Рыцари Круглого Стола

Введение

Первые зачатки эпоса в Испании, так же как и во Франции, обусловлены продолжительною и упорною борьбою с арабами. Вторжение арабов в Испанию, давно уже успевшую окончательно романизироваться, начиная с VIII века приняло весьма угрожающий характер, и местному христианскому населению оставалось только покинуть свои земли и бежать, спасаясь от преследования врага.

Небольшой части его удалось скрыться в неприступных и диких горах Бискайи и Астурии. Сюда, при отсутствии каких бы то ни было путей сообщения, арабы не могли проникнуть, и остатки христианского населения страны пользовались здесь сравнительным спокойствием и безопасностью. Здесь, живя уединенно, среди неприступных гор, это бежавшее от арабов христианское население Испании, воодушевленное общею ненавистью к пришельцам-завоевателям, соединенное общею бедою, совершенно утратило представление о различии готов и римлян, победителей и побежденных, господ и невольников; здесь же утратили они и латинский язык, на котором говорили несколько веков, и начали вырабатывать свой собственный новый язык.

Так среди неприступных гор Бискайи и Астурии зародился новый народ — испанцы, — заговоривший новым романским языком.

По мере того как это христианское население сплочалось в одно целое, ненависть к общему врагу, маврам, казалось, только росла, и скоро из среды этого населения стали являться люди, выдающиеся по своей энергии; они, пользуясь неприступным положением среди гор, начали выходить из своих недоступных проходов и нападать на мавров, к тому времени успевших уже успокоиться и даже завести междуусобные ссоры.

Таким образом, крайне медленно и постепенно, начали они с первых годов IX века отнимать у мавров завоеванные ими некогда земли.

Но надо сказать, что это дело обратного завоевания Пиренейского полуострова христианами совершалось крайне медленно. Так, после двухсотлетнего владычества мусульман прошло целых триста лет, прежде чем мавры были оттеснены на юг — туда, откуда впервые появились они в Испании и где, несмотря на все, сумели продержаться еще около трехсот лет.

По мере того как в горах Бискайи и Астурии создавался новый народ и новый язык, там же начала зарождаться и испанская литература. Когда какое-нибудь событие поражало воображение народа, вслед за ним слагался рассказ о нем в форме народной песни. Песни эти, сложенные на вновь образовавшемся романском языке, получили название романсов.

Романсы, сохраняя в себе народные предания, не только заменяли народу историю и литературу, но и послужили им основанием. Так, когда по приказанию королей начали писаться хроники, материалом для них послужили романсы. Те же романсы послужили материалом и для особого рода литературных произведений, первое появление которых относится уже к несколько более позднему времени, — это так называемые romancero, или сборники романсов, объединенных одним общим героем, история которого передается в отдельных романсах, расположенных в хронологическом порядке, сообразно последовательности событий его жизни.

Специальные условия истории Испании, помешавшие образованию больших поэм, какова, например, «Песнь о Роланде», чрезвычайно благоприятствовали появлению такого рода romancero, и они появлялись там в несметном количестве и составляли весьма обширные и объемистые сборники.

Многовековая борьба с врагом, находившимся тут же, на месте, должна была сосредоточивать на себе все внимание и весь интерес современников, и потому-то почти все народные герои Испании прославляются главным образом за их подвиги в борьбе с маврами. В большинстве случаев это лица исторические. Таким историческим лицом был и любимый герой испанский — дон Родриго Диэз из Бивара, прозванный Кампэадор, т. е. воитель, за победы, одержанные им над маврами; сами же мавры, по преданию, называли его Сид или Сеид, т. е. господин, победитель. Жил он в XI веке и совершал свои подвиги на службе кастильских государей, при дворе Фердинанда I и его сыновей — сначала Санхо, а потом Альфонса. Вся история жизни Сида сохранилась в памяти народа, для которого он являлся идеалом благородного, свободолюбивого, неустрашимого, набожного кастильского рыцаря, всегда готового на защиту слабого и угнетенного, неизменно верного своей вере, своему государю и прежде всего — своему слову.

История Сида послужила материалом для множества romancerо и хроник, которыми мы отчасти и пользовались в нашей работе, причем первоначальная история Сида до осады Заморы передана нами в сокращенном переводе по «Romancero del Cid», остальное же пересказано по хронике.

Когда в XI и XII веках вся Европа была увлечена идеей крестовых походов и толпы богомольцев-воинов со всех сторон стекались под знамена крестоносцев, христианская Испания оставалась в стороне от этого движения: испанским христианам незачем было искать мусульман в далекой Азии — у них был свой враг-мусульманин, у себя дома, борьба с которым поглощала все их внимание и все их силы. Не следует, однако же, думать, что рыцарство, появившееся в Европе в эпоху крестовых походов, оставалось чуждо и непонятно испанцам. Напротив того, рыцарство, может быть, нигде не пустило таких глубоких корней, как в Испании.

Когда в XIV веке французские рыцарские романы в пересказах и переделках проникли в Испанию, они нашли там вполне подготовленную почву и вместе с тем подверглись вполне своеобразной переработке.

Самым известным и самым любимым испанским рыцарским романом был «Амадис Гальский», появившийся в конце XIV века и возбудивший такой восторг не только в Испании, но и во всей Европе, что в течение почти двух столетий оставался любимейшею книгою для чтения. Кто автор этого знаменитого рыцарского романа — неизвестно. Утверждают, что он возник в Португалии и что автором его был португальский дворянин Васко де Лобейро, но до нас роман этот дошел, во всяком случае, в испанской переделке. Всего вероятнее, что этот замечательный рыцарский роман, сочиненный Васко де Лобейро, постоянно дополнялся, изменялся и переиначивался каждым переписчиком и рассказчиком. Таким образом он совершенно потерял свою первоначальную форму и сделался истинно народным испанским произведением.

В «Амадисе» все события и лица выдуманы от начала до конца. Сам Амадис является сыном небывалого короля в небывалом Гальском королевстве и отвезен сначала в Англию, а потом в Шотландию. Затем у родителей его родится еще сын Галаор, и приключения этих двух рыцарей, частью в Англии, во Франции, в Германии и в Турции, частью в неизвестных и даже волшебных странах, наполняют собою всю книгу.

Как велик был восторг, возбужденный «Амадисом», можно судить уже по тому, что сейчас же во всех странах явилось множество дополнений и переделок его, не говоря уже о переводах. Никому не хотелось расставаться с Амадисом, не узнав подробно, что делал он сам в последние годы своей жизни, что делали его дети, внуки и даже правнуки. И вот один издатель прибавляет к первой книге еще три, в которых рассказываются позднейшие подвиги Амадиса, другой рассказывает историю его сына Эспландиана, затем его племянника Флоризанда, его внука Лизварта Греческого и т. д. Так появились целых двадцать четыре книги. Наконец некий Дювердье написал «Роман романов», где привел к окончанию все приключения потомства Амадиса.

Мы имели в своем распоряжении только текст первой книги «Амадиса» и из нее взяли, частью в переводе, частью в пересказе, только историю самого Амадиса, исключив приключения его названого брата Гандалина и родного его брата Галаора, история которого заканчивается лишь в III томе.

Сид Кампэадор

С ОГОРЧЕНИЕМ РАЗДУМЫВАЛ дон Диэго Лайнец об оскорблении, нанесенном его благородному, богатому и древнему дому, сознавая, что слишком он стар, чтобы взять на себя мщение. Не мог он ни спать, ни есть и, не поднимая глаз, сидел у себя в комнате, не смея даже выходить из дома, и избегал разговаривать с друзьями, опасаясь, как бы не оскорбил их позор его.

Наконец позвал он своих сыновей и, не говоря им ни слова, стал по очереди жать им благородные, нежные руки: не для того, чтобы по линиям их прочесть их судьбу — этот дурной обычай колдунов не был еще введен тогда в Испании, а для того, чтобы они сказали ему: «Довольно, государь! Чего желаешь ты? Выпусти нас, или мы умрем».

Надежда на успех почти совсем уже погасла в его душе, когда дошел черед до младшего его сына — Родриго. Но часто счастье находишь там, где совсем его не ожидаешь. С горящими глазами, как у тигра, полный гнева и отваги, обратился к нему сын его Родриго с такими словами:

— Выпусти меня, отец! Не ровен час, — случится какая беда! Не будь ты отец мой, не стал бы я тратить слов: этою самою рукой растерзал бы на части; пальцы мои пронзили бы плоть, как кинжал или копье!

Обрадовался старик и заплакал от счастья.

— Сын моей души, — сказал он, — гнев твой успокаивает и радует меня! Эту угрозу, мой Родриго, исполни ты над нашими врагами: отомсти им за нашу честь, которая погибнет, если ты не восстановишь ее теперь!

И он рассказал об оскорблении, нанесенном его дому, и благословил сына и его меч.

Глубоко задумался Родриго: слишком он еще молод, чтобы отомстить за отца и убить графа Лоцано[40]. Слишком силен его враг, и много у него могучих друзей — целые тысячи астурицейцев в горах! Ему принадлежит решающий голос в кортесах короля Леона Фердинанда, и рука его не знает себе равной в битве! Но все это ничто перед оскорблением, нанесенным роду Родриго, — первым оскорблением, нанесенным когда-либо потомкам Кальво! И стал Родриго просить справедливости у неба и у бранного поля[41] и перестал думать о своей крайней молодости, потому что храбрый дворянин со дня рождения уже обречен умереть за свою честь. Снял он со стены старинный кастильский меч, давно заржавевший без употребления, — и через час, не больше, месть над графом уже совершилась.

Горько плакал дон Диэго, сидя за своим столом и подперев руками голову; слезы, горькие слезы текли из его глаз при мысли об оскорблении, нанесенном его роду. Но вот явился к нему Родриго с покрытою кровью головою графа Лоцано. Дотронулся Родриго до руки отца и вывел его из задумчивости.

— Открой глаза, отец, и подыми голову! Теперь твоя честь спасена! Она воскресла к жизни, и пятно на ней смыто! Я отомстил за тебя, государь, потому что месть неминуема, когда правда на стороне того, кто бьется за нее!

Не сразу поверил старик и подумал было, что видел он это во сне. Но был то не сон. Поднял дон Диэго отуманенные слезами глаза и узнал бледную голову своего врага.

— Скрой эту голову от моих глаз, Родриго, сын моей души! — сказал он. — Как бы не стала она второю Медузой и не обратила бы меня в камень! Боюсь, что сердце мое не выдержит этой радости! О бесчестный граф Лоцано! Само небо отомстило тебе: мое правое дело постояло за себя и укрепило руку моего сына! Садись же, сын мой, за этот стол! Садись на почетное место: тот, кто принес эту голову, должен быть господином в моем доме.

Пять мавританских королей с многочисленным войском явились в Кастилию. Прошли они мимо Бургоса и напали на Монтес-Ока, Бельфорадо, Санто-Доминго и другие города. Все грабили они на своем пути, уводили скот, забирали в плен христиан, мужчин и женщин, мальчиков и девочек. Совершив все это, с богатою добычей спокойно возвращаются они домой, потому что ни король, ни кто другой не решился выступить против них.

Узнал об этом Родриго, находясь в своем замке Биваре. Был он в то время еще очень молод: ему не было еще полных двадцати лет. Вскочил он на своего Бабиэка, друзья его последовали за ним, и подал он клич по своим владениям — собралось к нему много народа. Осадил он мавров в замке Монтес-Ока и, победив их, взял в плен всех пятерых королей, отнял у них награбленную добычу и освободил пленников. Поделив все отнятое у них между своими людьми, отвел Родриго пленных королей в свой замок Бивар и передал их своей матери. Она приняла их с честью, выпустила на свободу, и они признали себя вассалами Родриго из Бивара.

Молва о подвигах Родриго из Бивара разнеслась по всей Испании.

Король Фердинанд находился в Бургосе, когда явилась к нему Химена Гомец. Преклонила она перед ним колена и обратилась со следующею речью:

— Я дочь дона Гомеца. Убил его дон Родриго из Бивара, и осталась я одна и беззащитна. Но он убил его в честном поединке, и я прощаю ему смерть моего отца. Но зато пришла я к тебе просить одной милости: дай мне его в мужья — пусть будет он мне надежною опорой и защитой!

Согласился король на просьбу Химены и вызвал Родриго к себе в Платенцию по важному делу. Получив письмо короля Фердинанда, сел Родриго на коня и отправился в путь с многочисленною свитой. Сопровождали его все дворяне, все его родственники и друзья счетом до трехсот человек; все имели хорошее новое вооружение, все были одеты в одноцветное платье. Сам король вышел к нему навстречу.

— Благодарю тебя за то, что приехал, — сказал он ему, — вот Химена Гомец просит тебя себе в мужья и прощает смерть своего отца. Женись же на ней, я сам прошу тебя об этом!

— С радостью исполню я приказание своего короля и господина, — отвечал ему дон Родриго, — как в этом случае, так и во всех!

По окончании свадебных празднеств попросил Родриго у короля позволения отправиться поклониться Св. Иакову Испанскому: такой обет дал он перед свадьбой. Одарив его, отпустил король дона Родриго, прося вернуться как можно скорее, так как королю была в нем большая нужда. Простился Родриго с Хименой и поручил ее своей матери. «Люби мою жену и заботься о ней ради меня», — сказал он. Взял Родриго с собою двадцать дворян и раздал много милостыней во имя Бога и Пресвятой Девы Марии.

Миновав половину пути, встретил он прокаженного, который сидел в такой глубокой яме, что не в силах был из нее выбраться, и кричал, прося, чтобы его оттуда вытащили. Услыхал его Родриго, слез с коня и помог ему вылезть из ямы; взял он его к себе на коня, привез в ту гостиницу, где сам остановился на ночь, и разделил с ним свой ужин и свою постель. Но около полуночи, когда Родриго спал крепким сном, прокаженный так дунул ему в спину, что дыхание его, пронизав все тело Родриго, вышло из его груди. В страхе проснулся Родриго и, не найдя около себя прокаженного, стал звать своих людей. Пришли они с факелами, но прокаженного так и не нашли. Снова лег Родриго в постель и с беспокойством стал раздумывать о том, что с ним случилось, как вдруг явился перед ним человек, одетый в белые одежды, и сказал ему:

— Спишь ты или не спишь, Родриго?

— Я не сплю! — отвечал он. — Скажи мне, кто ты такой?

— Я Лазарь, Родриго, и пришел к тебе. Я — тот прокаженный, которого ты призрел во имя Господа Бога. Господь возлюбил тебя за это, и все, что ни предпримешь ты в своей жизни, все послужит к твоей славе. Будут бояться тебя все — и христиане, и мавры, и никакой враг не одолеет тебя!

Проговорив это, Лазарь исчез. Родриго встал и молился до утра.

Исполнив свой обет, вернулся Родриго к королю, милостиво принявшему его в своем дворце.

Произошла большая ссора между добрым королем кастильским Фердинандом и доном Рамиро аррагонским: спорили они за город Калагарра, и каждый из них считал его своим. Согласились короли решить спор поединком и для того вызвать по рыцарю с каждой стороны: чей рыцарь победит, тому и владеть городом. Выбрал Фердинанд Родриго из Бивара, а Рамиро — храброго Мартина Гонзалеса.

Вооруженные, встретились они в открытом поле, и с первого же удара оба были ранены и оба сломали свои копья. Рассердились рыцари, и сказал Мартин Родриго:

— Будешь ты наказан за свою смелость и нахальство! Плохо кончится для тебя поединок: здесь, на этом поле, сложишь ты свою голову! Не вернуться уже тебе ни в Кастилию, ни в Бивар — твой замок, и твоей супруге Химене не видать уже тебя около себя, несмотря на всю твою любовь к ней.

Рассердили Родриго эти слова, и с гневом возразил он:

— Правда, храбрый ты рыцарь, Мартин, и речь твоя очень смела! Но дело в том, что поединок поведется и кончится руками, а не злым языком. Победа во власти Божией, и Он дарует славу тому, кому будет Ему угодно.

И, кипя гневом, кинулся он на своего врага и нанес ему столько ударов, что сбросил его с коня. Тогда спешился дон Родриго, обезглавил противника и отер кровь со своего меча. Преклонив колена, вознес он благодарность Богу за эту победу и, обращалась к судьям поединка, спросил:

— Что еще должен я сделать, чтобы Калагарра, за которую я бился, принадлежала моему королю?

И все отвечали в один голос:

— Ничего, храбрый рыцарь! Этою битвой доказал ты, что дон Рамиро не прав, считая Калагарру своею!

Поцеловал Фердинанд Родриго, который с этого времени стал первым человеком при его дворе. Сам король почитал его и любил больше всех других.

Был Родриго в Заморе, при дворе короля Фердинанда, когда явились туда послы пяти мавританских королей, побежденных доном Родриго из Бивара, и сказали ему, почтительно преклонившись перед ним:

— Добрый Сид, к тебе прислали нас твои вассалы — пятеро мавританских королей, чтобы передать тебе их дань. В знак своей любви посылают они тебе сто коней: двадцать — белых, как горностаи, двадцать — с рыжею гривой, тридцать — гнедых и тридцать — бурых: все навьючены различными дарами для тебя и драгоценностями для твоей жены Химены. Для двух твоих прекрасных дочерей посылают они два драгоценных яхонта, а на одежду двоих из твоих вассалов — два сундука шелковых тканей.

Отвечал им Родриго:

— Друзья, вы ошибаетесь: нет там Сида, где есть король Фердинанд! Все здесь принадлежит ему, так же как и все ваши дары. Ничего здесь нет моего — я сам здесь меньший из его вассалов.

Король был растроган словами и скромностью Родриго, и сказал он послам:

— Скажите вашим государям, что хотя Сид и не король, но он сидит рядом с королем, и что все, что я имею, получил я от Сида и очень счастлив, имея такого вассала.

Родриго отпустил мавров, щедро одарив их на прощание.

И стали с тех пор все звать Родриго Сидом, что значит у мавров «могучий властитель».

Почувствовал добрый король Фердинанд наступление последнего своего часа, лег головой на запад и взял в руки восковую свечу. У изголовья его стояли епископы и прелаты, а в стороне, направо, все его три сына, которым и завещал он свои земли.

