С пером у Карандаша

— Во времена, когда русский цирк был наводнен иностранцами и они строили его по своему образу и подобию, кто-то из русских писателей, влюбленных в цирк (никак не вспомню, где я это читал), верил, что мы создадим репертуар не хуже, а обязательно лучше и оригинальнее, чем иностранцы, потому что у нас и мускулы крепче, и смелостью судьба не обидела, и терпения хватает. А смеяться?! Ого, да мы пересмеем всех в мире, потому что смех у нас особенный.

И теперь каждый выезд советских артистов цирка за рубеж подтверждает предсказания человека, влюбленного в цирк. Да, смех у нас особенный, потому-то сегодня непохожи на западных наши клоуны.

Собираясь в дорогу, мы снова и снова спрашиваем себя: будет ли, понятно западному зрителю наше искусство? Полюбят ли они его? Ведь так важно, когда зритель иной культуры понимает тебя — это высшая награда для артиста.

Серьезный экзамен мы выдержали в 1958 году во Франции. Во второй раз Московский цирк выступал в Париже. В нашей труппе были лучшие силы советского цирка: гимнасты Папазовы и Запашные, танцовщица на проволоке Нина Логачева, жонглер Нази Ширай, эквилибристки сестры Кох, наездники Кантемировы и Маргарита Назарова со своими тиграми.

Первые пять представлений советский цирк дал в Лилле. Это была как бы разминка перед выступлением в Париже. Вечером 20 марта в помещении огромного велодрома собрались тысячи парижан. Они ждали русской экзотики, чего-то необычного для Запада… И Маргарита Назарова, Нази Ширай, Папазовы, Кантемировы не обманули ожиданий. Но на этом блестящем фоне я в своем скромном костюме вдруг почувствовал себя неуверенно. Волнуясь, как в первые годы работы в цирке, вышел на арену. Контакт с залом — самое главное для артиста — появился быстро. Я показал сценку «Балет», и она пришлась кстати накануне приезда в Париж труппы Большого театра, показал интермедию «Упрямый осел» и репризы «Оторванная фалда» и «Дрессированная собака», где Клякса ест сосиску, а я демонстрирую это «чудо» дрессировки.

На следующий день в газете «Франсбсерватер» я прочел: «Клоун Карандаш, остроты которого заставляют смеяться весь Советский Союз и который смог здесь показать лишь немые скетчи, прошел серьезное испытание. Он сумел выдержать его без больших усилий. Таким образом, мы можем констатировать, что прошли те времена, когда русские клоуны только облегчали западным коллегам проникновение в свой цирк. Теперь мы видим, что цирковое искусство России глубоко национально…»

Ободренный приемом, я решил хоть чем-нибудь нарушить немоту своих реприз. С помощью жены (она говорит по-французски) я подготовил сценку об обычае суеверных французов: при встрече с черной кошкой три раза постучать по деревяшке. Зрители весело смеялись и аплодировали.

Показал я и сценку «Случай в парке»… Вот что писал в те дни старый артист и знаток цирка Альфред Курт: «В продолжение всего вечера Карандаш бывает очень находчивым, особенно если принять во внимание трудность программы для комика. В цирке много оборудования, много времени тратится на его установку, возникают «бреши», «окна»… Карандаш — Рыжий вечернего представления, но он более тонок, чем лучшие Рыжие, которых я знал». Но что интересно: Курт, говоря о тонкости нашей клоунады, делает затем вывод, что в русском цирке зрители мало смеются. И это звучит как упрек.

Как я понял, именно клоунада приучила французов не задумываться над происходящим на арене. Олег Попов первый взялся перевоспитывать французских зрителей. Во время первых гастролей советского цирка в 1956 году он показал на манеже несколько сценок психологического плана. Теперь моей задачей было доказать, что реалистическая клоунада и ее национальные — в данном случае, русские — формы могут быть разнообразны.

