Сады Солнца

1

Сотня мертвых кораблей выписывала эллипсы вокруг Сатурна. Длинные грузовики; коренастые тягачи; челноки, когда-то чертившие причудливые, постоянно меняющиеся траектории между обитаемыми спутниками; похожие на пауков посадочные модули… Золотой полумесяц клипера, построенного коалицией всего два года назад для рейсов между Юпитером и Сатурном, дрейфовал, словно обломок луны из забытой волшебной сказки, над величественными кольцами гигантской планеты.

Жертвы недавней войны.

Большинство – целые с виду, но безнадежно испорченные: их искусственные интеллекты обезумели, изувеченные вирусами, которые распространили бразильские шпионы, а ручное управление, реакторы и системы жизнеобеспечения сгорели в микроволновых импульсах от ЭМП-мин. В страшные часы после того, как умерли корабельные системы, выжившие члены экипажа и пассажиры пытались хоть что-то отремонтировать, послать сигнал бедствия лазерами, выдранными из обгоревших коммуникационных установок. Или в порыве отчаяния и гнева писали прощальные письма семье и друзьям. В ледяной темноте спальной ниши на фрахтовом корабле, скользящем мимо карамельных колец над экватором Сатурна, поэтесса Лексис Паррандер написала кровью на мертвом экране планшета: «Мы уже мертвы».

Да, они умерли, все. Никто не ответил на просьбы о помощи, посланные на обитаемые спутники или на вражеские корабли. Люди замыкались в спальных нишах и принимали смертельные дозы наркотиков, вскрывали себе вены, завязывали на головах пластиковые пакеты. Кое-кто, надеясь на помощь, надевал скафандр и погружал себя в глубокий медленный сон гибернации. На одном из кораблей люди дрались и убивали друг друга: скафандров на всех не хватило. На другом люди сгрудились вокруг обогревателя, сооруженного из кабелей и топливных ячеек – жалкая попытка защититься от надвигающего космического холода.

Многие погибшие корабли летели к Урану, планируя использовать притяжение Сатурна для маневра. Теперь они дрейфовали по длинным орбитам, проходящим близко к поверхности газового гиганта, но с апогеем за пределами колец и орбит ближайших лун. Нескольких унесло еще дальше, за Титан, Гиперион и даже Япет.

Был там и похожий на одинокий черный наконечник стрелы бразильский истребитель-однопилотник, приближающийся к перигелию орбиты, круто наклоненной над экваториальной плоскостью. Орбита завела истребитель за двадцать миллионов километров от Сатурна, в пустынный простор, где неслись по длинным, причудливо деформированным орбитам стайки крохотных лун. Внутри изящного корпуса скудный ручеек энергии от литий-ионной батареи поддерживал в системе жизнеобеспечения размером с гроб температуру в четыре градуса по Цельсию. Там спал, не видя снов, смертельно раненный пилот.

За глянцево-черной кормой полыхнула искорка света. К истребителю приблизился робот-буксир. Он почти целиком состоял из двигателя. Робот подстроился к осевому вращению истребителя, стреляя импульсами из пакета маневровых движков, будто из хлопушки, – и вот оба корабля закрутились вместе, словно комично несоразмерная, но идеально синхронизованная пара танцоров на льду. Буксир подтянулся, жестко пристыковался к середине плоского корабельного живота, раскинув захваты. Робот провел серию диагностических тестов, погасил вращение, развернул истребитель на сто восемьдесят градусов и запустил большой реактор. Бело-голубое пламя взметнулось на километры от сцепленных кораблей, изменяя вектор скорости и траекторию однопилотника, ведя его к Дионе – и к рандеву с флагманом флота Великой Бразилии.

2

Когда позвонил генерал Арвам Пейшоту, Шри Хон-Оуэн карабкалась по внешнему склону большого кратера, выбитого на темной стороне сатурнианской луны.

– Возвращайтесь на «Гордость Геи» как можно раньше. У меня есть работа, требующая ваших специфических навыков.

– У меня тоже есть работа. И очень важная, – возразила Шри.

Но ее слова улетели в пустоту. Генерал уже оборвал связь.

Шри знала: если позвонит сама, придется иметь дело с бесцеремонными адъютантами. Они не дадут выйти прямо на генерала. Кроме того, лучше не рисковать. Генерал не терпит неповиновения, а здесь, на краю Солнечной системы, после Тихой войны генеральское слово – закон. Потому Шри переключилась на общий канал и сообщила трем остальным членам группы, что придется возвращаться.

– Бросайте все занятия и пакуйте вещи. Мы отбываем через час.

– Босс, мы уже, – сказал Вандер Рис. – К нам тоже пришли новости.

– Само собой, – буркнула Шри и отключилась.

Несмотря на громоздкий скафандр, она двигалась как танцовщица в исчезающе малой гравитации крохотной сатурнианской луны, привязанная к фалу, тянущемуся вниз по крутому склону кратера. Внизу расстилалась плоская равнина, засаженная вакуумными организмами, похожими на гигантские серебряные подсолнухи, развернутые к близкому горизонту. Над ними волнистой стеной вставал хребет, резко очерченный на фоне черного неба, где, словно кривой ноготь, парил орбитальный партнер Януса, Эпиметей. Луны гонялись друг за другом по одной траектории у внешней кромки кольца А, одна всегда чуть ниже и быстрее другой. Приблизительно каждые четыре года быстрая луна нагоняла медленную. Когда быстрая приближалась на десять тысяч километров, гравитация закидывала быстрый спутник на более высокую, медленную орбиту, а медленный – на нижнюю, быструю, – и гонка начиналась заново эдакой космической версией бессмысленного метаболизма. И грубой пародией на жизнь Шри Хон-Оуэн после Тихой войны.

Шри во второй раз выходила на поверхность Януса в долгое путешествие к разбросанным там и сям по дну и склонам кратера рощицам различных вакуумных организмов. Роботы уже картографировали кратер, но Шри всегда с удовольствием бродила по зарослям, брала образцы, искала то, что помогло бы больше понять мысли и планы их творца, великого гения генетики Авернус. Увы. Арвам Пейшоту дернул за поводок, и, словно послушная собачка, Шри должна бежать, чтобы узнать волю господина. Потому она проглотила обиду и раздражение, сложила свою кирку на длинной ручке и заскользила вниз по склону, пошла вдоль троса среди зарослей вакуумных организмов.

Вокруг возвышались черные стебли, увенчанные серебристыми тарелками, фокусирующими слабый, в одну сотую земной яркости, солнечный свет на центральных узлах. Там он согревал подводимый теплообменной системой жидкий метан. Согретый метан уходил в лабиринт волокон мицелия, пронизывающих реголит, поглощающих углеродистые соединения, редкоземельные соединения, металлы и откладывающих найденное в чешуях у основания стеблей. Оставалось лишь собрать их и пустить на переработку. Вакуумные подсолнухи стояли тесно, их тарелки образовали почти сплошную крышу над головой, вокруг стеблей лежали кольцом отслоившиеся чешуи и угловатые куски отторгнутой ткани. Несмотря на слабость гравитации, было непросто пробираться сквозь загроможденный мертвенный подлесок этих карликовых джунглей. Когда Шри вырвалась наконец наружу, она была уже мокрой от пота. Ныли и дрожали натруженные плечи и щиколотки. С трудом переставляя ноги, она побрела вверх по некрутому склону соседнего кратера. Натоптанная дорожка вела к буксиру, растопырившему коренастые опоры на посадочной площадке неподалеку от жилого купола.

Под прозрачным куполом светило кое-что поярче далекого солнца – еще одно лукавое чудо Авернус. Предварительный анализ показал: кусты, лианы, травы и раскидистые деревья происходят из единственного генома, все – разные фенотипические проявления единственного искусственного вида, создавшие глубоко взаимосвязанный самоподдерживающийся биом. Старый наставник Авернус, Оскар Финнеган Рамос, наверное, посчитал бы это фенотипическое буйство тщеславной и глупой растратой времени и таланта – и ошибся бы, как ошибался и насчет многого другого. Шри выучила множество новых технологий и хитростей в своих исследованиях садов Авернус, начала понимать ход мыслей и ширину дарования великого гения генетики.

Разработанные Авернус принципы и техники конструкции экосистем позволили дальним, колонизировавшим луны Юпитера и Сатурна, создать стабильные, очень устойчивые биомы в городах, оазисах и садах. Спроектированные гением генетики вакуумные организмы – конгломераты наномашин, способных расти и размножаться в условиях почти абсолютного нуля и отсутствия воздуха, – обеспечивали бесперебойное снабжение КАВУ[1] – пищей, металлами, углеродными композитами, всеми видами сложных органических соединений. Авернус практически не ожидала награды за свой труд, почти устранилась из обычной жизни – образцовый типаж высокомерного мудреца, охраняемого узким кругом обожателей и учеников, рассеянно творящего чудо за чудом. Но, несмотря на добровольное изгнание, Авернус поняла, что человечество приближается к роковой развилке дорог. Век назад, когда Земля попыталась добиться власти над дальними, первые их поколения ушли с земной Луны на Марс и вторую по величине луну Юпитера, Каллисто. Вскоре Китайская Народная Республика осыпала марсианские поселения водородными бомбами. Но дальние на Каллисто выжили и преуспели, распространились на другие луны Юпитера и системы Сатурна, построили города, экспериментировали с новыми формами социальных утопий. Предыдущие попытки заполнить пропасть, разделившую землян и дальних, закончились плачевно – но поражения мало кого обескуражили. Землю слишком занимали последствия катастрофического изменения климата, дальние же сосредоточились на себе, поглощенные искусством либо научными исследованиями, почти не имеющими практического значения. Однако новое поколение дальних, агрессивное и решительное, отнюдь не желало замыкаться в себе. Авернус позволила сделать себя символом движения за мир и щедро использовала свой престиж и влияние для развития проектов сотрудничества обеих ветвей человечества.

Но попытки примирения были сорваны. Случилась война – краткая и жестокая. Дальние оказались разгромлены наголову. Экспедиционные корпуса трех главных государств Земли взяли под контроль все города и поселения на лунах Юпитера и Сатурна. Горстка убежавших дальних растворилась в пустоте на краю Солнечной системы, Авернус скрылась в ледяной полярной пустыне Титана.

Шри не смогла убедить Арвама Пейшоту устроить полномасштабный поиск гения генетики. У генеральского персонала была работа важнее: обеспечить надежную власть над городами и крупными поселениями Мимаса, Энцелада, Тетиса и Дионы, управлять населением и кормить его, восстанавливать поврежденную инфраструктуру, укреплять новую власть. Шри пришлось довольствоваться туманным обещанием помощи в неопределенном будущем и командой роботов. Те были подвижными и свирепыми охотниками, способными синтезировать топливо из углеводов в атмосфере Титана. Но роботы оказались совершенно неспособными отыскать женщину, укрывшуюся в крохотном логове на закутанном туманами спутнике с площадью поверхности восемьдесят три миллиона квадратных километров. Шри выпустила роботов почти без надежды на успех, а сама занялась поиском и исследованием садов, которые Авернус разбросала по обитаемым и необитаемым мирам. Эти сады были элегантным соединением каприза и виртуозной теории. Описать их, проанализировать, понять – годы тяжелой работы.

Но теперь секретам садов Януса придется повременить. Шри помогла своей невеликой команде упаковать оборудование и образцы и рассовать их по грузовым отсекам буксира. Затем по очереди все прошли через шлюз в тесную кабину, где жили уже неделю. Шри легла в разгрузочное кресло рядом с Вандером Рисом. Он включил двигатель, и вскоре Янус остался за кормой, потерялся на фоне великолепия колец. Спустя шесть часов буксир вышел на орбиту Дионы и приблизился к флагману Арвама Пейшоту «Гордость Геи». Буксир уравнял вектор скорости относительно большого корабля, подполз ближе на маневровых движках, выстрелил причальным гарпуном и подтащил себя к причальному пирсу. Тот сложился, будто хамелеонов язык, и втащил буксир в трюм.

Шри обстоятельно проинструктировала команду, как поступать с образцами, и отправилась повидать сына. После десяти дней в ничтожно малой гравитации Януса пять сотых g, созданных вращением корабля, ощущались свинцом в костях. Жаркий застоялый воздух смердел озоном и закисшим потом, будто раздевалка муниципального бассейна. В коридорах и проходах полно солдат и гражданских. Пока Шри работала на Янусе, с Земли пришел корабль с чиновниками и советниками. В каюте Берри спали в подвешенных к стенам гамаках двое незнакомцев. Шри отпрянула, позвонила квартирмейстеру – и узнала, что Берри уже не на борту. Его перевели в поселение на поверхности Дионы, ранее принадлежавшее клану Джонс-Трукс-Бакалейникофф.

Понятно, кто это устроил и зачем и отчего не сообщил о переменах. Арвам не позволял Берри покинуть «Гордость Геи», держал в заложниках, чтобы обеспечить абсолютную лояльность. А теперь генерал, не позаботившись узнать мнение матери, решил отправить сына в поселение на еще опасной, не до конца вычищенной луне. Полная ледяной злобы и негодования Шри прошагала вдоль корабельного хребта, потом протолкалась через кучу морпехов, охраняющих люк в прежнюю кают-компанию, ныне забранную под свои нужды генеральским штабом.

На стенах и потолке – красная кожа, диваны и столики привинчены к полу, генерал с полудюжиной офицеров и гражданских чиновников – в углу, у большого экрана с презентацией. Никто не объявил о приходе Шри. А генерала лучше не отвлекать. Арвам Пейшоту обожал давить и третировать людей, играя на их слабостях. Он с удовольствием использует гнев обиженной матери против нее же. Нет смысла ввязываться в драку без единого шанса на выигрыш. Нужно оставаться спокойной, собранной и сильной – ради Берри, ради своей работы.

Шри подхватила колбу с кофе, устроилась в подвесном кресле, занялась просмотром и сортировкой последней порции данных, собранных на Янусе. Сосредоточенность, необходимая для работы по систематизации данных, успокоила Шри. Когда наконец адъютант переплыл комнату и сообщил, что у генерала отыщется пара свободных минут для Шри, она уже целиком пришла в себя.

– А вот наконец и вы, – объявил Арвам Пейшоту. – Я‑то уже думал, что вы позабыли обо мне.

Генерал был симпатичным, энергичным, деятельным мужчиной за шестьдесят в обычном летном комбинезоне со множеством карманов. Со времени последней встречи генерал немного изменился: коротко постригся и срезал хвостик на затылке. На генеральской голове будто появилась безукоризненно ровная плосковерхая белоснежная шапка. На боку – пистолет в кобуре. Из него генерал однажды убил человека прямо на глазах у Шри.

– Наверное, вы забыли, что я работала на Янусе, – возразила она.

– Мне кажется, я там еще не был, – заметил Арвам. – Кстати, я был там?

– Нет, сэр, – ответил адъютант.

– А туда стоит наведаться? – спросил генерал у Шри.

– У меня там много работы, – сказала Шри и, пытаясь изобразить легкость и непринужденность, спросила: – Простите, сэр, но зачем вы отослали моего сына на Диону?

– Ну-у, штабной корабль – не место для мальчугана. Сплошные толпы, делать нечего – разве что безобразничать. Я отослал его туда, где будет моя штаб-квартира. Там все основательно проверено, полностью безопасно. Там большой сад с лужайками и полями, деревьями, озерами. Как по-вашему, разве не подходящее место для здорового активного парня?

– Я хочу посмотреть. Ваши люди могли что-то упустить.

– Я все вам расскажу после сегодняшнего ужина. К нам явился атташе Тихоокеанского сообщества и отчего-то жаждет встречи с вами. Можете рассказать ему о своих садах, а он, возможно, сболтнет вам что-нибудь полезное о положении на Япете.

– Так вы прервали мои исследования ради светской болтовни с атташе?

– Это только одна из причин, – сказал Арвам. – Еще у меня есть новый проект для вас. Очень важный. Пойдемте со мной.

Генерал, Шри и кометный хвост из толпы адъютантов пошли в медицинский отсек, а в нем – к дальней стене, где на наклонной кровати лежал молодой парень. От поясницы до пят – туго натянутая простыня, на груди приклеена черная лента дыхательно-сердечной системы. Голова выбрита и перебинтована, глаза заклеены пластырем, в носу – трубки, в вене на руке – капельница, присоединенная к пакету с прозрачной жижей, свисающему с переборки. Тот ритмично подрагивал, словно ленивая капризная медуза.

Арвам рассказал: парень – лейтенант Кэш Бейкер, пилот истребителя-однопилотника, военный герой, и добавил:

– Он ранен в бою. Повреждение мозга. Я хочу, чтобы вы починили его.

– Конечно же, я очень польщена, – сказала Шри. – Но разве я смогу то, чего не может ваш в высшей степени квалифицированный и опытный медицинский персонал?

– Вы переделали нервную систему этому парню для тестовой программы J-Два. К тому же вы виноваты в его смерти.

Шри смешалась на секунду, затем поняла.

– Так это он пилотировал истребитель, атаковавший корабль Авернус?

– Да, он. Но он может быть полезен мне, потому найдите в себе силы простить.

Лейтенант Кэш Бейкер пилотировал один из истребителей, посланных перехватить и уничтожить глыбу льда, отправленную дальними, чтобы разбить базу Тихоокеанского сообщества на Фебе. Корабль Бейкера был поврежден системой автоматической защиты, установленной на глыбе, но сумел починить себя. Когда Бейкер возвращался на Сатурн, то заметил буксир дальних, удиравший с Дионы. На буксире уходила Авернус, а за ней по пятам гналась Шри Хон-Оуэн. Когда лейтенант не отреагировал на прямой приказ о прекращении атаки, пришлось активизировать систему самоуничтожения его корабля. Когда потерявший управление однопилотник дрейфовал сквозь кольца Сатурна, осколок базальта, летевший быстрее любой пули, пробил корпус и рассыпался на десятки пылинок. Одна пронзила систему жизнеобеспечения, шлем и голову Кэша. Система жизнеобеспечения погрузила человека в спячку, спасла ему жизнь, истребитель нашли и вернули на базу, и вот теперь генерал хотел, чтобы Шри помогла медикам исправить повреждение мозга.

– Нам нужны герои, которые могли бы провести дома рекламную кампанию в нашу поддержку, рассказывая о своей необыкновенной храбрости. Это парень – отличный кандидат.

– Он – болван, едва не погубивший Авернус.

– Профессор, об этих деталях позабочусь я. Ваша работа – исправить парня. Мне наплевать, если он ниже шеи останется парализованным. Но он должен разговаривать нормальными фразами и не пускать при этом слюни. Думаете, вам удастся?

Старший хирург рассказал Шри, что базальтовая пылинка вошла над левым глазом, прожгла лобную долю и мозолистое тело и на выходе из черепа зацепила нижнюю часть первичной зрительной коры. Пылинка была всего пару сотен микрон в поперечнике, но летела с такой скоростью, что ударные волны разрушили все в радиусе семи миллиметров от траектории. Повреждения лобной доли и зрительной коры были невелики и легко исправлялись введением глиальных и тотипотентных эмбриональных клеток. Результат – частичная потеря памяти, но никаких серьезных последствий. Мозолистое тело потрепано гораздо серьезней. Пылинка разорвала важные связи между половинами мозга. Хирург сказал, что если их не восстановить, то правая сторона мозга изолируется от доминантной левой, превратится в отдельный мозг со своим восприятием, разумом и волей, памятью и способностью к обучению – но без возможности говорить, с общением, сведенным к невербальным реакциям. Лейтенант не сможет объединить левую и правую части поля зрения, будет страдать от синдрома «чужой руки» и других диссоциативных расстройств.

Изучив томограммы высокого разрешения, показывающие пораженные области, Шри предложила радикальное решение. Она когда-то помогла создать автономную искусственную нервную систему, позволявшую пилотам подключать себя напрямую к системам управления кораблем и подстегнуть все мыслительные процессы в бою. Шри полагала, что сможет использовать эту дополнительную систему, чтобы объединить полушария в единый разум.

Конечно, работы Шри хватало и без того. К тому же она хотела наведаться в поселение, которое генерал решил сделать штаб-квартирой, и убедиться, что сын здоров и доволен жизнью. Шри хотела вернуться на Янус и закончить исследование фенотипических джунглей, «подсолнухов» и других вакуумных организмов, обработать данные, хорошенько изучить их, сравнить с данными, собранными по другим садам, а потом отправиться к новому саду – и еще к одному после него…

Времени на все, чего хочется, никогда не хватало. Однако, несмотря на принуждение и на то, что починка человеческого мозга никогда не значилась в числе первостепенных интересов Шри, переделку дополненной нервной системы Кэша Бейкера она с удовольствием обсуждала с корабельным хирургом – родственной душой и близким разумом – ис раздражением восприняла напоминание о предстоящем дипломатическом ужине, переданное генеральским адъютантом.

Тот проводил Шри в каюту старших офицеров, подождал, пока она примет душ, переоденется в форменный комбинезон и мягкие туфли, а затем провел в гостиную, где за длинным столом уже сидели старшие офицеры, штатские чиновники и гости из Тихоокеанского сообщества. Когда Шри уселась между капитаном корабля и атташе Тихоокеанского сообщества, Арвам Пейшоту сурово посмотрел на нее поверх роскошного букета из лилий и роз посреди стола, наверное, привезенных из сада на Дионе, возможно, того самого, где сейчас оказался Берри.

Шри обычно утомляли официальные сборища, где банальные разговоры и преувеличенная, крайне формальная вежливость почти не прикрывали грубейшую демонстрацию власти и влияния. Альфа-персоны вроде генерала кичились и хвастались, прочие подлизывались, старались упрочить свое положение в идиотской придворной иерархии, высматривали друг у друга просчеты и слабости. Обезьяньи повадки. Шри не могла играть в такие игры. Ей были совершенно чужды энергия, напор и бесцеремонность типичных альфа-самцов. Шри также не умела завязывать связи, влиять и давить на людей, собирать толпу верных последователей и держать их в узде умелой игрой в награду и наказание, что так типично для альфа-самок. Хотя репутация и придавала Шри определенный вес, официальные сборища всегда напоминали: она – чужая, играющая не по правилам, и ее терпят лишь до тех пор, пока она полезна. А чтобы оставаться полезной, надо работать, а не тратить время на бессмысленную болтовню.

