С любовью насмерть, Дун...

ГЛАВА ВТОРАЯ

Берден спал мало, беспокойная работа приучила его быстро высыпаться. Он считал, что после Брайтона небольшой торговый городок покажется ему тихим и скучным. Но покоя и тут не было. Сыскной полиции везде хватает дел.

В семь часов утра раздался телефонный звонок.

— Берден у телефона.

— Говорит Роналд Парсонс. Она не вернулась. И еще, мистер Берден, — она ушла без пальто.

Был конец мая, погода стояла на редкость холодная и ветреная. Резкие порывы ветра трепали шторы на окнах спальни. Берден сел в кровати.

— Вы в этом уверены? — спросил он.

— Мне не удалось заснуть, поэтому я решил просмотреть ее вещи. Убежден, что она не взяла с собой пальто. У нее их три: плащ, зимнее пальто и еще одно, старенькое, она в нем работает в саду.

Берден высказал предположение, что она могла уйти в костюме.

— У нее только одна костюмная пара, — Парсонс любил вышедшие из употребления выражения. — Она висит у нее в шкафу. Жена, наверно, надела новое ситцевое платье, — он замолчал и откашлялся, — которое недавно себе сшила.

— Хорошо, я сейчас оденусь и заеду за вами, — сказал Берден. — Ждите меня через полчаса, вместе поедем в участок.

Парсонс был выбрит и тщательно одет. В маленьких его глазах застыл ужас. Чашки, из которых они накануне пили чай, сушились на самодельной полке для посуды, сколоченной из деревянных дощечек. Берден удивился, насколько сильна была в Парсонсе привычка соблюдать внешние приличия. Несмотря на беду, он был подтянут и даже привел в порядок дом.

Берден старался не пялиться на убогую обстановку малюсенькой кухоньки: на чугунный котел в углу, старую газовую плиту на ножках, столик, покрытый зеленой клеенкой. Ни стиральной машины, ни холодильника он тут не заметил. Краска на стенах облупилась, все было покрыто рыжей ржавчиной, и потому казалось, что кухня грязная. Только приглядевшись, можно было убедиться в том, что здесь все, до мельчайших предметов кухонной утвари, старательно начищено и вымыто. На это хватило минуты, пока Парсонс не повернулся к нему.

— Вы готовы? — спросил Берден. Парсонс запер входную дверь огромным ключом. Его рука дрожала.

— Вы взяли с собой фотографию?

— Она у меня в кармане.

Когда Берден проходил мимо столовой, ему снова бросились в глаза книги в красных, желтых и черных обложках. Теперь, когда стало известно, что и утром она не появилась, Вердену пришла в голову странная мысль: а не может ли так случиться, что их Табард-роуд суждено войти в хронику трагических историй, наряду с прочими, уже описанными в этих книжках? Не появится ли когда-нибудь книжонка, описывающая историю исчезновения Маргарет Парсонс, где с такой же яркой обложки будет смотреть на читателя искаженное от ужаса лицо Парсонса? Лицо убийцы ничем не отличается от лица обычного человека. В этом весь ужас. Это еще страшнее, чем если бы оно было отмечено печатью Каина и все сразу видели, что этот человек — убийца. Парсонс? Он, пожалуй, и сам мог ее убить, ведь он неплохо для этого теоретически подготовлен, о чем свидетельствуют руководства по криминалистике, которые он почитывает. Да, но одно дело теория, а другое — практика. Между ними пропасть, Берден отогнал от себя бредовые мысли и вышел за Парсонсом на улицу.

Кингсмаркхэм пробудился ото сна и жил полной жизнью. Магазины еще не открылись, но уже два часа как ходили автобусы. Временами солнце пробивало сине-белые набухшие от дождя тучи, и капельки падающей на землю влаги бриллиантами играли в его лучах. Очередь на автобус протянулась до самого моста. На станцию спешили мужчины, поодиночке и парами, все предусмотрительно прихватили с собой зонтики и были при котелках. Они ехали на работу в Лондон, и ежедневное путешествие — час туда и час обратно после работы домой — было им привычно в любую погоду.

Берден притормозил у перекрестка, пропуская трактор, окрашенный в ярко-оранжевый цвет, который направлялся в сторону главного шоссе.

— Жизнь продолжается, — сказал Парсонс.

