Сага о халруджи

Глава 1. Северный ветер

Осознание себя нового вторглось в голову вместе с грохотом волн, свистом ветра и скрипом огромного судна, которое пыталось выжить в шторме, нагрянувшем внезапно — как и все события в жизни Арлинга Регарди в последнее время.

Лежа на полу, он успел схватиться рукой — теперь единственной, за ножку прибитого к палубе стола, чтобы не врезаться в тяжелый сундук у стены. Пол качался, мир вокруг Регарди тоже. Мебель в его роскошной каюте была та самая, морская, специальная. Шкафы, стулья, сундуки, крепкий просоленный стол — все стояло на своих местах намертво. И лишь Арлинга швыряло по сторонам, словно тряпку, разорванную псами. Впрочем, швыряло не только его.

«Золотой шаман» в очередной раз взлетел на волне и врезался крутой скулой правого борта в гребень, срывая пену, шипение которой раздалось буквально в голове Регарди. Он слышал, как вода — наверное, зеленая и прозрачная, окатила палубу от высокого бака до кормы, и парусник грузно перевалился на другую сторону, отвесно падая к подножию следующего вала.

Волны, Магда, иман, Нехебкай, Керк и даже само судно — все говорили разом. Память с трудом отделяла одних, соединяла других, искажала третьих.

«Вороны кричат, слышишь? — горячо шептала Магда, трогая его шершавыми ладонями, покрытыми чешуей. — По нам с тобой. Найди то самое место, оно в горах, но не в этих. Важно то, что происходит, а не то, что произойдет. Понюхай воздух. Он пахнет бурей».

Арлинг выбросил руку, стараясь отбить удар хвоста с нацеленным ему в горло шипом, но его запястье легко схватили знакомые пальцы. Учитель держал твердо, ровно до тех пор, пока Регарди его не узнал. Вернее, притворился, что узнал. Иман это понимал, но ситуация временно устраивала обоих. От Тигра Санагора больше не пахло водкой моханой, его голос звучал ровно, движения были собранными и спокойными, как всегда таящими в себе угрозу. Древним больше не за что было волноваться. Ведь пока все шло по плану — старый мир снова должен был погибнуть, новый в очередной раз возродиться. Сцена готова, марионетки ждали кукольника. У одной из кукол не хватало руки, но ее научат плясать и в таком виде — не впервые.

— Культя формируется хорошо, — довольным голосом говорил иман, и Арлингу был хорошо знаком этот тон. Так же учитель звучал, когда много лет назад его слепой ученик впервые без ошибок выполнил все упражнения старших классов на Огненном круге.

— Я натянул лоскуты кожи с локтя. Полное созревание наступит через недель десять, но мы никуда не торопимся. Пусть император сначала увидит тебя таким. Ты сейчас выглядишь плохо, и это хорошо. Слепой, слабый, больной и однорукий — Седрик точно не захочет встречать свой сто первый год в таком обличье. Пусть привыкает к Керку. Потом начнем тебя восстанавливать, но простейшие упражнения можешь делать уже сейчас. Если боль позволяет, зажимай культей ложку или мелкие предметы. Ты меня слушаешь, Лин?

Голос был имана, говорил он то же, что и иман, но это был не Тигр Санагор. Арлинг запутался в его именах, но тот учитель, что стал его путеводной звездой много лет назад в темных песках Сикелии, растворился во мраке. Его поглотил древний, который сейчас хоть и спасал мир, но в слепых глазах Регарди превратился в дьявола, которого требовалось изгнать. Вот только спасать было некого. Если верить словам имана, Махди — тот самый первый ученик Нехебкая, который научил Арлинга жить в мире с новым телом и поделился с ним тайным знанием — солукраем, стал пылью во времени. Как не было больше Магды — той единственной, которая сейчас могла бы починить его поломанную душу. О теле Регарди не думал. Оно как обычно старалось выжить.

— Рука немного опухла, но отек вскоре сойдет, — задумчиво приговаривал иман, рассматривая Арлинга, как подопытную зверушку в своем зоопарке. — Сейчас я покажу, как правильно бинтовать культю, а ты запоминай внимательно. Завтра я пересяду на другой корабль, возникли дела в Агоде. Ты все равно какое-то время будешь привыкать к своей бывшей родине. Я вернусь ко дню рождения императора. Времени у нас немного, но хватает. Один в Согдиане ты, конечно, не останешься, потому что к таким играм я тебя не готовил. Держись за Керка, вы встретитесь в столице. Знай, что он с тобой на одной стороне. А также не забывай о нашей договоренности. Пока ты тут отдыхал, Даррен с арваксами захватили Гундапакс. Твоя задача — никуда не вмешиваться, но привлекать к себе внимание. Все игроки Согдарии за исключением императора должны тебя заметить. Нам всего-то нужна отсрочка, и если она у тебя получится, каждый останется довольным. Ты сейчас единственный законный принц Согдарии, потому что других наследников у Седрика Гедеона не осталось.

— Вы постарались? — не удержался от колкого замечания Арлинг, и собственный голос было не узнать.

— Ты сейчас меня не слышишь, поэтому не станем обсуждать, что будет дальше, — проигнорировал его вопрос иман.

— Дэйра…

Арлинга перебили.

— Твой темный солукрай — вот, о чем я помню, — сердито произнес учитель. — У тебя не получится избавиться от Нехебкая самостоятельно, но, когда я вернусь, попробуем вместе.

А затем резко сменил тему:

— Культя бинтуется строго снизу вверх, следи, чтобы натяжение бинта было одинаковое. Слуги будут предлагать тебе помощь, но к перевязке никого не подпускай. И вообще, не доверяй никому. Сначала бинт оставляй на полчаса, потом сохраняй сжатие на весь день. И нужно растягивать мышцы культи, чтобы сохранить подвижность суставов. Ты чувствуешь кожу на этой руке?

Арлинг ощущал всю руку так, будто она по-прежнему была продолжением его тела, с той оговоркой, что каждый нерв этой руки поразила неизвестная болезнь, и с тех пор конечность горела в огне.

— Чувствительность культи надо восстанавливать, — недовольно хмыкнул иман, поднимая и опуская то, что осталось от руки Арлинга. — Для начала массируй кожу щеткой. Я также оставлю тебе мази и снадобья. Никому не позволяй к ним приближаться, понял? Тебе не запрещено покидать каюту, но лучше следи за своими вещами. Успеешь походить по твердой земле.

Как же плохо должны были обстоять дела в согдианском дворе, если страх предательства кружил даже в море, далеко от столицы и ее интриг. Или имана тревожило что-то еще? Он не ответил на невысказанный вопрос о Дэйре, спасение которой стало условием Арлинга там, на уже далеком самрийском берегу, но, на самом деле, Регарди было плевать на дочь Нехебкая. Ему был важен только один человек на свете — Магда. Но человеком она уже не являлась.

— Я помогу тебе с тренировками, когда вернусь, но простые упражнения начнешь делать сам, — голос учителя звучал так, будто и не было всех этих лет изгнания Арлинга из его жизни. — Обрати внимание на баланс и координацию, с ними могут быть проблемы. Обычно глаза контролируют движения руки с протезом, поэтому тебе придется сложнее. Я бы от протеза на твоем месте отказался, но его придется носить из-за императора. И помни: «меньше значит больше». Чем меньше ты нуждаешься, тем ты свободнее. Ты мое лучшее творение, Арлинг, но сейчас у тебя две слабости, от которых нужно избавляться. Это темный солукрай и привязанность к тем, кого ты впустил в свою жизнь. Не бери с меня пример. Я вот к тебе привязался, и оттого не все идет по плану.

Море гудело, и в голове Арлинга тоже. Ах да, он совсем забыл о Сейфуллахе, Хамне, и кто-то был с ним еще. Ученики имана, жизнь которых почему-то стала ему важна. И только о Магде Регарди помнил всегда. О том, что ее больше с ним нет.

— Все эти горячие сикелийцы едут в трюме вместе с Салуаддин — запертые под сто замков, — ответил на его невысказанный вопрос иман. — Их доставят во дворец отдельной каретой, и им запрещено покидать территорию твоих личных покоев без тебя. А знаешь, как будет? Ты убьешь их. Сначала моих учеников, потом Хамну, а затем Сейфуллаха. Нет, я не стану тебе приказывать. Ты сделаешь это по своей воле. А когда я вернусь, мы будем вместе, Лин. Нам надо наверстать упущенное.

«Мы будем вместе» — где же эти слова были все то время, пока ноги Арлинга топтали жаркие пески Сикелии? Сейчас он возвращался в Согдарию, которую когда-то считал домом, его любимая женщина превратилась в чудовище и отправилась за ним следом, собираясь сожрать его при оказии, а в голове Регарди поселился древний бог, которого, как выяснилось, Арлинг сам же нечаянно и пленил. Кажется, учитель опоздал.

Мир давно обрушился на голову халруджи, и ближайший конец света уже не казался фатальным. У слепого появилась надежда, и отпускать ее из своего сердца Арлинг не собирался. Теперь он по-настоящему желал вернуться на родину. Он будет ждать встречи с императором — эта единственная фигура согдарийского двора, которая его интересовала. Что же до учителя — ответа на этот вопрос у Арлинга пока не было.

Разговор с иманом уплыл, уступив место шепотку Магды, которая плыла где-то рядом, вероятно, под днищем фрегата. Выжидала удобный момент, потому что гигантская сколопендра не только не любила плавать, но и ненавидела штормовые волны.

«Гора истекает кровью, но скоро камень распадется», — продолжала Фадуна, чей голос был уже едва слышен. Буря усиливалась.

Затем пришел Керк. Он застал Арлинга врасплох, чего не случалось давно. Впрочем, многое что приходилось переживать заново, привыкая к новому состоянию — тела без руки, души без веры, сердца, любовь которого сгорала в собственном пламени.

— Пришел попрощаться, — заявил Керк с порога, плотно прикрыв за собой дверь. — Как же смердит от твоей культи. Я думал, что это волны подняли со дна дерьмо морского дьявола, но это всего лишь ты.

Верно, воняло знатно. Арлинг даже подозревал, что учитель специально добавил в мазь особо зловонные ингредиенты, чтобы приглушить его обоняние. Он слышал движения Керка, но запахи его пота, волос, одежды пробивались с трудом.

— А, может, ты уже начал гнить? Не лучше было остаться там, на Гургаране?

— Проваливай, — поприветствовал Регарди того, кто, по словам имана, должен был стать его путеводной звездой в темноте интриг согдианского двора. Странные дела творил учитель, впрочем, как всегда. Арлингу даже стало любопытно, под каким соусом иман подал кучеяра Керка из южных колоний придворным императора. Хорошим манерам его явно не научили.

Регарди знал, что Керк нападет, и даже чувствовал, куда тот целил — в еще незаживший обрубок его руки, но кучеяр не зря считался ныне лучшим индиговым учеником Тигра Санагора. В воздухе раздался хлопок, и ноздри Арлинга обожгло перцем. Теперь стало ясно, отчего Керк гнусавил — собственное обоняние кучеяр защитил специальными скрутками для носа, а вот Регарди успел вдохнуть. Адская смесь порезала горло и выжала слезы из слепых глаз. В голове грохотали волны, а под толщей воды билось его сердце — удары отдавались по всему миру, навалившемуся на Регарди сверху. То был Керк, придавивший его коленом и наносивший удар за ударом по обрубку, который Арлинг неосознанно выбросил вперед, забыв, что рука стала короче и служить оружием больше не может. Горело внутри, горело снаружи. Регарди больше не скользил на гребне волны, она сбросила его, заставила наглотаться пены и собиралась утопить.

— Ты поднял руку на учителя, — раздался фанатичный голос Керка, который хорошо контролировал ситуацию, удерживая задыхающегося Арлинга в локтевом захвате. — Он, может, тебя и простил, но я — никогда. Я уплываю с Тигром в Агоду, а чтобы ты обо мне помнил, оставлю подарок. Никогда не смей вставать между мной и учителем. Когда мы встретимся в Согдиане, ты проживешь недолго.

Арлинг понял, что произойдет за секунду до того, как нож Керка вонзился в его целую руку, прижатую коленом кучеяра к полу. Отдав боль, что терзала его изнутри и снаружи Нехебкаю, который все это время изображал несуществующего, Регарди спас руку, попытавшись освободиться от захвата, но иман хорошо натренировал кучеяра — Арлингу казалось, что он сражался с самим собой. Кость удалось сохранить, но лезвие отведало его крови, вонзившись в ладонь единственной руки.

В следующий миг Керка отбросила в сторону неведанная сила, которая тут же заговорила голосом Хамны.

— Держу ублюдка! Только скажи, и я перережу ему глотку.

Арлингу было не до нее, и не до Керка. Он пытался побороть приступ паники, потому что почти поверил, будто его вернули на двадцать лет назад, когда тело казалось врагом — неподвластным, чужим, опасным. Слепота собиралась стать полновластной хозяйкой. Но вот сквозь вспышки боли, звучавшие в голове похоронным набатом, пробилось дыхание Хамны и ее противника, которого она сдерживала с трудом. Керк был выше, крупнее, сильнее, с двумя руками, но Хамна была не только етобаром-смертницей, но еще и халруджи Арлинга, и Регарди по себе помнил, каково это, когда твоему господину угрожала опасность. Одно осознание этого пробуждало второе дыхание и оживляло даже мертвое тело. Но знать, кто победит, он не хотел.

— Пусти его, — прохрипел Регарди.

Хамна не слушалась, сдавливая хватку, и Арлинг чувствовал, что пружина скоро лопнет. Такого, как Керк, нельзя было загонять в угол, но наконец кучеярка отпустила противника, рывком отбросив его в сторону двери.

— Воля господина сохранить тебе жизнь, — прошипела она, и Регарди поразился ненависти, прозвучавшей в ее голосе. Кажется, Керк пока только ему переходил дорогу. Хамна же совсем не была похожа на ту, что сидела под замком в трюме.

— Даю тебе три секунды убрать зад с этого корабля, — бросила она Керку. — И лучше в Согдиане нам не встречаться.

Странно, но Керк ее послушался, тут же выскользнув за дверь. До Арлинга не сразу дошло, из какого оружия Хамна целилась в кучеяра. И оттого, что он не мог быть сейчас ни в чем уверен, а лишь догадывался, его разрывало от отчаяния. Трубка с метательными дротиками, вымоченными в яде, — излюбленное оружие етобаров, которое прекращало любые дискуссии. Вероятно, Хамна держала в руках его.

— Он вернется, — прошептал Арлинг. — Я сам!

Это был каприз, вопль злости и бессилия, на который его халруджи не обратила внимания. Резким движением выдернув кинжал из руки Регарди, она попыталась ее перевязать. Арлинг ощутил касание ткани, но оттолкнул кучеярку локтем. Движение отозвалось болью во всем теле, обрубок же руки подозрительно онемел, обещая познакомить его с новыми гранями боли в ближайшем будущем.

— Я сам, — повторил Арлинг, чувствуя, что намокает повязка на глазах. — Проклятый перец!

В следующий миг на его голову опрокинули кувшин воды, который, действительно, смыл перец, а еще отрезвил рассудок. Арлинг услышал, как в задраенный люк грохнула очередная волна, понял, что корабль сейчас снова накренится, но ухватиться за что-нибудь прочное не успел. Зато это сделала Хамна, которая перехватила его поперек груди и вместе с ним проехала по полу к столу, в последний момент схватившись за прибитую к полу массивную ножку. Одно хорошо — к Арлингу быстрыми темпами возвращалось обоняние, и здесь можно было подозревать только солукрай. Пораженная перцем слизистая носа за несколько минут не восстанавливалась.

— Чтоб их всех забрал дьявол, — пробормотала Хамна, затаскивая Регарди на кровать и усаживаясь рядом. — Дай руку, — настойчиво произнесла она, но Арлинг осторожно выставил локоть, предупреждая ее держать дистанцию. Нет, вопрос был не в доверии, а в последних словах имана, которые застряли у него в голове. Меньше значит больше. Если он не сможет помочь себе с раной, что говорить о Магде, ради спасения которой предстояло совершить невозможное?

— Глупо, — фыркнула кучеярка. — И уж точно ни иман, ни Керк не вернутся. Я видела, как Керк садился в лодку, а потом передумал и снова поднялся на борт. Тогда и догадалась, что он решил тебя навестить. Иман уже давно на другом корабле, я проследила. Хотя буря, конечно, испортит планы многим.

— Ты же под замком.

— Ну, мы с Сейфуллахом решили, что нам взаперти сидеть несолидно, вот и договорились с капитаном. Нас не закрывают, мы на глаза Тигру и его людям не показываемся. Но сейчас-то все перебрались на другой корабль. Да ты лучше сам Сейфуллаха спроси. Он собирался заглянуть к тебе вечером. Кстати, двух охранников, которых к тебе приставили, я выбросила за борт. Сейчас сильная волна, все наверняка подумают, что их смыло. Это самодеятельность, но они подчинялись напрямую Керку, и я решилась, что добра от них не ждать. Ты же не против? Я принесу горячей воды, надо обработать раны.

«Мы с Сейфуллахом» — из уст наемницы, которая когда-то приложила столько сил, чтобы убить Аджухама, звучало странно.

— Уходи, Хамна, — попросил Арлинг, заваливаясь на кровать. — И дверь закрой. До утра пусть меня никто не беспокоит. И ты тоже.

«Правильно, — прошептала в его голове Магда, — нам никто не нужен».

Он был уверен, что Хамна не послушает его, но нет — она ушла. И даже дверью не хлопнула.

Качка усилилась, грохот волн оглушал, Арлинг же недолго оставался на кровати и сполз на пол добровольно, потому что цепляться ногами за ножки стола было сподручнее. Выждав паузу, когда корабль скатился с гребня к подошве нарождающейся волны, он попытался зацепить бинт, который приготовила Хамна, пальцами ног и намотать на поврежденную руку. Где-то там на закрепленной у кровати тумбочки глухо бряцали в коробке мази и снадобья, оставленные иманом. Бутылки были предусмотрительно обложены кусками ваты, но разгорающийся шторм все равно умудрялся ими греметь.

Обоняние Арлинга почти восстановилось, и вероятно, он смог бы найти нужное лекарство, но ладонь единственной руки опухла и вряд ли была способна вытащить хотя бы пробку. К тому же мир Арлинга изрядно приглушал резкий запах соевого масла, несколько бочек которого моряки опрокинули за борт, чтобы успокоить волны и дать людям возможность безопасно высадиться в шлюпки.

Фрегат «Золотой шаман» явно переживал не лучшие времена, и невольно закрадывались мысли, почему иман решил покинуть его в столь неудобный момент. Да еще и Керка с собой забрал. Только ли в Агоде скрывалась причина? С другой стороны, корабль все еще вез важный для императора груз — тело Салуаддин, которое перегрузить на другое судно в открытом море да еще в такую погоду не представлялось возможным. Разве что иман догадался о подлоге, устроенным Сейфуллахом… Утопить разом Арлинга, Аджухама и других неугодных, которых, вероятно, погрузили на фрегат в Самрии, могло быть практичным шагом. Что древним какая-то буря в море после того, как они смогли затопить пустыню Сикелии дождями и засеять ее вечнозелеными травами?

Глупые, тревожные мысли посещали Арлинга. Так же глупо было отказываться от помощи Хамны, как надеяться, что не загниет его рана, которую после многих попыток он таки сумел перевязать пальцами ног. И тогда он лишится второй руки, потому что любая царапина всегда могла превратиться в гангрену. Можно было кричать — в грохоте волн, в котором тонул весь мир, его бы все равно никто не услышал. Даже крики и топот команды на палубе сливались в общей какофонии.

А еще глупо было надеяться на древние знания императора, в которых Регарди увидел последний шанс спасти Магду и быть с ней вместе. Седрик едва ли захочет ими делиться, а то, как Арлингу удалось пленить Нехебкая, осталось для него секретом. Он уже давно качался на волнах, не чувствуя твердой почвы под ногами. Нехебкай был загадкой, темный солукрай тоже, а веры в имана остались лишь столько, чтобы не испытывать ненависть. Да и тут Арлинг подозревал, что обманывал самого себя.

— Ты там? — прошептал он, зовя Нехебкая, но Индиговый все еще трусливо прятался, посылая нечеткие образы. «Золотой шаман» трещал и скрипел так, что казалось, еще удар и послышится грохот падающих мачт. Арлинг ничего не знал о мореплавании, но слышал о том, что после падения мачты шансов у корабля выжить в шторм не было. А еще он слышал о «трех сестрах» и «столетней волне» — байки, которые травил морской люд в каждом портовом кабаке, где Регарди не раз приходилось бывать, выполняя задания имана. Опасными были три последовательные, самые большие волны во время шторма. Первая вскидывала корабль, вторая швыряла, третья накрывала и убивала. Если встречу с «сестрами» бывалые моряки и переживали, то те, кто видел «столетнюю» волну, на сушу больше не выходили. Эта волна «жила», затаившись у отмелей в ожидании подходящего сочетания ветра и течения. Мореходы твердили только о вдруг взметнувшемся крутом, как утесе, гребне, за которым образовывалась гигантская воронка. В нее затягивалось беспомощное судно, воронка захлопывалась и хоронила его под толщей воды.

Ему нужно было успокоиться. Сейчас все казалось фатальным. «Золотой шаман» должен был непременно утонуть, Арлинг станет слепым калекой, иман окончательно его предаст, Магда превратится в недостижимую мечту, те немногие близкие, что окружали Регарди, погибнут.

— Я здесь, — вдруг откликнулся тот, кто доставил Арлингу немало проблем хотя бы тем, что всегда говорил загадками. Одна история с его дочерью чего стоила. Встречаться с этой Дэйрой Регарди точно не хотел, как и иметь с ней какие-либо дела. Он до сих пор не мог всерьез отнестись к тому, чего так опасались иман с императором — что ближайший конец света, в который на этот раз все так свято верили, будет связан именно с этой девицей. Хотя, может, она уже и не молода, а спасать предстояло старую каргу. Да и во что она такое вляпалось, что спасти ее под силу было лишь такому, как Тигр Санагор? Какая-то часть Арлинга всячески противилась ее спасению, другая — та, которая успела срастись с Нехебкаем, верила, что иман сдержит слово. Что было сомнительно, потому что Регарди тоже не собирался соблюдать свои условия сделки.

— Отлучился по делам, а ты тут, смотрю, не скучал, — прошелестел в голове змеиный голос. — Действительно, зачем тебе вторая рука? Хотя я в тебе не сомневаюсь, скоро ты научишься все делать ногами — есть, одеваться, метать ножи. Может быть, даже держать ими саблю. И когда этот Керк стал для тебя настолько сильным противником?

Правильнее было бы спросить, почему Арлинг не позволили Хамне его убить. Тогда в Регарди проснулась интуиция, которая взяла вверх над ненавистью, но сейчас, как всегда, хотелось в себе сомневаться. По правде, у Арлинга не было причин желать его смерти — ревность к учителю, которой пылал Керк, в Регарди затухала, как вулкан, который слишком долго истекал лавой.

Арлинг собирался прогнать и Нехебкая тоже, когда в комнату ввалились те, которым он был рад, хотя сам никогда бы в этом себе не признался. А так как корабль продолжало швырять по волнам, ученики имана сразу же рассредоточились по стенкам, усевшись на корточки, словно корабельные духи, Сейфуллах по-хозяйски расположился на стуле за столом, плотно вцепившись в столешницу, чтобы меньше качаться, Хамна же заняла место у тумбочки, где принялась копаться в склянках, и Регарди понял, что гангрены у него не случится. Иман считал, что всех этих людей Арлинг убьет по собственному желанию, и Регарди многое бы отдал, чтобы понять, почему учитель так думал. Никто из их не был похож на узника, от Блая и других учеников пахло тушеным мясом и чесноком, Сейфуллах же звучал бодрее всех.

— Как же я рад тебя видеть, старина, — приветствовал он Арлинга, впрочем, не делая попыток обнять его или пожать руку. Невольно вспомнилось старое кучеярское суеверие не трогать калек и раненых, чтобы случайно не накликать беду на себя. Упрекать Сейфуллаха не представлялось возможным — и у драганов было полно подобных примет. Аджухам же всегда был парнем осторожным, и Арлинг, как бывший халруджи, мог только похвалить его. Правильно, мало ли какую заразу можно подхватить от слепого однорукого и явно больного на голову драгана.

— Как же так, как же так, — покачал головой Аджухам, не в силах отвести глаз от окровавленной культи Арлинга, за которую принялась Хамна. Регарди решил не противиться, потому что чувствовал — швы лопнули.

— Всегда знал, что нельзя попадаться этому Тигру под горячую руку. Даже не буду спрашивать, что ты ему наговорил. Это ваше дело. Но надо было, наверное, очень постараться. Я столько раз ему перечил. Ты уже, наверное, и не помнишь, что ему сказал. Не помнишь, да?

— Когда ты закончишь свои дела с Керком в Согдиане, я отрублю ему обе руки, — произнесла между делом Хамна, прокаливая иглу над свечкой. Она решила наложить еще один шов поверх того, что разошелся от удара Керка. Обрубленная рука Арлинга подозрительно онемела до плеча, поэтому из всех чувств его сейчас одолевал интерес — как Хамна справится с иглой, когда у нее самой вместо одной руки протез. Впрочем, до сих пор она управлялась с ним так ловко, будто вместо левой руки у нее была гибкая кисть, а не конечность куклы.

— Прости, — сумбурно прошептал Арлинг, вспомнив момент, когда его лезвие отсекло запястье Хамны — наемницы по прозвищу Акация.

— Я и не собиралась уходить, — фыркнула кучеярка, истолковав его слова по-своему. — Просто решила, что надо сменить руку, так как с боевым протезом держать иглу сложнее. Ты тоже привыкнешь. Хорошо, что у тебя есть я. Я в свое время перебрала всех мастеров и теперь знаю, где изготовить для тебя лучший протез.

— Конечно, привыкнешь! — подхватил вдруг обрадовавшийся Сейфуллах. — Да ты и с одной рукой кого угодно убить можешь. Верно?

Аджухама всегда в первую очередь интересовали собственные дела. Накануне их расставания в Самрии он поверил, что Регарди с ним в одной лодке и непременно убьет главного древнего, личность которого оставалась для Аджухама загадкой. Арлинг же сейчас не был уверен, что убийство одной фигуры, пусть даже могущественной, может повлиять на уже запущенный маховик времени и событий.

— Пока ты тут отдыхал, вернее, поправлялся, я кое-что узнал о согдианском дворе, — гордо произнес Аджухам, решив, что молчание Арлинга означает, конечно, согласие. — На этом корабле плывет вся лояльная императору самрийская знать, одним словом, предатели моего народа. Но с ними пришлось подружиться. Зато теперь мы кое-что знаем о согдианском дворе. Важно не допустить ошибок и присоединиться к правильной группировке. В любом случае пока ты не заявил о своих правах, нам придется выбирать сторону. Празднование столетнего юбилея Седрика — вот, что по-настоящему всколыхнет Согдарию. Там будет весь свет, в том числе правящие элиты из Агоды. По правде, здесь, на корабле, вся эта история с вулканом, который якобы погребет под собой полмира, кажется очень туманной. Но только она по-настоящему логично объясняет поступки Тигра и «Крепто Репоа». Как бы там ни было, я уверен, что ответы мы найдем на твоей бывшей родине. В том числе, и главного ублюдка, кто все это затеял.

«Бывшая родина» — хоть за это спасибо тебе, Сейфуллах. Спустя много лет их знакомства Аджухам публично признал его своим. Такое от кучеяра редко услышишь.

— Хамна, как думаешь, он за месяц сможет поправиться?

Наемница пробурчала что-то невразумительное, явно придерживаясь политики не вмешиваться в дела Сейфуллаха и Арлинга. Регарди же вспомнил, о чем хотел спросить Аджухама:

— Что ты сказал капитану? Почему он вас выпустил?

— А, ты про это, — улыбнулся Сейфуллах, вспоминая явно приятный момент из прошлого. — Видел бы ты его лицо, когда я рассказал ему, что за важную фигуру он везет в Согдиану. Вся команда ломала голову, кто ты такой. Тебе велели предоставить лучшую каюту, охранять ценой собственной жизни, кормить, заботиться и выказывать всяческое уважение. Имана, конечно, трудно понять. Например, зачем ему понадобилось в таких трудных погодных условиях срочно пересаживаться на другой корабль? Да еще и всех своих людей с собой забирать. Мы с Хамной проверили — на «Золотом шамане» остался лишь экипаж да те пассажиры, которые к «Крепто Репоа» явно отношения не имеют. Керк приставил к тебе двух своих охранников, да их по счастливой случайности смыло в море. В общем, я о чем? На месте имана я бы уведомил капитана, что ты единственный наследник империи, которого император Седрик накануне своего столетнего юбилея затребовал ко двору. Иначе зачем нагнетать атмосферу и ненужное любопытство, заставляя команду прислуживать тебе, как богу? Поэтому я капитану все рассказал, взяв с него слово держать язык за зубами.

— И что именно ты ему рассказал? — спросил Арлинг, не ожидая услышать ничего хорошего. Он понял это хотя бы по тому, как напряглась Хамна. Ее дыхание слышалось громче всех, а сердце билось так громко, что порой он путал его удары с собственным. Наемнице, очевидно, не раз приходилось зашивать и обрабатывать раны, но Регарди чувствовал, что Хамна волновалась.

— Правду и немного лжи, — уверенно заявил Сейфуллах. — Ты ведь действительно последний наследник императора Седрика по линии его сестры. Все остальные мертвы, у них даже официальные могилки по вашим обычаям имеются. Дальше я немного приврал, но делу это не мешает. Я представился твоим сыном, Хамна стала твоей любимой женщиной, а эти, — Аджухам кивнул на учеников Тигра, которые слушали с большим интересом, — твоими любимыми слугами. По легенде ты все это время тайно жил в Самрии, а когда император призвал тебя ко двору, забрал с собой Хамну, меня и всех, кто тебе дорог. Знаю, знаю, ты, конечно, против, но, пожалуйста, не порти мое вранье, пока оно нас только выручало.

— Капитан поверил, — прошептала наемница, замерев с иглой над плечом Арлинга. — Но это просто сказка, небылица, легенда. Она ничего не значит.

Арлинг не знал, что сказать. Аджухам по возрасту мог быть его сыном. Присутствие Хамны и пятерых кучеяров нужно было как-то объяснять. Он и забыл, что отправлялся туда, где хитросплетения интриг и лжи составляли суть всего. Теперь было понятно, отчего так волновалась Хамна. На службе имана Регарди носил самые разные личины — и женатые в том числе. Но женщина в них всегда была выдумана, а сейчас Хамна-Акация стояла рядом.

— Да ты расслабься, — вмешался в его мысли Сейфуллах. — Близкие связи открывают много дверей, будет глупо, если в Согдиане все мы представимся твоими слугами. Хамна и я сможем повсюду тебя сопровождать, а изображать к нам любовь вовсе не требуется. У кучеяров не принято выражать чувства на показ, и многие это знают. Ты же почти кучеяр.

— Но в тебе нет ни капли драганской крови.

— Ерунда, — отмахнулся Аджухам. — Зато с такой легендой легче играть при согдианском дворе. Уверен, многие захотят со мной дружить. Как только мы найдем главного древнего, ты убьешь его, и пусть Согдария попробует выжить в том пожаре, что вспыхнет. Я постараюсь навести в Крепто Репоа и в их планах столько беспорядка, сколько смогу. Потом мы с тобой вернемся в Сикелию, где ты будешь заниматься чем хочешь. В Сикта-Иате осталось полно людей, которые меня поддерживают. Это мой город, и я его себе верну. А ты сможешь открыть там школу боевых искусств. Как тебе такое будущее? Ученики у тебя уже есть.

— Ты забыл про Магду.

— Она же умерла.

— Где Магда? — вдруг вскочил Блай, а следом за ним поднялись другие кучеяры, до этого мирно сидящие у стены. — Магда Фадуна, где она? Ее нужно найти! Где ее искать?

— Тише, тише! — замахал на них руками Сейфуллах. — Ну вот, началось. Стоит произнести ее имя, и у них крыши сносит. Блай, Каюм, принесите горячей воды с камбуза. Арлингу надо обработать рану. А мне — водки. Какой угодно.

Ученики еще какое-то время взволнованно гудели, но потом все пятеро вышли из каюты. Вероятно, соблюдая какую-то договоренность, они ходили по кораблю вместе. Или так их вел черный солукрай, захвативший разум этих людей. У Арлинга был месяц, чтобы убедить имана, что они смогут вернуться к нормальной жизни. Теперь, когда эта самая «нормальная жизнь» превратилась в фантом лично для него, все обещания казались заведомо лживыми.

Ему стоило быть осторожным. Ранение или что другое сделало его рассеянным. Ни Хамне, ни Аджухаму не стоило знать о его истинных замыслах в отношении Магды. Что до учеников, то они были неправы — Фадуну не нужно было искать. Наоборот, Арлингу срочно требовалось выиграть время, потому что он знал: она сама найдет его, и произойдет это скоро — куда раньше того момента, когда он будет готов.

Хамна заново обработала ему культю и перевязала руку, после чего молча вышла за дверь и стояла там, глотая соленые брызги, пока Сейфуллах пил свою водку и разглагольствовал о политических игроках Согдианы. Учеников отправили в трюм сразу после того, как они принесли воду, потому что приступ, начавшийся с упоминанием Магды, у них не прошел — они постоянно шептали ее имя, отчего Регарди было не по себе.

Допив водку, Аджухам пожелал ему скорее поправляться и поменьше болтать с теми, кто завтра наверняка захочет его навестить и предложить свою дружбу. Впрочем, Сейфуллах обещал быть рядом. В то, что капитан станет молчать о таком важном пассажире, даже Аджухам не верил, а после ухода с корабля имана и его людей многие расслабятся и захотят завести полезные связи. Как понял Арлинг, фрегат вез в столицу тех, кто когда-то покинул родину, однако в силу новых, некомфортных для себя обстоятельств, случившихся в Сикелии, решил попытать счастья вернувшись.

Но ни завтра, ни послезавтра Регарди никто не потревожил. Буря показала свое истинное лицо. «Золотой шаман» мужественно сопротивлялся шторму, команда уже не думала о пассажирах — все спасали свои жизни. Один раз появилась мокрая Хамна, она принесла какой-то еды, которую Регарди не заметил, и рассказала, что корабль потерял оба якоря — они были отданы на съедение морю. Капитан считал, что буря относит фрегат из Аслимского залива на восток, в Плохие Воды. Плотная облачность не позволяла сориентироваться по звездам, а навигационные приборы будто сошли с ума.

Мореходы твердили о дьяволе и желали крови. Мол, выбросить за борт проклятого пассажира — проверенный способ утихомирить разбушевавшуюся стихию. Матросы пробовали напасть на Блая, который был сам виноват, потому что всем болтал о Видящей с одним глазом, но ученики с Сейфуллахом заперлись в трюме, а потом всем стало не до них. Хамна опасалась, что придут за Арлингом, но, похоже, про него будто забыли, что, по ее мнению, тоже было странно. Из всех подозрительных пассажиров слепой Регарди должен был быть самым подозрительным. Но, скорее всего, правда была в том, что бешеная качка уложила даже бывалых мореходов, и половина команды бездействовала, отлеживаясь в кубриках. Те же, кто стоял на ногах, едва могли удержать корабль на плаву — даже офицерский состав болтался на реях, спасая такелаж. А еще «Золотой шаман» на второй день шторма умудрился потерять все шлюпки — и это было самой плохой новостью.

Арлинг не знал, почему ему хотелось прогнать Хамну, но в любом случае у него это не получилось. На следующий день после того, как фрегат покинули иман с Керком, и буря проглотила судно, у него поднялся жар, и Регарди подозревал, что не его раны были тому причиной. В голове мелькали непрошенные образы прошлого, а ремень, которым он привязал себя к койке, давил на ребра, сдирая кожу при каждом ударе моря в борта несчастного фрегата. Как и Блай, он искал Магду, но шторм отогнал Фадуну-Салуаддин, которая, кажется, потеряла его, и от этого Регарди чувствовал себя по-настоящему больным.

Последовав его примеру, Хамна тоже привязала себя — к стулу, но, когда судно бросилось на штурм очередной волны, ножки стула оторвались от палубы и какое-то время Регарди слушал, как Акацию швыряет от стенки к стенке, пока ее пальцы не ухватились за его правую ногу. То было последнее, что он почувствовал перед тем, как раствориться в шторме. Всякий раз ему казалось, что со следующим валом «Золотому шаману» точно не справиться, что громадная стена воды сейчас поглотит корабль, но он все еще дышал воздухом.

Океан был черным, как и единственный глаз Магды, который искал его в буре. В глубоких провалах между волнами ветер смолкал, и наступала жуткая, неестественная тишь, которая усиливала ужас перед наступающим валом. У его подножия фрегат вставал едва ли не на дыбы, круто забирая нос, с трудом выбирался наверх, выравнивался, но лишь для того, чтобы провалиться в густую, вязкую пену, в которую превратилось море. Гнетущее небо с низко стелющимися тучами посылало шквалы дождя, капли которого смешивались с морскими брызгами, превращая все вокруг в царство воды.

Арлинга кто-то тряс, но Хамна то была, либо ремень порвался, и теперь Регарди катался по каюте вместе с оторванными от пола стульями — было не разобрать. Слух больше не помогал ему читать мир — в ушах гремела вода. В ноздри било зловоние, и Регарди вспомнил слова Керка о морском дьяволе, в которого начинали верить все, кто оказывался в смертельных объятиях шторма.

Корабль врубился клином в гребень, вспарывая толщу воды, от резкого удара судно легло набок, а затем послышался грохот — мощный, оглушительный, будто рассеклось само небо. Удивительно, но Арлинг еще различил истошный человеческий вопль — «Мачта!» Насколько он помнил, у «Золотого шамана» имелось три мачты, но, похоже, их количество было уже неважно. Фрегат опрокинулся, и через минуты, наполненные хаосом, воздух превратился в воду — мрачную, обжигающую холодом. По меньшей мере, это означало одно — ласковые, теплые прибрежные воды Сикелии, ставшей Арлингу домом почти на двадцать лет, остались в прошлом.

Глава 2. Родные берега

Водой он дышал недолго. Легкие выкашливали влагу, тело корчилось в судорогах, пульсирующих во всех конечностях, кожу царапал мокрый крупный песок, врезавшийся наждачкой в щеку, когда Арлинг без сил повалился на землю, не веря, что жив. Привычка взяла свое. Оттеснив панику, он восстановил дыхание и, как мог, расслабился, чтобы оценить ситуацию и повреждения. Насчет первого, все было ясно. Волны то и дело захлестывали его ноги, пытаясь утащить обратно в море. Арлинг лежал на берегу. Раны остались прежними — морская соль испытывала его терпение, изъедая обрубок руки и поврежденную Керком ладонь. Суставы сгибались, переломов не было, царапины не считались.

Он перевернулся на спину и, широко открыв слепые глаза, уставил их в небо, которое тяжело нависало сверху, казавшись гигантским брюхом неведомого зверя. Прибой то грохотал, то переходил на шепот, а иной раз и вовсе замолкал, едва дыша. Кружили птицы, оглашая мир тоскливыми криками, воздух пах водорослью и мокрым деревом, под небом резвился ветер: разгонял кудлатые тучи, вытягивал из-за облаков редкие солнечные лучи, которые тут же прятались обратно, нырял в неспокойные густые воды, которые принимались гудеть и стонать с новой силой. Шторм стихал, но уходил не спеша.

Наконец, Регарди понял, что его бьют не судороги. Он замерз. Впервые за двадцать лет ему было по-настоящему холодно. Мокрая одежда облепила тело, не позволяя согреться, но пальцы раненой руки сгибались с трудом, и попытка содрать с себя рубашку не удалась. Потом подключился разум, и Регарди решил, что с одеждой или без — он в любом случае замерзнет. Нужно было искать укрытие от ветра.

— Вон еще один, на живого похож! — голос резко ворвался в голову, оторвав Арлинга от самосозерцания и пробудив в нем ученика Тигра Санагора, для которого все незнакомцы считались потенциальными противниками.

Двое брели к нему по берегу, загребая сапогами влажный песок и распространяя вокруг себя зловоние давно немытых тел, которое острое обоняние Регарди, усиленное солукраем, выделило в первую очередь. Драганская речь — чистая, без акцента. Судя по испитым и прокуренным голосам, обоим могло быть как по тридцать, так и по пятьдесят. Исходя из услышанного, Арлинг склонился к первому варианту — опыта у бандитов было маловато, а в том, что к нему направлялись разбойники, сомневаться не приходилось. У каждого болтались за спиной по паре мечей и колчан со стрелами, за пояса заткнуты топоры, а количество ножей, спрятанных в одежде и обуви, было не сосчитать — вряд ли рыбакам понадобилось бы столько вооружения. Один небрежно держал моток веревки, конец которого с шуршанием волочился по песку.

— За мысом слышались еще голоса. Неплохо рабами разживемся. Интересно, чей корабль разбился?

— Да нам-то какая разница, — сплюнул первый. — Этого повяжем, потом остальных глянем. Может, повезет и баб найдем. За них сейчас хорошо платят. Эй, да у него руки нет!

— Дьявол, — выругался второй. — Вот же не повезло на однорукого наткнуться, калеки к несчастью. Давай просто убьем его. Надо к мысу торопиться, пока Черный Генрих нас не опередил.

«Вам не повезло дважды, потому что я еще и слепой», — подумал Арлинг, с удовлетворением отметив, что убить его решили топором, на ближней дистанции. Иметь дело со стрелами сейчас было бы сложнее.

Дождавшись, пока разбойник с топором подойдет ближе, он на миг засомневался, получится ли провернуть Удар богомола на влажном песке и с его ранениями, но низкий рост противника решил все. Сделав стойку на плечах, Арлинг выбросил вверх ноги и, ухватив щиколотками изумленного драгана за шею, рывком повалил его на берег, убив ударом локтя в висок. Ничего не почувствовал. Тут же перекатился, сделал подсечку второму, добил локтевым ударом по горлу. Раненая ладонь и обрубок запротестовали разными отголосками боли, но дело было сделано. Боль в поврежденных конечностях, пустота в душе — все как всегда. Не прошло и суток с возвращения Арлинга домой, как он снова был окружен трупами.

Родина встречала неласково.

Вскинувшись на незнакомый звук, он не сразу сообразил, что кричала птица. Лишь море звучало привычно. Где-то далеко волны гладили теплый песок Сикелии, хоть они остались прежними. Незнакомый ландшафт ощущался враждебно, настораживая запахами и звуками. Будет нелегко. Арлинг здесь родился, но тот новый человек, который появился благодаря трудам имана, не был приспособлен к этому миру. Ему придется заново изучить окружающий мир, из которого он хорошо знал только людей — эти тоже везде оставались одинаковыми.

Снять одежду с трупа оказалось настоящим вызовом, и Регарди ограничился только курткой. Одно дело — убивать, для этого «искусства» было достаточно ног, а вот как без одной руки и с раненой ладонью другой стащить с мертвеца сапоги — с этой задачей Арлинг не справился. Так и отправился по берегу босиком, потому что его собственные сапоги забрал океан.

Понимание пришло неожиданно: какая-то его часть умерла навсегда — там, в пустыне. Арлинг впервые за двадцать лет оказался на родине, где-то за мысом, к которому он направился, находились выжившие, и не обязательно среди них окажутся его немногие близкие, но сердце Регарди билось спокойно, а единственной терзавшей его мыслью стало сомнение — как всегда в себе. Может, правильнее было послушаться имана и уйти за Гургаранские горы вместе с Магдой? Черный солукрай непредсказуем, но то, что случилось с Фадуной в песках, было куда хуже ее болезни. Вдруг они справились бы сами? Он же подверг ее страданиям, пустившись в трудный переход по сикелийским пескам, результатом которого стало то, что он никак не мог осмыслить. Магда Фадуна превратилась в Салуаддин, заняв тело древней сколопендры, выросшей до невероятных размеров и поклявшейся найти его — чтобы съесть. Все это не укладывалось у него в голове. Впрочем, как и Нехебкай, который подозрительно молчал и которого хотелось обвинить буквально во всем.

— Я здесь, просто не высовываюсь, — охотно отозвался Индиговый, молчавший все дни, пока бушевала буря. — Надо сказать тебе кое-что важное, вот и выбираю момент, когда ты будешь готов.

Арлинг только рукой махнул, так как не ожидал от Нехебкай ничего иного.

— И я о том же, — радостно произнес Древний, очевидно приняв его жест за знак примирения. — Сначала обнимись с друзьями, потом поговорим. Они там, за холмом.

На миг Регарди подумал, что Индиговый ошибся, и это другие люди выжили в кораблекрушении. Жизнь предпочитала оставлять его в одиночестве. Но Нехебкай оказался прав, хотя Арлинг и без него понял, кто кричал. Голосила Хамна, которая стояла по пояс в воде, качалась под ударами волн и звала Арлинга по имени, обращаясь почему-то к морю. На ее месте Регарди сначала поискал бы на берегу, а потом уже проклинал утопленников. Потому что Хамна его именно проклинала.

— Линялая шкура старой гадюки, дрянь! Слепой выродок! Найду твое мерзкое белое тело и откручу башку, а потом вырву сердце одной рукой! Чтоб ты сдох еще раз!

— Ого! — протянул Нехебкая. — Почему-то мне кажется, это про тебя.

— А вот и ты, — приветствовал Арлинга Сейфуллах, сидящий на берегу с поджатыми под себя ногами. Он сказал что-то еще, но Регарди не различил — так сильно Аджухама колотило от холода. Сейфуллах набросил себе на плечи пучок сухих водорослей, выброшенных штормом, но дары моря согревали плохо. Арлинг едва заметно выдохнул — Аджухам был жив. И ученики имана тоже. Все пятеро бродили по берегу и перебирали морской мусор в поисках, чем бы согреться. Не иначе как Сейфуллах всех отправил.

— Тебя не утопишь, я так ей и сказал, — клацая зубами, произнес кучеяр и кивнул в сторону Хамны. — Она уже все тут обегала. Мы на полуострове, вглубь материка пока не совались. А ты откуда явился? Хамна и парни точно в той стороне все осмотрели. Когда людей покидает надежда, остается вера. Слыхал о такой примете? Надо поругать утопленника, и тогда море его отпустит. Я поспорил, что это другое море, и наши обычаи здесь не работают, но, похоже, примета сработала. Можешь сказать Хамне спасибо, она сама не своя.

— Вы живы? — хрипло и невпопад произнес Арлинг, пытаясь справиться с бурлившими чувствами. Шансов, что выживут все семеро, почти не было. Он так долго оберегал Сейфуллаха, будучи халруджи, что благополучие кучеяра врезалось в его сердце навсегда. Ученики имана появились в его жизни недавно, но прочно заняли в ней свое место. Они были поражены темным солукраем и приговорены к смерти учителем, став для Арлинга вызовом, который он бросил Тигру Санагору. К ним Регарди привязался, а вот что он чувствовал к Хамне, которая решительно направлялась к берегу, наконец его заметив, Арлинг не знал. Клятва халруджи, которую дала ему Хамна, до сих пор была неожиданностью. Регарди так и не смог привыкнуть, что его бывшая противница теперь готова отдать за него жизнь.

— В трюме были доски и парусина, мы знали, что рано или поздно корабль пойдет ко дну, поэтому успели смастерить подобие плота, — рассказал Сейфуллах. — Но выжили мы чудом, я таких волн еще не видел. Да и не в них дело. Думал, что превращусь в мороженое уже там, в воде. Кстати, не мы одни оказались везунчиками, и это хорошо. Вон там сидит Жуль. Хороший парень, мы с ним еще на борту познакомились. Какая-то там у него ученая степень, теперь вот горюет по своим тетрадкам, что море забрало. Я представляю, какая беда должна быть у «Крепто Репоа». Потеряли столь ценный груз — свое чудовище. Мне тоже обидно. Мы так старались с этим чучелом, столько трудились, обманули, в конце концов, этих сволочей, и все для того, чтобы скормить фаршированную козлами оболочку морю?

Выудив из монолога Сейфуллаха самое на этот момент важное, Арлинг обратил внимание на сидящего поодаль человека, который их слышал, но был настолько шокирован, что продолжал сидеть на песке сломанной куклой. На его босые ноги то и дело накатывала волна, но человек ее будто не замечал. От всех одинаково пахло водорослями, морем и отчаянием, и Регарди не сумел с первого раза определить его национальность.

Тем более что в следующую секунду его сгребла в охапку Хамна, подбежавшая с одной стороны, и Блай, а потом и остальные ученики — с другой. Арлинг не любил, когда люди сокращали с ним дистанцию, а тем более касались его, но случай был необычный, и он напрягся, не зная, как поступить. Наверное, нужно было обнять всех в ответ. Сердце радостно стукнуло, ощутив пусть и замерзшие но живые тела тех, кто сейчас, наверное, составлял его семью. Однако Регарди ничего не сделал, продолжив стоять истуканом. Хамна почувствовала его напряжение первой и резко отпрянула, после чего разогнала учеников. Неловко стало всем, Арлинг же впервые обрадовался голосу Нехебкая, прозвучавшему у него в голове.

— Этого Жуля здесь быть не должно! — неожиданно заявил Индиговый, и Регарди с удовольствием позволил себя отвлечь.

— Я сейчас, — перебил он открывшую было рот Хамну и торопливым шагом направился к прибою, туда, где волны грохотали так, что неслышно было даже собственного дыхания.

— Если хочешь сказать, говори, — приказал он Нехебкаю, чувствуя на себе недоуменные взгляды товарищей. Как было им объяснить, что его зачерствевшая душа моменты радости выносить не способна. Наверное, поэтому они с Магдой были обречены. Жизнь на острие, выживание на грани — к этому Арлинг был приспособлен. Что касалось людей и отношений с ними — здесь Регарди предпочитал держаться в стороне.

— Хамна поймала рыбу, говорит, что только для тебя! — крикнул ему вслед Аджухам. — Скажи ей, что я тоже хочу есть. Пусть поделится.

Арлинг неопределенно махнул рукой и зашел в воду по колено, борясь с предчувствием. Прав был иман — чем дольше он оставался с Нехебкаем, тем лучше чувствовал его. И Регарди это совсем не нравилось. Сейчас он почти с уверенностью мог сказать — тайны на том берегу не остались. Они приплыли вместе с ним домой, и Индиговый собирался ему одну из них поведать.

— Я хочу, чтобы ты оставил меня, — сказал он Индиговому шепотом. Не то чтобы Арлинг переживал за свою репутацию, разговаривая сам с собой, просто, чем тише он обращался к Нехебкаю, тем внимательнее тот его слушал. — Я тебя не держу, проваливай куда хочешь. И в кого хочешь.

— Исключено, — тут же отозвался змей. — Нам на самом деле надо поговорить, но как-то невежливо перед ребятами. Давай поедим, а потом в спокойной обстановке все обсудим.

— Да нечего тут обсуждать! — рявкнул на него Регарди, каким-то образом перекричав шум волн. Сейфуллах с Хамной, спорившие из-за рыбы, тут же притихли, а Жуль окончательно пришел в себя и пересел подальше от Арлинга и моря — к Блаю, который только казался безопасным. Кучеяр что-то чертил палочкой на песке, и Арлинг мог только догадываться, что там сейчас появляется имя той, которая сейчас снова становилась для него запретной темой.

— Надо пройтись, — бросил он настороженной Хамне. — Я недалеко. Отдай ему рыбу.

Его халруджи, конечно, не понравилось, что Арлинг собирался бродить в одиночку по незнакомому берегу, но она уже хорошо его знала — Регарди все равно уйдет. Отдав рыбу Сейфуллаху, который побежал с ней к Жулю и Блаю, Хамна забралась на один из валунов, где замерла, словно коршун, высматривающий добычу. Арлинг скрываться от нее не собирался. Здесь, на родной земле, он чувствовал себя еще большим чужаком и калекой, чем в те далекие времена, когда судьба выбросила его в жаркие пески Сикелии. Ему было холодно, болела культя и раненная Керком ладонь, в животе урчало от голода, но с Нехебкаем надо было разобраться немедленно.

— Говори! — велел он, когда отошел на расстояние, откуда было сложно услышать его вопли — а в том, что они будут, Арлинг не сомневался.

— В общем, дело в твоей руке, — без обиняков начал Нехебкай. — А еще в том парне, который выжил. В Жуле.

— При чем тут он? — спросил Арлинг, нервно прислушиваясь. На этом берегу ему не нравилось все, но особенно звуки, источники которых открывались ему не сразу. Это шелестели босые ноги, ступающие по сыпучей гальке, или просто ветер дурил, разбрасывая листву с деревьев?

Регарди казалось, что из вечного лета они попали сразу в позднюю осень. Холод пронизывал до костей, однако сейчас и середина самого жаркого согдарийского сезона показалась бы лютой зимой. Даже по ночам в пустыне Арлинг так не мерз. Хотя, может, все дело было в его ранах и дурном предчувствии, которое усиливалось по мере того, как Нехебкай мялся, не решаясь приступить к сути разговора, который, судя по всему, готовил давно.

— Жуля надо убить, — решительно заявил Индиговый, где-то растерявший свое человеколюбие. — Иначе у нас будут проблемы. Давай отведем его в сторону и утопим в море. Нужно обязательно отдать его тело воде. И чем раньше, тем лучше.

— С кем у нас будут проблемы? — уточнил Арлинг, прислушиваясь. — С ними?

С той стороны, где кралось над горизонтом низко стелющееся холодное солнце, к ним направлялись пятеро всадников. Еще трое остановились на холме, сторожа группу людей, бряцающих цепями. Вот с людьми Арлинг никогда не ошибался. Если это бандиты, они будут вести себя одинаково — что в жарких странах, что в холодных. Рабов тоже отличить было нетрудно. От них воняло, их кандалы гремели, в их движениях сквозили страх и отчаяние. Хамна уже заметила незнакомцев и, подозвав учеников имана, держала с ними совет. Арлинга не звали, и он решил, что на сегодня с него хватит трупов. Сами справятся.

— Выкладывай, — потеряв терпение, велел он капризному богу.

— Помни, что мы с тобой на одной стороне, и цель у нас общая, — издалека начал Нехебкай, взбесив Арлинга уже первыми словами. В последнее время подобные фразы Регарди слышал слишком часто.

Уловив, что нервы Арлинга на пределе, Нехебкай заторопился.

— Одолеть Седрика в таком состоянии духа и в столь потрёпанном теле ты не сможешь. Император и смотреть на тебя не станет, в этом иман прав. Ты ведь не знаешь, что именно потребуется, а значит, нужно быть готовым ко всему. Вот ты меня прогоняешь, а я не могу уйти, ты меня держишь. Хотя верю, что сам не знаешь как. И с императором так же будет. Я к чему? Тебе нужны две руки, две ноги, голова. Спокойствие, уверенность. Вера в победу.

— Допустим, в победу я верю, что дальше?

— Хорошо, что ты не один, потому что выход я уже нашел. Вернее, я знаю, где отыскать тебе руку.

— Если ты о протезе, то я лучше обращусь к мастерам Хамны. И ты не объяснил, почему мы должны утопить Жуля в море.

Тем временем группа всадников, соблазненная явно безоружным видом людей на берегу, решительно направилась к наемнице и четырем ученикам, которые не спеша шли им навстречу. Блай остался с Сейфуллахом и Жулем, которого так невзлюбил Нехебкай. Они развели костер и возились с рыбой. Новенький парень откровенно не понимал, почему Аджухам такой спокойный перед лицом явно надвигающейся угрозы. А еще он бросал недоуменные взгляды в сторону Регарди, потому что человек без руки, который разговаривает сам с собой, стоя по колено в воде, должен внушать опасения.

— Такова цена сделки со Стормом, — признался Нехебкай. — Ты его не знаешь, он из сагуро. Сторм один из немногих, память о котором нам не удалось искоренить, и к счастью, как оказалось. Иначе просить помощи было бы не у кого. Мы с ним договорились, что он покажет дорогу к Тысячерукой, в обмен же получит все души с «Золотого шамана» за исключением восьмерых человек. Тебя, пятерых недоумков, женщины и молодого Аджухама, который, признаюсь, нравится мне больше всех из вашей компании. Некоего Жуля в списке не было. Знаешь, сагуро, конечно, заслуживают того, чтобы их обманывали, но не в нашей ситуации. Если Сторм разозлится, то до Согдианы мы можем и не дойти, и даром что будем ползти по суше. Он нас везде достанет. Тем более что на носу его время года.