Увы, общение с атташе Тихоокеанского сообщества – политическая необходимость. Меньше десятилетия назад сообщество едва не начало войну с Великой Бразилией за Гавайи. Войну удалось предотвратить, постепенно возобновились дипломатические отношения, но вражда и неприязнь остались. Тихоокеанское сообщество выступило вместе с Великой Бразилией и Евросоюзом в краткой войне против дальних, но выслало войска поздно и свело свое участие к минимуму. Чего хотело Тихоокеанское сообщество, оставалось тайной, и потому генерал отправил Шри разговаривать с атташе, надеясь выудить хоть какие-то клочки полезных сведений. Та любила подобные задания еще меньше, чем светское общение, но ради себя и сына приходилось подыгрывать и подчиняться.

К счастью, атташе, Томми Табаджи, оказался очень интеллигентным и остроумным и смог не без успеха развлекать собеседницу всю долгую, полную формальностей трапезу. Табаджи был длиннорук и длинноног, с кожей чернее угля, с прической из множества косичек, напомнившей Шри о горгоне Медузе. Он очень гордился своим происхождением от австралийских аборигенов и был фанатично увлечен идеей восстановления природы родного континента. Он с удовольствием рассказывал про то, что сам называл «скромным» вкладом в разрушение городов, в стирание всякого признака и следа индустриальной эпохи – великое дело, требующее столетий для завершения.

– Конечно, Земля не восстановится полностью, – говорил он. – Климат совсем испортился. Есть места, где дождь не шел уже сто лет. Но следует позволить Земле самой найти решение, вот что важно. И у нас уже есть успехи, пусть и небольшие. Перед тем как меня назначили сюда, я имел честь работать в Дарвине с командой, восстанавливающей участок Большого барьерного рифа, заменяющей искусственные кораллы живыми. Ну да, риф никогда не будет столь же великолепным, как раньше, – но если удастся хотя бы половина того, чем хвастает команда, – у них есть кое-какой потенциал.

Шри расспросила об искусственных кораллах, удивила Табаджи парой точных догадок и свежих идей. Вокруг ели, пили и болтали гости, морпехи в белых пиджаках приносили тарелки с едой и забирали пустые, наполняли бокалы. Томми Табаджи пил только воду, ел быстро и аккуратно, будто заполнял бак горючим, и говорил Шри, что люди вроде нее нужны на Земле. Очень жаль, что Шри зря теряет время здесь.

– Я бы не назвала исследование технологии дальних напрасной тратой времени, – возразила Шри. – Я каждый день узнаю что-нибудь новое и полезное.

Но Томми не клюнул на приманку и тут же рассказал, что сам узнал пару небесполезных вещей во время своего пребывания на лунах Сатурна.

– А удивительней и приятней всего для меня было узнать, что на лунах есть свои песенные тропы, – добавил он и пояснил, что в древности песенные тропы были ключом к выживанию в культуре его предков. – Давным-давно мои предки жили на земле, которая была сплошь пустыней либо сухой саванной, где мало дождей и они непредсказуемы. Потому предки были кочевниками и бродили от одного источника к другому. Понимаете, источники служили не только местом, где можно утолить голод и жажду, но и центрами, где собирались племена, чтобы провести церемонии и обменяться товарами – по сути, почти как на бирже, регулирующей экономику дальних городов и поселений перед войной. Так что для предков источники были неимоверно важными, а соединяли людей песенные тропы. Вот они и были главным товаром для обмена. Каждое племя имело свои циклы песен и обменивалось ими с соседями. Обмен вещами далеко уступал обмену песнями, ведь те, понимаете ли, определяли землю, по которой шли мои предки.

– Песни-карты, – заметила Шри.

Она подумала о сети стационарных линий, проложенных командой в черных зарослях вокруг купола с фенотипическим джунглями, которые Шри так и не сумела обследовать.

– Именно так, – подтвердил Томми Табаджи. – Человек мог пересечь сотни километров пустыни, по какой никогда раньше не ходил, если знал песни о ней. Но тогдашние люди не думали, что просто используют заключенное в песнях знание. Предки считали, что песня вызывает землю к существованию и потому эту песню нужно выучить в точности. Конечно, на лунах земля еще безжалостнее – никаких источников воды, никакой еды. Даже воздуха нет! Но дальние рассыпали по своим владениям купола и оазисы, и, по-моему, пути между ними можно назвать «песенными тропами». Могу с радостью заверить, что дальние на Япете именно так и относятся к своим маршрутам. Дальние отлично знают территорию и ориентируются по приметам, как и мои предки.

– Так затем вы и прибыли – выучить песни Япета и прочих лун?

Лукавая усмешка Томми открыла щербину между зубами.

– Профессор-доктор, я надеюсь, вы не пытаетесь осмеять мое культурное наследство.

– Отнюдь нет, – заверила Шри.

Конечно, вызывание земли к существованию и песенные тропы – это попросту мифологизация простейшей стратегии выживания. Но, кажется, эта точка зрения выдает кое-что интересное о планах Тихоокеанского сообщества насчет захваченных территорий.

– Я слыхал, вы очень интересуетесь гением генетики Авернус, – умело меняя тему, заметил Табаджи. – Вы знаете о том, что у нас на Япете – один из ее садов?

Атташе рассказал, что на стороне спутника, обращенной от Сатурна, близ горной гряды, опоясывающей весь экватор, есть небольшой оазис под куполом. Земля внутри засажена чем-то с виду напоминающим бамбук: высокими черными стеблями, упруго качающимися и стучащими друг о друга от случайных порывов ветра из атмосферной системы. Каждые тридцать дней стебли выпускают ростки всех цветов радуги, одновременно умирают и выбрасывают на ветер длинные лоскуты-флажки. Те от порывов перепутываются, сбиваются вместе огромным химеричным комом, слипаются, обмениваются генетическим материалом, а потом разделяются и падают наземь, в слой перегноя, оставшийся от стеблей. Затем вырастают новые стебли, и все повторяется бесконечным циклом размножения и смерти, рождающим мимолетные образы удивительной неповторимой красоты.

– Может, вы мне объясните, что это значит и зачем, – подытожил Томми Табаджи. – Провалиться мне, если я понимаю.

– Вряд ли оно значит что-либо большее, чем красота ради красоты.

– То есть это произведение искусства?

– Авернус любит играть. Ее игры – одновременно и шутка, и серьезная работа. Они – детское лицо ее таланта. А еще эти игры позволяют проверить, до каких границ можно дойти, пользуясь ограниченным набором доступных искусственных и естественных хромосом. Эволюция занималась именно этим четыре миллиарда лет на Земле, немного меньше – в океане Европы. Она произвела много удивительнейших чудес, но они – лишь капля в море информации обо всех возможных формах жизни. Работы Авернус – вылазки за границы нынешней генетики. Авернус создает новые территории – так же как ваши предки, по их вере, создавали песнями новые земли под своими ногами.

– …Ведь вам она нравится, – подумав немного, заметил атташе.

– Я восхищаюсь ей.

Шри на секунду уколола тревога. А вдруг этот проницательный маленький человечек знает, как жестоко была унижена Шри при ее первой и последней встрече с Авернус?

Но человечек стал расспрашивать про найденные и обследованные сады, и они с Шри мило проговорили до тех пор, пока белопиджачные морпехи не явились с кофе, а Арвам Пейшоту не встал с краткой речью о необходимости сотрудничества трех крупнейших сил Земли. Когда генерал закончил, Томми сказал Шри, что ему нужно попеть ради своего ужина, встал и произнес очень вежливую, но непринужденную ответную речь.

Обед закончился.

Перед тем как уйти, Томми сообщил, что однажды повстречал «эко-святого», учителя Шри.

– Я его помню, – сказал атташе. – Оскар Финнеган Рамос. Приятный человек. Я огорчился, узнав о его смерти.

На этот раз Шри встревожилась гораздо сильнее. Ей словно проткнули сердце иголкой. По официальной версии, Оскар умер от множественного отказа органов – обычный синдром тех, кого многократно подвергают терапии продления жизни. До недавнего времени Шри думала, что правду знают только двое: она и Арвам. Но за несколько дней до отбытия на Янус Шри обнаружила на складном столе в своей каюте написанное от руки краткое послание:

«Я восхищен вашим дерзким шагом. Если вам понадобится помощь – свяжитесь со мной».

Шри узнала круглый детский почерк: Эуклидес Пейшоту, кузен и соперник Арвама, руководивший одним из проектов Шри перед войной. Шри проверила записку на следы ДНК, ничего не обнаружила и сожгла ее. Шри не проинформировала людей генерала, хотя записка значила: на борту есть агенты Эуклидеса. Шри уже случилось сильно обжечься, когда она поневоле сунулась во внутреннюю политику клана Пейшоту. Лучше уж ни под каким видом не лезть в их интриги. Но Эуклидес мог распространять слухи о смерти Рамоса с тем, чтобы ослабить позицию генерала. Вдруг они дошли до Томми Табаджи? Вдруг он заподозрил, что ей пришлось убить Рамоса? Иначе Шри не могла вырваться из петли, уже сдавившей ее шею. Потому и пришлось объединиться с генералом и отправиться на войну.

Гений генетики сказала атташе, что безвременная смерть Оскара Рамоса – огромный удар и лично для Шри, и для клана Пейшоту, и для всего научного мира. Если Томми и заметил мучительное напряжение, исказившее лицо Шри, то не подал виду. Атташе поддакнул, сказав, что Рамос – великий человек, давший столь многое великому делу.

– Если у вас хотя бы половина его совести и четверть таланта – я снимаю перед вами шляпу, – заключил Томми.

После того как он и делегация Тихоокеанского сообщества вернулись на свой корабль, Арвам перехватил Шри и потребовал рассказать о беседе с атташе.

– Вы шептались ну точно как парочка договаривающихся воров.

– Но разве вы не хотели именно этого? – осведомилась Шри. – Он сказал, что нашел сад Авернус на Япете. Фактически пригласил меня в гости.

– Ну уж это вряд ли, – изрек генерал.

– Я могла бы вызнать что-нибудь важное об их планах.

– Они бы скормили вам мешанину из полудостоверной инфы и откровенной пропаганды, а сами бы качали из вас полезные сведения. К тому же вы – ценный специалист. Я буду выглядеть последним болваном, если разрешу вам лететь к ним, а вы решите дезертировать.

Шри не могла понять, шутит он или нет.

– Мне жаль, что вы считаете меня настолько наивной и не способной оправдать доверие.

– Вы – самый умный человек из всех, кого я встречал, – сказал Арвам. – Но вы не знаете людей. Мой помощник сейчас пишет отчет о вашей интимной беседе с мистером Томми Табаджи. Проверьте отчет, добавьте свои комментарии, если сочтете нужным, подпишите. К завтрашнему утру отчет должен быть на моем столе. Да, вы можете рассказать мне, как планируете чинить нашего пилота-героя. Настало время вам отработать свое содержание.

3

Спустя полсотни дней после дезертирства шпион наконец вернулся в Париж на Дионе.

Путешествие было нелегким. Он спустился с орбиты на поверхность в украденной посадочной капсуле, прорвавшись сквозь дыру в бразильской спутниковой системе наблюдения. Посадку пришлось совершить в небольшом ударном кратере в высоких северных широтах обращенного к Сатурну полушария. Затем шпион долго шел по мерзлой равнине, усеянной пологими холмами. Ему не хватало кислорода и энергии, следовало как можно скорее достичь оазиса. Прежние хозяева искали шпиона. Если бы нашли – позорное разжалование и казнь. Но, несмотря на опасность, в первые часы свободы шпион чуть не пел от восторга. В скафандре, по обыкновению, тихо жужжало и щелкало, слышалось дыхание, даже биение сердца – но за тонкой оболочкой скафандра расстилался безмолвный лунный простор, пустой – и великолепный. Пыльная почва отсвечивала бурым золотом в косом свете низкого солнца. Над изогнутым горизонтом висела половина раздутого сатурнианского шара, рассеченного темной царапиной колец. От них на карамельные и персиковые полосы облаков ложились резкие тени. Там, где кольца выбирались за диск Сатурна, тянулись к крохотному диску одного из ближайших спутников, они вспыхивали алмазным сиянием. Шпион чувствовал себя повелителем всего, что видел, единственным свидетелем поразительной зловещей красоты – и впервые за свою короткую странную жизнь повелителем своей судьбы.

Шпиона переделали еще до его рождения, модифицировали, тренировали и идеологически обрабатывали во время странного детства. С началом войны шпиона направили в Париж на Дионе для саботажа инфраструктуры и подготовки к вторжению бразильских сил. Шпион исполнил задание в полную силу своих немалых способностей, но жизнь среди дальних изменила его. Он влюбился, он понял, что такое быть по-настоящему человеком, – а потом предал любимую женщину ради своей миссии. Но сейчас шпион был свободен от каких-либо обязательств перед Богом, Геей и Великой Бразилией, свободен быть кем угодно. Теперь он мог свободно искать Зи Лей, чтобы спасти ее от последствий войны.

И потому шпион радостно и резво прыгал, словно исполинский кенгуру, отбрасывая на равнину длинную тень. Несколько раз он ошибался с приземлением, спотыкался и падал, вздымая тучи пыли. Болело раненое плечо. Но это было не важно. Он вскакивал и прыгал снова, вдохновленный и довольный. В начале долгого вечера он достиг первого убежища в шестидесяти километрах от капсулы.

По поверхностям обитаемых лун были разбросаны сотни подобных крохотных убежищ, изолированных фуллереновых куполов, погруженных в лед и окруженных полями высоких серебристых цветов, превращающих солнечный свет в электричество, обеспечивающих случайных путешественников всем необходимым для выживания. Шпион торопливо поел, скормил сахарный раствор квазиживому компрессу, закрывающему рану в плече, затем обменял скафандр военного бразильского образца на запасной из убежища. Местный скафандр лучше подходил долговязой фигуре шпиона, имел большую автономность. Шпион набил сумку припасами и потрусил к виднеющейся на горизонте кромке кратера. После долгого пологого подъема на округлом осыпающемся гребне отыскалось хорошее место для ночлега в расщелине между парой каменных глыб размером с дом, растрескавшихся, опрокинутых древним ударом. Шпион развернул изолированный кокон, заполз внутрь и провалился в глубокий сон. Шпион спал шестьдесят земных часов, всю долгую ночь Дионы и большую часть дня, пробудился, отправился к следующему убежищу, где принял душ, поел, перезарядил батареи, пополнил запас воздуха и пошел дальше.

Шпион шел так больше сорока дней.

Местность опускалась длинными ровными террасами в Пропасть Лациума, долгий прямой каньон, вырытый богатой аммиаком ледниковой водой на заре истории Дионы, когда маленький спутник еще не промерз до ядра. Шпион брел по широкому дну каньона от убежища к убежищу, спал в мелких расщелинах или в густых тенях, лежащих в надломах в выщербленных складчатых утесах восточной стены. Шпион не сомневался, что за ним еще охотятся, но, хотя диаметр Дионы лишь слегка превышал тысячу километров, ее поверхность составляла без малого половину площади Австралии – четыре миллиона квадратных километров. А бразильских солдат было немного, и базировались они в основном вблизи Парижа. Но все равно, когда бродяга замечал в черном небе яркие точки, летящие с востока на запад, то ощущал себя беззащитным, для всех открытым насекомым, ползущим по предметному стеклу микроскопа.

Каждый день шпион рисковал – подключался на несколько минут к военному каналу, слушал болтовню, пытаясь понять, как проходит оккупация Дионы. Бразильский флагман все еще торчал на орбите, морские пехотинцы свободно разгуливали по поверхности, где держалась всего горстка опорных точек, да и те выкорчевывали одну за другой. Париж, объявивший себя центром сопротивления, сильно пострадал. Его купол был продырявлен, большая часть города вымерзла в безвоздушной пустоте, половина населения погибла, остальные либо сбежали, либо стали пленниками. Бразильцы собирали дальних по оазисам и поселениям и сгоняли в концентрационные лагеря на окраинах покалеченного города.

Чтобы найти Зи Лей, нужно идти в Париж. Вероятнее всего встретить ее там. А если нет, поиск продолжится в другом месте.

В один прекрасный день шпион вскарабкался на борт большого кратера, разорвавшего каньон, и с гребня увидел далеко за противоположной стеной крутостенную пирамиду из алмазных панелей и фуллереновых распорок, освещенную изнутри и заполненную высокими деревьями. На другой день шпион уже шел мимо полей, засаженных вакуумными организмами, будто мрачными иероглифами на бледной земле.

Рана на плече исцелилась. Шпион свернул и спрятал квазиживой пластырь.

Постепенно восточные стены каньона сходили на нет, дно вело наверх, полнилось глыбами камня и мелкими трещинами. Приближался южный край каньона. За спиной осталась четверть окружности маленькой луны.

В каменном хаосе отыскалась тропинка. Шпион пошел по ней к раскрошившимся скалам, над ущельями, перекрытыми элегантными фуллереновыми мостами, по широкому неровному краю мелкого кратера, вскарабкался на гору слежавшихся обломков и спустился на обширную равнину, испещренную кратерами.

Следующее убежище оказалось распахнутым настежь и выпотрошенным. Повсюду виднелись следы шин и ботинок, вакуумные растения срублены. Несомненно, разорение учинили бразильские солдаты. Выбора не было – следовало идти дальше. Шпион ощутил себя одиноким и затравленным.

Четырьмя часами позже он приблизился к оазису, чей угловатый купол примостился на низкой стене кратера километров пяти диаметром. Внутри – темно, все три двери шлюза открыты, сад внутри замерз. Наверняка оазис уже давно разорен бразильцами. Но все равно, хотя и на пределе воздуха и энергии, шпион провел час, разведывая окрестности, прежде чем решился зайти внутрь.

Запасные батареи и запас воздуха отыскались в оставшейся нетронутой близлежащей ферме. Там же повезло найти под камуфляжной тканью в мелкой яме, выкопанной на краю поля перепутанных черных колючек, исправный роллигон. Шпион долго выспрашивал ИИ машины, но не сумел выведать ничего полезного и отправился спать до тех пор, пока на землю не легли длинные тени. Тогда шпион завел машину и покатил наверх по насыпи у края ямы.

Ориентируясь в тусклом свете Сатурна, лишь чуть ярче звездного, шпион повел машину на юг мимо высоких стен кратера Эвмела, заслонивших горизонт на западе. Ехать в роллигоне – немалый риск, но не больший, чем полагаться на припасы в убежищах, методично уничтожаемых оккупантами.

Наконец шпион выехал на дорогу, ведущую прямиком к экватору, обычную конструкцию из ледяной крошки в фуллереновой сетке, абсолютно ровное полотно тридцатиметровой ширины с маяками-передатчиками по краям, так что можно было целиком положиться на компьютер машины. Шпион выполнил несколько изометрических упражнений и растяжек, чтобы расслабить затекшие плечи, зашел в рубку, сунул в колбу пакетик лимонного чая, вернулся в водительское кресло – и увидел сверкающую линию на горизонте.

Она оказалась опоясывающей экватор Дионы железной дорогой, одной колеей, поднятой на пилонах, словно канат, связывающий горизонты. Ее, как и шоссе, создали терпеливо и непрестанно суетящиеся команды строительных роботов. Шпион взял управление на себя, остановился невдалеке от железной дороги, настороженно огляделся по сторонам. Железная дорога – важная цель. Кто-нибудь может наблюдать за ней…

Вдалеке на востоке забрезжил свет – будто звезда у кромки горизонта, присевшая отдохнуть на пути в ночь. Шпион включил зум на экране монитора, звезда потускнела, проступили детали. Это вагон, заостренный как пуля, позади – грузовой отсек, нос – алмазный навес над герметичной кабиной. Вагон ехал на запад, удирал из Парижа. А сейчас он намертво застрял на сверхпроводящем магнитном рельсе. Зияла дыра распахнутой двери.

Думая, шпион потягивал чай. Энергию отключили, вагон застрял, пассажиры выбрались наружу. Это понятно. Но где они сейчас? Кто они – бразильцы или дальние?

Когда до рассвета оставался всего час, шпион наконец взялся за руль, дергаясь, съехал с шоссе и покатил по засыпанной пылью земле под пилонами к вагону. Шею кололо, ладони вспотели. Рискованно. Но необходимо. Шпион надеялся, что чье-нибудь невезение даст ему самое нужное сейчас.

У основания пилона, ближайшего к вагону, он увидел множество отпечатков ног. Шпион подъехал ближе, остановился, надел скафандр и вылез из роллигона. Отпечатки тянулись на восток, туда, откуда прибыл вагон. Всего пять пар по обе стороны от чего-то, оставившего широкий след в ледяной пыли.

Шпион вызвал карту и понял, что пассажиры, скорее всего, направились к ближайшей станции где-то в пятидесяти километрах, у края кратера Мнестея. На горизонте – ничего движущегося. Все по-прежнему было неподвижно и тихо.

Шпион вскарабкался по скобам на пилоне, подошел по рельсу к вагону, замер у открытой двери. Внутри не было одной панели пола. А рядом, на полу и на одной из двух больших подушек, служащих сиденьями, – кровь. Она замерзла, стала черной.

Хм, кого-то ранили. Компаньоны сняли панель и потащили на ней раненого к станции. Интересно, сколько у них оставалось воздуха? Пережил ли раненый дорогу?

Был только один способ узнать.

Спустя несколько минут после того, как шпион направил машину вдоль рельсов, прямо впереди из-за горизонта выпрыгнуло солнце, столь же яркое и резкое, как в полдень. У Дионы нет атмосферы, нечему поглощать или рассеивать жесткий белый свет. Дорога тянулась прямо, как струна, опоры стояли меж небольших ударных кратеров, делались выше, когда дорога проходила над широкими мелкими впадинами. Шпион потерял след, завернувший к северу – люди обходили кратер. Пришлось вернуться и искать его. К счастью, шпион заметил пустую ярко-желтую канистру, брошенную поблизости от места, где люди ушли от дороги.

После нескольких километров борозда от волокуши и отпечатки ног снова ушли на север, перевалили низкую кромку средних размеров ударного кратера. Шпион остановил машину и внимательно осмотрелся. За спиной – тонкая черта дороги, вокруг – абсолютная пустыня. Ничто не двигалось. Он водрузил на голову шлем, вылез наружу, пошел по следам, ведущим на верхушку гребня, и увидел плоский лист фуллеренового композита, торчащий вертикально на краю кучи ледяных и каменных обломков. Шпион раскидал обломки у основания листа и увидел шлем с лицевым щитком, покрытым изнутри инеем.

