С привкусом пепла

Глава 2

От невеселых мыслей отвлек появившийся Коленька Воробьев, лихой партизан и лучший часовой по эту сторону фронта. Быстро управился. Худенькая фигурка выскользнула из-за кустов и нерешительно замялась у раздвоенной ели. С ним никого. Понятно, на рожон лезть не хотят.

– Волга, помаячь,– велел Карпин.

Сашка нехотя поднялся и обозначил присутствие. Рыжий обрадовался и закричал, тыча за спину:

– Командир интересуется, кто тут от Николая Степановича, грит выходь на переговор!

– Я пошел, – сказал Зотов.

Карпин перехватил за рукав.

– Не надо, я отвечаю за твою безопасность. Головой.

– Мы тут все сейчас ответим головой, лейтенант, – подмигнул Зотов, вставая во весь рост, – Бог не выдаст, свинья не съест. Будь готов, как пионер. Увидишь – нос чешу, вот так, – он коснулся переносицы указательным пальцем. – Значит приготовиться. Как уберу руку, начинаешь считать: сто один, сто два, сто три. Я падаю и кидаю гранату, ты открываешь огонь изо всех стволов, я начинаю отходить. Лады?

– Лады, но идея тупая, – обреченно согласился Карпин, отжимая предохранитель ППШ.

– Чем богат, – Зотов пошел навстречу, прикидывая варианты развития событий от плохого к очень плохому. Руки снова дрожали.

Из темного ельника вынырнули двое. В кустах явно больше. Зотов именно так бы и поступил, нарисуйся среди партизанского леса мутные типы, требующие командира отряда. Ребята примерно одного возраста – под пятьдесят. Один постарше, среднего роста, с жесткой щеткой усов, в сапогах, галифе и обычномгражданском пиджаке. Второй подтянутый, стройный, в офицерской двубортной шинели без знаков различия, портупее и фуражке с малиновым околышком и ярко-красной звездой. В войсках такие звезды в прошлом году заменили на зеленые, отказались от довоенного франтовства. Первый напоминал бухгалтера или ветеринара, второй человека военного, но Зотов никогда не доверял первому впечатлению. Сплошь и рядом милейший человек оказывается хладнокровным убийцей, а угрюмый здоровяк со лбом питекантропа самымсердечным в общении мужиком.

Они остановились в паре шагов, пристально изучая друг друга. Гражданский не выдержал и спросил:

– Вы от Николая Степановича, стало быть?

– Николай Степанович просил передать: в Твери отличная погода, с апреля дожди, – сообщил условленную фразу Зотов и замер, чуть покачиваясь на каблуках. Ответ все решит – отзыв или попытка захвата. Руку в кармане свело.

– Пора привыкать, Тверь - край дождей и тумана, – по слогам проговорил усатый и неуверенно улыбнулся.

Зотов выдохнул. Фух. Свои. Неужели дошли?

– Здравствуйте, товарищ, – поприветствовал усатый, протягивая ладонь.

– Здравствуйте, товарищи партизаны! Минуточку, один неловкий момент! – Зотов, нарочито медленно, вытащил руку из кармана с зажатой в побелевших пальцах, взведенной гранатой. Партизаны заметно струхнули и шагнули назад. Человек в форме шумно сглотнул.

– М-мать, – ахнул партизан в пиджаке.

– Вы меня простите великодушно, – извинился Зотов. – Есть тут перестраховщик один, велел подорваться в случае чего. Страшный человек. Вы уж войдите в положение. Времена-то нынче какие? Ну не мне вам рассказывать.

Он вставил чеку на место, загнул усики и спрятал лимонку. Напряжение спало.

– Моя фамилия Марков, Михаил Федорович, – представился штатский. – Командир партизанского отряда «За Родину», это начальник штаба майор Лукин, Владимир Алексеевич. Нас предупреждали радиограммой. Вы товарищ Зотов?

– Он самый! Виктор Павлович, – отрапортовал Зотов, пожимая сильные, сухие ладони, обернулся и призывно махнул. На опушке полянки, словно из ниоткуда, встали разведчики.

