Рыжики для чернобурки (СИ)

Глава 10. Адель. Еловый бор

Нельзя сказать, что Адель не видела доброты. Ей помогали — чаще те, от кого не ждала. Но разница в доброте родителей Джерри и отца Валериана была заметна невооруженным глазом. Жрец Мельхор мог помочь даже во вред себе, действовал, думая только о благе спасаемого. Остальные руководствовались собственными интересами, жертвуя нуждающемуся необременительные крохи. Именно поэтому Адель почувствовала себя как замерзающая, внезапно оказавшаяся возле горячей печи — отец Валериана так щедро одарял ее добротой и любовью, не требуя ничего взамен, что ей временами становилось душно. Не хватало глотка ледяного недоверия, заставлявшего держаться в тонусе.

У Лютика таких проблем не было. Он купался в волнах всеобщего обожания, обдирал прихожан, как липку — одних прищепок насобирал полтора ведра, причем ведра тоже были пожертвованные. Адель пыталась протестовать, отбирала и прятала полотенца и скатерти, возвращала хозяевам любые бусы и браслеты не из пластмассы, но ничего не помогало: Лютик снова уходил на обход и возвращался с коробками и ведрами, принося пеструю смесь съедобного с несъедобным — от занавесок до пряников.

Ко Дню Изгнания Демона Снопа они нарядили елку, украсили ее большими шарами и гирляндами из искусственного винограда и осенней листвы с физалисом. Осенние и летние гирлянды были идеей Лютика, распотрошившего подсобные помещения в часовне. Адель его отговаривала, напоминала о том, что на елку вешают именно елочные игрушки, но не смогла превозмочь волеизъявление отца Мельхора. Тот сказал, что ребенку виднее, и этим разрешил все украшательские споры.

Несмотря на предпраздничную суматоху, Адель успела прикупить новых вещей: обувь, три платья, два брючных костюма и несколько комплектов красивого кружевного белья. Побывала в парикмахерской, где ей аккуратно подрезали пряди и придали копне волос благородную форму. А еще они с Валерианом успели сдать документы в ЗАГС и посмотреть три дома. Ни один не подошел, да и цены неприятно удивили — Ключевые Воды стали пользоваться популярностью у северян, земля вздорожала, а за строения из кизяка и палок хотели как за кирпич. А иногда как за черный кирпич ручной работы с обжигом натуральным углем.

Адель хорошо подумала и решила посоветоваться с Эльгой. Та, как-никак, дом построила — пусть и не своими руками — судя по обрывочным разговорам, не теряла связи со знакомыми архитекторами, может быть, и каких-то относительно надежных посредников на рынке жилья знала. Главное было начать разговор и грамотно расспросить. Адель отправилась в дом напротив, оставив Лютика сортировать бусы. Отец Мельхор ушел в часовню на обеденную службу, Валериан где-то шлялся, а Эльга совершенно точно была у себя — Адель видела, как она минут пятнадцать назад закрепляла пушистую мишуру на балконе.

Вопрос, которым ее встретили, удивил.

— Ты из-за Ильзе? — спросила Эльга, комкая пучок «дождика». — Это бесполезно. Мы не изменим решение. Я не усыновляла Айкена, потому что не было необходимости. Когда мы поженились, я не решилась предлагать, а Брант молчал. Позже как-то уже катилось по накатанной, ничего не меняли. Но сейчас я не отступлюсь, даже если Брант начнет колебаться. Так и передай.

Адель заверила Эльгу, что не может никому ничего передать, даже если бы ей за это предлагали большие деньги, и довольно быстро выяснила, что Ильзе попыталась заявить материнские права в связи со следствием и грядущим судом. А Эльга немедленно созвонилась с адвокатами и начала процесс усыновления Айкена, который тормозили предпраздничные дни: все готовились к встрече Нового Года, справки выдавались лениво и неохотно, а суд, без которого было не обойтись, назначили аж на вторую половину января — даже за деньги не нашлось окон в расписании.

Узнав, что Адель интересуется исключительно недвижимостью, Эльга просияла и начала предлагать варианты помощи.

— По готовому жилью ничего не подскажу, есть знакомый, который занимается продажей квартир в новостройках, но, как я понимаю, вам это не подойдет.

— Нет, — покачала головой Адель. — Лютик привык гулять, а я не смогу часами сидеть с ним на детской площадке.

Даже сейчас, зная, что прихожане не причинят Лютику вреда, она не выпускала из поля зрения калитку — благо, окно дома Эльги позволяло вести комфортное наблюдение.

— Ключевые Воды разрастаются, — сказала Эльга. — Поселки, располагавшиеся далеко за городской чертой, сейчас стали окраинами. Основная ценность этих окраин заключается в относительно невысокой стоимости земли — в центре во много раз дороже — и больших участках. Дома, чаще всего, не блещут качеством — проще снести, чем перестроить и благоустроить. Но — очень и очень редко — попадаются жемчужины. Пару недель назад мне показывали фотографии снятого с учета памятника архитектуры. Собственно, дома там не осталось — он сгорел пятнадцать лет назад после удара молнии. Участок выставлен на продажу. Если бы он был в другой стороне — ближе к поместью моих родителей — я бы купила, не раздумывая. Но, увы — это противоположное направление. Хочешь, расскажу подробнее? Я могу посоветовать надежную строительную фирму.

