пригласить» меня за свой столик, вскочил, с грохотом отбросив стул, и направился ко мне, скрипя черной кожей и гремя металлическими деталями своего фирменного костюма.

Подойдя к моему столу, он взглянул на меня с высоты своего богатырского роста и проревел басом, которому позавидовала бы пароходная сирена:

— Ты, блин, глухая, что ли?

— Тебя, красавчик, трудно не услышать, — ответила я миролюбиво, — вот этот переутомленный пролетарий и то, кажется, проснулся.

Действительно, мой крупно перебравший сосед поднял голову и удивленно уставился мутным взглядом на верзилу.

— Ты, что ли, Паук? — просипел он, видимо, наведя взгляд на резкость.

— Ну! — удовлетворенно рыкнул верзила. — Видишь, блин, — он снова обернулся ко мне, — Паука все знают! А ты, видишь ли, брезгуешь! Если Паук тебе велел подгребать, нужно немедленно выполнять команду!

— Ах это ты, Паук паршивый. — Мой сосед по столику на глазах трезвел, и на его лице появилось выражение детской обиды. — Я тебя, паразита, третью неделю ищу! Это ведь ты мне «пыль» пополам с зубным порошком продал! — И с этими словами неугомонный байкер, не вставая из-за стола, коротко, без замаха ударил Паука в толстый, обтянутый заклепанной кожей живот.

Верзила охнул, хватая воздух ртом, выпучил глаза и грохнулся на пол. От удара его мощного тела об пол случилось небольшое землетрясение, во всяком случае, пивные кружки и бокалы на соседних столиках подпрыгнули.

Сам же герой, одним движением отправивший в нокаут своего крупногабаритного противника, снова уронил голову на стол и забылся беспокойным пьяным сном.

«Это я явно неудачно устроилась, — подумала я, переводя взгляд с одного бесчувственного тела на другое, — тут немудрено и по мозгам получить. Однако где же бармен с моим заказом?»

Тем временем приятели поверженного Паука обратили наконец внимание на неприятность, случившуюся с их могучим вождем, и начали подниматься, чтобы выяснить, кто виноват, и нанести ответный удар. Дело принимало неприятный оборот, и я уже собралась, во избежание серьезных осложнений, срочно покинуть бар, так ничего и не выяснив, как вдруг возле моего столика возник из густых клубов табачного дыма долгожданный бармен — в простреленном камзоле поверх тельняшки и с попугаем на плече.

Правда, одно мое смелое предположение не подтвердилось: когда он стоял за стойкой бара, я подумала, что он должен быть одноногим, на деревянном обрубке, как настоящий Джон Сильвер, но у него оказались две совершенно здоровых ноги.

— Ваш заказ, миледи, — проговорил этот морской волк, учтиво склонившись, и поставил на столик передо мной маленький круглый поднос с высоким темно-красным бокалом. — И не советую здесь слишком задерживаться, — прошептал он, склонившись еще ниже, — публика у нас специфическая, и Красным Шапочкам тут лучше не разгуливать…

Я поблагодарила бармена, протянула деньги и, как только он скрылся в густых клубах дыма, отодвинула бокал в сторону.

Как я и предполагала, под бокалом лежала маленькая бумажка, на которой был нацарапан номер телефона и несколько фраз.

Спрятав записку в задний кармашек джинсов, я встала из-за стола и направилась к выходу. Коктейль с экзотическим названием «Экстаз монахини» я так и не попробовала — совет бармена показался мне очень своевременным, поскольку нокаутированный Паук начал подавать признаки жизни, а его приятели окончательно созрели для карательной акции, так что атмосфера в «Джоне Сильвере» заметно накалялась и стала в буквальном смысле предгрозовой.

Ловко лавируя между столиками, я уже добралась до дверей, когда за моей спиной раздался звон бьющегося стекла.

Обернувшись, я увидела впечатляющую сцену: мой недавний сосед по столику, подвыпивший байкер, так эффектно сваливший с ног здоровенного Паука, отбивался от целой компании обозленных противников, используя литровую пивную кружку как эффективное оружие ближнего боя. Мысленно пожелав ему удачи, я выскользнула из этого пиратского притона.

После прокуренной атмосферы «Джона Сильвера» воздух на улице показался мне свежим, как горный родник, и ароматным, как цветущий весенний сад. Я понемногу отдышалась и двинулась по улице как можно дальше от покинутого вертепа, дав себе слово больше никогда не посещать такие сомнительные заведения.

В квартале от бара мой взгляд остановился на телефоне-автомате, и мысли немедленно приняли новое направление.

Если я хочу позвонить по тому телефону, который получила в «Джоне Сильвере», лучше сделать это именно с уличного таксофона, во всяком случае, не из дома — наверняка мой звонок смогут проследить, и, позвонив из дома, я, можно сказать, оставлю свою визитную карточку.

Мне хотелось как можно скорее выяснить, к чему приведет меня надпись, сделанная рукой Романа, хотелось выяснить, какую роль он играл во всей этой загадочной и криминальной истории, поэтому я подошла к автомату и набрала номер телефона, который дал мне бармен.

Сначала в трубке довольно долго раздавались длинные гудки, и я уже решила, что мне так и не ответят, но наконец трубку сняли и послышался надтреснутый старушечий голос:

— Диспетчер фабрики мягкой игрушки.

Признаюсь, такой ответ меня удивил, однако я заглянула в листочек, полученный от бармена, и произнесла написанную там фразу:

— Сообщите в отдел маркетинга, что поступил срочный заказ на партию мягких игрушек для ведомственного детского сада.

Старуха на какое-то время замолчала, так что я даже подумала, что она вообще повесила трубку, однако, прислушавшись, различила ее дыхание и шуршание бумаги — должно быть, бабка справлялась со своими записями. Наконец она проговорила:

— Записывайте.

Я вытащила ручку, к счастью, оказавшуюся в кармане, и приготовилась писать на обратной стороне листка.

— Интернет-кафе «Мегабайт», — начала старуха, старательно выговаривая трудные иностранные слова, — сара… савана, семьдесят шесть восемьсот девяносто четыре…

— Как? — переспросила я. — Не поняла последнее слово…

— Сарасавана семьдесят шесть восемьсот девяносто четыре, — повторила старуха.

Я аккуратно записала ее слова и повесила трубку.

В больнице, однако, дело обстояло неважно, потому что в палате реанимации было полно врачей и сестер, которые суетились возле второй кровати. Тому бедолаге было совсем плохо, и сестра, наткнувшись на меня в коридоре, когда бегала за чем-то наверх, даже ничего не сказала, а просто сверкнула глазами, и я поняла, что нужно уходить.

Наутро я проснулась от звука хлопнувшей двери — брат ушел на работу. На часах было полдевятого, как раз хватит времени, чтобы привести себя в порядок и идти к следователю Сабашникову.

На улице снова было пасмурно и прохладно, это дало возможность надеть серый брючный костюм. В свое время я использовала его для разных официальных случаев — например, при собеседовании, когда на работу устраиваешься, или, допустим, в налоговую инспекцию нужно или в банк… Один раз я даже была в этом костюме на похоронах своей первой школьной учительницы. Так что для посещения милиции такой скучный костюмчик очень даже подойдет.

Я слегка подмазала ресницы и провела светлой помадой по губам, затем зачесала волосы гладко и смазала их гелем. В зеркале отражалась строгая молодая женщина, с которой никто, даже следователь в милиции, не посмеет разговаривать неуважительно.

Навстречу мне в коридоре попался Лешка, только что из постели, в одних трусах.

— Ой, извините! — шарахнулся от меня ребенок, не узнавая.

Я захохотала, тогда Лешка вылупился на меня и тоже захохотал:

— Ты куда это таким чучелом?

— Здрасте, пожалуйста! — обиделась я. — Я старалась, наряжалась…

— На нашего директора школы сильно смахиваешь, — радостно сообщил Лешка, — только ты помоложе… Мам, точно она на Анжелу Давыдовну в таком виде похожа?

Алла высунулась из комнаты и придирчиво меня оглядела.

— По-моему, это слишком… — сказала она, — вся в сером… ты в милиции на фоне стен потеряешься… нужно бы чем-то оживить.

— Сама знаю, — рассердилась я, — да нечем! Думаешь, сколько я вещей в одном чемодане смогла унести? А остальные там остались, у Романа, в квартире опечатанной…

Алла скрылась в комнате и через минуту вынесла очень миленький розовый шелковый шарфик, под цвет моей помады, который действительно очень оживил мой наряд, во всяком случае, я перестала быть похожей на директора школы. Не успев подивиться на подозрительную доброту невестки, я поскорее ретировалась.

Следователь Сабашников встретил меня не очень любезно, впрочем, глупо было бы рассчитывать на ласковый прием. Как оказалось, он просто не узнал меня сначала, потому что спросил, не отрываясь от бумаг, по какому я к нему вопросу. Я молча протянула ему повестку, тогда он уставился на меня поверх очков и стал еще больше похож на старого спаниеля.

Как видно, метаморфоза моей внешности произвела на следователя сильное впечатление, потому что он помолчал немного, потом покашлял и наконец спросил, что я желаю ему сообщить.

— Хм. — Я села, хотя он мне этого вовсе и не предлагал, закинула ногу на ногу, потому что была в брючном костюме и у следователя не могла возникнуть мысль, что я хочу его соблазнить. — Видите ли, я ничего нового сообщить вам не могу, я, собственно, хотела бы услышать от вас, как продвигается расследование.

— Вот как? — Он опомнился и поглядел с привычным неодобрением, но я не дала ему продолжить.

— Понимаете, все это, конечно, очень печально, я имею в виду гибель тети Ары, но, кроме того, создает дополнительные неудобства. Ведь квартира опечатана, а там вещи остались. Я уж не говорю о себе, хотя я прихватила оттуда всего только одну дорожную сумку, я же не знала, что ухожу надолго, так вот, я не думаю о себе, я все же не у чужих людей живу, не дадут пропасть, но вот Роману скоро может понадобиться одежда, обувь, белье, бритва и еще многое другое. А я ничего не смогу достать, потому что туда не пускают. И еще, замок пожарные взломали, так что, если в квартиру захотят попасть воры, преградой им будет только сургучная печать на двери.

— В той квартире ворам делать нечего, — ворчливо заметил следователь.

— Я не знаю, я там не была, — тотчас ответила я, — но поверю вам на слово, потому что ничего больше не остается. Итак, как продвигается следствие?

— Вопросы здесь задаю я! — опомнился мой спаниель, очевидно, его достало мое нахальство.

— Так задавайте ваши вопросы, — кротко сказала я, — пожалуйста, я вам отвечу по мере сил.

— Итак, вы по-прежнему утверждаете, что покинули квартиру Лазарева за сутки до взрыва и ночью там не появлялись? — казенным голосом спросил следователь, глядя в свои бумаги.

— А как бы я смогла это сделать? — живо ответила я. — Если ваша свидетельница гражданка Мигунец станет утверждать, что видела меня в ту ночь выходящей из квартиры, то почему бы вам не спросить ее, откуда у меня ключи от нового замка? И почему она вам не сказала, что накануне покойная Ариадна Аркадьевна ломала двери и меняла потом замок? Ключей от нового замка у меня никак не могло быть…

— Гражданка Мигунец этого не утверждает, — вздохнул следователь и совсем стал похож на старого спаниеля, — она говорит, что вы явились туда третьего дня, очевидно, сразу после нашего разговора, устроили скандал, всячески ее оскорбили, после чего вступили в преступный сговор с другой соседкой, Балашовой Елизаветой Павловной на предмет сокрытия улик…

— Ну у вас и свидетели! — протянула я.

— Да какой она свидетель, в маразме бабка давно! — вспыхнул Сабашников. — Слушайте, ну что вы ей сделали, что она вас так ненавидит?

— Ничего, — удивленно протянула я, — то есть наоборот, одних продуктов сколько перетаскала! Вот и делай после этого людям добро!

— Вот вы смотрите на меня чуть ли не с ненавистью, — заговорил «спаниель» вполне человеческим голосом, — и думаете, что мы тут все полные идиоты. Разумеется, показаниям такой свидетельницы, как гражданка Мигунец, я верить не собираюсь.

— А Лизавета Павловна… — заикнулась я.

— Гражданка Балашова — свидетель толковый…

— И я так думаю, — обрадовалась я, — ну теперь-то вы не станете меня подозревать, что это я устроила взрыв, всю квартиру разворотила?

— Я, Наталья Сергеевна, следователь, — напомнил «спаниель», — кого назовут мне оперативники, того допрос и провожу. А кого прикажете допрашивать, если только вы в этом деле пока и фигурируете? И вовсе я вас не как подозреваемую допрашиваю, а как свидетеля.