Французские репортеры забросали нас множеством вопросов: о прошлом, настоящем клоунады и русского цирка, о методах показа, о семейном положении артистов… Порой ради сенсации наши ответы в печати становились неузнаваемыми. Например, из газеты я узнал, что служил униформистом и терпел при этом сплошные неудачи. По-видимому, журналистам трудно было представить иной путь на арену, чем это бывало у старых Рыжих, вышедших из униформистов. И заставить их изменить это мнение было очень нелегко. Правда, однажды представился случай. Мою жену пригласили на радио и попросили дать интервью. Тамара Семеновна была представлена слушателям как «мадам Карандаш», ассистент «маэстро улыбки», заведующая «лабораторией комика», где, сообщил комментатор, «строго как в аптеке, отмериваются дозы смешного для получения максимального эффекта».

Тамара Семеновна ответила на разные вопросы, в том числе и на традиционный: «А почему он — Карандаш?»; рассказала о наших совместных поездках, дочери Наташе я добавила, что в Советском Союзе детали личной жизни артиста не принято афишировать. На следующий день газеты объяснили, что русские не хотят делать из своих артистов «культ звезд».

Конечно, я стремился узнать как можно больше о стране. В один из свободных дней побывал в цирке Медрано. Чрезвычайно был удивлен, в особенности после наших многолюдных премьер, тем, что две превосходные французские цирковые труппы собирают на каждое представление до полусотни зрителей. Цирки Парижа пустовали, хотя на арене одного из них выступал в тот день прославленный клоун — Альбер Фрателлини. После представления я встретился с ним и с горечью узнал, что талантливейший артист пьет и заработка — при малых сборах цирка Медрано — ему едва хватало на то, чтобы сводить концы с концами.

Несколько более радостным было посещение цирка Пиндер в Марселе. Колоссальный передвижной цирк на четыре с половиной тысячи мест привез с собою все оборудование зала, фойе и кулис. Однако цирковое представление здесь подавалось под обильным эстрадным соусом и, по существу, напоминало мюзик-холл. Комики были вульгарны, и особенно плохо то, что сами они не понимали этого…

Они уже видели мою работу и откровенно удивлялись, почему я в сценке «Случай в парке» упустил блестящую возможность обыграть ситуацию с Венерой в сексуальном духе!

Вообще мне кажется, более открытый, горячий характер марсельцев помог мне быстро найти общий язык с ними. Думаю, им импонировал озорной, шаловливый характер персонажа. Непосредственность — эта черта особенно родственна французам.

Марсельцы сделали рекламный фильм «Карандаш и Клякса на прогулке». Этот пятиминутный ролик был передан по телевидению. Такое внимание было приятно и хорошо влияло на мое актерское самочувствие. Нравилось и то, что наши выступления в Марселе проходили в здании городской ярмарки. Каждый день зал был полон. Чтобы быстрее готовиться к следующей паузе, я сделал свою гримировочную комнату прямо у выхода на манеж. Это был небольшой загончик с фанерными стенами, сразу получивший название: «хижина Карандаша». В «хижину» приходили французские журналисты и зрители, среди которых были и русские эмигранты, и мы подолгу беседовали о цирке, о жизни.

Во время прогулок по ярмарке Клякса бежала на поводке и с некоторым недоумением взирала на собак, которые сидели на задних лапах и держали в зубах шляпу. Это были так называемые собаки-нищие, просившие милостыню за своих хозяев, — узаконенная уловка в стране, где открытое нищенство запрещено.

После Марселя Московский цирк приехал в Ниццу, чтобы дать здесь восемь представлений. Это было совсем немного для массы отдыхающих и туристов на Лазурном берегу Средиземного моря. Выставочный зал города, где состоялись гастроли, был переполнен.

В Гренобле — последнем городе наших гастролей во Франции — я встревожился. Собравшийся на этот вечер «свет» Гренобля не аплодировал. Мы уходили, как говорят, под шорох собственных подошв. Оказалось, прибывшие в вечерних туалетах дамы и господа аплодировали неслышно, в перчатках, Вне этикета был только их смех.

Чувство гордости и радости переполняло нас на торжестве в Каннах, устроенном в честь победы советского кино на Международном фестивале, — мы получили тогда Гран-При за фильм «Летят журавли». Делегация кинематографистов СССР, гости и журналисты собрались в казино. В небольшом представлении участвовал и я — показал сценку «Случай в парке». Смех зрителей был для меня на этот раз приветом с Родины.

