Салфур: Тайны Запретного Леса

Глава 4

Около часа дети без оглядки бежали по нехоженым лесным тропам, увязая в стоячих, местами топких дождевых лужах и отбиваясь руками от острых еловых ветвей и назойливой, застилающей и без того помутненные взоры, мороси. Порывистый ветер поздней осени бил наотмашь, словно норовил исхлестать и изрезать своими ледяными плетьми их незащищенные лица и тела. Сердца учащенно бились в такт звучным трелям длиннохвостых неясытей и гулкому уханью хищных ушастых сов. Лес, будто живое, дышащее пушистыми кронами существо, смыкался в беспросветный лабиринт, сбивая с пути до смерти напуганных путников. Словно окончательно недовольный своей картиной художник, чаща смешивала на холсте черные краски, спутывала между собой узкие тропы, превращая их в одну жирную серую кляксу.

Наконец сменив стремительный бег на шаг, подростки остановились у одного из пушистых, едва различимых в ночи, слегка подсвеченных дымным отсветом серебристой Луны кедров. Переведя сбитое продолжительным бегом дыхание, все почувствовали, что опасность, еще недавно щекотавшая нервы и терзавшая души, все же покинула их. Осталась где-то далеко, за тяжелой стеной, возведенной между ними и чудовищем самой природой.

Бран внезапно осознал, что такая приятная на ощупь рука Нисы все это время сжимала его руку у запястья. Блаженное тепло разливалось по его уставшему телу, поспешно уносимое порывом холодного, пробирающего до костей и обжигающего пунцовые щеки ветра. Сил не осталось даже на то, чтобы украдкой произнести хоть словечко, да в этом и не было никакой нужды.

Утомленные подростки напряженно молчали, прокручивая в сознании ужасающие картины случившегося. Но никто не смел как-либо упомянуть об этом, словно страшась, что сказанное вслух вновь станет реальным, живым, приводящим разум в праведный ужас и леденящее исступление.

Арин, находившаяся все это время без сознания, обмякла на спине Девина, подобно тряпичной театральной кукле со срезанными нитями и металлическими прутьями, грузом брошенной в запылившийся старый сундук кукловодом до следующего драматического представления. Рыжие волны волос закрывали от чужих глаз измученное, еще недавно полное жизни, до смешного наивное детское лицо. Даже в умопомрачении она стонала и всхлипывала так протяжно и глухо, что несущего ее на собственной спине Девина пробирала холодная дрожь. По прошествии пары мучительно тянувшихся, словно долгие дни, минут Арин протяжно вздохнула, открывая мрачной чащобе свои темно-карие глаза.

– Где мы? – тихонько спросила она побелевшими, слегка пересохшими от порывистого ветра губами, на которых застыли крохотные багровые капли еще не запекшейся крови. – Мне приснился чудовищный сон, – едва дыша протянула она, – и у меня ужасно болит нога.

Девин немного поморщился, вспоминая, как существо ударило Арин о прочный древесный пол, и совсем не удивлялся тому, что девочка отчасти потеряла память, а ее хрупкое тело ноет от невыносимой боли. Он не знал, что следовало сказать: напомнить Арин о случившемся или умолчать о реальности события, скрыв от девочки ужасающую правду. Варианты, как ему казалось, были равно плохими, и парень пытался выдавить из себя что-либо вразумительное, но все было тщетно.

– Это был не сон, дура. Из-за тебя нас чуть не сожрала страшная уродливая тварь! – в исступлении выкрикнул Фиц, исподлобья взглянув на Арин.

Он боялся, безумно боялся за свою хрупкую, как китайская фарфоровая ваза, жизнь и от этого чувства холодный страх, накопившийся в теле, превращался в неконтролируемый гнев.