– Лейтенант Карпин, – представил сопровождающего Зотов.

– Здравствуйте, устали поди? – посочувствовал Марков, – Ничего, устроим вам отдых. Мы, если честно, боялись, думали не сыщете нас. Прошу за мной.

– Мы разведка, кого хочешь найдем, – хмыкнул Карпин, двигаясь по едва заметной тропе.

Из тени выступили десяток партизан, беря гостей в кольцо и со скрытой завистью поглядывая на вооружение и снаряжение разведгруппы. Сами одеты кто во что горазд, в живописную смесь гражданской и военной одежды. Большинство с винтовками, у двоих немецкие пистолеты-пулеметы МР-40 и стандартные брезентовые подсумки под три магазина.

– Что с явкой на хуторе? – спросил Зотов.

– Дрянная история, – поморщился, как от зубной боли, Марков. – Каминцы нагрянули три дня назад, все пожгли, хозяев повесели. Мы поздно узнали, хотели перехватить на обратном пути, да эти суки уже укатили. Ничего, поквитаемся, стало быть.

– Повешенных надо бы снять.

– Снимем, – поморщился командир. – Не успели ишшо, егеря по близости шарят.

– А связной?

– Санька ушел, он у нас знаете какой, с осени партизанит, боевой парень! Да у нас все боевые! – похвастался командир.

– Я так и подумал,– Зотов глянул на плетущегося в сторонке Кольку Воробья. Боевые это еще не то слово. Орлы на подбор.

Партизанский лагерь возник словно из ничего. Вроде шли по густому, буреломному лесу, а вдруг за кустами обнаружился загон с дюжиной лошадей под навесом из порыжевших еловых ветвей. Под ноги с истошным лаем кинулись несколько кудлатых собак. Брякнул колокольчик. Рядом с тропой неуклюже растопырился бородатый мужик в телогрейке, доивший костлявую корову и матерившийся вполголоса. Белая, с черными пятнами буренка водила рогатой башкой и пыталась смазать доильщику хвостом по лицу.

– Ты, дядь, активней за сиськи-то дергай! – хохотнул Волжин.

– Я те щас дерну, пога…, – взвился мужик и осекся при виде начальства. – Товарищ командир, освободите меня от наряда, пусть бабы доят! Пошлите меня нужники чистить или в бой в первых рядах! Сил моих нет!

– Ты продолжай трудиться, Шестаков, продолжай. Труд, стало быть, сделал из обезьяны человека. Корова сама себя не подоит, – успокоил подчиненного Марков. – Сумел напакостить, сумей отвечать.

– Да я в бой товарищ командир, да я полицаев громить! – всплеснул руками бородач. – Вы меня знаете! Люди смеются!

– Разговорчики, Шестаков! – посуровел командир.

Мужик сплюнул и зазвенел ведром на весь лес.

Похоже на цыганский табор, – отметил про себя Зотов. Телеги, лошади, стиранное белье. Малейший шухер, лагерь снимется с места и откочует в глубь заболоченных, черных лесов.Ну разве медведей нет, песен не слышно и рюмочку не подносят. Появились землянки, обложенные дерном. С виду холмики среди леса, по крыше пройдешь – не заметишь. Людей много, в основном хмурые мужики средних лет, с оружием и без. Несколько женщин в годах. Мимо пробежала стайка девушек. Увидев новеньких, захихикали, зашептались. Карпин погрозил Волжину кулаком. Дескать не балуй у меня. Тот сделал вид, будто обращаются не к нему, и горделиво выпятил грудь, став похожим на кочета.

Под огромным дубом аппетитно попыхивала армейская полевая кухня. Высилась груда сухих осиновых дров, дающих мало дыма и много огня. Морщинистый, с загорелым до черноты лицом человек в драном треухе, помешивал в котле огромным черпаком, наполняя лагерь одуряющим запахом гречневой каши. Собаки, изобразив кипучую деятельность, побежали к кухне и разлеглись на солнышке, ожидая подачек.