— Расскажи, — согласилась Адель, посматривая на пустую улицу. — Мы обсуждали возможность стройки. В тот момент нам казалось, что купить готовый дом проще. Сейчас я не уверена.

— Это была лисья усадьба. «Еловый бор». Супружеская пара — кремовая лисица и огненный альфа из Лисогорского воеводства — попытались построить подобие человеческой средиземноморской виллы. Лисица придумала и спроектировала усадьбу со статуями оленей на пилонах ворот, с небольшим террасным парком и богато украшенным фасадом — вазоны, статуи, балюстрады, мозаичные панно и порожки. Говорят, что мозаичные работы выполнял сам Юлиан Громоподобный, проживший в «Еловом бору» целый год. Но я думаю, что это преувеличение — скорее всего, панно, вазы и порожки выкладывали артельщики, а Юлиан приезжал на закрепление наговора. Между прочим, порожек уцелел. Порог, ступени перед бывшим парадным входом и потрепанные олени на пилонах ворот — вот все, что осталось от былого великолепия.

— Любопытно, — пробормотала Адель. Она увидела, что Валериан и Брант встретились возле калитки и о чем-то болтают, и позволила себе полностью сосредоточиться на рассказе — при Валериане с Лютиком ничего страшного не произойдет.

— У супружеской пары не было прямых наследников. Между дальними пошла тяжба, длившаяся много лет. Обветшавший дом в итоге отошел государству. Там устроили летний санаторий для детей и этим загубили интерьеры здания. Усадьбу признали памятником архитектуры, но ремонтировать не спешили. Террасный парк разрушился, ельники, подступавшие прямо к дому, начали засыхать. Пожар случился ранней весной, когда в санатории не было даже сторожа. Здание и ельники выгорели, на пожарище долго ездили комиссии, лет через десять из имения вывезли мусор и расчистили лес, позволяя нормально расти молодым елям, пробившимся через подушку золы. Как я говорила, недавно с участка сняли статус памятника архитектуры — сочли, что олени и порожек не достойны этого громкого звания. Земля выставлена на продажу в начале декабря. Не сомневаюсь, что ее быстро купят — там есть все коммуникации, подведенные для санатория. Молодые ельники хорошо растут, да и старые не выгорели полностью. Сейчас это окраина города. Доставить стройматериалы не проблема. Спроектировать дом — тоже. Съездите, посмотрите, я попрошу знакомого вас сопроводить. Только поторопитесь — о торгах мало кто знает, а когда узнают, выстроится очередь.

— Спасибо, — поблагодарила Адель. — Это действительно интересный вариант. Вопрос в том, хватит ли у нас денег на стройку. Я поговорю с Валерианом.

Она увидела остановившуюся возле дома машину и насторожилась. Тревога утихла, после того как стало ясно, что Валериан знаком с гостем. Из автомобиля вышли волк и волчонок с елочкой в горшке, Брант рванул к дому, а Адель вежливо откланялась, пообещав заглянуть позже и договориться о просмотре.

Дорогу пришлось перебегать, чтобы разнять драку. Волк и Валериан мутузили друг друга и швырялись обвинениями в разнообразных грехах. Адель закричала: «Отставить! Подъем! Смирно!», кое-как развела драчунов к разным заборам, заглянула в дом и увидела, что Лютик предлагает волчонку пирог и компот. Это было так трогательно, чопорно и мило — по контрасту с подравшимися взрослыми — что у Адели пропала охота орать и ругаться, хотя подмывало устроить Валериану скандал.

Волк оказался тем самым приятелем по имени Анджей, который звал Валериана устраиваться на работу в ключеводскую полицию, названивал ему вечерами и запятнал себя каким-то порочащим поступком — каким именно, Адель не выяснила. Волчонок с елочкой, важно представлявшийся Власом Анджеевичем Розальским, был его единственным и горячо любимым отпрыском. Влас Анджеевич — в отличие от отца — являл собой образец солидности, в драки не лез, а пирог ковырял вилкой.

Отец Мельхор, вернувшийся с обеденной службы, тяжело вздохнул при виде перепачканных Валериана и Анджея, велел им срочно привести себя в порядок и садиться пить чай. Над столом витала неловкость. Адель догадалась, что Анджей знает о причине увольнения Валериана, но не в курсе, что проблема решена довольно замысловатым способом. Это взбодрило — глоток недоверия, тонус. Чтобы разрядить обстановку она начала рассказывать о пилонах с оленями, выгоревшем ельнике и участке на продажу. Надо же было успокоить отца Мельхора, почувствовавшего неладное.

Анджей неожиданно оживился и сказал, что оленей знает — это единственное место в окрестностях Ключевых Вод, где растут рыжики.