Девин неспешно спустил Арин со своей широкой и крепкой, скрытой рванным тряпьем, спины. Девочка не могла устойчиво стоять на земле – голова у нее сильно кружилась, а нога мучительно болела. Парень помог ей опереться на одно из высоких деревьев, и Арин протяжно взвизгнула от вновь проявившейся в конечности боли. Она опустилась, обняв колени руками, и заплакала навзрыд так громко и утробно, что плач лихо несся по лесу звучным эхом. Девин, на удивление, не обращал ни малейшего внимания на ее истошный вопль. Скрипя от гнева скулами и сжимая крупные кулаки, он подошел к трясущемуся от несдерживаемой тревоги Фицу и неожиданно для всех с силой ударил его в скулу. Фиц громко застонал, упав всем телом на сырую промерзлую землю. Он бился в истерике, прижимая руки к ушибленному месту, плакал и звал остолбеневших детей на помощь. От боли он впивался пальцами в лесную почву так, что под его коротко подстриженными ногтями собрался толстый слой влажной черной грязи. Но Девину было этого мало. Он сел на Фица сверху, сжав его торс между собственными жилистыми ногами, и продолжал раз за разом наносить тяжелые удары по заплаканному, опухшему лицу приятеля, оставляющие за собой киноварные, словно весенние примулы, размытые пятна.

– Где ты был, черт тебя дери, когда Арин чуть не сожрала эта чудовищная тварь?! – кричал он, в очередной раз занося над стонущим Фицем кулак, отчего тот рыдал и распалялся стонами пуще прежнего. – Крыса ты поганая, как ты мог нас бросить?!

Кровь разлеталась во все стороны, обагряя смуглое лицо Девина своими яркими, как густое малиновое варенье, брызгами. Безумие и неудержимая свирепость читались на его озлобленном, искривленном от гнева лице, будто он собирался забить Фица до смерти и не видел в этом ничего дурного.

Ниса отпустила руку Брана и рывком ринулась к дерущимся мальчишкам, судорожно трепыхавшимся на мокрой земле, подобно цепным псам, остервенело бьющимся за кусок жирного мяса или свиной кости.

– Прекрати, идиот! Ты же его сейчас убьешь! – Ниса со всей силы отталкивала рассвирепевшего Девина от размякшего, бледнеющего на глазах Фица. – Перестань, прошу!

Арин прижала руку к дрожащим от ужаса губам, а ее взгляд непонимающе метался от одного юноши к другому. Удар головой и боль, терзающая ее ногу, явно сыграли с ней плохую шутку – разум был еще порядком помутнен. Она была подобна беззащитному ребенку, увидевшему бурную и абсолютно бестолковую ссору родителей и неспособному вмешаться в происходящее и каким-либо образом прекратить это чудовищное действо.

Девин продолжал наносить сокрушительные удары. Чернеющий над их головами ночной мрак и враждебная недоброжелательность леса негативно сказывались даже на его, казалось бы, здравом рассудке. Дрожащими руками Ниса не могла оттащить Девина от залитого собственной стылой кровью Фица. Потеряв всякую надежду закончить эту бесполезную и беспощадную схватку, она просто-напросто разрыдалась. Истошно крича и проливая потоки горьких слез, девочка дала выход всем сокрытым в глубине чувствам.

Глядя на обезумевших друзей и Нису, что разрывалась от истерических рыданий, Бран решил показать всю свою безудержную смелость, до сих пор разливавшуюся по телу, словно бодрящая своей леденящей влагой родниковая вода. Приняв беспристрастное выражение лица, он медленно подошел к Девину и, опустившись возле него на корточки, сказал:

– У меня еще осталась та опасная жидкость, Девин. Не думаю, что ты хочешь испробовать ее эффект на себе.

Кулак крепкого парня замер в воздухе, как завороженный, а с глаз сошла безумная пелена, застилавшая благоразумие. Девин явно не на шутку испугался и, сам себе не отдавая в этом отчета, спешно вскочил на ноги и преклонил перед растерянными детьми голову.

– Простите меня. Я не… я не… – пытался выговорить он, но всем и без слов все было понятно.

Замерший в груди страх и пожирающие его изнутри переживания за собственную жизнь и жизни друзей именно таким безобразным образом нашли выход из страстной, чувственной души Девина.

Фиц сплевывал накопившуюся во рту кровь на землю. Он толком не мог пошевелиться. Бледное лицо покрыли ссадины и уродливые пурпурные разводы. Девин был гораздо сильнее, чем можно было представить, и Фиц, вовсе того не желая, испытал эту недюжинную силу на собственной шкуре.

– Прости меня, Фиц, я не хотел, – жалобно застонал Девин, ошарашенный собственноручно содеянным ужасом. – Я сильно испугался за Арин, поэтому был так зол на тебя, что… Знаю, это меня нисколько не оправдывает, но, поверь, мне очень-очень жаль.