Едва окончил король Фердинанд раздел своих земель, как в скорбный покой вошла, в траурном одеянии, заливаясь слезами, инфанта Уррака Фернанда. Опустилась она на колени перед постелью отца и стала говорить печальным и тихим голосом:

— Какой закон, Божеский или человеческий, учит тебя, отец, обделять женщин в пользу мужчин? Альфонсу, Санхо и Гарсиа оставляешь ты все свои земли, даже не вспомнив обо мне. А между тем я тоже твоя дочь! Скажи, за что лишаешь ты меня наследства? Когда была я к тебе непочтительна и чем заслужила такое наказание? Если сам отец так поступает со мною, то что же подумают обо мне чужестранные народы, да и твои собственные подданные? Неужели справедливо отдавать земли мужчинам, которые и сами могут завоевать их себе, и лишать наследства женщину, всегда беспомощную, если нет у нее средств и покровителя?

Внимательно выслушал жалобу своей дочери король Фердинанд. Огорчила его ее смелость, и хотел было он отвечать ей, но не мог, потому что смелая женщина заставит замолчать даже короля. Однако не хотелось ему оставить ее без вразумления и без помощи, и, собравшись с последними силами, обратился он к ней, с трудом выговаривая слова:

— Как можешь ты, безрассудная женщина, беспокоить меня делами мира сего, когда мне ничего уже не нужно здесь, кроме савана? Ты завидуешь твоим братьям, но, отдавая им земли, я даю им завет сохранять их. Имея много — они бедны, а ты, не имея ничего, — богата, потому что благородная дама всегда и везде первое лицо. Но в последний свой час не хочу я допустить и тени несправедливости, не хочу я оставить тебя без средств, чтобы не смела ты на меня жаловаться. Оставляю я тебе город Замору, хорошо укрепленный и снабженный всем необходимым. Довольно там для твоей защиты храбрых рыцарей и воинов! Слушайся их совета и не расточай своих сокровищ. Отдавая тебе такую землю, я надеюсь, что ты сумеешь быть достойною как ее, так и своего рода. Да будет проклят тот, кто вздумает отнять у тебя Замору!

И все отвечали на это:

— Аминь!

Один только дон Санхо не сказал ничего.

Дон Санхо царствовал в Кастилии, а брат его Альфонс в Леоне, и стали они воевать между собой, желая отнять друг у друга владения. Сошлись они у реки Каррион, и много людей полегло в этой битве. Дон Санхо был побежден и бежал, печальный и бледный.

Храбрый, знаменитый Сид Кампэадор ободрял своего короля, дона Санхо.

— Не беспокойся, государь, — говорил он, — войско твоего брата все набрано в Галии, а гальские воины после победы становятся беспечны: всю ночь пьют они и веселятся и засыпают под утро, как люди, ни о чем не думающие. А потому останови твоих беглецов, собери остатки своего войска, и, завтра на заре напав на лагерь галлов, ты победишь их и отомстишь им.

Послушался король совета моего Сида и на заре напал на неприятельский лагерь. Многих убил он, многих взял в плен, а остальные обратились в бегство. Захватил он и самого Альфонса, находившегося в то время во храме Св. Марии Каррионской.

Когда увидали леонцы своего короля в плену, собрались они с силами и мужественно кинулись в битву, взяли в плен короля Санхо, и четырнадцать рыцарей, окружив его, повели его в безопасное место.

Видя это, добрый мой Сид кинулся им наперерез.

— Отпустите моего короля, рыцари, — сказал он, — взамен его я отдам вам вашего!

— Ступай себе с миром, дон Родриго, — отвечали ему леонцы, — не то и тебя так же возьмем в плен, как и твоего короля!

Рассердился мой Сид и напал на них и так храбро бился, что освободил своего короля, убив тринадцать рыцарей, а последнего обратил в бегство.

Подошел король Санхо к городу Заморе и привел с собой большое войско, потому что очень хотелось ему овладеть этим городом. Проезжая с Сидом под его стенами, сказал он ему:

— Город этот построен на скале и хорошо укреплен; окружен он крепкими стенами со множеством башен; вместо рва сама река Дуэро служит ему защитой. Всего в нем вдоволь, и много надо войска, чтобы взять этот город приступом. Если бы его отдала мне сестра, я предпочел бы его всей Испании. Послушай, мой Сид: отец мой возвысил тебя, он сделал тебя первым грандом своего дома и первым рыцарем своей страны; я сделал тебя первым человеком Испании и наделил тебя городами и замками, которые стоят больше, чем все города и замки Кастилии. Во имя всего этого ступай к сестре моей Урраке и предложи ей уступить мне Замору за большие деньги или же, если хочет, в обмен на другие земли и города — мне это все равно. Я готов отдать ей лучшие города и замки старой Кастилии и Леонии. Если же она не согласится, я возьму Замору силою.

Простился мой Сид с королем и в сопровождении пятнадцати рыцарей поехал в Замору. Приехав туда, явился Сид к инфанте Урраке, и она приняла его очень ласково. Но когда передал он ей поручение своего короля, горько заплакала инфанта.

— Злополучный дон Санхо! — воскликнула она. — Прежде когда-то любил он меня, а теперь не хочет даже сдержать клятвы, данной нашему умирающему отцу. И так отнял он у нашего брата Гарсиа все его владения и, заковав самого его в цепи, бросил в темницу, как вора; отнял также царство у брата Альфонса и заставил его бежать в Толедо, к маврам; отнял город Торо у мачехи нашей, донны Эльвиры, — а теперь и у меня хочет отнять Замору. Знает дон Санхо, что я, слабая женщина, не могу биться с ним.

Тогда встал мудрый Ариас Гонзале.

— Не плачь, государыня! — сказал он. — Мы сумеем защитить тебя в опасную минуту. Посоветуйся с твоими вассалами, скажи им, чего хочет король, и, если они будут согласны исполнить его требование, сейчас же отдай доброму Сиду ключи города; если же они будут не согласны — мы все умрем здесь, защищая его, как и следует бесстрашным грандам.

Согласилась на это инфанта, спросила она своих вассалов, и они выбрали последнее:

— Умрем за Замору, но не сдадимся!

Вернулся мой Сид к королю и сообщил ему ответ инфанты. Рассердился на него дон Санхо.

— Разумеется, это ты не велел им сдаваться, зная, как трудно мне взять город приступом! — воскликнул он в гневе. — Если бы не память отца, я упрятал бы тебя в тюрьму! А теперь даю я тебе сроку девять дней, по истечении которых не должно остаться и слуха о тебе ни здесь, ни во всей Кастилии!

Отправился мой Сид в свой замок, а оттуда со всеми своими вассалами в Толедо, к королю Альфонсу. Но испугались графы, рыцари и гранды, и стали они укорять дона Санхо за то, что оскорбил он такого рыцаря, как мои Сид. Испугался и сам дон Санхо, как пораздумал о том, что случилось, и послал за ним вдогонку просить Сида вернуться и забыть все, что произошло. Собрал мой Сид совет, и вассалы его сказали ему:

— Раз король извиняется, то уж лучше вернуться к нему!

Согласился мой Сид вернуться. Узнав об этом, дон Санхо выехал к нему навстречу с пятьюстами рыцарей. Завидя короля, сошел мой Сид с коня; дон Санхо обнял его. Вместе вернулись они к войску, и все кастильцы радовались возвращению Сида.

Два рыцаря выехали из Заморы и тихо поехали по берегу Дуэро. Оба были с зелеными значками и на конях рыжей масти. Ярко сверкало их оружие — богатые мечи, пристегнутые у бока, щиты и широкие копья.

Весело проезжают они перед лагерем Санхо, и кони их мчатся быстрее борзых собак. И много людей вышло из лагеря дона Санхо, чтобы посмотреть на приезжих рыцарей. Переправившись через Дуэро, остановили они коней и гордо сказали:

— Если есть между кастильскими рыцарями желающие сразиться с рыцарями из Заморы, мы охотно докажем им, что нечестно поступает их король, желая отнять у донны Урраки то, что дал ей на смертном одре их отец. Не хотим мы подчиняться такому неблагородному королю! Пускай выйдет, кто хочет, с его стороны и бьется с нами. Выходите, хотя бы втроем против нас двоих, хотя бы вчетвером! Пусть выходит хоть сам черт, только не благородный Сид Кампэадор — он нам брат по оружию, и только не король Санхо — мы не хотим биться с королем!

Услыхали этот вызов двое из рыцарей короля Санхо и закричали в ответ:

— Подождите нас, рыцари! Дайте нам только вооружиться!

Поспешно вооружившись, потребовали они своих коней и пошли в палатку дона Санхо просить у него позволения биться с этими дерзкими рыцарями. Но мой Сид стал их удерживать.

— Рыцари эти известны своею храбростью, — говорил он, — при осаде Заморы вдвоем бились они против семерых — я сам это видел: молодой убил двоих, а старый — четверых; а за то, что упустили они седьмого и дали ему убежать, они сбрили себе бороды. Нет, не советую вам, графы, биться с ними!

Рассердились графы на Сида и грустно повернули было назад, но дон Санхо, видя их огорчение, позволил им вступить в бой, хотя и против своей воли.

В то время как графы вооружались, старый рыцарь сказал молодому:

— Оглянись на Замору, мой сын, на Замору и ее башни. Взгляни на дам и девиц, что смотрят на нас оттуда. Но не на меня, старика с седыми волосами, смотрят они, а на тебя, молодого и сильного юношу. Они прославят тебя, если поведешь ты себя, как следует храброму рыцарю; оказавшись же трусом, ты покроешь себя вечным позором.

Не успел он произнести этих слов, как явились и графы короля Санхо: один был в зеленой, другой в красной одежде. Кинулись противники друг на друга. Выбил было граф из седла молодого рыцаря, но старик, успев уже пронзить своего противника, кинулся к нему на помощь, и оставшийся еще в живых граф обратился в бегство.

При общем ликовании вернулись победители в Замору.

Вышел из Заморы Веллидо Дольфос и стремглав бросился бежать, спасаясь от сыновей доброго старика Ариаса Гонзале. Добежал он до лагеря Санхо и укрылся в палатке короля.

— Да сохранит тебя Господь, великий король!

— Здравствуй, Веллидо!

— Я твой вассал, государь, и стою на твоей стороне. А за то, что посоветовал я этому старику Ариасу Гонзале передать тебе ключи Заморы, которой лишили тебя ради твоей сестры, хотел он меня убить, и я только бегством спасся от смерти. Я пришел к тебе теперь, государь, чтобы служить тебе верой и правдой, как прилично это каждому дворянину. Я покажу тебе потаенный ход, который приведет тебя в Замору!

Но тут явился посланный из Заморы.

— Добрый Ариас Гонзале велел сказать тебе, — заговорил он, останавливаясь перед королем. — Обращаюсь к тебе, король всей Кастилии, и предупреждаю тебя, что ушел из Заморы Веллидо, а Веллидо этот — злой предатель! Если он в чем-нибудь обманет тебя, не приписывай этого нам!

Веллидо, стоявший еще около короля, держа его за руку, выслушал эти слова и возразил:

— Не верь, государь, тому, кто обвиняет меня! Он знает, что я могу показать тебе потайной ход, и боится этого!

— Верю тебе, Веллидо Дольфос, мой добрый служитель, — отвечал ему король, — и в знак моего доверия к тебе я, не медля ни минуты, пойду за тобой, и ты укажешь мне этот ход.

Король пошел вперед по указанной тропинке, а Веллидо сзади него. Когда вышли они из лагеря и король остался один и беззащитен, Веллидо Дольфос сзади насквозь пронзил его копьем, и король упал, раненный насмерть.

Издали видел все это Родриго из Бивара и, пришпорив коня, помчался за изменником, но тот от страха мчался быстрее ветра и скрылся за городскими стенами прежде, чем мой Сид успел догнать его.

Так умер король Санхо из-за своего легковерия.

Мертвый лежит король Санхо! Убил его Веллидо Дольфос; он насмерть пронзил его длинным копьем. Плачет о нем вся Кастилия, но более всех оплакивает его дон Родриго из Бивара. Со слезами на глазах обращается он к телу короля:

— Добрый король, дон Санхо! В недобрый час решился ты, вопреки моему совету, отнять Замору у твоей сестры! Нарушил ты этим свое рыцарское слово!

Затем, обращаясь к присутствующим, он прибавил:

— Надо сейчас же выбрать рыцаря, который отомстил бы Заморе за это вероломство!

Все были согласны, но никто не вызвался выйти на бой: все боялись Ариаса Гонзале и его четырех сыновей — молодых, сильных, ловких и честных. Все смотрят на Сида, надеясь, что он сам выйдет отомстить за короля. Понял их взоры рыцарь из Бивара и сказал им:

— Рыцари и гранды! Знаете вы, что не могу сам я биться против Заморы, потому что поклялся в этом при смерти короля Фердинанда. Но я могу указать вам рыцаря, готового биться за Кастилию, рыцаря, который ни в чем не уступит мне.

Тогда поднялся с земли дон Диэго Ордонез, лежавший у ног короля. Это — цвет Лары и лучший рыцарь Кастилии.

— Если мой Сид поклялся в том, в чем он не должен был клясться, то не нужно нам его указаний! — крикнул он хриплым, сердитым голосом. — Найдутся среди нас рыцари не хуже самого Сида. Если вы согласны на это, я сам буду биться за честь Кастилии и отдам свою жизнь за короля!

Между тем как все гранды, рыцари и полководцы собрались в палатке на совет, дон Диэго Ордонез из Лары в полном вооружении подъехал к стенам Заморы.

— Все вы изменники и предатели, жители Заморы! — кричал он, грозно потрясая оружием. — Все вы предатели, если можете терпеть в своих стенах Веллидо, убийцу короля Санхо! Я проклинаю вас всех и ваших предков вместе с вами! Выходите биться со мной, выходите — хотя бы впятером разом, и, по обычаю Испании, я буду биться с каждым из вас или даже со всеми вместе!

— Я принимаю твой вызов, — отвечал ему Ариас Гонзале, — и докажу тебе, что мы не то, что ты думаешь!

Но прежде чем выйти в бой, обратился он к жителям Заморы, прося сказать прямо, не замешан ли кто из них в этом деле:

— Лучше умереть мне пленником в земле мавров, чем быть побежденным, как злой предатель, в поединке на суде Божием!

И отвечали ему все, как один человек:

— Своею волею, один, совершил это злое дело предатель Веллидо Дольфос. Не причастен никто из нас к этой смерти. Смело выходи в бой на Божий суд, Ариас Гонзале!

Огорчилась инфанта, донна Уррака, смертью своего брата и, опечаленная обвинением ее подданных в вероломстве, собрала во дворце своем совет. Все собрались там, кроме Ариаса Гонзале и его сыновей, и враги их начали уже было распространять о них клевету, как вдруг с достоинством вошел этот добрый старик со своими четырьмя сыновьями — все в длинных траурных плащах. Поцеловал он руку инфанты и, поклонившись собранию, сказал:

— Пришел я поздно, так как не люблю речей там, где нужны дела!

При этих словах сорвали они с себя свои длинные плащи и явились перед собранием в полном вооружении. Инфанта заплакала, гранды удивились и приветствовали их, потому что все давали только советы, но никто еще не вызвался биться.

Ариас Гонзале продолжал:

— Дон Диэго Ордонез, храбрый рыцарь из Лары, своею кровью смоет с нас пятно такого подозрения. Я сам буду биться пятым после моих сыновей или первым до них. Добрый вассал приносит в жертву своему королю имущество, жизнь и свою славу!

Кончил свою речь Ариас Гонзале, и после его слов все встали и вышли вслед за ним из ворот в поле. Ариас Гонзале хочет биться первым, но плачет донна Уррака и удерживает его: без него не будет у нее надежного советника. Собрались и все рыцари вокруг старика и также стали упрашивать его. Огорчился граф, но делать нечего. Подозвал он своих четырех сыновей и подал младшему из них, Педро, свое оружие, свой щит и свое копье, передал ему своего коня и благословил на бой с врагом. Но перед боем надо было еще посвятить Педро в рыцари. Сам отец посвящал его. Воздвигли алтарь и стали курить ладаном в честь Св. Георгия, Св. Романа и Св. Иакова Испанского. На столе лежало блестящее как зеркало оружие. Епископ после обедни благословил порознь все оружие и передал его дону Педро и надел ему на голову сверкающий как солнце шлем, украшенный цветами и белыми перьями. Затем вышел вперед его отец и, обнажив свой меч, ударил им по плечу сына, говоря:

— Теперь, сын мой, ты — рыцарь, благородный гранд, с детства воспитанный в добрых нравах. Да пошлет тебе Господь терпение в трудах и счастье в битвах и да будешь ты грозою твоих врагов, опорой твоих друзей и сограждан! Не дружись, сын мой, с предателями и даже не гляди им в лицо. Да не будет обманут тот, кто доверится тебе: это значило бы обмануть самого себя. Прощай побежденному, когда он не в силах больше держать коня, и щади робкого; но не щади смелого и дерзкого — бейся с ним насмерть. Я посылаю тебя защищать Замору против дона Диэго из Лары: кто не защищает своей родины, тот не имеет чувства чести.

И дон Педро поклялся священною книгою исполнить все, завещанное ему отцом. Тогда отец дал ему поцеловать крест и надел ему на руку щит, а донна Уррака пристегнула ему меч.

Вооруженный, выехал тогда дон Педро Ариас Кастилец из ворот Заморы и подъехал к дону Диэго из Лары.

— Да сохранит тебя Бог, дон Диэго, мой враг и противник! Да пошлет Он тебе счастье и да избавит тебя от предателей! Я вышел сюда на суд Божий, чтобы снять с нас подозрение в измене.

Но дон Диэго гордо отвечал ему:

— Все вы до одного — предатели, и я это докажу вам.