— Ты понимаешь, что я ничего не понимаю?

— А что тут понимать? Сторм свою часть сделки выполнил, Тысячелетняя живет где-то в Больших Камнях в районе Алиньских гор, а судя по тому, что видят мои глаза, нас окружают горные цепи, и на Гургаран они не похожи.

— Что за ерунду ты несешь? Какие глаза? — вспылил Арлинг.

— Ты бы лучше спросил, кто такие сагуро, — фыркнул Нехебкай. — С древнего языка это слово переводится, как «новый». Мы — старые боги, они — новые. Эти сагуро родились вместе с вами, людьми. Когда мы проснулись, то быстро осознали их зловредную сущность, поэтому постарались предать сагуро забвению как можно скорее. Это было единственное, где мы совпали с Седриком и Тигром. Поэтому в разных уголках мира мы распространили фальшивых богов типа Амирона или Семерицы. А так как по натуре все сагуро родились злобными и самовлюбленными, то у них было мало шансов покорить ваши человеческие сердца. Большинство сгинуло в небытие, как мы и хотели, но потом у древних появились свои проблемы, например, Тигр понял, что я тоже пережил катастрофу, и о сагуро мы забыли. Сейчас я этому только рад, потому что некоторым удалось выжить. Моряки вообще народ суеверный, они верят во что угодно, лишь бы не потонуть. Сторм, Бог Северного Ветра, в мои владения не показывался, но в Плохих Водах я о нем периодически слышал. Мне повезло, что он тогда заглянул в Аслимский залив. Вот мы и договорились. Так что, как только твои люди закончат с бандитами, надо Жуля выбросить в море. Я слаб, а Сторм силен. Про обман он узнает в любом случае.

Арлинг был только рад отвлечься на побоище, которое развернулось на побережье. Наверное, то был Черный Генрих, конкурент тех двоих, которым не повезло встретить однорукого слепого калеку. Ученики имана уже завладели мечами и топорами, одолев двоих всадников, и теперь рубились с оставшимися наемниками, Хамна же направлялась к солдатам, которые остались на холме. Драганы недолго пребывали в недоумении, приняв единственно верное решение — пустились наутек. Арлинг бы тоже так поступил, ведь подельники бандитов, которые спустились за новыми жертвами на побережье, были уже мертвы. Оставшиеся разбойники явно не ожидали, что их станут преследовать, Хамна же хотела скорее зачистить территорию, которую собиралась осваивать.

Регарди предпочел бы сейчас быть рядом с кучеяркой, чем слушать откровения древнего бога о том, как он избавился от конкурентов в новом мире. После всего, что произошло, а особенно после того, как Магда превратилась в чудовище, причин не верить Нехебкаю у него не было. Его голова, впитавшая столько небылиц, уже могла воспринять любую нелепицу. Другой вопрос — что с этим новым знанием было делать?

— Я с твоим Стормом не договаривался, — принял решение Регарди. — Сделку заключили с тобой, я тут ни при чем.

— Одно целое, брат, — пропел Индиговый, дыхнув на него жарким сикелийским зноем. — Салуаддин, которую так любезно сдерживает для нас твоя Магда, быстро определила, как меня найти. Можешь не сомневаться, Сторм тоже придет разбираться именно с тобой. Сбросит с утеса, например.

— Я уже убил двоих, пусть он их вместо Жуля заберет, — отозвался Арлинг, которому на самом деле было плевать на Жуля, но Сторм заведомо раздражал его еще больше. К тому же кое-какой опыт общения с Нехебкаем у него уже имелся. И свой урок Арлинг из него извлек: никакого доверия Индиговому. А вот упоминание некой Тысячерукой его заинтересовало. Кажется, Арлинг начинал терять рассудок, раз так охотно цеплялся за любой вымысел.

— Давай о другой, — перебил он Нехебкая. — Она тоже из этих ваших сагуро?

— Во-первых, не из наших, а из ваших, — фыркнул змей. — А во-вторых, зря ты так от Сторма отмахиваешься. Ладно, будем надеяться, что этот Жуль сам помрет. Дохлый он на вид какой-то. Я о Богине Тысячи Рук еще в Самрии подумал. Сразу понял, что нам к ней дорога. Она кровожадная сестра войны, таких предать забвению невозможно, люди всегда кого-то убивают, в любой части мира, где бы не расселились. Слышал, что ее изгнали куда-то на восток Согдарии, где и населения то почти нет. В Сторме я не сомневаюсь, у него не было причин нас обманывать. Сагуро давно хотели наладить с древними связь, вот я им и дал шанс. Знать бы еще, что имеется в виду под Большими Камнями. Тут куда взгляд ни брось, повсюду огромные валуны, будто их друг на дружку от скуки набросали.

— О каких глазах, и о каком взгляде ты постоянно болтаешь? — не выдержал Арлинг. — Я слепой!

— А я все-таки бог, не забывай, — гордо ответил Нехебкай. — У меня свои секреты. Большие Камни звучит, конечно, хорошо, но нам бы определиться, куда именно идти. Жуль мог стать отличным поводом уточнить дорогу у Сторма. А так этот сагуро и разговаривать с нами не будет. Ведь должен был здесь давно крутиться, а его нет. Подевался куда-то.

— Ну и отлично, — хлопнул в ладони Арлинг и направился к стоянке. Не то чтобы он проигнорировал угрозу, но предпочитал разбираться с проблемами, которые уже дышали в лицо, а не мреяли на горизонте.

— Неправильный подход, — недовольно отозвался Индиговый. — Предотвращать лучше, чем потом разгребать всякое дерьмо. Тем более с одной рукой.

— Вот найдем мы эту Тысячерукую, что дальше?

— Будем договариваться, — вздохнул Нехебкай. — И надеяться, что со Стормом она не дружит. Впрочем, я уверен, что ты одумаешься и все-таки Жуля утопишь.

Сейфуллах, Жуль и ученики имана занимались тем, что стаскивали с мертвых бандитов одежду, когда вернулась Хамна. Регарди поморщился, так как понял, что рабов она привела с собой. Людей на этом диком побережье становилось многовато. В отличие от Арлинга, который сейчас не хотел никаких новых встреч и знакомств, Аджухам с компанией новеньким обрадовались, побежав им навстречу. Хамна же направилась к Регарди, который и не пытался скрывать свое дурное настроение.

Ветер дул с берега, и Арлинг посчитал это хорошим знаком. Пусть Сторм занимается чем он там занимается, ему и одной божественной сущности хватало.

Там, в южных землях, Арлинг умел безошибочно различать все лики далекой колонии, находить караванные тропы в пустынях Холустая или Карах-Антара, следы горных козлов на каменистых насыпях Восточного Такыра, колодцы, источники и оазисы — без карт и проводников. Он знал, где можно пройти, а где лучше повернуть назад. Иман натренировал его выживать там, где жизни не было, но здесь, на этом проклятом холодном берегу, Регарди чувствовал себя по-настоящему беспомощным. Он слышал море, свист ветра, шорох гальки под ногами людей, крики незнакомых птиц, ощущал вдали те самые валуны и даже горы, которые окружали побережье и о которых твердил Нехебкай. Но эти звуки и запахи были чужими, они сливались в его голове в какофонию, то оттягивая его внимание по отдельности, то смешиваясь в ужасающий хор, которые путал и сбивал с толку. Арлинг родился и вырос не здесь, а далеко на западе, о местных землях он мог слышать в лучшем случае на уроках географии, о чем благополучно забыл, еще когда смотрел на мир глазами.

Оттого ощущение беспомощности и злости на себя лишь нарастало. Нельзя было вычеркивать Согдарию из своей жизни так надолго. Она сейчас платила ему той же монетой — вычеркнула его из себя. Ему придется проходить всю школу выживания заново, а с одной рукой миссия представлялась невозможной. А еще эта компания незнакомцев… Он не помнил момент, когда стал чураться новых людей. Возможно, давали о себе знать издержки профессии.

— Все они из местного поселка, который неподалеку, — сказала Хамна, махнув в сторону людей, уже рассевшихся у костра. Одеты они были не лучше тех, кто потерпел кораблекрушение. Разбойников раздели полностью, но теплой одежды не хватало. Шестеро новеньких клацали зубами и протягивали к огню руки, робко отвечая на вопросы бойкого Аджухама. Сейфуллах еще недавно красноречиво описывал, с каким наслаждением будет наблюдать разруху и упадок в Согдарии, но с драганами общался на удивление тепло и радушно. Он даже уступил одной девице теплую куртку, которую снял с бандита.

От костра тянуло дымом, Сейфуллах изливался непонятным воодушевлением, в голосах бывших пленных сквозила надежда, Арлинг же изо всех сил старался не сорваться на свою халруджи, так как она точно была не виновата в его проблемах с новыми и старыми богами. И это Регарди еще не полностью осознал, что косвенно был виновен в смерти почти трехсот человек, плывущих на «Золотом шамане». Чувство вины у наемных убийц просыпается редко, но, если это случается, последствия бывают необратимыми в первую очередь для самого убийцы.

— Армия ушла на запад к Баракату, — продолжила Хамна, — в этих краях сейчас царит анархия. Вольный, это ближайшее поселение отсюда, еще лоялен императору, но в городе поговаривают, что власти сдадут его арваксам, когда те возьмут соседний Баракат. Военных здесь почти не осталось, большинство ушло с армией, остальные сбиваются в отряды разбойников, которые грабят дилижансы. Те шестеро, что сидят у костра, направлялись в Агрид, куда едут многие, так как город хорошо укреплен и сохранил войско, но по дороге на людей напал Черный Генрих, местный работорговец, который держит в страхе всю округу. Рабов продает арваксам либо в Сикелию на рудники Иштувэга.

Арлинг заставил себя успокоиться и кивнуть Хамне. Он не помнил ни одного города, что она назвала. Да вряд ли когда-либо и знал, ведь география жизни молодого Арлинга Регарди ограничивалась столицей и родовыми поместьями. Восточные земли Согдарии казались чем-то настолько далекими, что о них легче было просто не думать. Раньше все обитаемые районы заканчивались в Мастаршильде, в деревне, где родилась его Магда. Все, что лежало восточнее, утопало во мраке. Где еще, как ни в этих местах, могла сохраниться вера в загадочных сагуро?

Нехебкай посеял зерно надежды всего пару минут назад, но за этот короткий миг Арлинг поверил в него настолько, что сумел вырастить дерево. Богиня Тысячи Рук — звучало многообещающе. К запахам и звукам нового мира он рано или поздно привыкнет, но не все враги, что ждали его на пути к императору, окажутся такими же беспомощными, как те бандиты-работорговцы, которые встретили его на побережье. Впереди был Керк, а еще — иман, чувства к которому бурлили в Арлинге, будто море, потревоженное лавой. Чтобы решить эти загадки, ему нужны были обе руки.

— Сейфуллах собирается идти в Вольный? — спросил он у Хамны, зная, что она уже переговорила с Аджухамом.

— А ты разве нет? — растерянно спросила она.

— Я догоню его позже. Как, по-твоему, какие из скал, что ты видишь на горизонте, могут называться Большими Камнями?

Хамна все-таки была хорошей халруджи, о чем Арлинг забывал периодически. Не задав ни одного лишнего вопроса, она молча развернулась и ушла к костру, а через пару минут вернулась, волоча за собой растерянного Жуля.

— Этот человек еще на борту рассказывал, что путешествовал по всему миру, а Согдарию вообще вдоль и поперек исходил. Ты слышал о Больших Камнях, Жуль?

Сидящие у костра бросали в их сторону настороженные взгляды, но вмешиваться никто не стал, даже Аджухам. Арлингу это понравилось.

— Ты откуда? — спросил он трясущегося парня. Регарди отчаянно захотелось положить руки ему на лицо, чтобы узнать, сколько тому лет, но этот жест точно положил бы конец разговорам. А сейчас нужна была любая информация.

— Меня зовут Жуль Горбаруа Посмантон, великая честь говорить с вами, господин э… — парень замялся, Арлинг же подумал, что этот Жуль, наверное, слышал небылицы Сейфуллаха, которые тот сочинял на борту фрегата. А еще он был единственным выжившим из тех, кто должен был «гарантированно» уйти на дно в качестве платы за услугу Сторма. Арлингу сейчас хотелось видеть смысл и тайные знаки во всем, что происходило вокруг. Он как никогда прислушивался к интуиции, и она даже не шептала, а кричала во весь голос: тебе нельзя идти в Вольный вместе с остальными. Море успокаивалось после бури, но Арлинг ему не верил. Шторм, устроенный сагуро, мог погубить корабль, построенный людьми, но причинить вред древней Салуаддин вряд ли сумел бы.

Поняв, что набегающие волны по-прежнему омывали его ступни, Арлинг поспешно вышел из моря, но не мог отделаться от чувства, что опоздал. Во-первых, так можно было отморозить себе как минимум пальцы ног, а во-вторых, его уже заметили. Солнце давно пробилось сквозь тучи, украшая засыпающую воду золотыми разводьями. Сидящие на берегу люди не смогли бы пропустить чудовище, тем более что Салуаддин продолжала расти — Арлинг просто знал это. Гораздо важнее был вопрос: сколько времени ей потребуется, чтобы найти его?

— Я родом из Ерифреи, — прервал его от мрачных мыслей голос Жуля. — Отец служил дипломатом при императорской канцелярии. Я пятый сын, а так как наследник уже имелся, то мне разрешили заниматься чем хочу. Я посвятил свою жизнь птицам. Всем птицам. Бывал почти везде. В Ханство Чагаров только не попал, там война началась. Хотел вот написать книгу о птицах мира, да все мои записи утонули. Придется заново начинать.

Арлинг тяжело вздохнул. Коллекционеров и всяких там исследователей природы он не любил. Тереза Монтеро, она же Тарджа, тоже вот долгое время бабочек изучала. Может, и до сих пор брюшки им булавками прокалывает.

«Почему же ты выжил, Жуль?» — так и хотелось спросить Регарди, но он задал правильный вопрос:

— Ты бывал в этих краях раньше?

— Да, белые казарки обитают только здесь, — уверенно кивнул Жуль. — Простите за нескромный вопрос, а вы правда слепой?

Арлинг вспомнил, что свою повязку на глаза, которая давно стала его маской, он отдал Сторму. Жуль видел его неподвижные зрачки, но не сдержал любопытства. Регарди решил, что парень ему скорее нравится, чем нет. Арлинг почти физически ощущал, что следующим вопросом будет о том, где он потерял руку.

— Я ищу место под названием «Большие Камни». Ты что-нибудь о них слышал?

Жуль было растерялся, потом стал оглядываться.

— Если рядом Вольный, то нас выбросило где-то в районе Кургасного мыса. Чтобы попасть в город, мы спустимся в Золотую Долину, с востока и севера ее окружает Алиньский Хребет. Если не ошибаюсь, то Большой Камень — это самая высокая точка того хребта. Возможно, это оно, то место, что вы ищите.

Жуль указал пальцем куда-то за спину Хамны.

— Но я не уверен, потому что ни разу там не бывал. Простите. Мне туда было не нужно.

Арлингу захотелось съязвить по поводу извинений Жуля, но он сдержался. В конце концов, у него сейчас хотя бы имелся ориентир.

— А, вспомнил! — спохватился парень. — Местные часто ходят к одному шаману, его еще Большекаменным Стариком зовут. У меня тогда палец на ноге воспалился, все советовали к нему сходить, мол, он еще и сильный знахарь, но как-то все само прошло, и я к нему так и не собрался. Говорят, его легко найти, если идти вверх по Черной реке. Она где-то здесь неподалеку в море впадает. Деревья по той тропе лентами и тряпками разными украшены, мимо не пройти.

Арлинг кивнул, надеясь, что жест хотя бы выглядел благодарно. Проще было сказать «спасибо», но в последнее время ему было трудно с такими словами.

Хамна убрала руку с плеча парня, и тот все понял верно — галопом поскакал к костру, где Сейфуллах рассказывал о том, как хорошо все заживут, когда к власти в Согдарии придут правильные люди.

— Я пойду с тобой, — решительно заявила Хамна. Арлинг же еще раз подумал о том, что с халруджи ему повезло. Искать в одиночку Большекаменного Старика, который, конечно, должен был знать о Тысячерукой, в местных дебрях не представлялось возможным. «Меньше значит больше», сказал ему иман на прощание, но сейчас Арлингу нужна была помощь. И первой ниточкой, которая порвалась в его казалось бы нервущихся связях с учителем, стало то, что он это, наконец, признал.

Глава 3. Мороки

Прощание вышло болезненным. Арлинг и не ожидал, что резкие слова Сейфуллаха причинят больше боли, чем его воспалившаяся ладонь. Может, так вышло даже лучше. Если он что-то чувствовал, значит, еще не полностью потерял в себе человека. Почему-то именно здесь, на родине, опасения остаться только убийцей накрыли Арлинг в полную силу. События минувших дней привели к тому, что его посещали странные мысли, которые прежде были ему чужды.

— Я найду тебя в Вольном, — сказал он злому Аджухаму.

— Ты сперва себя найди, — буркнул тот, отворачиваясь. — Мы и сами справимся.

Ученики имана отправлялись вместе с Сейфуллахом и группой освобожденных рабов. Черный солукрай, поселившийся в их разуме в южных землях, здесь, на Севере, расцвел пышным цветом. Арлинг предпочел бы забрать их с собой, но отпускать Аджухама без какой-либо охраны тоже было нельзя. Хамна же наотрез отказалась поменяться с учениками местом. Она шла с Арлингом, и Регарди хоть и не признавался, но был этому рад.

— Ты совсем психом стал, — отреагировал Аджухам, когда Арлинг попытался объяснить ему, что есть возможность вернуть руку. — Нельзя пришить то, что отрезано. Хороший протез в этих горах точно не найдешь.

Нет, протез Арлингу был не нужен. Последние недели в пустынях Сикелии происходили странные, нереальные вещи — там шли дожди и зеленели деревья. В сознание Арлинга поселился древний бог, игнорировать которого не получалось так же, как и Магду, которая стала чудовищем. Вернуть необратимое — в этом сейчас был смысл всей жизни Арлинга. Возможно, поэтому ему было легко поверить в Тысячерукую. Странно, что его больше волновал тот факт, как он станет с ней договариваться, чем то, что она может быть плодом воображения. Его или Нехебкая — уже было неважно. На долю Сейфуллаха выпали свои разочарования, надежды Аджухама хоть и обрушились, но оставили фундамент веры, на основе которого тот сейчас строил новую жизнь. Им с Регарди было трудно понять друг друга, и Арлинг настаивать не стал — ушел молча, убедив себя, что сумасшедшие ученики имана останутся с Сейфуллахом и прикроют того в случае, если что-то пойдет не так. Арлинг старался не думать, что в этих новых старых землях пойти «не так» могло абсолютно все.

Я не задержусь и вернусь быстро, убедил себя Арлинг в очередной лжи.

Первый час пути вдоль бурлящей реки, которую сразу стало слышно, как только они удалились от побережья, Регарди думал только о том, что ему тяжело вовсе не от того, что под ногами шуршит опавшая листва и хрустят ветки, отнимая на себя значительную часть внимания слепого, а потому что на плечи давил груз невыполненных обещаний. Среди них было много чего. Он собирался освободить учеников от темного солукрая и даже нащупал способ их излечения, но бросил начатое при первой же трудности. Когда там, в уже далекой Самрии, Арлинг поклялся иману, что вытащит молодых кучеяров, разве он думал, что будет легко? Легко для Регарди не было никогда, и он знал это. Просто уцепился за обстоятельства, как за удобный предлог.

Учитель. Вот где была основная боль, и вытащить эту занозу, не вырезав значительную часть себя, не представлялось возможным. Мысли прошлого вонзались в голову острым топориком, и Регарди прогнал их, усилием воли сосредоточившись на мире вокруг. Какое-то время он еще слышал Сейфуллаха и его компанию, в которой Аджухам быстро занял роль лидера. Кто бы сомневался. Группа людей отправилась побережьем и двигались они не быстрее, чем Арлинг с Хамной. Кучеяры были ошеломлены штормом и холодом, бывшие рабы еще переживали плен.

Найду этого старика, узнаю у него про Тысячерукую, а потом вернусь к Аджухаму, успокоил себя Арлинг. Однажды халруджи, всегда халруджи. Если появится хоть один шанс вернуть руку с помощью древней богини, Арлинг им воспользуется. Хоть темный солукрай и навредил разуму молодых кучеяров, но на борту фрегата они явно сдружились с Сейфуллахом, выделяя его. До Вольного недалеко, дорога известна и бывшим рабам, и этому Жулю. Хотелось надеяться, что Черный Генрих погиб среди тех бандитов, что попались под руку ученикам имана и Арлингу, но выяснять точно времени не было. Оставалось верить, что в эту часть суши разбойники пока не сунутся.

Когда Арлинг с Хамной перевалили первый хребет, солнце уже клонилось к закату, а шум моря превратился в отдаленный шелест. Буря стихала, но погода не улучшилась. Проклятая осень, в сердцах подумал Регарди, отчаянно пытаясь вспомнить, как он жил в этом мире холодного солнца свои первые шестнадцать лет. А ведь когда-то осень была его любимым временем года. Охота, скачки, шумные вечера в родовом поместье у Мастаршильда — все это было жизнью молодого Регарди, который с тех пор переродился уже не раз. Мешала хрустящая листва под ногами, воздух пах чужими запахами, которые Арлинг старался запоминать, но постоянно сбивался и понимал, что выручить его может только одно — время. Вокруг всегда что-то падало, шуршало, двигалось, и если бы не Хамна, которая, к слову, тоже дергалась на каждый звук, Арлинг не продвинулся бы вперед и на саль. Он все еще думал по-сикелийски. Здесь, в Согдарии, были другие единицы расстояния и меры, но Регарди отчаянно цеплялся за то, что стало родным.

Учитель был прав во многом. Сохранять равновесие без руки стало труднее. Арлинг оступался, спотыкался и клонился в разные стороны, ненавидя себя за слабость. Он уже забыл, когда тренировался в последний раз. Солукрай не терпел отсутствия внимания к себе, и Арлинг чувствовал, что придет час расплаты. Пока что один солукрай и помогал ему держаться за Хамной, которая хотела идти рядом, но, поняв, что Регарди сейчас отправит ее к Сейфуллаху в Вольный, пошла впереди, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к его ошибкам.

Одолев хребет и устав от боли в обрубке руки, которая отдавалась в самые неожиданные участки тела, Арлинг подобрал длинную ветку, приспособив ее под посох. Идти стало сподручнее, что до гордости — сейчас было не ее время. Солукрай подсказывал ему поднять ногу здесь, не запнуться о корень там — простые движения, на которые в Сикелии он давно не обращал внимания. С Регарди градом катил пот, от физических усилий разболелась даже голова. А он всего лишь взобрался на гору, преодолев расстояние куда меньшее, чем при обычном переходе в пустыне от одного города к другому. Не прошли бесследно и его «упражнения» на побережье, когда на него напали бандиты. Стойка на плечах, выполненная после длительного отсутствия тренировок, сказалась неприятными ощущениями в шее, которые обещали вырасти в новую боль.

Ко всему сапоги, снятые Хамной с одного из бандитов, успели намозолить ноги, но эту «мелочь» Регарди решил игнорировать. Свои сапоги Хамна сумела сохранить, но после долгого плавания в море подошва оторвалась, и кучеярка уже несколько раз приматывала ее веревкой. Очевидно, что долго сапоги Хамны не проживут.

Еще через час Арлинг начал успокаиваться и вспоминать. В чужих запахах и звуках появлялись знакомые нотки, боль в руке и усталость притупились, став чем-то привычным. Регарди совершенно точно знал, что протянет до полуночи, может, до двух или трех ночи, а потом свалится камнем и поднять его сможет лишь чудо. Например, Магда-Салуаддин.

Холодный воздух пах хвоей — Арлинг вспомнил ее аромат. Однажды иман отвез его в оранжерею своего друга, который собирал растительность со всех частей света. Прекрасные сады богача канули в лету после того, как огромный самум засыпал Балидет песком, но их запахи остались в памяти Регарди навсегда. Нужно было лишь потеснить Нехебкая, который занимал слишком много места в его голове. В тех садах Арлинг испытал первый и последний приступ тоски по дому, когда иман подвел его к кедру, а потом вручил кедровую шишку, велев подобрать сто слов к ее аромату. Регарди думал до вечера, но слово «дом» в тот список не включил.

Сейчас пахло именно кедром. И звуки в лесу тоже раздавались необычные. Ветер в садах того богача не гулял, северные деревья росли под затемненной стеклянной крышей, где поддерживалась особая атмосфера, поэтому Арлинг не сразу понял, что так звучит воздух, пролетающий сквозь кедровые иголки.

Кедры неизменно сопровождали их всю дорогу, и Регарди сделал их флагманами своих новых ощущений. Черная река гремела между камней, углубляя русло и постепенно прячась в ущелье. Изредка встречались глухие распадки с одиночными тисами, которые сменялись труднопроходимым подлеском из высоких кустов колючей аралии и лещины. Названия всплывали в голове сами, будто их ему подсказывали. Тропа Арлинга и Хамны поднималась, небо гудело ближе, становилось жарче под солнцем и холоднее в тени. Арлинг вдруг вспомнил эту погоду. Перешагнул корень, повинуясь инстинктам, уклонился от колючего кедрача, норовившего пригладить его отросшие волосы, и вдруг ощутил всю мощь прошлого, хлынувшего внезапно, словно прорвало плотину.

В октябре здесь всегда так — непривычно морозные ночи, обманчиво теплые дни. На душе сладко-тоскливо, в плен берет легкая грусть, которую любишь и ждешь. Октябрь — это цвета и краски. Арлинг подобрал опавший лист, но огрубевшие пальцы не смогли прочитать его цвет. Вдоль ущелья, по дну которого гремела Черная речка, росли молодые кедры, но с той стороны, где садилось солнце, наступали вековые лиственные деревья, и не все из них потеряли свой наряд. Ясень с тополем уже облетел, но ветер шелестел кленом и дубом, напоминая о красном и зеленом. Клен будет алеть еще пару недель, дуб же сохранит стойкий зеленый цвет до дневных заморозков, однако даже утратив краску, будет сопротивляться зимним ветрам, гремя во время зимних штормов побуревшей листвой, которая останется до весны. Заходящее солнце должно было украсить все вокруг золотом и пурпуром. Небо же в октябре всегда лазурное, чистое, как его первое настоящее чувство. В таком осеннем лесу Арлинг однажды встретил Магду.

Регарди тряхнул головой, сбрасывая морок прошлого. Мастаршильд лежал впереди, далеко на западе, они же шли совсем по другой земле. Над их головами все еще проносились кудлатые тучи — Арлинг чувствовал их сырость, ощущал холодную тень, когда они закрывали солнце. Небо не имело права быть голубым, оно должно было быть черным, как его мысли. Лес пусть и шуршал кленовым листом, но клен бывал разным. Этот наверняка сморщился и поблек, потеряв краски еще летом. Пахло плесенью и грибами, а чем дальше они отдалялись от побережья, тем назойливее становилась мошка, которой, в отличие от Арлинга, холодно не было. В лесу постоянно падала листва с деревьев, отвлекая его внимание, но встречались и другие звуки, которые к ботанике отношения не имели. Несколько раз Регарди чувствовал взгляд, а так как Хамна тоже замирала, оглядываясь, то он был уверен, что взгляд ему не мерещился.

Еще через какое-то время ни воспоминания, ни боль ему уже не мешали. Арлинг сосредоточился на цели, бросив на нее оставшиеся силы. В том, что они шли верно, сомнений не было. Под ногами шуршала лишь листва, но трава была вытоптана. Этой дорогой ходили много раз, а значит, Жуль не солгал насчет Большекаменного старика. Поняв, что если он перестанет думать о прошлом, то к нему с разговорами обязательно полезет Нехебкай, которого слушать хотелось в последнюю очередь, поэтому Арлинг решил сосредоточиться на Хамне, которая шагала впереди. Погрузившись в себя, он не сразу сообразил, что для кучеярки это место должно было быть настоящим вызовом. Акация не клацала зубами, как Сейфуллах, но Регарди явственно ощущал ее замерзшее тело. Все, что позволила себе наемница, это спрятать пальцы единственной руки в рукаве задубевшей от соли и ветра куртки. Каково ей было смотреть на эти кедры под холодным согдарийским солнцем? С другой стороны, она была етобаркой, а этих ребят тренировали в куда более суровых условиях, чем даже иман своих учеников на Огненном круге.

Скучала ли Хамна по пескам? Арлинг скучал. Тайга раздражала и удручала. И дело было даже не в том, что ему приходилось прилагать больше усилий ко всему, что стало давно привычным в Сикелии. Он отчаянно цеплялся за свой иллюзорный план спасения Магды, но чем дальше они продвигались вглубь давно забытой родины, тем слабела надежда. Давило хмурое небо, угнетали падающие листья, но сильнее терзал холод, который был частым гостем в ночной пустыне, однако здесь, в Согдарии, он скалил пасть и пронизывал плоть до костей.

Арлинг не заметил, когда стал оступаться. Споткнулся раз, сошел с тропы, вернулся, запнулся о корень. Его шаг замедлился, движения стали рваными. Когда Хамна остановилась, он прислонился к стволу ближайшего дерева, подперев себя с другой стороны посохом. Не верилось, что отсутствие одной руки могло забирать столько сил.

— Отдохнем, — сказала кучеярка, и ее взгляд прожег в нем дыру. Арлинг знал, что если он сейчас ляжет на землю, то сам не встанет. Отчаянно не хватало ясного корня, но его волшебная аптечка осталась там же, где и надежда — в песках Сикелии.

Она хорошо его знала и, прежде чем Арлинг открыл рот, чтобы возразить, ткнула пальцем куда-то вверх:

— Я вижу пещеру, — быстро произнесла Хамна, не давая себя перебить. — Нужно спуститься в долину и снова подняться, идти еще часа три. Думаю, это то, что мы ищем. У входа видны цветные тряпки, может, ленты. Это похоже на жилище шамана. Подъем достаточно крут, нам понадобятся силы. Мы заночуем здесь, а утром поднимемся в пещеру. Хорошие дела ночью не делаются.

Арлинг не знал, почему Хамна его так злила. Возможно, потому, что она сейчас понимала его лучше него самого. Хамна была цельной, Регарди же раздирало на части — и уже давно. Одна его часть верила, что надо спешить, вторая радовалась любому предлогу больше не двигаться никогда. Не зная, как с собой совладать, он поступил неразумно — выплеснул злость на ту, что была рядом.

— Когда я обрету руку, я тебя отпущу. Я не хочу, чтобы ты была моим халруджи.

— А это не тебе решать, — неожиданно огрызнулась Хамна. — Я клятвы не нарушала, поэтому ты не можешь от меня отказаться.

— Искупления ищешь? Нет его здесь, я уже искал.

— Ты меня с собой не сравнивай, — сказала Хамна. — И не путай меня со своей служанкой. Я халруджи. И я не верю, что шаман вернет тебе руку, но я не осуждаю и не обсуждаю твои действия. А ты не осуждай мои.

Затем резко поменяла тему:

— Жди меня, пойду поохочусь.

Как будто он мог ей возразить. Арлинг сошел с тропы и рухнул на подушку из хвои. Что-то творилось с его единственной рукой — пальцы едва сгибались, а вокруг ладони будто обвилась змея, которая непрестанно кусала его в самые нервы. Может, кинжал Керка был отравлен, а может, в Регарди кончался тот самый резерв, который он использовал уже давно. Родина забирала слишком много сил, а он еще толком и не вернулся.

Хамна, наверное, была права. Арлингу было все равно, какое светило освещало тропу — луна или солнце, но беспокоить шамана ночью казалось неправильным. Да и мысль о том, что он будет лежать и не двигаться несколько часов, казалась слишком соблазнительной, чтобы ей сопротивляться. Отходить далеко от тропы Арлинг не стал. Сделал шаг в сторону и упал на ковер из опавших листьев и хвои. Пусть Хамна думает о безопасности, раз она так желает быть его халруджи. Арлинг же не станет думать ни о чем вообще. Разве что о кроне веток, сомкнувшихся над его головой. Он чувствовал сверху настоящий шатер, закрывающий его от неба. С усохших нижних веток свисали безжизненные космы бородатых лишайников. Они слегка шелестели под слабым дыханием ветра. Здесь, в чаще, покой леса не нарушали ни птичий гомон, ни шум волн, ни порывы, стригущие все вокруг — все это осталось на побережье. Даже звук шагов Хамны глух в подушке лесного мха. Ни один лист и ни одна ветка не хрустнули под ногами наемницы, но Арлинг еще слышал ее дыхание. Она поднималась по склону, туда, где беднее становился лес: кедровый стланик сменил могучие кедры, низкорослые березы вытеснили дубы и ясени.

Регарди задумался, как именно он почувствовал это, но тут его внимание привлек шорох, раздавшийся со стороны тропы, где он стоял еще минуту назад. Ничего особенного, всего лишь пара опавших листьев перекатились на другое место, но желание валяться, спрятавшись под кроной деревьев, исчезло в миг. Подтянув к себе посох, Арлинг встал, уже не обращая внимания на стреляющую боль в ладони. Культя тоже вдруг проснулась, отозвавшись неприятными ощущениями — еще не настоящей болью, но близкими к ней неприятными чувствами. Опустил голову и принялся шевелить веткой-посохом ковер из опавшей хвои, делая вид, что выбирает место помягче. Если за ним сейчас и наблюдали, то делали это очень умело. Регарди не ощущал взглядов, а с ними интуиция его обычно не подводила. Интересно, на кого собралась охотиться в этих дебрях Хамна? Сейчас казалось, что охотятся как раз на них. Все, что было у Арлинга из оружия, это пять ножей, спрятанных в разных местах его неудобной одежды, снятой с разбойников. Море отпустило его лишь в исподнем. Сапоги, куртка, рубашка — все было чужое, хранившее запахи других людей, которые его и раздражали, и сбивали.

Арлинг досчитал до двух тысяч, но ничего не произошло. Хамна не вернулась, источник звука не обнаружился. Он уже сходил на тропу, побродил вперед-назад, прислушался к реке, отдаленно гудевшей на дне ущелье, но, не обнаружив ничего нового, вернулся под импровизированный шатер из веток и лишайника. Согдарийская ночь шептала, однако ее язык ему был незнаком. Добрался ли Сейфуллах до Вольного? Нужно было идти с ним. По крайней мере, в городе можно было раздобыть нормальную одежду. Правда, оставался вопрос, чем за нее платить. Сторм забрал все — и деньги, и жизни. А вот ошибки оставил. И их становилось все больше.

— Пойду за Хамной, — зачем-то сказал он Нехебкаю. — Зря я так с ней.

Индиговый промолчал, интуиция тоже. Где-то над крышей его лесного шатра поднимался месяц, и наверное, это было единственное движение в мире, окружавшем Арлинга. Все будто замерло. Перестали падать листья, космы лишайника не двигались, лес стал глуше. Тишину хотелось рвать зубами. В ноздрях стоял навязчивый запах серы и горячего песка. Обонятельные галлюцинации преследовали его давно и всегда не вовремя.

— Арлинг, — позвал знакомый голос, и напряжение лопнуло, будто струна, натянутая до предела. Он вздрогнул и медленно встал, тщательно контролируя движения. Никакой поспешности, внимание сосредоточено, чувства обострены. Но ничто не помогло объяснить ту, что сейчас стояла на тропе и терпеливо ждала его.

Морок, убедил себя Регарди, отворачиваясь. Она не исчезла. Он мог сколько угодно поворачиваться к ней спиной, но слух и обоняние слепого не подводили, а солукрай совершенно точно передавал образ Магды — с двумя ногами, руками, головой. Его человеческой Магды, которая не стала звать его снова, а не спеша сошла с тропы и побрела совсем в другую сторону от леса… и от Арлинга.

Я не стану этого делать, решил он, прислушиваясь в тишине, в которой звучали лишь шаги Магды, направляющиеся прочь. Однажды он уже позволил ей уйти. Салуаддин поглотила Фадуну, оторвав от Арлинга кусок куда больший, чем когда иман отрубил ему руку. И он по-прежнему не знал, как собрать себя воедино. Разве что последовать за Магдой, зная, что совершает ошибку.

— Я вытащу тебя, — сказал он в пустоту, потому что тишина поглотила и его самого. Арлинг не слышал ни своих шагов, ни стука собственного сердца. Почувствовал лишь, что под ногами уже не опавшая листва с хвоей, а мелкие камешки, и эти камешки тряслись, потому что содрогалась земля.

Хамна упала на него будто с неба, сбив с ног и прокатившись с ним несколько метров. Вот тогда тишина и разбилась, оглушив Арлинга какофонией из голосов и звуков. Кричали Нехебкай и наемница, причем каждый называл его идиотом; в небесах ревел ветер, который, судя по нарастающему звуку, мчался к ним с бешеной скоростью; мелко тряслись камни, которые прыгали вокруг катящихся по склону людей; мерно гудела Черная река, несущая свои воды на дне ущелья. Вода ждала своего часа и проигравших.

Салуаддин еще вытаскивала жало, вонзившееся глубоко в землю в том месте, где недавно стоял Арлинг. Длинные мясистые усы или что там имелось у твари, которая с его Магдой теперь ничего общего не имела, волочились по тропе, ощупывая каждую травинку. Древнее чудовище не спешило — как и Магда, которую все еще чувствовал Регарди. Вокруг Салуаддин были одни проигравшие, в том числе и Фадуна.

Хамна спасла Арлингу жизнь, оттолкнув его от жала, но изменить неизбежное не могла. Склон под ними осыпался, не давая ни остановиться, ни уцепиться за что-либо. Двое людей катились к обрыву в ущелье.

— Сюда летит Сторм, надо что-то делать! — вклинился в голову Арлинга Нехебкай, умудрившись его позабавить даже в такой ситуации. Из всех очевидных проблем появление древнего бога волновало Регарди в меньшей степени — но не Индигового.

— Он тебя убьет! — паниковал тот, но на самом деле звучало так: и меня с тобой тоже!

В этот момент камни, впивающиеся в бока, разбивающие локти и колени, кончились, и Хамна с Арлингом перешли в свободное падение. Регарди еще умудрился услышать, как где-то наверху заворочалось большое тело — Салуаддин, наконец, выдернула свой шип, после чего его самого сотряс удар, едва не вырвавший последнюю руку из плеча. Раскрытые, ищущие пальцы Арлинга нашли спасение, вцепившись в корень, оголившийся из-за обвала грунта. Куски земли, валуны и мелкие камни полетели в Черную речку, а Регарди повис на вытянутой руке, чувствуя, как все оттенки боли, сосредотачиваются в раненой ладони, на которую пришелся вес двух взрослых тел: Хамна висела на Арлинге, вцепившись в его ремень. Под ними на расстоянии многих салей гремела река, жаждущая тела тех, кто потревожил ее воду. А еще Регарди услышал Салуаддин, которая возилась неподалеку — сбоку внизу, то ли прилипнув к стенке ущелья, то ли отыскав выступ, вместивший ее огромное тело. Сомнений в том, что Салуаддин победила Магду, больше не было. Теперь древнюю тварь заботило только то, как достать добычу, которая манила ее больше всех людей на свете. А выше всех свистел ветер, и Арлингу начала передаваться паника Нехебкая — свист не обещал ничего хорошего.

— Держись, — крикнул Регарди Хамне, чувствуя, что ее пальцы слабеют. — Ты ранена? Забирайся по мне наверх.

Наемница не ответила, но и не шевельнулась. Ее рука с протезом обнимала его за пояс, втыкаясь в бок неподвижными пальцами, вторая держалась за ремень, и Регарди чувствовал, что живые пальцы Хамны слабеют. Причин, почему хорошо подготовленная наемница не может подняться по его телу и затем вытащить их обоих не было, и Арлинг сосредоточился, пытаясь разгадать то, что было от него скрыто. Между тем Салуаддин принялась сползать на дно ущелья, чтобы достать их снизу. Ничего хорошего такие маневры не обещали, но тут Регарди понял, что есть проблема важнее, чем перемещения гигантской сколопендры. Он не мог подтянуться. Очень давно на Огненном Круге Арлинг проделывал подобный трюк не раз — подтягивался и на одной руке, и на нескольких пальцах, в том числе с весом. Под раненой ладонью, пускавшей стрелы боли по его телу, шелушилась засохшая на старом корне земля. Их с Хамной счет шел на секунды.

— Да что с тобой? — не выдержал Регарди. — Поднимайся наверх!

— Ты должен жить, — прошептала наемница, и подозрительные нотки в ее голосе Арлингу совсем не понравились. А потом он услышал шелест и почувствовал рывок. Хамна изо всех сил дернула его вниз, и Регарди не сразу догадался, что кучеярка тут ни при чем. Что-то держало ее за ногу — то ли клешня, то ли вездесущий ус-щупальце древней твари. Длинное узкое тело протянулось от ступни Хамны к громаде живой массы, медленно соскальзывающей в ущелье. Салуаддин каким-то образом цеплялась за стенки обрыва, собираясь увлечь за собой и людей.

Регарди попытался оценить расстояние до грохочущей внизу воды. Если они упадут с такой высоты, шансов у них не будет. К тому же Черная речка была испещрена порогами. Даже если им повезет не сломать себе что-нибудь о воду, они разобьют головы о камни.

— Ты знаешь, что делать, — раздался спокойный голос Нехебкая, и за это спокойствие Арлинг был ему благодарен. — Позови его. Это возможно. Однажды у тебя получилось, все пройдет хорошо и сейчас.

— Да? — огрызнулся Регарди, даже не удивившись тому, что спокойствие Индигового отлетело от него рикошетом. — Ты уже забыл Магду? А как же Хамна?

То, что предлагал Нехебкай, называлось черным солукраем, и, как понимал Арлинг, было беспроигрышным вариантом. Но только не для тех, кто находился рядом. Он не знал, услышала ли его Хамна, так как мир вокруг гремел все громче, но вдруг понял, что она задумала. Наемница собиралась остаться его халруджи до последнего вздоха. А он так и не понял, что именно толкнуло ее на этот странный поступок. Арлинг был по-прежнему уверен: искупления халруджи не находили.

— Она убийца, — отозвался Нехебкай. — Став твоей халруджи, она уже подписала себе приговор. Что до Магды, то ей твой солукрай сейчас точно не навредит. А нас спасет. Эту женщину нужно сбросить. Тем более, что она сама этого хочет. Зачем мешать халруджи исполнять свой долг? Салуаддин какое-то время будет ей занята, мы успеем сбежать.

— Да пошел ты, — процедил Арлинг и все-таки сделал невозможное.

Хамна уже скользила по его ноге, но, когда ее пальцы отпустили ткань, Регарди приказал своей руке стать единым целым с несчастным корнем, который трещал и хрустел, сам же молниеносным движением качнулся вслед за падающей наемницей и схватил ее ногами, зажав голову кучеярки бедрами. Был только один шанс проделать это, не упустив наемницу и не свернув ей шею. Он и сам не был уверен, что у него получится. Когда же почувствовал, как она вцепилась в него, пытаясь освободиться, сделал то, что задумал: сжал бедра и слегка придушил, предупреждая.

— Я тебя не отпускал, — прошипел он, чувствуя, как Салуаддин усиливает нажим. А потом в пальцах Хамны щелкнул клинок, выскакивая из скрытых ножен, и холодное лезвие коснулось его ноги. Кто бы сомневался, что эта сумасшедшая таскала в протезе целый арсенал оружия?

— Сейчас я подтянусь и вытащу нас обоих, — прошептал себе Арлинг, — и ничто мне не помешает. Просто сделаю это.

Там, в Сикелии, его заклятие на самого себя, возможно, и сработало бы. Но с этой землей он порвал все связи по собственному желанию, став для нее чужаком. И правила игры были ему незнакомы. Пока.

Сверху приближалось нечто, и это была не Салуаддин. Северный ветер свиреп, а когда он в ярости, шанса ни у кого нет. Под дыхание Сторма попали кедры, березы, случайные валуны, лишайники и побуревшая трава. Все это полетело в ущелье, а вместе с ними и грунт, который, не выдержав столь бурного натиска, принялся сползать к реке вместе с остальным миром, попавшими под немилость Сторма.

Арлинг так и не узнал, воткнула бы в него Хамна кинжал, чтобы он отпустил ее. Не узнал он и предела своей прочности. Рука, пусть и раненая, еще его слушалась — она по-прежнему крепко держала корень, и даже боль удалось спрятать куда-то за Нехебкая. Зато не выдержал кусок породы, из которой торчал злополучный корень с вцепившимися в него людьми. Сам корень давно оторвался от своего основания, и теперь пласт земли скользил отвесно вниз, увлекая за собой Арлинга с Хамной.

— Лучше бы ты выбрал черный солукрай, — равнодушно отозвался Нехебкай в тот момент, когда Регарди летел, не ощущая веса своего тела.

Мир сотрясался. Где-то высоко продолжали отрываться куски скал, и, скорее всего, пещеры, куда они собирались подняться утром, больше не осталось. Не тому богу молился шаман. Сторм ревел и метался по ущелью, но в воздухе летали камни, деревья и куски земли, среди которых отыскать тела двух человек, было сложно даже ветру.

Наверное, родина все-таки помнила Арлинга, потому что решила свести с ним счеты не здесь. Он потерял Хамну в тот момент, когда скольжение грунта кончилось, уступив место свободному падению. Высота сократилась, но Регарди не был уверен, что доживет до утра. Он почувствовал приближение воды за пару секунд, сгруппировался, но все равно ударился боком, потеряв разом дыхание и едва не лишившись сознания. Несколько мгновений его тело хаотично кувыркалось в потоке, пока вода не решила его выплюнуть. Черной реке он не понравился, и Арлинга понесло прочь от все еще падающих кедров и рыщущего между ними Сторма.

А еще он услышал звук, который было сложно перепутать. Так огромный кусок скалы врезается в очень большой кусок мяса. Тело Салуаддин тоже попало под мясорубку и ухнуло в реку. Поднявшаяся волна подхватила Арлинга и перекатила через буруны, преодолеть которых у него не было шанса. Магда помогла ему снова. Древнее чудовище нельзя было убить камнем, но отсрочка у Регарди появилась: Салуаддин временно выбыла из строя.

Та ночь была щедра на роковые встречи и на удачу. Отчаянно колошматя рукой по воде, Арлинг совершенно случайно попал в тело Хамны, которое кувыркалось рядом. Вцепившись ей в волосы, Регарди принялся сражаться с рекой за жизнь — свою и женщины, которая когда-то захотела стать его халруджи. Вода побеждала. Согдария отчаянно пыталась поставить его перед выбором, но Арлинг делать его не желал. Плыть с помощью только ног в бурной реке не получалось, течение крутило, вертело, топило. Врезавшись плечом целой руки в подводный валун, Регарди задохнулся, понял, что потерял Хамну, а сам уже давно не чувствует воздуха. Только злая вода вокруг, обещавшая верную смерть, если не…

— Чего тянешь? — кричал вдалеке Нехебкай. Он хотел жить, хотел черного солукрая. Индиговый верил, что Арлинг победит стихию, ведь даже богам нужно было во что-то верить. И их молитвы тоже часто оказывались без ответа. В пальцы Регарди вцепилась рука, он крепко сжал ее и понял, что его тянут наверх. Теперь у них с Хамной было поровну целых конечностей — у него правая, у нее левая. В мокрое лицо ударили крупные брызги, и Арлинг понял, что уже на поверхности — кашляет, но дышит. Не будет черного солукрая. Не сегодня. И хотелось бы, чтобы никогда. Цена, отданная за него, была слишком высока. Она плыла где-то сзади огромной тушей древнего чудовища, и это был тот случай, когда невозможное оставалось невозможным. Арлинг убегал от Магды, не веря, что творит.

— Это бревно, держись за него! — кричала Хамна, подталкивая его руку к шершавому стволу. Она навалилась на Регарди сверху, прижав его к мокрой древесине, которая вонзилась ему в грудь всеми мыслимыми занозами. Хамна отчаянно хотела, чтобы Арлинг выжил. Сложно было сопротивляться такому напору. Он перехватил ее руку и подтянул к бревну, освобождая место. Если спасаться, то двоим. Злая вода объяснила ему, почему Хамна теперь так важна. Она была частью его настоящего дома, оставшегося не только географически безумно далеко от этой реки и ущелья, но и в прошлом, потому что того места больше не существовало. Такие частички себя дорогого стоили.

Какое-то время мир был заполнен только грохотом воды, но вот течение стало тише, исчезли буруны и перекаты, и Арлинг с Хамной повисли на бревне, уже не заботясь о том, что их перевернет. Борьба с рекой уступила место другому сражению: вода оказалась ледяной. Когда их перестали пытаться утопить, то решили заморозить.

— Туда, — скомандовала Хамна, лязгая зубами. Потом решила, что Арлинг ее не понял, и уточнила:

— Налево, там вижу берег.

Арлинг понял ее с первых слов, потому что солукрай, черный или какой-то другой, хозяйничал уже без его ведома. Он тоже чувствовал твердую поверхность, и если бы его спросили, как именно, вряд ли объяснил. Просто знал, что она недалеко, и что времени у них осталось не так много. Они пробыли в холодной воде около двадцати минут. Еще десять и начнется необратимое переохлаждение. Арлинг уже давно не слышал в себе никакой боли, а это было плохим знаком.

Суша возникла внезапно. В вязком иле на мелководье сразу завязли ступни, но под руку попались жесткие длинные стебли, в которые он вцепился. И даже вспомнил название — рогоз, хотя в Сикелии растение не росло. Прошлое тянулось к нему, но Регарди не был уверен, что готов. Хамна карабкалась рядом на четвереньках. Борьба с холодным течением потрепала наемницу, и ноги у нее подгибались. До берега пришлось брести сквозь заросль рогоза, и Арлингу совсем не нравилось, что рука не чувствовала его жестких стеблей.

Теперь лес вызывал совсем иные чувства. Взобравшись по круче к опушке, они спрятались от ветра в ближайших зарослях, которыми, если замерзшие чувства Регарди не ошибались, оказались кусты ивы. Узкие длинные листья достаточно загрубели, готовясь к увяданию, чтобы пальцы слепого могли их узнать. Время пошло на минуты.

Глава 4. Жертвенная

Арлинг и Хамна были воинами, имевшими за плечами богатый опыт выживания. Что делать, знал каждый. Холод обитал по ночам в сикелийских пустынях, жил в горных речках Исфахана и Гургарана. Переохлаждение было кучеярам знакомо. Не раздумывая, они принялись стягивать с себя мокрую одежду, хотя Арлинг чувствовал, что пусть на секунду, но Хамна все же поколебалась, бросив на него странный взгляд. Етобарку нельзя было назвать стеснительной или той, которая будет переживать, оказавшись нагой перед мужчиной. И все же она сделала эту паузу. После чего сбросила с себя все и помогла Арлингу, который отчаянно пытался справиться с ремнем единственной распухшей рукой. Хамна раздела его молниеносно, а затем замер уже Регарди. Ее взгляд на своем теле он почувствовал также хорошо, как и мысли.

— Кровь у тебя на руке, — прохрипела она. — Ее слишком много.

Арлинг сжал пальцы, они слушались, но плохо.

— Нет, — покачала головой наемница. — Другая рука. Шов снова расходится. Времени мало.

А вот это было суровой правдой. Времени им отчаянно не хватало. Холодная вода лишила культю чувствительности. А может, вода здесь была ни при чем. Все советы имана о том, как обращаться с обрубком, теперь казались издевательством.

— Надо согреться, — сказала Хамна и сделала к нему шаг. — Лучше вместе, так быстрее. Я потеряла меч, у меня осталась пара ножей. Костер разводить нельзя. Не доверяю этому лесу. И она… Я видела, как ее придавило валуном, но вряд ли убило. Она может почуять дым.

Оба знали, о ком речь. Арлинг подумал, что Салуаддин найдет их в любом случае — с костром или без, а вслух сказал:

— Листья, — он нашел руку Хамны и сжал ее, радуясь, что ладонь отозвалась болью. Боль сейчас означала жизнь.

— Здесь много опавших листьев. Согреемся в них. Одежду выжмем, сушить будем на себе. Если температура и опустится ниже, то только к утру, мы успеем добраться до города. У меня тоже пара ножей, уже четыре, не все так плохо.

Регарди пытался шутить, но юмор никогда не был его сильной стороной. А сейчас он был необходим, потому что напряжение, повисшее между ним и Хамной, можно было рубить топором. Кучеярка отпрянула первой, опустилась на колени в листву, но далеко отходить не стала, озабоченно поглядывая в его сторону. Молчала, а лучше бы сказала. Плохо, когда между двумя оставалось невысказанное. Он ведь тоже не смог ей сказать, что в его жизни есть только одна женщина. Пусть сейчас и в теле чудовища.

Нехебкай, которого парализовало от холода, попытался вмешаться, робко заметив, что Хамна ни на что не намекала, а согреваться с женщиной куда лучше, чем раздирать кожу сухой листвой и прошлогодней травой, но Арлинг знал, что будет на самом деле лучше для него и Хамны. Просто чувствовал и не хотел ничего объяснять Нехебкаю. А еще он знал, что им нужно скорее убраться из этого леса. И дело было не только в Салуаддин, которая могла очнуться в любую минуту. Двое замерзших и смертельно уставших людей не были способны противостоять враждебным силам, которые ощущались в деревьях, листьях, камнях, даже в желудях под ногами, на которые он постоянно наступал. Место их прогоняло, и Арлинг не собирался упорствовать. По крайней мере, не сейчас.

— Я отвлек Сторма, — произнес Нехебкай, и Регарди задумался, правда ли ему послышались заискивающие нотки в его голове. — Он улетел искать нас на побережье. Хорошо, что ты возвращаешься в город. С этим Жулем лучше закончить побыстрее. Вот увидишь, из-за него у нас не только с сагуро будут проблемы.

Арлингу нечего было сказать Индиговому, и он промолчал. А вот выжать и натянуть обратно мокрую одежду одной рукой стало настоящим вызовом.

— Мне жаль, — сказала Хамна, глядя в его сторону, но не делая попытки приблизиться. Арлинг вдруг вспомнил о ночи — для него-то время суток не всегда было очевидным. Хамна не могла видеть в темноте его фиаско с одеждой. Значит, слышала. Подавив приступ злости, решил, что и ей ничего отвечать не следует. Сострадание и жалость к себе — вот что Регарди больше всего ненавидел на свете. Но, оказывается, Хамна имела в виду другое.

— Жаль, что ты не нашел своего шамана, — пояснила она. — Вряд ли кто-то мог выжить в том камнепаде. Пещера разрушилась полностью. Хочешь, я схожу туда утром?

Хамна намекала, что без него она справилась бы за пару часов. Арлинг же, действительно, сейчас лишь задерживал.

— Не нужно, — качнул он головой, прислушиваясь. — Найдем другого шамана.

Хамна была его халруджи, но Арлинг не был уверен в том, что она предпримет, если услышит, что он на самом деле ищет не шамана, а Богиню Тысячи Рук… Если бы Сейфуллах при халруджи Арлинге стал городить подобную чушь, Регарди бы его запер, пока тот не одумался. Плана насчет нового шамана у него не было, но уверенность в том, что нужно найти поселок Вольный и удостовериться, что у Аджухама все в порядке, выросла. Интуиция или солукрай нашептывали ему, что лучше поспешить. Нехебкай снова замолчал, а значит, запасного плана не было и у него. В таких случаях стоило вернуться и начать все сначала.

— Ты слышишь? — теперь насторожилась Хамна.