Ишь как заговорил! А в прошлый раз какую бочку на меня накатил! «Теоретически вы могли… съездить в больницу, а потом вернуться и устроить взрыв!» Дурак какой!

Однако все же видно было, что мнение следователя обо мне значительно улучшилось, уж не знаю, может, мой внешний вид сыграл здесь свою роль. Он еще спросил какие-то мелочи, а потом дал расписаться в бумагах и отпустил меня. Об аварии возле деревни Зайцево он вопросов не задавал, и я решила, что и мне нет смысла говорить ему, что в больнице вместо Романа лежит Андрей Удальцов. Тем более что я не смогла Андрея накануне предупредить и вообще не смогла поговорить с ним вчера. И он так и остается в неведении, и не знает, что я в той квартире на Гражданском нашла доказательство несомненной связи моего Романа с его Ларисой. Вот только где искать эту преступную парочку, я пока понятия не имела.

Мы распрощались со следователем не то чтобы как добрые знакомые, но и ругаться вроде бы теперь стало ни к чему.

По дороге домой я купила в кафе «Норд» миндальных пирожных и свежих пончиков с вареньем, это нужно было для того, чтобы умаслить Лешку. Дело в том, что у меня созрел план. Нужно упросить его пойти со мной в Интернет-кафе «Мегабайт», потому что сама я не знаю даже, где такое кафе находится. Это бы еще ладно, адрес выяснить нетрудно. Но там ведь понадобится что-то делать с компьютером, а я, откровенно говоря, умею мало что. Набирать и выводить на принтер текст, записать на дискету… Нет, без знающего человека мне не обойтись.

Я подавила всплывшие на поверхность души угрызения совести. Не стоило бы впутывать ребенка в опасное дело. Но у меня не было выхода, и потом, я ничего ему не скажу, только попрошу помочь разобраться с компьютером.

Аллы, к счастью, дома не было — ушла в магазин, как отрапортовал Лешка, оторвавшись от компьютера.

— Долго она ходит обычно? — деловито осведомилась я.

— Ну, как сказать, когда деньги есть, тогда долго, но сегодня у нее денег не очень много, потому что вчера вечером она отца пилила, что он работает много, а получает мало.

— Интересное дело! — тут же завелась я. — Он один работает, всю семью содержит, а она его еще пилит!

— Да ладно, сами они разберутся, я не вмешиваюсь, — философски ответил ребенок, — а у тебя что в коробке?

— Если мать скоро придет, то у нас мало времени… — протянула я и дала ему заглянуть в коробку.

— Нет, полчаса верных у нас есть! — И обрадованный ребенок побежал ставить чайник.

За чаем я спросила племянника, знает ли он, что такое Интернет-кафе и где находится такое кафе под названием «Мегабайт»?

— А то! — с набитым ртом ответил ребенок. — Еще бы, конечно, знаю! А тебе зачем?

— Сходишь туда со мной сегодня вечером? — нерешительно спросила я. — Я все оплачу…

— Классно! — завопил Лешка. — Ну до чего клево с тобой, Наталья! Там такие модемы стоят отличные, скоростные, у них такая обалденная пропускная способность — закачаешься! Компы — высший класс, все «пни», и некоторые даже четвертые!

Я решила не показывать свою серость и не уточнять у ребенка, что он конкретно имеет в виду.

Интернет-кафе с незамысловатым и вполне понятным названием «Мегабайт» располагалось на Московском проспекте неподалеку от станции метро «Электросила». От метро мы с Лешкой дошли до места за пять минут, причем у меня сложилось впечатление, что племянник отлично знает эту дорогу и бывал в «Мегабайте» не раз.

Внутри кафе было разделено пластиковыми перегородками на многочисленные маленькие кабинки, в каждой из которых стояло по компьютеру. Большая часть кабинок была занята, причем почти все посетители кафе чем-то неуловимо напоминали моего любимого племянника — те же нечесаные космы, те же линялые джинсы, тот же фанатичный блеск глаз… Лешка тут же встретил знакомых и включился в разговор, который меня в первый момент изумил, а потом привел в ужас.

— Витек заходил, — рассказывал один из Лешкиных приятелей, — у него с домашним компом полный абзац: распаковал незнакомое мыло, схлопотал Чернобыль, так что винт на фиг полетел, только на помойку…

— Это что, — задушевно поведал Лешка, — у меня в прошлом году через поросшее мыло мать сдохла, а ты говоришь винт…

Как бы плохо я ни относилась к своей невестке, Лешкины слова привели меня в ужас. Во-первых, Алла еще сегодня утром была жива и здорова, и, во-вторых, разве можно так говорить о родной матери?

— Леша, — прервала я племянника, — что это ты говоришь? Твоя мать прекрасно себя чувствует, и, если вы с ней не ладите, это еще не повод…

Племянник уставился на меня, широко открыв глаза, и вдруг громко расхохотался:

— Ну, Наталья, ты даешь! Разве можно в наше просвещенное время быть такой неграмотной? Мать — это материнская плата компьютера, а мыло — это е-мейл, электронная почта… с ней часто приходят вирусы, от которых с компом… в смысле, с компьютером, может случиться всякая дрянь… Но никто же не говорит — «сломалась материнская плата», это длинно и как-то глупо, все говорят — «сдохла мать», коротко и ясно.

Мне стало очень стыдно, я всегда считала себя современной девушкой, а тут почувствовала ископаемой рептилией, кем-то вроде Лохнесского чудовища, ненароком дожившего от мезозоя до наших дней. Тут еще подвалил к нам какой-то совершенно несуразный тип и стал жаловаться, что у него что-то там поросло и теперь, что ни делай, сплошная ботва. Слушая такую сельскохозяйственную беседу, я совсем пала духом.

Лешка, видимо, почувствовал мое состояние и сжалился:

— Ладно, давай поглядим, что ты там хотела!

Мы заняли свободную кабинку, Лешка включил компьютер и запустил систему.

Я показала ему листочек, на который аккуратно переписала странный текст, продиктованный мне по телефону старухой.

— Сарасавана… — удивленно прочитал племянник, — что за фигня?

Он набрал странное слово на клавиатуре, но компьютер никак на него не прореагировал.

— Ты точно ничего не перепутала? — Лешка тупо смотрел на экран. — Уверена, что именно такое слово?

— Уверена… — с сомнением протянула я, вспомнив, что подозрительное слово продиктовала мне по телефону полуграмотная старуха, — кажется, именно это слово…

Лешка задумчиво пощелкал клавишами и протянул:

— Что-то мне это напоминает…

Вдруг он хлопнул себя по стриженой макушке и завопил:

— Ну конечно! Это же на латинском регистре!

— Что? — переспросила я. — Что на латинском регистре?

— Да слово это! Вовсе не «сарасавана», а «капакабана», такой вроде бы пляж есть в Америке!

— В Бразилии, — машинально поправила я.

— Тем более. Так что это слово — «капакабана», только написано латинскими буквами.

Лешка переключил регистр и защелкал клавишами.

— О! — обрадовано ткнул он в экран. — Открылась, родимая! Теперь пароль просит. Какие там цифры-то у тебя были?

Я протянула ему листочек, и Лешка набрал на клавиатуре пятизначный цифровой код.

— Отлично, — промурлыкал он, — код правильный, мы получили доступ к системе… Здесь почтовая программа для закрытого пользователя, мы можем отправить ему письмо…

— А прочитать мы ничего не можем? — спросила я. Писать письмо неизвестному я не собиралась — это наверняка опасно. Я хотела хоть что-нибудь узнать о нем, а не сообщать о себе.

— Ну, если хочешь, я могу открыть исходящую почту…

— А что это такое?

— Ну, предыдущие письма, которые отправляли с этого же адреса.

Он опять пробежался пальцами по клавишам, и на экране появился удивительно знакомый текст: «Срочный заказ на партию мягкой игрушки».

— Тут еще прикрепленный файл, — Лешка направил отметку курсора на маленькую картинку в углу страницы и щелкнул клавишей «мыши». — Смотри-ка, а тут ты!

Действительно, на экране компьютера появилась крупная цветная фотография. Моя собственная фотография.

А внизу страницы, под снимком, был напечатан адрес квартиры Романа. Той самой квартиры, в которой мы с ним прожили почти год. Той квартиры, в которой безвременно закончила свои дни тетя Ара.

У меня по спине поползли мурашки.

Что же это значит?

Я не хотела в этом признаваться даже себе самой.

Хотя на самом деле все становилось на свои места, все получало совершенно четкое и логичное объяснение. Только объяснение это было чересчур страшным.

«Заказ на мягкую игрушку»! Это, выходит, я — та самая мягкая игрушка, которую заказали с такими предосторожностями, таким сложным способом… Я достаточно много прочитала детективов, чтобы понять: неизвестному адресату электронного письма заказали мое убийство…

— А можно узнать, когда это письмо было отправлено?

— Конечно, — не задумываясь, ответил Лешка и тут же назвал мне дату.

Письмо было отправлено как раз накануне того дня, когда прогремел взрыв в квартире Романа.

— Наталья, ты чего такая бледная? — окликнул меня племянник. — От духоты, что ли? Так ты пойди погуляй, а я еще немножко здесь посижу, ладно? Кое-какие файлы скачаю, раз уж такая пошла музыка… Ты как, не против?

— Конечно, конечно, — согласилась я, не вслушиваясь в его слова.

Мне было страшно, очень страшно… Меня «заказали», и вместо меня по ошибке убили другого человека…

Но самым страшным было даже не это.

Самым страшным было то, что я поняла — меня заказал не кто иной, как Роман… потому что именно его рукой была сделана надпись на картонном кружочке из «Джона Сильвера», с которой началась цепочка, приведшая меня к этому страшному электронному письму…

Конечно, у меня оставались еще какие-то сомнения, но очень слабые. Роман жив, в этом я уже больше не сомневалась, и он по непонятной причине хочет моей смерти…

В этот раз в реанимации снова дежурила Оля. Она кивнула мне как старой знакомой и с радостью выскочила из палаты покурить. Соседняя кровать была пуста, я вспомнила землисто-серое лицо того больного, как он туго, хрипло дышал, какие озабоченные лица были у врачей, и даже не стала спрашивать, куда он делся, ясно было, что больной умер.

Моя мумия лежала в таком же виде, ничего не изменилось вокруг. Внезапно во мне шевельнулось невольное раздражение. Долго он так будет валяться? Долго я буду тайком пробираться сюда и с нетерпением следить за забинтованной рукой, неверно отбивающей буквы, которые надо еще сложить в слова и понять, что они, эти слова, значат? Ведь я совершенно не знаю этого человека, не знаю, как он выглядит, что выражают его глаза. Жизнь столкнула нас, не спрашивая, хочу ли я этого!

Само по себе такое времяпрепровождение кого угодно утомит, даже если приходится ухаживать за близким человеком. А ведь Андрей мне совершенно чужой.

— Как дела? — спросила я устало, присаживаясь возле койки. — Как самочувствие?

Очевидно, он уловил в моем голосе нотки неудовольствия, потому что рука, лежащая на простыне, не шелохнулась. Я поглядела на приборы, они исправно делали свое дело, но отчего-то я знала, что Андрей в сознании и прекрасно меня понимает.

— Знаешь что, — медленно закипая, начала я, — мне это уже надоело. Таскаюсь тут к тебе каждую ночь, а ты только командуешь — туда пойди, сюда пойди, то посмотри, это проверь… Ах, он в машине обгорел, а я-то откуда знаю, может, ты вполне этого заслуживал?

«Это не тебе решать», — простучала ожившая рука.

Вот как, мы, стало быть, обиделись. Но мне стало стыдно — ничего нет хорошего в том, чтобы оскорблять беспомощного человека.

«Ты мне не веришь», — снова простучала рука.

— Я тебе верю, в том-то и дело, потому что я проверила все, что ты мне рассказал. Группы крови у вас с Романом действительно не совпадают, Андрей Удальцов действительно живет по тому адресу, что ты мне дал. Соседка у тебя такая внимательная, сразу стала спрашивать, по какому я делу и вообще… — я не удержалась от шпильки, но Андрей никак не отреагировал.

«Ты нашла Ларису?» — простучала рука.

— Нет. Я ее не нашла, — спокойно ответила я, — потому что эту квартиру, где вы с ней встречались, она снимала. И ты, разумеется, про это знал. Ты знал, что там я ее не найду, потому и послал меня туда.

«Иначе было бы опасно».