Противники съехались и с такою силою напали друг на друга, что копья их разлетелись в куски с первого же удара, но сами они остались целы и невредимы. Тогда дон Диэго занес меч над головой несчастного Педро, рассек ему шлем и раздробил череп. Однако дон Педро удержался за гриву коня и, собрав последние силы, хотел было еще раз нанести удар дону Диэго, но кровь застилала ему глаза, и удар его пришелся по коню противника. Круто повернув, умчал конь с поля битвы своего седока, несмотря на все сопротивление дона Диэго.

Так кончилась битва, и не оказалось после нее победителя: дон Педро был убит, но и дон Диэго бежал, хотя и невольно. Хотел он вернуться и снова биться с другим сыном Ариаса Гонзале, но судьи поединка не допустили этого:

— Нехорошо дважды испытывать Господа Бога.

Через старую потайную дверь, что остается открытою во все времена и века, вышло тридцать рыцарей, неся с собою красное знамя. Окруженная ими, медленно подвигалась разукрашенная погребальная колесница. Стоял на ней деревянный гроб, а в гробу лежало тело дона Педро Фернанда, сына Ариаса Гонзале.

Оплакивало его сто придворных дам. Все они были хорошего рода, все приходились роднею покойнику до третьего и четвертого колена: одни называли его двоюродным братом, другие — братом; одни говорили ему: дядя, другие — зять. Всех больше оплакивала его донна Уррака Фернанда.

Но старик Ариас Гонзале утешал и уговаривал их.

— О чем плакать? Зачем так отчаиваться? — говорил он. — Умер мой сын не в трактире и не за игрою в кости. Умер он, защищая Замору, защищая нашу честь; умер он как рыцарь — в битве!

Послала инфанта донна Уррака двух придворных с письмами к своему брату Альфонсу, бывшему тогда в Толедо при дворе мавританского короля. Ехали они в повозке дни и ночи и скоро приехали в Толедское царство, в малоизвестный город по имени Олис. Там встретили они Перанцуреца, верного рыцаря дона Альфонса. Он отвел послов в уединенное место и, убив их, захватил письма и тихонько пробрался в Толедо, никем не замеченный. Там отыскал он дона Альфонса, которого очень любил, рассказал ему подробно все, что случилось у стен Заморы, посоветовал ему держать это известие в тайне от мавров. Но дон Альфонс был мудр и понимал, что король все равно узнает об этом и, пожалуй, не выпустит его из своих владений.

— Хорошо ты сделал, что доверился мне, — сказал ему мавританский король, — потому что много расставлено у меня по дороге сторожей, и конных, и пеших, и если бы ты уехал без моего позволения, то плохо пришлось бы тебе. Но за твою верность я тебя награжу.

Затем сели они играть в шахматы.

Дон Альфонс так хорошо играл и так много выигрывал, что рассердился на него мавританский король и закричал:

— Убирайся скорее из моих владений!

Дон Альфонс очень обрадовался и с другом своим Перанцурецом вышел из города, будто бы за тем, чтобы пострелять из лука. Там они сели на приготовленных в поле коней и выехали из Толедского царства. Выехали они в полночь, когда все уже спали. Звезды и луна освещали им путь. Они миновали монастырь Св. Августина, служившего украшением берегов реки Таго, спустились в долину, выехали на дорогу и ехали день и ночь, чтобы избежать погони.

Дон Альфонс очень скоро прибыл в Замору, где с почетом был встречен сестрой и ее вассалами. Донна Уррака сказала ему:

— Тебя провозгласили все королем после смерти брата нашего Санхо, убитого предателем Веллидо. Один только Родриго не хочет признать тебя, пока не поклянешься ты, что Веллидо действовал без твоего ведома и желания.

Рассердился дон Альфонс, но промолчал и поехал в Бургос. Там встретили его гранды и рыцари. Все они поцеловали руку короля, только Сид отказался, а с ним и его верные кастильцы.

— Вы наследник престола, — сказали они, — но, государь, вы должны произнести клятву, что вы неповинны в смерти короля, вашего брата, — ни вы, ни ваши люди, друзья или союзники.

— Хорошо, — сказал король, — я дам эту клятву в установленном месте и в установленном порядке.

Но в душе он очень сердился на Сида.

Собралось в Бургосе множество грандов и рыцарей, и Сид потребовал, чтобы король явился в собрание со всеми двенадцатью рыцарями и чтобы и они вслед за ним поклялись, что неповинны они в смерти короля Санхо. Все поклялись, только один король замялся было, но все же сказал-таки под конец: «Аминь!»

Тогда Сид преклонил перед ним колени и признал себя его вассалом.

Поклялся король, что неповинен он в смерти своего брата, но поклялся нетвердым голосом и с гневом обратился затем к Сиду:

— Сегодня я по твоей милости должен клясться, завтра ты должен поцеловать мою руку!

— Я признал себя, государь, вашим вассалом после вашей клятвы, — ответил мой Сид, — но королевскую руку я целую по охоте, а не по приказу.

— Уезжай из моих владений! — вскричал король в гневе. — И чтобы я не видал тебя здесь ровно год и один день.

— Я должен повиноваться своему королю, — ответил на это мой Сид, — ослушаюсь я его только в одном: уеду не на год и один день, а на четыре года и четыре дня.

Раскланялся добрый Сид и уехал; уехали с ним и его триста храбрых рыцарей. Все они были во цвете лет, не было ни одного не только старого, но хотя бы с сединой в волосах.

Очень сердился король Альфонс на Сида и не знал, чем бы донять его. Тем временем мавританский король Али-Маймон стал жаловаться ему на Сида, который вошел в его царство, дошел до самого Толедо и захватил семь тысяч пленных и много добычи. Уж и раньше король Альфонс был сердит на Сида, а теперь рассердился еще больше, а завистливые гранды подливали только масла в огонь. И послал тогда Альфонс приказ Сиду через десять дней покинуть замок Бивар и выехать за границы Кастилии, Леонии и всей Испании.

Мой Сид показал приказ своим друзьям, и все они вознегодовали на короля, изгнавшего такого храброго рыцаря, служившего верой и правдой его отцу и брату, и все они предложили Сиду служить ему и ехать с ним, куда он пожелает. Поблагодарил их мой Сид, согласился на их предложение и на другой день выехал со своими воинами из Бивара.

— Друзья! — сказал он им, выезжая. — Богу угодно было, чтобы мы покинули Кастилию и всю Испанию, но с Его же соизволения мы вернемся туда и богаче, и с большею славою, чем прежде.

На пути своем добрый Сид остановился в монастыре Санто Педро в Кардене. Донна Химена и его две дочери, донна Эльвира и донна Соль, сопровождали его и сделали богатые вклады. После обедни аббат с монахами подошел благословить знамя Сида, его знамя с красным крестом. Тогда мой Сид, сняв плащ, взялся за кисть своего знамени и сказал:

— Знамя, освященное св. отцом! Кастилец берет тебя с собою в изгнание. Король изгнал меня, но отечество мое меня не отталкивает. Король Альфонс! Дай Бог, чтобы ты не нуждался в моей руке! Несмотря на весь свой ум, ты отталкиваешь меня, — но даже бесчувственные камни оплакивают меня. Однако, как вассал твой, я обещаю подчинить тебе всех соседей твоих, мавров, и отдать тебе все плоды моих побед! Месть вассала своему королю — есть предательство!

Потом надел он шлем и простился со своею женой Хименой и со своими дочерьми. Жене своей сказал он:

— Ты не должна выказывать огорчения во время моего отсутствия: добрый вассал должен слушаться короля, хотя и несправедливого. Проводи время в заботах о наших владениях и в домашних работах. Главное, избегай праздности: праздность и смерть одно и то же. Спрячь свои наряды до моего возвращения: жена в разлуке с мужем не должна наряжаться. Не отпускай от себя своих дочерей, будь серьезна со слугами, приветлива с дамами и осторожна с чужестранцами, и во всем поступай как полноправная и самостоятельная госпожа.

Затем, вскочив на коня, благородный Сид уехал, оставя в слезах донну Химену и своих дочерей. Еще в виду монастыря Санто Педро обратился он к своим вассалам и сказал им:

— Вас у меня пятьсот благородных рыцарей, которые вызвались всюду следовать за мной, но теперь я изгнан королем, и пусть тот из вас, кто не захочет делить моего изгнания, спокойно возвратится домой.

Но все отвечали в один голос:

— Мы идем с тобою, Сид, и все, что ни прикажешь ты, мы исполним беспрекословно.

Плакали они и оглядывались, чтобы снова взглянуть на Бивар. Мой Сид вздыхал — было у него много печали. Приехал мой Сид в Бургос. Граждане и гражданки подошли к окнам: все в слезах были они — так горевали бедные и говорили все одно и то же: «Господи, какой был бы то хороший вассал для хорошего сюзерена!» Они пригласили бы его к себе, да не смели: так гневался король Альфонс! Еще до вечерней зари прислал он в Бургос свою хартию; пришла она за большой печатью:

Христиане были очень огорчены. Они прячутся от моего Сида и не смеют ничего сказать. Кампэадор направляется к своему дому, подойдя к дверям, видит он, что крепко заперты они из страха перед королем Альфонсом. Пока он не разобьет их силой, никто их ему не отопрет. Зовет мой Сид своих слуг.

Те, что были внутри, не хотели отвечать. Мой Сид пришпорил коня и подскакал к двери; он высвободил ногу из стремени и толкнул ею дверь. Дверь не отворилась. Крепко была заперта она. Маленькая девочка девяти лет вышла из дому и сказала ему:

— Сегодня пришла хартия короля, запрещающая оказывать тебе, мой Сид, услуги: кто ослушается его, говорится в ней, потеряет свое имущество, глаза и еще свое тело и душу. Мой Сид, ничего не выиграешь ты от нашего несчастья. Пусть же Господь тебя сохранит, да сохранят тебя и все Его Святые!

Отъехал Сид от своей двери и промчал через Бургос, не оглядываясь.

Пришел мой Сид со своими рыцарями в землю мавров. Много битв выиграл он там, много замков захватил он и подчинил себе многих мавританских властителей. Так дошел он победителем вплоть до Валенции, где было собрано множество сокровищ, и осадил ее. Каждый день выезжал он со своими рыцарями в поле и каждый день бился с маврами и всех их побеждал. Одних брал он в плен, другие оставались на месте.

Валенция окружена со всех сторон врагами. Она не может больше защищаться, и мавры из Толедо не хотят прийти к ней на помощь.

Видит это один старый мавр, не раз предсказывавший будущее. Взошел он на высокую башню и оттуда стал любоваться городом, и чем больше он любовался им, тем грустнее становилось ему и тем чаще он вздыхал.

— О Валенция, о Валенция! — говорил он со слезами. — Если Господь не сжалится над тобой, погибнет твоя честь, а с нею исчезнут и все наши радости и утехи. Четыре камня, на которых зиждутся четыре угла твоих стен, хотели бы сдвинуться вместе, чтобы оплакивать твою гибель. Твои крепкие башни выдержали столько натисков, но скоро сыны твои, привыкшие любоваться ими, увидят их низвергнутыми во прах. Твоя река вышла из берегов, твои прозрачные ручейки теперь помутились и смешались с кровью; от твоих богатых и цветущих садов не осталось и следа: все они съедены голодным скотом; твои цветущие луга теперь голы и изрыты копытами коней; твои гавани и дороги служат твоим врагам! Твоя болезнь так опасна и твоя слабость так велика, что люди отчаиваются спасти тебя… О Валенция, Валенция! Не раз уже пророчил я то, что теперь оплакиваю здесь!

Взял Сид Валенцию, и позвал он к себе своего родственника Альвара Фанеца.

— Иди к маврам, Альвар Фанец, — сказал он, — вели предать земле мертвых и скажи этим несчастным, что наше сердце, ужасное в битве, нежно и мягко в мирное время: не нужны мне их сокровища — я не знаю, куда девать их; не нужны мне их пленники и пленницы — довольно у меня слуг и без них. Возьми ты тридцать серебряных монет и отвези их в монастырь Санто Педро, а благородному королю Альфонсу, моему повелителю, отвези двести хорошо оседланных коней. А ты, Мартин Антолинец, поезжай прямо к Химене, дорогой моей супруге, расскажи ей о моих успехах и пропой ей о наших подвигах: любит она пение и гитару.

Покорил добрый король Альфонс Руду и оставил там часть своего войска. Но без него напали на крепость мавры, взяли ее и засели в ней. Узнал об этом король Альфонс и послал туда множество войска.

Испугались мавры и, пустившись на хитрость, послали сказать королю Альфонсу, что только ему одному сдадут они город и отдадут его миром, если он сам приедет к ним. Король согласился было, но двое из его рыцарей не допустили его ехать и сами поехали вместо него. Но не успели они въехать в крепостные ворота, как мавры убили их со всеми их провожатыми.

Очень огорчился король и, не зная, что делать, послал за изгнанником Сидом.

Явился Родриго к королю по его зову со всеми своими рыцарями и дворянами. Увидав его, заплакал король, рассказал ему о своей беде и просил его отомстить.

И сказал тогда Сид, что согласен он опять служить своему сюзерену, но с условием, чтобы король дал ему обещание вперед не изгонять никого из рыцарей и грандов, не дав им тридцати дней срока для приведения в порядок их дел; не изгонять, не выслушав самого обвиненного, и строго соблюдать права своих вассалов.

На все согласился король, и Родриго, осадив коварных мавров, взял их голодом и как их самих, так и всех их сообщников выдал королю Альфонсу. Король велел их судить и казнить, а сам не желал уже расставаться с Сидом, и они вместе вернулись в родную Кастилию.

Не хотелось маврам отказаться от Валенции, и не раз то тот, то другой из их королей нападали на нее, и Сиду всегда приходилось биться с ними. Но он так дорожил Валенцией, что почти не покидал ее и вызвал к себе туда свою жену Химену и своих дочерей.

Между тем двое родственников короля Альфонса, два брата, графы Каррион, видя, как возрастала слава Сида и как неисчислимы были его богатства и земли, обратились к королю Альфонсу с просьбой посватать за них дочерей Сида. Согласился Альфонс и, как сват, обратился к Родриго.

Родриго спросил Химену, так как совет матери необходим в таком деле.

— Не лежит моя душа к этому браку, — сказала Химена, — неохота мне родниться с графами Каррион, хотя они и царского рода. Но поступай в этом деле, как укажет тебе твоя мудрость.

Отправился Сид в Бургос, где находился тогда двор, а король, со своей стороны, вызвал туда обоих графов, чтобы Сид видел их и поговорил с ними. После обедни король отвел Сида в сторону и торжественно сказал ему:

— Ты знаешь, дон Родриго, какую дружбу питаю я к тебе и как забочусь обо всем, что тебя касается. Теперь вызвал я Тебя по важному делу: графы Каррион, мои родственники, просили меня быть их сватом. Они были бы очень рады, если бы ты согласился выдать за них твоих дочерей; дочери такого отца, разумеется, достойны самых лучших мужей. Графы так любят тебя и твоих дочерей, что я решился замолвить за них слово.

И Сид отвечал тогда королю, что как он сам, так и его семья и все его имущество принадлежат ему, королю, и что он не желает своею собственною властью выдавать замуж своих дочерей и предоставляет это самому государю; пусть он выдает их за кого хочет.

Поблагодарил король Сида за его преданность и велел выдать дочерям его в день их свадьбы из своей собственной казны по восьми тысяч марок серебра, а дяде невест, храброму Альвару Фанецу, приказал находиться при них неотлучно до наступления того дня.

Тогда позвал он графов Каррион и велел им поцеловать руку дона Родриго в знак их почтения к нему, что они и исполнили при короле, грандах и при всех придворных. Сид же пригласил на свадьбу всех присутствующих. Затем король отправился в свой замок, а Сида милостиво отпустил домой, и он вернулся в свою Валенцию, куда поехали за ним и графы Каррион со своими рыцарями. Там но воле короля дочери Сида были обвенчаны с графами Каррион. Сам епископ благословил их брак, и свадебные празднества продолжались целых восемь дней.

Несколько дней спустя после свадьбы задремал добрый Сид после обеда на своей разукрашенной скамье. Его зятья, Диэго и Фернандо, охраняли его сон вместе с его племянником Бермудом. Они забавлялись тем, что по очереди рассказывали разные смешные истории, и, чтобы не разбудить Сида громким смехом, они закрывали рты руками.

Вдруг пронесся по замку крик:

— Берегитесь льва! Будь проклят тот, кто его выпустил!

Дон Бермуд не дрогнул, но оба брата забыли о рассказах и в ужасе бросились бежать. Младший, Фернандо, первый кинулся спасаться и спрятался между спинкой скамьи, на которой дремал Сид, и стеной, в узком и очень пыльном углу; а старший нашел себе убежище еще того грязнее.

Толпа с криком вбежала в комнату, а вслед за нею и, лев. Сид сказал что-то льву, и произошло чудо — лев, опустив хвост, пополз к его ногам, и Сид, поласкав его, обнял за шею и посадил в клетку, между тем как сбежавшаяся толпа была вне себя от удивления.

Вернувшись спокойно на свое место, Сид спросил, где же его зятья.

— Один из них спрятался в темный угол, за спинку вашей скамьи, — сказал Бермуд, — чтобы оттуда лучше разглядеть лапы льва.

— Будьте спокойны, государь, — заговорил и Мартин Пелаез, — сейчас приведут и другого брата: он от страха спрятался туда, куда и сам нечистый не толкнул бы его.

Немало смеялись тогда над братьями и их нарядным платьем, до того грязным и разорванным, что трудно было узнать их. Рассердился Сид и стал упрекать их за трусость.

— Хорошо, — сказал он, — что не я выбрал вас себе в зятья, а то я задушил бы вас своими руками. Вот мои зятья, — продолжал он, обращаясь к своим рыцарям, — опора моей старости!

Возненавидели его с тех пор графы Каррион и решили отомстить ему из-за угла.

