Самостийная Украина: истоки предательства

5. Что же делать?

Тенденция к формированию в республиках блока националистов и партократов — неважно, вышли они из КПСС или воссоздались под другими названиями — свидетельствует о том, что расчленение СССР-России не только не гарантирует торжества демократии, но даже чревато быстрым воспроизводством авторитарных тенденций, причем на националистической основе. Кредо демократов-всеобщников «пусть сгинет Россия, лишь бы жила демократия», заимствованное у западной советологии, оказалось совершенно несостоятельным. Не за горами время, когда всем станет ясно как день, что расчленение СССР-России — это не путь интеграции страны в мировое хозяйство. Расчленение — это дестабилизация, а как можно куда-то интегрироваться, дестабилизируясь? Кроме того — и это, пожалуй, самое главное, — в условиях краха коммунистической идеологии все более очевидной становится необходимость этнонациональной или эквивалентной по функциональной способности идеологии. Между тем проводимый политический курс подрывает все предпосылки формирования такой идеологии в большинстве крупных республик. И не случайно Запад, не отказываясь от планов расчленения и ослабления Советского Союза, начинает размышлять о плюсах и минусах этой политики. Как поступить? То ли дальше дробить Россию на части с риском реальной дестабилизации страны и полной непредсказуемостью будущего (а непредсказуемости Запад очень не любит уже в силу своей мировоззренческой одномерности), то ли оставить ее целой при условии, что у власти в основных сферах экономики и культуры будет элита, пользующаяся доверием Запада (Померанц называет ее в одной из последних работ мировой диаспорой).

Что направляло до сих пор наших архитекторов перестройки и их западных консультантов? Что «перестроечная» мысль несамостоятельна, в этом, я думаю, сейчас никто не сомневается. Над ней (и Западом) довлел, во-первых, исторический опыт «распада» Австро-Венгрии, давшего жизнь целому ряду самостоятельных государств. Во-вторых, опыт национально-территориального федеративного устройства СССР после Октября. В-третьих, опыт консолидации «социалистических» наций и становления национальных созданий на территориях западных областей бывшей Российской империи, а также в Туркестане. В-четвертых, послевоенный феномен деидеологизации в Западной Европе и Америке, абсолютизированный или неправильно понятый обслугой архитекторов перестройки.

Совершенно очевидно, что западные специалисты и их подражатели в нашей стране, готовившие парады суверенитетов, переносили на СССР опыт раздробления Австро-Венгрии, абсолютизируя формальные общие моменты в двух государствах и игнорируя их особенности, историческую и национальную специфику. Австро-Венгрия объединяла народы, уже имевшие в прошлом государственно-историческое бытие и выраженную историческую память. Это Чехия со своей славной историей, Реформацией и Контрреформацией. Венгрия, у народа которой уникальная история странствий и войн. Собственно австрийцы, имевшие, несмотря на культурную близость к немцам, совершенно отличную историческую судьбу, мало чем похожую на немецкую. Да и австрийские славяне — словенцы, хорваты и сербы — все они ко времени своего вхождения в состав Австро-Венгрии уже были народами с государственной традицией и развитым национальным самосознанием. Австро-Венгрия была подлинным лоскутным государством, двуединой и несостоявшейся триединой монархией, где элементы обще­австрийского (имперского) самосознания лишь надстраивали блоки сложившихся или складывавшихся национальных самосознаний. Далее, за исключением Баната, Трансильвании, отдельных районов Богемии, Моравии (чехи и немцы) и Галиции (поляки и русины), а также нескольких крупных городов, народы Австро-Венгрии проживали компактными национальными группами.

