С удостоверением Правды (Из блокнота военкора)

Самый памятный репортаж

Когда коллеги дома или за границей спрашивают меня, какое самое интересное редакционное задание привелось мне выполнить в дни войны как фронтовому корреспонденту, без колебаний называю совсем небольшой, торопливо написанный репортаж. Он был помещен в газете, когда война уже догорала и последние яростные бои шли уже в центре Берлина. В те дни редакция поручила мне написать к предпраздничному номеру корреспонденцию об этих боях в центре города.

Поехал, потом пешком по ходам сообщения, проложенным и пробитым через развалины, добрался до одной из берлинских передовых, где происходил бой с эсэсовским батальоном, окопавшимся возле дамбы городской железной дороги. Здесь наше наступление было задержано. Шла яростная борьба. Пристреляна была каждая точка, а между позицией проходила ничейная полоса — широкая улица с двумя аллеями старых буков и посредине ее — массивный, еще кайзеровской постройки, уличный туалет, кирпичный и уже разрушенный. Возле груды кирпичей лежало тело белокурой женщины, сраженной пулей, а рядом — живой ребенок, девочка лет 3—4-х со светлыми кудряшками. Плача, она ползала вокруг мертвой матери.

Не знаю уж, по каким акустическим законам, но в редкие мгновения, когда почти сплошная канонада в городе прерывалась, становился отчетливо слышен этот удивленный и жалобный детский плач.

В минуту, когда я добрался до передовой этой траншеи, вокруг кирпичного бруствера, устроенного в развалинах разрушенного дома, кучились солдаты. Слушали, вытянув шеи по направлению к звукам плача.

— Опять плачет.

— Заплачешь… Мать-то вон мертвая лежит.

— Вытянуть бы ее, а как вытянешь? Вон разведчик каску на прикладе над бруствером поднял — три пробоины, все у них тут пристреляно…

И тут я увидел почти невероятное — высокая фигура солдата прыжком перемахнула через кирпичный бруствер и на локтях поползла по асфальту. Захлопали выстрелы, заверещали пули, рикошетируя об асфальт, но солдат все полз и полз по направлению к девочке, дополз, потом поднял ее, залег с ней под прикрытием развалин, начал покачивать на руках. Выстрелы прекратились. Та и другая передовая замолчали. Солдат пополз назад. Теперь уж он не мог пластаться: ребенок мешал ему двигаться на локтях. И подстрелить его было не так уж трудно. Но не стреляли. И только когда он стал перелезать через кирпичный бруствер, неся девочку к своим, раздался один-единственный выстрел — снайперский выстрел. Солдат все же нашел в себе силы перевалить через бруствер, подал девочку в протянутые к нему руки, и слышно было, как он через силу сказал:

— Возьмите девчонку, а я, кажись, уж готов.

А кругом уже снова все трещало, гудело. Возобновилась стрельба. Снова начался бой.

Через час я и передал по телеграфу короткий репортаж об этом происшествии на берлинской передовой, озаглавив его «Передовая на Эйзенштрассе». В корреспонденции были только название части, имя и фамилия солдата. Репортаж на следующий день опубликовали, но еще раньше слух об этом необычном подвиге разошелся по корреспондентскому корпусу, и мой друг правдист Мартын Мержанов уговорил меня более подробно заняться этим случаем. Вместе мы пошли по следу эвакуированного солдата, и след этот привел нас в здание гимназии в районе Шпандау, где был развернут полевой госпиталь. Там нам сообщили: да, тяжело раненный Лукьянович здесь, но он в очень плохом состоянии. Беседовать с ним долго нельзя. На разговор нам отвели пять минут.

Что сделаешь за пять минут? Удалось получить самые короткие сведения: Лукьянович… Трифон Андреевич… Старший сержант. Житель Минска… До войны работал на радиозаводе слесарем… В Красную Армию ушел в первые дни войны… Сражался в Сталинграде. Там был ранен и получил свой первый орден Красной Звезды. При форсировании Вислы., на Сандомирском плацдарме, отличился и награжден орденом Славы. Недавно получил еще орден Красного Знамени. Вот и все, что нам удалось узнать об этом человеке. На вопрос о семейном положении тихо ответил уже синеющими губами:

— Нет у меня семьи.