В то время как Сид отдыхал в кругу своего семейства, узнал он, что великий король Туниса, Букар, подошел к стенам Валенции, чтобы отнять ее у христиан. Много было с ним войска — и конного, и пешего. Сид, как хороший полководец, подумал и о съестных припасах, и о защите стен и башен. Но прежде чем выйти со своими войсками на поле битвы, обратился он к своей жене Химене с такою речью:

— Если, пораженный насмерть, я останусь на поле брани, отвези меня, моя Химена, в наш монастырь Санто Педро в Кардене: попроси монахов похоронить меня у алтаря Св. Иакова Испанского — нашего покровителя в битвах. Не оплакивай меня, чтобы мои храбрые воины, услыхав твои жалобы и узнав, что меня нет с ними, не бежали с поля битвы, оставя его нашим врагам; чтобы на одной стороне кричали: «К оружию!», в то время как на другой будут хоронить меня. И если Господь сохранит коня моего Бабиэка и он будет ржать у твоей двери — впусти его, приласкай и давай ему до смерти его полное содержание: кто служит доброму господину, должен ждать доброй награды. А теперь сама надень на меня мою кольчугу, пристегни мой шлем. Но торопись — уже светает, и мавры ждут нас. Благослови меня и будь счастлива!

Затем вышел Родриго из стен Валенции, чтобы биться с королем Букаром, и взял с собою своих зятьев, графов Каррион.

— Держись, дворянин! Держись на коне! Так скоро мчать — пожалуй, и с коня долой! Бежишь ты, дон Диэго Каррионский, от одного слабого мавра, бежишь при всех с бранного поля! — кричит вслед старшему зятю добрый Бермудец. — Если не хочешь ты умереть, как храбрый дворянин, с мечом в руках, то зачем же остаешься ты здесь, с будущими мертвецами? Рано или поздно все мы будем убиты, и в этом наша гордость! Отправляйся-ка лучше в Валенцию и оставайся там с дамами: ты, вероятно, не более их способен сражаться. Бог накажет тебя, трус! Остановись, беглец! Вон стоит мавританский конь без седока — возьми его и скажи, что ты победил его всадника. Для Сида сделай это — я обещаю тебе молчать. Я же пойду помогать моему старому дяде, награжденному такими храбрыми зятьями.

На младшего из них, Фернандо, напал огромного роста мавр с толстым копьем. Увидав его, зять Сида пришпорил своего коня — и был таков! Никто не видал его бегства, кроме графа Орданьо, племянника доброго Сида. Кинулся Орданьо на мавра и пронзил его насквозь своим копьем. Мавр упал мертвый. Захватил дон Орданьо вооружение и коня мавра и поскакал за графом Каррион.

— Послушай, родственник мой, Фернандо! — закричал он ему. — Возьми этого коня и это оружие и скажи, что ты убил мавра. Никогда, до последнего моего часа, никому не скажу я, что это было не так!

Пока говорили они, подскакал к ним сам Сид. Он только что убил одного мавританского вождя.

— Вот и твой зять сейчас только убил большого мавританского храбреца, — сказал дон Орданьо, — вот его конь и его меч!

Обрадовался Сид, поверив графу Орданьо, и, похвалив зятя, взял его с собой. Поскакали они рядом: в битву — Сид, а из битвы — Фернандо. Но не пришлось ни тому, ни другому похвастаться своими подвигами: все мавры бежали при виде Сида.

Сговорились между собою братья Каррион и по совету своего дяди, Ассура Гонзалеса, решили оскорбить Сида, нанеся его роду великую обиду. Собрались они домой в свои земли и стали просить Сида, чтобы отпустил он их вместе с женами. Позвал Сид дочерей и приказал им собираться в путь вместе с их мужьями, а сам сказал зятьям:

— Помните, что ваши жены — благородные дамы и что вы должны обращаться с ними вежливо.

Оба обещали ему это.

Уехали графы, и добрый Сид со своими рыцарями выехал их провожать. После часу пути простился с ними Сид и плакал, расставаясь с дочерьми. А затем, словно предчувствуя измену, позвал он своего племянника Орданьо и велел ему украдкой следовать за графами и следить за его дочерьми, так как сердце его было неспокойно за них.

Сначала ехали графы со своими женами владениями Сида, и везде встречали их с большим почетом. Так доехали они наконец до монастыря Санто Стефано, на берегу реки Дуэро. Остановившись в густом лесу, велели они своим женам сойти с мулов, на которых те ехали, а людям своим приказали продолжать путь, не останавливаясь, и, когда все удалились, графы привязали своих жен за их длинные косы к деревьям, говоря:

— Ваш отец насмеялся над нами за то, что мы испугались льва, пусть же теперь посмеется он, когда вас растерзают дикие звери. Нам же не нужно жен такого низкого рода!

Затем они ускакали, догоняя свою свиту.

— Они остались в безопасном месте, — отвечали они, когда их спросили, куда же делись их жены.

Дочери Сида плакали и звали на помощь, хотя и не надеясь, чтобы кто-нибудь услыхал их. Но Орданьо поспешил на их крики и, отвязав их от деревьев, попросил подождать, пока он найдет им убежище. Случайно набрел он вскоре на хижину одного земледельца. Часто останавливался у него Сид, а потому охотно пошел он с Орданьо к тому месту, где ожидали его дочери Сида. Земледелец укрыл их в своей уединенной и хорошо защищенной хижине, а его жена и дочери прислуживали им.

Орданьо же поспешил в Валенцию и рассказал Сиду о том, что случилось. Жена Сида Химена плакала так, что слезы ее лились как ручей; сам же Сид не выказал своего горя, но послал к королю Альфонсу уведомление о том, как оскорбили его зятья.

Очень рассердился король, узнав о поступке своих родственников, и собрал кортесы в Леоне, Толедо и Бургосе, с тем чтобы дать полное удовлетворение Сиду.

После праздника Св. Петра (Санто Педро) собрал Сид в своем замке друзей, союзников и вассалов и сказал им:

— Вы знаете, друзья мои, о похождении моих зятьев и о том, как оскорбили они меня. Теперь король собрал кортесы и в Леоне, и в Бургосе, а главный — в Толедо, и должны мы по его приказанию явиться туда для суда не позже как через тридцать дней. И теперь прошу я вас, моих благородных друзей, ничего не говорить об этом деле в кортесах, не роптать на короля, если он, по нашему мнению, рассудит нас несправедливо. Отомстить вероломным графам — мое дело, и никто не должен вмешиваться в него.

На другой день с рассветом раздались по Валенции звуки шести сборных рожков дона Родриго из Бивара. Это добрый Сид собирал своих друзей, родных и союзников, чтобы ехать в Толедо, где ждал его король. Все пространство вокруг его замка было покрыто воинами, гражданами, их женами, детьми, пришедшими взглянуть на доброго Сида, отправлявшегося в Толедо. Простился Родриго со своими, сел на Бабиэка, словно чувствовавшего горе своего господина, и без плаща выехал на площадь к собравшемуся народу, а оттуда со своими войсками отправился он в Толедо.

В один и тот же день, в один и тот же час в трех местах созвал король кортесы, чтобы одновременно судить и великих и малых, и дал он срока на сборы не более тридцати дней, а кто придет позже — должен считаться изменником.

Прошло уже двадцать девять дней, и приехали в Толедо графы Каррион, а Сида все еще не было. Кончился и тридцатый день, а его все не было, и враги его сказали тогда:

— Государь, объяви Сида изменником.

Но король отвечал им:

— Не сделаю я этого, потому что Сид — добрый рыцарь: много выиграл он битв, и во всех кортесах нет у меня другого, ему подобного.

Не успел проговорить это король, как явился Сид, а с ним его триста рыцарей.

— Господь да сохранит короля и вас всех! Кланяюсь вам! Но я говорю не о графах Каррион, моих врагах.

Тогда встали графы и сказали:

— Мы потомки королей, племянники императора. Как могли мы жениться на девушках из такого низкого рода, из рода хлебопашцев?

И возразил Сид:

— Сам государь вызвал меня к себе и сказал: «Я сам буду сватом: графы Каррион хотят взять за себя твоих дочерей — выдай их ради меня». Тогда отвечал я с уважением и любовью: «Я спрошу об этом у их матери, давшей им жизнь; я спрошу об этом у их кормилицы, выкормившей их». Мать их сказала мне: «Нет, не делай этого, — слишком высокого рода графы Каррион!» «Не делай этого — сказала мне кормилица, — графы бедны, но горды и требовательны». Однако, чтобы не огорчить доброго короля, согласился я. Свадебные пиры продолжались тридцать дней и кончились лишь потому, что гости не могли оставаться долее. Я зарезал до ста штук крупного скота, что же касается до кур, уток, козлят и телят — то их и не перечесть.

Король внимательно смотрел на Сида, но ничего не говорил, и Сид докончил свою речь:

— Пусть справедливый суд сойдет с неба, если вы откажете мне в нем!

Смутились гранды: друзья от волнения, враги от страха.

— Привык я сам мстить за себя и омывать свою честь кровью предателей. Мои дочери, донна Эльвира и донна Соль, оскорблены, — но не за местью пришел я сюда, а за правосудием. Если же не получу я здесь справедливого суда, то сам буду мстить графам и всему их роду до последнего человека. Подумайте, государь, о моей чести, и пусть Господь позаботится о вашей!

И, сказав это, Сид повернулся и вышел, а король встал и приказал трубить в трубы, сзывая кортесы.

В Толедо кортесы собрались во дворце Гальяна. Богато разукрашенное кресло короля стояло на самом видном месте, а вокруг него стояли скамьи со спинками, на которых должны были сидеть гранды, рыцари и судьи.

Но Сид позвал своего оруженосца и велел ему принести еще скамью со спинкой, привезенную им из Валенции и принадлежавшую когда-то мавританскому королю, и поставить ее рядом с королевским креслом, приказав нескольким оруженосцам охранять ее до следующего дня. И принесли скамью резную, тонкой работы, покрытую дорогою шелковою тканью, вышитою золотом и драгоценными камнями.

На другой день король отслушал обедню и направился во дворец с большим числом рыцарей, но Сид остался дома.

Явился тогда во дворец дядя графов Каррион, Ассур Гонзалес. Был он в длинном горностаевом плаще и шел, слегка пошатываясь, с раскрасневшимся лицом, прямо от завтрака. В речах его обыкновенно мало умного.

— Рыцари, — заговорил он, — видали ли вы когда-нибудь такие судбища? Где же сам Сид из Бивара? Верно, отправился он воевать с мельниками и забирать себе помол, как это он обыкновенно делает. И кто это надоумил его породниться с Каррионами?

Вскочил тогда на ноги Муньо Густиас:

— Молчи, злодей и предатель! Ты завтракаешь прежде, чем побывать у обедни; ты не говоришь правды ни другу, ни государю; всем лжешь ты, и даже Господу Богу! И я заставлю тебя признаться, что ты именно таков, каким я тебя изображаю.

— Никто не должен здесь говорить дурно о Сиде, — сказал король, — он лучший рыцарь нашего королевства.

И решено было вызвать трех бойцов со стороны Сида, чтобы биться им с графами Каррион и дядей их, Ассуром Гонзалесом. В то же время был отдан приказ собраться всем ровно через тридцать дней — для решения дела поединком, а брак дочерей Сида расторгнуть немедленно.

Не успел король оставить кортесы, как явились к нему послы из Наварры и Аррагонии и передали дону Альфонсу письма от своих королей: просили они дочерей Сида в замужество за своих сыновей. Сейчас же согласился Сид и, обрадованный, отправился в Валенцию приготовлять все к свадьбе и пиршествам.

Уехали и графы Каррион, сильно трусившие в душе, и решили, что не вернутся они в Толедо на поединок.

Прошло тридцать дней. Приехали в Толедо рыцари Сида, вызванные для поединка, — не было только графов Каррион и их дяди. Тогда дон Альфонс, не желая оставить дело спорным, сам поехал в Каррион и захватил с собою из Толедо шесть судей поединка. Зять короля, дон Раймонд, повез с собою рыцарей Сида, что должны были биться за его честь. Приехав в Каррион, разбили они себе палатки в долине.

Делать нечего, явились тогда и графы со своим дядей Ассуром Гонзалесом, первым предателем в мире, и привели с собою своих родных, которых было у них великое множество. И решились они, добром или хитростью, убить рыцарей Сида до суда Божия. Но те и сами понимали, в чем дело.

— Государь, — обратились они к королю, — Родриго из Бивара отдал нас под ваше покровительство; не допустите же губить нас хитростью раньше поединка, прежде чем Господь совершит Свой суд.

Тогда разослал король по городу герольдов, велел трубить в трубы и возвещать такое его решение: тот, кто окажется предателем и нанесет вред рыцарям Сида до суда Божия, будет лишен жизни и имущества.

На другое утро отмерили арену в шесть копий в длину, столько же в ширину и расчистили ее для боя, и судьи поединка предупредили бойцов, что тот, кто выйдет за черту арены, будет считаться побежденным. Солнце и тень поделили между сторонами поровну. Затем судьи ушли с арены, и бойцы стали друг против друга. Вот стоят сторонники Сида на одной стороне, а графы Каррион со своим дядей — на другой. Бойцы плотнее прижимают к себе свои щиты, опускают копья, украшенные значками, и припадают к луке; кажется, сама земля дрожит под ними, и каждый из них внимательно следит за врагом.

Но вот выехал вперед король и сказал громким голосом:

— Инфанты Каррион! Поединок, на который я согласился, должен был быть в Толедо, а не в ваших владениях. Но вы сказали, что там у вас не будет всего вам необходимого. Из вежливости я приехал в вашу землю. Я привез сюда и рыцарей Сида — они доверились мне, положась на мое слово и на мою честь. И я предупреждаю вас и ваших сторонников, что тот, кто поступит с ними вероломно, будет привязан к коням и пущен в поле — и никто не посмеет спасти его!

Рассердились графы при этих словах короля, но делать было нечего, и пришлось им биться в честном бою.

Между тем король подал сигнал.

Фернандо Каррион бился с Педро Бермудом и, видя, что не избежать ему смерти от твердой руки Педро, признал себя побежденным.

Мартин Антолинец из Бургоса бился с другим Каррионом. Мартин нанес ему сильный удар своим мечом, рассек ему шлем, и Диэго упал без движения на луку седла; потом, придя в себя, стал он кричать от боли, а конь его вынес его за черту арены, и тогда признал он себя побежденным.

Третья пара — Ассур Гонзалес и Нунна Бустос — дрались дольше, и последнему пришлось было плохо, но правда была на его стороне, и он ссадил с коня злого предателя и хотел было уже отрубить ему голову, но взмолился к нему отец Ассура:

— Не делай этого: сын мой и так побежден!

Нунна Бустос спросил тогда судей, можно ли считать поединок оконченным. Но судьи сказали:

— Нет, пока Ассур Гонзалес не признает этого сам.

Придя в себя, и он признал себя побежденным.

И с этого дня объявил король графов Каррион предателями, так же как и дядю их Ассура Гонзалеса, помогавшего им своими советами.

Они уехали из своего королевства и никогда уже не смели смотреть в глаза людям. Честь же Сида была восстановлена, и рыцари его вернулись в Валенцию, где пиры и празднества продолжались целую неделю.

Долго жил в Валенции Сид, и очень устал он от постоянных забот, устал он от множества битв, как вдруг пришло известие, что мавританский король Букар снова подошел к Валенции с тридцатью королями, столь же храбрыми, как и он сам, и со множеством войска — и пешего, и конного.

Между тем добрый Сид лежал на своем ложе, обеспокоенный и печальный. Он молил Бога о том, чтобы спас Он их всех от этой большой беды, как вдруг увидал около себя человека в блестящей белой одежде.

— Спишь ты, Родриго? — спросил он его. — Если спишь, то проснись!

— Но кто же ты, пришедший ко мне?

— Я пришел возвестить тебе, что приходит тебе пора оставить этот мир. Ты умрешь ровно через тридцать дней от нынешнего дня. Господь из любви к тебе дарует твоему войску победу над королем Букаром. Сам же ты, Родриго Кампэадор, оплакивай свои грехи, чтобы смерть не застала тебя нераскаявшимся.

Очень болен Сид: осталось ему всего два дня жизни, и позвал он к себе свою любимую жену, донну Химену, и епископа Иеронима; позвал Альвара Фанеза, Педро Бермудца и своего самого близкого слугу и друга — Жиля Диаза. Все собрались они вокруг него, и Сид сказал им:

— Вы знаете, что король Букар подходит к Валенсии, чтобы отнять ее у нас; ведет он с собою большое войско, и много королей следует за ним. Первое, что вы сделаете, когда душа моя покинет мое тело, — вы набальзамируете его благовонными травами.

А ты, моя добрая Химена, со своими подругами, не плачьте громко, когда я умру, и не наряжайтесь в траур: если узнают мавры, что нет меня на свете, они возьмут Валенцию, разграбят наши сокровища, а вас всех умертвят. Напротив, когда пойдет Букар, велите всему войску стать на стены, бить в барабаны, трубить в рога и выказывать великую радость.

И ты, Химена, уезжай тогда в Кастилию, захвати свои богатства и возьми с собой все христианское население города, а мусульман, способных изменить нам и погубить нас своею изменою, вели связать и запереть. Когда все будет готово, пускай оседлают моего Бабиэка и посадят меня на него, как живого, чтобы мавры не догадались о моей смерти, и пусть мой верный друг, Жиль Диаз, ведет под уздцы моего коня, а племянник мой, Педро Бермудец, везет передо мною мой боевой значок, как делал он это при моей жизни.

Ты же, Альвар Фанез, поведешь войско в битву, и оно победит врага. Затем вы отведете моего коня Бабиэка в Кастилию, и пускай он живет там в замке у Химены, а после его смерти вы зароете его в землю, чтобы не досталось его тело на съедение диким зверям и собакам. Он был мне верный друг и товарищ.

Пускай похоронят меня в монастыре Санто Педро в Кардене и раздадут бедным и неимущим все то из моего имущества, что не раздал я при жизни моей жене, моим дочерям и друзьям.

Пускай жена моя Химена возьмет себе все города и замки, которые завоевал я сам своим мечом. Дочерям оставляю все свои драгоценности — я не могу наделять жен чужих королей городами и землями Кастилии. Замок же мой Бивар пусть идет в мой собственный род, из которого вышел я сам. Друзьям моим отдаю все свое оружие, коней и все доспехи. Все же города и земли, дарованные мне моими государями за мои победы — возвращаю я своему королю.