Скафандр был отключен, тело замерзло. Пришлось повозиться, отстегивая шлем. Шпион едва не подпрыгнул от радости, увидев мужское лицо, белое и твердое, как мрамор. Шпион раскопал тело до пояса, нашел кабель передачи данных, подключил к своему внешнему порту и просмотрел сохраненные в памяти файлы. Мертвеца звали Фелис Готтшалк. Он родился в поселении с названием «Двоскин нол», числился жителем Парижа, был начинающим архитектором и звуковым художником. Двадцать три года, бездетный.

Идеально.

Больше шпион не раздумывал ни о мертвеце, ни о людях, тащивших его до самой смерти и похоронивших здесь в надежде когда-нибудь вернуться и отыскать тело либо рассказать другим, где найти его. Шпиона не интересовало, дошли они до станции или умерли посреди пустыни, лишенные кислорода и энергии. Главное – вещи насущные и практические. За исключением Зи Лей, люди интересовали шпиона лишь с точки зрения полезности либо опасности.

Потому он без особых церемоний затащил тело в роллигон, запихнул во внешний грузовой ящик и покатил на юго-восток. Железная дорога скрылась за горизонтом. Впереди обозначилась блестящая полоса, и шпион повернул к ней.

Разлом возник, когда Диона остывала. Ее ледяная кора сжималась, лопалась, возникали трещины, отвесные стены. Вставшая на пути шпиона стена была в сотню метров высотой. Но часть ее обвалилась, образовав бугристую выемку. Роллигон взобрался по пологому осыпному склону к выемке, остановился в тенях у стены, и шпион закопал труп в пыльном щебне – глубоко и надежно, чтобы никто не нашел.

Затем шпион разогрел в микроволновке порцию риса, черных бобов и грибов шиитаке, поел и приступил к работе: смешиванию своих биометрических данных и кода ДНК с файлами личных данных Фелиса Готтшалка и закачиванию результата в идентификационный чип скафандра. Такая фальшивка выдержит любую проверку оккупантов. Если удастся пробраться к закладкам, сделанным во время жизни Фелиса в Париже, можно будет изменить отпечатки пальцев и внешность инъекциями квазиживого коллагена. Шпион дремал в водительском кресле, предаваясь сладким грезам о Зи Лей, до заката. Потом он поехал в Париж.

Шпион не сомневался, что отыщет там свою девушку. Если даже она смогла удрать из окрестностей города, ее уже наверняка выловили оккупанты, прочесывающие Диону, и переправили в лагерь. Но если она умудрилась спастись и спряталась в отдаленном оазисе либо укрытии – шпион все равно отыщет ее, даже если на поиски придется потратить всю оставшуюся жизнь.

Наконец он прибыл в умерший город.

Шпион подъехал настолько близко к кратеру Ромула, насколько осмелился, и перевалил край кратера в тридцати километрах к северу от города. Там лежала одна из спрятанных до войны закладок. Шпион подверг себя небольшой косметической переделке, соответственно изменил документы, взял иглу памяти с копиями своих демонов и, как только наступила ночь, прошмыгнул среди древних осыпей и куч отработанного материала к точке обзора в двух километрах от городского периметра.

Длинный городской купол тянулся от внутреннего склона кратера по плоской равнине. Внутри виднелись ярко освещенные дома. Купола ферм были темными, и земля вокруг – тоже, за исключением космопорта, который будто парил в свете сотен прожекторов. На посадочных платформах стояли три бразильских шаттла. За ними трио гигантских роботов хлопотало над каркасом нового шатра.

Шпион дремал до тех пор, пока над горизонтом не появился крошечный солнечный диск. На землю легли длинные тени. Тогда шпион, бодрый и настороженный, осмотрелся и заметил слабый блеск на северо-востоке – купол исследовательской станции, где держали в плену Зи Лей и других членов движения за мир. Зачесалась исцелившаяся рана в плече. Тело вспомнило.

Зи Лей пришла за помощью после того, как в городе объявили военное положение и стражи принялись арестовывать активистов Форума мира. Шпион одурманил Зи Лей, заставил проглотить передатчик и сдал стражам, потому что хотел выяснить, где держат диссидентов – его заданием было отыскать гения генетики Авернус и предательницу Мэси Миннот, обе – в числе первых активисток движения за мир. Хотя шпиона ранили при бегстве из города в начале войны, это не помешало ему найти импровизированную тюрьму, испортить систему безопасности и управиться с охраной… но потом все полетело в тартарары. Кто-то исподтишка всадил шпиону в спину дротик с транквилизатором, и он остался лежать в тюрьме, а узники сбежали. Шпион смутно помнил, как Зи склонилась над ним, теряющим сознание, и прошептала, что он все-таки хороший человек. Шпион очень надеялся на это. Ведь она простит его, когда они наконец встретятся?

Шпион наблюдал за тем, как военные машины двигались к трубам ферм, тянущимся вдоль города. Люди в голубых скафандрах – бразильские солдаты – выскочили из машин и пошли к шлюзам на торцах труб. Спустя некоторое время из труб полезли люди в скафандрах дальних. Людей выстроили в шеренги. Одних погнали на поля вакуумных организмов за городом, других – сквозь складские площади к большим шлюзам на восточном краю города.

Когда все успокоилось, шпион прошмыгнул ближе и нашел укрытие в маленькой расщелине между городом и полями вакуумных организмов. Он продремал еще несколько часов – до тех пор, пока не потянулись назад вереницы пленных, охраняемых солдатами на трайках с толстыми дутыми колесами. Когда прошли последние, шпион поднялся и пристроился сзади, плетясь вместе со всеми к фермам. Пленных никто не считал, не проверял документы. Он последовал за дальними к шлюзу, дверь лязгнула за спиной.

Дело сделано. Шпион вернулся в мир, к которому и принадлежал.

4

Кэш Бейкер просыпался постепенно, всплывал в какофонию света и шума, снова погружался в пустоту. Кэш знал, что сильно ранен и все еще тяжело болен, но не помнил почему и как. Доктор Хесус Маккефри, отвечавший за выздоровление и реабилитацию, рассказал, что истребитель атаковали дроны дальних. Дрон взорвался слишком близко от корпуса, осколок пробил оболочку и пронзил мозг. Корабль спас жизнь пилота, погрузил в гибернацию. После того как Кэша спасли, врачи держали его в искусственной коме, исправили повреждения, вырастили заново поврежденные участки мозга, модифицировали искусственную нервную систему, позволявшую интегрироваться с кораблем, а затем поэтапно, планомерно и очень осторожно вернули пилота в сознание.

Доктору Хесусу и его помощникам пришлось объяснять произошедшее несколько раз, потому что Кэш засыпал, просыпался – и начисто все забывал. Сон был пустым забытьем, реальность – скверным безысходным кошмаром. Кэш не понимал, отчего он привязан ремнями к койке. В памяти зияли огромные провалы. Если верить доктору Хесусу, Кэш страдал от ретроградной амнезии. То есть воспоминания не покинули голову, но Кэш потерял условные коды, позволяющие отомкнуть память. По мере выздоровления воспоминания будут возвращаться – но доктор не смог или не захотел сказать, сколько потеряется навсегда.

Кэш много спал и тратил почти все время бодрствования на простейший уход за телом. Медики аплодировали, когда пилот успешно облегчался либо заносил ложку в рот, не пролив по дороге больше половины содержимого. Медики расточали похвалы, когда пациенту удавалось запомнить несколько не связанных по смыслу существительных или посчитать от ста до единицы, называя каждое третье либо каждое седьмое число. Кэш к любому заданию относился с тем же упорством и тщанием, с каким работал в начальной летной школе, в школе летчиков-истребителей и в программе испытаний однопилотников J-2. Потому выздоровление было на удивление скорым. Спустя всего несколько дней после возвращения в сознание он уже пробовал ходить прямо. Кэша донимала хромота, его сильно тянуло вправо, но он стиснул зубы и справился с прямой линией за два часа, а потом спал двенадцать часов.

К нему заглянул офицер разведки, сказал, что Кэш – герой, и показал два файла, отредактированных до блеска и похожих на пропагандистские агитки. В первом описывалось погружение пары истребителей – один, похоже, принадлежал Кэшу – в атмосферу Сатурна. Операция «Глубокое зондирование», демонстрация способностей бразильских J-2, окончившаяся чудесным спасением из дьявольски изощренной ловушки дальних. Второй файл показывал траекторию глыбы льда, отправленной бандой дальних через всю систему Сатурна с тем, чтобы разбить базу Тихоокеанского сообщества, устроенную на Фебе, наибольшем из эксцентричного стада внешних спутников газового гиганта. Кэша с еще парой пилотов-истребителей отправили в погоню за глыбой, завершившуюся краткой ожесточенной битвой с автоматическими защитными системами. Истребитель Кэша был поврежден, пилот – тяжело ранен. Согласно файлу, самопожертвование Кэша позволило его товарищам установить ядерную бомбу, разбившую ледовый астероид на безвредные осколки. Героя спасли и благодаря сноровке врачей, использовавших новейшие технологии, вернули к нормальной жизни. Теперь он, настоящий герой Тихой войны, оправляется от жутких ран. Файл заканчивался видеороликом с генералом Арвамом Пейшоту, главнокомандующим объединенным бразильско-европейским экспедиционным корпусом, исполняющим обязанности полномочного представителя Трех Сил. Генерал покровительственно склонился над той самой кроватью, в которой лежал сейчас просматривающий файлы Кэш, и спросил, как себя чувствует герой. Кэш вздрогнул, увидев свою кривую увечную улыбку, мучительное усилие, с каким он поднял руку, дрожащий от напряжения большой палец, выставленный вверх.

Кэш не помнил ни генеральского визита, ни войны с глыбой льда, ни спуска в атмосферу Сатурна. Кэш не узнавал людей, приходивших его навестить, хотя они, безусловно, знали его. Он помнил своего закадычного дружка Луиса Шуареса, помнил Каэтано Кавальканти и еще пару типов с тестовой программы J-2, но о нескольких других – абсолютно ничего, в том числе о сногсшибательно красивой суровой блондинке, полковнике Вере Фламмилион Джексон. Она утверждала, что летала вместе с Кэшем в двух миссиях, описанных в файлах.

Когда он спросил Луиса об их соседе по кубрику, Колли Бланко, Луис потупился и сказал, что Колли погиб. Он летал спасать, его подстрелили. Первая потеря Тихой войны.

Кэш тоже проходил по разряду военных потерь. Физически он восстанавливался с каждым днем, но голова оставалась не в порядке. Налетали страшные головные боли, приступы ярости или истерического плача, приступы депрессии, лишавшие все вокруг цвета и смысла. Но Кэш прилежно упражнялся, выбивался из сил, чтобы безукоризненно выполнить все упражнения на память и логику, выданные командой доктора Хесуса. А еще Кэш спал.

Луис Шуарес заглядывал в крошечную комнатушку Кэша при любой возможности, протаскивал запрещенные лакомства: фляжку кашасы, плитку шоколада, свежий персик – и про просьбе больного зеркало. Тот уже видел себя в постели в конце второго файла и верил в то, что зеркало не слишком удивит. Но Кэш очень ошибался. Наверное, файл подправили, подкрасили и подретушировали. Кэш скверно выглядел на ролике, но реальность оказалась гораздо хуже. Кэш походил на его чертова папашу в последние дни перед смертью от карциномы, превратившей его легкие в черную слизь.

– Ты выглядишь, как парень с просверленной в голове дырой, – заметил Луис – сухощавый мулат с кофейной кожей и полоской усиков, подтянутый, аккуратный, в выглаженном синем комбинезоне.

Он сидел на краю кровати, потому что больше сидеть было негде.

– Ты единственный из всех, кого я знаю, оказался достаточно упрямым, чтобы пережить такое и не сдаться.

– Я не уверен, что я не сдался. Я не тот, кем был раньше.

– Да ты же военный герой прям с доски почета, первая категория!

– Я – неудачник, запоровший миссию, – возразил Кэш.

– Хреновую миссию. А ты полез первым и принял на себя все мины, дроны и линейные пушки. Если б они не разрядились в тебя, мы б не смогли разнести эту глыбу в пыль. А если уж говорить про «запорол», так об этом судить нам с Верой. Мы ведь не спасли тебя, когда твой истребитель покатился прочь.

– Ну, тут без обид, – сказал Кэш. – Вам же надо было закончить миссию.

– Мы закончили. А за тобой не пошли…

– Вы сделали что должны, – пробурчал Кэш, пытаясь задавить внезапно нахлынувший гнев. – Надо – и бросили. Тоже мне дело. Да прекрати. Мать его, как меня достало слышать твои извинения!

– Устал ты, – сказал Луис, – Я приду попозже.

– Да, отчего бы тебе не катиться подальше, – буркнул Кэш. – Что-что, а уж это ты умеешь.

Он понимал, что говорит злые глупости, но не мог остановиться. Будто его губами двигал кто-то чужой. Будто Кэш стал одержимым, словно женщины дома. Они падали, когда проповедник прижимал ладонь к их лбам, корчились на полу.

Когда Луис вернулся на следующий день, Кэш извинился перед другом, но тот лишь махнул рукой:

– А, пустяки.

– Да не совсем. Мне надо пережить это. Оставить позади. И вернуться сюда.

– Конечно, – согласился Луис.

Но Кэш видел жалость и сочувствие в его глазах и понимал: Луис сам не верит в свои слова.

Они поговорили о войне. Луис сказал, что она началась задолго до того, как банда дальних, называющих себя «призраками», нацелила ту глыбу льда на Фебу. Собственно экспедиция, атака на поселения и корабли – лишь последняя стадия долгой, тщательно спланированной кампании. Перед тем как объединенные силы Великой Бразилии и Евросоюза прибыли в систему Сатурна, дипломатические и торговые миссии убедили часть городов соблюдать нейтралитет, сдаться без единого выстрела. В остальные города проникли шпионы – и вывели из строя критические элементы инфраструктуры. В теплицах стали вымирать тесно посаженные растения, лишая города не только пищи, но и кислорода, воду отравили психотропными наркотиками, воздух – вирусами гриппа, информационные сети – демонами, отказывавшими в доступе либо заполнявшими сеть пропагандой, источники энергии стали ненадежными. К началу военной операции население городов было деморализовано, изнурено постоянными хлопотами с портящимися системами жизнеобеспечения, поголовно болело. Большинство сразу сдалось. Сопротивлялся лишь Париж на Дионе, да и то всего день.

Луис рассказал, что он и остаток эскадрильи провели последние дни войны, гоняясь за кораблями дальних, пытавшимися удрать из системы Сатурна. Большинство не имели оружия, немногие вооруженные не могли тягаться с истребителями. Но все же больше половины беглецов сумели спастись и теперь прячутся вблизи Урана. Никто не знает, сколько их и что они собираются делать.

– Отчего же ты не улетел? – спросил Кэш.

– Улетел?

– В смысле в погоню за ними.

– У нас тут слишком много работы, – ответил Луис. – У нас хорошо получается разносить все к чертям. Этому нас учили. Но вот собирать и строить – не очень. Однако ремонтировать города – детская забава по сравнению с возней вокруг сбежавших дальних.

Луиса поставили работать извозчиком, заведовать транспортировкой морпехов, гражданских и оборудования с луны на луну. Системой Сатурна теперь управляла администрация Трех Сил. Тихоокеанское сообщество устроило небольшую базу на Фебе и контролировало разрозненные поселения на Япете, европейцам отдали власть на Рее, остальное досталось Великой Бразилии – вся свора мелких необитаемых спутников, а также Мимас, Энцелад, Тетис, Диона и Титан.

– Плюс к тому, сейчас мы спорим с тихоокеанцами о контроле над Гиперионом, – добавил Луис. – Там никто не живет, но это уже вопрос принципа.

– Гребаная политика.

– Помнишь, как мы чуть не подрались с ними за Гавайи?

– Мне память, конечно, изувечили – но не настолько. Разумеется, помню, – буркнул Кэш.

– Они сюда не помочь нам явились. Их помощи нам не надо. Они пришли за дракой и добычей. Вопрос в том, что они собираются делать с добытым? И чего еще хотят?

– Если снова начнется свара и война, лучше уж мне поскорее прийти в себя, – заключил Кэш и сделал вид, что не замечает легкой дрожи, пробежавшей по лицу Луиса.

Однажды в госпиталь к Кэшу явился генерал Арвам Пейшоту и вручил капитанские полоски и медаль. Тогда Кэш и узнал, что повышен в звании и отправляется на Землю. Генерал сказал, что люди Земли должны знать о том, как выиграна война. Пусть Кэш выступает послом-агитатором военной экспедиции, объяснит, как геройствовали в дальнем космосе доблестные войска, и расскажет о своем подвиге.

– Я почти ничего не помню о нем, – пожаловался Кэш.

– Не беспокойся, у меня есть люди, которые смогут тебе помочь. У тебя – почетное назначение. Ты – герой, а к героям следует относиться как подобает. Ты проедешься по крупным городам, повстречаешь важных персон на званых вечерах и приемах, каждый день будешь есть бифштексы и пить отличные вина. Плюс к тому – женщины. Капитан, мне ведь не стоит напоминать о том, что героев любят? Тебе нужно всего лишь произнести несколько речей, ответить на пару вопросов. Мои люди напишут речи, потренируют тебя. Мои люди будут задавать вопросы, так что не беспокойся насчет ответов. Отличная работенка! Такая, какой ты полностью заслуживаешь. Что скажешь на это?

5

Каждый день бразильцы привозили новых пленников в мертвый город. Поисковые партии рыскали по Дионе, вторгались в каждое поселение, оазис и убежище, хватали обитателей и везли в Париж. Там подвергали краткому допросу, устанавливали личность и внедряли под кожу опознавательный чип. Почти фабричный конвейер, негибкий, но эффективный. Городская сеть и все копии баз данных были утеряны либо испорчены, но бразильцы составили список неблагонадежных, собирая информацию с форумов, сайтов дискуссионных групп, почтовых ящиков, регистров и сетей городов, переживших войну без повреждений. Все служившие в администрации либо любой общественной организации, все высказывавшиеся против объединения с Землей в частной переписке или публично угодили в максимально охраняемую закрытую тюрьму, прежде бывшую городской, а теперь значительно расширенную. Остальных распределили так: беременных, а также женщин и мужчин, ухаживающих за маленькими детьми, отправили в материнский лагерь. Прочим предложили либо работать на администрацию Трех Сил, либо провести остаток жизни в тюрьме.

Почти все пленные придерживались доктрины ненасильственного сопротивления – и отказались работать. Сначала бразильцы пытались сломить их дух. Отказников подвергали публичным обыскам, избивали – без причины, выдернув случайную жертву из толпы, сажали в одиночку, а в первые дни оккупации, случалось, и казнили. Охранники приказывали заключенным выстроиться в шеренгу, хватали двух-трех, тащили в шлюз и открывали наружную дверь. Но казни прекратились, когда за жертвами пошли другие узники, требовавшие казнить и их. Если кому-то в бараке не давали еды, принимался голодать весь барак. Если охранники хватали кого-нибудь, чтобы избить, все хотели быть избитыми. И так далее. В конце концов бразильские власти отчаялись сломить отказников и оставили их в покое: изолировали и снабжали бараки лишь минимальными рационами и жизнеобеспечением.

Шпион решил работать. Люди, практиковавшие ненасильственное сопротивление, – благородные принципиальные сумасшедшие. Они ослабеют и умрут в своих бараках, а вместе с людьми умрут и принципы. В любом случае их принципы не имели ничего общего со шпионом. Он – не дальний и даже не бразилец, не пленник и не оккупант. Он – свободный человек, сдавшийся бразильцам лишь затем, чтобы облегчить поиски Зи Лей. Шпион понимал, что его цель – опасна до глупости, но она придавала смысл его существованию. Шпион всю жизнь тренировался для того, чтобы быть кем-то другим, носить чужое обличье, внедряться в чужую среду, исполнять секретные задания. Этим он и занимался перед войной под личиной Кена Шинтаро: саботировал инфраструктуру Парижа. Этим же занимался и теперь. Несмотря на лишения, страх и тяжелую работу, шпион был доволен и спокоен.

В первые недели он и его товарищи – все неженатые и бездетные – работали по двенадцать часов в день на руинах города. Надзор был минимальный. Вне работы заключенных предоставляли самих себе. Те организовались в команды, занимающиеся домашними хлопотами по очереди: приготовлением еды, уборкой, осмотром и ремонтом жилища и его систем, заботой о раненых в битве за Париж и в первые дни оккупации, сбором и переработкой мочи и фекалий, уходом за плодовыми кустами, растущими на ставшей тюрьмой ферме, и дележом фруктов, дополняющих скудный рацион КАВУ-пищи.

Шпиона сразу приняли с распростертыми объятиями. Дальние не были наивными или легковерными, но привыкли с радостью принимать любого незнакомца и не научились опасливой подозрительности. К тому же шпион немногим отличался от них: такой же долговязый и тонкий, с хватательными большими пальцами на ногах, простыми вторичными сердцами, бьющимися в бедренной и подключичной артериях. Шпион говорил правду о том, что ищет свою подругу Зи Лей, и это тронуло сердца. Он рассказал, что ее арестовали и посадили в тюрьму еще до войны, а он попытался найти и освободить ее во время атаки на город, когда падающие с небес боевые роботы и чужие солдаты быстро сломили оборону по периметру города. Сделать это шпиону не удалось – и с тех пор он искал свою подругу.

Никто на ферме ничего не знал о Зи Лей. Бразильцы держали мужчин и женщин порознь, потому трудно было выяснить, есть ли Зи Лей в рабочих лагерях, или, что вероятнее, она в числе отказников. Но шпион терпеливо ждал. Его научили терпению. Он не переставал думать и беспокоиться о Зи Лей. Наверное, его беспомощная наивная надежда и желание означали, что он влюблен.

Команду шпиона заставили искать и собирать тела погибших во время штурма. Бразильцы вломились с разных концов купола и продвигались к центру, пробиваясь чуть ли не врукопашную сквозь каждую улицу. В последней отчаянной попытке удержаться защитники взрывали нежилые здания. Купол лопнул и потерял воздух. Погибли десять тысяч горожан – половина населения.

Команда работала в нижней части города, среди фабрик, мастерских и старомодных многоквартирных домов. Там когда-то и обитал Кен Шинтаро. Было так странно возвращаться к омертвевшему жилищу. Энергию уже подали, но город еще оставался в вакууме при температуре поверхности минус двести по Цельсию. Деревья, лишенные листвы и тонких ветвей ураганной декомпрессией при разрыве купола, так и стояли голые и смерзшиеся до твердости железа. Квазиживая трава на уличных газонах, растения в парках и палисадниках тоже замерзли и теперь медленно выцветали в резком свете фонарей.