— В 1959 году, когда вместе с Владимиром Григорьевичем Дуровым — племянником знаменитого дрессировщика и клоуна — и другими ведущими артистами советского цирка мы прилетели в Рим, итальянская пресса вспоминала имена Чинизелли, Жакомино, Феррони, Труцци и многих других известных в России выходцев из Италии, создавших в свое время славу русскому цирку. Премьера собрала в огромном шапито многих видных людей Италии. В зале были политические деятели: Пальмиро Тольятти, Луиджи Лонго, Джан Карло Пайетта, режиссеры и артисты: Лукино Висконти, Витторио Гассман, Альдо Фабрици. Газета «Унита» писала на следующий день:

«Рим за последнее время не видел ничего подобного. Можно утверждать, что успех цирка превосходит самые оптимистические ожидания. И это подтверждается энтузиазмом, с которым публика принимала номера. Среди них нет ни одного слабого».

Каждый день все новые зрители открывали для себя наш цирк, а мы открывали зрителей, которые по-новому видели то, что мы им показывали. По утрам мы торопливо разворачивали газеты. Да, вот в этой папке у меня собрано все, что тогда писалось о нас. Как всегда, сталкиваясь с новым явлением, критики ищут сравнения и аналогии с чем-то более привычным. В буржуазной газете «Мессаджеро» мы прочли: «Все клоуны отличаются скрытой простотой. У Карандаша она открытая. Со своим ростом в полтора метра, с добрым детским лицом он не нуждается во многих развлекательных трюках, хотя нередко мы получали радость от черт некоторой меланхолии, даже грусти, скрытой в действиях этого клоуна. Так происходит в клоунаде с разбитой статуей. Эта сценка разыгрывается в парке. Но она могла быть везде в мире. И то, как он разбил статую и как сложил человеческое тело, могло бы быть аллегорией жизни, ее бессмыслицы…»

На второй день премьеры советского цирка в Милане газета «Италия» писала: «Комические черты Карандаша составляются из всех глубоко человечных нюансов, из тех же эффектов, каких достиг в свое время клоун Грок. С ним делает сходным Карандаша и архитектура образа, которая наиболее ярко видна в каждом малом действии, каждом жесте, взгляде. Все это могло бы показаться плодом непосредственности натуры, но это суровая, серьезная психологическая школа, в основе которой — искусство великого клоуна».

Миланская газета «Коррьере д’информационо» называет советский цирк классическим и видит в этом связь с лучшими образцами итальянского цирка. Эта связь представляется критикам в развитии форм старого, традиционного цирка, возникшего в России при участии итальянских мастеров…

Я вижу в отзывах западной прессы и другую проблему для советского артиста. Мы не должны подчеркивать лишь то, чем наше искусство отличается от западного. Цель наша: не только поразить новым, но и показать пути, которые ведут к нему. Пусть человек увидит во мне что-то знакомое. Заинтересовав, я уведу такого зрителя от абстракций Грока.

Помню, очень порадовал нас приезд в «красную» Болонью. Аплодисменты рабочих рук звучали там громче, определеннее. В этом итальянском городе сильно влияние коммунистов, большой вес имеет общество «Италия — СССР». Нас познакомили со старейшими коммунистами города, принимавшими активное участие в движении итальянского Сопротивления.

В Болонье, на окраине города, раскинула свой дырявый шатер испанская цирковая группа. Испанские артисты пришли, чтобы пригласить к себе в гости советских артистов. Они осмотрели наше прекрасное оборудование, костюмы, на представлении оценили высокий уровень мастерства артистов. Мы нанесли им ответный визит. О нашем визите испанцы заранее объявили по городу, чтобы привлечь зрителей, не баловавших их цирк вниманием. В представлении была занята лишь семья владелицы цирка. Артисты переодевались по нескольку раз, выступая как акробаты, гимнасты, жонглеры и даже клоуны. Последние исполняли по совместительству роль билетеров у входа.

В ходе интервью корреспондент газеты «Тутто спорт» спросил меня: «Как вы думаете, зрителю Запада удалось забыть на ваших представлениях, что вы артист страны, далекой от нашей по своему общественному строю?» Я ответил: «Думаю, что смех — это интернациональный язык, и для меня было самой большой честью видеть, что зрители Италии понимают меня. Это значит, что моя страна более близка по духу простым людям Запада».