Они оба находились далеко не в лучшей физической форме, устали, замерзли, хотели есть: слуховые галлюцинации могли быть вполне реальными. Чем еще можно было объяснить пение на кучеярском языке в этой глуши? Пение было слабым, прерывистым, женский голос часто затихал, обрываясь на полуслове, но Арлингу хватило послушать его несколько секунд, чтобы понять, что он слышит настоящего человека. И даже чувствует — странная смесь меда, молока и благовоний разливалась по лесу, притягивая не только обостренное внимание слепого. Регарди отчетливо слышал жужжание, и на ум приходили крайне неприятные ассоциации.

— Там, — кивнул он в сторону оврага, поросшего калиной и кедрачом. Ноги, наконец, попали в мокрые штанины, но теплее в выжатой одежде не стало. С трудом натянув рубашку, Арлинг был благодарен Хамне, что она не стала предлагать помощь. Наемница достала ножи, но Регарди знал, что оружие им не понадобится. Человек в овраге был один, и угрозы точно не представлял. А еще Арлинг был уверен, что когда-то голос этой девушки уже слышал.

Пока Регарди спускался по косогору, отчаянно балансируя одной рукой и проклиная про себя имана, Хамна уже отыскала несчастную. И замерла, не смея приближаться. Арлинг тоже не спешил, потому что сперва ему тоже показалось, что к дереву был привязан не живой человек, а сказочное существо из комаров и мошек, облепивших тело жертвы.

Но, как оказалось, Хамна замерла не потому, что была поражена жестокостью пытки, которой подвергли привязанную к дереву девушку. В Сикелии тоже имелись похожие истязательства. Там осужденных обмазывали медом и оставляли на солнце мухам. Здесь палачами выступали комары с мошкарой, но судя по тому, что девушка еще находилась в сознании, привязали ее недавно. И даже кувшин из-под меда оставили. Арлинг слышал, как Хамна ковырнула его ногой, вытаскивая из-под листвы.

— Отвязываем? — спросила она с сомнением, и Регарди еще раз вспомнил, кем была его халруджи. Пусть секты етобаров больше не существовало, но Хамна сохранила идеи своих учителей в крови. Как и он. Спасение человека для таких убийц, как они, не было очевидным действием.

Арлинг сосредоточился, изучая лес максимально внимательно, но никого больше не почувствовал. То ли палачи ушли, то ли к миру людей не принадлежали. После того, что ему пришлось пережить после пробуждения в горах Гургарана, Регарди старался замечать всех, так или иначе населяющих этот мир. Он не чувствовал Сторма, как, например, Нехебкай, но знал, что внезапный ветер, устроивший крушение породы в ущелье, имел необычную природу. К стихиям у Арлинга было странное отношение, особенно после того, как бог самумов поселился в его голове. О Магде же думать было просто больно.

Лес звенел последней листвой, воздух едва колебался, замерев в ночном хрустале, мир прослушивался на многие сали вокруг. Опытный разведчик в засаде не издал бы ни звука, но Арлинг был уверен, что они имели дело с обычными людьми, которые здесь не остались. В лесу, кроме них двоих и жертвы у дерева, никого не было. Ухнула сова, зашуршала мышь, прячась от хищной птицы, беспокойно зажужжала мошка — привязанная девушка подняла голову и сказала:

— Хамна, принеси мне теплую шаль, сквозит. Ночи становятся холоднее. Еще хочу горячего чая. Да я бы и от моханы не отказалась. Что стоишь? Ждешь, чтобы я совсем замерзла?

И Арлинг, и Хамна узнали ее сразу. Альмас Пир, бывшая невеста Сейфуллаха Аджухама, бредила, но и Регарди казалось, что его одолели галлюцинации — настолько нереальным было найти ее в этих заброшенных местах, да еще в такой ситуации. Последний раз они встречались с Альмас в горах Гургарана. После гибели всех родных в самуме, уничтожившим Балидет, последняя из гордого рода Пиров, изрядно помоталась по Сикелии в поисках счастья и нового дома, а потом встретила Даррена Карателя Маргаджана, влюбилась и решила связать с ним судьбу. Очевидно, что знакомство Альмас с суровой родиной Арлинга прошло не совсем гладко.

Где же Даррен? Где его наемники? Ответы прилетели рваными обрывками воспоминаний с побережья, куда выбросило Арлинга после кораблекрушения. Даррен сюда идет, чтобы сделать то, что он умел делать хорошо — топить земли в крови, а вот что здесь делала его невеста, обмазанная медом и привязанная к дереву в глуши?

Отвязывала девушку Хамна, которую та помнила, как служанку, когда наемница устроилась в дом Пиров прислугой, чтобы убить Аджухама по заданию его дяди. Дела давно минувших дней, но тогда состоялась первая встреча Хамны и Арлинга, которая закончилась для Хамны потерей руки. В бреду Альмас узнала свою бывшую служанку, но не признала Арлинга. И снова захотелось помянуть плохим словом имана, потому что тащить девушку к реке одной рукой было сложно, но взвалить все на Хамну, которая держалась на ногах из последних сил, Арлинг тоже не мог.

Путь до реки показался вечностью. Перемазавшись в меду, Арлинг с Хамной также притянули к себе обезумевшую мошкару, поэтому залезли в воду вместе с Альмас, которая находилась почти без сознания. У нее опухло лицо и руки, но пытка только началась, и серьезных травм она не получила. Холодная вода с трудом смывала липкую сладость, Регарди же удивился, ощутив под пальцами тяжелые цепочки, ожерелья и серьги на теле Альмас. Девушку нарядили, словно на свадьбу, и даже в волосы были вплетены золотые цепочки. Легкое платье из шелка не могло защитить ни от холода, ни от кровососущих насекомых, но вместе с украшениями оно говорило о многом. Если бы Альмас пытали или казнили, ее бы привязали к дереву голой, и уж точно без драгоценностей. Арлинг не был уверен в чувствительности пальцев своей единственной руки, но, кажется, он узнал бриллианты.

— Холодно, Хамна, — шептала Альмас, цепляясь за наемницу. — Что же ты такая нерасторопная? Совсем меня застудишь.

Арлингу показалось, что кучеярка скрипнула зубами, но возможно, Хамну саму начинало колотить от холода. Регарди всегда любил воду, скучая по ней в Сикелии, но ее обилие сейчас не радовало. По какой причине бы Альмас ни оказалась у дерева в лесу, задерживаться им тут не стоило. Даже на то, чтобы заново просушить одежду.

— Нужно к людям, — предложил он единственный пришедший на ум вариант.

— Да, — согласилась Хамна, с трудом вытаскивая себя и Альмас на берег. Силы у наемницы явно заканчивались. — По крайней мере, можно теперь не ломать голову, где взять денег на еду и оружие. Вот зачем нам нужно было идти к твоему шаману.

Регарди промолчал, терзаемый другими догадками. Если допускать мысль о том, что он может вернуть то, чего больше нет, с помощью божественных сил или магии, стоило поверить и в знамения. Кому нужнее была эта встреча — Альмас или ему? Несмотря на трудное положение девушки и смертельную угрозу, ответ не представлялся Арлингу очевидным.

Еще какое-то время они потратили на то, чтобы снять с Альмас драгоценности. Сначала Хамна набила ими свои карманы, потом заворчала, что с ними она стала тяжелой и неповоротливой, как беременная ослиха, затем придирчиво оглядела Арлинга, рубашка которого не только не имела карманов, но и зияла дырами. Не церемонясь, наемница оторвала большой лоскут от подола Альмас, завернула в него украшения, как в платок, и привязала к поясу Регарди. Намек был понятен, и Арлинг возражать не стал. За безопасность в их маленьком отряде теперь отвечала Хамна, ему же отводилась роль носильщика.

Нехебкай угрюмо молчал, ветер стих, река, по мере того как они спускались с гор, тоже становилась тише. Альмас шла сама, хоть и повисла на плечах Арлинга и Хамны с опущенной головой. Повеяло морем, и Регарди почувствовал, как отпускает напряжение, навалившееся на него в ущелье. Он еще не был готов к сагуро — ни к Сторму, ни к Салуаддин, ни тем более к Тысячерукой.

— Мне в город нельзя, — вдруг прохрипела Альмас, и Арлинг остановился, давай ей и себе передышку. Все трое, не сговариваясь, опустились на тропу, которая ощущалась под ногами. Еще недавно к шаману по ней ходили целые толпы: трава утоптана, камешки вдавлены, ветки боковых зарослей поломаны.

— Тут роща будет, за ней старая ферма Ландерса, — продолжила Альмас шепотом. Кажется, на большее сил у нее не было. — Хорошо, если он уже уехал. У него в доме можно отдохнуть. На вас посмотришь, так и в конец света, о котором сейчас все болтают, поверить несложно.

— Ты узнаешь меня? — осторожно спросила Хамна. — Кто так с тобой?

— А, — махнула рукой девушка. — Долгая история. Да как же тебя не узнать. Ты уже убила младшего Аджухама? Помню, мы с тобой на этом расстались. Ну а что касается тебя, Арлинг, то думала, что хуже, чем в тех горах, ты выглядеть не сможешь. Однако с твоим занятием потерять всего одну руку, считай, везение. А вот вы двое вместе — это удивляет. Впрочем, все удивительно. Например, то, что я жива.

— Можешь не благодарить, — сухо ответила Хамна, проигнорировав колкость насчет Аджухама. — Роща и ферма далеко? Почему этот Ландерс должен уехать? Сама идти сможешь?

— Не смогу, — покачала головой Альмас и потянула верх руки, чтобы ее подняли на ноги. — Те драгоценности, что вы с меня сняли, не мои, но будем считать, что я вам заплатила. Можете забирать их все. Дотащите меня до фермы, а там я уже сама. Почему старый Ландерс должен уехать? Потому что не дурак же он все-таки. Хоть и сволочь. Видел меня в лесу, да испугался арваксов. Войска на подходе, отсюда все бегут, кто в рабство не хочет.

Много, очень много вопросов было у Арлинга к Альмас, но он велел себе заткнуться и просто передвигать ноги. Что-то подсказывало: отдых будет еще не скоро, а значит, силы нужно было беречь, тем более что их оставалось немного.

Настороженно спящий город, притихшее море и огороженный частоколом дом Регарди почувствовал сразу, как они вышли из березовой рощи. Ночная прогулка по далеким землям давно забытой родины измотала его настолько, что хотелось думать только о ночлеге. А между тем мысли терзала Магда-Салуаддин, лежащая где-то на дне ущелья, Сейфуллах с кучеярами, ушедшие в неизвестном направлении, и собственное неопределенное будущее. Где он, зачем он, куда он? И еще Регарди по-прежнему думал, что войны вокруг него — чужие, его не касающиеся. Так ли было на самом деле?

К дому они подошли в середине ночи, до рассвета оставалось еще часа три. То ли Арлинг привык к холоду, то ли тело переходило в иную стадию выживания, но поднявшийся ветер беспокоил разве что мыслями о Сторме. Забравшись на ворота, Хамна разведывала обстановку недолго. Кое-что Арлинг и сам уже понял. Во дворе стоял груженый фургон, пара лошадей отдыхала в конюшне, ни собак, ни другого скота слышно не было, хотя дух навоза еще витал в воздухе. Люди собирались уезжать поутру.

С холма, где расположилось хозяйство, наверное, был виден город, который шумел в голове Арлинга отдаленным гулом костров на смотровых башнях, но Хамна решительно заявила, что оставшуюся часть ночи они проведут на чердаке дома, так как Арлинг еще час пути без отдыха не выдержит. Регарди задумался, где скрывалась правда — была ли настолько измотана наемница, что захотела найти удобный предлог в виде безрукого слепого, либо настолько плохо выглядел он сам. Убедив себя, что с Сейфуллахом все-таки оставались ученики имана, которые позаботятся о его безопасности, Арлинг согласился с Хамной. Альмас, которая безучастно сидела на траве, опрокинув голову на руки, стала веским доводом, что им всем нужна передышка.

Еще четверть часа они перебирались через частокол. Хамна нашла во дворе веревку, с помощью которой забрался Арлинг, а потом затащили Альмас. Лошади всхрапнули, но быстро успокоились. Пока Регарди с Альмас карабкались по лестнице, Хамна заглянула в дом и на чердак поднялась уже с котомкой, в которую покидала все, что, на ее взгляд, плохо лежало.

— Мужчина лет пятидесяти с женой, пара подростков, — доложила она. — Я забрала у них булку, кольцо колбасы и какие-то овощи, не знаю, как они у вас называются. Сейчас за водой схожу.

Арлинг положил руку на прохладный шершавый бок плода и усмехнулся.

— Это репа, ее лучше варить, но, думаю, мы и так ее съедим, хотя будет горько. Положи это там, где взяла хлеб и колбасу.

Он протянул одну из цепочек, снятых с Альмас.

— Ты не против? — повернул он голову к девушке, но Альмас лишь покачала головой. Она с трудом сдерживалась, чтобы не наброситься на еду.

— Сколько ты голодала? — спросил Арлинг шепотом, когда Хамна спустилась.

— Дня два, — у Альмас мелко стучали зубы, но явно не от холода. Чердак был завален сеном, посередине проходила еще теплая от вечерней топки труба печи. После лесной прогулки и купания в горной речке стог сена казался Арлингу пределом мечтаний. Он даже почувствовал, как запульсировала боль в обрубке, а значит, тело стало отогреваться.

— Тогда репу и колбасу не ешь, — посоветовал он. — Размочи хлеб в воде и глотай понемногу. Скоро будем в городе, найдем что-нибудь получше. И еще. Забери все это себе.

Он придвинул мешок с драгоценностями к ней, но Альмас сердито отпихнула его обратно. Возня получилась шумной, снизу закашляли, а потом заворочались. Хамна, которая в этот момент ползла по лестнице с кувшином в руках, замерла, но кряхтенье прекратилось, а потом снова послышалось размеренное дыхание.

— Я нашла у них кое-какие травы, — прошептала Хамна, ступая тем самым особым шагом, который так долго не давался Арлингу в школе имана. Бесшумно ходить по скрипучим доскам Регарди научился только в последние годы обучения.

— Дай посмотрю, — Хамна потянулась к его обрубку, но Регарди и так знал, что там все плохо. Рубашка пропиталась кровью.

— Надо зашивать снова, — втянула она воздух сквозь зубы.

— Позже, в городе, — мотнул головой Арлинг и потянулся к мешочку с травами, которые «позаимствовала» Хамна у хозяев. Он уже и так чувствовал, что «тех самых трав» в нем не было. О ясном корне можно было только мечтать. Сушеный лист крапивы, череды, корней лопуха и одуванчика — лекарственные запасы хозяев были весьма скудны, кроме того, на все это требовалось время, которого у них не было.

Хамна накладывала Арлингу на обрубок новую повязку, когда люди внизу снова проснулись.

— Мне страшно, Карл, — прошептал женский голос. — А вдруг твой друг ошибся, и нас продадут в рабство? Это совсем другой народ, вдруг мы не приживемся?

— Вик не обещал, что все будет прекрасно, — не сразу ответил мужчина, тоже проснувшись. — Но мы выживем. Растор сейчас отстраивают заново, рабочие руки там нужны. Но главное — никакой воинской повинности, да и деньги платят хорошие. Арваксы тоже люди, язык у них легкий, похож на наш, освоимся.

— А может, лучше к нашим, в Баракат, куда все бегут? Ты же охотник, не строитель.

— Войну мы проиграем, Сола, — мрачно произнес Ландерс. — После того как сместили канцлера Регарди, в стране бардак, император бредит от старости, земли раздают агодийским графьям, повинностей и сборов ввели столько, что разве что еще дышим забесплатно. А в их сказку про конец света только глупец вроде моего брата поверит. А сколько народу в южную колонию увезли? И ради чего? Разве не очевидно, что император потерял разум? Превратить пустыню в пахотную землю? Тьфу, даже слушать противно.

— Тише! — зашикала на него жена. — Мы люди маленькие, нам о делах великих рассуждать не положено. Да я с тобой когда спорила? Раз решили бежать к арваксам, значит, к ним и едем. Я уже двух сыновей потеряла.

— Михаль с Людвигом сами свой путь выбрали, — вздохнул хозяин. — Мы их от армии спрятали, а они к Черному Генриху ушли людьми торговать. Лучше бы их арваксы убили.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Сола. — Мальчики наши одумаются и вернутся. Вот что тревожно. А мы уже на север уйдем. Как они нас найдут?

— Пусть лучше не ищут, — фыркнул Карл. — Я их собственными руками придушу после того, что видел. Я работорговцев не растил.

— Ну знаешь, все мы иногда оступаемся. Мне эта Альмас нравилась, хоть и южанка. Ты сам сказал, что видел ее связанную в лесу у святого дерева. Мимо же прошел? Я тебя не осуждаю, никто бы с Жертвенной связываться не стал, но и ты наших сыновей не хай.

— Жаль мне Альмас, но гнева Тысячерукой я боюсь больше, — помолчав, ответил Карл.

— Ты бы гнева Амирона побоялся, — упрекнула его Сола. — Брата своего ненавидишь, а сам, как он, говоришь. Как мы сможем у арваксов прижиться, когда они женщин таким пыткам подвергают? Как представлю, что она там сейчас умирает, так все внутри переворачивается.

— Страшно, — согласился с женой Карл. — Уйдем на север, фронт далеко оттуда. Осядем, начнем новую жизнь. Арваксы верят совсем в других богов, но Вик писал, что переселенцев там никто не принуждает. Даже своя церковь Амирона у них есть. Тысячерукую они только на войне вспоминают. Всегда жертву из местных приносят, когда город брать собираются. Вольный обречен. Где наши солдаты? Все силы у Бараката стягивают. Новый канцлер без хребта оказался, а император и вовсе с ума сошел. Что до Альмас, мы ведь ее толком не знали. Говорили Тимуру, не женись ты на этой южанке. Добром их любовь не кончилась. Сейчас думаю, что это из-за нее его дом подожгли. Очень уж она странная была.

— Ох, пусть она помрет поскорее, — вздохнула Сола. — С Тимуром своим встретится. А вдруг мы ошибку делаем? Вдруг наши победят? Говорят, есть наследник. Мол, император его специально в южных землях прятал, чтобы недруги раньше времени не убили.

— Император, канцлер и весь Совет Лордов продались Агоде. И никакой наследник уже ничего не исправит. Даже если они каким-то чудом и победят арваксов, то нам от этого легче не станет. Хочешь, чтобы наших последних детей в Сикелию отправили пустыню цветами засаживать? Император совсем разум потерял, мы от него еще и не такой бред услышим. Страной управляет кто угодно, только не Гедеон. Спи давай. До рассвета еще пара часов, а дорога предстоит долгая.

Они еще немного повозились и затихли. Регарди почувствовал пристальный взгляд Альмас, но промолчал. Все, что нужно было, они услышали, а большее касалось только самой Альмас Пир.

— Зачем ты вернулся? — спросила девушка, застав Арлинга врасплох. Хамна тоже прислушалась, перестав перебирать ножи, которые утащила у семьи. Утварь была кухонной, не боевой, но и Арлинг предпочел бы иметь хоть какое-то лезвие, чем драться голыми руками. Или в его случае — одной рукой. Встреча с родиной проходила сурово.

— Тебя Даррен в лесу оставил? — вопросом на вопрос ответил Регарди.

Альмас провела рукой по опухшему лицу, почесала шею, спрятала ладони в одеяле, которое тоже добыла Хамна. После еды она приободрилась, хотя было заметно, что укусы ее сильно досаждают. Отвар змеевика с морским грибом убрал бы опухоль за ночь, подумал Арлинг, но все его знания о лекарственных травах ограничивались Сикелией. Морской гриб рос на скалах у Птичьих островов, змеевик же вообще находили пока только в гургаранских ущельях.

— Это мое дело, — прошептала она. — Я плохо разбираюсь в людях. Даррен говорил, что оставил войну в прошлом, что на дальних землях Согдарии начнет новую, мирную жизнь. А когда мы высадились на берег, нас встречал арвакский отряд, который ждал Даррена. Они с Каюсом, арвакским царем, уже обо всем договорились. Я сбежала от Даррена при первой возможности, но в Сикелию решила не возвращаться. Так случилось, что один из его пехотинцев тоже не захотел воевать под арвакским флагом. Он предложил мне бежать вместе, но с условием, что мы поженимся. Я согласилась, и какое-то время у нас все было неплохо. Тимур был родом из Вольного, сюда и вернулся. Даррен не должен был нас искать, потому что Тимур подстроил так, будто мы сгорели в лесном пожаре. Да и Вольный арваксам был не нужен, мы были уверены, что Даррен пойдет сразу на Баракат. Но на прошлой неделе… — Альмас замолчала и продолжила не сразу. — Тимура убили ночью, наш дом сожгли, а меня отвезли к Даррену, который очень вежливо со мной попрощался. Подарил вот это, — она кивнула на драгоценности, которые валялись в сене между ними. — Я сразу поняла, что меня ждет, но не верила до тех пор, пока не оказалась привязанной в лесу у дерева. Даррен пообещал сжечь Вольный из принципа. Местные верят во всех подряд — и в Амирона, и в Тысячерукую, поэтому жертвенных трогать боятся. У меня нет обид на Ландерса, он простой человек. Я ждала чуда, и оно случилось: явились вы с Хамной. Там у дерева я думала, что, если останусь в живых, значит, буду должна этому миру.

— А ты что-нибудь о ней знаешь, об этой Тысячерукой? — спросил Арлинг, задумавшись о том, должен ли он что-нибудь миру. Или, может, мир был должен ему?

— И ты туда же, — устало произнесла Альмас и откинулась на стог сена. — Мы с Тимуром поженились в местной церкви Амирона, и я приняла его веру. О язычниках ничего не знаю и знать не хочу. Но если очень надо, тебе следует отыскать брата старого Ландерса. Шарлатан и пройдоха, но многие называют его Большекаменным стариком. Кто-то еще платит за его выпивку в обмен на амулеты и дешевые ритуалы.

— Сегодня в ущелье было землетрясение, — вздохнул Арлинг. — Думаю, он погиб.

— При чем тут ущелье? — удивилась Альмас. — Там часто землю трясет. Пайк — хитрый старик, он за свою жизнь боится и в тех местах не бывает. Зато распустил слухи, что в горах есть Большекаменная пещера, в которой боги делятся с ним силой. Многие туда ходят в надежде, что и им немного божественной силы перепадет.

— То есть, этот Пайк сейчас в Вольном? — оживленно спросил Арлинг.

— Если еще не сбежал со всеми в Баракат или к арваксам, — пожала плечами Альмас. — Ты сам все слышал. Люди уезжают. На самом деле никто не знает, как там живут перебежавшие к арваксам. Я уже слышала, что люди получают письма якобы от друзей, которые рассказывают, как хорошо жить в арвакских городах. Я им не верю. Но это выбор Ландерса. Он выбрал не гневить Тысячерукую, когда прошел мимо меня в лесу, я выбрала не говорить ему о том, что думаю про тех, кто перебегает к арваксам. А думаю я, что их ждет страшная участь.

— Все хотела спросить, а вы вместе? — Альмас явно не нравилось оправдываться, и она перевела тему.

— Хамна моя халруджи, — ответил Арлинг, и чтобы Альмас не задала других неудобных вопросов, добавил:

— Ты помнишь Сейфуллаха? Он сейчас в Вольном. Мы договорились там встретиться, и я надеюсь, он ни во что не вляпался.

— Хотела бы я сказать ему привет, — сказала Альмас, и Арлинг почувствовал, что она улыбается. — Не так много людей из родного города можно встретить в этих холодных землях. У вас ведь с ним какое-то дело здесь, в Согдарии?

— Да, — кивнул Регарди. — Мы идем в столицу.

— Значит, через Баракат, — вздохнула девушка. — Других путей в Согдиану сейчас нет.

Разговор затих. Все решили, что усталость — достаточно хороший предлог, чтобы больше не задавать друг другу неудобных вопросов. Откровенничать никто не хотел.

Арлинг проснулся оттого, что Нехебкай кричал в его голове. А ведь он даже толком не успел заснуть, хотя и думал, что вырубится мгновенно.

— Где твое чувство осторожности? — негодовал Индиговый. — Ты совсем оглох, не слышишь ее, разве?

— Кого? — зашептал Регарди, растирая виски и убеждая себя, что все под контролем, а у него просто слуховые галлюцинации. Но верить в иллюзии он разучился давно. Со стороны ущелья слышался тот самый звук, которого Арлинг ждал с тех пор, как выбрался на берег Согдарии из Плохих вод.

— Она далеко? — спросил он, уже зная ответ. Близко. Его Магда пришла в себя, а так как противостоять Салуаддин у нее не получалось, они обе очень быстро его нашли. Глупо было надеяться, что у него есть время.

— Ты с кем разговариваешь? — прошептала проснувшаяся Хамна.

— Я что-то слышу, — сказал ей Арлинг, зная, что человеческое ухо вряд ли различит те вибрации, которые передавал ему солукрай. Земля тряслась под могучим телом, ползущим по ущелью. — Скоро она будет здесь. Наверное, к рассвету. Мне надо уходить.

Хамна села, прислушалась, потом спустилась по лестнице не землю, припала к ней ухом. Еще не рассвело, с моря тянуло промозглой сыростью и холодом, но к чердаку поднималось тепло от хорошо протопленной с вечера печи, а сено и вовсе казалось путникам верхом блаженства.

— Если она демон, то нам ничто не поможет, — задумалась Хамна и принялась рыться в мешках, которые она набила всяким, украденным у Ландерсов. — Если же зверь, то ее можно сбить со следа. Ты должен идти туда, куда шел. Я ее отманю. Попытаться стоит. Хорошо, что еще не выбросила тряпки после перевязки твоей раны. А еще лучше, если ты отдашь мне свою одежду. Я найду у Ландерсов что-нибудь для тебя.

Хамна рассуждала так, будто Арлинг уже согласился.

— Да у тебя нет выбора, наконец-то хоть какая-то польза от этой кучеярки, — разорялся Нехебкай у него в голове. — Салуаддин нам тут совсем не нужна. Пусть эта женщина ее отвлечет, хороший план. А тебе лучше намазаться золой или чем-нибудь пахучим. Так, на всякий случай.

Хамна думала так же, и когда вернулась после очередного рейда по вещам Ландерсом, протянула Арлингу мешочек, пахнущий лавандой.

— Натрись этим. Штаны и рубаха будут велики, Ландерс толстяк, но в городе найдем что-нибудь нормальное.

Регарди еще колебался, но в голове зудел Нехебкай, и он позволил Хамне уйти.

— Вернусь к рассвету, — пообещала наемница. — Нам нужно выиграть пару часов. Если Салуаддин пойдет за мной, уведу ее в лес, она там точно застрянет на какое-то время. Если нет… Впрочем, я уверена, что смогу отманить ее. Тебе нужен отдых. Как только поймешь, что Салуаддин изменила направление, постарайся поспать хотя бы час. Мне кажется, у тебя начинается заражение, и в городе хорошо бы найти доктора.

Арлинга лихорадило уже давно, и это был плохой знак.

Хамна вернется утром, Сейфуллах жив и невредим, он же, Регарди, с двумя руками или с одной, сумеет добраться до императора и найти способ, как вытащить из него тайну, которая поможет Магде покинуть тело Салуаддин.

И все? Больше тебя ничего не волнует? Он не знал, кому принадлежал голос, так как Индиговый в это время нудил о том, что обрубок, похоже, начал гнить, и надо бы обрезать его выше. Арлинг отчаянно сражался с собой, пытаясь сохранить ясность мысли, но, когда вибрации, издаваемые телом Салуаддин, ослабели, а потом и вовсе перестали ощущаться, прекратил сопротивление, погрузившись в беспокойный сон.

Глава 5. Тысячерукая

Ему снилась Магда. Он ощущал ее присутствие всем телом, слышал дыхание Фадуны, чувствовал аромат крапивы, яблок и васильков — так пахли ее волосы. Темный, непросохший после ливня лес окружал Арлинга, влажно дышал ему в затылок, скрипел ветками-корнями над головой, чавкал болотной жижей под ногами. Он, в полном вооружении и в боевых доспехах Школы Белого Петуха, стоял на прогалине, чувствуя, как на него падает тусклый лунный свет, пробивающийся сквозь рваные тучи, бешено мчащиеся по небосводу. То было чужое небо, низкое, сырое, давящее неизбежностью и мраком. Повязка на глазах набрякла от водной пыли, густо наполняющей воздух, а в ноздри забивался тяжелый болотный дух и зловоние, напоминающее гарь и мокрую звериную шерсть. Рука прижалась к бедру, пальцы привычно обняли рукоять клинка, но девушка, стоявшая в паре салей от него на такой же прогалине, была просто девушкой, человеком, его Магдой. Подол легкого платья намок, обвился вокруг тонких лодыжек. В ее пальцах дрожала ветка можжевельника с ягодами, их запах перебивал зловоние тины и кружил голову. Комары и болотная мошка назойливо вились вокруг девушки, повторяя очертания фигуры, но ни один из них не смел коснуться Фадуны.

Магда переступила, подойдя к кромке жижи, которая заполняла пространство между двумя прогалинами. Арлинг понял, что она босая. Пригнув ветку, Фадуна поболтала ею в грязной воде.

— Забвение — это свобода, — сказала она. — И закон. И смерть. Так должно быть. Пожалуйста, услышь меня.

— Магда, — прошептал Арлинг, вложив в ее имя свое сердце.

— Отпусти меня, — попросила Фадуна.

— Ни за что, — другого ответа у него не было. — Ты моя судьба.

— Судьба — это не случайность, а выбор. Все зависит только от тебя.

Арлинг не любил слова, он предпочитал действие. Отломав ветку, воткнул ее в жижу под ногами и, убедившись, что идти можно, двинулся к Магде. Подумал, что лучше бы оставить доспехи на берегу, ведь они лишь увеличивали его вес, но побоялся, что Фадуна исчезнет. Он достаточно бродил по болотам в молодости, охотясь в лесах близ Ярла и Мастаршильда, чтобы не относиться к вонючей водице под ногами беспечно. Но никакие чарусы, трясины или бездонные колодцы не могли стать серьезным препятствием на пути к Магде. Тем более что его палка нащупала твердые кочки, которые облегчили движение. Зато в бой вступила болотная мошка, которая не трогала Фадуну, но с удовольствием облепила его лицо и руки.

— Отпусти, — повторила Магда, протягивая к нему руки. Отвлекшись на комаров, проникших под повязку на глазах, Арлинг не сразу понял, что она указывала не в его сторону, а вниз, в болото.

Кочка с хрустом треснула под его ногой, и Регарди провалился по колено, разбрызгивая вокруг вонючую жижу. Он уже собирался прыгнуть на следующую, когда ветка, стукнувшая по заросшему травой холмику, заставила его насторожиться.

— Будет плохо, если ты этого не сделаешь, — сурово сказала девушка и погрозила ему пальцем. — Бойся моих друзей. Они разрежут тебе пятки и насыплют в них соли. Но начнут не с тебя. Ты же рубишь топором то, что трогать не следует.

Арлинг давно привык к странным словам Магды, правда, прислушиваться к ним стал недавно. Повинуясь интуиции, он наклонился и пощупал кочку, которую раздавила его нога. Трава оказалась не травой, а болотная жижа — вовсе не тиной с грязью. Пальцы запутались в волосах, коснулись осколков хрупкого черепа, покрылись кровью, которая ударила в ноздри хорошо знакомым запахом. В схватках Регарди приходилось порой выдавливать людям глаза пальцами, но сейчас он дернулся, отстраняясь в омерзении и ужасе, словно в его руку вонзилось жало скорпиона.

Идти по «кочкам» казалось легко, он ведь был уже на середине пути. И почти все они лопались и трещали под весом его тела и вооружения. Но вот только не по кочкам он шел к Магде Фадуне, а по головам, и то были головы тех, кого он знал слишком хорошо, чтобы продолжать путь дальше. Серьга в виде крошечной звезды, вырезанной из редкого сапфира, сама легла ему в руку, когда он ощупал только что раздавленный череп. Только у Сейфуллаха имелось такое украшение. Регарди нашел следующую кочку и узнал в ней голову Хамны, а следом всплыло мертвое лицо того, кто сейчас вызывал в нем слишком противоречивые чувства. К холодной коже учителя присосались пиявки, но болотная вода сохранила черты, и пальцы Арлинга дрожали, когда он провел ими по знакомому лицу. Ни трясины, ни бездонного колодца не оказалось в болоте под ногами. Зато его наполняли мертвецы. Они сопровождали Регарди всю жизнь, он был уверен, что они останутся с ним после смерти, став его личными бесами-палачами.

— Не надо, — покачала головой Магда, прочитав его мысли. — Остановись. Твоя судьба — это выбор.

Арлинг проснулся оттого, что Альмас зажимала ему рот рукой, и только усилием воли сумел подавить инстинкт, выработанный тренировками и годами убийств, чтобы не свернуть ей шею. Медленно разжал пальцы, извиняясь, погладил ее по плечу.

— Ты кричал, — прохрипела она, растирая горло. — Ландерсы еще во дворе, уезжают. Боялась, что нас услышат.

Регарди кивнул, соглашаясь с ней и собственными мыслями. Хватит мертвецов. Умереть Ландерсы еще успеют, а ведь именно это и случилось, если бы они стали проверять чердак.

Сна явно не хватило, но лучше бы он не засыпал. Голова раскалывалась, обрубок искрил болью, даже раненая Керком ладонь решила напомнить о себе, хотя Арлинг надеялся, что об этой ране можно уже забыть. Но нет — кожа под повязкой набухла и воспалилась, не обещая ничего хорошего.

Хамна не вернулась. И Магды с ним тоже не было.

Ландерсы уезжали неспеша, испытывая на прочность его терпение. Выбор — вот, о чем говорила Фадуна. Выбор между Сейфуллахом и Хамной, между иманом и его собственной дорогой, между жизнью и смертью.

— Оставь девушек в покое, — попытался дать совет Нехебкай, чувствуя, что Арлинга буквально раздирает на части. — Пусть они сами разбираются. Нам пока ни Хамна, ни тем более Салуаддин не нужны. Найди этого старого хрыча Пайка и заставь его вызвать Тысячерукую. Ну, и помоги Сейфуллаху, если у него неприятности, это само собой. Только мне кажется, он и без тебя неплохо справляется.

— Я не верю в шаманов, — устало прошептал Арлинг. — И я не верю в богов.

— А я тогда почему с тобой разговариваю?

— Потому что я спятил.

— Ты не спятил, ты дурак, — отрезал Нехебкай. — Можешь и дальше не верить, я за нас двоих буду это делать. Найди мне нам этого Большекаменного деда. Сторм нас сюда не зря привел. У Тысячерукой где-то здесь есть человек, ветерок слишком меня боится, чтобы солгать.

— Если бы все было так просто, как ты говоришь…

— Удивишься, но все окажется именно так — просто.

Арлинг понимал, что казался Альмас безумцем, разговаривающим сам с собой, но решил, что она достаточно повидала, чтобы ничему не удивляться. Девушка молча ждала, пока он обратит на нее внимание, но не вытерпела первой.

— Потом еще поболтаешь, с кем бы там ни было, — прервала она его. — Я в город не пойду. Ландерс там всем разболтал, что я Жертвенная, а люди сейчас нервные. Меня либо повесят, либо отправят обратно, а к тебе лишь привлечет внимание. На них много чего можно купить, — Альмас кивнула на мешок с драгоценностями. — Не буду напрашиваться в компанию, у вас с Сейфуллахом свои дела, но если подвезете меня до Бараката, сочту за честь, и об услуге не забуду. Многие из Вольного уезжают, но рынок еще работает, найди лавку Гонрика, его еще Хромым называют, у него можно купить все — и ослов, и повозки, и оружие. С лошадьми будет сложнее, их почти все на войну забрали. И к доктору загляни. Гордей Руван — так, кажется, его зовут. Живет рядом с рынком за ратушей. Я вас здесь подожду. А Хамна куда ушла?

Арлинг молча обнял Альмас, потом кивнул больше своим мыслям, чем ей, и спустился с чердака, чувствуя, как задеревенело тело. Одежда Ландерса висела на нем кулем. Полукафтан стирали много раз, но запах пота остался в ткани навсегда. Широкие полотняные шаровары были новыми, однако сковывали движения. Пришлось повозиться с поясом, затягивая его на объемной одежде. А вот сапоги оказались в самый раз, и можно было только гадать, где их раздобыла Хамна, да еще так, что Ландерс ничего не заметил. С лакированным голенищем и вставками из мягкой кожи они явно стоили дорого и сейчас представляли разительный контраст с его остальной одеждой. Нож, добытый Хамной с кухни, спрятать было некуда, и Арлинг сунул его в глубокий карман штанов, чувствуя, как лезвие касается бедра сквозь ткань. Не лучший вариант, но идти в город совсем без оружия не хотелось. Успокаивала мысль, что у Гонрика Хромового он купит себе и меч, и лук со стрелами, и столько кинжалов, сколько сможет спрятать в своей новой одежде, которую приобретет в первую очередь. Спрятав украшения еще в один слой ткани и подвесив увесистую котомку к поясу, Арлинг задумался, что делал бы без Альмас и ее украшений. Напрашивались невеселые мысли о мародерстве, которые затем сменились настоящей тревогой. У Сейфуллаха и учеников имана таких украшений не было, а им также нужно было во что-то одеться, чем-то вооружиться…

И хотя полукафтан был подбит мехом, теплее Арлингу в нем не стало. День обещал быть солнечным, светило уже ощупывало землю первыми лучами, и тело привычно ждало жары, которая наступала в Сикелии неизменно с пробуждением солнца.

И хотя скорое нападение арваксов новостью не было, в город привычно тянулась вереница повозок и пеших селян, торопящихся занять место на рынке. Арлинг спрятал культю в широком рукаве, но все равно остро чувствовал взгляды, цепляющиеся за его высокий рост, одежду явно с чужого плеча и посох, сделанный из жерди со двора Ландерсов. С посохом идти получалось быстрее, а Регарди спешил.

Лобное место поздоровалось с ним зловонием гниющей плоти. Люди ускорили шаг, Арлингу же, наоборот, захотелось задержаться, чтобы удостовериться, нет ли среди трупов казненных преступников, выставленных на обозрение за городские стены, тела Сейфуллаха. Кошмар этой ночи не давал покоя. И все же он заставил себя пройти мимо. Мертвым не помочь.

У самых стен Арлинг задержался и, сделав вид, что вытряхивает сапог, прислушался, изучая Вольный. Внешняя окружность города была обсажена густым кустарником, сквозь который со свистом пролетал ветер. Арлинг не сомневался, что у кустов имелись колючки, однако проверять не стал. Запах веток напоминал шиповник, но в Согдарии все растения пахли иначе, сбивая его с толку. Широкий, наполненный водой ров с подъемным мостом над ним, высокая каменная стена, простирающаяся в обе стороны от ворот, стрелковые башни, возвышающиеся сразу за внешним укреплением, огромная железная решетка, которая поднималась днем и опускалась ночью. У Вольного имелось все, чтобы сделать осаду города долгой и непростой, кроме одного — людей. Стражников, наблюдающих за входящими селянами, было слишком мало. Вольный либо ждал подкрепления, либо собирался сдаваться.

Арлинг предполагал, что к нему прицепятся, но усталый солдат у ворот даже не обратил на него внимания. Регарди пристроился за телегой зеленщика и быстрым шагом прошел до первого проулка, где снова замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Остро ощущалось, что он на чужой территории. Городок пах и звучал иначе, чем сикелийские крепости, рождая в Арлинге непонятную тревогу.

Чувствовалось, что Вольный совсем недавно приобрел статус города. Горожане еще не расстались с сельскими привычками, и по улицам бродил домашний скот. Мостовые имелись только перед несколькими домами, вероятно, самыми знатными, остальные же были устланы соломой, которая успела потонуть в уличной грязи после вчерашнего дождя. А вот привычка выбрасывать мусор и нечистоты из окон на улицу была общей, как у драганов, так и у кучеяров. Зловонные лужи, собирающиеся под домами, прохожие старались тщательно обходить, но повозки, так или иначе, попадали в них колесами, разбрызгивая вонючую воду в стороны. Обратив внимание, что многие горожане одели специальные деревянные башмаки поверх сапог, Арлинг заранее пожалел свою обувь.

Он мысленно прошелся по узким улицам вдоль деревянных домов с крутыми кровлями, ощупал солукраем немногочисленные башни — три сторожевых и ратушу, задержался на церкви Амирона, которую легко было услышать по колоколам, гремящим по поводу и без, обратил внимание на факелы в железных гнездах, установленных вдоль главной улицы, но вдруг понял, что источник запаха, который его волновал, находился не здесь. Он почуял его еще у ворот, но до последнего сомневался, что истолковал аромат правильно.

Горьковатый, с примесью ореховых и апельсиновых нот запах смолы курчанова дерева был настолько характерным и сильным, что его мог почуять даже человек с нарушенным обонянием и хроническим насморком. Для Арлинга он и вовсе стал флагом, которым махали у него перед носом. Тем более этот запах был непривычен для северной страны, куда курчановая смола не завозилась. Ее было слишком сложно и дорого добывать, чтобы делать предметом широкой торговли, к тому же в северных регионах имелось много похожих смол.

«Я помещу эту капсулу со смолой в искусственный зуб, который сломаю, когда попаду в неприятности, — сказал Сейфуллах ему однажды. — Если будешь рядом, то сразу поймешь, где меня искать. Я буду плеваться ею, как верблюд».

С тех пор Сейфуллах много раз попадал в неприятности, но вот Арлинг не всегда оказывался рядом. Обычно поиски Аджухама были долгими, тревожными и мучительными, наполненными, какими угодно запахами только не курчановой смолой. Но сейчас этот аромат, показавшийся божественным на фоне навоза, гниющей соломы и зловонных луж, стал благодатной почвой для паники, накрывшей Регарди моментально. Теперь важным был только один вопрос: успеет ли он? А так как время в Согдарии всегда было не на его стороне, Регарди отбросил посох и кинулся бегом туда, откуда тянулся аромат. И судя по всему, дорога его вела к городской площади, к которой он присматривался давно, но куда думал заглянуть после доктора. Дом Гордея Рувана оказался неподалеку, о чем любезно сообщал его помощник, зазывающий пациентов.

— Вскрыть чирик — три монеты, вырвать зуб — пять, зашить рану — всего пятнадцать, — надрывался мальчишка. — Только сегодня продаем чудо-микстуру от желтой хвори за полцены!

Может, оно и к лучшему, что на доктора у него сегодня не окажется времени. Затолкав боль в руке к недовольному Нехебкаю, Регарди прижал культю к телу, остро чувствуя, каким неровным у него стал бег без одной конечности. Он оступался, косил в стороны и прилагал столько усилий, сколько требовалось бы для сложного сальто, но отнюдь не для бега. Попробовал применить солукрай, но встретил острое недовольство и сопротивление Нехебкая — древнее знание на помощь не приходило.

Крики раздавались повсюду — с разными интонациями и оттенками, но его интересовали только те, что доносились с площади. И чем ближе Арлинг подбегал к рынку, тем сильнее становилась тревога, потому что из всех звуков его чуткий слух уловил то, чего он опасался больше всего.

Над рядами с овощами, мясом и зеленью возвышался помост, где казнили и вешали людей. Рядом на ступенях стоял человек, который играл на трубе — очевидно, чтобы заглушить крики жертвы, которую нещадно секли розгами. Голос принадлежал не Сейфуллаху, но облегчения это не принесло. Регарди уже знал, что источник курчановой смолы находился на помосте. Солукрай вдруг проснулся и принес ему нужную информацию: Аджухам ожидал своей очереди с петлей на шее. Три уже мертвых тела болтались рядом, Сейфуллаха и еще одного, в котором Арлинг узнал Жуля, вероятно, должны были повесить после экзекуции несчастного розгами. На вопрос, куда делись пятеро учеников имана, на которых так понадеялся Арлинг, ответа не было.

Может, люди и бежали из Вольного в страхе перед арвакской армией, но оставшиеся вели себя как обычные скучающие горожане, которые собрались перед ратушей поглазеть на представление. Сознание отметило школьников с учителем в первых рядах, женщин с корзинами, полными ароматной свежей выпечки, монахов-паломников, бренчащих четками. Правда, внимание большинства отвлеклось от казни, когда пивной глашатай, пробегающий по улицам, торжественно провозгласил: «Пиво сварено в доме Бергена, свежее пиво!».

Четверо стражников, несших службу у места казни, жадно проводили взглядами пивного посыльного, но священник, руководивший казнями на помосте, остановился прямо у них над головами и заорал с новой силой:

— Покайтесь! Бог молчит, ибо зло в нас! Мир заканчивается, близится час огня! Нет больше Большекаменного шамана, его гнилая душа отправилась в ад, и заберет она каждого, кто дерзнет отринуть святого Амирона. Погрязли мы во зле страстей, во тьме блуждаем. Не оставь своих детей скорбящих, Боже, не отврати своих очей от наших страданий, сотвори справедливый суд над грешниками!

Человек, которого пороли, замолчал, устал дуть в трубу и тот, кто создавал какофонию, священник же, обрадовавшись тишине, закричал еще громче:

— В дни мятежных волнений, когда нас грабят и убивают враги, мы должны сплотиться, но перед этим тщательно отделить камни, попавшие в доброе зерно. Терпеть позор и оскорбления не для тех, чьими сердцами повелевает Амирон. Да свершится справедливый суд. Великий Боже, дай покой этим душам в страшный час.

Если священник не лгал, рядом с Сейфуллахом болтался тот самый Пайк, Большекаменный старик, ради встречи с которым Нехебкай договорился со Стормом, принеся ему в жертву сотни человеческих жизней, сгинувших в морской буре. Арлинг слышал, как развивались на ветру длинные полы то ли шубы, то ли кафтана, пахнущие старым мехом и благовониями. Бубенчики на одежде повешенного еще позвякивали.

«У тебя есть запасной план? — обратился Регарди к помалкивающему Нехебкаю. — Нашего шамана, кажется, повесили».

А так как Индиговый притворялся невидимкой, Арлинг отодвинул впереди стоящего учителя и, растолкав школяров, встал в первом ряду, игнорируя недовольное фырканье.

— Любезный доран, — обратился он к священнику, мгновенно вспомнив уважительное отношение, какое использовали для жрецов в Согдарии. Память, оказывается, помнила многое. — В чем обвиняются эти люди? И за что повесили вот этого?

Он кивнул на тело шамана. Ветер, гуляющий на площади, явно нарочно задел свободно болтающийся рукав рубашки Арлинга, обратив внимание каждого на недостающую часть его тела. Регарди почувствовал на себе взгляды стражников, которые, впрочем, быстро утратили к нему интерес. Еще один бродячий калека. Священник и вовсе его проигнорировал.

— В преддверии могилы вдохни в уста твоих рабов силы молиться за спасение душ, — продолжил он, не подозревая, какие усилия принимает Регарди, чтобы не пробудить в себе зверя.

— Да разберись с ними уже наконец, — не вытерпел Сейфуллах. — Думаешь, мне приятно торчать здесь с петлей на шее? Мы всего лишь позаимствовали повозку, обещали вернуть.

— Ворующих у Святой Церкви ждет смерть! — воскликнул священник.

— Да, есть такой закон, — снова напряг память Арлинг. — Вокруг полно телег, зачем со жрецами связывался?

— На них же не написано, чьи они! — возмутился Аджухам. — Ты так и будешь там стоять? Этот драган сейчас меня повесит. Его надо убить первым.

Сейфуллах покосился на палача, который еще держал розги в руках, но уже поглядывал на виселицу, явно не зная, за что браться.

— А где ученики? — спросил Арлинг то, что его давно интересовало. — Эти разве их перебили?

Он с сомнением ткнул в сторону стражников, которые мысленно уже бросили его на эшафот рядом с Аджухамом, но которым явно не нравилось подчиняться священнику. Взаимная неприязнь церкви и армии в Согдарии как была так и осталась. Поэтому вмешиваться мечники не спешили.

— Ушли, — мрачно сказал Сейфуллах. — Сказали, что их зовет Видящая. Совсем умом двинулись. Ты, кстати, не этого шамана, случайно, искал?

— Этого, — Арлинг медленно сунул руку в карман, нащупывая кухонный нож Ландерсов. Плохая балансировка, слишком легкий, недостаточно крупный. Спрогнозировать его траекторию будет сложно. Но у лезвия имелось заточенное острие, которое успело продырявить непредназначенный для ношения оружия карман.

— Повесить их немедленно! — взвизгнул священник, наконец, придя в себя. — А этого поднять сюда. Будем судить его как сообщника. Что у тебя в мешке, негодяй? Ворованное?

Во внимательности типу было не отказать. Чуйка на драгоценности у святых лиц была хорошая.

Двое стражников потянулись к оружию, и Арлинг подумал, что ему наконец выпал шанс нормально вооружиться. Остальные пока лениво наблюдали за происходящим. Если солукрай его не обманывал, на него сейчас были направлены две уставные пехотные сабли с простым тяжелым клином, закрепленным на жесткой ручке. В армейском вооружении тоже ничего не поменялось. В молодости Регарди поворотил бы нос от такого оружия, но сейчас уставная драганская сабля казалась мечтой. Особенно, если у тебя только одна рука, а в кармане лишь кухонный нож.

Невольно вспомнились тренировки последних лет обучения в Школе Белого Петуха. Иман частенько любил привязывать ему руку к телу или подгибать ногу, фиксируя ее к бедру, и тогда Арлингу приходилось сражаться либо одной рукой, либо на одной ноге. Но как же велика была разница теперь, когда руки у него не оказалось по-настоящему. Механику боя тело помнило, но вело себя иначе, да и разум цеплялся за культю, спотыкаясь там, где требовалось соображать ясно.

«Придется поваляться, — подсказал Нехебкай. — Ты еще помнишь, как обезоруживать противника? Здесь столько пыли под ногами. Бросаешь ее в глаза, переходишь к нижнему бою, выводишь неприятеля из строя любым болевым приемом по ногам, я бы выбрал колени, забираешь саблю, убиваешь остальных».

«Ты мне не учитель, — мысленно огрызнулся Арлинг. — С солдатами я сам разберусь, а с тебя запасной план, шамана-то повесили».

И в то же время подумал:

«На город идет Даррен с армией наемников и арваксов. Помощи Вольному ждать неоткуда, все силы стягивают на защиту Бараката, откуда прямой путь к столице. Минус пять человек — солидная брешь в обороне Вольного. Есть ли мне до этого дело?»

«Нет, конечно», — фыркнул Нехебкай, который резко перестал страдать человеколюбием на драганской земле. Арлинг даже заподозрил бы его в расизме, будь он уверен, что Индиговый — не галлюцинация.

Первым свою судьбу решил палач, который определился. В его отношении выбора не было. Арлинг метнул кухонный нож Ландерсов в тот момент, когда драган двинулся к Сейфуллаху. Целился в шею, попал в ключицу, но этого хватило, чтобы вывести палача из строя и сосредоточиться на стражниках, которые бросились к нему с мечами. Трость учителя, стоявшего рядом, Арлинг приметил давно. Отобрать ее у пожилого драгана было несложно, как и взметнуть ею пыль в глаза противника. После пришлось следовать инструкции Нехебкая — нырнуть под ноги стражника, сделав кувырок, который через незажившую культю отдался болью во все части тела, и, оказавшись сзади солдата, рубануть тростью по ногам. Правда, бить по коленям Арлинг не стал. Самая уязвимая в любом бою часть тела и самая трудно излечимая. Удар по сухожилию сзади вызвал достаточную боль, чтобы стражник больше ни на что и ни на кого не отвлекался.

Завладев его мечом, Арлинг крутанул мельницу, освобождая вокруг себя пространство, и вдруг понял, насколько сильно ему не хочется рубить этих парней.

— Может, вы позволите забрать мне тех двоих, и мы просто разойдемся? — предложил он компромисс, но стражники оказались на редкость несговорчивыми. Толпа возбужденно кричала, привлекая внимание людей со всего рынка. На площади становилось тесно. Священник давно покинул помост и сейчас расталкивал зевак, пытаясь покинуть ставшее опасным место. Со стороны ратуши слышалось хлопанье дверей и лязг доспехов — вероятно, спешила подмога. Четверо идиотов спасать свои жизни не хотели, Арлинг тоже находился на грани того, чтобы решить проблему быстро и вернуться с Сейфуллахом в усадьбу к Альмас, когда Нехебкай вдруг удивил:

— Если не хочешь никого убивать, давай всех напугаем, — предложил он. А так как времени на раздумья особо не было, Регарди согласился, зная, что потом пожалеет.

Свечение в его слепом мире было настолько неожиданным, что он невольно сделал шаг назад и покачнулся, с трудом удержав равновесие. Арлинг по-прежнему ничего не видел вокруг, кроме одного — светящегося силуэта то ли лапы, то ли руки, держащей полуторный «пламенеющий» меч с обоюдоострым лезвием и богато украшенной гардой. И эта странная рука тянулась из темноты примерно в том месте, где когда-то находилась его левая, отрубленная иманом.

Крики и вопли, прокатившиеся по толпе, а следом звук давки и топот сотен пар ног, убегающих в спешке, стали достаточным доказательством того, что чудо привиделось не только ему. Арлинг попробовал двинуть конечностью, и она послушно распрямилась, с легкостью удерживая огромный меч параллельно земле. Острие хищно уставилось на стражников, которые на этот раз не стали искушать судьбу и поступили правильно — бросились наутек.

Арлинга же понесло, хотя он и старался остановиться. Ощущение всемогущества опьянило настолько, что пространство и время исчезли, оставив только светящийся меч в темноте и его совершенное тело с двумя руками и двумя мечами — одним человеческим и вторым явно нерукотворным оружием, с которым расставаться не хотелось. Короткий выпад, финт, притворный удар в голову. Арлинг заплясал танцующим шагом, а ему вторил волшебный меч, который танцевал в его руках. Клинки чертили круги и восьмерки, а послушное тело двигалось вместе с ними, не испытывая ни боли, ни страха, ни усталости.

Арлинг изрубил передние столбы, на которых держался помост, и пришел в себя от истошного вопля Сейфуллаха — тот проклинал его, хрипя и задыхаясь в петле, которая все еще оставалась на его шее. Помост не выдержал и накренился, унося с собой опору из-под ног осужденных.

Неимоверным усилием воли прогнав из себя Нехебкая, Арлинг успел — перерубил веревки и рухнул вместе с Сейфуллахом и Жулем на покосившийся помост. Мир стал прежним, рука исчезла, и ощущение всемогущества тоже. Испорченное лезвие пехотной сабли брякнуло рядом, вывалившись из ладони. Клинок явно не был предназначен для рубки по дереву. Разом навалились усталость и боль, которая приобрела какие-то новые оттенки. Дергало и стреляло теперь также и в голове, мешая сосредоточиться.

«Никогда так больше не делай!»

Нехебкай молчал, но Арлинг чувствовал его радость и тоску одновременно. И боль — совсем иную, чем ту, что испытывало сейчас его тело.

— Что это было? — вытаращился на него Аджухам, когда отдышался. — Откуда взялся тот меч? И как ты им управлял? Я в отличие от тебя не слепой и видел, что он просто висел в воздухе.

«Значит, руки бога они не увидели», — сделал вывод Арлинг. Может, и к лучшему.

— Фокус, — отмахнулся он и тяжело поднялся, опираясь на саблю с испорченным лезвием. Послевкусие от вмешательства Нехебкая было ужасным.

— Ты говорил, что твой друг творит чудеса, — выдохнул Жуль. — Ты это имел в виду?

— Немного другое, — промычал Сейфуллах, пристально глядя на свободный рукав Арлинга, скрывающий культю. — А повторить сможешь? Покажи тот меч еще раз, куда ты его спрятал?

— Нет, — отрезал Регарди и бросил Аджухаму мешок с драгоценностями. — Подарок от Альмас Пир. Она сейчас в усадьбе Ландерсов. Жуль должен знать дорогу, это первая хибара от города недалеко от сюда. Купите все необходимое и ждите меня в той усадьбе, я скоро буду. Только постарайтесь не привлекать к себе внимания. Я какое-то время буду занят.

