Рыцарь без меча

ГЛАВА 1. «Небесный колодец»

Зима стояла тихая, снежная. Диаманта часто вспоминала приключения уходящего года, перечитывала дневники. Сейчас ей казалось, что волнение, напряжение и неожиданности навсегда сменились ровными буднями. Жизнь текла размеренно и безмятежно, и не хотелось ничего менять.

Эдвин вернулся в театр, и они зажили, как раньше, с той только разницей, что он прекратил писать пьесы. Когда находилось свободное время, он подолгу просиживал с книгой, раздумывая о чём-то, потом пробовал писать, но его не оставляли сомнения и неудовлетворённость. Наконец он бросил эти попытки и убрал черновики в стол.

Утро было хмурое. За замёрзшими окнами серел город, окутанный зимней мглой. Диаманта, как обычно, приготовила завтрак, выглянула с кухни, чтобы позвать Эдвина — и увидела, что он сидит за столом и пишет. Пишет так же вдохновенно, как тогда, по дороге в Эжант, когда они только познакомились. Он увлёкся и даже не заметил, что она подошла к нему.

— Завтрак готов, — сказала Диаманта и посмотрела на страницу. — Ты пишешь пьесу?!

Он кивнул на раскрытую книгу.

— Мне сразу понравился этот эпизод. Главным героем будет Адриан. Лионель меняет имена героев, а я не буду.

— А Рэграс?

— Рэграса там нет.

— Я не в том смысле…

Он отложил перо.

— Не бойся. Да и если уж думать о Рэграсе, то пьеса — самый безобидный вариант. Это же театр. Выдумка, игра! Я понимаю, если б я начал собирать народ на площади и читать книгу. А наказывать за безобидную пьесу, в которой король даже не упоминается — совсем уж глупо.

Эдвин назвал свою пьесу «Небесный колодец». В январе он закончил правку и переписал текст начисто. Дину она понравилась, и даже Харт не ворчал. Решили ставить спектакль, не откладывая. Дин дал Эдвину роль Адриана.

Теперь они с Диамантой пропадали в театре. «Небесный колодец» заметно отличался от прежних пьес Эдвина оригинальностью сюжета и глубиной. Постановка увлекла всех, и даже Алед и Эрид, скептически настроенные по отношению к книге, то и дело приносили для спектакля новые идеи. Диаманта тоже играла небольшую роль. Премьеру назначили на март.

Зима заканчивалась. Снег стал серым и грязным, над крышами завывал промозглый ветер. Эдвин вернулся из театра, уставший и довольный. Диаманта как раз приготовила ужин.

— Ну как порепетировали сегодня? — спросила она, снимая передник.

— Отлично. Харт был в ударе! Даже не ожидал от него. Когда с ним заговариваешь о Мире Неба — отшучивается, отмахивается, а в роли — невероятная убедительность!

— Да, раньше он часто говорил о книге, а сейчас, мне кажется, просто решил для себя что-то и пока успокоился на этом.

— Ясно, что. Решил жить, как раньше. Только это уже невозможно. Думаю, он и сам это понимает в глубине души… Как вкусно пахнет!

Они сели за стол. Потрескивали поленья в очаге. За окнами сгущались синие сумерки. Сейчас Диаманта чувствовала себя абсолютно счастливой — у них с Эдвином был прекрасный дом, любимое дело, живые и здоровые родители, настоящие друзья, они мечтали о детях…

Вдруг сладкое чувство уюта оборвал стук в дверь. Диаманта даже вздрогнула от неожиданности и посмотрела на мужа.

— Кто это может быть?

Эдвин открыл. Перед ним стоял взволнованный Нат.

— Раздевайся, — предложила Диаманта. — Мы как раз собирались пить чай. А может, хочешь есть?

— Нет, спасибо. Некогда. Я по делу пришёл. Эдвин… Ты говорил, что Мир Неба всегда помогает людям.

— Да. А что случилось?

— Тут… у нас сосед… Бастен. Тоже на Молочной улице живёт. С женой и двумя детишками. В общем, он вчера на работе свалился с крыши. Худо ему, жена боится, что помрёт. Харт велел к тебе сходить, говорит, ты можешь помочь.

— Конечно! Идём к нему, скорее!

Он быстро оделся, поцеловал Диаманту и вышел вслед за Натом. Она закрыла дверь и подошла к окну, провожая их взглядом. Эдвин повернулся и махнул ей рукой. Диаманта послала ему воздушный поцелуй.

В доме было тихо, только часы стучали в гостиной. Диаманта вымыла посуду и занялась шитьём. Так прошло довольно много времени. По её расчётам, Эдвин уже должен был вернуться — но его всё не было. Наконец она отложила работу и подошла к окну. Узкая заснеженная улица была пуста.

— «Свет Мира Неба всегда окружает и неотступно защищает тебя. Ты останешься невредим в смертельной опасности…» — прошептала Диаманта, чтобы унять беспокойство. И вдруг её охватила щемящая грусть. Ей стало пронзительно ясно, что у них с Эдвином никогда не будет той тихой, размеренной жизни, в которую она поверила сегодня за ужином. Не будет уюта, который даётся только привычкой, определённостью, однообразием. Не будет долгих вечеров, похожих один на другой, когда Эдвин возвращался бы домой, где его ждала Диаманта, они бы ужинали, а потом говорили о чём-то или занимались домашними делами, ощущая только надёжность и радость оттого, что они вместе… Диаманта мысленно погрузилась в такую жизнь, но вскоре ей стало скучно. Она посмотрела на это с другой стороны. Подумала о Бастене, отчаянно нуждавшемся в помощи, о многих других людях, кого в будущем спасёт участие Эдвина. Подумала, что настоящий дом не тот, в котором сытная еда, жаркий камин и удобная мебель, а тот, который не отгорожен от всего остального мира и всегда открыт для любого, кому нужна помощь… За облаками снова заблестела счастливая звезда.

Наконец вернулся Эдвин. Быстро вошёл, сбросил полушубок.

— Который час? Ничего себе! Туда очень долго идти. Бастен живёт дальше, чем Харт, у Восточных ворот.

— Ну как он?

Эдвин прошёл в гостиную, сел к камину и протянул к огню замёрзшие руки.

— Когда я увидел его, сначала растерялся — он был при смерти. Его жена вчера вызывала лекаря, но лекарь только перевязал его, сказал, что больше ничего не может сделать. Я взял его за руку, назвал по имени. Он ненадолго пришёл в сознание, но начал прощаться с женой и с детьми, сказал, что умирает… а я вдруг понял, что он не умрёт. Спросил у него: «Ты хочешь жить?» Он ответил: «Да!». Я говорю: «Мир Неба может исцелить тебя, если ты в него веришь». Он посмотрел на меня и сказал, что хочет его увидеть. А я… со мной никогда такого не было. Я и сам не ожидал. Вдруг вспомнил всё, что с нами было, вспомнил Адриана… и почувствовал, что через меня идёт Свет! Сказал Бастену, чтобы он смотрел на Свет, что Мир Неба здесь. Он улыбнулся, закрыл глаза и прошептал, что видит. Потом затих. Жена всплеснула руками, думала, что умер, но он просто заснул. Мир Неба спас его. Теперь он поправится.

Через день в ворота раздался осторожный стук. Диаманта спустилась и увидела перед собой невысокую женщину в толстой вязаной шали. Она держала за руки двоих детей, закутанных в тёплые шарфы.

— Простите… Я правильно пришла? Я к господину Эдвину Эрдесу.

— Да, да, проходите, он дома. Я его жена.

— Спасибо! Меня зовут Ольса, я жена Бастена, вы, должно быть, слышали про него. Ваш муж так помог нам, я не знаю, как его благодарить! — говорила она, поднимаясь по лестнице, а увидев Эдвина, торжественно поклонилась ему в пояс. — Спасибо вам, господин, спасибо! Бастен мой на поправку пошёл! Он очень просил, чтобы я сходила вас поблагодарить. Он и сам придёт, как встанет. Вот, я пирог испекла, специально для вас, — и она протянула Диаманте большой свёрток. — Вы уж простите, что сейчас заплатить за лечение нам нечем. Но мы обязательно заплатим, мы…

— Что вы! Даже не думайте. Никакой платы я с вас не возьму. Я бы хотел проведать Бастена, если вы не против.

— Приходите, в любое время приходите! Только вы же видели, как бедно мы живём…

— Это не имеет значения. Я зайду к вам.

— Как вам будет угодно. Мы теперь вас век будем благодарить и детям о вас расскажем! Вот, дети, наш спаситель, благодетель наш! Он наши жизни спас! И представить боюсь, что было бы, если б мы лишились кормильца, — глаза Ольсы покраснели.

Эдвин мягко сказал:

— Ольса, благодарить нужно не меня, а Мир Неба. Это он исцелил вашего мужа.

Ольса всплеснула руками.

— Да как же не вас! Как же не вас, если вы на моих глазах чудо сотворили! Взяли за руку моего Бастена, поговорили с ним — и он поправился, а ведь при смерти был! Я уже и жизнь свою оплакала, у детишек-то, кроме меня да отца, нету никого, все родные на войне погибли… У вас же руки золотые! Вы самый лучший лекарь в Мире! Куда нашему лекарю до вас!

Незадолго до премьеры Эдвин и Диаманта решили съездить в замок. У Ника, Ириты и Мариена работы было невпроворот, но дела не помешали вечером собраться в гостиной у камина, как раньше, поговорить о новостях, вспомнить прошлое и просто поболтать ни о чём. Недоверие родителей к Эдвину, которое так расстраивало Диаманту, пока не решилась судьба Дамира, теперь исчезло. Обстановка была весёлой и непринуждённой, но вскоре Диаманта заметила, что Мариен чем-то озабочен. Ей стало тревожно. Как только родители вышли из гостиной, она спросила:

— Что случилось?

— Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Особенно для тебя, Эдвин. Не хотел сегодня говорить об этом, чтобы не портить вечер. Но идёмте.

Он привёл их в прохладный, пустой библиотечный зал и попросил подождать, а сам ушёл в хранилище. Вскоре вернулся и протянул Эдвину большой лист, исписанный мелким убористым почерком. Эдвин начал читать и вскоре кинул на Мариена и Диаманту ошарашенный взгляд. Мариен хмуро кивнул.

— Я тоже такого не ожидал. Чуть не упал, когда это прочитал. Вот вам и книга.

— Да что там такое? — спросила Диаманта.

Эдвин передал ей лист.

— «Особым королевским указом писцам и книгопродавцам запрещается продавать и переписывать, равно как и распространять иным образом, а библиотекарям выдавать читателям следующие книги, — прочитала она вслух. — Преступившие сей приказ будут подвергнуты штрафу в тысячу золотых или тюремному заключению»… А в списке книг…

— Книга о Дороге стоит первой, — договорил Мариен.

— А дальше труды Лионеля Аркамбера…

— Надо предупредить его! — сказал Эдвин. — Завтра же!

— А ты-то что будешь делать? — спросил Мариен.

— Ничего, — ответил Эдвин, и в его взгляде появилось упрямство, которое Диаманта часто замечала у Дамира.

— Ничего — то есть ничего не будешь менять?

— Не буду.

— Почему?! Что значит «не буду»?! Если книгу найдут у тебя, конфискуют! А ты у Рэграса на особом счету, учти!

— Родители это видели? — спросила Диаманта.

— Ещё нет. Приказ чиновник передал мне, и книги выдаю я. Я не хотел им показывать до вашей премьеры. Они её ждут не дождутся, тем более что вы вдвоём там играете! Только… пьеса об Адриане…

Эдвин с печалью смотрел в окно.

— Как быстро забывается главное! Давно ли Мир Неба спас Рэграсу жизнь…

— Да открой же наконец глаза, Эдвин! — рассердился Мариен. — Ты в опасности! Вот что главное!

Эдвин покачал головой.

— Честно говоря, я не верю, что у Рэграса поднимется рука на книгу, на меня, на Лионеля… Да, когда-то он казнил Адриана, но эта казнь до сих пор не даёт ему покоя. Я видел это по его глазам, когда упомянул об Адриане в разговоре. Рэграс хочет ограничить распространение книги, это понятно. Но дальше, мне кажется, дело не пойдёт.

— А вот у меня совсем нет уверенности, что у Рэграса не поднимется рука на тебя! — возразил Мариен. — Он не говорит зря ни одного слова! И этим указом прямо даёт понять, что ему, мягко говоря, не по душе всё, что связано с Миром Неба! Ну сам подумай, что будет, если к вам в дом придут с обыском? И что ждёт тебя? Хочешь к своим прошлым злоключениям добавить ещё и тюрьму?

Повисло тоскливое молчание.

— Я не знаю, как лучше поступить, — продолжал Мариен. — Если вы сейчас отмените премьеру и спрячете книгу, это будет разумно, но…

— Это будет трусость! — ответил Эдвин. — Сыграть этот спектакль — дело чести! Книгу мы с Диамантой читаем каждый день. А Рэграса я не боюсь.

— Да я не прошу тебя отказываться от книги! Просто надо учитывать обстоятельства. И быть осторожнее! Подумай о Диаманте, в конце концов!

— Я считаю, что Эдвин прав, — сказала Диаманта.

— А я считаю, что в тюрьме вам обоим делать совершенно нечего! — Мариен строго посмотрел на неё. — Сейчас ваша судьба в ваших руках, поймите!

Наутро собрались в Тарину. Снег начинал таять, было пасмурно и по-весеннему промозгло. Мариен пока не стал говорить родителям о списке запрещённых книг, но, прощаясь с сестрой и Эдвином у фургона, снова попросил:

— Пожалуйста, не нарывайтесь на неприятности! Рэграса ты, Эдвин, не боишься, но сейчас надо бояться не его. Он король, и в его распоряжении уйма способов испортить тебе жизнь. Прикажет тебя арестовать, посадит — и дело с концом. Судьи про Мир Неба слушать не станут. А условия в тюрьме могут создать такие, что ты просто не выйдешь оттуда! Мой друг, сын судьи, рассказывал — у меня до сих пор волосы дыбом!

— Я всё это знаю, у меня же дядя судья…

— Так почему упрямишься тогда?! Сейчас ещё не произошло ничего непоправимого! А если тебя арестуют, поздно будет! Это ты понимаешь?!

— Понимаю. И понимаю, что если я сейчас не отступлюсь, то своим примером покажу и Рэграсу, и его чиновникам, и многим другим людям, в том числе и тебе, что значит служить Миру Неба. Покажу, что по-настоящему верю в него! Тогда появится шанс, что у кого-то из них тоже откроются глаза. А если я струшу, то предам не только Мир Неба и себя самого. Их я тоже предам! Они сейчас всё равно что слепые. Но они могут прозреть! Могут! Надо в это верить!

— А тебе не кажется, что эта задача слишком тяжела для одного человека? Ты хочешь, чтобы все всё поняли, но ведь это невозможно…

— Нет, это возможно, Мариен. Не сразу. Да и, наверно, не в этом Мире… но возможно!

— Хорошо. А о Диаманте ты подумал?

— Я полностью поддерживаю Эдвина!

— Ну и плохо, Диаманта! По сути ты, Эдвин, прав, но сейчас ты сознательно вызываешь на себя гнев Рэграса. Я не понимаю, зачем. Я бы на твоём месте позаботился о близких… Ладно, родители идут.

Наконец они попрощались и покинули замок. Большую часть дороги Эдвин молчал, погрузившись в раздумья. Мимо проплывали чёрные весенние деревья.

Лес остался позади. Впереди за поворотом послышался вороний грай. Когда они подъехали ближе, увидели, что вороны кружат над большой виселицей, стоявшей на перекрёстке. Когда они ехали в Варос, она пустовала, а сейчас на ней висели два тела. Их покачивал ветер, а вороны выклёвывали повешенным глаза.

Диаманта почувствовала дрожь, отвернулась и взяла Эдвина за руку.

— Мне страшно.

— Не бойся.

— Эдвин, я боюсь за тебя!

Он взглянул на неё.

— Ты тоже считаешь, что я поступаю неправильно?

— Нет. Я бы на твоём месте поступила так же.

— Значит, отыграем спектакль.

Диаманта посмотрела на серо-синие тучи впереди, и в её карих глазах загорелся дерзкий огонёк.

— А давай пригласим Лионеля на премьеру!

— Конечно. Причём на первый спектакль. Второго может и не быть… Хотя я надеюсь, что у Рэграса всё-таки хватит здравого смысла не трогать наш театр.

— А что ты скажешь Лионелю про книгу?

— Что согласен переписать её для него. Только боюсь, что он сам передумает, когда узнает о запрете.

Добравшись до Тарины, они сразу зашли к Лионелю, но его не оказалось дома. Служанка сказала, что он уехал и вернётся через несколько дней.

Генеральная репетиция прошла без сучка без задоринки. Все были в приподнятом настроении и многого ждали от этого спектакля.

День премьеры выдался сырой, ветреный. Ирита, Ник и Мариен собирались приехать, но не смогли. Диаманта немного расстроилась. Впрочем, настроение подняла Зерина, прибежавшая за кулисы незадолго до начала.

— Там такая суматоха! Представляете — все билеты раскупили, зал будет полный! А на входе всё ещё спрашивают!

— Надо пускать всех, кто хочет посмотреть!

— Да всех пускают, Эдвин, не тревожься. Сидячих мест нет — а стоячие-то всегда найдутся! Ох, как я волнуюсь! Только бы всё прошло благополучно!

У Диаманты была маленькая роль в первой части, а остальное время она смотрела «Небесный колодец» из-за кулис. От волнения этот вечер запечатлелся в её памяти пронзительно ярким — и странная смесь радости и тревоги, и внимательные, взволнованные глаза зрителей, и Эдвин, игравший Адриана, и действие, полностью захватившее её, хотя она знала пьесу наизусть. И первый робкий крик «Браво!», и зал, взорвавшийся аплодисментами, и поклоны, и вызовы на бис, и волна ликующего счастья, объединившая всех…

Когда зрители разошлись, актёры собрались, чтобы отметить премьеру. Харт извлёк откуда-то большую бутылку вина, налил каждому и поднял кружку.

— За наш театр. И за «Небесный колодец»!

— Сегодня мы попробовали воду из него, — задумчиво произнёс Дин. — Давайте получше запомним её вкус.

На выходе из театра к Эдвину подбежали несколько девушек и, перебивая друг друга, принялись осыпать его восторженными комплиментами.

Домой возвращались все вместе, разговаривали, смеялись, строили планы на будущее, мечтали найти для театра новое здание ближе к центру… От счастья кружилась голова, весь мир сверкал праздничными огнями…

На следующее утро, стоило Диаманте открыть глаза, к ней вернулась вчерашняя сияющая радость. Эдвин посмотрел на неё и улыбнулся.

— Сегодня опять играем «Небесный колодец». Дядюшка Дин решил дать его несколько вечеров подряд.

— Как хорошо…

— Давай вначале сходим в театр, а потом забежим к Лионелю. Может, он уже вернулся.

Они направились в театр, счастливые и беззаботные. Хотя апрель был на носу, зима не хотела уходить, снег всё ещё не растаял. Небо было пасмурным, посвистывал влажный ветер.

Вчера у входа в театр висела большая афиша «Небесного колодца». А сегодня её не было. Эдвин с Диамантой переглянулись и вошли в театр.

Актёры ещё не собрались на репетицию, там был только Дин. Когда Диаманта увидела его лицо, у неё всё сжалось внутри. А он с болью посмотрел на них и, помедлив, произнёс:

— Только что здесь был чиновник из судебной палаты. «Небесный колодец» приказано снять с репертуара. Сказали, что он поставлен по запрещённой книге, что…

Эдвин и Диаманта молчали.

— Не знаю, что делать, — продолжал Дин. — Признаться, я такого не ожидал. Я горжусь «Небесным колодцем» больше, чем всеми нашими прошлыми спектаклями — он же на голову выше! И мне кажется, что законных оснований для запрета нет. Это обыкновенный произвол. Не унывай, Эдвин. Нам бояться нечего. Если что, опять вернёмся на улицу — нам не привыкать.

— Ни в коем случае. Спектакля больше не будет.

— Почему ты так быстро сдаёшься? Надо бороться!

Эдвин покачал головой.

— Эта борьба приведёт только к тому, что мы все окажемся в тюрьме. Поверьте мне, с Рэграсом лучше не шутить.

— Эдвин, «Небесный колодец» — твоя пьеса, но спектакль мы создали все вместе! И принимать решение о его судьбе тоже должны всей труппой! Об отмене спектакля я даже слышать не хочу!!

— Сегодня будет другой спектакль. И завтра, и послезавтра.

Дин тяжело вздохнул.

— Впрочем… я говорю под влиянием гнева. А ты, наверное, прав. Что ж… ладно. Сегодня будем играть «Цветок яблони». Хотя нет, трагедия подойдёт лучше. Пожалуй, возьмём «Горький ручей». А может, «Небесный колодец» переделать? Имена изменить, например.

— Нет. С Рэграсом такие трюки не пройдут. Да и я не хочу ничего менять. «Небесного колодца» больше не будет, дядюшка Дин. И других спектаклей по книге о Дороге тоже.

— Но почему?! Это же прекрасная идея! Цензура прицепилась к нам, потому что пьеса об Адриане, всё слишком прозрачно. А если изменить имена и несколько завуалировать главную мысль, всё будет хорошо!

— Если меня и ждут неприятности, то я к ним готов. А вы и наш театр не заслужили никакого наказания. Рэграс не пропустит ничего, что касается книги. Наивно считать, что в следующий раз нам повезёт. Тут дело не в везении, а в холодном расчёте. Я буду говорить о Мире Неба. Только не со сцены, а иначе.

— Но как? А как же театр?

— Не подумайте, что я принял это решение под влиянием чувства. Вы давно знаете меня. И я давно думал об этом… Я надеюсь, что вы меня поймёте. Я… я хочу уйти из театра.

Дин не произнёс ни слова.

— Я должен так поступить, — продолжал Эдвин. — Театр — мой дом, но пришло время отправляться в дорогу… Я не могу больше разрываться на части! Я должен уйти, потому что не имею права подвергать вас опасности. А опасность есть, и очень серьёзная, поверьте мне!

— Я всё понимаю, Эдвин. Всё понимаю. Моя воля — я запретил бы тебе даже думать об уходе из театра, я бы под замок тебя посадил! Но… я не смею удерживать тебя. Только куда ты пойдёшь? Как будешь говорить о Мире Неба? Сам понимаешь, чем это может закончиться! Мой тебе совет — успокойся и взвесь всё ещё раз. И оставайся в театре.

Эдвин прошёл к сцене, медленно наклонился и поцеловал её. Потом окинул взглядом зал и кулисы.

— Спасибо вам. Спасибо вам за всё, дядюшка Дин!

Дин крепко обнял его.

— Ты мне как сын, Эдвин. Я люблю тебя, как родного сына. И хочу попросить тебя об одной вещи. Обещай, что выполнишь! Ради меня.

— Обещаю.

— Береги себя! Береги себя, пожалуйста! Рэграсу ничего не стоит сгубить тебя, но ты… ты даже не представляешь, как ты талантлив и как нужен всем нам! Если надумаешь вернуться, то приходи. Мы всегда тебя ждём, здесь твой дом!

Эдвин и Диаманта направились к Лионелю. Вначале шли по дороге вдоль набережной, потом свернули в лабиринт старых улиц и наконец оказались в Серебряном переулке. Эдвин позвонил в колокольчик. Открыла заплаканная служанка.

— Господин Аркамбер дома?

Служанка всхлипнула.

— Нет, он… так и не вернулся домой. Ночью приходили солдаты, весь дом обыскали, забрали книги. Сказали, что мой господин арестован.

— Как арестован?!

— Вы входите, — пригласила она, окинула улицу тревожным взглядом и заперла ворота, после чего проводила их в дом. В комнатах всё было перевёрнуто вверх дном. На полу валялись бумаги, книги, разные мелочи, вытряхнутые из ящиков.

— Как жалко, что вы не успели повидаться с господином Лионелем! Он так ждал вас!

— А в чём его обвиняют? Что случилось?

— Не знаю… Ох, что с ним теперь будет… — служанка расплакалась, уткнувшись лицом в передник.

— А мне он ничего не передавал?

— Нет, ежели и хотел что передать, не успел… так неожиданно всё… ох, бедный мой господин! За что его, за что?! Он же за всю свою жизнь мухи не обидел! Такой честный, добрый человек!

Эдвин сел на диван.

— Опоздали… Надо было сходить к нему раньше. Надо было предупредить его!

— Вряд ли от этого что-то изменилось бы, — вздохнула Диаманта.

Только они вернулись домой, к ним прибежал Харт, вне себя от возмущения.

— Я утром занят был, только что узнал про спектакль! Вот скоты!! Вот сволочи!!! Эдвин, как ты? Не унывай, мы ещё поборемся!

— Раздевайся, проходи. Помнишь, я рассказывал тебе про Лионеля Аркамбера? Это потомок рыцаря Адриана.

— Ну да.

— Мы только что к нему ходили. Хотели предупредить его, что книгу запретили. А он арестован.

— Что?! Уже?!!

— Да.

Харт в сердцах выругался.

— Тише, — Диаманта тронула его за рукав. — А то услышат на улице, и тебе попадёт за оскорбление короля.

— Да по этому королю каторга плачет!! Петля рыдает по этому королю, мать его!!! Ну а ты, Эдвин, какого демона решил из театра уйти? Ты что, с ума сошёл? Тебе закрытия спектакля мало? На Дине лица нет! Или сдаться решил, сложил ручки? Или он уже передумал уходить? — перебив сам себя, Харт вопросительно посмотрел на Диаманту.

— Погоди, не кипятись, сядь, — попросил Эдвин. — Ты бы что сделал на моём месте?

— Ну уж точно не сдался бы. Боролся бы до последнего!

— И как ты себе это представляешь?

— Сыграть сегодня спектакль! Всё равно! Пусть приходят и арестовывают. Всех не перевешают! Или выйти на площадь и рассказать всем, что произошло! Крикнуть на всю Тарину, что Рэграс — гнусный мерзавец! Люди должны знать! Закрыть такой талантливый спектакль — это же… это не просто несправедливость, это подлость! Самая низкая, самая подлая подлость на свете! Об этом нельзя молчать!!

— Можно. Это о Мире Неба молчать нельзя. Подожди возмущаться, дослушай… Из театра я ушёл, потому что иного выхода нет. Пока я там, о спокойной жизни вам всем можно не мечтать. А я не хочу, чтобы Дина, или тебя, или Аледа с Эридом, или Аланду, или Зерину посадили в тюрьму! Вы должны играть, а не сидеть за решёткой! А если я сейчас вернусь к своим старым ролям и начну делать вид, что о Мире Неба ничего не знаю, то театр станет тюрьмой для меня! Уж лучше я уйду.

Харт тяжело вздохнул.

— Да я всё понимаю… но… что делать-то будешь теперь?

— Работать.

— Где?

— Где угодно.

— А может, тебе уехать? Езжайте-ка в Эстуар к твоим родителям! Там этот… — Харт хотел выругаться, но при Диаманте не стал. — Этот король вас не достанет.

— Я нужен здесь, понимаешь? Я нужен людям!

Харт посмотрел на него как на маленького.

— Знаешь, кому ты тут скоро будешь нужен? Палачу! В качестве жертвы! У Рэграса и так зуб на тебя из-за твоего отца! Тебя же могут арестовать в любой момент, как Лионеля!

— Это неважно. Я никуда не поеду.

— Вот упрямый… Ну не хочешь уезжать — хотя бы спрячь книгу, что ли. Или дай мне, я спрячу! Где она у тебя?

— Я же сказал, что не буду скрываться и прятаться! И книгу прятать не буду! Рэграс ведь знает о ней. Сейчас нужно совсем другое. Нужно собрать как можно больше знакомых и незнакомых, кто хочет узнать о Мире Неба.

— Зачем?

— Расскажу о Дороге. Так, чтобы можно было передавать это другим. Бояться уже нет смысла. У Рэграса есть шёлк, и за обвинениями против меня дело не станет. Но я должен сделать всё, чтобы люди узнали о Мире Неба! Как можно больше людей! Это единственный выход!

— Выход?! А что это знание людям даст? Одни проблемы!

— Свободу, Харт. Полную свободу от страха.

— Хороша свобода за решёткой в кандалах.

— Главное — внутренняя свобода!

Харт тяжело вздохнул.

ГЛАВА 2. Выбор

На следующий день Эдвин и Диаманта поехали в Варос. Распогодилось, выглянуло солнце. Но настроение в замке было отнюдь не солнечное. Когда Мариен рассказал родителям о списке запрещённых книг, они, несмотря на его протесты, забрали книгу о Дороге, и Ник запер её в специальную кладовую, ключ от которой хранился только у него. А когда приехали Эдвин и Диаманта, и родители узнали о закрытии спектакля и об аресте Лионеля Аркамбера, тучи сгустились.

Ирита потребовала от Диаманты и от Эдвина дать слово, что больше книги о Дороге они не коснутся. Эдвин ответил:

— Я не могу дать такое обещание.

— Сынок, — перебила Ирита, безуспешно стараясь говорить мягко. — Мы прекрасно понимаем тебя! Но ты должен заботиться о Диаманте! Что с ней будет, если тебя посадят в тюрьму?! Даже подумать страшно об этом!

— Мир Неба существует! — сказала Диаманта решительно. — Это не выдумки! Он есть! Если мы отречёмся от него, то предадим сами себя!

— Нет, дочка, это не предательство, а здравый смысл, — возразил Ник. — После запрета короля продолжать читать книгу и говорить о ней всем и каждому — просто самоубийство!

Эдвин и Диаманта стояли на своём, Ирита и криками, и уговорами, и слезами убеждала их отказаться от книги, Ник её поддерживал, Мариен молчал… Ирита посмотрела на него:

— А ты что сидишь, как будто тебя не касается? Твоя сестра в опасности!

— Сначала я говорил Эдвину и Диаманте то же самое. А потом пришёл к выводу, что Эдвин прав. Если мы действительно верим в Мир Неба, то не должны от него отрекаться со страху.

— Ну вот, туда же! А ты, Ник?! Ну скажи им! Что ты молчишь? Надо что-то решать!

Эдвин вздохнул.

— Не переживайте так. Мы постараемся найти выход.

— У вас только один выход — отказаться от книги!

— Это невозможно.

— Да что ж это такое?! — Ирита даже не сразу нашла слова. — Никогда не думала, что в нашей семье столько желающих попасть за решётку! Вы хоть немножко соображаете, чем это может кончиться?! Ник! Тут даже разговаривать нечего. Поедем в Тарину, заберём у них книгу — и под замок! Уж твой отец, Эдвин, не стал бы с вами церемониться. Если родители сказали «Нет!» — значит, «Нет!»!!

Ник покачал головой.

— Ну уж, Ирита, это чересчур.

— А что прикажешь с ними делать? Что?! Видишь, они не слушаются! Эдвин, ну подумай о Диаманте! Ты же отвечаешь за неё!

— Я сделаю всё, чтобы оградить её от опасности. Но не хочу и не могу за неё решать. Пусть она сама выбирает, как поступать.

В пятницу, в назначенное время, в гостиной Эдвина и Диаманты было некуда сесть. Они не ожидали, что придёт так много людей. Из знакомых были Мариен, Харт, Зерина и Тайлина, Нат, Бастен с женой и детьми, Дин, Алед и Эрид, несколько соседей по Сосновой улице, друзья Харта, служанка Лионеля Аркамбера… Собралось и много незнакомых людей. За окном уже почти стемнело. Горел камин и свечи на столе.

Все взгляды обратились к Эдвину. Многие смотрели на него с удивлением — он выглядел и держался очень просто, но что-то в его взгляде сразу приковывало внимание. Наступила тишина. Эдвин начал:

— Я очень рад видеть вас. Вы пришли сюда не случайно. Пришли по воле Мира Неба. Для кого-то эта встреча — продолжение Дороги, для кого-то — начало. Я расскажу вам о Мире Неба. Это истинный дом каждого из нас.

— Истинный дом? А почему же я его не знаю? — немедленно поинтересовался нескладный рыжий подросток, дальний родственник Бастена.

— Знаешь, и тебя всё время тянет туда.

— Как это?

— Тебе хочется быть счастливым, ничего не бояться?

— Хочется. Кому ж этого не хочется!

— Так вот, в полной мере это возможно только в Мире Неба. В Великом Мире — нет.

— Не согласен. Тут тоже возможно, если ты богатый. Вот король — чего ему хотеть? Всё, чего ни захочет, у него есть!

— Богатые часто не имеют того, в чём нуждаются. Что толку человеку от денег, если он несчастен, если его никто не любит? Ведь за деньги не купишь настоящую любовь. Что толку от денег тому, кто неизлечимо болен? Разве можно за деньги продлить себе жизнь? Всё, что мы имеем в Великом Мире, ненадёжно.

— Верно, верно, — кивнула жена Бастена. — Сегодня у тебя есть деньги или здоровье, а завтра — нет.

— Ну так вся жизнь такая, — сказал кто-то. — Так и должно быть.

— Нет, так быть не должно, — возразил Эдвин. — Поэтому человек всегда стремится к счастью. Если бы несчастье было нормой, от него никто не стремился бы избавиться! Вспомните момент, когда вам было больно. Вы что, считали, что так и надо?

— Ну уж нет!

— Правильно. Это потому, что в Мире Неба нет и не может быть никакой боли. Ни страха, ни страданий, ни потерь.

— А Мир Неба далеко? — спросил всё тот же подросток.

— Да, всё зависит от того, сколько времени туда добираться и сколько это стоит, — прибавил товарищ Харта по работе, невысокий, черноволосый.

— Да погоди ты говорить глупости, сперва дослушай! — немедленно вмешался Харт. — Я же тебе объяснял! Ничегошеньки не понял!

— Если что-то непонятно, не стесняйтесь спрашивать, — ответил Эдвин. — А на эти вопросы я сейчас отвечу. Только хочу вас предупредить. Возможно, не всё из того, что я скажу сегодня, будет вам понятно. Что-то может показаться странным, непривычным, что-то вызовет возражения. Не спешите с выводами, просто повнимательнее прислушайтесь к себе, и вам станет ясно, о чём идёт речь… А о том, как добраться в Мир Неба… Вот смотрите. Если вы задумали поехать из Тарины, к примеру, в Адар, на это путешествие уйдёт время, которое будет зависеть от погоды, от лошадей, от ваших сил и так далее. А если вы по каким-то причинам не можете покинуть Тарину, например, дела не отпускают, — то в Адар вам не попасть. Но с Миром Неба всё иначе. Чтобы добраться до него, не нужно время. В него можно войти, находясь в любой точке Великого Мира, в любой момент.

— А если я, к примеру, сижу в тюрьме? — спросил кто-то.

— Тоже можно.

— Как? У меня же там ничего нет! И дверь заперта.

— Что, и прямо из этой комнаты можно войти?

Эдвин кивнул:

— Да.

— А где дверь?

— Это главное. Дверь в вашем сердце, а ключ всегда у вас. Никто и ничто не в силах запретить вам войти в Мир Неба. Это зависит только от вас.

На лицах слушателей появилось озадаченное выражение.

— Мир Неба не ограничен ни пространством, ни временем, — продолжал Эдвин. — Он внутри у каждого. Это внутренний Свет. И в то же время он везде.

— А почему же мы тогда его не видим? — удивился Алед.

— Потому что не смотрим на него.

— Ну, это пустое, — послышался досадливый голос. — Его никто не видел. Это всё фантазии.

— Я видел, — улыбнулся Эдвин. — И кроме меня, здесь есть люди, которые видели.

— Я видел Мир Неба! — взволнованно сказал Бастен. — Он исцелил меня! Если бы не он, я бы умер!

— Как это было? Что с тобой произошло? — посыпались вопросы.

Бастену пришлось рассказать свою историю. Всех, кто не слышал её раньше, она повергла в изумление.

— И я видел! — Харт вспомнил, как видел Свет в Гале, когда Эдвин спас его от грабителей.

У Эдвина немедленно спросили, как он стал служить Миру Неба. Рассказ получился долгим. Диаманта запомнила этот вечер на всю жизнь. Вначале Эдвина слушали недоверчиво, а теперь в глазах пришедших было только взволнованное внимание, вдохновение и желание узнать.

Когда Эдвин закончил, женщина в тёмном, стоявшая у двери, спросила:

— Можно, я приведу к тебе моего сына? Хочу, чтобы ты поговорил с ним.

— Конечно. Все, кто хочет, приходите!

— А мою мать сможешь вылечить? Если надо, мы заплатим!

— А моего друга?

— А у нас сосед хворает, работать не может!..

— Мир Неба может исцелить любого человека. А о деньгах даже речи нет.

— Я хотел привести к тебе своих, ты им лучше расскажешь, чем я!..

Эдвин кивнул.

— Приходите каждый вечер и приводите всех, кто хочет.

Наступила чудная, нежная весна и окутала Тарину зелёным туманом клейких листочков и ароматом душистых яблонь. Даже строгий королевский дворец как-то подобрел в окружении расцветающего сада.

Эдвин устроился разнорабочим и теперь вместе с Хартом то плотничал, то подрабатывал грузчиком, то помогал на стройках. Работал он с раннего утра до заката. Через две недели такой жизни он, как обычно, вечером вернулся домой, уставший, грязный. Вымылся, переоделся в чистую рубашку и сел за стол, где уже стоял горячий ужин. Диаманта некоторое время смотрела на него, потом спросила:

— Ты не будешь возражать, если я тоже пойду работать?

Эдвин погрустнел.

— Но зачем? Я всё рассчитал. При нынешних расходах нам хватит моего жалованья. Или тебе захотелось купить что-то дорогое?

— Да. Хочу выкупить у Рэграса Серый Мир и отпустить оттуда всех рабов. Ты не против?

— Я только за!

— Поэтому я решила давать уроки. Ученики будут приходить сюда.

— Но…

— И по дому всё успею.

Теперь к ним каждый вечер приходили люди с вопросами, с просьбами вылечить кого-то или просто рассказать о Мире Неба. Эдвин никому не отказывал, и вскоре о нём узнали и заговорили. Особенно после того, как после встречи с ним выздоровели несколько тяжелобольных, а сын одного богатого купца, слывший распутным и ленивым, бросил пить и начал работать.

К тому же, Эдвин решил переписывать книгу, как Адриан, и ради этого нередко засиживался ночами.

Однажды тёплым апрельским вечером в дверь постучали. Диаманта пошла открывать, думая, что это опять кто-то пришёл к Эдвину за помощью, но это был Мариен.

— Как вы тут поживаете?

— Я теперь работаю, взяла двух учениц, — похвасталась Диаманта.

— Молодец, я уж и сам думал тебе предложить! Главное, так ты не забудешь то, что учила в университете! Если, конечно, хоть что-нибудь учила.

Диаманта ущипнула брата, и он сменил тему.

— Представляешь, Эдвин, в замок недавно приехал один учёный и принялся нам о тебе рассказывать! Говорил, что ты настоящий волшебник, вылечил его жену.

— А, это Тайлис, — кивнул Эдвин.

— Точно, он. Неужели ты знаешь всех поимённо?!

— Такое невозможно забыть… Что в замке нового?

Мариен вздохнул.

— Приезжал мой друг, родственник судьи. Рассказал новости о Лионеле.

— Что с ним? Где он?

— Невесёлая история. Не хотел с этого начинать, ну да ладно… В общем, как вы знаете, его арестовали, конфисковали книгу, все работы, все бумаги. На допросах начали выяснять, верит ли он в Мир Неба, или это для него просто интересная легенда. Он сказал, что Мир Неба существует. Ему дали понять, что если он полностью не отречётся от этих взглядов и от написанного, то свободы ему не видать.

— А он что? — спросила Диаманта.

— Он отказывался, пока на него не надавили.

— Что значит «надавили»?

— Судейские умеют давить, — нахмурился Мариен. — С ними же невозможно разговаривать, особенно такому воспитанному человеку, как Лионель. В конце концов он подписал отречение. Но публично отречься от Мира Неба наотрез отказался. Поэтому его не освободили, но тюрьму заменили ссылкой и уже увезли его куда-то. Не знаю, куда. Знаю только, что очень далеко.

— Так жестоко… Он ведь уже в годах… — покачал головой Эдвин. — И за что?!

— Не «за что», а «для чего», — поправил Мариен. — Полагаю, для того, чтобы остальным неповадно было заниматься книгой.

— Интересно, а почему меня до сих пор не тронули? Я говорю о Мире Неба гораздо больше, чем говорил Лионель, и Рэграс это знает…

— Радуйся, что всё так! Хотя я, признаться, тоже этого не понимаю. Может, таким образом Рэграс долг отдаёт? Вряд ли… А может, выжидает…

В дверь постучали. Открыл Мариен. Перед ним стояла скромно одетая девушка. Она спросила с заметным волнением:

— Здравствуйте. Это вы Эдвин Эрдес?

— Нет. Проходите, он дома.

— Ничего, что я пришла? Я не помешаю? Без приглашения…

— Ничего. Пожалуйста, не волнуйтесь. Проходите. Осторожно, не споткнитесь, тут ступенька.

Увидев Эдвина, она со слезами выговорила:

— Помогите мне! Если вы не поможете, то никто не поможет!

Эдвин спросил:

— Что случилось?

Она достала белый платочек и вытерла глаза.

— Мне сказали, что вы никого не прогоняете, всем помогаете… Хотя бы советом, хоть чем нибудь! Даже если вы меня просто выслушаете, я буду вам благодарна…

Она посмотрела на Эдвина. Его добрый, внимательный взгляд её успокоил, и она продолжала:

— Меня зовут Янетта. Моя мать умерла давно, а месяц назад умер и отец. Из родных у меня остался только маленький брат. Больше никого. Я ещё не пришла в себя после смерти отца, когда узнала, что у него остались огромные долги. Я работаю, зарабатываю себе и брату на жизнь, но накопить почти ничего не удаётся. Эти люди, которым отец задолжал, потребовали денег с меня. Я продала дом, но вырученной суммы не хватило… Обратилась к знакомым, попросила взаймы — мне отказали. У меня был жених. Когда он узнал об этих ужасных долгах, то бросил меня! Я бы утопилась в реке от горя, если бы не брат! А теперь не знаю, что делать. Я договорилась с этими людьми, что отдам им деньги в течение года. Нашла дополнительную работу. Я снимаю комнату на окраине, работаю с утра до ночи и не вижу никакого просвета! Я могу работать кем угодно, но брат… Он такой способный мальчик, а у меня нет денег на школу. Соседи мне рассказали, что слышали от вас про какой-то Мир, где нет ни бедных, ни потерь, ни болезней. Даже если это сказка, прошу вас, расскажите! Мне нужна хоть какая-то надежда!

Эдвин начал рассказывать, но в дверь снова постучали. Пришла сухонькая старушка. Увидев Эдвина, упала перед ним на колени.

— Милый, помоги, на тебя последняя надежда! Говорят, ты лечить умеешь! Я последние деньги заплачу, только помоги, спаси моего сыночка, при смерти он!

— Я помогу. Где он?

— Да тут четыре квартала ходу.

Эдвин встал.

— Простите, Янетта, мне надо идти.

— Конечно. Так, может, я приду в другой раз?

— Я могу рассказать вам о Мире Неба, — предложил Мариен. — А Эдвин дополнит мои слова, когда вернётся.

— Я буду очень рада. Конечно, если вам нетрудно…

— Мне нетрудно, — отозвался Мариен тоном преподавателя.

Эдвин ушёл. Диаманта налила Мариену и Янетте чаю и удалилась на кухню готовить ужин. До неё едва слышно доносился голос брата, изредка прерываемый вопросами Янетты, потом послышался её весёлый смех. Поставив жаркое на плиту, Диаманта заглянула в гостиную.

— И вы не побоялись в одиночку встретиться с драконом?! — изумилась Янетта.

— Это оказалось очень интересно и полезно. Я многому научился у Фида. Не нужно верить всяким россказням. Фид не опасен, напротив, он мудр и…

Диаманта вернулась на кухню, чтобы не мешать. Через некоторое время Янетта стала прощаться.

— Как видите, Мир Неба не сказка, — подытожил Мариен уже в прихожей. — Он существует. Многое, что связано с ним, ещё никак не исследовано наукой, но этот Мир не выдумка, я знаю это. Пожалуйста, приходите завтра, Эдвин вам расскажет.

— Он так занят, мне неудобно его отвлекать…

— Если он будет занят, я отвечу на ваши вопросы, или почитаете книгу. То, что вы узнали сегодня — это самые общие моменты!

— Хорошо, я приду, — с улыбкой пообещала Янетта.

— Если я правильно понял, вы живёте за рекой?

— Да.

— Это далеко. Уже темно. Я вас провожу.

— Что вы, не беспокойтесь!

— Ходить одной по тёмным улицам не только опасно, но и очень неразумно. У вас же маленький брат, вы должны беречь себя!

— Пожалуй, вы правы… Спасибо! Я просто не знаю, как вас благодарить!

Мариен ушёл вместе с ней. Вскоре вернулся уставший Эдвин.

— Ну как? — спросила Диаманта.

— Ему стало лучше. Поправится. Но как они бедно живут… каморка с одним окном, даже свечей нет. По вечерам лучину жгут. Надо бы принести им хоть что-нибудь из вещей. Такая нищета…

— Завтра вместе к ним сходим, — Диаманта взяла его за руку. — Эдвин, мне кажется, тебе пора отдохнуть.

— Может быть, летом и получится… Сейчас с работы нежелательно уходить, я же там недавно. Через месяц мне обещали жалованье поднять, если не будет замечаний.

В начале лета в Тарине начались пышные празднества — у короля родился наследник. Улицы украсили разноцветными флажками и гирляндами, окна и двери домов — цветами, а на Главной площади дни напролёт шли представления циркачей и спектакли таринских театров. Театр дядюшки Дина тоже показал несколько комедий, которые прошли с большим успехом.

Во дворец собралось множество высоких гостей. Поздравить Рэграса приехали Элиата и Аксиант с Еленой. Аксиант поцеловал руку Королеве, заглянул в колыбель под балдахином из голубого шёлка и посмотрел на мирно спавшего младенца.

— Уже сейчас видно, как он похож на папу.

— Его зовут Дэрис, — сказала Королева.

— А почему вы не назвали его Рэграсом? Был бы Рэграс II.

— Пусть он лучше будет первым, — отозвался Рэграс.

На следующий вечер Аксиант зашёл на Сосновую улицу к Эдвину с Диамантой. Они наслаждались отдыхом — в честь рождения Дэриса были объявлены выходные. Аксиант передал Эдвину письма от родителей и сообщил, что Аита подарила Дамиру и Амме прекрасный дом в Лиануре.

Эдвин рассказал последние новости. Аксиант выслушал и спросил:

— А почему бы тебе не перебраться к родителям? В Эстуаре очень хорошо.

— Слишком много людей здесь нуждаются в помощи, ваше высочество. Я не жалуюсь на свою жизнь, я счастлив.

— В таком случае, ты не должен больше заниматься книгой. Рэграс не потерпит неподчинения. Я бы на твоём месте не раздумывая уехал.

— Ваше высочество, если я сейчас же напишу ответ родителям, вы сможете передать его?

— Нет, отправишь обычной почтой. Мы с Еленой решили посмотреть все открытые светлые Миры. И отсюда поедем не в Лианур, а в Арз. Так что с вами увидимся только через несколько лет.

Стояла прекрасная погода. Королевский двор отправился за город. Длинная пышная процессия медленно двигалась вдоль реки. Разряженные придворные, холёные лошади, изящные кареты… Аксиант ехал верхом рядом с Рэграсом.

— Как дела в стране? Как настроения? Я слышал, ты запретил книгу о Дороге.

— Запретил. И ещё много чего запретил.

— И арестовал моего друга Аркамбера…

— Вы дружили? Не знал. Хотя не удивлён — у тебя всегда было полно странных знакомых.

— Но чем он тебе помешал?

— Всё, чего я хочу — чтобы ни в науке, ни в литературе, ни в театре, ни где-либо ещё не было ничего, что порочило бы королевскую власть. Династия сменилась недавно, это нужно понимать.

— А где Аркамбер?

— Его сослали на запад.

— Надеюсь, ты не тронешь Эдвина?

— Это зависит от Эдвина.

— Тогда я уеду со спокойной душой. А то каждый раз возвращаюсь в Мир Дня с тревогой — вдруг ты опять кого-нибудь арестовал или казнил?

— Уезжай со спокойной душой. Больше хлопотать о побеге тебе не придётся.

— На что ты намекаешь, Рэграс?

— На то, что никаких казней не планирую. Пока. Аксиант, мне смертельно надоело, что ты считаешь меня каким-то тираном. А разве у тебя есть для этого основания? Дамира Эрдеса я не преследовал. После его побега стоило бы прекратить всякие отношения с тобой, но я и этого не сделал. Что тебе ещё нужно?

— Старая привычка, брат. Не хотел тебя обидеть. Наоборот, хотел похвалить: Мир Дня заметно похорошел с тех пор, как ты стал королём.

Рэграс ничего не ответил на это. Аксиант посмотрел на лес справа.

— Здесь леса густые, почти как в Эстуаре.

Рэграс кивнул.

— Лучше, чем в Эстуаре. Недавно затравили тут огромного кабана. Даже под Лиануром нечасто встретишь таких матёрых.

— Ты всегда любил охоту. А я в последнее время предпочитаю простые прогулки верхом. Охота — рискованное занятие, до последнего неизвестно, кто победит. Охотник хитёр, но зверь иногда оказывается хитрее. А разъярённый зверь просто опасен.

— Нет, Аксиант. Хитрость помогает, но побеждает тот, кто сильнее.