Мертвый лежит добрый Сид Кампэадор. Жиль Диаз, его верный слуга, исполняет его приказания.

Двенадцать дней уже прошло со дня его смерти, наконец на тринадцатый показался авангард Букара. На рассвете выехал Сид, как живой, из ворот Валенции на своем Бабиэке, и верный его друг и слуга Жиль Диаз вел коня под уздцы. Перед ним развевалось его знамя. Вслед за ним шли его верные рыцари и все его верные войска, а за войсками ехала жена его Химена со своею свитою.

Тихо и молча вышли они из Валенции в то время, как разгоралось утро — ясное и теплое.

В это же время Альвар Фанез стал во главе войска и напал на несметных врагов. Показалось тут Букару и сопровождавшим его тридцати королям, что идет на них не менее шестидесяти тысяч христиан, одетых в белые как снег одежды, и между ними их предводитель на белом коне и с белым знаменем в руках. Испугался Букар с тридцатью королями, бежали они с поля битвы и бросились к морю, где стояли их корабли. Альвар Фанез с войском погнались за ними, но Букар успел-таки вскочить в лодку и отчалить от берега.

Добрый король Альфонс, узнав о смерти моего Сида, приехал в монастырь Санто Педро в Кардене, а за ним приехало много народа из Кастилии, из Леонии и из Толедо поклониться телу Сида. Короли аррагонский и наваррский с супругами, дочерьми моего Сида, горько плакали у его гроба.

Донна Химена велела положить тело Сида в черный гроб — столь же черный, как ее печаль.

Плакала она потом всю свою жизнь и не могла наплакаться.

Не стало доброго Сида, но имя его не умрет никогда. Он покинул мир в день Св. Троицы. Да спасет его Христос! Да будет мир с нами всеми, праведными и грешниками!

Такова история моего Сида Кампэадора. Здесь кончается рассказ. Тому, кто написал эту книгу, не откажи, Господи, в Царствии Божием! Аминь.

Отец аббат написал ее в мае месяце, в год тысяча двести сорок пятый.

Амадис Гальский

ВСКОРЕ ПОСЛЕ СТРАДАНИЙ и смерти нашего Спасителя, Иисуса Христа, царствовал в Малой Бретани король по имени Гаринтер. Управлял он своим народом по всей правде и справедливости и жил в добрых нравах и согласно Божиему повелению. Было у него две дочери. Старшая дочь была замужем за шотландским королем Лонгвинусом, и звали ее обыкновенно «Дама с гирляндой», потому что король, ее супруг, ничего не позволял ей носить на своих необыкновенно красивых волосах, кроме маленького венка из цветов или золотого обруча, у них было двое детей: сын Аграй и дочь Мабиль. Младшая дочь Гаринтера, Элизена, была еще красивее своей старшей сестры, а потому много рыцарей, принцев, герцогов и королей сваталось к ней, но всем отказывала она. Тогда стали все считать ее дурочкой и понемногу отдалились от нее, чем очень огорчался король Гаринтер.

Раз, скуки ради, поехал он на охоту, прослышав про необыкновенного оленя, жившего в лесу около его города Алима. Много приключений случилось с королем на этой охоте, много рыцарей повстречалось ему, а под конец встретил он Периона, короля французского, и вместе отправились они дальше, убили они оленя и собрались было поднять его, как вдруг, откуда ни возьмись, накинулся на добычу лев, выскочивший из леса. Засмеялся тогда Перион и сказал:

— Господин лев, не будешь же ты так жаден, что не оставишь нам хотя бы части нашей добычи!

Сказав это, соскочил Перион с коня и кинулся на льва. Завязалась между ними борьба не на живот, а на смерть. Лев подмял под себя короля, но храбр был Перион и хладнокровен: лежа подо львом, выхватил он свой кинжал и распорол живот страшному зверю. Повернулся лев и околел. Король Гаринтер помог Периону встать и сказал:

— Никогда еще не видал я такого рыцаря!

Пригласил он его в свой дворец. Приехали короли вместе, переоделись и вышли к столу, за которым уже сидели королева и принцесса Элизена. Посмотрела Элизена на короля Периона и решила: если попросит он ее руки у отца, согласится она стать королевой французскою. Решил и Перион, удалив все препятствия и политические расчеты, жениться на Элизене, если она согласится выйти за него, и собрался было он завтра же уехать во Францию и приняться за устройство своих дел. Вышли все из-за стола. Принцесса прошла мимо Периона и как бы нарочно уронила кольцо; поднял его Перион и, оставив у себя, захотел задержаться здесь надолго, жениться на Элизене, а потом уже ехать домой и устраивать там дела, оставив пока жену у ее родителей.

Все произошло так, как хотел он. Но накануне того дня, когда соединился он с Элизеной, видел он странный сон. Снилось ему, будто спал он в своей комнате, во дворце короля Гаринтера, и вдруг отворилась потайная дверь и вошел кто-то; мужчина ли то был или женщина — он не разобрал. Вошедший человек подошел к его ложу, положил свою руку ему на левый бок, вынул его сердце и бросил его в расстилавшееся за дверью море. Испугался Перион и взмолился:

— Зачем вынимаешь ты мое сердце?

— Не беда, — ответил тот, — у тебя остается еще другое сердце, которое я тоже выну после.

Очень опечалил этот сон короля Периона, и долго не мог он забыть его. Долго жил он при дворе своего тестя, но наконец пришло ему время вернуться в свое королевство. Со слезами простился он со своею женою, оставил ей свое кольцо и свой сильный меч и печально отправился в обратный путь. Элизена так огорчилась его отъездом, что никого не хотела видеть до его возвращения, и отец отвел ей уединенную башню, железная дверь которой выходила в прекрасный сад, прямо против чистого фонтана, и здесь жила она с одною прислужницей до возвращения своего супруга. Но еще задолго до возвращения его родился у нее сын.

Между тем от короля Периона не было никаких известий, и Элизена сильно обижалась этим, думая, что он забыл ее, и от огорчения не хотела даже видеть своего ребенка. Тогда прислужница ее положила мальчика в корзину, надела ему на ленточку кольцо, положила рядом с ним меч Периона и, окутав ребенка дорогими тканями, спрятала в одеяльце восковой шарик, в котором закатала записку: «Это Амадис Одночас — сын короля». «Одночас» написала она потому, что думала, что ребенок скоро умрет и окажется, что он прожил на свете очень короткое время. Выйдя из сада тихонько, дошла она до моря и спустила корзину на воду.

Тихо качалось на волнах дитя. Утро было светлое и прозрачное. По морю шел шотландский корабль, а на корабле том ехал рыцарь Гандалес. Увидал он красивую корзинку, велел ее поймать и вытащить и, открыв ее, нашел в ней прекрасного ребенка. Гандалес был недавно женат и тоже имел новорожденного сына, а потому стало ему жаль мальчика, и решил он взять к себе и этого младенца. Ветер дул им попутный, и скоро все они высадились в Шотландии. Гандалес одарил матросов и, распустив их по домам, набрал на свой корабль других, а людям своим запретил рассказывать, что найденный ребенок был не его дитя, и, вернувшись с женой в замок, стали они воспитывать ребенка вместе со своим сыном, так что никто и не знал, что они не были родными братьями. Только звали его Сыном Моря, и все недоумевали, слыша такое странное прозвище.

Вернулся король Перион во Францию, грустный и огорченный; жаль было ему расстаться с Элизеной, и сильно был он озабочен своим сном. Как только вернулся он домой, собрал он к своему двору всех мудрых и ученых людей своего королевства. Явились они во дворец и поздравили его со счастливым прибытием. Тогда рассказал он им о своем сне и просил всех их, и особенно знаменитых астрологов, объяснить ему этот сон. И известнейший из них, Урган, отвечал ему так:

— Ах, государь, сны обыкновенно ничтожны и лживы, и таковыми должны мы почитать их. Но если, государь, вы непременно хотите, чтобы мы объяснили вам ваш сон, то дайте нам время обдумать его.

— Хорошо, — сказал Перион, — очень рад и даю вам на это двенадцать дней сроку.

Затем, чтобы не могли они сговориться между собою и обмануть его, запер он каждого из них в отдельную комнату.

Прошло двенадцать дней, и первого позвал он к себе Альбрехта Шампаньи, который сказал ему:

— Государь, запертая комната, в которой вы спали, означает со всех сторон хорошо защищенное наше государство; потаенная дверь означает измену; человек, вынувший ваше сердце, — враг, благодаря ей проникший к вам, который отнимет у вас одну часть королевства, а потом придет другой враг и отнимет у вас другую часть королевства. Но в конце концов вы прогоните их обоих и восстановите свое царство.

— Нет, — сказал Перион, — тут ничего нет похожего на мой сон.

Тогда позвал он другого астролога, по имени Анталес; но и тот стал объяснять ему что-то еще более туманное, что придут, мол, какие-то персы, придут и ирландцы, — и ничего не понял из его слов Перион и обратился к Ургану. Тогда объяснил королю Урган, что сердце его, вынутое и брошенное в море, — это собственное его дитя, родившееся без него и пущенное в море; другое сердце, пока оставшееся еще у него в груди, но которое тоже будет взято, — это второе дитя, которое родится у королевы и впоследствии будет украдено у родителей.

Огорчился Перион и сказал:

— Верю тебе, Урган, но удивляюсь, как это королевское дитя может быть брошено в море или украдено!

— Для Бога все возможно! — ответил ему Урган.

На другой день, когда после обедни вышел Перион из церкви, подошла к нему незнакомая женщина и сказала:

— Когда найдешь вещь, принадлежавшую тебе и брошенную в море, тогда лишится Ирландия лучшего своего цвета!

Еще больше огорчился король от слов этой женщины; хотел он просить у нее разъяснения ее слов, — но она уже исчезла в толпе, и никто не мог найти ее.

Между тем Сын Моря рос вместе с сыном Гандалеса — Гандалином, и исполнилось уже им обоим по три года. Сын Моря был целою головою выше Гандалина и крепче его в тысячу раз.

Выехал раз Гандалес по делам из замка и встретил на дороге женщину, которая сказала ему:

— Береги вещь, вынутую из моря: она прославит весь твой род!

И была то фея Урганда.

Воротился Гандалес домой. Сын Моря выбежал к нему навстречу, и тогда поднял его приемный отец и крепко поцеловал.

— Дай Бог дожить мне до того времени, когда подвиги твои прославят тебя по всему свету! — сказал он.

Так росли мальчики в большой дружбе между собою, и минуло им по шести лет. Отлично стрелял из лука Сын Моря, скакал верхом и умел владеть оружием.

Путешествовали в то время по Шотландии король Лонгвинус со своею супругою и детьми и заехали в замок Гандалеса. Там приняли их с великою честью, и гостили они там несколько дней. Но Гандалес не пустил Сына Моря играть с их сыном, потому что Сын Моря был такой красивый мальчик, что Гандалес боялся, как бы король, увидав его, не взял его с собой, — и привел в королевские покои только своего сына Гандалина. Очень доброй души был этот мальчик, но ужасно некрасивый.

Однако королева, сидя у окна, увидала Сына Моря во дворе замка в то время, как стрелял он из тяжелого отцовского лука, и поразилась его красоте и силе. Разгорячился мальчик и побежал к ручью пить, оставя лук свой на том месте, где стрелял. В это время прибежал туда и королевский сын с Гандалином, и сын короля захватил лук, оставленный Сыном Моря, а Гандалин не хотел допустить этого. Завязалась между ними драка, и Гандалину так досталось от сына короля, что он закричал:

— Сын Моря! Помоги мне!

Откуда ни возьмись, напал на королевского сына Сын Моря, ударил его по спине, вырвал у него лук и луком еще раз ударил его по голове. Вырвался у него сын короля и стремглав побежал с громким воплем.

Встретил его наставник и спросил, что случилось и куда он бежит.

— Сын Моря побил меня! — ответил он.

Позвал тогда наставник Сына Моря и сказал ему:

— Как смеешь ты бить королевского сына? За это будешь ты наказан — и не мало, и не мягко!

— Можете убить меня, — отвечал мальчик, — но я не позволю обижать при себе моего брата!

Видела все это королева и немало дивилась чудному мальчику и тому, что звали его Сыном Моря. Позвала она к себе Гандалеса и спросила, его ли это был сын.

— Да, мой, — отвечал Гандалес.

С сомнением посмотрела на него королева и проговорила:

— Совсем он на тебя не похож! — (Мальчик был необыкновенно красив, а Гандалес необыкновенно безобразен.) — Отчего же ты называешь его Сыном Моря? — продолжала королева.

Смутился немного Гандалес, но отвечал, что далеко ездил он с женой на корабле и что мальчик родился в море. Так понравился мальчик королеве, что она только о нем и говорила, и решил король сделать ей удовольствие и взять Сына Моря играть и учиться вместе с их наследником, Аграем. Позвал он Гандалеса и сказал ему об этом.

— Сын мой слишком еще мал, государь, чтобы мог он обходиться без ухода матери! — отвечал Гандалес.

— Сама королева будет ему матерью! — сказал король, и Гандалесу пришлось согласиться.

Спросили тогда Сына Моря, согласен ли он уехать с королем.

— Хорошо, — ответил мальчик, — но только с условием, чтобы и мой брат поехал со мною: без него я не поеду!

Король с королевой согласились взять с собою и маленького Гандалина и, позвав своего сына, сказали ему, что с этого времени будут у него два товарища для игры и учения.

Увидал Гандалес, что король непременно хочет взять с собою детей, и горько заплакал. Стал шутить над ним король, видя его слезы, и тогда рассказал ему Гандалес все, как было: и как нашел он Сына Моря, и что предсказала ему незнакомая женщина. Дня через два уехал король и увез детей Гандалеса.

Вскоре после того, все еще печальный, король Перион кончил устройство своих дел и, все думая о своем сне, собирался уже ехать за возлюбленною своею супругой, как только окончательно оденутся леса листвой, как вдруг явилась к нему во дворец молодая всадница и, сойдя с коня и преклонив колени, подала ему письмо королевы. Писала ему Элизена, что отец ее Гаринтер умер, и что шотландский король, зять ее, захватил уже все королевство, а ей пришлось бежать в маленький городок Аркаду, и что она просит короля, своего супруга, поскорее приехать за ней. На другой же день пустился в путь король Перион и ехал, не останавливаясь, и день, и ночь, пока не приехал в маленький городок Аркаду и не прижал к своему сердцу возлюбленную свою супругу.

Элизена сама не знала, что сталось с ее ребенком, так как прислужница скрыла от нее, что она бросила дитя в море, а сказала ей, что младенец умер. Элизена не посмела рассказать королю, своему супругу, что она обиделась тогда на него и отказалась видеть своего новорожденного, и, полагаясь на слова прислужницы, решила не говорить королю ничего.

Взял Перион свою супругу и вернулся с нею во Францию, где с величайшею радостью встретили их все их подданные. Счастливо зажили они в своей милой Франции, и родились у них сын Галаор и дочь Мелиса.

И вот однажды, когда короля не было дома, а королева со своими прислужницами и детьми сидела в саду, отворилась в стене потайная дверь, и появился верхом на осле такой страшный великан, что все бывшие в саду сначала остолбенели от ужаса, а потом одни на землю попадали, другие убежали. Не посмотрел на них великан, захватил Галаора, которому шел тогда четвертый год, сказав: «Женщина не обманула меня», и исчез. Не испугалась только одна королева бросилась она за великаном и стала умолять его отдать ей сына. Но ничего не сказал ей великан и унес мальчика далеко за море. Бежала за ним королева до берега, но не могла догнать — и упала как мертвая.

Приехал король Перион — и никто не вышел к нему навстречу — ни жена его, ни сын. Испугался он и сам пошел в комнату своей жены и узнал там печальную истину. Элизена с горя рассказала ему тут и о рождении первого сына, а прислужница покаялась и призналась, что пустила она дитя в море.

Поняли тогда Перион и Элизена, что предвещал памятный сон короля, и стали надеяться, что сыновья их не погибли.

Тем временем великан принес Галаора на пустынный остров Гандалан, где жил один ученый муж, отличавшийся необыкновенною святостью жизни. И просил его великан воспитать мальчика так, чтобы вышел из него настоящий рыцарь без страха и упрека, как это прилично сыну короля и королевы.

— Почему же отнял ты его у родителей? — спросил святой муж.

— Потому, что покорил нас рыцарь Албадан, взял в плен моего отца и держит его в замке за семью замками; может освободить его только сын короля Периона, который будет сильнее всех нас, великанов, — так сказала мне фея. А это и есть единственный сын короля Периона.

И мальчик остался у святого мужа до тех пор, пока не вырос и не был посвящен в рыцари.

В то время царствовал в Великой Британии Фалангрис. Умер он бездетным, и царство должно было достаться брату его Лизварту, который был женат на датской принцессе Брезене и жил в Дании. Умер Фалангрис, и явилось к Лизварту в Данию посольство, чтобы звать его на царство в Британию. Простился король Лизварт со своим тестем, датским королем, и отправился в Великую Британию со своей супругой и маленькою дочерью Орианой, десятилетнею девочкой необыкновенной красоты и привлекательности. Очень устала девочка от непривычного морского путешествия, и король Лизварт, заехав по пути к королю шотландскому, просил подержать там дочь его Ориану, пока не устроится он окончательно в Великой Британии. Охотно согласилась королева шотландская оставить у себя эту маленькую красавицу, принцессу Ориану.

Уехали король Лизварт и королева Брезена, и нежданно-негаданно случилось так, что принцессе Ориане пришлось довольно долго прогостить при шотландском дворе.

Сыну Моря было тогда лет двенадцать, но он был так силен и крепок, так высок ростом, что никто не дал бы ему менее пятнадцати лет. Пока маленькая принцесса жила при дворе короля шотландского, Сын Моря служил ей в качестве ее пажа, и скоро принцесса не могла обходиться без него, а он полюбил ее больше всего на свете и решил избрать ее своею дамой и всю жизнь служить ей верой и правдой, как самый преданный рыцарь. Но прежде чем во славу ее начать совершать подвиги, нужно было, чтобы посвятили его в рыцари. И вот, когда ему минуло пятнадцать лет, пошел он просить об этом своего повелителя, короля шотландского. Удивился король, что такой ребенок просит его о посвящении в рыцари.