Большинство зданий пострадало во время штурма, герметичность сохранили немногие. Тела лежали в квартирах, дворах, подвалах, на улицах, где их застигла декомпрессия, скрюченные у дверей, в спальных нишах, шлюзах. Легче всего было с теми, кто умер в скафандре. Остальные превратились в каменные статуи, примерзшие к полу, мебели или друг к другу, – с распухшими и почерневшими от перепада давления руками и головами, с лицами, покрытыми коркой крови, пошедшей перед смертью изо рта, глаз, ноздрей и ушей. Глаза выпучились, высунулись языки. Мужчины, женщины, дети. И младенцы.

Команда собирала образцы замерзшей плоти для анализа ДНК, уносила и паковала личные вещи, ломами и клиньями отдирала трупы от мебели, пола и друг друга, грузила на сани, а те вывозили через постоянно открытые тройные двери городских шлюзов. Строительные роботы выпиливали длинные канавы в ледяном реголите за восточным краем полей вакуумных организмов. Тела бесцеремонно сбрасывали и засыпали ледяной щебенкой, словно бразильцы старались поскорее спрятать следы зверств.

После уборки тел в общественных местах работа превратилась в жуткую охоту за сокровищами, обыски квартиры за квартирой, комнаты за комнатой, проверки служебных туннелей, подвалов и служебных ходов, шкафчиков для одежды и комодов, где люди хотели спрятаться либо отыскать последние глотки воздуха. Команда работала, шатаясь от усталости, стараясь не смотреть в лица мертвых, которых отдирали, резали и поднимали. Люди проклинали жесткие непослушные трупы, садились и плакали, а бразильские охранники спешили к изнемогшим, чтобы снова выпихнуть на работу.

Среди заключенных бродили жуткие истории о том, как находили любимых, родителей, детей. Работа была непрерывно нарастающим ужасом. Иные кончали с собой. Кто-то – драматически, напоказ, сдирая с себя шлем или бросаясь под гусеницы роботов, уничтожавших сильно поврежденные здания. Но большинство тихо уходили, прятались и отключали кислородные фильтры. Говорили, так получается легко и не больно. Концентрация углекислоты нарастала, и человек плавно и милосердно уходил в сон.

Самоубийц бросали в те же канавы.

Однажды команду шпиона выстроили близ большого шлюза. Все дрожали от усталости, с нетерпением ожидая, пока охрана не отведет назад, на ферму. Рядом провезли сани с трупами. Шпион вдруг заметил на самом верху женщину с лицом чистым и белым, словно у мраморной статуи, с жесткой копной черных волос, складками у внутренних уголков глаз, маленьким курносым носом. Это она, Зи Лей!

Шпион кинулся вслед за санями, догнал и обмяк от облегчения, увидев, что это не она. Пара охранников сшибла его с ног. Его оттащили в блок карцера, раздели, без особого энтузиазма избили, швырнули в камеру и оставили на всю ночь без еды и воды. Утром шпиону вернули скафандр и отправили на работу.

Никто из команды не обронил и слова о безумной выходке.

Шпион пробыл в городе шестьдесят дней, но не отыскал никаких сведений о Зи Лей. К тому времени между заключенными уже установилась система связи. На больших работах команды иногда смешивались и обменивались информацией, общаясь языком знаков прямо под носом у охранников. Все спрашивали друг о друге, устанавливая, кто жив, кто пропал, а кто умер. Зи Лей исчезла. Никто не знал ничего о ней – она будто свалилась с луны.

А может, и вправду так?

Настал день, когда команда шпиона за день отыскала всего одно тело. Затем за три дня не нашли ни одного. После чего команду без предупреждения отправили работать на поля вакуумных растений.

Многие городские фермы, где выращивались микроводоросли и дрожжевые грибки, сильно пострадали при атаке на Диону. Посеянное в новых и отремонтированных фермах еще не дало урожая, и потому бразильцы решили ободрать поля вакуумных растений к югу и востоку от города, чтобы обеспечить поступление КАВУ для производства базовых тюремных пайков. Однажды шпион оказался недалеко от маленького купола исследовательской станции, где не так давно содержались в заключении Зи Лей и другие борцы за мир. Шпион отыскал ее там во время атаки и с тех пор не видел. И вот он снова здесь, помогает соскребать жесткие лишайниковые наросты со льда, а купол поблизости, торчит на низком гребне, поблескивает на фоне черного неба. Да, Кену Шинтаро пришлось пережить многое. Но его уже нет.

Городской купол залатали. Атмосферные заводы расщепляли воду на водород и кислород, сохраняли водород на топливо, а кислород выпускали под купол, смешав с запасами азота и углекислоты. Сначала углекислый газ выпадал снегом, но Париж понемногу прогревался, и наконец температура переползла за ноль. Город начал оттаивать. Ледяной морг превратился в открытую бойню. Промерзшая сердцевина деревьев плавилась, сыпались наземь кора и ветки, всякое растение скрючиваюсь, ссыхалось и покрываюсь бактериальной слизью. Грибки и бактерии, пережившие вакуум, размножались с неистовой силой, и купол заполнила вонь гниения и распада. Дроны, оборудованные детекторами метана, находили разлагающиеся тела. Команду шпиона вернули к прежнему унылому занятию, а после отправили ремонтировать улицы, искореженные взрывами после жестоких боев, и убирать развалины.

Прошло сто пятьдесят дней с падения Парижа. Давление под куполом составило четыреста миллибар – разреженный, но уже пригодный для дыхания воздух. Подачу энергии возобновили в большинство районов, снова потекла река, питаемая водопадом и бегущая, пенясь, по скалистому руслу между рощами мертвых деревьев и убитыми парками на склоне городской горы, растекающаяся посреди плоской, застроенной домами части города и исчезающая у края купола, чтобы по трубам снова переместиться наверх. Реконструкция ускорялась по мере того, как в Париж свозили пленных со всех! Дионы. Бригады заключенных спиливали деревья и расчищали завалы, ремонтировали вокзал на городской горе и большой шлюзовой комплекс внизу, латали жилые здания.

Команду шпиона поселили в старой угловатой многоэтажке на краю индустриальной зоны. Шпион жил почти в таком же доме, когда впервые прилетел в город. И когда впервые повстречал Зи Лей. Другие команды переселились в соседние здания, сперва только мужчины, а потом и женщины, и дети. Встречались друзья и семьи. Понемногу квартал стал оживать. На перекрестках возникли импровизированные кафе, продающие чай и закуски, там и сям появились крошечные огороды со съедобными травами и овощами, лавки, где обменивались товарами. Установилась неформальная система кредита. По берегам реки люди воздвигали памятники погибшим, маленькие сады скульптур из мусора и стекла, привинчивали к стенам набережной памятные таблички, поднимали на флагштоках и проволоке разноцветные флажки, трепещущие в вихрящихся потоках от городских кондиционеров. На изъязвленных пулями стенах появлялись фрески. Родилась мода на вышивание крошечных, но причудливых узоров на рукавах стандартных комбинезонов. Проходили поэтические вечера, песенные фестивали, возникли дискуссионные группы по науке и философии.

Но большая часть города оставалась изувеченной и убогой. Квазиживая почва, покрывавшая улицы и проспекты, умерла и рассыпалась в пыль, парки и сады не засадили заново, многие здания были полуразрушены и непригодны для обитания. Строго соблюдался комендантский час и прочие ограничения, в жилых кварталах отключали электричество с десяти вечера до шести утра, между крышами старого квартала и куполом постоянно висели бразильские дроны – смертоносные сверкающие твари, лениво жужжащие, переливающиеся калейдоскопом огоньков. По ночам красные точки их лазеров прочерчивали опустевшие улицы и проспекты. Также по ночам налетали бразильские патрули, будили всех, обыскивали комнаты, отнимали, что хотели, швыряли вещи во двор, вытаптывали драгоценные грядки, арестовывая наугад. Большинство схваченных возвращались через пару дней, очумелые от недосыпания и последствий «сывороток правды». Кое-кто не возвращался вообще.

Бразильцы тоже переселились в город и отгородили себе зону к западу от выгоревших руин биржи и городского сената, превратили центр города и парк на склоне за ним в крепость с мощными взрывоустойчивыми стенами и лабиринтом «умной» проволоки. Спрятанный под отдельным уцелевшим куполом, оставшийся почти неповрежденным, избежавший разгерметизации дом был превращен в деловой центр и стал базой нового правительства системы Сатурна. Шаттлы и модули регулярно сновали между орбитой и Дионой, доставляя бразильских и европейских офицеров и чиновников. Их быстро провозили через город в крепость, названную «Зеленой зоной».

Когда дальних стали набирать для работы там, шпион втерся в доверие к охранникам. В отличие от большинства дальних, шпион свободно говорил по-португальски. В дополнение к обычной работе, шпион выполнял поручения охраны и не кривился, когда становился мишенью грубых и глупых шуток. В конце концов шпиону дали поговорить с офицером охраны и назначили работать в офисе оценки разрушений, проверять переводы файлов, считанных с компьютеров и скафандров умерших дальних.

При первой же возможности шпион запустил свой зверинец демонов в местную сеть, и охотник за данными быстро принес списки живых и погибших. Зи Лей не значилась среди погибших, не отыскалась среди отказников и доступной рабочей силы. Хотя демон представил вырезанные из файлов и съемок обзорных камер фото и данные двадцати трех женщин, подходящих под описание, все они лишь слегка напоминали Зи Лей. Вряд ли она жила здесь под чужим именем. Потребовалось немало времени и еще пара демонов, чтобы проломиться сквозь защиту бразильских коммуникаций и разослать копии своего сборщика данных администрациям прочих лун, попавших под бразильскую власть. Но Зи Лей не была зарегистрирована ни на Мимасе, ни на Энцеладе, ни на Тетисе, ни на Титане.

Шпион отказывался и думать, что Зи Лей осталась на борту одного из мертвых кораблей, кружащих по орбитам вокруг Сатурна. Нет, она жива. Она обязана выжить. Может, она улетела на корабле к Урану? Или на Рею, на Япет? Рею контролировал Евросоюз, Япет – Тихоокеанское сообщество. Между их сетями не было прямой связи. А может, она еще на Дионе, еще в сопротивлении, чьи люди проникли в город либо прячутся в убежищах, еще не открытых оккупационными войсками. Шпион запустил демона в бразильскую сеть и задал ему анализ всех лиц, попавших на камеры слежения, чтобы найти Зи Лей, – и начал искать контакты с сопротивлением.

Каждый день приносил свежие слухи о саботаже и нападениях на оккупантов. Отряды, обыскивающие дальние районы, попадали в засады, у дорог взрывались фугасы, а однажды гражданских чиновников убило дистанционно управляемой бомбой прямо в «Зеленой зоне». Взрыв произошел неподалеку от здания, где работал шпион. Здание дрогнуло так, что шпиона сбросило с кресла. Когда он встал, то увидел столб черного дыма, поднимающийся к куполу. За час солдаты отловили всех работающих в «Зеленой зоне» дальних. Как и остальных, шпиона арестовали, избили и кратко допросили. Его фальшивое «ай-ди» выдержало проверку, и через два дня его и остальных допустили к работе, хотя сейчас требовалось больше часа, чтобы пройти усиленный контроль на блокпостах. В самой «зоне» солдаты останавливали и обыскивали всех, кого приходило в голову остановить и обыскать.

Сначала осторожные попытки шпиона утыкались в глухую стену молчания и недоверия. Несколько человек проявили симпатию, обещали поискать Зи Лей, но так и не откликнулись. Но однажды по дороге домой с работы его загнали в угол двое мужчин, оба – в тканевых мешках на головах, с прорезями для глаз и рта. Первый приставил нож к горлу шпиона, а второй, гораздо старше первого, сказал: шпион слишком уж нашумел о том, что его вовсе не касается. Шпион мог бы обезвредить либо убить обоих за тридцать секунд, но предпочел изобразить растерянность и страх. Шпион сказал старику, что отчаянно хочет разыскать любимую, работает в «зеленой зоне» и может помочь, поскольку имеет доступ к полезной информации. Шпион готов на что угодно – только скажите.

Старик покачал головой.

– Потому мы и не можем доверять тебе. Ты работаешь на них. Не лезь в наши дела. Ищи свою женщину без нас.

Шпион позволил обоим уйти, но внимательно изучил их походку. По ней он и опознал младшего несколько дней спустя. Шпион выследил его, узнал имя. Шпион еще следил за ним, надеясь, что он выведет на сопротивление, когда бразильцы арестовали трех женщин и объявили их подложившими бомбу в «зеленую зону». Состоялся показательный суд, подозреваемых признали виновными, и на следующий день всех пленных из рабочих бригад собрали на мертвой земле самого большого городского парка – на зрелище публичной казни.

Шпион стоял у внешнего края толпы, наблюдал за парнем, рассчитывая выследить его после казни. Трех осужденных – босоногих, в новых синих комбинезонах – подвели к эшафоту охранники-бразильцы, двигавшиеся с робкой неуклюжестью людей, не привычных к низкой гравитации Дионы. Офицер зачитал краткий приговор и предупредил, что новые акты измены либо саботажа, угрожающие восстановлению города и порядка, будут подавляться самым безжалостным образом. Шпион не слушал. Он даже не отреагировал на то, как женщин одну за другой казнили выстрелом в затылок. Шпион увидел на дальнем краю толпы знакомое лицо: Кейко Сасаки, подруга и попечительница Зи Лей до войны.

Но ведь невозможно! Он перекопал все бразильские записи в поисках информации о знакомых Зи Лей. Кейко Сасаки значилась мертвой – но вот же она!

Когда шпион опомнился, то понял: есть лишь одна причина, по какой можно зачислить себя в мертвецы и жить под другим именем в оккупированном городе. Кейко – в сопротивлении. Несмотря на риск, он решил отыскать ее и переговорить как можно скорее.

Шпиону потребовалось меньше суток на то, чтобы выяснить: Кейко работает в городском госпитале и живет в той же многоэтажке, что и подруга парня, за которым следил шпион. Вряд ли это было совпадением, и потому шпион решил не рисковать, приходя в дом. Вместо того он спустя три дня после казни подошел к ней в госпитале, шлепнул на шею наркотический пластырь, подхватил обмякшую и затащил в кладовую.

Придя в себя, Кейко задергалась, стараясь высвободиться из пластиковых стяжек, прихвативших ее руки и ноги к полкам на манер распятия. Она замычала в квазиживой пластырь, закрывающий рот.

Шпион показал ей нож, сделанный из куска фуллерена, назвался, пообещал убить, если закричит, и убрал пластырь со рта.

– Я не расскажу бразильцам о том, что вы все – сопротивление. Мне наплевать. Не наплевать мне только на Зи Лей. Кивни, если хочешь говорить.

Она подвигала головой вверх и вниз. Стройная тонкая женщина. Она будто состарилась на десять лет с тех пор, как шпион видел ее в последний раз. Исхудавшее лицо, глаза ввалились, под ними – синяки, но взгляд по-прежнему умный и злой. Она не поморщилась, когда шпион сорвал пластырь со рта.

– Кен, я слыхала, что ты умер.

– А я слыхал, что ты умерла. Но вот мы глядим друг на друга. Где она?

– Что ты сделал со своим лицом? – спросила Кейко.

– Где она?

Кейко вздрогнула, когда шпион чиркнул кожу под левым глазом кончиком самодельного ножа, и быстро выговорила:

– Я не знаю, где она, – но у нее семья на Япете. Я знаю, что когда она удрала из тюрьмы, то села на корабль, уходящий с Дионы. Я не знаю, повезло ей добраться до Япета, или она оказалась в числе погибших и застрявших на орбите. Я знаю: если она смогла достичь Япета, там ты не сможешь ей повредить.

– Она не говорила мне, что родом с Япета, – сказал шпион.

– А ты разве пробовал узнавать хоть что-то о ней? Ты даже не знал, что она болеет шизофренией, пока я не рассказала тебе. Зи Лей интересует тебя не как личность – но лишь как объект твоей мании. Ты веришь в то, что она – твой друг, и ты влюблен. А правда в том, что вы оба – одинокие, запутавшиеся, эмоционально нестабильные люди, которых бросило друг к другу в хаосе кризиса, рожденном близкой войной.

– Ты хочешь вывести меня из равновесия. Не получится, – заметил шпион.

– Я пытаюсь сказать тебе правду.

– Я хочу помочь ей.

– Жива она или мертва, ей ты не поможешь, – сказала Кейко. – Но послушай: ты можешь помочь нам. Присоединиться к нам. Очевидно, ты умеешь создавать фальшивые удостоверения личности, и тебе это нужно, потому что ты в дерьмовом бразильском списке. То есть ты можешь быть полезным для нас. Кен, нам нужны люди вроде тебя – инициативные, умеющие выживать.

– Кен погиб на войне. Я теперь – Фелис Готтшалк. А когда я выйду из этой комнаты, то стану другим. Ты и твои друзья никогда не отыщете меня.

– Если ты поможешь нам, то со временем мы сможем найти Зи Лей. Ты помогаешь нам, мы – тебе.

– Не бойся, я не убью тебя, – успокоил шпион. – Однажды я убил человека и не хочу повторять.

С тем он молниеносно налепил второй пластырь на лоб Кейко Сасаки и подхватил ее, когда она свесилась набок.

Из кладовой шпион вышел бразильским морпехом Ари Хунтером. Солдат Хунтер был всего лишь зыбкой маской, парой строчек в файлах бразильского военного ведомства, но он имел лицо шпиона, его же отпечатки пальцев, сканы сетчатки, метаболические паттерны и ДНК. Хотя он по-прежнему выглядел как дальний, роли это не играло. Общаться предстояло лишь с ИИ и роботами, контролировавшими ворота и гаражи. ИИ поверил в то, что морпеху Хунтеру нужен роллигон, потому что Хунтер получил задание исследовать аномальный сигнал близ северной оконечности Пропасти Лациума.

Потому шпион мог смело ехать по поверхности, не боясь систем наблюдения и спутников. Задание занесено в список, одобрено. Хотя возвращаться шпион, конечно же, не собирался. Он планировал добраться до посадочного модуля, заправить его и вылететь с Дионы. Модуль – не лучшее средство для межпланетных перелетов, но шпион не рискнул красть что-нибудь побольше и помощнее. Тяги хватало в обрез, чтобы стартовать с Дионы, а потом завернуть к Япету по долгой медленной траектории. Перелет займет сотню дней. Но проблем нет – есть вдоволь воздуха, воды и пищи. Большую часть времени шпион проведет в дремоте. А когда проснется, снова отправится на поиски любимой женщины. Это священная миссия. Ничто не остановит ее.

6

Лок Ифрахим заслуживал собственный мир. Вместо этого ему вручили свалку мертвых кораблей.

Когда разразилась война, большинство кораблей дальних в системе Сатурна погибли от истребителей, мин или дронов. Теперь роботы-буксиры находили эти корабельные трупы, перехватывали, исправляли их запутанные медленные траектории, подталкивали к Дионе и оставляли на экваториальной орбите дожидаться ремонтных команд.

Дюжина агентств, нанятых и почти не контролируемых администрацией Трех Сил, пыталась реконструировать поврежденную инфраструктуру в системе Сатурна, найти дающее приличный заработок занятие для десятков тысяч ставших бездомными дальних, организовать коллаборационистские администрации и полицию, приставить к делу гениев генетики, математиков, инженеров и ученых дальних, запустить экономику уже по центрально-командной системе. Это требовало нормальной коммуникации между лунами. Строить корабли с нуля слишком дорого. Ремонт и переоборудование подбитых судов стали существенной частью запланированной послевоенной реконструкции. Лок Ифрахим отвечал за участие гражданской администрации в операции сбора кораблей и подчинялся непосредственно Комиссии по экономике Трех Сил. То есть занимал ключевой пост в руководстве работами, критически важными для успеха оккупации. Однако Лок Ифрахим чувствовал себя обойденным и обиженным.

Перед войной он нес службу в бразильском дипкорпусе и трудился в большинстве городов главных спутников Сатурна и Юпитера, был частью комиссии, выработавшей военную тактику, готовил почву для операций по удержанию нейтралитета Камелота и Мимаса. Вдобавок к официальным занятиям Лок исполнял конфиденциальные поручения Арвама Пейшоту, причем не только добывал информацию, но и пару раз основательно испачкал руки. К тому же Лок был самый настоящий герой войны. Его похитили дальние и держали в тюрьме вблизи Парижа на Дионе. Но Лок сумел бежать в начале войны, достичь бразильского флагмана и донести до своих важную информацию о том, где находится великий гений генетики дальних, Авернус. Не вина Ифрахима в том, что Авернус с дочерью и командой сумели бежать. Но нет сомнений: наказывают его именно за это.

После окончания войны Лок мог вернуться на Землю, скромно продвинуться в дипломатической табели о рангах либо выйти в отставку и сделаться консультантом фирмы, занимающейся строительством или обеспечением безопасности во внешней части Солнечной системы. Вместо этого Лок сделал рискованный, но потенциально весьма прибыльный шаг: принял генеральское предложение и стал советником по особым вопросам. Деньги шли приличные, но Лок быстро понял: генерал просто хотел держать его под рукой, потому что Лок слишком много знал – и мог быть ценной фигурой в будущей игре. Лок провел некоторое время в комиссиях оценки безопасности и экономического развития, но главная работа – надзор за спасательными операциями – сводилась к перекладыванию бумаг, участию в изнурительных дебатах о пустяках и чрезмерно долгому сидению в тесной орбитальной станции, укомплектованной дальними и руководимой военно-воздушными силами Бразилии. Локу следовало бы командовать крупным городом или агентством по реконструкции. Вместо этого он убивал время, мучая дальних и бразильских офицеров графиками ремонта и переоборудования и принимая все нагоняи за нарушение сроков, промедление с объектами и халтурную работу.

Короче говоря, занятие было нужное, доходное, но почти без влияния и власти, эффективно исключившее его из активной политики и не дающее никаких возможностей заработать настоящие большие деньги. На кораблях погибло много дальних, удиравшие суда были переполнены – но личные вещи беглецов почти ничего не стоили. В экономике дальних ценность определялась полезностью, а не редкостью. Дальние более всего ценили непередаваемые знания и опыт и то, что называли кредитом: личным рейтингом в системе бартера, основанной на взаимных одолжениях, любезностях, хорошей работе. Единственная ценность на борту – произведения искусства. Да и те продавались по дешевке, как сувениры. Лок достаточно знал об искусстве дальних, чтобы осознавать степень своего невежества, но все-таки умудрился перехватить несколько замечательных вещиц. Однако продать их по адекватной стоимости он все равно не смог. Земляне почти ничего не знали о традициях и эстетике дальних. Рынок для их творений еще не возник.