— И не было?

— Была. Жена была, две дочки. Теща, старуха, с нами жила в Минске. Их всех вместе с нашим домиком в первые дни войны фашист бомбой накрыл.

Женщина-врач, торопившая нас кончать беседу, знаками показала: пять минут истекло.

— Может быть, что-нибудь передать от вас, если кто-нибудь из нас попадет в Минск?

— Случится в моем городе побывать, передайте рабочим радиозавода: мол, Тришка Лукьянович приказал долго жить, — и он устало закрыл глаза, а через несколько часов умер.

Вот все, что нам тогда удалось узнать о его судьбе.

Маленький репортаж, напечатанный тогда в газете, заинтересовал общественность. Скульптор Евгений Викторович Вучетич, обдумывая свой знаменитый теперь мемориал, долго выспрашивал у нас с Мержановым, каким он был, Трифон Лукьянович: рост? стать? черты лица? К сожалению, мы могли подсказать ему немногое. Но жизнь, как известно, очень талантливый соавтор для работников всех родов искусства. Оказалось, что в армии одного из героев Сталинградской битвы — В. И. Чуйкова произошел такой же случай и боец одного из полков этой армии Николай Масолов тоже спас немецкого ребенка уже в час штурма рейхстага. Командарм сказал об этом Вучетичу. Скульптор отыскал Масолова, познакомился с ним.

Я — свидетель подвига Лукьяновича, чувствуя себя в неоплатном долгу перед этим человеком, всякий раз, попадая в Берлин, пытался найти место, где произошло это столь волновавшее меня событие. Искал в Берлине восточном, искал в Берлине западном. Но оказывается, что улицы под названием Эйзенштрассе ни там, ни тут нет.

Но вот один популярный немецкий журнал стал выпусками печатать книгу моих записок «До Берлина — 896 километров». В одной из глав рассказывалось о том, что я видел когда-то на берлинской передовой. И тут же в редакцию пошла почта. Пожилые немцы, помнящие этот случай, писали, что он произошел не на Эйзенштрассе, как написано, а на Эльзенштрассе, и один вежливый читатель, учитель-пенсионер, высказывал даже предположение, что ошибка произошла, вероятно, из-за того, что на табличке пулей была отбита вершина буквы I и I превратилась в i. Так найдено было место подвига. И по решению Берлинского магистрата там был установлен скромный мемориал с медной доской, на которой высечено: «Трифон Лукьянович, старший сержант Советской Армии, спас на этом месте 25 апреля 1945 года немецкого ребенка от пуль СС. 5 дней спустя после этого героического поступка он умер в госпитале от тяжелых ранений. Вечная честь и слава его памяти!»

С тех пор у скромного этого мемориала не вянут букеты цветов. Туристские автобусы, следующие в Трептов-парк, останавливаются возле. Солдаты из советских гарнизонов, стоящих в Берлине, в Октябрьскую годовщину и 1 Мая отдают долг почтения Трифону Лукьяновичу. Я был свидетелем, как делегация советских ветеранов войны, прибывших на тридцатилетие республики во главе с маршалом В. И. Чуйковым, возлагала у скромного памятника цветы.

Жизнь продолжает эпопею советского солдата, совершившего свой необыкновенный подвиг. Народный поэт Белоруссии Петрусь Бровка посвятил ему стихотворение, а народный художник Заир Азгур, плененный этой темой, работает над мемориалом, который мечтает установить в Минске, на проспекте имени Ленина, у здания, где Лукьянович работал до войны. В цехах минских предприятий есть бригады имени Лукьяновича, а редкое в общем-то имя Трифон матери дают своим малышам.

Да, ничто не забывается.