Лучник (свежак)

Глава 1

Отставной гранд-прапорщик Первой Гвардейской Императорской дивизии пластунов Платон Гордеев подкинул пару поленьев в топку древней печки и закрыл массивную чугунную дверцу.

«Посмотрели», – Платон усмехнулся, воскрешая в памяти такие далёкие, но невообразимо приятные для него события.

До входа призывник так и не дошёл, как будто растворившись в знойном мареве июльского полудня. Дежурный по контрольно-пропускному пункту старший фельдфебель Каледин божился, что мелкий звездюк через дежурный караул не проходил.

Расстояние от скамейки на Аллее Погибших Героев до КПП сто тридцать два метра. Пропасть просто нереально, но звездюк как сквозь землю провалился.

Просмотрели записи камер наружного наблюдения. Деревенский увалень, не торопясь дошёл до крыльца, вышел из поля зрения фронтальных видеофиксаторов и… исчез. Куда делся этот мелкий засранец, никто так и не понял. Обзорные видеофиксаторы, что стоят на углах здания, мигнули и отключились на две минуты семь секунд, что само по себе было чрезвычайным происшествием околовселенского масштаба.

Военком поднял техников видеоконтроля, дежурную роту и три учебные роты призывников и устроил для всего персонала вверенной ему части весёлую развлекательно-познавательную игру под названием «найти мелкого звездюка, пока не началось».

Зная, что господин полковник влёгкую устроит это «началось» всем служащим ГВП, включая привлечённых на время призыва гражданских специалистов, звездюка искали с просто-таки фантастическим рвением.

Полтора часа всё это сборное стадо, возглавляемое медленно закипающим, как самовар, господином полковником, изображало лёгкий детский крик на лужайке. Результат – хрен по деревне. То есть, удивителен своей непредсказуемостью.

Одного призывника ударило током на тактическом симуляторе. Какого мужского полового органа он там делал, никто внятно объяснить так и не сумел. Шестеро споткнулись об унтер-офицерские кулаки, и один старший фельдфебель удостоился дружеских поглаживаний от не далее как четырьмя минутами ранее отодранного господином полковником штабс-капитана Гельшмана-Ревельского.

В принципе, через пару дней из санчасти старшего фельдфебеля выпишут, а несколько позднее обязательно в извращённой форме поимеют за то, что тактический симулятор вообще бьёт током всяческих остолопов.

Обед с весёлым свистом пролетел мимо всех участников этого необычного для служащих ГВП времяпровождения, отчего все резко полюбили «эту деревенщину». Эпитеты в адрес юного, но такого необычного призывника были много разнообразнее и значительно эмоциональнее.

Через один час тридцать девять минут доведённый собственными подчинёнными до белого каления господин полковник, сопровождаемый всё больше недоумевающим гранд-майором, вошёл в свой собственный кабинет и обнаружил мелкого звездюка спокойно сидящего за столом губернского военкома и неспешно попивающего чай из личного самовара хозяина кабинета.

Надо сказать, что господин полковник оказался человеком железной выдержки и просто-таки поразительного такта – всё же, благородных кровей. Военный аристократ, князь по происхождению, даже почти не ругался. Только задал простой и логичный вопрос: «Как, мля?» раскрасив его всевозможными деепричастными оборотами, невообразимыми предлогами и разнообразнейшими местоимениями.

– Ой, господин полковник! – простодушно ответил призывник. – У ваших техников стоит такая древняя защита от проникновения, что было грех не воспользоваться таким нежданным-негаданным, но очень своевременным подарком. Вот глядите – кнопочку нажимаете, и видеофиксация неожиданно отключается. Включается автоматически через две минуты и семь секунд. Ровное время на блокировку ставить было нельзя – было бы слишком заметно. Я в техническом отделе на одном из блоков видеоконтроля пристроил маленький, но хитрый приборчик. Стои́т он так, что ваши технические лоботрясы в жизни сами не найдут. За две минуты можно черепашьим шагом доковылять до угла – боковой видеофиксатор тоже случайно отключился, – дёрнуть за закреплённую леску и с крыши прямо вам на голову свалится верёвочка с узелками. Дальше дело самопальной, но от этого не менее работоспособной техники. По верёвочке я зашёл в ваш кабинет. Огромное спасибо вам за открытую форточку в вашей комнате отдыха. Кстати, девочка на плакате выше всяческих похвал! А саму верёвочку с леской в это время смотал простенький приборчик, установленный на крыше моим братом, Володимиром. Он полночи потратил, чтобы его туда присобачить. Вернее, полночи мы заходили и уходили с территории вверенного вам подразделения, а само присобачивание заняло восемь минут и, если мне память не изменяет, тринадцать секунд, но это уже ненужные для вас подробности. Можно было бы зайти и выйти много быстрее, но тогда потери личного состава главного вербовочного пункта нашей губернии, которым вам выпала честь командовать, были бы значительно бо́льшими. Мы постарались этого избежать. Вы невнимательно читали моё личное дело. Мой брат – магистр Нижегородского университета и профессор кафедры автоматики и робототехники. Должен же он был мне хоть чем-то подсобить, раз я за него в армию отправляюсь. Мне, в общем-то, не влом, но семейные традиции надо соблюдать неукоснительно, а одна из них гласит: «Брат всегда должен помогать брату». Вот мы друг другу и помогли, – в голосе Платона прозвучала издёвка. – И, господин полковник! Вы позволите? – призывник встал, подошёл к оторопевшему военкому и выдернул у него из погона тоненькую булавочку с тёмно-зелёной, в цвет самого погона, головкой. – Можете не беспокоиться, господин полковник, аппаратуру из вашего кабинета я уже забрал. Вам она более ни к чему, а мне на службе отечеству может и пригодиться, – последняя фраза добила не только господина полковника, но и ошарашенного происходящим гранд-майора Сабирова.