И все же распад Австро-Венгрии дорого обошелся ее народам. Были выселены судетские немцы, переселены поляки из восточной и русины из западной Галиции соответственно в Польшу и на Украину, и, наконец, в самое последнее время выехали саксы (немцы) из Румынии. Однако даже спустя семьдесят лет сохраняются венгерско-словацкий (венгры южной Словакии) и венгерско-румынский (венгры Трансильвании) национальные споры, которые усугубляют нестабильность восточноевропейского региона. Последние события в Югославии высветили и сербско-хорватский, и другие конфликты, которые тоже в большой мере отдаленные последствия распада Австро-Венгрии.

Национальные проблемы Российской империи можно сопоставить с австро-венгерскими только на уровне отдельных губерний и регионов. На западе это Финляндия и Польша, в которых проживало население с развитым национальным сознанием, и притом проживало относительно компактно. На юге, в Закавказье, это армянский и грузинский народы, обладавшие древней культурой и национальным самосознанием; но не имевшие компактной национальной территории и расселенные чересполосно друг с другом и с тюрками, а также курдами (в Карее). В Средней Азии это Коканд, Бухара и Хива — сформировавшиеся мусульманские суперэтнические (если пользоваться терминологией Гумилева) единицы. Однако даже последние государства объединяла с Великороссией общая историческая память — пребывание в татаро-монгольских государственных образованиях. Если же брать все другие губернии и регионы Российской империи, то это будет чересполосица в разной мере и по разным параметрам родственных народов с несформированным или вообще отсутствующим национальным самосознанием (Новороссия, Крым, Сибирь, Дальний Восток). Что касается территорий, принадлежавших Речи Посполитой, то они к моменту присоединения к России были уже и многоэтническими, и чересполосными, и национально неидентифицированными. То же следует сказать о народах Прибалтики и Бессарабии.

Формировавшееся на протяжении веков российское и общерусское самосознание (с западной, формальной точки зрения, — имперское) представляло собой не надстроечный, поверхностный слой, а мощный пласт, доминировавший над этническими, лингвистическими, антропологическими и даже религиозными компонентами сознания. Очень показателен отмеченный в западных исследованиях феномен российского самосознания русских немцев. Немецкие колонисты, эмигрировавшие из России в Латинскую Америку в конце XIX — начале XX века, считали и называли себя там «русскими», именно русскими, даже не российскими.

Второй момент, из которого исходили инициаторы раздробления СССР, — нынешнее национально-территориальное деление страны на союзные и автономные республики, автономные области и национальные округа. Это колоссальной значимости исторический факт, существующий уже более 70 лет. С ним нельзя было бы не считаться, если бы упомянутый национально-территориальный «нарез» России на республики не стал реальным воплощением насилия и несправедливости, проявленных прежде всего в отношении русского народа, хотя и не только его. Большевики — идеологи и практики «нареза» — руководст­вовались двумя главными соображениями. Первое. Стояла объективная задача разрушения русской государственности и русской идеологии. Для этого требовалось подавить православие, политически ослабить и раздробить православный русский народ, а также поддержать местных националистов — даже путем искусственного национального размежевания. Отсюда такие «странности», как, например, принудительная украинизация с погромом русской культуры, включение в состав Белоруссии исконно русских территорий вопреки желанию их населения, передача населенной в основном великорусским и казачьим населением Западной Сибири Казахстану, создание (часто совершенно искусственно) автономий в составе РСФСР (и тоже без согласия местного русского населения), геноцид и выселение терских казаков и расселение ингушей на их землях и многое другое. При этом распро­пагандированным массам внушалось, что все эти «издержки» обеспечивают решение задачи строительства мирового социалистического государства.

При создании СССР были использованы существовавшие тогда проекты федераций Соединенных Штатов Европы и Соединенных Штатов Мира и при этом совершенно отброшены пути решения национального вопроса, вытекавшие из особенностей ситуации в России, специфики расселения там многочисленных народов, уровня развития их самосознания и его содержания.