ГЛАВА 3. Арест

Празднества в Тарине закончились, и театральную сцену на Главной площади опять сменил помост с позорным столбом. Городская жизнь потекла своим чередом. Наступило лето.

Однажды тёплым июньским вечером Эдвин вернулся с работы радостный и с порога сообщил:

— Диаманта, я договорился, меня отпустили на неделю! Завтра едем в Варос!

Счастливые, они сели ужинать, потом собрали вещи. Решили лечь пораньше, чтобы отправиться в замок с рассветом. Диаманта стелила постель, когда раздался резкий стук в дверь и приказ: «Откройте, именем короля!».

Эдвин встал. Некоторое время молчал, опустив голову, собираясь с духом, потом посмотрел на Диаманту.

— Пожалуйста, береги себя. Не бойся ничего. Небо хранит нас.

— Эдвин, что ты! Мы же не знаем, зачем они пришли!

— За мной. Если меня арестуют — немедленно беги в Эстуар!

«Откройте, а то мы выломаем дверь! Мы знаем, что вы дома!»

— Что делать?! — выговорила Диаманта и сжала руки так, что они побелели.

Эдвин спустился и открыл. Перед ним стоял офицер и несколько солдат.

— Вот приказ на обыск, — офицер показал лист и кивнул солдатам: — Приступайте!

Они быстро поднялись в дом и принялись за дело. Диаманта кинулась к Эдвину. Он обнял её.

— «Повествование о Дороге»! — сообщил солдат, обнаружив книгу на столе.

— Так, — кивнул офицер. — Ещё экземпляры у тебя есть?

— Нет, — ответил Эдвин. — Но я переписывал книгу. Начатая работа на столе.

— Забрать все бумаги!

Солдаты молча вытряхивали на пол содержимое ящиков, шкафов, вынимали с полок книги. Неосторожно сдвинули вазу на камине — она упала и разбилась. Диаманта прижималась к Эдвину, зная, что их сейчас разлучат.

— Держись, — прошептал он и крепче обнял её. — Я люблю тебя.

— Эдвин! — она прильнула лицом к его груди, словно желая слиться с ним воедино.

Обыск закончился. Офицер сказал Эдвину:

— Ты арестован. Собирайся.

Эдвин поцеловал Диаманту в лоб, словно напутствуя её, и надел куртку. Один из солдат достал верёвку.

— Руки назад!

— Я и так не буду сопротивляться.

— Не разговаривать! Руки!

Диаманта в каком-то оцепенении смотрела, как запястья Эдвина обматывают грубой серой верёвкой, как затягивают узел… Офицер направился к дверям.

— Диаманта, не бойся, всё будет хорошо!

— Вперёд! — солдаты подтолкнули его.

Диаманта выбежала следом. Она видела, как Эдвина вели к чёрной карете с зарешёченными окнами, стоявшей на Университетской улице. Его посадили туда вместе с тремя конвойными. Остальные вскочили на лошадей, и карета скрылась из виду.

Эдвина привезли в городскую тюрьму и отвели в камеру, всю обстановку которой составляла солома на полу. От коридора камеру отделяла не стена, а решётка. Окон не было, только из коридора проникал тусклый свет. Эдвина обыскали и, не обнаружив ничего в карманах, развязали ему руки и вышли, закрыв тяжёлый замок. Он потёр запястья и сел на солому. Потянулась долгая ночь.

Утром за ним пришли двое конвойных и повели его по длинным коридорам. В просторном кабинете за столом, покрытым бордовой материей, сидел полноватый, лет пятидесяти, судья в длинной мантии, рядом с ним — неприметный человек в чёрном, следователь, а в углу, за маленьким столиком, — писарь.

Судья вперил в Эдвина взгляд маленьких колючих глаз и заглянул в свои бумаги.

— Эдвин Эрдес, двадцати шести лет от роду, актёр, разнорабочий. Ты обвиняешься в деятельности, оскорбляющей короля и подрывающей государственные устои, а именно в распространении гнусной лжи о существовании Мира Неба, чья власть якобы стоит выше королевской власти.

— Мы не станем допрашивать тебя с целью выяснения подробностей, — добавил следователь. — Нам всё известно. Отпираться бесполезно.

— Я не отказываюсь от того, что делал, — ответил Эдвин. — Я действительно распространял знание о Мире Неба.

— Ты признаёшь свою вину, — кивнул судья. — Очень хорошо.

— Я признаю, что делал это. Но не считаю себя виноватым.

— Ты хочешь сказать, что не раскаиваешься? — уточнил следователь.

— Да.

— Вот как, — судья нахмурился. — Ты признаёшь, что веришь в существование Мира Неба?

— Да.

— Считаешь ли ты, что его власть сильнее королевской власти?

— Миру Неба не нужна власть. Он везде.

— Этим ты оскорбляешь короля! И после этого заявляешь о своей невиновности?!

— Я не оскорбил короля.

— Оскорбил! Потому что наш король всемогущ, а ты отрицаешь это!

— Король не всемогущ. Но я не отрицаю его власть. Я не нарушал законы и никогда и никого не призывал их нарушать.

— Не нарушал законы! — возмутился судья. — Да, ты не крал и не убивал физически! А у скольких людей ты украл уважение к его величеству? В скольких людях ты пытался убить граждан, верных королевских слуг, говоря им, что власть короля ничего не значит, потому что есть Мир Неба, который сильнее короля?!! Неизвестно, какая кража и какое убийство страшнее!

— Неправда. Я вообще не обсуждал и никак не оценивал власть Мира Дня. Я говорил только о Мире Неба.

— И этим утверждал, что королю можно не подчиняться.

— Я никогда этого не утверждал, ваша честь! Тем более что власть Мира Неба совершенно иной природы, нежели королевская власть.

— Прекрати лгать!! — крикнул судья, краснея от гнева. — Ложь тебе не поможет!

За дело взялся следователь.

— Ты в незавидном положении. Не советую ещё больше его усугублять. Тебе грозит серьёзное наказание. Впрочем, если ты полностью раскаешься и публично отречёшься от своей лжи, тебя освободят. Как видишь, его величество милостив. Он требует от своих подданных только верности и полного подчинения его воле.

— Я не делал ничего противозаконного.

— Не делал? А как же Мир Неба? Пойми, что невозможно верить этой лжи, распространять её и одновременно быть верным слугой короля. Это несовместимые вещи. Несовместимые! Ты не можешь одновременно служить королю и Миру Неба. Сейчас тебе понятно?

— Да…

— Так чей ты слуга — его величества или Мира Неба?

— Я слуга Мира Неба.

— Значит, ты отказываешься быть слугой короля, — подытожил следователь. — Значит, ты бунтарь, преступник и негодяй, и должен быть наказан по закону. Хочешь, чтобы твоя жизнь прошла в тюрьме и в ссылке?

Следователь выдержал долгую паузу. Но Эдвин молчал, и он продолжил:

— Разумеется, не хочешь. Поэтому советую как можно быстрее признать себя виновным…

— Король тоже слуга Мира Неба.

Следователь изумился. Судья уставился на подсудимого и хотел что-то ответить, но у него перехватило горло, и он издал нечленораздельный звук. Наступила мёртвая тишина.

— Только его величество ещё не знает об этом, — добавил Эдвин.

Следователь поднял брови. Судья побагровел.

— На сегодня допрос окончен! Увести его!!

Наутро Диаманта пошла в тюрьму. Заглянула в окошечко для посетителей и увидела охранника, который поднял на неё тяжёлый взгляд.

— Я жена Эдвина Эрдеса, его вчера арестовали. Я хотела бы узнать, можно ли его увидеть.

Охранник минуту рылся в каких-то бумагах.

— О нём пока нет сведений.

— А когда будет известно?

— О нём пока нет сведений.

Диаманта вышла на улицу, посмотрела на высокие, тёмные стены тюрьмы с маленькими окошечками — и пошла к Харту.

Через час они вдвоём уже ехали в Варос. Диаманта с замиранием сердца смотрела на виселицы у дороги, Харт молчал. Когда он узнал об аресте Эдвина, ругал Рэграса на чём свет стоит, успокаивал и обнадёживал Диаманту, а сейчас им тоже овладело тоскливое настроение, которое только ухудшала прекрасная погода.

Весть об аресте Эдвина потрясла всех в замке. Разговор с родителями получился долгим и тяжёлым. Ирита плакала и уговаривала дочь немедленно ехать в Эстуар, Диаманта повторяла, что никуда не поедет, пока не узнает о судьбе Эдвина…

— Мы же говорили ему! — возмущалась Ирита. — Мы же его предупреждали! Всё-таки, Ник, надо было настоять, чтобы он бросил эту книгу!

Диаманта покачала головой.

— Он никогда не согласился бы.

— А он не думал, что, кроме Мира Неба, у него есть ещё и ты?! И что о тебе тоже надо думать и заботиться?! Эгоист!

— Я люблю его!!

— Вот именно! Ты любишь его, а он любит только этот свой Мир Неба! Если бы он любил тебя, то не допустил бы ареста! Ведь о запрете на книгу уже давно было известно!

— Что произошло, то произошло, — вмешался Мариен. — А сейчас выговаривать Диаманте жестоко.

— Ничего не жестоко! Ещё не поздно всё исправить! Эдвина отпустят, если он откажется от книги! Ник, надо добиться свидания с ним и убедить его подписать отречение!

Ник кивнул.

— Да, дочка, это выход. Давай-ка завтра вместе поедем в Тарину и сходим к судье.

Но Диаманта наотрез отказалась. Родители пришли в замешательство. Наконец Ирита в сердцах бросила:

— Это всё влияние Эдвина… Дочка, ну неужели ты не видишь, что он губит и себя, и тебя?! Я давно думала об этом, но молчала, а теперь скажу: он тебе не пара! А сейчас тебе решать. Или ты пойдёшь к Эдвину и убедишь его отказаться от этой книги, или…

— Я не буду этого добиваться! Это же предательство!!

— А то, как Эдвин поступает с тобой, — не предательство?! Учти, если его посадят, мы с отцом тебе помогать не будем! Узнаешь, что такое быть женой заключённого, и сразу образумишься!

— Я поняла, мама, — тихо сказала Диаманта, встала и ушла к себе.

Через некоторое время к ней заглянул Мариен.

— Я договорился с отцом. Поеду в Тарину вместе с тобой.

Диаманта посмотрела на него глазами, полными слёз. Он обнял её. Она горько расплакалась, уткнувшись лицом в его плечо.

После допроса Эдвина опять привели в камеру, где он провёл ночь. Настало время обеда. Тюремщик принёс ему чашку жидкой бурой похлёбки и деревянную ложку. Эдвин взял еду, взглянул на тюремщика и ахнул. Тот всмотрелся в его лицо.

— Эдвин?!

Это был бывший королевский лучник, которого Эдвин с Диамантой спасли во время боя за замок Варос, когда он был ранен стрелой.

— Эдвин? Как же? За что тебя?!

Эдвин прислушался.

— Да не бойся, тут никого нет. Это особое отделение. Ты как сюда попал?

— За Мир Неба. Слышал о нём что-нибудь?

Тюремщик покачал головой.

— Слыхал… Нехорошо-то как… А чем тебе помочь? — прошептал он. — Может, бежать хочешь?

— Нет. Нет смысла.

— Ну, это когда как. Правда, говорят, что у короля есть какая-то штука, в которой он видит, что где происходит, и может найти кого угодно в любой момент.

— Есть, — вздохнул Эдвин. — Король обо мне всё знает. Поэтому и нет смысла бежать.

Тюремщик расстроился.

— Так что же мне с тобой делать?!

— Охранять меня, как всех.

— Да как же… как же… Может, хоть на волю что-то передать?

— Да! Надо сообщить Диаманте, что я жив и здоров.

— Адрес какой?

Эдвин сказал ему.

— Запомнил. Будет сделано. Завтра же ответ принесу. Ты ешь, ешь, — сказал он и удалился.

— Как хорошо! — выдохнул Эдвин и улыбнулся — первый раз за всё время пребывания в тюрьме. Взял чашку и, собрав волю, заставил себя проглотить почти несъедобную похлёбку из подгнивших овощей.

На следующее утро за ним пришли конвойные и повели в знакомый кабинет.

— Продолжим, — сказал судья. — Ты признаёшь свою вину?

— Нет.

— Тогда позволь узнать, до каких пор ты намерен оставаться в тюрьме? — тон судьи сделался откровенно издевательским.

Эдвин промолчал.

— Я спрашиваю, почему ты до сих пор в тюрьме? Отчего твой Мир Неба не освободит тебя?

— Когда он сочтёт нужным освободить меня, я буду освобождён.

— Откуда ты только берёшь наглость, а? Нет, ты посмотри! Стоит передо мной и уверяет, что какой-то Мир Неба, которого никто не видел, в любой момент может освободить его! — судья рассмеялся. — Нет, голубчик, ты будешь освобождён только тогда, когда его величество сочтёт нужным освободить тебя. Его величество Рэграс I! Не понимаю — неужели тебе совсем не жаль своей молодости? — он внезапно перешёл на крик. — Ты же губишь себя своей ложью! И не только себя!!

Следователь поинтересовался:

— Ты хочешь на свободу? Хочешь увидеть свою жену?

Эдвин ничего не ответил.

— Почему молчишь? — судья поднял брови.

— Вы задали вопрос, ответ на который знаете.

— То есть тебя всё-таки волнует благополучие твоей жены? Волнует хотя бы немного? Хорошо. Тогда имей в виду: если ты будешь запираться, ей придётся расплачиваться за твоё упрямство!

Эдвин поднял голову.

— Она же ни в чём не виновата!

— Мы знаем, — кивнул судья. — Она ни в чём не виновата. Кроме того, что она — твоя жена! Она зависит от тебя, и ты отвечаешь за неё! Ты разбил ей жизнь!! Это ты понимаешь?! После оглашения приговора она станет женой государственного преступника! Ты осознаёшь, что это значит? Каково ей будет жить в доме, отмеченном клеймом позора? От неё отвернутся знакомые, соседи, все будут обходить ваш дом стороной! Её лишат права покидать Тарину и многих других прав! Ей придётся работать! Работать не там, где она захочет, а там, где позволят! А позволят только на самой тяжёлой и грязной работе! По твоей милости она станет судомойкой или прачкой — и это при её образовании! Я уже молчу о том, как она будет одинока и несчастна. К тому же, она теперь под особым наблюдением. Её арестуют при малейшем подозрении на причастность той лжи, за которую ты попал сюда! Арестуют и посадят в тюрьму! Прикуют на цепь в общей камере среди бродяг и воров!! Неужели тебе её совсем не жаль?!

Эдвин молчал. Судья продолжал:

— Ещё раз повторяю: твоё поведение влияет на судьбу твоих близких. Если тебя накажут, они тоже окажутся наказанными. А ведь они невиновны. Неужели тебе не стыдно сознательно заставлять их страдать? Это какое же каменное сердце надо иметь, чтобы так хладнокровно делать больно самым родным людям!! — судья с ужасом посмотрел на Эдвина и покачал головой.

— Я невиновен, и вы это знаете, — ответил Эдвин, глядя судье прямо в глаза. — Зачем вы идёте против своей совести? Она не даст вам покоя, а её муки гораздо хуже тюрьмы и пыток.

— Молчать!! — рявкнул судья и кивнул охранникам. Они кинулись к Эдвину.

— Ты как разговариваешь с судьёй, мразь?!!

Двое схватили Эдвина за руки, а остальные начали хладнокровно избивать. Писарь отвернулся, чтобы не смотреть.

Наконец следователь произнёс:

— Хватит.

Эдвина отпустили. Он с трудом выпрямился. Вытер кровь с лица, перевёл дыхание.

— Будь благодарен, что тебя не выпороли за грубость, как положено, — бросил судья. — Хотя хорошая порка не помешала бы.

Следователь бесстрастно произнёс:

— Если ты хочешь спасти свою жизнь, ты должен признать, что Мир Неба — это ложь.

— Оставьте в покое Мир Неба, — начал Эдвин и закашлялся. — Оставьте в покое меня, мою жену, моих близких! Ничего я признавать не буду, хотите казнить — казните.

Следователь улыбнулся.

— Тебя не казнят, не жди. Зачем палач, когда твоим палачом будет время? Тебя закуют в кандалы и посадят в одиночку. А дальше — много лет без солнца, без единого слова с кем бы то ни было. Твоё здоровье расстроится — вначале немного, потом сильнее, потом непоправимо. Не исключено, что и рассудок повредится. Но тюрьма — это ещё не всё. Если ты доживёшь до конца срока, тебя отправят в ссылку в такую глушь, откуда ты не сможешь убежать, даже если очень захочешь. Ты закончишь свои дни в одиночестве, позоре и нищете. Так не лучше ли немедленно раскаяться и просить его величество помиловать тебя? Ещё не поздно. Зачем тебе идти на такие пытки? Учти, что раскаяние спасёт не только тебя, но и твою жену, а запирательство искалечит ей жизнь — и погубит тебя!

— Ну что? Образумился? Отрекаешься от лжи? Всё, что от тебя требуется — подписать вот эту бумагу, — судья показал ему лист. — Ну? Одно движение руки — и ты свободен!

Эдвин отрицательно покачал головой.

— Уведите его.

Дверь камеры закрылась. Эдвин лёг на солому и закрыл глаза, но вскоре услышал шаги. Это был знакомый тюремщик. Эдвин встал.

— Как она?

— Вот письмо, — тюремщик осторожно передал ему свёрнутый лист и грифель. — Пять минут на ответ. Сменюсь — отнесу. Если кашляну, немедленно всё прячь! А откуда кровь? Били на допросе, что ли?

— Да.

— Ох, Эдвин, Эдвин… Ел сегодня?

— Нет, меня в это время допрашивали.

— О, тут это любят. Иногда и три дня подряд на допрос гоняют вместо еды, пока арестант с голоду не упадёт. Ты уж не запирайся! Послушай доброго совета, смирись! Они ведь из кого угодно что угодно вытянут! А тут лечить тебя некому, и жёнку твою к тебе не пустят, даже если сильно захвораешь… Ладно, напишешь ответ — принесу тебе поесть.

— Тебе за это не попадёт?

— Нашёл о чём беспокоиться.

— Тебе не стоит рисковать ради меня! Да и есть не хочется.

— Даже не думай. Никто ничего не узнает, а силы тебе ой как понадобятся!

Тюремщик встал неподалёку. Эдвин развернул лист, исписанный рукой Диаманты.

Эдвин пристроил лист на колено и взял грифель.

ГЛАВА 4. Тюрьма

На следующее утро Эдвина опять повели к судье.

— Признаёшь ли ты, что сознательно, следуя злому умыслу, оскорблял его величество и утверждал, что его власть ничтожна, бессильна и несправедлива, а также подстрекал других к неподчинению ей?

— Нет.

— Пишите, что подсудимый отказался признавать свою вину, несмотря на неопровержимые доказательства, — кивнул судья писарю.

Эдвин хотел возразить, но не стал — это явно было бесполезно.

— Признаёшь ли ты, что с целью свержения королевской власти распространял запрещённые законом книги, желая посеять в умах людей сомнения в могуществе его величества?

— Я рассказывал о Мире Неба и давал другим книгу о нём, но не с этой целью.

— Пишите, что подсудимый сознался в содеянном, но не раскаивается, а ещё более упорствует, выказывая явное и бессовестное презрение к его величеству. Последний раз спрашиваю: признаёшь ли ты свою вину перед его величеством и перед всем Миром Дня и раскаиваешься ли в ней?

— Нет.

— Что ж… думаю, дальнейшие увещевания не помогут, — решил судья. — На колени!

Эдвин не шевельнулся. Двое охранников тут же взяли его за плечи и силой поставили перед судьёй на колени. Судья взял заранее приготовленный свиток и начал читать:

— «За оскорбления его королевского величества, за активное подстрекательство других к неповиновению властям, за распространение незаконной литературы, с учётом злостного запирательства и отказа признавать свою вину, Эдвин Эрдес объявляется государственным преступником и приговаривается к семи годам одиночного заключения без каких-либо сношений с внешним миром, дабы воспрепятствовать ему заражать других ложными убеждениями, завладевшими его разумом. В знак тяжести его преступления и для предотвращения попыток побега следует наложить на него оковы на всё время заключения, — судья многозначительно замолчал, затем продолжил: — По истечении срока заключения следует отправить означенного Эдвина Эрдеса в пожизненную ссылку, лишив его всякого права на помилование и на смягчение приговора».

— Встать, — приказал следователь.

Эдвин поднялся.

— Уведите.

Эдвин волновался, пока не знал, что его ждёт, а сейчас им овладело странное спокойствие по поводу собственного будущего. Тревожила только судьба Диаманты. Но ничего не оставалось, кроме как надеяться, что она успела уехать в Эстуар.

В тюремный двор вышел кузнец, бросил намётанный взгляд на руки и ноги Эдвина, ушёл и вскоре вернулся с кандалами подходящего размера. Взял молот, заклёпки и неторопливо принялся за работу. От грубых широких браслетов пробирал холод.

Когда кузнец закончил, охранники повели Эдвина в камеру. Он не ожидал, что кандалы окажутся такими тяжёлыми, сделал шаг и чуть не упал, споткнувшись о цепь.

— Придерживай! — проворчал охранник и обругал его. Эдвин подтянул цепь и пошёл непривычной, неловкой походкой. Его привели в новую камеру — маленькую, с толстой дверью, обитой железом. Втолкнули внутрь и закрыли.

Здесь был тяжёлый воздух и густой полумрак, который не могло рассеять крошечное окно под самым потолком. Нар не было, на влажном каменном полу лежала гнилая, вонючая солома. Эдвин посмотрел в окно, и его взгляд упёрся в высокую стену тюремного двора. День был погожий, солнечный. Увидев, как падает свет, Эдвин вздохнул — окно выходило на север.

Диаманта с Мариеном приводили дом в порядок после обыска, когда пришёл знакомый тюремщик. Поднялся в гостиную и протянул Диаманте письмо.

— От Эдвина весточка.

— А ответ… можно передать?

— Можно. Правда, не знаю, получит ли он. Да не пугайся, он жив-здоров. Просто когда выносят приговор, переводят узников в другое крыло, туда-то я не смогу передать письмо. А когда приговор вынесут — не знаю. Могут в любой момент. Иной раз следствие длится два дня, иной раз — не один месяц. Но по такому обвинению чаще быстро…

Диаманта дрожащими руками развернула лист, прочитала и протянула брату.

— Тебе запретят покидать Тарину… Эдвин советует срочно уехать… Думаю, это очень разумно. Напиши ему, что всё в порядке, что ты едешь немедленно. Возьмёшь только самое необходимое. Ну что ты стоишь? Пиши скорей, нам нельзя терять время! Я провожу тебя до Эжанта.

Диаманта достала лист, взяла перо, быстро написала Эдвину несколько строк и отдала тюремщику.

— Спасибо тебе огромное! Мы никогда этого не забудем!

— Да не за что. Вы мне жизнь спасли, разве это сравнишь с таким пустяком! Получится — передам письмо, нет — сожгу, уж не обессудьте.

— А как Эдвин? С ним хорошо обращаются?

— Уж не знаю, говорить ли. Он-то не сказал, наверно.

— Что?

— Да пришёл к нему, вижу — рубашка разорвана, кровь… Спрашиваю: «На допросе били?». Говорит, что да…

Диаманта безмолвно опустилась на стул и закрыла глаза.

— Как он себя чувствует? Серьёзных повреждений нет? — быстро спросил Мариен.

— Нет, нет, не бойтесь. Он просто, видать, сгрубил судье. Когда пытают, своими ногами узник в камеру не возвращается. А Эдвин цел, ничего с им не сделали, так, пару синяков поставили. Это в тюрьме обычное дело. Я уж сегодня просил его — смирись, не запирайся, бесполезно ведь. Даже бежать ему предлагал — так отказывается…

Тюремщик ушёл. Диаманта с Мариеном начали торопливо собираться. Но через четверть часа в ворота снова постучали. Диаманта замерла, с тревогой глядя на брата. Он спустился и открыл, а через минуту поднялся наверх.

— Что случилось? Эдвин?!

— Не Эдвин, а ты. Это тебе. Успокойся и читай.

Она взяла лист.

— Приказ явиться в судебную палату… завтра в одиннадцать… «Вам запрещено покидать Тарину. В случае, если сей приказ будет нарушен, на вас объявят розыск, а после поимки подвергнут аресту…»

Диаманта села на диван.

— Не успела. И Эдвина зря обнадёжила… как же так!

— Ему спокойнее будет думать, что ты в безопасности. Ладно, корить себя — толку мало…

Эдвин лёг на солому и хотел по привычке закинуть руки за голову, но цепи не дали. Он попытался не обращать внимания на оковы и закрыл глаза, но заснуть не смог.

В углу послышалось шуршанье. Эдвин взглянул туда и увидел крысу, которая, нимало не смущаясь его присутствием, прошлась по камере и, не обнаружив ничего съестного, скрылась в щели между камнями. Вскоре она вышла снова в компании другой крысы, покрупнее.

Эдвин подошёл к двери, постучал по ней и позвал:

— Часовой!

Открылось окошечко, в камеру заглянул чернобородый тюремщик и проворчал:

— Нельзя шуметь! Сиди тихо, а то получишь!

— Я хочу видеть коменданта.

— Это ещё зачем? Если чего надо — у меня спрашивай. Я-то тут на что?

— Мне нужна бумага и чернила.

— Переписываться не велено!

— Я буду писать для себя.

— Сказано тебе — нельзя! Сидеть тихо! — рявкнул тюремщик и захлопнул окошечко.

Тишину нарушала только возня крыс. Время тянулось очень медленно. Эдвин посмотрел на толстые стены, на запертую дверь и вдруг осознал, что придётся сидеть здесь семь лет. Что семь лет нельзя будет увидеть Диаманту, невозможно будет даже узнать, сумела ли она бежать. Семь лет придётся носить на себе тяжёлые холодные кандалы, стесняющие каждое движение… Он встал на колени и стал истово просить Мир Неба о помощи.

Когда тюремщик принёс еду и заглянул в окошечко, он увидел, что узник неподвижно стоит на коленях. Покрутил пальцем у виска и позвал:

— Эй, полоумный! Забирай!

Эдвин встал, звякая цепями, молча взял чашку с бурой жижей и деревянную ложку, осторожно сел на солому и, преодолевая отвращение, принялся за еду.

Медленно наступил вечер. В камере стало совсем темно. Эдвин позвал тюремщика и спросил:

— Ты можешь дать мне свечи?

— Не положено!

Эдвин некоторое время смотрел в зарешёченное окно, потом лёг, но сон не приходил. Очень хотелось снять кандалы, сырой холод пробирал насквозь, непрестанно шуршали и пищали крысы.

На следующий день в одиннадцать Диаманта с Мариеном уже ждали в приёмной судебной палаты — большого серого здания, примыкавшего к зданию городской тюрьмы. Мариена внутрь не пустили, а Диаманту провели через длинный коридор в просторный кабинет, где её ждали те же люди, что допрашивали Эдвина — судья, следователь и писарь.

— Садитесь, — кивнул следователь в чёрном. — Дайте вашу личную грамоту.

— Что с моим мужем? — спросила Диаманта, протягивая ему грамоту.

— Сейчас вы всё узнаете, — мягко произнёс судья. — Мы пригласили вас сюда именно для того, чтобы обсудить с вами участь вашего мужа и вашу собственную участь. К сожалению, преступление, которое совершил ваш муж, очень серьёзно — он активно распространял ложь, которая оскорбляет короля. Закон к таким преступникам крайне суров. Вашему мужу уже вынесли приговор.

— Какой, ваша честь?

— Семь лет одиночного заключения в кандалах без каких-либо сношений с внешним миром, а затем — пожизненная ссылка.

Диаманта побледнела и прошептала:

— О Небо…

— Вам плохо? Выпейте воды, — предложил следователь.

Она отказалась, но следователь протянул ей кружку.

— Выпейте, выпейте.

Она сделала глоток.

— Теперь о вас. Пока вы являетесь женой государственного преступника, вам запрещено покидать Тарину.

— Мои родители и брат живут в замке Варос. Смогу ли я навещать их?

— Нет. Но вам разрешено вести переписку с близкими, и они могут навещать вас. Эти условия вам ясны?

— Да, ваша честь.

— Тогда подпишите эту бумагу.

Диаманте протянули лист, она пробежала его глазами. «…Я осведомлена о том, что нарушение вышеозначенных указаний, данных мне судом его величества, является государственным преступлением…»

Помедлив, Диаманта взяла перо и подписала.

— Хорошо, — кивнул судья. — Далее. Заключение вашего мужа будет долгим. Всё это время вам нужно будет на что-то жить.

— Я буду работать.

— Правильно. Ваше теперешнее положение обязывает вас работать. У вас нет другого выхода. Только учтите, что отныне вас запрещено принимать на должности, где вы могли бы тем или иным образом распространять возмутительную ложь, за которую наказан ваш муж.

— Что это за должности?

— Учительницы, гувернантки, переписчицы и прочие подобные. До сегодняшнего дня вы давали уроки, но теперь это вам категорически запрещено.

— Кем же я могу работать?

— Вы женщина образованная, но сейчас это, увы, не имеет никакого значения. Можете работать на любой работе, соответствующей вашему положению — ну, например, прачкой или судомойкой. Если повезёт, найдёте место служанки.

Диаманта спокойно кивнула.

— Как я могу облегчить положение моего мужа? Какие вещи можно ему передать? Или нужны деньги, чтобы улучшить его условия?

— Передавать ему какие-либо вещи строго запрещено, — ответил следователь. — Но помогать ему деньгами вы можете. Обратитесь за этим к коменданту.

— Главное — знайте, что всё это не имеет никакого смысла, — добавил судья.

— Что значит «не имеет»?

— А какой смысл помогать человеку, который считается вашим мужем, но которого вы больше никогда не увидите?

— Как? Вы же сказали, что после тюрьмы его отправят в ссылку! Разве я не смогу поехать туда вместе с ним?

— Конечно, нет.

— Но почему, ваша честь?

— Это безумие! Неужели вы решитесь навсегда оставить родных, свой дом и отправиться в глухой край, где будете жить в тяжёлой нужде до самой смерти?! Можете проститься с надеждой на встречу с мужем. Её не будет, — произнёс судья с нажимом. — Не будет никогда!

На некоторое время повисла тишина. Диаманта сидела, до боли сжав руки, и смотрела на стол перед собой, мысленно повторяя: «Это ложь. Это ложь».

Следователь произнёс:

— Все ограничения, которые мы вам только что назвали, касаются не вас лично, а вас как жены государственного преступника. Вы понимаете?

— Что вы имеете в виду? — Диаманту насторожил его вкрадчивый тон.

— Упомянутые ограничения касаются вас, только пока вы носите фамилию мужа. Но закон разрешает вам перестать её носить: если муж наказан пожизненно, жена не обязана разделять его участь. Подайте нам прошение о разводе, и мы удовлетворим его без согласия вашего супруга. Тогда вы получите полную свободу передвижения, возможность работать где захотите, сможете заново создать семью. Составите счастье какого-нибудь достойного человека. Вы, с вашим умом, красотой, образованием, заслуживаете лучшей участи!

Диаманта отрицательно покачала головой.

— Я не оставлю мужа.

На лице следователя мелькнула ироничная улыбка.

— Поверьте, для подвигов у вас нет никаких оснований. Я бы советовал вам подать прошение о разводе. И лучше всего сделать это прямо сейчас, пока ваши соседи и друзья не знают, как изменилось ваше положение. Когда они узнают, начнут сторониться и презирать вас — и правильно сделают. Да и вы на тяжёлой работе быстро потеряете красоту и лишитесь последнего шанса устроить свою жизнь… Ну? Как только вы подадите прошение, мы сожжём эту бумагу на ваших глазах, — следователь показал на запрещение покидать город, которое она только что подписала. — И всё будет хорошо. А в противном случае мне придётся поставить в вашей личной грамоте отметку, которая поломает всю вашу судьбу.

— Ставьте.

— Ну зачем это вам? — спросил судья, участливо глядя на неё. — Я вас понимаю. Конечно, тяжело расставаться с надеждами на счастье. Но подумайте о себе. Подумайте о ваших бедных родителях. Ваш муж обречён, ему суждено умереть — в тюрьме ли, в ссылке ли… А для вас он уже умер.

Диаманта почувствовала, что теряет силы. Кабинет покачнулся, затуманился и куда-то поплыл… Она тихо повторила:

— Пожалуйста, поставьте эту отметку… поскорее. Я не стану разводиться с мужем.

Следователь вписал что-то в личную грамоту Диаманты, поставил печать и протянул ей документ.

— Можете идти. Если передумаете — приходите, всё ещё можно исправить.

В приёмной её ждал Мариен. Он в волнении вскочил.

— Ну что?

— Эдвина посадили на семь лет… а потом его… — начала она, но побледнела и выдохнула: — Мариен… мне нехорошо.

Он подхватил её и усадил на скамью.

— Кто-нибудь, дайте воды!

Мариен оставил Диаманте денег на неделю и уехал. День был нежаркий, дул свежий ветерок, над черепичными крышами плыли белые облака. Диаманта пошла к Харту и Зерине и по дороге заглянула к Лили. Та очень обрадовалась.

— Давно тебя не было! Заходи. Что новенького? Пойдём пить чай, у меня пирожки только что из печи, вкуснятина! И Коннор вот-вот придёт. А ты что такая грустная?

— Ох, Лили… Ты слышала про Эдвина?

— Нет, а что?

— На днях к нам пришли с обыском, забрали книгу. Эдвин теперь в тюрьме, а я — жена государственного преступника. В моей личной грамоте стоит специальная отметка.

— Что?! — Лили ахнула. — Ты не шутишь?

— Нет.

— А как же… как остальные, кто читал книгу? Их тоже арестуют?!

— Нет. Не бойся. Эдвина посадили, потому что он активно говорил о Мире Неба.

— Я ведь тоже говорила о книге кому-то… соседке рассказывала! Ой, что будет теперь?!

— Ничего не будет, — устало вздохнула Диаманта. — Пойдём пить чай.

— Вообще-то… — Лили замялась и покраснела. — Я совсем забыла! Я же должна была до прихода Коннора сходить на рынок!

Диаманта посмотрела на неё — та отвела глаза.

— Хорошо, Лили. Я пойду.

— Прости, — прошептала Лили. — У меня сегодня столько дел…

— У меня тоже дела. Передавай Коннору привет, — Диаманта запахнула накидку и пошла к Харту.

Как только Харт с Зериной узнали о приговоре, сразу же вместе с Диамантой пошли к коменданту тюрьмы. Их попросили подождать в приёмной. Здание было старое, с толстыми стенами из серого камня. Зябкий полумрак действовал угнетающе.

Комендант оказался невысоким, спокойным, с пышными усами.

— Спрашиваете, можно ли передать для заключённого деньги? Отчего ж нельзя, можно. Это можно.

— А они дойдут до Эдвина? Не пропадут по дороге? — подозрительно спросил Харт.

— Ну, пропасть могут, всякое случается. Украсть могут, мало ли… Смотреть надо.

— Сколько?

— Ну, это смотря как смотреть. Если как следует…

— Сколько нужно денег?

— Пятьдесят золотых.

Харт присвистнул.

— Это что, на весь срок?

Комендант рассмеялся.

— Это на полгода, до зимы. Можете вносить по частям. Питание хорошее денег стоит? Стоит. Потом, свечи, а то без света-то плохо, окошечко у него маленькое. Ну и так — проследить, чтобы всё исправно было сделано.

— А прогулки?

— Нет. И не просите. Запрещено.

— А бумагу и чернила?

— Нет. Это строжайше запрещено! Я не хочу из-за вас попасть на виселицу!

— Так, хорошо, а записочку передать?

— Ни в коем случае! Запрещено приговором!

— А если мы вам очень хорошо заплатим?

На секунду на его лице промелькнуло сомнение, но тут же исчезло.

— Нет! Я же сказал — строго запрещено приговором! Ещё раз заговорите об этом — доложу куда следует!

Они вышли на солнечную улицу.

— Сволочи, — подытожил Харт. — Но деваться некуда, им ничего не докажешь. Только Эдвину хуже будет, а толку никакого… Деньги мы соберём. Боюсь только, что этот мерзавец всё к рукам приберёт.

— Надо платить, если это хоть чуть-чуть поможет Эдвину! Я за это что угодно отдам. И сама работать пойду.

— Так ведь тебя примут только на чёрную работу! — сказала Зерина. — Может, к нам в театр вернёшься?

— Нет. Из-за меня у вас немедленно начнутся неприятности, мне дали это понять… Неважно. Какая бы ни была работа, Эдвин в гораздо худших условиях.

— Надо скорее дать знать его родителям в Эстуар! — сказал Харт. — Давай я туда поеду, Диаманта!

— Нет, тебя тут же арестуют. Вы все под подозрением.

— Так что теперь, ждать, когда семь лет пройдут?! И в кого Эдвин превратится за это время?!! Ну не могу я сидеть сложа руки, когда он в тюрьме! Не могу, и не проси!

— Мир Неба нам поможет.

— И когда же он поможет?..

— Харт, ты ведь всё знаешь! Он тебе не раз жизнь спасал!

— Да знаю… знаю. Только… — Харт вздохнул. — Ладно, пошли. Мы тебя проводим.

В эту ночь Диаманта долго не могла заснуть. Наконец она встала с постели и раскрыла окно. Воздух был чудесный, в ясном небе горели крупные летние звёзды. Диаманта невольно представила себе душное зловоние тюремной камеры, куда бросили Эдвина, и поняла, что не боится ни чёрной работы, ни бедности, ни унижений. Всё это теперь не имело никакого значения.

Вдруг, впервые за всё время с ареста Эдвина, она почувствовала радость и надежду. Все горести куда-то отступили, стало легко и светло. В памяти зазвучал его голос, читающий слова из книги: «Не бойся ничего; что бы ни случилось с тобой, пусть сердце твоё не смущается, ибо опасности Великого Мира — это всего лишь тьма, которая исчезает, стоит только зажечь свечу. А Свет любви несравнимо светлее всех огней Великого Мира. Он не подвластен времени и никогда не гаснет. Что бы ни встретил ты на Дороге, помни: этот Свет с тобой, он — твоя крепость и защита, и он не оставит тебя без утешения и помощи. Обрати к нему свой взор, открой ему своё сердце, и тьма отступит от тебя; даже если ты окажешься в темнице, куда не проникает луч солнца, тебе будет светло, ибо ты житель Мира, в котором нет ни тьмы, ни страха, ни плача, ни боли расставаний, ни печали одиночества».

ГЛАВА 5. Письмо королевы Аиты

Было шесть часов утра. Тарина спала, погрузившись в темноту холодной ноябрьской ночи, но в одном из домов на Сосновой улице уже горел свет. Диаманта быстро закончила завтрак и поспешила на работу — идти нужно было далеко, на другой конец города. Окутанные серой мглой улицы были ещё почти пусты.

Поиск работы оказался для неё непростым делом. Ей почти везде отказывали, а там, где соглашались принять, предлагали такое маленькое жалованье, что работать просто не имело смысла. Но в конце концов ей удалось устроиться служанкой в один богатый дом на берегу реки.

Жалованье её устраивало, но работать приходилось с семи утра до семи вечера, а иногда и дольше. Она должна была мыть посуду, стирать, убирать кухню, коридоры и лестницы. Уборку комнат ей не доверяли, этим занимались горничные. Другие слуги знали, что она жена заключённого, и сторонились её. Поручала и проверяла работу пожилая экономка, чопорная и необщительная, и даже когда Диаманта помогала кухарке, та ограничивалась просьбами, касавшимися дела, и не заводила с ней никаких разговоров. Хозяева строго запретили Диаманте открывать входную дверь, когда кто-то звонит, и показываться в комнатах. Ей давали множество дополнительных поручений — работу, которую не хотели или не успевали делать другие слуги. Все прекрасно понимали, что при малейшем непослушании она лишится места, и пользовались этим.

До ареста Эдвина их дом был полон гостей, а теперь Диаманту навещали только ближайшие друзья — актёры, Янетта и Нат, и раз в неделю приезжал Мариен. Многие знакомые и соседи, встречая Диаманту на улицах, проходили мимо, не здороваясь. Лили с Коннором тоже делали вид, что не знают её. Однажды она зашла в книжную лавку, где когда-то купила книгу о Дороге. Но хозяин, раньше приветливый и дружелюбный, даже не поздоровался с ней, всем своим видом показывая, что в его лавке ей делать нечего.

С тех пор, как посадили Эдвина, прошло уже пять месяцев. Лето выдалось чудесным, но Диаманта совсем не заметила его за тяжёлым трудом; оно сменилось осенью — а сейчас и осень заканчивалась, приближалась зима. Диаманта всё время думала, как сообщить в Эстуар о том, что случилось, но пока с этим ровным счётом ничего не получалось. Написать туда было невозможно — все письма в другие Миры тщательно проверялись. И поехать было некому — все, кто близко знал Эдвина, находились под подозрением. Харт подождал немного и всё-таки поехал, несмотря на уговоры Диаманты, но его задержали у Северных ворот.

Диаманта прошла мимо рынка и свернула на улицу, огибавшую высокое здание городской тюрьмы. Остановилась здесь, посмотрела на тёмные окна камер — и ускорила шаг.

Через несколько кварталов на набережной показался знакомый дом. Диаманта вошла с чёрного хода, сняла накидку, надела передник, достала ведро и тряпку и принялась мыть полы. Появилась экономка.

— Иди на кухню. Поживей!

Диаманта закончила с полами и отправилась на кухню — в этот день хозяева запланировали торжественный ужин, работы было невпроворот. Едва Диаманта успела помочь кухарке вымыть и нарезать овощи и перемыла посуду, её отправили подметать двор и выбивать ковры, потом — чинить бельё, потом — стирать, потом — опять мыть посуду…

В этот день её отпустили только в восемь. Ноги гудели, ныла поясница. Вернувшись домой, она на скорую руку приготовила себе поесть и собралась ложиться спать, когда в ворота постучали. Это был Нат.

— Прости, что так поздно. Вижу, что ты устала. Но я ненадолго.

Они сели пить чай.

— Ты что такой грустный?

— Про Эдвина думаю… И Тарина надоела. Раньше я мечтал жить в большом городе, а сейчас уехал бы. Здесь как-то тесно. И суета везде, толкотня. Спокойного уголка не найти.

— А куда ты поедешь? На остров?

— Остров теперь уже не тот, Дамира там нет… В Эстуар. Об Эдвине сообщу.

— Тебя не выпустят!

— Так я ведь не в Эстуар поеду, а домой, на остров. Охране у ворот так скажу. А по дороге сверну на север.

— Ой, Нат, я боюсь за тебя. С Рэграсом шутки плохи!

— А Дамир всегда повторял, что негоже отступать со страху! Может, и повезёт. Я уже всё решил. Поеду завтра на рассвете. С работы уволился уже.

— А если не выпустят?

— Другую работу найду, мне эта всё равно не нравится. Так вот, я чего пришёл-то… В Эстуар как попасть?

Диаманта объяснила ему и сказала адрес Дамира.

— Ну ладно, я пошёл. Спасибо за чай. Боюсь, уж не вернусь в Тарину-то. Но, может, свидимся ещё. Так что до свидания.

— До свидания, Нат! Удачи тебе! Будь осторожен, пожалуйста!

Нат тепло обнял её.

— Держись. Главное — не унывай! Всё будет хорошо!

Диаманта махнула ему вслед. Опять появилась надежда, что Эдвина удастся вызволить.

Но через два дня, вернувшись с работы, Диаманта увидела хмурого Ната, который ждал её у ворот.

— Ты была права, — вздохнул он. — Не выпустили. Что делать. Видно, не судьба… Придётся привыкать к Тарине.

Он попрощался и зашагал вниз по улице. Диаманта поднялась в дом, села за стол на кухне и заплакала. Теперь она плакала почти каждый вечер, когда оставалась одна.

Заключение оказалось для Эдвина гораздо тяжелее, чем он предполагал. Время в тюрьме тянулось очень медленно, каждый день казался месяцем, а семилетний срок — вечностью. Эдвин постоянно думал о Диаманте, представлял, как на случившееся отреагируют её родители, как с ней будут разговаривать в судебной палате, какая жизнь теперь её ждёт — и часами просил Мир Неба о помощи. Только после этого к нему на какое-то время возвращался душевный покой.

Вдобавок его мучила мысль, что книгу отобрали при обыске. Он боялся, что за семь лет безнадёжно забудет текст. Бумагу и чернила ему не давали, и ничего не оставалось, кроме как постоянно вспоминать книгу, повторять отрывки наизусть, проигрывать в воображении эпизоды, как маленькие спектакли, чтобы потом можно было восстановить содержание.

Эта работа наполнила смыслом медленно тянувшееся время. К тому же, она помогала отвлечься от окружающей обстановки. Изводила темнота — в камере даже в ясные дни стояли глубокие сумерки. Гнилой воздух, крысы, грязь, вонь, холод, особенно дававший о себе знать по ночам, кандалы… Эдвин так и не смог к ним привыкнуть. Из-за них собственное тело казалось словно чужим, каждое движение было неприятным, неловким, от браслетов мёрзли и болели руки и ноги. Ко всему этому добавлялся постоянный голод, который не утоляла тарелка вонючей жидкой похлёбки, которую ему приносили раз в день. Спал он на полу, на гнилой соломе.

Но однажды тюремщик открыл его камеру, вошёл, бросил на пол соломенный тюфяк и одеяло и поставил на выступ у стены свечу на глиняной подставке, а в ответ на изумлённый взгляд Эдвина буркнул:

— Спасибо скажи, что на воле о тебе заботятся! Им бы послать тебя, полоумного, куда подальше, — а они деньги присылают. Огонь я сам буду зажигать вечером на два часа. Если какой фокус выкинешь — больше света не получишь.

Теперь ему стало легче. И кормить его стали трижды в день — к обеду, состоявшему из жидкой похлёбки, добавили завтрак и ужин — хлеб и воду.

Погода была унылая, весь день сыпал мокрый снег. Диаманта вернулась с работы поздно, совершенно обессиленная, но её ждал приятный сюрприз: приехал Мариен. Увидев сестру, он покачал головой.

— Неважно выглядишь. Как дела?

Она рассказала новости про Ната.

— Ума не приложу, как быть. Летом я думала, что всё обойдётся, что тюрьма — это ненадолго, а сейчас… похоже, всё всерьёз. Никакого выхода не вижу. Мне иногда так страшно становится… Как ты думаешь, Эдвин выдержит?

— Будем надеяться, Диаманта, — ласково сказал он. — Ты совсем измучилась. Бледная, синяки под глазами — так нельзя! Ты сегодня на работе обедала?

— Нет. Некогда было. Меня и так отругали, что я провозилась со стиркой.

— Увольняйся, нельзя так над собой издеваться!!

— Здесь мне по крайней мере платят. Да и куда я пойду? Я сюда-то еле устроилась. А не работать мне нельзя.

— Почему это нельзя? Потому что судья сказал? Не бойся его, он просто запугивал тебя. Ты не обязана работать! Если что, я сам с ним поговорю.

— А отметка в личной грамоте? Не надо меня жалеть, Мариен. Эдвину гораздо хуже, чем мне.

— Я знаю, что хуже! Но неужели ты думаешь, что ему станет лучше, если ты будешь убиваться на работе?! Устроила себе Серый Город! Ты собралась семь лет с утра до ночи не разгибать спины?!

Диаманта чуть не заплакала.

— Я ненавижу эту работу! Я знала, на что иду, но не думала, что будет настолько тяжело… Я так устаю, мне всё время хочется спать… Но у меня нет другого выхода!

— Как это нет?! Ты можешь бросить работу в любой момент. Ты же не одна! Мы с отцом дадим тебе денег, сколько нужно!

— Я знаю, но… Родители настаивают, чтобы я подала на развод…

— Да, мама постоянно говорит об этом.

— Она думает, что ещё немного — и я соглашусь. А я никогда не соглашусь! Уж лучше семь лет буду работать. Ты давно приехал?

— Только что. Иди отдыхай. Я приготовлю что-нибудь на ужин.

Диаманта не стала спорить и прилегла на диван в гостиной, радуясь, что завтра выходной, а Мариен ушёл на кухню. Он ничего не сказал сестре о том, что только что разговаривал с сыном судьи и узнал, что Эдвина содержат в ужасных условиях.

На следующее утро Диаманта проснулась поздно, в десять. В окно светило солнце. Она не спеша встала и обнаружила на столе готовый завтрак и записку Мариена: «Ешь. Вернусь в одиннадцать».

— Интересно, куда это Мариен ушёл без меня? — удивилась она и принялась завтракать.

Мариен вернулся в одиннадцать, как и обещал. Диаманта спросила:

— Куда ты ходил?

— К Янетте.

Он помолчал и философски заметил:

— Эдвин не отрёкся от Мира Неба и согласился на тюрьму, ты пошла на чёрную работу — вот и я решил не отставать.

— Как?

— Вспомнил, что Янетта очень переживала за своего брата. И решил им помочь. Предложил заниматься с её братом бесплатно, раз она не может платить за школу. Он переберётся в замок, и я буду его учить каждый день.

— Какой ты молодец! Только у тебя терпения хватит? Ты же злишься, когда тебя сразу не понимают, когда приходится повторять.

— Хватит. Я добрый и терпеливый.

Мариен вернулся в замок вместе с братом Янетты, Урмисом. Это был восьмилетний кареглазый мальчишка, сообразительный, разговорчивый. Он отчаянно картавил и при этом говорил очень быстро, так что с непривычки понять его было непросто. Вначале он стеснялся Мариена, но по дороге освоился и засыпал его вопросами — тот только успевал отвечать.