Ох, как Платону Гордееву целый год «учебки» икалось это выступление! Гранд-майор ничего не забыл, а некоторые моменты и приукрасил. И в первую очередь зачитал имперский указ прямо перед строем учебного полка.

Указ от шестого августа одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года не давал ни полковнику-военкому, ни гранд-майору Сабирову ни единого шанса отказаться от столь необычного новобранца. Согласно вышеупомянутому указу родственники отслуживших в дивизиях пластунов имели право проходить службу в тех подразделениях, в которых пожелали, если проходили вступительные испытания. Платон Гордеев все нормативы перекрыл в полтора раза. Молодой был – неопытный, а от того не всегда умный.

Кавалер двух «Чёрных Крестов» и ещё полутора десятков имперских и иностранных наград Платон Гордеев тяжело встал со скамьи и, припадая на правую ногу, вышел из избушки на свежий воздух. Хороши всё же эти имперские имплантаты – работают лучше настоящих конечностей. Правой ноги у отставного гранд-прапорщика не было по колено, а правой руки по плечо. Да и так шрамов за семь лет не самой спокойной службы набежало изрядно.

В последней операции пожевало его прилично и сейчас, в свои неполные тридцать лет, выглядел Платон дряхлым, но по какой-то причине ещё живым стариком. Попасть под «Молот Аллаха» и остаться в живых дьявольское везенье. Кровному врагу такого не пожелаешь. Думал, уже не выкарабкается. Почти год в столичном госпитале, да год дедовых мазей, порошков, заговоров, настоек и целебного лесного воздуха подняли Платона на ноги, но прежнего здоровья так и не вернули.

В порядок его слегка привели, однако нынче как в детстве и юности не побегаешь – не развалиться бы по дороге. Правда, всегда под руками экраноплан Сикорского. К сожалению, гражданская модель, но переделанная под нужды имперской егерской службы. До тысячи восьмисот килограммов в просторном багажном отсеке и трёх седоков он тащит легко, плавно и беззвучно, но, опять же, к сожалению, невысоко и не сильно быстро – не более пятидесяти пяти метров и не быстрее ста двадцати километров в час.

Сразу после госпиталя предлагали Платону место старшего инструктора в учебном центре корпуса пластунов, после полугодичного отпуска, разумеется, но его потянуло домой. К деду на заимку.

Отставной унтер-офицер Евлампий Гордеев вот уже более сорока лет служил имперским егерем в Куусамском природоохранном заповедном комплексе, что находится на севере Великого княжества Финляндского. Вот к нему-то Платон и направился.

Егерем его оформили быстро, определив к деду в напарники. Не сильно деду требовался нужен помощник, но было ему уже восемьдесят семь лет, и прожил он после того, как Платон встал на ноги, всего четыре месяца – как будто ждал внука.

Может, и правда ждал, а перед смертью показал вот эту избушку, рядом с которой находилось убежище. Нет не так – семейное Убежище семьи Гордеевых.

Об этом месте, согласно семейной традиции, должен был знать только старший сын, но Георгий сгинул на северо-востоке Африканского континента. Средний – Володимир, в армии не служил и теперь уже не будет. Оставался только Платон. Теперь вечный хранитель этого тщательно замаскированного и максимально упакованного противоатомного бункера.

Впервые спустившись на первый уровень необычно укрытого от посторонних глаз Убежища, Платон слегка выпал в осадок (то есть, мягко говоря, был удивлён). Это был трёхуровневый схрон высшей радиационной и биологической защиты. (То-то дед последние сорок лет служил в одном и том же месте – хватило времени обустроить всё по высшему разряду).

Теперь Платону стало понятно, как дед умудрился такое Убежище отгрохать. Разумеется, имперский егерь делал это не сам, а подал заявку на строительство бункера в имперское управление спецстроя. Земля вокруг навечно была дарована императором семье Гордеевых за особые заслуги. Платон лично копию указа видел. Правда, эта дарственная была, как в народе говорят, палкой о двух концах – один из представителей семьи должен служить в имперских егерях.

Первый этаж был скорее техническим. Здесь на специальных магнитных якорях стояли все четыре экраноплана – два личных и два служебных. Служебные стандартные – на полторы тонны, а вот личный экраноплан деда оказался грузовым.

Эта небесная колесница легко таскала в своём просторном багажном отсеке целых одиннадцать тонн. За каким экзотическим овощем деду понадобился такой грузовик, Платон не спрашивал – быть посланным в далёкие дали (на дальнюю за́имку, к примеру) новоиспечённому егерю имперских угодий совершенно не хотелось.