— Что поделаешь, — ответил Берден. — Да так оно и лучше, это помогает держаться, не дает впасть в отчаяние.

Как заведено, полицейский участок находился на окраине, на самом въезде в город, символизируя собой сторожевой форпост города. Здание было новое, белое и квадратное («Ни дать ни взять, коробка из-под мыла», — подумал Берден), да еще местами раскрашенное под галантерейную живопись, что уж совсем было не к месту. Над зданием высились могучие вязы, а в двух шагах от него находился последний дом эпохи Регентства, историческая достопримечательность города. На этом фоне полицейский участок нахально сверкал неуместной белизной, как грубый инородный предмет, небрежно брошенный посреди нежно-зеленой лужайки.

Так совпало, что строительство полицейского участка было закончено как раз к тому моменту, когда Вердена перевели на службу в Кингсмаркхэм, и до сих пор несуразный облик дома в окружении старинных сооружений его травмировал. Берден решил проследить за тем, какое выражение лица будет у Парсонса, когда он перешагнет порог участка. Что отразится на его лице — страх или обычная для среднего обывателя настороженность? Но Парсонс с почтением перешагнул порог столь уважаемого заведения.

Интерьер тоже не радовал глаз Вердена. Он совершенно не вязался с тем, что люди обычно ожидают увидеть в подобных местах: убедительную, солидную мебель темного дерева, линолеум, зеленое сукно и коридоры, в которых эхом отдаются шаги. Преступникам такие помещения внушают страх, а люди невиновные чувствуют в них себя уверенней. Вместо этого посетители попадали в зал, отделанный мрамором и керамикой, по которой были пущены размытые цветовые пятна, похожие на масляные; тут же помещалась яркая доска для объявлений с кнопками наподобие разноцветных пуговиц, а черная стойка дежурного была спроектирована в форме полукруга и занимала добрую половину зала. Естественно, что такое зрелище должно было внушать мысль о том, что в этом заведении превыше всего ценится порядок и гармония формы и что для главного инспектора Уэксфорда безупречность собственного послужного списка важнее судеб людей, мужчин и женщин, которых пропускали сюда сверкающие стеклянные двери.

Берден прошел в кабинет Уэксфорда, услышав, как тот крикнул, что можно войти. Парсонс остался ждать за дверью. Он был в каком-то оцепенении: стоял между искусственной пальмой и креслом, сделанным в форме ложки, причем углубление «ложки» было обито мягкой ворсистой материей цвета темно-красной микстуры от кашля. Перед тем, как войти, Берден еще раз подумал: что за нелепица была построить бетонную коробку, битком набитую всякими фокусами, и непременно в конце Хай-стрит, прелестную своими Уютными теснящимися друг к другу старинными домиками.

— Мистер Парсонс уже здесь, сэр.

— Хорошо, — Уэксфорд посмотрел на часы. — Я его немедленно приму.

Уэксфорд был крупный мужчина, повыше Вердена, пятидесяти двух лет, но еще не отяжелевший, и очень смахивал на актера, который играл в кино роли высших полицейских чинов. Во всяком случае, он вполне мог бы служить прототипом для подобных персонажей. Будучи выходцем из Помфрета, он прожил в этом районе Сассекса большую часть своей жизни, и потому карта на лимонно-желтой стене служила ему не шпаргалкой и не украшением: он ее знал как свои пять пальцев.

Парсонс вошел в кабинет неуверенно. Он прятал глаза и был явно настороже, словно заранее предвидел, что ему придется защищать достоинство свое и своей семьи, и был готов к обороне.

— Конечно, повод для беспокойства есть, — сказал Уэксфорд. Он произнес это громким, ровным голосом, без выражения. — Инспектор Берден сообщил, что вы не видели свою жену со вчерашнего утра.

— Да, верно, — Парсонс достал из кармана фотографию жены и положил ее на стол перед главным инспектором. — Это Маргарет, — он дернул головой в сторону Вердена. — Он сказал, что вам будет нужна ее фотография.

