Садок судей

Скользи, пронзай стрелец, алмазный

Неиссякаемый каскад…

Я твой сосед, живущий праздно

Люблю волненье белых стад.

Познавши здесь честную схиму,

И изучивши тайны треб

Я даже смерть с восторгом приму,

Как враном принесенный хлеб.

Вокруг взнеслися остроскалы,

Вершины их, венчанны льдом,

В закатный час таят опалы,

Когда — бесцветным станет дом.

Я полюбил скрижали — книги,

В них — жизнь, моя прямая цель.

Они — полезные вериги

Для духа праздности недель!

Пускай в ночи стекло наяды

Колеблют легкие перстом —

Храню ученые услады

Моем забвении златом.

Весеннее шумящее убранство —

Единый миг… затерянный цветах!

Напрасно зришь живое постоянство

Струящихся, скоротекущих снах.

Изменно все! И вероломны своды

Тебя сокрывшие от хлада бурь!

Везде, во всем — красивость шаткомоды!

Ах, циник, щастлив ты! Иди и каламбурь!

Молчанье сможешь длить пещере,

Пурпурный крик таить,

Спасаться углубленной вере,

Кратеры Смерти пить.

Книг потемневших переплеты.

Как быстро мчатся корабли

И окрыляются полеты

От запечатанной земли.

Родился доме день туманный,

И жизнь туманна вся,

Носить венец случайно данный,

Над бездной ужасов скользя.

Так пешеход, так злой калека

Глядит на радостно детей

И — зла над юностью опека,

Случайноспутницей своей,

Грозит глазам веселолюдным.

Зеленым ивиным ветвям

И путь необозримо трудный

Влачит уныло по полям.

Упало солнце кровь заката

Восторгам дня нет, нет возврата!

Лишь облаков вечернедым

Восходит клубом голубым.

И, если смертный отойдет,

Над ним вновь солнце не взойдет —

Лишь туча саваном седым

Повиснет небесах над ним.

Я не владел еще тобою

Золотоокою младой,

Как холод вечностью седою

Сокрыл тебя своей бедой.

Уста — увядшая затея,

Глаза — безжизненный кристалл.

А зубы — белая аллея,

Что ужас смерти нашептал.

Откроешь вежды, не поверю,

Твой смех увял навек!..

Я сам умру под этой дверью,

Найдет бредущий человек.

Склеп занесен свистящим снегом,

Как груди милой, белизной.

Копыто оглашает бегом

Забытый путь в краю родном.

Проскачет усмехаясь мимо.

Сук — траур, путь — из серебра.

Подкова — тяжко нелюдима…

Крошится льдистая кора.

Сорящие секундами часы.

Как ваша медленность тяготна!

Вы — времени сыпучего весы!

Что вами сделано — бесповоротно!

Ваш бег колеблет черепа власы,

В скольжении своем вольготны,

На выю лезвие несущие косы

С жестокотиканьем, злорадны беззаботно.

Шестиэтажный возносился дом,

Чернелись окна скучными рядами,

Но ни одно не вспыхнуло цветком,

Звуча знакомыми следами.

О сколько взглядов пронизало ночь

И бросилось из верхних этажей.

Безумную оплакавшие дочь,

Под стук неспящих сторожей.

Дышавшая на свежей высоте,

Глядя окно под неизвестной крышей.

Сколь ныне — чище ты и жертвенно святей!

Упавши вниз, ты вознеслася выше!

Немая ночь, людей не слышно.

В пространствах — царствие зимы.

Здесь вьюга наметает пышно

Гробницы белые средь тьмы.

Где фонари, где с лязгом шумным

Змеей скользнули поезда,

Твой взгляд казался камнем лунным,

Ночей падучая звезда.

Как глубоко под черным снегом

Прекрасный труп похоронен.

Пожри просторы шумным бегом,

Затмивши паром небосклон.

Co звоном слетели проклятья,

Разбитые ринулись вниз.

Раскрыл притупленно объятья,

Виском угодил о карниз.

Смеялась над мной колокольня,

Внизу собирался народ.

Старушка — горбом богомольна.

Острил изловчась идиот.

Чиновник лежал неподвижно.

Стеклянными были глаза.

Из бойни безжалостноближней

Кот рану кровавый лизал.

Ты окрылил условные рожденья

Сносить душа их тайны не смогла.

Начни же наконец поэзии служенье —

Всмотрись излучисто — кривые зеркала.