— Спасибо за заботу. Но скажи, пожалуйста, отчего ты выбрал такой сложный путь? Почему ты не скажешь здесь, в больнице, что ты не Роман Лазарев? Ты думаешь, они перестанут тебя лечить? Разумеется, все удивятся, что тебя обнаружили в машине Романа, возможно, сообщат в милицию. Но что тебе скрывать? Почему ты не хочешь официально заявить в милиции, что ты — это не он и чтобы они искали его, потому что он, надо полагать, жив?

Рука не двигалась, и я, услышав вслух свои слова, поняла вдруг всю их несуразность.

Действительно, ну допустим, я обращу внимание доктора Сергея Михайловича на разные группы крови. Это-то, конечно, бесспорный факт, но дальше у людей возникнет очень много вопросов. Не доказано, что автомобильная авария была подстроена, я могу сколько угодно твердить, что тормозные колодки в машине Романа были в полном порядке, только кто мне поверит, я ведь не хозяйка машины и совершенно не разбираюсь в ее устройстве. Я понятия не имею, в какой автомастерской Роман проводил профилактику. Доктор — человек занятой, так что пока там дело дойдет до милиции, да придет совершенно незнакомый человек. И первым делом он спросит у Андрея, как он оказался в чужой машине и куда делся ее владелец. Андрей не сможет сказать ничего вразумительного, а поскольку Роман исчез, то Андрея спокойно могут обвинить в его смерти. А он сам-то жив еле-еле, по словам того же доктора. Так что ничего хорошего такие разборки никому не принесут.

Забинтованная рука снова пришла в движение.

«Я боюсь…»

— Не бойся, — я погладила руку, — ты прав, ничего и никому сейчас нельзя рассказывать, я тебя не выдам. Мы должны сами разобраться во всей этой истории. Вернее, я должна, а ты мне поможешь. Пока наши интересы сходятся. Итак, я не нашла в той квартире никаких следов твоей Ларисы, но зато я нашла там след своего Романа.

Я рассказала ему шепотом о картонном кружочке из бара «Джон Сильвер», о том, как я получила в том баре наводку и как мне удалось выяснить, что меня, именно меня, заказал близкий человек, почти муж.

Я тут же сказала себе самой, что не права, что Роман вовсе не собирался становиться моим мужем и близким мне человеком он никогда не был. И если я была такой дурой, что в течение года не смогла этого понять, то тем хуже для меня. Куда уж хуже, когда киллера по моему следу пустили и уже тетя Ара погибла ни за что ни про что… Хотя тут она сама виновата…

— И что мы имеем? — закончила я свой горячий монолог. — Ни черта мы не имеем, остались на том же месте, где и были. Я понятия не имею, где скрывается Роман, может, вообще он уже свалил из страны, я бы на его месте так и сделала. Хотя киллера наняли уже после аварии, но Роман вполне мог поручить это своей сообщнице, этой самой Ларисе. Послушай, ты можешь рассказать о ней хоть что-нибудь? Кто она такая, где вы с ней познакомились? Давно ли знакомы, зачем вы потащились в тот вечер за город, хотя это как раз неважно? Кто она тебе?

«Мы были близки», — отбарабанила рука.

— «Были близки»! — мгновенно озверела я. — Скажите, как мило сказано! Были близки, а ты про нее ни черта не знаешь! Если трахались вы два раза в неделю, то ты так и скажи! А то — близки… тьфу! Давно вы были знакомы? Фамилия хотя бы есть у нее?

«Фамилия есть, но думаю, что она ненастоящая…»

— А имя настоящее? Ты уверен, что ее действительно зовут Лариса?

«Почти…»

Вот и разговаривай с ним после этого! Получается пойди туда, не знаю куда, приведи того, не знаю кого!..

Тут я заметила, что рука мумии беспокойно двигается. Он торопился что-то мне сообщить.

«Я тут все думал об этом… Мы познакомились случайно… Она красивая…»

— Работает она где-нибудь, что ты про это знаешь?

Рука не шелохнулась, очевидно, Андрею нечего было ответить на этот вопрос.

— Богатая или бедная? Деньги у нее были?

«По-видимому, да, были».

— Из чего ты сделал такой вывод, что она богатая? Одета была дорого, машина у нее хорошая, бриллианты?

«Пожалуй».

Нет, ну повеситься можно от такого общения! Мало того, что приходится расшифровывать код, так еще всю информацию из мумии нужно вытягивать клещами. Разговор называется, приятная беседа.

В глубине души я понимала, что несправедлива к Андрею, что он делает, что может, но ведь скоро придёт Оля, и меня выгонят. И снова я ничего не узнаю, и буду с тоской просыпаться ночью, и ходить, вздрагивая от малейшего шороха за спиной. Нет, этому нужно положить конец, и как можно скорее. Что я могу предпринять от себя лично, не надеясь на Андрея?

С милицией на такой стадии лучше не связываться — слишком много пришлось бы им объяснять. И то хорошо уже, что следователь Сабашников перестал меня подозревать в убийстве тети Ары. Могу ли я пойти в фирму Романа и официально заявить им, что вместо Романа лежит в больнице Андрей Удальцов, что подсунули его туда специально и что Роман, надо полагать, жив и слинял куда-то с их деньгами? Определенно, я могу это сделать, потому что в борьбе за собственную жизнь все средства хороши. Раз Роман собирался сбросить меня с обрыва в своей машине, а потом, когда у него это не получилось, вообще нанял киллера, то я сдам его бывшим коллегам без всяких угрызений совести.

Но что лично мне это даст? Я вспомнила, какое безумное лицо было у этого чокнутого Макса, вспомнила, как смотрел на меня Вахтанг и говорил нарочито спокойно, и поняла, что выслушать-то меня они, конечно, выслушают, но оттуда уже не выпустят. Логика у них очень проста: раз Роман жив, то я должна что-нибудь про него знать. Они замучают меня допросами, а потом убьют, потому что я для них не буду больше представлять никакого интереса. И Андрея они тоже похитят из больницы и будут мучить, потому что он единственный человек, кто, по их мнению, может хоть что-то знать. Нет, это не выход.

Мысли проносились в голове со скоростью курьерского поезда. Внезапно моей руки коснулся шершавый бинт, это Андрей с трудом дотянулся, чтобы привлечь мое внимание. Я представила, каких трудов и боли ему это стоило, и придвинулась ближе.

— Что ты еще хочешь мне сказать? — мягко спросила я. — Не мучайся, тебе нельзя волноваться и двигаться…

«Я был дураком… круглым дураком… — отстучала рука, — только сейчас я это понял…»

«Из уважения к вам не смею противоречить», — говорит в таких случаях моя мама, но сейчас я промолчала.

«Она сама меня нашла, она так…»

— Усиленно пыталась с тобой познакомиться? Ты это хочешь сказать?

Для скорости я решила не ждать, пока он достучит всю фразу.

— А сам-то ты кто? Кем работал?

Я вспомнила жуткую лестницу на Загородном проспекте, настырную бабку-соседку.

«Я программист».

Еще один ненормальный программер на мою голову! Мало мне любимого племянничка!

— Кстати, — вспомнила я, — а почему тебя никто не хватился? Ну, положим, соседям ты не докладываешь, бабка та думает, что ты в командировке или в отпуске, но неужели нет никаких родственников?

Рука мумии не шелохнулась. Кстати, очень удобная позиция, если нечего ответить, просто лежать, как бревно. Опять в глубине души шевельнулись легкие угрызения совести, что в моем положении было, разумеется, очень глупо. Просто я представила, что я неожиданно исчезла бы. Если б это произошло сейчас, то Лешка поднял бы тревогу. А тогда, когда я жила у Романа, никто бы меня не хватился. Потому что, как я уже говорила, с семьей брата я виделась очень редко, только когда мама приезжала из Москвы. Очевидно, у Андрея с родственниками такие же отношения.

— И почему тебя не хватились на работе? Это странно…

«Я уволился, — простучала рука, — она обещала устроить меня в коммерческий банк…»

Здорово! Красивая, богатая молодая женщина познакомилась с ним, влезла к нему в постель и забрала понемногу над ним такую власть, что он сделал все, что она велит, даже с работы уволился. И этому идиоту даже не пришло в голову задуматься, что такая женщина могла в нем найти. Впрочем, не мне бы говорить, я сама за год человека не разглядела.

Но все же, что такого эта Лариса могла найти в Андрее? Для чего он был ей нужен?

— Ты делал что-нибудь по ее просьбе? Может быть, какие-то вопросы с компьютером? Может, ты классный хакер?

«Нет».

«Нет» на все мои вопросы. И тогда я неожиданно поняла, для чего он был нужен этой Ларисе. Очевидно, Андрей просто был очень похож на Романа. Действительно, хоть они и планировали серьезную аварию, и тела наши должны были обгореть до неузнаваемости, но все же, если Роман был высоким стройным мужчиной с накачанными мускулами, а в машине нашли бы толстенького коротышку, у милиции могли возникнуть подозрения.

— Ты вообще-то брюнет, блондин? Глаза какие — карие?

Выяснилось, что Андрей шатен, глаза карие, кожа довольно смуглая, размер ноги сорок второй, как у Романа, рост такой же, так что одежда и обувь Романа были ему впору.

— Все ясно, — пробормотала я, — очень тщательно они подготовились к операции. Сколько же там было денег? Зная Романа, я думаю, что очень, очень много…

«Думаешь, приятно чувствовать себя полным идиотом? Думаешь, я совсем ничего не понимаю?» — как бы в ответ моим мыслям спросил Андрей.

Настал мой черед молча пожать плечами.

«Я начал сомневаться… хотел узнать про нее побольше… но она говорила, что…»

— Она наверняка говорила, что замужем и боится огласки, что муж ее очень ревнив и если узнает, что она ему изменяет, то сразу же ее бросит или вообще убьет.

«Да…»

— А тебя она полюбила, и ей от тебя ничего не надо…

«Да. Она очень тщательно следила, чтобы я ничего не узнал. Но как-то раз я случайно нашел в той квартире один счет…»

— Из магазина? — нетерпеливо спрашивала я, — из ресторана?

«Ювелирный салон…»

Рука стала двигаться неуверенно, с перебоями, я поняла, что Андрей устал, и заторопилась.

— Какой салон, где он находится? Как называется?

«Бананов».

Драгоценностей мне никто и никогда не дарил, только мама на двенадцать лет подарила простенькие золотые сережки без камней. Но салон Бананова на Невском знают все.

— Что это была за бумажка — товарный чек?

«Кольцо с бриллиантом, оправа платина».

— Не слабо! — присвистнула я. — Стоит колечко сколько, не помнишь?

«Не помню, но очень много».

— И что ты сделал с этим товарным чеком, прямо так и пошел в салон Бананова? Ты извини, конечно, но я не верю, чтотебя пустили туда дальше порога.

Хоть Андрей никак не отреагировал на мои слова, я поняла, что он обиделся. Не спрашивайте, как я это поняла — поняла, и все. Но не стала извиняться, потому что вовсе не хотела его обижать, просто констатировала факт. Через некоторое время рука снова задвигалась.

«Я сказал, что я от нее, что она просила узнать насчет оправы…»

— Ты представился ее порученцем или шофером, предъявил чек и сказал, что она просила узнать, можно ли что-нибудь сделать с оправой, ей она не очень нравится, так?

Рука даже не стала отстукивать «да», Андрей просто поднял ее и резко опустил.

— Что ж, не лишено смысла. В крайнем случае они просто выгнали бы тебя, и все. Законов ты никаких не нарушал, кольца в наличии у тебя не было, так что никаких особенных подозрений ты не вызвал, так?

«Ты… все правильно…»

— Еще немного, и мы начнем общаться телепатически, — обнадежила я свою мумию, — прогресс у нас вскоре наступит, я так думаю. Так что тебе сказали там, в салоне Бананова?

«Угадай…»

Ого, а мы, оказывается, умеем шутить. Вот как раз самое время и место. Всю жизнь мечтала пофлиртовать с мумией.

— Слушай, время дорого! — взмолилась я. — Если ничего не выяснил, то так и скажи! Только быстро!

«Там… один продавец… он превысил… то есть он ушел, а потом я услышал, как он говорит за занавеской, что возникли вопросы с тем кольцом, которое оплатил Баранович…»

— Баранович? Это еще кто такой?

«Потом вышел администратор и сказал, чтобы хозяйка сама приехала, они решат все проблемы. Это все».

— Значит, ты узнал, что бриллиантовое кольцо, которое было у Ларисы, подарил ей некий Баранович? И даже тогда ты ничего не заподозрил? Кто может делать женщине такие дорогие подарки? Муж или любовник, так при чем же там был ты?