Что касается опыта консолидации «социалистических наций» и становления национальных самосознаний в искусственно «нарезанных» союзных и автономных республиках, то не удивительно, что несмотря на 70 лет принудиловки, он оказался и ущербным, и противоречивым, а в конечном счете, несостоятельным и даже опасным. Вполне поэтому правомерен расхожий ныне тезис о замедленной бомбе ленинского федеративного раздела России. Убедительным свидетельством полного краха этой политики является уже даже не кризис Союза, а кризис союзных и автономных республик. Причем в ряде случаев он проявляется как кризис наций, давших название республикам. Возникают автономистские и сепаратистские движения «новых наций» внутри наций, «консолидировавшихся» после Октября, а на самом деле искусственно сконструированных интернационалистами-большевиками. Очень характерен пример Белоруссии. Единая белорусская нация, якобы подавлявшаяся русскими и коммунистами, как только начала «возрождаться», вдруг столкнулась на этом пути с трудностями. Самым неожиданным образом сработал закон о языке, с принятием которого связывались планы так называемой «белоруссизации». На западе Белоруссии вместо белорусских школ стали одна за другой открываться польские школы, а учебники для них (все по закону о языке!) вскоре прибыли из соседней Польши. На востоке — в Витебс­кой, Гомельской и Могилевской областях — белоруссизация школы встретила явное неприятие: население этой территории стало открыто напоминать, что оно всегда было частью России. А на юго-западе, в Полесье, возникло так называемое ятвяжское движение. Его лидеры объявили о существовании особого, ятвяжского, народа, у которого-де пробудилась генетическая память особого, ятвяжского, языка, и потребовали самоопределения, не решив, правда, окончательно, к кому присоединяться, а, может быть, и вообще выйти из СССР. Можно с каким угодно скепсисом относиться к новому восточнославянскому языку и написанным на этом языке художественным произведениям, но элементарная справедливость требует признать, что ятвяжский язык — это обработанный местный диалект, родной для «ятвягов», и с лингвистической точки зрения он гораздо более органичен, чем явно искусственный современный белорусский язык, чуждый большинству населения Белоруссии.

Наконец, последний момент — это переоценка деидеологизации, вернее, вульгарная интерпретация западных теорий деидеологизации, в которых речь шла о конце универсальных идеологий, а вовсе не идеологии вообще. Именно отсюда произошло явное непонимание функциональной роли идеологического фактора — в данном случае фактора национальной идеологии — для экономического и всякого, пожалуй, иного прогресса страны и ее народа. Объективно розыгрыш национальной карты усилил функциональность национальной идеологии в Грузии, Армении, Азербайджане, Прибалтийских республиках и в какой-то мере в Средней Азии (хотя здесь в гораздо большей .степени возросла роль исламского фактора). Что же касается России, Украины и Белоруссии, то здесь в обстановке быстрого распада коммунистической идеологии произошло резкое и глубокое разрушение российских и общерусских (в том числе имперских) идей, входящих составной частью в советское сознание. Русские, белорусы, большая часть украинцев, а также огромная часть русскоязычного населения с советским самосознанием превратились в одночасье в своего рода демографическую массу. Любая же попытка возродить общерусскую и российскую историческую память объявлялась перестроечной демократической печатью и телевидением фашизмом, отождествлялась с экстремистской «Памятью».

Судьба страны зависит прежде всего от того, как будут разворачиваться события в четырех основных республиках — Российской Феде­рации, Украине, Белоруссии и Казахстане. Учитывая же, что основу Советского Союза составляет единство России и Украины, вопрос еще больше сужается. Нужно ли России и Украине максимально дистанцироваться друг от друга или же такой разбег этих республик антиисторичен и чреват непредсказуемыми разрушительными последствиями не только для них?

Разделение Украины и России было бы исторически оправданным, прошло бы спокойно, если бы существовали совершенно отличные украинский и русский народы, размещенные на собственных территориях, с собственной исторической судьбой и исторической памятью, что характерно, например, для грузин и армян. Но это совершенно не так, что вынуждены признать и украинские сепаратисты, и русские (великорусские) изоляционисты. Поэтому ими ставится задача не воссо­здать действительно потерянную этими народами общую историческую память, а «исторически возродить» отдельные народы — украинцев и русских.