Тем временем юные наглецы со звучными именами, не имеющие ровно никакого опыта и знаний о системах Юпитера и Сатурна, взлетали на посты, которые по праву должен был занимать Лок. Единственный способ для обычных людей преуспеть в этой игре – жениться или быть усыновленным. Но Лок родился в трущобах Каракаса и вскарабкался по карьерной дипломатической лестнице хитростью, изворотливостью, безжалостностью и коварством. Увы, Ифрахим слишком долго просидел на задворках Солнечной системы, вдали от светских вечеров и коктейлей Бразилиа. Лок знал, что не сумеет завоевать женщину хотя бы с малой долей знатной крови, если только не расстанется с амбициями сделать состояние на обломках войны и не вернется на Землю. А как можно бросить то, на что потратил годы тяжелой работы, опасностей, унижений? Так что пришлось проглотить оскорбление и надеяться на будущую награду за все, сделанное для Арвама Пейшоту, – или на золотую жилу, из которой можно будет вытащить состояние.

– Нам всем не стоит бояться за будущее, – заметил приятель Йота Макдональд после долгих страстных жалоб Лока на недавнее унижение от Комиссии по экономике.

– Я не хочу раннюю отставку и госпенсию. Я хочу привилегии и карьеру, заслуженные мной, – заявил Лок.

Они сидели на террасе кафе над шелковистым полукруглым водопадом, обрушивающимся в озерцо, окруженное мокрыми валунами, папоротниками и блестящим от капель мхом. Из бассейна вытекала река, бежала меж рядами недавно высаженных деревцев к Зеленой зоне в середине Парижа. Терраса с ее живописными деревянными столами, белыми зонтиками, стойками из бамбука и древовидного папоротника, вереницами ажурных фонарей была приютом старших чиновников гражданской администрации, дипломатов, офицеров. Тут подавали прекрасную еду: выращенных в городе креветок и рыбу, хвосты омаров и бифштексы, доставленные с огромными затратами с самой Земли. В углу деликатно наигрывал дуэт: гитарист с флейтистом. Тихий приятный звук плыл на холодном свежем ветру, мешался с металлическим рокотом падающей воды. Кафе – одно из приятнейших мест в городе, воплощение привилегий, столь желанных для Лока, – но он сидел в подвесном кресле, горбился и обиженно глядел на все вокруг. Ифрахим был привлекательный мужчина: стройный, темнокожий, одетый в отлично скроенный канареечно-желтый костюм и розовую рубашку, расстегнутую до пупка. Смазанные маслом черные волосы заплетены в множество коротких косичек, усаженных керамическими бусинами. Настоящий денди – но симпатичное лицо постоянно искажено гримасой, выдающей прожженный цинизм, который Лок уже давно не пытался прятать.

Его компаньон, Йота Макдональд – лощеный полный юноша. До войны, еще в Бразилии, он вместе с Локом работал в комиссии, анализировавшей информацию о городах и главных политических силах в системах Юпитера и Сатурна и разработавшей стратегию «тихой войны», которая оказалась такой эффективной против дальних. Как и Лок, Пота любил посплетничать об ошибках начальства. Но молодому Макдональду не хватало амбиций Ифрахима. Пота был вполне доволен средним дипломатическим рангом, планировал через пару лет вернуться в Бразилию, там использовать заботливо накопленный капитал, чтобы жениться, а столь же заботливо налаженные связи – чтобы получить хорошо оплачиваемую работу советника в частной фирме.

– Ты умный и проницательный, но отчего-то считаешь, будто все тебе должно достаться здесь и сразу, – сказал он Локу. – Попробуй набраться терпения, хотя бы ради разнообразия.

– Я хочу получить заслуженное мной еще при жизни, – сказал Лок.

– Конечно. Но какой смысл уничтожать себя в попытке добиться этого?

– Возможно, я уже уничтожил себя. Я отдал службе здоровье и перспективы жениться: службе богу, Гее и Великой Бразилии. Так что мне осталось лишь добиваться славы и денег. Это для меня единственная причина жить. Тем не менее мне на каждом шагу ставят подножки люди, наживающиеся за мой счет. Глупцы, ничего не знающие, не умеющие, не выстрадавшие ничего. Болваны, чье единственное достоинство – родиться в правильной семье. Продукты везучих сперматозоидов. Им достаточно лишь протянуть руку – и в нее падают золотые яблоки, болтающиеся прямо перед носом. Да и то они заставляют других тянуть руки.

– Ну, принимая во внимание, кто мы, наши успехи вовсе не малы, – заметил Йота.

– Но и не слишком велики, – возразил Лок.

Йота искусно сменил тему и рассказал о недавней ссоре Арвама Пейшоту с послом Фонтейн по поводу обращения с пленными дальними.

– Наша посол все еще старается привить хоть какие-то цивилизованные нормы генералу и его бравым ребятам, – сказал Йота. – Ты слыхал о том, что генерал планирует карательную экспедицию к Урану?

– Военное командование и сенат это запретили. Но генерал все равно угрожает отправить эскадру, – заметил Лок. – И ты знаешь – он ведь прав. Мы же знаем: там, на краю, болтается масса диссидентов и обиженных. С каждым днем нашего бездействия они делаются сильнее и наглей. Мы должны разобраться с ними прямо сейчас, пока они не решили разобраться с нами.

– Не говори такого в присутствии контрразведки, – предупредил Йота. – Это пораженчество.

– Это правда.

– Но она может вышибить тебя на Землю, – пожав плечами, заметил Йота.

– Если бы, – сказал Лок. – Что бы я ни делал, на Землю меня не отправят. Я достаточно наказан моей ссылкой сюда.

– Снова в тебе говорит обида, – мягко пожурил Йота.

– Йота, нельзя довольствоваться нашим теперешним положением. Ты заслуживаешь большего. Я заслуживаю большего. А большая часть тех, кому все достается, не заслуживает вообще ничего.

Лок думал о полковнике Джеймсе Ло Баррете, офицере, командовавшем верфями, которые переделывали захваченные корабли, – ленивом, самодовольном громиле, плюющем на расписания, обязательства и прочие мелочи, безразличном к проекту, которым должен руководить, и притом абсолютно неуязвимом благодаря тому, что в его жилах текла тридцать вторая часть крови клана Набуко. Последняя авария на верфях случилась именно из-за него – но объясняться перед подкомитетом Комиссии по экономике придется Локу Ифрахиму.

Йота глотнул коньяку из огромного стакана и сообщил:

– У меня новость, которая может порадовать тебя. Похоже, профессор-доктор Шри Хон-Оуэн все больше выпадает из генеральского фавора. Она слишком много времени проводит в поле, работая с экзотической фауной местных садов, вместо того чтобы обеспечивать генерала доходными технологическими чудесами.

Лок уже слышал про это – но всегда хорошо получить подтверждение из независимого источника. Мало преуспеть самому, надо еще и чтобы твои враги потерпели крах. А профессор-доктор Шри Хон-Оуэн изрядно виновата в нынешнем положении Лока Ифрахима. Она лила в генеральские уши яд, когда та самая гений генетики удрала. А ведь вина в этом была исключительно самой Хон-Оуэн. Это ее мания, охота за Авернус. Ах, какая же восхитительная ирония в том, что ее мания вкупе с невыносимой спесью и приведут к падению.

Лок так и сказал Йоте, намекнув на свое небольшое участие в том, как заносчивой профессорше указали на подобающее ей место. А потом оживленно закивал, изображая согласие рассказать подробнее. Лок любил секретничать и делать вид, что у него своя рука везде и всюду.

– У меня есть сторонники в самых неожиданных местах, – поведал опальный дипломат. – Когда-нибудь, возможно, я и расскажу тебе больше. Но не сейчас. Йота, я целиком доверяю тебе. Но я не хочу подвергать тебя опасности.

– Конечно же, нет, – согласился тот.

Очевидно, он посчитал слова Лока плодом очередной фантазии о мести и возвышении.

Йота отчасти ошибался. После унижения назначением на пост главного старьевщика Лок установил связь с кузеном и соперником Арвама Пейшоту. Лок повстречал кузена еще до войны, когда оба работали в одном и том же провальном и с удовольствием похороненном проекте мирной инициативы, предусматривавшей расширение торговли, культурного обмена и взаимопонимания между Великой Бразилией и дальними. Лок, уже тогда втайне работавший на Арвама, слегка способствовал неудаче проекта. Но когда стало ясно, что должного вознаграждения за усилия не последует, Лок начал зондировать почву на предмет сближения с соперником Арвама, сцеживая клочки полезной информации – например, правду о герое-пилоте, который вовсю пропагандировал войну в самой Великой Бразилии, – и оказывая кое-какие мелкие услуги. Пока, конечно, ничего особенного. Но Лока искренне позабавило задание сунуть под дверь Хон-Оуэн написанное от руки письмецо, намекающее, что в ее интересах было бы поискать нового спонсора. К счастью, эта сука не поняла намека. Хоть бы она осталась при генерале до тех пор, пока не придет время поквитаться за все. Лок отчаянно хотел приложить руку к полному краху высокомерной профессорши, даже если бы в том и не было никакой личной выгоды.

Но пока он застрял в унылой петле мертвой бесперспективной работы и таскался от Парижа к верфям и обратно. Элегантные верфи Дионы, паутинки, испещренные стапелями и мастерскими, погибли во время атаки. Вместо шедевра выстроили унылую утилитарную конструкцию из цилиндрических грузовых контейнеров с шумными кондиционерами, неистребимым запахом прогорклой еды и химических нужников и без возможности уединиться. Локу приходилось ночевать в крохотном офисе. За занавеской из бетаткани храпел помощник, кормили военными пайками, многократно очищенная вода воняла хлоркой, а душ предусматривался по две минуты каждые три дня. Полковнику Джеймсу Ло Баррету, солдатам охраны и рабочим-дальним было наплевать на жуткие бытовые условия. Но Лок возненавидел грязное логово и держался бы от него как можно дальше и как можно дольше, если бы не приходилось покрывать все полковничьи безобразия.

Верфи висели среди саргассова моря погибших кораблей. Их уже за шесть десятков, и каждый день прибывала паратройка новых, хотя прошел уже год с лишним после окончания войны. Силуэты кораблей резко выделялись на фоне туманной громады Сатурна, сверкали, словно беглые звезды, медленно кувыркаясь сквозь вакуум. Если корабль не подлежал восстановлению, с него снимали все полезные части, демонтировали реакторы и маневровые движки, а системы жизнеобеспечения, каркасы и оболочки превращали в металлолом, груду фуллереновых композитов и строительного алмаза. Но большинство судов остались почти без повреждений, убитые космическим холодом после того, как их компьютеры сгорели от микроволновых импульсов или ЭМИ-мин во время атаки на систему Сатурна. Переоборудование таких кораблей занимало немного времени и усилий – если не считать, конечно, возни с останками команд.

Генерал Арвам Пейшоту отказался отправлять кого-либо для спасения команд и пассажиров подбитых судов. Слишком уж их было много и на слишком уж разных орбитах. А уцелевшие могли атаковать спасательные команды. Потому каждый корабль превратился в гробницу. Люди, оставшиеся на борту без энергии и жизнеобеспечения, либо кончали самоубийством, либо задыхались, либо сдавались неумолимому холоду. Перед утилизацией судна следовало отыскать всех его мертвецов, описать их, вывезти вместе со всем их добром. «Черные ящики» с корабельными файлами и логами следовало сдать в контрразведку для анализа, учесть весь груз и вытащить его наружу. Затем корабль отводили на стапеля, где команды людей и роботов заменяли управляющие системы и компьютеры, переоборудовали и запускали системы жизнеобеспечения, проверяли маневровые движки, проводили статические тесты реакторов. Затем корабль проверяли полетные техники, сертифицировали и передавали транспортному управлению администрации Трех Сил.

Работа продвигалась медленно. Не хватало квалифицированных добровольцев-дальних. Военно-воздушные силы уверяли, что могут выделить только пару тех самых угрюмых типов, которые уже занимались сертификацией. То есть ненавистная работа продлится еще пару лет. А может, и больше.

Но затем из черного пустого неба Локу Ифрахиму явился козырной шанс.

Лок тогда уехал в Париж оправляться от очередной головомойки, учиненной подкомитетом Комиссии по экономике. Но незадачливому начальнику позвонил помощник и сообщил, что нашли выжившего.

Был поздний вечер, Лок ужинал с Йотой Макдональдом. Они прикончили бутылку дорогого импортного вина и уже расправлялись со вторыми порциями бренди. Потому мысли Лока двигались тяжело и вяло. Он тупо переспросил:

– Выживший где?

На корабле. Наша демонтажная бригада нашла живого пассажира.

Бригада работала над шаттлом, прошедшим слишком близко от ЭМИ-бомбы. ИИ с управлением сгорели дотла, но остальное – если не считать быстрорастущих вакуумных организмов, покрывших большую часть оболочки реактора, – осталось в сохранности. Бригада вынесла трупы из системы жизнеобеспечения, вытащила из трюма груз, взялась за толстую черную корку вакуумных организмов – и обнаружила расчищенное место на покрытии бака, где содержалось рабочее вещество для маневровых движков. В середине расчищенного места был вырезан круглый кусок, закрепленный на месте толстым слоем клея.

Команда вынула кусок и обнаружила, что бак пуст. Внутри, между парой ограничителей расплескивания, висел пластиковый пузырь, наполненный вспененным аэрогелем под давлением в сто миллибар. В пузыре спала одетая в скафандр маленькая девочка.

Температура ее тела соответствовала температуре внутри скафандра – шестнадцать градусов по Цельсию. Пульс и дыхание – медленные, но стабильные. Быстрый ультразвуковой скан показал, что ее кровь циркулировала через каскадный фильтр, присоединенный к бедренной артерии на левой ноге. К основанию черепа прикреплена небольшая машина, к вене на левой руке присоединен катетер, проходящий через порт системы жизнеобеспечения скафандра и присоединенный к мешанине труб, насосов и мешков с мутными и прозрачными жидкостями – непрерывной дрожжевой культурой, растущей в варварски переделанном пищевом агрегате, питаемом слабеньким током из топливной ячейки. А ее сверхпроводящие кабели соединялись с вакуумными организмами, поглощавшими свет и производившими толику электричества.

Помощник объяснил, что, когда девочку обнаружили, она уже выходила из гибернации.

– Похоже, пробуждение инициировал сенсор, среагировавший на изменение вектора скорости, когда корабль уводили с орбиты. Кто-то на корабле, должно быть, погрузил ребенка в сон, надеясь, что придет спасение.

– Я вылетаю прямо сейчас, – сурово предупредил Лок. – Скажи Баррету не трогать ее. Вообще. Дети дальних умны и предприимчивы. И столь же опасны, как их родители.

Возбуждение и надежда быстро выжигали алкогольный дурман. С какой стати прятать девочку в сбрасываемом баке? Если уж погружать в гибернацию, надеясь на спасение, отчего не оставить ребенка на виду?

– Она уже не там, – сказал помощник. – Полковник Баррет решил, что у нас слишком слабо с медициной, и отослал ее вниз, в парижскую больницу. Простите, мистер Ифрахим, но полковник не позаботился о том, чтобы рассказать мне. Я узнал о находке, когда прочитал отчет бригады.

– Когда?

– Три часа назад ее отправили на модуле вниз. Как я уже говорил, я не узнал до тех пор, пока…

– Прими их отчеты! Поговори с каждым в отдельности и выясни все детали. Составь описание той дрожжевой культуры и скафандра девочки. Опиши все!

Лок хотел отключиться, но передумал и спросил:

– У тебя есть ее фото?

– Баррет не позволил…

– Скафандры бригады оснащены постоянно работающими камерами. Проверь записи, найди хороший кадр с лицом девочки и перешли мне. Займись прямо сейчас.

Он снял спексы, помахал официанту и заказал двойной эспрессо.

Йота спросил, может ли чем-нибудь помочь.

– Да, ты можешь заказать мне транспорт. Мне надо прямо сейчас на другой конец города, – сообщил Лок и позвонил в госпиталь.

Главный госпиталь Парижа сильно пострадал во время атаки и еще не был отремонтирован. Врачи принимали больных в переоборудованном складе на восточном конце города, поблизости от грузового порта. Когда прибыли Лок с Йотой, в госпитале царил полный бедлам. После звонка глава госпиталя проверил отделение, где содержалась девочка. Но девочка исчезла, на полу лежала без сознания медсестра, а система безопасности госпиталя оказалась выведенной из строя. Госпиталь оцепили солдаты и роботы и стали проверять комнату за комнатой. Лок нашел капитана, командующего поисковой операцией, и предупредил ее, что девочка крайне опасна, но ее ни в коем случае нельзя убивать.

К тому времени помощник Лока уже переслал клип с наплечной камеры рабочего. На нем ясно различалось сквозь лицевой щиток скафандра лицо девочки. Лок сразу узнал ее. Юли, дочь Авернус.

Капитан – крепкая, знающая дело молодая женщина – спокойно выслушала краткое объяснение того, кто эта девочка и откуда.

– Она может быть где угодно в городе, – подытожил дипломат. – Соедините меня с вашим начальством. Я хочу, чтобы немедленно установили комендантский час, закрыли все выходы из города и расставили как можно больше дронов.

– Она отключила госпитальную систему безопасности, но камеры на улицах работают по-прежнему, – возразила капитан. – Я запустила поиск по их записям. Никакого следа девочки.

– Она могла воспользоваться служебными туннелями. Их под городом – целый лабиринт.

– У нас и там хорошее наблюдение, – покачав головой, заметила капитан. – Мы позаботились о нем после того, как нашли банду мятежников в насосной. У нас внизу и стационарные камеры, и роботы, и дроны. Думаю, девочка еще в госпитале. Немного терпения – и мы отыщем ее.

– Эвакуируйте пациентов и персонал. Герметически закупорьте госпиталь, закачайте парализующий газ и пошлите на поиски дронов.

– Сэр, мы непременно отыщем ее.

– Капитан, она – не просто маленькая девочка. Она – монстр.

Они молча посмотрели друг на друга. Затем капитан сообщила:

– Мне нужно разрешение от начальства.

– Начальник здесь – я, – сказал Лок. – Если что-нибудь случится, вся ответственность будет на мне.

Он знал, что окажется по уши в дерьме, если дела пойдут скверно, но решил рискнуть. Ему нужен был успех. Позарез.

Капитан, Беттани Невес, хотя и молодая, не поддалась и настояла на том, чтобы проинформировать свое начальство о начале эвакуации госпиталя. Ее солдаты герметизировали здание и выпустили всех по одному через главный выход, мимо вереницы дронов и вооруженных морпехов. Процедура заняла больше часа. Затем явился подполковник, отвечавший за городскую безопасность, и попытался принять командование, но Лок к тому времени уже успел переговорить с Арвамом Пейшоту. Генерал дал своему дипломату все полномочия и кратко приказал:

– Найди ее и привези ко мне – живой или мертвой.

Наконец эвакуация завершилась, двери запечатали – и запустили в вентиляцию наркотический газ. Воображение сыграло с Локом злую шутку – изобразило, как девочка спокойно вынимает маску и присоединяет ее к баллону с кислородом. Лок поделился опасениями с капитаном, но та заверила: газ действует очень быстро.

– Один вдох – и ты в ауте. Она не успеет даже понять, что происходит, не то что надеть маску.

– Она могла догадаться о том, что мы собираемся делать.

– Мы отыщем ее и захватим живой, – заверила капитан Невес.

Потребовалось полчаса для того, чтобы газ распространился по всем закоулкам переделанного склада. Дроны прочесали комнаты и коридоры и отыскали теплое пятно в служебном воздуховоде поблизости от выхода.

Лок настоял на том, чтобы идти внутрь вместе с капитаном Невес, отделением морпехов и медиком. Идти было не обязательно, но Лок знал: останься – и потеряешь контроль. От выпивки, адреналина и кофе его по-настоящему трясло, но Лок исправно плелся вслед за остальными. Все были в белых нейлоновых комбинезонах и кислородных масках. Три морпеха нацелили импульсное оружие на тепловое пятно, четвертый взрезал стену пилой. За отогнутым листом пластика обнаружилась девочка, скорчившаяся среди бутылей с водой и пайков. Несомненно, она хотела пересидеть время поисков и спокойно улизнуть. Медик шлепнул пластырь транквилизатора ей на лоб, закрепил маску на лице, морпех взял девочку на руки.

Заветный приз Лока безвольно и вяло лежал в солдатских руках. Вот он, билет в лучшую жизнь. Средство подняться снова.

7

Шри Хон-Оуэн не узнала новость до тех пор, пока та не разошлась по городской сети: краткое известие о том, что захвачена Юли, дочь Авернус. Операция удалась благодаря взаимодействию военной администрации и гражданских властей Дионы. Звук шел поверх видео, показывающего рослую девочку в оранжевом комбинезоне, сидящую между двумя коренастыми морпехами. Конечно, это пропаганда ради деморализации сопротивления. Ничего про то, где и как удалось захватить Юли, и про то, рассказала ли она о своей матери. Шри попыталась связаться с Пейшоту, но не прошла дальше адъютанта. Тот отказался разглашать сведения, ссылаясь на конфиденциальность и боязнь утечки, хотя линия связи была шифрованная.

Шри находилась на Титане, исследовала один из садов Авернус. Всего шесть недель назад его нашел автономный дрон, заметивший маленькую палатку над скважиной, пробуренной в куполе вулкана к западу от Дуги Хотэя и дающей доступ к озеру богатой аммиаком воды, где существовала обильная и сложная экосистема квазиживых прокариотов. Шри проигнорировала совет Вандера Риса, поставила его во главе команды до своего возвращения и полетела на дирижабле на север к Танк-тауну.

Путешествие в семь тысяч километров заняло чуть более двух дней. Дирижабль плыл под мутным оранжевым небом над огромной пустыней, перпендикулярно аккуратным ровным рядам дюн в сотни километров длиной. Дюны состояли из углеводородного песка. Сформировал их постоянный ветер, дующий с запада на восток. Под ветром – длинные, пологие, плавные склоны, а с наветренной стороны – крутые обрывы. Солнце – бледный, размытый атмосферой фонарь в кольцах гало, свет с трудом просачивался сквозь густой оранжевый смог, застлавший небо. Вечера были немыслимо долги, солнце медленно тянулось к западному горизонту.