От замка Урмис пришёл в восторг. Мариен решил заниматься с ним два часа утром и два часа вечером, давая объёмные задания для самостоятельной работы. Проверив его знания и обнаружив, что мальчик едва умеет считать и совсем не умеет читать, Мариен взялся за дело. Первый урок дался им обоим нелегко, но Урмис очень старался и в конце концов удостоился от Мариена похвалы.

За время поездки в Тарину у Мариена окончательно созрел план, как написать в Эстуар. Новости об Эдвине сильно его встревожили, как и состояние Диаманты, и он решил не медлить ни дня.

Раз в месяц он отправлял в Эжант большое количество почты. В этот раз готовил подборку материалов для астронома Ти. Бумаг было много, Мариен оформлял их несколько часов. «Если ищейки Рэграса вздумают посмотреть, что это я пишу, заснут на второй же странице», — усмехнулся он, взял очередной чистый лист и начал письмо.

Он рассказал астроному об Эдвине, Диаманте, Дамире и Амме, закончив просьбой как можно скорее передать письмо в Эстуар — после чего вложил лист в научный текст. Упаковал бумаги, самолично отнёс их вниз и погрузил в тележку. Остин в этот же день увёз их в город.

Декабрь выдался мягким, а в январе ударили жестокие морозы. Тарину окутал зимний туман, дым из труб поднимался вертикально в небо. На улицах редко можно было встретить прохожих. Диаманта ходила на работу, по самые глаза закутавшись в тёплый шарф.

Эдвин за полгода сильно ослабел и похудел. Летом, измученный грязью и вонью, он не раз просил тюремщика дать ему воды, чтобы помыться, но тот только отвечал: «Не положено». А потом наступили холода.

Соломенный тюфяк и тонкое одеяло перестали спасать от холода ещё осенью. Но когда началась зима, прошедшая осень показалась лёгким временем.

В очередное утро Эдвин проснулся с сильной головной болью. Встал, и ему показалось, что кандалы вдвое тяжелее, чем обычно. Тюремщик, как всегда, принёс ему завтрак — хлеб и воду. Эдвин взял их, но, не притронувшись, вернул тюремщику.

— Эй, ты чего? — удивился тот. — Теперь до обеда еды не получишь!

Эдвин молча кивнул, забрался под серое одеяло, поправил цепи и закрыл глаза. Перед ним встала дорога, залитая летним солнцем, такая яркая, что смотреть было больно. От палящего зноя хотелось пить. Эдвин зачерпнул ковшом воду, но она отчего-то оказалась горькой. Глоток обжёг горло. Эдвин открыл глаза, увидел стены камеры и ненадолго вернулся к реальности. Над ним склонилась Диаманта, он встретил её взгляд, полный любви — но она тут же куда-то исчезла, и всё заволокло красным. «Похоже, у меня жар. Неужели всё-таки заболел…» — подумал он с тоской и провалился в тяжёлый сон.

Тюремщик постучал в окошечко.

— Обед. Вставай, нечего днём валяться! Будешь лежать — не получишь еды!

— Я не хочу, — отозвался Эдвин и закашлялся.

— Ну как знаешь, — хмыкнул тюремщик. — Загнёшься с голоду — я не виноват.

Но когда он принёс ужин, Эдвин даже не ответил ему. Тюремщик громко постучал в окошечко и крикнул:

— Эй! Ты чего, захворал?

Эдвин хрипло выговорил:

— Да. Мне очень плохо. Ты можешь позвать лекаря?

— Не положено! Ты полежи, авось полегчает. Есть-то будешь?

— Нет.

Окошечко закрылось.

— Пить… — прошептал Эдвин и провалился в забытьё.

Диаманту уже несколько дней не оставляло мучительное чувство, что Эдвину плохо. В это утро она, как всегда, пошла на работу и принялась за обычные дела, изо всех сил стараясь не поддаваться тревоге. Вымыла полы, выстирала большую лохань белья. Потом её позвали на кухню. Там было душно и парно — кухарка готовила обед из нескольких блюд. Она сердито посмотрела на Диаманту.

— Где ты копаешься? Тут целая гора посуды немытой!

Диаманта молча налила воды в большой таз и стала мыть посуду. Подумала об Эдвине и вдруг на мгновение отчётливо увидела его — измученный, исхудавший, в тяжёлых кандалах, он лежал в лихорадочном забытьи на полу камеры, на соломенном тюфяке, под старым грязным одеялом. Было очень холодно, рядом возились крысы. Диаманта потеряла сознание.

Кухарка побрызгала ей в лицо водой. Диаманта открыла глаза и прошептала:

— Эдвин…

— Нету тут никакого Эдвина. Бредишь, что ли? Ну что, лучше тебе?

— Лучше…

— То-то же. Хорошо ещё, что тарелку не разбила. Хозяева за посудой строго следят. Тебе бы попало за тарелку!

Диаманта встала, вытерла лицо, поправила передник и снова взялась за посуду, но её мутило, то и дело темнело в глазах. Наконец она пошла к экономке и отпросилась домой, сославшись на нездоровье.

— Это первый раз за всё время, так что иди, — ответила та недовольно. — Только смотри, не появишься завтра — можешь считать себя уволенной.

Вечерело. На снегу синели тени, предзакатное небо было розовым. Морозный воздух немного привёл Диаманту в чувство. Она решила сходить в тюрьму, попытаться узнать, что с Эдвином.

Охранник ответил:

— Мы не даём сведений о заключённых, с которыми запрещена переписка.

— Но можно хотя бы узнать, здоров ли он?!

— Если заключённый умрёт, родственникам сообщат.

Диаманта едва не заплакала. Она всем существом чувствовала, что Эдвин тяжело болен. Но оставалось только надеяться на помощь Мира Неба… Диаманта постояла в нерешительности и пошла к Зерине.

— Замёрзла? Заходи скорее, у меня как раз пирог испёкся! Рано ты сегодня. Отпустили?

— Я отпросилась с работы. Эдвин заболел, ему очень плохо.

— Как заболел?! — ахнула Зерина. — Откуда ты знаешь?

— Я чувствую. Мне уже несколько дней нехорошо, а сейчас на работе упала в обморок… Ему плохо, всё хуже! И никто не помогает! А в его камере даже нар нет, он спит на каменном полу, на тюфяке… Там очень холодно…

— Да что ж там за звери-то такие!! Так, давай думать, что делать. Может, в тюрьму сходить?

— Я только что оттуда. Ничего не говорят.

— А если тюремщика вашего разыскать?

— Я не знаю, где он живёт, он нам не сказал. Он же сам к нам приходил, а мы к нему — ни разу…

— Надо сообщить Мариену! Через час вернётся Харт — отправлю его в замок.

— Но ведь Харта не выпускают из Тарины.

— Ах да, я и забыла совсем! Ничего, Аледа и Эрида попрошу, они сегодня в спектакле не заняты. Надо узнать, что с Эдвином, неизвестность — хуже всего! А ты оставайся сегодня у нас!

— Я бы осталась, но отсюда до работы далеко, я опоздаю…

— Какая ещё работа, ты на себя посмотри, на тебе лица нет!

— Мне сказали, что если я завтра не приду, меня уволят.

— Вот и прекрасно. Новую работу тебе найдём.

— Но…

— Никаких «но»! Приляг лучше на диван пока. Сейчас я тебе горячего чаю сделаю. Это уж слишком. Вот палачи, истязатели! Мало того, что дерут с тебя три шкуры, ещё и требуют, чтобы ты больная на работу ходила! А я тебя больше к ним не отпущу. Пользуются тем, что за тебя заступиться некому… Я тебя больше в обиду не дам!

Зерина принялась хлопотать. Диаманта закрыла глаза, пытаясь мысленно поддержать Эдвина. Это отняло у неё остатки сил. Когда Зерина принесла ей чашку чая, увидела, что Диаманта спит.

Вечером к Рэграсу в кабинет вошла Лунная Королева.

— Подожди, дорогая, мне надо закончить письмо, — сказал он, не переставая писать. Взглянул на неё и встревожился.

— Что случилось?

— Дэрис заболел!

— Что с ним?

— Сильная лихорадка.

— Дай ему твой напиток.

— Я дала — не помогает! Ничем не могу сбить жар. Он весь так и пылает. Рэграс, мне страшно за него!

Они пошли в детскую. Рэграс посмотрел на сына, потрогал его лоб.

— Странная болезнь, ни с того ни с сего. Может, его простудили?

— Нет!

— А незнакомцы к нему не подходили?

— Нет, с ним была только я и мои слуги, они надёжные люди.

Рэграс помрачнел.

— Попробуй дать ему свой напиток ещё раз.

Прошла долгая, тяжёлая ночь. Лихорадка у Дэриса не спадала. К утру ему стало хуже.

— Давай обратимся к Фригитте! — взмолилась Королева. — Она даже Морбеда выходила, он был такой слабенький — может, она сумеет помочь нашему сыну!

— Твои средства сильнее, — возразил Рэграс. — Да, Фригитта родственница Гареров, но по сути — обычная знахарка. В каждой деревне есть такие старухи.

— Ты прекрасно знаешь, что Фригитта знает и умеет многое, что неподвластно нам. Попроси у неё совета! Дэрису всё хуже. Нужно срочно что-то делать, Рэграс! Моё сердце чувствует беду!

Над обледеневшим берегом моря выл ветер. К покосившемуся дому на окраине бедного рыбацкого посёлка подошёл мужчина, закутанный в длинный чёрный плащ, и энергично постучал.

— Фригитта! Открой, Фригитта!

— Иду, иду, — послышалось из-за двери, и она отворилась. — Рэграс? Входи. Хочешь молока?

— Нет. У меня мало времени.

— И всё-таки выпей, — она налила и протянула ему большую кружку. — Я знаю, зачем ты пришёл. Ты сам виноват в болезни твоего сына.

— Я?

— Да! Ты уничтожаешь свою единственную защиту в этом Мире.

— О чём ты?

— О силе Света, которая всегда берегла тебя, пусть ты и не любил её. Зачем ты уничтожаешь её?

— Я никого не уничтожаю без вины.

— Да? А зачем гасишь светильники, которые освещают всё твоё королевство?

— Что ты имеешь в виду?

— Слуг Мира Неба.

— Ах, вот оно что… Фригитта, Мир Неба отнимает у меня власть. Я просто отвечаю ему тем же.

— Ты совершаешь страшную ошибку, мой мальчик. Не гаси светильники, тогда не собьёшься с дороги! Один из малых почти погас по твоей воле; теперь ты хочешь погасить большой!

— Малый светильник — кто это?

— Лионель Аркамбер, в ком течёт кровь твоего заступника и покровителя Адриана.

— Он не мой покровитель, Фригитта! — отрезал Рэграс. — И уж тем более не мой заступник! Когда-то он был государственным преступником. Сейчас его нет. А кто большой? Эдвин Эрдес?

— Да. Зачем ты закрыл этот Свет? Он оберегал тебя!

— Фригитта, в королевстве должен быть только один король. Одна власть. И никаких разговоров о других властях! А Эдвин не умеет и не желает подчиняться.

— Это гайер заставляет тебя говорить. Не позволяй себе от боли вершить несправедливый суд!

— Мне не больно, Фригитта. С чего ты взяла? Эдвина нельзя было оставлять на свободе, он сеял в народе смуту. Я предупреждал его, а дважды я предупреждений не повторяю.

— Ах, Рэграс, Рэграс. Ты поступаешь худо, ты сеешь дурное семя; хлеб из него будет горьким. Ты льёшь в чистую воду сок полыни; такую воду тяжко будет пить. А судьба предрекла тебе изобилие. Твоя чаша будет полна до краёв, и урожай хлеба на твоих полях будет велик. Тебе придётся принять всю эту горечь, испытать на себе, выпить без остатка!

— Отчего болеет Дэрис?

— Е му не хватает Света. Ты давно привык ходить во тьме, ты страдаешь, но идёшь, тебе больно, но ты терпишь — а у Дэриса нет сил идти! Он ещё слишком мал для оков из гайера.

— Фригитта, скажи лучше, чем его лечить.

— Дэрису не помогут лекарства.

— Он умрёт?

— Это зависит от тебя. Большой светильник гаснет. Сохранишь его — и к твоему сыну вернётся здоровье.

— Что-то случилось с Эдвином?

— Он тяжело болен. Ты получил то, что хотел — голод и несвобода украли у него силы, а холод помог им. Он горит в лихорадке, его огонь трепещет на ветру. А там, где он сейчас, нет зрячих сердец. Все слепы, никто не видит яркого Света, никто не бережёт его!

— Хорошо, я отправлю к Эдвину придворного лекаря.

— Бесполезно. Его лекарства уже не помогут. Теперь поможет только напиток твоей жены.

Рэграс посмотрел в окно на рваные тучи, которые мчались над морем.

— Как я устал, Фригитта… Я выиграл десятки войн в Великом Мире, но никак не могу закончить войну с Миром Неба. Скажи, кто победит в этой войне?

— Ты будешь служить ему.

Серо-зелёные глаза Рэграса вспыхнули яростью.

— Никогда!

— Ты будешь служить ему. Это твоя судьба, и тебе не избежать её.

— Я не верю тебе.

— Я не буду тебя убеждать. Сам всё увидишь, сам поймёшь. А сейчас — если хочешь, чтобы твой сын выздоровел, защити большой светильник от ветров и впредь береги его. Отпусти этого юношу на свободу!

— Отпустить? Отменить мой собственный приказ? Между прочим, справедливый приказ!

— Это не справедливость, Рэграс, это вопль боли. Ты кричишь, потому что оковы жгут тебя, а ты никак не можешь вырваться. Сними с этого юноши цепи, освободи его — тогда Свет вернётся в твоё королевство!

— А если я вылечу его, но оставлю в тюрьме?

Фригитта вздохнула.

— Тогда твой сын поправится, но ты без Света собьёшься с дороги.

Рэграс встал.

— Мне нужно спешить. Спасибо тебе за совет.

— Ступай, сынок, — Фригитта взяла его за руку и посмотрела на него долгим взглядом. — Почаще слушай песню своей матери. Она звучит в твоём сердце даже тогда, когда там бушует зимняя буря.

В тюрьму приехал придворный лекарь со срочным приказом короля. Эдвина немедленно перенесли в камеру, предназначенную для знатных узников, просторную, чистую и светлую.

Очнувшись, он увидел, что лежит в кровати, в чистой постели. Пошевелился — цепи были на нём. Рядом сидел какой-то человек в чёрном. Он помог Эдвину приподняться и поднёс к его губам бокал, наполненный тёмным напитком. Эдвин сделал глоток и сразу узнал вкус — это был напиток Лунной Королевы.

— Где я? Кто вы?

Но лекарь сделал ему знак молчать.

— Тебе нельзя беспокоиться и разговаривать.

Даже от одного глотка Эдвин почувствовал прилив сил, смог сесть в постели и самостоятельно допить бокал до дна.

Пришёл кузнец и снял с него кандалы. Лекарь обработал ссадины пахучей мазью, которая сразу сняла боль. Он находился у постели Эдвина неотлучно, пока ему не стало заметно лучше. На следующий день лихорадка полностью оставила его.

После ухода королевского лекаря Эдвину дали помыться. Пришёл цирюльник, постриг и побрил его. Эдвин не мог понять, что происходит, почему ему изменили условия, но ни лекарь, ни охранники ничего ему не объясняли и не отвечали на его вопросы.

Прошло несколько дней. Слова Фригитты сбылись: как только жизнь Эдвина оказалась вне опасности, Дэрису стало намного лучше.

— Болезнь оставила его, — Королева с улыбкой погладила сына по щеке. — А ты ещё не хотел идти к Фригитте за помощью… Я думаю, Рэграс, что она права.

— О чём ты?

— Ты должен последовать её совету. Отпусти Эдвина на свободу. Я обеспокоена его судьбой, я не знала, что он в тюрьме. Мне его жаль. Я помню день, когда он приходил в мой Мир. Он понравился мне. Вспомни, что он спас всех нас! Не каждый способен на такой подвиг!

— Спас. Но то, чем он занимался до тюрьмы, просто недопустимо! Он служит Миру Неба. Мир Неба — мой враг. Он взял в заложники моего сына — мне пришлось пойти на уступки. Теперь Дэрис вне опасности — но война продолжается.

— Так ты не отпустишь Эдвина?

— Я ещё не решил, что с ним делать. Не беспокойся о нём.

— Я беспокоюсь о сыне. Если жизнь Дэриса зависит от жизни Эдвина, нужно сделать всё, чтобы Эдвин был в хороших условиях, чтобы ему ничто не угрожало!

— Об этом я позабочусь.

— Мне кажется, лучше всего отправить Эдвина в Эстуар. Ну пожалуйста, ради меня. Хорошо?

— Отдохни. Дэрис спит, и тебе требуется отдых. А я пойду просмотрю сегодняшнюю почту, — сказал Рэграс и вышел.

Некоторое время он задумчиво прохаживался по кабинету, потом взял пачку свежих писем на подносе. Сверху лежал конверт из Лианура.

— От Аиты? — он удивлённо поднял брови. — С чего это вдруг она решила мне написать?

Он распечатал письмо, прочитал и побледнел от гнева.

— Просит освободить Эдвина… Кто-то всё-таки сообщил ей о нём! — Рэграс грубо, по-солдатски, выругался. — Ну уж нет. Я бы освободил его, если бы не это письмо, — процедил он и позвал слугу.

В этот же день Эдвина перевели в другую камеру. Окно в ней тоже было маленьким, но выходило на юг. Под ним стояли стол и табурет, на столе — свеча на глиняном подсвечнике. У стены были нары, на которых лежал новый соломенный тюфяк, простыни, подушка и одеяло.

Тюремщик принёс обед. Он состоял из двух блюд и оказался вполне съедобным.

Диаманта написала брату письмо, где просила его как можно скорее приехать в Тарину. Алед увёз его в Варос, но Мариен приехал только через два дня. Обычно он привозил немного вещей, а в этот раз на нём был большой рюкзак. Диаманта удивилась.

— Что это? Что случилось?

— Я насовсем. Рэграс лишил меня должности.

— За что?!

Они поднялись наверх, и Мариен рассказал о письме в Эстуар.

— Ты написал туда ещё осенью и ничего мне не сказал?!

— Конечно. Я не мог сказать. Ну как ты? Тебе лучше?

Диаманта провела рукой по лбу.

— Мариен, только ты мог до такого додуматься! Теперь мы спасены!

— Спасены? Ничего ведь не вышло.

— Нет, вышло. Эдвину было очень плохо, он несколько дней лежал совсем без помощи. А потом за короткое время поправился. Сейчас я чувствую, что ему гораздо лучше! Мне кажется, ему улучшили условия содержания. Без вмешательства Рэграса это невозможно. Значит, за Эдвина кто-то попросил.

— Скорее всего, королева Аита. Но она наверняка просила освободить Эдвина и выслать его в Эстуар. А Рэграс этого не сделал…

— Я не понимаю, что происходит. Чувствую только, что твоё письмо сыграло свою роль. Понятно, что Рэграс так просто не согласится отпустить Эдвина! Но Амма и Дамир теперь всё знают. Они не успокоятся, пока Эдвин не будет свободен!

— Но чем они смогут помочь?

— Не знаю. Только мне кажется, что сейчас всё будет хорошо. Сама не знаю, почему.

— Надеяться надо, но я бы пока не настраивался на скорые перемены. Что ты решила с работой?

— С той меня уволили. Точнее, я сама её бросила. А новую пока не искала.

— Очень хорошо. Искать тебе работу будем вместе. А то опять найдёшь что-нибудь вроде Серого Мира.

— Мариен, я…

— Не спорь! Я испугался, когда приезжал к тебе в прошлый раз! Ты выглядела так, как будто только что из Серого Города! Побереги свои силы для дома и для будущих детей, а не трать их на работу, которая никому не нужна!

— Никому? А Эдвин? Сейчас ещё ты лишился места…

— Я не прошу тебя сидеть дома! — рассердился Мариен. — Но работать ты будешь как нормальный человек, а не как рабыня! И точка.

— А ты чем будешь заниматься?

— Давать уроки.

Диаманта помолчала.

— А что родители? Тебе, наверное, попало за это письмо…

— Да уж, — вздохнул он. — Попало…

Реакция родителей оказалась именно такой, какой он ожидал: расстроенный отец молчал, мать ругала Мариена за безрассудство… Он пытался защищать Эдвина, но только спровоцировал этим поток обвинений в его адрес. На следующий день он с облегчением уехал из замка.

Зерина уговорила Диаманту вернуться в театр. Да и уговаривать долго не пришлось — после полугода чёрной работы Диаманта с радостью согласилась. Её встретили очень тепло.

— Хочешь играть? — сразу спросил Дин. — Для тебя всегда найдутся маленькие роли. А потом, кто знает, может, и большие.

— Спасибо, дядюшка Дин, но пока я хотела бы просто помогать вам. Шить костюмы или что-то в этом роде.

— Понимаю, — вздохнул он. — Такая работа всегда найдётся. Ты ведь как раз работу ищешь?

— Да.

— Считай, что ты её нашла.

— Но…

— Правильно! — кивнул Алед.

— Деньги, конечно, невеликие, но всё-таки, — продолжал Дин. — Они тебе совсем не помешают. Найдёшь ещё какое-нибудь место, и всё будет в порядке.

— Тут работы немного, — кивнул Эрид.

— А сколько ты получала в служанках?

Диаманта сказала.

— Да уж, на такие деньги не разживёшься, — вздохнул Патал.

— Я вообще не понимаю, почему ты сразу к нам не пришла, — удивился Гебор.

— Не хотела, чтобы у вас были неприятности. Меня предупредили в судебной палате, что все, кто со мной общается, под подозрением. Если что, я немедленно уйду.

— Не бойся, хуже, чем теперь, не станет, — заверил её Эрид. — Цензоры теперь нас очень любят.

— То и дело душат в объятиях, — добавил Алед. — Не могут ни спать, ни есть, пока нас не увидят!

— Недавно снова приходили, просили убрать одну реплику из «Цветка яблони».

— Теперь это политический спектакль, — вставил Харт.

Диаманта фыркнула от смеха.

— Какую реплику?

— Помнишь, принц Берайн говорит Тейме перед свадьбой: «Любовь — моя королева. Её власть надо мной сильнее власти всех королей на свете».

— Ну и что?

— Какая ты недогадливая, Диаманта! — поморщился Харт. — Разве можно думать, что чья-то власть выше власти его величества?!

— Странно, — Диаманта пожала плечами. — Но мне кажется, что это всё-таки произвол чиновников. Рэграс умный, а это какая-то нелепость…

— Уж не знаю, чей это произвол, но пришлось заменить эту реплику на другую, — хихикнул Алед. — Теперь там просто не к чему придраться! Харт на вчерашнем спектакле сказал: «Любовь — моя королева. От её власти не убежать и не скрыться, даже если очень захочешь. Если ты будешь сопротивляться ей, она тебя покорит. Откажешься ей подчиняться — она тебя заставит. Если ты попал в её тюрьму, никогда не выйдешь на свободу, а её оковы прочнее всех оков на свете!» А Тейма ответила: «Надо же! Точь-в-точь как власть его величества!». Все просто легли, пять минут хохотали!

— Теперь вот ждём новой встречи с цензорами… — вздохнул Гебор.

— Когда-нибудь это кончится тем, что нас выставят на улицу, — капризно сказала Аланда.

— А на улице-то мы пропадём, — Харт смахнул воображаемые слёзы. — Никогда ведь там не бывали, знать не знаем, что это такое. Ох, несчастные мы, горемычные…

— Это совсем не смешно! — нахмурился Дин. — В первую очередь для тебя! Эдвин попал в тюрьму — теперь ты на очереди, Харт, неужели ты не понимаешь?!

— На очереди — вот и отлично. Меня вообще давно пора отправить на виселицу. По мне же петля рыдает! Куда только Рэграс смотрит?

Следующее утро было совсем весеннее — ярко сияло солнце, пели птицы, таял снег. Зерина прибежала к Диаманте.

— Я тебе работу нашла!

— Где?

— В аптеке!

— Это уже лучше, — кивнул Мариен.

— У моей соседки есть знакомый аптекарь, — затараторила Зерина. — Я вспомнила — недавно она говорила, что он прислужницу ищет. Сбегала, узнала — действительно ищет, и человек хороший, не душегуб какой-нибудь! Давай-ка прямо сейчас к нему сходим.

— А он не выгонит меня, когда узнает мою историю? А если захочет посмотреть мою личную грамоту? Там отметка королевского суда…

— Нет, он тебя не выгонит! Я ему всё рассказала о тебе.

— Как? — изумилась Диаманта.

— Всё как есть. И про Эдвина, и про тебя, и про твою отметку. Ты робкая, сама себя хвалить не станешь…

— Себя хвалить не стану — это верно. Но чтобы робкая…

— Я знаю, что говорю! Ему ведь что важно — чтобы девушка была честная, спокойная, аккуратная, а уж этого тебе не занимать. Давай-ка, скорей!

Диаманта быстро собралась, и они с Зериной поспешили в северо-восточную часть города.

— Вот, тут, — кивнула Зерина на небольшую аптеку и решительно открыла дверь. Оттуда пахнуло лекарствами. В аптеке стояла прохладная тишина, на окнах висели аккуратные зелёные занавески, на полках поблёскивали флаконы с лекарствами. К ним вышел пожилой аптекарь.

— Здравствуйте!

— А, здравствуйте, здравствуйте, — кивнул он и посмотрел на Диаманту. — Так, стало быть, это ты ищешь работу? Тебя зовут Диаманта?

— Да.

Он посмотрел на неё и одобрительно кивнул. И Диаманта вздохнула с облегчением — аптекарь ей понравился.

— А меня зовут Нестер. Ну что, попробовать можно. Что тебе нужно делать… Тщательно убираться здесь каждый день, полы мыть, пыль вытирать. Мыть посуду, помогать мне готовить лекарства. Иной раз и покупателей обслуживать. Ну и так — что понадобится. Работаем с восьми утра. Закрываемся в шесть, но после закрытия тут ещё работы примерно на час.

— Я согласна.

— Сможешь приступить прямо сегодня?

— Да.

— Тебе потребуется два передника — один для уборки, другой — для работы с лекарствами, и платок на голову. Беги домой, принеси это всё и начинай.

— Мы не забудем вашей доброты! — обрадовалась Зерина.

— Я ничего не обещаю, — улыбнулся Нестер. — Мне ведь ещё нужно посмотреть, как Диаманта работает. Ну-ка, дай твою личную грамоту глянуть…

Диаманта с трепетом протянула ему бумагу. Он посмотрел и кивнул.

— Диаманта Эрдес… очень хорошо.

— Там судебная отметка…

— Вижу, вижу. Это меня не слишком смущает. Главное — чтобы ты работала добросовестно.

— Не бойтесь, вы не разочаруетесь! — пообещала Зерина. — От этой дурацкой отметки все шарахаются как от огня, а Диаманте на работе просто цены нет!

Диаманта тихонько тронула её за рукав.

— Пойдём, нам нужно спешить.

— Да, мы пошли, господин Нестер. Диаманта сейчас вернётся. Она мигом!

Они вышли из аптеки и пошли назад, на Сосновую улицу.

— Ну что, понравился он тебе? Я же говорю, хороший человек! — весело сказала Зерина.

— Пока понравился. Но надо ещё посмотреть, что и как… И как у меня будет получаться…

— Ой, Диаманта, ну какая ты! — изумилась Зерина. — Никогда сразу порадоваться не можешь! Всё ей надо посмотреть, всё обдумать!

Диаманта в двух словах передала Мариену разговор с аптекарем, взяла необходимые вещи и побежала на работу. Она волновалась, но день прошёл хорошо. Нестер оказался человеком мягким, спокойным и не смотрел на неё свысока. Она раскладывала травы по мешочкам, подписывала флаконы, мыла аптечную посуду. В шесть аптека закрылась, и Диаманта взялась за уборку.

— На сегодня всё, — сказал Нестер, когда она закончила. Часы как раз пробили семь. — Ну, если так пойдёт дальше, всё будет в порядке. Жду тебя завтра к восьми.

Диаманта вышла на улицу и увидела Мариена.

— Я решил тебя встретить. Ну как прошёл день?

Она принялась рассказывать.

— А я нашёл ещё двух учеников. Сегодня устроил Урмису экзамен по математике.

— Бедный Урмис.

— С чего это он обеднел? — обиделся Мариен. — Конечно, в уме он ещё считает неважно, но всё-таки определённый прогресс есть!

— Ну, умножать в уме трёхзначные числа я тоже умею неважно.

— Ты вообще не умеешь считать. И что с того? Я пообещал Янетте, что подготовлю Урмиса к экзаменам. Через несколько лет он поступит в школу, в старшие классы, а потом в университет.

— Она тебе нравится?

— Кто?

— Янетта.

— Она очень достойная девушка, — ответил Мариен и, спохватившись, добавил: — А какое имеет значение, нравится она мне или нет?

Диаманта улыбнулась.

ГЛАВА 6. Морбед

С тех пор, как Амма и Дамир узнали, что Эдвин в тюрьме, они совершенно потеряли покой. Оба заметно поседели. Им самим стал казаться тюрьмой и прекрасный Лианур, и их собственный дом. Амма подолгу просиживала в саду на скамье под тенистыми деревьями и плакала, а Дамир брался то за одно, то за другое дело, но во всех его движениях сквозило напряжённое ощущение несвободы, как у зверя в клетке.

День был сумрачный. Небо затянуло, ветер шумел в высоких кронах. Амма стояла у окна, глядя на сад, а Дамир молча вырезал из дерева фигурку.

— Уже полтора месяца с тех пор, как Аита получила от Рэграса отказ, — наконец произнесла Амма. — Что делать?

— Аксиант извещён. Что же ещё можно сделать? В Мире Арз время идёт иначе… Надеюсь, что Аксиант поторопится.

Дамир постоянно вспоминал время, которое ему пришлось провести в таринской тюрьме, и с болью думал, что если Эдвина поместили в подобные условия, то семь лет ему не выдержать.

Помолчав, он добавил:

— Если в ближайшее время Аксиант не приедет, я обращусь к Аите.

— Зачем?

— Попрошу её написать Рэграсу, чтобы он выслал Эдвина сюда в обмен на меня. Вернусь в тюрьму. Меня казнят, зато он будет в безопасности.

— Дамир! Что ты…

— Обвинение, которое предъявили Эдвину — пустые отговорки, на самом деле он расплачивается за меня. Но такой ценой мне не нужна ни жизнь, ни свобода.

Амма хотела что-то сказать, но зазвонил дверной колокольчик. В комнату заглянула служанка.

— Его высочество Аксиант Гарер.

— Слава Небу! — воскликнула Амма.

Аксиант прошёл в гостиную. Его замшевые сапоги были покрыты пылью после долгой скачки верхом.

— Что произошло?

Амма молча протянула ему письмо Мариена. Он читал и всё больше хмурился.

— Я предупреждал Эдвина, что заниматься книгой небезопасно. Он знал, что по закону за книгу полагается тюрьма. Но одиночка, кандалы и такой срок — это уж слишком! Я сейчас же выезжаю в Мир Дня.

— Как Эдвин? — спросил Дамир. — Вы отсюда не слышите?

— Нет. Из другого Мира я слышу только родственников.

— Ваше высочество, если Рэграс не согласится освободить Эдвина, я вернусь в тюрьму вместо него. Пусть меня казнят. Если это спасёт Эдвина, я готов.

— Ну уж нет, этого я не допущу. От вас требуется только ждать. Постарайтесь не отчаиваться, — велел Аксиант, вышел, вскочил на коня и уехал.

В Тарине расцвела весна, потом наступило лето. День шёл за днём без перемен. Мариен давал уроки, Диаманта работала в аптеке и по вечерам иногда приходила в театр.

Теперь на условия работы она не жаловалась. Однажды Нестер сказал ей:

— Тебя, должно быть, удивляет, почему я так легко принял тебя. Ведь с такой отметкой в личной грамоте ой как непросто устроиться на работу… Это всё из-за Эдвина.

Диаманта посветлела.

— Вы знаете его?

— У моей двоюродной сестры тяжело болела дочка, а он её вылечил. Вообще-то я в чудеса не верю, но тут никаких выдумок, всё правда. Я его даже видел, когда он к сестре приходил. Синеглазый такой, с бородкой.

— Да, это Эдвин… Я вам так благодарна!

— И я. Переодевайся, надо готовить лекарства. У нас сегодня много заказов.

Диаманта быстро втянулась в работу. Нестер многому её научил и постепенно стал доверять ей приготовление различных снадобий. Он попросил звать его не «господин», как было принято, а «дядюшка Нестер», на что она с радостью согласилась.

Она приободрилась, к тому же, её согревала надежда, что скоро приедет Аксиант — по её расчётам, если он откликнулся на просьбу помочь Эдвину, то должен приехать этим летом. Но лето прошло, а его всё не было. Потом отгорел и погас золотой сентябрь, стало холодать, зарядили осенние дожди…

Вечер был ветреный. Диаманта медленно шла в театр, закутавшись в накидку. Около тюрьмы остановилась, потрогала холодные камни стены. Представила, сколько ещё лет придётся терпеть разлуку — и слёзы закапали из глаз. Вдруг кто-то мягко тронул её за плечо. Знакомый голос произнёс:

— Диаманта!

Она повернулась и увидела Аксианта.

— Ваше высочество! Неужели это вы?! Как мы вас ждали!

— Успокойся, не плачь. Пойдём, мне надо поговорить с тобой, прежде чем идти к Рэграсу.

Она достала платочек и вытерла слёзы. Аксиант смотрел на неё с невольной симпатией. Несмотря на всё произошедшее, она совсем не потеряла обаяния. Выглядела изящно и аккуратно, причёска, платье и накидка были ей к лицу, глаза смотрели с той же живой заинтересованностью, что и раньше. Только взгляд стал другим — теперь это был взгляд не мечтательной девушки, а взрослой женщины.

— Вы уже знаете об Эдвине?

— Да, Аита сообщила мне.

— Его посадили сразу после вашего отъезда… Уже полтора года…

— Я приехал, как только узнал. Просто в Мире Арз время идёт иначе. Идём.

В этот же вечер Аксиант пришёл во дворец. Его проводили в королевские покои. За высокими окнами смеркалось, было серо и промозгло, а в просторной комнате, обитой бордовой узорчатой тканью с золотым рисунком, жарко горел камин. Рэграс сидел в кресле в просторной рубашке с расстёгнутым воротником и гладил серого дога Планшета. Увидев Аксианта, Планшет залаял.

— Тише, тише, — Рэграс потрепал пса по шее. — Здравствуй. Какими судьбами? Ты же, кажется, уехал путешествовать.

— Пришлось вернуться.

— Отчего? Что-то случилось?

— Случилось. Эдвин в тюрьме!

— Да, Эдвин в тюрьме. И что? — Рэграс с улыбкой поднял брови. — Ты вернулся из-за этого?!

— Я всё понимаю. Эдвин занимался книгой, говорил о Мире Неба, тебе это не нравилось. Но когда я узнал, в каких условиях его содержат, а главное, к какому сроку приговорили, я даже не поверил сразу. Зачем так жестоко наказывать за книгу?!

Планшет зарычал.

— Аксиант, успокойся, а то он тебя укусит. Смотри, какой красавец! Его мне подарила Элиата. Лежать!

Планшет послушно улёгся у его ног. Аксиант едва сдержался, чтобы не выругаться.

— Ответь мне, за что ты так обошёлся с Эдвином?

— За то, что он подрывал государственные устои. Отец вообще советовал казнить всех слуг Мира Неба.

— Но ведь Эдвин…

Рэграс жестом прервал его.

— Я предупреждал Эдвина. Он прекрасно осознавал, что нарушает мою волю. И знал, что ему за это будет.

— Я тоже его предупреждал…

— Ему и так дали время. У него было полгода, чтобы уехать в Лианур. Но он остался — остался сознательно, желая продемонстрировать мне, что моя власть — ничто по сравнению с властью Мира Неба… Можно сказать, сам попросился в тюрьму.

— А почему ты отказал Аите, когда она просила тебя освободить Эдвина? Это бы ни в чём не ущемило твою гордость.

— С Эдвином я разберусь сам. Аита не имеет никакого права вмешиваться в мои дела.

— Со своей стороны ты прав, Рэграс. Но всё-таки меня беспокоит жестокость наказания. Семь лет в кандалах, в одиночной камере… А если Эдвин не выдержит тюрьму? Ты мог просто отправить его в ссылку. Зачем ты калечишь ему жизнь?

— Калечу? — Рэграс поднял брови. — Да, по приговору он должен был отбывать срок в кандалах, но он не выдержал холодов и заболел. Его вылечили, сняли кандалы и улучшили условия. Сейчас у него есть всё необходимое. Никто не собирается его истязать и убивать. Но раньше времени я его не отпущу.

— Ты просто само милосердие.

— Выходит, что да. Хотя бы потому, что ты и другие соучастники побега Дамира Эрдеса до сих пор на свободе.

— А что, если Эдвин тоже убежит?

— Если он спрячется в Эстуаре, я потребую у Аиты выдать его мне — вместе с его отцом, который там скрывается.

— А если она откажется?

— Тогда мне придётся посадить за решётку её подданных — в Тарине много учёных из Лианура. И они будут сидеть там в самых суровых условиях до тех пор, пока Эдвин и Дамир не вернутся в тюрьму. После этого Дамира казнят, а Эдвину увеличат срок вдвое.

Аксиант замолчал. Тяжело вздохнул и спросил:

— Что нужно, чтобы Эдвин вышел до окончания срока? Может, он попадёт под амнистию?

Рэграс удовлетворённо кивнул.

— Вот с этого вопроса и надо было начинать. Мне надоела наглость, Аксиант. Каждый, кому не нравятся мои решения, считает, что может чего-то от меня требовать. Не просить, а требовать! А кто вам дал такое право?

— Хорошо. Я прошу тебя отпустить Эдвина.

— Нет, я его не отпущу. И под амнистию он не попадёт. Отсидит семь лет, ни днём меньше. Потом поедет в ссылку, и там ему тоже не будет никаких поблажек. А за попытку побега он получит ещё семь лет и кандалы.

Аксиант покачал головой.

— В каких условиях его содержат?

— В лучших, чем большинство заключённых. В его камере есть всё необходимое.

— Прогулки ему разрешены?

— Нет.

— Может, ты хотя бы разрешишь ему свидания с женой?

— Нет.

— А переписку?

— Нет.

— А мне-то можно его увидеть?

— Нет, Аксиант. А если ты попытаешься самостоятельно увидеться с ним или передать ему письмо, то его опять закуют.

— И после этого ты возмущаешься, что все пытаются освободить Эдвина за твоей спиной! Ты же вынуждаешь на коленях молить тебя о милости — но не милуешь!!

— Я не вынуждаю на коленях молить меня о милости, — спокойно поправил Рэграс. — Я вынуждаю подчиняться мне и уважать мою волю. И к тебе это тоже относится. Ты делаешь что захочешь, не считаясь со мной, но ведь тебя я тоже могу посадить в тюрьму, пусть ты и Гарер.

— Спасибо большое.

— Пока не за что… Но хватит об Эдвине, что тебе до него? Лучше расскажи мне, что нового в Мире Арз.

На следующий день город накрыла дождевая мгла. Аксиант пришёл к Диаманте, когда уже смеркалось, и с тяжёлым сердцем постучал в ворота.

Он готовился успокаивать её, подбирал слова, чтобы её обнадёжить и утешить, но она не стала ни плакать, ни возмущаться.

— Что ж… Большое спасибо вам за помощь, ваше высочество. Я не удивлена, я уже смирилась с приговором. Только бы Эдвин выдержал ещё пять с половиной лет. Хорошо, что с него хотя бы сняли кандалы… А вы сейчас снова уедете из Мира Дня?

— Не знаю. А что?

— Когда Эдвина отправят в ссылку, я бы очень хотела поехать вместе с ним, только меня вряд ли пустят. Судья так сказал. Но если вы попросите его величество, может быть, хоть это он нам разрешит?

Аксиант удивился, откуда в ней столько терпения и самообладания.

— Конечно, я попрошу! Об этом можешь не беспокоиться! Только сдаваться ещё рано.

Её глаза заблестели.

— Но что вы ещё сможете сделать, ваше высочество?

— Поеду к Фиду. Да, драконы не вмешиваются в дела людей, как он любит повторять — но я попрошу его вмешаться. Это особый случай. Фид — единственный, кого Рэграс сейчас послушается. Наши просьбы бесполезны.

— А хуже от этого не будет?

— Не будет. Обещаю, что никто не пострадает.

Пришёл Мариен. Они проговорили до позднего вечера. Наконец Аксиант собрался уходить.

— Я поеду к Фиду завтра с рассветом.

— Поедете? — удивился Мариен. — Ведь у вас есть ключ!

— Есть, но к Фиду не принято ходить с помощью ключа. Не беспокойтесь, Эдвин сейчас в терпимых условиях.

Ноябрь выдался хмурым. В каминных трубах завывал ледяной ветер, с пасмурного неба сыпал колючий снег. В один из таких холодных, почти зимних дней к королю вошёл слуга с подносом, на котором лежала просьба об аудиенции. Рэграс помедлил и приказал проводить гостя в зал для приёмов.

Через несколько минут туда вошёл худощавый темноволосый юноша с узким аскетичным лицом и серыми глазами, в фиолетовом костюме и чёрном плаще, и раскланялся.

— Морбед? — произнёс Рэграс сухо. — Неожиданный визит.

— Я всегда мечтал о путешествии в Мир Дня. А оказавшись здесь, не мог не встретиться с вами, дядя.

— Я давно о тебе не слышал. Где ты жил после того, как уехал из Лианура?

— Много путешествовал. Последний год жил в Мире Сет.

— Не лучшее место.

— Зато оно многому научило меня… Если позволите, ваше величество, я немного погощу у вас. Когда-то вы убили моего отца…

— Это было не убийство, Морбед, а поединок равных.

— Конечно, ваше величество. Но ведь против меня вы ничего не имеете? Я пока не нашёл Мира, в котором мне хотелось бы поселиться. Может быть, им станет Мир Дня?

— Может быть. Что ж… Оставайся. Пока у меня нет причин не принимать тебя. Надеюсь, что они не появятся.

— Я наслышан о вашей строгости, дядя. Постараюсь не разочаровать вас, — ответил Морбед и низко поклонился.

Вечером был бал. Появление Морбеда взволновало и заинтриговало придворных. Но он дал понять, что предпочитает оставаться в тени — коротко приветствовал присутствующих, как полагалось по этикету, и затерялся в пёстрой толпе.

Гидеон в одиночестве стоял у стены, размышляя о чём-то. Морбед увидел его, подошёл и завёл разговор. Они были знакомы, хотя близко никогда не общались — просто несколько раз мельком встречались в Эстуаре. А сейчас Морбед дал понять, что хочет подружиться с Гидеоном. Некоторое время они вели беседу о красотах Мира Дня. Гидеон вздохнул:

— Ты приехал сюда, а я до сих пор вспоминаю Лианур…

— Что же мешает тебе вернуться в Эстуар?

— Пока у меня нет такого намерения. Центр Великого Мира здесь.

— Да, Мир Дня на удивление быстро восстановили после войны. Впрочем, возможно, что слухи о разрушениях, произведённых войной, были сильно преувеличены. Ничто не растёт так быстро, как слухи и сплетни.

— Его величество приложил все усилия, чтобы привести своё королевство в порядок, и ему это удалось.

Морбеда позабавили верноподданнические нотки в голосе Гидеона, и его взгляд стал насмешливым. Он произнёс:

— Бывают короли, которые терпят своих подданных, а бывают короли, которых терпят подданные. Я слышал, что его величество относится ко вторым.

Гидеон вгляделся в его узкое спокойное лицо. Нос с небольшой горбинкой, тонкие губы, умный, но бесцеремонный взгляд серых глаз. «Однако… Ну и наглец. Можно поставить его на место, но это всегда успеется. Попробую подыграть», — решил он и ответил:

— Я недолюбливаю определения такого рода. За внешней яркостью в них кроется пустота. Его величество Рэграс — король по призванию. Он не потакает подданным и не заставляет терпеть себя. Он заставляет восхищаться собой.

— Неужели у его величества Рэграса совсем нет недостатков?

— Даже если их нет, недобрый или невежественный глаз всё равно их отыщет. А почему ты задал этот вопрос?

— Просто я много слышал о дяде и пытаюсь сориентироваться в новой обстановке. Здесь всё так непривычно… Меня удивило, что в Мире Дня совсем нет недовольных. Особенно здесь, во дворце. А в других Мирах говорят, что новый король жесток и беспощаден, что страна стонет под его властью…

— Не стоит слушать завистливые речи. Клеветников на свете много, глупцов ещё больше. Единственное, что в этих слухах правда — дядя в самом деле строг. И я считаю, что он совершенно прав. Свобода высказываний нередко оборачивается пренебрежением к тем, кого следует уважать. Именно поэтому меня удивил твой вопрос. Здесь, при дворе, подобная прямота неуместна. Я говорю это, не чтобы тебя обидеть, а чтобы тебя предостеречь.

— Благодарю за совет и прошу извинить мою резкость, — откликнулся Морбед. — Просто я откровенен с тобой, ведь мы ровесники.

— Значит, ты предпочитаешь говорить начистоту?

— Конечно, Гидеон! Разве можно поступать иначе?!

«Змея», — подумал Гидеон, надел любезную улыбку и сказал:

— Умение это делать, оставаясь безупречно учтивым — редкое искусство. Оно не перестаёт меня восхищать. Надолго ты приехал?

— Не знаю. Это зависит только от его величества.

— Признаться, мы не думали, что увидим тебя здесь…

— Отчего же?

— Как известно, дети наследуют не только достоинства и приобретения своих отцов, но также их потери, ошибки и обиды. Поэтому твоё отсутствие до сих пор объясняли враждой, бывшей между твоим отцом и его величеством…

— И были совершенно правы, — кивнул Морбед. — Признаться, я долго опасался ехать сюда и встречаться с дядей, потому что моё прошлое не даёт мне оснований относиться к нему с приязнью, к тому же, я слышал о нём много плохого. Но я решил, что жизнь должна сама расставить всё по местам.

Распорядитель бала ударил жезлом в пол и звучно объявил:

— Его величество Рэграс I! Её величество Королева Лунного Мира!

Все расступились, кланяясь. Рэграс и Королева торжественно вошли в зал.

— Я бы хотел ещё побеседовать с тобой, — шепнул Морбед Гидеону. — Только не здесь. Давай завтра сходим куда-нибудь в тихое местечко.

— Я даже знаю, куда, — согласился Гидеон. — Ничто так не разнообразит и не украшает череду дворцовых будней, как встреча с дорогим родственником.

«Дорогой родственник» посмотрел на Гидеона, как на интересное насекомое, за которым занятно будет понаблюдать, улыбнулся и кивнул.

На следующий день они отправились обедать в трактир на улице Королевских стрелков. Похолодало, лужи покрылись тонким ледком. Посвистывал ветер, пролетал мелкий снег.

Морбед был в прекрасном настроении, рассказывал смешные истории, то и дело шутил. Но Гидеон от этого стал ещё подозрительнее и ни на секунду не терял бдительности. Они вошли в пустой трактир, сели за столик у стены, заказали еды и вина. Морбед ненароком перевёл разговор на Рэграса. «Спектакль продолжается», — отметил Гидеон и весь превратился в слух.

— Друг мой Гидеон, а ты знаешь, что говорят о дяде в других Мирах? Знаешь, с чем неразрывно связано его имя? — поинтересовался Морбед и налил себе в тарелку соуса. На среднем пальце его правой руки поблёскивал серебряный перстень с фиолетовым камнем.

— С чем же?

— Конечно, с гайером! А что, гайер действительно так страшен? От него бросает в дрожь даже тех, кто понятия не имеет, что это такое.

Гидеон удивился. «Он считает меня полным дураком или намеренно выставляет дураком себя? Он ведь знает о гайере не меньше меня! Что он хочет услышать?!»

— Ты спрашиваешь так, как будто я на себе пробовал, что это такое, — ответил он снисходительно и взял у Морбеда соусницу. — Но мне не довелось, так что боюсь тебя разочаровать: я знаю о гайере ровно столько же, сколько ты и все остальные.

— Кто знает, куда повернёт судьба, — в тон ему ответил Морбед и глотнул вина. — Сегодня ты наверху, а завтра — внизу, сегодня во дворце, а завтра — в цепях… Не прими эти слова за дерзость, милый Гидеон. Они относятся к тебе так же, как и ко мне. В Мире Дня перед гайером трепещет каждый.

— Это понятно и объяснимо, дорогой Морбед! Но почему ты спросил об этом меня? Если хочешь узнать подробнее о гайере, лучше дяди рассказчика не найти, — Гидеон тонко улыбнулся.

— Не стоит беспокоить короля вопросами, порождёнными простым любопытством, любезный Гидеон. Просто я видел у дяди кинжал из гайера и вспомнил, что раньше его перстень тоже был из гайера, а теперь серебряный… Кажется, он поменял оправу незадолго до коронации?

«Какая лиса! Ну и нюх…Так, похоже, он что-то знает. Знает и вынюхивает подробности. У меня! Нашёл простачка».

— Впрочем, это неважно, хотя и очень интересно, — продолжал Морбед. — Гайер — невероятный металл! Мой дед гениально придумал!

«„Мой дед“… вот мерзавец! — Гидеон разозлился. — Решил ненароком подчеркнуть, что он ближе к трону, чем я!»