– Да заткнись ты уже, крепыш! – сказал Фиц, в который раз выплевывая бурлящую и пузырящуюся, как мыльная пена, кровь на глинистую лесную землю. – Думаешь, ты смог сделать мне больно? Куда уж там! Я дал тебе фору только потому, что считаю, что заслужил небольшую трепку, – он аккуратно встал, опершись рукой на плечо, подставленное трепетавшей от страха Нисой, и зашаркал в сторону Девина. Фиц внимательно посмотрел в его карие глаза и медленно, растягивая каждое слово, сказал: – В следующий раз такой форы не будет. Так что смотри в оба, – с этими словами он лениво поковылял в сторону кривого, усеянного яркими бордовыми листьями, лохматого пузыреплодника и расположился под его махровой кроной, скрывающей залитый приятным звездным светом небосвод.

Ниса легонько выдохнула – кажется, беда, тревожащая ее чуткое сердце, была позади. Душа ее трепетала от переполняющих чувств благодарности и признательности, она была в полном восторге от Брана и его храбрости. Ниса подошла к мальчику вплотную, так, чтобы он с легкостью мог рассмотреть ряд очаровательно порхающих над томными изумрудными глазами ресничек и яркие, изогнутые в нежной улыбке губы.

– Спасибо тебе большое. Даже не знаю, что нашло на этих одичавших мальчишек, – сказала она, на ходу подбирая подходящие к ситуации слова. – Фиц никак не научится держать свой чертов язык за зубами, будто так и норовит получить затрещину, – девочка с некой долей жалости посмотрела на съежившегося от боли Фица, глубоко внутри осознавая причину проявления его скверного характера. – Любопытно, неужели ты и вправду стал бы выливать на Девина содержимое той… ядовитой склянки?

Бран потупил взгляд. Похвала Нисы слегка смутила его, вогнав впалые щеки в пунцовую краску и заставив усталое тело страстно пылать.

– Я все вылил на монстра, так что, даже если я и пожелал бы испортить физиономию Девину, к счастью, не смог бы, – он вынул из кармана хлопковых штанов пустую стеклянную баночку. Крохотные синие капельки застыли на ее дне, подобно очаровывающим взгляд ягодам голубики или налитой слегка кисловатым соком душистой жимолости.

– Так ты выдумал все это, чтобы отпугнуть его? Получается, соврал? – спросила Ниса, аккуратным жестом руки убрав с лица волнистую прядку, выбившуюся из светлой пушистой гривы волос. Затем спешно стерла с удивительно хорошенького и не по возрасту женственного лица неприятно щиплющие кожу соленые слезы.

Бран, порядком смущенный ее словами, виновато отвел взгляд. Ему не впервой приходилось врать и искажать факты. Он и сам иногда забывал, сколько раз ему приходилось изворачиваться в безжалостной действительности, потому как его жизнь в Ардстро была, как ему казалось, сущим кошмаром: воровство, голод, болезни, преподнесенные ему холодным подвалом, в котором юноше приходилось коротать свои серые дни, и даже уличные драки. Ведь ничего, кроме выдумок и двойственных приемов, не помогало ему выживать в суровой реальности бытия.

Как-то раз он врал доброжелательной ткачихе, тетушке Хлое, что болен тифом, и слезно умолял дать ему пару рут из ее и без того уже порядком опустевшего кошелька. Врал наивной нянюшке Эби из обнищавшего сиротского дома, уныло стоявшего на самой окраине деревни, словно бельмо на глазу Брата Каллета. Глядя на ее сморщенное, исхудавшее от постоянных денежных недоборов лицо, он скорбно вещал о том, что ему нужно сходить на могилу давно усопших родителей, да так и не вернулся в сиротскую обитель. Врал даже Девину, что тот его знать не знает, а ведь именно он так часто воровал хлеб из хлебопекарни семейства Линчей. Бран всерьез считал себя сущим лгуном и этаким пройдохой, но по какой-то неизвестной ему причине не хотел обнажать свою дурную сторону перед этой, едва ему знакомой, необычайно обаятельной девочкой.

– О нет, я не соврал. На дне баночки все-таки осталось немного этого… этой странной субстанции, – пристыженно ответил он, прищурив глаза и пытаясь разглядеть оставшиеся в стекляшке капли эссенции. – Вот они, видишь?