Наконец из тумана выплыла гряда низких холмов – предгорья рваных северных хребтов, обители водо-аммиачного льда, разрубленного ветвящимися руслами пересохших рек и усеянного тысячами озер, одни – чуть больше мелкой лужи, другие – не уступали Великим озерам Америки.

Была середина зимы. Накопленный после летних дождей метан испарялся с поверхности озер, оставляя этан, разбавленный бензолом и сложными углеводородами. Было заметно, как сильно опустился уровень больших озер, мелкие же пересохли полностью. В речных руслах тоже не было жидкого метана. Мрачный рваный пейзаж расстилался до горизонта, окутанный вездесущей оранжевой дымкой, бледно поблескивали верхушки хребтов и покатых холмов – метановые дожди и ветер, несущий песок, ободрали с них закрывавшую аммиачный лед органику.

Танк-таун примостился на берегу одного из самых больших озер, Моря Люнайна. Бразильская база располагалась в нескольких километрах к северу – скопище разрозненных жилищ, переделанных из грузовых контейнеров, приподнятых на толстых подпорках и обернутых пухлой серебристой оболочкой теормоизоляции. Реактор базы постоянно выбрасывал высокий столб пара, согнутый ветром. Транспортное управление отказалось выделить шаттл специально для Шри, и той пришлось застрять на базе. Она изнывала от безделья и беспомощно металась, будто пчела в бутылке, дожидаясь рейсового корабля с припасами. Шри безуспешно пыталась узнать хоть что-нибудь о захвате дочери Авернус, упорядочила собранные материалы и нанесла визит мэру города, Гунтеру Ласки.

Старик был из первого поколения – того, что удрало с Луны во Внешнюю систему. Он первым устроил постоянное жилище на Титане. Гунтеру было сто тридцать восемь лет. Он пережил трех жен, его дети, внуки и правнуки составляли значительную долю населения Танк-тауна. Хвастливый, тщеславный, эдакий старый пират, актер собственной легенды о необыкновенной хитрости, изворотливости, идеализме и крепости потрохов. Однако в политической жизни Титана он оставался важной фигурой. Он и два его сына заключили сделку с Тремя Силами, пообещали нейтралитет и заявляли, что знают чуть ли не больше всех в системах Юпитера и Сатурна про Авернус. Но Шри мэр сказал, что про дочь, Юли, ему известно очень мало. Девочка никогда не была на Титане.

– Но точно знаю: она не такая юная, какой кажется, – сообщил старый пират. – Ты когда-нибудь встречалась с ней?

– Однажды я видела ее издали, – призналась Шри.

Это случилось за два года до войны, на церемонии открытия биома в Радужном Мосте на Каллисто. Шри спроектировала экосистемы биома и предвкушала то, как покажет их Авернус – та помогла обеспечить финансирование постройки. Но церемонию прервало появление трупа, который дроны несли над поверхностью центрального озера биома. Последовала суматоха, Авернус с дочерью сбежали. Шри гналась за ними до Европы, но не смогла продолжить погоню. Шри отозвали. О той неудаче до сих пор было неприятно вспоминать. Она все еще представлялась чуть ли не самой горькой из всех неприятностей, которые случились с профессором-доктором Шри Хон-Оуэн. Иногда казалось, что она преследует Авернус уже полжизни.

– На сколько лет тогда выглядела Юли? – спросил Гунтер. – На восемь? Девять? Могу поспорить, сейчас она выглядит не старше, хотя Авернус вытащила ее из эктогенетического бака уже двадцать лет назад. Авернус вырастила ее в своем саду, словно на необитаемом острове. Авернус любила подолгу исчезать. До того как включиться в движение за мир, до того как вернуться на публику и поселиться в Париже, Авернус была нелюдимой отшельницей. Ее никто никогда не видел. Общалась она через людей своей свиты, хотя и те вряд ли видели ее чаще остальных. Не то чтобы Авернус не выносила людей или не могла находиться рядом. Попросту люди не были нужны ей. Однако она, наверное, по-своему страдала от одиночества и потому сделала себе дочь.

Старик умолк – задумался, погрузившись в воспоминания, глядя на хтонический пейзаж за большим алмазным окном. Там среди ярко-зеленых цилиндров ферм вздымались трех- и четырехэтажные барабаны жилищ, увенчанные острыми куполами, поднятыми на опорах. Над городком утыкался в небо лес черных разломов, шпилей и гигантских плавников, окутанных оранжевым туманом, тянущихся до берега сухого Моря Люнайна. Гунтер и Шри возлежали рядом на горе мягких подушек среди крупнолистных тропических растений и лоз, растущих в засыпанных гравием клумбах посреди пола. Шри вертела в пальцах стакан с лимонным чаем, Гунтер посасывал вино, сделанное из винограда, выращенного им самим. Он один растил виноград на Титане – тощий бледнокожий сатир с белой гривой и бородой, переплетенной цветными лентами, в одних шортах, вырезанных из поддевки для скафандра. На груди – черная татуировка мандалы, серьги в ушах, кольца в верхней губе и в одной брови, а между ними – цепочка.

– Вы говорите, что Авернус сделала себе дочь. Значит, Юли – клон? – спросила Шри, подталкивая старика продолжать.

– Хм, так говорит большинство. Но я не верю. Молодежь, которая боготворит Авернус, не верит, что такая старуха могла заниматься сексом. Но мы с ней когда-то были любовниками. Я разве не рассказывал тебе про это?

– Вы говорили мне, что давно знали ее, – напомнила Шри, заинтригованная неожиданным откровением – но и полная сомнений.

Старик умел и любил приврать, мастерски смешивал правду с ложью, чтобы отвлечь внимание от важного.

– Наша интрижка случилась лет восемьдесят назад, задолго до того, как я остепенился и обзавелся первой женой. Но по мне, как будто оно было вчера. Да, на пару сезонов, когда этот мир еще был почти не исследованным, а будущий Танк-таун состоял из посадочной платформы и единственного купола, мы были коллегами и любовниками. Я научил ее любви, а она мне рассказывала про вакуумные организмы. Думаю, вполне возможно и то, что Авернус забеременела сама обычным образом – хотя, скорее, она использовала какого-нибудь бедолагу как донора спермы, ничего больше. Авернус – женщина холодная и прагматичная.

Гунтер хмыкнул.

– Хотя любви она предавалась со страстью, – сообщил он и с нарочитой похабностью подмигнул. – Но после она всегда замыкалась, и не скажешь вовсе, о чем задумалась. Гений, само собой. Хотя очень живая и забавная – когда ей хотелось, конечно. Но чаще она оставалась угрюмой и замкнутой до невозможности. Однако мы все-таки прожили немного вместе и работали вместе, строили новый дом в новом мире. И этот мир мы исследовали рука об руку, как говорится, и сделали своим. Но у Авернус были другие интересы. Ничто и никто не интересовали ее подолгу. Даже я. Думаю, ты меня поймешь. Ты в чем-то похожа на нее.

– Она когда-нибудь говорила с вами о дочери? – спросила Шри.

– После рождения Юли я и видел-то Авернус всего с полдюжины раз. Хотя, возможно, ты удивишься – но я всегда уважал ее право делать что она хочет и ничего никому не говорить. Конечно, я много раз слышал истории про то, что Юли – клон, что она создана бессмертным сверхчеловеком. Гора полнейшей чуши, и отдаленно не похожей на правду. Хотя скажу, что Авернус к старости сделалась чудаковатой. Конечно, она такая вся таинственная, бросает намеки, которые простые смертные расшифровывают годами, заставляет тяжело задумываться над всем, что она сказала. Я не всегда это ценил в свое время, но теперь думаю, это было для нас хорошей тренировкой. В конце-то концов, умение думать и делает нас людьми, правильно? Заставляя нас больше думать, она делала нас человечнее. А сама стала, хм, не то чтобы менее человечной – но другой. Потому-то молодежь, с ее странными идеями насчет движения человеческой эволюции в разные стороны, просто боготворит Авернус… Так что у Юли, думаю, было странное детство. Она росла с одной матерью, а мне трудно представить Авернус в роли матери. Ты же знаешь, конечно, откуда ее имя. Ирония, право слово. Авернус – вулкан в Италии, место, где из-за ядовитых газов падали замертво пролетающие птицы. Авернус значит «без птиц». Без жизни. Понимаешь, зачем та, кто создает жизнь в местах, где атмосфера ядовита либо ее вовсе нет, взяла себе такое имя? Потому что она превращает яд в жизнь. Умная женщина. Гений. Да! Этого отрицать нельзя. Но чудаковатая, живущая перпендикулярно людям, в своем личном мире, со своими законами и принципами.

Шри заподозрила, что Гунтер знает о Юли больше, чем говорит, но как раскусить старика? Он рассказал про Юли несколько историй, которые слышал от других, расспрашивал, как поймали Юли, где держат, какие там условия.

– Я уверена, что с ней обращаются гуманно, – заверила Шри. – Что бы дальние ни думали, бразильцы – не варвары.

– Не надейтесь, она не расскажет о том, где прячется ее мать, – предупредил Гунтер. – Скорее всего, она не знает. А если и знает, не скажет, что бы с ней ни делали.

– Я рано или поздно отыщу Авернус, – пообещала Шри, – с помощью ее дочери или нет.

Гунтер расхохотался.

– Ты такая серьезная и самоуверенная! Прямо как она!

– Я знаю доподлинно, что ваши дела и дела остальных дальних могут обернуться скверно, если я не отыщу Авернус в ближайшем будущем. Мы уже говорили почему.

Шри знала, что старик умалчивает о многих важных вещах. Они с Авернус были любовниками, исследовали Титан вместе, Авернус периодически наведывалась на Титан еще целое столетие. Она брала строительных роботов и дирижабли у жителей Танк-тауна. Гунтер наверняка следил за ее делами и визитами – и, несомненно, не один раз выезжал вместе с ней. Да, он знает об Авернус и ее дочери намного больше, чем рассказал, – но ведь он упрямый, хитрый и умный, угрозами его ни к чему не понудишь. Он хорошо понимал, что в его владениях бразильцы – не завоеватели, но гости, которым стоит извинить грубые манеры и высокомерие и обращаться с ними терпеливо и вежливо. Гунтер выдаст лишь то, что решил выдать. И ни на гран больше.

– Как и Авернус, ты по-настоящему не понимаешь людей. Позволь дать тебе небольшой совет. Тебе не терпится выведать, что же знает Юли, не только из-за Авернус. Чем дальше, тем больше ты злишь своего генерала. Ты ведь проводишь столько времени, изучая сады Авернус, а не работая на него. Ты думаешь, что сможешь помочь ему, поговорив с Юли. Но она не ответит тебе, как не ответила его людям. Я никогда не встречал Юли – но уж в этом я не сомневаюсь. Ведь она – истинная дочь своей матери. Потому я бы посоветовал набраться терпения. Пусть генералу ничего не удастся и так – без твоего участия. Не позволяй своим амбициям и тревоге сделать тебя частью его поражения.

– У меня получится, – сказала Шри.

– Увы, не могу пожелать тебе удачи, – заметил Гунтер Ласки. – Но могу сказать, что хотел бы повидать тебя снова.

Его добрая, мягкая, немного грустная улыбка задела Шри. Ведь в глубине души она еще любила – не могла не любить – своего убитого учителя. Но сейчас не время для сентиментальности. Время работать.

Наконец прибыл шаттл. Шри прошла на нем сквозь оранжевое мутное небо и поплыла к Сатурну. Ледяной серпик Дионы одиноко и резко светился за внешними кольцами. Описав петлю вокруг нее, шаттл опустился на космодроме невдалеке от Парижа. Шри пришлось пересесть на экваториальную железную дорогу, ехать на восток, а потом – на роллигон и катить по новому четырехполосному шоссе до затянутого куполом кратера, когда-то бывшего владением клана Джонс-Трукс-Бакалейникофф. Генерал Арвам Пейшоту конфисковал кратер и превратил в свою штаб-квартиру.

Да, так типично для показушного генеральского высокомерия – устроить свою официальную резиденцию на луне, жители которой возглавили сопротивление вторжению землян в систему Сатурна, причем в месте, далеком от городов и уязвимом для атак. Генерал подал недвусмысленный сигнал дальним: Три Силы могут управлять чем хотят и откуда хотят. Занять резиденцию клана было в высшей степени символичным. Его глава, матриарх Эбби Джонс, имела просто звездный кредит из-за своих подвигов в исследовании окраин Солнечной системы. Именно под крыло Эбби Джонс сбежала печально знаменитая предательница Мэси Миннот после дезертирства.

Прилегающие к куполу районы были разворочены и перекопаны. В десяти километрах к северо-востоку сооружали военный космопорт. Соединявшее его с поселением четырехполосное шоссе шло мимо укрепленных бункеров, полей спутниковых антенн и башен радиосвязи командного центра, управляющего движением и отслеживающего корабли по всей системе Сатурна, мимо ледяных хребтов, преображенных фантазией дальних в животных, героев и сказочные замки, теперь, правда, изрядно побитые военными учениями и стрельбой по мишеням. Затем показался купол, аккуратно вписанный в покатый край метеоритного кратера. Под ним высоко над землей висели в паутине из алмазных панелей и фуллереновых композитов огромные люстры, словно слепящие – ярче солнца – дыры в кромешно-черном небе. Зеленая кайма леса у кромки купола казалась психоделическим обманом зрения на фоне пепельной пустыни Дионы. Прекрасное жилище – но такое хрупкое. Единственная ракета или умело направленный метеорит могли разрушить купол, и все живое если бы и не погибло от взрыва, то замерзло бы от ворвавшегося внутрь лютого космического холода.

Арвам со штабом занимали особняк среди местных садов, рощиц, прудов и лугов. Строение выглядело так, будто росло по частям. Башни, арки и флигеля, выполненные в дюжине разнородных стилей, наобум состыковали друг с другом и связали кривыми, опасными на вид проходами, эскалаторами, верандами. Генеральский кабинет – большая белая комната, наполненная спортивным инвентарем, включая штангу с набором блинов и беговое колесо. А еще – несколько планшетов для записей, исцарапанный стол, заваленный всевозможными ружьями и пистолетами, и длинная низкая клетка. В ней ходил туда-сюда на цыпочках карликовый тигр, хлестал по бокам хвостом, скалил клыки на адъютантов и секретарей, ненароком подходивших близко. Посреди этого правильно организованного хаоса лежал на кушетке полуголый генерал Арвам Пейшоту. Массажист втирал масло ему в плечи. Из-за ничтожной гравитации Дионы Арвам был привязан к кушетке ремнями, а ноги массажиста цеплялись за вделанные в пол петли.

Генерал пребывал в хорошем настроении. Он приветливо поздоровался со Шри, спросил, хочет ли она выпить чего-нибудь после долгого путешествия.

– Мы только что отыскали запасец прекрасного белого вина в оазисе в двухстах километрах отсюда. Налить вам бокал?

– Где она? Я могу ее видеть?

Арвам улыбнулся, уперев подбородок в сцепленные руки, холодно и резко посмотрел на генетика.

– Всегда прямо к делу, никакой поблажки. Надо же. То я не слышу о вас месяцами, и невозможно наладить связь. А то вы вдруг появляетесь здесь и требуете.

– Я пришла помочь вам.

– Если вы знаете что-то, чего не знаем мы, – напишите мемо. Уверяю вас, оно будет тщательно рассмотрено людьми, которых я поставил работать над делом.

– Я знаю больше, чем кто-либо, о ее матери. Я знаю, что девочка может быть намного старше, чем кажется. Я знаю, что она – не человек. А еще я знаю, что у ваших людей ничего не получится.

Генерал закрыл глаза – массажист принялся разминать узлы мышц на плечах. Наконец Арвам выговорил:

– Профессор-доктор, дело не в вашей донкихотской миссии поймать Авернус. У нас на руках серьезная проблема оборонного значения.

– О которой вы раструбили на весь свет.

– Чтобы показать сомневающимся: от нас не скроется никто.

– Что проку с того, если девочка не заговорит, – сказала Шри. – А она ведь не говорит?

– Мои люди в точности знают, что делают. У них колются даже камни.

Арвам охнул – массажист засадил локтем между лопаток.

– Но вы можете кое-что сделать для меня прямо сейчас, раз вы уже здесь. Поговорите с командой, обследующей ее убежище, и с людьми, изучающими ее геном. Переведите то, что они скажут, на нормальный человеческий язык, и сообщите мне.

– А потом?

– А потом мы посмотрим, нужна ли нам ваша помощь. Но вам нужно сделать еще кое-что перед тем, как вы приступите к работе, – сказал Арвам и посмотрел прямо в глаза Шри. – Навестите сына.

Встреча вышла не слишком приятной. Шри не видела Берри полгода. Она была слишком занята разгадыванием секрета фенотипических джунглей на Янусе и обследованием садов Титана. Гувернантке, стройной девушке в военной униформе, пришлось подталкивать мальчика к матери. Тот, раздраженный и злой, напрягся, когда Шри обняла его, и только бурчал да пожимал плечами в ответ на расспросы. Он вырос на три сантиметра, раздался в плечах и груди. Полумальчик-полумужчина с буйной черной шевелюрой, бледной кожей. Он искоса поглядывал на мать и тут же отворачивался. Хитрый и робкий подросток.

Шри отпустила гувернантку и отправилась гулять с сыном по лесу, опоясывающему купол. Повсюду были веревки, чтобы хвататься при движении. Но Берри уже полностью приспособился к низкой гравитации Дионы – одна шестая гравитации Титана, одна тридцатая – Земли – и скакал впереди, точно газель. Он показал маме стадо миниатюрных косматых животных, пасущихся среди высокой травы в каштановой роще, фазана-альбиноса, вереницу утят, ковыляющих вслед за матерью-уткой, заросший тростником пруд, где на притопленном бревне сидели черепашки, а над испещренной рябью водой метались огромные стрекозы.

Шри подумала о том, что заботливо распланированный лес выдает ностальгию по Земле и потому – скудость воображения создателей. Но ради сына Шри восторгалась этой крошечной пародией на рай, карликовыми животными, выведенными, чтобы быть симпатичными покорными игрушками, садами, разбитыми по учебнику, и фальшивой глухоманью. Берри, как обычно, капризничал и хулиганил. Он гонялся за коровами размером с собаку и разогнал их по всему лесу, кидал в фазана камни и растоптал бы утят, если бы Шри не удержала его. Маме пришлось лезть в пруд вслед за сыном, когда он захотел изловить черепашку.

Шри подавила желание отругать сына, но решила всерьез переговорить с гувернанткой. Берри нуждался в дисциплине, в строгом распорядке, а девушка, очевидно, ленилась воспитывать мальчика.

Тем временем Берри повел маму по долгой тропинке через рощу карликовых дубов и белых сосен к заросшему травой хребту, откуда открывался чудесный вид на утопающий в зелени поселок. Берри показал деревянный помост над высоким обрывом с верхушками деревьев внизу и сказал, что летал оттуда. Запросто. Тебя привязывают под чем-то вроде воздушного змея, ты разбегаешься, и воздух подхватывает тебя.

– Ты и в самом деле летал? – изумилась Шри.

Тот посерьезнел и ответил, что да, конечно. Другие вообще надевают костюмы с крыльями от запястий до щиколоток и летают как птицы. Так хотелось попробовать, но генерал приказал ждать, пока не Берри повзрослеет.

– Но я не хочу ждать! Я хочу стать птицей! – закричал мальчик и помчался вниз по склону, кидаясь то вправо, то влево, гудя, вопя и завывая, будто штурмовик, утюжащий вражеские позиции.

Шри успокоила сына, они вернулись, поужинали, поплескались вместе в теплом бассейне. Затем Шри позволила гувернантке уложить мальчика в постель – и прочитала девушке суровую лекцию о расхлябанности и лени. Нельзя позволять сыну рисковать жизнью! Отныне всякие полеты – запрещены.

Девушка-солдат гордо выпятила подбородок и заявила:

– Мэм, обсудите это с генералом. Он руководит образованием Берри.

Но генерал улетел на Рею, в Шамбу, встречаться с мэром города и командиром европейских сил, чтобы обсудить активное и пассивное сопротивление дальних. Потому Шри умерила гнев и приступила к заданной работе.

Шри прочла отчет об укрытии Юли на мертвом корабле дальних, об устройстве, позволившем пережить год гибернации внутри пустого топливного бака. Подумать только, тот самый Лок Ифрахим не дал девочке удрать из госпиталя. Бак, в котором она пряталась, отсоединили от корабля и доставили на поверхность Дионы. Теперь бак лежал под куполом в особо охраняемой зоне военного аэропорта – сфера шести метров диаметром, наполовину покрытая бородой вакуумного лишайника, подпертая балками и похожая на гигантскую елочную игрушку. Шри показали прорезанный люк, гнездо Юли внутри бака, уютно устроенное между антирасплескивателями. Вакуумный лишайник на баке был черный и лоснящийся, как антрацит, местами гладкий, как застывшая краска, местами вздыбленный тонкими плотными пластинками, складчатыми фигурами, похожими на вазы и траурные венки. Техник, секвенировавший псевдо-ДНК лишайника, сказал, что это быстрорастущая разновидность обычного штамма, выведенного, чтобы поглощать свет и вырабатывать электричество.

– Приблизительно шесть десятых ватта на всю поверхность. Немного – но хватает, чтобы подпитывать батарею, от которой работала аппаратура жизнеобеспечения. И, само собой, лишайник рос. Еще год, и он бы покрыл почти весь шаттл.

– Используя углерод и прочие материалы оболочки шаттла, – добавила Шри.

– Да, мэм. Но его грибница не проникает глубоко и вряд ли могла бы нарушить герметичность корпуса.

– Она планировала спать долго, – заметила Шри.

– Мы думаем, она могла бы выжить еще, самое малое, десять лет.

– А изменение вектора скорости запустило пробуждение.

– Да, мэм. Простейший сенсор ускорения. К счастью, ее нашли до того, как она проснулась, – сказал техник.

– Она тщательно спряталась, не осталась внутри корабля. Наверняка она понимала, что его подберут враги, а не друзья.

Она попыталась представить, как команда и пассажиры готовили девочку к долговременному выживанию на погибающем корабле. Поразительно! Свита Авернус пожертвовала ради этого жизнями. Шаттл был полон замерзшими телами. Шри изучила насосы и дрожжевую культуру, так долго поддерживавшую жизнь Юли, а потом много и интересно беседовала с исследователями, изучавшими геном и протеом.