«Я хотел с ней расстаться, но она…»

Все ясно, она утроила усилия, ублажала его как могла, говорила, что жить без него не может. Какой мужчина не поддастся на самую грубую лесть? И чем грубее лесть, тем вернее она действует… Видно, не промах эта Лариса, ох не промах! Где уж мне с ней тягаться.

— Что мне теперь делать, ума не приложу, — пробормотала я, — совершенно никаких мыслей в голове.

«Будь осторожна», — простучала рука.

— Спасибо на добром слове, — буркнула я, услышав шаги в коридоре, — ладно, еще зайду. Не скучай тут, с сестричками не заигрывай…

Я вышла на проспект и огляделась. Улица была пустынна, ни одной машины не видно до самого перекрестка. Неторопливо двинувшись вперед, я раздумывала о том, что мне удалось сегодня узнать. Если Андрей Удальцов ничего не путает и не выдумывает, получается, что за всеми непонятными и трагическими событиями последнего времени стоит загадочная Лариса. Но след ее затерялся в туманной дали…

Из-за поворота показалась машина. Я хотела было проголосовать, но вдруг разглядела, что это — «девятка» цвета «баклажан»… Не эта ли машина преследовала меня накануне?

Почувствовав укол страха, я прибавила шаг и, дойдя до конца здания, свернула за угол. Теперь я шла по узкому, плохо освещенному переулку, на котором гораздо меньше шансов поймать машину. Подумала было вернуться на проспект, откуда только что ушла под влиянием нелепого испуга, но в это время за моей спиной послышались мужские шаги.

В этом не было ничего особенного — может быть, человек возвращается с ночной смены, вполне возможно, он врач из той самой больницы, в которой лежит Удальцов, или он так же, как я, навещал больного — но мое сердце забилось учащенно, и позвоночник пронзила новая волна страха.

Я прибавила ходу, но шаги у меня за спиной тоже ускорились и начали понемногу приближаться. В этих шагах была пугающая особенность, звук их казался неровным, как будто нагоняющий меня человек слегка прихрамывал, да еще как-то неприятно подволакивал одну ногу. Почему-то эта деталь особенно пугала меня. Неудержимо хотелось оглянуться, чтобы увидеть преследователя, но вместе с тем это казалось мне невыносимо страшным…

Я шла все быстрее, уже почти бежала, но безмолвный преследователь не отставал от меня, наоборот, его неровные шаркающие шаги раздавалась все ближе и ближе.

Переулок превратился в узкий проход между двумя рядами металлических гаражей. Здесь было совсем темно, и, кроме нас двоих, — ни души. Я уже не сомневалась, что догоняющий меня человек — злодей, убийца или насильник, что я, полная идиотка, сама загоняю себя в мышеловку и ему остается только захлопнуть крышку, что здесь у меня не остается никаких шансов на спасение, на чью-нибудь помощь…

Довершая сходство с ловушкой, проход между гаражами закончился тупиком, до которого мне оставалось каких-нибудь двадцать метров. Убегать было больше некуда, и я собралась обернуться, чтобы встретить опасность лицом к лицу, но преследователь сделал несколько быстрых шагов, и холодная сильная рука схватила меня за горло.

От дикого, непереносимого ужаса я едва не потеряла сознание. Ноги мои ослабели, и я упала бы, если бы злодей не удержал меня на весу.

Удерживая меня одной рукой за шею, второй рукой он быстро и уверенно ощупал мою одежду. Его прикосновения были отвратительны, но даже в безнадежном, полуобморочном состоянии я почувствовала, что в них нет суетливой сексуальной озабоченности, нет одержимости похотью. Злодей что-то искал и очень быстро нашел — он вытащил у меня из кармана кошелек (после того, как в троллейбусе вытащили кошелек, я приспособила для этой цели бумажник Романа, все равно он был пуст) и кожаный футлярчик с ключами. В мозгу у меня промелькнула мысль, что это обычный ночной грабитель и что, скорее всего, получив то, что ему нужно, он меня отпустит, — но эта мысль была недолгой.

Я почувствовала на шее тугое облегающее прикосновение и с ужасом поняла, что он набросил на меня кожаную удавку.

Если прежде мной владела чудовищная слабость, не позволявшая шевельнуть ни рукой, ни ногой, то теперь, почувствовав приближение неминуемой смерти, я бешено забилась, пытаясь высвободиться из железных объятий убийцы или хотя бы ослабить охватившую горло петлю…

Но это было совершенно безнадежно. Руки убийцы казались просто нечеловечески сильными, и все мои попытки сопротивляться не приносили никакого результата, а удавка на шее затягивалась все туже и туже.

Воздух больше не проникал в мои легкие, и казалось, что они сейчас разорвутся и лопнут, как два воздушных шарика, в глазах темнело — хотя вокруг и без того было темно, но я поняла, насколько точно это выражение… Мое сознание начало мутиться, перед глазами поплыли радужные круги.

Говорят, что в последние секунды жизни перед внутренним взором человека проходит вся его жизнь. Перед моим мысленным взором ничего такого не проходило, единственная мысль, которая меня мучила, — это обида, что я погибаю по чьей-то злой воле, даже не понимая за что, что меня устраняют, как нелепую помеху, как соринку, попавшую в сложный механизм кем-то задуманного сложного плана… еще мне невыносимо хотелось воздуха, глоток, всего лишь один глоток свежего воздуха…

Я, кажется, уже потеряла сознание, как вдруг сжимавшая мое горло удавка немного ослабела. Судорожно, с хрипом я вдохнула упоительно свежий, влажный, живительный ночной воздух — и тут же упала.

Вместе со мной упал убийца. Он навалился на меня всем своим весом, но не предпринимал больше никаких попыток добить меня. А ведь сейчас это было бы легче легкого, потому что я, полузадушенная, едва живая, не смогла бы оказать ему никакого сопротивления…

Я лежала на грязном тротуаре и дышала, дышала…

Мне казалось в этот момент, что нет на земле большего удовольствия, чем просто дышать, пить маленькими глотками ночной воздух…

Жизнь постепенно возвращалась ко мне, и наконец я настолько пришла в себя, что смогла задать себе вопрос: почему этот злодей, который так упорно преследовал меня и так старался задушить, вдруг так неожиданно передумал и теперь не делает ровным счетом ничего? И вообще не подает никаких признаков жизни?

— Эй! — негромко окликнула я своего неизвестного убийцу.

Мне едва удалось выговорить это коротенькое слово — горло, недавно туго перехваченное удавкой, болело и не хотело слушаться.

Ответа на мой возглас не последовало.

Тогда я осторожно пошевелилась, стараясь высвободиться из-под навалившегося на меня мужского тела.

Это оказалось неожиданно легко.

Тело убийцы скатилось с меня и безвольно распласталось рядом со мной на тротуаре.

Вместе с жизнью ко мне вернулся страх.

Казалось бы, что может пугать человека, только что вырвавшегося из когтей смерти, буквально вернувшегося с того света?

Однако странное поведение ночного злодея пугало меня, как пугает все необъяснимое.

Я вскочила на ноги и сделала шаг в сторону. Ноги едва держали меня, они дрожали и подкашивались.

Мужская фигура, мешком лежавшая возле меня на тротуаре, даже не шелохнулась.

Тогда, преодолев страх, я склонилась над неподвижным телом и всмотрелась в человека, который только что едва не задушил меня.

Мужчина лежал на спине, уставившись в небо широко открытыми невидящими глазами. В его руке, откинутой в сторону, была зажата узкая полоска жесткой кожи — та самая удавка, которая всего минуту назад едва не лишила меня жизни.

Но теперь мой таинственный преследователь, мой несостоявшийся убийца сам был мертв.

Я всмотрелась в его лицо. Безусловно, я видела этого человека первый раз в жизни, он был мне совершенно незнаком. И точно так же я была уверена, что он мертв.

Что случилось с ним? Неужели существует возмездие за грехи, и этого злодея покарала некая высшая сила? Я невольно рассмеялась над таким романтическим предположением. Возможно, у него внезапно остановилось сердце или случился инсульт — во всяком случае, мне совершенно не хотелось сейчас думать о причине его смерти.

Выпрямившись, я еще раз взглянула на мертвого мужчину и в сердцах пнула его ногой.

Его поза была, должно быть, очень неустойчивой, потому что от этого легкого удара он перекатился набок. И тут я увидела истинную причину его смерти.

Из его спины, чуть ниже левой лопатки, торчала рукоятка ножа — или кинжала, стилета, не знаю точно, но только он был убит. Никакого инсульта, никакой небесной кары — все было куда проще и реальнее.

Я в ужасе огляделась по сторонам — ведь тот, кто убил его, должен находиться где-то рядом… Мне даже показалось, что неподалеку, возле одного из гаражей, мелькнула какая-то гибкая тень, но, возможно, это была просто игра воспаленного воображения.

В конце концов, подумала я, он — тот таинственный человек, который только что зарезал моего врага, — спас меня, а если бы хотел причинить мне какое-то зло, то давно уже сделал бы это, и сейчас мне нужно не ломать голову над загадками сегодняшней ужасной ночи, а поскорее уносить ноги из такого опасного места…

И когда я уже хотела броситься наутек, меня остановило серьезное и своевременное соображение.

Ведь этот ночной злодей успел забрать мой бумажник, в котором есть документы, и когда его найдут, мертвого, с ножом в спине, то на мой след выйдут немедленно… И что тогда будет? Мало того, что я непонятным образом замешана в дело об автокатастрофе, с которой далеко не все ясно, мало того, что в квартире, где я прожила немалый срок, только что совершено убийство, так еще я оказываюсь замешанной в это убийство на ночной улице… Не много ли для одного человека?

Я представила себе взгляд следователя Сабашникова и приняла очень трудное решение. Мне придется обшарить мертвеца и забрать обратно свой бумажник и футляр с ключами.

Мне было страшно даже подумать об этом — но ничего не попишешь, другого выхода нет.

Я присела на корточки и, дрожа от страха и отвращения, принялась обшаривать карманы трупа.

В нагрудном кармане пиджака я не нашла ничего, кроме маленькой пластмассовой расчески.

Забравшись рукой в его внутренний карман, я нашарила свой бумажник. Вытащила его на свет божий… и поняла, что ошиблась. Этот бумажник был совсем другой формы, сделанный из тисненой плотной кожи. Он раскрылся, и на мою ладонь выпал сложенный вчетверо листок бумаги.

Машинально развернув его, я вздрогнула.

Казалось, меня уже ничто не может удивить или испугать, но это…

Я держала в руке компьютерную распечатку, которая представляла собой мой собственный портрет.

Лицо, которое ежедневно глядело на меня из зеркала, жизнерадостно улыбалось, как будто на свете нет ни ночных убийц, ни обгоревших полуживых жертв аварии…

Чтобы лишить меня каких-либо сомнений, в нижней части листа напечатали мой теперешний адрес, адрес родительской квартиры, которую я делила с семьей брата.

Значит, не случайный ночной грабитель, не озверевший маньяк-одиночка преследовал меня, а профессионал, наемный убийца, киллер, которому заказали мое убийство…

Я снова сложила листок со своим портретом, убрала его к себе в карман. Потом, сделав над собой неимоверное усилие, обыскала мертвеца и вернула свои веши.

Теперь меня ничто не связывало с этим трупом… и его не смогут связать со мной.

Я встала и быстрым шагом направилась прочь из темного тупика, который едва не стал местом моей смерти.

По дороге я все время испуганно оглядывалась — мне мерещились таинственные тени, казалось, что за мной снова кто-то крадется…

Однако это было только игрой воображения, и я выбралась на проспект, больше никого не встретив.

Почти сразу появилась машина, и ее водитель, пожилой разговорчивый дядечка, показавшийся мне настоящим ангелом, за двадцать минут довез меня до дома.

Как бы поздно я ни возвращалась домой, я почти всегда заставала Лешку в своей комнате за компьютером. Он бесконечно торчал в Интернете, и поэтому мои поздние возвращения очень его устраивали, и, когда бы я ни вернулась, он смотрел на меня разочарованно и канючил:

— Ну, можно я еще немножко, еще пять минуточек посижу? Мне только один файл скачать!

В этом случае мне приходилось проявлять твердость: если дать ему послабление, пять минут превращались в верный час, а то и полтора.

Так и в этот день. Осторожно открыв своим ключом дверь и стараясь не шуметь, я пробралась в свою комнату и застала там Лешку, который как загипнотизированный кролик пялился на экран и бормотал что-то совершенно непонятное:

— Только не дисконнект, только не дисконнект!

Услышав за спиной мои шаги, племянник обернулся и пробормотал:

— А, это ты! Чего это ты в такую рань?

— Ничего себе рань! — Я взглянула на часы. — Второй час ночи!

— Вечера, — поправил меня Лешка, — детское время!

