Сонику и Анику
Прозвучал сигнал.
Настало время проснуться.
Сигнал был похож на звук горна, который солдат слышал когда-то — давным-давно, когда был мальчишкой. Он ощутил, как улыбка тронула его неподвижные, оледенелые губы.
Что-то запищало рядом, затрепетало, будто вспугнутая птица.
Солдат вспомнил, как враг подкрался к нему… Заметив его, солдат выхватил пистолет и выстрелил. Он попал врагу в руку, однако тот успел дать очередь из автомата. Он расстрелял солдата в упор. Это случилось возле каменной ограды, увитой виноградом, и дикий голубь, который испуганно метнулся из-под узорчатых листьев, упал рядом с солдатом, сраженный той же очередью.
Враг перевязал раненую руку, с ненавистью пнул мертвое тело, забрал пистолет солдата — и ушел.
Он вернулся в деревню, уселся на свой тяжелый черный мотоцикл и умчался с громким зловещим треском, которого так боялись в окрестных деревнях: услышав его, прятали детей от того, кого они называли Огр, что значит людоед.
Иногда спрятать успевали. Иногда — нет…
Мотоцикл исчез вдали, а убитый остался лежать под стеной, и дикий голубь, почти наполовину разорванный пулями, лежал рядом.
Потом, когда жители деревни похоронили солдата, они почему-то положили рядом с ним мертвую птицу.
Они вместе уснули вечным сном — и сейчас вместе проснулись.
Солдат накрыл ладонью голову птицы, чтобы успокоить ее.
Голубь доверчиво притих. Они так много лет провели рядом, что стали будто одним существом.
Солдат прислушался. В своем сне, который люди называют вечным, он узнал, что на самом деле ни вечного сна, ни вечного покоя, ни вечной тишины не существует. Он постоянно слышал шаги своих соседей по загробному существованию: тех, кто лежал на этом маленьком деревенском кладбище или по соседству.
Соседи — каждый в свой срок — выходили и возвращались.
Солдат слегка улыбнулся, узнав походку Мирабель. Он никогда ее не видел, но знал, что она прекрасна в своем белом платье, с распущенными золотыми волосами.
Здесь все и все знали о своих соседях по кладбищу!
Триста или четыреста лет тому назад Мирабель была дочерью крестьянина и самой красивой девушкой в округе. Ее просватали за хозяина мельницы, что стоит под горой, в долине реки Серен.
Ей было всего шестнадцать, а мельнику — семьдесят лет. Мирабель была влюблена в его внука. Но парню нашли богатую невесту и пригрозили, что лишат наследства, если заартачится. Когда Мирабель узнала, что любимый женится на другой, а ее все же отдадут старому мельнику, она утопилась — накануне своего венчания.
Конечно, как всякую самоубийцу, Мирабель похоронили за кладбищенской оградой. Однако кладбище с тех пор разрослось, и могила Мирабель оказалась внутри ограды.
Всем было известно, что Мирабель любит гулять по ночам.
Время пребывания призраков на земле было строго ограничено. Следовало возвращаться с третьим криком петуха. Не вернулся — погибнешь с рассветом, если не найдешь темное укрытие, где можно переждать день.
Мирабель всегда возвращалась со своих прогулок вовремя. Но некоторые призраки не хотели возвращаться. Эти были самыми опасными, и оставалось только пожалеть тех людей, которым приводилось с ними встретиться.
Вот так же можно будет пожалеть и тех, кому встретится враг…
Солдат знал, что сигнал проснуться для Огра прозвучал почти в то же самое мгновение, что и для него. Ведь враг погиб на лесной дороге спустя каких-то полчаса после того, как застрелил солдата и птицу. Из-за раненой руки он не справился с управлением, мотоцикл налетел на дерево и взорвался. Останки Огра и обломки черного мотоцикла рухнули в распадок, густо заросший боярышником и затянутый плющом.
Солдат был убит за то, что помешал врагу и спас жизнь многих детей. Теперь он должен воскреснуть для того, чтобы вновь ему помешать и спасти новые жизни.
И вот часы на церковной башне начали бить полночь.
Пора!
Замшелый камень сдвинулся, медленно разверзлась могила.
Солдат вышел; вслед выпорхнула птица и тотчас села ему на плечо.
Они чутко вслушивались в тишину, которая бывает только на старых кладбищах. Они вслушивались в шум ветра, который перебирал вершины деревьев и шелестел еще не сжатой пшеницей на полях, окружавших деревню. До них долетал каждый звук!
И они отчетливо расслышали грохот осыпавшихся камней и треск деревьев там, вдали, в лесу, где из расщелины выбирался враг.