На снимке была изображена довольно еще молодая женщина в ситцевой блузке и широкой юбке. Она стояла в неестественно напряженной позе, опустив по бокам руки, в их саду. Солнце слепило ей глаза, и она улыбалась нарочито широкой улыбкой. Похоже было, что муж позвал ее, чтобы сделать снимок, и она, бросив важные домашние дела, стирку, например, скинула с себя фартук, вытерла руки и, запыхавшись, прибежала в сад сниматься. Она щурилась от солнца, и от этого лицо ее расплылось и казалось широким. Берден не увидел в нем ничего от той камеи, какой лицо миссис Парсонс представлялось его жене Джин.

Уэксфорд взглянул на фотографию и спросил:

— А другого снимка жены у вас нет?

Парсонс закрыл фотографию рукой, словно защищая от недоброго глаза дорогой для него образ. Видно было, что он борется с гневом, но он только сказал:

— Мы не привыкли заказывать портреты в фотоателье.

— А на паспорте?

— Мы не ездим отдыхать за границу, не можем себе позволить.

В его словах звучала горечь. Он быстрым взглядом окинул жалюзи на окнах, небольшой ковер из бобрика, кресло Уэксфорда, обтянутое темно-красным твидом, как будто эти предметы для него были чертами личности Уэксфорда, а не объективно существующими предметами обстановки.

— Мне хочется, чтобы вы дали подробное описание внешности вашей супруги, мистер Парсонс, — попросил его Уэксфорд. — Вы не присядете?

Берден вызвал молодого Гейтса и поместил его в сторонке, чтобы тот печатал одним пальцем на серой пишущей машинке показания Парсонса.

Парсонс сел. Он начал говорить медленно, с усилием, смущаясь, как будто его попросили обнажить сокровенные части тела его жены.

— Волосы у нее светлые, — сказал он, — светлые и кудрявые, глаза голубые, светло-голубые. Она хорошенькая.

Он с вызовом посмотрел на Уэксфорда, и Берден удивился, что Парсонсу и в голову не приходит, насколько его описание расходится с изображением на снимке.

— Да, по-моему, она хорошенькая. У нее высокий лоб, — он поднес руку к своему низкому лбу. — Она не высокая, может быть, чуть повыше пяти футов росту.

Уэксфорд продолжал рассматривать фотографию.

— Изящная? Хорошо сложена? Парсонс выпрямился на стуле.

— Да, я полагаю, она хорошо сложена, — от смущения его бледное лицо слегка порозовело. — Ей тридцать. Недавно исполнилось, в марте.

— Как она была одета?

— Она была в белом платье с зеленым. То есть в белом платье с зелеными цветами и в желтой кофте. Да, и на ногах у нее были босоножки. Летом она всегда ходит без чулок.

— Сумка?

— Сумку она тоже никогда с собой не берет. А зачем? Она не курит и не пользуется косметикой. Сумка ей не нужна, она берет с собой всегда кошелек. И ключ от дома.

— У нее есть какие-нибудь особые приметы?

— Шрам после аппендицита, — сказал Парсонс и опять покраснел.

Гейтс вынул первый лист из машинки, и Уэксфорд просмотрел его.

— Расскажите, что было вчера утром, мистер Парсонс, — сказал он. — Как ваша жена выглядела? Была ли она взволнована? Чем-нибудь обеспокоена?

Парсонс уронил обе руки на колени. Это был жест отчаяния, отчаяния и усталости.

— Она была такая, как обычно, — проговорил он. — Ничего особенного в ее поведении я не заметил. Видите ли, Маргарет не очень эмоциональная женщина, — он опустил глаза и посмотрел на мыски своих башмаков. — Да, она вчера утром была такая, как всегда.

— О чем вы с ней говорили?

— Не помню. Кажется, о погоде. Мы мало с ней разговариваем. Я выхожу из дома в половине девятого. Я работаю в Стовертоне, в Управлении водоснабжения. Я сказал что-то насчет того, что вроде будет хороший день. А она сказала, что хороший, но уж слишком пока ясный, ни одного облачка. Значит, соберется дождь. Так не бывает, чтобы такой день был без дождя. И она правильно сказала. Потом начался дождь, и сильный, и лил все утро.

— А вы поехали на работу? На чем? На автобусе, на поезде или на машине?

— У меня нет машины…

Похоже было, что он сейчас примется перечислять, чего у него еще нет, кроме машины, но Уэксфорд опередил его:

— Значит, на автобусе?

— Я сажусь на автобус, который отходит с торговой площади в восемь тридцать семь. Я сказал ей «до свидания». Она меня не провожала. Но это необязательно. Она в это время что-то мыла.