– Обед скоро, Кузьмич? – поинтересовался Марков.

– По расписанию, товарищ командир! – повар расплылся в беззубой улыбке. Ловко подхватил костыль, покостерил псов и заскакал вокруг кухни. Зотов поначалу и не заметил, что у повара нет правой ноги. Увечье повара никак не смущало. Он снял шкворчащее на костре ведро и принялся заваливать в котел поджарку из моркови и лука. Желудок требовательно заурчал. Зотов только сейчас понял, насколько оголодал. Если не накормят, лягу и умру, – решил он.

– А говорят, партизаны плохо живут! – указал Зотов на кухню.

– Кто ртами щелкают, те плохо живут, стало быть, – согласился Марков с лукавым прищуром, – А мы народ запасливый, на чужую доброту не надеемся. Кухонку эту я в сорок первом припрятал, часть одна пехотная бросила, когда отступала. Разбомбили их крепко у Навли. Мы с мужиками в лес и укатили кормилицу, была вторая, но у ней колесо взрывом оторвало и бочину разворотило. Наши еще возмущались: куда мол Федорыч эта бандура? А она, глядишь, пригодилась. Другие в золе картоху пекут, поносом жгучим страдают, а у нас каша да щи, как у тещи любимой!

Зотов порадовался смекалке командира. Этакий тип людей был ему хорошо знаком. Слишком хорошо. Крестьянин, деревенщина, с виду простой и даже чуть глуповатый, но это лишь маска. С дурачка меньше спрос. На деле селяне хитрый, осторожный народ, себе на уме. Своего не упустят, чужое хапнут не глядя. Палец в рот не клади, отхватят по локоть, а глаза будут невинные, как у младенца. На Гражданской Зотов таких навидался. Добренькие, услужливые, кланялись, последнюю рубаху готовы отдать, а спиной повернешься и выстрел из обреза в упор. Потом идущие мимо отряды находили на обочине раздетые догола трупы солдат. Хозяйственные мужики валили и красных и белых, без разбору, было за что. Тела бросали подальше от сел, награбленное закапывали до лучших времен, плели небылицы о всадниках на черных конях. Взять на горячем ушлых мужичков было ох как непросто. Недаром беляков скоренько порубали, а крестьянские восстания, таких вот марковых, с добрым прищуромдавили до тридцатых годов с помощью артиллерии и авиации.

– Разведчики со мной, – пригласил Лукин. – Для вас отдельная землянка приготовлена, отдохнете с дороги.

– А вы ко мне, товарищ Зотов, – Марков взял под руку, увлек в сторону и велел часовому, замершему возле одной из землянок. – Петро, кликни Аверина, скажи пусть вскрывает НЗ, он поймет. – открыл висящую на кожаных петлях дверь, обитую шкурой с остатками свалявшейся шерсти, и радушно улыбнулся. – Добро пожаловать в холостяцкую берлогу, устроим со всеми удобствами.

Зотов пригнулсяи по лесенке спустился в землянку, внутренне готовясь к хлюпающей воде, сырости, корням над головой и червям, падающим из стен. Ну и ошибся. Землянка оказалась совсем новая и сухая. Дощатый пол и стены, двое нар с матрасами и подушками, стол. Чугунная печка, на ней закопченный чайник с изогнутым носиком и ручкой, замотанной тряпкой. Пахло свежим деревом и полынью, натыканной под потолком. Горела керосиновая лампа, погружая жилье в суматоху зыбких теней.

– Уютно, – похвалил Зотов.

– Обживаемся потихоньку. Повезло вам, товарищ Зотов, не зимой угораздило к нам в гости прибыть. С ноября по март в шалашах коротали, как вспомню, кровавая слеза наворачивается. Одна сторона ватника на костре горит до дыры, вторая к земле примерзает. Людей обморозили страсть. Но мы не жалуемся, доля такая, – Марков указал на нары. – Присаживайтесь, в ногах правды нет. Кушать хотите?