По-хорошему Сейфуллаха надо было бы сопроводить до лавки и проследить, чтобы к нему больше не цеплялись, но Арлинг боялся, что священник удерет из города. Запасной план, который предложил Нехебкай, извиняясь за «фокус», Регарди понравился. Оставалось ответить на главный вопрос: согласился бы он на помощь Нехебкая снова перед лицом опасности либо предпочел никогда больше не давать Змею хозяйничать в своем теле. Что-то подсказывало: с каждым разом черный солукрай Индигового будет становиться сильнее. А с его последствиями Арлинг больше сталкиваться не хотел. Сумасшедшие ученики имана, которые сбежали вслед за Салуаддин, были на его совести.

— Альмас здесь? — растерялся Аджухам. — Та самая Альмас? А ты куда? Надолго? Мне столько надо тебе всего сказать.

— Потом, — махнул рукой Арлинг. Он снова нащупал священника, который бежал уже мимо ратуши, и больше упускать его не собирался.

С Сейфуллахом все будет в порядке, он торгаш по крови, у него не может быть проблем при покупке каких-то там повозок и ослов, попытался успокоить себя Арлинг, направляясь следом за святым лицом.

Смешаться с толпой не получилось, люди его запомнили и шарахались в стороны. Подумалось забрать у кого-нибудь плащ, но, к счастью, бегство священника закончилось — человек нырнул в привычное убежище и запер изнутри дверь. Арлинг остановился было перед зданием церкви, но колебался недолго. Сзади слышались крики, горожане охотно подсказывали, куда побежал «дьявол». Помянув учителя и Керка недобрыми словами, Арлинг пробежал по улице еще несколько домов, спрятался за экипаж с каретой, увязшей в грязи, и пока кучер с ругавшимся пассажиром осматривали колесо, вскочил на крышу, распластавшись там пауком. То ли багаж еще не выносили, то ли путник путешествовал налегке, но, как бы там ни было, Арлингу спокойно провел на крыше повозки четверть часа, после чего осторожно спустился, утащил из окна кареты забытый там плащ и, закутавшись в него с головой, вернулся к церкви.

Как раз вовремя, чтобы втолкнуть священника обратно. Тот со шляпой и саквояжем в руке запирал дверь на ключ. Табличку «Закрыто» Арлинг оставил. Прочитать надпись четко не удалось. Мазнув по ней пальцами, он смог различить лишь несколько букв, но этого хватило, чтобы понять основное. Понадеявшись, что других служителей распустили, Арлинг все же выхватил саблю и помахал ею перед носом престарелого драгана. Клинок, может, и не годился для боя, но напугать все был способен. Перевязь Арлинг предусмотрительно забрал у бывшего владельца, который поспешно снял и отдал ее «дьяволу» без разговоров.

— Станешь кричать, отрежу тебе нос, а потом уши, — предупредил Регарди священника. — Мне нужна от тебя одна услуга, и чем быстрее ты мне поможешь, тем раньше мы разойдемся.

— Одумайся, грешник! Ты в здании божьем, направил сталь на слугу Амирона. Тебя за это на дыбе растянут!

Церковь была небольшой, но внушительной. Видимо, родные своды придали священнику храбрости. Арлинг чувствовал высоту устремляющихся вверх колон, которые поддерживали стрельчатые арки, почти физически. Вольный не поскупился на строительство единственного храма, потратившись на скульптуры, роспись и витражи. В молодости Арлинг часто бывал в церквях Амирона, выполняя скучные ритуалы, которые полагалось соблюдать лордам, но уважения к религии так и не приобрел.

«Оно и заметно», — не упустил момента прокомментировать его воспоминания Нехебкай, который молчал, когда Регарди, действительно, ждал его советов, и болтал, когда этого не требовалось.

Если бы в церкви находился кто-то еще, священник наверняка попробовал бы позвать на помощь, а так как он бросил все силы на то, чтобы воззвать к совести Регарди, Арлинг заключил, что помешать им пока никто не может. Толстые стены были построены добротно, гасили звуки как изнутри, так и снаружи.

— Бери стул, или садись на пол, или становись на колени, мне все равно. Молись! Я хочу, чтобы ты помолился.

Идея Нехебкая заключалась в том, что обратиться к Богине Тысяче Рук мог любой, разговаривающий с богами. Главное — начать. А за то, чтобы она явилась, собирался отвечать Индиговый. Мол, у него имелись способы надавить на сагуро. Когда Регарди возразил, что он тоже мог бы помолиться, Нехебкай фыркнул:

— Тут нужен профессионал. Вера у каждого своя. Священник может и не верить, но он привык молиться так, чтобы верили ему. У тебя выйдет неискренне. К тому же ты вообще ни во что не веришь.

Арлинг бы с ним поспорил, да времени не было.

— Итак, любая молитва, и я тебя отпускаю, — сказал он священнику. — Как тебя зовут?

— Доран Петр, — выдавил тот. Арлинг чувствовал, что доран Петр таращится не на саблю, а на его культю, явно ожидая появления демонической лапы.

— Мне нужно, чтобы за меня помолились, доран, — поменял тактику Регарди. — Ты сам все видел. Я слишком долго бродил по южным землям, и вот, что со мной стало. Легко потерять себя в песках Сикелии. Таких находят враги человечества. И меня нашли.

«Ты сам ко мне прицепился, — обиделся Нехебкай. — Я тебя не трогал. И с каких пор я стал врагом человеческим?»

Но Арлинг его проигнорировал, потому что почувствовал изменение в настроении священника. Кажется, тот решил, что имеет дело не с мародером, а с психом. Поломанные люди — частые гости храмов, и доран почувствовал себя увереннее.

— Убери клинок. Я помолюсь за твою душу. Преклоним колени вместе, дай мне свою… руку.

Пустой рукав священник заметил не сразу, но решил не сбиваться с покровительственного тона.

— Повторяй про себя за мной, — велел он Регарди и тоже опустился рядом с ним на колени.

— Амирон Великий, помилуй меня по великой милости твоей! Руководи моей волей и душой, дай мне силу перенести беды и напасти, научи меня принять их спокойно и с убеждением, что на все воля твоя. Поддержи и наставь, ибо я согрешил.

Арлинг попробовал мысленно поменять имена, но обращение к Тысячерукой выходило плохо. Оставалось надеяться, что Нехебкай знал, о чем говорил. Ему же как-то удалось договориться со Стормом. Индиговый объяснил, что тогда помог корабельный капеллан, чья каюта находилась как раз под каютой Регарди. Арлинг чувствовал, что Нехебкай где-то лукавил, но поймать его с поличным пока не удавалось. А злость разбирала. Зачем было тащиться в горы искать шамана, когда всегда можно было найти священника? С другой стороны, они бы не встретили Альмас.

— Дай мне всецело предаться воле твоей, — неистово продолжал доран Петр, кажется, увлекшись. — Не осуждай и благослови!

Регарди же накрыла цепочка воспоминаний, потому что вслед за Альмас память потянулась к Магде, а затем и к Хамне, судьба которой была неясна. О том, что ее могла убить Салуаддин, Арлинг старался не думать. Отбросил шелуху сомнений и ухватился за то, что всегда держало его на плаву.

— Магда, помилуй меня, грешного, руководи волей моей, дай мне силы перенести беды и напасти, — вот сейчас молитва в его голове зазвучала правильно, только продолжалась она недолго.

Руку Арлинга, которую держал священник, вдруг обожгло и укололо одновременно. Он дернулся, пытаясь встать, но было поздно. Нехебкай сдержал слово, Арлинг же обнаружил еще одно свойство черного солукрая. Кажется, он видел богов. По крайней мере тех, которым было до него дело. А Тысячерукая явно проявляла к нему интерес, потому что в ее глазах горела жажда мести. Регарди это не только видел, но и чувствовал.

— Испытай всю мощь моего гнева, Огненный Змей! — воскликнула она и рубанула мечом по месту, где только что стоял Арлинг. Что там увидел священник, Регарди так и не выяснил. Слышал лишь, как хлопнула входная дверь, прежде чем в створки прилетела скамья, брошенная мощной рукой демоницы. Назвать существо «богиней» язык не поворачивался. Вот Магда была богиней, а эта — просто тварь, которая намеревалась его убить, вовсе не желая вести переговоры.

Уставший, не выспавшийся, раненый, голодный и злой Регарди уже тоже не хотел идти на компромиссы. Почувствовав, что Нехебкай мягко пытается занять его голову, Арлинг, не церемонясь, вытеснил его. Если переговоры и состоятся, вести их он будет самостоятельно. Правда, в условиях, когда ему приходилось кувыркаться и прыгать по всему храму, спасаясь то от огромной руки, то от разящего меча, думать о дипломатии не приходилось.

Тысячерукая, которую Нехебкай называл сагуро войны, и которой арваксы приносили человеческие жертвы перед атакой, выглядела так, как Арлинг ее и представлял. Война везде одинакова. Беспощадная, алчная, охочая до крови, упивающаяся собственной силой, бессмысленная и сумасшедшая.

Кожа у демоницы была черного цвета, но черты лица напоминали драганские в отличие от чернокожих людей с Птичьих островов. Высокая голова уперлась в арочные своды, в глазах светилось безумие смерти. Одета в шкуру невиданного зверя и кожаные доспехи с металлическими вставками. Вокруг шеи — ожерелье из сотен человеческих черепов. Рот открывается постоянно, а из него свисает язык, с которого капает кровь. Ноги проломили деревянный подвал церкви, скрывшись в катакомбах, руки… Сколько их у нее было, Арлинг не сосчитал. Одни короткие, похожие на недоразвитые отростки, другие длинные, будто щупальца. Его внимание привлекли те демонические конечности, которые сжимали оружие, остальные — держащие гигантские кости, какие-то сосуды и другие вовсе непонятные предметы, он проигнорировал. О несправедливости судьбы Арлинг тоже старался не думать. Ему, наконец, выпал шанс что-то увидеть, но лучше бы Тысячерукая оставалась для него невидимой. Смотреть тут было не на что.

Неизвестно сколько еще демоница гоняла бы его по уже изрядно разрушенному храму, если бы Арлинг не провалился в подземелье сквозь дыру, оставленную гигантским мечом. Поняв, что тварь его не видит, остался лежать в той же позе, в какой упал, стараясь не думать, насколько крепко держатся столбы, держащие каменную балку, которая над ним нависала.

— Моя голова — небесный купол, лоб — облака, дыхание — воздух, чрево — плодородная земля, правый глаз — золотое солнце, а левый — серебряная луна. Мои руки — опоры для неба, а ноги держат землю. Как посмел ты потревожить меня, Огненный Змей?

Тысячерукая загудела так неожиданно, что Арлинг сразу не понял, откуда прозвучали слова. Казалось, с ним решили заговорить небеса.

— Это не Змей, а я тебя позвал, — рискнул откликнуться он, тут же перекатившись с того места, где лежал. — Меня зовут Арлинг Регарди, и Огненный Змей мой пленник. Я хочу с тобой договориться.

Вопреки его ожиданиям, удара не последовало. Зато в дыре появился огромный глаз демоницы, который, не мигая, уставился на Регарди.

— Тебя я тоже знаю, и ты еще хуже Огненного Змея, — прогудел глаз. — Но она просила тебя не трогать, поэтому говори. Надеюсь, ты не всегда так глуп, а только сегодня. Будешь и впредь слушать свой внутренний голос, останешься без второй руки. Я кое-что коллекционирую.

Наверное, это был смех, но Арлинг решил не искушать судьбу и быстро произнес то, ради чего все затевалось.

— Мне нужны обе руки, — крикнул он, постоянно перемещаясь внутри лабиринта, получившегося из обломков пола и разрушенных стен подземелья. — Мой внутренний голос сказал, что ты можешь помочь.

— Змей живет прошлым, он жует ваше мясо, людишки, но разрезанный хлеб снова не склеить. Его время прошло, а вот деяния не забыты. Ты выбрал себе плохую компанию, человечек. Хочешь одну из моих рук? А цену знаешь?

— Говори!

Кулак грохнул в то место, где укрывался Регарди, но он успел прыгнуть, уцепившись за обломок пола сверху. Повиснув на одной руке прямо на виду Тысячерукой, Арлинг подумал, что его силы должны были кончиться еще в начале разговора с воительницей. Но он каким-то чудом еще шевелился.

— Жить хочешь? — прошипела демоница, наклоняясь к нему с высоты своего роста. Интересно, что священник рассказал жителям? Или предпочел молча бежать из города? Грохот от ударов гигантских кулаков и меча должен был слышаться на многие улицы вокруг. Храм разгромили изрядно.

— Отвернись, мне потом кошмары будут сниться, — выдавил Арлинг, подтягиваясь на руке. Ему не мешали. Тысячерукая понаблюдала, как он ползет к обломкам церковной мебели, после чего сказала:

— Когда ты исчезнешь, мир станет лучше. Увы, это случится не сегодня. Что я хочу за руку? Еще больше рук, конечно! Я же Тысячерукая. Отруби сто конечностей, принеси в этот храм, и я верну тебе то, что забрал у тебя древний. Вы, людишки, вечно выбираете неправильную сторону.

— А какие-то особые пожелания у тебя есть? — поинтересовался Арлинг, еще не веря, что собрался сделать то, о чем ему настойчиво нашептывал трусливый Нехебкай. После того как Тысячерукая стала громить храм, гоняя по нему Регарди, Индиговый заявил, что все это необычно для сагуро, и ему нужно время подумать о ее странном поведении. Мол, дальше разбирайся сам.

— Конечно, я хочу руки воинов, — фыркнула Тысячерукая. — Тут скоро начнется сеча, мне подойдут любые конечности — и драганов, и арваксов, и всех, кто попадется под твой меч. Оружие сам достанешь. Я тебе в этом помогать не собираюсь.

— Да и не нужно, — сказал Арлинг, выпрыгивая из укрытия — Как раз меч-то у меня имеется.

Это, конечно, была идея Нехебкая, но Индиговый явно растерялся, когда Регарди ею воспользовался. Говорил учитель: «Слушай внутренний голос и никогда не заблудишься во тьме». Вот Арлинг и слушал. А о том, что делал, он подумает позже.

«Пламенеющий меч», огромный клинок Нехебкая, равно как и рука-лапа, появившаяся на месте отрубленной руки Арлинга, явно стали сюрпризом для Тысячерукой. Двигаясь на пределе возможностей, Регарди оттолкнулся от спинки перевернутой скамьи и буквально подлетел к той руке демона, которая сжимала сосуд с черной жидкостью и находилась ниже всех. Взмах и отсеченная конечность с грохотом упала на пол. Следом рухнул и Арлинг, сбитый другой рукой Тысячерукой и уверенный, что как минимум ребра ему сломали еще в воздухе. Но терять инициативу было нельзя:

— Теперь это моя рука, сагуро! — прошипел он, борясь с наступающей тьмой. — А ты катись к дьяволу!

Что исчезло — его сознание либо сама Тысячерукая, которая побледнела и растаяла, Арлинг не понял. Растворившись вслед за демоницей, он помнил лишь ее колющие слова: «Когда ты исчезнешь, мир станет лучше». Что-то подсказывало — раны страшнее у него уже не будет. Дальше только конец.

Глава 6. Сделка с Агодой

Острые, глубоко пронзающие вспышки боли стали слабее, реже, они еще цеплялись когтями в его голову, но отступали, собираясь затаиться в глубокой обороне, чтобы напасть, когда он их ждать не будет. Заблуждалась они в одном: боль давно стала раздражающим, но постоянным фактором его жизни. Застать врасплох его больше не получалось. Арлинг понял, что у него страшно болит голова, это происходит давно, а главное — во сне.

Во рту стоял привкус незнакомых трав, руки и ноги затекли без долгого движения, веревки вонзались в кожу по всему телу. Его запеленали в путы с головы до пят, перестраховавшись ремнями, один из которых стягивал горло и провоцировал ту самую головную боль, препятствуя свободному потоку воздуха. Арлинг досчитал до десяти и перешел на особую медленную технику дыхания, чтобы снизить пульс. Когда барабанный бой в его голове стих, проснулся солукрай, обрисовав непривлекательную картину.

Сухая трава под ним свалялась, а муравьи решили укрыться от наступающих холодов в его левом сапоге, но их движения он начинал чувствовать примерно от колена, потому что в туго перетянутых лодыжках нарушилось кровообращение, и они занемели. Еще какие-то насекомые ползали по рукавам куртки, которой раньше у него не было. Последняя одежда, которую он носил, принадлежала старому Ландерсу и висела на нем кулем. Сосредоточившись, Арлинг определил материал своей новой рубашки — шелк, причем очень качественный. Вся одежда была свежей, будто он переоделся пару часов назад — запахи человеческого пота и земли еще не успели впитаться в материю. Узкие высокие сапоги сдавливали голени, куртка скрипела новенькой кожей, а еще он ощутил, что кто-то вставил ему серьгу в ухо, заново проковыряв дырку, которая успела зарасти. Арлинг уже очень давно не носил никаких украшений. Еще через мгновение он обнаружил по три перстня на пальцах каждой руки. И хотя выводы напрашивались странные, перстни его порадовали — особенно их острые грани. Все наемники Сикелии любили такие украшения на руках, которые можно было использовать в бою, и Арлинг исключением не был.

Определив, что не ранен, а из неудобств осталось лишь послевкусие от дурмана, которым его опаивали долгое время, да затекшие конечности, Регарди вдруг осознал главное. Он явственно ощущал пальцы на правой руке, как и саму руку. На миг все остальное стало неважно — сердце зашлось от неожиданной радости, дыхание участилось, и пришлось постараться, чтобы вернуться к ритмам спокойнее.

— Ты там? — позвал он Нехебкая, но Индиговый в последнее время молчал часто, и Арлинг сосредоточился на окружающих. О своей правой руке он подумает позже. Главное, что она у него теперь была, и что Тысячерукой в этом прекрасном холмистом лесу, на опушке которого он лежал, купаясь в лучах полуденного солнца, не наблюдалась. В тот момент Арлингу все казалось прекрасным — и холодный согдарийский воздух, пахнувший скорой зимой, свежесрубленной древесиной и оружием, и трое воинов, сидящих у костра, и даже Жуль, которого он узнал сразу. А еще солукрай рассказал ему о лошадях, которые стояли слишком давно, палатках и повозке, на которой, очевидно, доставили его связанное спящее тело. То ли похитители знали, с кем имели дело, то ли просто перестраховались, но, как бы там ни было, ошибки они все же допустили. Ошибки, которые могли стоить им жизни. Богатая одежда и украшения на их пленнике наводили на кое какие догадки, и Арлингу они не нравились.

Ни Аджухама, ни Альмас, ни тем более Хамны поблизости не ощущалось. Арлинг отогнал подальше радость по поводу чудесного обретения конечности и сосредоточился на насущных проблемах. Для начала мысленно пробежался солукраем по лесу, спустился с холма, столкнулся с лосем, который спасал свою жизнь, бездумно мчась сквозь подлесок, но вовсе не от охотников. Арлинг пустился по его следу, уцепился за вороново крыло и вместе со стаей черных стервятников обнаружил поле, которое заполняли люди, занимающиеся слишком знакомым делом, чтобы перепутать их с пахарями. То были работяги иного толка, и профессия у них была приближена к его собственной.

Люди орудовали топорами — молча и сосредоточенно. Также молча вороны расселись на кронах высоких дубов — тех, что остались после массовой рубки, ожидая, когда плотники закончат строить машины смерти и уступят место тем, ради которых птицы сюда и прилетели — воинам. Воронам было все равно, кто усеет своими телами луговину, превратив ее для них в пиршественный стол. Неумолимо приближалась зима, а за ней ползли голод, холод, болезни и смерть. Люди собирались успеть повоевать, птицы хотели успеть насытиться.

А за полем возвышался город, нахохлившийся словно стервятник на жердине с повешенным. Мозаика сложилась, но картина получилась уродливой.

Арлинг забыл об осторожности — слишком много черного солукрая быстро его истощило, и он едва снова не потерял сознание. Аккуратно вернувшись на опушку в свое тело, лежащее рядом с повозкой, с муравьями в сапоге и мухой на кончике носа, Регарди принялся слушать, о чем болтают его похитители. Особое внимание привлек их язык. Они говорили не на драганском, и кучеярами тоже не являлись. Покопавшись в недрах памяти, Арлинг выудил давно забытый язык, который учил еще в Императорской военной Академии. Язык главного союзника Согдарии — Агоды, тогда зубрили в обязательном порядке. За долгие годы жизни Арлинга в Сикелии он отвык от его звучания, даже в многолюдной Самрии агодийцев почти не встречалось. Вот откуда странный акцент Жуля и осторожные, точные движения, о которых Регарди подумал, но толком не задумался. Драганом этот Жуль только прикидывался. Как и ботаником-ученым.

— Надо ему еще лунной воды дать, — ворчал один из воинов у костра. Он постоянно щелкал пальцами и качал носком ноги, перекинутой через колено. Нервничал.

— Нельзя, — лениво отозвался Жуль. — Мы и так рискуем, что он не очнется. Арваксы его живым хотели. Ничего, ждать осталось немного. Час пролетит быстро. Вытащим парней и домой. Я уже по горло сыт Согдарией и этими драганами.

— А если… — начал нервный, но Жуль, который, очевидно, был у них командиром, его перебил:

— Все пройдет хорошо, как всегда. Мы не в первый раз это делаем.

— Да, но только сейчас с нами согдарийский наследник, — вмешался в разговор третий. — И говорят, он дьявол.

Арлинг понял, что через час на этой поляне будет так же горячо, как в Карах-Антаре в полдень, и решил, что надо вмешаться прямо сейчас. Из всех способов достать информацию из этих агодийцев, ему приглянулся тот, где не нужно было двигаться. Интуиция подсказывала, что в ближайшее время отдыхать ему не придется. Время, проведенное под дурманом лунной воды, помогло организму восстановиться, но одновременно и отравило его. Ему нужна была пауза, прежде чем переходить к активным действиям. Тем более что он еще не придумал, как быть со своей новообретенной рукой. Сюрпризов Регарди не любил.

— Про меня много чего говорят, — сказал он негромко. Сидящие у костра разведчики все равно подскочили, схватившись за оружие. — Но Жуль прав — лунной воды точно достаточно. Еще немного, и я забуду, как меня зовут. Вам же не нужен сумасшедший согдарийский наследник?

— Да, но есть нюанс, — первым пришел в себя Жуль. Подошел, но руку с рукояти меча не убрал. Арлинг мысленно задержался на его оружии и понял, что оно ему нравится. Короткое прямое лезвие, длинная рукоять, которая, возможно, включала в себя тайник, квадратная гарда, которая могла служить и ступенькой при лазании. А к мечу должны были прилагаться жесткие деревянные ножны с обширным функционалом — от использования в роли дубинки до тайника с ядовитыми порошками или дыхательной трубки. Регарди в Сикелии носил именно такое оружие.

Жуль успел приодеться, вооружиться и доехать до Бараката вместе с плененным наследником. По подсчетам Арлинга прошло не больше двух недель. Именно на такой срок можно более-менее безопасно использовать снотворные дурманы, вроде лунного отвара.

Между тем среди воинов у костра разгорелся ожесточенный спор:

— Не смей говорить с ним, пусть арваксы сами рискуют, — возмущался Нервный.

— Надо его снова усыпить, а что там с ним будет, уже не наше дело!

— Он прям на тебя посмотрел, Гжен, сплюнь скорее. Зря мы с ним связались.

Ощущение, что голова набита битым стеклом, постепенно проходило, и Регарди начинал соображать четче.

— Давайте поговорим, — миролюбиво предложил он. — Вы не теряйте надежды. Вдруг у вас, действительно, все пройдет хорошо, как и в прошлый раз.

— Тише вы, — прикрикнул на остальных Жуль, а затем сделал несколько шагов к Регарди и присел, демонстрируя, что нисколько его не боится. Притворялся для своих, потому что Арлинг-то чувствовал, как бешено скакал его пульс.

— Нам проблем не нужно, — кивнул агодиец, обращаясь к Арлингу. — И, конечно, ничего личного. Я получил задание уже на борту «Золотого шамана», так совпало, что мы с тобой сели на один и тот же фрегат. Мой заказчик собирался забрать тебя в ерифрейском порту, но кораблекрушение поменяло планы.

— И кто же твой заказчик? — вежливо поинтересовался Регарди, стараясь не вывалить на Жуля все вопросы разом. Конечно, его в первую очередь интересовало, что там с Аджухамом, и куда тот делся, но спешить было нельзя.

— Лучше ты мне ответь, — не поддался на провокацию Жуль. — У принца, которого ищут арваксы, отсутствует правая рука. А у тебя она есть.

Значит, араваксы решили разыграть карту императорского наследника в противостоянии с Согдианой. Поспешное решение, по мнению самого наследника. У него не было никакой уверенности, что он представляет хоть какую-либо ценность для согдианского двора. Иман врал, как дышал, и всегда действовал исключительно в собственных интересах. В последнее время Арлинг вообще сомневался, что император его помнил. Чтобы включиться в игру древних, ему нужно было добраться до столицы. И плен у арваксов в эти планы совсем не входил.

— Нельзя поймать рыбу, не замочившись, правда, Жуль? — усмехнулся Регарди. — Это всего лишь очень хороший протез. Пусть он вас не смущает. Так арваксам и объясни.

— Тогда почему этот протез черного цвета? А еще он напоминает женскую руку. Будто ты отрезал ее у дамы.

Арлинг про себя чертыхнулся. Адресовать бы эти вопросы Нехебкаю, да еще спросить с него по всей строгости. Любое заигрывание с богами имело непредвиденные последствия. Он хорошо помнил, что Тысячерукая была чернокожей. И да, руки у нее были пусть и гигантские, но женские. Дьявол.

— У мастера протезов имелись только такие формы. Выбирать не приходилось. Ты не мог бы ослабить ремень на горле? Дышать трудно.

— Оставь как есть, — испуганно вмешался Нервный. — Он хочет нас обмануть и освободиться.

Нервный ошибался только в одном — Арлинг уже освободился, но допрос нужно было закончить.

— Ты же хочешь, чтобы я вел себя хорошо? — прямо спросил он Жуля. — Так совпало, что мне тоже нужно к арваксам, поэтому моя благодарность, что меня к ним доставил. Давай так. Я не создаю вам проблем, а ты мне кое-что рассказываешь. Никаких государственных тайн, только то, что касается меня лично. Начнем с моего друга Сейфуллаха. Где вы расстались?

Жуль размышлял недолго. Время поджимало, арваксы должны были явиться совсем скоро, Арлинг же предлагал сотрудничество. А еще, вероятно, агодиец вспомнил фокус Регарди в Вольном. И, в конце концов, он был обязан ему жизнью. Причем, дважды. Сагуро Северного Ветра по имени Сторм до сих пор ждал, когда Арлинг убьет Жуля. Хотя бы по этой причине Регарди не хотел ссоры с разведчиком. Действие «вопреки», когда имеешь дело с сагуро, становилось для него законом.

— Я обманул Аджухама, — принял решение Жуль. — В Вольном мы разошлись, Сейфуллах купил ослов, повозку и провиант и отправился ждать тебя в дом Ландерса. Я же за тобой проследил, но у церкви Амирона потерял след. Обыскал весь город, а потом та церковь обрушилась. Грохот стоял страшный, решили даже, что арваксы уже напали, но здание просто обвалилось. Трещина там в нем была или что еще — неважно. Важно, что я нашел тебя в обломках, и что ты был жив. Я напоил тебя лунной водой, передал своим людям, которые нашли меня в Вольном, а сам встретился с Сейфуллахом и сообщил ему, что видел тебя, и что ты снова отправился искать какого-то там шамана, потому что Большекаменного повесили. Мол, ты велел ему идти в Баракат, сам придешь туда же. Времени на раздумья не было, потому что арваксы могли вот-вот блокировать единственную дорогу, и Сейфуллах мне поверил. Не вини его, я умею убеждать людей, у меня профессия такая. Мы едва успели вывезти тебя из города, когда арваксы атаковали Вольный. Насколько я знаю, город открыл ворота без сопротивления. Что до Сейфуллаха, то мы за ним на всякий случай проследили. Он благополучно доехал до Бараката с той южанкой.

— А другой кучеярки с ними не было?

— Нет, — покачал головой Жуль. — И тех пятерых молодых воинов, которые нас бросили в Вольном, тоже след простыл. Я ответил на твои вопросы?

— А в чем вообще твой интерес?

Жуль переглянулся со своими, но ответил:

— Тебя обменяют на ценных заложников. Согдария дружит с Агодой по своим правилам. Пару месяцев назад из Агоды были похищены четверо юношей — все наследники агодийского трона, включая старшего наследного принца Румоса. Согдария перестраховалась, решив, что таким образом Агода станет сговорчивее при будущем переделе мира. Но мы, как правило, боимся не того и не тех, что следует. Согдарии стоило лучше охранять заложников, потому что арваксы умудрились их похитить прямо из столицы. Мы долго с ними переговаривались, но обменять принцев они согласились только на тебя. Проблема в том, что у императора Седрика Гедеона в последнее время развелось столько якобы наследников, что выследить именно тебя оказалось не просто. Но у арваксов хорошие осведомители, это от них мы узнали, что искать надо слепого и без руки. Мне же просто повезло оказаться с тобой на одном корабле.

«А еще тебе повезло выжить в том шторме и втереться в доверие к Сейфуллаху, — мрачно подумал Регарди. — Слепой я уже давно, а вот руку потерял только в Самрии, значит, шпионы сидят в Крепто Репоа, где-то под носом у имана и императора». Вслух же сказал:

— А ты сам-то в конец света веришь?

— Нет, — убежденно покачал головой Жуль. — Но я верю в то, что правящие элиты иногда начинают заново делить мир. Ты моя последняя операция. Потом я возвращаюсь домой и ухожу в отставку. За работу меня ждет хорошее вознаграждение, которое я потрачу на виллу на Йольском плато. Буду заниматься овцами и виноградом.

— Семья?

— Да, — улыбнулся разведчик. — Поэтому хочу, чтобы сегодня все прошло гладко. Надеюсь, ты не против, что мы надели на тебя этот костюм. Наследник должен быть похож на наследника. Что касается твоего чудо-протеза, то мои люди собирались его отрезать, однако я идею не поддержал. Обойдемся перчаткой.

— Странно, что ваши торговые партнеры не согласились отдать принцев просто так, — протянул Арлинг, пристально следя за реакцией агодийцев. — Ну, или хотя бы в благодарность за оружие.

— С чего решил, что мы союзники? — поинтересовался Жуль, впрочем, особо не оправдываясь.

— Это же для них? — Арлинг кивнул в сторону ящиков. — Мечи, доспехи? Нет, по запаху я бы предположил, скорее, огнемет. Бамбуковый.

— Ого! — присвистнул агодиец. — Впечатляет. Это огнеметы и шары к ним — дымные, огненные и громовые. Да, мы торгуем. Агода никогда не скрывала, что считает территориальные притязания арваксов на северные земли Согдарии оправданными. Исторически это их территория. И мы их поддерживаем.

— Чушь, — фыркнул Регарди. — Ты сколько угодно можешь рассказывать мне про виллу для счастливой старости, но правда в том, что она будет находиться не в Агоде. Поддерживая арваксов, вы готовите себе прикрытие на случай, если вулкан действительно взорвется, и от Агоды ничего не останется. Скажи честно, где ты собираешься быть через полгода? Готов поспорить, ты уже присмотрел участок земли где-нибудь в оазисах рядом с Самрией. В Согдарии слишком холодно, а говорят, после извержения здесь станет еще холоднее. Делить землю с арваксами вам представляется альтернативой привлекательнее, чем подчиняться Седрику и становиться его новой колонией. Но ты не стал бы сейчас со мной разговаривать, если был бы уверен в своих так называемых «союзниках». Оружие они у вас покупают, но на этом границы сотрудничества заканчиваются.

— Может, ты и прав, а может, и нет, — Жуль поднялся, так как дежуривший у границы леса разведчик дал знак приготовиться. Арваксы приближались. — Не нужно принимать мою доброту за слабость. Ты спас мне жизнь, я плачу, чем могу. Смерть у арваксов тебе не грозит. По крайней мере, до штурма Согдианы. Даррен собирается подойти к столице до зимы, в чем лично я сомневаюсь. А еще я узнал, что вы когда-то дружили. Это правда?

Арлинг подумал, что ему не хочется встречаться с Монтеро снова, но, кажется, все происходило так, как предусмотрел иман. Их дружба с Дарреном осталась в другом мире. Арлинг уже его и не помнил. Зато он помнил Маргаджана-Карателя, засыпанный песком Балидет, а теперь еще и Альмас, привязанную у дерева ночью в лесу. Там, где есть гнев, всегда скрывается боль. Думать про Даррена было больно. Нельзя вытащить грязь из человека. Иман знал, что их встреча станет смертельной для одного из них. Если Махди говорил прямо, кого убить и где, то Тигр Санагор закутывал слова в сотни оберток, усложняя задачу Арлинга, который должен был добраться до смысла самостоятельно. Регарди только сейчас понял, что там, в Самрии, ему дали задание, с которым он однажды не справился. Отрубленная рука была не маскировкой для императора, а предупреждением. Все всегда получалось так, как хотел иман. Смерть полководца не остановит арвакскую армию, Каюс Первый, потеряв Даррена, найдет новых наемников, но Арлинг выиграет для древних время.

— Это не твой путь, поворачивай. Тебе не нужно идти с арваксами.

Голос Магды прозвучал так явственно и громко, что Регарди дернулся, ожидая, что Салуаддин подкралась к нему незаметно. Но древней твари, поработившей его Фадуну, на поляне не было. И в окрестностях будущего сражения ее тоже не наблюдалось. А вот отряд арваксов из шести человек, которые привели с собой заложников, уже вышел на поляну.

Несмотря на бравый тон, который сохранял Жуль, было видно, что он волнуется, как и остальные агодийцы. Капитан арваксов, которого разведчики знали и называли Гонриком, говорил смело и по-хозяйски, о дипломатии он явно не слышал. Арваксы с пленниками поднялись пешком, оставив лошадей у холма.

Тщательно изучив вооружение пришедших — у каждого имелся лук с колчаном стрел, полуторный меч, кинжалы и наверняка что-то там еще в потайных карманах, Регарди переключил внимание на подростков с путами на руках и ногах. Два месяца плена для тех, кто привык думать, что родился хозяином жизни, большое испытание. Арлинг судил по себе. В их возрасте он верил, что мир существует только для него и ради него. Принцы насуплено молчали, вовсе не проявляя оживления при виде своих, и Регарди подумал, что Жуль, возможно, уже опоздал. Сломать человека легко, починить — порой невозможно.

Когда Арлинга подняли с земли и поволокли к арваксам, он с удовольствием повис на плечах воинов, загребая носками сапог опавшую листву с хвоей. Контроль над ногами удалось вернуть быстро, а вот новая рука двигалась будто с опозданием. Ему все время хотелось выхватить ею клинок Жуля, пока тот вертелся рядом, и Регарди вздохнул с облегчением, когда разведчик отошел договариваться к арваксам. Не стоило его искушать так рано.

«Да, я тут» — с огромным опозданием отозвался Нехебкай, лишь подтвердив сомнения Арлинга, что Индиговый мутил какие-то свои делишки.

«Ты знаешь, о чем я думаю», — буркнул ему Регарди, на что получил философскую реплику:

«Не все ли равно тигру — его этот лес или чей-нибудь еще?»

Не такой ответ хотел услышать Арлинг, но, похоже, иного выхода не было. Переговоры арваксов и агодийцев затягивались при столь простых и очевидных условиях обмена пленниками. И самое главное, что должно было насторожить разведчиков: у их «торговых партнеров» имелся численный перевес.

Что же до Арлинга, то он подумывал о словах Фадуны. Когда-то в сикелийских песках Регарди поклялся ее не только слушать, но и слышать. Похоже, менять свой путь предстояло именно сейчас на этой лесной опушке под стенами Бараката.

— Даррен Монтеро передает вам привет и этот сундук с золотом, — Гонрик кивнул на ящик, который с трудом втащили на холм два арвакса. Арлинга сразу заинтересовало, почему северяне оставили лошадей внизу. Ответ скрывался в оружии, которое они с собой принесли, — все для ближнего боя, ведь сражаться на лошадях в подлеске не очень удобно. И где же твоя чуйка разведчика, Жуль?

— Давай всех порубим, — пронеслось в голове Регарди, и этот голос Индиговому не принадлежал.

— Успеется, — машинально ответил он, прислушиваясь к переговорам, который уже зашли в тупик.

— Только надо обязательно всех, — уточнил голос. — Начни с тех двоих, что стоят справа. У них на руках наколки красивые. А у этого Гонрика по левому запястью шрам необычный ползет, мне эта рука тоже нравится.

— Оружие мы заберем, хорошее, — между тем кивнул Гонрик после того, как его люди осмотрели привезенные агодийцами бамбуковые огнеметы. — И парня этого тоже, — он кивнул на Регарди, все еще висящего на плечах у двух воинов. Те были явно недовольны ролью носильщиков, но командир приказа бросать Арлинга не давал, и им приходилось подчиняться. — Даррен разберется, кого вы нам подсунули. Что же до ваших принцев, то вы сейчас видели, что они в здравии, живы. Как только мы убедимся, что у нас в плену тот самый наследник, мы отдадим вам пленников. А пока вам следует отбыть в Гундапакс и ждать нашего решения. Золото можете забрать, мы покупаем оружие.

— Так не пойдет, — замотал головой Жуль, но дальше произошло то, чего Регарди ждал с самого начала появления арваксов. Когда люди замышляют подлость, это чувствуется.

— Не считай врага овцой, считай волком, — поддакнула его мыслям рука, и Арлинг обрадовался, что больше не надо притворяться немощным. От долгого бездействия у него в голове творилось неладное. Либо иман снова оказался прав, и его ждало то же возмездие за черный солукрай, что и несчастных учеников: безумие.

Дернув запястье новой руки резко вверх, он освободился от давно порванного ремня и ухватил стоящего поблизости арвакса за глотку, воткнув пальцы по обе стороны его кадыка так, чтобы пережать сонную артерию. Пока человек падал на землю, Арлинг забрал его кинжал, затем перерезал горло второго караулившего его арвакса. Нырнул кувырком под ноги Гонрика, который бросился к нему, все еще думая, что ситуация у него под контролем. Стремительное сокращение дистанции и скорость — принципы боя, которым трудно противостоять. Кинжал, который отобрал Арлинг, был хороший, боевой, увесистый. Такой годится и для атаки, и для парирования. Отбив им удар клинка, он быстро перехватил инициативу, завладев рукой Гонрика, выкрутил ее, заставляя бросить меч, а после и сам арвакс полетел на землю, где Арлинг перерезал ему горло.

За это время он успел сделать три вдоха и выдоха — по вдоху на врага. Выхватив меч Гонрика мгновенно атаковал воинов, которые охраняли принцев. Еще два вдоха, быстрое движение ног, короткий выпад снизу и противник пронзен. Пятого убил ударом в живот. Последний что-то сообразил, пустился в бегство, пытаясь захватить с собой наследного принца Румоса, но через пятнадцать секунд, что потребовались Арлингу на убийство пятерых арваксов, очнулись агодийцы, которые втроем бросились на последнего арвакского воина. Подобрав лук, Регарди навел на него стрелу, сосредоточив солукрай на его тяжелом дыхании, готовый к тому, что арвакс попытается убить захваченного подростка. Но арвакс быстро забыл о Румосе, спасая свою жизнь, и Арлинг потерял к нему интерес — двое агодийцев, что бросились следом, должны были справиться.

Перевел натянутую стрелу на Жуля, который, выхватив меч, загнанно глядел на Регарди, не зная, чего от него ждать. А между тем, Арлинг усиленно пытался прогнать голоса из головы:

— Теперь руби им руки, — настаивал один.

— Не командуй, или мы снова найдем тебя и отрубим еще пару конечностей, — этот голос звучал уже знакомо, так говорил Нехебкай.

С трудом разжав пальцы новой руки, Регарди бросил лук на землю и обхватил запястье ладонью левой. Теперь он не сомневался, что ему не показалось, и в бою новая конечность корректировала его движения — пусть немного, но все же. Кажется, он вляпывался в какую-то новую проблему, и осознать ее нужно было как можно быстрее.

— Забирай своих и уходи, — велел он Жулю. — Я передумал, обмена не будет. И скажи парню, чтобы он положил меч там, где взял. Иначе я отрублю ему руку.

Принц Румос подобрал клинок одного из павших арваксов и подкрадывался к Регарди сзади. Остальные принцы оказались благоразумнее и просто ждали, когда все закончится.

— Стой, Румос! — тут же закричал Жуль, награда которого напрямую зависела от наличия у наследного принца всех частей тела. — Это наш, вернее, он с нами.

Тем временем на поляну вернулись агодийцы, которые преследовали сбежавшего арвакса. Они привели с собой лошадей. Оценив обстановку, один из разведчиков, кажется, это был Нервный, подбежал к Румосу и обезоружил того, выбив клинок из рук. Может, принц и был хорошим фехтовальщиком, но долгий плен, усталость и страх, который слышался в каждом его вдохе, не могли противостоять опытному воину.

— Принцев нужно увести скорее, — Арлинг кивнул на строительный шум со стороны военного лагеря арваксов. — А вот это, — он ткнул мечом на ящики с огнеметами, — оставите здесь. В качестве платы за мои услуги.

— Твои услуги стоят намного больше, — наконец произнес Жуль, выдохнув. Кажется, он только сейчас поверил, что спустится с этого холма живым. — Чего хочешь еще?

Арлинг подошел к Румосу, глядевшему на него исподлобья, и сказал:

— Мой учитель говорил, что любое падение готовит нас к новым взлетам. И слабы мы настолько, насколько сами себе внушаем.

Потом обернулся к Жулю:

— У принцев отрезали языки, я слышу это по их дыханию. Кто бы это ни сделал — арваксы или драганы, последствия будут для всех сторон, вам же стоит лучше выбирать союзников.

Агодийцы уходили молча, но, когда Арлинг думал, что наконец, остался один и сможет разобраться с теми, кто разговаривал без спроса в его голове, Жуль вернулся.

— Если тебе понадобится рука помощи, знай — она у тебя есть, — сказал разведчик, Регарди же подумал, что в его жизни неожиданно стало слишком много «рук», и не все они вызывали доверие. Между тем Жуль быстро уходить не собирался.

— Кое-что ты должен знать, — сказал он, оглядываясь. Но на поляне остались только они с Регарди, да мрачные деревья, которым было о чем подумать — в битвах они всегда оставались проигравшей стороной. Люди грелись, люди строили машины смерти, люди уничтожали себя и свой мир.

— Все это, — разведчик махнул в сторону арвакского лагеря, — прикрытие, обман. Осады как таковой не будет. Даррен, конечно, везет сюда двести катапульт из Гундапакса, и да, они делают вид, что строят баллисты и требушеты, но Баракат собираются затопить. К реке Дикой прокопали новое русло, по которому ее пустят, когда обрушат плотину. Недавно прошли обильные дожди, вода высокая, город снесет. И случится это сегодня вечером. Если в Баракате кто-то тебе дорог, у тебя есть часов пять, чтобы его спасти. Можешь хоть всех предупредить, вряд ли это что-то изменит. У Даррена приказ убивать всех беженцев, если город не откроет ворота в полдень. А он не откроет. Губернатор Сатлтон все еще верил в помощь, которую должен с минуты на минуту прислать император. Но, по нашим данным, старый Гедеон собирает силы вокруг столицы, так как уверен, что в войну вступит Агода, и его опасения разумны. У Бараката нет шансов.

Арлинг кивнул, и Жуль выдохнул с облегчением — его помощь приняли. Вероятно, агодийцу было принципиально важно не оставаться должником.

— И еще, — добавил он, помолчав. — Не знаю, как ты собираешься проникать в осажденный город, но я бы советовал воспользоваться тайной подземной улицей баракатцев, которая выходит к одному из гротов на побережье. Горожане ее давно построили, она соединяет казармы, склады, все убежища. Местная бухта, ее еще называют Коготь Дракона, богата на гроты и подводные пещеры, но нужный найти легко, особенно слепому. Вход снаружи замаскирован под обвал камней, однако внутри часто поднимают и опускают решетки — можно услышать дрожь камня, если прислонить ухо к скале.

Когда разведчик уходил, Регарди думал о том, что именно из переданного ему известно арваксам. Интуиция подсказывала — все, а значит, следовало торопиться. Нет, у него не было плана, как попасть в город, кроме того, где он собирался залезть в Баракат по стене под прикрытием ночи. Но предложение Жуля имело неоспоримые преимущества, прежде всего потому, что позволяло выиграть время. Арлинг не стал сомневаться ни в одном слове агодийца. Он вытащит Сейфуллаха и Альмас из Бараката до вечера хотя бы потому, что больше близких людей у него не осталось. Как и всегда, Согдария только отнимала. Сначала — Магду, потом пятерых кучеяров, к которым он привязался, затем Хамну. О своей новой руке он подумает позже. Да и разговор с Нехебкаем придется отложить. Индиговый старательно вплетал свои замыслы в желания и чувства Арлинга, и с этим тоже предстояло разобраться.

В воздухе пахло войной, и хотя люди еще не начали рубить друг друга, Регарди уже чувствовал на языке железистый вкус крови и стали. Война была доводом, который не оспоришь, игнорировать ее мог позволить себе только безумный. Арлинг старался делать все, чтобы себя таким не считать.

Времени на то, чтобы перетаскивать ящики с огнеметами далеко не было, поэтому он закопал их чуть ниже опушки, тщательно забросав землю ветками и сухим листом. Если агодийцы вернутся, они легко обнаружат тайник, но интуиция подсказывала — Жуль далеко, и мысли его заняты исключительно тем, как вернуть искалеченных принцев в королевскую семью.

Воронья стая сорвалась с веток, разорвав небо черными всполохами. Подслушав, что боя не будет, они полетели за тем, чья дорога всегда была усыпана мертвецами.

Человек свою судьбу должен выбирать, а не принимать, говорил иман. Арлинг свой выбор еще не сделал.

Глава 7. Последнее задание

Сырой, истекающий влагой камень подземной улицы Бараката ничем не отличался от таких же казематов в Самрии или Балидета, по которым приходилось красться Арлингу, выполняя поручения имана. Любимые наемными убийцами и шпионами казематы и подземелья походили друг на друга во многих уголках мира. И даже охранялись одинаково. Дождавшись смены, Регарди проник внутрь, когда решетку подняли для отряда, патрулирующего побережье.

Новая рука проблем не доставляла, ладонь, раненная Керком, успела зажить за ту неделю, что его везли до Бараката, дурман лунной воды окончательно выветрился. В голове царила пустота, которая не мешала телу делать то, что оно умело. Арлинг вернулся к себе, сосредоточившись на цели. Сейчас она была простой и четкой, как и в годы служения на посту халруджи, и называлась она Сейфуллахом. Регарди всегда считал себя одиночкой, но Аджухам умудрился влезть в его одиночество, заставив поверить в мудрость слов, найденных им в пословицах и драганов, и кучеяров: человеку нужен человек.

А еще они с ним оба жили в прошлом. Каждый пытался отыскать свое будущее, но пока что не сумел найти даже нужную дверь. Ничто не ждало Сейфуллаха в Сикелии, город, который он построил, проскользнул, как песок, сквозь пальцы, упав в корзину его бывшей жены Тарджи. Или хитрых шибанцев, вовремя договорившихся с «Крепто Репоа», древними, которые делили мир, будто играли в шахматы. Ничто не ждало в Сикелии и Арлинга. Уничтожив идола-змея, которому поклонялись серкеты, он сжег последний мост, соединявший его с новой родиной. Многие кланы поклялись отомстить убийце Нехебкая, и Регарди пришлось бы несладко после своего пробуждения, если бы не переворот, которые устроили древние в Сикелии.

Вспомнились чудовищные гремеры и события, последующие за их пробуждением. Хотелось найти виноватого и одним ударом вспороть ему живот, чтобы потом слушать, как жизнь медленно покидает тело, впитывая каждый последний вдох, наслаждаясь местью. Но стоило уцепиться за один камень, как за ним падали следующие, пока не обрушивалась целая гора. А на самом дне открывшейся бездны лежала его Магда. Он всегда мог к ней прыгнуть, но пока продолжал упорно верить, что сможет ее вытащить. За свое будущее Регарди был намерен бороться, прежде всего, с самим собой.

Техника «Потерянного следа» была тем, чему иман обучал своих учеников с первого года. То, чего противник не видит, для него не существует. Главным в технике было умение четко определять направление взгляда противника. Зрячие ученики имана выбирали точку в основании черепа врага и по движению этой точки контролировали перемещение головы и глаз. Быстрые движения замечаются уголком глаза, периферическим зрением, тогда как медленные на краю поля видимости сознанием не фиксируются. Человек, крадущийся за противником и использующий технику «Потерянного следа», остается невидимым.

Арлинг смог стать «невидимкой», когда открыл для себя солукрай. «Потерянный след» много раз выручал его в Сикелии, не подвел и сейчас. Используя скрещенный шаг, иногда касаясь кончиками пальцев скользкой стены, он крался за охранником, к которому прицепился еще на побережье и прошел за его спиной все тоннели. Как только стражник повернет, чтобы начать обратный путь, Арлинг собирался отправить его спать, хотя куда больше хотелось свернуть охраннику шею.

А причина заключалась в головке сырого лука, которую стражник достал из кармана, когда зашел в подземелье. Луковица была здоровой, человек откусывал понемногу, сок брызгал в стороны, распространяя вокруг едкое зловоние. Арлинг был уверен, что до этой луковицы человек разжевал не один зубчик чеснока. Он даже с трудом чувствовал запах его доспех. Казалось, что луково-чесночный смрад отправляет весь мир вокруг.

Тоннели не кончались, стражник не останавливался, продолжая идти вперед, редкие встречные патрули проходили мимо, особо друг на друга не глазея — прятаться от них было куда легче, чем справляться с луковым зловонием. У Регарди чесались глаза и нос, приходилось дышать ртом, прилагая усилий больше, чем обычно требовалось для «Потерянного следа». Несколько раз стражник обернулся назад, но застать Арлинга врасплох ему не удалось. Луковый дурман уже порядком взбесил Регарди, но если бы он думал не только о том, когда же начнется чертов подъем наверх, в город, то заметил в стражнике куда больше странностей, и в первую очередь, обратил бы внимания на его шаги. А ведь когда-то казалось, что он выучил все движения имана наизусть.

Они дошли до конца коридора, когда стражник вдруг отступил и резко развернувшись, подпрыгнул, атакуя Арлинга коленом в голову. Атака была неожиданной, но Регарди учили всегда быть готовым к нападению. Он уклонился, правда, именно это от него и ждали. Заставив Арлинга уйти в нужную ему сторону, иман встретил его болевым приемом на плечевой сустав, в результате которого Регарди, спасая руку, оказался на земле, откуда попытался нанести удар ногой снизу. Иман предугадал его и, блокировав атаку своего ученика локтем, ответил ударом пальцев по верхней губе Арлинга, продолжая при этом перегибать локтевой сустав Регарди. Прямое воздействие на болевую точку заставило Арлинга на миг погрузиться в прошлое, настоящее и будущее одновременно. Чтобы вынырнуть, пришлось постараться, но время было упущено. Прижав Регарди грудью к полу, иман его связал, после чего втащил за ноги в дверь, которую Арлинг ошибочно принял за лестничный проем.

Нет, пути наверх, в город, за дверью не оказалось. В небольшую комнату без окон набилось слишком много людей, и друзей Арлинга в ней не было. Керка он узнал сразу — тот перехватил Регарди у имана и помог водрузить его на стол, к ножкам которого привязали руки и ноги Арлинга.

— А ведь мог обойтись и без всего этого, — неопределенно помахал иман перед носом у Регарди, и голос у него звучал недовольно. Получался парадокс. Если бы Арлинг убежал, как собирался, когда понял, что крался не за простым смертным, был бы учитель этому рад? Зачем сейчас было изображать недовольство?

Перебирая в голове все последние минуты, Арлинг отчаянно пытался отыскать момент, когда сделал ошибку, но пришел лишь к одному выводу — их встреча была спланирована. Вряд ли Жулем, но агодийцев списывать со счетов тоже не стоило. Скорее всего, иман знал, что быстро проникнуть в крепость можно только через подземную улицу, и специально поджидал его. Вот только зачем он взял с собой столь большую компанию? Раньше им удавалось разговаривать вдвоем. Или иман всерьез опасался, что Арлинг отомстит за руку? То, как Регарди сейчас проиграл, в очередной раз доказывало, что они друг другу не ровня. До сих пор и, наверное, к счастью — для Арлинга. Соперничать с иманом он не хотел. И даже после всего, что случилось, и того, что он узнал про Тигра, его отношение не изменилось. Арлинг по-прежнему звал его учителем. А вот от удовольствия почувствовать кровь Керка на своих руках, Регарди точно бы не отказался.

— Ты сам виноват, что так вышло, — сказал иман и кивнул двум, которые тут же вышли из комнаты. Раз выставил охрану, значит, разговаривать собирался долго. Учеников у Тигра Санагора всегда было много — преданных, не привыкших сомневаться в учителе и его приказах. Прямо как Арлинг.

— Привязал, потому что не хочу отрубить тебе что-нибудь еще, — произнес иман, наклоняясь и внимательно изучая новую руку Арлинга. — Хотя, наверное, следовало. Долго же ты шел, мы столько времени потеряли, пока ты собирал ракушки на побережье. Я даже подумал, что ты все-таки решил утопить Сейфуллаха.

Кто бы сомневался, что иман знаком с планами арваксов. И нет, не собирал Арлинг ракушек, просто допустил момент слабости, вспомнив тот раз, когда впервые показал Магде море. Справиться с нахлынувшей злостью не удалось, и он выплеснул ее на Керка, который с мрачным видом стоял по другую сторону стола:

— Тебе уже рассказали о твоей почетной роли? Смотри, береги себя и не вздумай порезаться, чтобы не расстраивать императора. Ему ведь нужно идеальное тело. Ты вот зрячий, наверное, видел, как линяют насекомые? Тебе вскоре тоже предстоит линька, готовься.

А сам внутренне сжался, потому что уже почувствовал, как клинок учителя отсекает его странную новую руку, которая, по словам Жуля, была черной и женской. Сам Регарди разницы рук не чувствовал, но привык ничему не удивляться, когда дело касалось сагуро. И нет — привыкнуть к этой боле невозможно. Потеряв часть себя один раз, второй раз будешь страдать еще больше.

— Кажется, это не я, а ты частенько общаешься с насекомыми, вот и расскажи нам про линьку, — парировал Керк. — Мы как раз хотели задать тебе пару вопросов о шкуре гигантской сколопендры, набитой козлиными тушами.

— Неужели сам нырял? — фыркнул Регарди. — Ну, ты мужик.

— Зато я сам сжег твою знакомую сучку, — не замедлил с ответом Керк, и Арлинг понял, что сегодня потерпел поражение дважды. Хамна! Оказывается, узнать о ее смерти было куда больнее, чем отсечение конечности. К счастью, Керк оказался туп и не смог разгадать выражения лица Арлинга. Иначе бы не продолжал:

— Она возила с собой огромную коллекцию ящиков с мертвыми пауками и бабочками. Вместе с ними мы ее и подожгли. А коробку с пауками отослали Даррену — в память о сестричке.

— Гнилье у тебя во рту, паскуда, лучше держи его закрытым! Ложь!

— Хватит, — рявкнул на них иман — Не врет он, просто говорит много и преждевременно. Пошел вон, Керк, раз не умеешь держать язык за зубами. Хотя постой. Подними правую руку и расскажи, что видно у тебя на ладони.

— Тут рана, учитель, — чеканя каждое слово, произнес Керк. Арлинг готов был поклясться, что почувствовал в нем страх.

— Откуда она?

— Вы воткнули мне в ладонь нож, учитель.

— Почему я это сделал?

Керк колебался лишь секунду.

— В наказание, учитель. За то, что я ранил левую руку вассхана Арлинга.

— Ступай, — иман коротко кивнул, указывая на дверь. Регарди же с трудом сдержался, чтобы не спросить про императора. Ведь ему требовалось идеальное тело индигового ученика — без ран и изъянов. В таком случае Тигру стоило наказать и себя. Арлинг был уверен, что его новая рука стала сюрпризом для учителя, и в планы имана не входила. Ему до сих пор ее не отсекли, однако нехорошее предчувствие не покидало.