— А это кто? — спросила Юля, разглядывая черно-белую фотографию в красивой бронзовой рамке. Рамка потемнела от времени, фотография пожелтела. — Это ваши родственники?
Лиза покачала головой:
— Это все уже было, когда папа дом купил. От старых хозяев осталось.
— Таких родственников я не хочу, — пробормотала Таня.
Юля была с ней вполне согласна. Кому охота иметь таких унылых родственников? Какие-то тощенькие дети, плохо одетые, в поношенных пальтишках, грубых башмаках. Девочка с кудрявыми волосами, наголо стриженный мальчик с оттопыренными ушами и еще один — в слишком большой для него кепке. Рядом стояла печальная женщина в черном платье.
Все они были сфотографированы на фоне маленькой часовни, которая до сих пор стояла на перекрестке в центре деревни.
— Наверное, эта фотка тут стоит со времен красотки Мирабель, — сказала Лиза, и сестры засмеялись.
Здесь, в деревне, сказать «со времен красотки Мирабель» значило то же, что «с незапамятных времен». Юле очень нравилось это выражение, поэтому она тоже засмеялась. Хотя о том, кто такая красотка Мирабель, никто из девочек понятия не имел. Да и вообще никто ничего о ней не знал. Мирабелью называлась мелкая желтая слива, которая в изобилии росла в местных садах. То ли ее назвали в честь какой-то красотки, то ли какую-то красотку — в ее честь, неведомо.
— Рамка симпатичная, — сказала Юля.
— В спальне у родителей точно такая же стоит, но в ней наша с Лизкой фотография, — сообщила Таня. — Ее папа купил на вид-гренье.
— Фотографию? — удивилась Юля.
— Да нет, рамку! — расхохоталась Таня. — Хотя фотографии на вид-гренье тоже продаются. И такие же уродские, как эта, и красивые. Всякие! Да там вообще все продается!
«Вид гренье» в переводе с французского — «пустой чердак». Юля уже знала, что так во Франции называют маленькие базарчики, которые устраивают по выходным дням то в одной, то в другой деревне. По-русски их бы назвали «барахолки». Здесь продают все, что залежалось, застоялось, завалялось в старинных домах на чердаках, в подвалах, в укромных уголках с незапамятных времен, что осталось от красоток Мирабель, бабушек и прабабушек, все, что уже не пригодится в хозяйстве и просто надоело. Продают за бесценок, ради развлечения. И что-нибудь покупают — столь же дешевое и, может быть, столь же ненужное. А потом снова продают — на другом таком же базарчике!
Некоторые торгуют одним и тем же товаром годами, десятилетиями, целыми поколениями, и наконец даже самая ненужная вещь, которую безуспешно пытался продать дед или прадед, находит своего покупателя при внуке или правнуке.
— Вот приедет папа — и мы помчимся на вид-гренье! — целую неделю слышала Юля и ждала этого дня с таким же нетерпением, как все.
Мсье Верьер, отец Лизы и Тани, приезжает этой ночью. У него начинается отпуск, и девчонки уверяют, что теперь они все субботы и воскресенья будут колесить по разным базарчикам. Конечно, Юлю возьмут с собой, а как иначе? Она ведь гостья!
«Нашим расскажу — поумирают от зависти, — подумала Юля. — Если вообще кто-нибудь еще остался жив, когда узнал, что я сюда уехала!»
Прямо скажем, у ее одноклассников были все основания скончаться от зависти! Ну что у них за каникулы?! Курам на смех. Валерку Черкизова сплавили к дядьке в волжский городишко, Володьку Зиновьева увезли к родне в тьмутаракань, аж на Дальний Восток, Зойка Семенова, наверное, проторчит все лето в городе…
А Юля попала в самый настоящий Париж. В столицу Франции!
Мамина подружка тетя Марина замужем за французом, Морисом Верьером. У них две дочки, Лиза и Таня: как их называет мама — девочки русско-французского производства. В прошлом году на весенние каникулы Лиза и Таня приезжали в Нижний Новгород к бабушке и подружились с Юлей. Они каждый день ходили то в кино, то в театр, то в Крейзи-парк в «Фантастику».
Но шутка в том, что у французских школьников каникулы с нашими не совпадают. Девочки приехали во второй половине апреля, как-то ни то ни се. Сколько уроков Юля напропускала… Потом Мадам Жужу, их учительница французского, спросила: «Надеюсь, Комарова, у тебя благодаря этому общению улучшился разговорный язык?» И как начала гонять ее по формам прошедшего незавершенного времени, которое как раз проходили! А Юля ни бе, ни ме, ни кукареку.
Конечно, поставили двойку…
После этого мама и решила отправить Юлю во Францию на летние каникулы. Улучшать разговорный язык!