– Ужасно хочу, – признался Зотов, опускаясь на мягкий, набитый сеном матрас. Неумолимо тянуло провалиться в глубокий сон минут на шестьсот. Сил не осталось даже сидеть.

– Интенданта напряг, встретим как полагается.

– Кухня, интендант, дау вас настоящая армия, Михаил Федорыч, – восхитился Зотов.

– А иначе никак, – отозвался польщенный командир. – Кое-кто на Большой земле думает, партизаны под кусточками прячутся, молятся пням, а мы большую работу проделали, за полгода из кучки дезертиров, окруженцев и колхозников сколотили боеспособное подразделение, стало быть.

В дверь едва слышно поскреблись.

– Давай уже, – разрешил командир.

По ступенькам колобком скатился невысокий, пухленький человек со свертком в одной руке и армейским котелком в другой. Бесцветные, ничего не выражающие глаза на лоснящемся, круглом лице робко мазнули с Маркова на Зотова.

– Заходи, заходи, – приободрил командир. – Знакомьтесь, начальник хозслужбы отряда Аркадий Степанович Аверин, это товарищ Зотов из Центра, – Марков многозначительно воздел палец.

– Добрый день, – тонким, едва слышным голосом поприветствовал колобок, бухнул сверток на стол, и сунул Зотову мягкую, рыхлую, потненькую ладонь, – Такая честь, такая честь! Михаил Федорыч, я тут собрал кой-чего: хлеб свежий, тушенка немецкая, картошечка жареная. Чай настоящий, грузинский, никакой морковной бурды. Сигаретки опять же, трофейные «Империум», душистые страсть, не махорка дрянная. Угощайтесь пожалуйста.

– Спасибочки, Аркадий Степаныч, уважил.

– Да я чего, я всегда рад, – зарделся от похвалы интендант. Все хозяйственники чем-то неуловимо похожи: движения скупые, расчетливые, глазенки бегают, выискивая чего бы притырить, утащить в недра пыльного склада, занести в списки имущества и никому ничего не давать. Особая порода тыловиков, всегда готовых услужить и помочь, если почуяли выгоду.

– Ну иди, иди, Аркадий Степаныч, – проводил Марков интенданта, явно ждущего приглашения разделить богатую трапезу.

– Служу трудовому народу! – Аверин расстроился и ушел, нахмуренный и поскучневший.

– Оставили бы его, Михаил Федорович. Человек старался.

– Нечего уши греть, – сварливо отозвался Марков. – Вам отдыхать надо, а Аркаша жутко любознательный человек, до вечера не отстанет. Он у меня незаменимый, что хочешь достанет, бойцы накормлены и одеты, нос в табаке. Цены таким нет. Из кадровых интендантов, с первых дней на войне, был в окружении, шел к линии фронта до самой зимы, а как снег выпал, прибился к нам, талантливейший снабженец, стало быть. Более того, с партбилетом вышел! Представляете? Вы кушайте, товарищ Зотов, кушайте!

Марков выставил железную тарелку, навалил груду золотистой, поджаренной до сочного хруста картошечки, нарезал толстыми ломтями хлеб, сунул щербатую ложку.

– Кушайте на здоровье.

Зотов не заставил себя упрашивать. Глотал не жуя, по-собачьи, не чувствуя вкуса. Партизан смотрел с затаенной грустью, покачал головой, открыл ножом банку тушенки.

– Мясца ухватите, фрицевское мясцо, не побрезгуйте, нашего нет.

Зотов зачерпнул полную ложку тушенки и сконфузился.

– А вы?

– Я чего, я сытый по горло! – уверенно соврал Марков. – Вы на меня не смотрите, кушайте, измоталися весь.

– А разведчики мои?

– Обижаете, – надулся командир. – И разведчики ваши лопают будь здоров, Аркаша про них позаботился. Вернутся не из немецкого тылу, а как из санатория, стало быть.

За словоохотливостью партизанского командира Зотов уловил неуверенность. Выскреб остатки поджарки и спросил, сыто отдуваясь:

– Когда самолет?

