С тобой моя тревога

Глава девятая ТРУДНЫЕ БУДНИ

Даже самые большие праздники кончаются. Кончился и этот. О нем напоминали еще не снятые с фасадов зданий гирлянды разноцветных лампочек и флаги, полотнища лозунгов, протянувшиеся через дороги от дерева к дереву, от столба к столбу. Дворники сметали с мостовых и тротуаров к обочинам мертвую листву, мятые «подарочные» пакеты, жестяные пробки от лимонадных и пивных бутылок, бумажные стаканчики из-под мороженого.

Ольга проснулась оттого, что испугалась во сне. А чего — она не могла понять, даже когда открыла глаза. В комнате было темно. Она вспомнила, что через каких-нибудь два часа ей надо идти к директору. Зачем же он все же вызывает? К добру ли?

За завтраком она призналась:

— Боюсь, девочки!

— И чего бояться? — сказала рассудительная Валя. — Если бы хотел разнос учинить, ну, поругать за что, так сегодня и вызвал бы, не в праздничный вечер.

Настасья встретила Ольгу настороженно. Она считала, что во всех бедах, свалившихся на столовую, виновата эта новенькая. Надо же! Из воровок ведь, а навела инспекцию: сняли заведующую, кладовщика, шеф-повара. Судить будут — черт с ними! Не больно и жалко. Досадно, что в ведро уже не сунешь кусок от ляжки или грудинку. Предупредили, что скоро и помоев нельзя будет унести: при столовке свиней решили откармливать. Когда Ольга сказала, что надо идти к директору, Настасья пожала плечами:

— Иди… Предупреди нового заведующего, что пошла.

У Дорофеева сидели Стародумов и смуглый худощавый человек, горло которого было тщательно закутано теплым шарфом. Ольга остановилась перед стулом, на котором сидела в свой первый приход в этот кабинет.

— Здравствуйте, Лихова, — ответил Дорофеев на ее несмелое приветствие. — Садитесь.

Она неуверенно опустилась на стул и сложила на коленях руки.

— Не успели обжиться, как в передрягу попали, — сказал Дорофеев, и Ольга опустила голову. — Ну, а вы были молодцом во всей этой неприятной истории. Слышите, Ольга Петровна!

— Не вы с девчатами — эта шайка еще какое-то время жирела бы за наш счет, — добавил Стародумов.

Ольга сидела, по-прежнему не смея поднять головы. Справедливости ради она должна была сказать сейчас, что меньше всего хотела «продавать» столовских, что навели на них комиссию девчата, да дружинники помогли, а она ни при чем. Но Ольга не решалась перебить начальство.

— Вот зачем я вызвал вас, товарищ Лихова, — продолжал директор. — Через полтора месяца мы запустим новый цех. Сейчас идет сборка оборудования. В цехе будет работать только молодежь. Большая группа молодых рабочих уже уехала на такие же, как наш, заводы учиться работать на совершенных машинах. Сейчас выяснилось, что в этом цехе даже засыпать удобрения в мешки и зашивать их будет машина… Таких у нас раньше не было. Управлять ими никто не умеет. Что вы скажете, если мы пошлем учиться управлять такими автоматами вас?.. Это Андрей Михайлович мне позавчера подсказал, признаюсь вам в этом. Сам не додумался. Но и девчата тоже за вас, когда я их спросил. Валя Орехова будет работать в новом цехе, просила, чтобы вас к ней в смену… Ехать недалеко, двое суток… Есть мнение, что нечего вам мыть тарелки! Старушечье это дело, Ольга Лихова!

«Ехать?! Куда-то надо ехать? Когда все так хорошо стало складываться в нескладной жизни — уезжать от добрых девчат, из теплой посудомойки, от Василия?! Может, это за то, что так получилось в столовке? Так я-то здесь при чем? Сам Турсунходжаев сказал, что за мной никакой вины нет», — думала Ольга.

— Что молчите, Лихова? Соглашайтесь! — обратился к ней Стародумов. — Образования, правда, у вас маловато, восемь классов, а к нам идут теперь с десятилеткой. Но если захотите — все пойдет и у вас на лад.