Морбед подлил вина Гидеону и себе и сообщил:

— Дабет писал, что бывают ситуации, когда гайер выходит из-под власти своего покровителя. Что гайер не выносит Мира Неба и может даже перестать подчиняться своему владельцу при определённых обстоятельствах. А вернуть власть над ним можно только очень дорогой ценой, и то риск снова её потерять очень высок…

— Где ты прочитал об этом? — спросил Гидеон, скрывая досаду, и небрежно добавил: — Ах да, дядя же говорил о записях Дабета, которые хранятся в Эстуаре.

— В этих записях почти ничего нет. То, что там есть, и так все знают. А вот в письмах моему отцу Дабет подробно рассказал, как добыл гайер, описал его сущность и возможности.

Услышав это, Гидеон едва скрыл удивление и разочарование. Он знал, что у Рэграса есть письма Дабета, в которых детально рассказано о гайере. Но даже не подозревал, что такие же письма были и у Картара. «Неужели Дабет раскрыл тайну гайера обоим сыновьям? Насколько я помню, власть над гайером он сразу решил отдать Рэграсу. Так зачем же было давать Картару такие важные сведения?! А может, Морбед лжёт?»

— Ты слушаешь меня, драгоценный Гидеон? В этих письмах я нашёл много интересного. Даже позавидовал дяде — у него в руках такая сила… Ходили слухи, что в последний раз власть над гайером долго не возвращалась к нему. Это правда?

— Конечно, ложь, — поморщился Гидеон. — И откуда взялась эта ложь — ясно. Слишком многие мечтают о том, чтобы дядя потерял своё могущество.

— И о власти над гайером…

— К счастью, кроме дяди, её ни у кого нет — и не может быть.

— Она была бы у моего отца, если бы дядя не убил его. Отцу чуть-чуть не хватило времени, чтобы её получить. Она могла бы быть и у меня… Но я не злюсь на дядю Рэграса. Он убил моего отца в честном поединке, просто потому, что оказался сильнее. Ему вообще нет равных в искусстве владения мечом… Что было, то было. Я не ропщу на судьбу и не ищу власти.

— А чего ты ищешь?

— Меня не волнуют ни деньги, ни власть. Я ещё в детстве понял, что власть — это смерть. Да что мы всё время говорим обо мне? — Морбед поднял бокал. — Давай-ка лучше выпьем за корону, которая наконец-то вернулась к его величеству, и за процветание его королевства! Пусть он правит долго.

Гидеон коротко ответил:

— За короля!

На следующее утро Гидеон, как обычно, встал на рассвете. Он терпеть не мог рано вставать, особенно в такие хмурые дни, но Рэграс требовал, чтобы он каждое утро ни свет ни заря являлся в фехтовальный зал. Туда Гидеон и отправился в самом скверном расположении духа, чувствуя, что в нём растёт обида на дядю. Ему порядком надоели эти ранние вставания, утомительные занятия, постоянные замечания, насмешки, необходимость беспрекословно подчиняться… Он чувствовал себя принцем крови только на балах, обедах и приёмах, а в остальное время ему казалось, что дядя делает из него солдата для своей армии. А все попытки высказать дяде своё недовольство в лучшем случае не вызывали никакой реакции, а в худшем — издёвку или резкость. К тому же, от разговоров с Морбедом у Гидеона осталось неприятное впечатление, да и сам его приезд вызывал много вопросов.

В фехтовальном зале Рэграса не оказалось. Настроение у Гидеона совсем испортилось. Расстроенный, что зря так рано встал, он направился к королю. Но Рэграс принимал министров, и Гидеону пришлось ждать довольно долго. Когда его проводили в кабинет, уже взошло солнце.

— Счастлив видеть вас в добром здравии, ваше величество.

Рэграс кивнул ему.

— Сегодня мне некогда.

— Как вам будет угодно, ваше величество. Но я пришёл не только для занятий фехтованием.

— Что ещё тебе нужно?

— Хочу вас предостеречь, дядя.

— От чего?

— Вчера я разговаривал с Морбедом. У меня создалось впечатление, что он что-то замыслил против вас. Я почти уверен, что он приехал, чтобы отомстить вам за смерть отца, — сказал Гидеон, не скрывая волнения. — Зачем-то расспрашивал о гайере… будет лучше, если вы посмотрите сами.

Рэграс достал шёлк и просмотрел их беседу.

— Не смею вам советовать, ваше величество, но мне кажется, что этого Морбеда надо просто выставить из Мира Дня, и немедленно! Он замыслил какую-то подлость.

— Морбед очень похож на своего отца, — неторопливо заметил Рэграс, сворачивая шёлк. — И внешне, и по характеру. Картар тоже любил наводить страх туманными намёками. Нет, Гидеон, я не стану выгонять Морбеда. Он мальчишка, и все его планы — мальчишеские. Пусть играет. Бояться его смешно.

— Но… ваше величество…

— Если бы Морбед действительно что-то замыслил, он бы иначе вёл себя с тобой. А эти его вопросы — пустое.

Гидеон покачал головой.

— Мне кажется, что его стоит опасаться, ваше величество. Он хочет отомстить, поверьте мне, я вижу это! И у него есть причины мстить вам! А жажда мести — это страшно! Это такое же сильное чувство, как настоящая жажда у того, кто умирает без воды в пустыне! Она не оставляет места ни рассудительности, ни здравому смыслу. Это воплощённая жестокость. Она груба, как самые низкие человеческие стремления, и сильна, как нестерпимая боль! Она так же отчаянно требует, чтобы её успокоили! Морбед не остановится ни перед чем, он всеми силами будет вредить вам! Для него нет большего наслаждения, чем увидеть ваше падение и унижение! Вы посмотрите в его глаза! Это глаза хладнокровного, беспощадного убийцы! Но опасность можно предотвратить! Необходимо как можно скорее остановить распространение этой заразы, этой смертельной болезни, пока она не добралась до вас, ваше величество! Прошу вас, умоляю вас, прогоните Морбеда, пока не поздно! Я чувствую, что он хочет навредить вам!!

— Полно, Гидеон. Ты преувеличиваешь. Советую тебе почаще ездить верхом, это избавляет от меланхолии.

Гидеон даже покраснел от досады.

— Но это не выдумки, дядя! Пожалуйста, будьте осторожны!

— До обеда ты свободен. Возьми хорошего коня и прогуляйся за город.

Он занялся бумагами, показывая, что разговор окончен, но Гидеон не уходил. Рэграс посмотрел на него.

— Ну? Что ещё?

— Простите, ваше величество, ещё одну минуту. Вчера во время беседы с Морбедом я чувствовал себя крайне неловко…

— Отчего же?

— Он знает о гайере больше меня! Я видел в его глазах насмешку! Хочу попросить вас, дядя, расскажите мне о гайере подробнее! Или дайте какие-нибудь книги. Я должен знать. Да, Морбед ближе вам по крови, но я несравнимо ближе вам по духу! Он ненавидит вас, а я люблю вас, как отца! Я не знаю, как вы ко мне относитесь, вижу, вы считаете, что мои подозрения беспочвенны… Но всё же…

— Хорошо, Гидеон. Можешь идти.

ГЛАВА 7. Сон Гидеона

Поздно вечером Рэграс вызвал Гидеона в свой кабинет. На столе лежала большая папка.

— Тут всё, что тебя интересует. Будешь уходить — закроешь дверь на ключ.

Гидеон взял у Рэграса ключ от кабинета и удивлённо произнёс:

— Но почему бы мне просто не забрать бумаги к себе, ваше величество?

— Это слишком важные бумаги, Гидеон. Шёлк в тайнике, так что не ищи его, не теряй время.

— Обещаю вам, дядя. Спокойной ночи!

— Приятного чтения, — кивнул Рэграс и вышел.

Гидеон с трепетом раскрыл папку.

— Письма Дабета!

Он достал первый лист, исписанный твёрдым, острым почерком.

«…Запомни, Рэграс: власть — это борьба. За неё надо бороться и тогда, когда ты ещё не достиг её, и тогда, когда ты уже на троне. В этом гайер поможет тебе лучше, чем что бы то ни было. Тебе достаточно будет удерживать власть над гайером, чтобы удерживать власть над страной. Гайер покажет и твою силу, и твою слабость. Если он выходит из-под контроля, это значит, что твоя воля слаба; а король со слабой волей — то же самое, что воин со слабыми руками. Это позор.

Но я знаю, что у тебя хватит воли и достоинства, чтобы владеть им, и хватит ума, чтобы правильно его применять, поэтому отдаю власть над ним тебе.

Больше всего на свете гайер ненавидит тех, кто служит Миру Неба. Я убеждён, что этого Мира не существует, и не раз задавался вопросом, почему люди, которые верят этой лжи, вызывают в гайере такую ненависть. Это происходит потому, что они не желают подчиняться истинной силе и истинной власти. Гайер беспощаден к своим врагам так же, как должен быть беспощаден король к подданным, нарушившим его волю. Приговор бунтовщикам должен быть один, Рэграс: смерть. Позорная, мучительная смерть.

Знай: тот, кто неугоден гайеру, неугоден и тебе. Если захочешь проверить кого-нибудь из своих слуг, попроси его прикоснуться к гайеру. Вспышка будет означать ярость; людей, от прикосновения которых гайер вспыхивает, уничтожай как врагов, даже если они кажутся безобидными…»

— А дядя оставил в живых Диаманту и Эдвина… Хотя это объяснимо, — вспомнил Гидеон и задумался. — Интересно, а будь я на месте дяди, хватило бы у меня духу убить человека только за то, что гайер вспыхнул от его прикосновения? Не слишком ли Дабет категоричен? Можно ли считать гнев гайера поводом для казни?

Он отложил прочитанный лист и взял следующий.

«…Чтобы использовать гайер, ты должен действовать холодно и решительно, без малейших сомнений в своей правоте. Тогда тебе не будет равных.

Но хочу призвать тебя к благоразумию. Тщательно взвешивай свои поступки, чтобы потом не отказываться от необдуманных и поспешных решений. Если ты поступишь вопреки воле гайера, он может выйти из-под твоей власти. Не допускай этого! Во-первых, потому, что гайер никогда не ошибается, а во-вторых, потому, что сопротивляться ему несравнимо тяжелее, чем им повелевать.

Гайер не прощает предательства и слабости. Если ты единожды предашь его, он начнёт презирать тебя, и ты сможешь вновь овладеть им только ценой огромных жертв; но даже после этого твоя власть над ним может исчезнуть при малейшей ошибке, исчезнуть уже навсегда. Поэтому будь внимателен и не забывай, чему я тебя учил…»

Какое-то время Гидеон сидел неподвижно, затем горестно вздохнул и продолжил знакомство с папкой. Раскрыл объёмный труд «Гайер в военном искусстве» и углубился в чтение. Часы пробили полночь.

В час он закончил и, зевая, взял следующую рукопись, «Гайер как орудие наказания». На первой же странице с него слетел сон.

«…Если ты используешь гайер при допросах, то узнаешь всё, что хочешь, даже от самого несговорчивого пленника. И воочию увидишь, что такое власть.

Власть должна быть крепкой, как металл; нет человека, который, попав в оковы из гайера и ощутив боль, не попытался бы вырваться; нет человека, который смог бы вырваться из этих оков. Такой же должна быть и твоя власть: твёрдой и несгибаемой.

Власть должна уметь не только награждать и казнить; она должна уметь подчинять себе. Гайер знает, как покорять людей. Будь уверен, Рэграс: каждый, кто побывает в его оковах и останется в живых, станет твоим верным слугой. Никакие другие наказания не смогут усмирить человека так, как гайер. Эта боль не забывается, она возвращается в течение всей жизни, она становится частью натуры, как и страх и благоговение перед властью…»

— Ну, это не всегда работает, — пробормотал Гидеон, вспомнив Эдвина. — Видимо, некоторых даже гайер не в состоянии исправить… А дальше? — Гидеон принялся листать рукопись. — «Как вести допрос»…

Он прочитал две страницы, отложил папку, встал и подошёл к окну. В небе блестели холодные зимние звёзды. Когда-то он сам мечтал о власти над гайером, но сейчас желание соприкасаться с этим металлом напрочь у него пропало.

Решив побыстрее покончить с этой темой, Гидеон сел за стол и дочитал до конца. Закрыл папку и задумался. Было ясно, что однажды потерявший власть над гайером ходит по лезвию ножа. Было ясно, что Лунная Королева отдала в залог гайеру что-то очень дорогое для неё и для Рэграса. Отдала то, что они оба страшно боятся потерять. Что это могло быть? Ответ напрашивался только один: их любовь и верность друг другу. Гидеон в сердцах наградил дядю и Королеву весьма нелестными эпитетами — конечно, мысленно — и решил внимательно наблюдать за Морбедом. Успокоившись на этом, погасил свечи, вышел из кабинета и запер его на ключ.

Стояла глубокая ночь, в дворцовом коридоре было пусто и тихо. И вдруг в этой тишине Гидеон услышал какой-то шорох. Он бросил взгляд в конец коридора. Там, в темноте, за тяжёлой портьерой, кто-то прятался — он мельком увидел силуэт.

Решив на всякий случай вооружиться, Гидеон вернулся и снова открыл кабинет короля. На стене висела большая коллекция мечей и кинжалов. Гидеон снял длинный, тонкий кинжал, осторожно вышел и запер двери.

Но теперь в коридоре всё было спокойно. Перед тем, как пройти мимо портьеры, Гидеон на всякий случай обнажил клинок, остановился, прислушался — но за портьерой никого не оказалось. Следующий коридор и лестница тоже были пусты.

Гидеон прислонился к стене, ощущая необъяснимый страх. Наконец почти бегом вернулся к себе и запер двери.

Когда он оказался в своих покоях, ощущение опасности прошло. Гидеон почувствовал, что сейчас упадёт от усталости, и приказал Шардену немедленно приготовить постель.

Ему снились неясные сны, впечатления от только что прочитанного — Дабет, гайер, сцены старинных битв… Но вдруг эти невнятные, спутанные видения перекрыл другой сон.

Гидеон увидел ночной королевский кабинет, в котором только что был. Увидел ясно, как будто находился там. Было тихо. Вдруг за стеной послышался странный шум. Гидеон решил не выдавать своего присутствия и спрятался за оконную портьеру.

Раздался щелчок, и высокое зеркало на стене медленно отъехало в сторону, открыв потайной ход. Оттуда появился Морбед. Он сбросил плащ, снял перчатки и принялся тщательно осматривать стены кабинета, простукивая их. Наконец в его перстне мелькнул тусклый свет. Морбед прошептал:

— Здесь.

Он прикоснулся к стене кончиками своих тонких, длинных пальцев и стал осторожно нажимать на каждый камень. Это продолжалось долго, минут десять.

— Вот! — наконец торжествующе произнёс он, обнаружив потайную кнопку. Нажал, и в стене открылся тайник, где лежал шёлк.

Морбед вытащил его, разложил на полу, расправил и собрался прикоснуться к перстню, когда Гидеон вышел из своего укрытия и холодно спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Морбед бросил на него взгляд, полный ярости, и щёлкнул по перстню. Гидеона отбросило назад, он ударился затылком о стену — и проснулся.

Он сел в кровати, чувствуя себя совершенно разбитым. Затылок болел, как после настоящего удара. Отдышавшись и немного успокоившись, он встал, поспешно оделся, прицепил к поясу кинжал и направился в королевский кабинет.

В коридоре было тихо. Подойдя к дверям, Гидеон прислушался. В кабинете тоже стояла тишина. Наконец он отпер двери и решительно распахнул их.

Кабинет был пуст. Все вещи лежали на своих местах. Но Гидеона не оставляло ощущение, что после него здесь кто-то побывал.

Он решил проверить тайник. Подошёл к тому месту, где тайник находился во сне, и стал искать механизм. Он помнил сон очень ярко, помнил даже движение руки Морбеда, когда тот нажимал на кнопку. На поиски ушло совсем немного времени: вскоре Гидеон нащупал между камнями небольшое углубление. Нажал, и тайник открылся.

Шёлк был на месте. Гидеон некоторое время нерешительно смотрел на него. Протянул руку, чтобы его достать, но в последний момент передумал и не стал его трогать. Закрыл тайник и в недоумении прислонился к стене.

Наступило утро. Было ещё темно, в небе блестели колючие звёзды, когда Гидеон пришёл в фехтовальный зал. Король был не в духе.

— Как ты узнал про тайник?

Взглянув в его глаза, Гидеон поёжился. Он вернул дяде ключ, кинжал и рассказал свой сон.

— Я только что смотрел шёлк, — ответил Рэграс сухо. — Кстати, он лежал в тайнике точно в том положении, в каком я его оставил вчера вечером. После меня к нему никто не прикасался. Ночью в кабинете был только ты. Трижды. Морбеда не было. Как ты узнал про тайник?

— Он мне приснился, дядя! Приснился! Пожалуйста, поверьте мне! Я уверен, что Морбед был в вашем кабинете и что-то сделал с шёлком! Только не знаю, как он сумел это скрыть.

— Его там не было.

— Я видел его в коридоре! Он прятался за портьерой!

— Я смотрел. За портьерой никого не было. Твоё счастье, что ты не тронул шёлк. К бою!

— Дядя, я вижу, что вы мне не верите, но я говорю правду! Я хочу защитить вас! Я предан вам как никто!

— К бою!

— Ваше величество! Вам угрожает опасность!

— Хватит разговоров. К бою!

— Морбед…

— Довольно, Гидеон! — рассердился Рэграс и добавил уже спокойно: — Сделаешь ещё что-нибудь против моей воли — и ты больше не Гарер.

Не медля ни секунды, Рэграс нанёс удар. Гидеон отбил его.

— Вы не верите, но я докажу вам!

Рэграс молча ударил снова. Гидеон не успел отразить приём, которому Рэграс учил его уже третий день, и клинок короля коснулся его бока.

— Плохо. Ты медленно реагируешь.

Гидеон откинул со лба волосы.

— Дядя, даю вам слово, что к тайнику больше не подойду и никому о нём не скажу!

— Преданность доказывают не словами, а делами.

Гидеон побледнел от обиды, но промолчал. Рэграс опять коснулся его мечом.

— Когда отбиваешь такой удар, бей ниже и сильнее, и не отводи локоть в сторону! Ещё раз.

— Ну почему вы мне не верите?! — воскликнул Гидеон — и опять пропустил удар.

— Никуда не годится. Ты должен держать себя в руках и спокойно вести бой, что бы противник ни говорил. Ещё.

На этот раз Гидеон напал первым.

— Я не верю, тебе, Гидеон, — резко сказал Рэграс, отбивая очередной удар, — потому что ты не умеешь держать слово! Вчера ты обещал мне не искать тайник, не трогать шёлк — и солгал! А сейчас сочиняешь какую-то чушь про сны. Ты просто трус! Когда Тербек предал меня, ты тоже струсил, а потом лгал мне в лицо, чтобы оправдаться, хотя прекрасно понимал, что виноват!

— Я не лгал вам! Возможно, я ошибся! Но не лгал! И сейчас не лгу!!

— Лжёшь! И ведёшь себя как лжец! Стоило доверить тебе ключ — ты отправился к Фригитте. Стоило пустить тебя в кабинет — ты полез искать тайник! И после очередного проступка всегда клянёшься в честности и верности!

Гидеон в ярости сделал выпад и кончиком клинка достал короля.

— Уже лучше, — одобрительно кивнул тот. — Гидеон, я хотел бы верить, что ты действительно предан мне. Но трусость и ложь — пятна, которые очень трудно смыть. Ещё что-нибудь выкинешь — пеняй на себя.

— Как вам будет угодно, ваше величество, — ответил Гидеон, изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, хотя внутри у него бушевал гнев.

Он покинул фехтовальный зал в самом дурном расположении духа и отправился искать Морбеда, но во дворце его не оказалось.

С Морбедом они встретились только за ужином. Гидеону едва удавалось скрывать свою ярость. Он натянуто улыбался и старался поддерживать непринуждённый разговор, но Морбед, в отличие от него, находился в превосходном настроении и в этот вечер был на высоте.

Атмосфера накалилась до предела, когда Гидеон в ответ на реплику Королевы процитировал старинное изречение:

— «Внешние знаки приязни не означают преданности сердца; глазами не увидеть того, что скрыто за завесой вежливости».

— «За завесой учтивости», — поправил Морбед. — Люблю древних философов. У них отличный слог.

— «Мелкий человек видит мелкое, — надменно парировал Гидеон. — А человек благородный не замечает промахов других».

Морбед бросил на него испепеляющий взгляд. Рэграс, наблюдавший за ними, заметил:

— Морбед прав. Надо быть точным.

— Благодарю вас, ваше величество, — отозвался Морбед. — Должен отметить, что умение быть прямым, открытым и при этом оставаться безупречно учтивым — редкое искусство. Оно не перестаёт меня восхищать.

Морбед повторил слова, которые ему сказал Гидеон при первой встрече, и даже передразнил его интонацию. Рэграс усмехнулся. Гидеон опустил глаза и замолчал.

Когда ужин закончился, Морбед подошёл к Гидеону и огорчённо заметил:

— Мне показалось, что дядя сегодня не в духе. Не знаешь, что случилось?

— Не знаю. Сам удивляюсь, что могло произойти. Должно быть, пустяк. Не стоит обращать внимание.

— Да, я вижу, что с Рэграсом не так-то просто ладить. Теперь мне ясно, откуда берутся слухи, что у него тяжёлый характер…

— Я уже говорил тебе, что при дворе такие разговоры по меньшей мере бестактны!

— Да, прости, — покорно откликнулся Морбед. — Никак не могу избавиться от привычки действовать честно и говорить прямо… Ну что же, пойду. Сегодняшний день утомил меня. До завтра, Гидеон. Доброй ночи. Спокойного сна, — добавил он с дружеской заботой в голосе и ушёл.

Гидеон до боли сжал пальцы и выругался сквозь зубы. Попрощался со всеми и тоже направился к себе, но обида не подпускала сон. Он сел за стол, достал томик стихов и попробовал почитать, но все мысли крутились вокруг Морбеда.

Гидеон подошёл к окну. Над заснеженным дворцовым садом блестела яркая зимняя Луна.

— Ваше величество! — прошептал Гидеон. — Мне нужна ваша помощь! Мне нужно поговорить с вами!

Луна засияла ярче, и её сияющий луч погладил Гидеона по щеке, словно пальцы Королевы.

— Я сейчас же зайду к вам, ваше величество! — кивнул обрадованный Гидеон и поклонился.

Через несколько минут он вошёл в покои Королевы. Она ждала его в комнате со стенами, обитыми молочно-белым шёлком, с изящной буковой мебелью. Королева была в светло-сером атласном платье. На её шее блестело колье из белого жемчуга. Гидеон поцеловал ей руку.

— Что случилось, мальчик мой?

— Даже не знаю, с чего начать, ваше величество… Дяде угрожает опасность, которую он упорно не желает замечать!

Королева встревожилась.

— Расскажи мне.

Гидеон подробно описал ей события последних дней, стараясь не произносить грубостей в адрес Морбеда. Она слушала с неподдельным беспокойством.

— То есть ты… Ты считаешь, что Морбед трогал шёлк?

— Да, ваше величество! Морбед только что ясно дал мне это понять! Только не понимаю, почему шёлк этого не показал! Дядя ведь его смотрел…

— Гидеон, — улыбнулась Королева, — это был всего-навсего сон.

— Да нет же, ваше величество! Это был не просто сон! Простите мою резкость, но… Почему мне никто не верит?! Я всегда думал, что дядя доверяет мне — а выяснилось, что его доверие рушится от малейшего прикосновения…

Королева тепло посмотрела на него.

— Я тебе верю, Гидеон. Ты можешь больше не волноваться. Я всё устрою. Думаю, будет лучше всего, если Морбед уедет отсюда.

— Я полностью согласен с вами, ваше величество! Но дядя?!

— Не распаляй себя, мой мальчик. Потуши свой гнев.

Гидеон обиженно замолчал, глядя в окно. Потом спросил:

— Ваше величество, а может, Морбед наложил на шёлк заклятье, чтобы дядя не узнал, что он вытворяет? Я понимаю, что это почти невозможно, но всё-таки?

Королева рассмеялась.

— Нет, милый, такого не может быть.

— Я чувствую, ваше величество, что здесь что-то не так, — настойчиво повторил Гидеон. — Морбед что-то сделал с шёлком.

— Это невозможно, дорогой. Не тревожься об этом. Иди спать.

Через четверть часа после его ухода Гидеона к Лунной Королеве пришёл Морбед. Он поклонился и произнёс:

— Я с детства восхищался вашей красотой, ваше величество, но не мог даже вообразить, что вы настолько прекрасны!

— Спасибо, милый, — улыбнулась Королева. — Я очень рада, что ты зашёл ко мне. Отчего не заходил раньше?

— Не знаю, ваше величество… Я приехал сюда в сомнениях. Не знал, как меня примет дядя…

— Мой мальчик, тебе выпала такая тяжёлая судьба… Когда я думаю о тебе, моим сердцем овладевает печаль. Ты вырос, не зная ни отца, ни матери… Я очень рада, что ты приехал. Нет ничего хуже, чем непрощённые обиды.

— Ваше величество! Вы первая в этом Мире, кто говорит со мной с теплом и сочувствием! Ко мне все относятся подозрительно.

— Тебе это кажется, милый.

— Нет, ваше величество. Вы и сами видели, с какой ненавистью на меня смотрел Гидеон. И дядя резок со мной…

— Сегодня он был к тебе благосклонен.

Морбед покачал головой.

— Да… Это вселяет в меня надежду. Но пока я чувствую себя чужим здесь. Вижу любезные улыбки, а когда поворачиваюсь к собеседнику спиной, ощущаю его неприязненный взгляд.

— Милый, за что нам не любить тебя? У нас нет на это причин.

— За прошлое. За моих родителей. За отца, которого пришлось убить. За мою мать, которая ненавидела дядю до последнего часа! А вместе с родителями был уничтожен и я.

— Зачем ты так говоришь, мой мальчик?! Ты молод и красив, у тебя всё впереди!

— Может быть, ваше величество. Может быть… Я был бы рад, если бы ваши слова оказались правдой. Я пришёл поговорить с вами…

— О чём, дорогой?

— Хочу спросить у вас, насколько велики шансы, что меня по-настоящему примут здесь, при дворе? Ведь Эстуар так и не стал мне родным… Я начал путешествовать, побывал во многих местах, и в светлых, и в тёмных, но нигде не нашёл покоя и радости. В итоге решил, что напрасно избегаю общения с дядей…

— Ты правильно решил.

— Скажите, а как ко мне относится дядя? Не смотрит ли он на меня с ненавистью, которую питал к своему брату, моему отцу?

— Морбед, дорогой, — вздохнула Королева, — Рэграс не из тех, кто ненавидит без причины — и не из тех, кто без причины осыпает милостями. Сейчас он присматривается к тебе. Пока ты ещё никак себя не проявил. Мнение Рэграса о тебе — чистый лист. Пойми, что писать на этом листе хорошее или дурное будет не он, а ты сам.

— Спасибо. Вы обнадёжили меня, ваше величество.

— А теперь я задам тебе вопрос, Морбед, — Королева сделала паузу.

— Я весь внимание, ваше величество!

— Скажи мне, только честно, а как ты относишься к Рэграсу?

Морбед задумался.

— Нет ли у тебя неприязни к дяде? — продолжала Королева. — Тебе выпала непростая судьба, и я не удивлюсь и не стану осуждать тебя, если ты питаешь к нему не самые добрые чувства. Поэтому будь со мной честен.

— Во мне нет неприязни к дяде, — наконец ответил Морбед. — Нет. Но… Я не могу смотреть на него без трепета. Признаться, я побаиваюсь его.

— Отчего же, дорогой? — Королева холодновато улыбнулась. — Чем он тебя так напугал?

Морбед опустил голову.

— Ты можешь говорить мне всё, — добавила она. — Я пойму тебя и не буду осуждать.

— Ваше величество… Когда я приехал сюда и увидел дядю, я… Меня бросило в дрожь. Я взглянул на его руки — и представил в этих руках меч, который лишил жизни моего отца… Это была не злость, нет. И не желание мести. Это был трепет. Как если бы я взял в руки сам клинок — понимая, что этот холодный металл был последним, что почувствовал в жизни мой отец…

Королева погладила Морбеда по руке.

— Я понимаю тебя, бедный мальчик. Я понимаю, как тебе тяжело. Ты просил моего совета… Я не вправе советовать. Но скажу, что единственное препятствие, которое стоит между тобой и дядей, между тобой и всеми нами — это ты сам. Я прекрасно понимаю твои чувства к Рэграсу. И боюсь, что тебе суждено всегда носить их в себе. Подумай, Морбед. Если ты не сможешь преодолеть эту стену обиды, тебе лучше уехать отсюда. Только не сочти, что я тебя гоню, напротив! Мы все любим тебя.

— Спасибо вам, ваше величество! Спасибо! Рядом с вами моё сердце оттаяло, я почувствовал, что я не один — впервые за столько лет!

— Знай, мой милый, что я всегда готова помочь тебе.

— Благодарю вас, ваше величество! Что ж, я не смею больше отнимать у вас драгоценное время. Я пойду.

— Заходи ко мне почаще. Ты мне нравишься.

— А я… я не смогу подобрать слова, чтобы описать, как восхищён вашей красотой и вашим добрым сердцем, — Морбед с чувством поцеловал Королеве руку, поклонился и вышел.

В дворцовые окна светило полуденное солнце. Дэрис играл серебряными колокольчиками, поглядывая на Королеву и весело смеясь, когда в детскую вошёл Рэграс. Его тёмно-зелёный колет был по-домашнему расстёгнут, открывая белую рубашку. Дэрис прекратил игру и внимательно посмотрел на отца.

— Здравствуй, — улыбнулась Королева, встала и поцеловала мужа.

— Всё хорошо?

— Всё хорошо, — томно вздохнула она, глядя на профиль Дэриса в золотом солнечном свете. — Я счастлива. А вчера ко мне заходили Гидеон и Морбед…

— И что же?

— Гидеон обеспокоен, что попал в твою немилость.

— И, конечно, немедленно прибежал к тебе жаловаться.

— Ты действительно был резок с ним!

— Гидеона мало пороли в детстве. Я всего лишь делаю то, чего не сделал Аксиант.

— А Морбед спрашивал, как ему быть, не питаем ли мы к нему вражды.

— Вот как? Узнаю манеру Картара. Как же они всё-таки похожи… Раз Морбед заговорил об этом, значит, хотел узнать вовсе не это. Даже в бреду не могу представить, чтобы Картар сказал что-нибудь честно и прямо.

Рэграс потрогал подвеску с колокольчиками. Они мелодично зазвенели. Королева некоторое время задумчиво наблюдала, как зелёный камень в его перстне блестит на солнце. Потом сказала со вздохом:

— Морбед… Мне его жаль, он много страдал. Отталкивать его жестоко… Но лучше бы он уехал. У меня до сих пор не выходит из головы сон, о котором вчера рассказал Гидеон.

Рэграс недовольно поморщился.

— У Гидеона очень чувствительные нервы и очень богатая фантазия. Но шёлк не показывает сны. Гидеону приснился кошмар — это правда. Впрочем, он легко мог это разыграть.

— Но…

— Шёлк в полном порядке. Не беспокойся. Я слежу за Морбедом. Пока он не делал ровным счётом ничего предосудительного. В отличие от Гидеона, который лжёт на каждом шагу! Если он не исправится, я лишу его силы.

— Рэграс, это жестоко!

— Жестоко? Напротив. Если Гидеона не остановить, из него выйдет второй Картар. Подлость, предательство и трусость всегда начинаются с лжи.

— Возможно, Морбед провоцирует его…

— Гидеон и до приезда Морбеда безобразно себя вёл.

— Но, может, всё-таки будет лучше, если Морбед уедет?

— Мне непонятно, что все так переполошились вокруг Морбеда. Какая разница, уедет он или останется?

— А что, если он в самом деле хочет тебе отомстить?

Глаза Рэграса наполнились иронией.

— Меня не интересуют чужие желания и мысли. Меня интересуют поступки. Факты. А пока я не вижу фактов. Одни пустые страхи, чувства, сны, предположения, опасения… Это просто смешно.

Королева вздохнула.

— Пожалуй, ты прав… Да и прогнать Морбеда сейчас, пожалуй, будет несправедливо… Но если он останется, нам всем нужно отнестись к нему с любовью. Тогда его сердце оттает.

— Не стоит обращать на Морбеда с Гидеоном слишком много внимания. Они оба ещё мальчишки.

ГЛАВА 8. Перемены

После ночного происшествия с шёлком Морбед не упускал случая зацепить Гидеона ядовитой шуткой. Но, как ни старался Гидеон спровоцировать его на прямое оскорбление, чтобы появился повод для вызова на поединок, это не удавалось. А по временам Морбед делался безупречно учтивым и, казалось, на самом деле проявлял к Гидеону симпатию. Последнему ничего не оставалось, кроме как ждать подходящего момента выяснить отношения — но такой момент всё не представлялся.

Гидеон не мог простить Рэграсу недоверие и перестал скрывать свою обиду на него в надежде, что дядя наконец поймёт, какие плоды приносит его холодность — но Рэграс счёл поведение Гидеона очередным капризом и отреагировал ещё большей холодностью и требовательностью. В довершение всего, Гидеон начал замечать, что Королева очень благосклонна к Морбеду и уделяет ему много внимания. Придворные даже стали шептаться, что у них интрижка. Гидеона удивляло, почему Рэграс так снисходительно относится к этому, почему предпочитает этого не видеть. Впрочем, он не исключал, что Рэграс и в самом деле не видит. Нужно было раскрыть ему глаза, но заговорить об этом с дядей он не смел — тема была слишком щекотливая, а Рэграс не терпел, когда кто-то совал нос в его личную жизнь.

Поначалу у Гидеона возникла идея разобраться с Морбедом прилюдно: на одном из балов спровоцировать скандал и добиться, чтобы Морбед показал своё истинное лицо. Но Рэграса это вряд ли убедило бы — он всей душой ненавидел бурные выяснения отношений, крики и скандалы. Гидеону поневоле пришлось быть сдержанным, чтобы не настроить против себя всех.

В этот день на улице бушевала метель. Морбед пришёл к Гидеону.

— Умираю от скуки. Давай сыграем в шахматы!

— Давай…

Гидеон достал доску и расставил фигуры.

— Какая скверная погода, — заметил Морбед, делая первый ход.

— Да уж, не лучший день для прогулок. Я хотел проехаться верхом, но… Хотя, с другой стороны, я люблю такие дни. Когда на улице воет ветер, здесь по-особенному уютно.

— Уютно тому, у кого есть собственный дом. Ты знаешь, что такое быть бездомным?

— По счастью, нет.

— А я знаю.

Гидеон удивился, отчего это вдруг Морбед так разоткровенничался. А тот помолчал и продолжил:

— Когда я был маленьким, мой замок — то есть отцовский — сгорел. Даже портреты родителей сгорели, у меня осталось только это, — Морбед показал Гидеону золотой медальон, висевший у него на груди. — И ещё бумаги отца. Их вытащили из огня… Тогда нянька Фригитта забрала меня из Эстуара в Мир Зимы. Там я и вырос. У вас тут его принято считать низким. Какая чушь.

— Я там не был и почти ничего о нём не слышал. Что это за место?

— Там короткое лето и долгие, снежные зимы. Людей там мало. В основном этот Мир населяют горные духи… В Мире Зимы всё время было холодно. Постоянные метели, вот как эта, — Морбед взглянул в окно. — С тех пор я ненавижу холода.

— Но почему Фригитта увезла тебя туда? Почему вы не остались в Эстуаре?

— Она правильно сделала. Вокруг меня, сына Картара, плелись такие интриги… Останься я в Эстуаре — меня уже давно не было бы в живых.

— Ты общаешься с Фригиттой?

Морбед усмехнулся.

— Она ушла от меня. Назвала ядовитым деревом и ушла.

— Но за что? Она мудрая и не бросает слов на ветер. Дядя очень уважает её…

— А разве я сказал, что она ушла зря? У неё были причины. Однажды при ней я проклял убийцу моего отца и дал обещание отомстить ему.

Гидеону стало не по себе.

— Не бойся, милый Гидеон. Когда я говорил это, сам не знал, кого имею в виду. С тех пор я много об этом думал… Дядя Рэграс не просто так вызвал моего отца на поединок, я это понимаю. И понимаю, что его проклинать смешно, а проклинать судьбу глупо.

— Проклятие — опасная вещь. Оно может покарать виновного — или вернуться к тому, от кого исходило.

— Вот и посмотрим, куда оно направится. Судьба не даст ему заблудиться.

Гидеон встретил его взгляд. «Какие у него странные глаза. Холодные, внимательные, намешливые, безжалостные. И в то же время сухие, безучастные… Таких глаз не бывает у людей, которые кого-то или что-то любят. Ему нечего терять. Чего он хочет? Чего ищет?..»

— Ты пишешь стихи? — поинтересовался Морбед.

— Нет. Разумеется, меня учили стихосложению, но я не поэт. А почему ты спросил?

— Да просто ты похож на начинающего поэта.

— Я размышляю о твоих словах, — отозвался Гидеон задумчиво, словно не заметив колкости. — Думаю, что в жизни для меня важнее всего.

— И что же?

— Честь нашей семьи. Если бы кто-нибудь осмелился посягнуть на дядину власть, я бы ему отомстил.

— Убил бы?

«Никогда не поймёшь, говорит он серьёзно или издевается», — раздражённо подумал Гидеон и ответил, стараясь казаться спокойным:

— Да. Измену и предательство карают смертью.

— Какая прелесть. Звучит, как реплика из героического романа. А ты никогда не думал о том, что бывают покушения из благородных побуждений? Восстать против тирана — чем не подвиг?

— Если на короля покушается подданный, это измена. Если близкий родственник — предательство. Войну принято объявлять открыто.

— Война — это война, в ней главное — победа. Вот и сейчас моя взяла, — улыбнулся Морбед.

Гидеон внимательно посмотрел на шахматную доску и сделал ход.

— Ничья.

— Ах, этого твоего рыцаря я и не заметил… Надо же, действительно ничья! Сыграем ещё?

— Не стоит. Разве ничья — плохой финал?

— Не устаю восхищаться твоим миролюбием. Ты, часом, не служишь Миру Неба?

— Нет, Морбед. Я служу королю. Мне вот интересно, кому служишь ты?

— Никому. Я никому и никогда не клялся в верности. Кроме их памяти, — он показал на свой медальон.

— Можно посмотреть?

Морбед снял медальон и протянул ему. Гидеон раскрыл замочек и увидел два мастерски выполненных миниатюрных портрета. Слева был узколицый брюнет с прямым, острым носом и внимательным, колючим взглядом серых глаз, а справа — красивая зеленоглазая шатенка. На её лице играла едва заметная улыбка, то ли надменная, то ли задумчивая.

— Ты очень похож на отца, — отметил Гидеон, возвращая медальон Морбеду.

— Приятно слышать. Кстати, а где твой отец? Я хотел его повидать.

— Уехал по делам.

— Куда?

— К весне вернётся.

— Понятно. Ну конечно, зачем мне знать, где Аксиант? Спасибо, Гидеон! Ты настоящий образец хороших манер! Я понял свою бестактность. Полностью осознаю её и глубоко раскаиваюсь.

— Морбед, я не могу понять, зачем ты всё время паясничаешь?

— А как ещё общаться с людьми вроде тебя?

— Не мог бы ты выражаться яснее? — процедил Гидеон.

— Ну вот, тебе до сих пор непонятно. И ты ещё спрашиваешь…

— Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты наглец? Нет? Раз нет, то я тебе скажу, что ты — наглец!

Морбед поднял голову и внимательно посмотрел на Гидеона.

— А если ты сейчас опять сделаешь вид, что не слышал, — продолжал Гидеон, — я добавлю к этому определению ещё одно: ты грязный плебей, у которого нет ни гордости, ни достоинства! Ты думал, что можно безнаказанно издеваться надо мной и за глаза смеяться над дядей? Думал, что тебе это сойдёт с рук? Нет, Морбед. Порядочные люди отвечают за свои слова! И ты ответишь за каждое своё слово!

Морбед долго рассматривал его, как картину, спокойным изучающим взглядом. Наконец произнёс:

— Какой же ты дурак! Какой дурак… Первый раз встречаю такого. Ты хоть немного осознаёшь, кому ты это говоришь? Запомни, Гидеон: я не прощаю даже брошенного на меня косого взгляда, не то что прямого оскорбления. Впрочем, сегодня я добр. Если ты немедленно извинишься передо мной, я постараюсь забыть то, что только что слышал.

— Не прощаешь? Отлично. Значит, ещё не всё потеряно. Давай разберёмся, как принято — и будем квиты!

— Как принято где? Здесь у вас? Дуэль на мечах? Дорогой мой, я, в отличие от тебя, давным-давно вышел из детского возраста. И не буду пачкать руки дуэлью с тобой хотя бы из уважения к памяти отца! Я отомщу тебе по-другому, по-своему. Я же говорил тебе, что никому не служу и живу по собственным законам. Я же предупреждал тебя… Ну что ж. Теперь пеняй на себя. Знаешь, что тебя ждёт? Ты заплатишь мне за то, что только что сказал, часами, днями мучений! Ты не просто умрёшь. Ты будешь орать от боли, ты будешь сам звать к себе смерть. Но она не будет торопиться, — пообещал Морбед почти ласково и похлопал Гидеона по плечу.

— Я убью тебя!

— Трепещу от страха. Теперь не смогу ни есть, ни спать, — улыбнулся Морбед и вышел.

Гидеон вспомнил все ругательства, какие знал. Потом, дрожа от гнева, отшвырнул ногой стул. Он упал с грохотом.

Рэграс был у себя в покоях, когда к нему влетел Гидеон, бледный, с горящими глазами. Планшет подбежал к нему, виляя хвостом и ожидая, что его погладят, но Гидеон даже не заметил пса.

— Что с тобой? — удивился король. — Встретил в коридоре привидение?

— Не смейтесь надо мной, дядя! Лучше достаньте шёлк и посмотрите, как этот мерзавец Морбед позволяет себе разговаривать со мной!

— Он тебя оскорбил?

— Да, ваше величество!

— Так ему и скажи об этом. Потребуй удовлетворения. Ты что, хочешь, чтобы я разбирался в ваших детских обидах?

— Мне надоели его издевательства! Я решил поставить его на место и открыто высказал ему всё, что о нём думаю! Но он только рассмеялся мне в лицо. Отказался от дуэли, пообещал отомстить по-своему. Принялся угрожать мне, наглец!

— И чем же он тебе угрожал? Обещал разломать твои любимые игрушки?

— И вы надо мной издеваетесь?!! Прекрасно! Как вам будет угодно, дядя! Только скажите, зачем я вам здесь нужен, если вы даже не скрываете презрения, когда со мной говорите? Если я вам настолько противен, прошу вас, не унижайте меня, а отпустите, ваше величество! Я навсегда уеду отсюда и больше не буду говорить вам глупости, не буду совершать бесчестные поступки и позорить вашу семью! Пусть вместо меня с вами останется этот подлец Морбед, который… — Гидеон собирался сказать о том, что Морбед ищет взаимности Королевы и уже добился значительных успехов на этом поприще, но Рэграс оборвал его:

— Довольно, Гидеон. Чего ты сейчас от меня хочешь? Чтобы я оставил Морбеда без сладкого? Или для него требуется более суровая кара?

— Да откройте же наконец глаза, ваше величество!!! — заорал Гидеон. — Вы подпустили к себе змею! Вам кажется, что она безобидна, а она ядовита! И может ужалить вас в любой момент!! Если это произойдёт, вам уже никто не сможет помочь!!!

Рэграс прикоснулся к перстню, и Гидеон упал на каменный пол, как будто кто-то невидимый ударил его по ногам.

Он поднялся, морщась от боли. Достал платок и осторожно приложил к носу — из него шла кровь. Рэграс сказал:

— Ещё раз повысишь голос в разговоре со мной — я с тебя шкуру спущу! Убирайся вон!

— Вон из дворца? Я…

— Вон из этой комнаты.

— Дядя, я уеду!

— Нет, Гидеон. Ты останешься здесь.

— Но почему?!!

— Потому что ты мне нужен.

— Как прикажете, ваше величество, — собрав остатки самообладания, выговорил Гидеон, поклонился и вышел.

Он закрылся у себя в покоях до ужина и потратил остаток дня на то, чтобы привести в порядок лицо, ужасно боясь, что о его ссоре с Рэграсом узнают придворные. К счастью, холодный компресс и мазь полностью скрыли внешние следы пережитого унижения. Успокоившись на этот счёт, Гидеон принялся обдумывать план мести Морбеду.

Но за ужином Морбед объявил:

— Завтра я с разрешения ваших величеств покину дворец, — он поклонился Рэграсу и Королеве. — Дни, что я провёл у вас, были лучшими в моей жизни. Я счастлив, что побывал здесь.

— Но ведь ты уезжаешь не насовсем? — спросила Королева. — Мы все надеемся, что ты ещё вернёшься! Ты желанный гость в этих стенах.

Гидеона так и подмывало отпустить ядовитый комментарий — весь двор болтал о том, что Морбед откровенно флиртует с Королевой — но он сдержался. Он не мог понять, как Рэграс может оставаться спокойным, когда его власть и судьба висят на волоске, ведь неверность Королевы — это потеря гайера! Гидеон взглянул на короля, невозмутимого, как всегда, и с ожесточением подумал, что это будет самая подходящая кара за его отношение к близким. В конце концов, если Рэграс предпочитает не замечать очевидного, это его выбор и ничей больше. А Гидеону надоело играть роль спасителя, да и Рэграс всё равно не замечал его усилий и ни во что не ставил его преданность.

Морбед поклонился Королеве и ответил:

— Благодарю вас, ваше величество! Ваши слова звучат для моего слуха музыкой, а ваша благосклонность для меня — огромная честь.

Он обвёл глазами придворных и взял бокал.

— А теперь позвольте мне поднять тост за благоденствие Мира Дня, за его величество Рэграса I, за его прекрасную супругу и за здоровье наследника! Надеюсь, что в будущем мне ещё доведётся лицезреть красоту прекраснейшей из дам Великого Мира. Сердечно благодарю вас всех за гостеприимство!

Играла музыка, танцы шли один за другим, но Гидеон был не в настроении танцевать и развлекаться. Вначале он распалял себя, а теперь его раздражение на дядю уменьшилось, и обида постепенно утихла. Он снова и снова вспоминал события последнего месяца и пришёл к выводу, что и сам отчасти виноват в случившемся — он не раз провоцировал гнев Рэграса, хотя можно было этого не делать. Морбеда Гидеон решил оставить в прошлом, вычеркнуть из памяти, как дурной сон, а вот с Рэграсом необходимо было помириться. Их ссора зашла слишком далеко. Гидеону вдруг стало стыдно за свои недобрые мысли о дяде, за выпады в его адрес, за сегодняшнее утро… Он выбрал подходящий момент, подошёл к Рэграсу и произнёс:

— Ваше величество! Пожалуйста, простите мне мою несдержанность.

Рэграс сухо кивнул.

— Я не должен был говорить с вами так резко. Но я… я говорил так, потому что очень тревожился за вас.

— Ты пробовал закуски моего нового повара? — поинтересовался Рэграс как ни в чём не бывало.

— Ещё нет, ваше величество, — пробормотал Гидеон, менее всего ожидавший такого поворота беседы. Рэграс повёл его к столу. От переживаний Гидеону кусок не лез в горло, но он счёл невежливым отказаться. Главное — Рэграс уже на него не сердился.

На следующее утро Морбед уехал. Его угрозы и намёки не выходили у Гидеона из головы, но день потянулся за днём без каких-либо происшествий.

Зима заканчивалась, наступила оттепель. Дул сильный, влажный ветер, пахнувший талым снегом. Диаманта вернулась с работы немного раньше обычного. Мариен в гостиной чинил часы.

— Ну что? Получается?

Он повесил часы на стену.

— Смотри-ка, идут! — восхитилась Диаманта.

— Если бы не было шансов их починить, я бы не стал тратить время. А раз я потратил на них время, значит, шансы их починить существовали. Часы неминуемо должны были пойти, — заметил Мариен с серьёзностью, переходящей в самоиронию, сложил инструменты в ящик и сказал: — Пойду верну это соседу. Я быстро.

Диаманта направилась на кухню и обнаружила, что дрова закончились. Пришлось спуститься в чулан. Там она услышала, что в ворота кто-то вошёл.

— Неужели Мариен так быстро вернулся? — удивилась она. На всякий случай выглянула во двор — и увидела Эдвина.

Она не смогла вымолвить ни слова. Остановилась и замерла, глядя на него.

Наконец он произнёс:

— Диаманта…

— Эдвин!.. — выговорила Диаманта и кинулась к нему.

Вернулся Мариен. После объятий и слёз все трое поднялись наверх. Эдвин был худой, бледный, в той же одежде, в которой его арестовали, заметно поношенной и грязной.

— Ссылку тебе отменили? — первым делом спросил Мариен.

— Нет, — Эдвин покачал головой. — Но можно ехать самостоятельно, без охраны. Выехать велено до полудня завтрашнего дня, а на месте быть не позднее тридцать первого марта.

— А куда нужно ехать?

— Очень далеко. В деревню Ларду. Неделя пути от Зота на северо-запад.

— Ничего себе! И так мало времени на сборы!

— Собирать-то нечего. Разрешено брать только самое необходимое. Денег — не больше десяти золотых.

— Этого же хватит только на дорогу! — нахмурился Мариен. — А на что жить там?..

Диаманта держала Эдвина за руку, не сводя с него глаз.

— А как же я? Я поеду с тобой! Но ведь мне нельзя выезжать из Тарины!

— Можно. Завтра утром надо зайти в судебную палату, подписать какие-то бумаги, и тебе дадут разрешение на выезд.