— Да, мы убили Тарджу Терезу Монтеро, потому что она действительно оказалась сукой, а собак я не люблю, — сказал учитель. — Снимите с него перчатку.

В комнате оставались еще три «тени», и эти в отличие от Керка не разговаривали. Только сейчас Арлинг понял, чем занимался учитель, пока они с Керком зубоскалили. Тигр Санагор подошел к нему с раскаленным металлическим стержнем. Регарди же наивно полагал, что учитель замерз и просто ворошит уголья в жаровне на ножках, которая стояла в углу. Медленно пришло осознание того, для чего использовалась комната. Больше всего она походила на пыточную, а штука в руках имана — на щипцы с тавро. Таким клеймят лошадей.

— Ай-яй, как же все плохо, — сокрушительно вздохнул иман, разглядывая его руку. — Ладно, начнем по порядку.

И прижал раскаленный кончик к тыльной стороне его ладони, которую держали «тени».

Наверное, стоило закричать, но Арлинг проглотил боль, уцепившись за одну мысль, которую повторил про себя несколько раз: почему все встречи с учителем не только заканчивались, но уже и начинались с увечий? Иман — у этого имени был особый вкус. Кажется, Арлинг еще не выучил таких слов, которые подошли бы для его описания.

— Вдох, выдох, — назидательно произнес учитель, внимательно следя за его реакцией. — На самом деле не так уж и больно.

Арлинг послушно вдохнул и выдохнул. Кивнул, соглашаясь. Только дурак будет спорить с Тигром, распятый перед ним на столешнице.

— Если бы у нас было больше времени, я дал бы тебе порошки, — терпеливо объяснил иман. — Они убили бы яд, который распространяется по твоему телу от этой руки. И мы еще к ним вернемся, но, увы, не так скоро, как хотелось бы. Поэтому оставалось только прижигание — старый, добрый способ. Правда, недолговечный. Печать, которую я поставил, на какое-то время должна сдержать Тысячерукую. Готов поспорить, что ты уже устал от голосов в голове. Потом и до Нехебкая дойдем.

— Я не стану ничего делать, — выдавил из себя Арлинг, когда понял, что снова может говорить.

— Станешь, — иман придвинул стул и опустился на него, оказавшись рядом с лицом Регарди. Удивительно, но луковое зловоние, которое по-прежнему распространял учитель, причиняло Арлингу куда больше страданий, чем ожог на руке. — И не криви нос, лук полезен. В Баракате много зараженных, не трогай лицо, чаще мой руки, в толпе дыши через влажный платок. Я подхватил эту заразу пару месяцев назад и еле поднялся. Врагу не пожелаешь. Теперь к делу.

Иман приподнял голову Арлинга и повесил ему на шею шнурок с медальоном, который прохладно лег на грудь. Учитель отпустил вещицу не сразу, будто ему было тяжело с ней расставаться. Затем все же отнял руку, пощупал кафтан Регарди, снова вздохнул.

— Это тебя так агодийцы вырядили? Не переживай, я захватил с собой все, что ты любишь. Тебе понадобится хорошее снаряжение.

— Нет, — упрямо повторил Арлинг. — Я не буду никого убивать.

— Молодец, что закончил с Жулем Гратовером, — похвалил его иман, слыша только себя. — Его давно надо было прикончить, а у меня все не хватало времени с ним разобраться.

— Там были агодийские принцы, — вставил Регарди, решив придерживаться своей правды.

— Да уж, поручили лисе воспитывать курицу, — вздохнул учитель. — Новый канцлер даже такой простой задачи не смог выполнить, арваксы украли принцев буквально у него из-под носа. Вообще этот ход императора мне никогда не нравился. Агода нападет в любом случае, вне зависимости от того, будут ее дети живы или мертвы. Ты их убил?

Арлинг промолчал, иман же удовлетворенно кивнул:

— Правильно, а что с моими учениками? Теми, кто обезумел от черного солукрая?

Что-то подсказывало, что на этот раз молчание будет истолковано иначе:

— Мы расстались, — выдавил из себя Регарди. — Но я собираюсь найти их.

— Еще бы ты их не нашел. Только займешься ими после.

— Я не стану…

— Да слышал уже, — перебил его иман. — Твой черный солукрай — это то, что оставляет после себя только трупы. И это касается не только твоих врагов. Если готов умереть, выживешь, а будешь цепляться за жизнь — умрешь. Ты понимаешь, о чем я?

Нет, Арлинг не понимал. Ему хотелось черно-белых слов, без разноцветных оттенков.

— Почему «Крепто Репоа» заботится о жизни далеких сангасситов, но так безропотно отдает арваксам согдарийские земли? — спросил он, решив разговаривать на своих условиях. — Баракат затопят. Где императорские войска?

— Твой друг Сейфуллах, о котором ты так печешься, замечательно вписался в роль твоего сына. Сначала я думал от него избавиться, но потом понял, что его фантазия нам полезна. Он лжет так, будто сидит в лодке, давшей течь, и весел у него нет. Оттого звучит правдиво, и все ему верят. Губернатор Бараката принимает его с таким почетом, будто император умер, а ты уже переписал на Аджухама наследство. Как у нас говорят: «Журавль — аскет до тех пор, пока не найдет в воде рыбу». Я только что с их пиршества, чествуют они Сейфуллаха знатно. С другой стороны, губернатора я понимаю, Сатлтон никогда дураком не был, он знает, что помощи из столицы ему не дождаться, поэтому вся надежда — на слова проходимца Аджухама, которые, увы, лживы. А пообещал Сейфуллах им то, чего все ждут — поддержку. Ты должен был явиться еще вчера во главе собственного войска, которое собрал в Сикелии. Но сколько бы не бодался баран, горы ему не разрушить, верно? Война в Согдарии смысла не имеет. Очень скоро порядок вещей и мироустройство изменятся. Самое печальное не то, что люди в это не верят, а то, что мы не успеваем. Грядет передел мира. Арваксы могут дойти хоть до столицы, Согдария все равно не останется прежней — с арваксами или без них. Сила будет на стороне того, кто владеет гремерами, я тебе об этом говорил. Кстати, мы подняли со дна ту Салуаддин. Это была твоя идея или Сейфуллаха?

Арлинг помнил каждое слово, что произнес учитель в их роковую встречу в Самрии. Как и то, что без Салуаддин управление гремерами невозможно.

— Легко ввязывается в бой тот, кто не думает о выгоде, — недовольно произнес иман и, наконец, встал, отчего Арлинг смог дышать свободнее. От лукового духа его тошнило.

— Разве этому я тебя учил? У людей могут быть достоинства и недостатки. У людей, но не у моего вассхана. Ты не имеешь права на ошибку.

— Не вы, а Махди, — нужно было держать язык за зубами, но иман затронул слишком щекотливую тему. — Махди учил меня.

Какую-то долю секунды он был уверен, что Тигр отвесит ему пощечину, но рука имана лишь погладила его по щеке.

— Вещи в мире не то, чем кажутся. И не что-либо иное. Не задавай вопросы, если не хочешь слышать на них ответы. Согласись — осознавать, что твой Махди еще жив, было бы мучительно.

— А он жив?

Сердце перестало стучать, а потом загрохотало так, будто внутри него обрушился град.

— Если бы у нас было то самое время, я отрубил бы тебе все конечности и отправил твое тело-обрубок за Гургаран в окружении слуг и нянек на почетную старость. В моем мире, мире древних, которого больше нет, тебя назвали бы судьбоносным. Или дьяволом. Богов много, а вот дьявол пока только один. Поэтому я больше не трону тебя ни пальцем, более того, сделаю все, чтобы ты находился в здравии и в своей самой лучшей форме. Знаешь, что это?

Иман подцепил ногтем медальон и поднес к носу Арлинга. Регарди не понравилось, как пахла вещица. Ему никогда не нравился запах крови, что бы про него ни говорили.

— Ты слишком долго смотрел на свою любовь через увеличительное стекло, Лин, — сказал иман, Арлинг же напрягся. Тема Магды была запретной. Даже для учителя. — Ты знал, кто такие сагуро? Уверен, Змей в твоей голове тебя уже просветил. А ты знал, что твоя Фадуна одна из них? И что другие сагуро собираются ее убить? Мне было бы спокойнее, если бы вы с Магдой были просто любовниками. Как известно, любовников в мире больше, чем влюбленных. Любовь и солукрай — несовместимы. Рано или поздно тебе придется делать выбор.

В этом был весь иман. Он выливал на голову ведро воды, не заботясь о том, были ли в нем камни.

— В этом медальоне — глаз Видящей, — пояснил иман, снова беря в руки украшение. — Так называют этот камень. Хотел бы я знать историю его происхождения, но вещица обладает поистине чудесными свойствами. Мы забрали этот медальон у Тарджи, и я лично видел, как камень усыпил гремера. Почему мне вспоминается Магда, когда я держу его в руках? Кстати, восстание Тарджи подавлено. Шибан оказывает «Крепто Репоа» всестороннюю поддержку, и мы намерены выполнить нашу договоренность. Сикта-Иат и все южные поселения Сикелии отойдут шибанцам. Но кое-что случилось, и передел мира может случиться без нашего участия. Я бы оставил это чудесное украшение себе, но в свете новых событий тебе оно нужнее.

Вздохнуло лезвие, вынимаемое из чехла, и Арлинг почувствовал холод клинка у правого глаза. Он уже почти освободил одну руку, но не был уверен, что сможет быть достаточно быстрым, чтобы опередить учителя.

— Махди писал, что Глаз Видящей позволяет усмирить низшие формы, какими являются гремеры и сагуро, новые боги, рожденные после гибели древнего мира. Нелогично только одно. Есть сведения, что наша Магда — тоже сагуро. В то же время Тарджа утверждала, что этот камень — глаз Фадуны, который она отдала ей лично и который со временем окаменел. На наших пытках не врут. Сагуро против сагуро, ложь или вымысел? Тарджа показала нам, как работает Глаз Видящей. Ему нужна кровь. Она даже хотела вживить себе этот чудесный камушек как татуировку, что навело меня на мысль.

Кончик лезвия вжался в кожу на щеке Арлинга, к уху скатилась капелька крови.

— Если бы у меня было то самое время, я вынул бы твой бесполезный глаз и вставил эту чудесную штуку, но, увы, эксперименты придется отложить на потом. Приживаться будет слишком долго. Поэтому будешь использовать медальон, как Тарджа. Что-нибудь себе резать.

Арлинг выдохнул, услышав, как лезвие возвращается в чехол.

— Это будет твое последнее задание, — продолжил иман, и Регарди почувствовал, что его тон изменился. Лирично-шутливые нотки исчезли, сухая, деловая интонация напоминала о прошлом, к которому Арлинг не хотел возвращаться.

— Я свое слово сдержал, Дэйре помогут. Однако сейчас у нас нарисовалась проблема серьезнее, чем взрыв древнего вулкана. Опусти свою бровь, ирония здесь неуместна. Пока мы готовились к изменению ландшафта и климата и вывозили народы с континентов, которые наверняка исчезнут, то не заметили, что подхватили заразу, против которой у нас пока нет лекарства. Да такое и не лечится. Как говорится, на пути селя только безумец встанет. Примерно такой мне и нужен. Сагуро против сагуро, одно безумие против другого.

Арлинг и не заметил, что иронично поднял бровь, когда услышал про угрозу страшнее вулкана. Он и в вулкан-то особо не верил. Но иман слишком часто упоминал имя Магды, и от этого Регарди чувствовал, как у него по коже ползут мурашки.

— Сагуро родились вместе с людьми, — продолжил учитель и, перехватив почти освободившуюся руку Арлинга, привязал ее обратно. — Это был предсказуемый процесс, люди всегда создают себе богов. Но когда все случилось, сагуро были еще слабы, как младенцы. Нам удалось с ними справиться почти безболезненно. Пространство, которое осталось после исчезновения сагуро, мы заполнили Амироном, Семерицей и другими придуманными нами богами. Сильно портил все Нехебкай, но это уже другая история. У меня нет твердого понимания того, что представляет собой Магда Фадуна, но на данный момент легче согласиться с мнением большинства из «Крепто Репоа». Она — сагуро, которая встала на твою сторону. Ты же сейчас Нехебкай, пусть и фиктивно. Индиговый Змей, как и все остальные древние, враг сагуро. Ведь, когда вытесняли новых богов из человеческого мира, мы с ним объединились. Почему я все это тебе рассказываю? Мне легче воспринимать твою любовь как болезнь, однако у этой заразы симптомы всегда проявляются по-разному. Одно ясно — если я начну с опасности, которая грозит Фадуне, где бы она сейчас ни была, ты меня послушаешь и даже услышишь.

Возразить было нечего. Иман знал его слишком хорошо.

— Так вот, дверь в мир сагуро сама бы не открылась. Кто-то им помог, в результате выбрались четыре сагуро — Богиня Тысячи Рук, Нетленная, Северный Ветер и Богиня Грез.

— Арваксы поклонялись Тысячерукой испокон веков, — не удержался Арлинг. — Она не вчера появилась.

— Да, — согласился иман. — Полностью искоренить веру в сагуро нам не удалось, но она всегда оставалась на уровне суеверий и слухов. Одно дело принести человеческую жертву перед боем, веря, что кровь убитого принесет победу, другое — встретить Тысячерукую, отрубить у нее конечность и забрать себе. У тебя никогда не получилось бы подобное, если наша богиня оставалась бы только суеверием. Магда могла быть той единственной сагуро, которую мы пропустили, когда устраняли всех остальных. Только в этом я вижу объяснение чудесных свойств этого медальона. Уверен, ты их потом оценишь. Как бы там ни было, для всех остальных сагуро Магда чужая, перебежчица. Думаю, на нее уже сейчас ведется охота.

— Мне кажется, что вы намекаете на богоубийство, — протянул Регарди с сомнением.

— Никаких намеков, это приказ, в исполнении которого ты должен быть заинтересован.

— Не верю, что вас волнует Магда.

— Меня волнует император, — вздохнул иман и принялся отвязывать ноги Арлинга. — Пока я поднимал оболочку Салуаддин, набитую вонючими козлами, со дна Аслимского залива, эти четыре сагуро захватили разум Седрика Гедеона и теперь охотятся за мной. Никто не ожидал от них такого могущества. Думаю, это твой Нехебкай приложил лапу к их появлению в нашем мире. Как уверен, что он сейчас сидит тихо-тихо, ведь эти новые сагуро объявили охоту на каждого древнего, и Нехебкай в их списке точно имеется.

— Какая разница, кто занимает тело того старика с короной на голове — древние боги или новые? — фыркнул Арлинг. — Почему мне должно быть до этого дело? Ваши попытки манипулировать моими чувствами к Магде слишком примитивны.

И тут же прикусил губу, потому что это был новый уровень дерзости, который он еще не допускал к иману. Впрочем, учитель тоже многое что применял к нему впервые. Граница истончалась, терпение вытекало по капле, и дно уже виднелось.

— Сейчас ты похож на молочного щенка, кидающегося на тигра, — парировал иман. — Хоть щенок и обладает боевым духом, но в этом противостоянии погибнет. Мне не нужен щенок, мне нужен вассхан, у которого хватило дурости обучиться черному солукраю. Глаз Видящий, твой солукрай и твое безрассудство — три слабых надежды, кроме которых у меня больше ничего нет. В чем разница, спрашиваешь? А в том, что древние живут с людьми и зависят от них, сагуро же плевать на человечество. Поддавшись безумию, Седрик уже успел потопить три корабля, которые должны были доставить беженцев из Сангассии. Да, мы, древние, снова делим мир, но люди в этом мире выживут, сагуро же не оставят человечеству ни шанса. Им нужно освободить место для своих. Подозреваю, что твой Нехебкай, выпустив этих четырех — случайно или намеренно, все же одумался и закрыл дверь, но теперь у сагуро есть куда более могущественный «союзник» — Седрик Гедеон, самый сильный колдун древних, какого я знал. Император еще сопротивляется, но времени осталось немного. Два-три дня. Тот момент, когда он сдастся сагуро, мы сразу узнаем. Хотя бы потому, что все наши страхи и суеверия обретут плоть. Эта четверка сагуро, которая сейчас осаждает разум Седрика, плоти не имеет, Нехебкай не обладает таким могуществом. Зато оно есть у императора. И когда разум Гедеона будет побежден, он откроет дверь в мир кошмаров, которые обретут плоть и кровь. Тогда извержение вулкана, гибель континентов и изменение климата станут нашей меньшей проблемой. Думаю, Магда тоже мешает сагуро, ведь она, кажется, на твоей стороне. Однако недаром же говорят, что в любви есть горечь, которая хранит в себе зерна ненависти. Как только император будет повержен, время той Магды, которую ты любишь, будет сочтено. Вы станете врагами.

В историю про Фадуну не вписывалась Салуаддин, древняя богиня, с которой сейчас Магда сражалась. И которой, увы, проигрывала. Наверное, хорошо, что иман еще ничего не знал про это. Или делал вид, что не знал.

— Тебя может не интересовать человечество, но, кажется, Фадуна все еще имеет для тебя значение.

Иман окончательно развязал Арлинга и подал ему руку.

— У тебя два дня. Пожалуй, это самое сложное задание, что я давал тебе, хотя бы потому, что плоти, в которую можно вонзить клинок, твои враги пока не имеют.

Регарди кивнул, поднимаясь. Ему не нужны были смерти этих сагуро, а вот разум императора, который он собирался использовать для возвращения Магды, требовался ясный и в сохранности. Желательно, с сохранением всех древних знаний и тайн. Арлинг не собирался делить его с какими-то там сагуро. Ему император был нужен самому. Что же до человечества, тут иман, пожалуй, был прав. Человеколюбием Регарди не отличался, однако и от гибели человеческого мира в восторг бы не пришел. Ведь именно в нем он собирался поселиться со своей Магдой. Арлинг все еще в это верил.

Спасти врага, чтобы потом враг спас его самого — такого задания у него еще не было.

Он накрыл ладонью амулет на груди, чувствуя, как металл нагревается от тепла его руки. Кровь Тарджи въелась в медальон намертво. Что-то подсказывало — амулет напьется жизнью еще не одного человека.

— Помни, ты должен убить сагуро до того, как Седрик сломается. Легче всего будет с Тысячерукой — война повсюду. Клеймо на руке защитит тебя от нее. Сложнее с грезами. С ними всегда сложно.

— Уверен, что главный совет вы приберегли напоследок.

— Черную септорию сможет исполнить лишь тот, кто подарил свой разум черному солукраю. Глаз Видящей поможет вызвать сагуро, но все остальное ты должен сделать сам.

— Где я их найду?

— А вот это самое трудное. Вероятно, Тысячерукую — там, где сражаются люди, Нетленную — среди мертвых, Сторма — в небесах, Богиню Грез — там, где мы обманываем, строим иллюзии и верим в несбыточное. Было бы легко, я отправил бы Керка. Но мой лучший вассхан — это ты. Как и моя последняя надежда. Помни: ты всегда можешь угадать сокрытое, основываясь на увиденном, и заглянуть в будущее, основываясь на минувшем.

Иман притянул к себе Регарди и крепко его обнял. Потом кивнул на предмет в углу комнаты, который давно притягивал внимание Арлинга.

— Возьми его, это меч Махди. Тигру Санагору он больше не нужен. Кроме того, я дам тебе Золотое письмо — вексель императора, передающий тебе неограниченные полномочия. Ты сможешь действовать от его имени, требовать любую помощь от любого должностного лица и подчиненного. Жаль, что я не могу дать тебе время.

А потом иман ушел, забрав с собой свои «тени», оставив Арлинга с клеймом на руке и чувством горечи в сердце.

Глава 8. Наследник трона

По крыше Красной Башни Бараката гулял свирепый ветер, а черепицы покрывал иней, выпавший утром. Осень еще сражалась, но с каждым днем уступала приближающимся холодам. Воздух пах невыпавшим снегом, солнце с трудом отрывалось от горизонта, низко прокатываясь над землей и скупо одаривая северян тусклыми золотыми лучами. Крыши Балидета и других сикелийских городов, по которым любил гулять Арлинг, дарили долгожданную прохладу и чувство полета, на высотках Бараката ветер норовил содрать кожу с костей, убеждая, что ходить по земле лучше. И все же собрать нужную информацию — то, ради чего Регарди сюда и залез, удалось.

Внизу на стене мерзли солдаты, которые курили и жались к жаровням, в тщетных попытках согреться. Из их скупых фраз опытный слушатель мог узнать многое. Разбудив Нехебкая, который после разговора с иманом делал вид, что впал в кому, Арлинг дополнил картину происходящего важными штрихами, полученными от замерзшего Змея.

Баракат раскинулся в долине у побережья бухты Кривой Рог, терзаемый всеми ветрами, но играющий роль последнего фарпоста империи в диких восточных землях Согдарии. Здесь заканчивался Большой императорский тракт, но начиналась совсем иная жизнь. Времена Великого завоевания драганов присоединили к империи не только южные земли, покрытые песками и редкими оазисами, но и восточные территории на собственном континенте, некогда населяемые арваксами.

Фомас Гедеон начал, а его сын Седрик закончил первую военную кампанию против Арвакского царства, вытеснив арвакские племена с континента на северные острова. Седрик Гедеон прожил почти сто лет, и периодические стычки с арваксами, мечтающими вернуть свои земли на востоке Согдарии, были не самыми большими его проблемами. Древний, захвативший тело императора, правил тихо, тайно, хитро. Сегодняшняя война с арваксами могла как закрыть историю драганского завоевания мира, так и открыть новую главу. Молодой Арлинг думал о чем угодно, только не о восточных землях и не о проблемах народов, их населяющих. Нынешний Регарди многим отличался от прежнего, но и его мысли были далеки от этого места и людей, проливающих здесь кровь. Сердце Арлинга осталось в песках, оно жаждало палящего зноя и сухого ветра, высоких барханов и воздуха, пахнущего перцем, времен, когда казалось, что он родился заново.

Живописные холмы начинались в часе пути от Бараката, уступая место горной цепи, в ущельях которой текла, многократно извиваясь, величественная река Дикая, которую арвакские инженеры сейчас пытались пустить по новому руслу, чтобы затопить город. Могучие кедры, населявшие горные кручи, должны были застать времена, когда арваксов прогнали с этих земель.

И хотя иман несколько раз повторил, что времени у Арлинга нет, Регарди не торопился. Он слушал ветер, который рассказывал ему о Баракате, напоминающий другой город из его прошлого — Балидет. Не торопились и арваксы. Плотники знали, что никто не станет стрелять из их баллист, потому стучали молотками размеренно, с перерывами на перекус и отдых. Также неспеша арвакские землекопы — наверняка пленные и рабы, прикрываясь щитами, засыпали ров вокруг города, а защитники лениво в них постреливали. Первые знали, что вечером город все равно затопят, и их работа бесполезна, вторые верили, что вот-вот подойдут императорские войска, которые не допустят осады.

Впрочем, сам Баракат был неплохо укреплен и не мог стать легкой добычей. Ворота уже заложили кирпичами; внутри стен установили камнеметы для уничтожения осадных машин; толщина четырех укреплений, окружающих город, составляла по три саля, а угол самой внешней стены крепости имел наклон, что снижало эффективность артиллерийской атаки. От солдат Арлинг узнал о двадцати стрелковых башнях, каждая из которых называлась по цветам и оттенкам. Он сидел на крыше Красной, у которой имелись двадцать бойниц и пять ярусов, позволяющих вести круговую оборону.

Лучники обстреляли очередную партию арвакских землекопов, но их интересовали не они, а минеры, заметить которых было сложно. Защитники слышали про излюбленную тактику Даррена, который взял не один сикелийский город с помощью подкопов. Солдаты тайно рыли подземные тоннели, по которым пускали минеров, выбивающих нижние камни стены. Именно такие подкопные работы делали основные бреши в стенах. Но насколько Арлинг помнил, города чаще всего брались измором, а не требушетами и баллистами. Вспомнились слова Даррена, который говорил, что больше любит, когда люди запираются в городах, чем когда сражаются с ним в поле. «Это мои поросята, запертые в хлеву». Иногда память подбрасывала то, что давно следовало предать забвению.

— Слыхал, Адэра с Рональдом выбрали, — говорил сиплый солдат с простуженным голосом. — Жаль, пацанов, не вернутся.

— По мне, так кого угодно, лишь бы не меня, — отозвался второй. — Как прибыли эти братья из столицы, так хоть в дезертиры либо к арваксам беги.

— Тише ты, — шикнул на него простуженный. — Я думаю, что графы Бутальонские слишком тупы, это не они про Святой бой придумали, а южанин тот, ну, который принц.

— Лучше бы этот принц людей с собой привел, а то обещает только. Как там его? Сейфуладин или Сейфах, не имя, а харчок какой-то. Сам бы с арваксами один на один и сражался.

— Ох, Бенет, договоришься же ты, вздернут тебя. А я вот его имя выучил, на бумажке записал и несколько дней повторял. Сейфуллах Аджухам Регарди — во как. Кто этих королевичей знает, мало ли куда кривая выведет, а сегодня у каждого путь кривее, чем когда-либо. Я слышал, нормальных парней за ворота не отправят. Между прочим, Адэр вечно командование критиковал, а Рональд — должник и картежник, от таких специально избавляются. Остальные восемнадцать — преступники да отребье всякое, там половину из долговых ям повытаскивали.

— А смысл-то? Их же все равно перебьют. Я бы лучше в яме срок отсидел.

— Как говорится, лучше хорошая смерть, чем плохая жизнь. Я буду за наших болеть. А вдруг? Хотя мало шансов, конечно. Лучники с Синей Башни видели группу здоровых бугаев, которых в одном месте собирают. Арваксы абы кого на поле выпустят. Зато штурма сегодня не будет и то хорошо. А завтра, гляди, и императорские подойдут. Или отец его, как бишь там, Арлинг Регарди, армию свою приведет. У этого хоть имя нормальное. А может, так совпадет, что и те, и другие разом появятся, вот праздник-то будет. Отомстят и за Адэра, и за Рональда. И за штаны мои обоссанные. Я знал, что дело плохо, но когда арвакские плотники башни строить стали, думал, что на месте сдохну. Болтают, что с северных городов Каратель еще двести катапульт везет. В осаде я еще не бывал.

— Я тоже впервые, — вздохнул Бенет.

— Страшно. А вдруг подмоги не будет? У меня жена через месяц первого рожает.

— Ничего, прорвемся. Только дурак Карателя не боится.

В этом солдат был прав. Послушав их еще некоторое время и, убедившись, что моральный дух защитников крепости находится на низшем уровне, Арлинг отправился к другой крыше, проклиная погоду, изморозь и ветер. Давненько он не слышал о Святом бое. Обычно к нему прибегали после того, как стороны уже попробовали друг друга на зуб, в начале осады же — почти никогда. Атакующие и защитники города выставляли равное количество воинов для поединка, в результате которого либо снималась осада крепости, либо противнику открывали ворота. Чаще выставляли по десять воинов с каждой стороны, редко когда их численность доходила до ста. Не похоже было, что те, кто командовал сейчас защитой Бараката, собрались сдавать город Даррену. Как не казалось, что Даррен уйдет, если его воины проиграют. Не прав был простуженный. Не бывает хорошей смерти. У нее повсюду один лик — страшный, уродливый. Несет от нее зловонием мертвой плоти, оглушает она ревом и грохотом умирающих сердец.

Зато в замке губернатора Бараката царили совсем иные настроения. Слуги и работники суетились уже на ближайших улицах, сбиваясь с ног и торопясь успеть выполнить все поручения. Похоже, готовился праздник. Регарди почему-то не сомневался, что на этот раз он найдет Сейфуллаха не на виселице, а за пиршественным столом.

Он замер под козырьком главной крыши донжона, оседлав статую дракона и задумавшись о том, не стоит ли отложить свидание с Аджухамом на потом. Тем более, что Сейфуллах, похоже, снова втянул его в свою игру. Этот Аджухам умудрялся выигрывать сложные партии даже на чужом поле. С другой стороны, то, что поручил ему иман, казалось и вовсе невыполнимым. Возможно, стоило немного изменить принципам и на этот раз отправится по легкому пути.

— Где я их найду? — пристал он к Нехебкаю, вытащив Змея из темноты, где тот по привычке прятался.

— Холодно здесь, — пожаловался Индиговый. — Ты пленил меня, и я тебе не помощник. Не знаю ничего ни про императора, ни про сагуро. Я всегда был тут с тобой. Не виноват, делал, что мог. Знаешь ли, лекарство часто бывает горьким.

— Да ты не оправдывайся, разрезанный хлеб уже не склеить, — парировал Арлинг. — Лучше расскажи, где найти тех сагуро, что ты выпустил.

— Они сами нас найдут, мне нечего добавить к словам негодяя Тигра. Его-то как раз будут искать в последнюю очередь, если вообще захотят связываться. А вот за мной придут. И если тебе нужно мое мнение, то да, надо что-то с этими сагуро делать. Правда, я не уверен, что септория — верный вариант. Про септорию от черного солукрая вообще в первый раз слышу.

— Ясно, — вздохнул Регарди.

— Правда? — неожиданно обрадовался Нехебкай. — Это хорошо, а то я уже духом упал.

Арлинг только рукой махнул. Или Индиговый притворялся тупым, или правда поглупел. Вопрос о том, где найти Тысячерукую, был риторическим. А вот остальные сагуро пока представляли загадку.

— Может, не стоит тратить время на Сейфуллаха? — трусливо предложил Нехебкай. — Если сагуро узнают, что ты начал на них охоту, нападут первыми и сообща. Против всех нам не выстоять. Седрик, конечно, сильный маг, столько лет меня в Согдарию не пускал, но и сагуро за те годы, что мы о них не слышали, изменились не в лучшую для нас сторону. Надо торопиться.

— А что тебе было нужно в Согдарии? — удивился Регарди. — Тут же холодно.

— Ну, — уклонился Нехебкай. — Имелись разные варианты. Дела прошлого, что о них вспоминать.

Нет, Арлинг определенно ничего не хотел знать про игры древних и о том, как они делили человечество.

— Можно конечно сесть на корабль, уплыть в Сикелию, забраться на самый высокий пик Гургарана, завести овец и прожить там в свое удовольствие столько, сколько получится. Гремеры, конечно, просыпаются, но без зова Салуаддин очнутся единицы. С ними можно справиться. Все это было бы прекрасно, если бы не Магда.

— Не смей.

— Я тоже не знаю, что с ней делать, — вздохнул Индиговый. — И я не уверен, что она сагуро, но раз Тигр так считает, можем придерживаться этой версии. Так что там с Аджухамом? Может, лучше сразу к арваксам? Кстати, я сомневаюсь, что эта новая татуировка от твоего учителя нам поможет. Я только и думаю о том, когда же мы отрубим кому-нибудь руку. Кто же знал, что будут такие последствия.

— Мы идем к Сейфуллаху, — прервал его размышления Регарди. — Хочет он тонуть вместе с остальными, или нет — его дело, но предупредить мы должны. К тому же если я не появлюсь, на этот раз Аджухама точно повесят.

— Но ведь армии с тобой нет. Кому ты один в этом Баракате нужен?

— Коли падать, так с высокого верблюда, кажется, так у вас говорят?

— У нас, — поправил его Индиговый. — Не делай вид, что эти бледнокожие драганы вызывают у тебя родственные чувства. Твоя родина — там, где мой дом. Мы здесь проездом.

Регарди не нашелся, что ему ответить, и принялся молча спускаться. Он не знал, прав был Нехебкай, или нет, но горожане, бродившие внизу по улицам, не вызывали в нем положительных эмоций. Впрочем, люди давно перестали ему нравиться, он даже не заметил, когда именно перешел черту, после которой не возвращаются. Для осажденных баракатцы вели себя слишком спокойно, и Арлинг снова подумал о паутине, в которую попал вместе с остальными. Хорошо иметь надежду, веру еще лучше. Ему стоило поучиться у этих городских.

— Сейфуллах Аджухам, Сейфуллах, Сей-фул-лах, — тянул на разные лады девичий голос, и Регарди замер, втиснувшись в декоративный выступ арки рядом с одним окном. Ползать по стенам днем было всегда рискованно, особенно в осажденной крепости, к счастью, донжон имел достаточно украшений в виде огромных барельефов, колон и арок, за которыми можно было укрыться. Арлинг старался переползать между ними со всей скоростью, на какую был способен. Перевязывать ожог на руке он не стал, чтобы не лишать ладонь чувствительности, но мазь из ясного корня, которую он нашел в сумках, оставленных ему иманом, творила чудеса. Пренебрегая правилами, Регарди даже проглотил немного средства, и хотя от вкуса жира его до сих пор тошнило, чувствовал он себя бодро. Зависимость была налицо, но, как война с арваксами для императора Согдарии, так и ясный корень для Арлинга был явно меньшим всех из его проблем.

У окна стояли две девушки и горячо обсуждали Сейфуллаха Аджухама.

— Я не могу выучить его имя, — жаловалась одна. — Даже петь пробовала, без подсказки никак.

— А ты подглядывай в бумажку, не стесняйся, — утешала ее другая. — Терпи, Кларисса, такой шанс раз в жизни бывает. Старик император со дня на день околеет, про этого Арлинга Регарди много чего дурного болтают, а вот сын его — самая подходящая партия. Ерунда, что у него кожа другого цвета. Он сам недурен, дети красивыми будут. Ты же мечтала в столице жить? Не робей, глядишь, всю семью из нищеты вытянешь. Даром, что наш папочка губернатор, в бедности всю жизнь прозябаем, даже нормальной прислуги у нас нет. Не хочу пить кислое вино, хочу игристого!

— Мой Эрик был красивым, — вздохнула Кларисса. — Его так быстро отправили в армию, что мы даже не успели попрощаться. Вряд ли я смогу его забыть. У этого Сейфа… Сейфуллаха что-то не то с волосами. Не люблю такие — жесткие и черные, как лошадиная грива.

— Лучший из коней — сивый, лучший из мужчин — плешивый, — хихикнула подруга. — Ты не о волосах его думай, а о том, что у него в штанах. Я уже провела разведку, там все в порядке. Все южане горячи, щедры и сердечны. Тебе с ним повезло. Как говорила моя мама, у кого мед, тот облизывает пальцы. Не забудь потом со мной своим медком поделиться.

И эти дамы про осаду не думали, а вот к Сейфуллаху появилось куда больше вопросов.

Внизу остановился патруль, и Регарди почти физически ощутил, как взгляды солдат ощупывают стену. Его выручили длинные тени и ветер, к которому он почти привык, а вот охрана разглядывать каждый подозрительный силуэт на богато украшенной декором стене не стала, поспешив в укрытие. Арлинг же поспешил вниз, но тут снова хлопнули створки окна, заставив его заметаться по гладкому пространству, которое он как раз переползал. Пришлось прыгать на водосток, выполненный в виде чудовищной морды неведомого зверя. Уцепившись за рога и зубы, он прилип к пасти твари еще одним причудливым наростом.

— Арлинг, ты там? — из окна двумя ярусами ниже высунулась голова Аджухама. — Или мне снова мерещится? Проклятый халруджи, где ты ходишь, когда так нужен? Снова показалось, что ты висишь на этой стене. Уже третий раз за день. Я еще и постоянно сам с собой разговариваю — все из-за тебя.

Сейфуллах в сердцах закрыл окно, но Регарди уже отпустил каменную морду и мягко спрыгнул на подоконник. Он догадывался, что Аджухам никогда не отпускал его. Для него он всегда останется халруджи.

— Чтоб тебя, — фыркнул Сейфуллах, а потом глубоко вздохнул и повалился в кресло. — Думал, ты уже не придешь. Хотя шамана ты, кажется, нашел.

Арлинг почувствовал взгляд Сейфуллаха на своей новой руке.

— Но армию я с собой не привел, — ответил он, решив имя Тысячерукой заранее не тревожить.

— Да и черт с ней, — махнул рукой Аджухам. — Руку покажи.

Арлинг послушался, сняв перчатку и протянув ему руку с черной кожей. Цвет менялся от локтя, словно он испачкался в саже. И да — теперь он тоже заметил, что пальцы были как будто тоньше и длиннее, а ладонь уже. Ко всему на тыльной стороне теперь красовалась выжженная отметина от имана.

— Хороший протез, правда?

Сейфуллах бросил на него недоверчивый взгляд, но комментировать не стал.

— Выпить хочешь? — спросил он Регарди. — Я бы после такого протезирования напился. Выглядишь неплохо, хотя какой-то худой. Так не будешь? Как хочешь, а я выпью, с утра голова кругом. Сколько у меня было шансов найти мохану в их погребе? А вот нашел!

И Сейфуллах покачал сосудом, от которого по комнате разливался знакомый аромат. Как ни странно, но даже ненавистная кучеярская водка вызывала у Регарди ностальгические чувства.

— Арваксы собираются затопить Баракат, — сказал он, вспомнив о времени. — Их инженеры разрушают плотину и отводят русло реки Дикой на город. Если мои сведения верны, вода затопит долину к вечеру. Не думаю, что удастся спасти население, Даррен спланировал все заранее, беглецов будут отстреливать.

— Дерьмовые у тебя сведения, — фыркнул Аджухам и надолго присосался к горлышку бутылки. — Ничего этот подонок не планировал, тем более, заранее. Надеюсь, ты еще никому разболтать не успел?

— Ты первый.

— Вот и хорошо, пусть останусь последним. Мы все просто тянем время.

Видя, что Арлинг еще не сообразил, Сейфуллах поднялся и принялся нервно вышагивать по комнате.

— Разведка и дезинформация — мощная сила, вы, драганы, вечно их недооцениваете. Пусть копают, выматываются, силы тратят. Плотину не жалко, новую отстроим, а больше нам ничего не грозит. Ну а что ты хотел? У нас гарнизон три тысячи человек, большая часть которых — новобранцы. А Даррен к нашим стенам десять тысяч привел. И по слухам, еще две тысячи на подходе. Я уже не буду говорить о том, что они по всей Сикелии своим военным колесом прокатились, опыта им не занимать. Что нам оставалось делать? Хитрить и тянуть время. Мы отправили в Согдиану курьера с письмом императору, где умоляли о помощи, потому что если арваксы начнут копать новое русло Дикой, то город затопит, и всем нам конец. Конечно, мы постарались, чтобы посыльный попался арваксам. Честно говоря, не думал, что Даррен поведется на такую явную ложь, но его тоже поджимает время и проводить тщательную разведку местности он не стал. А следовало бы. Древние строители Бараката дураками не были, предусмотрели и такой вариант, когда выбирали место для города. Рядом в долине есть подземное озеро, которое когда-то обмелело и образовало пустую линзу. Если изменить русло Дикой, вода уйдет в озеро, Баракату ничего не угрожает.

От Арлинга не укрылись эти «мы» и «нас» в речи Аджухама. Кажется, у Сейфуллаха действительно появились планы на будущее в Согдарии.

— А чтобы уже наверняка отвлечь арваксов, мы еще и Святой бой предложили им провести. Они, дураки, не успевают, видимо, с этим новым речным каналом и тоже хотят протянуть время, поэтому согласились. Через пару часов будет зрелище. Двадцать наших бойцов против двадцати их лучших отморозков. Наши, конечно, продуют, жалко парней, да куда деваться? Время, мой друг, как же я мечтаю о времени!

— Для чего оно тебе? — осторожно спросил Регарди. — Клянусь, волшебным образом армии у меня не появится.

— Да при чем тут ты, — вздохнул Сейфуллах. — Ждем северных лордов. Я заключил торговые союзы с купцами из Симурга, Делвара, Правакса. Вернее, торговые дома Бараката сделки заключили, но через меня. Северяне обещали повлиять на своих губернаторов, чтобы те прислали нам помощь. Согдария разваливается на куски, всем понятно, что без новых союзников не обойтись. А наследник императора Арлинг Регарди вызывает у всех приятную ностальгию по временам, когда у все было хорошо. Удивишься, но тебя многие поддерживают. Нам сейчас не надо торопиться в столицу, убить главного древнего ты всегда успеешь. К тому же я еще не совсем уверен, что мои шпионы достали нужную информацию.

Сейфуллах удивительно много успел сделать для двух недель пребывания в северных землях. И знал о них куда больше, чем сам Регарди. Арлинг понятия не имел, чем жил Баракат, и чем он торговал. На ум приходила только пушнина да рыбная ловля.

— И кого ты подозреваешь? — спросил Регарди, а сам отметил, что недооценивал Аджухама. Глупо было полагать, что тот действовал в одиночку. Вероятно, у Сейфуллаха в Согдарии всегда имелись союзники.

— Нового Канцлера, Вистана Индигарсо, очень подозрительный тип. Или кого-то из его близкого окружения. По моим данным, вся его семья имеет давние связи с «Крепто Репоа», по крайней мере, точно финансируют эту гнилую организацию. Если честно, мои мозги заняты сейчас совсем другими проблемами. Я вроде как женюсь, и вроде как это выгодно, но очень не хочется.

— Я слышал, — Арлинг кивнул и впервые подумал об отце. Нами управляет то, что нас злит, говорил иман. Злость сына на отца растворилась в песчаных бурях, но оставила осадок, который окаменел и до сих пор лежал тяжким грузом на сердце. Хорошо, что он ничего не знал о нем. Пусть так остается.

— Понимаешь, мы с Альмас… — Сейфуллах замялся. — В общем, я понял, что по-прежнему ее люблю. А тут эта Кларисса.

— Вот как. Ты, кажется, и Терезу любил. Как Альмас?

— Она стала такая, такая… Дьявол, как-то быстро я напился, даже слов подобрать не могу, а мне еще с губернатором обедать. А что Тереза? Увлечение, которое стоило мне моего Сикта-Иата. Будь она проклята, эта Тарджа.

— Тарджа мертва. Ее убила «Крепто Репоа». Твой Сикта-Иат отдают Шибану.

— Пусть ее душа успокоится, а солнце выбелит ее кости, — ритуально пробормотал Аджухам. — Сикта-Иат я заберу назад, только не сейчас. Пока что мне и здесь нравится. Не так уж и холодно в этих землях, друг. Привыкнуть можно. Особенно если тебя согревает любимая женщина.

— А тебе не кажется, что Альмас слишком резко тебя полюбила? В Сикелии вы не очень-то были близки.

— Беда и время сближают, — наигранно вздохнул Сейфуллах и поднялся из кресла, покачиваясь. — Мне рядом нужен человек, которому я мог бы доверять. Ты — другое. Больше, чем брат или просто друг, но я знаю, что не быть мне живым от тебя, если мы окажемся вместе. Нужно иметь две жизни, чтобы так рисковать. Потом как-нибудь объясню лучше. Пошли, представлю тебя губернатору. А я гадал, как мне пережить очередной обед в присутствии этих напыщенных гусей из столицы. Я про наших генералов, графов Бутальонских. У Бараката аж два главнокомандующих, но они продолжают по очереди наступать на хвост спящей змее. Эх, слушать глупцов, что есть без соли. А тут еще эта Кларисса.

— Я могу вмешаться, — предложил Арлинг.

— Нет-нет, — запротестовал Аджухам, поправляя кафтан, к которому, очевидно, еще не привык. Ему явно не нравились слишком обтягивающие силуэты драганской моды, но Аджухам мужественно терпел. — Ты пока здесь никто. Надо, чтобы люди к тебе привыкли, а то всю мою работу испортишь. Ты у нас, конечно, принц и наследник, но пока тебя не знают, сиди тихо. Отстоять Баракат принципиально важно. Если сдадим город и сбежим в столицу, тебя из лордов никто воспринимать не будем, а без поддержки губернатора Сатлтона нас вообще никто слушать не станет. Ничего, справлюсь с этой Клариссой. Если окажется благоразумной, уедет жить отдельно, не поймет — придется импровизировать.

Арлинг решил с Аджухамом не спорить и перевел тему:

— Ты знал, что Жуль — агодийский разведчик? И что у арваксов в плену наследные принцы Агоды, которых похитила Согдария?

— Не Согдария, а «Крепто Репоа», — поправил его Аджухам. — Да, упустить принцев было большой ошибкой. Провернуть такую сложную операцию и проворонить уже у себя дома — еще постараться надо. Слышал, что головы тогда полетели у многих. Про Жуля догадывался, хотел с ним побольше пообщаться, но мы расстались в Вольном. С Агодой все понятно, она с Согдарией всегда за первенство в мире сражалась. Это же мечта всех агодийских королей — построить военные крепости в тылу злейшего врага. Вот они и снабжают оружием арваксов, да и вообще вся эта военная кампания с руки Агоды, тут секретов нет. Вулкан там или землетрясение — неважно. Для Агоды главное измотать старых врагов. Если драганы победят, Согдария останется изрядно потрепанной, если наоборот — а шансы на победу Каюса Первого весьма значительны, еще лучше — арваксы долго противостоять натиску Агоды не смогут, они ведь вроде как союзники, поделят северные территории по справедливости.

«Почему-то Каюс не спешит отдавать принцев своим союзникам», — подумал Регарди, а вслух сказал:

— Я рад, что ты смог привыкнуть к местным реалиям, но раз у тебя все в порядке и под контролем, мне пора. Дела. Увидимся позже, я в Баракат еще загляну.

— Как позже? — удивился Сейфуллах. — Не-не, так не пойдет. Я должен представить тебя губернатору. У нас общее дело, не забывай.

— Прости, друг, но в этом я сомневаюсь. Да я ненадолго, через пару дней вернусь. Зачем я тебе? Ты и без меня прекрасно справляешься.

— Надеюсь, это не было сарказмом, — фыркнул Аджухам. — Когда ты последний раз нормально питался? Тут хороший повар, очень старается мне угодить, и у него неплохо получается. Плов был почти как дома.

— Я не голоден, — солгал Регарди. Он перекусил полосками вяленого мяса, найденными в запасах, которые оставил ему иман. Разумеется, не насытился, но сражаться с сагуро на сытый желудок казалось плохой идеей.

— Если пойдешь со мной, я расскажу тебе кое-что о Хамне, — выложил козырную карту Аджухам. — Иначе терзайся неведеньем.

— Да ты засранец.

— Вовсе нет, просто умею договариваться.

Глава 9. Еда и танцы

Арлинг привык находиться в тени, и когда свет упал только на него, почувствовал себя больше не в форме, чем, когда валялся раненый в пещерах Гургарана. К счастью, Аджухам был падок на светский блеск и старался привлечь к себе все внимание, что Регарди устраивало. Арлинг постарался сделать так, чтобы скоро надоесть баракатской знати, которая привычно сосредоточилась на его общительном «сыне». Удивительно, но никто не задавал вопросы о явной несхожести «родственников». Военные времена диктовали свои условия. Если о лжи и догадывались, то она всех устраивала.

Скупо поздоровавшись, Регарди сосредоточился на предложенных блюдах, дожидаясь, когда Аджухам освободится. Тот сетовал о большой нагрузке на «папочку», и просил всех держать его прибытие в тайне ввиду повышенной активности наемных убийц, которые поджидали племянника императора на каждом шагу. Хоть где-то Сейфуллах не солгал.

Губернатор, лысеющий коренастый мужчина средних лет, какое-то время еще вился вокруг Арлинга, оглушая его душным парфюмом, которым были обильно политы его камзол и парик, но, не добившись особой реакции, был вынужден откатиться к уже изрядно пьяному, зато общительному Аджухаму. Всех до одного интересовала слепота Арлинга, откровенные взгляды чувствовались почти физически. Из уважения к Сейфуллаху и его традициям Регарди надел на глаза повязку, хотя и знал, что любые признаки увечья — как та самая повязка слепого — воспринимались драганами с презрением. Но эта простая тряпица, оставленная ему иманом вместе с мечом Махди, была едва ли не последней его связью с прошлым, которое он так отчаянно пытался сохранить. И которое замораживалось, окутываясь ледяным пластом забвения, с каждым днем его пребывания в Согдарии.

Кто-то вспоминал былые дни, когда племянника императора долго искали, а потом вдруг нашли его истерзанное волками тело в диких лесах близ Ярла, другие судачили о причинах, почему Арлинг ослеп, но, в целом, в зале собралась лояльная императору знать, которая выражала открытое восхищение тому, что Седрик сохранил хоть какого-то наследника. Преемственность власти по старым традициям означала спокойствие. Эти старики не понимали, что на копыто лошади наступает жеребенок. Никто не вспоминал бывшего канцлера, словно его имя могло навлечь проклятие, как не было в зале прямых свидетелей событий двадцатилетней давности. Баракат — город хоть и крупный, но все же провинциальный. О былой дружбе Арлинга Регарди и Даррена Монтеро здесь не знали — к счастью того же Аджухама, который явно волновался, что прошлое его халруджи испортит ему планы. Нельзя было оставить без внимания и политику древних, направленную на смягчение национальной розни между колониями — она явно дала свои результаты. Кучеярская физиономия Сейфуллаха мало кого заботила. Или все усердно притворялись, выбирая меньшее зло.

К обязательным навыкам, которым учили в Школе Белого Петуха, относилось умение вести себя среди людей, не вызывая подозрения. Арлинг умел есть и пить, не глотая, при этом создавать образ последнего обжоры и пьяницы. Глядя, как Регарди уверенно двигался без чьей-либо помощи, а потом погрузился в еду и при этом умудрялся не тыкать вилкой себе в щеку или мимо рта, гости губернатора заключили, что слепота наследника — один из трюков, придуманных во имя какой-то тайны, а на самом деле племянник зрячий.

Не прошли даром и старания Аджухама, который мелькал то там, то сям среди гостей, убеждая всех, что наследник измотан дальней дорогой, но скоро придет в себя и одарит всех своим щедрым вниманием. С легкой руки Сейфуллаха также разошлась новость о том, что Арлинг прибыл в Баракат тайно, опередив свои войска на несколько суток. Плохая погода — отличный предлог для всего, в том числе и для оправдания того, что помощь придет завтра, а не сегодня. Наследник же, рискуя жизнью, прибыл раньше, чтобы поднять боевой дух гарнизона и жителей города. Неизвестно, поверил ли губернатор в очередную ложь Сейфуллаха, но звучал Сатлтон довольно, а племянника императора приказал оставить в покое. Город так долго ждал помощи, что всем было достаточно одной фигуры Регарди, чтобы снова воспылать надеждой.

О фиаско, которое обещало накрыть Баракат завтра и раздавить, по меньшей мере, лично Аджухама, Арлинг решил не думать. Сейфуллах должен был знать, что делает. Стараясь подавить злость на кучеяра за то, что тот до сих пор бродил среди гостей и не спешил делиться с ним новостями о Хамне (а возможно, и о Магде-Салуаддин), Арлинг сосредоточился на блюдах, медитативно вдыхая их запахи и вкусы.

И хотя пиром этот обед не назывался, вероятно, повару шепнули о том, что за столом будет присутствовать еще один высокий гость из южных земель. Несмотря на то, что Регарди был таким же драганом, как и все присутствующие, его называли «южанином». Кухня губернатора постаралась на славу, а барды терзали лютни, дули в дудки и надрывали глотки почти без перерыва. Нет, они хотели угодить не Арлингу, а тому образу, который родился в головах людей, измученных войной, поборами и безумными причудами старого императора. К их счастью, они не догадывались, что настоящее безумие Седрику только грозило. Люди угождали своей надежде, а обеденный стол казался алтарем, на котором собрали богатые дары во имя веры и мечты о хорошей жизни.

Докучливый слуга старательно называл каждое вносимое блюдо, но обоняние Арлинга переводило его слова на привычный язык, раскладывая фантазию повара на знакомые ингредиенты. «Жалупэ» оказались вареными вкрутую яйцами с шафраном и гвоздикой, «порсет» — горячим молоком с пряностями и клубничным вином, «труабон» — фальшивыми цыплятами из икры, миндального молока и рыбы, «кол» — сывороткой с яйцами и пивом. Много было дичи, которая считалась в Согдарии пищей лордов, ведь птицы летали у самого трона господа Амирона. Принесли и традиционного павлина с опереньем и раскрытым хвостом, который частенько украшал пиры драганов, но Регарди заподозрил, что кулинарный шедевр уже не раз посещал стол губернатора. Жесткое и невкусное мясо павлина вряд ли могло привлечь гурманов, какими, несомненно, были все присутствующие. Повар явно хитрил, используя одну и ту же тушку несколько раз. Не пропадать же труду.

Когда на третью смену блюд внесли мясо косули, свиньи, козленка, кроликов, а также пироги, пьяный мед, сливки с сахаром и клубнику, Регарди понял, почему Даррен обрадовался возможности затопить Баракат — город сидел на запасах, и осада обещала быть долгой. Люди за столом говорили о разном, но преимущественно о торговых делах — росте цен на пушнину, податях, скором закрытии трактов из-за снегопадов. Война существовала будто в другом измерении.

— Аллена видели, — выпалил Сейфуллах, присаживаясь за стол к Арлингу. Регарди давно сидел в одиночестве, потому что гости не определились — одни суеверно боялись слепоты, другие опасались нарушить субординацию, что его вполне устраивало. Все присматривались, ожидая, когда он себя проявит, но Арлинг никому не собирался давать такого шанса.

— Етобара?

— Именно, — Сейфуллах завладел вазочкой со сладкими сливками, но вдруг передумал, резко поставив ее обратно. Арлинг услышал новые голоса и понял, что в зал вошла очередная партия гостей. Перед кем-то из них Сейфуллах не хотел показаться обжорой. Особо утруждать слух не пришлось, потому что звонкий смех Альмас слышался даже сквозь пение менестрелей.

— Так вот, про Хамну, — Аджухам явно заторопился. — Ее видели в Алиньских горах, где-то в двух днях пути от Бараката. По моим данным, Аллен пытается возродить секту етобаров в Согдарии, и Хамна к нему присоединилась. Звучит логично.

— Почему не дома, а здесь? — удивился Арлинг.

— Нет у нас больше дома, — неожиданно огрызнулся Сейфуллах. — Все, что я любил, уничтожили. Родину любят за то, что она своя, а моего там ничего не осталось. Аллена понять можно. Ты легко забыл свою родину, о какой любви к отчизне можешь сейчас говорить?

Сейфуллах резко замолчал, потому что понял — он спорил вслух с самим собой, пытаясь ответить на вопрос, который давно себе задавал.

— Ладно, я погорячился. Просто не делай вид, что ты очень любишь Сикелию. Ты — тот случай, когда ни там, ни тут. Уж прости, но это правда. Да, Хамна твоя халруджи, но здесь другая земля, другие правила. Тебе следует ее отпустить.

«Также как ты отпустил меня?» — хотел спросить его Регарди, но тут снова заиграла музыка, и гости принялись спешно вытирать рты и руки, чтобы присоединиться к танцующим. Вместе с Альмас в зал вошла и Кларисса, которая скромно присела у дальнего конца общего стола, украдкой поглядывая на Арлинга с будущим женихом. Сейфуллах невесту либо не заметил, либо сделал вид, что не видит, и направился было к Альмас, явно собираясь пригласить ее на танец, но тут Регарди опустил свою новую руку ему на плечо, отчего Сейфуллаха заметно передернуло. Арлинг и сам замечал, что прикосновения у этой руки были неприятные — даже для него самого.

— Я хочу потанцевать с Альмас, — сказал он, приняв неожиданное решение. — А ты на сливки не налегай, живот вздует.

Аджухам правильно считал настрой Регарди и спорить не стал, настороженно провожая его взглядом. Он слишком хорошо его знал, безошибочно угадывая, когда возражать Арлингу не стоило.

А вот Альмас Пир была удивлена. Девушка полностью оправилась от пережитого и выглядела цветущей и здоровой. Арлинг молча подошел к ней и, подхватив за талию, закружил в вальсе. Казалось, минуло столетие, с тех пор как молодой Арлинг танцевал на столичных балах, и куда больше с тех пор, как великая учительница Атрейя довела его движения до совершенства. Не Альмас сейчас должна была быть в его руках, а Магда. Впрочем, развлекаться Регарди не собирался и сразу перешел к делу.

— Рад, что ты поправилась, — улыбнулся он Альмас, которая обладала великолепной интуицией и напряглась заранее, совершенно правильно не ожидая от танца с Арлингом ничего приятного.