Похоже, Юли в самом деле была биологической дочерью Авернус, а не клоном и обладала несколькими интригующе необычными вставками в генах, контролирующими развитие мозга и нервной системы. Гиппокамп Юли был больше обычного, синаптические связи в ретикулярной формации, зрительной коре и новой коре, а в особенности в области Вернике, управляющей обработкой языка и речью, оказались необыкновенно развитыми. Был аккуратно и малозаметно изменен миелин, закрывавший аксоны двигательных и сенсорных нервов. Короче говоря, ее нервы быстрее передавали данные, рефлексы и обработка информации на разных уровнях по скорости существенно превосходили нормальные человеческие. Были и другие изменения. Часть – обычная для всех дальних: физиологическая адаптация к низкой гравитации, изменение в радужке для лучшего видения в сумерках. Однако были модифицированы и мускульные волокна Юли, синтез и хранение АТФ, способность гемоглобина переносить кислород. Метаболизм был тоже существенно модифицирован. Девочка сама могла синтезировать нужные аминокислоты.

Шри обсудила находки с исследователями, предложила два способа определить возраст девочки и написала отчет для Арвама Пейшоту.

Шри не сообщила о проведенном ею тесте. Простой кросс-чек ДНК девочки и образца, привезенного с Титана, показал: Юли – биологическая дочь Авернус и Гунтера Ласки. Если бы старый пират не наврал о своих отношениях с Авернус, если бы он не подозревал, что он – отец дочери гения генетики, информацию можно было неплохо использовать. Хотя, если девочка не знает об отце, информацию можно применить как рычаг на переговорах, как способ завоевать доверие.

Шри пустили поговорить с Арвамом спустя день после того, как генерал вернулся в свою заросшую зеленью штаб-квартиру. Аудиенция началась с разговора о Берри. Генерал отмахнулся от жалоб на гувернантку и сказал, что летать вполне безопасно, а мальчику нужно позволить небольшой риск.

– У меня три сына, – сказал Арвам. – У всех было активное здоровое детство, проведенное большей частью на природе. Они путешествовали пешком, охотились, ездили верхом, ходили на яхтах… и да, летали в аэрокостюмах. Ребята заработали несколько царапин и шишек, но ведь так важно узнать свои пределы. Узнавать, на что ты способен, – важная часть взросления.

– Но Берри слабенький. И такой неуклюжий. С ним то и дело что-нибудь случается.

– Упражнения закалят его и повысят самооценку. Здесь для того самое место. Есть что угодно – и безопасно. Замечу: когда ему дали хоть немного свободы побыть самим собой, у него заметно исправились и характер, и манеры.

– Ему нужна интеллектуальная стимуляция, – возразила Шри. – А здесь он ее не получает.

Оба знали: речь идет не о риске для сына Шри, а о власти над ним. Генерал с генетиком были словно разведенные супруги, спорящие о праве на ребенка.

– Мне очень любопытно, отчего вы не попытались, хм, исправить его, э-э, мелкие недостатки, – заметил генерал.

– Это нелегально. Антиэволюционно.

– Это не помешало вам изменить геном другого сына, – возразил Арвам.

Шри похолодела. Она считала, что никто не знал о работе, проделанной над Альдером. Шри очень аккуратно подредактировала геном, особо стараясь, чтобы красота, обаяние и притягательность сына не превосходили обычные человеческие, а затем уничтожила все улики.

– Не бойтесь, со мной ваши тайны в безопасности. К тому же за вами числится кое-что похуже небольшой генной косметики. Потому скажите правду: отчего вы не подарили такие же преимущества Берри?

– Я оставила его в естественном состоянии из уважения к его отцу.

– О да. Бедняга Стамаунт. Я вижу, вы еще носите его кольцо.

Она носила на среднем пальце левой руки кусок кости, выращенной из культуры остеобластов Стамаунта Хорна после того, как его убили бандиты в Андах. Шри не то чтобы любила его – но уважала и восхищалась. Они были хорошей парой и много добились бы вместе, если бы Стамаунт выжил. Временами он был таким же жестоким и вздорным, как Арвам, но жестокость Стамаунта всегда имела смысл. Стамаунт бывал безжалостен – но всегда тонок и точен, в отличие от сокрушительно грубого Арвама.

– Он был отличный парень, – заметил генерал. – Я уверен, ваш сын вырастет таким же. Ну а теперь, если у вас больше нет жалоб, я, как и обещал, позволю вам глянуть на нашу пленницу.

– А, так она не заговорила.

– О, она говорит. Но до сих пор не сказала ничего важного. Вы можете обсуждать что угодно с допрашивающей бригадой. Кстати, ее глава ожидает вас прямо сейчас в отделении допросов.

Комната, где допрашивали Юли, была чистой и стерильной, как операционная. Белые стены, белый пол и потолок, равномерно светящийся белым светом. Никаких теней, все высвечено с безжалостной резкостью. Девочка была заключена в подобие гроба или «железное легкое» далекого прошлого. Снаружи оставалась лишь бритая голова, а на ней – шапочка для магнитно-резонансной томографии. Кожа бледна и безупречна, как фарфор. Глаза – большие, зеленые. Веки оттянуты, так что глаза не могли закрыться, небольшой изящный аппаратик поставлял искусственные слезы, чтобы не высохла роговица. Голова зафиксирована так, что Юли вынуждена смотреть на экран. По нему медленно проползала вереница лиц, шепелявый голос просил опознать их. Юли молчала, стиснув челюсти. На щеке вздрагивал мускул – единственный признак того, что девочка терпела чудовищную, раздирающую нутро боль. Машина играла с нервными окончаниями, как пианист на концерте, постоянно модифицировала тон и аккорды, чтобы жертва не привыкла к боли.

В соседней комнате стояла за поляризующим стеклом, вделанным в стену, капитан-доктор Астер Гавилан, глава команды допросчиков. Она рассказала Шри, что девочка терпит индукцию боли уже двадцать часов, но не проявила склонности к сотрудничеству.

– Конечно, мы начали с наркотиков, но они не сработали, – продолжила капитан. – Ее метаболизм необычен, нервная система – крайне необычна. Теперь мы используем боль. Но девочка выносит больше боли, чем кто-либо, испытывавшийся на этом приборе. Я знаю, она ощущает боль. В крови – повышенный уровень гистамина, большая активность нервной и эндокринной систем, сканы мозга тоже показывают активность… Девочка не блокирует боль. Совсем. Но не сдается. Поразительно.

– Я бы назвала это по-другому, – заметила Шри.

Капитан-доктор Гавилан была мулаткой средних лет, полногрудой и похожей на голубя. Она, по-птичьи склонив голову набок, уставилась на Шри и сообщила:

– Если вы разочарованы нашей работой, уверяю, в нашем распоряжении есть и другие методы. Например, нанесение увечий. Невежи обычно говорят о том, что дух и тело разделены. По моему опыту, дух быстро сдается, когда уничтожают тело. Самые упрямые и выносливые говорят, когда их начинают резать и жечь.

Шри передернуло от омерзения при виде жадного блеска в глазах женщины.

– Капитан-доктор, я разочарована вашими успехами. И у меня вызывают отвращение ваши методы.

– Эта девочка – живое доказательство плана дальних ускорить человеческую эволюцию, устремить ее в неприемлемом направлении. Эту девочку сделали монстром. Она – преступление против бога и Геи. Мы пришли сюда, чтобы покончить с богохульной мерзостью. Это – священная задача, мы не должны колебаться, выполняя ее. Думайте о ней лишь как о биологическом объекте, средстве найти Авернус, – выговорила капитан-доктор Гавилан слащавым, липким, ядовитым голосом.

Шри посмотрела на девочку, заключенную в блестящий аппарат, на мускул, подрагивающий на щеке – снова и снова.

– Пытка редко дает полезную информацию.

– Генерал полагает, что она заговорит, – напомнила Гавилан.

– Генерал ошибается, – отрезала Шри.

Она позвонила Арваму Пейшоту, объяснила, что хочет предпринять, причем только на своих условиях, без всякого вмешательства со стороны.

– Осторожнее, – предупредил генерал, – приказываю здесь я и только я.

– Вам нужна моя помощь. Капитан-доктор Гавилан – фанатичная дура. Ее методы нелепы. Она не смогла ничего добиться, потому что не понимает природы той, кого мучает.

– А вы гарантируете, что ваш метод принесет плоды?

– Я гарантирую лишь то, что приложу все возможные усилия. Если не получится, я никогда более не попрошу вас ни о чем. Я уйду, и пусть капитан-доктор и ее команда палачей делают, что хотят.

Генерал выделил Шри ровно неделю. Юли перевели из центра допросов в обычный гостиничный номер и подвергали лишь не очень утомительным рутинным беседам с парой психологов. Тем временем Шри дала группе, изучавшей геном Юли, новое задание: идентифицировать и синтезировать феромон, который, в отличие от обычных наркотиков и «сывороток правды», смог бы вписаться в модифицированный метаболизм девочки и сделал бы ее более восприимчивой к внушению.

К счастью, Шри имела подходящую для адаптации модель: смесь сложных веществ, которые выделяли потовые железы старшего сына. Шри с группой разработали виртуальную модель обонятельных рецепторов Юли и проверили мириады модификаций феромонного коктейля Альдера, заменяя атомы, например азот на серу, добавляя кислотные остатки, разрывая связи и так далее, и тому подобное. Лучших кандидатов испробовали на самой Юли: добавляли по очереди крошечные количества в комнату и проверяли результат по ответам на вопросы, которые задавали психологи, и по общей физиологической реакции: расширению зрачков, проводимости и температуре кожи.

Шри безжалостно подгоняла группу. Четыре дня они работали круглые сутки, поддерживаемые протеиновыми смесями, кофеином и специальными препаратами. Наконец группа синтезировала лучший из кандидатов. Он производил лишь небольшое снижение отрицательности реакций и ответов и соответственное возрастание дружелюбия и желания сотрудничать – но ничего сильнее в отведенную горстку дней получить не удалось. Затем Шри поспала шесть часов, провела интенсивный сеанс кондиционирования с психологами и впервые вступила в номер Юли.

Маленькие комнаты были неярко освещены, выдержаны в успокаивающих сине-зеленых тонах. В горшках – настоящие цветы, на полу – роскошный квазиживой ковер, слышалось чириканье птиц. Маленькая девочка, одетая в чистый белый комбинезон, лежала на животе на мягком кресле и читала древний роман, «Моби Дик», перелистывая страницы размеренными быстрыми движениями.

Она не подняла головы, когда вошла Шри, и лишь пожала плечами, когда та попросила разрешения сесть.

Шри примостилась на краешке подвесного кресла и сложила руки на коленях.

– Я хочу извиниться за то, что с тобой делали. Это было ошибкой. Они не понимали тебя.

– А вы понимаете.

– Конечно, нет. Но я хочу попробовать.

– Вы хотите подружиться со мной, потому что хотите залезть в мою голову. А туда вы хотите залезть, чтобы выведать секреты моей матери. Профессор-доктор, я знаю, кто вы. Вы сотрудничали с ней, работали над биомом Радужного Моста. Вы были на барже в то день, когда озеро собирались засеять жизнью. Вы сгорали от нетерпения, желая встретиться с моей матерью. Вы даже дрожали от возбуждения. Ведь вы и сейчас подрагиваете – и не только потому, что боитесь меня – хоть вы и в самом деле боитесь. Вы страстно желаете того, чтобы я хоть на шаг приблизила вас к вашей самой заветной цели.

Юли говорила чуть насмешливо, немножко самодовольно. Ее глаза, почти в точности оттенка хлорофилла, по-прежнему глядели в книгу. Начали отрастать волосы – черная щетина на гладкой коже. На шее – пластиковый ошейник. Он выдаст мощный парализующий импульс, если Юли попытается напасть на Шри либо как-нибудь иначе спровоцирует солдата, наблюдающего за ней.

– Юли, ты умеешь видеть людскую натуру, – заметила Шри. – Используй эту способность, чтобы проанализировать ситуацию. Подумай над тем, как я могу помочь тебе. И твоей матери тоже.

– В тот день мертвец пошел по водам, и забавная церемония быстро превратилась в хаос. Налет так называемой цивилизованности в людях очень тонкий и хрупкий. Мы сейчас вежливы и обходительны друг с другом. Но ведь все может измениться в считаные секунды.

– Юли, я не такая, как остальные. Я не часть здешней военной машины. Я ученый, как и твоя мать.

Девочка зевнула, показав аккуратные, ровно расставленные белые зубки в чистых розовых деснах.

– Моя мать – не ученый. Она – гений генетики. Если вы не понимаете разницы, вам бесполезно что-либо объяснять.

– Да, наука – лишь один из ее инструментов. Другой ее инструмент – воображение, умение видеть мир под иным, уникальным углом. Но наука важна для ее работы, как ничто иное. Юли, я восхищаюсь работой твоей матери. Я хочу понять и ее, и ее труды.

– Я не похожа на мою мать, – сказала Юли. – Я даже не ученый, не говоря уже о гении генетики. Простите, но что есть – то есть. Я не лгу. Вы считаете, что я – ключ к самому заветному в вашей жизни, самому вожделенному. Увы, вы ошибаетесь. Но никакие ваши слова это не изменят. Вы можете избавить себя от ненужных усилий и вернуть меня военным.

– У вас с вашей матерью, по крайней мере, одно общее – вы обе видите мир под уникальным углом, – сказала Шри.

С пугающей внезапностью Юли перекатилась на спину, задрала ноги и сцепила большие пальцы ног.

– Хм, она ведь прячется? – спросила девочка.

– Да.

– Где?

– Я догнала ее на Титане. Но она сбежала.

– Это было во время войны, – заметила Юли.

– Да.

– После того как мы сбежали из глупой тюрьмы, от тех жутких людей.

– Да, после того как она покинула Диону, – подтвердила Шри.

– С кем она?

– На Титане я встретила ее одну. Но, думаю, убежать на Титан ей помогли двое: Мэси Миннот и Ньютон Джонс.

Юли сцепила и расцепила большие пальцы ног.

– И где были эти герои в то время, когда вы пытались захватить мою мать?

– Когда я прибыла, они летели прочь от Титана, – призналась Шри.

Она заколебалась. Они никому не рассказывала всю историю целиком, даже Арваму Пейшоту. Но сейчас надо быть до конца прямой и откровенной. Если вилять, приукрашивать и скрывать, Юли почувствует. А искренность – основа доверия. Потому Шри рассказала о том, как попытка захватить Авернус в одном из ее садов окончилась полнейшим унизительным поражением. Секретарь отказался подчиняться Шри, и пришлось браться за оружие. Шри убила его. А потом Шри попала в плен к твари, созданной Авернус.

– После того как твоя мать победила меня, я заметила неподалеку от сада садящийся дирижабль. Наверное, Мэси Миннот и Ньютон Джонс вернулись, чтобы помочь твоей матери. Но ей помощь не потребовалась. Вскоре снялся и улетел маленький самолет, затем отчалил и дирижабль.

– Моя мать пилотировала самолет? – спросила девочка.

– Думаю, да. Я хочу отыскать ее, чтобы помочь ей. К тому же я думаю, что вместе мы сможем создать удивительные творения.

– У вас есть дети? – спросила Юли.

– Да. Двое сыновей.

– Вы их модифицировали?

– Я дала старшему сыну, э-э, пару преимуществ, – призналась Шри.

– Он здесь?

– Он возглавляет исследовательский комплекс в Антарктиде.

– Жаль, – заметила девочка. – У меня с ним много общего.

– Здесь живет мой второй сын, Берри. Думаю, тебе можно будет повстречаться с ним.

– Меня создала моя мать, – сказала Юли. – Доброй и мягкосердечной ее не назовешь. Вообще-то она совсем не понимает людей. Она и себя-то почти никогда не понимает. Но когда десять лет назад Великая Бразилия начала заглядываться на Внешнюю систему, мать поверила в то, что впервые за век появилась возможность настоящего долговременного примирения с Землей. Мать решила поучаствовать в деле, создать полезное – как тот биом на Радужном Мосту. Она не хотела отвлекаться на политические маневры, она нашла группу советников и сделала меня – верней, сделала меня тем, что я есть. Мать хотела, чтобы я объясняла ей, чего люди хотят от нее и как реагировать на их просьбы. Но забавно: мать не слушалась меня. Я советовала, она слушала – и полностью игнорировала. Она вела себя абсолютно так же, как и прежде. Когда в систему Сатурна пришла так называемая совместная экспедиция и начала грубо провоцировать нас, я посоветовала матери расстаться со всякой мыслью о примирении с Землей. Я посоветовала держаться подальше от людей, агитирующих за примирение. Мать не послушалась. Она сделалась их символом и принесла свою свободу на алтарь их убеждений. Мою свободу, кстати, тоже. Когда началась война и мы сумели вырваться из тюрьмы, я посоветовала маме оставаться с Мэси Миннот. Пусть Мэси и не самая умная в окрестности, но выживать умеет. И снова мать не послушалась, решила, что знает лучше, и ушла сама по себе. Бьюсь об заклад, она пошла обижаться в одиночестве, зализывать раны и обдумывать, где и что сделала неправильно.

– Мои советы тоже часто не слушают, – вставила Шри. – Я уж знаю, как это обидно и горько.

Шри пыталась сблизиться с девочкой, посочувствовать, обозначить сходство ситуаций, как и посоветовали оба психолога. Но Юли рассмеялась и презрительно бросила:

– Вы что, и вправду считаете, будто мы хоть в чем-то похожи? Ну, может быть, вы похожи на маму, самую чуточку. Но со мной у вас нет ничего общего. Если хотите, я скажу почему.

– Пожалуйста, – разрешила Шри, изо всех сил стараясь оставаться спокойной.

– Профессор-доктор, ради вашего же блага, надеюсь, вы не слишком изменили своего сына и не сделали из него настоящего монстра-сверхчеловека, тварь, которой справедливо опасаются люди вроде вашего генерала. Если вы создали монстра – он уничтожит вас. Это дело монстров – уничтожать. Они вовсе не благодарны вам за то, что вы сделали их монстрами. Да, они могут любить свои способности, потому что они возвышают над человеческим стадом, могут ненавидеть по той же причине, но монстры никогда не бывают благодарными. Почему? Да потому что способности раз и навсегда отделили их от создателя и всех остальных. Да, та же самая старая история про Франкенштейна, изжеванная в сотнях дешевых сериалов. Но причина ее популярности как раз в том, что она содержит глубокую истину: монстры всегда одиноки. Они не могут сблизиться с обычными людьми обычным образом. Люди боятся чужаков-монстров и преследуют их, те презирают и мучают людей, потому что, вопреки слабости и ничтожности, люди обладают недоступным для чудовищ чувством общности, счастьем единства со стадом. Оттого в монстрах зреет презрение, оно обращается в ненависть, потом в ярость, вопли, агрессию, и вот уже бесчинства, убийства и разрушительный хаос. Я уж знаю, ведь я самый настоящий монстр!

Она выгнула спину, вскочила. Шри помимо воли сжалась – и тут девочка упала ничком, выгнулась, напряглась, захрипела и заскулила.

Шри поняла: наблюдатели активировали ошейник.

Несмотря на внезапное завершение беседы, психологи заверяли, что она прошла замечательно.

– Феромоны произвели совсем небольшой эффект, но он оказался решающим, – сказал один. – Юли открылась, выказала дружелюбие, поддержала разговор, искренне рассказала о себе. Отличное начало!

– Она пытается самоутвердиться, – добавил второй. – Было ясно с самого начала: она зла на мать и винит ее за свое теперешнее положение. Мы должны использовать ее раздражение, чтобы наладить связь между вами, выстроить доверие.

– Я не хочу дружбы с нею, а она – со мной, – заметила Шри. – Я полагаю, это ясно.

– Но она была дружелюбной, – возразил первый.

– Выясните, чего она хочет, – попросил второй. – Тогда она может раскрыться и дать вам то, чего хотите вы.

– Она хочет того, что не в моих силах дать: свободы. К тому же девочка уже отказалась от свободы в обмен на сведения о своей матери. Неужели вы верите в то, что она по-настоящему ненавидит Авернус? Если бы ненавидела, разве бы уже не предала?

– Внутренний конфликт, – объяснил первый. – Она винит мать за свои беды, но остается верной.

– К тому же она понимает: виня мать, она перекладывает ответственность за беду, – добавил второй. – Помогите девочке осознать, что она совсем не виновата в своих неприятностях, – и пройдете первый шаг на пути к доверию.

Шри это суждение показалось плоским и примитивным, вроде историй, которые в изобилии придумывают эволюционные биологи. Это была чрезмерно упрощенная рационализация человеческого поведения. Нелепо считать человеческие странности следствием прописанных в мозге древних стратегий выживания. Тем не менее Шри позволила психологам разыграть с нею пару сценариев. Рано утром Шри вернулась в номер девочки. Если раньше Шри была уверена в себе и даже высокомерна, то теперь она тревожилась, ощущала неприятные сомнения.

Юли ждала ее. Спокойная, безразличная девочка сидела, скрестив ноги, на большой подушке. Шри принесла планшет и показала видео сада на Титане, где работала в последнее время: разлохмаченные листы бактериальных колоний в богатой аммиаком воде под вулканическим куполом, зоопарк микроорганизмов с одним и тем же набором генов.

Юли зевнула и сказала, что ничего не знает о садах своей матери. Та сделала сады еще до рождения дочери, а потом была слишком занята для создания новых.

– Я уверена, ты посещала какие-то из них, – заметила Шри.

– Если хотите узнать, зачем мама делала их, спросите у растений, зачем они производят цветы. Спросите пчелу, зачем она делает мед. Они делают, потому что их суть в этом делании.

Юли помолчала, затем добавила:

– Ведь вы коллекционируете ее сады?

– Я пытаюсь понять их. Я верю, что, поняв их, я приближусь к пониманию того, как работает твоя мать и как думает. И я верю, что это поможет мне улучшить мою работу… Позволь мне показать кое-что еще, – сказала Шри и вызвала список изменений, сделанных в геноме Юли, а затем подчеркнула те, что меняют структуру мозга.

– Описание изменений в генах не даст вам понимания личности, – пожав плечами, сказала девочка.

– Юли, я не пытаюсь понять тебя. Я не настолько наивна. Но я пытаюсь понять работу твоей матери. Она изменила тебя, потому что ей свойственно изменять. Она сделала тебя из тех же побуждений, какие влекли ее разбивать сады. Все – одно целое.