Диаманта улыбнулась счастливой улыбкой и прижалась к нему.

— Как хорошо…

— На какой срок ссылают? — осторожно спросил Мариен.

— Пожизненно.

— Я думаю, что Аксиант постарается это изменить.

Они замолчали.

— Ну хоть в гости-то к вам можно будет приезжать?

— Да, только для этого надо оформлять специальное разрешение в судебной палате, — ответил Эдвин. Посмотрел на Диаманту, взял её руку и прижался к ней губами.

— Родная моя…

— Пойду обрадую Харта и Зерину, — сказал Мариен и вышел.

Эдвин с наслаждением вымылся. Потом прошёл по дому, рассматривая комнаты, словно видел их впервые. Остановился около письменного стола, потрогал чернильницу, погладил столешницу из тёмного дерева — и медленно пошёл на кухню, где хлопотала Диаманта.

— Ну вот, теперь чувствую себя совершенно счастливым человеком. Только не могу понять, что происходит… Ты не знаешь, почему меня выпустили?

Диаманта рассказала, как они пытались его освободить.

— Так значит, это Фид? Такого я не ожидал.

Он сел на своё любимое место у окна, помолчал и произнёс:

— Диаманта…

Она вопросительно посмотрела на него.

— Ссылка… — продолжал Эдвин. — Там глухая деревня, никаких условий. И так далеко отсюда… Это ведь на всю жизнь. Если ты поедешь со мной, вернуться уже не сможешь.

— Эдвин! Что ты… — выговорила она, и её глаза заблестели. — Да я куда угодно поеду — лишь бы с тобой! Я теперь…

Эдвин не дал ей договорить — он обнял её, прижал к себе, зарылся лицом в её волосы.

В дверях появились Зерина и Харт.

— Эдвин!!!

На следующее утро встали чуть свет, чтобы успеть собраться. В семь Диаманта побежала в аптеку.

— Рано ты сегодня.

— Дядюшка Нестер! Эдвина выпустили из тюрьмы!

— Да ты что?!

— Его отправляют в ссылку. Он должен выехать сегодня до полудня… А я… я поеду с ним.

— Далеко?

— Очень далеко. Навсегда.

Нестер сердечно обнял её.

— Жалко мне тебя отпускать. Но что поделать, надо ехать… Погоди, я тебе кое-что дам с собой.

— Нам разрешают брать только самое необходимое.

— Понятно. Но это разрешат. А там пригодится.

Он ушёл и вскоре вернулся с какой-то книгой в руке.

— Тут написано, как собирать целебные травы. Готовить лекарства ты умеешь, а вот собирать травы я тебя не успел научить. Но ничего, сама научишься.

— Спасибо вам, дядюшка Нестер!

Попрощавшись с ним, Диаманта поспешила в судебную палату, надеясь, что её примут сразу, но её попросили подождать в приёмной. Ждать пришлось долго. Время шло, Диаманта сидела как на иголках, боясь, что не успеет. Наконец её принял судья Гейст, который занимался делом Эдвина. Неторопливым жестом указал на стул, выслушал, что ей нужно, после этого достал какие-то бумаги и начал просматривать, казалось, забыв про Диаманту. Она не вытерпела:

— Ваша честь, у нас остаётся мало времени. Нам нужно покинуть город до полудня! Вы не могли бы…

— Неужели вы хотите ехать вместе с мужем?

— Да, ваша честь. Я очень хочу ехать вместе с мужем.

— Ну что ж, пожалуйста, на здоровье. Закон этого не запрещает. Только имейте в виду, что вас будут касаться все ограничения, наложенные на вашего мужа. Вам тоже будет запрещено покидать поселение под угрозой тюрьмы — заметьте, тюрьмы! При малейшем подозрении на попытку побега вас арестуют, и вы несколько лет будете сидеть на цепи в общей камере! Вы представляете себе, что это такое?

— Представляю, ваша честь, — холодно ответила Диаманта. — И хочу ехать с мужем.

— Нет, вы не представляете! Вы принимаете это безумное решение под влиянием сиюминутных чувств! Но оно изменит всю вашу жизнь, поймите! Вас ждёт пожизненная ссылка, — судья сделал паузу и заговорил более мягко и спокойно. — Ведь вы ни в чём не виноваты, а это очень суровое наказание. Там ужасные условия, вас ждёт почти нищая жизнь. Что это за жизнь, вы тоже пока не представляете. А когда осознаете, на что пошли добровольно, по собственной глупости, будет уже поздно… Решение можете принять только вы, я не вправе давить на вас, но не могу не попытаться вас вразумить! Вы уже никогда не увидите города. Всё, что будет окружать вас до конца дней — это убогая деревня, затерянная в глуши, где живут неграмотные, грязные, грубые люди. А через несколько лет жизни в ссылке вы станете такой же, как они. Да, да, вы изменитесь. Навсегда утратите красоту, забудете городские манеры. Вам придётся привыкнуть к плохой одежде и грубой обуви. Вам придётся каждый день носить тяжести, есть скверную, скудную пищу. В таких условиях ваше здоровье быстро расстроится. А если вы заболеете, то вам никто не сможет помочь, потому что ближайший лекарь живёт во многих милях от деревни… Если у вас родятся дети, их жизнь пройдёт среди нищеты, невежества и тяжёлого труда, как и ваша. Ваш муж — конченый человек. Но вы ещё можете устроить свою судьбу! Зачем вам обрекать себя на такие мучения?! Если вы останетесь в Тарине, мы снимем с вас все наложенные ранее запреты. Вы сможете работать где захотите, сможете путешествовать куда хотите. Хоть в соседние Миры.

— Я хочу только одного: ехать вместе с мужем. Что я должна подписать?

— Учтите: если ваша жизнь покажется вам невыносимой, мы уже ничем не сможем вам помочь!

— Что я должна подписать?

— Вот, — судья протянул ей бумагу.

Диаманта взяла перо. Судья остановил её.

— Не торопитесь, подумайте хорошенько! И учтите ещё вот что. Если вы поедете с мужем, с вами будут обращаться, как с женщиной низшего сословия. Пока ваш муж был заключён в тюрьму, вы работали на чёрной работе, но в этом городе вы у себя дома, и к вам относились с уважением. А в ссылке всё будет иначе. Вам уже никто и никогда не скажет «вы». Любой человек с положением сможет даже ударить вас, и вы должны будете смириться с этим.

Диаманта ничего не ответила и подписала документ. Судья забрал его и сухо сказал:

— Иди в приёмную, тебе оформят разрешение на выезд. Если ты не покинешь город до полудня, тебя посадят в тюрьму.

Диаманта вернулась домой только в половине двенадцатого. В суете сборов она даже не осознала до конца, что навсегда покидает родной дом.

День был ясный, по-весеннему яркий. Проводить их собрались все актёры, Нат, Бастен с женой, Янетта и Урмис. Прощались долго, с напутствиями. У Южных ворот охранники досмотрели их вещи, поставили в документах нужные отметки, и Эдвин с Диамантой покинули столицу. Мариен пошёл с ними, чтобы проводить их до замка.

Они уже немного отошли от ворот, когда до них донёсся голос Зерины:

— Будьте счастливы!

— До встречи! — задорно добавил Харт. Эдвин и Диаманта повернулись и помахали им.

Вскоре попалась попутная повозка. На ней доехали до Лесного перекрёстка, а дальше пошли пешком.

Всю дорогу Диаманта беспокоилась, как родители воспримут её решение ехать с Эдвином. Как она и ожидала, мать оказалась категорически против. Но угроза скорой разлуки сыграла свою роль — ни у кого не было настроения ссориться.

— Останетесь хотя бы до завтра? — взмолилась Ирита. — Я понимаю, что вам нужно спешить — ничего, нагоните! Но ведь… кто знает, когда мы снова с вами увидимся… — с трудом договорила она. Её душили слёзы.

— Конечно, мы останемся, — кивнул Эдвин.

За ужином Ирита то и дело бросала на Диаманту горестные, а на Эдвина — осуждающие взгляды. Потом Диаманта с Эдвином ушли к себе, Мариен отправился собирать им карты и кое-какие вещи в дорогу, а Ирита опустилась на диван в гостиной.

— Ник, что с ними делать?!

— А что ты можешь сделать?

Ирита тяжело вздохнула.

— Как сделать, чтобы Диаманта осталась? Это же безумие — ехать за ним в ссылку! Здесь хотя бы мы рядом, а там — никого, и за малейший проступок — тюрьма!!

— Не стоит так драматизировать. Главное — они снова вместе. Они любят друг друга.

— Нет, это она его любит! А он о ней совсем не думает! Сколько горя она уже из-за него пережила! А теперь… Собралась загубить свою молодость в какой-то глухой деревне… Я хотела поговорить с Эдвином, чтобы… Диаманта ведь едет из-за него. Если он повлияет на неё, она послушается. А с судебной палатой всё устроим.

Ник покачал головой.

— Я тоже так думал вначале. А теперь считаю, что не надо вмешиваться. Вспомни — пока Эдвин был в тюрьме, Диаманта ни о чём думать не могла, ждала его! Она же не может без него! Если сейчас просить её остаться, она не согласится. А вот обидится очень сильно. И отношения будут окончательно испорчены.

Ирита позвала дочь в гостиную.

— Дочка… ты уверена, что хочешь ехать с Эдвином?

— Конечно, мама… Мне показалось, вы с ним как-то холодно разговаривали. Разве вы не рады, что его выпустили?

— Конечно, рада! Тебе показалось, дочка. Раз ты поедешь…

— Я поеду, мама.

— Конечно, я понимаю… Только прошу тебя: ты там следи за своим здоровьем, старайся питаться хорошо, не простужайся! Это очень важно! Тяжести не поднимай… Береги себя! Обещаешь?

— Обещаю.

— И правил не нарушай… Чтобы тебя в тюрьму не посадили! И за Эдвином смотри!

— Ну что вы, мама. Не беспокойтесь, мы будем делать всё, как скажут.

— А где вы там будете жить?

— Не знаю. Посмотрим на месте. В любом случае, устроимся.

— Писать-то вы оттуда сможете?

— Да.

— Тогда пиши как можно чаще!

— И вы пишите, и приезжайте…

— Дочка, доченька моя! Ну как же так?! — Ирита обняла её и опять расплакалась. — Ну как же…

На рассвете следующего дня Эдвин запряг Фиту. Мариен молчал, Ирита плакала, и даже Ник украдкой смахивал слёзы. А Диаманта была на удивление спокойной и не проронила ни слезинки.

Ирита посмотрела на Эдвина, всхлипнула и обняла его.

— Береги Диаманту, сынок, пожалуйста! И себя береги! Диаманта, помни, о чём я тебя просила. И пиши чаще! Как можно чаще!!

Ирита прижала к себе дочь и долго не отпускала. Потом Ник стиснул её в объятиях и пожал руку Эдвину.

— Ну, удачи вам и доброй дороги!

Мариен попрощался с ними, пообещав приехать летом. Диаманта села в фургон. Эдвин вскочил на козлы и тронул вожжи. Диаманта ещё раз махнула родителям и брату, и фургон выехал за ворота замка.

— Как она изменилась, — произнёс Ник, глядя дочери вслед. — Раньше я боялся за неё — а теперь вижу, что она всё выдержит. Не плачь, Ирита. Не плачь. Не надо плакать.

Диаманта попросила Эдвина остановиться, выбралась из повозки и села рядом с ним на козлы.

— Не замёрзнешь? В фургоне теплее.

— Я слишком по тебе соскучилась.

Фургон тронулся. Некоторое время оба молчали.

— Вспоминаю, как уезжала отсюда раньше, — сказала Диаманта. — Когда мы с Мариеном бежали из замка, и даже когда с тобой поехали на остров… Раньше был страх. А сейчас я совсем не боюсь, хотя понимаю, что мы никогда сюда не вернёмся.

Над северным горизонтом голубело небо, пронзительно, по-весеннему чистое. Фита бежала бодрой трусцой. Впереди была дорога — пустынная дорога до самого горизонта.

ГЛАВА 9. Ларда

Путешествие Эдвина и Диаманты в ссылку мало чем отличалось от их прошлых поездок — кроме того, что они спешили. Судья пугал Диаманту, что теперь к ней все будут относиться свысока — но и на бродячих актёров многие смотрели свысока, так что никакой перемены в отношении к себе ни она, ни Эдвин не почувствовали.

Зима заканчивалась. Они торопились, стараясь проехать как можно больше, пока не началась весенняя распутица. И в Зот решили не заезжать, чтобы сэкономить время — но на очередном повороте фургон вдруг скрипнул и затрещал. Эдвин соскочил с козел и осмотрел его.

— Ещё этого не хватало! Вот-вот полетит ось. Придётся остановиться в Зоте — надо ремонтировать…

Диаманта выбралась из фургона, чтобы передохнуть от тряски. Эдвин взял её за руки.

— Устала?

Она кивнула. Он обнял её.

— Ничего, осталось потерпеть ещё немного, скоро приедем. Надеюсь, в Зот нас пустят…

Он вскочил на козлы, тронул вожжи, но Фита не сдвинулась с места.

— Пожалуйста, милая, ну давай! Надо торопиться, снег начинает таять!

Лошадь с укором посмотрела на них, постояла ещё немного и пошла.

Предсказание Эдвина относительно погоды сбылось на следующий же день. Резко потеплело. Солнце сияло и грело, дорога превратилась в слякотное месиво. Они ехали как можно осторожнее и кое-как дотянули до Зота. Охранники у ворот нехотя впустили их в город, приказав покинуть его до заката.

Мастера, который согласился починить фургон, они нашли быстро. Но он сказал, что готово будет не раньше чем через неделю, и не слушал никаких доводов, пока не получил пять золотых. У Эдвина с Диамантой почти не осталось денег.

Они вышли за ворота мастерской. Диаманта спросила:

— Нам хватит до Ларды?

Эдвин достал кошелёк, пересчитал монеты и тяжело вздохнул.

— На еду хватит. А ночевать, наверно, придётся в фургоне. Но ничего. Когда приедем, я сразу наймусь на работу. Не умрём с голоду.

— Тебе не кажется, что на улицах слишком много народу? Куда это все идут?

Вдруг сзади раздался крик:

— Дорогу! Разойдись, дорогу!

Они отошли к стене и увидели открытую повозку в окружении конвоя. Эдвин нахмурился.

— Это повозка палача. Похоже, тут будет казнь.

— Давай уйдём отсюда!

— Конечно. Пропустим повозку и уйдём.

Но когда повозка поравнялась с ними, Эдвин и Диаманта ахнули: в ней сидел Брит.

— Пирс?! — воскликнул Эдвин.

Брит обернулся. Они запомнили его щеголеватым, а сейчас он был в одной рубашке, грязной и рваной.

— Эдвин, Диаманта?! — обрадовался он. — Какими судьбами? Вот уж не думал, что перед смертью увижу знакомые лица… Как видишь, сбылось предсказание Фригитты. Меня сейчас повесят. Дамир жив?

Повозка уже отъехала вперёд. Эдвин и Диаманта устремились за ней.

— Да, отец в Эстуаре!

— А ты что здесь делаешь?

— Я был в тюрьме, сейчас еду в ссылку.

— И мои слова сбылись, выходит… Ну, прощай, приятель!

Эдвин взволнованно произнёс:

— Я же не сказал ему самое главное! Пойдём.

Они с Диамантой поспешили на площадь и начали энергично пробираться к виселице.

Наступила тишина. Брита вывели на помост и поставили на возвышение. Палач связал ему руки за спиной и надел на шею петлю. Королевский офицер развернул свиток с приговором. У Диаманты отчаянно колотилось сердце.

Офицер неторопливо зачитывал обвинения в пиратстве, разбое, оскорблениях в адрес короля… Раздалась барабанная дробь. Толпа замерла.

— Пирс! — крикнул Эдвин. — Свет! Помнишь Мир Неба? Помнишь Адриана?

Брит быстро нашёл Эдвина взглядом. Диаманта навсегда запомнила его глаза. Прошло несколько секунд, и опора под ногами Брита провалилась. Он повис в петле. Диаманта вздрогнула и спрятала лицо у Эдвина на груди.

Всё закончилось. Толпа начала расходиться.

Эдвин произнёс:

— Похоже, Брита жаль только нам с тобой. На лицах — удовлетворение: свершилось правосудие, казнили злодея… А с корабля никого нет. Никого! Что с ними случилось? Где они сейчас? Где Керб и Ларс, где Бол, где Свем, где Расмус?..

— Да, больше нам не доведётся поплавать на «Салесте», — проговорила Диаманта и бросила прощальный взгляд на виселицу с телом капитана.

Они с Эдвином медленно пошли прочь. Погода была чудесной, ярко светило солнце.

— А ведь Брит всё предчувствовал, — вздохнул Эдвин. — Помнишь, что он тогда сказал нам с тобой?

Диаманта ярко вспомнила вечер на корабле, когда они ужинали вместе с капитаном. Чистое летнее небо за открытым окном каюты, море в штиль, гладкое, как зеркало, и голос Брита: «Эх, дружок… Одна просьба к тебе: когда услышишь, что меня подвесили, а может, и увидишь… ты помяни меня добрым словом. Меня все ругают, кому не лень… я всю жизнь мерзавец, сукин сын, душегуб и живодёр… И никто не скажет, что старина Брит — славный малый. В общем, и незлой человек…»

Вечером фургон выехал из Зота по западной дороге. Закатное солнце ненадолго позолотило верхушки деревьев и скрылось за горизонтом. Фита с трудом тянула повозку по рыхлому снегу. Они заночевали на опушке леса, а наутро, чуть свет, продолжили путь.

С тех пор, как наступила весна, дорога превратилась в каторжный труд: фургон то и дело застревал. Но, несмотря на все трудности и неудобства, это путешествие напомнило обоим лучшие времена. Единственное, что омрачало радость от дороги — беспокойство, как они устроятся на новом месте, где будут жить.

Наконец наступил день, когда, по расчётам Эдвина, они должны были добраться до Ларды. Дорога весь день тянулась по безлюдным местам. Диаманта смотрела по сторонам, размышляя, что заставило людей селиться в такой глухомани. Только к вечеру им встретился первый человек — старичок, который неторопливо шёл по обочине с узелком на плече.

— Здравствуйте! — обратился к нему Эдвин. — Далеко ли ещё до Ларды?

— Мили три будет.

— Наконец-то! А ну-ка, Фита, поднажми! Н-но!

Наконец лес остался позади, и дорога вывернула из-за холма. Впереди, в долине, располагалась деревня домов на двадцать. Слева её окружал лес, вдали виднелись поля, а справа текла узенькая, извилистая речушка. Деревья по берегам темнели набухшими почками. Вечерело, солнце было золотистым.

Они въехали в деревню. Искать начальство долго не пришлось — дом старосты, большой и добротный, располагался на главной улице одним из первых.

— Ну что ж, добро пожаловать, — сказал староста, обстоятельно прочитав все бумаги. — Запишу, что явились в срок. Порядок знаете? Каждый понедельник будете приходить сюда на отметку. Из деревни выходить и выезжать нельзя, строго запрещено.

— А жильё? — спросил Эдвин. — Где мы будем жить, господин…

— Обращайтесь ко мне просто — господин староста, — ответил староста важно. — Пока не знаю, куда вас поселить. Тут свободных домов нет. Недавно один хороший дом продали, какой-то богач купил. А больше ничего не продаётся. Вы не горюйте, без крыши над головой не останетесь. Тут люди сердобольные, авось кто-нибудь и согласится приютить вас. Это ведь дело такое… За что вас сюда сослали-то? На разбойников вы вроде не похожи.

Эдвин улыбнулся.

— Мы не разбойники. Сослали за книгу. Король запретил одну книгу.

— А ты её читал, стало быть?

— Да.

— То есть грамотный?

— Да.

— Вон как. А у нас тут грамотных нет. Во всей деревне только я умею читать и писать. Потому и староста. Я подумаю, куда вас поселить, а вы пока походите, поспрашивайте. Может, и примет кто… Мне бы надо ещё вещи ваши посмотреть, приказ такой.

— Пожалуйста. Мы не везём ничего запрещённого.

Они вышли на улицу. Староста забрался в фургон и через несколько минут выбрался наружу.

— Ничего запрещённого не везёте, так и запишем. Денег у вас при себе…

— Одиннадцать медных монет, — ответил Эдвин, показывая кошелёк.

— Ну, с прибытием. Вам тут всю жизнь жить, так что ведите себя благопристойно. Если что — мне приказано сообщать куда следует. А как найдёте жильё, скажете мне, где поселились. Мне отметить надо.

Староста ушёл. Эдвин пробормотал:

— Интересно, что это за богач, который недавно купил тут дом?

— Ну наконец-то! — раздался знакомый голос. Эдвин и Диаманта обернулись и увидели Аксианта.

— Ваше высочество?!!

Он тепло поздоровался с ними.

— Как доехали?

— Всё в порядке.

— Я вижу, — вздохнул Аксиант. — Но ничего, здесь вы быстро наберётесь сил. Я привёз вам всё необходимое на первое время.

— Надо только найти жильё.

— Я уже всё устроил. Садитесь-ка, поехали.

Они остановились у добротного дома на краю деревни. За садом начинался лес.

— Вам пришлось бы первые годы ютиться непонятно где, а это совсем не годится. Я купил для вас этот дом. Бывшие хозяева всю жизнь мечтали переехать в Зот. Они уже уехали. А здесь всё готово для вас.

— Ваше высочество… — выговорила Диаманта.

— Тут отличный огород, большой, — продолжал он. — В саду, говорят, превкусные яблоки. Колодец, конюшня для Фиты… Всё есть.

Они прошли в дом. Он был полностью обставлен. Было чисто, уютно, тепло.

— Ну что, не будем терять время, — сказал Аксиант. — Надо всё оформить у старосты, ведь в Тарине ждут отчёта о твоём прибытии… Да, забыл сообщить: теперь я ваш сосед.

— Что?!

— Да, Диаманта, я решил вернуться в Мир Дня. Как ни уеду отсюда — тут обязательно что-нибудь случается! Так что теперь мой дом там же, где был когда-то — на западной границе Лунного Леса. Люблю это место. А на Келте или Альте от меня до вас рукой подать. Так что я буду иногда приезжать к вам, если вы не возражаете. Теперь о главном, Эдвин. О главном деле твоей жизни. Пока не можешь говорить о Мире Неба — пиши!

— В тюрьме я мечтал восстановить книгу по памяти! Я больше всего хотел бы заняться этим. Но… Если меня снова арестуют, боюсь, что и Фид не поможет.

— Нет. После заступничества Фида Рэграс тебя не тронет. Он выслал тебя сюда, чтобы со спокойной совестью о тебе забыть. Так что больше тебя не арестуют. Можешь делать всё, что хочешь. Вон в той комнате стоит хороший письменный стол, а в нём — большой запас бумаги, перьев и чернил.

— Ваше высочество!..

Аксиант покачал головой.

— Я хотел, чтобы тебя полностью освободили. Но пока не смог этого добиться… Не благодари, я счастлив, что могу хоть что-то сделать для тебя. Ты похож на Адриана Аркамбера.

— Вы знали его?

— Да, мы были знакомы… Так вот, Эдвин, пусть записи о Мире Неба станут твоей главной работой. Я уверен, что повторный арест тебе не грозит — Фид просил Рэграса отпустить и больше не трогать тебя, а Фида Рэграс слушается, как отца. Но всё-таки лучше не раздражать Рэграса. Я намерен добиться, чтобы тебе отменили ссылку и отпустили тебя в Эстуар. Думаю, через несколько лет ты переберёшься к родителям. А пока пиши и больше ни о чём не заботься.

— Но ведь я должен буду работать. У нас совсем не осталось денег.

— Нет, Эдвин. По документам этот дом — мой, а тебя я найму прямо сейчас у старосты, чтобы ты следил за домом в моё отсутствие и работал тут. А уж в каких условиях содержать собственных работников — моё дело. Так что староста не придерётся, и у вас будет всё, что нужно для достойной жизни. И не благодарите, — с улыбкой остановил он их.

Эдвин спросил:

— Ваше высочество! А вы не знаете, как там мои родители?

— С ними всё в порядке. Когда я уезжал из Эстуара, они были здоровы, только, конечно, очень переживали за тебя. Как только Рэграс освободил тебя, я немедленно связался с Аитой, чтобы она сообщила об этом Дамиру. Так что они с Аммой уже всё знают. Напишешь им письмо, а я отвезу. Ну что, идём к старосте.

Эдвин и Аксиант ушли, а Диаманта заглянула в кладовую, где обнаружила хороший запас продуктов, и стала готовить ужин.

В этот вечер они проговорили допоздна.

— Ваше высочество, а что с Лионелем? — спросил Эдвин. — Вы не знаете? Мариен сказал нам, что его отправили в ссылку. Куда? Как он сейчас?

Аксиант вздохнул.

— Я видел его. Его сослали на север, ещё дальше, чем вас. В малюсенькую деревеньку. Я помог ему, чем мог, хотя условия, конечно, ужасные. Тем более что Лионель всю жизнь прожил в достатке, с прислугой. К таким лишениям и к бедности не привык. Тюрьма и ссылка для него — серьёзное испытание.

— А чем он сейчас занимается? Пишет?

— Нет. Я предлагал ему писать, но он наотрез отказался. После тюрьмы боится. Да и вдохновения нет. Какое вдохновение, если есть страх… Он постарел. Заметно сдал.

— Если бы я мог приехать к нему! Если бы я только мог!

— Дайте немного времени, и я добьюсь, чтобы тебя отпустили — и его освободили. Рэграс совершает ошибку, преследуя вас!

— Незадолго до освобождения мне приснился сон, что его величеству грозит опасность.

— Расскажи. Что за сон?

— Я видел снежную бурю и королевский дворец в Тарине, — медленно начал Эдвин. — Сначала снаружи, а потом изнутри, из большого зала. Там был король и все придворные. Играла музыка. Вдруг распахнулось окно, и в зал ворвался снег. Такой густой, что все потеряли друг друга из виду. А когда окно закрыли и воздух прояснился, обнаружили, что его величество исчез. Его стали искать, но не нашли. Когда я открыл глаза, моей первой мыслью было сказать ему, чтобы он был осторожен — но как я мог это сделать?..

Аксиант нахмурился и долго молчал, задумавшись. Эдвин произнёс:

— Ваше высочество, вы часто путешествуете. Может, знаете, что сталось с «Салестой» и с её командой? Мы, когда ехали сюда, видели казнь Брита…

— Брит казнён?! — расстроился Аксиант. — Как?!

Эдвин и Диаманта рассказали о последней встрече с капитаном.

— Вот оно что. Я ведь хотел ему помочь… Выходит, судьба решила иначе. Жаль. Очень жаль… Не успел… Я знал, что на «Салесту» объявили охоту, но не знал, что Брита уже поймали. Если на его казни не было никого с корабля, значит, другие члены команды либо в бегах, либо тоже попали в руки правосудия… Брит… Дамир мне много рассказывал о нём. Он, конечно, был не слишком законопослушный человек, но смельчак, и моряк талантливый! Бедняга. Не повезло ему…

Эдвин принялся за объёмное письмо в Эстуар. Диаманта подошла к окну. Слева виднелись дома, в которых уже погасили огни, справа под нежным светом молодой Луны молчал лес. Диаманта остро ощутила, как далеко остались родители и Мариен, как далеко Тарина, друзья. Как далеко Лианур, где Амма и Дамир с нетерпением ждут от них весточки. Как далеко деревенька, затерянная в Северных холмах, куда сослали Лионеля Аркамбера…

На следующее утро Аксиант уехал в Эстуар. После его отъезда Эдвин с некоторым трепетом вошёл в комнату, где стоял письменный стол. В окно светило солнце. В саду чирикали воробьи.

Эдвин наполнил чернильницу, обмакнул туда перо, попробовал, как оно пишет. Потом заглянул в стол и позвал Диаманту. Когда она пришла, показал ей большую книгу в кожаном переплёте.

— Смотри, что оставил Аксиант.

— Что в ней?

— Чистые листы.

— Это для книги о Дороге!

— Да. Давай вместе вспоминать текст. Подготовим черновик, а потом я перепишу всё сюда, и у нас будет книга.

— Я мечтала об этом с того дня, когда тебя арестовали!

Аксиант вернулся в мае. Сад ослепительно белел цветущими яблонями, птицы пели на все голоса. Аксиант подошёл к воротам и весело позвал:

— Каторжане!

Шедшая мимо крестьянка с удивлением посмотрела на него. Диаманта выбежала на крыльцо и открыла ворота. Из сарая вышел Эдвин, отряхивая руки.

— Вас и не узнать! — Аксиант улыбнулся, оглядывая их.

— Проходите в дом, ваше высочество! Ну как там родители?

— Всё хорошо. Вот письмо, Эдвин, — он вытащил из-за пазухи толстый конверт. — А как вам живётся? Пишешь?

— Да.

— Целыми днями! — добавила Диаманта.

— Мы вместе пишем. Думаю, что восстановим текст, насколько возможно. Только целиком его восстановить не получится, он же меняется…

— Ничего, ты сумеешь передать главное. Запиши всё, что помнишь.

— Я всё-таки надеюсь, что когда-нибудь буду держать в руках настоящую книгу о Дороге… А вы не знаете, что сталось с конфискованными экземплярами?

— Скорее всего, они сожжены, — вздохнул Аксиант. — А если нет, то лежат в каком-нибудь секретном хранилище во дворце, за семью замками.

ГЛАВА 10. Дым и огонь

Гидеон стоял у открытого окна в своих покоях, хмуро наблюдая, как тёплый ветерок пробегает по воде дворцового пруда, когда к нему вошёл Аксиант. Гидеон бросился к нему.

— Отец! Как хорошо, что вы приехали, отец!

— Общение с дядей явно идёт тебе на пользу. Раньше ты не проявлял такой радости при моём появлении.

— Отец, сейчас многое изменилось. Я действительно очень рад вас видеть!

— И я рад! Я соскучился.

— А где вы были столько времени? Почему не говорили мне, где вы? Вы очень нужны мне! Я должен многое вам рассказать, это очень важно! Даже того, что я знаю, достаточно, чтобы принять все меры предосторожности! Я постоянно предупреждал дядю, но на него словно какое-то затмение нашло! Он ничего не хочет слушать! В конце концов, мне от него же и влетело!!

Аксиант жестом прервал его.

— Расскажи мне всё, только спокойно и по порядку.

Они сели в кресла, обитые серо-синим шёлком, и Гидеон поведал отцу обо всех зимних событиях — о приезде Морбеда, о разговорах с ним, о своём странном сне, о реакции на него Рэграса и Лунной Королевы.

— Поймите, отец, нельзя это так оставлять! Это очень важно! Вы-то, надеюсь, верите мне? Как я устал от того, что мне никто не верит! Дядя, видимо, считает меня маленьким мальчиком. Он просто смеётся надо мной! На людях он благосклонен ко мне, но я постоянно чувствую его недоверие и насмешку. Он не спускает мне ни малейшего промаха!

— Ты слишком чувствительный, мой мальчик. Я могу поговорить с Рэграсом… Ты знаешь, я решил перебраться в Мир Дня.

— Опять будете жить здесь? А как же Эстуар?

— У меня много причин остаться здесь, а после твоего рассказа их стало больше, — задумчиво произнёс Аксиант, поглаживая бородку. — Мне это всё очень не нравится. Разумеется, Гидеон, я тебе верю. Так… что же делать… Прежде всего нужно узнать, куда уехал Морбед. Плохо, что ты поссорился с ним.

— Плохо?! Я жалею, что не убил его на месте!

— Морбед имеет обыкновение сдерживать свои обещания.

— Я и сам чувствую, что я в опасности. Но что мне было делать?! Ведь я же прав!!

— Прав. Это тебя и защищает…

— Как вам кажется, Морбед действительно что-то сделал с шёлком?

— Не знаю. Это всё очень странно.

Вечером во дворце был бал. Аксиант подошёл приветствовать Рэграса и Лунную Королеву. Королева тепло улыбнулась ему, а на лице Рэграса промелькнула неприязнь.

— Что тебе здесь нужно, Аксиант?

— Я перебираюсь в Мир Дня.

— Вот как? А кто тебя сюда звал?

Аксиант усмехнулся.

— Ты гостеприимен как никогда.

Повисла пауза.

— Как поживает Елена? — наконец спросила Лунная Королева.

— Прекрасно, благодарю, — отозвался Аксиант. — А как Дэрис? Я слышал, что он растёт не по дням, а по часам.

— У Дэриса всё хорошо, — Королева улыбнулась. — Думаю, вы с ним подружитесь.

— У короля не может быть друзей, — заметил Рэграс.

— Без друзей человек беззащитен, — возразил Аксиант.

— Или полностью защищён, потому что его некому предать.

— Рэграс, мне нужно поговорить с тобой.

Рэграс пожал плечами.

— Надеюсь, не прямо сейчас? Приходи завтра. Хотя о чём мне с тобой разговаривать?

— Почему ты так холоден с ним? — спросила Королева, когда Аксиант отошёл.

— Потому что он везде суёт свой нос! Это ведь он поехал к Фиду и попросил его заступиться за Эдвина!

— Я считаю, что он прав. Мне тоже было жаль Эдвина. Он…

Серо-зелёные глаза Рэграса наполнились гневом, ноздри тонкого носа чуть вздрогнули.

— Он спас нас по недоразумению. А шёл против моей власти — сознательно. Единственная благодарность, которой он заслуживает за свои дела — это публичная казнь.

— Рэграс! Пожалуйста, не говори так! — Королева тронула его за руку. — Я знаю, что на самом деле ты вовсе не жесток!

Он ничего не ответил. Королева отвернулась и устремила взгляд в синее небо, видневшееся между нарядных оконных портьер. Остаток вечера она была расстроена и задумчива, Рэграс — холоден и мрачен. А музыканты играли, придворные танцевали и, как всегда, восхищались красотой Королевы и льстили королю.

Гидеон закончил очередной танец и поцеловал руку партнёрше, молоденькой фрейлине, взволнованной и счастливой от внимания принца, хотя он почти не смотрел на неё и забыл её имя сразу же после окончания танца.

Музыка и гул разговоров утомили его, у него разболелась голова. Он решил сегодня уйти пораньше и стал искать глазами отца. Его взгляд скользнул по нарядным платьям собравшихся, по лицам с характерным для дворцовых торжеств настороженно-льстивым выражением и напряжёнными полуулыбками, по ярким огонькам свечей, по роскошному убранству зала…

Время как будто замедлилось. Гидеон ощутил растущую тревогу. Он ещё раз обвёл глазами присутствующих и вдруг заметил Морбеда, который с усмешкой смотрел на него. Морбед медленно поднял руку, прикоснулся к перстню. Гидеона ослепила бело-зелёная вспышка, его тело пронзила острейшая боль, и он потерял сознание.

Словно сквозь сон он услышал голос отца и открыл глаза. Над ним склонились придворные.

— Обморок? Откройте окно!

— Скорее позовите лекаря!

— Всё в порядке, — произнёс Гидеон. — Ничего страшного.

Он встал и поправил волосы.

— Что случилось? — встревожился Аксиант.

— Не сейчас, папа, — тихо ответил Гидеон, не сводя с отца глаз.

— Думаю, что тебе следует отдохнуть, милый, — раздался голос Королевы. — Должно быть, здесь душно. Ступай к себе. Ты так побледнел…

— Да, иди, Гидеон, — кивнул Рэграс.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил Гидеон, поклонился, поцеловал руку Королеве и направился к выходу.

— Я, пожалуй, тоже откланяюсь, — сказал Аксиант и вышел следом.

Оказавшись у себя в покоях, Гидеон приказал Шардену приготовить постель. Слуга проворно принялся за дело, а Гидеон расстегнул и сбросил колет и в изнеможении опустился в кресло. Вошёл Аксиант.

— Как ты себя чувствуешь? Что произошло?

— Иди, Шарден, — велел Гидеон, а когда слуга ушёл и закрыл дверь, произнёс:

— Морбед, — и рассказал о своём видении.

— Говоришь, ты видел зеленоватую вспышку, и тебе было больно?

— Нестерпимо больно! Это страшная боль, отец! Я… я даже представить не мог, что на свете существует такая боль!! Она до сих пор не совсем исчезла… — Гидеон поморщился.

Он всё ещё был бледен. Аксиант посмотрел на него и сдвинул брови.

— Думаю, ты и сам догадываешься, что это такое.

— Гайер?

— Да.

— Но что всё это значит? Почему я видел Морбеда здесь? Ведь он уехал! И при чём тут гайер?!!

Аксиант положил руку на перстень и прислушался.

— Морбеда здесь нет, он где-то на юге. А гайер… Странно. Ты чётко видел Морбеда?

Гидеон задумался.

— Да, но… в то же время нет… не так, как вас сейчас. Когда я увидел его, фигуры всех остальных словно поблёкли.

— Хм.

— Отец, что происходит?!!

— Успокойся. Сейчас с тобой всё в порядке?

— Да, почти…

— Создай себе защиту. Немедленно.

— Но ведь она требует сил! Завтра я буду разбитым и уставшим с самого утра!

— Зато ты будешь цел. Ну, давай.

— Да, наверное, вы правы.

Гидеон прикоснулся к перстню и произнёс защищающее заклинание.

— Уф… у меня кружится голова…

— Перестань ныть, — одёрнул его Аксиант. — Пока ничего страшного с тобой не случилось.

— «Пока»?! Вот это да! Спасибо, вы меня ободрили…

Вошёл Шарден с подносом, на котором стоял серебряный бокал, наполненный душистым тёмным напитком.

— Ваше высочество! Её величество прислали вам это с просьбой немедленно принять и с пожеланием скорейшего выздоровления.

— Напиток Королевы? Отлично. Выпей и спи, — велел Аксиант. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, отец…

Аксиант приказал Шардену запереть двери и вышел.

Он пришёл к Рэграсу в покои, когда тот уже собирался спать. Увидев Аксианта, король раздражённым жестом отослал слуг. Они исчезли.

— Как Гидеон?

— Всё в порядке. Если не считать того, что на него напал Морбед!

Рэграс начал расстёгивать мелкие пуговицы своего колета.

— С тех пор, как Гидеон поссорился с Морбедом, Морбед ему везде мерещится. Это просто нервы. Плюс обычная трусость.

— Да открой же наконец глаза! Гидеон никогда не отличался хладнокровием. Но и поводов считать, что у него не в порядке с головой, тоже не давал! Сегодня он потерял сознание, потому что Морбед на нём учился пользоваться гайером!

— Что за бред, Аксиант?! Гайер мой! Уж поверь. Может, хочешь лично убедиться?

— Я не сомневаюсь в этом! Но ты прекрасно знаешь, что в принципе Морбед способен им повелевать!

— На это способен любой Гарер. Даже Гидеон. Но одной способности мало. Гайер, как верный пёс, не слушается никого, кроме своего единственного хозяина. Так что пусть Морбед мечтает сколько угодно. Гайера ему не видать как своих ушей. А если Гидеон такой чувствительный, что падает в обморок от чужих мыслей, пусть защищается. Это же элементарно.

— Он только что при мне поставил «серебряный щит».

— К чему такие предосторожности? Хватило бы и обычной защиты… впрочем, Гидеону обычной вряд ли хватит. Хорошо. Что ещё?

— Рэграс, я тебе не прислуга, чтобы так со мной разговаривать!

— Чего ты ещё хочешь?

— Ты до сих пор не веришь, что Морбед всерьёз намерен отомстить тебе?

— Я не исключаю, что он мечтает о мести — он сын своего отца. Но его мечты меня не интересуют. Знаешь, сколько при дворе таких мечтателей? Меня интересуют только факты. Пока Морбед был здесь, он не делал ничего предосудительного. Да, с Гидеоном они не сошлись, но Гидеон кого угодно выведет из терпения! Если уж кого и подозревать в измене, так его, а не Морбеда.

— Рэграс, ты в своём уме?

— Гидеон постоянно лжёт! Не веришь? Идём.

Он надел колет, привёл Аксианта в кабинет, достал шёлк и показал ему зимние события. Аксиант с досадой покачал головой.

— Ну и что. Я всё это знаю от Гидеона, он ничего от меня не скрыл. Ты просто его не понимаешь! Он…

— … капризный, избалованный, бесхарактерный мальчишка.

— Гидеон хочет, чтобы ты отпустил его ко мне. Да, его пребывание здесь было своего рода наказанием, но…

— Пусть едет на все четыре стороны. Я его больше не держу. Он окончательно разочаровал меня.

— Отлично. Завтра я поговорю с ним.

— Я сам с ним поговорю.

Аксиант подошёл к шёлку.

— Ты проверял его после отъезда Морбеда?

— Конечно. Ничего.

— Я бы всё равно показал его Фиду.

— Хватит, Аксиант! Я не стану беспокоить Фида из-за того, что у Гидеона расстроены нервы. С шёлком всё в порядке, — произнёс он раздельно. — Всё в порядке. Его никто не трогал.

— Я хочу сам посмотреть. Можно?

— Нет.

— Тогда дай мне ключ, я разыщу Морбеда и поговорю с ним.

— Если тебе нужен ключ, возьми у Аиты. Я не буду тебе помогать! История с Эдвином стала последней каплей. Ты защищаешь Мир Неба — значит, ты против меня.

— Между прочим, Эдвин не держит на тебя ни малейшего зла! Напротив, он просил предупредить тебя об опасности. Ему приснилось, что…

— Приснилось?! И он туда же?!! Довольно, с меня хватит. Чтобы я больше не слышал ни о каких снах, предчувствиях, предсказаниях, видениях и прочей галиматье! И про Эдвина слышать не хочу! Пусть благодарит судьбу, что жив. Ты добился своего: я дал слово Фиду, что не трону его. И я его не трону! Но с тобой больше никаких дел иметь не желаю.

— Рэграс, когда ты научишься видеть дальше собственного носа?! Я же пытаюсь помочь тебе!

— Если хочешь мне помочь, избавь Мир Дня от своего присутствия.

— Даже не подумаю.

— Тогда разбирайся сам! Поезжай куда хочешь, узнавай что хочешь, разговаривай с кем хочешь. Только знай, что ни ключей, ни шёлка, ни моей помощи ты не получишь!

За окнами дворца сияло утреннее солнце. Гидеон вошёл в кабинет короля и поклонился, стараясь не выдать своего волнения.

— Ваше величество, вы звали меня. Я к вашим услугам.

— Ты хочешь уехать отсюда? Тебе не нравится при дворе?

— Ваше величество, дядя… Я счастлив находиться здесь! Но я чувствую, что вы недовольны мной. Мои суждения кажутся вам смешными, мои опасения и предупреждения — глупыми и трусливыми… Такое отношение меня глубоко ранит. Если вы действительно столь невысокого мнения обо мне, я прошу вас отпустить меня. Находиться рядом с вами и каждый день ощущать на себе вашу неприязнь — для меня пытка.

— Я хотел посмотреть, на что ты способен, чего ты стоишь. Теперь мне всё ясно. Больше я тебя не задерживаю.

— А всё-таки, какова ваша воля, дядя? Как бы вы хотели, чтобы я поступил? Остался или уехал?

Гидеон нервно теребил кружевные манжеты своей рубашки. Рэграс заметил его волнение и бросил:

— Мне всё равно.

— А как бы поступили вы на моём месте?

— Остался.

— Почему, ваше величество?

— Потому что уехать значит признать, что ты соответствуешь оценке, которая тебя так обижает.

— Или сказать, что требовать доказательств любви и преданности значит унижать! — выпалил Гидеон в сердцах. — Простите мою дерзость, ваше величество. Я просто честен с вами. Я никогда не лицемерил и не льстил!

— Честен? Ты?.. Запомни, Гидеон: унизить можно только того, кто низок. А человека достойного унизить нельзя. Предупредишь меня об отъезде.

— Вы настолько уверены, что я уеду, дядя?

Рэграс усмехнулся.

— Ты же так давно мечтаешь об этом.

— Я подумаю, ваше величество…

Покои Королевы находились в самой тихой части дворца. Она пригласила Аксианта в просторную светлую комнату с окнами в густую зелень парка. Аксиант поцеловал Королеве руку.

— Ты прекрасна. Тебе так идёт этот жемчужный цвет.

— Я очень рада, что ты пришёл! Прости холодный приём, который тебе оказал Рэграс. Он зол на тебя, несмотря на то, что я не раз просила его умерить гнев и гордость… Ты поступаешь правильно.

— Только Рэграс не хочет это признать. Но ничего, я всё равно помогу ему.

— Поможешь? О чём ты?

— Боюсь, Морбед что-то затеял.

— Морбед молод и запальчив, но не опасен.

— Почему ты так думаешь?

— Пока он был здесь, я не раз говорила с ним. У меня не создалось впечатления, что он собирается мстить. Он ищет самого себя.

Аксиант сел в кресло напротив Королевы и посмотрел ей в глаза.

— Скажи мне, только скажи правду: как тебе удалось вернуть Рэграсу власть над гайером?

Королева смутилась.

— От твоей искренности зависит его жизнь.

— Неужели всё настолько серьёзно? Аксиант?

— Ты должна рассказать мне всю правду! Всё без утайки!

Королева долго молчала, наконец решилась и начала:

— Рэграс так страдал, когда потерял власть над гайером… Я чувствовала, что его раздирала нестерпимая боль! Это было ужасно. Я решила во что бы то ни стало ему помочь.

— Но ведь вернуть гайер можно только очень дорогой ценой.

— Да, да. Я заплатила её. И уверена, что ни я, ни Рэграс ничего не потеряли. То, чем мы рисковали ради гайера, всегда останется с нами — зато гайер теперь вновь слушается Рэграса!

— Что это за цена?

— Любовь. Наша с Рэграсом любовь.

— Что?!

— Да, Аксиант. Я не нашла иного способа спасти положение.

— Что ты наделала… Ты понимаешь, насколько это опасно?! А Рэграс об этом знает?

— Знает. Я сказала ему. Но почему опасно? Не смотри на меня так, мне страшно! Это вовсе не опасно, Аксиант! Рэграс любит меня — и я люблю его! Ни мне, ни ему даже в голову не придёт изменять. Мы счастливы вместе!

— Ты… пойми же! Дело не в вас!

— А в чём?

— Даже в самых дальних Мирах знают, как Рэграс ревнив! Как ты можешь быть уверена, что однажды не станешь жертвой клеветы?!

— Да, в Мире Дня процветает зависть! — горячо ответила Королева. — Но никому не удастся разрушить нашу любовь! Да, все до единой придворные дамы мечтают стать фаворитками короля, но завоевать его сердце обычной женщине не под силу! У меня нет соперниц. Нет и быть не может! А Рэграс… я не боюсь его гнева. Я умею гасить его.

Аксиант покачал головой. Королева спросила:

— А почему ты подозреваешь Морбеда? Рэграс наблюдал за ним, не раз смотрел шёлк, и я не раз с ним беседовала. Мы не заметили ничего подозрительного!

Аксиант вздохнул.

— Гидеону приснился сон про шёлк.

— Это был всего лишь сон…

— А если это знак?

— Знак? Но как можно заставить шёлк лгать? Я не верю.

— Просто всё остальное сходится. В кабинет Рэграса действительно ведёт потайной ход через зеркало.

— Ну и что. Я знаю об этом, и Гидеон тоже знает.

— Я не придал бы всему этому значения, если бы Морбед вчера не напал на Гидеона.

— Напал?! Как? Ведь он уехал!

Аксиант рассказал, что произошло на балу. Королева покачала головой.

— Гидеон такой впечатлительный… Может, Морбед вовсе и не думал про него. Просто они с Гидеоном поссорились, и Гидеон очень обиделся. Он до сих пор не может забыть ссору. Думаю, всё дело в этом.

— Хорошо, если так…

Аксиант попрощался с Королевой и направился к сыну. Гидеон ждал его.

— Отец! Что мне делать? Дядя отпускает меня, но не настаивает на отъезде. Решение за мной. Мне оставаться тут или ехать домой?

— Я уеду завтра же, Гидеон. А ты пока оставайся тут. Наблюдай, смотри, слушай. Если что — действуй по обстоятельствам.

— Куда вы поедете?

— К Фригитте.

На следующее утро Аксиант уехал. День был прохладный, дул порывистый ветер. Гидеон хотел прогуляться верхом за город, но передумал, не желая попасть под дождь. Достал недочитанную книгу и погрузился в чтение.

Вошёл Шарден.

— Ваше высочество, вам письмо.

Шарден отдал ему конверт и вышел. Гидеон удивился, почему на конверте нет обратного адреса. Распечатал его и прочитал:

Гидеон выругался и прошептал:

— Отец уехал… Надо немедленно показать это письмо дяде!

Вдруг оно вспыхнуло у него в руках. Через несколько секунд от него осталась лишь горсточка пепла.

Но Гидеон решительно направился к Рэграсу. Тот был в своём кабинете, что-то искал в книжном шкафу.

— Аксиант уехал?

— Да, ваше величество.

— А ты?

— Я пока останусь, если вы не возражаете. Я только что получил письмо от Морбеда! Он снова угрожал мне!

— И где же это письмо?

— Оно сгорело у меня в руках!

— Вот как?

— Прошу вас, достаньте шёлк, и вы увидите, что он мне написал! Дядя, прошу вас!

Рэграс холодно взглянул на него и достал шёлк.

Туман рассеялся, и Гидеон увидел, как Шарден входит к нему с письмом, как он распечатывает конверт… только в тексте послания значилось:

После этого Гидеон увидел себя сжигающим письмо в камине.

Шёлк заполнился туманом и погас.

— И чем же ты недоволен?

— Дядя… в этом письме были совсем другие слова, и оно само сгорело у меня в руках! Шёлк лжёт!