— Не справлюсь я, — в надежде, что передумают эти трое, сказала Ольга. — И образование, вот сами говорите…

— А я верю, что справитесь! — возразил молчавший до сих пор Каюмов. — Верю и беру вас. Рабочим человеком станете, — он говорил тихо, держась рукой за горло. — Правильно сказал Сергей Петрович — пусть тарелки-марелки бабушки моют. Когда посудомоечный автомат поставим на кухню — тогда бабушек на пенсию, а молодого техника к автомату… Мыть посуду, подметать улицы — не профессия. А вам надо думать о профессии. — Он устал говорить, закашлялся и махнул рукой: дескать, и говорить-то не о чем, все давно ясно.

— Боюсь… Будто послать больше некого!.. Сами сказали, с десятилеткой надо, — протестовала Ольга.

— Я эти зашивочные машины знаю. Видел! — произнес Каюмов. — Захотите — справитесь. Так как же, решайте! Хотите быть хозяйкой умной машины?

Ольга представила длинный и светлый цех. Весь новый, сверкающий. Бесконечные ряды машин и около одной из самых красивых — себя, Ольгу Лихову. Повернет блестящую рукоятку — и машина ловко хватает огромный мешок — точь-в-точь как для муки — и тут же зашивает его. А она, Ольга, хлопает мешок по тугому боку и говорит вроде: «Ну, беги!»

— Разве попробовать, — нерешительно произнесла Ольга.

— Ну, вот и ладно… После обеда зайдите в отдел кадров. Получите командировочное удостоверение. А завтра — в дорогу! — заключил Дорофеев. — Вы, товарищ Стародумов, подготовьте приказ о командировке и о сохранении за ней зарплаты по прежней должности… Позвоните заведующему столовой, как его фамилия-то? Позвоните, что Лихову забираем от него.

— Разрешите идти? — Ольга поднялась со стула…

— Может, и будет из нее толк, — пожал плечами Каюмов, когда Лихова вышла из кабинета.

— Не сбежит? — усомнился Стародумов. — Получит деньги — и с приветом…

— Кто знает?.. Поживем — увидим, — сказал Дорофеев. — Вот Каюмов всегда за смелые эксперименты.

— Я плохой психолог. Я — за смелый эксперимент в технике…. Но и за такой — тоже «за». Назовем этот случай психологическим экспериментом, — улыбнулся Каюмов. — Я не знаю, что говорит по этому поводу педагогика, но, помнится, у Макаренко что-то было похожее… Я полностью на стороне Сергея Петровича… Вот если бы всегда так он поддерживал смелые эксперименты!

— Вы можете идти, товарищ Стародумов.

Когда за кадровиком закрылась дверь, Дорофеев пересел на его место, в кресло напротив Каюмова.

— С чего же это вы решили, что я против?

— По тону нашей последней беседы…

— Вон вы о чем! — Дорофеев откинулся в кресле, развел руками. — Ну, знаете, этого я от вас не ожидал! Я еще раз вам повторяю: не путайте смелость с безрассудством. Мы с вами технически грамотные люди. Только точный расчет! Пусть самый смелый — но точный! Как формула! Тогда я — «за»! Я против принципиально ошибочных опытов. Эксперимент должен быть технически обоснован.

— Пойдемте, Сергей Петрович, в цех! Там мне с вами легче будет разговаривать.

— Уже нашли единомышленников? — рассмеялся Дорофеев. — Пойдемте.

Дорофеева задержал телефонный звонок. Он снял трубку.

— Да?.. Заходите, если срочно. Я тоже спешу. — Положил трубку на рычаг. — Главбух звонил… Подождем…

Через пару минут вошел главный бухгалтер. Невысокий, уже немолодой, он мелкими шажками прошел к столу. Правое плечо у него несколько выше левого, отчего казалось, что движется он как-то бочком. Под локтем — папка.

— Ну, что у вас, Иван Федорович? — Дорофеев протянул руку, чтобы принять знакомую папку с документами на подпись.

— Ничего! — Главный бухгалтер только поправил папку под мышкой. — Рискованное дело, Сергей Петрович… — Ну как ей можно такую сумму давать? Лиховой!

— Как это «как»? Под отчет! Как же иначе, Иван Федорович? Да вы присаживайтесь… Суточные, квартирные, на проезд, — глаза у директора смеялись. — В командировку товарища посылаем.

— И зарплату вперед за полмесяца? — упавшим голосом спросил главный бухгалтер.

— Конечно! А что вас смущает?

— Пропадут денежки!

— Так вы что, за второй подписью ко мне пришли? Приказ незаконный? В нарушение финансовой дисциплины, а?..

Иван Федорович испуганно помахал рукой в черном выше локтя нарукавнике.