Марков помрачнел и ответил, пряча глаза:

– Тут дело такое, товарищ Зотов, самолета не будет.

– Не понял.

– Авиасообщение с Большой землей прервано приказом Центра от вчерашнего дня.

– Вот так новость, – Зотов отложил ложку. Командование торопило, подгонялои само перекрыло дорожку в последний момент.

– Немцы-паскудники усилили противовоздушную оборону, – рубанул ладонью Марков. – Последний борт с Большой земли сбит двадцать четвертого апреля южнее Брянска тройкой истребителей. Вез медикаменты, боеприпасы и тол, обратно хотели детишек отправить из партизанских семей. С той поры полеты запрещены, и когда возобновятся не знаю. Основной и запасной аэродром держим в полной готовности.

Зотов задумался. Интересно, сколько придется здесь проторчать – неделю, две, месяц? За это время мхом в лесу обрастешь. С другой стороны, толку ныть? Ситуация на войне меняется каждый час, любой план прахом идет, сколько не пытайся предугадать и исключить любую случайность. Но нет худа без добра. Зотов знал точно – этот выход в немецкий тыл для него крайний. Ну может не знал – чувствовал, предугадывал по обрывкам разговоров с начальством, туманным намекам и сигнальчикам интуиции. Вернешься – упекут в кабинет, задницу за столом протирать. Работа, конечно, почетная и полезная, но скука просто смертельная. Так что, Зотов даже обрадовался отмене воздушного сообщения. Авось еще повоюем...

– Германец против нас операцию готовит, оттого и лютует,– нарушил молчание командир.

– Откуда уверенность?

– Разведанные есть, секретные они, а вам расскажу, вы все ж из самого Центра, – доверительно понизил голос Марков. – Агентура отмечает стягивание войск к нашим районам: цельныйтанковый полк, части двести шестнадцатой пехотной дивизии, локотские ублюдки, венгры, полевая жандармерия. Брянское подполье подтверждает подготовку карательной операции. Пока тихо, но грянет со дня на день.

– Серьезно взялись.

– А мы заслужили, – скромно потупился Марков. – С Нового года немчуру треплем и в хвост и в гриву, мать его так, два гарнизона полицейских разгромили, три моста подорвали, заготовщиков постреляли. Есть у меня капитан Решетов, так его боевая группа в передовиках! А вы чаек пейте, товарищ Зотов, остынет чаек. А может покрепче чего?

– Можно, – вымучено улыбнулся Зотов. Горячительное, ввиду сложившихся обстоятельств, не помешает.

– Это мы сейчас, мигом, – Марков извлек из-под нар весело булькнувшую флягу, подул в чашки и налил в каждую на три пальца желтоватой, дурнопахнущей жидкости. – Первачок, уж не побрезгуйте, спирта нет, у нас и в санчасти один самогон, стало быть, и наружно лечимся и вовнутрь. Но в меру!

Чокнулись. Горло обожгло, самогон провалился в желудок огненным комом, разливая по телу приятное, обволакивающее тепло. Заел тушенкой. Марков крякнул, занюхал корочкой хлеба и спросил:

– По второй?

– Нет, Михаил Федорыч, спасибо, мне хватит, – Зотов, толком не спавший трое суток, стремительно захмелел.

– Поспите, товарищ Зотов?

– Да. Наверное. Если можно, – язык заплетался. Хотелось упасть и уже не вставать.

Он приготовился провалиться в пелену мертвецкого сна. Не тут-то было. Снаружи заорали громко и матерно, тишину резанул истошный женский визг.

– Всыпь ему, Иваныч! – заулюлюкали на улице. Крики сменились смехом и подначками.

– Черти, что происходит! – Марков схватил кепку и стремительно выбежал из землянки.

Зотов стряхнул оцепенение и выскочил следом. По глазам резанул солнечный свет, заставляя зажмуриться.

– А ну прекратить, сукины дети! – завопил Марков неожиданно поставленным, командирским голосом, никак не вяжущимся с заурядной внешностью. – Разошлись, я сказал!