— Мы с женой туда два года назад ездили, полторы корзины собрали. Мне сослуживец шепнул, у него тесть неподалеку живет. Ворота не закрываются, в ограде проломы. Народ пронюхал, что поросль пожарище затянула, лазают за грибами, пользуются ничейным.

— Придется первым делом ограду восстанавливать, — нахмурился Валериан. — У меня уже кипит. Какие-то чужие волки едят мои рыжики!

— Валерек, не торопись, — проговорил отец. — Такая стройка дорого обойдется. Надо подсчитать. Глупо до старости на кредит работать.

— У меня есть накопления, — сообщила Адель.

Анджей наградил ее задумчивым взглядом, посоветовал:

— А вы еще новогодних лотерейных билетов купите. Вдруг какой-то приз получите. Мы вот купили шесть штук. Всем по два. Влас собрался розыгрыш по телевизору смотреть. Сказал, что купит себе фотоаппарат, если что-то выиграет.

— О, мы тоже купили, — оживился Валериан. — Лютик, ты их не выкинул?

— Нет, — Лютика явно удивило такое предположение. — Я ничего не выкидываю. Всё пригодится.

Наверное, Камул с Хлебодарной сговорились и решили впихнуть в последние дни года побольше событий — чтобы ни Валериан, ни Адель не посмели жаловаться на скуку. Анджей с Власом, прежде чем отбыть домой после чаепития, пригласили их в гости. Не на саму Ночь Изгнания — Эльга успела первой — а на первый или второй день нового года. Знакомый Эльги сказал, что нужно срочно ехать и смотреть участок с оленями и рыжиками, потому что у Управления архитектуры появился заинтересованный покупатель, а папа Валериана неожиданно заявил, что они должны обменяться браслетами в уходящем году — он, мол, возьмет грех на душу и совершит обряд без официальных бумаг из мэрии.

Было ли это очередное видение или просто старческое опасение, что незакрепленная ячейка общества может развалиться, Адель решила не выяснять. Дом ей хотелось смотреть сильнее, чем меняться браслетами. Причина была банальна: слышимость в родовом гнезде Кшесинских была великолепной — спасибо тонким перегородкам — из-за чего половая жизнь практически сошла на «нет», и это ее чрезвычайно огорчало. Но и предаваться бурной страсти под покашливание жреца Мельхора не получалось. Вот такое обидное «всё хорошо и нехорошо» сразу. На ферме Морана не было красивых комплектов белья, чтобы поиграть в соблазнительницу, а здесь были, но с играми не складывалось.

Валериан, чувствовавший себя виноватым, развил бурную деятельность. Простил Анджея — Адель так и не выяснила, за что — позвал его свидетелем, который подаст браслет, и заодно пригласил на скромную церемонию супругу Розальского и Власа Анджеевича. Адель решила поискать помощи там, где ей уже повезло, и пригласила в свидетели Эльгу. Разумеется, вместе с Брантом, Айкеном, няней и младшими детьми — только лошадей не попросила к часовне притащить, потому что это был бы перебор.

Лютик чрезвычайно обрадовался — не церемонии, на которой он оставался без подарка, а встрече с Власом Анджеевичем. Сказал, что они поиграют в домино и напьются компота. Адель спросила, планируется ли любование какими-нибудь сокровищами, и получила ответ: «Нет». Лютик считал, что Власу достаточно повторного взгляда на свой подарок и осеннюю елку.

В «Еловый бор» поехали в день обмена браслетами — рано утром, разгоняя предрассветную мглу фарами. Лютик не пожелал одеваться, выпил чашку молока, превратился, свернулся на заднем сиденье пушистым рыжим комочком и снова заснул. Ехали, переговариваясь вполголоса.

— Отцу это не нравится, — сообщил Валериан. — Он вчера вечером задержал меня во дворе и долго убеждал, что мы должны строиться на нашем участке. Прихожане, мол, помогут, и котлован под фундамент, и стены выложат. Я ответил за нас обоих — сказал, что дом будет только нашим. Немного вспылил. Сказал, что не хочу, чтобы потом паства кирпича в стенах пересчитывала и хвасталась друг другу, кто больше уложил.

Адель вспомнила, что перед ужином от Валериана веяло нешуточным раздражением. Ответила:

— Правильно. И — без обид, но нам надо куда-то съезжать. Каждый чих слышно. Это, мягко говоря, напрягает. Если строить дом, нам придется жить всем вместе до лета, если не до осени. А я выдержу еще месяц, не больше. Потом взвою.

— Да я уже вою, — буркнул Валериан. — Он бесконечно ходит проверять, как спится Лютику. Только думаешь — всё затихло, можно… и тут топ-топ-топ.

— Надо это как-то осторожно провернуть. Чтобы обойтись без ссоры и не озвучивать причину вслух, — проговорила Адель. — Выкрутимся, что-нибудь придумаем. Это нужно решать после праздников, после Йольских ночей. Бежать прямо сейчас — глупо.

Знакомый Эльги дожидался их возле старого поста дорожной полиции. Помигал фарами, выглянул из машины, крикнул:

— Езжайте за мной. Тут недалеко, через пятнадцать минут будем возле ворот.