В Англии — стране традиций и своеобразных законов — уже в аэропорту нас удивила и огорчила одна формальность. Клякса была задержана, поскольку есть специальные английские правила перевозки животных и специальный транспорт. Я был обескуражен. Лишиться собаки перед ответственными гастролями!.. С неважным настроением ехал я в город, довольно невнимательно отвечал на вопросы корреспондентов, оживился лишь, когда спросили о Кляксе. Может, именно поэтому на следующий день в газете «Дейли геральд» появилась пространная статья под заголовком «Опечаленный гость». Я вам прочту ее:

«Формальность разлучает клоуна с собакой. Карандаш печально бродил вчера вдоль коридора лондонской гостиницы. Он казался живым и на сей раз грустным воплощением того пафоса, с которым он выходит на арену цирка. Но Карандаш не был клоуном в этот момент. В то время, когда другие русские артисты пошли на прием и прогуливались до обеда в Кенигстон-парке, Карандаш продолжал свой скорбный путь по гостиничным переходам. Во время приема для прессы он с отсутствующим видом смотрел в окно и время от времени просил узнать, нет ли новостей, касающихся возвращения Кляксы. Ему отвечали: «Как только другие животные прибудут в Уэмбли, мы получим разрешение и на провоз Кляксы». Это утешило его, и минутой позже Карандаш взял меня за локоть и показал снимок, где он снят с черным скотч-терьером. «Посмотрите, — сказал он, — это Клякса!» И за стеклами очков его глаза засветились первой улыбкой этого дня».

Оставим столь вольный стиль репортажа на совести английских журналистов, но в тот день мне действительно было грустно: открывалась невеселая перспектива выступать без моей постоянной «партнерши». Я получил Кляксу через сутки, и газетные статьи, думается, сыграли в этом не последнюю роль.

Газетные рецензии настраивают зрителя, у него заранее складывается определенное отношение к артисту, и с ним он идет в цирк. «Санди таймс» заметила, что я осуждаю западных клоунов за чрезмерное нагромождение шуток в их номерах. Этот вывод газета делала из моих слов: «Если вы будете все время класть соль в суп, вам придется в конце концов его вылить». Начиная лондонские гастроли, я стремился этими словами дать ключ к моим выступлениям, чтобы зрители не искали в клоуне нечто сенсационное. И я был рад одной газетной фразе: «Карандаш фактически ничего не делает, но всем это кажется смешным». Это довольно точно определило характер нашего выступления в зале Эмперс Пул.

Мы получали письма от зрителей во время гастролей. Приведу несколько строчек из них: «…Если клоуны для нас — чашка чая, то Карандаш — целый самовар». «…Выступления вашего цирка современны: над головами летает спутник с гимнастами, а на арене Карандаш толкает тележку с надписью: «Следующая остановка — «Луна»…

Английский почтальон вручил мне официальное письмо: меня просили прийти в Клуб клоунов. Клуб клоунов знаменит не только самим фактом своего существования, но и тем, что в нем собраны материалы о лучших клоунах всего мира, о их гастролях, успехах, наградах, статьях и трудах, рассказывающих о необычной работе этих артистов.

В уникальном клубе на тихой лондонской улице секретарь объявил, что Международный клуб клоунов имеет честь принять меня в число своих членов.

Так один из советских комиков попал в лондонский клуб, традиционность и консерватизм которого не смогли помешать англичанам признать оригинальность и молодость искусства во многом далекой от них страны…

В самолете, направлявшемся в Бразилию в марте 1960 года, нам подали крем, уложенный в форме карандаша. Получили мы привет и от «царя Нептуна стратосферного». Им были подписаны «дипломы» по поводу торжественного события — перелета артистами советского цирка экватора. Один из таких дипломов получил медведь Гоша и его дрессировщик Иван Кудрявцев.

Рио-де-Жанейро. Мне показали номер популярного журнала «Темпо» за 1945 год. Под заголовком «Советский Кантифляс» (Кантифляс — самый популярный латиноамериканский клоун) там были такие слова: «Не выделяющийся своей внешностью человек выходит на арену цирка, держа в руке штатив с микрофоном, а в другой — портфель. Открыв портфель, он вытаскивает из него черную собачку, и тут аудитория, две трети которой носит военную форму, начинает смеяться. Это клоун Карандаш, своим артистическим трудом заслуживший один из высших орденов его страны».