– Я не знаю, где она, – сказала Юли.

– Я верю.

– Если она и прячется, то в саду, о котором не рассказала никому. Даже мне.

Шри показала еще несколько видео и кратко, но исчерпывающе описала свои находки в садах. Юли спокойно слушала, смотрела, затем спросила:

– Так вы знаете только об этих?

– Есть еще один на Япете. Я собираюсь наведаться туда.

– Садов гораздо больше, – заявила Юли с деланой беззаботностью. – Один – прямо здесь, на Дионе. Если хотите, я могу показать.

Арвам Пейшоту не пожелал даже выпускать Юли из ее комнаты, не то что позволить ей путешествие в отдаленный район Дионы. Мол, предложение провести Шри к саду – не более чем попытка создать возможность для бегства. Там окажется только пыль и лед. Или ловушка. Шри возразила, что девочка слишком умна для подобных нелепостей. К тому же на ней ошейник, способный парализовать ее в любой момент. Шри предложила несколько способов надежно удерживать Юли под контролем. Но Арвам уже решил.

Шри рассказала девочке о генеральском решении. Та пожала плечами и сказала, что на месте генерала поступила бы так же. И что, конечно, хотела бы оказаться на генеральском месте.

На прошлых встречах все шло так, словно Юли очертила защитное кольцо вокруг себя, холодную крепость, и обороняла ее сарказмом и едкими колкостями. А теперь ворота открылись, гарнизон ступил наружу – будто зима в одночасье стала весной. Юли казалась свободной, расслабленной, спокойно глядела Шри в глаза, улыбалась ее неловким шуткам.

– Извини, но я пока не могу сделать больше, – искренне призналась Шри.

– Не за что извиняться. Я и так расскажу, где сад. Сделаю подарок. Само собой, это проверка.

Юли назвала координаты.

– И кого же ты проверяешь?

– Вас, профессор-доктор. Я хочу видеть, как быстро вы поймете шутку моей мамы.

– А если я пойму? Я ведь, несомненно, пойму.

– Тогда поговорим еще, – заключила Юли.

Координаты привели Шри к выходу светлой скальной породы, возникшему из-за тектонического разлома к востоку от Палатинской пропасти. Проход, прорезанный между ледяными складками, вел в закупоренную изолированную пещеру бутылочной формы длиной в полкилометра. Шри сгорала от нетерпения, пока отделение морской пехоты впустую потратило полдня, обследуя сад и его окрестности дронами и глубинным радаром, обращаясь с садом, будто с неразорвавшейся бомбой или очагом инфекции. Наконец место объявили безопасным, и Шри смогла приступить к работе.

Шри быстро поняла: перед нею – очередной фенотипический сад, подобный джунглям на Янусе или микробному биому в вулканических источниках на Титане. Кажется, фенотипическое разнообразие при едином генокоде было излюбленной забавой гения генетики. Здесь базовой формой стал лишайник с разнообразными слоевищами: от толстых подушек до путаницы отростков либо побегов в метр высотой, похожих на дубинки, во всех оттенках зеленого и оранжевого, связанных между собой грибницей, – словно рисунок, созданный без отрыва карандаша от бумаги. Мох заполнял пол от стены до стены. Его ковер разрывали только глыбы черных силикатов, добытых, как показывал спектральный и изотопный анализ, в темном, изломанном кольце вокруг Реи. Сад заливал тусклый красный свет, воздух был прохладным и влажным. Из источников у входа, журча, стекала вода, сливалась в медленный, ленивый, едва ползущий при низкой гравитации ручей, петляющий по саду и питающий глубокие пруды на другом конце пещеры. Там и сям сквозь мох пробивалась трава или бамбук. У всего – один генотип, даже у бабочек, вылупляющихся из капсул-утолщений на верхушке побегов, порхающих повсюду, умирающих и выбрасывающих новые побеги плесени – словно в цикле о возрождении, смерти в огне и новом возрождении, о котором когда-то рассказывал Томми Табаджи.

Шри составила базовое описание сада всего за день. Конечно, требовалось выяснить пределы вариативности фенотипа, заложенные в геноме, проанализировать каскады транскрипции, секвенировать гомеобоксы – выяснить, что управляет превращением отростка в подушку, высокую траву или папоротник. Но с этим придется подождать. Хотя, скорее всего, схема окажется простой случайной вариацией исходного паттерна. Вернувшись в штаб-квартиру, Шри кратко и емко описала все генералу и сказала, что находка – проста, элегантна и изысканна, как древние сады камней в Японии. Арвам ответил, что сад – причудливая бесполезная шутка. Он был в дурном настроении. Нескольких солдат убило и искалечило, когда в Париже развалилось умело подпорченное здание. Его каркас был изъеден квазиживой культурой, превращавшей фуллереновый композит в сажу.

Шри уверяла генерала: фенотипические сады имеют огромный экономический потенциал.

– Изменить гены с тем, чтобы организм проявлял новое свойство, – тривиально. Но если понять, как именно происходит кажущееся случайным изменение фенотипа, я смогу создавать новые разновидности универсальных высокоадаптивных растений, способных давать те плоды, в которых есть нужда. Яблоки, помидоры, кукуруза будут расти на одной лозе. Либо один сезон – яблоки, а второй – помидоры.

Шри потратила много сил на попытку убедить. Но генерал по-прежнему сомневался.

– По крайней мере, вы прошли проверку этого мелкого монстра, – заключил он. – И что дальше?

– Мы снова поговорим. Надеюсь, более открыто.

– Она подбросила вам лакомый кусочек, и вы завиляли хвостом, как щенок. Кто тут кем командует? – буркнул генерал.

– Я с радостью позволю ей верить в то, что она проверяет меня. Это позволит ей считать, что у нее некая власть надо мной. А это сблизит нас.

– Психологи думают, что она пытается манипулировать вами.

– Конечно! – согласилась Шри. – Она ведь не хочет пытки. Девочка желает лучшего обращения. Quid pro quo[2].

– Если она хочет лучшего обращения, пусть дает лучшую информацию.

– Она уже дала сад. Со временем даст и больше.

– У вас еще семь дней, – сказал Арвам. – И больше никаких садов.

Психологи предупредили Шри, посоветовали не сближаться слишком быстро. Девочка заговорит более охотно и свободно и с большей вероятностью выдаст нужную информацию, если Шри будет заходить не каждый день. Она не вняла совету. Предложенный план – грубая вариация на тему принципа подкрепления, вроде случайной выдачи мыши кусочков пищи после выполнения заданий, поскольку в этом случае мышь работает интенсивней, чем при стабильном награждении за выполненную работу. Люди – не мыши, а Юли – не обычный человек. Она сразу разгадает нехитрую схему. К тому же если генерал назначил срок – он его не передвинет. Нужно проводить как можно больше времени с Юли, пусть и в ущерб Берри и остальной работе.

Шри обсудила с девочкой удивительные, изощренные детали устройства сада Авернус, рассказала о своем детстве: как росла застенчивой, робкой и одинокой в провинциальном городишке, где больше никто не интересовался наукой, как выбивалась из сил, стараясь вырваться оттуда, но из-за низкого происхождения смогла добиться лишь места на агрикультурной исследовательской станции в Сан-Луисе, как ее работа привлекла внимание «экологического святого» Оскара Финнегана Рамоса, давшего ей одну из своих знаменитых стипендий на обучение. Шри рассказала про свое первое озарение, про решение проблемы, критически важной для построения новой системы искусственного фотосинтеза. Шри рассказала о двоих своих сыновьях, об исследовательском институте, построенном на антарктическом полуострове, о созданном там биоме, о биомах, которые Шри создавала в других местах, включая печально известный проект на Радужном Мосту, на Каллисто.

Шри открывала свою жизнь и сердце перед Юли, рассказывала то, что не говорила никому. Шри пыталась наладить контакт, найти точки соприкосновения. Шри не упоминала об убийстве своего учителя, но попыталась объяснить отчаяние и амбиции, побудившие рискнуть всем и прилететь в систему Сатурна, оставить одного сына на Земле, а другого взять с собой и отдать его в заложники военным.

– Я одинока, – сказала Шри. – Все по-настоящему умные люди рано или поздно бывают одинокими. Хотя я не так умна, как твоя мать, я все-таки умнее большинства людей. И временами жалею об этом. Моя жизнь стала бы намного проще, если бы я могла принять обычную жизнь и обычные мелкие, банальные амбиции.

Юли задумалась, затем сказала:

– Я легко вижу сквозь маски, которые люди носят на публике. Я думаю быстрее их и чаще всего без труда угадываю их мысли. Оттого мне тяжело любить людей, и оттого я одинока. Мне кажется, будто я – единственный настоящий человек в игрушечной вселенной, слишком маленькой для меня. Вы так себя ощущаете?

– Иногда.

– А я – всегда. И со всеми.

– Включая твою мать? – спросила Шри.

На мгновение ей показалось, что девочка откроется, но та пожала плечами и сказала:

– Никто не понимает маму. Даже она сама.

В таком же духе это и продолжалось. Шри тратила часы, пытаясь отыскать точки соприкосновения, и как только они, казалось, находились – девочка отступала в холодную крепость безразличия. На четвертый день Шри пошла к полковнику, ведавшему охраной Юли, и рассказала о том, чего хочет. Полковник засомневался – он был осторожным благоразумным человеком, – но он не мог посоветоваться с генералом. Арвам Пейшоту посещал Багдад на Энцеладе, а Шри упорно гнула свое и обещала принять всю ответственность на себя.

Назавтра она встретилась с Юли на краю леса, окаймлявшего купол. Над головами, будто ястребы, висели дроны. Запястья девочки были связаны, она стояла перед шеренгой вооруженных солдат, одетых в в черную броню. Юли выглядела безмятежной, уверенной в себе – и очень маленькой.

– Я подумала, что тебе понравится прогулка, – призналась Шри.

– Почему нет? – беззаботно спросила Юли.

Охрана и роботы следовали по пятам, когда Юли со Шри пробирались под зеленой сенью леса. Юли сказала, что несколько раз уже была здесь. Мать дружила с Эбби Джонс, матриархом клана Джонс-Трукс-Бакалейникофф.

– Вряд ли Эбби живет здесь, – заключила девочка.

– Думаю, ее перевезли в Париж.

Эбби Джонс была политической узницей, одной из многих, посаженных в тюрьму без суда.

– Я рада тому, что она не умерла, – сказала девочка. – Эбби была почти такая же знаменитая, как моя мама, – но очень легко относилась к славе.

Они поговорили про исследование окраин Солнечной системы, принесшее Эбби славу и кредит среди дальних, о визитах Авернус и ее небольших подарках клану: о бродящих по лесу карликовых животных; о нескольких новых видах цветов, растущих в ухоженных садах за жилищами; о перепланированной системе утилизации отходов. Шри с Юли присели в тени большого пробкового дуба и вместе выпили кувшин холодного гранатового сока, закусывая пао-де-кейжу и прочими лакомствами, приготовленными личным поваром Арвама Пейшоту.

– Очень приятно, – заметила Юли, – но было бы гораздо приятнее не быть скованной, будто животное, и под надзором вооруженных людей и машин. Разве недостаточно ошейника? Если я попытаюсь наделать глупостей, меня тут же оглушат. А я обещаю, что не буду их делать.

– Военные боятся тебя.

– А вы? Вы боитесь меня?

– Скажем так: я осторожна, потому что не знаю всех твоих способностей, – уточнила Шри.

– Да, вы не знаете, – с видимым удовольствием подтвердила Юли.

Шри договорилась встретиться с ней назавтра в том же месте. Когда Шри пришла, то обнаружила не только Юли с охраной, но и Арвама с Берри.

Генерал оскалился, завидев генетика, и процедил:

– Я подумал, нам полезно прогуляться вместе. Пусть дети познакомятся.

– Вы же знаете: она не ребенок, – сказала напуганная и рассерженная Шри.

Она отчаянно разозлилась на генерала за то, что он так наплевательски и халатно подвергает ее сына опасности, – и отчаянно испугалась наказания за давление на командира охраны. Ведь генерал приказывал не выпускать Юли.

– Чем бы она ни была, мы прекрасно управимся с нею, – сообщил генерал и вынул пульт. – Думаю, небольшая демонстрация не помешает. На всякий случай.

– Не надо, – попросила Шри.

Арвам повернулся к девочке, наставил пульт – и та упала наземь, свилась в клубок, раздираемая болью.

– Надо заставить мой штаб носить такие, – заметил генерал. – Это их научит шевелиться попроворней.

– Вы подходите под любое определение круглого дурака, – сказала Шри, пошла к Юли и помогла ей подняться.

Шри впервые дотронулась до девочки. Кожа – сухая, горячая, как при лихорадке. Казалось, она жжет сквозь бумагу комбинезона. На руках Юли – пластиковые наручники, сцепленные коротким шнуром.

– Это была не моя идея, – сказала Шри.

– Я не против боли. Она делает меня сильнее, показывает, насколько он боится меня, – ответила Юли.

Она была почти точно одного роста со Шри. В спокойных зеленых глазах девочки сияли золотые искорки.

– К тому же у меня появился шанс пообщаться с вашим сыном, – добавила Юли. – Возможно, я смогу узнать от него о вас так же, как вы узнавали о моей матери от меня.

– Это честно, – заметила Шри.

Она пыталась казаться спокойной, но чувствовала себя так, будто проглотила рой бабочек.

– Ты же хочешь показать своей новой подружке черепашек? – осведомился генерал.

Берри обвел пытливым взглядом мать и Юли, затем пожал плечами.

– Конечно, хочешь, – заключил Арвам.

Берри подобрал палку и на ходу лупил высокую траву по сторонам тропы. Серьезная и спокойная Юли плавно скользила рядом, задавала простые, с виду безобидные вопросы о поселении. Арвам, Шри и охрана шли позади, в небольшом отдалении. Берри пожимал плечами, давал односложные ответы. Когда компания подошла к овальной поляне, окаймляющей озеро, мальчик вдруг ринулся вперед, зашлепал по заросшему тростником мелководью и принялся швырять комья грязи в черепах, греющихся на подтопленном бревне. Юли пошла к мальчику. Шри вздрогнула, но генерал взял ее за руку и сказал, чтобы она позволила детям поговорить.

– А вдруг ваш сын подначит ее сказать что-нибудь полезное, а?

– Если хотите наказать меня – наказывайте меня. Никогда не вовлекайте моего сына.

– Профессор-доктор, чего вы испугались? Я думал, вы с девочкой стали добрыми друзьями.

– Мы понимаем друг друга. Но я никогда не забываю о том, что она – монстр.

Затем Шри стряхнула генеральскую руку и отошла, не желая в запальчивости сказать то, о чем позже пожалеет.

Берри с Юли сидели на корточках у самой воды, тихонько переговаривались, придвинувшись друг к другу. Шри попросила охранника подключить ее к дрону, чтобы слышать разговор. Берри вдруг вскочил и толкнул Юли. Она схватила его, оба упали в пруд, забарахтались, заплескались. Кто-то пронесся мимо Шри.

Генерал кинулся в пруд, зашлепал по воде, схватил Берри за руку и ногу, содрал его с Юли, бесцеремонно выбросил на берег. Затем Арвам нагнулся над Юли, протянул руку – и отшатнулся, закрыв руками лицо. Сквозь пальцы брызнула кровь. Юли балетным прыжком выскочила из воды, перенеслась на другой берег. Два охранника побежали к Арваму, остальные – за девочкой по обоим берегам пруда. Берри поднялся на ноги, завывая, захлебываясь слезами, Шри побежала к нему, крича охранникам:

– Не стреляйте! Используйте ошейник! Не стреляйте!

Юли бежала, как лесной олень, мечась влево и вправо, и через мгновение скрылась за деревьями. За ней кинулись дроны, пронесясь над солдатами. Эхом раскатился хлопок, за ним другой. Из леса взлетела голубиная стая, птицы заметались в ярком свете над верхушками деревьев.

Юли обломила кончик палки Берри и ударила обломком в правый генеральский глаз, проткнула глазное яблоко и раздробила дно глазницы. Еще сантиметр – и палка бы разорвала связь между полушариями мозга. Генерала срочно отправили в операционную, но глаз спасти не смогли.

Шри долго разговаривала с Берри. Но тот замкнулся и капризничал, перепуганный и обиженный, и отказался рассказывать, чем же его так разозлила Юли. Шри ожидала, что генерал обвинит ее в случившемся, пусть он сам и предложил познакомить ее сына с девочкой. Но Арвам, закрывший пустую глазницу черной повязкой, сказал, что лучше забыть об инциденте.

– Работайте над садами Авернус, – приказал генерал. – Найдите что-нибудь, способное привести меня к ней. Найдите что-нибудь, доказывающее, что ваш труд того стоит.

– А как с Берри?

– Конечно, он останется со мной.

Шри заговорила о том, что в случившемся нет вины мальчика. Ни в малейшей степени. Но Арвам прервал ее:

– Похоже, вы и в самом деле совсем не понимаете людей. Я не причиню ему вреда. Я люблю его, как собственного сына. А теперь идите попрощайтесь с ним и возвращайтесь к работе.

Значит, вот ее наказание. Она лишилась Альдера, когда покинула Землю. Теперь Шри потеряла и Берри.

Когда Шри выходила из здания, к ней подошел Лок Ифрахим. Он протолкался сквозь суетливую толпу военных, заполнившую внутренний дворик.

– Мне следовало догадаться, что вы имеете отношение к этому чудовищному и нелепому провалу, – обиженно процедил Лок.

Шри посмотрела ему в глаза и произнесла:

– Мистер Ифрахим, мои поздравления с поимкой. Наконец-то вы – настоящий герой. Уж этой славы у вас не отнимут.

– Если вы так считаете, то, похоже, совсем не знаете генерала. Меня точно ждет головомойка за дерьмо, которое сотворил не я. Мне придется расхлебывать, а вы свободно себе улетаете на Титан заниматься архиважными делами. Как оно, а – парить над презренной толпой? Мне очень интересно знать.

– Мистер Ифрахим, вам следует возвращаться домой. Очевидно, вы здесь несчастны. К тому же вы и так нанесли более чем достаточно вреда Внешней системе и ее людям. Возвращайтесь на Землю и занимайтесь личной жизнью.

На мгновение сквозь маску вежливости на холеном лице дипломата проскользнула гримаса откровенного презрения. Затем он улыбнулся и сказал:

– Мадам, удачи в работе. Надеюсь, вы отыщете искомое. Искренне надеюсь. Но если вы снова перейдете мне дорогу, вмешаетесь в то, что по праву – мое, я уничтожу вас.

– Я вам искренне обещаю держаться как можно дальше от вас, – выговорила Шри.

Она слишком устала, чтобы злиться. К тому же этот тип – круглый дурак. Какой смысл в том, чтобы преподавать ему урок? Она посмотрела на стоящую рядом с ним женщину.

Симпатичная, молодая, в синем комбинезоне, с ежиком черных волос на голове, с капитанскими полосками на груди. Шри посоветовала женщине держаться подальше от Лока.

– Его невезение заразно, – добавила Шри и ушла.

Лок Ифрахим окликнул ее. Наверное, он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним, – но Шри не оглянулась.

Спустя два дня, на борту шаттла, направляющегося к Титану, Шри все еще не перестала удивляться стальным нервам и решительности Юли. Она почти добралась до аварийного шлюза, когда дроны подстрелили ее. Шоковый ошейник был исправен. Однако, когда охранник включил его, Юли непонятным образом блокировала боль. То есть Юли могла блокировать боль и во время пытки, но сканы мозга и анализы, проведенные командой палачей капитана доктора Гавилан, показывали, что Юли ничего не блокировала. Она день за днем терпела жуткие мучения, чтобы ее тюремщики поверили в возможность контроля над ней. Она позволила дважды подвергнуть себя шоку до того, как отомстила человеку, приказавшему пытать ее, и попытаться бежать. Да, Юли – истинное чудовище, но великолепное чудовище!

Шри не сказала ей об отце. Возможности поговорить наедине не представилось, а Шри не хотела, чтобы узнал Арвам. Но Шри должна была рассказать о случившемся тому, кто заслуживал знания, и потому, когда военный шаттл сел на платформу у военной бразильской базы близ северного полюса Титана, Шри направилась прямиком в Танк-таун.

Гунтер Ласки ни разу не перебил ее, когда слушал историю захвата Юли и ее смерти. Шри умолкла, и тогда старик спросил:

– Она мучилась?

– Она умерла быстро.

Шри не стала рассказывать про пытки. Нет смысла терзать старика. К тому же история во всех деталях – просто идеальная пропаганда для сопротивления дальних.

– И почему ты захотела рассказать мне? – спросил Гунтер. – Теперь-то какая разница?

– Вы заслуживаете этого знания. Я прилетела к вам не для того, чтобы выуживать информацию.

– Теперь-то какая разница? – повторил старик уже чуть резче. – Оттого я не стану больше любить тебя и не стану меньше любить Авернус. Ты и твои дружки явились топтаться по нашей жизни, раздавили все, что мы построили, уничтожили век истории, которой не понимаете. Да ты и не пробовала понять. Потому ваши и проиграют эту войну. Вы же ничего не понимаете.

Повисло молчание. Оба глядели сквозь большое алмазное окно на угольно-черные поля вакуумных организмов, уходящие за близкий горизонт в унылой оранжевой дымке. Но Шри впервые поняла, что она и старик видят за окном не одно и то же. Ей еще оставалось так много узнать о Титане и других лунах, где Авернус устроила сады.

– Я хочу понять, – сказала Шри. – Затем я и прилетела сюда.

– Во время нашей прошлой встречи я сказал, что ты немного похожа на Авернус. Думаю, я ошибся.

– Я хочу быть лучше, чем она.

– В тебе уж точно больше человека, чем в ней. Кстати, это комплимент. Но сомневаюсь, что тебе он понравится.

Шри оставила старика оплакивать дочь, которую он никогда не видел, и улетела на другую сторону Титана, к вулканическому куполу, где рос ожидающий исследования сад и где еще трудилась ее группа. Работы много. Ей нет конца и края… Но Шри уже узнала так много. Старик сказал, что она никогда не поймет дальних, а уж тем более Авернус. Старик ошибся. Шри докажет, что не уступает Авернус, и создаст свой шедевр.

Шри работала с группой, раскрывала секреты подземного королевства полиморфных прокариотов и подолгу размышляла о Юли и Авернус. А попутно Шри набрасывала первые эскизы своего будущего шедевра.