— Что вы, что вы! Сбежит ведь!..

— Вот сейчас меня Камал Каюмович обвинял в излишней осторожности. Чуть не перестраховщиком и консерватором считает. А вы не лучше меня… Так вот, Иван Федорович! Лихову пошлем! Вернется. Ну, а если сбежит… Значит, просчитались. — Закончил уже строже: — Выдайте! Сделайте это так, чтобы ни тени сомнений у нее не появилось… От доверия убежать трудно, от недоверия может захотеться.

Главбух ушел, неодобрительно покачивая головой и еще выше подняв правое плечо.

…Уйти на территорию им так и не пришлось. Загорелась лампочка на столе: секретарь Ниночка соединяла директора с городским абонентом.

— Да!.. Узнал… Здравствуйте, Мурад Гулямович!

— Как первый день работается после праздника? Все нормально?

— Хорошо идем… С превышением…

— Как цех грануляции? Работы ведут строители?

— Начали… Пришло кое-какое оборудование, сами кое-что придумали…

— К весне дадите гранулированный?

— К новому году дадим… Под позднюю зябь колхозы смогут вносить…

— Спасибо, если так… — Дорофеев услышал, как собеседник вздохнул на другом конце провода, повторил: — Спасибо… Ты вот что, приезжай-ка сейчас в горком. Разговор есть.

— О чем, Мурад Гулямович, если не секрет?

— Секрет! Придешь — узнаешь. Дел у тебя на заводе нет срочных?

— Нет вроде… Я сейчас выеду.

— Ну, давай. Жду. Новость есть, тебя касается, — и опять вздохнул.

Сергей Петрович понял, что новость не из приятных. А касалась она его, Дорофеева.

— В горком вызывают, — сообщил Дорофеев Каюмову. — Без меня поглядите…

— Кто у него? — спросил Дорофеев у секретаря приемной, кивнув на дверь, обитую черным дерматином.

— Коробов…

Дорофеев снял пальто и повесил на круглую деревянную вешалку в углу приемной, присел на диван.

— Подожду.

— Заходите. Мурад Гулямович предупредил, чтобы не ждали.

Сергей Петрович, уже держась одной рукой за круглую стеклянную ручку, другой пригладил волосы и открыл дверь.

— Можно?

— Заходи, — ответил за Гулямова второй секретарь горкома Коробов.

Секретари горкома сидели за приставным столиком, друг против друга. Виталий Иванович Коробов, светловолосый, розовощекий, дочитал фразу.

— Это можно оставить. Хорошо сказано. А начало — сократить!

— Здравствуйте, — произнес Дорофеев, пожал руку Гулямову и Коробову.

— Бери стул, присаживайся, мы недолго, — предложил хозяин кабинета. — Проект резолюции подработаем к активу. Ты готовишься выступать?.. Хотя, впрочем…

— Что «впрочем»? — насторожился Дорофеев.

— Потерпи! — Обращаясь уже к Коробову, Гулямов предложил: — Может, потом дочитаем? Вечером?

Коробов поднялся:

— Можно и вечером, — положил в папку свой экземпляр проекта, собрался идти.

— Задержись, Виталий Иванович, — попросил Гулямов, и, когда Коробов сел, он вздохнул так же, как раз или два во время разговора по телефону.

По этому вздоху, сопровождающемуся недолгим, но пристальным взглядом секретаря горкома, Дорофеев понял, что предстоит трудный, а может статься, и неприятный разговор.

И будто в подтверждение догадки Гулямов поднялся, прошел за рабочий стол. В эти секунды Сергей Петрович перебрал в памяти все возможные причины вызова в горком и не нашел ни одной: завод, как он уже доложил по телефону, шел с опережением суточных графиков, никаких чепе за праздники не случилось, ближайшие колхозы, как и договорились в обкоме, вывозят в эти дни удобрения с завода своим транспортом… Что же еще?

— Я слушаю.

— Ты знаешь, что такое суюнчи? — хозяин кабинета явно оттягивал разговор, ради которого вызвал директора завода.

— Суюнчи?.. Нет, не знаю.

— У нас, узбеков, есть старый добрый обычай — одаривать того, кто первым сообщил хорошую весть. Это и есть суюнчи. Так вот, с тебя суюнчи, подарок, Сергей Петрович!

— Что же за весть ты мне хочешь сообщить, Мурад Гулямович?