Тетя Марина прислала приглашение, Юле оформили загранпаспорт и визу, мама отвезла дочку в Москву, а потом Юля долетела до Парижа под присмотром знакомой стюардессы. В аэропорту Шарль-де-Голль ее встречала вся семья Верьер.
Пока ехали из аэропорта, решали, как Юле называть мсье Верьера. Онкль Мори́с, то есть «дядя Морис»? Так здесь не принято. Французы чуть ли не с первой минуты переходят на «ты» и зовут друг друга по именам, но Юля ну никак не могла называть отца своих подружек на «ты» и просто Морисом!
— У нас менталитет другой, — понимающе кивала тетя Марина.
— А как зовут вашего отца? — спросила Юля у мсье Верьера.
— Викто́р.
— Можно, я буду звать вас Морис Ви́кторович? — предложила Юля.
— Ну что с тобой делать, зови, — со смехом согласился тот. — Морис Викторович — это даже забавно.
— Пап, тебе здорово повезло, что нашего дедушку не зовут Жак или, к примеру, Луи! — хихикали Лиза и Таня. — Или Тома́!
— Тома — нормально, это по-русски Фома, был бы Морис Фомич, — успокоила тетя Марина.
После этого хохотали так, что пришлось съехать на обочину, чтобы автомобиль не потерял управление.
Сначала Юля пожила в огромной квартире Верьеров на рю де Прованс в Париже. Лиза с Таней водили ее в свои любимые места: в сад Тюильри, где поставили грандиозные аттракционы, в красивый парк Монсо, где можно кататься на пони, в Люксембургский сад, где самая лучшая игровая площадка, ну и пони тоже есть.
В чудесном новом аквапарке, который называется «Аквабульвар», провели целый день, не вылезая из воды! До одури вертелись на карусели на холме Сакре-Кер — там была любимая красная лошадка, на которой девчонки катались с тех пор, как себя помнили. Ели мороженое «ром-разан» на набережной Сены, и Юля теперь знала, какое мороженое самое вкусное в мире.
Ну и просто так ходили по улицам, смотрели школу, где останется доучиваться Таня, и коллеж, куда перейдет теперь Лиза [5].
Мама наказывала побывать в Лувре, но там всегда такие очередищи… Вот приедет мама в августе Юлю забирать — может, тогда они и сходят в Лувр. А пока и без музеев дни летят слишком быстро!
Незаметно промчалась неделя парижской жизни, а потом началась невыносимая жарища, которую здесь называют «каникюль» — собачья жара. Мсье Верьер посадил жену, дочек и русскую гостью в автомобиль и увез в Бургундию, в деревню. Там каменный дом, где прохладно даже в каникюль, там огромный старый сад, там чистый воздух!
Сам он вернулся в Париж, а семья осталась в деревне.
В Муляне.
Призрак врага стоял посреди дороги и озирался по сторонам, пытаясь справиться со своими воспоминаниями.
Они путались, то сбегались, то разбегались. Призрак врага вспоминал себя, свою жизнь и свою удивительную силу. Он был не таким, как все… не зря многие называли его колдуном! Он и был колдуном. Он служил в могучей, прославленной армии. Он мечтал помочь этой армии добиться власти над миром!
Но ему помешали. Его уничтожили! Однако он восстал из мертвых, чтобы достичь своей цели.
Но для этого необходимо тело. Его собственное давно сгнило в распадке, а то, что не сгнило, было пожрано зверьем. Призраку нужно было тело — какое угодно, прямо сейчас, чтобы его мысли и чувства могли окрепнуть в живой крови! Это другие призраки могут летать бестелесно над землей. А он должен действовать — пусть чужими руками — и думать — пусть чужой головой!
Призрак оглянулся на ту мрачную расщелину, где десятки лет гнили его останки. Там еще оставались его рабы… Их он когда-то нашел в этой глухой деревушке, куда его забросили превратности судьбы. Там же, в обломках мотоцикла, валялся флакон со средством, необходимым для того, чтобы вернуть их к жизни и покорности. Флакон был всего один, но этого пока хватит. А потом придется рабам постараться и поискать еще!
«Милые детки, — подумал он ехидно. — Из-за вас я погиб, но теперь вы поможете мне воскреснуть! Погодите, я до вас доберусь, и вы сделаете все, что мне нужно!»
Сейчас он не мог достать их и заставить работать на себя. Но он сделает это, когда получит свое новое живое тело.
Послышался шум приближающегося автомобиля, и призрак увидел его еще издалека: черный, гладкий, сверкающий под луной полированными боками. За окном виднелся силуэт человека.
Если бы человек шел пешком, призрак врага легко завладел бы его телом. Но дух его был еще слишком слаб и медлителен, чтобы проникнуть сквозь металл.