Стояла здесь и специальная станция подзарядки силовых блоков экранопланов – встроенные в систему энергоснабжения Убежища мощные генераторы, соединённые с портативным ядерным реактором, располагавшемся на самом нижнем техническом этаже бункера.

Ещё в этом ангаре находились морозильные лари, подвесные лодочные моторы, лодки и тому подобные мелочи, но бо́льшая часть складских помещений этого уровня всё равно была пуста. Имелась на этом уровне и служебная оружейная комната. Словом, дед разместил здесь всё то, что могло понадобиться срочно, и всегда должно быть под руками.

Второй уровень – жилой, состоял из восьми комфортабельных комнат, десяти санузлов, двух саун, двух комнат отдыха, кухонного отсека, столовой с очень недурственным баром и разнообразных продуктовых и вещевых запасов.

И, наконец, третий – оружейный, учебно-тренировочный и непосредственно семейный. В последнем лежали личные вещи, а в основном оружие, награды и трофеи всех когда-либо служивших императору Гордеевых.

Оружия и боеприпасов здесь хранилось великое множество. Начиная от старинного фитильного дульно-зарядного джезайла, взятого прапрадедом Платона в конце девятнадцатого века где-то в Персии, и заканчивая трофеями и личным оружием самого гранд-прапорщика.

Были здесь и охотничьи и боевые луки Платона – его давняя страсть. Целая коллекция – луки композитные, спортивные, сложносоставные, блочные и рекурсивные, хотя последние Платон не любил и стрелял из них крайне редко. До службы в армии, разумеется. Теперь для него это недосягаемое удовольствие – имплантат хоть и хороший, но непривычный, и учиться стрелять приходится по новой.

Тяжёлый блочный лук, снятый с трупа пакистанского инструктора из подразделения «Чёрный Аист», Платон повесил на стенку своего постоянного жилища, а не держал в хранилище. Ну, и стрелял из него с каждым днём всё лучше и увереннее, воскрешая позабытые за девять лет навыки.

Хорошо было на улице – удачно дед избушку поставил. Крохотная полянка, окружённая вековыми соснами, короткая, метров в двадцать, тропинка, ведущая к не слишком большому, но глубокому озеру с прозрачной и чистой водой, да озорной ручеёк, несущий свою ледяную струю в это самое озеро.

Поздний вечер и сгущавшиеся сумерки, воздух, наполненный прохладой и запахами соснового леса. Всё такое привычное и до боли в сердце родное. Вот шумно ворохнулась крупная рыба в садках у причала – в специально построенных загородках плескались сибирский осётр и стерлядь.

Дед любил разводить рыбу, предпочитая её любому мясу. Да и чёрные «рыбьи яйца» деликатес не из последних. Имперский егерь, кстати, чёрную икру не любил – перекормили в детстве. Каждый день по малолетству до самой начальной школы в него дед с бабушкой (царство им небесное) эту отраву запихивали.

Сейчас Платон с чувством лёгкого омерзения припомнил целый отсек в Убежище, заставленный литровыми банками с ненавистным «лакомством». Дед излишки икры всегда солил и откладывал до лучших времён, как будто к голоду готовился.

О! Надо эти излишки Володимиру отправить. У него двое спиногрызов подрастают, теперь их очередь этой гадостью давиться.

Платон присел на вросшую в землю скамеечку, поставленную около ступенек крыльца, и тут же рядом нарисовался неизменный спутник любого имперского егеря – грысь. Генномодифицированная рысь, выведенная в институте специальной генетики имени Бочкарёва.

Привычная всем лесная красавица весит максимум тридцать пять килограммов, самки до двадцати, но эти особи, специально выведенные для работы в егерской службе, были и умнее, и крупнее, и сильнее, и выносливее обычных. И вообще, в этих генетически изменённых животных заложено столько, что Платон сам удивлялся фантазии институтских генетиков. И это касалось не только рысей, но и служебных пород собак, соколов и даже гепардов с ягуарами.

Для внутреннего общения с генетически изменёнными животными существовали самые разнообразные приборы, но Платон пользовался только простым радиофицированным ультразвуковым пультом с десятком запрограммированных команд.

Грысей Платон любил с детства, поэтому очень быстро нашёл общий язык со своими помощниками, а вот пару грысей деда пришлось уложить в один гроб с их хозяином. Образно, конечно же. Ни с кем другим они работать более не могли и в случае гибели егеря становились неуправляемыми и подлежали немедленному уничтожению. Так сказать, во избежание. Случались, знаете ли, кровавые прецеденты.

Егерям полагалась пара таких помощников. Самка Шуша (сорок семь килограммов боевого веса, а в данном случае те же самые сорок семь килограммов плюшевой нежности) сейчас тёрлась о колено Платона и мурчала, как маленький моторчик. Ейный муж – Тигр, как и все нормальные мужики, где-то шлялся. Видимо, опять ловил рыбу.

Как эта наглая усатая морда (пятьдесят четыре, впрочем, уже пятьдесят шесть килограммов хитрости, наглости и верности) умудряется таскать из садков стерлядь, Платон особенно не вникал – для первого помощника и одного из самых лучших друзей ничего не было жалко. Лишь бы калорийное мясо юной стерляди шло на пользу этому пятнистому, волосатому чудовищу.