— В силах ли ты исполнять весь рыцарский устав? — спросил его король.

— Я исполняю его и теперь, хотя и не посвящен в рыцари, — отвечал Сын Моря, — только не могу я еще ехать на подвит в честь моей дамы.

— Куда же поехал бы ты, если бы был рыцарем? — спросил его король.

— Во Францию, к королю Периону: много битв и турниров происходит при его дворе.

— Хорошо, — сказал король, — я подумаю.

И послал он к Гандалесу за советом. Прислал тот Сыну Моря его меч, найденный в его корзине, и его кольцо. Отдали эти вещи Сыну Моря, и удивлялся он, что меч его был такой тупой. И когда спросил его король, нравится ли ему этот меч, он сказал, что очень нравится, но что он совсем тупой.

— Пятнадцать лет никто не точил его, теперь твое дело сделать его острым, — отвечал король и, рассказав ему, как он был найден, передал и записку, закатанную в восковой шарик и зашитую в его одеяльце.

— Теперь, государь, буду я еще настоятельнее просить вас поскорее посвятить меня в рыцари, — сказал тогда Сын Моря, — должен я теперь пуститься странствовать, отыскивая своих родителей: может быть, еще они живы, и у меня есть и братья, и сестры, и родственники. Гандалин, мой названый брат, хочет быть моим оруженосцем.

Хотел было король возражать ему, но прибежали тут слуги и сообщили, что неожиданно прибыл король Перион.

— Как, ко мне? В мою землю? — спросил король.

— Да, и даже прямо к вам во дворец, — отвечали ему. Пошел король шотландский навстречу Периону, с искреннею радостью обнял его и приветствовал, как родственника: были они женаты на родных сестрах. Попенял король шотландский Периону, что не дал он раньше знать о своем приезде — с честью встретили бы его на самой границе Шотландии, и очень жалел, что не привез тот с собою королеву Элизену.

— Из одной любви к тебе, моему брату и другу, не доставил бы я тебе столько хлопот своим посещением, — отвечал Перион, — привела меня к тебе великая нужда, и приехал я к тебе за помощью: тайно напал на мое королевство ирландский король Абий, и, в то время как я, ничего не подозревая, и не думал готовиться к войне, он успел уже покорить большую часть моего царства и посадил там королем своего зятя Даганида. Люди мои со страха разбежались, и одни только рыцари бьются с врагом; но их мало, и не могут они одолеть его. Не придут ли и твои рыцари к нам на помощь? Не дашь ли ты мне войска для борьбы с врагами-предателями?

— Огорчает меня твоя беда, брат и зять мой! — отвечал шотландский король. — Дружба моя к тебе не на словах только, но и на деле, пусть же пойдут с тобой мои верные рыцари и помогут тебе одолеть врага и предателя. Потерпи немного, и Господь наградит тебя за твою честь и добродетель.

Услыхал эти речи Аграй, наследник престола шотландского, и стал просить-молить отца отпустить его биться с ирландцами под знаменами своего родственника, короля Периона.

— Делай что хочешь! — отвечал ему Лонгвинус. — Я тебе перечить не стану.

И, обратясь к королю Периону, сказал:

— Подам я клич по всему своему царству и каждого, кто захочет идти за тобой, отпущу с радостью, будь то сто человек или сто тысяч. Но будут то только рыцари-охотники, сам же я не могу объявить войны ирландскому королю, моему соседу: не хочу я навлекать бедствия на народ свой.

— Этой только помощи и ждал я от тебя, — сказал король Перион и сердечно поблагодарил своего зятя.

Слышал все это Сын Моря, и понравился ему французский король; очень захотелось ему биться под его знаменами, и еще сильнее огорчался он тем, что не был еще посвящен в рыцари. Рассказал он свое горе принцессе Ориане, и задумала она хитрый план — попросить короля французского Периона посвятить его в рыцари. Сказала она об этом своей подруге Мабиль, дочери шотландского короля, и послали они к Периону свою прислужницу с просьбой — на обратном пути во Францию остановиться ночью в лесу у часовни. Удивился Перион такой просьбе, но был он рыцарь и не мог отказать дамам.

Принцессы взяли с собой Сына Моря и отправились в назначенное место. Приехал туда и король Перион, один, оставив свиту на опушке леса; сошел с коня и стал ждать, что будет. Подвели к нему принцессы Сына Моря и попросили посвятить его в рыцари, ручаясь за его честь и добрые нравы. Короля Периона сильно поразили красота мальчика и его гордый вид. Тогда сказала ему принцесса Ориана, что мальчик был благородного происхождения и хотел быть посвященным в рыцари.

— Я верный рыцарь принцессы Орианы, — сказал тогда Сын Моря, — я готов служить ей и совершать в честь ее славные подвиги. Имя ее будет последним словом, произнесенным мною перед смертью, и живу я лишь ею одною.

— Обещаешь ли ты исполнять устав рыцарского ордена? — спросил его король Перион.

— Да, до конца дней моих!

Согласился тогда король Перион посвятить в рыцари Сына Моря; надел он на него рыцарские шпоры, ударил мечом и сказал:

— Рыцарь должен быть храбр, как лев, в битве; кроток, как ягненок, со слабыми; защищать вдов и сирот и всех женщин; быть верным своему слову, своему государю и своей даме.

Затем поцеловались они и помолились вместе Богу, и монах, живший у часовни, благословил оружие вновь посвященного рыцаря. Распростился с ними король Перион и поехал дальше догонять свою свиту; монах удалился в свою пещеру, и принцессы остались одни с Сыном Моря.

Поблагодарив Ориану, Сын Моря стал прощаться с нею. Заплакала было Ориана, но знала она, что рыцарь не может сидеть дома, а потому сдержалась и только, отведя его в сторону, спросила, действительно ли он сын Гандалеса. И рассказал ей тогда Сын Моря все, что узнал о себе от короля шотландского, и отдал ей восковой шарик, найденный в его корзине. Улыбнулась Ориана сквозь слезы и обещала, что будет верна ему всю жизнь и сохранит на память его восковой шарик. Так простились они надолго.

Отправился принц Аграй со своими рыцарями на помощь французскому королю; отправился велел за ними и Сын Моря, простившись с прекрасною принцессой Орианой.

Не прошло и десяти дней после его отъезда, как пришли в Шотландию корабли с посольством от британского короля, присланного им за дочерью. Король Лонгвинус с честью принял посольство короля Лизварта и отпустил принцессу Ориану со множеством слуг, рыцарей и дам, и даже собственная его дочь, принцесса Мабиль, вызвалась проводить свою подругу. И было тогда решено между королями, что принцесса надолго останется при британском дворе и будет воспитываться вместе с принцессой Орианой, чтобы девушки не скучали порознь.

Когда принцессы стали собираться в путь и Ориана укладывала свои любимые вещи, попался ей в руки и восковой шарик, данный ей на прощание Сыном Моря. Взяла она его в руки и задумалась о молодом рыцаре и так долго думала о нем, что воск растаял, и обнаружилась закатанная в шарик записка. Прочла Ориана заключавшиеся в ней слова: «Это Амадис Одночас — сын короля!» Очень обрадовалась она, что рыцарь ее оказался равного с нею рода и что зовут его таким прекрасным именем — Амадис. Захотелось ей порадовать его поскорее этою вестью; позвала она свою верную прислужницу, датчанку, и сказала ей, что должна поверить ей большую тайну.

— Если ваша милость желает дать мне тайное поручение, — отвечала ей служанка, — то я клянусь вашей милости, что ничто и никто на свете не заставит меня изменить этой тайне.

— Должна ты найти Сына Моря, — сказала ей тогда Ориана, — уехал он к королю Франции помогать ему против врагов. Найдя его, передай ты ему тайно от всех эту записку и скажи, что я уехала ко двору моего отца, короля Британии, где он должен потом найти меня.

Взяла служанка записку у Орианы и поклялась исполнить ее приказания в точности.

Когда принцессы были готовы отправиться в путь, сам король шотландский проводил их на корабль. Ветер дул попутный, и в несколько дней они достигли Великой Британии.

Между тем Сын Моря, покинув двор короля шотландского, попал в замок великана и только после жестокой битвы с ним и после нескольких поединков с неизвестными рыцарями достиг наконец замка Гальпана, где фея Урганда перевязала его раны и где он мог отдохнуть несколько дней. Затем, простившись с феей, поехал он дальше.

Стоял апрель месяц, и птицы начинали уже запевать свои весенние песни, и все смотрело так радостно и весело. Грустно стало Сыну Моря; ехал он лесом одинокий, бездомный и бесприютный и думал о том, как это он, такой одинокий бедняк, выбрал своею дамой принцессу Ориану, между тем как на всей земле нет достойного ей рыцаря. Попался навстречу ему другой рыцарь и поехал с ним рядом. Но Сын Моря не заметил его, пока встречный рыцарь не спросил его о причине такой глубокой задумчивости.

— К чему рассказывать мне о своем горе, рыцарь? — отвечал ему Сын Моря. — Узнав о нем, ты так будешь удручен, что доспехи твои покажутся тебе еще тяжелее. Одно только могу я сказать: кто любит, тот испытывает много горя!

— Не думаю, — отвечал ему рыцарь, — рыцарь должен искать себе славы и чести и ради них с радостью бросаться навстречу опасностям и приключениям; так по крайней мере предписывает долг его службы прекрасной даме, которая в конце концов непременно должна вознаградить его за все подвиги.

Так ехали они, беседуя между собою, и незнакомый рыцарь пристально смотрел на Сына Моря.

— Желал бы я знать одно! — сказал он вдруг.

— Что же желал бы ты знать? — спросил его Сын Моря.

— Желал бы я знать, где найти мне Сына Моря?

Удивился Сын Моря и спросил его:

— Какая же нужда тебе до Сына Моря?

— Принц Аграй послал меня к нему навстречу.

— Где же теперь сам принц Аграи?

— Он на берегу ждет благоприятного ветра, чтобы отправиться во Францию.

Услыхал это Сын Моря и, не говоря ни слова, пришпорил коня и поскакал по направлению к берегу. В виду лагеря Аграя выскочили из лесу и напали на него два рыцаря. Сын Моря одного из них выбил из седла, а другого так ударил по шлему, что разбил ему голову до самых плеч и, не останавливаясь, прискакал к палатке Аграя.

С радостью встретил его принц Аграи, обнял и повел к себе. За ужином рассказал ему Сын Моря о своих приключениях, и обрадовался Аграи, узнав, что победил тот двух неизвестных рыцарей из соседнего леса: не было от них до того дня ни прохода, ни проезда в лагерь Аграя.

На другой же день подул попутный ветер. Снявшись с лагеря, сели они на корабль и после непродолжительного плавания благополучно приехали во Францию к замку Бал-даину, где находился тогда король Перион со своею супругою Элизеною и остатками своего разбитого войска. С большими почестями встретили в замке принца Аграя и его рыцарей. Сначала король Перион не узнал было Сына Моря, но, когда назвали его, он его вспомнил и подвел его к королеве. Аасково встретила королева своего племянника, принца Аграя, но, когда увидала она Сына Моря, сердце ее вдруг затрепетало, и она спросила, кто этот прекрасный принц.

— Я не принц, — отвечал ей Сын Моря, преклоняя колени, — я служитель сестры вашего величества, королевы шотландской.

Но королева не в силах была отвести от него глаз, и сердце ее так и прыгало в груди, точно радовалось при виде родного сына.

На другой день собрались все рыцари на военный совет. Всех больше говорил герцог Нормандский, но Сын Моря не соглашался с ним ни в чем, и решено было каждому биться порознь.

Много врагов положил в тот день Сын Моря.

На другой день пришлось Сыну Моря биться в поединке с самим королем ирландским Абием. Много копий поломали они оба, много ран нанесли друг другу, но ни за кем не осталось победы: ночь застала их, и отложили они битву до следующего утра, с тем чтобы исправить пока оружие, перевязать свои раны и отдохнуть. Король Абий отправился в свой лагерь, а Сын Моря — в город. Вблизи города встретил его посланный от короля и королевы с приглашением ехать отдыхать прямо во дворец. Здесь перевязали ему раны, угостили и успокоили его. На другое утро сам король надел на него доспехи, а принц Аграй дал ему щит с изображенными на нем двумя голубыми львами.

На другое утро снова сошлись враги и бились до самого полудня. Сильно стало печь солнце, и предложил король Абий Сыну Моря отдохнуть немного.

— Нет, — отвечал Сын Моря, — нам некогда отдыхать: должны мы биться, пока один из нас не останется на месте или пока не отдашь ты королю Периону всего, что так несправедливо у него захватил.

Не согласился на последнее король Абий, и снова начали они биться. Бились, бились — и стал ослабевать король Абий от потери крови; взял он меч обеими руками и занес его над головою Сына Моря, но тот увернулся, сам напал на Абия, сбил с него шлем и сказал ему:

— Прощайся с жизнью, Абий, молись о грехах своих!

Закрыл тогда глаза ирландский король и стал припоминать все свои несправедливые деяния и сказал наконец Сыну Моря:

— Прикажи после моей смерти всем моим рыцарям и воинам вернуться домой, в Ирландию. Возвращаю королю французскому все его владения, несправедливо завоеванные мною.

Жалко стало Сыну Моря убивать короля Абия, который и так уже истекал кровью, и передал он его рыцарям. Простился с ними король Абий, подтвердил свои распоряжения и умер.

Велика была радость во всей Франции, когда удалились из нее враги, и король Перион с большим торжеством принимал победителя в своем замке. Во время пира, данного в честь Сына Моря при дворе короля французского, явилась во дворец служанка принцессы Орианы и передала Сыну Моря записку, найденную в его восковом шарике. Обрадовался Сын Моря, прочитав эту записку, но никому ни слова не сказал он, кроме принца Аграя, и, посоветовавшись с ним, задержал прислужницу дня на два во дворце.

На другой день, гуляя в саду, встретил Сын Моря дочь короля Периона, маленькую принцессу Мелису. Девочка горько плакала, и, когда он спросил ее о причине слез, она отвечала, что потеряла кольцо, данное ей королевой.

— Ну, это нетрудно исправить! — сказал Сын Моря и, сняв со своего пальца кольцо, — то самое, что находилось в его корзинке, когда был он спущен в море, — подал его маленькой принцессе.

— Ах, так это ты нашел его! — радостно вскричала принцесса Мелиса.

— Как так нашел? Это мое собственное кольцо.

— Нет, это кольцо мое!

Так долго спорили они, что услыхал их спор король Перион и подошел к ним. Сильно удивился он, узнав, в чем дело, опустил голову и начал раздумывать об этом странном обстоятельстве. Но тут увидал он на земле кольцо, потерянное принцессой Мелисой, и, сличив кольца, убедился, что были они точь-в-точь одно как другое, и узнал свое собственное обручальное кольцо. Тогда спросил он Сына Моря, откуда взял он это кольцо, и Сын Моря рассказал ему всю свою историю и показал свой меч и записку. Тогда повел его король Перион к королеве Элизене и просил его показать и ей меч, кольцо и записку. Позвали прислужницу, бросившую Амадиса в море, и она узнала все эти вещи.

Так нашли своего старшего сына король Перион и королева Элизена, и была великая радость по всей Франции. Тем временем принц Аграй простился со своим другом и уехал в Норвегию, где жила его невеста.

Прислужницу же принцессы Орианы щедро одарили и с честью отпустили назад к ее госпоже, которой она должна была сообщить, что Сын Моря превратился в Амадиса, сына короля французского. И стали с этого времени звать Сына Моря прекрасным именем Амадис.

Сбылась таким образом первая половина пророчества феи Урганды: в тот день, когда нашел французский король своего старшего сына, погиб лучший цвет Ирландии — король Абий.

Тем временем вошел в возраст Галаор, и опять явился на остров великан и привел ему великолепного коня, дал блестящее вооружение и сказал ему, что пора уже посвятить его в рыцари.

— Хорошо, — сказал юноша, — но я не хочу быть посвященным каким-нибудь неизвестным рыцарем — хочу ехать ко двору короля Лизварта, пусть он сам посвятит меня.

Обрадовался великан такому решению юноши и сейчас же согласился сопутствовать ему в далекую страну Лизварта. Ехали они вместе не день и не два и подъехали к огромному замку, окруженному рвом. Мост был поднят, и не было к замку доступа, хотя через реку, на берегу которой стоял замок, и был другой большой мост. Много народа толпилось на этом мосту — женщин, рыцарей, оруженосцев и пажей; после всех въехал на него рыцарь в великолепном вооружении, с двумя львами на щите. Все сторонились этого рыцаря, каждый давал ему дорогу; дали ему дорогу и Галаор с великаном. Проехал мост рыцарь и затрубил в рог, вызывая служителей замка на стене. Явились служители замка, и стал требовать рыцарь, чтоб опустили они подъемный мост через ров для проезда в замок. Не согласились они, и рыцарь со львами на щите стал осыпать их всевозможными оскорблениями. Тогда выехали из замка пятеро рыцарей, чтобы биться с ним: ударил он двоих своим мечом — и разлетелись они в разные стороны; двух других копьем ссадил с коней, а пятого толкнул только щитом — и полетел тот с конем в реку.

Стоял на берегу Галаор и любовался могучею силой этого рыцаря.

— Вот если бы такой храбрый из храбрых посвятил меня в рыцари! — сказал он великану.

Не успел тот ответить ему, как очутилась перед ними женщина — это была фея Урганда, «неузнаваемая», как ее звали в народе, — и сказала Галаору:

— Для всех будет лучше, если это так случится. Следуй за мной, я попрошу рыцаря со львами на щите посвятить тебя.

Удивился рыцарь со львами на щите, увидав великана, приближавшегося к нему, по-видимому, с дружескими намерениями. Заговорил с ним великан, и словно раздалось эхо от трех тысяч труб. Стал он просить рыцаря посвятить юношу в рыцари. О том же стала просить и Урганда. Удивился рыцарь и, смеясь, заметил:

— Кто же посвящает в рыцари незнакомых людей, встретившихся на проезжей дороге? Кто вы такие, господа, и куда держите путь?