Что же делать? Кровь, ему нужна была живая кровь!
И вдруг из леса наперерез автомобилю метнулась тень. Удар… Что-то отлетело на обочину, и призрак услышал слабый, прощальный писк, с которым душа какого-то незадачливого барсука покинула свое тело.
Вздумалось же ему перебежать дорогу именно в это мгновение!
«Вот что такое судьба!» — философски рассудил призрак.
Автомобиль взвизгнул тормозами и остановился.
Призрак настороженно замер.
Хлопнула дверца, послышались шаги.
Человек шел от машины, освещая дорогу фонариком. Он понял, что кого-то сбил, и отправился посмотреть, нельзя ли помочь.
Призрак Огра захохотал бы, если бы мог. Человек собирался помочь барсуку! Его мучили угрызения совести из-за какого-то паршивого барсука!
Скольких людей сгубила ненужная жалость… Сгубит она и этого глупца, презрительно подумал призрак.
Он уже готов был ринуться к человеку и завладеть его телом… Но… Что-то произошло, что-то непонятное! Внезапное оцепенение сковало его, он не мог двинуться с места, как ни пытался!
Между тем человек увидел убитого барсука, огорченно присвистнул, разглядывая его, покачал головой, вернулся в свой автомобиль и умчался.
И призрак почувствовал, что снова способен двигаться.
Но те мгновения, которые он провел в бессмысленных усилиях, борясь с неподвижностью, изнурили его. Если он не сможет прямо сейчас отдохнуть в чужом теле, то сделается подобен бессильному белесому туману, который витает по ночам близ дорог.
Человек ускользнул, но остался мертвый барсук… Это лучше, чем ничего!
Призрак приблизился к неподвижному зверю и слился с его телом, ощутив острое счастье в тот миг, когда вновь сделался существом из плоти и крови.
Теперь он знал все об этом барсуке — и о его незамысловатых желаниях, и о вечных инстинктах. Если бы вселился в тело человека — знал бы все о нем, о его прошлом и настоящем, о друзьях и врагах. Власть над телом — это и власть над памятью!
Мертвый зверек встал, потянулся, вскинул окровавленную голову, принюхался — и ринулся через лес к деревне.
Призрак пытался его остановить: ему нужно было вернуться в распадок и найти своих помощников! — но он был еще слишком слаб, чтобы справиться со звериным телом, вновь ощутившим радость жизни. Пока приходилось ему повиноваться.
Но призрак был убежден, что вскоре сумеет подчинить себе и тело барсука, и ту новую судьбу, которая теперь его ждала.
Moulin — произносится «мулян» — по-французски «мельница». Почему так назвали деревню — неизвестно: мельниц в Муляне и в помине нет. Одна-единственная стоит в шести километрах, в городке Нуайер на реке Серен, да и та давным-давно не работает.
Впрочем, и без мельниц здесь все великолепно, думала Юля.
Правда, в старом доме жили пауки — сухонькие, тонконогие, безобидные и нестрашные, какие-то на вид почти сказочные. И они со сказочной быстротой оплетали все углы паутиной. Со стен, давно не знавших ремонта, осыпалась известка. Поэтому каждый день приходилось начинать с обметания пыли в этом замечательном доме, которому невесть сколько лет: двести, триста, четыреста… Конечно, теперь в нем все современные удобства — но пауки явно средневековые!
Юля сначала решила, что здесь находится родовое гнездо семейства, но потом узнала, что этот дом купили два или три года назад. Далекие предки Верьеров жили в этих местах очень давно — вполне возможно, во времена красотки Мирабель! — и месье Морису было приятно иметь дом в этих местах.
Вот такой — старый, пыльный, таинственный, со скрипучими ступенями, полный старинных, загадочных вещей…
Замечательный дом! Он просто создан для того, чтобы в нем водились привидения!
К тому же он стоял неподалеку от старой, замшелой церкви с часовой башней и деревенского кладбища. Отсюда просто валом должны валить призраки!
Но кладбище поначалу разочаровало Юлю. Оно оказалось просто каким-то садиком! Чистенькое, аккуратненькое, ухоженное, на мраморных и гранитных плитах стоят вазоны с цветами, но не настоящими и не бумажными, а высеченными из камня.
Слишком красивое кладбище, недовольно подумала Юля. Слишком красивое и нестрашное! Откуда тут взяться призракам?!
То ли дело русские деревенские кладбища! Покосившиеся серые кресты, осевшие памятники, провалившиеся могилы, заросшие пожухлой травой… Жутко оказаться там ночью: небось мертвецы мигом к тебе сбегутся, протягивая костлявые руки! А на мулянском кладбище и ночью, наверное, ничуть не страшно. Как в парке!