С тех пор прошло пятнадцать лет, и такой знак внимания был чрезвычайно приятен.

Наши выступления в Рио-де-Жанейро проходили в крытом спортивном зале, вмещающем около пятидесяти тысяч человек. Зрители принесли сюда пыл карнавала, который совсем недавно прошел по улицам и площадям Рио. Темпераментные песни, пляски молодежи, огромные шествия уличных масок имели в тот год определенную направленность. Карнавал совпал с приездом президента США Эйзенхауэра. Народ требовал от своего богатого северного соседа хотя бы часть того золота, которое выкачали американские компании из бразильских плантаций и недр. Это требование в устах бразильцев звучало очень лаконично. «Давай деньги, давай!» — кричали президенту. Эта фраза стала крылатой. Она стала припевом всех песен карнавала, куплетов и монологов.

Я тоже сделал эти слова своим припевом и заключал многие репризы фразой: «Ай, ай, динейро, ай!» Зрители хохотали и горячо аплодировали. Хорошее отношение к советскому цирку повлекло за собой немало приглашений в гости. Мы побывали у курсантов военной школы, в бразильском цирке «Универсо», в городке Дуке-де-Кашиас. Хозяева показали свои достижения. Правда, в бразильском цирке уж слишком стремились удивить, поразить зрителей. Здесь выступали различные уроды, «феномены природы».

В Сан-Пауло я обратил внимание на шатер на одной из центральных площадей. На нем было написано одно слово — «Шессман». Я зашел туда. Оказалось, что Шессман — имя гангстера-насильника, который снискал громкую известность тем, что, подобно Синей бороде, убивал своих жен. Убийцу казнили на электрическом стуле, но имя его благодаря дельцам осталось жить. И вот в этом балагане демонстрировали Шессмана в юности, Шессмана в период «расцвета», до казни и наконец в гробу. А в соседнем помещении показывали… заспиртованного кита! И все это ради наживы.

И все же Сан-Пауло произвел впечатление прекрасного города, с красивыми людьми, имеющими открытый характер. На премьере советского цирка побывало столько народу, что автомашины создали пробки на улицах города.

На следующий день мы вынуждены были окунуться в утомительную «светскую жизнь». Артисты советского цирка получили приглашения от видных фабрикантов города, губернатора штата, ассоциации журналистов, студентов… Это было проявлением вежливости по отношению к представителям великой страны — Советского Союза. Популярности гастролей цирка немало способствовали отзывы прессы. Много хорошего писали о Никулине и Шуйдине.

В Сан-Пауло мы подвели итог своим бразильским гастролям. Здесь, почти на другой стороне земного шара, мы радовались успеху советского циркового искусства, нам аплодировали столь же горячо, как и дома. Но путь вел нас дальше. Через день после окончания гастролей в Бразилии мы прилетели в столицу Уругвая — Монтевидео.

У меня осталось в памяти несколько случаев, может, и не связанных между собой, но, по-видимому, характерных для этой страны. По вечерам в казино в нижнем этаже гостиницы, где мы остановились, собирались игроки. Как правило, они расходились по домам под утро. Все жители улочки просыпались от шума, азартных криков. Уснуть уже было невозможно. Так мы встречали почти каждое утро. Из окна гостиницы были видны порт и грузовое судно, что тонуло у берега. Его никто не спасал. Этому препятствовал сам владелец корабля. Весь город знал, что он нарочно посадил судно на мель, чтобы получить страховую премию. Но хозяину было этого мало. Он пытался одновременно продать свой медленно тонущий корабль. И, не находя покупателя, каждый день снижал цену в зависимости от того, насколько глубоко погрузилось за ночь его судно в песок…

Это могло стать темой для неплохой клоунады, но меня удерживал принцип невмешательства во внутренние дела чужой страны. И то невольно пришлось кое в чем участвовать…

В те дни в городе была рабочая забастовка. Мы решили дать бесплатное представление для детей рабочих. Простые люди Монтевидео восприняли это с воодушевлением. По-другому отнеслась к этому полиция, которая в день спектакля сконцентрировала около цирка свои силы. Спектакль прошел превосходно. Дети подарили нам цветы, и это осталось лучшим воспоминанием о далеком городе.