Неясно все, все отвращает взоры,

Чудовищно сознав свое небытие:

Провалы дикие и снов преступных горы!..

Ты принял, кажется погибели питье!

Чудовище простерлось между скал,

Заворожив гигантские зеницы.

Махровый ветр персты его ласкал,

Пушистый хвост золоторунной птицы.

Сияющим, теплеющим зигзагом

Тянулось тело меж колючих трав…

И всем понятней было с каждым шагом

Как неизбежно милостив удав.

Свои даря стократные слова,

Клубилося невнятной колыбели…

Чуть двигаясь, шептали: «раз» и «два»,

А души жуткие, как ландыши, слабели.

Твоей бряцающей лампадой

Я озарен лесной тиши.

О, всадник ночи, пропляши

Пред непреклонною оградой.

Золотогрудая жена

У еле сомкнутого входа.

Теплеет хладная природа,

Свои означив письмена.

Слепые прилежании взгляды.

Дождю подставим купола.

Я выжег грудь свою до тла,

Чтоб вырвать разветвленья зла,

Во имя правды и награды.

Объятий белых жгучий сот.

Желанны тонкие напевы,

Но все ж вернее Черной Девы

Разящий неизбежно мед.

На исступленный эшафот

Взнесла колеблющие главы!

А там — упорный черный крот

Питомец радости неправой.

Здесь, осыпаясь, брачный луг,

Волнует крайними цветами.

Кто разломает зимний круг

Протяжно знойными руками?

Звала тоска и нищета,

Взыскуя о родимой дани.

Склоняешь стан; не та, не та!

И исчезаешь скоро ланью.

Монах всегда молчал

Тускнели очи странно

Белела строго панна

От розовых начал.

Кружилась ночь вокруг,

Бросая покрывала.

Живой, родной супруг,

Родник, двойник металла.

Кругом, как сон, как мгла

Весна жила, плясала…

Отшельник из металла

Стоял в уюте зла.

Ты изошел зеленым дымом

Лилово синий небосвод,

Точася полдней жарким пылом

Для неисчерпанных угод.

И, может быть, твой челн возможный

Постигнем — знак твоих побед,

Когда исполним непреложный,

Жизнь искупающий — обет.

Сваливший огонь, закатный пламень,

Придет на свой знакомый брег;

Он, как рубин — кровавый камень,

Сожжет предательства ковчег.

Пой облаков зиждительное племя,

Спешащее всегда за нож простора!

Старик седой нам обнажает темя,

Грозя гранитною десницею укора.

Прямая цель! Как далеко значенье!

Веселые. К нам не придут назад.

Бессилие! Слепое истощенье!

Рек, воздохнув: «Где твой цветистый вклад?

Где пышные, внезапные рассветы,

Светильни хладные, торжественность ночей?..»

Угасло все! Вкруг шелест дымной Леты

И ты, как взгляд отброшенный — ничей!

Упали желтые, иссохшие ланиты,

Кругом сгустилась тишь, кругом слеглася темь…

Где перси юные, пьянящие Аниты?

О, голос сладостный, как стал ты глух и… нем!..

Белила отцветших ланит.

Румянец закатного пыла.

Уверен, колеблется, мнит —

Грудь мыслей таимой изныла.

Приду, возжигаю алтарь,

Создавши высокое место.

Под облаком снова, как встарь,

Сжигаю пшеничное тесто.

Протянется яркая длань,

Стремяся за пламенем острым.

Будь скорое! Музыкой вспрянь,

Раскройся вкруг пологом пестрым.

Пускай голубое зерно

Лежит отвердевшим пометом…

К просторам и в завтра — окно.

Ответ многолетним заботам.

Все тихо. Все — неясно. Пустота.

Нет ничего. Все отвернулось странно.

Кругом отчетливо созрела высота.

Молчание царит, точа покровы прянно.

Слепая тишина, глухая темнота,

И ни единый след свой не откроет свиток…

Все сжало нежные влюбленные уста,

Все, — как бокал, где «днесь» кипел напиток…

И вдруг… почудились тончайшие шаги,

Полураскрытых тайн неизъяснимых шорох…

Душа твердит, не двигаясь: «беги»,

Склонясь, как лепесток, язвительных укорах.

Да, это — след, завядший лепесток!

Пусть рядом пыль свой затевает танец…

«Смотри» шепнул далекий потолок:

«Здесь он прошел, невнятный иностранец»…