Потом Юля обнаружила два старых-престарых, вросших в землю семейных склепа и несколько замшелых плит со стертыми надписями — и немножко примирилась с красотой и безобидностью французского кладбища.
Определенно, если призраки здесь есть, они водятся именно в этих склепах и под этими плитами. Надо их только дождаться!
Но, честно признаться, ни одного привидения Юле пока не встретилось, и в старом доме никакой призрак не появился. Однако она не сомневалась, что рано или поздно такое случится. И ждала этого великого события каждую ночь.
— Кажется, Жибе идет! — вдруг вскрикнула Таня, глянув в распахнутое окно, и сестры, побросав метелочки для пыли, разом перевесились через подоконник.
Юля продолжала прилежно сметать пыль. Не потому, что хотела показать себя такой уж трудолюбивой девочкой. Просто ей не слишком-то нравился Жибе.
Жибе — это сокращенное имя Жан-Батист, очень популярное во Франции. Всех Жан-Батистов обычно зовут Жибе.
Ужасно противно, втихомолку думала Юля. Похоже на «жабу». И на овцу.
Жибе-е-е…
— Привет, Жибе! — закричали сестры хором.
— Привет! — послышался в ответ хриплый голос. — Пойдем достраивать кабан? Или покатаемся на велосипедах?
Юля хмыкнула. Когда она первый раз услышала про кабан, то обиделась и решила, что Жибе над ней насмехается. Как можно строить дикую свинью?!
Оказывается, кабан — это по-французски «шалаш». После сильного ветра на земле валяются сбитые с деревьев сломанные ветки. Жибе их собирал и сооружал из них каркас. Покрывал его сухой травой — и кабан был готов.
Таких кабанов в каждом укромном закоулке Муляна он настроил невесть сколько. Его главный кабан находился в маленькой рощице на самой окраине деревни. Таня и Лиза говорили, что он покрыт непромокаемой тканью, там стоят столик и стульчики, можно приходить и читать комиксы, которых у Жибе полно. И вообще там классно!
Они звали Юлю смотреть кабан, но она не пошла. И предпочитала зубрить французские неправильные глаголы, когда сестры вместе с Жибе сооружали очередной кабан в их огромном заброшенном, заросшем высокой травой саду, где было полно деревьев, усыпанных мелкой желтой очень сладкой сливой — мирабелью.
Юля сидела над книжкой, а из сада доносился хохот девчонок — и низкий, хриплый голос Жибе.
Слова он произносил ужасно неразборчиво, про таких говорят — у него каша во рту. Юля понимала Жибе с пятого на десятое и за это не любила его еще больше.
А как он одет! В какую-то ужасную майку и джинсы до колен, а темные волосы у него мелированы — некоторые пряди высветлены.
Жибе довольно взрослый, ему, наверное, лет двадцать, а он все время проводит с детьми. Лизе, как и Юле, двенадцать, Тане вообще десять. В деревне есть и мальчишки — Ксавье, Мишель, еще двое-трое, приехавших на каникулы к родственникам. Этим хотя бы по пятнадцать-шестнадцать, но Жибе водится только с девчонками-малолетками. Еще здесь живут Рашель и Клер, но их обеих родители на весь день увозят в центр досуга, что-то вроде наших городских школьных лагерей, в их школу в Нуайер (в Муляне нет своей школы, даже магазина нет, это совсем маленькая деревушка). А Таня и Лиза остаются. И Жибе к ним каждый день приходит, как будто к лучшим подружкам.
— Скажите спасибо, что у нас тут есть такой летний гувернер! — беззаботно хохочет тетя Марина, когда Юля начинает удивляться частым визитам Жибе. — Он просто задержался в детстве, оттого ему скучно со сверстниками, а с малышней интересно.
Но Юля считает, что сказать про человека «Он задержался в детстве» — это то же самое, что сказать «Он отстает в развитии». Жибе сущий ботан и тормоз! Как это он умудряется учиться в университете, да еще на медицинском факультете? Он хочет стать патологоанатомом. Это само по себе ужасно странно: кому охота возиться с трупами?! Вдобавок, Жибе предпочитает говорить, что станет доктором мертвых.
Жуткое название! Сразу представляется какой-то особенный доктор, к которому бредут одноногие, безглазые или вовсе безголовые мертвецы…
От этого у Юли мурашки по коже бегут.
Но именно за эти мурашки она многое прощает Жибе. Потому что больше всего на свете Юля любит бояться!