— Она не говорила вам, чем будет заниматься днем?

— Обычными своими делами, я думаю. Она ходит за покупками, убирает дом. Делает все, что положено делать женщине. — Он помолчал и сказал неожиданно: — Послушайте, вы не подумайте, что она совершила самоубийство. Такого и быть не могло. Маргарет на это не способна, чтоб самой себя убить. Она верующая женщина.

— Хорошо, мистер Парсонс. Постарайтесь не волноваться, успокойтесь. Мы все сделаем от нас зависящее, чтобы ее найти.

Уэксфорд замолчал, о чем-то задумавшись. Лицо его приняло суровое выражение. Парсонс, очевидно, не так его понял, потому что он вдруг вскочил, весь дрожа от негодования.

— Я знаю, что вы думаете, — закричал он. — Вы думаете, что это я ее убил! Знаю, как у вас мозги работают! Я обо всем догадался.

Берден тут же вмешался, чтобы прекратить эту сцену.

— Мистер Парсонс, между прочим, изучает криминалистику, сэр.

— Криминалистику? — поднял брови Уэксфорд. — Какую такую криминалистику?

— Вас отвезут домой, мистер Парсонс, — сказал Берден. — Вы бы взяли выходной. Я попрошу вашего врача дать вам какое-нибудь снотворное.

Парсонс вышел походкой паралитика, дергаясь, как на шарнирах. Берден наблюдал из окна, как он сел в машину рядом с Гейтсом.

Начали открываться магазины. Зеленщик на противоположной стороне Улицы прилаживал маркизу в ожидании славного денька. «Чем миссис Парсонс обычно занималась по средам? — Размышлял Берден. — Если бы это был самый обычный день в середине недели, Маргарет Парсонс, стоя на коленях под солнцем, полировала бы ступеньки на крыльце, открывала бы окна, чтобы впустить свежий воздух в затхлые сырые комнаты своего дома. А где она теперь? Просыпается в объятиях любовника или, быть может, нашла себе пристанище в ином мире, где обрела вечный покой?»

— Она соскочила, Майк, — сказал Уэксфорд. — Мой старикан отец называл женщин, которые убегают от мужей, скакуньями. Но, конечно, надо все проверить, сделать все, что положено. Ты займись этим сам, раз ты ее видел и знаешь в лицо.

Берден взял фотографию и спрятал ее в карман. Прежде всего, он отправился на станцию и осведомился о ней там, но и кассир и контролер заверили его, что миссис Парсонс на станции не показывалась, хотя на фотографии они ее не узнали.

Женщина в газетном киоске ее узнала.

— Странно, — сказала она, — миссис Парсонс всегда приходит платить за газеты по вторникам. Вчера был вторник, но ее точно не было. Погодите, после полудня работал мой муж, я у него спрошу, — и крикнула: — Джордж, тут из сыскной полиции.

Владелец киоска появился из дверей магазинчика, который выходил фасадом на улицу. Он поискал запись в своей книге счетов.

— Нет, — сказал он, — ее не было. Не значится, что уплачено, — он вопросительно посмотрел на Вердена, ожидая от него объяснений. — Чудно как-то, — прибавил он, — она всегда платит исправно, день в день.

Берден вернулся на Хай-стрит и начал обходить магазины. Он бодрым шагом вошел в большой супермаркет и направился к кассе. Кассирша скучала без дела, убаюканная тихой музыкой. Берден показал ей фотографию, и она заметно оживилась.

Да, она знает, кто такая миссис Парсонс, знает ее по имени и в лицо. Она их постоянная клиентка, и накануне она, как всегда, здесь была, делала покупки.

— Около пол-одиннадцатого, — сказала кассирша. — Всегда точно в это время.

— Она разговаривала с вами? Вы не можете вспомнить, что она говорила?

— А, это вы меня допрашиваете? Сейчас, вспомню. Да, я сказала, что проблема: не знаешь, чем своих кормить, — типа того. А она сказала, не салатом же, тем более что его надо собирать под дождем. И говорит: «У меня есть отбивные, сделаю их в тесте». А я гляжу в ее сумку — где отбивные? А она говорит: «Да они дома, я их еще в понедельник купила».

— Вы не помните, как она была одета? Были на ней белое с зеленым платье и желтая кофта?