— А у тебя хороший протез, — ответила она, перестав улыбаться. — Только холодный, будто ты эту руку у мертвеца отрезал.

— Сейфуллах говорит, что ему здесь нравится. И домой он пока не хочет. Ты тоже здесь собираешься остаться?

— А ты правда тот самый племянник императора или просто занял его место? — парировала она.

— Правда тебя не устроит, — ответил он, принюхиваясь. В изысканном аромате духов Альмас слышалось слишком много ноток миндаля — его подозрения оправдывались. — Помнишь, есть у вас такая поговорка: «Кто сумеет схитрить, тот два раза ест». Я опасаюсь, как бы ты не подавилась.

— Да, — кивнула она, нервно оглядываясь на Сейфуллаха, который непрестанно следил за ними. — «Не стремись захватить многое, потеряешь малое». Тоже хорошо звучит. Ты специально речь готовил или импровизируешь? А вот еще одна: «Лучше мало, да хорошо, чем много, да плохо». Тебя какая нравится больше?

— Мне понравится, если ты снимешь это ожерелье и отдашь его мне, — сказал Регарди, наконец, уловив источник запаха. — Зачем девушке с таким сложным прошлым столько яда?

Он почувствовал, как напряглись пальцы Альмас, но позволить ей отстраниться не дал и повел по новому кругу.

— Это для самозащиты, — пробормотала она. — Ведь сам сказал — сложное прошлое.

— Разумеется, — согласился Регарди. — Баракат поистине богатый город. Здесь найдется не только хороший перец и свежие финики, но даже каракутский яд, который по вкусу как сахар. Можно посыпать им любое угощение, и неприятелю даже понравится. Или неприятельнице.

— Я отдала тебе драгоценности!

— А я спас тебе жизнь, и не заставляй меня жалеть об этом. Снимай сама или я сделаю это сам. Уверяю, никто даже не заметит.

Поняв, что Арлинг настроен серьезно, Альмас едва заметно кивнула, и Арлинг ловко отстегнул украшение, спрятав его в пальцах.

— Мне безразлична эта девушка, но смерть — это не то, с чего нужно начинать новую жизнь.

— Сказал тот, чьи руки в крови, — фыркнула Альмас. — Я не собиралась травить Клариссу.

— Вот и замечательно, — Регарди резко остановился и, оставив Пир одну среди танцующих пар, направился к Сейфуллаху, чей взгляд полыхал гневом. Но Аджухам был не один и не посмел высказывать «папочке» претензии при свидетелях.

— Граф Петр Бутальонский, — недовольно представил он мужчину, который подсел к нему с бутылкой вина. — Наш главнокомандующий.

— Мы вместе с братом, — поправил его Петр, скаля зубы в щедрой улыбке. — Генрих сегодня не пришел, мучается желудком, но надеюсь, что вы познакомитесь завтра. Будем отмечать юбилей присоединения южных колоний, наш отец непосредственно участвовал в кампании, это почти семейный праздник.

Регарди пора было уходить, но он не удержался от комментария:

— А павлин будет?

— Простите? — не понял граф, но будучи человеком уверенным в каждом своем поступке, сарказма не понял. Он говорил с едва заметным акцентом, и Регарди предположил, что Бутальонские родом из северных городов. Вероятно, в их прошлом было не все чисто и гладко, раз братьев сослали в провинцию.

— Отец устал и уже уходит, — вмешался Аджухам, но Петр Бутальонский не мог отпустить Регарди, не убедив наследника императора в том, что является лучшим главнокомандующим в мире. Вцепившись в его рукав, он допустил свою первую ошибку.

— У нас неблагоприятная стратегическая обстановка, — пустился в разглагольствования граф. — Агода давит с Запада, арваксы теснят с Севера и Востока, колонии создают напряжение на Юге, и только грамотное управление поможет вывести страну из глубокого кризиса. Когда разлад, когда армия проигрывает, главная задача владыки — достичь гармонии. Именно так перед лицом испытаний стоит вести себя командиру и правителю. Тогда простой народ будет скорбеть в случае его гибели, а воины сочтут славой отдать за него жизнь в бою.

— Вот как? — Арлинг мог назвать даже страницу учебника, из которого сейчас цитировал Петр. Он не заканчивал Императорской военной академии, но в свое время иман заставил его прочитать и выучить все справочники по военному делу, какие существовали в мире. На всякий случай. — И как же достичь этой гармонии?

— Только в храме, выполнив ритуалы, получив благословение Амирона и отринув свои личные замыслы, — гордо ответил граф, довольный вопросом, которого, очевидно, ожидал.

— Святой Бой тоже относится к таким ритуалам?

Граф еще не понял, куда клонил Регарди, и смело продолжал:

— Несомненно. Сегодня вы увидите пример такой гармонии. Мы собрали лучших воинов, тех, кто радуется сражению в первых рядах и самоотверженно служит императору и Амирону.

— И тех, кто будет счастлив избавиться от позора, верно? — Арлинг вспомнил солдат со стены, радующихся, что вместо них на Святой бой отправили преступников и должников.

— Вы мыслите грамотно и широко, — похвалили его недалекий Петр и совершил вторую свою ошибку. — Не то, что ваш отец Элджерон. Вы совершенно правильно сделали, что уехали из отеческого дома и возмужали вдали, переняв все лучшее у кучеяров, но сохранив исконно драганское. Мой дядя служил при старшем Регарди и всегда считал его слабым и недалеким политиком, с чем я согласился, когда вырос и смог самостоятельно принимать решения. Колос на глиняных ногах — вот кем был ваш отец, в то же превратил и страну. Совершенно правильно, что император казнил его за измену. Нужно было сделать это раньше.

Наверное, граф был очень доволен своей речью, но так случилось, что в это время музыка кончилась, и последние слова услышали все. Сейфуллах замер, не донеся ложку до рта. Он все-таки подналег на сливки, ведь Альмас теперь танцевала с губернатором, по какой-то причине игнорируя Аджухама.

В груди Арлинга глухо стукнуло, провалилось, воздух вернулся в легкие не сразу.

— Мы говорили о ритуалах гармонии, граф, — прошептал он в наступившей тишине. — Осмелюсь поделиться одним. Так очищает…

Регарди резко выбросил вперед руку, ту самую, новую, которая давно пульсировала, подсказывая, что ему следовало сделать с самого начала. Слуги недавно обновили свечи, и в канделябре перед ним как раз горели две высокие свечи. Опустив руку в огонь, он заставил себя замереть, чувствуя, как горит кожа и исчезает в пламени метка, оставленная клеймом имана.

— Вы тоже должны попробовать, — прошипел он и, схватив руку Петра, сунул ее в пламя свечи. — Очень успокаивает, гармония наступает мгновенно.

Бутальонский завизжал, но Арлинг держал его до тех пор, пока огонь не уничтожил на его собственной руке метку, оставленную иманом, спалив и чужую волю. К ним бросилась охрана, но Регарди уже отпустил графа, отметив благоразумие Аджухама — хорошо зная своего бывшего халруджи, тот даже не пробовал остановить его.

— Именем императора приказываю продолжать обедать, — заявил Арлинг, продемонстрировав всем письмо с золотым гербом империи. Если у губернатора и появились к нему вопросы после того, что он сделал с рукой графа Бутальонского, то перед лицом всемогущего векселя они сразу отпали.

— Все мои дела решает Сейфуллах, обращайтесь к нему, — заявил Регарди, покидая зал. Никто не встал у него на пути, он же был рад, что надел повязку, которая скрыла слезы. И вызваны они были отнюдь не физической болью.

Глава 10. Святой Бой

К воротам его провожала целая свита, но большинство держалось на отдалении. Только Сейфуллах да губернатор Сатлтон мелькали за спиной, пока Арлинг широким шагом направлялся к группе воинов, выбранных для Святого Боя. Обоих впечатлила императорская бумага, где было указано имя Регарди, и если Сейфуллах хотел знать, откуда Арлинг раздобыл такой документ, Сатлтону же были нужны гарантии, что императорские войска прибудут вовремя. По крайней мере, у него появилось надежда.

— Ждите, — только и сказал ему Регарди, после чего повернулся к Сейфуллаху:

— Забыл сказать про огнеметы. На одном из холмов у города я закопал три ящика с бамбуковыми огнеметами, которые должны были достаться арваксам, но не достались. Будет возможность, заберите их оттуда. Долго они там не пролежат.

— Какие огнеметы? — уставился на него Сейфуллах. — Подозреваю, что ты не за протезом ходил. Что еще знаешь?

— Знаю, что Клариссу могут отравить, — Арлинг повернулся к генералу. — Если вам дорога дочь, отправьте ее из города при первой возможности. Помолвку лучше отложить.

Выл ветер, солнце, спрятавшееся за тучами еще утром, мрачно катилось к горизонту, небо бросалось редким колючим снегом. Вороны уже не скрывали свой прямой интерес в скорой человеческой смерти. Они нетерпеливо нарезали круги над долиной, задевая крыльями рвущиеся от ветра городские флаги на сторожевых башнях. Арлинг поежился. Он отвык от холода и снега навсегда, душа и тело стремились к жарким пескам и зною. Его черная рука пахла горелой плотью, но впервые ощущалась своей. Что до боли, то она давно не имела значения.

Двадцать солдат, выбранных для Святого Боя, были похожи на молодых бычков у ворот мясника. Рядом стоял священник и читал молитву Амирону. Регарди даже обрадовался совпадению. Это был именно тот самый священнослужитель, который в Вольном помогал вызвать Тысячерукую. Вполне вероятно, что Арлинг был последним человеком, которого священник хотел бы видеть, но сам Регарди обрадовался. Внутри все шептало о черной септории. Ее время приближалось быстрее, чем снег таял на коже и одежде людей, собравшихся перед воротами. Сквозные двери проходили через все три городские стены и заканчивались узкой решеткой, которую преграждал огромный каменный блок, поднимаемый рычагом.

— Помолимся, дети мои, господу нашему Амирону, — вещал священник солдатам, не замечая Арлинга со свитой. — Перед Святым Боем от всего сердца простим всех, на кого держим обиду, чтобы стань абсолютно свободными в жизни и смерти. Повторяйте за мной. Пусть наша любовь, сила и свет наставляют и утешают в трудном пути. Мы любим господа нашего Амирона, Отца Небесного, а он любит нас. И мы счастливы. Повторите, дети мои. Мы счастливы умереть за Господа и Владыку!

Арлинг положил свою черную обожженную ладонь ему на плечо, отчего священник подпрыгнул от неожиданности:

— Рад встречи с тобой, доран Петр, — улыбнулся ему Регарди, понимая, что улыбка вышла не очень дружелюбной. — Мне снова нужна твоя помощь.

— Изыди, дьявол! — пролепетал священник, но убежать ему не дала охрана губернатора, который не знал, как себя вести с императорским наследником и постоянно оглядывался на Аджухама.

— Что ты задумал? — набросился на Арлинга Сейфуллах, забыв о субординации. — Хватит уже, пошли на стену, сверху виднее. Что ты к этому жрецу прицепился? Пусть он выполняет свою работу. У нас свои дела имеются.

— Сейчас я расскажу вам, что нужно делать, — сказал Арлинг тоном, который позаимствовал у Нехебкая. — Ты отправишься на стену, а я — за стену. Эти солдаты разойдутся по казармам до следующих приказов, я же встречусь с арваксами один и проведу Святой Бой по своим правилам. Мне нужен только этот священник и два лучших коня. Я бы предпочел парфянскую породу любой масти, доран Петр пусть выбирает сам. Если кто-то мне помешает, отправится на гильотину. Даже ты Сейфуллах. У меня дело государственной важности.

И про себя добавил: «Спасти императора от безумия и всех нас от сагуро».

— Я с ним никуда не поеду! — закричал священник. — Он же дьявол! Вы кого в город пустили!

Но дорана Петра никто не слушал, среди губернаторской свиты поднялся возмущенный крик, Арлинг же склонил голову и положил руку на рукоять меча, отстегнув чехол ножен. Сейфуллах сдался первый, почувствовав его настрой. Зная его не один год, он понял, что если Регарди задержать, все может обернуться насилием — остановить Арлинга никто не сможет, а вот жертвы появятся уже по эту сторону стены.

— Как у нас говорят, у быка не старится морда, а у героя сердце, — сказал Аджухам, наигранно вздохнув. — Буду ждать тебя к ужину, отец. Повар обещал удивить нас шербетом.

Еще полчаса ушли на то, чтобы до всех присутствующих дошло намерение Арлинга, а также на поимку священника, который таки удрал.

— Я сам объявлю арваксам о нашем решении, — заявил Арлинг, принимая древко с ритуальным стягом, который должны были нести солдаты, выбранные для Святого Боя.

Конем он остался доволен. Крупный, красивый, горячий, с хорошими, крепкими ногами, коротко стриженной гривой и длинной челкой, в которую были вплетены ленты. Арлинг провел ладонью по теплому крупу, предположив, что конь вороной масти — глубокого черного цвета с синим отливом. В Сикелии он ужасно скучал по лошадям, особенно по таким изысканным породам, как этот, здесь же, ему вспоминался его верблюд Камо.

Неизвестно, чем припугнули священника, но привели дорана Петра уже окончательно сломленным. Осев мешком в седле, он обреченно уставился в холку своего буланого, очевидно, попрощавшись с жизнью.

У самых ворот на ноге Арлинга повис Аджухам:

— Я, конечно, все понимаю, у тебя свои тараканы в голове, и я даже думать не хочу об их размерах, но может, все-таки отправим солдат? Если хочешь устроить с арваксами переговоры, давай сделаем это дипломатически. Ты думаешь, они восхитятся твоему героизму? Допустим, ты перебьешь их воинов, в этом я не сомневаюсь. А что дальше? Сражаться вы будете далеко, быстро до стен города не добежать, тебя просто расстреляют лучники. Или из осадных машин пульнут, баллисты они уже построили. Но, скорее всего, тебя изрешетят стрелами. Все понимают, что никакой это не Святой Бой, мы просто тянем время — и Баракат, и Даррен. Эта солдатня, — Сейфуллах кивнул на воинов, про которых в суете все забыли, — отребье, какое только нашли. Думаешь, мы стали бы отправлять на бойню ценных воинов? Профессионалы нужны здесь, а уж про тебя я и вовсе молчу. Хочешь драться — потерпи до прихода войска герцога Тарентского, мы получили известие, что он уже в пути. Если сеча, то по всем правилам, а это что? Ты не против двадцати арваксов сейчас идешь, а против всего их воинства. Прости, но такое даже тебе не по зубам. Скажи мне честно, что ты собираешься делать?

— Я буду танцевать черную септорию, друг, — Арлинг кивнул Сейфуллаху и направил коня к выходу. — Но зрелища, увы, не обещаю.

За воротами города ветер скакал галопом, резвясь в долине, как необъезженный мустанг. Если арваксы и надеялись утопить Баракат, то все ставки на утопление города они не делали. Готовилась длительная осада, вовсю работали плотники, которые строили не только осадные башни, передвижные галереи и машины смерти, но и бараки для солдат и провизии, навесы, палатки. Заканчивалась осень, в затылок людям дышала зима.

Арлинг с Петром отъехали от крепости салей на двести, когда их остановил выехавший навстречу отряд противника со стягом Святого Боя цветов арвакского царства. Арлинг слышал, как полотнища забились в унисон под грозным дыханием ветра. Обе стороны спешились, но сближаться не спешили.

За спиной Арлинга замерли столетние стены Бараката, позади арвакских воинов гремели барабаны, гудели гонги и колокола — арваксы применяли все известные психологические приемы воздействия на противника, явно собираясь деморализовать защитников города. К небу были подняты и полоскались знамёна и сигнальные флаги, где-то вдали командиры говорили солдатам красивые слова, вдохновляя их умы и сердца на подвиги и верную гибель.

Правда, никто не ожидал, что из Бараката выйдет только один воин. Доран Петр всячески демонстрировал, что к воинской профессии он отношения не имеет — то и дело поправлял рясу и потрясал ритуальным посохом с лентами.

Арваксы ждали объяснений, Регарди же одним ухом слушал, что толкует Нехебкай, который всерьез озадачился предстоящей септорией, вторым собирал информацию о стоящих напротив воинах. Легко одетые, в кольчугах, вооруженные только мечами они пахли не арваксами. Сейфуллах был прав, никто из сторон не спешил расставаться с профессиональными воинами. Героизм, репутация, честный поединок — слова, которые в этой войне не употреблялись. Напротив Арлинга и священника замерли двадцать человек, собранных из самых разных народностей. Он узнал кучеяров, одного керха, пару шибанцев, остальные были драганами. Люди угрюмо смотрели на своего единственного противника, все еще ожидая, когда присоединятся другие девятнадцать. Арлинг предположил, что против воинов Бараката выставили пленных, которым пообещали свободу. Если тех, кто сражался за арваксов, настораживал только один воин, который вышел на Святой Бой, то Регарди не нравился резкий химический запах, исходивший от десяти пленных, стоявших за спиной первой десятки. Противник изначально выстроился в два ряда.

Определив, наконец, запах зажигательной смеси, Арлинг почувствовал облегчение. Подловить слепого засадой было сложно. А вот то, что арваксы нашли агодийские бамбуковые огнеметы раньше защитников города, было обидно. Регарди слышал о таком оружии, но ни в Согдарии, ни в Сикелии его не использовали. Вероятно, оно было в новинку и для арваксов, вот те и решили заодно проверить подарок Агоды экспериментальным путем. Спрятавшиеся за спинами первой группы держали те самые бамбуковые огнеметы с уже зажженными фитилями.

Арлинг поднял руку к груди, туда, где под рубашкой холодел медальон Видящей и поцарапал себя, вдавив ногти глубоко в кожу.

— Я, Арлинг, сын своего отца, ученик Махди, вассхан и халруджи, пришел не за вашими жизнями. Я буду биться от имени Бараката в Святом Бою один вместо двадцати воинов. Но прежде чем мы начнем, пусть священник сотворит молитву. Неважно, кому из богов вы вверяете свою душу — Амирону, Нехебкаю или Тысячерукой. Важно, что сегодня мы все сделаем по правилам.

Обернувшись к дорану Петру, Регарди кивнул ему, велев начинать.

Священник, спрятавшись за коня, звучал едва слышно, но по мере того, как кровь выступала из глубоких царапин на груди Арлинга, согревая медальон, ветер все ближе подлетал к людям, все дальше разнося проникновенные слова. Доран Петр молился от души, он не верил, что доживет до заката.

— Отец Небесный! Благодарю тебя за все! За то, что я есть, за все, что я делаю, за все, что имею. Все во славу Твою! Мой бог Амирон, ты лучше знаешь, что нужно для меня и всех людей в мире, благослови и прости. Пусть будет так, как тебе угодно, поскольку на все воля твоя. Да будет только она!

Арлинг крутанул меч, чувствуя, как под ногами разверзается бездна. Это был хороший меч, старый, опытный, закаленный. В нем жил дух Махди, который советовал своему ученику не делать то, что задумано. Нехебкай сомневался, обуреваемый страхом, а новая рука хотела отрубить всем головы и, разумеется, конечности. Арлинг не спорил с ними, обещая победу, надежду и много рук, если безумный план сработает.

Убрав с ладони метку имана, он почувствовал себя увереннее. Ничто не мешало Тысячерукой слышать его голос. Нехебкай ворчал, что Арлинг похож на цыпленка в поле, над которым кружат коршуны, но Регарди не собирался долго служить приманкой. Его чувства обострились, а движения замедлились, став плавными и танцующими. Где-то в скалистых горах ревела и громыхала река Дикая, и Арлинг чувствовал, как ее капли пронзают воздух, наполняя его ледяным влажным дыханием. Крутые холмы, тернистые кусты в распадках и предлесье, густая пыль на вытоптанном арваксами поле, покрытое крупицами сухого снега кустики травы, колыхающиеся под порывами ветра у ног вражеского отряда — все оживало в молитве дорана Петра, в голосе которого звучал уже не страх, а исступление. Священник упал на землю и бормотал, закрыв голову руками. Арлинг тоже чувствовал, что к людям на поле присоединился кто-то еще. Неведомое присутствовало незримо, притворяясь ветром, но Регарди твердо знал — нестоящий ветер со свистом умчался прочь, захватив с собой воронов, которые решили, что полакомятся человеческим мясом в другом месте. Там, где жил человек, побоищ и мертвецов всегда хватало.

— Всевышний бог Амирон, творец неба и земли, благодарю тебя за жизнь, дарованную мне и другим, — неслись слова Петра над будущем полем боя, а пленники, посланные арваксами на Святой Бой, приступили к тому, ради чему их сюда и посылали.

Первый ряд присел, а те, кто стояли сзади, подняли огнеметы и направили их в сторону Арлинга, который дергался и раскачивался в разные стороны, являя собой пример сильно неуравновешенного поведения. Черная септория разительно отличалась от той, что обучал его Махди. И прежде всего тем, что не Арлинг развлекал мир, а мир начинал танцевать по его воле.

Может, огнеметы, действительно, были лишь экспериментальным оружием и имели кучу недостатков, а может, идея сжечь противника вместо честного боя не понравилась богам, которых призвали в человеческий мир без ведома и согласия, но, так или иначе, оружие не сработало. Дула, которые придерживали специальными устройствами воины, сидящие в первом ряду, выпустили тонкий дымок и зачахли, погаснув навсегда. Конечно, всегда имелся запасной план в виде мечей, которые тут же вылетели из ножен, но Арлинг чувствовал, что мечниками эти воины были так себе, а керхи с кучеярами и вовсе не уверенно чувствовали себя с прямыми полуторными мечами вместо привычных сабель. Их движения, позы и дыхание — все говорило о том, что с клинком на «ты» они не говорили.

— Отец наш небесный, Амирон, ты видишь и знаешь то, чем мы сегодня живем. Это самое лучшее, что мы смогли себе позволить, благодаря опыту, знаниям и умению, дарованными тобой.

Слова проносились над полем, и звучали они уже не голосом Петра. Арлинг чувствовал Тысячерукую, которая огнем дышала ему в затылок, но среди людей она еще не появилась.

— Даруй иметь и проявить в наших сердцах любовь, в разуме мудрость, в теле силу, а в духе волю.

— Я люблю тебя, Магда, — прошептал Арлинг, чувствуя, как арвакские пленники, а также священник и кони начинают собираться вокруг него в чудовищный хоровод, лишенные рассудка, желаний, мыслей. Им еще принадлежали жизни, но черный солукрай пил их души, с каждой секундой вытягивая все больше сил.

«Приготовься, — шепнул Нехебкай, и Регарди почти физически почувствовал его страх, потому что сагуро больше не были подконтрольны древним. — Она окажется в любом из них».

— Я прошу прощения у всех, кому давал повод обращаться со мною несправедливо, — тянул Петр, двигаясь вслед за высоким шибанцем в жилетке из медвежьего меха. За руки они не держались, но кружили вокруг Арлинга, раскачиваясь в стороны, поднимая руки с оружием к небесам, задирая ноги в нелепых па, навязанных им чужой волей.

В свое время Арлинг так и не простил отца за все, что тот совершил с Магдой и его жизнью, а сейчас у него не было сил на это. Он мог изрубить двадцать человек, но не находил в себе силы заглянуть в прошлое, где его отцом был Элджерон Регарди.

— Я прощаю себя за то, что обижался и гневался, ведь только любовь к тебе, мой Бог, имеет значение. Только она главное.

Арлингу захотелось пронзить священника немедленно, потому что он не собирался прощать никого. В гневе, обиде и ненависти черпала силы его черная септория.

— Любовь — главное, — повторил доран Петр, счастливо улыбаясь, потому что каждый участник септории видел свой путь. — В любви источник жизни.

Этим словам Арлинг не мог возразить.

— Люблю тебя, Магда, — повторил он. — Пребудь во мне, со мною, через меня.

Тысячерукая появилась внезапно, оглушив все его чувства и на миг заставив поверить, что черную септорию он все-таки проиграет.

Священник первым выскочил из круга, больше не размахивая посохом и не задирая ноги в нелепом танце. Оглянувшись, Петр, уступивший место Тысячерукой, выхватил меч у кучеяра, который в тот момент проносился мимо, безумно отплясывая. Однако богиня быстро сообразила, что оказалась в старом, немощном теле, которое и меча удержать толком не может, и покинула дорана до того, как Арлинг ее заметил.

В следующие несколько секунд Тысячерукая металась по телам плясавших вокруг Регарди людей и животных, пока не остановилась на том, кто показался ей самым умелым воином. Арлинг знал, что у него только один шанс, ведь богиня все равно ударит первой.

Но она была лишь сагуро в теле человека, а он — учеником Махди, уроки которого впитались в его плоть и кровь еще на Огненном Круге. Принцип «единого меча» представлял собой сложную комбинацию молниеносных движений, требующих великолепной реакции и отточенной техники. Нехебкай просился помочь, но Арлинг не любил, когда в нем сомневались, и прогнал Змея прочь.

Чутье не подвело Регарди, позволив ему почувствовать опасность, идущую от лохматого воина-шибанца в медвежьей жилетке. Руководствуясь внутренним ощущением, Арлинг неосознанно атаковал его первым, опередив на доли секунды. Клинки со звоном столкнулись, безумный танцующий круг замер. «Единый меч» был опасным, однако самым коротким путем к победе. Регарди и Тысячерукая нанесли удары одновременно, но через секунду в живых остался только один. Единым ударом Арлинг отбил смертоносное лезвие вражеского меча и поразил лохматого воина насмерть. В холодном воздухе раздался хруст разрубаемой плоти, и меч Махди напился крови.

— Я забираю твою волю, Тысячерукая, — прошептал Арлинг и преклонил колено перед убитым шибанцем. Черная септория закончилась и все ее участники, за исключением Регарди, без сил повалились на землю. Арлинг ничего не почувствовал, кроме облегчения, что лошади остались живы. Он уже давно не требовал от себя любви к роду человеческому.

А в следующую секунду произошло то, что предсказывал Аджухам. Арваксы, удивленные и недовольные исходом Святого Боя, не придумали ничего лучше, как усыпать тех, кто выжил, градом стрел. Арлинг схватил священника, лежащего к нему ближе других, и втащил за тушу вороного коня, который пал первым. Петр кричал — стрела попала ему в ногу, пронзив ступню. Хромота ему была обеспечена, но в отличие от остальных он хотя бы остался жив.

Лучники Бараката ответили сразу же, но место боя, которое выбирали арваксы, находилось за пределами полета их стрел.

Арлинг почувствовал ее задолго до того, как арваксы перестали стрелять. Град стрел не исчез, но сменил направление. Неизвестно, был ли Даррен среди тех, кто отдавал приказы, или Монтеро командовал рытьем нового русла реки Дикой, однако среди арвакских офицеров сейчас явно творилось неладное.

Со стороны моря в долину вползала огромная сколопендра, и укусы сотен стрел, сыпавшихся уже с обеих сторон — теперь стреляли и лучники Бараката, ничего для нее не значили. Со времени последней их встречи Салуаддин стала еще больше. Она переползала с холма на холм, даже не утруждаясь — для нее они были всего лишь неровностями земли.

Но Арлинг ничего этого не видел. Не только Тысячерукая почувствовала его зов. Та самая Магда, которую он когда-то встретил на охоте в мастаршильдском лесу, сейчас шла к нему — с распущенными волосами цвета антрацитового угля, в легком синем платье до пят, босая, с улыбкой на любимом лице. В Магде все было просто, знакомо, трепетно. Она волновала душу, бередила сердце. Арлинг видел ее так же, как тогда Тысячерукую в церкви Вольного, остро чувствуя ее близость, и в то же время понимая, как далеко они сейчас находились друг от друга.

Регарди поднялся, вытащил из-под мертвого коня священника и выставил вперед ладонь, призывая Магду остановиться. Фадуна поколебалась, но замерла, а потом низко склонилась перед Арлингом, метя волосами по замерзающей траве. Регарди поклонился ей в ответ, после обернулся к священнику и сказал:

— Я хотел бы, чтобы ты спел брачную песню. После будешь свободен.

— Какую песню? — ошарашенно переспросил Петр, стараясь не делать резких движений. Арлингу было все равно, что тот видел, главное, что видел он.

— Любую, — кивнул ему Регарди и решительно направился к Магде. Взяв ее ладони в свои, притянул к себе, чувствуя хрупкость плеч под руками, шелк волос, взметнувшихся ему в лицо, робкие ответные объятия. Сагуро Магда тоже кое-что поняла со времени их последней встречи в ущелье и не торопила события. Как и Арлинг, она знала, что таких моментов у них осталось немного, возможно, этот был последним.

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Регарди и, не став дожидаться ответа, надел кольцо, которое скрутил из засохшей травы, ей на палец.

— А ты станешь моим мужем, — кивнула Магда и, обмакнув ноготь в лужицу крови, которая натекла из трупа у ее ног, нарисовала кольцо у него на пальце.

Их поцелуй длился мгновение, оба тут же отпрянули, понимая, что черта, проведенная между ними, уже выросла в непреодолимую преграду.

Не светел-то месяц, он зарей всходит,

Он зарею-то зашел вечернею.

Он считал звезды на небе,

Одну звездочку недосчитывал.

Он ходил, искал свою звездочку.

— Как зовут суженую? — спросил священник, прерывая песню и держа глаза плотно закрытыми. Он явно опасался за свой рассудок.

— Магда, — прошептал Регарди, делая еще один шаг назад от той, которая была недостижима.

Что заря-то вечерняя — свет Арлинг,

Звезда утренняя — Магда.

Священник перевел дух и закончил:

Живите долго,

Радуйте нас

И друг друга глаз,

Пусть на осколки летят беды,

Хорошая пара.

Доран Петр замолчал и что есть духу припустил, хромая, к стенам Бараката, чтобы забыть увиденное как в страшном сне. Арлинг был рад, что у священника от страха отключился рассудок, потому что единственно выживший конь — тот самый буланый, на котором Петр выезжал из города, был нужен ему самому. Время перешло на секунды. Коня пришлось ловить и вскакивать в седло уже на скаку. К счастью, обошлось без понуканий — животное помчалось к горам, спасая свою жизнь.

— Сколько рук! Мы должны вернуться и все их забрать, — шептал в голове Арлинга новый голос, когда он проносился мимо расстрелянных тел арвакских пленников.

— Ты, как всегда, все испортил, — ворчал Нехебкай. — А можно было эту стерву просто убить. Зачем нам теперь еще и Тысячерукая?

— Больше рук! Секи, руби, отрезай! — жаждала крови новая гостья в его голове, и Регарди не мог с уверенностью сказать, что сам этого не хочет. Теперь две его руки казались слишком малым количеством.

Он успел отманить Магду-Салуаддин до того, как она обратила внимание на арвакское воинство, в страхе убегающее в леса. Огромное тело древней сколопендры прокатилось по осадным машинам и палаткам, в щепки разнеся все старания военных инженеров и плотников. Буланый, может, и был конем, но, чувствуя, как ему на копыта наступает чудовище, превратился и в птицу, и в козла одновременно. Взлетев на высокий валун, конь полез по осыпающейся насыпи вверх, туда, где упирались в тучи резкие края скал, похожие на обломанные мечи, покрытые ельником, напоминающим остроконечные пики.

Арлинг не оглядывался. Сознание подкидывало злые образы. Вот, Магда-девушка ползет по кургану, царапая пальцы о терновый кустарник, поскальзываясь на мелких камнях, которые, словно волны, уносили ее вниз, к подножью, но она с упорством неуспокоенной души восставала и продолжала преследование. Вот, древняя Салуаддин врезалась в крутое взгорье, раскалывая валуны и разбрасывая вокруг себя каменную крошку. Огромная туша карабкалась наверх, выворачивая с корнями стволы кедров и елей, за которые пыталась цепляться.

А за ними летели вороны, которые кружили над Магдой-Салуаддин, не решаясь спуститься ниже, но явно привлеченные неведомой тварью. По какой-то причине она очень их волновала.

Буланый все-таки оступился. В последний момент Регарди прыгнул из седла, скорбя о скорой лошадиной смерти, которая неминуемо ждала коня внизу, куда его уносила сорвавшаяся вместе с ним каменная масса. Там Салуаддин уже раскрыла пасть, принимая очередную жертву. Взобравшись на толстую ветку кедра, который из последних сил держался корнями за осыпающийся грунт, Арлинг замер, дожидаясь, когда Салуаддин подползет ближе. Дальше наступил черед скорости и удачи. За первую отвечало тело, натренированное Махди, за вторую — плененные им сагуро, которые не хотели погибать вместе с ним. Арлинг успевал сделать очередной прыжок до того, как щупальце древней богини ломало дерево. А вороны кружили все ниже, смелее подбираясь к божественной плоти.

Регарди почувствовал черный солукрай, вскипающий в его крови, в тот момент, когда ободрал тело о колючую хвою могучей ели, в крону которой прыгнул, спасаясь от удара Салуаддин. Кровь снова брызнула на медальон Видящей, вековой ствол застонал и стал заваливаться в ущелье, по краю которого Арлинг с Возлюбленной устроили скачку смерти.

Третьим участником их гонки стал Северный Ветер Сторм, который давно поджидал Арлинга в горных высотах, не подозревая, что жертва успела превратиться в охотника. Макушка ели рухнула на противоположный берег ущелья, отломив кусок скалы, который с грохотом унесся к бушующим порогам Дикой, но застряла в породе напротив, превратившись в диковинный мост.

От удара Регарди подбросило в воздух, но он умудрился схватиться за ветку и забраться на ствол, чувствуя, как черная септория вызывает в этот мир еще одного сагуро, а его Магда рвется к краю обрыва, застряв телом между могучими соснами, которым надоело падать и проигрывать. Сплотившись, они зажали древнюю Салуаддин шершавыми боками, тогда как вороны, собравшись в гигантскую черную стаю, принялись клевать застрявшую богиню, не причиняя ей особого вреда, но доставляя массу мелких неприятностей.

Мелкие неприятности окружали и Арлинга, в которого сопротивляющийся его септории Бог Северного Ветра бросал все, что можно поднять в воздух — ветки, корни, камни и даже кусты, вырванные с корнем. Но теперь у Арлинга в плену была еще и Тысячерукая. Потянувшись к ней, он взял все, что хотел, сокрушив сопротивление Сторма. Но сагуро давно не были теми новыми, слабыми богами, которых застали врасплох ворвавшиеся в человеческий мир древние. Сторм в ответ собрал всю злость, скопившуюся на Регарди, и вместо того чтобы подчиниться его воле, поступил по-своему.

Отчаянно и тоскливо закричал лебедь, чья судьба была отбиться от стаи и оказаться в водовороте страстей, накрывших ущелье Алиньских гор. Грациозная белая птица взмахнула крыльями и потеряла себя, покорившись Сторму.

«Птицы, не люблю их», — подумал Арлинг, слыша, как вороны терзают Магду, а его лебедь Сторм чувствует прилив небывалых сил и начинает махать крыльями с новой надеждой.

Человек тверже камня и нежнее розы, говорил иман, когда обучал слепого юнца быть самим собой. Лепестки давно опали, осталось закаменевшее сердце. Оно шептало Арлингу, что камни летят только вниз, и в воде им не страшно.

Свой главный прыжок в жизни Регарди совершил, когда Магда, вырвавшись из цепких лап сосен, подбежала к обрыву и, упав на колени, протянула к нему худую руку с кольцом на пальце.

— Я буду ждать тебя, муж мой, — прошептала она падающему Арлингу.

Когда он в полете отрубил лебедю красивую голову, окропив себя птичьей кровью, небо окрасилось не красным, но черным, потому что ворон вдруг стало слишком много. Они родились из хмурых туч и черными молниями метнулись к лежавшей на обрыве Магде, которая все еще протягивала к летящему вниз Арлингу руки.

А Регарди стал ветром, пустотой, лесом и солнцем, которое без сил рухнуло за горизонт, погрузив мир в кромешную тьму. Та ночь была беззвездной, и ни одно светило не заглянуло в ущелье, по дну которого гремела река Дикая, уносящая безголового лебедя и того, чье сердце превратилось в камень, перестав быть розой.

Глава 11. Мясник и Каратель

Арлинг помнил сильные руки, тащившие его из воды, жесткую скачку животом поперек седла, крики воронов, рвущих волосы Магды, и шепот множества голосов в его голове.

— Помни, откуда пришел, — шептал один.

— Думай, куда идешь, — вторил другой.

— Нет покоя убийце — ни у реки не напиться, ни на горе не выспаться, — шипел Нехебкай.

— Не летай на чужих крыльях, только на собственных, — сказала Магда, низко склонившись и целуя его в лоб. Голова Арлинга лежала у нее на коленях, а ноги были жесткими, тренированными, способными сломать человеку ребра одним ударом.

— Тебе надо проснуться, — снова прошептала Хамна-Акация и, выпрямившись, принялась отрешенно глядеть в окно. Кажется, она сидела так с ним целую вечность.

— Не уходи, — Арлинг отчаянно цеплялся за образ, который дарила ему кучеярка, но искал он другую.

— Мы тебя ненавидим и желаем вечных страданий, — искренне прошептали голоса у него в голове, но их прервал Нехебкай, который звучал довольно впервые за много дней.

— Ты, конечно, все сделал не так, как нужно, а по-своему, однако получилось неплохо. Вставай, еще двое выродков на свободе.

— Мерзкий, гниющий червь! Тебя сожрут твои же личинки! — не остались в ответе голоса.

— У меня нет паразитов, — возмутился Индиговый, но тут Арлинг сел и, запустив пальцы в отросшие волосы, сдавил себе голову, прогоняя всех непрошеных поселенцев. Впрочем, он лукавил. Последние гости были вполне предсказуемы.

— Хамна, ты жива, — Регарди взял ее пальцы в руки и, поднеся к губам, поцеловал. — Чтобы я без тебя делал.

— Пошел бы на корм местным рыбам, — лаконично ответила кучеярка, отстраняясь. Встав, она отдернула шторы, пуская в комнату еще яркий свет. Скоро солнце не будет способно на такой блеск. Зимы в Согдарии тусклые и бледные, а дневной свет заканчивается скоро после обеда. Арлинг повернул ладонь к верху, впитывая кожей скудное тепло. Он отчаянно скучал по щедрому сикелийскому зною. Солнце Сикелии было другим — оно могло убить или обласкать, но его было трудно не любить.

— Жива, — кивнул Регарди своим мыслям. — Встретила своих?

Иногда лучше было сказать прямо.

— Салуаддин прогнала меня к побережью, пришлось делать крюк, чтобы вернуться, — спокойно ответила Хамна, оценив его прямоту. — Нет, я не видела Аллена. Он и другие остались в прошлом. Я с тобой до конца.

Не думал Арлинг, что когда-нибудь услышит такие слова. Етобары никогда не предавали своих. Разве что поведение Хамны объясняла полная гибель секты, заменившей ей семью. И теперь Регарди стал ее новым домом. Они были нужны друг другу, и Арлинг был рад, что Хамна сумела убежать от Салуаддин и выбрала его, а не Аллена.

— У тебя новые руки, — кивнула ему кучеярка. — Одна черная, вроде как меньше, похожа на женскую, вторая с виду прежняя, но другая, на одном из пальцев кровавый обруч. Будто шрам или татуировка.

— Я сходил к мастеру протезов и выбрал самый подходящий вариант, — попытался отшутиться Арлинг, понимая, что к этому разговору еще придется вернуться. — Мы в Баракате?

За окном шумел город, и в говоре вечерних улиц не слышалось ни намека на осаду или штурм стен. Разговоры велись лениво, размеренно, как и полагалось под конец рабочего дня. Людей волновали подати, новые ярмарочные сборы, повышение цен на масло и аномально теплая осень. Арлинг прислушался к треску огня, жарко полыхающего в камине, и подумал, что не прочь, если Хамна подбросит еще немного дров. Впрочем, он мог сделать это и сам, потому что уже выяснил, что с ним все в порядке — ушибы, царапины и пара глубоких порезов на ногах (уже зашитых) проблем не причиняли.

Последнее, что он помнил: Магда, стоящая на коленях у обрыва, окутанная черным облаком волос, и напавших на нее воронов. Безголовый лебедь, падающий вместе с ним в поток реки Дикой. Ледяная вода, сковавшая тело. Чувство безысходности от того, что время текло слишком быстро. Сагуро, которых он оставил в живых, вопреки приказам имана. Две черных септории, забравших все силы, из-за которых он проиграл холодной воде.

А впереди ждали еще два сагуро, о которых было ровным счетом ничего не известно.

— В Баракате есть кладбище? — задумчиво произнес он вслух. Хамна окинула его мрачным взглядом, зато Сейфуллах, как раз ворвавшийся в комнату, решил, что вопрос адресован ему.

— Тебе туда еще рано, — уверенно заявил он. — Руки-ноги на месте, и слава богам за это. А что касается головы, то ты молча кивай и соглашайся. Мы почти обо всем договорились, но прибыл наш мясник и заявил, что не уберет войска, пока тебя не увидит.

— Нет, — уверенно покачал головой Арлинг. — Мне надо на кладбище. Или туда, где тут всех хоронят.

— Да тебя никто туда не пропустит, — продолжал игнорировать его Сейфуллах. — Ты отсутствовал всего сутки, а люди такого уже насочиняли. Ты и старец всемогущий, и оборотень, и шаман. В общем, ты опять все усложняешь. Зачем было этот цирк со Святым Боем устраивать?

— А больше ничего не побеспокоило? — огрызнулся Арлинг. — Почему старец?

— Допустим, ты, правда, немолод, хотя и хорошо сохранился, — кивнул своим мыслям Сейфуллах. — Если ты про чудовище, то я считаю, что это галлюцинация. Причем, массовая. У нас в песках такие миражи случаются, почему бы и здесь им не бывать. Губернатор Сатлтон, и графы Бутальонские, и арвакские генералы тоже так думают.

— Именно поэтому они и решили договариваться о мире, — ехидно заметила Хамна. — Потому что напугались иллюзии.

— Да ну тебя, — махнул рукой Сейфуллах. — Арлинг, ты не можешь бросить меня в такой ответственный момент. Хочешь, чтобы из-за тебя погибли невинные дети и беременные женщины?

Регарди поморщился.

— Только не начинай. Я попрощался с Дарреном в Сикелии. О чем вы не можете с ним договориться?

— О принцах, — вздохнул Сейфуллах. — Арваксы готовы нам их отдать, но за золото по весу равному весу мальчишек. А там кабаны настоящие, такое впечатление, что их специально откармливали.

— Арваксы лгут. Агодийские принцы сейчас плывут с Жулем к себе домой.

— Теперь понятно, почему тебя так тянет на кладбище, — съехидничал Сейфуллах. — Ты слишком часто говоришь о мертвых. Голову Жуля арваксы принесли с собой на переговоры. Как военный трофей. Интересовались, не нужно ли нам на всякий случай. Они подозревали Жуля в двойном шпионаже и намекнули, что он тайно работал еще и на Согдарию. Может, так и было, мне лично неизвестно. А принцам не повезло, что тут поделать. Плен штука неприятная. Их тоже привели. Хочешь сказать, обман? Кстати, обман — это твои ящики с бамбуковыми огнеметами. Мы тот холм, который ты указал, с низу до верху перерыли и ничего не нашли. Ты пошутил, что ли?

Регарди окончательно пришел в себя и поднялся, чувствуя, что тело настойчиво требует разминки.

— Передай Даррену, что я приму его через час. И уточни у губернатора, сколько у него золота.

— Не уверен, что Каратель приедет в Баракат. Переговоры проходят на нейтральной территории, в деревушке под названием Гальсова Пристань.

— Ты же хочешь спасти беременных женщин и невинных детей? В твоих интересах его уговорить. Я буду ждать на кладбище.

Сейфуллах ушел, ругаясь, Арлинг же торопливо засобирался. Плененные им сагуро стоически молчали, не желая рассказывать об оставшихся на свободе. Время, отведенное иманом, стремительно утекало. И хотя он надеялся, что сокращение сагуро, напавших на императора, до двух, сильно увеличит шансы Седрика на сопротивление, интуиция подсказывала, что безумие может накрыть старика в любой момент. И тогда будет совершенно неважно, на каких условиях заключат (или не заключат) перемирие. Тогда многое уже будет неважно.

На улицах города царило привычное оживление. Казалось, горожан не волнуют никакие внешнеполитические события — осада ли шла, или мир заключали. И если разговоры о росте цен или вечные сплетни о жизни светских и великих Арлинг еще хоть как-то понимал, то суета вокруг балов в агодийском стиле, обсуждения агодийских театральных постановок или последней моды Агоды были ему сильно чужды. За время его жизни в Сикелии влияние западной державы в культурной жизни его бывшей родины очевидно выросло, став особенно заметным среди молодежи. И Регарди не понимал, почему ему это неприятно.

Он не связывал свою жизнь с этой страной, не захотел даже помочь Сейфуллаху с переговорами, но то, как молодые драганы преклонялись перед агодийцами, превознося их страну, культуру, товары, резало слух, невольно отвлекая мысли от того, что он считал важным. Предотвратить безумие императора, завладеть колдовскими тайнами Седрика, спасти Магду и поселиться с ней в каком-нибудь уголке мира было важно, но все чаще хотелось задать себе вопрос, сможет ли он не замечать происходящее за пределами его будущего рая, не думать о грядущем, о том, что мог сделать, но не сделал. Возможно, прав был Сейфуллах — он действительно старел.

Кладбище в Баракате находилось там же, где и в других драганских городах — рядом с церковью Амирона. В такой крупной крепости имелись сразу три церкви — и все со своими кладбищами. Хамна, пусть и кучеярка, быстро нашла общий язык с местными и, обежав рынок, собрала нужную информацию. Губернатор приставил к Регарди стражу, которая держалась на отдалении, в его дела не вмешиваясь. Арлинг тоже их не замечал, и это устраивало обе стороны. Пока он спускался из башни, где поселился Сейфуллах, свита главы города и другая знать, толкущаяся в замке, сразу делала занятой вид, ограничиваясь поспешными поклонами, после чего люди с его дороги быстро исчезали. Регарди это тоже понравилось. Пока что нелепые слухи, которые распространял о нем Сейфуллах, были только на руку. Задерживаться в этом мире Арлинг не собирался.

Хамна не спрашивала, зачем Регарди хотел на кладбище. Лишь поинтересовалась, какое именно ему нужно. Подумав, Арлинг решил заглянуть на самое большое, рассудив, что Нетленная может обитать там, где мертвой плоти с избытком. Таким оказалось Кладбище Вечных при Первой Церкви Амирона. Градостроители Бараката не стали хитрить с названиями, определив божьи дома по порядку.

В молодости Арлинг не посещал кладбища, суеверно избегая их, даже когда его так называемые «друзья» забавы ради устраивали вечеринки и пьянки на главном городском кладбище Согдианы. В Сикелии он познакомился со смертью ближе, но бывать на драганских погостах ему с тех пор не приходилось, поэтому, оказавшись на Кладбище Вечных, он удивился не меньше Хамны, которая хоть и старалась казаться бесстрастной к драганским обычаям и привычкам, порой явно заходила в тупик, пытаясь объяснить себе, почему драганы делают так, а не иначе. Не мог помочь ей в этом и Арлинг, который, перестав быть драганом, в кучеяра тоже не превратился. Так они вдвоем и удивлялись.

Ожидая найти могилы, саркофаги, фамильные склепы, статуи скорбных ангелов и атмосферу уныния и печали, Арлинг сначала решил, что они зашли не туда, хотя запах мертвых тел, пробивающийся сквозь ароматы свежей выпечки и недавно срезанной зелени, подсказывал, что Хамна с дороги не сбивалась и привела его в нужное место.

На уже побуревшей от наступающих холодов траве умещались и могилы, и торговые лавки, и даже пекарня с печью и столиками для посетителей. Территория кладбища была зажата зданием церкви с одной стороны и рынком с другой. По бокам теснились жилые дома. Люди ходили мимо могил, будто гуляли в городском сквере. Оживленнее места было трудно найти. В церкви гудели колокола, призывая верующих на утреннюю молитву; зеленщик прыскал водой свежесрезанные кустики петрушки и сельдерея, резкий запах которых забивался Арлингу в ноздри; поваренок, выбежавший из пекарни, опрокинул на холмик могилы ведро с золой; девушка с мелкой собакой на руках убеждала торговца рыбой, что глаза у свежей камбалы должны быть выпуклыми и прозрачными, а у рыб на прилавке глаза засохли и выпучились. Она хотела скидку. Ближе к зданию церкви, почти под самыми окнами, работяги копали свежую могилу и ругались, потому что на выбранном месте уже имелось захоронение.

— Вот срань, здесь уже три гроба, куда рыть-то? — возмущался один.

— Ты в первый раз, что ли? — фыркнул другой. — Была бы покойница попроще, замотали бы в тряпку, да в общую могилу бросили. А это ж дочка губернатора, как бишь ее, Кларисса. Не понять, от чего помершая. Ее бы, конечно, поглубже зарыть, да голову отрезать, но папаша у нее шибко верующий, велел ересей не распускать и тело дочери не трогать. А как тут молчать и не трогать, если ее даже церковный служка упырицей тайком называет. Я вот что думаю, как только ее вечером похоронят, заново ночью могилу разрыть и голову ей таки отрезать. Тут рыть-то нечего, слой земли в ладонь мою будет. По весне, конечно, холм насыпят, но еще надо дождаться, чтобы могила осела. А может, что в гроб ей ценное покладут, как думаешь?

— Дурак ты, Яков, даром, что у писаря учишься, — ругнулся первый. — Я к упырям в могилы не лезу. Сегодня отработаю и все, из Бараката уезжаю. Как раз завтра тракт должны открыть. Я уже с одним арваксом договорился, подбросит меня до Гундапакса. Слишком много нечисти в Баракате развелось, а к ним еще эта Кларисса прибавится. Про дьявола слепого тоже не забывай. Ну, того, кто чудовище на поле призвал. Неизвестно, надолго ли он в городе задержится. Я своей душой дорожу.

— Ты про императорского племянника? Страшный тип, слов нет. Он как раз мимо меня прошел, когда к воротам перед Святым Боем направлялся. Будто и не живой вовсе. И холодом от него веяло, словно от покойника. Его сын мне куда больше понравился. Даром что не чистый драган, рожей так и вовсе южанин, но думает по-нашенски. Помнишь, как он целую неделю за свой счет простой народ пивом угощал? А как Меченого приструнил, когда он заявил, что подать на хлеб из-за войны повышают? Никто, кстати, сборы так и не повысил, заступился за нас Сулах.

— Кажись, его по-другому кличут.

— Неважно, главное, что он наш.

Из окна высунулась женская голова и принялась распекать могильщиков за безделье. Арлинг отошел в тень лиственницы, которая сбросила еще не всю хвою. В этой части города было заметно теплее, словно покойники грели землю своими разлагающимися телами. Даже поздние осенние цветы местами цвели — то ли бархатцы, то ли хризантемы. Арлинг удивился, что голова помнила такие незначительные детали.

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о том, почему все-таки умерла Кларисса, и где Сейфуллах взял денег на угощение черни, он задал Хамне вопрос, ответ на который был, впрочем, неважен. Очевидно, что Нетленная не могла обитать в столь оживленном месте. Пусть могилы здесь и лепились одна на другую.

— Почему эти люди здесь торгуют?

Вопрос был задан в пустоту, но оказалось, что наемница хорошо осведомлена, потому что ответила сразу:

— На кладбищенских землях налог на торговлю не берут, вот сюда все торговцы и щемятся, — пожала она плечами, явно решив ничему уже не удивляться.

Арлинг совершенно забыл про Даррена, когда самовольный рынок наводнили стражники, которые принялись старательно разгонять торгующих и покупателей, при этом грозно ругая «еретиков», которые им, как немудрено было догадаться, платили за эти самые места. Очевидно, городские сборы на рынке были все-таки дороже, раз предприимчивые фермеры, рыбаки и пекари старались попасть на кладбище.

Когда среди могил и брошенных прилавков остались только Арлинг с Хамной, из толпы стражников вышел Даррен Монтеро, у которого имелось такое огромное количество прозвищ, что в них легко было запутаться. Кажется, в Согдарии его снова называли Мясником — как и в годы их далекой юности, когда Даррена так звали за грязные приемчики в фехтовании.

Свита командующего, как и охрана Арлинга, осталась топтать землю у входа на кладбище, а также они явно заполонили рынок и ближайшие жилые дома. Горожане ворчали, ничуть не страшась вояк, однако двое бывших друзей должны были встретиться только вдвоем. Оценив обстановку, Хамна тоже отошла, хотя Регарди и хотел бы, чтобы она осталась. Почему-то из головы не лезли слова гробовщиков, называющих его дьяволом. Да еще новые сагуро вдруг оживились, подкидывая и вовсе не прошеные мысли.

«Какие у него руки, у этого Даррена? — возбужденно шептала Тысячерукая, отчего у Арлинга дергались пальцы на той самой новой руке. — Он же воин, верно? Нам бы в коллекцию хотя бы одну. Вы должны поругаться. Будет причина отрубить ему правую руку».

«Мы застряли в этом городе, — нервничал Сторм. — Нам бы в долину, в горы, куда-нибудь, откуда сигануть со всей дури и ни о чем не думать. Ты же хочешь прыгнуть с церковной башни, верно? Мы думали о ней сразу, как пришли сюда».

«Людей надо любить, но только если они подчиняются твоим правилам, — задумчиво произнес Нехебкай. — Меня тоже дьяволом называли, привыкнешь».

Меньше всего Арлинг хотел, чтобы Даррен понял, что у него проблемы. А беды Регарди становились очевидными. Заложив новую руку за спину и крепко сжав пальцами пояс, Арлинг первый протянул свободную руку Даррену для ритуального пожатия. Все-таки тот рисковал, явившись в город, который еще недавно собирался затопить. И хотя Регарди старался думать исключительно о двух последних сагуро, которых ему предстояло поймать, сдержать любопытство и интерес, почему арваксы решились на перемирие, было трудно. Не Салуаддин же в самом деле они испугались.

Нельзя было не отметить роскошный наряд Монтеро, который больше годился для встречи с императором, чем со старым другом. Впрочем, Регарди часто забывал о своем новом статусе. Даррену, вероятно, рассказали о той самой бумаге от императора, а может, и показали. Арлинг отдал ее Сейфуллаху, почувствовав себя без нее гораздо легче. Аджухам же всегда радовался подобным вещам.

Воинский кафтан Даррена был расшит золотом — у этого металла имелся слишком отличительный запах, чтобы спутать его с другим. На плечи накинута мантия, концы которой подметали землю. Под кафтаном гремели пластины доспех, они же брякнули, когда Даррен стягивал перчатку, чтобы принять рукопожатие Арлинга. Не укрылся от внимания Регарди и меч Даррена с богато украшенной рукоятью. Ножны, кстати, у него тоже были с золотыми украшениями. Там, в Сикелии, Монтеро предпочитал простую одежду и простое оружие, но, вероятно, времена менялись, и люди тоже.

Какое-то время они обменивались пустыми фразами — так фехтовальщики разминаются перед дуэлью. Даррен по обыкновению атаковал первым.

— Ты снова все отдал этому мальчишке, — недовольно произнес он, закончив с формальностями. — Думаешь, что знаешь его, но ошибаешься. Аджухам метит высоко, потому что давно крепко сидит у тебя на шее. А ты, наверное, забыл, что пока змее не оторвешь голову, она всегда может тебя ужалить.

— Я представляю императора, Сейфуллах представляет меня, — произнес Арлинг, с трудом сохраняя вежливый тон. Дипломатия ему всегда давалась с трудом, а сейчас ситуацию усугубляли сагуро, которые требовали отнюдь не дипломатичных действий. — Насколько я знаю, арваксы довольны результатом переговоров, а твои услуги им больше не требуются. Каюсу Первому отдают острова и северные территории по тридцать девятую параллель. Император ратифицирует договор о мире, после того как его утвердят в Совете лордов. Но так как на переговорах присутствовали практически все статутные лорды, а именно у них большее число голосов в Совете, то договор, считай, подписан. Нужно всего лишь немного подождать. Или ты хотел обсудить что-то еще?