— Держим мы путь ко двору короля Лизварта, — отвечали они.

— Еду и я туда же, — сказал рыцарь со львами на щите, — там мы с вами встретимся, и там король и посвятит тебя в рыцари.

Стала тут Урганда просить его не откладывать этого дела. Тогда подъехал к нему сам Галаор и, поклонившись, сказал:

— Послушай, рыцарь: я сын короля, и не придется тебе стыдиться, что посвятил меня в рыцари.

— Пожалуй, сделать это мне нетрудно! — отвечал с дружескою улыбкой рыцарь со львами. — Но где же мы возьмем здесь священника? А надо бы нам сходить к обедне и окропить святою водой твое оружие.

— Я молился сегодня утром у обедни, — возразил ему юноша, — и оружие мое окропляли святой водой не один и не два священника.

Тогда перестал возражать рыцарь со львами и, сойдя с коня, надел юноше на правую ногу рыцарские шпоры и, подав ему руку, пожелал счастья и сказал:

— Теперь ты рыцарь, а потому добудь себе меч, где хочешь!

— Ты же сам дашь мне его, — отвечал ему юноша, — потому что я не возьму его ни от кого другого.

Засмеялся рыцарь со львами и уже подозвал было оруженосца, чтобы взять у него запасной меч, но тут вмешалась фея Урганда и сказала:

— Постой, я дам тебе меч для этого юноши!

С этими словами поспешно подошла она к дереву и взяла прислоненный к нему и никем не замеченный меч, рукоять которого вся была усыпана драгоценными камнями, и такой светлый и блестящий, точно он сейчас только был принесен из кузницы. Взял этот меч рыцарь со львами на щите, ударил им юношу и пристегнул меч к его поясу, говоря:

— Такой красивый меч принадлежит по праву такому красивому рыцарю. Идите же оба на великие подвиги.

Поблагодарил Галаор рыцаря и простился с ним. И один повернул налево, другой — направо, фея Урганда пожелала проводить великана и Галаора, и дорогой юноша сказал ей:

— Полжизни отдал бы я, чтобы только узнать, кто такой этот рыцарь, посвятивший меня в рыцари!

— Узнать это нетрудно: это Амадис, сын французского короля Периона.

Обрадовался Галаор этому известию, но ничего не сказал Урганде. Когда простились они, фея вернулась, догнала Амадиса и сказала ему, что юноша; посвященный им в рыцари, был его брат Галаор услыхав это, Амадис поспешил переменить путь и поскакал за своим братом; но тот успел уже далеко опередить его. Пока Амадис искал всюду Галаора, тот продолжал свои путь, и дорогой великан открыл ему свою тайну; был у него злейший враг, великан Албадан, и воспитал он Галаора для того, чтобы было кому отомстить за него этому врагу.

Решился тогда Галаор прежде всего отправиться в замок Албадана. Подъехали они к замку, и выехал им навстречу великан ростом с целую гору, и конь у него был точно слон. Стал было издеваться великан над Галаором, но так и не кончил своей насмешки: метнул Галаор в него копье, и попало оно ему в голову. Заревел великан и упал.

Тогда подъехал к нему Галаор и отрубил ему голову. Увидав это, вышли из замка рыцари и дамы и стали звать Галаора:

— Приди к нам, славный рыцарь, освободивший нас от нашего угнетателя, страшного великана, так долго державшего нас в плену!

Отправился Галаор в замок великана, спал, ел и отдыхал там, и рыцари и дамы служили ему, желая выразить ему благодарность. Распрощался затем с ними Галаор, предоставив замок в их распоряжение, простился и со своим великаном, которому сослужил такую службу, и поехал путем-дорогой прямо ко двору короля.

Тем временем Амадис, простившись с феей Ургандой, тоже отправился ко двору короля Лизварта в сопровождении своего верного оруженосца, названого своего брата, Гандалина. Дорогой они заплутались, и застигла их ночь. Ехали-ехали они наугад и наконец увидали огонь; поехали они на огонь и подъехали к замку. Но в замке этом такой был крик и шум, что, как они ни стучались, стук их не был слышен. Наконец Гандалин бросил в окно копье, и тогда вышел на крышу замка рыцарь и спросил, кто они такие и что им надо.

— Я странствующий рыцарь, — отвечал Амадис, — и прошу впустить меня и дать отдохнуть до утра.

— В такую ночь по дорогам бродят только злые духи да дикие звери, — получил он ответ, и никто не отпер ему ворот.

Рассердился Амадис и хотел было уже попытаться сам отворить ворота, но вышла к нему женщина и сказала, что она может его впустить, но что ему же будет от этого худо.

— Не твоя это забота, — отвечал Амадис, — отворяй-ка лучше ворота, пока я не разбил их!

Когда очутился Амадис на дворе замка, вышел к нему рыцарь и грубо заговорил с ним.

— Кто ты такой? — спросил его тогда Амадис.

— Я рыцарь Дардан! Имя это знает каждый христианин!

— Если бы ты был рыцарь и христианин, то не так бы обошелся со странником, — заметил ему на это Амадис.

Пошел тогда Дардан в замок, чтобы пристегнуть оружие. Когда он вернулся, рыцари стали биться. Бились они долго и ожесточенно, и победил Амадис Дардана.

Узнав о смерти Дардана, король Лизварт приказал в память этого необыкновенного приключения поставить на том самом месте, где умер Дардан, великолепный памятник из черного мрамора.

Стал король расспрашивать о рыцаре, убившем Дардана, но никто ничего не мог сказать о нем, а между тем королю Лизварту очень хотелось повидать его.

— Если бы был у меня на службе такой доблестный рыцарь, не боялся бы я никаких врагов! — повторял он, вздыхая.

В это время дочь его Ориана ждала обещанного прибытия Амадиса и не могла дождаться: срок давно уже прошел, а он все не ехал.

— Или он забыл меня, — говорила она своей верной прислужнице, датчанке, — или нет его в живых.

— Подождем еще, принцесса, — отвечала та благоразумно. — Сдается мне, что это он убил злого Дардана.

Обрадовалась этому известию Ориана, и стала она ждать Амадиса или вестей от него с часа на час.

В это время Амадис был уже близко к Лондону. Остановился он в соседнем лесу, а наутро приехал ко двору короля Лизварта и был принят там с честью не только королем и королевой, но и разными принцами и герцогами. Обступил дворец и народ — каждый любовался красотой и доблестью рыцаря.

Открылся Амадис королю Лизварту: сказал, что он сын короля Периона и просит руки Орианы. Приняли его предложение король и королева, и начались великие празднества в царстве Лизварта. Приехал туда и Галаор. Свиделись братья и после празднеств решили вместе ехать на подвиги: Амадис — в честь Орианы, а Галаор — для славы своего имени.

Простились они с Лизвартом и Орианой и отправились в путь-дорогу. Но вскоре им пришлось расстаться на некоторое время: Галаор поехал к своему великану, а Амадис со своим оруженосцем Гандалином отправились в другую сторону.

Прошло немало времени после того, как расстались они. Немало встреч и приключений имел на своем пути Амадис и поехал наконец искать своего брата Галаора.

Ехал он сначала лесом, потом выехал на широкую зеленую лужайку, усыпанную фиалками и другими цветами. Поехал этой лужайкой и вдруг увидал около себя подпрыгивающего веселенького маленького карлика. Подозвал он его к себе знаком и спросил, не видал ли он в той стороне, откуда идет, прекрасного рыцаря по имени Галаор.

— Нет, но, если бы ты пожелал, я мог бы показать тебе лучшего рыцаря на свете, — отвечал карлик.

Подумал Амадис, что это не может быть никто иной, как Галаор, и стал просить карлика проводить его к этому рыцарю.

— Охотно, — отвечал тот, — но ты должен обещать при случае сослужить мне за это службу!

Амадис согласился, и все втроем пустились они в путь. Так ехали они шесть дней, и наконец показался вдали на дороге замок.

— Господин, — сказал тогда карлик Амадису, указывая на замок, — здесь должны вы исполнить данное мне обещание.

— Клянусь тебе, что я исполню его, если только смогу, — отвечал Амадис.

— Но знаете ли вы, как называется это место?

— Нет, я никогда не бывал здесь.

— Это замок Вальдерин. Подъезжая к нему, не забудьте взять с собой ваше оружие, потому что тот, кто сюда входит, не так-то легко выходит.

Взял тогда Амадис свое оружие и поехал вперед, а Гандалин и карлик за ним следом. Въехав во двор замка, стал он оглядываться по сторонам и сказал карлику:

— Кажется мне, что никто не живет здесь.

— И мне тоже кажется, — отвечал карлик.

— Зачем же ты привел меня сюда и что должен я здесь для тебя сделать?

— У этих самых ворот был убит один благородный рыцарь; рыцарь этот был мой господин, и оттого-то и хотел бы я, чтобы кто-нибудь жестоко отомстил убийце, но все те, кого ни приводил я сюда, или слагали здесь свою голову, или бывали заключены здесь в темницу.

— Ты верный слуга, — сказал Амадис, — только ты не должен приводить сюда рыцаря, не сказав ему наперед, с кем придется ему биться.

— Господин, — отвечал карлик, — рыцарь этот очень известен, и я нашел лучшим не называть его, а то, пожалуй, не нашлось бы человека, готового отомстить ему.

— Но как же его имя? — спросил Амадис.

— Аркалаус-колдун.

Поехал Амадис дальше и еще пристальнее стал оглядываться по сторонам, но все было тихо и безмолвно. Остановившись во дворе замка, простоял Амадис, не сходя с коня, до ночи и сказал тогда карлику:

— Чего же еще ждать? Приходится нам уезжать отсюда.

— Ну что же, уедем! — отвечал карлик, начинавший трусить. — Это самое лучшее, что мы можем сделать.

— Подожду еще немного, — сказал Амадис, — может быть, явится наконец рыцарь или кто-нибудь, кто укажет нам путь к нему.

— А мне так не хотелось бы ждать, — возразил карлик, — потому что боюсь, как бы рыцарь не узнал меня и не догадался бы, что я покушался На его жизнь.

Пока они так говорили, увидал Амадис другой двор и, спешившись, пошел туда и тоже не нашел там ни души. Но тут увидал он вход в подземелье, куда надо было спускаться по ступенькам. Между тем карлик дрожал от страха и готов был бежать, так что Гандалину пришлось крепко держать его.

— Полно, карлик, — говорил ему Гандалин, улыбаясь, — соберись с духом и спустись вместе с нами по этим ступеням, чтобы посмотреть, что там находится.

— Ради Бога, не делайте этого, — отвечал карлик, — ведь я же знаю, что нет там живой души; зачем же даром спускаться нам в преисподнюю? Отпустите меня, прошу вас, — я чуть жив от страха!

— Но ведь должен же ты видеть, как я исполняю свое обещание, или по крайней мере видеть мое старание исполнить его.

— Я охотно освобождаю вас от вашего обещания, только отпустите меня, пожалуйста!

— Я не могу согласиться на это: данное обещание во всяком случае должно быть исполнено.

Делать нечего, пришлось карлику покориться. Спустились они вниз и попали в совершенно темное место. Амадис осторожно шел вдоль стены, пока не дошел до железной двери, у которой висел ключ и за которою раздавались стоны. Постоял немного Амадис у двери, послушал — стоны скоро прекратились. Он отворил дверь и вошел в большую залу, освещенную лампой, где спало шесть вооруженных людей; у каждого из них был щит и алебарда. Один из них проснулся при звуке шагов Амадиса и, вскочив, разбудил главного тюремщика.

— Кто идет? — спросили они.

— Я, — отвечал Амадис.

— Но кто ты?

— Странствующий рыцарь.

— Как попал ты сюда?

— Сам пришел.

— Ну, на свое же горе пришел ты сюда и больше отсюда не выйдешь!

Заперли они дверь и разбудили остальных.

— Мы поймали рыцаря, который сам собою зашел сюда, — сказали они им.

Тогда старший из воинов взял свой щит и алебарду и подошел к Амадису, но получил от него такой удар, что зашатался. Тогда ударил его Амадис кулаком в лицо, так что он упал и уже больше не поднимался. Кинулись тогда к Амадису стражники с криком, грозя, что если он убьет их товарища, то и сам должен будет умереть.

— Это мы еще увидим! — отвечал Амадис.

Между тем напали на него все остальные стражники, но он так ловко отпарировал их удары, что вскоре еще двое лежали рядом с первым, а остальные, упав на колени, стали просить пощады.

— Хорошо, — сказал Амадис, — я дарую вам жизнь, но вы должны отпереть двери, из-за которых доносятся стоны.

Отперли они двери, и вышло много заключенных, рыцарей и женщин, и между ними какая-то молодая принцесса, невеста одного принца, заклятого врага Аркалауса. Подал ей руку Амадис и вывел ее из подземелья на двор замка и тут спохватился, что оставил он там своего верного Гандалина и карлика. Пошел он за ними обратно и застал их уже связанными. Освободив и их, вернулся Амадис вместе с ними на двор замка, и стали они совещаться о том, как им быть: ворота были заперты, но в конюшне стояли оседланные кони. Так прошла вся ночь. Наутро увидал Амадис Аркалауса, стоящего у одного из окон замка.

— Ты это — рыцарь, освободивший моих пленников и убивший моих стражников? — спросил тот.

— Это я, — отвечал Амадис.

Тогда вышел к нему Аркалаус, и стали они биться; бились, бились, и побежал наконец Аркалаус от Амадиса. Амадис стал его преследовать. Вбежали они в замок, и преследовал Амадис Аркалауса из зала в зал до собственной его комнаты.

— Будем продолжать здесь наш поединок, — сказал тот, — здесь будет нам спокойнее, и никто нам не помешает.

— Хорошо, — согласился Амадис и хотел было поднять свой щит, но руки его бессильно опустились, и он упал, как подрезанный колос.

Аркалаус снял тогда с него все его вооружение, надел его на себя и сказал своей жене, следившей тут же за поединком:

— Оставайся при этом рыцаре до последней минуты его жизни, а я поспешу ко двору короля Лизварта, чтобы возвестить там о моей победе.

Вышел Аркалаус на двор замка в вооружении Амадиса, и карлик с Гандалином подумали, что нет уже в живых их господина, и стал в отчаянии кричать и плакать Гандалин и просить у Бога себе смерти.

— Смерть для тебя была бы благом, — сказал ему на это Аркалаус и велел бросить его в глубокую вонючую яму, а сам, сев на коня Амадиса, уехал ко двору короля Лизварта, но прежде жестоко насмеялся над освобожденной принцессой, которую за руку отвел к своей жене, чтобы принцесса могла видеть лежавшего без сил Амадиса, и приказал, когда последний испустит дух, опять отвести ее в подземелье.

Жена Аркалауса была добрая женщина и не желала никому зла. Она приласкала принцессу, и вместе сидели они над Амадисом и плакали, не зная, что им предпринять.

Но вот отворилась дверь, и вошли в комнату две никому не известные женщины; каждая из них имела в руках по целому пучку светильников и по книге. Встали они, одна в головах, другая в ногах Амадиса, прочитали что-то в своих книгах и разом засветили все светильники. Открыл глаза Амадис, потянулся и встал.

— Что это со мной и где я теперь? — спросил он.

Все рассказала ему принцесса, и пошел тогда Амадис звать своего верного оруженосца и, найдя, вытащил его полумертвого из ямы, передал принцессу одному из освобожденных рыцарей, который обязался доставить ее к родителям, и освободил затем и всех других пленных. Потом поблагодарил он фею Урганду — потому что это она явилась, чтобы спасти его от колдовства и чародейства, — и уехал из этого страшного замка.

Тем временем Аркалаус, сев на коня Амадиса и надев его доспехи, ехал ко двору короля Лизварта и, встретив дорогою самого короля, преклонил колени и сказал;

— Государь, пришлось мне в честном бою, в поединке убить славного рыцаря, который ехал к вашему двору и назвался Амадисом Гальским. Вот его конь, и вот доспехи.

Заплакал король Лизварт и сказал:

— Печальный ты вестник, рыцарь, — и, не прибавив более ни слова, повернул от него коня и, вернувшись печальный и задумчивый во дворец, прошел к королеве. Вскоре там раздался ужасный крик и плач. Принцесса Ориана, сидевшая в своей комнате с подругами и прислужницами, услыхав этот крик, послала узнать, в чем дело. Побежала в комнаты королевы прислужница ее, датчанка, и вернулась оттуда в слезах и, ломая руки, сказала:

— Ах, государыня, такое случилось несчастье!.. — И не хватило у ней сил докончить свою речь.

Вскочила тогда Ориана, сильно забилось ее сердце, и сказала она:

— Верно, умер мой дорогой Амадис. Да, я чувствую, что он умер!

— Да, — отвечала ей прислужница, — так сказал рыцарь, приехавший в его доспехах и на его коне.

При этих словах Ориана замертво упала на пол.

Увидала тут девушка-датчанка, что сделала большую неосторожность и, чего доброго, убила свою госпожу.

Побежали за королевой и королем, стали оттирать Ориану розовой водой и всякими снадобьями, — но она лежала без движения и без признаков жизни. Тогда принцесса Мабиль велела всем уйти и осталась одна с датчанкой у изголовья Орианы.

— Амадис жив, — сказала она вдруг.

При этом имени открыла глаза Ориана.

— Да, Амадис жив, — повторила Мабиль, — а приезжий рыцарь солгал.

— Но ведь на нем было вооружение Амадиса, — вдруг заметила Ориана, как бы проснувшись.

— Он его украл или заказал себе точь-в-точь такое же. Видела я этого рыцаря — не мог он победить славного Амадиса!

Мало-помалу успокоилась Ориана, и долго говорила она о славных подвигах своего жениха.

Пока они беседовали таким образом, приехал ко двору Лизварта рыцарь Брандилас, сопровождавший освобожденную Амадисом принцессу. Все рассказали они королю Лизварту, и велика была радость при его дворе, когда узнали все, что Амадис жив. Ориана же чуть было не умерла от радости. Вскоре затем прибыл и Гандалин, а за ним и сам Амадис со своим братом Галаором, которого встретил он на дороге ко двору короля Лизварта.