— Нет, точно нет. Вчера утром все покупатели были в плащах. Сейчас, секундочку, что-то припоминаю. Она говорит: «Мамочки, ливень-то какой!» Так и сказала. Я запомнила, потому что она сказала «мамочки», совсем как школьница. И еще говорит: надо, мол, купить что-нибудь на голову от дождя. А я ей: «Возьмите косынку, непромокаемую, они там, в уцененных товарах». А она говорит вроде того, что безобразие покупать косынку от дождя в мае. Но все-таки взяла. Я это точно помню, потому что она платила за нее отдельно, за другие товары уже было заплачено.

Девушка провела Вердена к прилавку, где на развале уцененных вещей он увидел гору этих косынок. Там были всякие — розовые, голубые, прозрачные, белые.

— Они, конечно, промокают, — честно призналась девушка, — если сильно льет. Но они красивее, чем пластиковые, более шикарные. Она купила розовую, и я еще заметила, что розовая косынка подходила к ее розовому свитеру.

— Весьма вам благодарен, — сказал Берден. — Вы мне очень помогли.

Затем он прошелся по магазинам, расположенным между супермаркетом и Табард-роуд, и везде он получил один ответ, что во вторник миссис Парсонс среди покупателей не было. На Табард-роуд соседи Парсонсов были ошеломлены известием об исчезновении миссис Парсонс и помочь Вердену ничем не могли. Миссис Джонсон, ближайшая соседка Парсонсов, живущая в доме рядом с ними, сказала, что видела, как миссис Парсонс вышла из дома в начале одиннадцатого и вернулась около одиннадцати. Потом, это было, наверно, уже около двенадцати, находясь в кухне, из окна видела, как миссис Парсонс вышла в сад и повесила на веревку пару носков и прищепила их. А потом, через полчаса, она слышала, как открылась у Парсонсов входная дверь, тихо так, и закрылась. Но ничего такого миссис Джонсон в голову не пришло. Она подумала, что миссис Парсонс могла взять с крыльца бутылки с молоком, поэтому и открыла дверь. Ну, а потом дверь закрыла. Дело в том, что разносчик молока последнее время часто опаздывает, на него даже жаловались.

Накануне днем в аукционных залах на Табард-роуд была распродажа, значит, машины стояли вдоль улицы в два ряда. Берден выругался про себя. Спрашивать миссис Джонсон, что она видела в окно, было бессмысленно. Она могла видеть только машины, стоявшие впритык друг к другу, а на второй этаж она не поднималась.

Он зашел в автобусный парк и в контору по прокату легковых автомобилей, но нигде не получил информации. С тяжелым сердцем возвращался он в участок. «Само — убийство полностью исключается, — размышлял он, медленно бредя по улице. — Не будет женщина весело щебетать про отбивные, которые она собирается зажарить для мужа, если у нее в это время в голове мысль о самоубийстве. А что касается любовника, то вряд ли женщина пойдет на свидание, не надев пальто и без сумочки».

Тем временем Уэксфорд производил тщательный обыск в доме Парсонсов. Он осмотрел все закутки дома, от маленькой уродливой кухоньки до обоих чердаков. В ящике комода в комнате миссис Парсонс он обнаружил две фланелевые ночные рубашки, уже не новые и выцветшие, но аккуратно уложенные, и одну ситцевую, в цветочках. Четвертая, не совсем чистая, чуть засаленная у ворота, лежала у нее под подушкой, ближе к изголовью двуспальной кровати, на которой спала чета Парсонсов. Больше у нее ночных рубашек не было, так сказал Парсонс. Халат из голубой шерстяной ткани с синей оторочкой висел на крючке за дверью спальни. Легкого летнего халата у нее не было, а единственную пару тапочек Уэксфорд нашел на нижней полке буфета, в столовой, аккуратно сложенными, мыском к пятке, в коробке — видимо, их принесли из магазина, но так и не носили.

Очевидно, Парсонс был прав, когда говорил о кошельке и о ключе. Их и в самом деле нигде не было.

Зимой дом отапливался двумя каминами и водяными отоплением. Уэксфорд велел Гейтсу исследовать камины и помойный ящик, который последний раз выгружали в понедельник. Но следов пепла там не оказалось. Каминная решетка в столовой была закрыта сложенной газетой. На газете, слегка испачканной сажей, стояло число: 15 апреля.