А про себя подумал, что фактически Сейфуллах с губернатором и тремя лордами, прибывшими из северо-западных городов, совершили государственный переворот, заключив мир на условиях, о которых столица и не слышала. Педер Понтус со своим девятым отделом точно удивится. Другое дело, что сейчас все пытались выиграть время. Арваксы сделали вид, что поверили в легитимность перемирия, Сейфуллах со своей новой компанией северных лордов готовили почву для переворота. Арваксы, вероятно, ждали подкрепления и весны, так как зимой в Согдарии воевать было невозможно, особенно если сбудется пророчество о еще большем похолодании. Арлинг помнил сугробы в человеческий рост и морозы, от которых погибали деревья. Губернатор Сатлтон тоже нуждался в передышке, чтобы собрать больше союзников. Очевидно, что политика императора в южных колониях и его тесное сотрудничество с «Крепто Репоа» не могла понравится лордам. Времени вообще могло ни у кого не остаться. Куда легче было поверить, что безумие императора — естественный процесс старения, в котором не виноваты никакие сагуро. Но если сомневаться в словах имана, нужно было отвергнуть слишком многое, начиная с голосов в его голове.

Арлинг ничего не чувствовал к Даррену, за исключением … раздражения. Почему-то вспоминалась Альмас, привязанная к дереву. Цепочкой тянулась Кларисса, тело которой будут хоронить сегодня. А ему всего-то нужно было найти Нетленную и Богиню Грез, вытащить из императора способ, как спасти Магду, и покинуть мир людей, возможно, навсегда.

— Во-первых, я рад, что ты поправился, — сказал Даррен, присаживаясь на могильную плиту и указывая Арлингу на соседний прилавок — других могил поблизости не было. — В последнюю нашу встречу ты выглядел как мертвец, сейчас чуть получше. Ходили слухи, что ты потерял руку, но, кажется, в наше время все лгут. Во-вторых, поздравляю с повышением. Уж не думал, что ты когда-нибудь снова спутаешься с согдианским двором. Надо же, золотая императорская ксива — каждый губернатор о такой мечтал. В-третьих, я хотел убедиться, что твое имя не используют, и ты понимаешь, что отдаешь власть Аджухаму и группировке Сатлтона. В северных землях давно назревало восстание. Когда император перестал скрывать свое сотрудничество с «Крепто Репоа» и фактически передал ей бразды правления, тогда многим стало понятно, что прежней Согдарии больше не существует. Сатлтон хотел нанять меня, но мне больше понравилось предложение арвакского царя. Какая разница, на чьей стороне воевать против «Крепто Репоа»? И отвечая на твой вопрос, хочу ли я обсудить что-то еще, отвечу — да. Видишь ли, с некоторых пор я занимаю должность первого советника Каюса Первого. Договор о новом мире будет передан царю только после моего согласования. И хотя мои арвакские друзья по службе заявили, что их устраивают условия, последнее слово остается за мной. Я хотел бы, чтобы его услышал человек, который напрямую представляет императора Согдарии, а не посредник. И который, возможно, станет новым императором. По крайней мере, я на это надеюсь. Ничего личного против Сейфуллаха Аджухама, кроме того, что он напоминает мне о Сикелии. Зря ты его с собой притащил.

Арлинг не стал присаживаться на прилавок, потому что Сторм никак не успокаивался, побуждая его к совершенно иррациональным действиям. Хотелось прыгать — высоко. Или падать — в бездонную пропасть. А лучше повторить тот прыжок с обрыва в ущелье, чтобы проверить, не научился ли он на всякий случай летать. Сторм убеждал, что научился. С трудом заставив его замолчать, Регарди сосредоточился на том, что терзало его с начала беседы.

— Ты слышал про городок с названием Вольный? Должен был, твои солдаты разнесли его пару недель назад. Рядом с ним есть взгорье с высокими соснами. У одной из них ночью я нашел девушку, которую ты хорошо знаешь. Ее зовут Альмас Пир. Она была привязана к стволу и отдана на съедение мошке.

— Да какая там мошка, — махнул рукой Даррен, устало вздохнув. Не такой реакции ожидал Арлинг, но решил не вмешиваться и дать Монтеро договорить.

— Если честно, я был уверен, что местные ее отвяжут, специально кучу драгоценностей на ней оставил, — не сразу продолжил Даррен. — А что до мошки, то решил, что уже холодно, но не настолько, чтобы замерзнуть. Какая мошка поздней осенью? Однако, судя по твоей реакции, Альмас все-таки покусали. И местные оказались слишком суеверными. Но боги любят ее, потому что послали в тот лес тебя. Мне, конечно, интересно, что ты там делал и зачем вообще вернулся в Согдарию, но любопытство свое я умерю. Захочешь, сам когда-нибудь расскажешь. Я же таиться от тебя не собираюсь. Зачем я так поступил? Потому что к тому времени наши чувства охладились, Альмас ушла к другому, а Каюс Первый потребовал от меня доказательство лояльности. Дело в том, что человек, к которому ушла Альмас, работал на согдарийскую разведку и уже очень долго передавал сведения в императорскую канцелярию, подключив к этому процессу и Альмас. Потом выяснилось, что она шпионила и тогда, когда мы были вместе. Ее могли раскрыть, поэтому она меня бросила. Любил ли я эту женщину? Пожалуй, да. Но я привык терять то, что любил. Например, Согдарию. Иногда я делаю попытки вернуть потерянное. С родиной попробовал, с Альмас не стану. Чтобы ты понял. Я воюю не против Согдарии, а против интервентов, которые давно заняли императорский трон.

Арлингу даже стало интересно, что бы сказал Даррен, узнай он о древних.

— Передача агодийских принцев в договор не вошла, хотя мы готовы были заплатить за них золотом, — Регарди перевел тему. — Что ты хочешь?

— Да зачем они тебе? — недоуменно спросил Даррен. — Агода так или иначе, развяжет войну с Согдарией. На самом деле, они обуза, легче убить. Я всегда был против сотрудничества с Агодой. Как говорится, разбудив медведя, не жалуйтесь, что вас покусали. Они поставляли нам бракованное оружие, и те несработавшие огнеметы — не первый случай. Мы собирались обменивать принцев на императорского наследника, но когда я удостоверился, что речь идет, действительно, о тебе, а не о подставном лице с именем Арлинга Регарди, все изменилось. Мои арвакские генералы и твои друзья из Бараката решили, что ты поразил всех галлюцинацией, распылив особые порошки с широким спектром действия. Военная наука кучеяров, конечно, развивается, но не до такой степени. Я кое-что о тебе знаю, и того, что мне известно, достаточно, чтобы согласиться на мирные переговоры.

Арлинг все ждал, когда Даррен напрямую спросит о Салуаддин, но тот внезапно сказал:

— Я хочу рассказать тебе одну притчу. Жил был мужик, и у него была вредная жена. Однажды он так рассердился на нее, что сказал: «Лучше бы я змею видел за столом, чем тебя!». Через некоторое время его жена пошла в погреб за молоком и увидела, что на кадушке сидит огромная змея. Как только змея заметила бабу, тотчас вспрыгнула на нее и обвилась вокруг ее шеи. Никакими усилиями не могли оторвать змею от шеи бабы. Так змея и жила на ней, питаясь молоком из ее грудей. Если баба приходила в баню помыться, змея сползала с нее и — на потолок у дверей, как только баба шла к дверям, она тотчас же опять прыгала ей на шею.

Монтеро замолчал и, достав из кармана трубку, принялся старательно набивать ее табаком. Арлинг давно чувствовал от него этот запах — на поясе у Даррена болтался не один мешочек с курительными смесями. Зависимость у Монтеро, похоже, появилась давно, и Регарди мог поклясться, что слышит сипение и бульканье в его легких.

— И что дальше? — не выдержал он первым.

— Ничего, — пожал плечами Даррен. — Так баба со змеей и умерла. Я хотел сказать, что не собираюсь осложнять тебе жизнь. У тебя и так ноша слишком тяжелая. В отличие от тебя, я человек простой, рожден войной и живу в ней всю жизнь. Я солдат. Знаю, что низким воинам нужно давать копья и трезубцы, высоким — луки и арбалеты, сильным — знамена, храбрым — барабаны. Слабые пусть кормят лошадей и готовят, умные планируют вместе с начальством. У тебя все по-другому, не как у людей. Сражаться с тобой я не буду. Чувствую, ты торопишься, поэтому не смею больше задерживать. У меня есть одно условие, после которого я окончательно согласую мирный договор. И оно касается только тебя.

Похоже, Монтеро слишком долго путешествовал по Сикелии, раз перенял у кучеяров их способ ведения переговоров. Долго терзать собеседнику мозг на отвлеченные темы, прежде чем перейти к сути.

— Говори, — Арлинг встал, решив не скрывать того, что он и в самом деле торопился. Притча Даррена ему совершенно не понравилась. Возможно, потому, что она была слишком правдива.

— Я знаю, что ты рано или поздно вернешься в свою любимую Сикелию. А раз так, то прошу найти тело моей сестры, убитой Тигром Санагором, и похоронить ее по нашим обычаям. Если такое невозможно, поставь камень на месте ее смерти. Я скорблю по моей Терезе. Ты ее помнишь?

Арлинг кивнул, сглотнув комок в горле.

— Сомневаюсь, — устало произнес Монтеро. — Вы никогда не ладили. Кстати, условия у меня два. Первое ты услышал.

Регарди почувствовал, что начинает медленно закипать.

— Я подпишу договор, если ты передашь мне свою телохранительницу по кличке Акация, — как ни в чем не бывало закончил Даррен. — Ее настоящее имя Хамна Санагор. Мне нужна месть. Не знаю, что тебя связывает с этой Хамной, но я не успокоюсь, пока лично не отрежу ей голову. Племянница, конечно, ничего не значит для Тигра Санагора, но мне будет приятно хотя бы так укусить имана.

Это было столь неожиданно, что Регарди растерялся. Он сомневался, что учитель хоть как-то почувствует такой «укус», но ощущал, что Монтеро настроен упрямо. Голос Даррена звенел, как сталь.

«Конечно, соглашайся, — зашептали сагуро в его голове. — Она твой халруджи, для того и живет, чтобы ради тебя погибнуть. Пойдем лучше искать наших, мы здесь только время зря теряем».

Хамна забралась на одну из башен церкви, обозревала окрестности. Над городом гулял ветер, и Арлинг не был уверен, что она слышала их разговор, хотя етобары обладали редким чутьем и слухом. Акация сидела спокойно, будто медитировала. Сагуро были правы, его с ней ничего не связывало, а в прошлом копаться было больнее, чем в пчелином улье. Решение родилось моментально, и он больше не сомневался, что оно было единственно верным.

— Тобою говорит месть, и я уважаю твое право на нее. Но хочу, чтобы ты подумал о моем предложении. Гундапакс — большой торговый город, который Каюсу точно не захочется отдавать. Я предлагаю его в обмен на жизни Хамны и агодийских принцев. Окрестности тоже отпишем арваксам. Уверен, ты там присмотришь себе уютную деревеньку для беспечной старости.

Последние слова смердели ложью, и оба это почувствовали.

— Торгуешься? — усмехнулся Даррен.

— Убеждаю, — поправил его Арлинг. — Добавим Вольный, Агрид и все восточные территории вплоть до побережья в придачу.

Это был сильный довод, против которого даже Даррен возражать не мог.

— Она так тебе дорога? — кивнул Монтеро на Хамну. — Вот уже не знал, что вы близки. Кстати, все хотел спросить, а как там с этой, как ее…

— Да или нет? — прервал его Арлинг, опасаясь, что Даррен сейчас произнесет имя Магды и все испортит. — Мои чувства к моей халруджи тебя не касаются. Мы с Терезой в ладах не были, но я всегда ее уважал. Я найду место, где ее убили, и почту память твоей сестры. Обещаю. Твое решение?

— Конечно, да, — Даррен тоже встал, поспешно докуривая. — Только боюсь, твои друзья не оценят твоей щедрости. Что будем делать, если они выступят против?

— Не выступят. Или я пригрожу им своими чудесными галлюциногенными порошками и пообещаю вызвать чудовище. Мы оба знаем, что скоро все изменится. Так почему бы нам не поучаствовать в дележе мира. Хотя бы немного.

— И ненадолго, — добавил Даррен, прекрасно все понимая. — Я знал, что мы с тобой договоримся. Кстати, забыл сказать. Ты не хочешь навестить отца? Он тут недалеко поселился.

Арлинг замолчал надолго, не в силах перебороть массу противоречивых эмоций.

— Его же казнили, — выдавил он из себя наконец.

— И ты поверил? — фыркнул Монтеро. — Для такого радикального действия император слишком труслив. Элджерона Регарди с семьей сослали в монастырь делавитов, откуда я их освободил. Монастырь тот раскатал по камешку, мне он никогда не нравился. Старик, правда, совсем плох. То ли в застенках канцелярии с ним что-то сделали, то ли просто старость берет свое. Меня не узнал. Но устроился он хорошо. Ты знал, что у него родились еще сын и две дочери? От новой жены, кстати, простолюдинки. Они поженились примерно через год после твоего, так сказать, «исчезновения». Живут большой дружной семьей. Теперь у них все хорошо.

Арлинг уже собирался сказать твердое «нет», когда Даррен добавил:

— Поселение на Сумрачном кургане, знаешь? Поселок так и называют — Сумрачный. Удивительно, что люди поселились прямо на древнем могильнике, и бед, вроде как, не знают. Дань нам спокойно выплатили, когда мы мимо проходили, и здоровья пожелали. Приветливые такие, скотины у них полно, девки красивые, погреба ломятся. Мы их трогать не стали, душевные они. А ведь говорят, что в том месте старое кладбище раньше находилось, не меньше миллиона там похоронено, со всей Согдарии мертвецов свозили, пока наш Седрик не разрешил в городах при церквях хоронить. Такая вот история.

Попрощались они с Дарреном скупо, по-деловому. Пожали руки, раскланялись и разошлись в разные стороны. Монтеро, пусть и терзался жаждой мести, но сопротивляться искушению порадовать своего покровителя — Каюса Первого, тоже не мог. Как не мог и Арлинг противиться явному знаку судьбы, что ему-таки надо навестить отца. А то, что Элджерон поселился на могильнике, где мертвые ближе всех к живым, так ведь просто совпадение, и ничто иначе.

— Сволочь ты, Арлинг, — от души выругался Нехебкай, как всегда, прочитав его мысли. — Но Нетленную мы там точно найдем.

Глава 12. Нетленная и Грезы

Арлинг не собирался навещать отца и тем более знакомиться со своими новыми родственниками. Он постоит в стороне, понаблюдает. Когда-то Регарди считал, что отец разрушил его жизнь, но с тех пор произошло слишком много событий, заставивших его изменить мнение. И прежде всего то, что сам Арлинг повлиял на судьбы других людей, уничтожив их жизни или надежду на будущее. Не было смысла в том, чтобы нарушать покой старости бывшего Канцлера. Тем более что, судя по словам Даррена, новой семье старшего Регарди и так досталось.

— Назначаю тебя ответственным, — наказывал Арлинг Сейфуллаху, когда тот провожал его глубокой ночью у ворот Красной башни. В конюшнях губернатора Регарди нашел еще одного вороного коня и забрал его себе вместе с гнедой кобылицей для Хамны. Никто не сказал ему ни слова, но злобные взгляды преследовали его повсюду. Терпеть императорского ставленника будут не всегда, главное вовремя почувствовать, когда в нем перестанут нуждаться.

— Будь осторожен с губернатором, — предупредил он Аджухама. — Я не могу взять тебя с собой, но ты должен помнить, что доверие губернатора может закончиться. Как и необходимость в твоих услугах. Заговор готовился не вчера, сейчас ты им просто удобен. Постарайся ни во что не вляпаться. Я вернусь через день.

— А где ты был весь вечер? — набросился на него Сейфуллах, который окончательно проснулся. — Даррен несет какую-то чушь о новых условиях перемирия.

— Да, договор я изменил, — кивнул ему Арлинг. — Где я был весь вечер? Убеждал губернатора, что принять новые условия в его интересах. Иначе через сутки я вернусь не один, а с женой.

— Так ему и сказал? — фыркнул Сейфуллах. — Дружище, не может все быть так плохо в твоей голове. Порошки там, мази какие покушай. Еще настойку пиона можно попробовать, тоже успокаивает. Какая жена?

— Сейчас она похожа на огромную сколопендру. Да ты ее видел.

Аджухам сглотнул.

— Ладно, я понял. Тебе надо побыть одному. Ты поезжай, отдохни, поброди по берегу моря, что ли, а потом возвращайся, и мы все обсудим.

— Если ты про договор, то он обсуждению не подлежит, — отрезал Регарди. — И я хочу, чтобы ты лично позаботился о принцах, когда их приведут утром. Обеспечь их всем необходимым и обязательно покажи врачам. Либо драганы, либо арваксы отрезали им языки. Потом найди корабль и отправь принцев домой. Это приказ, Аджухам.

— Ты не можешь мне приказывать, — возмутился Сейфуллах. — Вспомни, что произошло с теми другими парнями, о которых ты однажды решил позаботиться. Кажется, они сошли с ума. Может, лучше не трогать агодийских принцев? У них своя судьба, у нас своя.

— Бывай, дружище, — кивнул ему Арлинг. — Прощаюсь до завтрашнего вечера.

«Или навсегда», — добавил он про себя, вспомнив, что едет наугад. Губернатор и дипломатическая возня отняли драгоценное время, которое он протянул, возможно, добровольно. Количество сагуро в его голове страшило. Арлинг не понимал, почему черная септория не убивала их в том смысле, который имел в виду иман. Ожог на его новой руке, оставшийся после ликвидации метки имана, заживал плохо, отчасти потому что Регарди теперь редко снимал перчатку. Арлинг был уверен, что на итог септории то клеймо не влияло, а вот возможность шпионить за ним предоставляло отличную. В вопросах с сагуро свидетели были не нужны.

Утепленные сапоги и плащи, которые Хамна с Арлингом захватили с собой, не сильно грели привыкших к вечному теплу людей. Ночью Золотую Долину накрыли плотные облака, которые принесли мороз, сковавший землю, лошадей и путников. В пустынях Сикелии морозные ночи редкостью не были, но северный холод не обещал никакого компромисса. Он приходил надолго и собирал кровавую жатву.

Хамна не спрашивала, зачем они едут в поселок Сумрачный. Сосредоточенно глядела на карту, которую где-то раздобыла, и бормотала ругательства. Проводник бы не помешал, но Регарди опасался впутывать других людей. Он даже Сейфуллаха брать с собой не решился, хотя мысль такая возникла. Баракат сейчас напоминал осиное гнездо, оставалось надеяться, что Аджухам тоже успел превратиться в осу, и свои его не тронут. Они все играли в гонку со временем.

Плененные сагуро о своей сестре Нетленной рассказывать не хотели, приходилось действовать наугад. Главное — не думать о том, что в случае неудачи в Баракат он не вернется, а делить территорию Согдарии уже не будет иметь смысла. Нетленную могли предупредить, или император мог не выдержать натиска оставшихся двух сагуро. Или иман ошибался, а Нехебкай лгал, выпустив в мир людей других сагуро помимо тех четырех. Сам Змей прямые вопросы игнорировал, нарушая молчание, лишь когда безумие новых сагуро доставало его окончательно. Сейчас был как раз тот случай, потому что обезумевшие сагуро, разбуженные вопросами Арлинга о Нетленной и Богине Грез, решили играть в загадки, и голова Регарди разрывалась от информации о ночной дороге, которую собирал ему солукрай, мыслях о предстоящей септории и ерунды, которую болтали плененные божества.

— Отгадайте, что значит, — веселилась Тысячерукая. — Двое белых лебедей, у каждого по пять детей.

— Руки! — радостно вещал ей Сторм. — Давай другую, эта слишком легкая.

— Лови, — сразу откликалась Богиня. — Четверо братцев, высоки да тонки, держатся в месте, а пятый — в сторонке. Но чуть за работу приходится браться, четверо кличут пятого братца.

— Руки!

— Рука, — важно поправила его Тысячерукая. — Это важно. Там «руки», а тут «рука». Как моя рука у него. Самая лучшая, между прочим. Эх, ни одну руку еще никому не отрубили, неправильно это.

— Сев на корабль, не спорь с капитаном, — отозвался Нехебкай. — Заткнитесь вы оба.

— Мои загадки лучше, — проигнорировал его Сторм. — Ни за что не догадаетесь. «Без рук, без ног, а дерево гнет». Или вот еще одна: «Воет, свистит, ветки ломает, с ног всех сбивает».

— Ветер, — хмуро ответила Тысячерукая. — Легко.

— А вот эту не отгадаешь: «Отхлестал по щекам, настегал по рукам». Что это?

— Ну хоть руки появились, мне уже нравится. Тоже ветер.

— Я сказал, заткнитесь! — не выдержал Нехебкай.

— Давай свою загадку, древний, только не про змей.

Индиговый сопротивлялся недолго, потому что помешательством страдали все трое, заражая им и Арлинга.

— Черненько-маленько, на всех садится, царя не боится, — загадал Нехебкай, и Арлинг остановил коня.

— Блоха, — сказал он и, спешившись, зачерпнул пригоршню сухого снега, который усиливался по мере того, как они подъезжали к горам. Отер лицо. Облегчения не почувствовал.

— Нет, блох быть не может, я седла и сумки проверяла, — озадаченно сказала Хамна. Следующие три часа они ехали в молчании. Регарди обреченно слушал разбушевавшихся сагуро, которые перешли на сказки, и с грустью вспоминал дни, когда в его голове жила только Магда. У всего есть цена, особенно у того, что достается бесплатно.

К поселку они подъехали в третьем часу ночи. Воздух дрожал и волновался, небеса сыпали редким снегом, высоко в горах, которые нависали над селением со всех сторон, прокатывались раскаты грома, но в самом Сумрачном царила тишина. Ряд домов замер вдоль единственной улицы, вьющейся серпантином мимо дворов. Не пахло дымом очагов, не лаяли собаки, не ревел скот, не было слышно людского говора или даже дыхания. Лошади волновались уже давно, и Арлинг с Хамной оставили их у ворот, которые были распахнуты.

Первая мысль была о том, что навещать отца ночью, пусть даже с целью понаблюдать, — глупая затея. Арлинг настолько отдалился от человеческой жизни, что не подумал про очевидное: ночью люди спят. Вторая мысль была о беде. В поселке Сумрачный творилось неладное.

Толкнув дверь ближайшего дома клинком, он легко отворил ее — то же самое Хамна проделала с дверью соседней усадьбы. Засов оказался выломан. Скользнув внутрь, Арлинг прошел вдоль стен, защищая спину, но дом был пустым уже как минимум сутки. На месте лежали ценные вещи, оружие, утварь, однако сами люди отсутствовали. Подумалось о разбойниках, вроде банды работорговцев Черного Генриха, которая встретилась им на побережье, но бандиты просто обязаны были взять украшения. В спальне того дома, куда зашел Арлинг, он нашел шкатулку с сережками и кольцами. В то же время в конюшне, примыкающей к дому, были заметны следы драки, а на полу он нашел кровь. Очевидно, что напавших на поселок интересовали сами поселенцы. Но не побрезговали они и домашними животными, забрав даже собак из будок. Хамна нашла несколько брошенных ошейников.

— Говорят, что раньше здесь находился могильный курган, — прошептала она, оглядываясь. — А сейчас будто мертвецы с собой живых забрали.

«Именно мертвецов мы и ищем», — хотел было сказать Арлинг, но промолчал. У каждого из наемных убийц было свое отношение к смерти и мертвецам. Хамну трудно было испугать живыми, однако мертвые ее тревожили. Регарди вспомнил, как нашел ее, смертельно больную, в Туманной башне, где она провела не один день, валяясь рядом с трупами, и понял, что у нее нет права осуждать ее за страх перед мертвецами.

Наконец, он нашел применение Сторму и, позвав его, попробовал разогнать снежную пелену, которая сбивала с толку. Вышло плохо, сагуро Северного Ветра подчиняться не желал, но поднявшийся легкий бриз тоже сослужил службу. До Регарди долетел запах крови, и он сразу определил нужное направление.

— Там, — указал он за сопку, покрытую ощетинившимися елями. Наверное, в темноте они напоминали черные пики, Арлинг же слышал, как ветер играет обледеневшими иголками, окутывая его ароматом снега и хвои. Елки едва слышно звенели, и этот звон замерзших веток скрывал человеческий шепот, который поначалу показался ему слуховой галлюцинацией.

— Поможешь, прыгну с обрыва, — пообещал он Сторму. — Может, не здесь, но мы обязательно с тобой полетаем.

Северный Ветер долго уговаривать не пришлось, потому что к тому времени Сторму стало скучно. Заглянув за еловый холм, он рассказал Арлингу все, что увидел, и от нарисованной картины отросшие волосы Регарди едва ли не встали дыбом. Смертью удивить его было трудно, а вот мясницкие дворы и побоища — все места, где земля была обильно полита человеческой кровью, вызывали оторопь и горечь. Закоченевшие трупы, которые начали встречаться им уже у подножья, не могли помочь ему достигнуть человеколюбия, но Арлинг ускорил шаг, оставив Хамну позади. Она задерживалась, осматривая тела, он же знал: древних мертвецов среди них не было. Трупы лежали здесь самое позднее неделю, но некоторых умертвили совсем недавно, и не все части тела имелись у них на месте.

— Руки! — сокрушалась Тысячерукая. — Знают, что надо забирать!

Сагуро ошибалась, у некоторых отсутствовали ноги, у других головы. Какие-то тела и вовсе были выпотрошены.

Вопросы отпали, когда Сторм рассказал о просеке в лесах за холмом, которую оставили не человеческие топоры. Огромное тело проползало тут совсем недавно, но как тщательно ни принюхивался Арлинг, Магду он не чувствовал. Она пропала, и его воспаленный мозг хотел винить в этом воронов, терзавших Фадуну во время их последней встречи. Хамна рассказала, что видела след Салуаддин на границе обрыва, а также поломанные кедры, где та застряла, но самой сколопендры в лесах близ реки Дикой она не встречала. Салуаддин загадочно исчезла. Это было подозрительно и тревожно.

Но пока все мысли Арлинга оказались сосредоточены на том, что происходило за холмом, в луговине, обильно заваленной человеческими останками, уже присыпанными снегом. К деревьям по окраинам поляны были привязаны еще живые люди — человек двадцать, от которых даже на большом расстоянии разило дурманом. В нем угадывались нотки растений, в этой части света не произрастающих. Люди крепко спали, с каждой минутой приближая час своей кончины — от обморожения многие во сне перейдут к смерти.

Арлинг не смог посчитать, сколько мертвецов было собрано на поляне. Где-то трупы уложили один на другой, в других местах побросали хаотично. В отдельной куче лежали животные. Но помимо мертвецов и привязанных к деревьям спящих Регарди чувствовал еще шесть бьющихся сердец. И, кажется, они принадлежали тем, кто все это затеял.

Ученики имана потеряли рассудок уже давно, здесь же, в заснеженных еловых лесах, полностью отдались безумию черного солукрая.

— Если ты будешь об этом думать, ничего не изменишь, — прошептал Нехебкай, но Арлинг не нуждался в его утешениях. Он был виновен уже давно. Кажется, существовал только один способ, как все исправить, хоть ему и не хотелось признавать правоту имана.

Пятеро кучеяров сидели на корточках над телом еще живого Аллена, у которого был вскрыт живот, и вытаскивали из него внутренности. Етобар не был связан и не оказывал сопротивления. Лишь бормотал молитву на керхар-нараге, но вместо Нехебкая, которому была посвящена старая кучеярская молитва, называл имя Магды. Иногда ученики имана передавали по кругу ковш с кровью, из которого по очереди отпивали. Один раз дали глотнуть и Аллену, который лишь захлебнулся, тут же потеряв сознание. Арлинг навсегда запомнит их имена: Каюм, Блай, Дардан, Йоль и Элти, ведь они станут клеймом, которое, в отличие от клейма имана, свести он никогда не сможет.

Регарди не знал, был ли среди пленных селян, привязанных к дереву, его отец, или Элджерон Регарди лежал где-то среди трупов без ног или головы. Накрывшая его пустота обычно предшествовала смерти. В данный момент должны были умереть шестеро.

— Я сам все сделаю, — прошептал Арлинг Хамне. — Ты займись пленными. Им дали настой из семян ясного корня. Они сами проснуться не смогут, попробуй снег или ледяную воду. Потом вернись в деревню, возьми сани и начинай таскать их в деревню. Им не нужно видеть все это, когда они очнутся. Я присоединюсь, как закончу.

Хамна коротко кивнула и покралась к ближайшему пленнику. Как и Арлинг, она была сотни раз виноватой. И неважно где, когда и кого — смерть везде одинакова. Регарди был ей благодарен, что она ничего не сказала. Значит, свою семью етобаров Хамна отпустила в прошлое, потому что на Аллена даже не взглянула.

Арлинг же достал амулет Видящей и, задрав рукав, порезал себя его острым углом от локтя до запястья. Он чувствовал — Нетленная затаилась рядом.

— Будут тебе твои руки, — прошептал он Тысячерукой, направляясь к кучеярам и уже не скрываясь. Клинок Махди звенел в ножнах, но Регарди казалось неправильным использовать его против учеников имана. Тем более, что молодые кучеяры не спешили хвататься за оружие. Ремни с саблями они сняли, отложив в сторону, но Арлинг чувствовал, что у каждого имелись ножи — за голенищами сапог, на шнурках на груди.

— Иди к нам, мы тебя ждали, — позвал его Блай, когда Арлинг вошел в круг света слабо горящего костра. Дрова давно не подбрасывали, и огонь должен был вот-вот потухнуть. Как и чьи-то жизни.

— Что вы делаете? — спросил он, обходя кучеяров по кругу. Аллен пришел в себя, но на его появление не среагировал.

— Гадаем, — улыбнулся Йол. — Наша драгоценная не приходит уже второй день, хотя мы приготовили для нее столько угощений. Ей нужно расти. Внутренности нашего брата показывают, что Великая в беде. Мы собирались искать тебя. Твоя кровь точно ее позовет.

— И давно вы так «кормите» Великую?

— Как только она позвала нас, — фанатично ответил Блай, и Регарди решил больше не ждать. То, что с Фадуной-Салуаддин случилась беда, он и так знал.

Отпустил все мысли, разогнал сагуро, запер Нехебкая. Сделался инстинктом и движением. Мгновения стали короткими и быстрыми, словно искры. Каюм бросился первым, атаковав его ножом из полуприседа, но Арлинг знал наперед каждое его движение. Рука Тысячерукой была особенно быстра и, захватив запястье Каюма, рывком вывернула его, заставляя бросить нож. Однако болевой порог у фанатиков очень высок, и давление на болевую точку на запястье не заставило того выпустить клинок. Слыша, как двое других кучеяров подобрали свои мечи, готовые вступить в драку, Арлинг выполнил быстрый разворот и, действуя на скорость, перекинул Каюма через бедро, бросив того на спину. Обездвижил ударом в лицо, выхватил из расслабленной ладони нож, но перерезать горло не успел, так как слева атаковал Блай. Регарди метнул нож Каюма в Йола, который подбирался справа, попал тому в плечо и вернул внимание к Блаю, отбив его клинок уже своим оружием.

Кокун был вершиной тех преимуществ, которые можно было извлечь из слияния в одном оружии кинжала, серпа, веревки, грузила, а также крюка. Арлинг обнаружил его в вещах, приготовленных иманом для убийства сагуро, и на этот раз помянул учителя добрым словом. Кокун понравился ему с первого момента знакомства, и Регарди не раз использовал его на заданиях имана. Прямое короткое лезвие позволяло наносить быстрые колющие удары, а соседним изогнутым можно было сдергивать с седел всадников, цепляться им за стену или наносить дуговые удары. Подавшись навстречу Блаю, Арлинг защемил его клинок между прямым и изогнутым лезвием, фиксируя его в развилке кокуна. Затем, повернув кисть, отклонил траекторию меча мимо себя и, сделав Блаю подсечку, нанес кольцом, который соединялся волосяной веревкой с рукоятью кокуна, мощный удар по голове кучеяра. Не прерывая движения, стремительно опутал веревкой его шею и нанес решающий укол сверху вниз прямо в сердце. Выхватив нож из-за ремня падающего на землю Блая, отправил клинок в надвигающегося Йола. Тот попробовал отразить его мечом, но рана в плече смазала движение, и нож вонзился в шею, остановив Йола навсегда.

Арлингу все-таки пришлось достать меч Махди, потому что Дардан и Элти атаковали его ядовитыми дротиками. Какие-то он отразил клинком, от других ушел в прыжке, сокращая дистанцию с противниками. Регарди еще находился на земле, когда на него с криком прыгнул Дардан, атакуя мечом сверху. Арлинг замешкался лишь на секунду, услышав, что кучеяр выкрикивает имя «Магды».

Любое промедление в бою стоит жизни, и Регарди едва успел отклониться в сторону, но быстро пришел в себя и заблокировал меч Дардана, зажав его между рогами-лезвиями своего кокуна, как и меч Блая. Элти уже был рядом, готовый выручать товарища, но Арлинг не был тем воином, который использует только честные приемы боя. Выбросив из рукава порошок со жгучей смесью, он задержал дыхание, ослепляя Элти. Одновременно отклонил движение зажатого меча Дардана мимо себя и набросил на него удавку из веревки. Кувырком ушел в сторону, затягивая петлю и увлекая Дардана за собой на землю, где сломал ему шею. Затем догнал плутающего по поляне ослепленного Элти. Быстрое движение — и собственный нож кучеяра уже торчал из его спины. Выдернув лезвие и убедившись, что Элти мертв, Регарди вернулся к бессознательному Каюму, закончив с ним одним ударом.

Какое-то время Арлинг стоял над телами пятерых учеников, старательно прогоняя шепот сагуро, которые до конца дней будут напоминать ему о его ошибках и сожалениях. Казалось, еще недавно Регарди верил, что черный солукрай вовсе не так уж черен, и его можно контролировать. Когда он убеждал имана, что вернет ученикам разум, Арлинг верил, что у него есть время. Оно резко закончилось здесь, на берегах Согдарии. Казнь этих пятерых вырвала что-то из него, как вырывают крюки, слишком глубоко впившиеся в плоть.

Пламя схватки утихало, но Арлинга же начинал атаковать другой противник — холод. Ночь заканчивалась, приближаясь к своему апогею — морозному утру. Перед рассветом температура воздуха в Согдарии всегда опускалась, и Регарди поспешил прочь от мертвецов к живым. Хамна еще перетаскивала пленных, и ей нужна была помощь, однако рядом с Арлингом оставался еще один полуживой, который требовал его внимания.

Черная септория для Нетленной началась давно, в тот момент, когда Регарди вступил на землю древнего могильника. Но сагуро оказалась хитрее своих предшественников и спряталась, затаившись в засаде. Арлинг едва не попался, когда наклонился к еще живому Аллену, собираясь отправить его к пятерым кучеярам. Бывший етобар, а вернее, Нетленная, которая почему-то выбрала умирающего кучеяра, а не молодые тела учеников, выплюнула в Регарди струю ядовитой капсулы, которую разжала в зубах.

В самых важных боях побеждают не умением. Арлинг интуитивно почувствовал опасность, выбросив вперед руку, которая приняла на себя струю яда, предназначенного в лицо. И так случилось, что той рукой оказалась его новая конечность, украденная у Тысячерукой. Ей уже доставалось от имана, теперь она получила и от сагуро. Яд прожег перчатку и кожу до кости, прежде чем Регарди понял, что нужно сделать. В голове вопила Тысячерукая, возмущенная столь отвратительным обращением с рукой, которую она по-прежнему считала своей, Арлинг же снова повиновался интуиции, которая за последнее время выручала его слишком часто, чтобы считать это случайностью. Погрузив раненую руку во внутренности Аллена, он отдал умирающему етобару свою боль, чувствуя, как черный солукрай разливается по замороженному полю с мертвецами, и радуясь, что Хамна с последними пленными на санях как раз скрылась за холмом.

— Ничто не убивает быстрее, чем осознание, что ты достиг конца своего пути, — сказал он Аллену, который уже давно умер. Однако Арлингу ответила Нетленная:

— Я позволила огню души моей разгореться, бросила в него все, а она не пришла, — речь Нетленной, сопротивляющейся черной септории, уже отдавала безумием. — Ты, как нож, ранишь, каждой стороной. Не видишь этого, но смеешься, когда льются кровь и слезы. Ты странный и чужой, старый и молодой. Живой и мертвый.

Нетленная была всего лишь сагуро, и тоже ничего не знала о смерти. Она не могла ничего рассказать ему о той, что в его интересах находилась на втором месте после Магды.

— Он высок, как ель, и черен, как печной уголь, — прошептала Нетленная губами Аллена, явно проигрывая септории Арлинга. — Не плачь — замолкни. Он придет. Станешь плакать — тебя съедят.

— Тьма ищет то, что нужно тьме, — закончил за нее Регарди, поднимаясь. — Мне осталось найти последнюю. Передай ей, что я тороплюсь.

Он не смеялся, когда лились крови и слезы, но в одном Нетленная все же была права: Арлинг чувствовал себя и глубоким стариком и рожденным заново одновременно.

В деревню смущенно проникал рассвет, заливая стыдливым розовым светом замороженные дома, остывшие за те дни, что они стояли без людей. Не все освобожденные Хамной сумели прийти в себя. Дюжина оставшихся в живых людей собралась в самом большом доме, где Хамна растопила печь, пытаясь согреть помещение.

Другие восемь тел уже вынесли на улицу — они умерли от обморожения и слишком большой дозы дурмана уже в поселке. И среди них была новая жена Элджерона Регарди, а также его старший сын, от которых едва сумели оторвать старика, чтобы увезти в дом с мороза. Сам бывший Канцлер, несмотря на преклонный возраст, легче других отошел от снотворного яда. В его дыхании Арлинг чувствовал много болезней, но больше не ощущал ничего — ни радости от встречи, ни ненависти за прошлое. Элджерон сидел в стороне от других, прижимая к себе дочек. Девочки не плакали, лишь мрачно глядели на высокого слепого мужчину, который, взяв табурет, в задумчивости подсел к ним, понимая, что ему нечего сказать. Регарди почистил снегом одежду, как мог, но ему казалось, что кровь молодых кучеяров осталась на нем навсегда. А его новая рука снова была ранена — будто у нее на роду было написано всегда находиться в таком состоянии.

— Мы благодарны тебе и твоей жене, — первым нарушил молчание Элджерон, — но мы из Сумрачного не уйдем. Я уже стар для того, чтобы искать новый дом в третий раз. Остальные со мной согласны. Мы все отверженные, ссыльные. Сумрачный всегда находился на границе миров, в Согдарии же нас казнят. Здесь будут навеки лежать наши родные, мы останемся с ними. Те страшные люди пришли внезапно, также быстро ушли туда, куда уходит всякое зло. Они не успели очернить это место. В древности за тем холмом находился большой могильный курган, но хоронить на нем перестали еще задолго до того, как Седрик назначил меня Канцлером. С мертвыми спокойнее, чем с живыми.

Старик резко махнул рукой у себя перед лицом, будто отгоняя мороки прошлого.

— Своих мы похороним, остальных, видимо, похитили из соседних деревень. Как придут за мертвецами, так отдадим. А нет, так снег нам в помощь.

Арлинг не знал, почему отец решил, что Хамна его жена, но перечить не стал: для правды было другое место и другое время, он же явился сюда за иллюзиями.

— Вас всего двенадцать, как вы переживете зиму? Весь скот перерезали.

— Зато погреба и деньги не тронули, мы запасливые. А насчет людей не волнуйся. Сумрачный никогда не бывал заброшенным, место проходное. Вернутся охотники, солдаты с войны. Слыхал о перемирии? Тяжело будет. Они в битвах выжили, а родных дома потеряли. Но мы справимся. И я тоже. О новом наследнике тоже болтают. Подождем. Мы всегда ждали.

Слезу катились по щекам Элджерона давно, но он будто не замечал их. Регарди же понял, что бардак в голове отца был еще хуже, чем в его собственной.

— У тебя есть еще один сын, — хрипло произнес Арлинг, выпрямляясь ближе к свету. Повязку с глаз он снял еще в Баракате. У него отросли волосы, которые он собирал в короткий хвост, лицо прорезали морщины, выжженные сикелийским солнцем, лоб и правую бровь рассекал старый шрам, нос давно сломан, еще один шрам жил на подбородке, хрящ левого уха изменен из-за давнего перелома. Он не знал, что в нем осталось от внешности молодого Арлинга, возможно, цвет глаз, а может, тот Арлинг уже давно умер.

— Нет, — покачал головой бывший Канцлер. — Теперь у меня только мои девочки, и я буду беречь их больше всего на свете. Сына больше нет.

Арлинг хотел спросить, как же насчет того, первого, но вдруг понял, что нужно остановиться. Он ведь пришел сюда за иллюзиями.

— Ты давно живешь, мудр и опытен, — сказал он после паузы, в течение которой сражался с голосом, который вдруг отказался повиноваться. — Где мне найти Богиню Грез?

— Грезам предаются люди, которые не нашли места в жизни, — ответил Элджерон Регарди, почему-то не удивившись вопросу. — Ты не стар, у тебя еще есть шанс найти свое.

Арлинг должен был попытаться, и он это сделал. Ком в горле прошел, прошлое, сжавшее ледяные пальцы на сердце, тоже успокоилось, решив его отпустить. Можно было не тревожить старика, он ведь и сам знал, что делать.

Регарди уже собирался уходить, когда отец его окликнул:

— Я не успел дать этот совет сыну, но, возможно, он пригодится тебе. Есть четыре истины, которые помогают найти место в жизни и преодолеть иллюзии. Тебе нужен путь, с помощью которого возвращаются к основам и возрождают начала. Долг — то, с помощью чего совершаются дела и устанавливаются заслуги. У тебя должен быть план — с его помощью ты избежишь ущерба и добьёшься выгоды. И еще нужна суть — то, с помощью чего ты сохранишь достигнутое. Если в действиях не согласовываться с путем, а в поступках не согласовываться с долгом, то пусть, кто и занимает высокое положение, беда непременно настигнет его.

Арлинг не стал спрашивать, имел ли в виду бывший Канцлер себя или кого другого, но слова ему понравились.

— Я должен был сказать эти слова своему Арлингу, — произнес старик. — Он всегда жил в иллюзиях. Мой мальчик умер таким молодым, ему было всего шестнадцать.

Как и мне тогда, подумал Регарди и, поцеловав старика в лоб, вышел из дома.

Постоял какое-то время под открытым небом, пытаясь слушать звезды. Тучи рассеялись, забрав с собой снег, ветер и запах крови. Пахло рассветом и надеждой. Арлинг опустился на колени и, зачерпнув снежной крупы, отер ею лицо. Сзади послышались шаги Хамны, скрипящие по свежему зимнему покрову, но наемница подошла к нему не одна. Самая хитрая из вырвавшихся на свободу сагуро уже была здесь, дышала ему в затылок. Возможно, он успеет, и император сохранит свой рассудок для Арлинга. Начиналась последняя септория Регарди. На розовый снег упали красные капли — амулет с глазом Видящей напился его крови в очередной раз. Ему хотелось надеяться, что в последний.

— Пойдем, — позвал он Хамну и протянул ей руку. — Без твоей помощи не обойтись. Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чем. Просто так надо.

Акация оглянулась на дом с заснувшими людьми, на конюшню, где отдыхали кони, зовущие обратно в дорогу, посмотрела на холм, за которым лежали горы трупов и откуда уже слышался вой волков. До весны те мертвецы не долежат. Потом кивнула. По его тону она почувствовала, что таких просьб больше не будет.

Тело сопротивлялось каждому движению. Куда легче было отправить его в бой, чем погрузить в мирную жизнь. Регарди привел Хамну в крайний дом поселения — на всякий случай подальше от выживших. Крепкая усадьба с дворовыми постройками, просторным домом и даже собственной мельницей. Арлинг мог бы поселиться в нем с Магдой там, в его воображаемом мире.

Открыв калитку, они немного постояли, поливаемые золотисто-розовыми лучами зимнего солнца, и каждый думал о своем упущенном счастье.

Затем Регарди принес дров и воды, а Хамна нашла в сундуках платье для себя и костюм для него. Парадная одежда была почти не тронута — хозяева явно больше времени проводили в трудах и заботах, чем на праздниках. Топить баню полностью было долго, и они обошлись тем, что растопили в ней печь и слегка подогрели воду. На этот раз Хамна его не стеснялись. Оба помылись в одном помещении, быстро и по-деловому. Подгоняли холод и септория, которая к тому времени захватила и Хамну. Уже привычно наемница перевязала ему руку, помогла застегнуть пуговицы на кафтане, повязать шейный платок. Арлинг затянул ей корсет и пояс, помог уложить волосы парика, который Хамна нашла в вещах хозяйки и решила использовать для образа. Оружие оба сложили на лавке у порога, рискнув провести септорию без него.

Дом согревала огромная печь, на которой также и готовили. Ни Арлинг, ни Хамна опыта в приготовлении пищи таким образом не имели, но решили импровизировать. Сходив в погреб, Арлинг нашел муку, соль и пшено, на кухне припасы тоже имелись, но успели замерзнуть. Хамна обнаружила свечи и две масляные лампы, украсив их светом оживший дом. Стало тепло, но только снаружи — внутри Арлинга по-прежнему царил холод. И страх — ему казалось, что он делает что-то не так.

Решили сварить кашу и налепить простых лепешек на воде с солью — то, чему научила их походная жизнь. Готовили молча и сосредоточенно, слушая тихое морозное утро и далекий вой волков, которые, нажравшись мертвечины, когда-нибудь заглянут и к живым людям. Вместо чая заварили в котелке листья смородины и малины — то, что нашли в припасах на кухне и что замерзнуть не могло. Кучеярка долго недовольно нюхала варево, потом добавила в их «чай» семена укропа и щепотку перца с куркумой. Хозяйка специи явно любила, за что Хамна помянула ее добрым словом. Они не знали живы ли владельцы, остались ли за курганом или умерли уже в поселке. В любом случае прежней жизнь в этом доме уже не будет.

Одежда была Арлингу мала, и рукава кафтана задирались едва ли не к плечам. Когда он садился за стол, ткань на спине не выдержала и затрещала. Сапоги он решил оставить те, которыми снабдил его иман — по крайней мере, они сидели идеально. У Хамны была другая ситуация. Судя по костюмам, в доме когда-то жили маленький высохший старичок и его добродушная жена-пышка. Арлинг чувствовал — то были хорошие люди. Высокий жилистый Регарди и стройная Акация служили их полной противоположностью, начиная с того, что хорошими никогда не являлись. Зато умели притворяться — искусство, которое всегда шло рука об руку с умением убивать.

Хамна добавила перец повсюду — и в кашу, и в лепешки, за что Арлинг был ей благодарен. Теперь еда хоть как-то напоминала дом. Накрыв стол скатертью и выставив из буфета расписную керамическую и стеклянную посуду, явно хранимую для торжественных случаев, они вытащили из печи свои лепешки и кашу и принялись жевать, впрочем, не испытывая от еды особого удовольствия. Хорошо, что поспел «чай», которые помогал проталкивать внутрь сухие кусочки передержанной в печи лепешки. Каша же, наоборот, не доварилась, но оба торопились, решив, что и так много времени отдали приготовлению домашнего ужина.

Арлинг чувствовал, как утекают минуты, отчаянно пытаясь сообразить, что делать дальше. Богиня Грез смеялась, сагуро в голове Арлинга молчали, недовольные появлением новой соседки — Нетленной, которая выясняла отношения с Нехебкаем. Помочь ему было некому.

— Колбасу у Марты больше не берем, жесткая, — протянул Арлинг, плесканув себе и Хамне еще «чая», вкус которого он даже распробовал.

— Да, дорогой, — в тон ему ответила наемница. — И творог у нее кислый. А ты слышал, что Гастонсы пчел собираются разводить? Может, и нам стоит?

— Посмотрим, как рухлядь продаваться будет. Цены на белок и куниц вниз пошли, попробуем этой зимой соболя бить. Глядишь, и новые серьги тебе по весне купим.

— Да зачем мне эти побрякушки. Давай лучше работника наймем, ты уже немолод, без помощника трудно. В следующем году надо больше моркови посадить, а то вдруг снова дождливое лето будет. Сколько урожая сгнило.

Помолчали. У обоих сердца колотились так, будто они в полдень бежали по крутым барханам Карах-Антара. С Арлинга катил пот, взмокла и Хамна. О чем говорят те люди, чья жизнь проходит вне войны, убийств и смертей? О чем они мечтают, как думают? Арлинг понял, что проигрывает, и с отчаянием потянулся к Индиговому. Змей пусть и испортил себе репутацию человеколюбивого божества, но явно знал о простых людях больше, чем Регарди.

— Ты видела нашего сына? — спросил Арлинг, внезапно почувствовав искру. Подсказал ли Нехебкай или какой сагуро вмешался, но черная септория начала кружиться, затягивая в свой омут не только исполнителей, но и ту, на кого была нацелена.

— У себя играл, — нахмурилась Хамна. — А ты почему спросил?

— Он ведь всегда рядом крутится, когда ты лепешки печешь. Да и спать ему пора. Вот я и подумал, странно, что его рядом нет.

— Так пойдем поищем, — сказала наемница, вставая. — Маленький, ты где?

— Где ты, Ронни? — спросил Арлинг, чувствуя, что окончательно переступает черту.

Взяв по свече, они принялись бродить из комнаты в комнату, окликая своего несуществующего сына по имени Ронни. Всем сагуро в его голове игра понравилась, даже Нетленной, которая и выдала подсказку: «А ты в сундуке посмотри, в том, что на гроб похож».

— Какой из сундуков в этой комнате напоминает гроб? — спросил Арлинг Хамну. Та же ответила, ничему не удивляясь:

— Вон тот здоровый под окном. Тело в него поместится.

Крышку Регарди открывал с усилием. Богиня Грез заметалась в панике, потому что Акация воскликнула:

— Маленький мой, ты зачем сюда забрался? Завтра играть будем, а сейчас спать пора. Не бойся, папа тебя вытащит, мы тебя помоем и в кроватку уложим.

Арлинг протянул руки к малышу, которого ощутил почти физически. Он был именно таким, каким мог быть его первенец. Волосы светлые, но глаза черные — в мать. Осторожно протянув руки, Регарди вытащил малыша из сундука и успел пройти с ним до середины комнаты, прежде чем «малыш» заорал — голосом вполне взрослого парня.

Свалившись с рук Арлинга, молодой мужчина, прятавшийся в сундуке то ли от сумасшедших учеников имана, то ли по другой причине, брякнулся о пол, тут же вскочил на ноги и прыгнул в окно, сломав ставни. Захрустел снег, затрещали кусты. Вслушиваясь в учащенное дыхание беглеца, Регарди подумал, что тоже бы испугался. Они с Хамной говорили и выглядели хуже, чем пятеро безумцев, вырезавших деревню. По крайней мере, сам Арлинг предпочитал сторониться тихого сумасшествия.

Притянув Хамну к себе, Арлинг тепло обнял ее, но не отпускал до тех пор, пока не услышал шаги Богини Грез, которая, вызванная септорией в этот мир, кралась, ползя по стене, надеясь, что слепой Регарди ее не заметит. Стащив с Хамны парик, он запустил его в огромного таракана, который уже почти скрылся в щели на потолке. Парик сослужил добрую службу, сбросив усача прямо под ноги Арлингу. Скрипнул сапог, лопнул хитин, чавкнули внутренности.

— Спасибо, — прошептал Регарди в уже настоящие волосы Хамны, которые, пусть жесткие и короткие, но нравились ему куда больше длинных и гладких искусственных локонов. Что бы там Хамна ни думала о том, что произошло в этом доме между ними, она то оставила при себе. И за это Арлинг был ей благодарен.

А вот что делать с безумными сагуро и одним таким же не очень ментально здоровым древним богом в своей голове, он еще не придумал.

Они покинули поселок к вечеру следующего дня, перестреляв и истребив всех волков, каких смогли достать в округе. Мера была временная и, возможно, смысла не имела, ведь на место одних хищников всегда приходят другие, но так Арлингу было спокойнее. Тела учеников и тех жертв, что не забрали поселковые, сложили в кучу и подожгли. Запах горелой плоти преследовал Регарди всю дорогу до Бараката. Была она долгой и холодной, а на душе у него выли те самые волки, которых он перестрелял так же безжалостно, как и любых своих врагов. Горький пепел оседал на сердце после свидания с отцом, но, кажется, он начинал верить, что когда-нибудь тоже найдет свою деревню отверженных.

Глава 13. На холме под звездным небом

Много лет назад, ослепнув, Арлинг бежал не только от прошлого, но и от политики, однако эту гонку он проиграл. Политика догнала его, когда он к ней готов не был.

На главной площади Бараката в лучах солнца нового дня регулярная армия города, войска, прибывшие с северными лордами, а также наемники Даррена, вернувшиеся с ним из Сикелии, присягали на верность наместнику императора Арлингу Регарди.

Звучали торжественные речи, солдаты потрясали оружием, северные лорды, графы Бутальонские и губернатор Сатлтон поздравляли друг друга с победой. Сиял в новых доспехах Сейфуллах, приодевшийся на драганский лад, а с ним его новая невеста — красавица Альмас Пир, кандидатуру которой поддержали лорды из городов Сокор и Тарент. Именно для них она добывала информацию, когда была с Дарреном. Лорды Симурга, Делвара, Грандопакса и Зимнего не явились, но прислали заверение в лояльности, а также пообещали привести свои войска к столице. Сопротивления никто не ждал, Сатлтон был уверен, что ворота откроют. Император уже несколько дней не показывался из дворца, нового Канцлера вздернули на фонаре возле его же дома в результате городских бунтов, подогреваемых ставленниками Сатлтона и союзников. Совет Лордов временно ушел в отставку, в столице творился хаос.

Арлинг вместе со всеми стоял на балконе донжона, изображал истукана и чувствовал себя так же. Ему казалось, что в него целятся из тысячи луков, и все наемные убийцы мира уже готовятся нанести удар. Сейфуллах сказал, что это нормально, мол, нужно привыкать к славе, но Аджухам лукавил. Регарди был ритуальной фигурой на заклание, слава принадлежала другим игрокам.

Но больше всего в тот момент Арлинга волновала голова Даррена, которую водрузили на кол в центре площади. «Дело бывает в деньгах, ну, и в справедливости», — пояснил ему Сейфуллах, после того как Арлинг перестал громить комнату, и Аджухам выбрался из гардероба, решив, что его жизни уже ничего не угрожает. Он ошибался, потому что Арлинг едва не задушил его, подняв руку на своего бывшего господина в первый раз.

Может, Даррен Монтеро и был назначен первым советником царя арваксов, но, когда вопрос встал о политике, Каюс пересмотрел его кандидатуру и выбрал другого. Огромные территории, которые отходили арваксам по Баракатскому договору, были достаточно веским доводом согласиться на условия драганской стороны. Даррена и арвакских генералов пригласили в город на пир, на котором Монтеро был арестован по приказу Аджухама, арваксам же предложили либо мирно уйти, либо остаться на казнь. Никто за Даррена не вступился, арваксы предпочли тихо покинуть город. Что до войск Даррена, то бунт был недолгим и закончился на трехкратном повышении солдатских зарплат.

— За мой Балидет и за Альмас, — прохрипел Сейфуллах, когда Арлинг его отпустил. — Он должен был умереть.

Они не разговаривали несколько дней, но Регарди знал, что не имеет права потерять еще и Сейфуллаха, и выбрал его, настояв, чтобы голову Даррена сняли с кола и отдали ему. Компромисс был достигнут. Арлинг похоронил то, что осталось от бывшего друга на холме, с которого открывался вид на вечно бушующие Плохие Воды. Сам оценить красоту вида Регарди не мог, но Сторм сказал, что лучшего места не найти. Понравилось оно и Нетленной, которая некстати сообщила, что сто лет назад с этого мыса сбрасывали в море девственниц, принося их в жертву Богу Северного Ветра. Сторм отругивался и вспоминал древние секты каннибалов, поедающих трупы по имя Нетленной, обиженная невниманием Тысячерукая снова начинала требовать конечности, Нехебкай вздыхал о песках и сикелийских закатах, по которым он скучал, а Богиня Грез настойчиво предлагала Арлингу смешать настойку ясного корня с отваром из местных красных грибов и расслабиться.