Солнце уже поднималось: ярко-розовый рассвет раскрасил сумрачное небо, ненадолго прогоняя тьму, собирающуюся с силами перед самой длинной ночью в году. Они проехали мимо заснеженных полей, расчерченных лесополосами, миновали селение, в котором перекрикивались петухи и дымились печные трубы, и свернули на дорогу с еле заметной колеей — не сезон, нет желающих собирать рыжики

— Смотри! — Валериан прищурился, посигналил от избытка чувств. — Смотри, башни! А на них олени! Как классно! Они целые. Только отчистить надо.

Адель, не особо разбиравшаяся в архитектуре, после сказанного Эльгой слова «пилон» представила себе что-то вроде маленькой тумбочки. Слово «башни», произнесенное Валерианом, куда больше соответствовало истине. Олени стояли на плоских крышах, поддерживаемых колоннами. Пилоны были высокими, массивными, с арками входов. Один олень смотрел на дорогу, встречая гостей суровым взглядом, второй — в сторону, где когда-то располагался дом.

— Их надо отреставрировать, — сказал приятель Эльги, остановившийся на въезде на участок. — Затраты не особо большие, сложной работы тут не потребуется. А терять уцелевший декор жаль.

— Мне сказали, что тут сохранился мозаичный порожек, — Валериан выбрался из машины, носком ботинка коснулся створки кованых ворот, лежавшей в снегу. — Можно посмотреть? Меня это интересует больше всего.

Лютик, выскочивший прямо в сугроб, таращился на оленей, открыв рот. Адель рассмеялась, представляя празднование осеннего равноденствия — статуи, замотанные в скатерти, с рогами, на которых висят полотенца, в гирляндах из винограда и физалиса… экая будет красота!

Валериан почти побежал к уцелевшим ступеням парадного входа и развалинам, очерчивающим периметр фундамента. Наклонился, поднял тучу снега. Крикнул:

— Да! Иди сюда!

На Адель обрушился поток несвязной информации — о мозаике, запахе и порожке, через который Валериан перенес ее во сне. Завершение рассказа она дослушивала в воздухе: Валериан подхватил ее на руки, спросил: «Пойдешь за меня», и сделал шаг через мозаичную ленту елочек. Оказалось, что под снегом скрывается пустота. Они повалились в яму — на радость Лютику — долго барахтались в месиве подтаявших льдинок и битой штукатурки, и почти поругались, выбираясь на ровную поверхность.

Минут через двадцать стало ясно, что Валериан не представляет себе жизни в другом месте. Порожек перевесил и затраты, и возможные трудности, и неблизкую дорогу в центр города — а управление полиции и «Волкофон» находились именно там.

— Нельзя идти против воли Хлебодарной, — с жаром проговорил Валериан. — Мне дали нить — запах. Меня привели к тебе. Если бы я не нашел этот порожек — слова бы ни сказал. Я и в Чернотропе присматривался, и на твоей ферме, везде их ощупывал и обнюхивал. Еле вытащил из памяти рисунок. И сейчас, когда я его узнал, варианта «не купить» быть не может.

— Я не против, — честно ответила Адель. — Мне здесь нравится. Дышится легко. Главный вопрос — хватит ли нам денег.

— Как-нибудь наскребем.

Лютик шнырял по участку, заглядывал под елки, придирчиво осмотрел порожек, не восхитился, и побежал обратно к пилонам — олени произвели на него неизгладимое впечатление. И это тоже было аргументом «за». Как и тот факт, что медведи заботливо упаковали все тетради с рецептами грибного варенья и способами засолки рыжиков. Адель понимала, что в первые годы ей не захочется ничего солить и варить, зато потом, когда в голове уляжется, что это можно делать не ради пропитания, не грех будет освежить навыки.

Они попросили сопровождающего задержаться, перекинулись и пробежались по участку на лапах, подсчитывая количество дыр в ограде и объем мусора, разбросанного по территории. Огненная лиса любовалась чернобурым красавцем, скользившим между деревьев и ронявшим снег с еловых лап. Адель уныло думала, что ее зарплата, скопившаяся на счету за годы разведывательной деятельности, не покроет расходы на выкуп, реставрацию оленей и строительство — а ведь казалось, что внушительную сумму выплатят.

Тем не менее, после прогулки она снова заразилась энтузиазмом Валериана. Они пытались подсчитать расходы на пальцах, сбивались, напоминали друг другу:

— А еще жилье придется снимать.

— Ограду восстанавливать. Ее чем попало не зашьешь, придется заказывать ковку.

— На первое время можно чем попало, лишь бы наши рыжики не воровали. А потом уже ковку.

Отец Валериана сразу же понял, что они сделали выбор. Не принял — видно было, что потускнел. Отказался от разговоров — только хвалебную речь Лютика об оленях выслушал — и велел купаться и переодеваться, чтобы прилично выглядеть на обряде.