— Закругляйся! — сурово проговорила я, разглядев его красные от постоянного созерцания монитора глаза. — Я спать хочу!

— Ну, только пять минут! — заныл племянник. — Я эмпетришку качаю, клевая вещь!

— Что ты качаешь? — удивленно переспросила я. — Какого Тришку?

— Да не Тришку, а эмпетришку, файл формата МП-3, одну очень крутую композицию Боба Марли. Уже почти весь файл прошел, только бы не дисконнект!

Кто такой Боб Марли, я, к счастью, знаю, а все остальные Лешкины слова для меня — совершенная абракадабра.

Вдруг племянник уставился на меня, как будто увидел привидение, и ахнул:

— Наталья, а что с тобой случилось?

После всего, что мне пришлось пережить этой ночью, я не удивилась бы, если бы мои волосы неожиданно поседели или на лице проступили кровавые пятна, поэтому подошла к зеркалу и растерянно уставилась на собственное отражение.

Ничего особенного я там не увидела — ну, конечно, бледная как смерть, но это в порядке вещей, учитывая, что меня только что едва не убили, а кровоподтек на шее от удавки я прикрыла, подняв воротничок блузки…

Я недоуменно перевела взгляд на Лешку и увидела, что он снова уставился в экран и бормочет свое заклинание:

— Только не дисконнект, только не дисконнект!

Все ясно! Паршивец применил отвлекающий маневр, чтобы выиграть еще несколько минут общения с обожаемым Интернетом, а я попалась на его удочку, как последняя дура…

— Все, завязывай и выметайся! — рявкнула я, оскорбившись, что мальчишка опять сумел меня провести.

— А я уже все, — довольно сообщил он, — эмпетришка считалась! — Он удовлетворенно потянулся и встал из-за компьютера. — Но ты действительно какая-то не такая, как будто только что удирала от кого-то… Ты бы не ходила одна по ночам, знаешь, это опасно!

Не хватало мне еще выслушивать нравоучения от собственного несовершеннолетнего племянника! Я подтолкнула его к двери комнаты и легким пинком в зад придала начальное ускорение. Впрочем, Лешка нисколько на меня не обиделся.

Я улеглась, выключила свет, но сон никак не шел ко мне, несмотря на усталость.

Перед моим мысленным взором проходили недавние ужасные события. Я видела мертвое лицо киллера, на котором не было ничего, кроме крайнего удивления… Его можно понять: кто-то вторгся на его территорию, посмел присвоить его профессию, посмел убить убийцу…

В каком ужасном мире мы живем! Я вспомнила когда-то очень давно прочитанное стихотворение: «Жук ел траву, жука клевала птица, хорек пил мозг из птичьей головы, и страхом перекошенные лица живых существ смотрели из травы…»

Теперь и я живу в мире, переполненном страхом. По следам одного убийцы крадется другой…

Сегодня меня спасло чудо, но нельзя рассчитывать на то, что чудеса будут происходить раз за разом. То, что киллер убит, не значит, что тучи над моей головой растаяли. Он всего лишь наемник, и если один исполнитель не справился с задачей — заказчик найдет другого.

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Я должна сама поставить точку в череде криминальных событий, а для этого нужно разобраться в причинах происходящего.

Теперь уже нисколько не приходится сомневаться в том, что охота идет именно за мной, — но почему? Чем я опасна? Что я знаю? Какой страшной тайной владею?

Я лежала в темноте, уставившись широко открытыми глазами в потолок, и мучительно думала.

Прежде чем начать душить меня, киллер обыскал мои карманы и забрал бумажник и футляр с ключами.

Допустим, с бумажником все ясно — он мог взять его, во-первых, чтобы меня как можно дольше не опознали, и, во-вторых, чтобы убийство больше походило на обычный ночной грабеж.

Но вот зачем ему понадобились мои ключи?

Неужели он хотел после моей смерти забраться сюда, в квартиру брата, и что-то здесь найти? Что-то важное, что нужно его заказчику? Но я практически ничего не принесла сюда из квартиры Романа…

Подумав о квартире Романа, я вспомнила, что ключи от нее остались на той же связке. Может быть, именно они были нужны убийце? Но та квартира полностью выгорела, да, кроме того, киллер в ней уже побывал, и никакие ключи ему для этого не понадобились…

Чушь какая-то!

Я вскочила и включила настольную лампу: все равно сна ни в одном глазу.

Вытащила тот самый футлярчик с ключами.

Да ведь это же не моя связка ключей, мою украли вместе с кошельком и расчетными деньгами в тот самый день, когда меня уволили… А это связка Романа, которую я, разозлившись, вытащила у него из пиджака.

Я перебрала ключи на связке.

Вот эти два — ключи от квартиры брата, которые я конфисковала у Лешки. Эти два — ключи от квартиры Романа… в принципе, их уже можно спокойно выбросить, все равно тетя Ара перед своей страшной смертью успела врезать в той квартире новые замки. А вот это от чего ключ? Плоский небольшой ключик из легкого серебристого металла… раньше я не обращала на него внимания, думала, что это — от какого-нибудь кабинета или стола на работе у Романа. Может быть, так оно и есть, но после того, как киллер вытащил ключи из моего кармана, я смотрела на них новыми глазами.

Может быть, он охотился именно за этим серебристым ключиком?

Но как узнать, какую дверь он открывает?

Я вспомнила, как вытаскивала из кармана у киллера эту связку ключей и бумажник, и при этом воспоминании меня невольно передернуло. Вспомнила прикосновение к остывающему телу мертвеца, его пустые мертвые глаза… Да, ведь я тогда же забрала у него распечатку со своим портретом и адресом этой квартиры! И там было что-то еще!

Достала сложенный листок бумаги, развернула его. На краю листа, ниже адреса, была сделана от руки неровным, торопливым почерком еще одна короткая надпись, состоящая из трех букв и трех цифр.

Даже я, несмотря на свою редкостную неосведомленность обо всем, что относится к мужскому миру моторов, сцеплений и карбюраторов, сообразила, что это — номер автомашины.

Но вот кому эта машина принадлежит и почему киллер записал ее номер на листке с «заказом»?

Что записал этот номер именно киллер, мне казалось не подлежащим сомнению: очевидно, кроме него и заказчика, этот листок не должен был попасть никому в руки, слишком серьезным и страшным было его назначение. Дальше, заказчик не стал бы писать на распечатке от руки, а если бы отчего-то и стал, то что он мог приписать к моему адресу? Только номер моей машины, если бы она у меня была… но у меня-то машины нет!

И тут мне пришло в голову вполне логичное объяснение странной записи.

Киллер встречается с заказчиком, тот передает листок с моим портретом и новым адресом. Наверняка эта встреча обставлена различными мерами предосторожности — киллер не хочет, чтобы его увидел заказчик, заказчик еще больше не хочет попасть на глаза киллеру, и одновременно оба следят друг за другом, пытаются друг друга перехитрить… и киллеру удается проследить, как заказчик садится в машину и уезжает. Вот номер этой-то машины он и записывает на листке, который оказался у него под рукой — на листке с портретом и адресом очередной жертвы, с моим портретом и адресом!

Конечно, вполне вероятно, что заказчик приехал на встречу с киллером не на своей собственной машине, но все же машина — это хоть какой-то след, какая-то зацепка… Так, должно быть, рассуждал киллер — и так же рассуждала я. Завтра прижму Лешку и заставлю порыться по компьютерным базам данных, поискать, кому принадлежит машина, номер которой записал покойный «рыцарь плаща и кинжала».

Наутро я проснулась рано, в квартире стояла еще утренняя сонная тишина, и на улице не слышно шагов и шума отъезжающих машин. Я полежала немного на неудобном диване, перевернулась на другой бок, но пружины впивались нещадно. Вот интересно, диван этот довольно старый, еще мама его покупала в те времена, когда в магазинах все было в дефиците и хватали, что попадется. И он мал и неудобен даже мне, а Лешке, который неожиданно вырос на целых пятнадцать сантиметров, спать на нем совершенно невмоготу. Но его мамаша упорно занимается кухней и гостиной, вместо того чтобы купить ребенку приличную и удобную кровать. Но я, конечно, не стану ей это высказывать, потому что знаю, какой ответ получу — это не мое дело. Что ж, возможно, она права. Я поймала себя на мысли, что впервые думаю о невестке без привычного раздражения. Но ничуть этому не удивилась, потому что внезапно ощутила себя совершенно другим человеком.

Вот именно: вчера на этот диван легла запуганная, совершенно сбитая с толку девица, а сегодня я проснулась бодрой, собранной, целеустремленной. Уже одно то, что я проснулась так рано без будильника и чьей-либо помощи, говорит о том, что я изменилась. Вчера в голове не было ни одной умной мысли, я чувствовала себя совершенно беспомощной и страшно боялась. Казалось, что все вокруг ополчились против меня — и коллеги Романа, которые подозревают меня в пособничестве, и милиция, и сам Роман, который заказал киллеру мое убийство. И вот это самое неудавшееся убийство резко изменило мой характер. Потому что раньше со мной ничего подобного не случалось, и про киллеров и заказные убийства я читала только в детективах, да еще сериалы смотрела. И как-то в голове не укладывалось, что все это может быть наяву, причем не с кем-нибудь, а со мной, ведь я никогда не была связана ни с каким криминалом и ничего никому не сделала плохого. Но вот когда меня действительно чуть не убили, и спасло меня только вмешательство неизвестного доброжелателя, вот тогда наконец в голове прояснилось, все встало на свои места.

Ну и что же, что раньше со мной не случалось ничего по-настоящему криминального? Все когда-то происходит в первый раз. Я не хотела, меня втянули в эту историю против воли, то есть по неведению. Но теперь, когда они все против меня, я буду бороться. Это ничего, что их много, а я, считай, что одна. Потому что рассчитывать на помощь и понимание я могу только у Лешки. Но вмешивать ребенка в криминальные разборки — это уж ни в какие ворота… Так что придется действовать самостоятельно, потому что от Андрея Удальцова тоже помощи я не дождусь — что возьмешь с больного человека?

Вот у него-то дела неважные, мы с Олей вчера успели переброситься парой слов в коридоре, и она сообщила мне, что Андрею требуется операция, а у них в больнице без специального оборудования она невозможна. Кроме того, все теперь стоит денег, которых, надо полагать, у Андрея нету. То есть Оля-то думала, что речь идет о Романе, и сказала, что через несколько дней доктор вызовет меня на беседу. Больной слишком долго не приходит в себя. Я смолчала, мне-то отлично известно, что Андрей уже давно пришел в себя. Но он сам решил пока скрываться, и я обещала, что его не выдам. Так или иначе, он мне не помощник, придется выпутываться самой, да еще и этому чудаку помогать. Вот еще на мою голову напасть! Человек пострадал исключительно по собственной глупости и мужскому тщеславию. Поверил в то, что на него, простого программиста с весьма обычной внешностью (то есть нормальный мужчина, конечно, но не супер), обратила внимание красивая богатая молодая женщина. Андрей упорно утверждал, что Лариса красива, несмотря на то что она его чуть не убила, а до этого обманывала и использовала в своих целях.

Уж не знаю, как у него обстоит со вкусом, но придется поверить на слово. Андрей описывал Ларису — по мере сил, конечно — как высокую стройную брюнетку с короткой стрижкой. Что ж, при желании с такими данными женщина может сделать из себя красавицу, если, конечно, у нее нет какого-нибудь вопиющего недостатка — длинного носа к примеру. Но сейчас с носом тоже особенных проблем не может быть — были бы деньги, и укоротят, и перекроят, какой хочешь сделают, хоть римский, хоть греческий!

Но что-то я отвлеклась от собственного плана, который созрел в голове, как только я проснулась. План был такой: через номер машины найти того человека, который заказал меня киллеру. Покойный киллер был не дурак и вряд ли стал бы записывать номер машины случайного частника, который согласился подвезти девушку к месту встречи с киллером. Нет, если уж он сумел как-то ее вычислить, то он не дурак. Это просто ему вчера не повезло, в наши с ним сугубо профессиональные отношения вмешался кто-то третий. Такого при работе киллера не может быть, он свидетелей не любит. Не повезло киллеру вчера, что ж, это профессиональное.

Зато мне повезло, и теперь я намерена разыскать Ларису, потому что почти уверена, что это номер ее машины. Машина Романа валяется в овраге, если, конечно, гаишники не подняли ее наверх. Но все равно она в искореженном виде и никому больше не понадобится, даже на детали. Так что остается машина Ларисы, ибо маловероятно, чтобы в таком опасном деле с большими деньгами участвовало много людей, вполне хватит двоих. Роман упер чужие деньги, когда они оказались в его фирме, и он имел возможность наложить на них лапу, а Лариса нашла подходящего лоха, которого можно было провести и подсунуть в машину вместо Романа.