Может ли обладать необходимой функциональностью для построения великой державы украинская или чисто русская (великорусская) идея, самостийная украинская или изоляционистская идеология? При внимательном анализе, реалистическом, а не теоретико-утопическом подходе к содержанию национального самосознания «паспортных» русских и украинцев выявляется, что наличие таких отдельных самосознаний (если не считать западных украинцев) по меньшей мере спорно, а их историческое возрождение в отдельности (а на деле искусственное создание!) проблематично, если не воспользоваться, конечно, ленинско-сталинскими методами. Не случайно один из идеологов «демократического самостийничества» на Украине поэт Дмитро Павлычко (галичанин по происхождению) вынужден был признать, что создание единой «национально сознательной» Украины потребует, возможно, «несколько столетий». Могут ли ждать реформы своего национально-идеологического фактора так долго? Еще больше времени потребовало бы, вероятно, создание истинно великорусского народа, который бы отличался принципиальным образом от украинцев и белорусов.

Учитывая, что в советской общественной науке анализ самосознания русского и украинского народов не выходит, по сути, за пределы описания советского сознания, здесь как раз уместно посмотреть, что по этому поводу пишут на Западе (вернее, вынуждены писать, так как там уж совсем откровенно насиловать факты нельзя) западные советологи — украиноведы и русисты. Даже для советологов из националистически ориентированных украинцев (как правило, западных) характерно признание многослойности украинского самосознания. Они выделяют советский слой (до революции — российский), русский (то есть общерусский), украинский (или малороссийский), для западных украинцев еще галицийский слой, буковинский, карпаторусский — вплоть до так называемого ситуационного сознания, когда в зависимости от ситуации человек ощущает себя то русским, то украинцем. Короче, признается, что украинское самосознание — это соотношение общерусских и украинских (малороссийских) компонентов за вычетом общесоветского.

Как показывают нынешние споры по национальному вопросу на Украине, в которых даже «щирые» украинцы чуть не хватают (уже сейчас!) друг друга за чубы, соотношение этих компонентов у различных людей и в различных регионах Украины неоднозначно. Могут доминировать то украинские элементы вплоть до отрицания общерусскости, отказа от православия и психологической ориентации на Европу (в основном униатские районы), то общерусские вплоть до полного отождествления себя с русским народом и Россией. Возможна и средняя позиция. Об этом свидетельствует характер восприятия идей Руха в различных частях Украины и, в частности, так называемой «национальной» символики. Первый заместитель председателя Руха Сергей Конев, говоря о необходимости «коренной смены форм агитации» в так называемых «срусификованных регионах», в связи с неудачами движения разъяснял: «Человек, шагающий с желто-голубым флагом по улицам Львова, вызывает у прохожих искренние симпатии, в Житомире — нормальный интерес, а в Херсоне — вполне возможно настороженность, а то даже и возмущение».

Учитывая более чем трехсотлетний опыт совместного существования Юго-Западной и Северо-Восточной Руси в Российской империи и более семидесяти лет существования Советской Украины (если не считать западные области, особенно Галицию, Северную Буковину и Закарпатье), можно с достаточным основанием утверждать, что для основной части населения Украины общерусские элементы в культуре и государстве стоят на первом месте, объективно перевешивая в сознании национальный компонент. Отсюда логичен вывод: выделение Украины и принудительная украинизация ее населения не только антиисторичны, но и чреваты разрушительными последствиями, а скорее всего — надо об этом говорить прямо — повлекут за собой трагический исход, если эту политику не остановить.