Рэграс устало посмотрел на него.

— Гидеон, мне это надоело.

— Ваше величество, ну поставьте себя на моё место: если я сам сжёг письмо, зачем мне нужно было идти к вам и просить вас посмотреть шёлк?!

— Чтобы убедить меня, что шёлк лжёт, и тем самым доказать, что ты не лгал мне, когда рассказывал о Морбеде всякие небылицы. Всё, довольно. Больше я такого не потерплю.

— Но дядя…

— Выйди вон!

— Дядя, вы совершаете страшную ошибку! Дыма без огня не бывает!

— Вот именно. Выйди вон и не показывайся мне на глаза, если хочешь остаться Гарером!

ГЛАВА 11. Спектакль

Мариен остался в Тарине, давал уроки и был вполне доволен жизнью, если не считать того, что очень скучал по Диаманте и Эдвину. Ему не давала покоя мысль, что теперь он мог бы продолжить работу, начатую Эдвином. И если не говорить о Мире Неба, то хотя бы записывать отрывки из книги, которые помнит. Он не раз собирался заняться этим, но под разными предлогами откладывал. Наконец признался себе, что не хочет это делать, не уверен, что это действительно нужно делать. Но это признание не принесло ему душевного покоя — он продолжал сомневаться. Ему всё сильнее хотелось обсудить это с Эдвином, и он решил съездить в Ларду, тем более что время было подходящее — как раз начались каникулы.

Однажды солнечным утром к нему пришёл Аксиант.

— Здравствуй. Как жизнь? Я только что из Ларды.

— Проходите, ваше высочество! Ну как они там? — спросил Мариен с волнением. — У них всё в порядке?

— Всё хорошо. Здоровы. Эдвин поправился, загорел, Диаманта отлично выглядит.

— Спасибо, что помогли им устроиться, ваше высочество!

Аксиант ответил небрежным жестом: «Не стоит благодарности!» и сел на диван в гостиной.

— Хотите чаю?

— Нет, я спешу, так что перейдём к делу. Закрой окно.

Мариен удивился, но выполнил его просьбу. В гостиной стало тихо, только часы стучали на стене.

— Мне нужна твоя помощь, Мариен. А точнее, помощь нужна Рэграсу.

— Его величеству?!

— Да.

Мариен помрачнел.

— Если это приказ, ваше высочество, то я его выполню. А если просьба, то… честно говоря, я не хотел бы помогать его величеству. После всего, что он нам сделал.

— Конечно, это просьба, Мариен. Дело строго секретное, Рэграс о нём ничего не знает. Я понимаю твои чувства, но… В тюрьме Эдвину приснился сон, что Рэграсу грозит опасность. Эдвин просил меня предупредить Рэграса. А опасность есть на самом деле, и нешуточная.

— Эдвин пытается помочь его величеству?! — изумился Мариен. — Даже сейчас, после тюрьмы?! Он рассказывал, что пережил там, я до сих пор не могу забыть…

— Я всё это знаю. И думаю, что ты тоже должен помочь его величеству.

Повисла пауза. Мариен долго молчал, глядя в стол. Вначале мысленно перебирал доводы, чтобы отказаться — их было множество, но ни один из них не казался значительным по сравнению с просьбой Эдвина помочь королю. У Мариена было в разы меньше причин обижаться на Рэграса, чем у Эдвина — но он был обижен гораздо сильнее… Наконец он решил, что единственный способ разобраться с этим — поступить так, как поступил бы Эдвин на его месте, и спросил:

— Что мне нужно делать?

— Рад, что не ошибся в тебе, — кивнул Аксиант и вкратце рассказал о Морбеде и о своих подозрениях на его счёт.

— У нас мало времени, — закончил он. — Я поеду к Фригитте, а ты — в замок Элиаты, это в Лунном лесу. Надо порыться в старых документах. У тебя большой опыт работы с архивами, ты в курсе дела, так что никого лучше тебя для этого поручения я не могу и представить. Я напишу Элиате письмо, она тебя примет. А работа предстоит кропотливая. Переберёшь все документы времён правления Дабета.

— Что в них нужно найти?

Аксиант откинулся на спинку стула.

— Дабет оставил слитки гайера в Эстуаре, а Рэграс потом перевёз их в другое место. Но Дабет мог оставить гайер где-то ещё. Я о таком не слышал, но это не исключено. Морбед может добраться до этих запасов, и тогда Рэграсу несдобровать. А если гайера больше нигде нет — у нас будет существенно меньше причин для беспокойства.

— Но как я это узнаю? Наверняка сведения подобного рода зашифрованы либо полностью скрыты.

— Вот именно. Но всё тайное становится явным. Историю ты знаешь хорошо, совмещать между собой факты умеешь. Документы из дворца Дабета находятся в трёх точках Великого Мира: у Рэграса, у Элиаты — и кое-что есть ещё в Мире Зимы, у Морбеда. Может, нам и повезёт.

— А замок Варос? Там ведь тоже королевские архивы.

— Нет, то, что находится в Варосе, не представляет особой важности… Опираться придётся на чутьё и на простую логику. Куда Дабет мог поместить гайер? Конечно, в труднодоступное, хорошо охраняемое место. Вероятно, оттуда ему время от времени приходили какие-то отчёты. И так далее. Задача сложная, но что-нибудь найти можно. Хоть что-нибудь.

— Я, конечно, поищу, ваше высочество. Но если я ничего не найду, это будет означать только то, что я ничего не нашёл. Это нам ни о чём не скажет. Это не докажет, что гайера нигде нет! Документов может вовсе не быть, или они могут быть в другом месте… Неужели никак нельзя посмотреть шёлк? Ведь это сэкономило бы нам массу времени и сил, а главное, мы были бы уверены в полученных сведениях!

— Нет, Мариен, к сожалению, нет. Не исключено, что это ловушка. У меня есть основания думать, что Морбед что-то сделал с шёлком. Я не знаю, можно ли вообще верить шёлку сейчас.

— Насколько подробный отчёт вам потребуется?

— Достаточно будет наиболее вероятных предположений.

— Я смогу выехать в любой момент, хоть завтра, только вначале я хотел бы получить в судебной палате разрешение съездить к Диаманте с Эдвином. От Лунного леса ведь не очень далеко до Ларды.

— Отправляйся в путь так скоро, как только сможешь. От Элиаты поедешь ко мне, в мой дом у Лунного леса.

— Хорошо, ваше высочество.

— Тогда дай чистый лист и чернила.

Аксиант запечатывал письмо Элиате, когда пришёл Урмис.

— Здравствуйте, давайте заниматься! — весело сказал он Мариену и с интересом посмотрел на незнакомца.

— Знакомься, Урмис, это его высочество Аксиант.

— Тот самый?!

— Тот самый, — улыбнулся Аксиант, опустил руку в карман и протянул ему грифель в оправе из дерева. — Держи. Это из Мира Эстуар.

Урмис восхищённо ахнул.

— Правда?! Вот это да!

— А спасибо? — проворчал Мариен.

— Спасибо!

— Ваше высочество, — договорил за него Мариен.

— А он простой или с секретом? — поинтересовался Урмис, разглядывая грифель.

— Ты подготовился к занятию?

— Подготовился, — пробурчал Урмис и с обречённым видом начал развязывать узел с книгами.

Аксиант уехал. В этот раз Мариен занимался с Урмисом меньше, чем обычно, к вящей радости последнего, после чего отправился в судебную палату.

К его удивлению, судья Гейст принял его сразу. Мариен вошёл в кабинет, обвёл глазами голые каменные стены, вспомнил рассказы Эдвина и Диаманты об этом месте и едва сумел скрыть нахлынувшую неприязнь.

— Добрый день, ваша честь.

— Что вам угодно? — спросил судья, не глядя на него и перебирая бумаги.

— Моя сестра уехала в ссылку вместе с мужем. Я хотел бы повидать их. Мне нужно разрешение на поездку.

— Как фамилия сосланного?

— Эрдес.

Судья заглянул в бумаги.

— Эдвин Эрдес и Диаманта Эрдес?

— Да, ваша честь.

— И зачем вы хотите ехать к ним?

— Что значит «зачем»?

— Каковы причины вашей поездки? Что вам там нужно?

Мариен непонимающе посмотрел на судью.

— Мне нужно повидать сестру и её мужа.

— Просто повидать?

— Это близкие мне люди. Желание увидеть близких людей, а уж тем более родственников, вполне закономерно, ваша честь, вы не находите?

— Разумеется, нахожу, молодой человек. Только вам не стоит забывать о том, что ваш родственник — государственный преступник.

— Закон запрещает посещать сосланных родственников только в очень редких случаях. В приговоре Эдвина нет такого запрета.

Судья отложил документы, поднял голову и посмотрел на Мариена.

— Надо же, ещё молоко на губах не обсохло, а уже начал меня учить. Юноша, я разбираюсь в законах немножко получше вас, так что помолчите и послушайте меня! Эдвина Эрдеса выпустили из тюрьмы досрочно. Это милость его величества. Но эта милость не отменяет самой сути наказания и не означает признания невиновности! Эдвин Эрдес был приговорён к семи годам строгого одиночного заключения. Строгого одиночного! Он отсидел немногим больше полутора лет и отправлен в ссылку благодаря высочайшей милости, но суть его наказания остаётся прежней. Вы это понимаете?

— Нет, ваша честь. Я этого не понимаю.

— Так я вам объясню. Несмотря на милость его величества, Эдвин Эрдес остаётся преступником. Благодарите его величество, что вам разрешено переписываться с ним и с вашей сестрой! Но на визит даже не рассчитывайте.

— Почему? Ведь в данном случае запрета на посещение нет! Для этого требуется только разрешение судебной палаты.

— Всё верно, молодой человек, — кивнул судья.

— Тогда почему вы отказываетесь дать мне разрешение, ваша честь?

— Потому что причина для поездки, которую вы назвали, недостаточно серьёзна. Вот если бы, к примеру, кто-то из сосланных был тяжело болен, и это было документально подтверждено, мы выдали бы вам разрешение без промедлений! А сейчас — нет. Наказание есть наказание.

— Ваша честь! Покажите мне закон, который предписывает вам так поступать!

— Ваше дело, юноша, — молчать и слушать меня, если вы не хотите оказаться в тюрьме! — прикрикнул судья. — Подумайте лучше о себе. Выезд из Тарины мы вам пока запрещать не будем. Пока, — с нажимом повторил он. — Можете путешествовать куда угодно. Но предупреждаю, что вы в шаге от ареста. В очень маленьком шаге.

— Почему?

— А вы сами не догадываетесь? Ваша сестра замужем за государственным преступником! И вы, как мы подозреваем, разделяете их убеждения.

Мариена кольнула совесть.

— Да, ваша честь! — неожиданно сам для себя резко ответил он. — Я полностью разделяю их убеждения! И если это недостаточно ясно окружающим — это только моя вина!

— Я не слышал того, что вы только что сказали. Но если вы скажете ещё что-нибудь подобное, у вас будут очень серьёзные неприятности.

«Высказать бы этому подлецу всё, что я о нём думаю! Но… если я сейчас скажу этому судье, что верю в Мир Неба, меня арестуют. А потом… — Мариен вспомнил рассказы Эдвина о тюрьме. — Потом — допросы, суд, полутёмная камера с крысами, голод, холод, грязь, чего доброго, кандалы… И что будет с родителями? И что проку от моей откровенности, когда я толком не успел ничего сделать в жизни?..»

— Ну, что же вы молчите? Где ваш пыл? — поинтересовался судья. — Призадумались над своими убеждениями? Правильно. Тюрьма вам ни к чему, молодой человек. Уж поверьте мне, там несладко.

У Мариена возникло сильное желание выругаться, но он сдержался.

— Итак, — подытожил судья. — Пока никаких ограничений на вас мы не накладываем. Но малейший проступок с вашей стороны — и вы пойдёте по стопам мужа вашей сестры. Прямиком в тюремную камеру! А если вздумаете самовольно навестить сосланных, это будет приравнено к государственному преступлению, и вас накажут соответственно. Вам ясно?

— Да, ваша честь.

— Вот и хорошо. Идите и впредь повнимательнее следите за своими словами.

Мариен вышел на улицу и со всей силы ударил кулаком по каменной стене судебной палаты. От боли в нём немного утих гнев. «Вот мерзавец! И как у Эдвина хватило терпения выносить издевательства этого негодяя?! Представляю, как они с Диамантой расстроятся, когда узнают, что мы не сможем их навещать… Когда же я их теперь увижу? А что будет с родителями, когда они узнают?..»

Над таринскими крышами стояли высокие белые облака, город дышал покоем и умиротворением, но Мариен не замечал жизнерадостной погоды. Едва он вернулся домой, пришли Харт и Зерина.

— Что нового? Ты чего такой грустный?

— Сегодня приезжал Аксиант. Мне нужно ехать в Лунный лес по важному делу. Но Аксиант просил никому не говорить, зачем я еду. Я пообещал ему.

— Можешь не говорить, — поморщился Харт. — И так всё ясно. Там опять какие-то интриги, и Аксианту понадобился помощник.

— А почему надо ехать в Лунный лес? — заинтересовалась Зерина. — Что в нём особенного?

— Там замок Элиаты, сестры Рэграса, — ответил Мариен.

— Сестры Рэграса? — переспросил Харт. — Что, опять надо послужить Рэграсу?

— Да.

— И у Аксианта хватило совести просить тебя об этом?! Неужели ты согласился?!!

— Хотел отказаться. Но Эдвин не раздумывая согласился бы…

— Эдвин… — начал Харт, но махнул рукой и замолчал.

— Так ведь от Лунного леса недалеко до Ларды! — обрадовалась Зерина. — Заодно и Эдвина с Диамантой навестишь! Потому-то ты и согласился!

— Боюсь, что не навещу, — и Мариен рассказал о визите в судебную палату.

— Что?! Не разрешают их навещать?!! — вскипел Харт. — Никому, даже тебе?! Вот сволочи! Вот скоты!! И после этого ты будешь что-то делать для Рэграса?!! Да он же последний…

Мариен дождался, когда гнев Харта немного пойдёт на убыль, и ответил:

— Я дал Аксианту слово. К тому же, это касается не только Рэграса. Надо помочь.

— Эдвин уже помог, сейчас сидит. Теперь ты на очереди… Помощнички.

Глаза Зерины покраснели.

— Ведь у Эдвина ссылка пожизненная!

Некоторое время все трое молчали. В глазах Харта загорелся дерзкий огонёк. Зерина подозрительно посмотрела на него.

— Что это ты задумал? Ещё не хватало, чтобы что-нибудь выкинул!

— Ничего я не задумал. Когда ты уедешь, Мариен?

— Завтра.

— Слушай, а почему ты так редко ходишь в театр? Приходи сегодня, будет «Цветок яблони». Это ведь пьеса Эдвина. Там и Диаманта пару монологов написала. Начало в шесть.

Мариен подумал секунду.

— Хорошо. Я приду. Только мне нужно два места. Найдутся?

Зерина рассмеялась.

— Найдутся, найдутся.

Проводив их, Мариен отправился за реку, в бедный квартал у северной стены. Свернул в переулок, подошёл к знакомым воротам, давно нуждавшимся в покраске, и постучал.

— Это я.

Открыла Янетта. На ней было домашнее платье и тёмный передник. Она торопливо вытерла руки.

— Я заждалась тебя! Что-то случилось?

— Да. У меня для тебя новости. Завтра мне необходимо уехать.

— Завтра?! Куда? Надолго?

— Меня пригласили в театр. Пойдёшь со мной? По дороге всё объясню.

— Я сейчас! Пять минут, — кивнула она и побежала в дом.

На крыльце появился Урмис и хитро спросил:

— Опять уходите?

— Уходим на весь вечер, у нас дела, — рассмеялась Янетта и взъерошила ему волосы. — А ты давай занимайся!

— Ах, любовь, любовь… — вздохнул Урмис, томно заламывая руки и хватаясь за сердце — и пустился бегом по лестнице, чтобы не получить от Мариена подзатыльник.

Вскоре спустилась Янетта, переодетая в голубое платье. Её волосы украшала заколка в виде цветка, а из карманчика на груди выглядывал белый кружевной платочек.

Воздух был безветренный, жаркий. Они не спеша пошли на набережную и остановились у ограды, глядя на воду. Янетта тронула Мариена за рукав.

— А это путешествие не опасно?

— Не опасно. Абсолютно. Я просто еду поработать в архиве.

— Так далеко!.. Ну хорошо, — Янетта вздохнула. — А когда ты вернёшься? Я буду скучать!

— Не знаю. Постараюсь поскорее.

Повисла пауза. Янетта посмотрела на Мариена, надеясь, что он что-нибудь скажет, но он молчал. Она сменила тему.

— Я часто думаю про Эдвина с Диамантой. Они такие молодцы! Думаю, что мы их ещё увидим. Не может быть иначе, я не верю! Просто не может быть!

— Да. Они молодцы. А вот я пока не молодец.

— О чём ты?

— Я ведь знаю о Мире Неба достаточно для того, чтобы говорить о нём. Но молчу. Знаю, что молчать не следует, но молчу!

— Ну зачем ты так? Ты многое сделал для Мира Неба! Помог Эдвину. Ведь, в конечном счёте, его освободили благодаря тебе!

— Я ничего не сделал для Мира Неба, Янетта! Если бы Эдвин не служил ему, я бы тоже хлопотал о его освобождении — просто потому, что он муж моей сестры. Это ещё не поступок.

— Ты занимаешься с Урмисом! Ты вытащил меня из такого… из такого отчаяния! Мариен, ты делаешь людям много добра! А я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Не хочу, чтобы ты попал в тюрьму! И вообще… ты нравишься мне таким, какой ты есть!

— Я… ты… — начал Мариен, но не договорил и быстро пошёл по набережной. Янетта догнала его.

— Да, ты мне нравишься! Нравишься!

Мариен остановился и взял её за плечи.

— Янетта, ты мне тоже нравишься. Но я должен кое в чём разобраться, прежде чем об этом говорить.

Они вошли в театр через чёрный ход и разыскали Зерину, которая провела их в зал и посадила в первый ряд.

— Как много народу сегодня! — обрадовалась Янетта.

— Да, у нашего театра теперь настоящая публика, прямо как раньше в Адаре. Ну, я побежала. Сейчас уже спектакль начнётся.

Раздвинулся тёмно-зелёный занавес, разрисованный золотыми звёздами. На сцену вышла Тейма с корзиной яблок и стала петь песенку, потом появился принц… Мариен смотрел с интересом, вспоминая рассказы Диаманты о театре и актёрах. Харт увидел его и едва заметно подмигнул со сцены. Но Мариена встревожило, что Харт сегодня какой-то слишком возбуждённый.

У принца Берайна, которого он играл, было несколько монологов. Во время одного из них Харт вдруг замолчал и внимательно посмотрел в дальний конец зала. Мариен обернулся. У дверей стоял человек в тёмном, похожий на чиновника.

На лице Харта появилось ехидное выражение.

— А мы уже соскучились без вас, — любезно кивнул он незнакомцу. — Охотники говорят, что звери без них скучают — вот и мы без вас скучаем… Так о чём я, друзья? О том, что мне придётся обратиться за помощью к его величеству. Почему беды всегда настигают нас на чужбине? Дома, в родном королевстве, я мог бы просто прийти к отцу и сказать: «Помоги!» — и всё, дело было бы улажено. А здесь король мне, прямо скажем, не отец — но без него не обойтись. Мне одному никак не освободить Тейму из лап этих мерзавцев. Придётся написать его величеству прошение. Хотя это дело сложное. Сами знаете, как бывает — иногда хочешь сделать как лучше, а выходит… Есть у меня один друг, рыцарь. Прекрасный человек. Однажды он спас его величество от смерти — а тот в качестве благодарности его в тюрьму посадил… Да, мы что-то отвлеклись. Я собирался написать письмо королю. Но тяжёлое это дело. Не привык я врать и льстить. Конечно, ко всему человек привыкает. Даже к виселице, говорят, привыкает — подёргается немножко и привыкнет…

Зрители засмеялись. Мариен поймал взгляд Харта и выразительной мимикой потребовал у него прекратить издеваться над Рэграсом, но не тут-то было.

— Раз уж к виселице можно привыкнуть, то к королю и подавно! — жизнерадостно воскликнул принц. — А в чём вся сложность? Писать как попало нельзя, его величеству ведь угодить надо! Тем более что люди говорят, его величество человек придирчивый… Вы мне поможете составить текст? — вдруг обратился он к зрителям. Они заулыбались.

— Поможем, поможем!

— Вот и отлично. Начали, — принц достал большой лист, перо и принялся с поэтическим видом грызть его кончик. — «Ваше величество!» Нет, просто «ваше величество» не годится. Его величество, чего доброго, решит, что я грубиян… «Ваше королевское величество»… Нет, не пойдёт. Как-то глупо. Величество и так знает, что оно королевское. А если оно не уверено, что подданные считают его таковым, намекать на это невежливо… Как бы тут сказать… э-э-э… вот! «Ваше наивеличайшее величество! Простираюсь у ваших ног». Нет, лучше «припадаю к вашим ногам». Нет, лучше «простираясь, припадаю к вашим ногам».

— Да что же он несёт! — прошептал Мариен. — Так ведь и правда до виселицы недалеко!!

Янетта растерянно посмотрела на Мариена. Он снова поймал взгляд Харта и знаками потребовал прекратить — но тот только махнул на него рукой и продолжал:

— Ну всё, хватит предисловий, у его величества мало времени. К делу! А то, неровен час, король разгневается! Короли — они такие, гневаются ни с того ни с сего, ни за что ни про что… Ты спасаешь королю жизнь, а он тебя — в цепи, как моего друга рыцаря… в зелёненькие такие… Ладно, продолжаем. «Мою любимую, прекрасную девушку Тейму, схватили…» А кто ж её схватил-то? — озадачился принц.

— Бандиты! Разбойники! — подсказали из зала.

Харт приложил палец к губам и тревожно посмотрел по сторонам.

— Тише! Вы что!!

Наступила тишина.

— А чего тише-то? — пробасил какой-то зритель.

— Эй, приятель, поаккуратнее! За такие слова и в тюрьму попасть недолго! — рассердился Берайн. — «Чего тише»! Ты что, знаешь этих разбойников по именам?

— Нет…

— Ну вот! А вдруг это любимые королевские слуги?! Что тогда? Нет, спору нет, к виселице можно привыкнуть, если постараться, но это всегда успеется. Значит, пишем: «её схватили какие-то достойные люди». Нет, «схватили» некрасиво. Грубо. Пусть лучше будет «какие-то неизвестные мне и, полагаю, достойные люди неожиданно предложили ей своё общество». Это другое дело…

Тут на сцене появилась Зерина и медленно обошла вокруг Харта, многозначительно глядя на него. Зрители засмеялись.

— Что тебе, красавица?

Зерина, игравшая служанку, выразительно покрутила пальцем у виска и тут же сделала вид, что просто поправляет волосы. Потом внятно поинтересовалась:

— Что это вы такое говорите, ваше высочество?

— Я пишу письмо его величеству, — в тон ей ответил принц, — а ты меня отвлекаешь. Иди, не мешай, — и принц знаком приказал служанке выйти. Зерина постояла в растерянности и вышла, но по ошибке не в дверь, а в камин. Зрители расхохотались и захлопали.

— Поехали дальше. «Вновь припадая к вашим ногам и обвиваясь»… ой, «простираясь, смиреннейше прошу вас вернуть мне Тейму. Ещё раз кланяюсь, простираюсь и припадаю к подошвам ваших сапог, а также к подковам вашего коня, к лапам ваших любимых собак и к хвостам дворцовых мышей. Ваш верный слуга принц Берайн».

Дождавшись, когда стихнут аплодисменты и смех, Харт невозмутимо повернулся к двери.

— Эй, служанка!

Зерина выскочила на сцену, испепеляя Харта взглядом. Он как ни в чём не бывало сказал:

— Краса моя, отнеси-ка это письмо его величеству.

Зерина выхватила свиток из его рук и убежала за кулисы.

— Ах, что же его величество ответит? — нервно воскликнул Харт и принялся ходить по сцене туда-сюда. — Я был с ним достаточно учтив? — спросил он у зала.

Зерина появилась на сцене с письмом. Харт дрожащими руками развернул его, прочитал, потом посмотрел в зал. Его глаза блестели.

— Его величество мне ответил!

— Что ответил-то? — спросили зрители нетерпеливо.

— Его величество мне ответил!! — повторил принц, чуть не плача от счастья.

— Ну, что ответил? Что сказал?

— «Казнить!» — прочитал Харт торжественно, расцеловал письмо и прижал его к сердцу. — Казнить! Как хорошо! Казнить! — принц прослезился от умиления. — А кого казнить? Неужели меня?! Ах, если его величество хочет меня казнить, я счастлив!! — принц ещё раз заглянул в письмо и погрустнел. — Нет, боюсь, что не меня… про меня тут ничего не сказано. Может, Тейму?! Хм, вряд ли. Она пока не пыталась служить его величеству и не спасала ему жизнь, а значит, ничем не могла его прогневить… О, ясно как день! Его величество хочет казнить всех остальных! Ну вот! Я всегда говорил, что наш король добрее всех палачей… ой, королей на свете! — он взял Зерину за руку. — Идём, скорее идём освобождать твою хозяйку Тейму из заточения! А потом я пойду служить его величеству. Это дело трудное, работы много!

Мариен видел, что все актёры ошарашены выходкой Харта. Но пока они ничего не могли с этим поделать — принц Берайн ни на минуту не покидал сцену.

Спектакль заканчивался встречей Теймы и Берайна и их отъездом на родину принца, в соседнее королевство. Принц говорил Тейме о прекрасной стране, в которой родился.

Тейму, как всегда, играла Аланда. Она сказала:

— Любимый мой! Похоже, больше нам ничто не угрожает. Злодеи наказаны, тайны раскрыты. Теперь мы с тобой будем жить долго и счастливо! — и посмотрела на Харта с тревогой, всем своим видом умоляя его говорить по тексту.

— А где бы ты хотела жить, любимая моя?

Тейму немало изумил такой поворот беседы, но она овладела собой:

— В прекрасном краю, где нет несчастных людей. В краю, где никого не обижают, где никому не делают больно. В краю, где царит справедливость, — сочинила она на ходу, вернулась к тексту пьесы и воскликнула: — Давай уедем туда, милый Берайн, и будем там жить!

— Давай, любимая. Только… я боюсь, что в Великом Мире нет такого места.

— Как нет?! — изумилась Тейма. — А как же нам тогда быть?

Она взяла принца за руку и незаметно для зрителей ущипнула.

— Ты спрашиваешь, как нам быть, моя любимая? — произнёс он, скрывая гримасу боли и потирая руку. — Увы, со злом можно встретиться во всех Мирах и королевствах. Впрочем… есть на свете одно чудесное место, где совсем нет зла. О нём мне рассказывал мой друг рыцарь. Помнишь его? Он уехал отсюда два года назад, а недавно прислал нам письмо.

Некоторые зрители понимающе кивнули.

— Он нашёл это место, — продолжал Харт. — Это Мир, который выше всех других Миров — так же, как небо выше земли. Это место дарит Свет всем Мирам — как небо дарит сияние дня всем людям, и злым, и добрым. Это место — самое лучшее, самое чистое, самое прекрасное!

— Так почему же мы до сих пор не там? — выговорила Аланда.

— Мы с тобой там, дорогая, потому что мы любим друг друга. Но другие люди ничего о нём не знают.

— Почему же?

— Если все узнают о нём, кто будет воевать? Кто будет заставлять других бояться и страдать? Ты спросишь, зачем заставлять людей бояться и страдать. Чтобы ими повелевать! Чтобы заставить их подчиняться! Так что если мы с тобой захотим привести людей в чудесный край, о котором я говорю, то сильно разгневаем его величество. Но ты ведь не боишься этого, моя любимая?

— Н-нет, — ответила принцесса.

— И правильно. Не стоит этого бояться. В конце концов, что нам с тобой терять? Ведь у нас нет ничего, кроме нашей любви! А её мы не потеряем, что бы с нами ни случилось. Моя милая Тейма, нас ждёт долгая дорога и много испытаний. Но ничего. Зато когда мы доберёмся до этого прекрасного Мира, куда уже дошёл мой друг рыцарь, мы сможем сказать, что прожили жизнь не зря! — закончил Харт с чувством. Его глаза горели вдохновением.

Зал взорвался аплодисментами.

— Харт… сумасшедший… — прошептал Мариен.

Актёры вышли на поклон. Зрители долго не отпускали их, кричали: «Браво!»…

Когда публика начала расходиться, Мариен и Янетта побежали за кулисы. Вся труппа собралась в гримёрной. Харт сидел на стуле и стирал с лица грим. Дин смотрел на него с укором.

— Что ты наделал! Ты же… Теперь нашему театру конец! Ты это понимаешь?

— Чего молчишь? — резко спросил Патал. — Дурень, вот дурень! На виселицу ведь загремишь теперь!!

— Или в тюрьму тебя посадят! — Алед сложил из пальцев решётку.

— Ты хоть сам-то помнишь, что на сцене говорил? — спросил Эрид.

— Ну и пусть посадят!! — внезапно взорвался Харт. — Пусть повесят!!! Я не жалею о том, что сказал! Я бы ещё раз это сказал! А если меня арестуют, вы говорите всё как есть — что ничего такого не ожидали! Я один это придумал, мне и отвечать!

— Ах, так?! — закричала Зерина. — Только о себе думаешь, неблагодарный! А обо мне ты подумал?! Если с тобой что случится, я-то что без тебя делать буду?! Мне казалось, ты меня любишь, а ты не любишь меня совсем!! Тебе меня совсем не жалко!!! — выпалила она и разрыдалась.

— Ладно, сказанного не вернёшь, — вздохнул Гебор. — Зерина, перестань плакать. Ну что ты, в самом деле, Харта не знаешь? Не сдержался, его просто понесло… Всё понятно. Будь что будет. Ну, ну, успокойся. Все успокойтесь.

— Эх, Харт, Харт, — покачал головой Дин. — С тех пор, как Эдвин ушёл из театра, ты как с цепи сорвался.

Все грустно замолчали. Потом Алед произнёс:

— Знаешь, Харт… А ты всё-таки молодец!

Глаза Харта весело заблестели.

— Ещё бы! — Эрид фыркнул от смеха. — Это ж надо! «Казнить!»

— Ну да! — кивнула Зерина, вытирая слёзы. — Эдвина ни за что посадили, а мы, значит, должны молчать и делать вид, что так и надо? Как бы не так!

— Он один это придумал и один за всё отвечать будет! — протянул Алед, передразнивая Харта. — Мне понравилась новая пьеса, и я тоже хочу в авторы! А вы что скажете, дядюшка Дин?

Дин вздохнул.

— Скажу, что наш театр теперь наверняка закроют — и хорошо, если мы только этим отделаемся… А ещё скажу, что с Хартом полностью согласен.

Мариен, Харт и Зерина проводили Янетту до дома и втроём пошли на Сосновую улицу. В небе горели крупные летние звёзды, а с главной площади была хорошо видна Белая Дорога. Мариен взглянул на неё, вспомнил притчу Эдвина про Небесный Колодец…

Зерина взяла Харта за руку.

— Как здорово ты Рэграса припечатал! Теперь над ним весь город потешаться будет!

Харт вздохнул и посмотрел на небо. Его глаза светились счастьем.

Они дошли до дома Мариена.

— Давай, удачи тебе! — Харт пожал ему руку.

— И тебе удачи, Харт.

— Спасибо, что пришёл сегодня. Надеюсь, ещё увидимся…

ГЛАВА 12. Замок Элиаты

На следующее утро с рассветом Мариен отправился в путь. Вначале он решил зайти в Варос, а потом по большой дороге на Зот добраться до Лунного леса.

Погода стояла отличная, но Мариен шёл в Варос с тяжёлым сердцем. Представлял себе, что теперь ждёт актёров, особенно Харта. За оскорбление короля по закону полагалась порка у позорного столба и Серый Мир, а в некоторых случаях — виселица или даже четвертование. Мариен вспомнил, как удивился Харт, когда узнал, что он согласился помочь Аксианту, и ему захотелось отказаться от поручения. Но всё равно нужно было пойти в замок — сообщить родителям, что Эдвина и Диаманту нельзя навещать.

Как он и ожидал, они восприняли эту новость очень болезненно. Ирита плакала, Ник уговаривал надеяться, что Аксиант всё устроит… Слушая их, Мариен всё-таки решил выполнить поручение — Аксиант был единственным, кто мог похлопотать за Эдвина и Диаманту, и портить с ним отношения было неразумно.

Мариен добрался до Лунного леса без приключений. Отправляя племянников к Аксианту несколько лет назад, дядя Рид снабдил их хорошими картами. Мариен бережно хранил карты в память о дяде, а сейчас вновь воспользовался ими — и без труда нашёл среди извилистых троп Лунного леса путь к замку Элиаты, стоявшему на берегу лесного озера.

Мариен вышел на берег на закате. В небе громоздились высокие горы кучевых облаков. Очерчивая их, вверх стремились солнечные лучи, а над ними едва заметно плыли тончайшие перистые облака, благодаря солнцу превратившиеся в огненные штрихи, похожие на буквы какого-то неизвестного языка. Эта картина отражалась в воде озера, гладкой, как зеркало.

Справа возвышался замок из серого камня, большой, старинный. Вокруг было удивительно тихо. Озеро казалось живым, а на берегу не было ни души. Глядя на замок, отражавшийся в спокойной воде, Мариен почувствовал себя чужим, лишним здесь. Им овладело острейшее желание развернуться, уехать домой и не вмешиваться в дела Гареров. Но здравый смысл подсказывал, что возвращаться, проделав такой путь, причём возвращаться без веской причины, только из-за эмоций — это крайне глупо и неразумно. Мариен зашагал к замку.

На воротах висели тяжёлые бронзовые кольца с ручками в виде оскаленных звериных голов. Мариен постучал, ему открыл бородатый привратник. Мариен показал письмо Аксианта, и через несколько минут его проводили наверх.

Замок Элиаты был роскошным, как дворец. В каждой детали его интерьера чувствовалось, что это старинное родовое гнездо королевской фамилии. На стенах висели гобелены, изображавшие военные победы Дабета и Рэграса. В залах было много картин — Элиата любила искусство и собрала у себя великолепную коллекцию живописи. Всё в её замке было роскошно, дорого, но, даже несмотря на золотые украшения и нарядные ковры, Мариен чувствовал в его воздухе жутковатый, неприветливый холодок.

Слуга раскрыл двери зала с полом из гладкого тёмно-зелёного камня. На стенах, обитых зелёным шёлком в тон, висели фамильные портреты. Элиата стояла у высокого окна и читала письмо Аксианта. Услышав шаги, она повернулась к гостю и посмотрела на него серо-зелёными глазами, не менее пронзительными, чем у её брата.

— Здравствуйте, ваше высочество, — Мариен поклонился.

— Здравствуй, Мариен. Подойди ко мне, что ты стоишь у дверей… Ступай, Жерон.

Слуга вышел, затворив двери. Мариен остался с Элиатой наедине. Подошёл к ней, невольно рассматривая её. Внешне она была удивительно похожа на Рэграса — тёмные волосы, строгое лицо, зелёные глаза, точёный нос, красиво очерченная, но твёрдая, даже жёсткая линия рта. Однако на губах Элиаты появилась мягкая улыбка, сразу разрушив первоначальное впечатление сходства с братом: на губах Рэграса такую улыбку трудно было даже представить.

— Раз Аксиант просит, конечно, я разрешу тебе порыться в нашей родовой истории. Пока что ею интересуются только пауки… Чувствуй себя как дома. Я знаю, как хозяева богатых замков встречают учёных, когда те приезжают работать в их библиотеках. Но здесь всё иначе. Ты для меня — настоящий гость, и я рада тебя видеть.

— Благодарю вас, ваше высочество.

— Аксиант рассказывал мне твою историю. Как поживает Эдвин — так его, кажется, зовут? Этот слуга Мира Неба.

— Он сейчас в ссылке вместе с Диамантой. С моей сестрой.

— Со своей женой.

— Да, ваше высочество.

— И куда же их услали?

— В Ларду. Это деревня в неделе пути от Зота на запад.

Элиата улыбнулась.

— Далеко. Отсюда ты поедешь к ним?

— Нет, к сожалению. Мне не разрешают их навещать.

— Рэграс запретил?

— Нет, судья…

Элиата снова улыбнулась. Казалось, она над кем-то посмеивается, но над кем — над собеседником или над собственными мыслями — было непонятно.

— Чиновники везде одинаковы, — заметила она всё с той же полуулыбкой. — Даже отец не знал, что с ними делать. Как их ни наказывай — на их место приходят новые и снова берут взятки, ленятся работать, нарушают законы… Впрочем, отца они боялись. Да и Рэграса боятся, я уверена. Раз тебе не дают навещать близких, Рэграс ничего не имеет против такого запрета. Так что придётся смириться.

— Да, ваше высочество.

— Ну что же, Мариен, сейчас тебя проводят в комнаты, а потом приходи в зал ужинать.

Мариену досталась роскошная спальня и примыкавший к ней просторный кабинет с большим столом и шкафами из красного дерева. Из высоких окон с тонкими переплётами открывался восхитительный вид на озеро. Закат ещё не совсем погас, и последние солнечные лучи окрашивали верхушки густых крон в розоватый цвет.

Прозвонили к ужину. Мариен спустился в зал.

Стол был сервирован великолепно, как во дворце. Мариен невольно залюбовался посудой тончайшей работы с золотыми украшениями. Элиата завела с ним разговор. Она оказалась умной и остроумной собеседницей, к тому же, отнеслась к Мариену с симпатией, но в её присутствии он никак не мог побороть скованность. За её улыбкой и за каждым движением сквозило равнодушие к людям. Она задавала Мариену вопросы о его работе, о науке, о жизни в Тарине, но у него создалось впечатление, что её слова не имеют никакого отношения к её истинным мыслям и чувствам. «Если бы меня на её глазах потащили в тюрьму или в камеру пыток, она бы сказала всё с той же улыбкой: „Прощай, мой милый. Не бойся, долго мучиться не будешь“. Что за мысли лезут мне в голову?! — вдруг спохватился он. — Похоже, это замок виноват. Странное место…»

Элиата посмотрела на него и поинтересовалась:

— А как тебе мой замок?

Мариену показалось, что она прочитала его мысли. Он покраснел до корней волос.

— Он великолепен, ваше высочество. Насколько я знаю, в Мире Дня нет замка, который превосходил бы этот по архитектурному совершенству.

Выдавив эту фразу, Мариен с тоской подумал, что начинает изъясняться, как Гидеон.

— А ты разбираешься в архитектуре, молодец, — одобрила Элиата. — Этот замок построен ещё при моём отце. Помимо архитектуры, он уникален тремя вещами: больше нигде нет такого сада, нигде нет такой коллекции картин — и нигде нет такой камеры пыток.

Мариена передёрнуло, но он не подал виду. Элиата продолжала как ни в чём не бывало:

— Увы, мой мальчик. В те времена, когда гайер спокойно лежал в недрах Великого Мира, неведомый никому, в этом замке могли разговорить кого угодно. К счастью, теперь весь этот богатый инструментарий покрывается пылью. Я его никому не даю, — добавила она, улыбаясь.

Когда ужин закончился, Элиата сказала:

— Идём в архив. Я сама покажу тебе, где лежат бумаги. Запоминай дорогу.

Они прошли через жилую часть замка и спустились в подземелье. Здесь всё было иначе, чем наверху — никакой отделки, голые стены из серого камня, сводчатые потолки, закопчённые факелами, лестницы с высокими ступенями, холод и мрак.

Они прошли через длинный коридор. Элиата остановилась у двери, обитой железом, и отперла её. За ней был большой зал, заполненный рядами шкафов с бумагами, свитками, книгами. Элиата приказала слуге:

— Принеси сюда чистой бумаги, чернил, перьев и вина. Поживей!

Слуга убежал. Элиата подошла к одному из шкафов и сказала Мариену:

— Документы расположены по годам. Самые старые — там, они тебя не интересуют. Начинай отсюда.

— Ваше высочество, а вы не знаете, есть ли в Великом Мире запасы гайера, о которых никому не известно?

— Не могу сказать. Мне и самой интересно. Если что-нибудь найдёшь — обязательно покажи мне. Впрочем, я почти уверена, что есть. Гайер — металл редкий, но популярный. Будешь уходить — закроешь дверь на ключ, — она положила ключ на стол.

Слуга принёс всё, что было приказано. Элиата пожелала Мариену удачи и ушла наверх вместе со слугой. Мариен остался один. Смахнул со стола пыль, разложил бумаги и принялся за работу.

В этот вечер он засиделся допоздна, но успел только сориентироваться в расположении документов и наметить план. Наконец закрыл архив, вернулся к себе, быстро разделся, забрался в широкую мягкую кровать под коричнево-красным балдахином и заснул.

Утро настало чудесное. В лесу пели птицы, по озёрной воде стлался жемчужный туман. Мариен привёл себя в порядок, подошёл к зеркалу в узорчатой раме и подумал, что за время работы в архиве, пожалуй, успеет привыкнуть к роскошной жизни.

Впрочем, у такой жизни был один существенный недостаток: необходимость поддерживать светские беседы. Мариен завтракал вместе с Элиатой, завтрак был очень вкусный, но Мариен не получал от еды удовольствия, потому что думал только о том, как отвечать на странные, то ли наивные, то ли двусмысленные слова принцессы. Она то и дело меняла тему разговора, Мариен не всегда понимал её намёки, а его растерянность, похоже, её забавляла. Наконец завтрак закончился. Мариен с облегчением встал из-за стола.

Он поднялся к себе, взял рабочие записи, свечу и отправился в подземелье. Дорога туда была длинной и замысловатой, но вчера он хорошо её запомнил и теперь шёл уверенно. До архива осталась пара коридоров, когда пламя свечи в его руке вдруг вздрогнуло, заметалось и погасло. С кончика фитиля поднялась синеватая струйка дыма и растаяла в воздухе. Упала темнота. Мариен подосадовал на сквозняк и повернул назад, чтобы зажечь свечу, но тяжёлая дверь рядом медленно, со скрипом приоткрылась. Оттуда потянуло холодом. Мариен невольно остановился.

Из камеры вышел молодой человек, чем-то похожий на него — высокий, темноволосый, с аккуратными усами и бородкой. Он был босой, в грязной, изорванной рубашке, покрытой пятнами крови. Его лицо было в ссадинах, тело покрывали глубокие раны. На руках поблёскивали цепи. Мариен не сразу поймал себя на мысли, что если бы это был живой человек, увидеть его он не смог бы — в коридоре было абсолютно темно.

Призрак поднял свои скованные израненные руки, словно предостерегая, и растворился в воздухе. Когда он исчез, свеча в руке Мариена снова вспыхнула.

Мариен постоял немного и хотел пройти в архив, но не удержался и заглянул в приоткрытую дверь, откуда только что вышел призрак. Его пробрал холод.

В этой большой камере со сводчатым потолком были все орудия пыток, какие Мариен знал, и много таких, о которых он никогда не слышал. С потолка свисали крючья, петля и деревянная балка с верёвками. Слева стояло кресло странной формы, в середине — дыба с валиками, утыканными шипами. У большой жаровни была высокая железная решётка с оковами для рук и ног, рядом — скамья, колодки и тиски, металлический стул, какие-то деревянные и железные приспособления. На стене висели воронки, щипцы, ножи, топоры, цепи, ремни, гири, тяжёлый молот…

Мариен вспомнил, как выглядел призрак, представил себе все эти механизмы в действии, и ему стало совсем не по себе. Он побыстрее вышел, прикрыл за собой дверь и направился в архив.

За обедом Элиата озабоченно спросила у него:

— Ты не болен?

— Не знаю, ваше высочество. Может быть, и болен… Надеюсь, что болен. Я… когда сегодня шёл в архив, в коридоре видел привидение.

Элиата улыбнулась и кивнула.

— Ах, вот оно что. Этот призрак весь изранен, но красивый, высокий и похож на тебя?

— Да.

— Это Патрес. Не бойся его, он совершенно безобиден. Он тебе что-то сказал?

— Нет. Но мне показалось, что он хотел предостеречь меня. Не знаю, от чего.

— Не принимай близко к сердцу. Просто ему не повезло.

— А что с ним случилось?

— Патрес был прекрасный юноша, — произнесла Элиата, и взгляд её затуманился. — Хорош собой, как ты, и так же умён. Однажды его оклеветали перед моим отцом. Патрес был ни в чём не виноват, но… — Элиата вздохнула. — Его арестовали и допрашивали в этом подземелье. Он не сделал никаких признаний, но его казнили.

— За что? Ведь он ни в чём не признался!

— За то, что осмелился слишком на многое, — уклончиво ответила Элиата. — Его призрак иногда появляется в замке. Не бойся, забудь о нём.

«Я нескоро его забуду», — подумал Мариен и посмотрел на Элиату. Вместо привычной иронии в её глазах была глубокая, неподдельная печаль.

На закате Элиата пригласила его прогуляться по большому старому саду, окружавшему замок. Солнце село. Из-за деревьев выглянула Луна. Элиата взглянула на неё и улыбнулась. Вдруг Луна стала ярче — и на дорожке перед ними как-то неуловимо возникла Лунная Королева.

— Здравствуй, — кивнула она Элиате и взглянула на Мариена. — Вижу, ты не одна?

Красота Королевы, так поразившая Мариена когда-то, снова лишила его дара речи. Наконец он спохватился и низко поклонился.

Королева протянула ему руку для поцелуя. Её пальцы источали тончайшее благоухание, нежное, как лесные цветы.

— Ваше величество, вы прекрасны, — выдохнул Мариен.

— Вы знакомы? — удивилась Элиата. — А я хотела представить вас друг другу…

— Мы не встречались раньше, — заметила Королева. — Но я тебя помню. Как тебя зовут?

— Мариен Тисс.

— Ах да…

— Мариена прислал Аксиант. Пойдём, — Элиата увлекла подругу за собой, оставив Мариена стоять на дорожке. Обернулась и сказала ему: — Сад в твоём распоряжении, наслаждайся.

Мариен проводил их взглядом и сел на скамью. Вдоль дорожки росли белые цветы. Казалось, под лучами Луны они светились. Но Мариен не замечал их, вспоминая прикосновение нежных пальцев Королевы, её лицо, её платье из белого атласа…

Мариен всю ночь видел Королеву во сне, но на следующее утро обнаружил, что её нет в замке. Раздосадованный, он направился в архив. В его мыслях крутилось старинное стихотворение:

«„Всего один узнает счастье“… И я даже знаю, кто. Рэграс. Сердце Королевы давно отдано ему. А всем остальным, кто добивался её внимания, достались в лучшем случае разбитые надежды — а в худшем…» — Мариен принялся вспоминать многочисленные истории о гибели неудачливых поклонников Лунной Королевы, шедших на любые безрассудства, чтобы завоевать её расположение. Одни погибли в поединках из-за неё, другие пострадали в политических играх, третьи сгинули на войне…

«Любовь к Королеве приносит несчастье. Даже ключ от Лунного Мира, если верить той старой легенде, приносит несчастье! Всё, — решил он. — Чем быстрее я забуду о ней, тем лучше. К тому же, у меня полно работы».

Спустившись в подземелье, Мариен с тревогой смотрел по сторонам, опасаясь снова встретить Патреса, но всё было спокойно.

Работа продвигалась. Кое-что начало проясняться: Мариен вычислил место, где мог храниться гайер. Осталось только проверить эту догадку.

По вечерам Мариен прогуливался по саду, но сад напоминал ему о Королеве. Чтобы поскорее забыть о ней, он предпочёл прогулки у озера.

Этот вечер был пасмурным. Низкие свинцовые тучи плыли над водой и уходили на восток, за лес. Побродив по берегу, Мариен обогнул замок с запада и направился вверх по лесной тропе.

Вскоре стены замка остались позади. Мариен ненадолго остановился, слушая, как под порывами ветра шумят высокие деревья. Потом пошёл дальше по заросшей тропинке. Она привела его к большому серому камню, похожему на надгробие.

На камне виднелась какая-то надпись. Мариен стряхнул листья и прочитал:

«Патрес Виль, истинный рыцарь, верный и преданный слуга её высочества принцессы Элиаты. Даже смерть бессильна разлучить любящие сердца. Когда настанет час, они уйдут отсюда вместе».

Эти слова обрамляли два цветка, сплетавшиеся стеблями.

Мариен подумал о Янетте и досадливо вздохнул. Наблюдая за собой, он уже давно понял, что не создан для сильных, страстных чувств, да и, наверное, неспособен на них… Но тут же вспомнил Королеву и возразил сам себе. Если бы у него появилась хоть крохотная надежда получить её взаимность, он, пожалуй, решился бы на какое угодно безрассудство. Впрочем, проверить это на деле не представлялось возможным — Королева была недосягаема, как Луна. Мариен постоял у могилы Патреса и медленно пошёл назад.

Наступала осень, деревья у озера начинали желтеть, вечера становились всё холоднее. Мариен просиживал в архиве каждый день с утра до ночи, стремясь как можно быстрее закончить работу. Замок Элиаты, поначалу поразивший его воображение, теперь стал привычным. Мариена всё сильнее тянуло домой.

Через неделю кропотливого труда он наконец нашёл то, что искал. Ещё раз тщательно всё проверил, поднялся к себе и за два часа составил отчёт. Просмотрел свои рабочие записи и сжёг их в камине.

Прозвонили к обеду. Довольный, что справился с такой трудной задачей, Мариен спустился в зал.

— Садись, милый, присоединяйся к нам, — пригласила Элиата.