– Чушь какая-то. Осталась всего пара капель. К тому же ты сам только что сказал, что склянка пустая, – сказала Ниса, недоверчиво посмотрев на Брана.

Сейчас она больше походила не на наивную девочку в тонком льняном платьице, подобном тому, которое носили все юные девицы этого возраста, а на взыскательную учительницу, отчитывающую своего строптивого ученика за очередную провинность.

– Эй, вы, голубки, хватит трепаться! – сердито выкрикнул Девин, прислонив ладонь ко лбу вздрагивающей при каждом вздохе Арин. – У нее жар и, кажется, что-то с коленом.

Ниса с Браном подбежали к приятелям, не обратив внимания на манеру обращения Девина и неоднозначные намеки на их неприкрыто теплое отношение друг к другу.

Ниса взяла Арин за руку, скользнув участвующим взглядом по ее порядком опухшей, испещренной ссадинами и обширной гематомой ноге. Она сокрушенно покачала головой и неожиданно обернулась к оробевшему Брану, стоявшему позади нее.

– Ты вроде говорил, что хотел стать врачом. Думаю, тебе выпал такой шанс. У нее сильный ушиб ноги, и мне кажется, она здорово ударилась головой о тот проклятый пол из преувеличенно редкой породы чертовых деревьев.

Бран неуверенно осмотрел пострадавшую от лап монстра девочку. Лицо ее пылало, губы и щеки налились пунцовыми островками размытых по краям пятен. Колено вздулось так, что на тонкой бледно-розовой коже отчетливо проявилась сине-зеленая паутинка одутловатых вен, а из слегка приоткрытого, безвольно застывшего рта вырывались лишь глухие всхлипы и протяжные стоны. Мальчику никогда прежде не приходилось лечить тяжело больных людей, он мог лишь со стороны наблюдать за этим опасным, но довольно завораживающим процессом и мастерством рук доктора Рэя. «Мастер Рэй и его лазарет пришлись бы сейчас как раз кстати», – подумал Бран, закатив рукава своей пропитанной проливной моросью и липким потом рубахи.

– Я попробую, но ничего не обещаю. У меня это впервые.

Бран попытался аккуратными, неспешными движениями выпрямить вздутую конечность Арин, у него это неплохо выходило до тех пор, пока девочка истошно не завопила от нестерпимой боли и отняла ногу обратно. Бран напряженно вздохнул – дела были совсем плохи. Он с нескрываемым страхом взглянул в черные глаза зловещей чащи, на тропинку, уводящую вглубь лесного лабиринта. Из окутанной устрашающим мраком глуши продолжали доноситься леденящие душу звуки: шорох крепких безлистных ветвей и духовитого волчеягодника, шум ветра, запутавшегося в ветвистых макушках елей и кедров, цокающая трель сбившихся к поздней осени в стаи синиц, корольков и поползней, топот и пронзительный свист белок, предупреждающий сородичей о предстоящей опасности, дальний, едва уловимый вой серого волка, явно не сулящий ничего хорошего.

– Я ничего не могу сделать, пока мы не найдем нужные для ее излечения травы, – сказал Бран, уныло понурив голову. – Но мы вряд ли способны идти таким составом вглубь леса, тем более ночью.

Ниса, явно разочарованная ответом, огорченно взглянула на юношу. Ее вновь пробрала жуткая дрожь, доходившая до самого белокурого темени.

– Но мы не можем оставить ее в таком состоянии. Она просто-напросто не может идти в Ардстро. Нам нужно… нам нужно…

– Думаю, что про меня уже все забыли, – желчно выпалил Фиц, кряхтя и кашляя при каждом удобном моменте. – Но коль я все еще тут и все еще не умер от бахвальства и показушничества некоторых товарищей, – процедил он сквозь зубы, с нескрываемой злобой глядя в сторону Девина, – у меня есть возможность вправить вам мозги.

– Не прибедняйся, олух, у тебя всего-то пара ушибов. И то, порядком заслуженных, – сказала Ниса, с презрением глядя на явно переигрывающего парня. – А вот Арин нуждается в незамедлительной помощи. Ей действительно нехорошо.