Необходимо учитывать, что в отличие от дореволюционного времени общерусское сознание имеет на Украине (и в России) не только религиозно-культурную, но и этноантропологическую основу в виде огромного количества смешанного населения русско-украинского происхождения. Если же брать Советский Союз в целом, то такого смешанного русско-украинского, а также малороссийского по происхождению населения в южных регионах Российской Федерации, говорящего на русском языке, возможно, будет больше, чем чистых этнических украинцев, если вообще к украинцам применимо понятие чистоты этноса. Добавим, что как раз такие русскоязычные или смешанного происхождения жители Украины вместе с русскими составляют костяк научно-технической интеллигенция, служащих, квалифицированного рабочего класса. То же самое следует сказать и о попытках некоторых псевдо­патриотических сил в России разыграть карту русского изоляционизма, создать национально суверенную Россию, то есть собственно Великороссию. Проявления этой политики самые различные — от размахивания трехцветными флагами (часто с циничной ухмылкой) и подрыва национально-патриотических движений, стоящих на почве общероссийской идеологии и общерусской идеи, до искренних и серьезных попыток восстановить собственно великорусский этнос и культуру со стороны отдельных писателей-деревенщиков. Надо прямо заявить, что эта идея антиисторична, явно утопична и главное ничего не дает с точки зрения перспективы создания такой национальной идеологии, которая может сыграть важную функциональную роль в грядущем построении Великой Российской Державы. И вот почему.

1. Собственно великорусская культура была основательно подорвана Петром І, а ее сегодняшнюю базу в историко-идеологическом отношении составляет преимущественно старообрядчество, носителей которого всего лишь несколько миллионов. Русская культура после Петра развивалась почти исключительно в общерусском русле, будучи синтезом культуры как Московской Руси, так и Руси Юго-Западной и Западной. Подрыв великорусских корней реформами Петра был настолько глубок, что не сформировалось отдельного великорусского языка на народной основе, хотя есть языки украинский и белорусский и даже русинский (или карпаторусский).

2. Нынешнее православие — гипотетический фактор консолидации собственно русского (великорусского) сознания — весьма космополитично. Хотя сегодня православие выражает идею общерусскости, но оно в значительной степени охвачено экуменизмом. Это состояние может измениться, если православная церковь окончательно расколется на украинскую, белорусскую и русскую (великорусскую) автокефальные церкви, что явно поощряется определенными кругами как в нашей стране, так и за рубежом с целью реального раздробления СССР и отделения от него всего западного региона (Украины и Белоруссии). Но даже если попытка раскола церкви окажется успешной и будет создана великорусская православная церковь, то ей будет невозможно после стольких лет атеистической пропаганды, распространения в стране безверия, протестантских, а также языческих и индуистских верований обеспечить необходимую степень консолидации русского народа.

3. Трудно говорить об отдельном великорусском народе, отличающемся от украинцев и белорусов даже в антропологическом плане. В последние 50-70 лет в состав русских влились огромные массы южнорусского (украинского) населения и «украинский» тип стал уже одним из основных антропологических типов русских, что практически делает невозможным, что бы ни говорили украинские сепаратисты, отделить антропологически русских от украинцев или наоборот. Территориальный (территориально-географический) фактор также не следует переоценивать, даже если Российская Федерация совершенно отделится и будет существовать как самостоятельное государство. Во-первых, Россия — это многонациональное государство, где русских чуть более 80 процентов, а в предстоящие 10-20 лет их доля значи­тельно понизится. Во-вторых, огромные массы русского населения проживают за пределами территории Российской Федерации, хотя живут, что бы там ни писали националисты из «суверенных» республик, на своих исторических землях. На юге нынешней Украины, который был отвоеван русскими войсками у Турции. В северном Казахстане, который является частью Сибири и всегда был заселен русским населением. В Молдавии, в южных районах которой русские поселились раньше молдаван, и в других регионах, в том числе прибалтийском.