Итак, я найду по номеру машины эту самую Ларису, прослежу за ней и постараюсь выяснить, где прячется Роман, потому что если Лариса еще здесь, то он тоже никуда не делся. Но что его держит? Неужели они так страстно хотят избавиться от меня и от Андрея, что безумно рискуют, оставаясь здесь, в то время как давно уже можно загорать на солнышке где-нибудь на Каймановых островах, имея кучу денег?

Я вскочила с дивана и возбужденно прошлась по комнате. Такого просто не может быть. В конце концов, положа руку на сердце, если бы они хотели избавиться от Андрея, то давно бы уже это сделали, потому что мне-то пройти в палату никогда не составляет труда. Правда, эти, из фирмы Романа, надо думать, тоже там приглядывают, чтобы не случилось чего. Следят за мной, следят за больницей, они же думают, что там Роман. Но все равно никто постоянно не маячит поблизости, так что вполне можно было бы войти в палату. Нет, очевидно, те двое махнули на Андрея рукой, посчитали, что он почти труп и все равно рано или поздно сам загнется.

Теперь я. Что такого опасного я знаю, что меня нужно непременно убить? Ведь они же не в курсе, что Андрей общается со мной с помощью азбуки Морзе! Я регулярно хожу в больницу и усиленно изображаю из себя скорбящую подругу Романа, так какие подозрения я могу вызвать? За каким чертом нужно от меня избавляться, зачем киллеру большие деньги платить, если я понятия не имею, куда делись деньги? И даже если бывшие коллеги Романа снова меня похитят и нарежут на мелкие кусочки, как обещал при первой нашей встрече «безумный Макс», я все равно не вспомню ничего путного, потому что мне просто нечего вспоминать.

Я подумала еще немного перед раскрытым окном, чтобы прохладный утренний воздух освежил мозговые извилины. Вчера вечером была у меня совершенно абсурдная мысль насчет ключей. То есть одного ключа, незнакомого, который болтался на связке Романа. Те два других были от его квартиры, этот же непонятно от какого замка. Сам по себе ключ ничего не доказывал, просто связка ключей — это единственная вещь, которую я в тот роковой вечер перед аварией тайком взяла из кармана куртки Романа. Он про это не знал и хватился ключей, надо думать, уже потом, когда было поздно меня догонять. Теперь я понимаю, что он здорово психовал в тот вечер, оттого и наделал глупостей. Чего не скажешь о его напарнице Ларисе. Уж она-то свою партию разыграла как по нотам. Целеустремленная женщина, с большой силой воли, твердо знает, чего хочет…

Итак, если предположить, что Роману нужен именно ключ, то тогда все как-то устаканивается. То есть после аварии он хватился ключей и понял, что взяла их именно я, потому что утром он видел, что я ушла из дому в пиджаке и положила ключи в карман, он еще высказался в том смысле, чтобы я была осторожнее. Вечером же пиджака на мне не было, я его забыла на работе, поэтому Роман вполне мог догадаться, что там же, в кармане пиджака, я забыла свои ключи. Из всего этого можно сделать только один вывод: они не оставят меня в покое, потому что этот ключик для них очень важен. Не открывает ли он дверцу, за которой спрятаны те самые пропавшие большие денежки?

А что, вполне возможно. На месте Романа я не очень доверяла бы этой Ларисе. Что-то мне подсказывает, что любви между ними большой нету, иначе разве позволил бы Роман любимой женщине спать с посторонним мужчиной, даже если это и нужно для дела?

В общем, нужно выйти на Романа. Они не оставят меня в покое, но я их тоже. Так что еще посмотрим, кто кого. Я теперь все про них знаю, а они про меня — нет. Это — мое преимущество.

Немножко не укладывались в мой план два пункта. Первое — откуда взялся тот самый скользкий тип, который катался по квартире как шарик и назвался Алексеем Степановичем Молчалиным? Чего он от меня хотел и кто его послал? И второе: Андрею удалось выяснить в ювелирном салоне, что дорогущее кольцо с бриллиантом оплатил некто Баранович. Тогда возникают еще вопросы: кто такой Баранович? То есть он достаточно богатый человек, чтобы покупать своим знакомым женщинам такие дорогие украшения, это ясно. Но вот чем он занимается?

Стало быть, сначала займемся Ларисой, а потом спрошу у брата, не знает ли он, кто такой Баранович.

Квартира между тем проснулась, и, пока невестка хлопотала над завтраком для брата, а сам он брился в ванной, я тихонько просочилась в гостиную. Ребенок крепко спал, разметавшись на широком диване. Я поняла, отчего он так легко согласился переехать в гостиную.

— Лешка! — я легонько тронула его за плечо. — Лешенька, проснись, ты мне очень нужен.

Ребенок никак не отреагировал.

— Лешка! — я встряхнула его ощутимее и даже дернула за вихор. — Мне некогда с тобой возиться. Мне очень нужно, чтобы ты помог…

Ребенок пробурчал что-то голосом плюшевого медведя и тут же нырнул с головой под одеяло.

Как ни плохо я относилась к невестке, тут я невольно ей посочувствовала, когда представила, что ей приходится разбираться с Лешкой каждое утро перед школой.

Я оглядела бесформенную кучу под одеялом. Непонятно, где у него верх, а где низ, паршивец спокойно мог перевернуться там, внутри, как еж, и убрать все выступающие части. Впрочем, у него и не было никаких выступающих частей, ребенок был плоский, как доска, и худой, как велосипед. Я попыталась приподнять его вместе с диваном и сбросить на пол. Не тут-то было, диван слишком тяжел для меня. Тогда я схватила одеяло и резко потянула его на себя. Юный негодяй вцепился в него изнутри и держал крепко.

— Слушай, я ведь не мать, мне некогда с тобой возиться!

По удовлетворенному урчанию, доносящемуся изнутри, я поняла, что Лешка на это и рассчитывал: что я не его мать, которой больше нечего делать, как ежедневно поднимать ребенка ни свет ни заря, и школа тут совершенно ни при чем, ей просто доставляет это удовольствие. А мне такое времяпрепровождение удовольствия не доставляет, поэтому я скоро устану и отвяжусь от него, что и требовалось доказать.

Но ребенок не понял, что сегодня с утра его единственная родная тетка проснулась совершенно другим человеком, что решительности и упорства ей теперь не занимать.

— Алексей! — твердым голосом сказала я. — Должна тебе сообщить, что, если ты сейчас же не встанешь и не выполнишь мою просьбу, я порываю с тобой все дипломатические отношения. Забудь про пирожные и про наши интимные завтраки на кухне! Отныне ты переходишь на мамину овсянку! И на диетический творожок!

Под одеялом я ощутила какое-то движение, которое само собой заглохло. Мелькнула мысль посоветоваться с невесткой, ведь как-то она решает эту проблему каждое утро в течение всего учебного года! Нет, все же с детьми в наше время огромные проблемы!

Но как-никак я прожила почти год вместе с Романом, то есть знала не понаслышке о том, как проходит утро замужней женщины.

Сначала ваш муж и повелитель отправляется в ванную и кричит оттуда, что кончился крем для бритья или, допустим, гель для душа. Нераспечатанный целый флакон лежит тут же в шкафчике, но сам он ни за что не найдет. Большая удача, если он самостоятельно найдет полотенце.

Далее, ему нужно принести туда в ванную чистое белье, потому что самого его пускать в шкаф не рекомендуется. Если он доберется до бельевого шкафа, то перероет все полки и все равно не найдет трусов, хотя стопка выглаженных лежит на самом виду. В результате вы не только получите шкаф с распотрошенным нутром, но еще и наслушаетесь всяческих гадостей типа того, что вечно у вас беспорядок и непонятно чем вы вообще занимаетесь, пока ваше сокровище зарабатывает в поте лица хлеб насущный.

И пока вы будете все это выслушивать с покорным видом, у вас сбежит кофе. Или подгорит омлет. Или пересушатся тосты. И вот тогда уже вы получите по полной программе. Но поскольку муж торопится, то имеется некоторая надежда, что он быстро закончит эти воспитательные мероприятия. Но если, не дай бог, в самый последний момент обнаружится, что на пиджаке ослабла пуговица, а брюки кот извалял в шерсти, то даже и не пытайтесь оправдываться. В таких случаях лучше всего покорно молчать или повторять как заведенная: виновата, виновата, виновата. В конце концов вашему сокровищу это надоест, и он уйдет на работу, хлопнув дверью.

Поскольку я прекрасно понимала, что соваться к Алле с вопросами, пока не ушел брат, нет никакого смысла, а ждать не могла, то пришлось обходиться собственными силами.

Я вышла на балкон и отыскала там большую резиновую грушу, которую Алла использовала для опрыскивания цветов. Набрав в ванной холодной воды, я снова заглянула в гостиную: там ничего не изменилось.

— Помни, Алексей, я тебя предупреждала! — сурово провозгласила я, мигом просунула грушу под одеяло и прыснула.

Очевидно, холодная вода окатила племянничка очень качественно, потому что он заорал как резаный, подпрыгнул вместе с одеялом метра на полтора над диваном, потом перевернулся в воздухе и приземлился на пол, злой и взъерошенный.

— Ты что, рехнулась? — завопил он.

На этот шум в гостиную заглянула Алла, как раз проводившая мужа на работу.

— Что у вас происходит? — недовольно протянула она. — Чем это вы тут занимаетесь?

— После зарядки переходим к водным процедурам! — сообщила я.

— Мам, а она весь диван облила! — наябедничал Лешка, но Алла никак не отреагировала.

Она внимательно исследовала грушу, потом вспомнила, очевидно, сколько нервов ей стоит каждое утро поднять это чучело с постели. Невестка поглядела на меня с одобрением и не стала ругаться из-за облитого дивана, сказала, что само высохнет.

— Ну, чего тебе? — хмуро спросил Лешка, усаживаясь за компьютер.

— Лешенька, — льстиво заговорила я, — вот у меня есть номер машины, так нельзя ли узнать, кто ее хозяин, его имя и адрес?..

Лешка хмыкнул и защелкал клавишами. Ровно через три минуты передо мной на экране появилась надпись, что владельцем транспортного средства за номером таким-то является Лариса Павловна Семашко, а еще через две минуты Лешка выяснил адрес и телефон этой самой Ларисы. Что Лариса Семашко — та самая, нужная мне, о которой говорил Андрей, я нисколько не сомневалась, не может быть такого совпадения.

Вот, значит, как. Вот, значит, кто меня заказал. Ну что ж, пора познакомиться нам с этой женщиной поближе.

— Ну? — прервал мои размышления Лешка. — Чего еще тебе надо?

— Это все, спасибо тебе, радость моя!

— Ну ты даешь! — возмущенно засопел он. — Из-за такой ерунды человека в такую рань разбудила! Сама, что ли, справиться не могла! Ведь даже паролей никаких знать не нужно, просто открываешь базу данных, она у меня скачана, и спокойно находишь там все нужное! Нет, ну я просто удивляюсь на вас, взрослых, ну до чего вы бестолковые люди!

Будущий хакер поглядел на меня с презрением и отвернулся к компьютеру. Я вздохнула и принялась собираться на дело.

Выйдя на улицу, я в первый же момент увидела свою старую знакомую — «девятку» цвета «баклажан». Машина с самым невинным видом стояла метрах в двадцати от моего подъезда… Если бы я не видела ее каждый день, если бы она не встречалась постоянно у меня на пути, я могла бы подумать, что кто-то без всякой задней мысли припарковал ее возле нашего дома. Но я была настороже и, внимательно вглядевшись в назойливую «девятку», заметила за ее тонированными стеклами едва различимый мужской силуэт.

Так-так, значит, после событий вчерашней ночи мой верный «эскорт» остался на своем посту, даже, пожалуй, стал нахальнее, практически перестал скрываться!

Какие из этого можно сделать выводы? Во-первых, теперь ясно, что «баклажановая» «девятка» принадлежала не наемному убийце. Больше того, можно даже предположить, что именно ее водитель спас меня прошедшей ночью, в самый последний момент расправившись с киллером.

Хотя утверждать это с полной уверенностью еще, пожалуй, рано. И даже если это так, я не знаю, какие цели этот человек преследует, зачем он с таким упорством следит за мной…

Я вспомнила разговор с бывшими сослуживцами Романа — дерганым, обозленным красавчиком Максом и осторожным, хитрым Вахтангом, разговор, на который меня привезли против воли. В конце этой, с позволения сказать, беседы они упомянули какого-то Салавата, которого хотят подключить к моему делу…

Может быть, это именно онвисит у меня на хвосте последние дни?