Когда возвращаешься на Родину из большой трудной поездки, всегда возникает желание глубже окунуться в работу, в нашу будничную жизнь, хотя именно в будни мы иногда ворчим на разные неудобства, ждем праздников. Обычно, прилетев в Москву после заграничных гастролей, мы каждый раз давали шефский концерт на одном из крупнейших предприятий столицы. Так и на сей раз. После южноамериканской поездки мы выступили на заводе «Станколит», показали камерное «представление» и рассказали рабочим о поездке. Такая встреча всегда помогает в полной мере почувствовать себя дома, на Родине.

— Все это люди, влюбленные в цирк, влюбленные в свою профессию. Это они с каждым годом насыщают свои выступления труднейшими элементами и с каждым годом совершенствуют свое мастерство. Как и в спорте, новое достижение циркового артиста требует громадного волевого и физического накала всего его организма.

Вообще спорт и цирк идут рядом. Цель спортсмена — рекорд. Задача цирка иная. Цирковой артист должен продемонстрировать высокую физическую подготовку, волю, смелость, умение владеть своим телом и работать под взглядами тысяч глаз легко и красиво. Его задача — преподнести рекордное достижение в яркой художественной форме.

Год от года растет мастерство артистов советского цирка. Все большее влияние на представление оказывают режиссер, художник, композитор.

Во время гастролей советского цирка французская газета «Суар» писала: «В этом цирке существует, как и в театре, подлинная режиссура, но не надо ее смешивать с приемами «пускать пыль в глаза», как это делается на аренах других стран. Здесь постоянная забота об эстетике, постоянные поиски нового, прекрасного, чтобы увенчать силу и ловкость, вызывающие восхищение зрителей». Можно добавить: режиссура — это и продуманный сценический костюм, это и особое освещение, это и оригинальная музыка, написанная на заказ композитором, это иногда и особый текст, написанный поэтом или автором-репризером. Режиссура — это ритм, это строгая, рассчитанная по долям секунды продолжительность действий, это помощь артисту в создании задуманного образа.

Номер в цирке теперь как роль в кино — явление сложное, синтетическое. Если сегодня акробат чаще демонстрирует смелость, силу, то завтра он покажет и лирические, комические, поэтические номера программы:

— Цирковые номера по мере своего развития все больше будут заходить в смежные области. От этого выиграет в целом цирковое действие, которое перестанет быть строго обособленным в привычных рамках жанров. Наш цирк в последние десятилетия упорно борется с рутиной. Число жанров в цирке растет. И я думаю, в будущем цирк не побоится заимствовать от спорта художественную гимнастику, настольный теннис. Но, конечно, решать спортивные номера цирк будет средствами своего искусства. Думаю, цирк все дальше станет выходить из своих привычных рамок. Возможно, цирк возьмет от театра какие-то конкретные черты.

Писатель Виктор Шкловский однажды заметил, что театр показывает человеку «истинную амплитуду чувств; цирк показывает амплитуду физических возможностей, амплитуду смелости. Поэтому цирк так нужен, так вечен, так беспределен».

У цирка большие возможности. И они настолько заманчивы, что немало больших художников экспериментировали и думали над переносом принципов циркового действия на театральную сцену. Это поэт и драматург В. Маяковский, театральный режиссер В. Мейерхольд, кинорежиссер С. Эйзенштейн. Сергей Михайлович Эйзенштейн придумал термин «монтаж аттракционов» и пытался решить задачу: доводить мысль до зрителя через необычное, через эксцентрические эпизоды, чтобы не давать восприятию притупиться. Возможности циркового аттракциона и трюка для кино продемонстрировал режиссер Г. Александров в кинофильмах «Цирк», «Веселые ребята», «Волга-Волга». А вспомните «Карнавальную ночь»! В яркости, точности и краткости характеристик киногероев мы чувствуем влияние цирка.

В последнее время это еще раз успешно доказали Юрий Никулин, Георгий Вицин и Евгений Моргунов. Короткометражка «Пес Барбос и необыкновенный кросс» — настоящая киноклоунада. В полнометражных комедийных фильмах «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука» Юрий Никулин показал развитие в реалистическом ключе тех клоунских приемов, которым он научился на арене цирка. Очень много взял от цирка и итальянский режиссер Федерико Феллини.