Посидев с десяток минут, Платон встал и направился в дом. Завтра вставать задолго до расцвета – надо выспаться. Шуша неслышно скользнула следом – она предпочитала спать в тепле, а вот Тигр будет всю ночь нарезать круги вокруг дома. Лучшей охранной системы Платон не знал – грыси со своими проводниками служат в различных армейских подразделениях, и в дивизиях пластунов встречаются достаточно часто.

Впрочем, нападения Платон не опасался. Мелкое животное грыси съедят, о крупном предупредят, а вооружённого человека, тайком подбирающегося к охраняемому ими объекту, просто-напросто убьют. Женщины, дети, домашние животные и невооружённые мужчины у грысей навечно занесены в графу «крупные животные».

Правила посещения охраняемых имперских территорий были крайне жесто́ки и выполнялись неукоснительно и согласно букве закона. Посещение имперских природоохранных заповедных комплексов без специально выдаваемого пропуска и сопровождения дежурного егеря было категорически запрещено, и все граждане Империи с самого рождения это прекрасно знали.

Любого человека, пойманного на охраняемых территориях с оружием или запрещёнными орудиями лова или охоты, егеря расстреливали на месте без суда и следствия, и грыси им в этом активно помогали. Происходило это с обязательной видеофиксацией нарушений, орудий преступления и, собственно, самого процесса уничтожения преступника.

Личные видеофиксаторы были обязательным атрибутом каждого работника, а служебные квадрокоптеры «Око», оборудованные по последнему слову техники, неизменными и беспристрастными помощниками. Это чёрным по белому написано в уставе имперской егерской службы. Ну а у грысей подобные действия намертво прописаны на генетическом уровне, и они всегда поступают согласно заложенной в них программе.

Спал Платон плохо, несмотря на принятые стимуляторы. Где-то вдалеке грохотал гром, мелькали отдалённые всполохи и снилось отставному гранд-прапорщику, что его разведывательно-диверсионную группу опять накрыли из установок залпового огня боеприпасами с модифицированной химической гадостью.

Платон даже проснулся на несколько мгновений, а потом снова провалился в спасительное для него беспамятство. Ненадолго. За двадцать минут до побудки Платон услышал невнятный зов и, ещё окончательно не проснувшись, понял, что обе грыси плотно прижались к нему, забравшись между его накачанным телом и стеной дома.

Грыси чего-то боятся? Да быть такого не может – они не знают чувства страха. Открыв глаза, Платон почувствовал чужой кислотный запах. Воняющая химическая дрянь наполняла комнату и, казалось, висела в ней прозрачным маревом. Впрочем, это, наверное, придуманное – в комнате было темно. Платон щёлкнул выключателем прикроватного светильника, но свет не загорелся, что выглядело достаточно странно.

Автономные аккумуляторы заряжены под завязку – сам вчера заряжал. Пришлось на ощупь идти к печке за спичками и зажигать свечу, стоявшую на столе. Такие свечи разложены по всему дому, а на складах убежища их несколько тысяч штук. Так сказать, на всякий случай.

Едва комнату озарило дрожащее пламя, Платон огляделся. Туман и кислый запах ему не почудились. Белесые нити, истончаясь прямо на глазах, ещё висели в углах комнаты, а запах потихонечку пропадал.

И, чёрт возьми! В единственное окошко сквозь неплотно задёрнутую занавеску пробивался тусклый свет раннего утра. Какой на хрен свет? В четыре утра в сентябре месяце. Вот это номер!

Платон стремительно, насколько позволяло его сегодняшнее состояние, оделся и подпоясался. На левое бедро привычно легла открытая кобура с трофейным «Глоком» под девятимиллиметровый отечественный патрон. Несколько шагов до двери Платон преодолел не хромая – поутру ходить было значительно легче. Отодвинуть засов и распахнуть дверь ещё пара мгновений и…

Ёрш твою мать через семь пар потных портянок оглоблей в дышло! Фраза, которую выдал отставной гранд-прапорщик следом за привычным дедовским выражением, заставила бы покраснеть всех обитателей любого женского монастыря, включая кошек, собак и ёжиков. Да и в мужской святой обители многие были бы очень сильно удивлены. Особенно кошки и ёжики.

На улице стоял не сентябрь, а раннее утро безоблачного лета – старинный ртутный градусник, прикреплённый к перилам крыльца, показывал четырнадцать градусов тепла. И это немыслимое безобразие вместо ранних заморозков – на этой широте сентябрьские заморозки не редкость.

Остальная обстановка была привычна. Небольшая поляна никуда не делась, лишь трава на ней обзавелась мелкими капельками росы, рыба плескалась в недалёком отсюда озере, мелкие пичуги перекликались в прибрежных кустах. Чуть постояв и не решившись спуститься с крыльца, Платон вернулся в комнату и принялся готовить завтрак – подобные новости следовало тщательно пережевать. Ничего путного в голову не приходило, а удивляться отставной гранд-прапорщик разучился давно и, как ему казалось, навечно.

Уже заканчивая трапезничать, Платон услышал частый треск выстрелов. Перестрелка возникла внезапно и не только не прекращалась, но наоборот, набирала обороты.