В любом случае я не хотела, чтобы он проследил сегодня за моим маршрутом. Мне нужно было любой ценой отделаться от «хвоста».

Пройдя мимо знакомой «девятки», я с самым невинным видом изучила свое отражение в темном стекле, улыбнулась, поправила волосы и приветливо помахала рукой невидимому водителю. Затем, удалившись еще метров на двадцать, проголосовала проезжающим машинам. Второй или третий водитель остановился, я села на заднее сиденье и попросила подвезти меня на мост Александра Невского.

В конце Невского проспекта, перед Александро-Невской площадью, скопилось невероятное количество машин, и мы еле тащились в пробке. Скосив глаза в зеркало заднего вида, я убедилась, что злополучная «девятка» неотвязно движется следом.

Наконец мы миновали площадь и въехали на мост. Я расплатилась с водителем заранее и теперь распахнула дверцу и выскочила из машины. Покосившись на своего упорного преследователя, мысленно показала ему язык и по пешеходной лестнице сбежала с моста на нижний уровень развязки. Здесь по набережной тоже двигался в сторону центра плотный поток машин. На мои призывные жесты никто из водителей не реагировал, и я впустую потратила несколько минут, когда наконец увидела подъезжающий к остановке троллейбус. Я перебежала отделявший меня от троллейбуса небольшой сквер и буквально в последнюю секунду успела вскочить в его закрывающиеся двери.

Переведя дыхание, я пробилась к заднему окну… и едва сдержала стон разочарования. Мой хитрый маневр не увенчался успехом: в нескольких метрах за троллейбусом тащилась проклятая «девятка»! Очевидно, мой преследователь успел каким-то чудом развернуться и съехать с моста за те несколько минут, пока я безуспешно пыталась поймать машину. Мне казалось, что, несмотря на разделяющее нас расстояние и темное стекло машины, я вижу ехидную ухмылку на его лине.

«Рано радуешься! — подумала я. — Ты еще не знаешь, что за прошедшую ночь я стала совершенно другим человеком и так просто не сдаюсь!»

Троллейбус проезжал по одной из тихих улочек в районе, который старожилы Петербурга называют Пески. Я вышла на остановке и неторопливо двинулась по улице. Неподалеку от продуктового магазина с многообещающей вывеской «24 часа» изнывали от безделья двое подростков. Они сонно перепасовывали друг другу ногами пустую банку из-под пива «Невское» и обменивались ничего не значащими фразами.

Войдя в магазин, я прижалась к стеклу и помахала подросткам, стараясь привлечь их внимание. Однако они были очень заняты ничегонеделаньем и не обратили на мои жесты внимания.

Я постучала по стеклу пальцами, один из мальчишек взглянул в мою сторону, но тут же отвел глаза: я для него явно была совершенно чужеродным объектом и не представляла никакого интереса.

Тогда я достала пятидесятирублевую купюру, прижала ее к витринному стеклу и снова побарабанила по нему. Мальчишка оглянулся, увидел деньги и оживился.

Через несколько секунд он вместе со своим приятелем стоял передо мной, ожидая разъяснений.

— «Девятку» сине-фиолетовую видите?

— Цвет «баклажан», — уточнил грамотный подросток.

— Точно. Сможете ей шины проколоть?

— Хахаль достал? — деловито поинтересовался тот же мальчишка.

— Тебя не касается! А хоть бы и хахаль. Сможете или нет?

— За полтинник — не сможем. — По-видимому, он играл в этой паре роль дипломата и брал на себя все переговоры или его приятель был глухонемым, во всяком случае, я так и не услышала его голоса. — За полтинник — не сможем, а вот за сотню — запросто!

— Далеко пойдешь! — похвалила я и протянула развитому юноше сотенную бумажку.

Мальчишки с независимым видом вышли из магазина и зашагали по улице. Поравнявшись со злополучной «девяткой», они остановились. Один из них наклонился, делая вид, что завязывает шнурки, второй что-то ему говорил. Наконец подросток выпрямился и бросил в мою сторону заговорщический взгляд. Я неторопливо вышла из магазина и махнула рукой проезжающим мимо «Жигулям».

Водитель остановился, с некоторым удивлением выслушал мою просьбу ехать куда угодно, только подальше и побыстрее, но предложенные деньги его устроили, и спорить он не стал.

Я села в машину, хлопнула дверцей и оглянулась.

«Баклажановая» «девятка» тронулась было следом, но тут же остановилась. Из нее выскочил невысокий, слегка сутуловатый мужчина лет тридцати, подбежал к заднему колесу и в сердцах пнул его ногой.

Я не слышала, что он при этом говорил, но могла предположить, приблизительно зная, как выражаются мужчины в подобных ситуациях.

«Ну что, кто из нас смеется последним?» — удовлетворенно подумала я, откидываясь на мягкое сиденье.

…Оставив своего незадачливого преследователя далеко позади, я попросила водителя притормозить возле автобусной остановки. В моем положении надо как можно чаще менять средства передвижения.

Не знаю откуда, но во мне появились знания и проявились инстинкты настоящего охотника — возможно, я унаследовала их от каких-то далеких предков и до сих пор они за ненадобностью дремали в темном уголке души, а теперь, востребованные, проснулись и страстно хотели применения.

На первом попавшемся автобусе я проехала несколько остановок, пересела на другой маршрут, потом на третий и наконец оказалась в том районе, где, по сведениям, извлеченным из Лешкиного компьютера, проживала загадочная Лариса Павловна Семашко.

Нужный мне дом оказался очень приличным, можно сказать — элитным. Не очень большой, всего на два подъезда, облицованный темным полированным камнем, он стоял посреди большого, ухоженного зеленого сквера. Его окружала высокая ажурная металлическая решетка, за которой жильцы дома ставили свои машины. Возле многих окон лепились к стене тарелки спутниковых антенн.

В таком доме наверняка должен быть если не охранник, то хотя бы консьерж, поэтому проникнуть в него будет не так уж просто…

Но сегодня я была совершенно другим человеком, и для этого нового человека не было ничего невозможного.

Я внимательно огляделась.

Неподалеку от дома, в который я хотела проникнуть, находился большой цветочный магазин.

Решение созрело моментально.

Я вошла в магазин и попросила продавщицу составить мне большой букет из крупных белых хризантем. На более дорогие цветы у меня уже не хватало денег, а букет, по моему замыслу, нужен был большой.

— А теперь заверните его в цветную бумагу! Полностью заверните, чтобы цветов не было видно!

Девушка никак не показала своего удивления: клиент всегда прав. Она аккуратно укутала хризантемы в шуршащую розовую бумагу и перевязала тонкой ленточкой.

Я вооружилась букетом и решительно двинулась к дому Ларисы Павловны Семашко.

К моей радости, калитка в окружавшей дом ограде открывалась легко, без всякого ключа, и вроде бы никаких видеокамер тоже не наблюдалось. От ворот к дому вела дорожка, вымощенная плиткой, имитирующей вытертый и выщербленный камень — очень модное в последнее время покрытие.

Толкнув дверь подъезда, я оказалась в просторном холле, освещенном несколькими галогеновыми светильниками. За низким столиком справа от двери сидела тетка раннего пенсионного возраста и самого сурового вида. Судя по ледяному подозрительному взгляду, который она бросила на меня поверх очков, эта тетка проработала всю свою сознательную жизнь в паспортном столе милиции или в районном военкомате.

— К кому? — проскрипела консьержка голосом, очень напоминающим звук, который издают на сильном морозе санные полозья.

— К Аникеевой, в сорок шестую квартиру, — сухим официальным голосом ответила я, — доставка цветов из фирмы «Флора».

— В сорок шестую? — подозрительно переспросила консьержка и заглянула в длинный список жильцов.

— К Аникеевой Нине Евгеньевне, — повторила я, сделав вид, что заглядываю в накладную.

Консьержка сняла трубку телефона и набрала номер.

— Сорок шестая? — осведомилась она так громко, словно хотела напрямую докричаться до квартиры на восьмом этаже. — Тут к вам пришли. Доставка цветов. Пропустить, что ли?

Психология — точная наука. Трудно представить себе женщину, которая отказалась бы от цветов. Неизвестная мне Нина Евгеньевна Аникеева не стала исключением.

— Проходите! — высокомерно разрешила консьержка, повесив трубку. — Восьмой этаж!

Я с независимым видом проследовала к лифту, неся перед собой букет, как полковое знамя.

На восьмом этаже были всего две квартиры — сорок пятая, в которой обитала интересующая меня Лариса Семашко, и сорок шестая, где жила совершенно неизвестная Нина Евгеньевна Аникеева.

Я стояла на площадке, с интересом разглядывая дверь сорок пятой квартиры и раздумывая, как бы мне туда проникнуть, как вдруг вторая дверь распахнулась и послышался недовольный голос:

— Где же вы пропали? Вы ведь ко мне, а стоите перед другой дверью! Ну, давайте, где ваши цветы?

Я не сразу разглядела женщину, стоявшую на пороге сорок шестой квартиры — освещение на площадке было приглушенным, а из-за ее спины падал более яркий свет. Только когда она отступила в сторону, я рассмотрела ее.

Лет пятидесяти, довольно подтянутая и ухоженная дама, с хорошим цветом лица и аккуратно, умело наложенным макияжем, одетая в легкие брючки и длинный блузон, призванный скрывать пару лишних килограммов, с которыми она так и не смогла справиться, несмотря на титанические усилия и жестокую самодисциплину.

— Ну давайте, давайте скорее, что он там прислал?

Я сделала шаг в ее квартирку. Пол в прихожей был застелен пушистым зеленым ковром, на стене висели огромное зеркало в богатой бронзовой раме и пара подходящих к нему бра. Немного старомодно, но для прихожей достаточно шикарно. Представляю, что у нее в гостиной.

— Давайте сюда скорее! — повторила хозяйка и нетерпеливым движением вырвала у меня букет. Сорвав с него шуршащую упаковку, она уставилась на хризантемы, и цвет ее лица изменился на моих глазах, как меняется цвет хамелеона. Она стала сначала красной, потом малиновой и наконец бордовой.

— Мерзавец! — завопила она, брызгая слюной. — Негодяй оффшорный! Скотина криминальная! Что он прислал? Какие-то идиотские хризантемы! Грошовые хризантемы! Даже на розы не раскошелился! Гад теневой! И на него я угробила свои лучшие годы!

Я отступила, боясь, что мне попадет от нее под горячую руку, но хозяйка ухватила меня за рукав и проговорила совсем другим голосом:

— Девушка, постойте, не уходите, я хочу задать вам пару вопросов! Не бойтесь, я сильно вас не задержу!

Неожиданно в моей руке появилась сторублевая купюра. Интересно, до сих пор я только раздавала мелкие подачки, а теперь мне самой суют деньги неизвестно за что!

— Совсем недолго, — продолжала уговаривать меня Нина Евгеньевна, — давайте выпьем с вами кофе и немножко поговорим… Скажите, вы его видели? Ведь вы его видели?

— Кого? — тупо переспросила я.

— Как — кого? Владимира, конечно! Когда он заказывал этот позорный букет… ведь вы видели его, правда?

Она схватила меня за рукав и притащила на кухню.

Размером эта кухня была немного меньше всей родительской квартиры, в которой я сейчас обитала с братом и его дружной семьей. Пол и стены выложены бледно-сиреневой плиткой, такого же цвета шкафчики и столы довершали интерьер помещения.

Перехватив мой взгляд, хозяйка проговорила:

— Самый лучший цвет для кухни! Я благодаря этому цвету похудела на шесть килограммов!

Я изумленно захлопала глазами, и Нина Евгеньевна пояснила свою мысль:

— Сиреневый и лиловый цвет совершенно не вызывают аппетита. Раньше у меня кухня была в теплых красновато-розовых тонах, и я просто не понимала, что со мной происходит: как ни приду сюда, все время хочется есть. Я просто катастрофически полнела! Чего только не перепробовала — всякие пищевые добавки и лекарства для похудения, и никакого результата! Наконец моя соседка по знакомству прислала одного китайца, специалиста по фэн-шуй…

— По чему? — переспросила я.

Мне показалось, что дама произнесла что-то не совсем приличное.