Вслед барсуку с ветвей высокого ясеня смотрела Мирабель. Смотрела — и сама себе дивилась…
У нее были некие особые привилегии, которые мог получить лишь тот призрак, кого не забыли люди и чье имя часто произносят. Ее имя звучало в мире живых чуть не каждый день: и из-за названия сливы, которая росла чуть ли не во всех бургундских садах, и из-за присловья «со времен красотки Мирабель», которое полюбилось жителям окрестных деревень.
Поэтому Мирабель была свободней и сильней многих призраков. Например, она могла передвигать предметы с места на место и даже, если хотела, могла оставаться незримой и для призраков, а не только для людей. А еще она могла выходить из могилы днем, но, разумеется, прячась в густой тени и ни в коем случае не попадая под смертоносный солнечный свет.
Мирабель всегда держалась скромно и не кичилась своими возможностями. Она никогда ни с кем не ссорилась и не вступалась за людей, которым досаждали призраки. Даже за жертв вампиров не вступалась. У каждого своя судьба, и не привидению девушки-самоубийцы менять чужую участь.
Почему же она защитила человека, на которого намеревался наброситься оголодавший призрак? Что заставило ее это сделать?
Жалость? Странно…
Она положила призрачную руку на призрачную грудь, где когда-то, во времена незапамятные, билось бедное сердечко живой красотки Мирабель. Эта девушка была отчаянно влюблена, она знала горе и счастье, печаль и нежность…
Вот! Вот название чувству, которое заставило ее спасти человека! Она ощутила к нему нежность!
Но почему? Кто он?
Мирабель не знала…
Ну да, Юля любила бояться! А чем это плохо — бояться и дрожать? Это ведь ужасно приятно — когда у тебя замирает сердце, а к спине словно бы чьи-то ледяные пальцы прикасаются. Хочется обернуться, но этого делать нельзя ни в коем случае (недаром во всех сказках говорится: «Иди вперед, но не оглядывайся!»): а вдруг за спиной кто-то стоит, кто-то мертвенно-бледный, и тянет к тебе руки, и ты пытаешься убежать, но руки все длинней и длинней, и наконец ты схвачена, и руки медленно подтягивают тебя к ужасному чудовищу, и ты видишь оскал его голого черепа с пустыми глазницами и кривыми окровавленными зубищами, которыми этот полусгнивший вампирюга намерен впиться в твое беззащитное горло…
Ух, кайф!!!
Но еще больше, чем бояться сама, Юля обожала пугать других. Самым любимым ее развлечением было на ночь глядя кому-нибудь позвонить и загробным голосом провыть какую-нибудь страшилку.
Одна беда: одноклассники и друзья уже отлично знали, зачем им в такую позднотищу звонит Юля Комарова, и просто не отвечали. А некоторые вообще заблокировали ее звонки — занесли номер в черный список.
И родилась новая страшилка: «В черном-черном городе есть черная-черная улица, на черной-черной улице стоит черный-черный дом, в черном-черном доме есть черная-черная комната, в черной-черной комнате стоит черный-черный стол, на черном-черном столе лежит черный-черный мобильник, в этом мобильнике есть черный-черный список, а в черном-черном списке сидит Пугало и завывает: «Слушай мою новую страшилку!»
Пугалом друзья и одноклассники звали ее, Юлю Комарову…
Но, приехав во Францию, Юля почувствовала себя практически счастливой. Лиза с Таней тоже обожали страшилки и ужастики, поэтому они с восторгом выслушали весь Юлин репертуар. Одна беда — ответить ей ничем полезным не могли. Слишком мало ужастиков знали! Зато ботан и тормоз Жибе оказался просто неиссякаемым источником жутких историй, которые Лиза и Таня исправно пересказывали Юле, и той не надоедало слушать.
Особенно Юле нравилась одна страшилка — ну просто до сладкой дрожи! Она называлась «Кукла».
Пришла девочка по имени Мари-Элен в магазин и увидела куклу, которая ей необыкновенно понравилась. Одна рука у куклы была сжата в кулачок, только два пальца торчали. Ну, Мари-Элен куклу купила, а продавец на прощанье сказал:
— Ты никогда не должна расставаться с этой куклой. Идешь в школу — бери ее с собой, спать ложишься — бери с собой. Ни на минуту не оставляй ее одну!
Сначала Мари-Элен и в самом деле не расставалась с куклой. Даже в туалет ее с собой брала. Но вот как-то раз забыла ее на кухне, поднялась в свою комнату и села делать уроки. Вдруг слышит — кто-то ходит внизу. А девочка была дома одна, она удивилась и кричит:
— Кто там?
И слышит незнакомый голос:
— Мари-Элен! Я поднимаюсь на первую ступеньку!
Девочка решила, что ее разыгрывает кто-то из подруг, потому что голос был девчоночий.
— Мари-Элен! Я поднимаюсь на вторую ступеньку!