Коробов улыбнулся, показал два пальца:

— Две вести! Два подарка с тебя, Дорофеев.

— Раз такой обычай, я готов. — У Дорофеева при виде улыбающегося Коробова полегчало на душе.

— Первая весть, — Мурад Гулямович сегодня говорил с Ташкентом. Сообщили, что среди большой группы химиков, награжденных орденами и медалями, есть и Сергей Петрович Дорофеев, уважаемый директор нашего завода. Указ будет опубликован в республиканских и областных газетах в ближайшие дни… Орден «Знак Почета», — добавил Коробов. — Поздравляю, Сергей Петрович!

«Чего же я молчу?.. Надо что-то сказать сейчас! Ведь полагается же что-то произносить в таких случаях…» — Дорофеев как-то обмяк, убрал руки со стола и положил на колени, привалился грудью на стол. Не поднимая головы, произнес:

— Спасибо…

— Дай-ка твою руку пожать. Пока не в торжественной обстановке, не на сцене, — предложил Гулямов и вышел из-за стола.

Дорофеев поднялся, поглядел на улыбающиеся лица Гулямова и Коробова, смущенно улыбнулся, с силой ответил на крепкие пожатия.

— А еще кто с завода есть?

— Есть. Еще трое. Но пока секрет.

— Мне же вы сказали, — заметил Дорофеев.

— Тебе сказали — причина есть, — откликнулся хозяин кабинета. — Это чтобы подготовить тебя ко второй новости… Одним словом, очередной орден, а я уверен, что ты его заслужишь, но заслужишь и будешь получать уже не здесь…

— Не понимаю, — Дорофеев испытующе заглянул в глаза Гулямова, ничего, кроме доброжелательства и едва приметной грустинки, не увидел в темных зрачках, поглядел в голубые глаза второго секретаря и, уже поняв все, повторил машинально: — Честное слово, не понимаю.

— Чего уж понятнее… Забирают тебя от нас, Дорофеев.

— Шутите? — без тени надежды спросил Дорофеев.

— Нет, не шутим… Год назад отстояли. Тогда с нашими доводами согласились. Ты был здесь нужнее. Сейчас у нас веских оснований задерживать тебя нет. Да и сам понимаешь, что после Пленума ЦК по развитию химии в стране каждый, у кого есть опыт строительства, как у тебя, — на особом счету.

— Да, опыт… — Сергей Петрович закрыл глаза, помял пальцами веки. Вспомнил постановление Пленума: десяток заводов и комбинатов в разных уголках страны, срочные и ответственные задания проектировщикам, исследовательским институтам, машиностроителям и приборостроителям.

— Строить, да?

— Да. Строить, — подтвердил Гулямов. — И как ни жалко тебя отпускать, а придется. — И уже в утешение себе, больше, чем Дорофееву, закончил: — Горкому партии, всем нам дорого, что тебе доверяют такой объект. Ты — наш, у нас вырос. И орден тебе — за наш завод. Так ведь?!

— Так…

Они помолчали минуту-другую.

— Скажи, Сергей Петрович, а кого бы ты мог оставить вместо себя? Есть такой человек, кому ты со спокойным сердцем, уверенно передашь предприятие? На заводе, я имею в виду.

— На заводе? — переспросил Дорофеев. — Есть и на заводе.

— Кто?

— Камал Каюмов, мне думается, справится.

— Начальник цеха? Болезненный такой?

— Да. Ангина у него часто.

— Чингирин у нас есть. В институте. Пусть ему покажется. Один из лучших специалистов. Не рановато ли его из цеха на завод?

— Ему бы, конечно, главным поработать сперва. Да времени, похоже, нет…

— Посоветуйся насчет Каюмова в партбюро.

— А как Медведовский? Главный?

— Медведовский? Да так… Вышел он из упряжки. Рядом идет. Кроссворды решает на работе. На должность главного Вишневского бы, технолога сернокислотного. Светлая голова! В партию приняли перед праздником. За этот год его рационализация дала заводу четверть миллиона рублей. Каюмов и Вишневский дополнят друг друга.

— Значит, подумывал все-таки о замене! — заметил Гулямов.

— Нет, не думал.

— Ну, значит, договоримся так: подтяни Каюмова до директорского кресла. На это время у тебя будет. До весны, по-моему, ты еще поработаешь.

— Что ж. А куда мне предстоит ехать-то — не секрет?

— Пока не знаю…

Гулямов проводил Дорофеева до двери.