Рядом с ней сидел незнакомый Мариену молодой человек в фиолетовом костюме, худощавый, с узким лицом и насмешливыми глазами. Мариена кольнуло подозрение. Он поздоровался с незнакомцем, поклонился, сел на своё обычное место и принялся за еду. Незнакомец повернулся к Элиате.

— У вас отменный повар, тётя.

— Спасибо, дорогой.

«Тётя? — Мариен посмотрел на гостя. — Неужели это Морбед?!»

— Знакомься, Мариен, это Морбед, — улыбнулась Элиата. — А это Мариен. Он историк. Приехал поработать с нашими архивами.

— Вот как? — Морбед поднял брови и воззрился на Мариена, как удав на кролика. — Ты что, изучаешь нашу династию?

— Почему вы сделали такой вывод, ваше высочество?

— Так ведь все документы, которые хранятся в этом замке, касаются только истории нашего рода.

Мариену стало не по себе от его взгляда, но он не подал виду и сочинил на ходу:

— Я изучаю период Первой войны. В этом замке хранятся поистине бесценные свидетельства о тех годах.

— Ну и каковы твои выводы? О войне написано много книг, в основном, конечно, чушь. Более-менее точны только Итин и Зейбор.

Мариен был поражён — этих историков знал далеко не каждый.

— В описании фактов они точны оба, хотя и не всегда, — продолжал Морбед, — а вот в их истолковании — увы, увы. Тебе-то чьё мнение ближе? Или у тебя уже есть своё?

— Оба вызывают слишком много вопросов, ваше высочество. К тому же, в некоторых моментах противоречат друг другу. Прежде чем делать выводы, нужно проверить их слова. Так что пока у меня нет выводов. Я просто пытаюсь докопаться до истины.

— А зачем она тебе понадобилась?

Мариен не понял, зачем Морбед спросил об этом, и решил отвечать как можно более расплывчато, чтобы не попасть впросак.

— Это уже скорее философский вопрос. Фактически, это вопрос, зачем нужно изучать историю…

Морбед пожал плечами и улыбнулся.

— А действительно — зачем? Вот есть на свете вещи, которых я никогда не мог понять. Тебе ли как историку не знать, что изучение истории — это вовсе не изучение времени, как любят повторять ваши учёные. Это не что иное, как изучение власти. Только здесь есть одно «но»: власть не прерывается. Власть постоянна, как время. А чтобы изучать, надо быть выше, надо быть свободным. Как можно изучать время? Как можно изучать власть? Особенно тебе, простому человеку, которому суждена короткая и суетливая жизнь?

— А ведь ты прав, мой мальчик, — улыбнулась Элиата. — Время изучать нельзя. Но за временем можно следить, — она показала на красивые напольные часы, богато украшенные золотом.

Морбед кивнул:

— Иными словами — подчиняться ему и не спорить с ним… Недавно я перечитывал Итина и встретил чудную фразу: «Король Дабет поступил неразумно, ужесточив наказания за мелкие преступления». Да разве Итин осмелился бы написать такое, пока мой дед был жив? Его немедленно казнили бы за эти слова, причём казнили жестоко. Подданным не пристало судить короля. А когда Дабет умер и династия сменилась, смельчаков стало пруд пруди… Пока дядя не взошёл на престол, о нём тоже писали невесть что. Теперь он на троне — и в новых книгах по истории ни о его величестве Дабете, ни о его величестве Рэграсе нет ни единого неосторожного слова. Даже труды Итина отредактировали. Вот и вся беспристрастность ваших учёных.

— Тайны всегда притягивают, — произнесла Элиата. — Даже если это тайны далёкого прошлого. Такова уж человеческая природа. А всё тайное рано или поздно становится явным.

— И всё-таки я не понимаю, как можно доверять тайны бумаге, — заметил Морбед. — Даже очень старые тайны. Будь я на месте историков, особенно тех, которые сами были свидетелями важных событий, общались с королями — я бы не написал об этом ни единого слова. А ты как думаешь, Мариен?

— Не могу согласиться с вами, ваше высочество. Если так рассуждать, то всю историю можно счесть тайной наукой.

— О некоторых вещах лучше вообще не рассуждать, — бросил Морбед. — Нет, я вовсе не против познания. Это весьма достойное и полезное дело. Просто судьба Палетта выпадает не каждому — и не каждый к ней готов, — он улыбнулся, глядя на Мариена.

Мариену очень не понравилась его улыбка и его намёк. Мир Дня знал двух учёных с фамилией Палетт: одного из них наградили высоким званием и до конца жизни осыпали почестями за открытие в математике — а другого живьём сожгли на костре за то, что он узнал неприятные подробности из прошлого одного знатного старинного рода.

— Морбед, — сказала Элиата, — я так рада, что ты ко мне заехал. Надеюсь, погостишь?

— К сожалению, не могу, тётя.

— Жаль. Но знай, что я всегда рада тебя видеть.

— Простите, что я должен торопиться. Я ещё навещу вас, тётя, непременно. Во всём Мире Дня не найти собеседницы лучше вас. С вашего разрешения пойду отдохну пару часов — и в путь.

Морбед встал из-за стола и вышел. Некоторое время Мариен и Элиата молчали. Потом она спросила:

— Ну как твоя работа? Продвигается?

— У меня уже всё готово, ваше высочество. Думаю, что смогу поехать к его высочеству Аксианту сегодня же.

— Уже всё готово? Прекрасно. Вечером зайдёшь ко мне с документами. А к Аксианту поедешь завтра.

Морбед уехал. Мариен показал Элиате свой отчёт о работе в архиве. Она удивилась.

— Вот как? Значит, гайер хранится в Мире Иваль? Ну, это не страшно. Он же давным-давно закрыт, а ключ у Рэграса.

— А где находится вход в Мир Иваль?

Элиата улыбнулась.

— В этом озере, — она показала на окна, за которыми блестела водная гладь. — «Иваль» в переводе с нашего языка означает «озеро».

— А из других Миров в Иваль попасть нельзя?

Элиата покачала головой.

— Нет. Совершенно точно, нет. Так что опасаться нам нечего. Ну что же… ты хорошо поработал, мой мальчик. Завтра утром зайди ко мне, я послушаю, не опасен ли путь. Если всё будет в порядке, пойдёшь к Аксианту.

На следующее утро Мариен покинул замок Элиаты. Обогнул озеро и свернул на юг, чтобы побыстрее выйти на старую лесную дорогу. День был ясный и солнечный, но к обеду небо затянуло. Стало прохладно, поднялся ветер.

Мариен устроил привал у подножия холма, развёл костёр и пообедал. Потом погасил огонь и растянулся на траве, глядя на сплетение ветвей на фоне неба, и сам не заметил, как задремал.

Он проснулся внезапно от сильного чувства тревоги. В высоких кронах шумел ветер. Мариену вспомнилось предостережение Патреса, захотелось повернуть назад. Впрочем, он тут же списал это настроение на испортившуюся погоду, взял вещи и продолжил путь.

Сразу за холмом вышел на тропинку, которая вела на юго-запад. Тропинка шла прямо, а потом вдруг вздумала повернуть. И прямо за поворотом Мариен увидел Морбеда.

Тот легко прикоснулся к перстню. Невидимая сила ударила Мариена в грудь. Он упал на землю и потерял сознание.

Когда он пришёл в себя, обнаружил, что его руки связаны сзади, а сам он сидит спиной к дереву. Морбед просматривал его бумаги.

— Очнулся? — заметил он и спросил: — Куда ты идёшь?

Вопрос был задан очень спокойно, почти дружелюбно, но Мариен почувствовал, что от ответа будет зависеть его жизнь, и решил быть честным.

— К его высочеству Аксианту.

Морбед аккуратно сложил его записи в сумку, повесил её на плечо, достал из кармана зелёный ключ знакомой Мариену витиеватой формы, с растительным узором, и создал переход прямо в стволе ближайшего дерева — деревья в Лунном лесу были толстые, вековые. Увидев этот ключ, Мариен беззвучно ахнул.

За дверью был прямой коридор, в котором клубился туман. Морбед сказал:

— Ну, вставай.

Мариен поднялся.

— Да, попал ты в переделку, — вздохнул Морбед и сочувственно похлопал его по плечу. — Я не убил тебя только потому, что ты посланник Аксианта. Он следит за тобой, а смерть — это слишком сильные эмоции, он может услышать… Придётся сохранить тебе жизнь. Ни тебе, ни мне деваться некуда. Ну, входи, голубь мой, — пригласил Морбед с улыбкой, втолкнул Мариена в коридор, вошёл следом и захлопнул дверь.

ГЛАВА 13. Харт

Попрощавшись с Мариеном, Зерина и Харт не спеша пошли домой. Ночь была чудесная, тёплая, ярко горели звёзды. У ворот стояла встревоженная Тайлина.

— Я уже места себе не нахожу! Вы почему так долго? Ужин остыл! Случилось что?

Харт отрицательно покачал головой и пошёл в дом.

— Что это с ним? — удивилась Тайлина. Зерина закрыла ворота, увела сестру наверх и в двух словах рассказала о спектакле. Беспрестанно охая, Тайлина стала собирать на стол.

Поужинали, как всегда, и легли спать. Харт быстро заснул, а Зерина вспомнила ночной арест Эдвина. Ей стало страшно. Она с тревогой прислушивалась к звукам, доносившимся в открытое окно — к пению цикад, к неразборчивым голосам соседей, которые о чём-то спорили, к отдалённому лаю собак… От Восточных ворот донёсся какой-то приказ начальника охраны, и снова всё стихло. Зерина боялась услышать быстрые шаги солдат и резкий стук в ворота, но всё было спокойно. Медленно начало светать. Одна за другой погасли звёзды.

Дядюшка Дин назначил на утро репетицию. Зерина и Харт наскоро позавтракали и собрались в театр. Уже на пороге Харт вдруг остановился.

— Подожди-ка…

Вернулся в комнату, сел за стол и стал что-то писать. Зерина, которая всегда торопила его, на этот раз ничего не сказала и терпеливо ждала у дверей. Он писал довольно долго. Закончив, свернул лист и отдал ей.

— Если со мной что случится, отправь Эдвину. Это ему.

Зерина растерянно спрятала письмо у себя на груди.

Когда они пришли в театр, все актёры были в сборе.

— Ну что?

— Пока ничего, — пожал плечами Гебор.

— Всё в порядке?! — обрадовалась Зерина. — Как хорошо!

— Давайте репетировать, — произнёс Дин как ни в чём не бывало. — Аланда, Гебор, Харт, на сцену.

Репетиция была в самом разгаре, когда в зал вошёл чиновник из судебной палаты, а следом — офицер с пятью солдатами.

Все повернулись к ним. Повисла тоскливая тишина. Зерина ахнула и подбежала к Харту, пытаясь закрыть его собой.

Чиновник протянул Дину какую-то бумагу.

— Ознакомьтесь. Это приказ о закрытии вашего театра. Вам и вашим актёрам отныне под страхом смерти запрещены любые выступления. А ты арестован, — он посмотрел на Харта.

— А я?! — возмутился Алед.

— Тогда уж и меня арестуйте, пожалуйста, — присоединился Эрид.

— Вчерашний спектакль мы придумали все вместе, — кивнул Дин. — Харт всего лишь играл главную роль.

Но чиновник словно бы не слышал его. Солдаты подошли к Харту.

— Руки назад!

Алед и Эрид кинулись ему на выручку, но Харт прикрикнул:

— Стойте смирно! Я же сказал: моя идея — мне и отвечать! Да не хватай ты меня, бестолочь, я же спокойно стою!! — взорвался он, высвобождаясь из рук солдата, который держал его за плечи.

— А ну-ка тихо!! — рассердился офицер и ударил его по лицу. Харт попытался дать сдачи, но его руки уже были связаны. Подлетел разъярённый Алед, но Патал оттащил его.

— Тише, тише. Сохраняйте спокойствие. Предупреждаю, что за сопротивление налагается дополнительное наказание, — поучительно произнёс судебный чиновник и вышел. Харта увели.

Зерина кинулась за ними и успела увидеть, как карета с зарешёченными окнами свернула на соседнюю улицу. Зерина побежала следом, но Гебор и Аланда догнали и остановили её.

— Ну куда ты? Куда? — сказал Гебор. — Ты сейчас его не освободишь, только хуже будет!

— Лучше беги к Мариену, может, он ещё не успел уехать! — воскликнула Аланда. — У него же вроде есть знакомые в суде!

Зерина помчалась на Сосновую улицу, принялась что было сил стучать в ворота и звать Мариена, но никто не отвечал. Услышав шум, из дома напротив выглянула соседка и сказала укоризненно:

— Ну что ты двери ломаешь? Уехал он, уехал рано утром. Нету никого.

Карета въехала во двор, окружённый высокими стенами. Харт думал, что его отведут в тюрьму, но его сразу привели в большой кабинет к судье — к тому самому, который занимался делом Эдвина. Охранники хотели развязать Харту руки, но судья жестом приказал им отойти.

— Оставьте, пусть стоит связанный. Ты оскорблял короля?

— Да толком ещё и не начинал, — усмехнулся Харт. — А что же руки-то мне не развязали? Боишься получить по своей сытой морде? Правильно боишься!

— Научите этого грязного мерзавца себя вести, — спокойно сказал судья охранникам и начал что-то писать.

— От грязного мерзавца слышу!! — заорал Харт. — Вот сукины дети, вчетвером на одного!!!..

Судья выждал некоторое время и приказал:

— Довольно. На колени!

Харта подняли с пола и поставили на колени. Судья развернул свиток.

— «За гнусные оскорбления в адрес его величества…»

От побоев у Харта всё плыло перед глазами. Он чувствовал, что по лицу течёт кровь, и слушал невнимательно, сосредоточив волю только на том, чтобы не упасть. Терять сознание перед этим судьёй казалось ему верхом унижения.

— «…его надлежит бить плетьми у позорного столба и затем выставить у оного на два часа, после чего навсегда выслать на тяжёлые работы в Серый Город в качестве раба». Понял? — рявкнул судья. — Завтра в полдень с тебя спустят шкуру на площади, а потом — в Серый Мир!

— Вставай! — прикрикнул охранник. Харт с трудом поднялся. Его вытолкнули из кабинета и повели куда-то вглубь здания по сумрачному коридору. Приговор вызвал у него омерзение. «Выпорют при всех… Сделают рабом, отберут память, будут измываться надо мной в Сером Городе, пока не отдам концы… лучше бы уж повесили! Ну неужели пеньковой верёвки для меня жалко?! Рэграс, сволочь… Вот сволочь…»

Харта привели не в одиночку, как он ожидал, а в общую камеру — большую, полутёмную, переполненную людьми. Там стоял ужасный смрад. Мужчины, женщины, старики сидели и лежали на гнилой соломе, прикованные цепями к стенам. Харта тоже приковали за ногу и наконец развязали ему руки. Его соседями оказались старик в лохмотьях и грязный толстый парень со спутанными, давно нечёсанными волосами. Оба спали — старик лёжа, а парень — прислонившись к холодной стене.

Морщась от боли, Харт сел на пол.

— А кто это к нам пожаловал? — глумливо поинтересовался долговязый тип без переднего зуба, разглядывая его. — Ты же вроде в театре играл!

— Точно, он! — закивали его соседи. Внимание заключённых переключилось на новенького.

— За что это тебя?

— Подрался, видать…

— А повесели-ка нас! — потребовал долговязый. — Покажи, какие фокусы знаешь!

— Сами веселитесь, — ответил Харт угрюмо.

— Чего?! — возмутился тот. — Обижаешь, приятель…

Он сидел в другом конце камеры, и цепь не позволяла ему подойти к Харту и затеять драку, но он легко нашёл выход из положения: поднял что-то с пола, замахнулся — и в Харта полетела дохлая крыса.

Но попала не в Харта, а в его соседа, толстого парня. Он даже не проснулся, только переменил позу и продолжил сопеть. Харт хотел было ответить, но заключённые не поддержали долговязого, и охранник, стоявший за решётчатой дверью, сердито прикрикнул на него. Тот сразу замолчал.

Медленно прошёл день, наступила ночь. Но на тишину в этой камере можно было не рассчитывать: заключённые шевелились, звенели цепями, разговаривали, переругивались, кашляли.

Харт до утра просидел без сна, погрузившись в раздумья. Вспоминал прошлое. Своё счастливое, весёлое, благополучное детство, оборвавшееся ранней смертью отца. Смерть матери, работу, первые уличные выступления, театр, знакомство с Зериной и с Эдвином. День, когда он потерял дом и из состоятельного человека превратился в бездомного бедняка, унижения от Рэграса и от тогдашнего короля, гибель друзей-актёров, смерть Бефиты, пожар в театре, странствия, спектакли…

Из его головы не шли разговоры с Эдвином о Мире Неба. Он вдруг вспомнил острый запах дождя, дорогу вдоль гор, скрип колёс фургона, ослепительное закатное солнце между свинцовых туч — и голос Эдвина: «После того, что со мной было, я точно знаю, что бояться нечего! Жизнь неизмеримо больше, чем то, что здесь называют жизнью. Поверь мне. Поэтому тот же Рэграс, например, не в состоянии причинить мне ни малейшего вреда, даже если он будет рвать меня на куски! Наш истинный дом в Мире Неба. Всё, что происходит здесь, каким бы страшным оно ни казалось, по сравнению со Светом Мира Неба бессильно, Харт. Допустим, тебе приснится, что тебя убили, или в спектакле твой герой погибнет — но наяву, в жизни, ничего не изменится…»

«Всего лишь последний спектакль. Стало быть, нечего бояться… Одна забота — отыграть его как следует. Хотя бойся — не бойся, а всё равно завтра поволокут на площадь. Я вот боюсь — а что делать? Да, боюсь, отчаянно боюсь!! Хватило бы только духу не подать виду. И не орать от боли… Эдвин же смог молча… А потом — Серый Мир… Лишиться памяти — это всё равно что смерть! А следом — ещё одна смерть, настоящая… А если я не всё забуду, если всё-таки буду что-то помнить, как Дамир, как Диаманта? И ведь не знаешь, что хуже — забыть сразу или забывать медленно. Да и не всё ли равно? Ведь это ненадолго, ведь конец один — смерть. От голода, от усталости, на работе, после работы или под плетью у столба… Как же я боюсь смерти, о Небо! Да и её ли? Чего боюсь больше — боли, страха, страданий — или того, что дальше, того, что там, за этим занавесом? А что за ним? Что будет после спектакля? Мир Неба?.. Пожалуй, сейчас я в него верю. Да. Ещё как верю! Я вижу, как трясёт всех этих палачей при одном упоминании о нём, как они все его боятся! Значит, он существует! Но неужто я гожусь для него — вот такой, какой сейчас? Неужто меня там примут? Я же для Мира Неба-то толком не сделал ничего!.. А если я не смогу, как Эдвин? Если просто не увижу Мир Неба, не почувствую? Что тогда? Тьма, пустота? Вот бы увидеть Эдвина ещё разок… Теперь я знаю, что хотел бы у него спросить. Почему самое главное всегда понимаешь слишком поздно…»

Харт посмотрел в крохотные окна камеры, расположенные под потолком. Было ещё темно, но до рассвета оставалось недолго. На миг наступающий день встал перед ним пронзительно ярко: солнце, зной, помост, выкрики из толпы, сочувствующие взгляды актёров, плач Зерины, боль, унижение…

Харт обвёл глазами камеру, чтобы немного отвлечься. Поправил цепь и сел поудобнее, потирая замёрзший бок. И вдруг задумался: «А чего бы я сейчас хотел? Хотел бы прожить жизнь по-другому? Нет, я всё правильно сделал. Повторись наш последний спектакль ещё раз — всё так же бы сказал! Разве что меньше говорил бы намёками, сразу прямо. Так что моя совесть чиста. И подлостей вроде не делал никому, старался не врать… Но откуда досада-то такая?! Откуда тоска? Словно по живому режут, хоть вой, хоть плачь — жалко умирать… А чего себя жалеть? Что от меня толку? Детишек у меня нет — всегда переживал, что нет, а выходит, оно и к лучшему, хоть сиротами не останутся… А Зерина? — он до боли закусил губу. — Как она теперь будет без меня? Зерина… Ласточка моя…»

Солнце палило, на небе не было ни облачка.

Театр Дина в Тарине знали и успели полюбить, Харт был всеобщим любимцем, а его последний спектакль наделал в городе такого шуму, что к полудню Главная площадь наполнилась народом. Зерина и другие актёры пришли раньше и встали у самого помоста с позорным столбом. На столбе чуть выше человеческого роста располагалась перекладина, прочный брус с оковами для рук — так что очертаниями столб скорее напоминал виселицу.

На дальнем конце площади зашумели.

— Ведут! — прошептала Вильта. Зерина поднялась на цыпочки.

На помост вывели Харта. На его лице темнели ссадины и кровоподтёки. Всегда нервный и вспыльчивый, сейчас он выглядел абсолютно спокойным и сдержанным. Палач приказал ему снять рубашку и подойти к перекладине, после чего развёл его руки в стороны и заключил запястья в браслеты. Взял плеть и встал около него.

На помост поднялся офицер, развернул приговор и медленно, громко, внятно прочитал. Над площадью пронёсся вздох сострадания — Серого Мира все боялись. Узнав о том, что ждёт Харта, актёры ахнули. Потрясённые близнецы молчали, Вильта плакала, Аланде стало нехорошо. Она отвернулась от помоста и прижалась к Гебору. Зерина кинулась к Харту, но её вовремя остановил Патал. Она зарыдала в голос. Дядюшка Дин схватился за сердце. Гебор заметил это и хотел увести его и Аланду от помоста, но они отказались уходить. Нат, стоявший рядом, потерянно опустил голову.

Наступила тишина. Харт молчал, собравшись, ожидая удара. Палач занёс кожаную плеть и с размаху опустил на его спину. Через мгновение по его телу пробежала волна боли. Он вздрогнул и стиснул зубы, но не издал ни звука. После нескольких секунд паузы последовал второй удар, потом снова короткая пауза — и третий…

— Да что ж вы делаете, изверги, отпустите его!!! — закричала Зерина, в эту минуту совершенно забыв о том, что её мольба никак не может повлиять на происходящее.

— Не кричи так, Зерина, не рви ему сердце! — грубовато одёрнул её Патал. Это подействовало. Она замолчала и только смотрела на Харта не отрываясь, вздрагивая вместе с ним от каждого удара. Тайлина стояла рядом и молча плакала.

Каждый раз, когда палач заносил плеть, все надеялись, что этот удар будет последним, но после короткой паузы плеть снова поднималась. У Харта темнело в глазах от боли, но он пообещал себе не кричать — и выполнял своё обещание, хотя это стоило ему нечеловеческих усилий. Кисти его рук от каждого удара судорожно распрямлялись и тут же сжимались. По его лицу бежал пот, вся спина уже была в крови. Из толпы посыпались выкрики: «Довольно!», «Хватит!», «Пощади его!»…

Наконец палач опустил плеть. Толпа облегчённо вздохнула. Но для Харта наказание продолжалось — он должен был ещё два часа стоять на помосте, прикованный за руки. Безжалостное солнце светило прямо ему в спину.

Он опустил голову и прерывисто дышал. От боли его колотила дрожь. Наконец, немного придя в себя, он открыл глаза и посмотрел на Зерину. Слёзы бежали по её щекам.

А на лице Харта, ко всеобщему удивлению, появилась улыбка — улыбка человека, который довёл до конца очень трудное, ответственное дело. Эта улыбка составляла такой контраст с его положением, что над площадью пронёсся восхищённый вздох. Харт хотел что-то сказать, но закашлялся. Потом решительно произнёс:

— Не плачь, Зерина! Слышишь? Не реви! И вы… не вешайте нос, — добавил он актёрам.

— Как же ей не реветь?! — изумился кто-то.

Глаза Харта заблестели. Он поднял голову, обвёл глазами толпу, как зрительный зал, и произнёс:

— Ничего. Всё будет хорошо!

— Во даёт! — ахнул кто-то.

— Да куда уж лучше — тебя сейчас в Серый Мир отправят!

— Пусть, — кивнул Харт. — В Мире Неба все встретимся.

— А ну-ка тихо, не разговаривать, — беззлобно одёрнул его охранник.

Становилось всё жарче, но толпа не расходилась. Медленно прошёл час. Харт молчал, тяжело дыша: зной превращал наказание в настоящую пытку. Наконец он поднял голову. В его глазах стояла боль, волосы прилипли ко лбу. Зерина не выдержала и подошла к охранникам.

— Можно, я дам ему попить?

Толпа одобрительно загудела.

— Ладно, — хмуро кивнул охранник. — Только быстро!

Зерина поднялась на помост, подбежала к Харту, обняла его голову и прижала к себе. Слёзы безудержно лились из её глаз.

— Я люблю тебя!! Харт, я люблю тебя!!! Держись!

— И я люблю тебя! — ответил он.

— Пей, пей, — заторопилась она, поднося к его губам фляжку, а пока он пил, прошептала: — Я вытащу тебя оттуда, ты только держись! Я разыщу Аксианта! Мы обязательно вытащим тебя оттуда!

Охранник сделал нетерпеливое движение. Харт его заметил и сказал:

— Прощай, Зерина! Прощай! И прости!

— Харт! — выговорила она и снова прильнула к нему. В толпе многие плакали.

Охранник немного подождал и отстранил её:

— Ну, будет, будет.

Зерина спустилась с помоста.

Харту были видны башенные часы. До конца наказания оставалось около двадцати минут, когда он поднял голову, улыбнулся и громко произнёс:

— Ну что… давайте прощаться. Я доигрываю мой последний спектакль — и ухожу со сцены. Я ухожу с лёгким сердцем и со спокойной совестью. Я сделал то, что должен был сделать. И вам всем желаю, чтобы ваша совесть тоже была спокойна. А для этого не надо бояться! На самом деле — бояться нечего!

— Разговоры, — одёрнул его охранник.

Харт повернулся к нему.

— Ты отстоишь свой караул и пойдёшь домой — а я пойду умирать! Мне осталось всего несколько минут. Дай мне сказать последнее слово!

Из толпы закричали:

— Пусть говорит!

— Не мешай ему!

— В последней просьбе нельзя отказывать!

— Бояться нечего! — продолжал Харт. — Боится только тот, кто не знает, что над всем этим, — он кивнул на позорный столб и на свои оковы, — над всей этой болью, над всеми этими пытками есть другой Мир, Мир Неба. В нём — некого бояться. В нём — нет несправедливости! Этим Миром правят не боль и страх, а Любовь и Свет! Вы скажете, что это выдумки. Нет! Он существует! Я сам видел этот Мир! И среди вас есть люди, которые видели! Над Миром Неба не властны ни короли, ни палачи! И отсюда, с этого помоста, я ухожу не в Серый Мир — а туда!! Знайте, что Мир Неба ждёт каждого из вас — и там мы все встретимся!

Офицер что-то сказал палачу, тот подошёл, раскрыл оковы и протянул Харту его рубашку, хотя два часа ещё не истекли. Охранники взяли Харта под конвой. Уже на краю помоста он посмотрел на толпу и крикнул:

— До свидания!

Площадь взорвалась аплодисментами.

Толпа растеклась по раскалённым улицам. Актёры побрели в театр и молча расселись в пустом зале. Многие плакали. Дин произнёс:

— Вот Харт и отыграл свой последний спектакль. Не плачьте. После того, что он сегодня сказал, даже как-то совестно плакать…

— Его уже отправили в Серый Город? — несмело спросила Аланда.

— Думаю, что ещё нет, — ответил Гебор. — Скорее всего, он пока в тюрьме.

— Значит, надо быстрее искать Аксианта! — воскликнула Зерина. — Может, Харта ещё удастся вызволить!

Дин покачал головой, и его глаза покраснели.

— А мы… мы-то что будем делать теперь? — спросил Алед.

— Может, опять уйдём странствовать? — предложила Вильта.

Дин вздохнул.

— Нет, что вы. Нас немедленно арестуют — и на виселицу. Театр теперь в прошлом. Вы мне как дети, но больше я ничем не смогу вам помочь. Ищите работу, устраивайтесь, кто как сумеет.

— А как же вы, дядюшка Дин?

Он молча пожал плечами. Повисла тягостная тишина.

— Вспоминаю, что мне сказал Эдвин, когда наш театр в Адаре сгорел, — вдруг произнёс Эрид.

— Что? — все оживились.

— Что ничего не пропадает зря. Что даже если будут уничтожены все наши пьесы, сожжено здание, и нам запретят играть, наш театр останется жить — просто потому, что мы его любим. И когда-нибудь в будущем кто-то другой соберёт новую труппу, которая доиграет то, что не доиграли мы, даже если ничего не будет знать о нас и о наших судьбах…

В начале августа Эдвину и Диаманте пришло несколько писем. Родители рассказывали о новостях в замке, Мариен сообщал, что ненадолго уедет по просьбе Аксианта. Третий конверт был от Зерины.

— Странно, — пробормотал Эдвин, распечатывая его. — Раньше письма всегда отправлял Харт.

В конверте был большой закапанный слезами лист, исписанный рукой Зерины, со сбивчивым, но подробным рассказом о спектакле и о том, что случилось дальше — и письмо Харта.

ГЛАВА 14. Мариен

Дул свежий ветер, морские волны с шумом разбивались о берег. Аксиант соскочил с коня и постучал в знакомый дом на краю рыбацкого посёлка. Фригитта открыла и неодобрительно посмотрела на него.

— Зачем приехал?

— Поговорить с тобой, — растерялся Аксиант. — А ты что, совсем не рада меня видеть?

— Заходи.

Аксиант прошёл в дом, сел за стол. Фригитта дала ему лепёшек и воды.

— Тебе не о чем со мной говорить. Ты уже всё знаешь! А сейчас теряешь время. Ты выронил время из рук и разлил, как я только что разлила молоко, — и Фригитта кивнула на пол, где валялся ещё не убранный разбитый кувшин.

— Я хотел спросить о Морбеде. Он действительно собирается отомстить Рэграсу?

— Действительно! Зачем ты спрашиваешь, когда сам всё знаешь?

— Он действительно сделал что-то с шёлком?

— Слепое сердце гораздо хуже слепых глаз! А сердце Рэграса совсем ничего не видит! Поезжай назад. Разлитое молоко уже не соберёшь. Потерянное время не вернёшь.

— Я не смогу остановить Морбеда?

— Всё, что ты теперь сможешь сделать — это подобрать с пола черепки от разбитого кувшина. Рэграс в опасности, а твоя нерасторопность может погубить ещё троих.

— Кто эти трое?

— Твой сын, твой помощник и твой друг. Хватит спрашивать меня! Спеши! Торопись! Мне надо убрать с пола кувшин, и у тебя очень много работы!

Аксиант поскакал назад и через несколько дней добрался до развилки дорог. Положил пальцы на перстень и прислушался. Мариен был у Элиаты, весь в работе. Аксиант повернул направо, на Тарину.

Он въехал в столицу в самый разгар дневного зноя. На сонных улицах было мало прохожих. Он поспешил во дворец, чтобы поговорить с Рэграсом, но Рэграс уехал на несколько дней.

Аксиант разыскал Гидеона. Тот сидел в саду на скамье под раскидистым деревом и потягивал из бокала холодный сок.

— Что нового?

— Ничего, отец. Скука, жара.

— Гидеон, Фригитта подтвердила все наши подозрения. Предупредила, что Рэграсу грозит опасность. И тебе тоже.

— И что делать?!

— Сейчас же едем в Эстуар. Я попрошу у Аиты ключ и вернусь, а ты останешься в Лиануре.

— А как же дядя? Пока дядя в опасности, я не уеду!

— Гидеон!

— Я не хочу, чтобы он считал меня трусом!

— Это не трусость, а здравый смысл.

— Я должен доказать ему!

— Оставь это ребячество! Собирайся, у нас мало времени.

— Нет, отец! — сказал Гидеон с неожиданной твёрдостью. — Простите моё упрямство, но я останусь с дядей!

— Ты же сам говорил мне, что хочешь уехать!

— Да, хочу! Но вначале хочу доказать дяде, что я не трус и не лжец! Если я сейчас уеду, он мне уже никогда не поверит! — сказал Гидеон с ожесточением.

Аксиант некоторое время молчал, не зная, как быть. Потом встал и похлопал сына по плечу.

— Ну что ж… Раз так, оставайся. Только береги себя. До встречи.

— До встречи, отец…

Аксиант быстро ушёл, не оглянувшись. Гидеон смотрел на удалявшуюся фигуру отца, пока тот не скрылся за деревьями, потом снова сел на скамью. Солнце скрылось. В воздухе было душно, собиралась гроза. Западное небо обложили толстые кучевые облака.

Аксиант покинул дворец и пришпорил коня. Уже у самых Северных ворот услышал крик:

— Ваше высочество! Ваше высочество!

Обернулся и увидел, что за ним бежит Зерина.

— Ваше высочество, стойте! Помогите! Харт попал в беду!

Зерина хотела подбежать к Аксианту, но её грубо оттолкнул стражник.

— Куда лезешь?

— Оставь её! — приказал Аксиант, спешился и подошёл к ней.

— Что случилось?

Начался дождь. Они зашли в ближайший трактир, и Зерина со слезами рассказала ему обо всём.

— Ваше высочество, Харта уже отправили в Серый Мир?

Он тронул перстень.

— Да.

Зерина разрыдалась.

— Я понимаю, ваше высочество, что он виноват. Но простите его! Он и так уже наказан, вы бы видели…

Аксиант хмуро посмотрел в окно трактира. По мутным стёклам текли дождевые струи. Он вспомнил слова Фригитты и, помедлив, ответил:

— Я попробую ему помочь.

Зерина принялась его благодарить, но он жестом велел ей замолчать и положил пальцы на перстень, чтобы проверить, добрался ли Мариен до его дома. Узнав, что его всё ещё нет, не на шутку забеспокоился. Попытался понять, где он — Мариен был где-то очень далеко. А Элиата сообщила, что к ней приезжал Морбед.

Хотя ещё лил дождь, Аксиант покинул трактир, вскочил на Келта и умчался.

Когда туман закончился, Мариен увидел горы. Морбед вывел его на площадку, образованную уступом в почти отвесном склоне. За краем площадки зияла пропасть, а дальше взгляд упирался в крутой склон соседней горы, закрывший собой полнеба. По сторонам поднимались могучие вершины.

Слева Мариен заметил большую пещеру, оборудованную под кузницу. Там стояла наковальня, лежали молоты, щипцы, другие инструменты. На полу валялись обрывки цепей и пустые мешки.

Морбед велел ему идти направо. В дальнем конце площадки была другая пещера, маленькая, с зарешёченным входом, очень похожая на тюремную камеру. Дверь была открыта. Морбед достал ключи, втолкнул Мариена внутрь и запер. Вдруг спохватился:

— Ах, забыл. Повернись.

Он достал кинжал и разрезал верёвку на руках Мариена. Тот потёр запястья и спросил:

— Что вы хотите со мной сделать?

— Пока я намерен держать тебя здесь. Считай, что ты арестован. Ты в тюрьме.

— Но ведь это не имеет смысла. Элиата видела мои записи, она передаст Аксианту, где искать гайер.

— Совершенно верно. Но всё, что мне нужно — это выиграть немного времени. Буквально несколько дней. А дальше посмотрим. Ты слишком много знаешь, да и можешь мне пригодиться…

Морбед ушёл куда-то, вернулся с бутылкой вина, буханкой хлеба, сыром и вяленым мясом, просунул всё это между прутьями решётки и удалился в кузницу. Мариену её не было видно.

Он осмотрел решётку. Толстые вертикальные прутья были хорошо вделаны в камень и вдобавок крепились несколькими поперечными перекладинами, тоже глубоко вогнанными в стены. Дверь, прочная, крепко сидевшая на петлях, закрытая на два замка, не оставляла никаких надежд на побег. Мариен попытался расшатать решётку. Она даже не шевельнулась — зато перед ним появился Морбед, взгляд которого не обещал ничего хорошего.

— Если ты попытаешься сбежать, я надену на тебя ошейник и посажу на цепь.

Мариен молча отодвинулся от решётки и сел на соломенный тюфяк, лежавший у стены. В дальней части пещеры стоял плетёный короб, наполненный сухарями, и мех со свежей водой. В стену было вделано железное кольцо. «Похоже, угроза посадить меня на цепь — не пустой звук, — отметил Мариен мрачно. — Неужели Морбед устроил эту камеру специально для меня? Или она предназначалась для кого-то другого?»

На площадке хлопнула дверь — судя по всему, Морбед создал переход ключом и куда-то ушёл. Мариен остался один. Было тихо. Безлюдные, неприступные горы молчали, только ветер посвистывал между крутых утёсов.

Мариен осмотрел пещеру, надеясь найти хоть какой-нибудь выход, но никаких лазеек не было. Он снова сел на тюфяк и погрузился в раздумья. «Где я? В Мире Дня — это точно. Я помню своё прошлое. Конечно, в Мире Дня. Но, судя по всему, очень далеко от обитаемых мест. Что делать? У Морбеда есть ключ от Мира Иваль. Значит, есть и гайер… Надо позвать кого-нибудь на помощь! Только кого? Аксиант рано или поздно разыщет меня, но попасть на эту площадку можно только с помощью ключа, для обычного путешественника она неприступна! Остаётся только Фид…»

Наступил вечер. Мариен задумчиво наблюдал сквозь решётку, как на склон напротив медленно наползает тень. Потом невидимое солнце село. Пока не совсем стемнело, Мариен поужинал тем, что принёс Морбед, оставив запас на завтра, и лёг. Попытался подумать о Фиде, но вместо мыслей о драконе в голову лезли рассказы Аксианта о жестокости и коварстве Морбеда. Мариен долго смотрел сквозь решётку на горы напротив и на кусочек тёмного неба, ругая себя и за то, что согласился выполнить поручение Аксианта, и за то, что проигнорировал предостережение Патреса. Наконец он взял себя в руки и начал мысленно звать Фида, но не слышал и не ощущал никакого ответа. Измучившись тревогой, он заснул.

Проснулся рано утром от холода. Морбеда не было. День прошёл в томительном ожидании. Чтобы хоть как-то успокоиться, Мариен принялся вспоминать книгу о Дороге и так скоротал вечер.

Посреди ночи его разбудил шум и лязг металла. Он сел и попытался посмотреть, что происходит на площадке, но из камеры ничего не было видно. Хотел окликнуть Морбеда, но передумал и снова лёг.

Вскоре Морбед сам подошёл к нему. Поставил около решётки большую корзину с едой и бутылкой вина, ещё один мех с водой и сказал:

— Закончится еда — у тебя есть сухари. Закончится вода — пеняй на себя, — после чего исчез. Хлопнула дверь.

День тянулся за днём. Погода менялась, холодало. Провизия и вино закончились. Мариен ограничил потребление воды, насколько возможно, но даже при строгой экономии её осталось самое большее на несколько дней. Поужинав сухарями, он лёг спать, но долго не мог заснуть, пытаясь понять, почему, за что, ради чего он попал в такую ситуацию. Вспоминал историю Эдвина, всё больше удивляясь его характеру. Но Эдвин пошёл на тюрьму сознательно, это была часть его служения. А Мариен согласился выполнить поручение Аксианта нехотя, только ради того, чтобы не портить с ним отношения. И попал в эту камеру не за Мир Неба, а за собственную глупую оплошность, которая теперь казалась непоправимой. Мариен каждый день обращался к Фиду, звал его, но тот не отвечал ни во сне, ни наяву. Значит, либо ждал чего-то — либо своим молчанием давал понять, что Мариен сам должен что-то сделать, прежде чем получить его помощь.

Эта мысль взволновала Мариена. Он стал думать, какую пользу может принести, находясь здесь, в полной власти Морбеда. Ответ был только один: попробовать его остановить, сделать всё, чтобы спасти Рэграса от страшной смерти. Но эта цель казалась невыполнимой. К тому же, и в неё Мариен не верил настолько, чтобы не сомневаться. Несмотря на пример Эдвина, который не держал на Рэграса зла и от всего сердца хотел ему помочь, Мариен чувствовал, что король вызывает в нём сильную неприязнь, даже ненависть. Вспоминал, сколько им всем пришлось пережить из-за Рэграса, и ловил себя на чувстве удовлетворения от мысли, что Рэграс наконец-то будет наказан по справедливости. Впрочем, и это чувство было неуверенным — пытаясь убедить себя, что всё правильно и Рэграс получит по заслугам, Мариен ощущал уколы совести…

Морбед появился через день. Подошёл к решётке и поинтересовался:

— Ну как ты тут? Жив? Дай мне мехи.

Мариен молча протянул ему оба меха. Морбед унёс их, наполнил водой и поставил у решётки. Потом забрал пустую корзину, положил туда новый запас провизии, тоже поставил у решётки и скрылся из виду. Мариен слышал, что он перекладывает в кузнице какие-то предметы.

Стемнело. К удивлению Мариена, Морбед не ушёл, а продолжал что-то делать в кузнице. К ночи поднялся ветер, холодный, уже совсем осенний. Мариен продрог. Чтобы хоть немного согреться, завернулся в одеяло и сам не заметил, как заснул.

Его разбудили удары молота по наковальне. Он открыл глаза и ахнул: из кузницы шёл свет, только не тёплый огненный, а холодный бело-зелёный. Мариен сразу вспомнил, как Диаманта снимала с Эдвина оковы из гайера.

От гайера исходила ненависть. Мариен ощутил её физически. Нахлынул страх. Пытаясь побороть его, Мариен мысленно обратился к Миру Неба. От этого сразу стало легче.

Вдруг Морбед что-то проворчал себе под нос. Свет погас, молот перестал стучать. Мариен в тревоге сел.

Морбед подошёл к нему.

— Ты мне мешаешь, дружок. Ты слишком громко думаешь. Ты думал про Мир Неба?

— Да, ваше высочество.

— Ты посвящён?

— Нет.

— А откуда ты знаешь о Мире Неба?

Мариен вкратце рассказал ему. Морбед понимающе кивнул, принёс слиток гайера и приказал:

— А ну-ка потрогай.

Мариен собрался с духом и прикоснулся к гайеру кончиком указательного пальца. Слиток загорелся.

— Ну, это ещё ничего, — заключил Морбед. — Сразу видно, что ты не рыцарь Мира Неба. Но всё равно ты будешь мне мешать. Гайер очень капризен в обработке, твои мысли его раздражают… Что же мне с тобой делать?

Морбед сел на большой камень у решётки и замолчал, задумавшись. По небу мчались низкие клочковатые облака. Мариен не шевелился и молча смотрел сквозь решётку на Морбеда, неподвижного, как изваяние. Так прошло довольно много времени.

Наконец Морбед поднял голову и посмотрел на Мариена своим непроницаемым, насмешливым взглядом. Выдержал паузу и произнёс:

— А знаешь, моей первой мыслью было тебя убить. Но… так поступил бы мой дядя Рэграс, — Морбед улыбнулся. — И это было бы в высшей степени глупо. Все, кто ссорился с Миром Неба, плохо кончали. Объяснять это можно по-разному, но это факт. Поэтому я не стану тебя убивать.

Морбед достал из кармана ключи и отпер камеру.

— Выходи. Выходи, не бойся.

Мариен с удивлением вышел.

— Делай что хочешь. Вон родник, — Морбед кивнул в сторону. — Хочешь есть — провизия в пещере. А давай-ка поужинаем вместе. Впрочем, это уже скорее завтрак…

Мариен ошарашенно смотрел на него. А Морбед принёс корзину с едой, и они расположились на камнях. В кузнице лежали незаконченные оковы из гайера.

— Угощайся, узник. Вино из Эстуара… Держать тебя под замком больше нет смысла — ты не причинишь мне никакого вреда. Тебе твои принципы не позволят, — усмехнулся Морбед. — А сбежать отсюда можно только на тот свет. Эта площадка абсолютно неприступна… Ты ещё у Элиаты показался мне забавным. Пытаешься рассуждать самостоятельно. И не дурак, такие сведения раскопал в этих архивах. Если бы у тебя хватило ума не записывать их, ты бы серьёзно сорвал мои планы.

— Ваше высочество, — начал Мариен сухо, как всегда. — Раз уж всё так повернулось, я хотел бы знать — а зачем вы сейчас держите меня здесь? Гайер ваш, и я уже ничем не смогу вам помешать.

— Не в бровь, а в глаз. Ты же умеешь рассуждать логически — подумай сам. Во-первых, ты можешь меня выдать. Окажешься в обитаемых местах — Аксиант тут же разыщет тебя, узнает, чем я тут занимаюсь… Он и так узнает об этом, только времени на это уйдёт немало.

Мариен сдвинул брови.

— Вы делаете оковы. Значит, Рэграс лишился власти над гайером?

— Друг мой, никогда не рассуждай о том, чего не понимаешь. Обрабатывать гайер и пользоваться им — разные вещи. Во-вторых, — продолжал Морбед, — как я уже говорил, ты можешь мне пригодиться. Например, как заложник. Кто знает, как повернутся события.

— Ваше высочество, а что вы намерены со мной сделать, когда… когда выполните свой план?

Морбед пожал плечами.

— Ещё не знаю. Может, отпущу тебя. А может, и убью. Лучше, конечно, второе. Ты же историк, и если останешься в живых, запишешь, как всё было. А я не люблю оставлять следов… Тебе страшно умирать?

Мариен не ответил. Некоторое время они ели молча.

— А скажи-ка мне, о чём ты думал, когда гайер начал капризничать?

— Просил Мир Неба помочь и остановить вас.

— А зачем тебе меня останавливать? Рэграс причинял тебе и твоей семье только боль.

— Никто не заслуживает предательства. Даже он.

Морбед рассмеялся.

— Ты мне нравишься. И ведь смелости хватает говорить мне такое! Ну какое же это предательство, дружок? Рэграс прекрасно знает, что заслужил смерть, и знает, что я его ненавижу. Да и ты его ненавидишь. Разве нет? — Морбед посмотрел ему в глаза и кивнул. — Ненавидишь, ещё как… Но тебя, в отличие от меня, мучает совесть за твою ненависть. Ты хотел бы относиться к Рэграсу как слуга Мира Неба — а не получается… Я прав? Что ж, дам тебе совет: для начала попробуй признаться себе в своей ненависти. Посмотри в бездну, она многому тебя научит… Но люди боятся подходить к краю. Поэтому сильнее всего любят своих мучителей и горько оплакивают их смерть. Меня это всегда удивляло. А тебя не удивляет?

— Не знаю, ваше высочество. Знаю только, что Мир Неба любит всех.

— Я читал об этом, — кивнул Морбед. — Да, это потрясающе. И ведь что самое смешное — если я сейчас стану тебя пытать, а потом сам попаду в беду, ты кинешься меня спасать. Даже жизнь за меня отдашь. Но почему? Неужели из любви?.. Ладно, мне некогда философствовать. Занимайся чем хочешь. Можешь даже думать о Мире Неба. Гайер этого не любит, оковы получатся злыми. Как раз то, что нужно. А на помощь Мир Неба не придёт, можешь не звать. Либо он приходит в самый последний момент, либо вообще не вмешивается в ход событий.

Морбед надел кожаный фартук, взял молот и опять принялся за работу. Он раскалял гайер заклинанием, придавал ему необходимую форму и заклинанием же охлаждал. Мариена быстро утомили постоянные вспышки, лязг и стук, и он ушёл в тень. Сел на камень у решётки и стал смотреть на горы.

Его поразило, как точно Морбед нашёл способ охладить его пыл. Теперь, когда он получил относительную свободу, к нему вернулось его обычное здравомыслие, и в нём бесследно погас тот порыв, который только что, в камере, заставил его всей душой обратиться к Миру Неба… Он вздохнул и опять устремил взгляд на далёкие вершины, едва различимые в ночной темноте.

К утру Морбед закончил оковы, забрал их и ушёл.

День потянулся за днём. Морбед не возвращался. Мариен был почти уверен, что он уже не вернётся. Еда почти закончилась, осталось только два сухаря. Прошло ещё три дня. Мариен съел сухари, тщательно пересмотрел все вещи в поисках провизии — но больше на площадке не было ничего съестного. Только вода — родник, бивший из скалы.

Диаманта и Эдвин с каждым днём всё острее чувствовали, как далеко их забросила судьба. Эдвин постоянно обращался к Миру Неба, прося спасти Харта, а Диаманта подолгу смотрела в окно на пустую дорогу, гадая, что происходит в Тарине и в Варосе.

Её беспокоило, что нет писем от Мариена. Он предупреждал, что уедет по просьбе Аксианта, обещал скоро вернуться — но не писал уже очень давно. Впрочем, письма могли задержаться или затеряться. Не оставалось ничего, кроме как ждать.

Утром в очередной понедельник они, как обычно, пришли к старосте на отметку.

— Писем для нас не было? — спросил Эдвин.

— Нет. Письма идут долго. Да и что вам письма? Что бы там, в Тарине, ни случилось, вам-то всё одно не уехать никуда.

К старосте подбежал его маленький сын.

— Вот, сынок, когда я состарюсь, ты будешь отмечать ссыльных… — он взглянул на Эдвина и Диаманту. — И детишки ваши тоже тут будут жить. А куда они денутся? Где родители живут, там и дети должны жить.

Эдвин с Диамантой вышли на улицу, по которой, громко гогоча, с важным видом бродили гуси. Вернулись домой. Эдвин пошёл за водой к колодцу, а Диаманта занялась обедом, но ей отчего-то стало тоскливо и тревожно. Она посмотрела в окно на солнечную дорогу и прошла в кабинет Эдвина. Книга лежала на столе, почти полностью переписанная начисто. Диаманта открыла её наугад — текст всегда помогал ей успокоиться.

Диаманта изумлённо посмотрела на страницу, потом раскрыла книгу в другом месте.