Мы уже знаем, что король Лизварт наследовал своему брату, но хотя он был выбран королем самыми мудрыми людьми всего королевства, все же нашлись-таки недовольные его избранием. Люди эти решили вероломно завладеть Лондоном и убить короля. Во главе заговора были Аркалаус-волшебник и Барсиман, родственник короля. В один прекрасный день явился к королю Лизварту старый рыцарь, никому не известный при дворе, и, преклонив колени, подал королю необыкновенной красоты корону, а королеве дорогие украшения и сказал, что все это вывез он из дальних земель и предлагает королю и королеве в подарок.

— Не беру я подарков от незнакомых рыцарей, — сказал король, любуясь короной, — а купить я ее не могу: много замков и земель пришлось бы отдать за нее.

— Ничего не спрошу я теперь у тебя, — сказал вероломный рыцарь, — пока носи ее себе на здоровье, а если что с нею случится, когда я вернусь за нею, то ты исполнишь одну мою просьбу.

— Хорошо, — сказал король необдуманно, — согласен я на это условие.

Рыцарь, вручив ему корону, а королеве драгоценные украшения, уехал.

Спустя некоторое время собрался король Лизварт дать пышное празднество в честь своего будущего зятя, знаменитого рыцаря Амадиса, и пригласил в Лондон в сентябре месяце великое множество рыцарей, герцогов, дам и знатных людей на большой турнир. Явился тогда к нему Барсиман и стал уговаривать его разместить гостей поодиночке у жителей города, чтобы не толпилось во дворце много чужого народа. Поблагодарил его король Лизварт за заботу и не заподозрил в том никакого вероломства. Когда были окончены все приготовления, явились приглашенные, и собрались они все на двор во дворце короля Лизварта. Почуяло беду сердце королевы, и просила она Амадиса, Галаора, принца Аграя и других рыцарей не отходить от короля.

Праздник открыл сам король Лизварт, обратясь с речью к своим верным рыцарям. Но когда затем собрался король надеть свою корону, а королева свои драгоценные поручни и запястья, привезенные из далеких стран неизвестным рыцарем, — их не оказалось во дворце. Искали, искали, так и не нашли. Между тем во время турнира приехала ко двору неизвестная принцесса и потребовала, чтобы провожали и защищали ее во время ее дальнейшего пути два самых добродетельных рыцаря из находившихся при дворе Лизварта. Пришлось отправить провожать ее Амадиса и Галаора. Жаль было королю расстаться с победителями на турнире, плакала Ориана — чуяло ее сердце, что не к добру оставляли двор оба знаменитых рыцаря, — но делать было нечего, пришлось покориться.

Через четыре дня после того, как Амадис и Галаор покинули двор короля Лизварта, прибыл в город Аондон старик-рыцарь, оставивший королю корону, поручни и запястья королеве, и, преклонив колени перед королем, сказал, что его очень удивляет, что король и супруга его королева не надевают в такие торжественные дни этих драгоценностей, словно считая их недостойными себя.

На это король долго не давал ответа, зная, что вещи эти украдены. И старый рыцарь продолжал:

— Я очень рад, что украшения эти не понравились тебе, государь, и государыне, потому что если бы захотел ты удержать их у себя, то ты должен бы был исполнить то, что обещал мне, так как неисполнение этого обещания было бы причиной моей смерти. А потому я почтительно прошу тебя возвратить мне эти сокровища.

Но сокровища были украдены, а потому король и сказал старику, что, согласно своему обещанию, он готов отдать все, чего тот ни попросит, но сокровища возвратить ему не может. И тогда потребовал старый рыцарь, чтобы король передал ему старшую свою дочь Ориану. Опечалился король, но делать нечего, приходилось оставаться верным своему королевскому слову, потому что если бы короли и властелины нарушали свое слово, то как могли бы они ждать любви и верности от своих подданных? Итак, несмотря на все свое горе, на отчаяние и слезы королевы и самой Орианы, передал он ее старому рыцарю, уговорив его, однако, позволить служанке-датчанке сопутствовать своей госпоже. Тогда старый рыцарь посадил Ориану на коня, сзади нее поместился молодой благородный паж, чтобы поддерживать ее и не давать ей упасть на пути. Служанке-датчанке тоже оседлали лошадь, и затем все они выехали из дворца, причем старый рыцарь сам плакал чуть не больше всех и проговорил, уезжая:

— Право, я думаю, при этом дворе нет никого, кто огорчался бы этим больше меня!

Только что выехали они на дорогу, как присоединился к ним еще один рыцарь, очень почтительно поклонившийся Ориане, и рыцарь этот был Аркалаус-волшебник, явившийся украдкой и не желавший, чтобы его узнали. Между тем Мабиль, огорченная разлукой с Орианой, приставив лестницу, взобралась на крышу дома, построенного на открытом месте, и смотрела вслед уезжавшим, как вдруг увидала Ардана, карлика Амадиса, быстро проезжавшего по дороге. Тогда она окликнула его и велела ему спешить к своему господину и сказать, чтобы тот скорее возвращался ко двору короля Лизварта, если не хочет, чтобы его постигло большое несчастье. И Ардан, пришпорив коня, повернул на дорогу, по которой несколько дней тому назад уехал Амадис. Между тем король Лизварт, тоже вскочив на своего коня, ехал вслед за рыцарями, увозившими Ориану, чтобы самому проводить ее до леса и помешать своим людям преследовать их. Но дорогой подъехала к нему дама на бодром молодом коне; на шее висел у нее меч, а в руке держала она золоченое копье с расписною рукоятью. Подъехав к королю, стала она просить его отомстить за нее рыцарю, который в эту минуту проезжает тем же лесом и который только что предательским образом убил ее отца.

— Рыцарь этот был чародей, — сказала она, — и убить его можно только этим мечом и копьем.

С этими словами она передала королю Лизварту копье и меч.

Не успел король вооружиться, как показался в лесу тот самый рыцарь, о котором говорила дама. Напал на него король Лизварт, и стали они биться, но, когда занес король над ним копье, — золоченое копье сломалось, как соломинка; ударил он его мечом — и меч переломился у самой рукояти. Скатились они с коней, схватились и стали бороться, и король Лизварт уже одолел было рыцаря, но в ту минуту, как, отняв у него меч, он готовился уже отсечь ему голову, коварная предательница стала кричать изо всех сил;

— Господин Аркалаус! Приди на помощь твоему двоюродному брату, или он умрет!

Оглянулся тут король Лизварт и увидел десять рыцарей, во весь опор скакавших к нему. Не под силу было ему биться со столькими врагами, одолели его рыцари, обезоружили и повели к Аркалаусу, остановившемуся на отдых в поле вместе с Орианой и ее служанкой. Обрадовался Аркалаус, увидя пленного Лизварта, и приказал тем же десяти рыцарям отвести его в Дагенал и заключить там в темницу, а сам с четырьмя рыцарями повез Ориану в свой горный замок Вальдерин, где он обыкновенно жил, — это было очень веселое и прекрасно укрепленное место.

Тем временем Амадис и Галаор спокойно ехали по пути в Лондон. Но в то время как они приближались уже к городу, увидали они во весь опор мчавшегося к ним карлика Ардана.

Он наскоро рассказал все, что случилось без них при дворе короля Лизварта. Когда же дошел он до того, как Ориана против воли была увезена старым рыцарем, Амадисом овладели такой гнев и такая ярость, что он чуть не лишился рассудка.

— Каким путем они поехали? — спросил он.

— Милостивый господин, — отвечал карлик, — они отправились в лес, что лежит по ту сторону города.

Пришпорил тогда Амадис своего коня и поскакал в город. Следом за ним поспешил его оруженосец Гандалин, и случилось ему проезжать мимо помещения королевы, которая, погруженная в свое горе, случайно выглянула в окно и увидала Гандалина.

— Где покинул ты своего господина? — спросила она его.

— Милостивая госпожа, — отвечал он, — он спешит в погоню за теми, что увезли принцессу Ориану.

— Подожди же немного, мой милый! — сказала она и, послав за мечом короля, передала его Гандалину, рассказав при этом, что король, уехав утром, до сих пор еще не возвращался и не давал о себе вести.

Получив от королевы меч, Гандалин пустился догонять Амадиса и Галаора и, нагнав их с большим трудом, передал Амадису меч и рассказал об исчезновении короля, узнав, что и король исчез, Амадис еще с большим нетерпением пустился в погоню, желая спасти и отца, и дочь. Но конь его так был измучен, что ему пришлось взять себе лошадь Гандалина, которая была гораздо слабее и хуже его коня. Вскоре повстречали они дровосеков и стали расспрашивать их, не видали ли они здесь каких-нибудь проезжих.

— Да, господин, — отвечали те и рассказали, что видели, как провезли здесь одного рыцаря и двух молодых девушек, но прибавили, что люди эти показались им недобрыми людьми, и они поспешили скрыться от них.

— Друг мой, — сказал тогда Амадис, обращаясь к одному из дровосеков, — не узнал ли ты кого-нибудь из пленников? Ведь это были король и его дочь.

— Нет, — отвечали дровосеки, — но мы не раз слышали, как поминали имя Аркалауса.

— Клянусь Богом! — воскликнул Амадис. — Это мой волшебник!

— Господин, — продолжали дровосеки, — десятеро из этих разбойников повернули направо с рыцарем, а пятеро поехали налево и взяли с собою обеих женщин.

— Брат мой, — обратился Амадис к Галаору, — прошу тебя, последуй за королем и постарайся спасти его, а я поеду освобождать принцессу Ориану.

Тогда пришпорили они лошадей и разъехались в разные стороны.

Ехал так Амадис до самой ночи, и конь его совсем уже выбился из сил. Тут увидал он лежавшего у дороги убитого рыцаря и при нем его слугу, державшего в поводу его коня.

Расспросив слугу, догадался Амадис, что убил рыцаря все тот же Аркалаус-волшебник.

Очень огорчался слуга рыцаря, что некому было помочь похоронить его господина, и Амадис сказал, что если тот согласен поменяться с ним лошадьми, он оставит своего оруженосца Гандалина, который и поможет похоронить его господина. Слуга согласился.

Вскочил Амадис на коня убитого рыцаря и поехал дальше один. Под утро подъехал он к жилью и нашел человека, у которого попросил овса для своей лошади, а сам пока стал расспрашивать его, не видал ли он пяти рыцарей, уводивших в плен двух женщин.

— Нет, — отвечал ему этот человек, — но справьтесь лучше в замке, так как дошел до меня слух, что ждут там прибытия волшебника Аркалауса с двумя пленницами.

Человек указал ему тропинку в замок, и Амадис поспешно поехал по ней и скоро увидал замок с большими башнями и высокими стенами. Осторожно подкравшись к нему, ясно услыхал он возгласы и крики по поводу прибытия волшебника Аркалауса, только что перед тем приехавшего туда со своими пленницами. Два раза объехал Амадис замок и заметил, что имел он только одни ворота. Тогда сошел он с коня, пустил его пастись по лугу, а сам спрятался под уступом горы, поджидая, когда Аркалаус выедет из замка. Так просидел он до утренней зари. На заре отворились ворота замка, и выехал из них Аркалаус со своими четырьмя спутниками и двумя пленницами. Ясно слышал Амадис, как горько жаловалась Ориана на свою судьбу и просила у Бога смерти.

Жалоба эта так тронула Амадиса и воспламенила его таким гневом на похитителей, что он не рассуждая немедленно напал на своих врагов — одних убил, других обратил в бегство; наконец схватился он и с самим волшебником Аркалаусом, спешившим тем временем увезти подальше принцессу Ориану. Однако не посмел Амадис нанести ему решительного удара, опасаясь задеть Ориану, и раненому Аркалаусу удалось-таки бежать, лишившись коня и покинув на поле битвы свои щит и оружие. Не стал преследовать его Амадис и поспешил к принцессе Ориане, чтобы успокоить ее, так как она была перепугана чуть не до полусмерти. Тем временем успел присоединиться к ним и Гандалин, проведший всю ночь в пути после того, как он помог слуге убитого рыцаря похоронить своего господина. Отдохнув немного, не спеша отправились они все вчетвером в обратный путь, в Лондон.

Между тем Галаор, расставшись с Амадисом, задумчиво ехал лесною тропинкою и добрался к вечеру до долины, где видно было по остаткам костров, что здесь только что ночевали какие-то путники. Тогда поспешил он направиться по следу лошадиных копыт, надеясь, что они не успели еще намного опередить его.

Но вот дорогою, один за другим, повстречались ему два рыцаря, и так как Галаор, такой сильный и ловкий на вид, не выразил никакого желания биться с ними, то они стали у него допытываться, куда и по какому делу он ехал. Некогда было Галаору останавливаться с ними, и не захотел он сказать им, зачем он ехал, и стал он торопить своего коня, желая поскорее уйти от них. Но рыцари были настойчивы и решили следовать за ним в течение целых трех дней, пока не узнают, зачем он ехал. Однако конь у Галаора был так хорош, что он успел намного опередить их и, свернув в сторону, скрыться в лесу. Не видя Галаора, решили рыцари, что, вероятно, ехал он не с доброю целью и скрылся от них из трусости. Между тем наступила уже ночь, и тогда решили они свернуть в сторону и остановиться на ночлег в доме одной вдовы. Галаор же, выждав в лесу, пока не миновали его рыцари, взял свою лошадь за повод и стал проваживать ее, чтобы дать ей отдохнуть немного. Вернувшись потихоньку на дорогу, по которой ехал он и раньше, встретил он пастухов и упросил их накормить его лошадь и разбудить его на заре, а сам лег отдохнуть.

Разбудили его пастухи на заре, и, простившись с ними, вскочил он на коня и поскакал на ближайшую гору, чтобы оттуда осмотреть местность. В то время как стоял он на вершине и смотрел по сторонам, увидали и признали его и два рыцаря, потерявшие его накануне; они тоже в это время трогались в путь. Но Галаор и не заметил их — он успел разглядеть внизу на дороге десять рыцарей, сопровождавших пленника-короля. Не теряя времени, поскакал он за ними в погоню и, нагнав, сейчас же напал на них и бился так храбро и отважно, что двое рыцарей, подъехавших вслед за ним, сказали друг другу:

— Нет, не может быть, чтобы рыцарь, который так бьется один против десяти, был дурной рыцарь и имел дурные намерения. Вероятно, стоит он за правое дело, а потому пойдем к нему на помощь.

С этими словами они сами бросились в битву. С их помощью удалось наконец Галаору одержать верх; одни были убиты, другие взяты в плен, и освобожденный король узнал в помощниках Галаора двух рыцарей, служивших при его дворе. Затем, поговорив и отдохнув, поехали они все четверо в Лондон, но так как после таких трудов тяжело было им ехать ночью, то решили они отдохнуть в одном замке, и король послал оттуда слугу к королеве с известием о своем благополучном освобождении.

Но теперь пока вернемся назад и посмотрим, что-то делалось в Лондоне после исчезновения короля Лизварта в самый разгар празднеств, когда собралось туда множество приезжего народа, и в том числе заговорщик Барсиман, сам желавший занять престол вместо короля Лизварта. Уехал король Лизварт вслед за Орианой, и никто ничего не знал о его судьбе. Но те дровосеки, что встретились на пути Амадису и Галаору, видевшие, как вез волшебник Аркалаус своих пленников, узнав из разговора с Амадисом, что пленники были король Лизварт и принцесса Ориана, поспешили с этой вестью в Лондон и подняли весь город. Рыцари сейчас же стали вооружаться, чтобы отправиться на помощь королю. Дошла эта весть и до королевы, которая в это время беседовала с родственником короля Арбаном, королем Норгальским. Услыхав эту весть, собрался было и король Арбан бежать на помощь королю Лизварту, но в эту минуту Барсиман с громкими криками начал штурмовать крепость. Тогда, сообразив, в чем дело, Арбан Норгальский решился остаться в Лондоне защищать королеву.

Тем временем Барсиман успел уже заявить своим войскам, что король Лизварт погиб и что сам он намерен жениться на принцессе Ориане, которую для того и похитил Аркалаус-волшебник. Затем он сказал еще, что намерен стать королем вместо Лизварта, и просил своих верных воинов помочь ему в этом деле, обещая им за то большую награду.

Много было войска у Барсимана, гораздо больше, чем у короля Арбана. Однако, когда ворвался Барсиман в город и напал на Арбана, Арбан защищался так стойко и храбро, что Барсиману пришлось отступить. Тогда, видя, как много потерял он людей, заключил он с Арбаном перемирие сроком на шесть дней, обещая к концу этого срока показать ему голову короля Лизварта, которую хотел прислать ему волшебник Аркалаус.

Между тем Амадис и Ориана подвигались вперед, и рассказала Ориана Амадису, что узнала она от волшебника Аркалауса о заговоре Барсимана. Испугался Амадис и стал торопиться в Лондон. Дорогой встретили они много рыцарей, отправившихся искать короля. Успокоил их Амадис, сказав, что брат его Галаор, расставшись с ним, поехал вслед за королем, и, поручив им Ориану, сам отправился поскорее в Лондон. У стен города встретил он слугу, посланного королем с известием о своем освобождении, и с этою радостною вестью въехал в город.

Между тем срок перемирия уже истек, и Барсиман снова повел свое войско штурмовать городские стены. Но на этот раз благодаря присутствию Амадиса войско предателя окончательно было разбито, и сам он, тяжело раненный, был перенесен во дворец к королеве в ожидании прибытия короля Лизварта.

Так спас Амадис Лондон, короля Лизварта и свою невесту, принцессу Ориану. Горячо благодарил его король за все эти услуги, и начались тогда в Лондоне пиры и турниры.

Однако этим не окончились еще приключения Амадиса: не прошло и года, как пришлось ему снова покинуть двор короля Лизварта и ехать на новые подвиги, и много еще пришлось ему совершить подвигов, много было с ним приключений, и многим опасностям подвергался он, прежде чем можно было ему наконец жениться на принцессе Ориане. Но об этом пусть расскажет кто-нибудь другой и в другом месте.