Адель долго выбирала между кремовым брючным костюмом и бордовым платьем, и, в итоге, выбрала платье — неважно, что не по сезону тонкое, можно накинуть плащ, чтобы дойти до часовни. И — да, под платьем скрывался комплект роскошного кружевного белья.

Эльга с Брантом пришли чуть раньше — и в доме стало невозможно провернуться — спросили о поездке и отговорили Лютика заматываться в скатерть.

— Очень понравилось, — сказала Эльге Адель, отбирая у Лютика политическую карту мира и кухонное полотенце. — Валериан выбрал этот порожек, Лютику нравятся олени, а мне когда-нибудь захочется нарезать рыжиков, засолить или засыпать сахаром, чтобы потом поставить варенье. Но… это дело не одного дня. Нам придется подыскивать себе какое-то жилье, потому что…

Валериан с отцом столкнулись в тесном коридоре, охапка вышитых лент упала на пол, Лютик метнулся к добыче, чтобы приумножить благосостояние, и получил от ворот поворот — ленты у него отняли.

— У меня есть пустая квартира, — проговорила Эльга, отступая во двор. — Тут, рядом, возле вокзала. Я ее никому не сдавала — не голодаем. Время от времени там делают уборку. Мы с Брантом подумали, что когда Айкен подрастет, ему захочется вольной жизни. Вот тогда он туда и переедет. Но это будет не скоро. Вы можете там пожить.

— За оговоренную цену, — ответила Адель. — Спасибо за предложение. Составим и подпишем договор…

— Десять, а, лучше, двенадцать банок варенья из рыжиков с рябиной в оплату за год аренды, — улыбнулась Эльга. — Ты не представляешь, что сделалось с моими родителями, когда они узнали, что ты продала ферму и больше не собираешься этим заниматься. Траур! Вселенская трагедия. А теперь я на годик отодвину конец света. И всем будет хорошо.

— Я подумаю.

Оплачивать квартиру изготовлением варенья Адели не хотелось — лучше бы деньгами. Однако, нужно учесть, что переезд не куда-нибудь, а к Эльге, смягчит сердце отца Мельхора.

«Надо будет обдумать. Посоветоваться с Валерианом. Раз уж нам уготованы ночи без страстей, проведем их в разговорах».

К воротам подъехала машина, из которой выгрузилось семейство Розальских, и во дворе тоже стало невозможно сделать шаг: Влас Анджеевич долго и церемонно вручал Лютику еловый венок с лентой и колокольчиком, Анджей понес в кухню два ящика пенной медовухи, а его супруга достала с заднего сиденья пирог с сухофруктами.

— Сейчас, сейчас пойдем, — обещала Эльга раскапризничавшемуся первенцу.

Отец Мельхор обменял пирог на ленты и понес праздничное угощение на кухню, из которой вышел Анджей, натолкнувшийся на Адель.

— М-м-м… можно вас на минуточку? На пару слов?

Волк смотрел цепко, не отвлекаясь на шум, детский гомон и препирательства взрослых.

— Да, конечно, — согласилась Адель, отступая во двор. — Слушаю вас внимательно. Возникли какие-то проблемы?

— Не проблемы, скорее, вопрос.

Они переместились к саду, занимавшему изрядный кусок участка — и это тоже служило препятствием к стройке, плодовые деревья не хотелось вырубать.

— Слушаю вас внимательно, — повторила Адель.

— Валериан сказал, что вы нашли себе работу в «Волкофоне».

— Да, — кивнула Адель. — Сотовые телефоны — новый вид связи. Пока их применение ограничено. Нехватка аппаратов, построено очень мало вышек, но я уверена, что это скоро изменится. Когда-нибудь мы не будем ждать звонка, изнывая возле домашнего телефона. Будем носить аппарат с собой, говорить с друзьями и родственниками с любой улицы города. Может быть, даже из чистого поля.

— Я знаю о перспективах. Записан на получение лицензии на телефон. Уже выстроилась огромная очередь: военные полиция, врачи, пожарные. И это приводит нас к беспокоящему меня вопросу. «Волкофон» — практически государственная организация, частные там только инвестиции. Проверка сотрудников — как в полиции. Потому что сотрудники «Волкофона» получают доступ к личным данным силовиков и служб реагирования на чрезвычайные ситуации, могут отслеживать служебные переговоры — сотовые телефоны частично заменили связь по рации. С улицы туда никого не возьмут. А с такой биографией как у вас — на пушечный выстрел не подпустят. Есть два варианта. Первый — вы врете, никакой работы в «Волкофоне» не предвидится. Второй — я о вас чего-то не знаю. То, что Валериан собирается подавать документы, чтобы устроиться на работу в полицию Ключевых Вод, наталкивает меня на мысль, что второй вариант более вероятный. Валериан прекрасно понимает, что его будут проверять, в Чернотропе, после знакомства с вами, подавал заявление об увольнении. А сейчас его вдруг перестал беспокоить возможный отказ по недоверию. Кто вы, Адель О’Хэйси? Что я о вас не знаю?