Интересно, что не всякую «взрослую» кинокомедию могут смотреть дети, а кинокомедии с цирковым характером имеют одинаковый успех в любой по возрасту аудитории.

Искусство цирка перешагнуло и границы эстрады. В эстрадном концерте мы смотрим акробатические и эквилибристические номера. Но эстрада позаимствовала и противоположные клоунские характеры; резонера и забияки. На эстрадные подмостки вышел конферансье ныне народный артист РСФСР Л. Миров. Вместе со своим партнером Е. Дарским, а впоследствии с М. Новицким они создали новый тип эстрадного конферанса, основа которого — конфликт характеров, темпераментов. Вслед за ними появились Тарапунька и Штепсель, Миронова и Менакер и многие другие сатирические пары. Так успех цирка влияет на другие виды искусства.

Но и сам цирк очень внимателен ко всему, что может обогатить его у собратьев по искусству. В цирке идут пьесы-пантомимы. Когда-то это были пьесы примитивного содержания, но теперь их круг стал шире. Появились пантомимы, посвященные революционным событиям, Великой Отечественной войне. С успехом прошла по всем аренам страны комическая пантомима «Пароход идет «Анюта».

Арена — удивительно емкая площадка. Она просматривается со всех сторон. А пространство над ареной! В отличие от театра — это тоже поле действия артистов. Значит, там могут быть и декорации, и сценические площадки. Поскольку в цирке все необычайно, то использование пространства над ареной может быть самое неожиданное и выразительное, как для акробатов, так и для комиков. Надо только смелее экспериментировать. Думаю, что и кино найдет свое место в цирковом действии, и это будет решено ярко, по-трюковому, со всей эксцентричностью, на какую способны и кино, и цирк.

Клоунада, несмотря на всю свою традиционность, изменилась в последние десятилетия значительно больше, чем другие жанры цирка. Продолжает развиваться реалистическая манера клоунады. Появились молодые клоуны-эксцентрики Г. Ротман, Г. Маковский, А. Николаев, клоун-мим Л. Енгибаров и многие другие. Сегодня клоунада глубже, философичнее, чем была вчера. Однако новое в клоунаде идет еще в основном от исполнителя. А ведь клоунада — синтетический жанр. Поэтому в работе над репертуаром клоуна нужно привлекать драматургов, композиторов, режиссеров, хореографов и художников.

— Ни в коем случае! Более того, рост числа и разнообразие цирковых номеров должны привести к тому, что на афишах цирка исчезнут слова «сегодня и ежедневно». Подобно театру, мы сможем каждый день или через день менять программу, и тогда в «Театральной неделе» появятся слова: «Репертуар Московского цирка на предстоящий зимний сезон», где будут указаны две-три цирковые пьесы и несколько артистических составов «доброго, старого» циркового представления.

— Думаю, что нет. Буффонада — особый жанр. В нем есть своя прелесть. Раньше клоунада была целиком представлена буффонадой. Это было неверно. Сегодня же буффонный клоун — это, на мой взгляд, комик с большой долей эксцентрики.

В будущем афиша будет преследовать не только рекламные цели, а давать серьезную информацию. Она не будет гипнотизировать зрителей именами «звезд».

И еще мне хотелось бы поговорить о народном, самодеятельном цирке. Все знают, что художественная самодеятельность — один из верных неиссякаемых источников талантов. Нам известно немало талантливых певцов и танцоров, вышедших из самодеятельных коллективов. Мне кажется, что развитие самодеятельного цирка под руководством опытных мастеров — это поистине кладезь цирковых талантов. Не только акробаты, жонглеры, велофигуристы, иллюзионисты, но и клоуны могут выходить из таких коллективов.

Будущее, несомненно, внесет свои коррективы в клоунаду. Завтрашний день вызовет к жизни новый тип комика. Каким он будет? Не стоит гадать. Важно лишь то, что народный шут, весельчак — как хотите его назовите — будет жить среди людей столько, сколько будет жить сам народ. Без него не может быть настоящего праздника, веселья. Он изменит со временем свою внешность, характер, манеру шутить, но останется одно: народный шут не может идти от пороков, от старости, от уродливой внешности, от болезни. Он выступает посланцем молодости, морального и физического здоровья человека.