– Хватит храбриться, Ниса, ты всего лишь бессильная маленькая простушка, заблудившаяся в чертовом диком лесу, населенном страшными, сказочными тварями. Слова обезумевшей Мойры Куин теперь совсем уже не кажутся бредовой выдумкой, – на хорошеньком до тошноты лице Фица впервые появилась взрослая, глубокая сосредоточенность и не напускная серьезность. – Трудные времена требуют решительных мер. Никто из нас явно не желает отправиться за этими, бог весть какими травами и стать угощением для оголодавших животных. Если не хотим быть убитыми, должно откинуть ношу и всеми силами постараться сохранить собственные жизни.

Запутавшись в паутине пространных рассуждений, каждый заглянул внутрь собственной души, отыскав лишь Фемиду, держащую в крепких, закаленных судейством руках тяжелые чугунные весы. Ребята не были готовы к такому повороту судьбы, к такому несправедливому выбору. На одной из жертвенных чаш лежали их хрупкие жизни, на другой же покоилась жизнь Арин, висевшая на тонком волоске порочной судьбы. Какой же выбор являлся истинно верным? Каждый должен был решить лично.

– Это неправильно. Я знаю, о чем все вы думаете. Знаю, потому что думаю о том же, – сказала Ниса, закусив обветренные губы. – Мы должны ее спасти. Никогда себе не прощу, если оставлю Арин здесь одну. Своими страхами мы обрекаем ее на верную смерть.

Бран сжал кулаки, продолжая сверлить взглядом черное туманное пятно роковой ночи.

– Бран, я понимаю, что многого прошу, но мы должны оказать ей помощь. И только ты один знаешь, что для этого требуется. Не исключено, что с ней случится что-то очень плохое, если мы станем ждать утра, – протараторила Ниса, продолжая сжимать в своих руках обессиленную ладонь неровно дышащей Арин.

Бран знал, что случится, если они сейчас же не начнут действовать. Он просчитывал наперед все возможные варианты. Как знать, вероятно, во время удара о пол Арин сломала не только колено, но и тазобедренный сустав, а это, как говорил доктор Рэй, один из самых опасных переломов, который может охватить не только сами кости, но и привести к повреждению внутренних органов и нервной системы. Вполне допустимо, что, если оставить все как есть, девочку хватит болевой шок, и она не сможет есть и принимать питье, потому как существует вероятность застревания съеденного и выпитого в горле. Место перелома может неправильно срастись, тогда девочка попросту не сможет ходить. Но главной угрозой оставалась открытая рана на ноге – вот что действительно могло привести к необратимым последствиям для жизни Арин. Кроме целебных трав, обязательно требуется что-то, что может надежно зафиксировать ногу и помочь костям срастись. И Бран никак не мог понять, что именно может служить таким приспособлением.

– Ты готова подвергнуть свою жизнь опасности, Ниса? – вдумчиво произнес Бран, внимательно посмотрев на вздрагивающую от осеннего ветра белокурую девочку.

– Я готова, – неуверенно проговорила Ниса, вставая с сырой лесной почвы и отряхивая свое порядком испачкавшееся платьице. – Думаю, мы сейчас же должны отправиться за растениями, пока Девин будет следить за бедняжкой Арин, – она погладила рыжеволосую девочку по макушке, оставив на ее побледневшем лбу маленький теплый поцелуй.

– Фицджеральд, ты идешь с нами?

Фиц лениво приподнялся на локтях, затем, как плохой театрал, с пережимом охнул и вновь плюхнулся на землю под укрывающие от назойливого дождя кроны взлохмаченных листьев ярко-бордового пузыреплодника.

– Как ты можешь просить меня о таком? Разве не видишь, что я слишком слаб и едва могу ходить? – он жалостно посмотрел в сторону детей, надеясь, что плохая игра убедит их оставить его под сенью кустарных листьев.

– Ну и черт с тобой, трус! – выкрикнула Ниса, с презрением посмотрев на распластавшегося на глинистой влажной земле парня. – Никто не будет мешаться под ногами. Девин, следи за этим пройдохой, чтобы ничего дурного не вытворил, а мы с Браном отправимся за этими чудными лекарственными растениями.

Бран почесал свой слегка вздернутый подбородок и, кивнув своим мыслям, сказал:

– Нам нужно что-то оставлять по дороге, чтобы была возможность вернуться обратно и не заплутать в лесу. Что-то, что хотя бы слегка заметно в темноте.