Стреляли много и со вкусом. Крупнокалиберные пулемёты заглушали частый перестук штурмовых винтовок. Взрывы гранатомётов перечёркивали скороговорку крупняков. Звуки пусковых установок похожи на немецкий «Вильгельм Густлофф» (в просторечье «Виля») и одноразовые гранатомёты «Шершень». Изредка, в общей канонаде, выделялись резкие выстрелы крупнокалиберных снайперских винтовок.

Очень похоже, что кто-то на кого-то устроил грамотную засаду, но размеров ответного огня не рассчитал. Словом, засадить засадил, но теперь, видимо, засаживали засадившему. То есть произошло этакое обоюдно-извращённое совокупление – достаточно частая штука в современной войне.

Судя по всему, сшибка произошла километрах в двух от заимки. У Золотой пади, что ли? Вот уроды недоношенные! Такое красивое место испохабили. Оставалось проверить предположение.

Собирался Платон недолго. Накинул пластинчатый бронежилет-кольчугу и забитую боеприпасами ременно-плечевую систему. Штатное оружие бойца корпуса пластунов – штурмовой автоматический карабин калибра двенадцать и семь егерь прихватил из оружейной стойки мимоходом. Дедовский безгильзовый десятизарядный карамультук с различными типами боеприпасов и спаскомплект всегда закреплены в экраноплане. Никогда ведь не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, а дед был мужиком на своём веку много повидавшим и оттого предусмотрительным.

Затем Платон тяжело спустился с крыльца, забрался в личный разведывательный летательный аппарат и угнездился в удобном сиденье. Приложив к панели доступа у правого подлокотника раскрытую ладонь, имперский егерь на мгновение задержал её. Спустя ещё пару секунд загорелись индикаторы на приборном экране и тут же мягко взрыкнул двигатель экраноплана.

Егерь покупал эту машину на собственные средства и добавил к стандартной комплектации некоторые дополнительные функции. В том числе и лёгкое бронирование. По крайней мере, пулю калибра четырнадцать и пять на сто четырнадцать эта броня держит.

Грыси запрыгнули на свои места вместе с Платоном. Егерь нажал на газ, экраноплан выметнулся над землёй, чуть притормозил в воздухе, сделал полукруг над поляной и… Платон чуть было не сверзился на землю.

Векового соснового леса за избушкой не было и в помине. Полоса шириной метров в двести пятьдесят прежних корабельных сосен, опалённая линия пожухлой травы и за ними чахлая четырёхметровая поросль неряшливого смешанного перелеска.

Перестрелка затихала за этим самым перелеском у следующей стены теперь уже смешанных деревьев. Причём преобладали лиственные породы средней полосы Империи.

Там, сразу за перелеском, у самой границы высоких деревьев, поднимались два дымных костра. Судя по маслянисто-чёрным клубам, горели резина, пластик и моторное масло.

Всё это Платон на ходу разглядел в штатный визор экраноплана. Тяжёлая машина неспешно стелилась над самыми верхушками невысоких деревьев. Торопиться в данном случае не следовало.

Автоматически Платон прижал тангету рации и включил аварийный маяк, но связь с базой напрочь отсутствовала.

Чёрте что! Трубка сотового телефона – вне зоны действия сети. Навигационное оборудование не видит спутников, а карта не соответствует прилегающей местности. На аварийном канале вообще какая-то свистопляска, ничего общего не имеющая со связью.

Отметил всё это Платон машинально и тут же забыл об этом. Ибо экраноплан, включенный загодя на беззвучный и маскировочный, но при этом страшно жрущие энергию, режимы, подлетел к краю перелеска. Дальше росли невысокие, не более полутора метров в высоту, но густые кусты неизвестного имперскому егерю растения и перед его глазами раскинулось весьма необычное зрелище – старая, потрескавшаяся от времени и природного воздействия бетонная лента дороги, которой в этой глуши никогда не существовало.

На дороге присутствовали три грузовых фургона, обваренных металлическими листами и с решётками на лобовых и боковых стёклах, четыре внедорожника, два из них чадно горели на дороге, и два, назовём их бронированными автобусами-переростками с четырьмя парами колёс и тремя башенками с крупнокалиберными пулемётами на покатых крышах. Внешне они походили на привычные отставному гранд-прапорщику бронетранспортёры, но были раза в три выше, шире и вместительнее любой известной Платону Гордееву техники.

Одному автобусу досталось по полной программе – дыры в бронированном корпусе, сбитые пулемётные башенки, вырванное левое колесо на передней колёсной паре. Второй был более-менее цел, кроме покорёженных вышеупомянутых башенок, но разут на три колёсные пары. Видимо, его пытались именно остановить, а не уничтожить.

Вокруг всего этого хозяйства валялось около пятидесяти трупов различной степени разобранности, всевозможное оружие, пустые тубусы от одноразовых гранатомётов, части тел, гильзы. Визор автоматически фиксировал все детали, но главное, что ухватил его беспристрастный взгляд, были люди. Шестеро совершенно различно экипированных и вооружённых людей, столпившихся вокруг седьмого. Полутрупа? Пленника? Обрубка?

Собственно говоря, перед глазами Платона развивался один из видов полевого допроса с элементами махрового садизма. Обычное экстренное потрошение выполняется быстро, жестоко и максимально рационально, однако производится исключительно ради получения необходимых на данное время сведений. Здесь же безногого пленника сначала обкололи каким-то наркотиком, а затем весьма непрофессионально принялись отрезать ему пальцы на руках и беспорядочно тыкать в бедолагу ножом, здорово похожим на мачете.