Зотов увидел партизан, рассыпавшихся полукольцом, а внутри круга Волжина с разъяренным лицом и повисшим на плечах лейтенантом Карпиным. Перед ним в позе на четвереньках расположился плюгавенький человек в гимнастерке, одной рукой держась за лицо. Разведчик попытался пнуть лежащего, но Карпин не дал, что-то горячо зашептав на ухо.

– Олег Иваныч! – всплеснул руками Марков. – Ну вы-то куда?

– Ничего страшного, Михаил Федорович, – упавший закряхтел и поднялся, сплюнув кровь из разбитого рта. – Во мнениях на дисциплину не сошлись с товарищем разведчиком.

– Я те щас покажу дисциплину! – дернулся Волжин, – Разорву!

– А ну осади, разрывальщик пальцем деланный, – назидательно приказал Марков и смутился, увидев Зотова. – Драка, товарищ Зотов, явления у нас, прямо сказать, нечастое, – и обратился к пострадавшему. – Докладай, Олег Иванович.

Избитый вытянулся по стойке смирно. Человек средних лет, невысокий и щупловатый, с узким личиком и внимательным взглядом.

– Нестыковочка вышла, товарищ командир, – отчитался Олег Иванович и кивнул на поутихшего Сашку. – Следуя по лагерю, обнаружил данного бойца,распивающим водку, и сделал положенное в таком случае замечание. За что был матерно оскорблен и получил удар в лицо. Свидетелями были наши боевые товарищи. Требую наказать виновного по всей строгости.

Волжин витиевато выругался, поминая матушку Олега Ивановича.

– Ты сразу наказывать, Олег Иваныч, быстер, право слово, торопыга этакий, – успокоил Марков. – Люди только прибыли, чуть не из боя, а ты к ним с нравоучениями.

– Это не дает права хамить старшему по званию, – вспыхнул Олег Иванович.

– А где у тебя звание, гад? – не вытерпел Сашка. – Ни знаков различия, ничего, мало я тебе рожу расквасил! Воздухом подышать вышел, а он лезет!

– Это начальник особого отдела отряда старший лейтенант Твердовский, – хмурясь сообщил Марков.

– Да мне хоть папа римский! – расхорохорился Волжин, но пыл поубавил, понял что вляпался, с особым отделом шуточки плохи.

– Ты знаешь что, Олег Иваныч, – Марков приобнял особиста за худые плечи. – Надо миром решить, недосуг мне сейчас. Прости парня, погорячился он, молодой.

– Жду извинений, – гордо вздернул подбородок особист.

– Не буду, – Волжин вызывающе фыркнул. – Пусть этот фраер меня не пугает, пуганые мы. Сам виноват, пусть теперь девку обиженную не корчит. Будет ерепениться, по–другому поговорим! Трибунал он выдумал, так мы не на фронте, он мне не указ! – и позволил Карпину увлечь себя в землянку. Через мгновение оттуда послышались звон кружек и нестройное пение.

– Как же так, Олег Иванович? – укоризненно спросил Марков. – Вот товарищ Зотов из Центра, что он подумает?

– Что нужно следить за моральным обликом советских разведчиков, – отчеканил Твердовский.

– Вы его простите, дурака, – попросил Зотов. – Мы три дня по лесам, всякого навидались.

– Да чего уж там, – особист неожиданно улыбнулся. – Что было прошло. У вас как со временем, товарищ Зотов? Хотел пообщаться по-нашему, по-свойски. – он многозначительно подмигнул. – Давайте завтра, на свежую голову?

– Согласен, как отосплюсь, сразу к вам, – пообещал Зотов и чуть не упал.

– Оп-оп, потихонечку, – Марков поддержал под локоть и прикрикнул на партизан. – Чего встали, а ну кругом марш, устроили тут театру себе!

Зотов не помнил, как добрался до нар, вроде особист с командиром волокли на себе. Он уснул, едва голова коснулась подушки, провалившись в непроглядную, липкую, затягивающую в себя черноту.