Ниса, ни секунды не думая, с силой оторвала от подола и причудливых рукавов своего платья посеревшую от мокрой грязи, прежде меловую ткань.

– Это подойдет?

– Думаю, да. Мы можем отрывать по лоскутку и привязывать к ветвям деревьев. На темном фоне белая ткань должна выделяться, – заключил Бран, хлопнув своим кулаком по ладони другой руки.

– Мы пошли, а ты, Девин, будь начеку. Если что, кричи. Надеюсь, мы сможем тебя услышать и вернуться к этой прогалине.

Девин лишь неуверенно кивнул, прильнув к вздыхающей от боли Арин. Затем, когда Ниса и Бран наконец скрылись за корявыми ветвями жутких, чернеющих своими темно-зелеными иглами елей, он предался своим основательным соображениям. Все его мысли сейчас были направлены на одну лишь Арин. Он размышлял о том, почему до смерти, до исступления боится потерять эту маленькую рыжеволосую девочку. В нем таилось пробирающее до самого основания чувство, заполняющее его до краев, подобно тому, как липкий каштановый мед заполняет дубовый бочонок. Нет, это было далеко не влечение первой, обманчивой влюбленности. Не симпатия к ее очаровательному личику с заплаканными темно-карими глазами, очаровывающими своей прозрачностью и легкой болезненной припухлостью. Не желание окунуться в ее благоухающую, бронзовую копну непослушных волос. Не влечение к ее юному телу с раздавшимися подвздошными косточками, теплой и липкой от пота веснушчатой шеей и слегка виднеющимся за тонким льняным платьицем нежно-розовым, налитым переходным возрастом бюстом. Это было иное чувство, более сложное для ясного понимания. Ощущение настоящей ответственности за ее жизнь. Но отчего он был так полон этим желанием?

Посмотрев на вяло свисающие вдоль девичьего тела руки и слегка приоткрытый в стенаниях рот, Девин неожиданно осознал истинное происхождение своих чувств. Он будто вновь стал юным мальцом, упрямо читающим канон, стоя на ободранных коленках, и просившим Богиню Нанну о помиловании, о выздоровлении, о жизни. Арин была одухотворенным напоминанием о его давно покоящейся на деревенском кладбище под сенью цветущих румянцем кремово-розовых пионов младшей сестре Сьюлин. Тогда, семью годами ранее, он не смог испросить для нее прощения. Глядя в ее очаровательное личико, еще не успевшее принять окончательную форму и стать по-настоящему девичьим, но уже увядающее на глазах, подобно бабочке-однодневке, от необратимой болезни, Девин не мог сделать ровным счетом ничего. Все семейство Линчей спешно готовило поминальную по еще не отошедшей в иной мир Сьюлин, пока он неустанно просил ее побороть тиф и выжить любой ценой.

Сейчас он был совсем не тем юным глупым мальчишкой, который уповал и сетовал на молитвы и бога. Девин знал, что может надеяться лишь на человеческие силы и возможности, а не на эфемерных повелителей мира. На собственной характер и недюжинную смелость.

– Я хочу немного вздремнуть. Покараулишь наш с Арин сон, крепыш? – ядовито бросил Фиц, перекатываясь с одного бока на другой. – Все же именно ты виноват в том, что я такой ослабленный.

– Хорошо, – спокойно ответил Девин, не желающий снова натворить дел, о которых впоследствии станет жалеть. Ночь была ему не товарищем, а доверять свой покой и покой Арин такому человеку, как Фиц, было, как минимум, неразумно.

Оранжево-золотые ажурные листья, тихонько перешептываясь, спадали с древесных ветвей и, кружась в удивительно завораживающем танце, скользили над запрокинутой к звездному небосводу головой Девина. Казалось, лес таил в себе множество загадок и был одним чудным двуликим существом. Одно его лицо было мрачным и пугающим хвойным, вечнозеленым монстром, окутанным воем, цоканьем и иными, угнетающими естество, животными звуками. А другое – девственно-ярким, бурым, алым и янтарным. Молодой девой, дарящей путникам мир и покой. И обе эти личности были по-разному, по-особенному притягательны для Девина, таившего в своей широкой душе толику романтизма и сентиментальности.

Ночь в бодрствовании обещала тянуться мучительно долго, но разве мог Девин, ощущая это безмятежное умиротворение, не поддаться сладким объятиям дурманящего разум Морфея?