Что спрашивали мучители и что отвечал пленник, Платон, разумеется, не слышал – расстояние двести семьдесят два метра, поэтому он, продолжая рассматривать противников, отправил в полёт лёгкое разведывательное «Око».

Компания была разношёрстная. Два явно хорошо повоевавших бойца в цифровом камуфляже, в тяжёлых даже на вид бронежилетах с защитой паховой области и шеи и весьма необычных подвесных системах, ни на что не отвлекаясь, контролировали округу.

Один из них вооружён футуристического вида штурмовым карабином с подствольным гранатомётом и всевозможными приблудами. Второй – крупнокалиберной снайперской винтовкой. Причём этот двух с приличным лишком метровый верзила держал неимоверно тяжёлую винтовку на весу как пушинку, а на голове у него красовался странного вида шлем с полностью затемнённым лицевым щитком. Платон даже мельком подивился силе и выносливости этого необычного бойца.

Ещё один в серебристом сплошном скафандре и в шлеме с прозрачным забралом (или это бронежилет такой?), в перчатках и высоких, в цвет скафандра, берцах. В руках, наверное, это тоже штурмовая винтовка, но какая-то невообразимо лёгкая и совершенно незнакомого Платону внешнего вида.

«Серебристый» стоит спиной к автобусу сразу за спинами прикрывающих его бойцов. Штурмовая винтовка надета на правую руку и опущена стволом вниз. К левой руке пристёгнут внушительный, тоже серебристого цвета, чемоданчик.

Остальные трое типичные обитатели иностранных мест заключения для асоциальных элементов, а попросту говоря – уголовники. Камуфлированные штаны разных расцветок, берцы, автоматические карабины, разгрузки, надетые на голое тело, отчего видны руки, предплечья и плечи, перевитые синими венами и разрисованные разнообразными татуировками.

В Российской Империи подобные татуировки были не сильно популярны (ровно как и лица, совершившие уголовные преступления), но за её границами встречались достаточно часто.

Дело в том, что на родине Платона Гордеева за большинство преступлений против личности или собственности граждан существовало одно единственное наказание – публичная смертная казнь через повешение, но это были, так сказать, цветочки. За хищение императорского имущества или (упаси боже!) покушение на жизнь и здоровье любого имперского служащего преступника, совершившего подобную глупость, прилюдно четвертовали. Отчего количество асоциальных элементов в Российской Империи давным-давно скатилось к нулевой отметке.

Пленник. Нет… особых деталей не видно. В это время «Око», наконец, облетело автобус с другой стороны… чёрт! Это же девчонка! Раздетая, залитая кровью молоденькая девчонка зашлась в беззвучном крике – уголовники принялись отрезать ей сосок на левой груди.

– Кто старший?

– Как вы узнали про караван?

– Где ваша база?

– Говори, сука! Матку вырежу! – динамик коммуникатора включился неожиданно громко, но Платону звук был уже не нужен.

Незыблемые правила, впитанные с молоком матери, требовали незамедлительных действий, но работать приходилось строго по инструкции и «Око» выдало стандартную фразу, после произнесения которой имперский егерь имел полное право открыть огонь на поражение.

– Вы находитесь на территории Российской Империи. Сдайте оружие и поло… – очередь мгновенно обернувшегося боевика со штурмовым карабином разнесла «Око» на мелкие, никому не нужные детали, но первую пулю в голову получил именно «серебристый».

Он стоял ближе всех к бронированному автобусу и за спинами всех боевиков. Чуть помедлить, и опытный боец скроется в недрах столь необычной боевой машины – выковыривай его потом из этой жестяной банки.

Пуля, выпущенная из штурмового карабина, попала в забрало, но пробить его не смогла. И это пуля специального тринадцатого калибра? Впрочем, кинетический удар был страшен, и от него голова неизвестного резко откинулась назад. Видимо, скафандр представлял собой что-то вроде жёсткого бронежилета с гибкими сочленениями на шее и шейные позвонки не выдержали силы удара.

«Серебристый» ещё валился на залитое кровью, потрескавшееся дорожное покрытие (надо сказать достаточно странное), а снайпер, контролирующий сектор, обращённый к Платону, уже получил свой композитный гостинец. Прилетело ему точно в самую нижнюю часть затемнённого лицевого щитка каски.

Крупнокалиберная пуля, попавшая под небольшим углом, пробив щиток и не повредив каски, наверняка разнесла снайперу всю голову и, выскочив из нижней части затылка, разлетевшегося на осколки, выбила фонтан крови и мелких ошмётков мозгового вещества. Затем её части, распавшиеся при попадании во второе препятствие на ещё более мелкие компоненты, отрикошетили от бронированного бока автобуса и стремительно унеслись прочь.

Третья влетела штурмовику точно в висок – он так и не успел развернуться обратно. Его голова попросту лопнула, разбрызгав содержимое черепной коробки в радиусе полутора метров – стандартное действие керамического четырёхпульного боеприпаса с тандемно-параллельным пулевым размещением.