Именно отсутствие значительных этнокультурных, антропологических, социальных, территориальных и других предпосылок для формирования единого собственно русского (великорусского) самосознания, отделяющегося от советского и противостоящего украинскому и белорусскому, и вселило, по всей вероятности, надежду в «демократическую» оппозицию, по крайней мере, в ее наиболее экстремистское и космополитически настроенное крыло, на возможность раздробления единого русского самосознания на региональные, скажем, московское, кубанское, поморское, волжское и тому подобные течения.

Несомненно, ставка в этих зловещих антигосударственных планах делается также на объективное наличие некоторой расчлененности русского национального самосознания перед революций, на присутствие в нем «губернского» уровня, на антропологическую специфику русского населения в различных регионах России, определяемую иным антропологическим типом этнического субстрата. К счастью, такого рода расчеты совершенно беспочвенны, построены на песке, ибо говорить о сколько-нибудь существенной региональной специфике русского населения не приходится после стольких перемещений и смешений русского населения различных регионов, вызванных гражданской войной, индустриализацией, коллективизацией, эвакуацией промышленности в годы войны, индустриализацией окраин после войны, разного рода миграциями населения в последние десятилетия, а также депортациями населения в годы репрессий. Надо сказать, что антагонизм местного и пришлого русского населения, который еще мог чувствоваться до войны или даже в 50-е годы, ныне совершенно исчез даже в деревнях, в том числе и в самых глухих северных районах, где русское население сильно различающихся антропологических типов и культурных привычек вступает в смешанные браки, ассимилируется друг с другом.

Противопоказанием политике, направленной на вычленение отдельного русского (великорусского) народа, является также и смешанный характер населения между бассейном Волги и Уралом, хотя «демократы» рассматривают наличие там нацменьшинств как фактор, облегчающий раздробление Российской Федерации. Нетрудно предсказать, что формирование отдельного русского (великорусского) национального самосознания означало бы ликвидацию реально существующей российской культурной общности, к которой относят себя практически все поволжские народы, в том числе мусульманского происхождения, но особенно мордва, марийцы, удмурты.

Короче, нынешний курс Москвы на национальную дифференциацию народов России, Украины и Белоруссии не только не может быть фактором государственной стабилизации и возрождения, но попросту крайне опасен. При сохранении политики защиты различных, даже самых мелких, восточнославянских культур и языков продуктивным, мобилизующим и безопасным в национально-идеологическом отношении может быть лишь общерусское и общероссийское «метанациональное» сознание. Следует исходить из того, что у русских (великорусов), украинцев и белорусов общего (общерусского) больше, чем собственно русского (великорусского), украинского, белорусского, если исключить западных украинцев (галичан). Точно так же, видимо, надо осознавать, что почти пятьсот лет совместного государственного и культурного существования русских и поволжских народов не могли не оставить огромных следов и что, следовательно, общероссийское «метанациональное» сознание единственно надежный и перспективный фундамент государства.

Необходимо четко представлять, что уровень национального самоопределения конкретного народа, степень его отдельности не могут не сказываться на национальном сознании большинства других народов страны. Скажем, если развивается украинизация, если украинцы дистанцируются от русского народа, то начинает развиваться отдельное самосознание русских, что в свою очередь оказывает воздействие на самосознание поволжских народов, и так далее. Поэтому политические уступки Западу типа конкордата с Ватиканом, способствующие подъему униатства, или же некорректные интерпретации идеи общеевропейского дома, повлекшие отчуждение мусульманских народов России, в состоянии вызвать цепную реакцию, кризис национальных отношений в стране и гражданскую войну.

Поэтому нужно немедленно отбросить западные теории национализма, в том числе догматическую марксистско-ленинскую теорию прогрессивности национально-освободительных движений, которая в демократах пережила крах коммунизма. Надо полностью порвать с ними и приступить в срочном порядке к исследованиям фундаментальных национальных проблем России, исходя из особенностей исторического развития нашей страны, становления ее как полиэтнического и поликонфессионального государства.