Адель мысленно подсчитала прегрешения Розальского. Рыжики на их участке крал, на нее посматривал косо, Валериану вечерами названивал, а еще запятнал себя какими-то порочащими поступками. Нет, такой волк не заслуживает ни откровения, ни снисходительности — нашел время, когда допрос устраивать, прямо перед обменом браслетами.

— А кто вы такой, чтобы обо мне что-то знать? Мелкая полицейская сошка? — ехидно спросила Адель, отметив, как вытянулась волчья физиономия. — Валериан подаст документы, отдел кадров проведет служебную проверку. Получит ответ, к которому будет допуск у тех, кому положено. Точно так же произойдет при моем устройстве на работу. Хотите что-то обо мне узнать? Это не трудно. Дослужитесь хотя бы до подполковника и все узнаете. А пока бегаете с капитанскими погонами, не суйте нос не в свое дело.

Вероятность предпраздничного скандала достигла критической отметки «сто процентов». Капитан Анджей Розальский открыл рот, чтобы высказать наглой условно-освобожденной террористке всё, что он думает о подобных особах, и тут же закрыл, потому что отец Мельхор коснулся его локтя и позвал:

— Дети, пойдемте. Мы уже опаздываем.

Анджей отправился в часовню, полыхая злостью, Адель — с ощущением глубокого морального удовлетворения. Валериан и жена Анджея недоумевали, но помалкивали — никому не хотелось требовать объяснений при жреце Хлебодарной.

Они быстро дошли до маленькой уютной часовни, пропахшей хвоей, еловой смолой и лимонной цедрой. Огромные окна мягко светились — кто-то из прихожан закрепил лампочки-гирлянды на рамах. В алтарной чаше, потрескивая, горели шишки. Струйки дыма отплясывали замысловатый танец перед фреской и уходили в отверстие в куполе, Хлебодарная на фреске благосклонно улыбалась, лисы в нишах гордо посматривали на прихожан — на шеях статуй красовались новенькие венки из еловых ветвей, перевитых алыми лентами.

Всё было пропитано ожиданием праздника — кругом стояли подсвечники с красными, белыми и зелеными свечами, которые зажгут, когда солнце начнет опускаться за горизонт. Живой огонь встанет на стражу, отгоняя Демона Снопа и его прислужников, причиняющих вред оборотням и людям в самую долгую ночь в году. Отец Мельхор будет читать благодарственные и охранительные молитвы, попросит у Хлебодарной мира и благоденствия для всех — лис, волков, висов, медведей, людей, шакалов, угрюмых барсуков и длиннохвостых барсов, рысей с кисточками на ушах и снежных ирбисов. Многие оборотни чтили Камула-Охотника, многие люди и оборотни молились своим богам, но почти никто не отвергал Хлебодарную: выпечку в том или ином виде ели все.

Адель знала, что обычай добавлять молотую сосновую кору в лепешки Дня Изгнания Демона Снопа пришел к лисам с Севера — от котов через северных сородичей. То, что когда-то делалось из бедности, начало служить приметой праздника: от горячих лепешек пахло сосновым дымком, ограждавшим от нечисти.

«Надо будет посетить ночную службу и постоять хотя бы пару часов, — подумала Адель, снимая с запястья браслет и отдавая Эльге. — Зажечь скрутку, добавить шишку в гору пепла, попросить Хлебодарную предать огню все горести, развеять беды с дымом и одарить нас покоем в своих домах».

Отец Мельхор поправил вышитую накидку — еловые ветви переплетались с колосками, шишки серебрились прилипшими снежинками — и обратил свой взор на Валериана. Тот уже успел снять браслет и передать его Розальскому.

Голос отца Мельхора обрел строгость.

— Помнишь ли ты об обязательствах, которые накладывает клятва? Готов ли ты перед лицом Хлебодарной пообещать защищать свою лисицу, отдавать ей и детям последний ломоть хлеба, уступать место у очага в холодную зиму?

— Готов, — без тени сомнения ответил Валериан.

— А ты? — отец Мельхор перевел взгляд на Адель. — Помнишь ли ты о том, что за защиту Хлебодарной придется платить? Именно тебе придется беспокоиться о том, чтобы на столе всегда был свежий хлеб. Готова ли ты к тому, что злость или предательство не удастся утаить — еда станет горькой?

— Готова, — выдохнула Адель. — Я выбрала Валериана сердцем в трудные времена, он ответил мне доверием. Он терял больше, чем я, и благодарность за это доверие безмерна. Мой хлеб никогда не станет ему поперек горла.

Она заметила косой взгляд Анджея — даже возле алтарной чаши, во время церемонии, волк обдумывал способы докопаться до правды.

«Помучайся. Когда-нибудь всё выяснится».

— Клянешься ли ты идти с Аделью рука об руку в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии? — спросил отец Мельхор.

— Клянусь

Валериан подставил ладонь, принял у Эльги браслет.

Адель, выслушавшая тот же вопрос о Валериане, эхом отозвалась: «Клянусь» и забрала браслет у Анджея.

— Будете ли вы любить друг другу до тех пор, пока Хлебодарная не разлучит вас?

