Ульвар был с Успаком до поздней осени, они вместе с датскими викингами прошлись по побережьям Англии, Киннмареланда и Франции и были удачливы. Ульвар сын Вигдис выказал большое мужество, и о нем говорили с уважением.
Осенью Успак и Ульвар гостили у Сигвальда ярла в Нортумберленде; он был другом Успака и хорошо принял Ульвара и щедро одарил его богатыми подарками.
Однажды вечером они сидели у Успака и пили. Тогда спросил Успак:
— Так ты, Ульвар, хочешь отыскать своего отца?
— Когда я был дома, — отвечал ему Ульвар, — то хотел этого больше всего. И очень печалился, что я незаконнорожденный. И считал я, что должен быть сильнее и смелее тех, у кого есть отцы. И думал я, что отправлюсь к нему и потребую виру за свою мать и себя и все то зло, что он ей причинил.
— Но могло получиться, что нашел бы ты его, — тихо сказал Успак. — И он мог бы принять тебя с любовью и порадоваться, что у него такой сын.
— Но не мог бы он похвалиться тогда, — заметил Ульвар, — что его это заслуга. И не стал бы я благодарить его. И не кажется мне, что обязан я ему чем-то, кроме жизни. И от этого дела не будет ему большой чести. Но в походе я понял, что хорош сам по себе — и это твоя заслуга, Успак. И не нужен мне теперь отец, и не хочу я его любви. И все равно мне, кто он — мерзавец или еще кто.
Успак сказал:
— А твоя мать — если прознает он о тебе и приедет к Вигдис свататься?
— Сказать правду, — отвечал Ульвар, — лучше бы не делать этого. Ибо сказала она однажды, что лучшей вирой было бы ей получить его окровавленную голову. И редко она говорила о нем, а потом всегда бывала подолгу грустна. И не нравилось ей, что хочу я поехать в Исландию.
Успак сказал:
— Это были суровые слова, Ульвар.
Ульвар ответил ему:
— Но в суровых условиях довелось жить моей матери в молодости, когда уехал он из страны и оставил ее с ребенком. И никогда он не хотел узнать о нас.
— А ты точно знаешь, что не хотел он знать вас? — спросил Успак.
— И еще говорила она мне, что он плохой и бессердечный человек.
— Суровые слова это сына об отце, Ульвар, — вновь сказал Успак и вздохнул.
— Он не научил меня лучшим, — засмеялся Ульвар, — и может статься, похож я на него.
Успак посмотрел на него, но ничего не сказал, и больше они о том не говорили, и весь вечер Успак был задумчив и мало говорил. И перед тем как лечь спать, он достал из сундука красный шелковый плащ, красиво расшитый золотом и шелком, и протянул его Ульвару. Он попросил его принять этот дар. Ульвар поблагодарил.
Когда осенью Ульвар собрался домой, Успак дал ему большой корабль и еще сделал подарки — кольчугу и позолоченный шлем, двух белоснежных соколов и тройной позолоченный пояс, который он попросил Ульвара передать его матери в знак дружбы, и под конец — зеленый шелковый плащ, расшитый золотом и подбитый мехом; но он сказал, что хочет получить назад красный плащ, потому что не новый он и не годится в подарок.
Ульвар поблагодарил за внимание и любовь к нему, а потом предложил Успаку выбрать все, что ему хочется, из добычи Ульвара.
— Больше у меня добра, — отвечал Успак, — чем мне нужно. Но хочу я получить на память о тебе то обручье, что носишь ты на левой руке, если только отдашь ты его мне.
Ульвар снял обручье и дал его Успаку. Он сказал:
— Не много оно стоит — и носил я его потому, что досталось оно мне от матери, а та получила его от своей матери. Но мал этот дар, и хочу я, чтобы попросил ты о большем.
— Не надо мне ничего другого, — ответил Успак и надел обручье. — И любо оно мне еще и потому, что носил ты его на руке, что так славно рубила скоттов в том фьорде.
Ульвар тогда сказал:
— Хоть Вадин — и не усадьба ярла, но будет для нас великой радостью, если захочешь ты погостить у моей матери.
— Конечно, захочу, — ответил Успак. — И не много пройдет времени, когда встретимся мы вновь. Ибо приехал бы я в Вадин, даже если бы ты и не пригласил меня.
И он обнял Ульвара, поцеловал его и пожелал удачи. Ульвар отплыл в Норвегию и на четвертый день прибыл в Фолден.