После их совместной септории Хамна замкнулась в себе, а Регарди, как всегда, думал о мертвых, а не о живых. Позволив отцу остаться в прошлом, он чувствовал себя запутавшимся в настоящем.

Никто не рассказывал о гигантской сколопендре, крушащей города и леса, хотя Сейфуллах специально разослал своих шпионов собирать слухи. Его тоже тревожило, что древнее чудовище загадочно скрылось, вероятно, чтобы явиться в самый неподходящий момент.

Установилась ясная и морозная погода, снег покрылся твердым настом, открылись санные пути, и войска двинулись на столицу. Альмас по настоянию Аджухама осталась в Баракате, хотя первоначально собиралась ехать с мужем. Арлинг избегал ее общества, но накануне отъезда они все-таки столкнулись. Ему показалось, что встреча была ей также неприятна, как и ему. Спросив, не боится ли она оставаться в городе с родственниками Клариссы, Регарди получил такой ответ:

— Змеиный яд на змею не действует, — сказала Альмас и протянула ему руку для прощания. — Все здесь достаточно умны, чтобы не ссориться с будущей императрицей. Мне ничего не угрожает. В отличие от тебя.

Арлинг кивнул ей на прощание, руки не приняв.

Больше всего в те дни радовалась Богиня Грез, ведь все, кто шел штурмовать стены столицы, щедро купались в ее иллюзиях. Исключением не был и Регарди, который надеялся, что император не обезумел, а тревожные вести из Согдианы — не более, чем слухи.

Молчала Магда, молчал иман, молчали мертвецы, которые никогда его не простят.

Арлинг отказался от кареты, и Сейфуллах с губернатором посадили в богатый экипаж похожего на него человека, объяснив, что императорскому наместнику не полагается скакать на лошади вместе с простолюдинами. Открыто перечить Регарди они боялись, Арлинг же пообещал, что выделяться не будет. Игра, вроде как, была общей, но каждый придерживался своих правил. Сатлтон было предложил короновать Арлинга в Баракате, но, посовещавшись, решили, что следует отложить церемонию до Согдианы и сохранить традицию — все императоры короновались в Первом храме Амирона.

Регарди помалкивал, оставаясь при своих мыслях до поры до времени. Если бы он не появился на горизонте, Сатлтон со взбунтовавшимися лордами делали бы все то же самое за исключением того, что ничем бы не отличались от арваксов. А с фигурой наследника они вроде как сохраняли иллюзию законности. Был еще один игрок, которого пока многие недооценивали. Аджухам и не высовывался, умело подтасовывая карты и сохраняя тузы.

Арлинг и в самом деле держался в стороне, надев драганский мундир, бриджи и высокие сапоги кавалериста. Плащ и ремень оставил свой — слишком удобно в них было прятать «специальное» оружие. Сейфуллах умудрялся выглядеть уверенно и на своем месте даже среди снегов и воинов, против которых когда-то сражался в южных землях, Арлинг же не знал, чего ждать. Все чувства обострились до предела, сагуро накаляли обстановку, клича о беде, Нехебкай шептал, что надо мужаться и готовиться.

Регарди так и делал. На каждом привале почти все время тратил на то, что нещадно истязал свое тело в тренировках. Снимал тяжелый мундир с сапогами и, переодевшись в привычный костюм «тени», ночами бегал по снегу вокруг лагеря, дрался с елями и дубами, прыгал в проруби, распугивая волков, потешая сагуро, нервируя Нехебкая. Вспоминал тренировки на Огненном круге, придумывал собственные упражнения и приемы, а когда уходил достаточно далеко, выпускал на волю черный солукрай, приходя в себя только под утро. Передышки страшили, мир казался воплощением кошмаров.

Деревни, поселки и города приветствовали армию императорского наместника, хотя о самом Арлинге в войске ходили дурные слухи, несмотря на все старания Сатлтона и Аджухама. Болтали, что он может обращаться в старика и ребенка, подкрадываясь незаметно в любое жилище и выведывая самые сокровенные человеческие тайны, что он знает язык животных и умеет вызывать гигантских насекомых из мира демонов. Как однажды и случилось во время Святого Боя перед Баракатом, когда Арлинг призвал чудовищную сколопендру…

А вот с Аджухамом у всех складывались душевные отношения, даром что его смуглая кучеярская кожа выделялась среди драганов, как спелый персик среди белых северных слив, которым вечно не хватало солнца для полного созревания.

Когда до Согдианы оставался день перехода, а нервы Регарди натянулись до предела, на последнем ночном привале он отменил тренировки и отправился искать Сейфуллаха. Все казалось ложным, кроме одного — интуиции. Он ждал взрыва, но не вулкана, а чего-то пострашнее лично для себя. Что-то должно быть грянуть, обрушив его мир снова. И на этот раз из бездны он мог не выбраться, потому что даже черный солукрай не казался достаточной поддержкой. Многое в его новой жизни началось с Аджухама, потому договорить с ним то, что осталось недоговоренным еще с Сикелии, казалось важным именно сейчас. Ведь в этот момент происходило то, чего так опасался Арлинг, — их время заканчивалось.

Он нашел Сейфуллаха у полевой кухни, где Аджухам наставлял солдата, который разделывал тушу барана.

— Настоящий плов можно готовить из баранины и… только из баранины, — с важным видом внушал Сейфуллах собравшимся вокруг него солдатам. Жарко горел костер, плюясь в звезды зимнего неба, булькал рис в огромном котле, пахло чесноком и специями.

— Плохо, что у вас нет фиников, но обойдемся изюмом, — важничал Аджухам.

Регарди бросил в него камушек, привлекая внимание, но вызвать Сейфуллаха с яркого света поляны к себе в темноту и холод смог не сразу. Сам Арлинг к морозу начинал привыкать — сказывались ночи тренировок в заснеженных лесах. Тело забывало зной южных песков, хотя сердце и душа Регарди по-прежнему оставались там, среди барханов.

— Поговорим? — натянул он улыбку, когда Аджухам все-таки отвлекся от своего плова и, недовольно передав повару бразды правления, подошел к Арлингу под огромную разлапистую ель. Впрочем, долго притворяться не пришлось, лицо оттаяло, и Регарди понял, что на самом деле рад компании Сейфуллаха. Улыбка стала искренней. От кучеяра веяло специями и домом.

— О чем? — запыхавшись, спросил Сейфуллах, когда они с Арлингом забрались на опушку заснеженного склона, оставив внизу лагерь. Сопка была лысой, такие в народе называли «ведьмиными». Регарди никакой дьявольщины в этом месте не чувствовал, ведь все бесы были у него в голове — распевали на разные лады гимн Согдарийской империи, решив, что они с Арлингом скоро станут императором.

Регарди не знал, о чем хотел поговорить с Аджухамом. Он скучал по нему, по тем дням, когда они вели очередной караван по дюнам, и их единственными бедами были высохший колодец и керхи-разбойники. Сейчас благодаря стараниям древних все колодцы в Сикелии наполнились живительной влагой, а керхи ушли сами, не выдержав исчезновения любимой пустыни, превратившейся в сплошной оазис. Казалось бы, все перемены к лучшему, но так ли на самом деле?

— Давай, что ли, о звездах, — пробормотал Арлинг и похлопал по упавшему бревну, приглашая Сейфуллаха присесть. Даже снег для него смахнул. Аджухам, который бурчал еще у подножья, здесь, на высоте, вдруг сменил настроение и задумчиво замолчал. Может, тоже что-то почувствовал, а может, просто мороз притуплял любые эмоции. Гнев и счастье примирились, успокоились, расплескались в его душе созерцательным озером, с которого исчезли всякие ряби. Осталась только гладь, и в нее сейчас глядел слепой Регарди.

— Нехебкай сказал мне, что сегодня видел перелетных птиц, последнюю стаю, — задумчиво произнес он. — Кажется, то были лебеди. Наверное, в Самрию летят. Там сейчас цветут апельсины.

Сейфуллах помолчал, потом положил руку на плечо Арлинга.

— Керхи считают, что небесный свод — это полог из козлиных шкур вроде шатра, натянутого над землей, — задумчиво сказал он. — Этот полог укрывает землю от внешнего сияющего неба, на которое смертным смотреть нельзя. Только твой Нехебкай его и видит. А звезды — это дыры в пологе, через которое простые смертные, вроде нас, могут смотреть на настоящее небо. Мне никогда не нравилась эта легенда. А вот вы, драганы, верите, что звезды — это дыры, которые оставили в небе корни деревьев, растущих в мире, куда мы попадаем после смерти. Красиво, правда?

Арлинг не помнил ничего такого, но спорить с Аджухамом не стал. Сагуро и древний Змей в его голове подсказывали, что на небе сегодня и правда очень красиво. Иман называл такие звезды Млечным Путем или песчаной рекой со множеством островов, по которой находят дорогу домой перелетные птицы. Арлингу казалось, что звезды указывают ему эту обратную дорогу. Он был как тот самый задержавшийся лебедь, который, на самом деле, может никогда не вернуться в свою обетованную землю.

— Вон там Звезда Нехебкая, — сказал Сейфуллах, рассматривая небесные бриллианты. — Когда я долго не мог заснуть, кормилица, а она была из керхов, рассказывала мне о стаде небесных козлов, которые привязаны к Звезде Нехебкая или к колу — так она ее называла. Стадо козлов — это все остальные звезды, они ходят вокруг этого кола, будто привязанные. Я представлял, как небесные козлы делают один круг за другим, обходя Звезду Нехебкая, и всегда потом засыпал. Если тебя когда-нибудь замучает бессонница, обязательно попробуй.

— Непременно, дружище, — поблагодарил его Регарди и вздохнул, переходя к главному.

— Я знаю, кто тот последний древний, которого ты ищешь, — сказал он.

— А я знаю, что ты знаешь, — в свою очередь, улыбнулся Аджухам. — Я не хотел тебе говорить, потому что думал, что между мною и иманом, ты выберешь учителя, а значит, «Крепто Репоа», но после того как тебе отрубили руку, многое передумал. Просто не было удобного случая рассказать. Не верю я в древних, в пророчества и в переселение душ. Зато я верю в деньги и силу оружия. В заговоре северных лордов я участвую давно, отсылал им монеты еще со времен строительства Сикта-Иата. Правда, тогда у меня были другие цели, я просто хотел разрушить северное гнездо и свергнуть императора. Что потом — не думал. Мы тогда на этой почве с Тарджой рассорились. Она не хотела возвращаться в Согдарию, Тарджа собиралась созидать, но нельзя строить там, где от фундамента остались одни руины. Я горел мыслью разрушить империю того, кто разрушил мою страну. Но, погрузившись в месть, понял, что меня затянуло больше, чем я этого хотел. Почему не попробовать заглянуть дальше, сказал я себе, а когда оказался в Согдарии, понял, что мне здесь нравится.

— Значит, снова вранье? — кивнул Арлинг своим мыслям.

— Лги так, чтобы во лжи была соль, — вздохнул Сейфуллах и протянул ему руку. — Я вижу, что ты что-то задумал. Что бы ни случилось за стенами столицы, я вижу только тебя на императорском троне.

— А как же «Крепто Репоа»? — спросил Регарди, пожимая его руку и поднимаясь. — Ты ведь понимаешь, что, даже если мы убьем императора, у этого дракона много голов.

— Мир кончается, а враги не кончаются никогда, — ушел от прямого ответа Аджухам. — «Крепто Репоа» давно вырастила себе голову, которая когда-нибудь откусит все остальные. И я ценю дружбу с этой головой. Мне пора, а то они мой плов испортят. Мы с таким трудом достали правильный перец. А ты выспись, завтра трудный день для всех нас. Я имею в виду, что все эти торжественные встречи очень утомляют. Лорды уже готовят парадные камзолы и смазывают петли в главных воротах города, чтобы распахнуть их тебе навстречу. Увидимся на коронации.

Завтра Регарди возвращался домой, в Согдиану, но он не стал разубеждать Сейфуллаха, что в его планах посещение Первого храма Амирона не предусматривалось. Ему и своих богов хватало.

— Сейфуллах, — окликнул он молодого кучеяра, когда тот уже собирался спускаться. — Я много лет был твоим халруджи, и мне кажется, ты можешь мне доверять. Выполни мою последнюю просьбу. Не возвращайся на полевую кухню. В твоей жизни будет еще много плова, просто не сейчас. Тихо собери всех, кто тебе важен, возьми теплую одежду, а после по одному незаметно уйдите в лес. Не проводи эту ночь в лагере. У меня нет точной информации, это просто предчувствие и возможно, ты просто замерзнешь и не выспишься, но я прошу тебя, чтобы ты сделал это. Утром можешь посмеяться над моими страхами.

— То есть, ты хочешь, чтобы я залез в какой-нибудь сугроб и сидел там до рассвета только потому, что тебе что-то мерещится?

— Да.

— Хорошо.

Арлинг с сомнением прищурился.

— То есть, ты согласен?

— Да, конечно, какие вопросы, — тоном человека, который хочет, чтобы от него отвязались, ответил Аджухам. — Сейчас только пойду Альмас обрадую. Любовь в сугробе под Звездой Нехебкая — ей должно понравится.

Может, Регарди зря беспокоился. Причины своего страха он понять не мог, но внутри все сжималось от непонятных предчувствий. Или на него так действовали безумные сагуро, которые объединились с Индиговым и мстили единственным доступным им способом — заражали его своим сумасшествием.

Когда он возвращался к палатке, поставленной на окраине лагеря, все казалось не таким. Что-то назревало и должно было лопнуть этой ночью — об этом шептали звезды, снег и деревья, а вороны, внезапно рассевшиеся на корявых ветках, хрипло каркали, горланя реквием лично по Арлингу.

Люди находят смерть в том, в чем они не способны разобраться, а поражение — там, где они чувствуют себя неуверенно. Регарди не мог почувствовать завтра уже давно, а двигался и вовсе, будто тянул себя за волосы из трясины.

Хамна не спала, ожидая его у порога их общего шатра. Группа солдат, вернувшись с ночного патрулирования, толкалась неподалеку — им не нравилось, что Арлинг всегда ставил палатку далеко от основного лагеря. Но Регарди было приказано не трогать, и к нему не цеплялись. Наемница держала в руках котелок с похлебкой. В последнее время он забывал о том, что его человеческому телу нужна еда.

— Ты знаешь… — на самом деле он хотел поблагодарить Хамну за заботу, но в голове постоянно вертелись другие слова.

— Знаю, — кивнула она. — Не волнуйся. Со мной не будет других смыслов. Потому что я люблю тебя и уважаю твой выбор любить другую. Я просто буду рядом.

Арлинг сглотнул, принимая котелок. Неожиданный разговор, неожиданная развязка, ведь Хамна угадала все до последнего слова. Тяжело слетел с ветки ворон, роняя хлопья снега с замороженных сосновых иголок. Зазвенел лес, встревоженный предрассветным ветром и ожиданием беды, окутавшим долину со спящим войском, словно зловещий туман из мира демонов. Возможно, даже упала звезда, но Нехебкай не рассказал об этом Арлингу, потому что трусливый змей спрятался, утащив с собой сагуро. Внезапная тишина в собственной голове была такой редкостью в последние дни, что Регарди будто прозрел и увидел красный стяг перед глазами — опасность!

Он медленно повернулся к патрульным, внезапно осознав, что те беззвучно ушли, растаяв, как тени. Остался лишь один человек, который направлялся к нему с обнаженным мечом, чей кончик пел погребальную песню, скребя по снежному насту.

— Привет, Лин, — сказал иман, огибая Арлинга по кругу и направляясь к той самой опушке, где Регарди только что вспоминал звездные легенды с Сейфуллахом. — Пойдем со мной. И ее прихвати.

Хамна схватилась за меч, но Арлинг покачал головой. Сейчас было либо слишком рано, либо уже поздно. Каркнул ворон и тяжело взлетел с ветки, показывая путь. Регарди мог поклясться, что это была та же самая птица, что клевала Фадуну на краю ущелья. «Не люблю птиц», — подумал он, стараясь отвлечься хоть на что-то. Хотелось ругать Нехебкая и найти виноватого. А правда была в том, что это ему, а не Сейфуллаху нужно было прятаться в лесу. Мысли о том, что Аджухама, возможно, уже не стало, причиняли большую боль, чем понимание, что все должно было закончиться именно таким образом.

— Хамну я убивать не стану, — сказал иман, остановившись там, где минут десять назад Арлинг с Сейфуллахом говорили о звездах. Снег в этом месте будет еще долго хранить следы старые и новые. — Сам ее убьешь. Она родственница Махди, не моя. Я ничего к ней не чувствую, а вот к тебе — да. Нехебкай уже говорил, что ты все сделал неправильно?

Арлинг осторожно кивнул, пытаясь определить, сколько вассханов привел с собой Тигр Санагор, но, кажется, на этой опушке они были одни. Если не считать проклятых ворон, которые слетались в предрассветных сумерках. Регарди хотелось сказать, что они ошиблись, но правда была в том, что вороны сидели на верном месте. Птицы чуяли смерть, которая неслышно поднялась на ведьмину гору вместе с тремя людьми. И только одному она позволит спуститься.

Хамна не послушалась Арлинга. Она напала на имана первой, обнажив два клинка, с которыми в последнее время не расставалась даже ночью. Хамна тоже чувствовала, что они подошли к развилке пути, где в одной из сторон их ждал тупик. Регарди не тронулся с места, когда она прыгнула. Сейчас было неважно, осталась бы Хамна рядом с ним или решила умереть в бою — наемница не завершила прыжок, упав в сугроб. Арлинг сглотнул и медленно двинулся к ней, обливаясь потом. Ему давно не было так страшно. И дело было не в том, что иман двигался с нечеловеческой скоростью, стоя теперь на краю опушки и повернувшись к нему спиной, словно смерть Хамны его не касалось. А в том, что его халруджи умрет, Регарди уже не сомневался. Тонкий аромат хвои, который показался ему чуть сильнее, чем следовало, елям и соснам не принадлежал. Через секунду Хамна закричала, брызнув кровью изо рта и схватившись за живот в судорогах. Етобары молчали под самыми страшными пытками, но то, что происходило сейчас с кучеяркой, было хуже человеческих истязаний.

— Ты все правильно понял, — кивнул его мыслям иман. — Етобаров трудно отравить. Как и ты, Хамна прошла закаливание ядами, но яды бывают разные. Мы с тобой стали древними, она же простой человек, иммунитета к такому яду у нее нет. Мне прислали его из Сангассии, там успели вскрыть ледник с нашим хранилищем. Жалко, что не все богатства древнего мира успеем вывести до извержения, но некоторые полезные находки сохранить сможем. Мы называли этот яд «Последний зал смерти», он никогда не подводил. Можно носить как парфюм и пахнуть немного елкой, а у твоих врагов будут разрываться внутренности. Но дело в том, что некий вирус, который содержится в аромате, и который на нас с тобой не действует, поддерживает жизнь отравленного до определенного времени. В зависимости от дозы человек может корчиться в мучениях до трех суток. Обычно этот яд применяют против злейших врагов. Хамна мне никто, я выбрал его из-за тебя. Просто потому, что ты слишком часто говорил мне нет.

Окровавленными пальцами Хамна вцепилась в тунику Арлинга, привлекая его к себе.

— Пусть от твоей руки… — прохрипела она. — Только от твоей.

Между тем, иман как ни в чем ни бывало продолжал. Он не убирал меч, чертя узоры в снегу перед собой.

— Из-за твоих действий я оказался перед сложным выбором, а я не люблю полутонов, — сурово сказал он, не глядя на Регарди. — С одной стороны, ты сделал все, как я просил, и избавил нас от сагуро, которые очень мешали. Как там тебе сказал Сейфуллах? «Во лжи должна быть соль». В моей ее оказалось, пожалуй, слишком много. Иногда я думаю, почему Махди, вложив в твою подготовку столько усилий, ничего не сделал с твоей наивностью. Безумие Седрику никогда не грозило, а вот вырвавшиеся на свободу сагуро очень мешали некоторым нашим планам. Впрочем, удалось провести и тебя, и Нехебкая, что само по себе редкое удовольствие. За то, что сделал грязную работу, спасибо, а вот за то, что сделал ее слишком хорошо, благодарить не стану. Да убей ты ее, наконец, знаешь же, что ничто не поможет. Я точно не помогу, противоядия нет.

Хамна вложила свой кинжал в пальцы Арлинга и приложила к горлу.

— Режь, — прошептала она. — И помни — темнее всего перед рассветом.

— Ты же знаешь, что все будет так, как я сказал, — вздохнул иман, когда Регарди, закончив мучения Хамны, медленно поднялся и потянул из ножен клинок Махди. Тот скрипел и двигался с натугой, словно не желая участвовать в том, что было неизбежно.

— Император настолько впечатлился твоими успехами, что принял решение в твою пользу, — сухо произнес Тигр, поворачиваясь к нему. Боевой стойки он не принимал, но Регарди знал, что может быть убит в любую секунду. — И это меня огорчило. Я не хочу смотреть на твое тело, зная, что разговариваю не с тобой, а с Седриком. Уж очень ты мне запал в душу, индиговый ученик Махди. Потому приказываю тебе немедленно покинуть Согдарию. Неподалеку есть рыбацкий порт, где тебя ждет корабль, который направляется в те самые жаркие пески, о которых ты так мечтаешь. Из Самрии тебя переправят в пустыню Карах-Антар, где сейчас весьма приятный климат. В ее обширных землях легко затеряться.

— Я выбираю второй вариант.

— Но ты же знаешь, что в таком случае мне придется тебя убить. Либо смерть, либо изгнание. Масляная лампа горит благодаря маслу и фитилю — потому что кто-то ее заправляет и подрезает фитиль. Император сделал все, чтобы восстание северных лордов прошло успешно. Слишком буйных сейчас устраняют мои люди, останутся покорные, которые ждут не дождутся коронации Арлинга.

— Сейфуллах хотел видеть меня на троне, — предпринял последнюю попытку Регарди, зная, что проигрывает и здесь.

— Аджухама давно нужно было убрать, — поморщился иман. — Оставили его в живых до поры до времени, чтобы тебя не вспугнуть. Но ты сам все испортил. Пойми, черный солукрай против меня не поможет.

Махди учил Арлинга перед боем становиться пустотой, но сейчас Регарди чувствовал, что она станет помехой. В его сердце разгоралось пламя, и он бросил в него все, что у него отняли — любовь, дружбу, надежду и веру.

Первые лучи солнца брызнули на землю, позолотив макушки замерзших елей. Скудное тепло разбегалось по небу волнами, мира внизу не касаясь. По спине Арлинга скатилась капля пота, желудок свело судорогой. Над головой звенел ночной мрак, тая в рассвете, под ногами скрипел снег, обагренной кровью Хамны. Он сделает то, что знал в совершенстве. И неважно, кто стоял по ту сторону его клинка.

Лезвия двух мечей блеснули в волне утреннего света и скрестились в первом ударе, который звучно разрушил утреннюю тишь. Мечи разошлись и заплясали, вступив в жадный диалог, где один не уступал другому. Исчезли вороны, лес, лагерь и даже небо. Мир Арлинга сузился до полосок металла, летавших слишком быстро для человеческого восприятия. Иман знал о нем все, Арлинг лишь то, что учитель посчитал нужным раскрыть на тренировках. Их поединки никогда не заканчивались победой Регарди, и Арлинг понимал, что лишь оттягивает момент, когда начнется обратный отсчет.

Чувствуя, что уступает в скорости, он нырнул под руку противника, вскочил на поваленный ствол и, оттолкнувшись от торчавшей в небо ветки, перекувырнулся над иманом, смягчив падение переворотом. Поднявшись в облаке снега и тяжело дыша, запоздало осознал, что сумел избежать смертельного укола в горло, но пришлось прыгать снова — иман действовал на опережение в своей излюбленной технике «прикосновения смерти». Выполнив тройной прыжок, Арлинг прыгнул на ветку ели, подтянув ноги в последний момент, потому что меч имана ударил по стволу так, что почти перерубил его пополам.

«Тебе не надо побеждать, только выжить, — шептали трусливые сагуро. — Нельзя верить старому врагу, нужно бежать».

Бежать было поздно, потому что у его ног лежала мертвая Хамна, а «тени» имана крошили в лагере всех, кто был неугоден «Крепто Репоа». Отсидеться на ели тоже долго не получилось. Собравшись, Арлинг атаковал, но иман уступил лишь для того, чтобы кинуться обратно на Регарди. Арлингу пришлось выставить оба лезвия, ведь в другой руке он еще держал кинжал Хамны, но подставился под колено, врезавшееся ему в ребра. Потеряв равновесие, он с трудом ушел от нового удара клинка, упреждающе взмахнув мечом, чтобы не дать иману подобраться ближе, и ругая свою новую руку, которая не хотела демонстрировать чудеса скорости, как в прежних боях.

Лезвия клинков выбивали искры, в лагере внизу под холмом царила зловещая тишина, скрипел мороз, молчали вороны, внимательно наблюдая за поединком. Они уже знали его исход. Арлинг был сосредоточием мышц, орудием убийства, порождением кошачьей грации и чудовищной свирепости. Но иман был его учителем, знал, когда он вздохнет и выдохнет.

Этот момент случился — Регарди пропустил удар, и меч имана полоснул его по животу. Он проглотил боль, сжав сильнее клинок Махди. Почувствовав готовящийся удар в голову, скользнул влево, но, запаниковав, сделал это слишком поспешно и напоролся на кинжал Тигра, который впился ему в бедро рядом со смертельной точкой, едва не задев ее. Иман никогда не бил просто так, целясь только туда, где летальный исход был обеспечен. Регарди спасла та самая рука Тысячерукой, которая в нужный момент проявила себя, атаковав имана в грудь и смазав удар.

Арлинг отскочил, чувствуя, как по ноге горячо льется кровь, но иман не собирался давать ему передышки. Регарди трудно было измотать боем, но скорость и напор учителя не позволяли ему перейти в атаку — все силы уходили на защиту.

«Твой страх мешает тебе, — послышался в голове голос Махди, который так давно не разговаривал с ним. — Нет ничего страшнее самого страха. Твое лучшее оружие находится в сознании врага. Кого ты боишься? Уж точно не меня. А что до древних, их время в этом мире прошло».

Арлинг был уверен, что голос Махди слышал не только он, потому что почувствовал ту самую брешь в атаках Тигра, которую так долго ждал. Проснулся ли каким-то образом Махди, давно захваченный древним, или иман услышал галлюцинацию Арлинга и отвлекся на нее, но Регарди получил тот шанс, который бывает раз в жизни. Убивай одним ударом. Двигайся быстрее мысли. Быстрее боли.

Выхватить меч.

Нанести удар.

Стряхнуть кровь с клинка.

Вернуть лезвие в ножны.

Так говорил Махди, но Арлинг сам давно стал мастером меча. Его клинок остался в груди имана, пройдя сквозь ребра и вонзившись в грудь рядом с сердцем. Была только одна возможность попасть в эту точку, но рука богини не подвела. Последующий быстрый удар пальцами в горло и ключицу парализовал Тигра Санагора, Арлинг же, осторожно подхватив пронзенное тело, усадил его в снег у поваленного ствола.

— Пока я буду убивать твоих вассханов в лагере, ты будешь сидеть здесь с клинком Махди у сердца и сражаться за каждый вздох, — сказал Регарди. — А умрешь тогда, когда я разрешу.

Он успел в последний момент, когда убийца «Крепто Репоа» уже почти догнал Аджухама. Сейфуллах все-таки послушался Арлинга и спрятался в лесу с Альмас. Именно женский крик и помог Регарди быстро найти их.

Когда рассвет наступил, ничто в лагере не напоминало о ночном вторжении, кроме мертвого губернатора Сатлтона, у которого случился сердечный приступ, графов Бутольонских, одновременно захлебнувшихся вином на ужине, и одного северного лорда, который сошел с ума и был отправлен домой в сопровождении телохранителей.

Новый день обещал быть длинным.

Глава 14. Выбор

Над столицей сияло солнце, и Регарди был уверен, что зарево полыхает оттенками крови. Черные горные хребты, окружавшие Согдиану, пересекались провалами ущелий, из которых в долину выползал свинцовый туман, превращающийся в прозрачную дымку под мощными лучами дневного светила. Стоял удивительно теплый для начала зимы день, и оттепель не предвещала ничего хорошего.

Как и ожидал Сейфуллах, которого после смерти братьев Бутольонских назначили главнокомандующим, ворота города открыли без боя. Арлинг оставил лавры приветствия тому, кто изображал его весь путь от Бараката до Согдианы, сам же растворился тенью на давно забытых улицах столицы. Он направлялся во дворец один, там его ждали. Сейфуллах долго не соглашался с Арлингом, но вынужден был признать, что так будет безопаснее для всех. В логово древнего следовало входить только древнему.

— Если я выйду и объявлю о немедленной инаугурации себя или хотя бы намекну, что готов нести бремя императорской власти, значит, мы проиграли, — сказал Регарди недовольному Аджухаму. — Тогда тебе стоит сначала подыграть, а при первой возможности бежать от меня, как от самого настоящего дьявола. На всякий случай простимся.

Арлинг обнял окаменевшего Сейфуллаха, который тут же оттолкнул его.

— Да пошел ты к черту со своим прощанием, — в сердцах сказал он. — Даю тебе час, а после мы разнесем этот дворец по кирпичику.

Аджухам храбрился и не зря. Белокаменные башни дворца, украшенные свежими цветами и пестрыми лентами по случаю столетнего юбилея императора, посреди взбунтовавшегося города, выглядели нелепо и устрашающе. Горожане и восставшие солдаты из регулярной армии ломились в замок уже не одну неделю, но окна, двери и стены будто заколдовали. Никто не отстреливался, когда ворота безрезультатно штурмовали тараном, а те смельчаки, которые пытались проникнуть через окна, падали замертво и долго корчились в судорогах, захлебываясь кровью, пока их не убивали свои же. Некоторых пытались лечить, но через несколько дней они умирали сами, проведя последние часы в жутких мучениях. Прислуга из замка давно бежала, но в день рождения императора, когда войско заговорщиков должно было подойти к воротам города, кто-то нарядил дворец цветами и лентами. Каждое окно было украшено гирляндой из живых белых роз, а местами они покрывали стены сплошным ковром — цветов было столько, что их должны были доставлять телегами в замок не один день. Слуги клялись, что замковая оранжерея не способна вырастить такое количество роз. Тем более что в последние годы там выращивали исключительно лилии, которые накануне событий почему-то приказали уничтожить.

Арлинг ненавидел лилии. Белые розы на стенах и окнах замка были приглашением. Император его ждал, и Регарди не собирался опаздывать. Ворота ему не открыли, но все окна были гостеприимно распахнуты.

В молодости Арлингу приходилось часто бывать в тронном зале, который всегда поражал воображение, но сейчас его торжественное убранство превосходило воспоминания. Анфилада спиральных мраморных колонн, обвитых темным плющом с белыми цветами, возвышалась справа и слева, за ними выглядывали высокие окна, а потолок изображал темно-синее небо с сияющими звездами. Ничто не препятствовало солукраю, который доносил образ тронного зала в деталях. По обеим сторонам от резного каменного трона раскинулся сад с цветущими кустарниками мирта, жасмина и химонантуса — ледяного цветка, тончайший аромат которого представлял коктейль из цитруса, розового перца, бергамота, сирени и белого чая. Этот запах особенно любил иман, и Арлинг подумал, что в тронном зале императора он присутствовал не просто так. Регарди же цветочные ароматы не любил. Они отвлекали от важного, но после того, что случилось, ни один цветок в мире не мог стать помехой задуманному.

Он был благодарен Нехебкаю за то, что тот не спрятался, как обычно, а сагуро — за тишину. Змей и безумные боги человечества сосредоточенно молчали, ведь все они сейчас были единым целым, и от того, что произойдет в ближайшие минуты, зависело будущее каждого.

Откуда-то доносились отзвуки музыки — переливы тихих аккордов, вздохи далеких мелодий. Они были неспособны заглушить вопли безумного, голос которого был знаком Арлингу. Под одним из кустов ароматно цветущего жасмина пускал слюни Керк. Он то заваливался на спину, то поднимался на четвереньки и начинал ползать вокруг ствола, нарезая круги и бормоча бред. Останавливался он лишь для того, чтобы оторвать очередной кусок ткани с остатков одежды или своей кожи. Земля вокруг жасмина была обильно полита его кровью.

— Керк был хорош, но мне не подошел, — сказал император Седрик, стоявший у окна за колоннами. Регарди напрягся, потому что секунду назад его солукрай говорил ему, что столетний древний сидит на троне. О вассхане имана император отозвался так, будто говорил о костюме, который оказался ему мал.

— Подойди, — позвал его Седрик Гедеон и отвернулся к окну, уставившись на водную гладь. На этот раз солукрай Арлинга не подвел, но появились подозрения, что древний, которого иман называл лучшим колдуном древности, может его контролировать. А значит, не стоило доверять ни одному чувству, на которые привык опираться слепой Регарди. К окну он подходил так, будто ступал босиком по битому стеклу.

Голос Седрика дребезжал, как у старика, но его движения, жесты были полны энергии, что навевало на мысль — не таким уж и дряхлым пришел древний к своему столетию. И все же ему было нужно новое тело.

— Кстати, он еще жив, — пробормотал император, будто отвечая на свои мысли. — Так и лежит там на холме в снегу, сражаясь за каждый вдох. Тигр мой самый верный пес, но в последнее время слишком много лаял. Ему будет полезно подумать о своих ошибках. Например, о том, что непозволительно долго скрывал тебя от меня.

У окна стоял низкий столик с единственным листом бумаги, о назначении которого можно было легко догадаться.

— Отречение в пользу племянника, — подтвердил его догадку Седрик Гедеон. — Северные лорды выполнили все, что от них требовалось — подготовили идеальную почву для моего второго правления. Осталось пережить извержение вулкана и можно выдохнуть. Впрочем, самое сложное произойдет сегодня. И самое долгожданное. Во-первых, я, наконец, обрету достойное тело, а во-вторых, поквитаюсь с заклятым врагом Нехебкаем, которого ты принес мне, считай, на блюдечке. Спасибо за подарок. Слышишь, Змей, наслаждайся последними минутами.

И ведь не лгал, потому что Индиговый запаниковал, едва все не испортив. И хотя он провел вместе с Арлингом не один месяц, доверять ему не научился.

— Иди скорее к окну, — заторопил его император. — А то все зрелище пропустишь. Твой солукрай хорош, но сейчас он особенно великолепен, правда? Это я немного добавил в него красок. А то один черный цвет уж сильно скучен, только тоску навевает.

Регарди и в самом деле ощущал мир, как никогда четко. Ему показалось, что он даже улавливает цвет на расстоянии. Например, Аслимский залив, на который открывался вид из окна, в этот час приобрел особый лазурный оттенок, характерный только для зимнего периода. Странно, что он помнил такие детали. Благодаря теплому течению, вода в заливе никогда не замерзала, и судоходство не останавливалось.

— Сейчас начнется, — император потер руки в нетерпении и подвинулся, уступая место у окна, будто лучший обзор что-то значил для незрячего Арлинга. Регарди не дернулся, когда старческая рука взяла его за рукав, притягивая ближе, хотя внутри был напряжен до предела. Приказав себе расслабиться, он встал рядом. Из оружия Регарди оставил себе только нож Хамны, который будет с ним до тех пор, пока Арлинг сохраняет в себе Арлинга. Меч Махди сейчас пил кровь имана, и от осознания этого Регарди было не по себе. Последняя черная септория Арлинга началась на том холме, а закончится должна была здесь, во дворце. Медальон с глазом Видящей горел на груди, впиваясь, словно клещ, в кожу всеми острыми гранями, но Регарди был ему благодарен. Боль помогала не потерять себя в страхе.

Корабли возникли на водной глади внезапно. Секунду назад золотые лучи солнца беспрепятственно скользили по заливу, отражаясь на белокаменных стенах дворца, раскинувшегося на высоком мысе, а сейчас уже цеплялись за паруса и снасти, обливая торжественной позолотой силуэты боевых фрегатов Агоды, продолжающих появляться из-за горизонта. И число им было бесконечность.

— Люблю, когда все идет по плану, — довольно улыбнулся император. — Мой день рождения был бы неполным без этого зрелища. Не уверен, что твой солукрай передаст картинку во всех деталях, поэтому решил посмотреть своими глазами. А потом приступим.

— Но ведь Сейфуллах отправил им послание, что готов передать принцев, — не выдержал Арлинг, нарушив обещание, данное Нехебкаю. Индиговый просил его молчать, ограничиваясь лишь короткими «нет» и «да». Агодийских принцев собирались передать Агоде в столице, правда, никто еще не придумал, как объяснять их увечья — ведь, как выяснилось, покалечили подростков именно во время плена у драганов, вероятно, по приказу «Крепто Репоа».

— О, для игроков Агоды это такие мелочи, — покачал головой Седрик, словно разделял их позиции. — Мы знали, что они нападут, и никакие похищенные наследники их не остановят. Мера была, скорее, для успокоения наших лордов-паникеров, но, когда ты помог мне с сагуро, боевой флот Агоды перестал иметь значение. Мне очень хотелось, чтобы они напали именно в мой день рождения, и они все сделали правильно. Тоже любят красивые даты.

— Я не помогал вам с сагуро, — прошипел Арлинг сквозь зубы.

— Ладно уж, — вздохнул император. — Стоит признать, что политик из тебя никакой. Твой Сейфуллах и то в нашем деле соображает лучше. Вот скажи, какого дьявола ты отдал арваксам половину нашего государства? Я вмешиваться, конечно, не стал, но, право, оторопел. Надо же быть таким дураком. Неужели ни капельки любви к родине не осталось?

— Не половину, — спорить было глупо, но ложь цепляла. — Восточные земли, которые им раньше принадлежали.

— Вот именно — «раньше». Что ж, будет работать с тем, что имеется. Мне просто интересно, что бы ты сделал в этой ситуации, стань ты на самом деле императором. Половина земель находится у арваксов, вторую половину забирают агодийцы, а они ее заберут, потому что наш флот застрял у арвакских островов и сюда доберется не скоро. Твои действия, герой. Солукрай тут точно не поможет — ни черный, ни белый, ни разноцветный.

На этот раз Арлинг воспользовался советом Нехебкая и замолчал.

— Эх, от ворона не родится сокол, — протянул Седрик с разочарованием. — Ты даже уровня отца достигнуть не можешь. Но, поверь, другие вассханы были еще хуже.

Между тем агодийские корабли стали выстраиваться в линию для атаки.

— Обстреливать город собираются, — довольно пояснил император. — Думают, что выбрали идеальный момент. Столица в раздрае, бунтовщики штурмуют дворец, а флот застрял на севере. Тигр увел наши последние фрегаты в другую гавань, оставив нас со стороны моря абсолютно голыми. На самом деле, я бы на месте противника насторожился при виде слишком легкой добычи. А эти, как ты, ничего не видят.

То, что у Седрика в рукаве имелся туз, не было сомнений, но выкладывать решающую карту он не спешил. Император веселился, отмечая свой праздник, и в какой-то момент Регарди показалось, что старик притворяется, лишь маскируя безумие.

Первые снаряды полетели в город, и Арлинг подумал, что присутствует при, действительно, историческом событии. Враги не стояли под стенами столицы уже лет двести. Что творилось на улицах Согдианы, видно не было, но он чувствовал боль, страх и панику, которые, возможно, были лишь отражением его собственных чувств.

— Пусть постреляют, — улыбался Седрик. — Эти негодники повесили моего нового Канцлера, а хорошие кадры сегодня найти трудно. Впрочем, долго разрушать город тоже им не позволим. Следи за моей рукой.

Арлинг давно превратился во внимание, потому что на море творилось что-то невообразимое. Император театрально вытянул руку и направил указательный палец вниз. Регарди сглотнул, потому что страхи воплощались наяву, и даже если бы он разбудил свой черный солукрай, справиться с таким обилием гремеров, которыми буквально вспенилось море, вряд ли вышло. Медальон Видящей в последний раз блеснул искрой и потух, сдавшись первым.

— Мои котики затаились на дне, ждали, — хихикнул Седрик. — А теперь представь, что думают твои друзья при таком зрелище. Лучше бы нас бомбили агодийцы! Ведь мы следующие!

Император схватился за голову и взъерошил волосы, изображая сверхъестественный ужас, а Регарди снова усомнился в трезвости его рассудка. Впрочем, он уже знал, что произойдет дальше, и хотя готовился к этому, почувствовал ком, подступающий к горлу.

Воспользовавшись тем, что Седрик отпустил его руку и в восторге высунулся из окна, наблюдая, как гремеры крошат агодийские корабли в щепки, Арлинг подошел к финиковой пальме, одиноко растущей в императорском саду, и прислонился к ней лбом, готовясь к самой трудной части черной септории. Кровавый след, оставшийся вокруг его пальца после Святого Боя, горел и пульсировал — на сцене появлялась Магда.

Император дождался, когда первые гремеры доплыли до Согдианы и приступили к резне на улицах города. Древним тварям было все равно, кого жрать — агодийцев, драганов, кучеяров… И лишь когда крики достигли высокой башни, где Седрик отмечал свое столетие с единственным приглашенным гостем, император посчитал нужным позвать ту, ради которой все это затевалось.

Салуаддин всплыла из моря величественно и грациозно, а ее огромное тело было похоже на остров, о крутые берега которого бились останки агодийского флота. Арлинг же видел Магду, которая незаметно вошла в зал и присела на краешек трона, грустно ему улыбаясь. Она была в черном платье, с темной вуалью, скрывающей глаза. Фадуна плакала, и Регарди не мог ее утешить, потому что он уже сделал свой выбор. Тот, о котором она просила его сама. И хотя труднее решения Регарди в жизни не делал, слово Магды стало смыслом, верой и надеждой. Больше у него ничего не осталось.

— Твоя последняя сагуро, — хитро улыбнулся Седрик. — Нехебкай тебе солгал. Он выпустил тех четверых не случайно, а ради нее — ради пятой. Это была трудная игра. Когда Магда захватила нашу Салуаддин, мы не сразу поняли, что именно произошло. Кстати, я оценил ту шутку с козлами, которыми вы набили фальшивую оболочку. Но время шло, надо было что-то делать. Нам повезло, что древняя Салуаддин так ненавидела Нехебкая. Если бы не змей, спрятавшийся в тебе, Магде бы удалось увести мою богиню за Гургаран, где я никогда бы ее не нашел. Но все сложилось удачно. Ты шел ко мне, Салуаддин ползла за тобой, наша встреча была неизбежна. И тут твой друг Нехебкай поступил по-змеиному, укусив, действительно, подло. Открыл двери для сагуро, и пока я тратил силы, закрывая врата, в наш мир попали четверо возрожденных, которые стали удивительно сильны. Эх, как же ты не догадался. Это ведь они защищали от меня свою сестру Магду. Если бы ты их не убил, я бы не смог захватить негодяйку Фадуну. Но ты так сильно хотел встретить меня живым и в здравии, что сделал за нас с Тигром всю черную работу — убил сагуро. И свою Магду тоже. Без поддержки своих друзей Магда сопротивлялась недолго. Я уничтожил ее, раздавил, как Тигр когда-то раздавил Махди. Оставил ее образ тебе на прощание. Вон она, сидит на моем троне, рыдает. А что ей еще остается делать?

Салуаддин запела, и гремеры, оставив город и остатки кораблей, поползли обратно в воду, повинуясь приказу главной, которая теперь подчинялась императору. План древних, кажется, осуществился.

— Как думаешь, куда отправим их дальше? — спросил император, с любовью разглядывая послушных гремеров, замерших там, где их застала песня Салуаддин. — Может, к арваксам? Пожалуй, туда. Начнем разгребать последствия твоих необдуманных решений. Также отправим пару десятков и в Сикта-Иат. Кстати, хочу вернуть городу прежнее название Балидет, что думаешь? Впрочем, это неважно. У нас ведь договор с Шибаном, договоренность надо соблюдать. К тому же через месяц от Шибана ничего не останется, а мне бы хотелось сохранить представителей этой нации, они весьма неплохие изобретатели. Что касается тебя, то тянуть дальше смысла нет, садись на трон.

Все случится быстро, убеждал себя Арлинг, направляясь туда, где Фадуны больше не было. Не страшно было сражаться на боях Салаграна, с серкетами в Туманной башне, со змеем Подобного. Сотни схваток порой заканчивались ранениями, но неизменно победой. Что бы там ни говорил Махди, но страх перед самим собой тяжелее всех.

Он сел на трон, закрыл невидящие глаза, прогнал мысли, готовясь к главному.

— Кстати, все хотел спросить, а что именно тебе от меня было нужно? — спросил император, подходя вплотную к трону и нависая над Арлингом. — Только эта загадка осталась нерешенной. Почему тебя испугало мое безумие? Тигр предположил, что ты не захочешь моей преждевременной смерти исходя из того, что ты так легко согласился на наши условия в Самрии. Но о деталях мы с ним, увы, не догадались.

— Узнай сам, я же рядом, — сказал Арлинг, но ничего не произошло. Кажется, императора немного настораживала его очевидная готовность. И все же Седрик Гедеон его переиграл, потому что задал совершенно неожиданный вопрос.

— Кого бы ты выбрал? Магду или своего учителя?

Сердце Арлинга пропустило удар, сделать вздох за выдохом получилось с трудом.

— Ты уверен, что одолеешь меня с помощью черного солукрая и Змея, — задумчиво произнес Седрик и подцепил ногтем окровавленный медальон на груди Арлинга. — Но дело в том, что ты ничего не сможешь со мной сделать, пока не закончишь свою септорию. И увы, я тоже. А так как тебе очень нужно узнать один секрет из моей головы, а это произойдет только после того, как я захвачу твое тело, то наши цели совпадают. Заканчивай.

Регарди сжал зубы, потому что Нехебкай ему шептал: Седрик прав. Древняя магия не сработает, если не завершить начатое. Если кто и допустил главную ошибку, то это Индиговый, укрывший тайну о пятой сагуро от Арлинга. Черная септория Магды началась без его ведома, но закончить ее предстояло только ему.

— Сагуро выбора по имени Магда Фадуна, как же много она для тебя значит, — прошептал император, читая его мысли. — Возможность выбирать — величайшая сила человека. И в этом же его слабость. Выбирай, Арлинг. Я бы, конечно, выбрал ее. Правда, она навсегда останется в теле Салуаддин, а так как твоя победа в нашем будущем поединке неочевидна, сагуро Магде предстоит стать моей рабыней.

— Махди мертв, — прохрипел Арлинг больше для того, чтобы дать себе отсрочку.

— Ну, это как посмотреть, — пожал плечами Седрик. Мы, древние, никогда полностью не убиваем личность носителя. Иначе мы бы умерли. Нет тела без души. Тот самый Седрик, чье имя я взял и чье тело занял, все еще где-то живет во мне. Правда, когда я оставлю это дряхлое тело, оно тут же умрет, и те остатки Седрика, что еще влачат жалкое существование, тоже. И ты полностью умереть не сможешь. Ты надеешься победить меня своей волей, но дело в том, что все так думают. Возможно, первый год мы с тобой будем притираться друг к другу, но в последующем от твоей личности останется лишь безумная оболочка. Тигр утверждал, что полностью поборол Махди, завладев его телом, но в последние годы у меня появились сомнения по этому поводу. И связаны они с тобой. Уж слишком рьяно Тигр скрывал тебя, проявляя привязанность, которую испытывал к тебе Махди. Поэтому Махди может быть жив, но это не точно. Итак, твой выбор. Магда, которую ты любишь, или учитель, которому ты обязан новой жизнью. Если бы не Махди, история Арлинга Регарди закончилась бы очень быстро. Не тяни, а то я уже устал защищать замок от твоего друга. Не хотелось бы потерять ворота, им почти сто лет.

Выбор был горек, как и вся правда в жизни Арлинга. У Магды не осталось тела, иман же мог умереть в любую минуту. Магда привела Регарди к императору, но без имана не было бы Арлинга.

Амулет на его груди раскалился, вплавляясь в кожу, и Седрик, поморщившись, выпустил его. Уперев руки в подлокотники трона, он тяжело навис над Регарди, который уже чувствовал мощь древней магии, окружающей неотвратимо, ведущей к неизбежности. К его кораблю приближался последний шторм, но, пережив не один ураган до этого, он растерял все якоря, порвав такелаж и лишившись мачты.

— Давай, — прошептал Арлинг. — Я сделал свой выбор.

Когда человек теряет веру, он приобретает особую силу.

Регарди ничего не почувствовал, а вот сагуро обрадовались. Они ждали этого момента уже много столетий. Проиграть человеку ради мести им было незазорно, потому что люди рано или поздно возродят своих богов, а вот уступать мир древним, которые когда-то прогнали сагуро в забвение, было непозволительно. Когда Седрик, радуясь, осуществил то, о чем мечтал многие годы, четыре сагуро, которые позволили себя пленить и прятались в сознании Арлинга, набросились на врага, Нехебкай же помог завершить начатое. Император, предусмотревшие многое, не ожидал подобной «населенности» в голове Регарди.

— Смерть — гость каждого, — сказал ему Арлинг, прощаясь с последним древним.

Какое-то время Регарди катался по полу тронного зала, потому что император, чье сознание сагуро растащили по кусочкам, поделился с ним не одним своим секретом, а всеми. Но утешением это знание не стало, потому что черная септория Магды была проиграна Арлингом во имя той, которую любил.

Еще час после Регарди сидел на троне и наблюдал, как Фадуна, сменив платье на белое, собирала цветки жасмина, а в это время Салуаддин, повинуясь его приказу, пожирала гремеров, которые безропотно направлялись к ее пасти.

Когда последний гремер исчез в утробе древнего чудовища, Арлинг приказал Салуаддин погрузиться на дно Аслимского залива и оставаться там, пока он ее не позовет. А этого не случится никогда, потому что мир людей должен принадлежать людям.

Смеясь, Магда бросила в Арлинга ворох ароматных лепестков и навсегда исчезла из его жизни.

Пророчество сбыло — вулкан взорвался, правда, не в том месте и не тогда, когда его ждали. Спустя месяц люди еще только приходили в себя, собираясь там, где сохранилась жизнь. Не все хотели делиться своей землей, вспыхивала война за войной, передел мира начался.

Как и предсказывали, Согдарию и Сикелию извержение огромного вулкана затронуло меньше других частей мира. В Согдарии с севера на юг проползла трещина, практически отделив восточную часть страны, отданную Арлингом арваксам, пропастью, на дне которой клокотала лава. Бездна не затронула ни одного крупного города, пройдя в разломе Алиньских гор недалеко от Бараката. Несколько мелких деревень вроде поселка Сумрачный, провалившихся под землю, в условиях наступившего хаоса значения не имели. Все западное побережье, включая Агоду, Кальпу и Самонийские княжества, оказалось затоплено новым морем, которое теперь плескалось у самого Ярла, некогда родового поместья Регарди. В Сикелии рухнуло несколько хребтов Гургарана, потревоженных ранее деятельностью людей. Изменение климата, начатое «Крепто Репоа», полыхнуло в полную силу, и Карах-Антар впервые засыпало снегом. Шибан, Тибр и Песчаные государства оказались разрушены сильнейшим землетрясением, а немногие беженцы, прорвавшиеся к Сикта-Иату, увязли в сражениях с кучеярами, керхами и теми сангасситами, которых корабли имана успели вывести с западных континентов. О том, что стало, собственно, с западной половиной мира, известно было мало, потому что все связи оборвались.

Арлинг остановил Камо, давая верблюду отдышаться. Темно-красное вечернее зарево догорало за изломанным горизонтом гургаранского хребта, окрашивая каменистую пустошь золотистыми росчерками. Но тени уже приобрели индиговый оттенок, шепча о приближении ночи. Арлинг до сих пор не мог привыкнуть к цветам, которые рождались у него в голове благодаря древней магии и солукраю. По его расчетам, он должен был пересечь основной хребет Гургарана через два дня, навсегда оставив за собой мир, горечь и боль которого испили его до дна, оставив оболочку, которая тщетно пыталась наполниться прошлым, не веря в будущее.

Регарди скомкал клочок бумаги, исписанной мелким почерком учителя, и, разорвав, пустил по ветру, проигнорировав вопли Сторма, о том, что они снова пропустили такой классный порыв. Сторм предлагал почувствовать воздух, но после того, как хитрый сагуро однажды ночью воспользовался его бессонницей и особо мрачным настроем и уговорил перепрыгнуть через ущелье, в результате чего Арлинг хромал всю следующую неделю, Регарди теперь соблюдал осторожность.

Он бежал от прошлого, но, кажется, тащил его за собой. Преследование продолжалось даже здесь, в горах Гургарана, и, как он подозревал, не закончится и на новой земле, которую так ждала его истерзанная душа.

«Возьми учеников и продолжи мое дело», — кратко писал Махди. Птицы имана, передающие послания, умудрялись находить Регарди буквально на краю света.

«У меня слишком много дел с этой новой должностью Канцлера. Обучи их солукраю, это наша единственная защита от древних».

Махди верил, что древняя угроза не покинула человечество, Арлинг же предпочитал сохранять оптимизм, который, конечно, разрушался при одном воспоминании о таинственной Дэйре, устроившей конец мира. Что-то подсказывало — им еще предстоит встретиться и скрестить клинки, но Арлингу нужна была передышка. Дочь Нехебкая отнимет последние силы, ему же надо было сохранить себя ради Магды, которой он дал слово, и эта клятва была самой сложной из всех на его роду. Продолжать жить, когда тебя так настойчиво тянет к смерти, оставшейся последним барьером между ним и Магдой, мучительно тяжело. Сам Индиговый делал вид, что дела дочери его теперь не касаются. Он несказанно радовался новой возможности Арлинга наблюдать краски заходов и рассветов и притворялся, что ему больше ничего не нужно. Лгал, как всегда, оставляя Регарди постоянно начеку.

«Знаю, что ты сейчас переходишь Гургаран, мне иман рассказал, — писал новый император Согдарии Сейфуллах Аджухам. — Постарайся тщательно собрать всю информацию о новых землях. Меня особенно интересуют месторождения золота и каменного масла. Жду тебя не позже нового года. Сына назвал Лином».

Птицы регулярно донимали Арлинга письмами, но они никогда не принесут ему весточки от Хамны или Даррена, которые остались шрамами на его сердце.

Арлинг вздохнул и обернулся к людям, которые шли за ним уже давно, не понимая ни явные, ни скрытые намеки, что компания ему не нужна.

Справа за россыпью валунов устраивались на ночлег человек двадцать подростков из распущенной школы имана, которые каким-то образом нашли Арлинга в Карах-Антаре и с тех пор волочились за ним, преследуя и надоедая. К ним присоединились агодийские принцы, которые тоже искали свое место в жизни. Арлинга несказанно раздражало, что все они решили искать его вместе с ним.

Слева на каменистой пустоши раскинулся более многочисленный лагерь керхов. Их привела женщина со следами страшных ожогов, покрывавших почти все ее тело. Регарди сдержал слово, данное Даррену, и, вернувшись в Сикелию, нашел место, где якобы была убита Тереза Монтеро. Однако Тарджа осталась жива. Убийцы из «Крепто Репоа» после пыток бросили ее в костер, но допустили ошибку, не убедившись в ее смерти. Тарджу вытащили из огня последние уходившие из Сикелии керхи, взяв изувеченную женщину с собой. Теперь они называли ее Видящей и верили, что она приведет их к возрожденному Нехебкаю. Она и вела, правда, звала его дьяволом.

Регарди полной грудью вдохнул резко остывающий ночной воздух Гургарана и зашагал вниз с хребта к ожидавшим его людям.

— Может, возьмем их с собой? — спросил Арлинг Нехебкая с сагуро, заведя дурную привычку с ними советоваться. Те никогда не были против компании, особенно тех, кто был на них похож — изгоев и ищущих.

Арлинг Регарди все еще не знал ответов, но, кажется, начинал задавать правильные вопросы.