Два «Да» переплелись в единое слово. Валериан первым затянул браслет на запястье Адели, коснулся губ мимолетным поцелуем. Адель неожиданно обнаружила, что у нее дрожат руки, запуталась в застежке, почти запаниковала — отец Мельхор уже разломил лепешку, которой они были должны угостить друг друга. Ей захотелось расплакаться — ей, славившейся своей выдержкой, и не разрыдавшейся даже после известия о смерти Артура. Слезы навернулись на глаза. Она всхлипнула, и вдруг застежка щелкнула сама собой, Валериан передал ей лепешку и обряд свершился.

Валериан, дожевавший свой кусок, полез к ней с поцелуями. А потом пробормотал:

— Люблю. Больше жизни

— И я тебя, — призналась Адель, у которой закружилась голова. — Мой серебристый принц-чернобурка.

Валериан фыркнул и легонько укусил ее за ухо — как будто не комплимент услышал, а несвежую шутку. Адель не осталась в долгу и укусила его за нос — под недовольное ворчание Лютика, которому надоело стоять в часовне без подарков.

Дома они отдали детям домино, половину пирога и компот, разрешили уйти к Эльге — после нескольких партий домино планировался запуск игрушечной железной дороги, чтобы проверить, хорошо ли будет возить прищепки грузовой поезд. Отец Мельхор заваривал чай, семейство Розальских рассматривало осеннюю елку, Валериан с Брантом открывали безалкогольную медовуху.

Адель села в кресло, прикоснулась к браслету на запястье и решила, что, забирая Лютика, или при встрече на ночной службе в часовне, даст Эльге ответ. Он согласна снимать квартиру за двенадцать банок грибного варенья — но только с рябиной, без фиалковой вербены. Если, конечно, Хлебодарная одарит усадьбу урожаем рыжиков и позволит выйти на тихую охоту.

Дружеские посиделки были короткими — семейство Розальских дождалось возвращения Власа Анджеевича и отбыло домой. Отец Мельхор помыл посуду и отбыл в часовню. Лютик уточнил, когда под елкой появятся подарки — «Ночью? К ночи я вернусь» — и снова ушел к Бранту с Эльгой, прихватив несколько шишек для грузоперевозок. В доме воцарилась тишина, нарушаемая далекой капелью воды — отец Мельхор плохо закрутил кран на кухне. Адель потянулась и сообразила, что они впервые за долгое время остались в доме только вдвоем.

Валериан явно подумал о том же самом. Она и слова вымолвить не успела, как ее альфа навалился на нее, прижимаясь всем телом, подбадривая поцелуем, одурманивая знакомым запахом. Адель ответила на поцелуй, задыхаясь от остроты желания.

«Какое счастье, что все ушли, — мимолетно подумала она. — Ждать и откладывать было бы невозможно».

У нее и раньше не было жалоб на Валериана — немощи в постели не наблюдалось — а сегодня полыхнуло, как будто бензина на угли плеснули. Вещи летели на пол, поцелуи перемешивались с укусами. Валериан ухитрялся прикасаться к ней везде и сразу: прослеживал губами дорожку от шеи до пупка, целовал грудь и живот, вызывая дрожь. Раздразнил, зарычал и заторопился, как будто боялся, что им помешает стук в дверь.

Обошлось. После пика страсти они размякли и задремали, а поздно вечером, отдохнув и забрав Лютика у Бранта с Эльгой, пошли в часовню, чтобы положить в чашу по скрутке. Погода не подвела — подморозило, пошел мелкий снег, застилающий улицы ослепительно-белыми пуховыми дорожками. Часовня сияла, обещая прихожанам защиту от тьмы и козней Демона Снопа, притягивала взор разноцветьем гирлянд, столбом ароматного дыма, поднимающегося к звездам от отверстия в куполе. Внутри было жарко и немного душно. Трещали свечи, вторящие негромкому песнопению, тлели скрутки. Хлебодарная встречала паству улыбкой, лисы хвастались венками, и любому, кто переступил порог, было ясно — здесь нет места злу.

Нечисть убежит прочь, не прикоснувшись к лепешкам с сосновой корой, не посмеет тронуть скрутки. Покровительница лисиц и волчиц зорко следит за входящими. Улыбка может в любой момент растаять, а взмах можжевеловой метлы пресечет злонамеренное вторжение.

Адель с Валерианом побродили от фрески к фреске, обмениваясь поздравлениями с прихожанами. Положили в чашу по скрутке, одну дали раскапризничавшемуся Лютику, съели по кусочку лепешки и засобирались, чтобы не портить песнопения нытьем — мелкого пора было укладывать спать, вымотался за день.

— Адель! — окликнул ее отец Мельхор. — Заходил медведь, передал вам с Валерианом конверт. Сказал — подарок от Дани и Тёмы. Возьми. Там какие-то бумаги. Наверное, что-то важное.

— Просто оставил конверт?

— Он сказал, что торопится.