Платон стрелял как на тренировке. Баллистический блок исправно выдавал цели по мере убывания потенциальной опасности поражаемых противников. Остальные трое бойцами не были, хотя мгновенно ощерились автоматическим оружием, но оставлять уголовников в живых егерь не собирался. И формально, и фактически они нарушили несколько законов Российской Империи и должны быть незамедлительно уничтожены.

Эти отбросы любого общества, только что издевавшиеся над беззащитной женщиной, даже не поняли, что их убивают. Ещё три негромких хлопка, и следующие три трупа улеглись на выщербленный асфальт дороги. Платон, наконец, вспомнил, как называется это дорожное покрытие. Его уже лет двадцать в Империи не используют, но на Африканском континенте асфальт иногда Платону встречался.

Триста метров не расстояние ни для пули, ни для экраноплана. Короткий рывок и из зависшей в полуметре от земли машины выпрыгивают три стремительные тени. Платон, доставая два шприца, кинулся к девушке, грыси разбежались по полю боя разыскивать и, если понадобится, добивать живых.

Первый укол универсальный противошоковый, второй комплексный – обезболивающий и снотворный препараты. Через минуту незнакомке можно будет отпилить все остальные части тела – ничего не почувствует, хотя некоторое время будет в полном сознании. В принципе, она не должна ничего соображать, но незнакомка открыла глаза и достаточно внятно произнесла.

– Живец… дай… возьми флягу у любого… мне надо… – сказать, что Платон был удивлён, это не сказать абсолютно ничего.

В таком состоянии человек практически не контролирует окружающую его обстановку, но взгляд девушки был ясен, а слова осмысленными.

Недолго думая, егерь принялся обшаривать взглядом трупы и сразу же наткнулся на литровую флягу, висевшую на поясе у снайпера. Впрочем, самые разнообразные фляги были на всех видимых ему трупах кроме «серебристого». Которого, кстати, надо проконтролировать. Пуля пулей, но собственными руками значительно надёжнее.

Платон натужно встал с колен, в два шага дошёл до человека в скафандре, нагнулся, взяв его за голову жёстким хватом, и, откидываясь назад, резко дёрнул вверх. Раздался характерный треск – вот теперь всё в норме. Какой бы у человека ни был бронежилет, совмещённый с каской или шлемом, его гибкие сочленения не защитят шейные позвонки от подобного механического воздействия. Мимоходом Платон осмотрел забрало (теперь оно было непрозрачным) и подивился – пуля не нанесла поверхности практически никаких повреждений.

Прихватив первую попавшуюся флягу, егерь вернулся к девушке и принялся поить её. Странно, но незнакомка не выглядела умирающей – ей прямо на глазах становилось всё легче. Пила девушка тяжело, захлёбываясь и задыхаясь, но делала это сама и даже тянулась губами к фляге. Молодая женщина должна была умирать, терять сознание от потери крови, сочащейся из многочисленных ранений и порезов, но…

Платон даже мысленно выругался. Перетянутые жгутами, но не перевязанные культи ног не кровоточили, жуткие порезы на груди, руках и животе, казалось, нанесли несколько часов назад. Они ещё сочились, но всё меньше. А ведь Платон сам видел, как девушку резали ножом! Вон этот нож валяется!

Напившись, девушка спросила.

– Как тебя зовут? – голос её был тихий, но безжизненности, характерной получившим тяжёлые или смертельные ранения, в нём не слышалось.

– Платон Гордеев. Егерь Имперских угодий. Куусамский природоохранный заповедный комплекс, – ответил Платон скорее механически и поразился уже в который раз.

Измученное лицо девушки посветлело, её разбитые губы тронула лёгкая улыбка, и она отрывисто произнесла.

– Свежак!.. Невероятно!.. Свежак убил внешника и завалил группу Кинконга! Я хочу тебе кое-что сказать… только не перебивай… собери всё, что найдёшь у внешников: оружие, боеприпасы, бронежилеты, личные вещи, одежду, продуктовые комплекты – у нас ценится всё… – девушка прервалась, и Платон задал вопрос.

– Кто такие внешники?

Девушка качнула головой.

– Этот… в боевом скафандре… ещё собери все фляги… и… у всех наших есть… такие серо-зелёные виноградины и… горох… он на кусковой сахар похож… бери всё… не брезгуй ничем… личные телефоны-ноутбуки-рации… – голос девушки становился всё тише, а речь несвязнее – она, наконец, начала вырубаться.

Приличное количество времени её продержало на местных стимуляторах! Собрать мелочёвку недолго, хотя это достаточно муторное занятие, но сначала надо было перевязать девушке культи ног и два отрезанных уголовниками пальца и поместить её в экраноплан. В багажный отсек, правда, но деваться некуда – штатные места занимают грыси. Чем Платон в следующие двадцать минут и занимался.

Управившись с перевязкой и погрузкой раненой незнакомки, егерь принялся мародёрить. Серо-зелёные виноградины и «сахар-рафинад» попадались на всех без исключения трупах кроме «серебристого». Не сильно заморачиваясь, Платон сгребал всё подряд в один из здоровых рюкзаков, но максимально допустимый вес и объём в экраноплане не были безграничными.