Парсонс сказал, что в прошлую пятницу он дал жене на расходы пять фунтов. Насколько ему было известно, от денег, которые он ей дал на хозяйство до этого, у нее ничего не оставалось. На одной из полок в кухне Гейтс нашел бумажную купюру достоинством в два фунта, сложенную в трубочку. Деньги были спрятаны в жестяной коробочке из-под какао. Если учесть, что миссис Парсонс получила от мужа в пятницу всего пять фунтов и три из них истратила на еду, отложив эти два фунта на расходы в конце недели, то в кошельке у нее должно было оставаться не более нескольких шиллингов.

Уэксфорд надеялся, что он наткнется на какие-нибудь записи в дневнике, или на записную книжку с адресами, или, по крайней мере, ему попадется письмо. Нужна была зацепка, ключ к поискам, тут любая из этих вещей могла бы сработать. В столовой на металлической полочке для писем ничего не было, кроме счетов от угольщика, инструкции от фирмы по установке центрального отопления («Уж не мечтала ли миссис Парсонс о центральном отоплении? А почему бы и нет?»), двух проспектов, рекламирующих мыло и бумажки с расценками работ от подрядчика, производящего ремонт по замене гнилых досок, который требовался в кухне.

— У вашей жены были родственники, мистер Парсонс? — спросил Уэксфорд.

— Никого, кроме меня. Мы жили друг для друга. Маргарет не умела… Не умеет заводить новых друзей. Я воспитывался в детском доме. Когда у Маргарет умерли родители, она переехала жить к тетке. Мы уже были помолвлены, когда ее тетка умерла.

— Где это было? То есть где вы познакомились?

— В Лондоне, в Болхэме. Маргарет работала учительницей в детском саду, а я снимал комнатушку в доме ее тети.

Уэксфорд вздохнул. Болхэм! Круг расширялся. И все-таки никто не отправится в Лондон без пальто и сумки. Он решил заняться Болхэмом позже, в свое время, если это понадобится.

— Скажите, вашей жене никто не звонил вечером в понедельник? И еще — она не получала никаких писем вчера утром?

— Никто ей не звонил, не приходил, писем не присылал, — Парсонс даже гордился своей серой, пустенькой жизнью, как будто неприметное существование входило в его понятие о респектабельности. — Мы просто сидели и разговаривали. Маргарет вязала. Кажется, я решал кроссворд.

Он открыл буфет, из которого ранее были извлечены тапочки миссис Парсонс, и достал с верхней полки вязание на четырех спицах, какую-то начатую вещь из шерстяной пряжи.

— Не знаю, закончит она это или уже нет, — проговорил он с болью, сжав в руке клубок синей шерсти. Концы спиц впились ему в ладонь.

— Не беспокойтесь, — с фальшивой уверенностью сказал ему Уэксфорд. — Мы ее найдем.

— Если вы все закончили в спальне, я пойду прилягу. Врач дал мне лекарство для сна.

Уэксфорд отрядил всех полицейских, которые в тот момент были в его распоряжении, осматривать пустые дома в Кингсмаркхэме и его окрестностях, прочесывать поля, еще не возделанные, между Хай-стрит и Кингсбрук-роуд. Поиски тела в речке Кингсбрук решили отложить до вечера, ждали, когда закроются магазины и будет Меньше народа на улицах. Но все же толпа собралась. Люди стояли у парапета и наблюдали, как полицейские шли вброд по реке, обшаривая дно щупами. Уэксфорду претило такого рода любопытство, он видел что-то омерзительное в упоении жуткими зрелищами, которое люди часто скрывают под маской удивления и сочувствия. Он сердито на них поглядывал, убеждал разойтись и освободить мост. Но они, делая вид, что расходятся, снова собирались небольшими группами по два-три человека и продолжали глазеть. Наконец стемнело. Полицейские далеко прошли по реке в южном направлении от города и на север и никакого тела не обнаружили. Уэксфорд приказал прекратить поиски.

В это время Роналд Парсонс, усыпленный сильной дозой амитала натрия, крепко спал на своем стареньком, продавленном матрасе. Впервые за последнее время на туалетном столике, на каминной полке и на линолеуме начала потихоньку оседать и скапливаться пыль.