Адель взяла протянутый конверт, прощупала — плотная бумаги или картон — поблагодарила, отдала Валериану. Лютик, устроившийся у нее на руках, настолько устал, что даже не заинтересовался возможной добычей — зевнул и задремал.

Конверт вскрыли дома, уложив спящего Лютика на кровать и укрыв покрывалом. Чиркнул нож, на стол выскользнули четыре цветные фотографии. Адель не сразу поняла, что на них запечатлено, а когда поняла, преисполнилась благодарности к коллегам. Сами ли они собрали на цемент разбитый Ильзе памятник, или заплатили кому-то — позже можно будет узнать, сейчас неважно. Главное, что расколотая плита снова стала целой, швы аккуратно затерли белой замазкой, а буквы подновили свежим золотом.

Валериан тасовал фотографии, всматриваясь в детали. Показал на одну из фамилий, сказал: «Это…». Умолк, махнул рукой, ушел на кухню. Адель выждала — по себе знала, как важно иногда побыть в одиночестве — а потом пошла следом, поставила чайник, и позволила себе целомудренное, чисто дружеское объятие. Передать прикосновением уверенность, что на этом потери закончились. Впереди другая жизнь, в которой всё будет хорошо.

Они загрузили подарки под елку и заснули в обнимку, так и не обсудив возможный переезд и планы на постройку дома.

Утром их разбудил телевизор и голоса. Отец Мельхор с Лютиком сидели на полу в гостиной, посматривали на экран и раскладывали лотерейные билеты, готовясь внимать трансляции праздничного розыгрыша. Мелкий уже ознакомился с подарками, одобрил настольный хоккей, акварель, кисточки и раскраски, и выклянчил у дедушки чайную кружку с крышкой, на которой пламенели снегири на рябиновых ветках.

— Я тебе говорил, надо было две чашки брать, — прошипел Валериан.

— Отнимем, — пообещала Адель. — Нет, орать будет. Лучше дождемся, пока наиграется, и украдем. Он не заметит, у него барахла много.

К моменту, когда они умылись, почистили зубы и сели завтракать, ситуация резко переменилась. Кружка потеряла ценность — в связи с тем, что один из билетов выиграл крупный денежный приз. Адель твердо сказала Лютику, что приз принадлежит Валериану — «это он купил билеты». Лютик посмотрел на Валериана и твердо сказал, что ему нужна и кровать с балдахином, и раскладушка. Отец Мельхор перепроверял цифры на билете, а Валериан сгреб их с Лютиком в охапку и заорал:

— Это наше! Это на дом! На оленей! И на кованую ограду!

Позже выяснилось, что Влас Анджеевич тоже получил подарок от судьбы. Денежного приза ему не выпало, зато достался вожделенный фотоаппарат в спецрозыгрыше. Об этом Валериану сообщил капитан Розальский, позвонивший им, чтобы поздравить с новым годом и передать наилучшие пожелания от Власа и своей супруги.

Новость о крупном выигрыше обсуждалась всеми прихожанами. Отец Мельхор, убедившийся, что никто не видит в этом событии козней Демона Снопа, заметно смягчился, и даже нашел плюсы в покупке участка с оленями и ельниками: «На машине добираться недолго, а свежий воздух и прогулки на лапах — это очень важно».

Праздники прошли в ленивом ничегонеделанье, а с первого же рабочего дня их закружила деловая суета. Знакомый Эльги принял их заявку на покупку участка и пообещал оформить документы без аукциона, в обход конкурентов. Эльга познакомила их с другом-архитектором, который загорелся желанием спроектировать дом и немного модернизировать ограду. Капитан Розальский показал Валериану дверь в кабинет отдела кадров городского отдела полиции в Ключевых Водах, и выразил надежду, что проверка личности супруги пройдет успешно.

Официальная регистрация отношений прошла без торжественной части, с теми же приглашенными и свидетелями, что и церемония обмена браслетами. Адель пожелала сменить фамилию, Лютик долго думал, и тоже согласился стать Кшесинским, после чего Адель и Валериан подали заявление на усыновление. Отец Мельхор расчувствовался, обнимал всех по очереди, а потом все-таки высказал Адели единственную претензию: «Жаль, что ты не позволяешь о себе позаботиться. В точности как Валерек».

В квартиру Эльги они переехали только в конце февраля — устройство на работы и утверждение проекта дома отняло много времени и сил.

— Подрядчик клянется, что закончит строительные работы к августу, — сказала Адель, перебирая бумаги. — Дальше будет заниматься отделкой, а это значит, что мы сможем собирать рыжики. Ты рад?

— Я еще перед новым годом был рад, — усмехнулся Валериан. — Потому что уже собрал своих главных рыжиков.

Они поцеловались, украдкой оглянувшись на дверь. Лютобор Кшесинский, получивший в свое распоряжение новенькую раскладушку, застилал ее скатертями и полотенцами, чтобы выложить натюрморт из мяча-тыквы и искусственного винограда. Птички и ленты дожидались своего часа в ведре.

Лютобор торопился — в обед к ним должен был прибыть Влас Анджеевич с фотоаппаратом, намеревавшийся увековечить яркую красоту.