— Да, совсем забыл. В парткоме и завкоме договорились пару воскресников провести. В цехе грансупера. Кое-что доделать надо и, главным образом, мусор строительный убрать. Хорошо бы студентов с химфака пригласить на помощь. Пусть привыкают. После окончания многие на завод будут проситься. Как вы думаете, Мурад Гулямович?

— Что от горкома требуется? В ректорате поговорить? Сделаю. А эти как, трое?

— Из заключенных?

— Да.

— Держатся вроде… Лихову на учебу послал. Забрал ее из столовой. К автомату ее поставим, мешки зашивать…

— А остальные?

— Работают… Одинцов — в ремонтно-механическом. Сварщиком. А старший — экспедитором.

— Да, вот что, Сергей Петрович! Пусть наш разговор о предстоящем твоем отъезде тебя не расхолодит. Работай как прежде, как всегда.

— Какое там! Придется поднажать. Постараюсь кое-что довести до ума, а времени — мало. Ты мне пообещал, что только зиму одну.

— Может, еще и зимой придется ехать. Ну, крепись!

…С крыльца горкома Дорофеев оглядел улицу, автомашины, выстроившиеся на обочине дороги. Вон и его старенькая «Победа». Он разглядывал рыжую, потускневшую машину, как разглядывают старого, доброго друга перед расставаньем. «А ты еще ничего, старик! Ты еще потопаешь по земле».

«Победу» он получил в обкоме сразу, как приехал и жил еще в городе, в гостинице. Шоссе тогда ни до поселка, ни до завода не было, и в сухую погоду сзади машины всегда долго висел над проселком густой шлейф белесой пыли…

Уже на крыльце Дорофеев почувствовал давно забытое состояние приподнятости и тревоги. Так он себя чувствовал на фронте перед наступлением, а последний раз — когда получил назначение строить этот вот свой первый завод. Он вспомнил, что не договорил с Каюмовым, но ехать на завод не хотелось.

— Заедем домой на минуту, — сказал Дорофеев шоферу, когда впереди показались над деревьями крыши новых двухэтажных домов поселка и еще недостроенной огромной школы-интерната справа от дороги.

Он стремительно миновал палисадник, резче обычного постучал в дверь. Послышались легкие шаги.

— Ты, Сережа?

— Да!

По каким-то едва уловимым признакам Лидия Федоровна догадалась о необычайном состоянии мужа: туфли не снял у порога, прошел на веранду, не поцеловав ее в бледный лоб, как обычно.

— Что-нибудь случилось, Сережа?

Он зачем-то включил телевизор. Это днем-то, когда никаких передач не бывает!

— Чего ты молчишь?

Он выключил телевизор.

— Да. Случилось.

— Неприятность на работе?

— Уж лучше бы неприятность! Скоро уезжать предстоит. Понимаешь? Совсем!.. Новое назначение скоро получу.

— Куда? — она села на зачехленный стул, пальцы непроизвольно принялись теребить бахрому скатерти. — Куда, Сережа?

— Еще не знаю… Строить новый завод.

— Сереженька, это правда?! — Лидия Федоровна молитвенно прижала руки к груди.

— Пока не знаю, ни куда, ни когда. Просто Гулямов вызвал к себе и сообщил, что горком дал согласие на мой перевод. Сделано это, думаю, с ведома обкома. Вот пока и все…

— Ты рад, Сережа? — она спросила просто так, будучи уверена в ответе.

— Рад, говоришь? Старые мы с тобой, старики, Лидушка. Трудно будет… — Он вздохнул, как Мурадов по телефону. — Трудно!.. Думал, что здесь буду столько, сколько сил хватит. Как кокандский Базилев. Перед войной начал строить завод, в войну и после — достраивал и перестраивал и до сих пор директорствует. Ехал домой и вспомнил о Дмитрии Владимировиче, позавидовал…

— Но ведь новое дело, новые люди, Сережа, новые места! Это разве не заманчиво?!

— Заманчиво, что и говорить… Ну, а если мне мои заводские, как родня, дороги, тогда что? А если я этот свой первый завод люблю, а?

— И тот будешь любить…

Он погладил ее по седой голове:

— Ты ведь знаешь меня… Я — однолюб. Просто я понимаю, что ехать и строить нужно. А насчет интересно, почетно, ново — так это не про меня. Здесь тоже почетно и каждый день — ново и интересно… Давай-ка обедать, мать…