— По фэн-шуй, деточка, — высокомерно повторила хозяйка. — Неужели ты не знаешь? Это классическое китайское искусство организовывать свой дом… где поставить кровать, чтобы сон был здоровее, где повесить зеркало, чтобы собственного отражения не пугаться… Ну, он, конечно, очень, очень дорогой специалист, взял такие деньги, такие деньги! Хотя вам это неинтересно. Короче, этот китаец увидел мою кухню и сразу сказал, что все дело в ней. Красные тона усиливают аппетит. Если хочешь похудеть — кухня должна быть зеленоватой или сиреневой. Ну, зеленое мне не идет, оно меня слишком бледнит, а сиреневое — вполне! В общем, просто чудо произошло! За первый же месяц сбросила два килограмма, за второй — еще четыре… ну, правда, там еще стресс наложился, как раз Владимир у меня загулял…

Нина Евгеньевна, по-видимому, прочла в моих глазах невысказанный вопрос, потому что уточнила:

— Кризис среднего возраста, как сейчас принято выражаться. Раньше проще говорили: седина в бороду — бес в ребро. Короче, исполнилось моему благоверному пятьдесят пять, и сотрудники, подхалимы несчастные, решили ему сюрприз устроить: повели любимого шефа в модный ресторан. «Карамазов» называется. Очень популярное заведение в типично русском духе — все жирно, сытно, наутро безумное похмелье. Но это только наутро. А пока они в этом садомазохистском кабаке гуляли, подцепил мой козел местную шлюшку. Она там исполняла традиционный русский танец «Барыня» с элементами стриптиза. Ну, и когда посбрасывала с себя все сарафаны и поневы, в одном кокошнике взгромоздилась к юбиляру на колени. Да как взгромоздилась, так с тех пор и не слезает; Скоро уж год, как не слезает. А этот кретин вообразил, что у него началась вторая молодость. Боюсь, скоро он в детство впадет.

— А вы? — с несомненным женским интересом спросила я.

— А что — я? Что же мне, драться с ней? Глаза стерве выцарапывать? Я соблюдаю достоинство и жду. Он еще приползет, приползет ко мне на коленях! Вот уже букет прислал…

При воспоминании о букете Нина Евгеньевна снова позеленела и проговорила голосом, звенящим от ненависти:

— Прислал! Хризантемы, сволочь уголовная! Как будто нарочно, чтобы еще больше меня разозлить!

— Не переживайте так, — проговорила я смущенно, — может быть, это вовсе не он…

— Что? — дама картинно расхохоталась. — Не смешите меня, деточка! В моем возрасте таинственные поклонники… нет, я все-таки реалистка!

— Ну, зря вы так… вы очень неплохо выглядите!

Хозяйка дома неожиданно рассердилась:

— Я уж, милочка, как-нибудь сама знаю, как я выгляжу и чего мне это стоит! Я вовсе не сказала, что в моем возрасте не может быть мужчин, в моем возрасте не может быть только дешевых молодежных букетов от неизвестных поклонников!

Она встала и молча засыпала кофе в кофеварку. Прибор тихо заурчал, а Нина Евгеньевна вернулась к столу и взглянула мне в глаза:

— Так что, вы его не видели?

— Нет, — честно призналась я, — мне просто дали букет и адрес…

— Ладно, — она тяжело вздохнула, — так и быть, я постараюсь не принимать близко к сердцу эти хризантемы.

Во всем ее рассказе больше всего меня заинтересовала упомянутая соседка, которая прислала китайского специалиста. Не та ли это Лариса Семашко, по следу которой я иду, как изголодавшаяся гончая?

— Вы говорили, что мастера фэн-шуй прислала вам соседка? Соседка по этому дому?

Я надеялась как-то навести разговор на Ларису, но Нина Евгеньевна окинула меня оценивающим взором и безжалостно констатировала:

— Деточка, это слишком дорогое удовольствие, для тебя оно вряд ли актуально…

Допив кофе и простившись с Ниной Евгеньевной, я покинула ее квартиру, дождалась, пока она заперла дверь, и тихонько прокралась к двери соседней, интересовавшей меня квартиры под номером сорок пять. Припав ухом к двери, я прислушивалась, но не могла уловить никаких звуков, доносящихся из квартиры.

Никаких светлых мыслей, что же предпринять дальше, у меня не было, и я уже хотела отправиться восвояси, как вдруг рядом со мной кто-то негромко откашлялся.

Вздрогнув и оглянувшись, я увидела за спиной Нину Евгеньевну Аникееву.

— Пойдем-ка обратно, деточка! — проговорила дама. — И не вздумай удрать, я предупрежу консьержку!

У женщины был очень решительный вид, и я сочла за благо не спорить и вернулась на ее необъятную кухню.

— Итак, зачем же ты приходила? — сурово спросила Нина Евгеньевна, усевшись напротив меня за кухонный стол. — Чтобы обчистить чью-нибудь квартиру?

Я уронила лицо на ладони и горько зарыдала. Надо сказать, это получилось у меня само собой, почти безо всякого усилия, и выглядело очень естественно и произвело на хозяйку некоторое впечатление. Она растерянно наблюдала за мной и ждала, когда источник слез иссякнет и со мной можно будет нормально разговаривать. Я же быстро выбрала линию поведения и, запинаясь, проговорила сквозь слезы:

— Она… Лариса… увела моего мужчину… вы должны меня понять, как женщина женщину…

— Лариса? — удивленно переспросила Нина Евгеньевна. — Но ведь у нее… у нее же очень богатый… спонсор, как это сейчас называют!

— Вы уверены? — я подняла на нее полные слез глаза. — Впрочем, конечно, очень возможно, но ей, змее подколодной, всегда мало своего! Ей всегда кажется, что в чужой кастрюльке щи жирнее!

— А знаете, вы правы! — Нина Евгеньевна оживилась, глаза ее подобрели, она даже слегка придвинула свой стул ко мне поближе. — Есть такие женщины, они считают, что им все позволено! И идут напролом к своей цели! Вот взять хотя бы мой случай…

Тут я испугалась, что она снова перейдет на свои отношения с Владимиром, большой любовью всей ее жизни, надолго на них застрянет, и мы потеряем нить разговора. Поэтому я застонала, схватила сама себя за волосы и сильно дернула, отчего на глазах выступили слезы и я заорала от боли, на этот раз вполне искренне.

— Детка! — встревожилась Нина Евгеньевна. — Нельзя так с собой обращаться. Нельзя так рвать душу из-за мужчины, который вас недостоин!

— Почему вы думаете, что он меня недостоин? — я поднял залитое слезами лицо. — Андрей очень, очень хороший!

Если я хочу втереться в доверие к Нине Евгеньевне, то нужно уверить ее в своей искренности, а для этого рассказать про мои несчастья в подробностях. Но, разумеется, ни в коем случае нельзя называть имя Романа, потому что кто ее знает, эту молодящуюся даму, вдруг у нее с Ларисой самые доверительные отношения, они захаживают друг к другу на кофеек по вечерам и меняются тряпками? Тогда Нина Евгеньевна зазвала меня к себе с целью выспросить всю подноготную, узнать, чем это грозит Ларисе, и побежит ей звонить, как только выставит меня за дверь.

Разумеется, такой случай маловероятен. Маловероятно, чтобы две женщины, такие разные, дружили. Уж не знаю, как относится к своей старшей соседке Лариса, но Нина Евгеньевна, имея перед глазами молодую, красивую, хорошо обеспеченную соседку, непременно должна ее возненавидеть. На это и был мой расчет.

— Понимаете, — трагическим голосом начала я. — Андрей — это для меня все. Я не могу без него жить! И я вам больше скажу: он тоже! Я это твердо знаю, просто эта Лариса вклинилась между нами, и если бы я смогла его увидеть, раскрыть ему глаза…

— Девочка моя! — протянула Нина Евгеньевна грустно. — Еще ни один мужчина не вернулся к женщине, когда ему раскрыли глаза на его новую пассию…

— Зачем, зачем он ей? — Я сделала вид, что снова собираюсь рыдать. — Она красивая, преуспевающая женщина! А Андрей… он ведь не очень много зарабатывает… у него даже машина… «девятка»…

Я понятия не имела, есть ли у Андрея Удальцова машина, знала только, что он зарабатывает не слишком много и вообще довольно скромный. Итак, я решила представиться бывшей возлюбленной Андрея Удальцова. По крайней мере, он никак не сможет этого опровергнуть, а если все же Нина Евгеньевна решит продать меня Ларисе, то моя история обретет хоть некоторое правдоподобие.

Нина Евгеньевна между тем ловко заварила еще кофе, разлила его по чашкам и даже налила мне крошечную рюмочку коньяку, утверждая, что в моем положении это будет очень кстати, поскольку коньяк в малых дозах бодрит.

Прихлебывая кофе, я довольно внятно рассказала ей, что жили мы с Андреем вместе почти год и даже собирались пожениться. Как вдруг его словно подменили, он стал возвращаться домой поздно, на вопросы отвечал грубо и однажды дал мне понять, что вообще не хочет меня видеть в своей квартире. И только тогда до меня начало кое-что доходить.

В этом месте Нина Евгеньевна всплеснула руками:

— Деточка, ну как же можно быть такой легкомысленной! Вы ни в коем случае не должны были пускать дело на самотек, вы должны были контролировать его денно и нощно! И понять, что он увлекся другой, еще до того, как он сам это понял!

Будь на моем месте настоящая возлюбленная Андрея Удальцова, она бы не преминула спросить ехидно, отчего же сама Нина Евгеньевна, несмотря на весь учет и контроль, не смогла удержать своего престарелого Владимира, когда он увлекся первой попавшейся ресторанной шлюшкой? Но я не только не стала задавать никаких провокационных вопросов, я даже постаралась, чтобы Нина Евгеньевна не прочла ничего ехидного на моем лице. Ведь в мои планы не входило ссориться с любознательной соседкой Ларисы, напротив, мне обязательно нужно было расположить ее к себе, обрести в ее лице союзницу. Так что на все укоры и замечания я только горестно вздыхала и опускала голову все ниже.

Нина Евгеньевна наконец утомилась и спросила, что же происходило дальше, как развивались события.

Я рассказала ей, как выследила Андрея с неизвестной женщиной, запомнила номер ее машины. Потом как-то подслушала телефонный разговор, где мой неверный возлюбленный называл ее Ларочкой и Ларисеночком. А потом он исчез. То есть не просто исчез, а оставил записку, что уезжает в отпуск с любимой женщиной и надеется, что когда он вернется через две недели, то меня в его квартире уже не будет.

— Это ужасно! — высказалась Нина Евгеньевна. — Это ужасно, как он с вами поступил!

— Это более чем ужасно, потому что я так и не успела ему сказать, что беременна! — выпалила я. — Сначала я сомневалась, потом он все уходил от разговора, а потом вообще исчез! А теперь я уже не сомневаюсь. И нужно что-то решать!

— Деточка, — глубокомысленно заявила Нина Евгеньевна, — уже поверь моему опыту, ни одного мужчину не удержать ребенком! Тем более если ребенок еще не родился!

Самое интересное, что у самой Нины Евгеньевны детей, судя по всему, никогда не было и быть уже не могло. Но я усердно кивала, как китайский болванчик, потом снова расположилась поплакать.

— Слезами горю не поможешь! — снова изрекла Нина Евгеньевна.

— Но зачем он ей, зачем? — восклицала я.

— Сама понять не могу, — призналась Нина Евгеньевна, — ведь у нее есть очень богатый покровитель, просто очень богатый, он навещает ее, нечасто, правда, но все же. Не станет она менять Барановича на какого-то… — она пренебрежительно махнула рукой.

— Баранович? — я притворилась, что впервые слышу эту фамилию. — А кто это?

— Детка, вы не знаете Барановича? — изумилась Нина Евгеньевна. — Никогда не слышали эту фамилию?

— Кажется, где-то слышала… — я наморщила лоб.

— Баранович — это один из основных владельцев топливного концерна «Нефтепродукт», нефтеперерабатывающий завод в Ленинградской области снабжает горючим весь Северо-запад. Кроме того, у него собственный банк, строительная фирма, огромная сеть бензоколонок и многое другое, — со вкусом перечисляла Нина Евгеньевна.

— И этот самый Баранович — любовник Ларисы? — не выдержала я. — И она обманывает его с моим Андрюшей? Да зачем ей это надо?

— Вот и я думаю… — медленно проговорила Нина Евгеньевна и очень нехорошо на меня посмотрела.

Я немного забеспокоилась. Но тем не менее говорила я ей чистую правду, то есть Лариса действительно соблазнила Андрея Удальцова, и я-то прекрасно знала, для чего она это сделала. Оказалось, однако, что Нина Евгеньевна мне верит, просто она сообразила, что появилась возможность нагадить Ларисе, а какая женщина откажется сделать гадость более молодой и более преуспевшей в жизни соседке по лестничной клетке?

— Уж не знаю, куда делся твой Андрюша, но Лариса никуда не уезжала, — помолчав, сообщила Нина Евгеньевна.