— Ну и поднимайся, — сказала она беззаботно, а голос звучал снова и снова:
— Мари-Элен! Я поднимаюсь на третью ступеньку! Мари-Элен! Я поднимаюсь на четвертую ступеньку! Мари-Элен! Я поднимаюсь на пятую ступеньку!
Девочке стало страшновато, а голос не умолкал:
— Мари-Элен! Я уже в коридоре! Мари-Элен! Я открываю к тебе дверь!
Дверь распахнулась — на пороге стояла кукла! Девочка закричала, но было поздно: кукла набросилась на нее и перегрызла ей горло.
Потом кукла спокойно вышла из дома и вернулась к магазину. Постучала — продавец открыл ей дверь.
— Я сделала свое дело! — сказала кукла.
Продавец довольно улыбнулся и поставил ее на ту же полку, где она стояла раньше. Но теперь у куклы точали не два, а три пальца…
Юля, Лиза и Таня то и дело разыгрывали эту очаровательную страшилку перед сном. Каждая по очереди была куклой, продавцом и Мари-Элен. В конце концов тете Марине надоели эти хождения по скрипучим ступенькам и разноголосые завывания: «Мари-Элен! Я поднимаюсь на первую ступеньку! Мари-Элен! Я поднимаюсь на вторую ступеньку!..» — а потом ужасные вопли загрызаемой Мари-Элен. И она строго-настрого запретила устраивать эти спектакли, особенно на ночь глядя.
— Вы меня до того довели, что я боюсь одна в комнате оставаться, — сказала тетя Марина сердито. — Все время чудится, что ступеньки скрипят. А сегодня папа возвращается, мне его допоздна ждать, буду сидеть и от страха трястись! Так что забыли про Мари-Элен! Понятно? Иначе никаких вам вид-гренье!
Потом она пожелала девчонкам спокойной ночи, каждую поцеловала, выключила свет и ушла.
Девочки были так поражены страшной угрозой, что лежали, не смея пикнуть, и скоро Лиза и Таня уснули — Юля поняла это по их ровному дыханию.
А ее сон, как назло, не брал, хотя часы на церковной башне около кладбища пробили уже и десять, и одиннадцать, и полночь. Их удары разносились по всей деревне.
Окна были отворены настежь, а ставни, наоборот, прикрыты, чтобы девочек не беспокоил по утрам яркий свет и не мешал спать подольше. К сожалению, закон подлости, согласно которому в будние дни невозможно проснуться, а в выходные и на каникулах вскакиваешь ни свет ни заря, оказался международным законом и действовал не только в России, но и во Франции. Все просыпались рано!
В ночном небе висела огромная серебряная сверкающая луна. Сквозь щели в ставнях проникали ее лучи и тонкими ровными бледными полосами ложились на пол.
Известно, что спать по ночам нужно с закрытым ртом: если в открытый рот попадет лунный луч, можно сделаться оборотнем и начать выть на луну.
Юля встревожилась: а вдруг Лиза и Таня этого не знают?! Хотела им об этом рассказать, но, во-первых, девочки уже спали, а во-вторых, разговор могла услышать тетя Марина.
Вообще-то она уже давно должна была спуститься на первый этаж, где находились салон (так французы называют гостиную), столовая и кухня, но почему-то все еще бродила туда-сюда по лестнице. Старые, рассохшиеся ступеньки легонько поскрипывали в такт ее шагам. Иногда тетя Марина старалась ступать осторожно, скрип был еле слышным, а иногда почему-то прыгала через две ступеньки, хотя на лестнице перегорела лампочка и запросто можно было ноги переломать. Поскольку запасной лампочки в кладовке не нашлось, ее должен был привезти мсье Верьер. А пока тетя Марина выдала девочкам электрические фонарики (один Лизе с Таней, другой Юле), строго-настрого запретив выходить на лестницу без них. Сама она подсвечивала себе мобильником. Однако сейчас почему-то сновала туда-сюда в темноте: в дверную щель Юля не видела мелькания светлого луча.
На улице послышался рокот мотора, который затих около дома. Распахнулась дверь на террасу, и радостный голос тети Марины долетел, к Юлиному изумлению, снизу:
— Морис! Ты уже приехал! Как здорово, а я уже приготовилась тут до утра сидеть! Очень спешил, да?
— Слишком спешил, — ответил мсье Верьер после довольно продолжительной паузы, которая, как смекнула Юля, означала поцелуй.
Правда, голос Верьера звучал почему-то грустно.
— Что значит — слишком спешил? — насторожилась тетя Марина.
— Да гнал вовсю и сбил на лесной дороге барсука. Насмерть.
— Ух ты, как жалко! — воскликнула Марина. — А точно насмерть?