Скрипнула дверь, Эдвин прошёл на кухню с полными вёдрами воды и поставил их на пол. Диаманта взяла книгу и побежала к нему.

— Посмотри! Скорее посмотри! Текст меняется!!

— Что?!

— Да! Вот здесь… Я только что открыла! Мы же с тобой вчера писали этот отрывок, я помню его почти дословно! Там не было такого абзаца!

Эдвин взглянул на последние страницы. Он тоже точно помнил абзац, на котором остановился вчера, но сейчас текст им не обрывался! Эдвин посмотрел в книгу, на Диаманту и вымолвил:

— О Небо…

Диаманта стиснула его в объятиях.

— Это чудо! Это настоящее чудо!! Теперь я верю, что всё будет хорошо! Эдвин, Мир Неба здесь, каждую секунду с нами! Как я счастлива!!!

Эдвин с Диамантой читали книгу весь вечер — и были поражены тем, насколько подробнее она стала за то время, что они были её лишены. Эдвин произнёс:

— Теперь я понимаю, откуда взялись «лишние» экземпляры, о которых рассказывал Лионель, помнишь? Я уверен, что Адриан переписывал книгу, как я сейчас. Интересно, чьей рукой написан тот экземпляр, который ты купила в Тарине? Может, его тоже писал Адриан?..

Он положил книгу на стол и добавил:

— Завтра же начну ещё одну. А эту подарю Харту, если получится.

ГЛАВА 15. Месть

Осень в этом году наступила как-то неожиданно. Резко похолодало, Тарину окутали зябкие туманы, потом зарядили дожди…

Жизнь во дворце шла своим чередом. Рэграс снова занялся фехтованием с Гидеоном, но тот уже не жаловался на строгость дяди и не спорил с ним, решив, что чем ближе будет к Рэграсу, тем быстрее сумеет предотвратить опасность, если она появится. Со дня на день Гидеон ждал возвращения отца, но его всё не было.

В этот день к Рэграсу приехал правитель Адара с докладом. Отпустив его, король стал рассматривать подарок правителя — коллекцию охотничьих ножей.

Вошёл слуга. Дог Планшет, спавший на полу, приподнялся и глухо зарычал.

— Ваше величество, вам письмо, — слуга поставил поднос с письмом на стол, поклонился и вышел.

Рэграс взял конверт.

— От Морбеда… Хм.

«Написано таким же сладким тоном, каким всегда говорил Картар, когда задумывал очередную подлость, — подумал Рэграс, и по его губам скользнула презрительная улыбка, но тут же исчезла. — Что ж… Если это ложь, то Морбед сильно просчитался. А если правда…»

Он ещё раз просмотрел письмо и позвонил в колокольчик.

— Гидеона ко мне.

Слуга убежал.

Рэграс положил письмо на стол и подошёл к окну. Под пасмурным небом желтел сентябрьский сад. Каждый порыв ветра обрывал с деревьев листья. «Удивительно, как похожи слова „преданность“ и „предательство“…»

Через некоторое время слуга вернулся.

— Ваше величество! Их высочество Гидеон только что куда-то ушли из дворца.

Рэграс жестом приказал слуге выйти, запер двери кабинета и открыл тайник. Но шёлка там не было.

Рэграс замер. Некоторое время неподвижно стоял, глядя на место, где должен был лежать шёлк. Потом зло выругался и открыл шкатулку с ключами. Недоставало двух: ключа от Лунного Мира и от Мира Иваль. «Гидеон знает, как открыть этот тайник! Кто это сделал? Кто из двоих? Гидеон или Морбед?»

Рэграс направился к Гидеону в покои. Дверь была заперта. Он раздражённо постучал. Открыл Шарден и низко поклонился.

— Ваше величество! Их высочество ушли.

— Выйди вон и никого сюда не впускай.

— Слушаюсь, ваше величество, — кивнул Шарден и поспешно исчез.

Рэграс прошёл по комнате. Пахло горелым, но камин был погашен. Рэграс взял кочергу, пошевелил угли — и вытащил маленький уцелевший уголок шёлковой ткани.

— Шарден!

Вбежал слуга.

— После ухода Гидеона сюда кто-нибудь заходил?

— Нет, ваше величество.

— Двери были заперты?

— Да, ваше величество! Их высочество перед уходом приказали мне запереть двери, как всегда.

— А чем ты занимался после того, как Гидеон ушёл?

— Уборкой в соседней комнате.

— Ты не слышал каких-нибудь звуков из этой комнаты?

Шарден задумался и пожал плечами.

— Нет, ваше величество. Кажется, ничего не слышал.

— Ты что-нибудь сжигал в камине?

— Нет, ваше величество. Возможно, их высочество изволили что-то сжечь.

Рэграс положил пальцы на перстень, чтобы узнать, где Морбед. Он был в Мире Зимы.

Погода располагала к прогулкам в одиночестве. Гидеон зашёл в маленький уютный трактирчик, а потом решил верхом прогуляться за город по дороге вдоль реки. Осенью там было особенно красиво: деревья роняли листья, открывая бескрайнюю даль. А хмурая погода вполне соответствовала настроению Гидеона.

Он вышел из трактира, вскочил на Альта и не спеша поехал к Северным воротам, гадая, почему отец задерживается в Эстуаре и что поделывает Морбед.

У ворот его остановили охранники.

— В чём дело?! — возмутился Гидеон.

— Приказ его величества задержать вас и препроводить во дворец, — отчеканил офицер и показал ему бумагу с подписью короля.

Через четверть часа его ввели в королевский кабинет. Рэграс был мрачен как туча.

— Дядя, что случилось?!

— Дай мне свой перстень.

Гидеон замер в нерешительности.

— Ваше величество! Что случилось?

— Быстро! — прикрикнул Рэграс.

Гидеон снял с пальца перстень и протянул ему. Рэграс приказал гвардейцам:

— Обыскать его!

— Что случилось? — повторил Гидеон, ошеломлённо глядя на Рэграса. Его схватили за руки. Офицер проверил его карманы и достал из правого ключ от Мира Иваль. Увидев его, Гидеон потерял дар речи.

— А где ключ от Лунного Мира?

— Спросите у Морбеда! Я вас предупреждал!

Рэграс ничего не ответил. Некоторое время молчал, размышляя о чём-то, потом велел охране выйти. Взял зелёный ключ, создал в стене коридор и кивнул племяннику:

— Входи.

— Дядя, неужели вы подозреваете меня?!

— Входи!

Через минуту Гидеон и Рэграс уже были в замке в южных горах. Рэграс закрыл переход и запер двери кабинета.

— Зачем ты сжёг шёлк?

— Что?! Шёлк сожжён?!!

— В твоём камине. Что ты хотел скрыть? Говори!

Ярость в душе Гидеона сменилась отчаянной болью. Он посмотрел на Рэграса глазами, полными страдания.

— Дядя, как вы могли подумать?!

— Где ключ от Лунного Мира?

Гидеон представил, что будет, если он не сумеет доказать Рэграсу свою невиновность, и похолодел. Сжал руки и еле слышно повторил:

— Дядя…

— Отвечай на вопрос. Где ключ от Лунного Мира? И объясни, что этот ключ делал у тебя в кармане.

— Морбед подкинул мне его! Только я не знаю, когда.

— Морбед в Мире Зимы! Я жду объяснений, Гидеон! Зачем ты сжёг шёлк? После твоего ухода к тебе в покои никто не входил, дверь была заперта — ты сам приказал запереть её!

Повисла мучительная пауза.

— Я жду объяснений! — крикнул Рэграс, приходя в ярость.

— Дядя, — наконец произнёс Гидеон и закрыл глаза, пытаясь успокоиться, но тут же снова посмотрел на Рэграса. — Ну неужели вы могли подумать, что это я? Как вы могли подумать?! Ведь ясно же, что Морбед подбросил мне ключ! И сбежал в Мир Зимы! Я… я никогда не был подлым!

Рэграс посмотрел на него тяжёлым взглядом. Достал его перстень и произнёс над ним заклинание, уничтожающее силу, после чего бросил перстень на пол.

— Ты больше не Гарер, Гидеон. Ты обычный человек, государственный преступник. Чем быстрее расскажешь мне всю правду, тем будет лучше. Я жду.

Гидеону показалось, что он сейчас потеряет сознание, но он кое-как овладел собой.

— Я жду!! — Рэграс опять повысил голос.

Гидеон ничего не ответил.

— Если ты будешь запираться, придётся допросить тебя с пристрастием! Где ключ от Лунного Мира?

Угроза пытки привела Гидеона в ярость. Он зло ответил:

— Спросите у её величества!

— При чём тут Королева?

— Весь двор до сих пор шепчется о её романе с Морбедом!! Только вы не хотите ничего замечать, дядя!!!

Рэграс дал ему пощёчину.

— Я знал, что ты трус. Но не думал, что ты такой мерзавец.

Он отпер двери кабинета и позвал охрану.

— Посадить его в западную башню. Не выпускать из камеры ни под каким предлогом. Кроме хлеба и воды, ничего не давать.

Гидеон побледнел и бросил на Рэграса отчаянный взгляд.

— Дядя! Ну нельзя же так заблуждаться!! Эта ошибка будет стоить вам жизни!!!

— Увести.

Гидеон был так потрясён, что даже не сопротивлялся, когда его повели в башню. Сейчас он отчаянно жалел, что у него вырвались эти глупые слова о дворцовых сплетнях. Он ни на секунду не верил в измену Королевы, всего лишь хотел показать дяде, насколько тот неосторожен — а теперь…

Они прошли через замок и поднялись в башню. Офицер открыл маленькую камеру, впустил туда Гидеона и запер дверь.

Вернувшись во дворец, Рэграс направился в покои Королевы, но её там не было. Горничная сказала:

— Её величество в детской.

— Я немедленно хочу её видеть.

Горничная присела в поклоне и убежала.

На туалетном столике Королевы лежал томик стихов. В середине книги белела закладка. Рэграс взял книгу, раскрыл и увидел, что это не закладка, а записка.

Когда вошла Королева, Рэграс сидел в кресле с книгой в руке.

— Здравствуй, дорогой! Читаешь? Я уже третий день не могу оторваться от этих стихов. Удивительно проникновенные! Такой слог!

Рэграс посмотрел на неё. Королева встревожилась.

— Что-то случилось?

Повисла пауза.

— Рэграс, что случилось?

— Слог действительно проникновенный. Ты изменяла мне с Морбедом?

— Что?! Как ты мог даже подумать такое! Откуда у тебя эти безумные подозрения?!

— А как ты объяснишь вот это? — и он протянул ей записку.

Королева прочитала и ахнула.

— Какой негодяй!

— Негодяй?

— Так отплатить за добро, с которым мы его приняли… Как это низко… Какое предательство!

— Ты хочешь сказать, что Морбед подбросил эту записку, чтобы оклеветать тебя?

— Да, Рэграс! Неужели ты хоть на секунду мог поверить, что между нами в самом деле что-то было?!

— О вашей связи я узнал не отсюда. Мне сказал Гидеон. Я не поверил ему, но теперь вижу, что он не лгал.

— Рэграс, не верь, это клевета! Морбед всё это подстроил! Он хочет нас разлучить, чтобы завладеть гайером!

— А тебе не кажется, что для этого он выбрал не самый лучший способ? — сказал Рэграс с издёвкой. — Подложил записку тебе, а не мне. Если бы я не зашёл сюда сейчас и не увидел её случайно — и не где-нибудь, а в книге любовных стихов! — я ничего не узнал бы о вашем романе!

Королева некоторое время молча смотрела на него.

— Ты не веришь мне?!

— Не верю! — его глаза наполнились гневом. — Не верю! Луна умеет обманывать как никто, в её свете все предметы меняют очертания… Я знал, что ты непостоянна, я полюбил тебя за твоё непостоянство, но не думал, что ты способна предать меня!!

— Полюбил? — медленно ответила Королева, овладев собой. — Я начинаю в этом сомневаться. Что-то другое ты принял за любовь… Настоящее чувство не смогла бы разрушить подлость дурного мальчишки.

В глазах Рэграса бушевал гнев и отчаянная боль. Он хотел что-то ответить, но сдержался и некоторое время молчал, нервно прохаживаясь по комнате. Королева тоже молчала.

Наконец Рэграс произнёс:

— Я не удивлён тем, что ты сделала. Я знал, что рано или поздно этим кончится, несмотря на твою клятву хранить верность… Только надеялся, что у тебя хватит честности самой признаться мне во всём.

Она покачала головой.

— Как ты ревнив — и как ловко Морбед сыграл на твоей ревности! Аксиант был прав… Рэграс, очнись! Ты теряешь всё!

— Уже потерял.

— Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я ухожу. Прощай, — холодно ответила Королева и вышла.

Она забрала Дэриса и вместе с ним ушла в Лунный Мир.

Когда в Гидеоне немного утихли бушевавшие чувства, он погрузился в размышления. «Что теперь делать? Как быть? Морбед… какой подлец!!! Не дал мне даже возможности отразить удар!! Теперь дядя на очереди… только Королева может заставить его одуматься!.. Но… Как он мог?! — обида нахлынула с новой силой. — Я готов жизнь отдать за него, а он… Ну что ж. Если с ним что-то случится, пусть винит в этом только себя! Себя и свою слепоту!! — подумал он с ожесточением, но возмущение тут же погасло. — Впрочем… Я ведь и сам виноват в том, что случилось. Был слишком мягок с Морбедом, слишком старался понравиться дяде, проглатывал обиды, сглаживал острые углы… Если бы у меня хватало смелости настаивать на своём, не боясь дядиного гнева, ничего этого не произошло бы!! И с Морбедом… сколько издевательств я ему спустил! Ну почему сразу не поставил его на место?! Всё время ждал подходящего момента… дождался. Теперь едва ли представится шанс что-либо исправить… Остаётся только одна надежда — что отец успеет вернуться, прежде чем меня казнят. Хотя и отец уже ничего не изменит. У меня больше нет перстня, нет силы Гареров… её не вернуть… какой позор. Остаётся только умереть, как Гарер. Может, хоть это заставит дядю мне поверить. И почему я не послушал отца, не уехал вместе с ним в Эстуар? Вот дурак! Хотел доказать что-то дяде! Доказал… И зачем сказал ему про Королеву?! А если они теперь поссорятся? Морбед будет мне очень благодарен!!!»

Гидеон посмотрел на холодные серые стены, на зарешёченное окно, на несвежую солому на полу, сжал руки и опустил голову.

Вдруг на стене очертились контуры двери. Она бесшумно открылась, и вошёл Морбед. Гидеон онемел.

— Здравствуй. Вот зашёл посмотреть, как ты устроился на новом месте. На мой вкус, обстановке немного недостаёт роскоши.

Гидеон бросился к нему, но Морбед прикоснулся к перстню, и Гидеона швырнуло на пол. Он упал навзничь, у него перехватило дыхание.

— Тише, дружок, тише. Ты забыл, что ты уже не Гарер, а обычный человек? Вот и веди себя, как обычный человек — тихо, смирно и покорно… — Морбед подошёл ближе и всмотрелся в его лицо. — Да ты плакал? Бедняга. Ну ещё бы. Обидно, когда тебе не верят, правда? А настоящие слёзы у тебя впереди. Знаешь, что тебя ждёт? Дядю ты больше не увидишь. Пока придётся посидеть здесь, а потом тобой займусь я. Да, да, будут зелёные оковы. Будет очень больно, очень страшно и никакой пощады. Я же тебя предупреждал. Признаться, мне даже жаль тебя. Это мучительная смерть.

— Мерзавец, — выдохнул Гидеон, вставая. — Какой же ты мерзавец!!

— Ну, ну, — Морбед снова тронул перстень, и Гидеона отбросило к стене. — Посиди, отдохни. Не стоит так горячиться. Тебе надо беречь силы.

— Я убью тебя!!!

— Пожалуйста, — согласился Морбед. — Можешь прямо сейчас. Хотя нет, сейчас мне некогда. Очень много дел. Ну, до встречи, милый Гидеон. Увидимся.

Лунный Мир был наполнен нежностью и неуловимым, ускользающим очарованием. Лес окутывала лёгкая дымка, листья серебрились под лунными лучами… Но с приходом Королевы эта безмятежность исчезла без следа. Поднялся порывистый ветер и зашумел в высоких кронах, небо затянуло облаками.

Оказавшись в своём дворце, Королева уложила Дэриса спать, а сама не могла найти себе места от нахлынувших чувств. То ей овладевало мучительное желание вернуться в Мир Дня и попытаться снова объясниться с Рэграсом, то она решала отложить разговор до утра, то вновь собиралась идти к нему немедленно… Боль и обиду сменяли давние, счастливые воспоминания любви, и после них сегодняшнее оскорбление становилось нестерпимым, жгло душу, как гайер. Королева сжимала руки и снова и снова принималась ходить по сумрачному залу, украшенному гобеленами.

Вдруг она ощутила сильную тревогу. Остановилась, словно прислушиваясь. Тихий, но упрямый внутренний голос настойчиво советовал отправиться в Мир Дня, не задерживаясь ни на минуту.

— Рэграс… — прошептала она и побежала к переходу. Только что бушевавшая в ней буря утихла во мгновение ока. Теперь ей хотелось одного — немедленно увидеть мужа и помириться с ним.

Она подбежала к двери в Мир Дня — но дверь была заперта. Королеву охватил ужас. Она постучала, но холодный камень глухо молчал. Королева прижалась к нему и некоторое время стояла в каком-то оцепенении.

Наступил вечер. Небо затянули тёмные осенние тучи. Пошёл дождь, крупные капли застучали по дворцовым окнам.

Из покоев жены Рэграс направился к себе. Он был так мрачен, что придворные и слуги склонялись перед ним в низком поклоне и старались немедленно исчезнуть куда-нибудь, чтобы не стать случайными жертвами королевского гнева.

Только Планшет обрадовался, увидев его — он вскочил, виляя хвостом, подбежал и начал ласкаться. Рэграс потрепал его по шее. Неторопливо расстегнул колет и воротник рубашки, подошёл к окну и долго стоял, глядя в дождевые сумерки. Потом позвонил в колокольчик. Вбежал слуга.

— Принеси вина.

Планшет беспокойно бегал по комнате и поскуливал, пока Рэграс не приказал ему:

— Лежать!

Планшет улёгся на ковёр, не сводя с хозяина грустных глаз.

Слуга принёс бутылку, бокал и поставил на столик.

— Иди, — велел король хмуро. — Запри все двери и никого ко мне не впускай.

Слуга поклонился и исчез.

Рэграс начал ходить по спальне туда-сюда. Достал из шкафа миниатюрный портрет Королевы и некоторое время смотрел на её лицо. На секунду в его глазах промелькнула нежность, но тут же сменилась гневом, а потом и яростью. Он подошёл к камину и бросил миниатюру в огонь. Когда портрет сгорел, Рэграс взял бокал, налил себе вина и отпил несколько глотков. Вдруг Планшет вскочил, подпрыгнул и выбил бокал у него из рук. Рэграс выругался.

Планшет понюхал разлитое вино, лизнул и жалобно заскулил, заглядывая хозяину в глаза. Рэграс почувствовал, что на него неудержимо наваливается сон.

— Неужели яд, — выговорил он, изо всех сил пытаясь сохранить сознание. Хотел прикоснуться к перстню, но в глазах у него потемнело, и он без чувств опустился на ковёр.

Планшет потрогал хозяина лапой. Лизнул его руку, обнюхал лицо. Поднял голову и зарычал.

На стене возникли контуры двери, она открылась. В королевской спальне появился Морбед. Планшет громко залаял на него, загораживая собой короля, но Морбед задел перстень. Пёс взвизгнул, упал и затих.

Морбед взял бесчувственное тело Рэграса и унёс его в коридор.

Очнувшись, Рэграс в первую минуту ничего не понял. Он увидел перед собой сумрачные горы. Попробовал пошевелиться и, к своему изумлению, обнаружил, что закован по рукам и ногам в гайер.

Он стоял в небольшой пещере. Оковы были вделаны прямо в камень. Он взглянул на правую руку — на пальце не было перстня.

Перед ним появился Морбед.

— Очень рад вас видеть, дядя, — начал он светским тоном. — Простите, что отвлекаю. Но наш разговор не займёт много времени.

Рэграс мгновенно всё понял. Судорога прошла по его телу. Взгляд стал ледяным.

— Итак, — продолжал Морбед. — Я пришёл поблагодарить вас за помощь. Я хочу сказать вам спасибо — вы помогли мне всем, чем только могли! Мне даже не пришлось трудиться. Вы сами избавились от всех, кто мне мешал. Признаться, я не ожидал, что обмануть вас будет настолько легко. Самым сложным было добраться до шёлка и наложить на него заклятье. Но я не зря столько времени прожил в Мире Сет. Я изучал там тёмную магию и знаю такие заклинания, каких не знает больше никто из Гареров… Когда шёлк из врага стал моим союзником, дело пошло гораздо проще. Я узнал, как управлять гайером, узнал, где его раздобыть. Конечно, копию ключа от Мира Иваль сделать было нелегко, я долго искал этот металл. Но всё-таки нашёл. Да, дядя, я подменил ключ, когда гостил во дворце. Я забрал из вашей шкатулки подделку только сегодня, вместе с ключом от Лунного Мира. А потом подкинул настоящий ключ от Мира Иваль Гидеону. Чтобы окончательно уверить вас, что он негодяй, я пожертвовал уголком шёлка и не жалею. Спасибо вам! Вы обошлись с Гидеоном просто идеально, я сам не сумел бы лучше. Он ведь догадался почти обо всех моих планах. Если бы вы соблаговолили его выслушать, он поведал бы вам, что вас ждёт. Увы, теперь его участь будет печальна. Пока он посидит в тюрьме, а когда вы умрёте, займёт ваше место здесь. Я ведь обещал ему смерть, как и вам. Такую же смерть…

Теперь о супружеской верности. Пока я гостил во дворце, я действительно всеми силами добивался взаимности её величества. Королева не оттолкнула меня, за что я ей очень благодарен — мои долгие беседы с ней дали всему двору повод для сплетен… Впрочем, она и не подпустила меня к себе слишком близко. Как я ни старался отбить её у вас, она осталась верна вам. Мне ничего не оставалось, кроме как устроить этот смешной розыгрыш с любовной запиской… И вы разорвали связь с женой. Не она с вами, а вы с ней — осознанно, по своей воле. Я благодарю вас за это. Больше мне ничего не было нужно.

Я всю жизнь мечтал увидеть вас в этих цепях! Какое счастье! Рэграс, надменный, великий, непобедимый, стоит передо мной закованный и даже не может пошевелиться. Он без перстня, босой, в одной рубашке. Кстати, ваш перстень там, в углу пещеры, вместе с вашим колетом и сапогами. Мне он не нужен. Надеть его на палец вам уже не суждено. Увы, увы. Всё, чего я хочу — чтобы ваши мучения длились как можно дольше, — произнёс Морбед задумчиво. — Так и будет — ведь вы Гарер. Вы всегда так гордились этим, а теперь это станет для вас наказанием. Вы, с вашим здоровьем, выносливостью, жизненной силой, промучаетесь в этих оковах несколько дней. Может быть, даже неделю. Очень хорошо. Думаю, вам хватит времени вспомнить, как вы убивали моего отца. Вспомнить как следует. Наконец-то вы будете наказаны за его смерть — и за всю боль, которую причинили моей матери и мне! — глаза Морбеда загорелись яростью. — Наказаны за слёзы, которые мать пролила, когда узнала о том, что отца больше нет! Время, когда она ждала моего появления на свет, было для неё чернее ночи! Она умерла через несколько дней после того, как родила меня! Умерла только по вашей вине! Я с детства мечтал только об одном: отомстить вам. Поэтому сегодня лучший день в моей жизни!

Сейчас я заставлю эти оковы гореть. Когда от боли вы будете терять сознание, они будут гаснуть. Придёте в себя — снова загорятся, и так до тех пор, пока вы не умрёте.

Ну что ж… я пойду. Не буду вам докучать. Тем более что у меня есть шёлк, и я смогу всё время видеть вас. Я знаю, дядя, какой вы гордый, — Морбед улыбнулся. — Это хорошо. Это прекрасно! Вы не станете показывать, как вам больно. Из-за этого вам будет вдвое тяжелее — ведь вы не будете знать, когда я смотрю на вас, а когда — нет. Обещаю, что буду подолгу смотреть на вас! Никакое зрелище не может доставить мне больше радости, чем это! Я буду наслаждаться. А вы даже не надейтесь на спасение. Королева в Лунном Мире, он закрыт, ключ у меня, а без перстня вас никто не услышит… Ну что, до встречи, дорогой дядя. Мы с вами ещё встретимся. Когда вы будете умирать, я ни на секунду не отойду от вас.

Морбед хотел прикоснуться к перстню, но тут же остановился и добавил:

— Ах, простите. Я невежлив. Говорю, говорю, а вам не даю и слова вставить… Может, вы тоже хотите что-нибудь мне сказать?

— Это удар в спину. Ты такой же подлый, как твой отец, — ответил Рэграс. — Тебя ждёт такая же позорная смерть.

— Пусть! Я согласен на любую смерть! Я сделал то, что хотел — отомстил вам! — выкрикнул Морбед срывающимся голосом и прикоснулся к перстню.

Оковы вспыхнули. Рэграс почувствовал страшную боль, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Больно? — участливо поинтересовался Морбед, заглядывая Рэграсу в лицо. — Да. Я вижу, что больно. Вот и хорошо. До свидания, дядя, — повторил он и удалился. За поворотом скрипнула и закрылась дверь. Всё стихло.

Рэграс в ярости сжал кулаки и рванулся что было сил — но оковы даже не подумали отпустить его. Они ответили ослепительной вспышкой. Рэграс стиснул зубы.

Прошла долгая ночь. Над горами медленно поднималось солнце. Рэграса измучила нечеловеческая боль, но он не думал о ней. Перед его глазами стояли Королева, сын и Гидеон.

ГЛАВА 16. Начало Дороги

«Бежать! Бежать отсюда! — стучало в голове у Гидеона. — Дядя сам не понимает, что делает! Морбед убьёт его! Бежать, может быть, я ещё успею! Но придётся ждать ночи… Надо, чтобы меня не хватились как можно дольше. Так… Скоро принесут еду. До утра у меня будет достаточно времени. Этот мерзавец ещё посмел издеваться надо мной! Я убью его… Но как бежать? — задумался Гидеон. — Я безоружен, перстня у меня нет… Только через окно».

Гидеон встал и подошёл к окну. За толстыми прутьями решётки открывался вид на далёкие горы, высокую внешнюю стену и пустой западный двор замка. «Как высоко!! Я же боюсь высоты… Что делать? — Гидеон отвернулся от окна. — Выбора нет… Рискну».

Охранник открыл окошечко и протянул Гидеону кружку воды и кусок хлеба. Гидеон молча взял хлеб, выпил воду и отдал охраннику кружку. Тот закрыл окошечко.

Подождав немного, Гидеон крепко взялся за прутья оконной решётки и попытался развести их в стороны. От этого усилия его бросило в пот. Он отдышался и попробовал снова. Потом ещё, ещё и ещё… В одиночку разогнуть эти толстые кованые прутья казалось невыполнимой задачей, но Гидеон ни секунды не сомневался, что сумеет это сделать. Он не чувствовал ни боли в руках, ни холода, ни усталости — только желание во что бы то ни стало разыскать Морбеда и остановить его.

Наконец один прут отогнулся, а другой Гидеону удалось выломать из оконного проёма. Он попытался просунуть в окно голову и плечи — это не удалось. Пришлось выломать и второй прут.

Была уже глубокая ночь. В окно задувал холодный ветер с гор. Внутренний двор замка ограждала стена, которая примыкала к башне. Всё, что требовалось от Гидеона — попасть на эту стену. Он прислушался — было тихо. Охранники в коридоре ни о чём не подозревали. Гидеон сбросил колет и снял сапоги. Сделал глубокий вдох и осторожно вылез. Вцепился в оконный проём и стал искать ногами опору, чтобы переступить. Посмотрел вниз и едва не сорвался.

Переждав порыв промозглого ветра, Гидеон нащупал правой ногой выбоину в стене. Попытался дотянуться рукой до выступавшего камня — единственного, за который тут можно было зацепиться. Но этот камень находился слишком высоко для того, чтобы можно было одновременно держаться за него и за оконный проём. Собравшись с духом, Гидеон снял левую руку с окна. Теперь он держался только за выбоины и выступы стены.

Ветер свистел в ушах. Гидеон прижался всем телом к холодному камню. Немного отдышавшись, нащупал правой рукой новый камень, взялся за него и едва не упал — рука соскользнула. Гидеон перевёл дух и попробовал снова. На этот раз получилось.

Приняв относительно устойчивое положение, он посмотрел вправо. Стена замка, до которой он мечтал добраться, была на расстоянии примерно двух десятков локтей. Гидеон стиснул зубы и сделал ещё один шаг.

Всё шло хорошо до тех пор, пока он не начал спускаться. Это само по себе было тяжело, к тому же, в стене в этом месте было меньше неровностей. Гидеон решил подняться немного выше, подтянулся — и его ноги соскользнули с опоры. Некоторое время он висел на одних руках. Потом всё-таки сумел нащупать пальцами левой ноги крошечную щербинку между камнями и опереться на неё. Подтянулся, чуть переступил. Прижался щекой к стене и сжал зубы. До цели осталось примерно восемь локтей.

Вдруг снизу, со двора, послышался голос:

— Эй, приятель, ты что там делаешь?

Гидеон замер, вжавшись в стену. Но тот же голос добавил:

— Достань-ка лучше свою фляжку. Холод собачий.

Солдат забористо выругался. Остальные рассмеялись, и всё стихло. Гидеон перевёл дух и сделал ещё один шаг.

Казалось, что он неминуемо должен сорваться — но он держался вопреки законам физики, только силой всепоглощающего желания добраться до цели, не обращая внимания ни на холод, ни на страх, ни на боль во всём теле от ужасного напряжения.

Тёмная громада стены была уже близко. Гидеон думал было прыгнуть на неё, но не стал рисковать. Медленно, осторожно добрался до массивного зубца. Из последних сил дотянулся до него, перелез на стену и рухнул на холодный камень.

Некоторое время он лежал неподвижно. Потом, немного отдышавшись, поднял голову. Впереди поблёскивало металлическое кольцо на крышке люка. Гидеон дополз до крышки и прижался к ней ухом. Внизу, в коридоре было тихо. Попробовал открыть люк — не получилось. Попробовал снова. Крышка немного поддалась. Через минуту ему удалось откинуть её.

Но под ней не было лестницы. Чтобы подняться на эту стену, пользовались приставной деревянной, а сейчас она была убрана. Гидеон тихо выругался. Заглянул в коридор, убедился, что там никого нет, спустился в люк и спрыгнул.

Было довольно высоко. Он ударился больно, но, к счастью, ничего себе не сломал. Вскочил и быстро спрятался в нише. Прислушался. Убедившись, что коридор пуст, осторожно пошёл вправо, в южное крыло замка, надеясь раздобыть там одежду и обувь.

Ему повезло — в соседней башне он обнаружил открытую кладовую и вскоре был одет, как солдаты, охранявшие замок. Он хотел достать оружие, но оружейная хорошо охранялась. Решив не рисковать, Гидеон направился в галерею, откуда были видны ворота. Спрятался в нише за старинными доспехами и затаил дыхание.

Ему пришлось простоять там целый час, прежде чем со двора донёсся отрывистый приказ начальника стражи и скрежет открываемых ворот. Каждое утро слуги ездили в Адар за провизией. Гидеон решил спрятаться в одной из повозок. Соблюдая все меры предосторожности, спустился во двор.

Не замеченный никем, он забрался в повозку с пустыми бочками. Она выехала за ворота. Замок остался позади. Гидеон вздохнул с облегчением.

Небо хмурилось, было холодно, накрапывал дождь. Впереди тянулась длинная пустынная дорога. Гидеон только сейчас почувствовал, как продрог, устал, как у него болят руки и ноги. Его захлестнула тоска. Но он одёрнул себя — расслабляться было ещё рано, вначале требовалось решить, что теперь делать. Гидеон счёл, что лучше всего будет спрятаться в Лунном Мире.

На повозке он добрался до Адара. Выскочил из неё на ходу и побежал в Орту. Обогнул селение, подошёл к пещере. Но его ждало страшное разочарование: дверь в Лунный Мир оказалась закрыта.

Аксианта не было, поэтому не оставалось иного выхода, кроме как ехать домой. Только для этого нужны были деньги и хороший конь. Гидеон решил, что пока он не придумал способа всё это раздобыть, разумнее всего затеряться в толпе, и отправился в Адар.

Он зашёл на рынок, потом побродил по улицам и опять вернулся на рынок. «Что делать? Что делать? Где дядя? Где отец? И что, мне теперь пешком идти домой? Нет, это абсурд! Неужели придётся воровать коня?!! Хочется есть, а просить унизительно… Морбед украл шёлк, он в любой момент может найти меня!»

Вдруг Гидеон увидел отца, который высматривал его в толпе. Подбежал к нему и обнял.

— Отец!!

— Что случилось? — Аксиант изумлённо оглядел его. — Что это за маскарад? А где твой перстень?

— Всё расскажу, отец. Вы не знаете, где дядя?

— Нет, я только что был во дворце — его там нет, его все ищут. А ты знаешь, где он?

— Морбед… Надо спешить! У вас есть ключи?

— Ключ от Эстуара.

— Тогда идёмте домой.

Через несколько минут они были в доме на западной границе Лунного леса. Увидев сына, Елена ахнула.

— Что с тобой?!

— Мама… — выговорил Гидеон, обнимая её. — Я так боялся, что уже никогда вас не увижу…

— Что?!

Гидеон рассказал, что с ним произошло. Аксиант с досадой ударил себя кулаком по колену.

— Рэграс… слепец!

— На него словно затмение нашло! — кивнул Гидеон. — Он мне не поверил! Его надо найти, он в опасности! Найти во что бы то ни стало!

Аксиант прикоснулся к перстню, прислушался и нахмурился.

— Не слышу его.

— Отец, а что теперь будет со мной? Ко мне больше не вернётся сила Гареров?

Аксиант вздохнул.

— Я не смогу вернуть тебе силу, она же даётся раз в жизни. Теперь это может сделать только Рэграс. Надеюсь, он ещё жив…

— Я убью Морбеда!! Я убью его!!!

— Или он тебя, — заметил Аксиант со вздохом и снова положил пальцы на перстень. Слушал долго.

— Морбед в Мире Зимы, у себя дома. Этого ещё не хватало… Ну что ж. Идём туда, Гидеон.

Гидеон быстро переоделся в свою одежду и глотнул вина.

— Отец, можно, я возьму ваш меч?

— Бери.

Гидеон убежал в отцовский кабинет.

— А как идёт время в Мире Зимы? — спросила Елена.

— Почти как в Эстуаре.

— Это рискованно! Пока вы будете там, здесь может случиться всё, что угодно! Может, лучше к Фиду?

Аксиант покачал головой.

— Нет, первым делом мы должны найти Морбеда! Пока он на свободе, всё бесполезно!

Гидеон вернулся в гостиную, вооружённый длинным мечом с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Аксиант достал ключ, создал переход и вместе с сыном скрылся в тумане коридора.

Прошло несколько дней. Рэграс стал всё чаще терять сознание от боли. Когда он очнулся в очередной раз, оковы немедленно вспыхнули. Его глаза наполнились страданием. Солнце садилось, вершины напротив горели красным.

Рэграс закрыл глаза и мысленно позвал Фида.

— Зачем ты хочешь, чтобы я прилетел к тебе, мой мальчик? — отозвался дракон.

— Фид, я люблю тебя, как отца. Исполни мою последнюю просьбу! Сожги меня своим огнём! Я не хочу умирать от гайера. Я хочу, чтобы ты убил меня! Прошу тебя!

— Неужели ты согласен испустить дух в оковах?

— Ты же знаешь, что от них невозможно освободиться, Фид…

— Обратись к Миру Неба, и его Свет поможет тебе.

Рэграс поморщился и стиснул зубы.

— Нет… Я же всю жизнь боролся с ним…

— Не бойся его. Мир Неба — единственное место, где пройдёт твоя боль.

— Нет. Такое унижение… нет! Я очень прошу тебя, Фид, подари мне смерть! Твой огонь чист. Я сочту за честь умереть от него!

— Я хочу, чтобы ты стал свободным…

— Свободным? Значит, нет выхода… Что ж… Если ты считаешь меня недостойным твоего огня, пусть будет так. Скоро смерть придёт сама. Я чувствую, что уже скоро… Прощай, Фид…

Рэграс открыл глаза. Закат уже погас, смеркалось. Оковы ярко загорелись. Рэграс уронил голову на грудь и провалился в беспамятство.

Аксиант и Гидеон вышли из перехода в один из залов замка Морбеда в Мире Зимы. Было холодно, за окнами выла метель. Аксиант положил пальцы на перстень и с досадой посмотрел на сына.

— Он уже ушёл отсюда.

— Давайте осмотрим замок, отец! Может быть, шёлк здесь!

— Давай, только быстрее.

Через некоторое время они нашли нужный зал. Там жарко горел камин, на столе стояла открытая бутылка вина и бокал. На стене висел шёлк, у которого недоставало одного уголка. Взглянув на него, Аксиант и Гидеон ахнули: шёлк показывал горы и Рэграса, закованного в гайер. Перед ним появился Морбед.

— Добрый вечер, дядя. Ну как вам казнь? Всё идёт хорошо? Да, просто отлично, — кивнул он с удовлетворением. — Я вернулся, как и обещал. Не буду досаждать вам разговорами, понимаю, что вам сейчас не до них… Но я побуду с вами, если вы не против. Просто посмотрю на вас.

Увидев это, Гидеон потерял дар речи.

— Отец, скорее посмотрите, где они! Я убью этого мерзавца!!!

Пока Аксиант смотрел по шёлку, где находится Рэграс, Гидеон обыскал зал, но не нашёл ключей.

— Я знаю, куда идти, — наконец произнёс Аксиант.

— Шёлк оставим здесь?

— Да, лучше раньше времени не выдавать себя.

Аксиант создал коридор, который вывел их на узкую горную тропу.

— Вверх и направо, тут недалеко.

— Не трогайте Морбеда, отец, — решительно попросил Гидеон. — Я сам его убью!!

Они выбрались на площадку и увидели Рэграса и Морбеда, сидевшего на камне. Морбед встал и спокойно кивнул им.

— Здравствуйте, Аксиант. Надо же, Гидеон, выкрутился. Признаться, я не ожидал увидеть тебя здесь.

Гидеон, бледный от гнева, с горящими глазами, выхватил отцовский меч.

— Я сейчас убью тебя, мерзавец! На этот раз ты не отвертишься!

— И не собираюсь. Главное уже сделано. Посмотри сам — твоему драгоценному дяде осталось совсем немного.

Морбед сбросил плащ и тоже обнажил меч. Гидеон нанёс удар. Зазвенели клинки.

Гидеон быстро оттеснил Морбеда в сторону, на тропу. Аксиант подбежал к Рэграсу и похлопал его по щеке. Тот открыл глаза.

— Рэграс! Как же так!!

Рэграс застонал.

— Брат…

— Почему ты не позвал Фида на помощь?

— Я просил его… освободить меня… сжечь меня… Это уже неважно. Мне… осталось недолго.

— Нет, Рэграс, мы спасём тебя!

— Бесполезно, Аксиант… я… я хочу пить…

Аксиант вытащил из кармана фляжку и поднёс её к пересохшим губам Рэграса.

Холодный свет гайера, блестевший на клинках мечей, приводил Гидеона в неистовство.

— Если бы у тебя была хоть капля совести, — сказал он, парируя очередной удар, — ты бы сдался без боя. Ты заслуживаешь, чтобы тебе просто отрубили голову, негодяй!!

— Какие красивые слова, — отозвался Морбед, делая молниеносный выпад. Гидеон увернулся и отбил его. — Может, мне встать перед тобой на колени и дать себя обезглавить? Ты же полное ничтожество, Гидеон! И сейчас тоже! Ты смешон в своём гневе!

— Смейся на здоровье. Я убью тебя!!

Морбед рассмеялся, Гидеон сделал ошибку — и клинок Морбеда ранил его в руку.

— Вот, что я говорил, — улыбнулся Морбед.

Гидеон немедленно ударил снова. На рубашке Морбеда расплылось кровавое пятно.

— Дядя учил меня фехтовать! — выкрикнул Гидеон. — Он лучший фехтовальщик Великого Мира! А ты трус и подлец! Тебе никогда не победить меня, и ты это знаешь! И сейчас ты боишься меня, боишься! В твоих глазах — страх!

Гидеон наносил удар за ударом. Морбеду было всё труднее защищаться. Гидеон снова ранил его, на этот раз в ногу.

Некоторое время они бились молча.

— Ну как тебе нравится в шкуре обычного человека? — вдруг поинтересовался Морбед. — По-моему, тебе очень идёт. На Гарера ты не тянешь. И никогда не тянул.

— Наплевать, Морбед! Тысячу раз наплевать!! Можно лишить меня силы, но чести и достоинства лишить нельзя! Можно отнять у меня перстень, но нельзя сделать меня негодяем!! Вот тебе за дядю!!! — воскликнул он и мощным ударом отбил клинок Морбеда так, что тот потерял равновесие, а потом с размаху снёс ему голову с плеч.

На камни хлынул фонтан крови. Гидеон опустил меч, тяжело дыша. Потом спустился вниз и устало сказал:

— Всё.

Он тщательно вытер меч полой плаща, убрал его в ножны и подбежал к Рэграсу.

— Дядя, я отомстил за вас! Я убил Морбеда!

Рэграс посмотрел ему в глаза. Некоторое время молчал, потом с горечью произнёс:

— Жаль.

Гидеон ошеломлённо посмотрел на него. Решив, что Рэграс от боли сам не понимает, что говорит, спросил:

— Как освободить вас? Как вам помочь?

— Там в пещере лежит мой перстень. Принеси его сюда.

— Перстень придаст тебе сил, но вряд ли ты сумеешь раскрыть оковы, — сказал Аксиант.

— Попробую.

Гидеон быстро нашёл перстень дяди с узким зелёным камнем и надел его Рэграсу на палец. Рэграс произнёс заклинание, но ничего не произошло. Он подождал и попробовал ещё раз. Гайер гневно вспыхнул. Рэграс задавил стон и выговорил:

— Бесполезно…

Он собрал волю и попробовал снова, но гайер загорелся так, что стало больно на него смотреть.

— Неужели нельзя спасти?! — Гидеон с отчаянием посмотрел на отца.

— Можно позвать Эдвина, — предложил Аксиант. — Он единственный, кто теперь сумеет раскрыть эти оковы.

— Так чего же мы ждём? Скорее идите за ним, отец!

Аксиант вопросительно посмотрел на Рэграса. Помедлив, тот кивнул и уронил голову на грудь.

Аксиант достал ключ, создал переход в скале и ушёл. Гидеон заглянул в лицо дяде, похлопал его по щеке — король был без сознания. Гидеон прижал ухо к его сердцу. Оно ещё билось.

— Ну скорее же! — прошептал он в отчаянии. — Дядя! Пожалуйста, держитесь! Я с вами! Держитесь! Вы должны жить, дядя! Я же люблю вас, как отца! Я не отпускаю вас! Умоляю вас, не уходите!!

Через несколько минут, показавшихся Гидеону вечностью, из коридора появились Эдвин с Диамантой и Аксиант.

Эдвин подбежал к королю.

— Ты можешь освободить его? — спросил Гидеон. В его глазах блестели слёзы.

— Да, — ответил Эдвин и взялся за браслет на левой руке Рэграса.

Гайер вспыхнул, озарив ночные горы ослепительным бело-зелёным светом. Все невольно прикрыли глаза. Рэграс застонал. Поднял голову и увидел Эдвина. Оковы погасли и раскрылись. Гидеон подхватил дядю.

Аксиант сбросил плащ и расстелил. Рэграса осторожно уложили на него.

Эдвин опустился на колени около короля. Тот посмотрел на него и выговорил:

— Ты согласился помочь мне… после всего…

— Мир Неба — мой дом. И ваш дом, ваше величество!

Рэграс с горечью возразил:

— Это не мой дом. Тебе ли этого не знать…

— Гайер не впускал вас туда, но гайера больше нет. Мир Неба любит вас! Его Свет может исцелить вашу боль.

Рэграс помолчал и произнёс:

— Спасибо, Эдвин… Но не надо. Дальше… я сам.

— Дядя, прошу вас, не отказывайтесь от помощи! — встревожился Гидеон.

Но Рэграс попросил:

— Аксиант, дай мне напиток Королевы.

Гидеон и Эдвин осторожно приподняли его, и Аксиант напоил его из фляжки.

— Нам пора во дворец, дядя!

— Выдержишь переход через туман? — спросил Аксиант.

Рэграс едва заметно кивнул. Аксиант достал ключ и создал коридор.

— Сейчас я вернусь, подождите, — сказал он Эдвину и Диаманте и вместе с Гидеоном унёс короля.

Над горами свистел холодный ночной ветер. Он гнал на восток быстрые облака, в разрывах между которыми темнело чистое небо и мерцали звёзды. Ветер покачивал раскрытые оковы, бессильные и нестрашные, как прошлое. Эдвин подошёл к обезглавленному телу Морбеда и накрыл его плащом, лежавшим рядом на камне.

В скале появилась дверь — вернулся Аксиант. Он положил пальцы на перстень и некоторое время прислушивался. Потом создал новый переход и сказал:

— Идёмте за Мариеном.

— Что с ним? — испугалась Диаманта.

Аксиант молча вошёл в туман, Эдвин и Диаманта — за ним.

Они вышли на площадку перед кузницей, где Морбед делал оковы. Мариен лежал на камнях. Аксиант похлопал его по щеке. Мариен открыл глаза. Диаманта перевела дух.

— Жив…

Мариен посмотрел на Аксианта.

— Его величество… жив?

— Да. Ты сможешь идти?

— Думаю, что смогу…

Мариен приподнялся. Эдвин и Диаманта помогли ему встать.

— Сестрёнка… Я так соскучился! — Мариен обнял её и Эдвина.

— Пока я отправлю вас в Ларду, — решил Аксиант. Создал коридор, и через несколько минут Эдвин, Диаманта и Мариен уже были в тихой деревенской гостиной.

В окна светило мягкое утреннее солнце. Деревья в саду уже почти облетели, только последние красные и золотые листочки горели яркими пятнами в солнечном свете. Мариен всё утро рассказывал Диаманте и Эдвину о том, что с ним случилось, о событиях в Тарине, о спектакле…

Вдруг в стене появилась дверь, и в гостиную вошёл Аксиант. Все вскочили.

— Здравствуйте, ваше высочество!

Он весело улыбнулся.

— Я опять без приглашения.

Эдвин предложил ему стул. Аксиант сел и жестом попросил всех сесть.

— Эдвин, я вчера так спешил, что даже не поблагодарил тебя. Спасибо, что спас Рэграса. Если бы не ты, он бы умер.

— Как он?

— Ему уже лучше. Поправится… Думаю, он и сам тебя отблагодарит. Очень надеюсь, что скоро вы вернётесь в Тарину. Хотя не знаю. Лучше не буду ничего обещать, — он с улыбкой развёл руками.

Эдвин вздохнул.

— Но ведь я не смогу жить иначе. Я буду и дальше говорить о Мире Неба.

— Рэграс это знает. Только не думаю, что сейчас он будет против — у него больше нет для этого причин. Он навсегда лишился власти над гайером.

— Значит, гайер теперь остался без хозяина?

— Нет. Он не будет повиноваться Рэграсу, но по-прежнему принадлежит нашей семье. Когда вырастет Дэрис, власть над гайером перейдёт к нему.

— Может быть, лучше уничтожить гайер, ваше высочество?

Аксиант покачал головой.

— Может быть. Только какой смысл? Страх и ненависть всегда были и будут в Великом Мире. Если уничтожить металл, они примут иную форму, но суть не изменится. И не уверен, что новая форма будет лучше… Впрочем, я и сам хотел поговорить об этом с Рэграсом. Конечно, не сейчас. Это не к спеху… А ты как себя чувствуешь, Мариен?

— Отлично. Спасибо, что разыскали меня. Фид почему-то не отвечал мне, хотя я всё время звал его…

— Он говорил с тобой. Ты не слышал его, потому что слишком волновался. Ты жив только благодаря Фиду, ведь это он сообщил мне, где ты! Сам я не нашёл бы тебя — ты был без сознания, а шёлк остался в замке Морбеда, в Мире Зимы.

Эдвин спросил:

— Ваше высочество, а вы не знаете, Харт жив?

— Жив. Чудом остался жив. Я вытащил его из Чёрного Города.

— Из Чёрного?! — ахнула Диаманта.

— Вначале его отправили в Серый, как всех. А потом, за неповиновение, в Чёрный.

— Узнаю Харта, — вздохнул Эдвин.

— Удивительно, как он выдержал — столько времени… Когда с него снимали кандалы, он спросил у меня, не из Мира ли Неба я.

— Вспомнил?!

— Даже там умудрился вспомнить… Сейчас он в Лиануре, у твоих родителей. На днях я пойду туда, нужно вернуть Аите ключ. Напишите, я передам письма.

Эдвин вышел в кабинет и принёс книгу о Дороге.

— И ещё передайте вот это.

— Это история Адриана?

Эдвин улыбнулся.

— Это настоящая книга, ваше высочество. В ней меняется текст.

Аксиант совсем не удивился. Открыл её, полистал и кивнул.

— В своё время Адриан так же восстановил книгу после того, как Рэграс уничтожил все экземпляры.