Внешника Платон запихнул в экраноплан целиком – не смог сразу снять с него скафандр и отстегнуть автомат с чемоданом. Прихватил штурмовой карабин и гигантскую снайперскую винтовку с убитых боевиков. Закинул все фляги и вытряс все карманы и разгрузки. По крайней мере, те, что были на виду. Забрал некоторые виды стрелкового оружия и боеприпасы. Загружать было ещё до черта́ и больше, но место в экраноплане закончилось и Платон, приказав грысям занять свои места, тяжело забрался на пилотское сиденье.

Короткий полёт закончился на поляне у дома – загонять экраноплан в подземный ангар Платон не стал. Ровно как и не стал церемониться с дохлым внешником и намародёренными вещами. Не особенно заморачиваясь, Платон выгрузил всё это великолепие на землю у запасного входа в Убежище.

Девушку Платон занёс в избушку, положил на собственную кровать, обработал спасательным гелем порезы и поставил капельную систему с крововостанавливающим раствором, загнав в большую, разделённую на несколько отсеков пластиковую ёмкость пару шприцов универсальных антибиотиков.

Затем оставил Шушу охранять молодую женщину, дистанционной командой выгнал из ангара оставшиеся три экраноплана и, отослав на их автопилоты команду сопровождения лидера, отправился с Тигром к разгромленной колонне.

То, что Платон при поверхностном осмотре увидел в раздолбанном трейлере внешников, не поддавалось никакому разумному объяснению и требовало тщательного изучения. Да и вся ситуация в целом складывалась до обалдения необычно.

Во-первых, необъяснимое перемещение громадного куска неизвестной территории произошло в крайне короткие сроки и совершенно незаметно и беззвучно (едва слышные грозовые раскаты в тёмное время суток в расчёт не принимаются). То, что вместе с перемещением куска земли изменились ещё и погодные условия, Платон просто-напросто забыл, придавленный стремительно развивающимися событиями.

Во-вторых, связь так и не появилась, и навигатор экраноплана в упор не видел ни одного из шестидесяти семи Имперских спутников гражданской службы. Чего не могло быть в принципе.

В-третьих, некоторые растения за жёлтой полосой выгоревшей травы никогда не росли в этой широте. Здесь они просто не выжили бы зимой. К примеру, о попытках адаптации тропического кустарника фейхоа к северным широтам Платон даже не слышал. Не говоря уже о том, чтобы читать о такой сенсации в специализированном имперском вестнике.

В-четвёртых, транспорт внешников, их оружие, боеприпасы и экипировка не принадлежали ни одной армии мира, а технологии производства превышали земные на несколько десятков порядков. Кстати, на крышах транспортировочных модулей стояли не крупнокалиберные пулемёты, как в самом начале предположил Платон, а автоматические пушки неизвестной егерю конструкции и физического воздействия.

В местах попадания снарядов этого чудовищного оружия земля в буквальном смысле этого слова сплавилась, а люди и растения частично испарились. То есть Платон нашёл несколько частей того, что раньше было человеком. Всё остальное не было развеяно по округе или оторвано кинетическим воздействием – оно попросту исчезло, а куски тел на краях среза сплавлены и не кровоточили.

В-пятых, напавших на колонну всего четырнадцать человек вместе с раненой девушкой, но они выбили всю технику внешников и их помощников и уничтожили более девяноста процентов живой силы, пятикратно превышающего их численность противника. Никто из известных Платону профессиональных военных никогда не совершил бы подобной глупости – силы были абсолютно неравны, но ни дилетантами, ни идиотами нападавшие не выглядели.

Засаду спланировали очень грамотно, вооружение и экипировка бойцов подобраны идеально, а действовали нападавшие выше всяческих похвал, используя в числе прочего вооружения дистанционно управляемые противотанковые гранатометные комплексы. Именно из них и раскурочили бронированные транспортировочные модули внешников, и, если бы управление этими комплексами было продублировано, потери нападавших не составили бы и десяти процентов, а противник был бы полностью уничтожен.

Правда, при нападении неизвестные бойцы перебили сорок восемь пленников, перевозимых в двух грузовых машинах. Платон был абсолютно уверен, что огонь из стрелкового оружия вёлся по этим грузовым машинам специально. Все они имели характерные следы от перекрёстного огня четырёх единых пулемётов калибра семь шестьдесят два на пятьдесят четыре миллимерта производства тульского императорского оружейного заводского комплекса имени генерал-полковника Владимира Фёдорова. Что само по себе могло означать только то, что груз в этих транспортных средствах нападавших совершенно не интересовал.

При этом третий грузовик имел бронирование и получил только лёгкие повреждения ходовой части. В то же время он был полностью забит оружием и боеприпасами. В том числе и абсолютно неизвестными Платону образцами вооружения под стандартные патроны Российской Империи, Западного Содружества и Северного Заокеанского Альянса.

В-шестых, ни у кого из погибших не нашлось никаких документов, жетонов или служебных браслетов или коммуникаторов и (и это было необъяснимее всего) напрочь отсутствовали какие-либо лекарственные препараты кроме индивидуальных перевязочных пакетов и странных шприцов одноразового применения, наполненных ярко-оранжевой жидкостью. Обычно эти шприцы лежали в пластиковых коробках вместе с серо-зелёными виноградинами и странным сахаром.

Было ещё и в-седьмых, и в-восьмых, и в-двенадцатых. Перечислять можно было бы бесконечно долго. Странностей огромное количество, объяснений ни одного, а взять пленных Платон не удосужился.