— Да, я вернулся посмотреть, — пояснил мсье Верьер. — Кошмарное зрелище. Наверное, за миг перед тем, как беднягу ударило, он повернулся к машине: у него была разбита голова спереди, нос вдавлен в череп…
— Господи, какие ужасы! — воскликнула тетя Марина. — Перестань! Я кое-как угомонила девчонок, которые беспрестанно завывали про какую-то куклу-убийцу, а тут собственный муж оказывается убийцей несчастного барсука.
— Кукла-убийца? «Мари-Элен, я поднимаюсь на первую ступеньку»? Ну, это классика жанра, — усмехнулся Верьер. — Ладно, давай разберем сумки. Я там кучу еды привез, чтобы не тратить завтра времени на магазины, а сразу мчаться на вид-гренье.
И они вошли с террасы в дом.
Юля озадаченно нахмурилась. Вошли они как-то странно: вроде бы находясь внизу — и в то же время взбегая на второй этаж по ступенькам, легкий скрип которых Юля слышала совершенно отчетливо.
А потом она услышала, что скрип приближается к спальне.
«Мари-Элен, я открываю к тебе дверь!» — вспомнила Юля…
Призраку врага приходилось очень тяжело! Никак не удавалось справиться с юрким, подвижным телом барсука.
Зверя на бегу мотало из стороны в сторону. Он чуть не половину шерсти оставил на кустах ежевики, которой были плотно оплетены все лесные тропы.
Призрак Огра уже не раз пожалел, что связался с этой неразумной тварью. Вдобавок маленький мозг барсука был нашпигован осколками костей, и это невероятно мешало думать. И все же враг смог добраться до деревни и даже найти дом, где находился один из тайников, в котором он спрятал когда-то свои драгоценные снадобья.
Он обежал дом несколько раз, прежде чем нашел вырезанный в задней двери кошачий лаз. Не без труда протиснулся в него, распрощавшись с очередными клочьями барсучьей шерсти. Крадучись двинулся к лестнице на второй этаж…
И тут наконец понял, что совершил грубую ошибку. Все-таки мысли его еще изрядно спутаны!
Напрасно он примчался в этот дом. Барсук не сможет вскрыть тайник, да и коробку с флаконами не унесет. Как, в зубах, что ли?! Сначала нужно было пробраться в лабораторию… Нет, сначала нужно воскресить рабов! Средство для этого есть!
И зачем он залез внутрь дома?! Тайник находился в стене конюшни. Но тело барсука, почуяв дивный аромат жареных кровяных колбасок, долетавший из кухни, совершенно вышло из повиновения. Видимо, зверек накануне гибели был ужасно голоден, а потому так и рвался к еде. Однако на кухне горел свет, и призрак Огра опасался, что там сыщется какая-нибудь палка, или кочерга, или каминные щипцы, которыми люди окончательно добьют его временное вместилище.
Вряд ли он сможет вселиться в кого-нибудь из них — в таком-то состоянии! Намучившись с барсуком, он теперь ни за что не справится с человеком.
Невероятным усилием воли Огр заставлял непослушное тело убраться из дома, но оно сопротивлялось. Все, что Огр смог, это направить барсука на второй этаж. Подальше от кухни и манящих запахов пищи!
Ступеньки поскрипывали под лапами. Иногда лапы отказывались повиноваться и пытались унести тело на кухню. Огр требовал вернуться на второй этаж, а барсук рвался на первый. Скрип ступенек казался оглушительным!
Один раз барсуку удалось-таки утащить свое тело вниз, к дверям кухни. И тут раздались голоса…
Огр прислушался. Говорили двое — мужчина и женщина. Мужчина только что вернулся домой и рассказывал жене, как сбил на дороге барсука.
Огр очень жалел, что не может расхохотаться. Любопытно было бы взглянуть, каким стало бы лицо этого человека, если бы он увидел убитого им зверя в своем доме! Да еще и хохочущего!
Огр вспомнил, как много лет назад один крестьянин из этой деревни смог пробраться в его лабораторию. Он стоял и смотрел на то, во что Огр превратил его детей. И Огр увидел, как его глаза вдруг опустели. Увидел, как разум покинул голову крестьянина, как безумие овладело опустевшим мозгом. Это зрелище доставило ему величайшее наслаждение!
Ах, как бы ему хотелось увидеть подобное вновь!
Но вдруг хозяин этого дома окажется не из трусливых? Схватится за кочергу… Тогда барсуку, а значит, и призраку Огра несдобровать!
В это мгновение женщина воскликнула:
— Господи, какие ужасы! Перестань! Я кое-как угомонила наверху девчонок, которые беспрестанно завывали про какую-то куклу-убийцу, а тут собственный муж оказывается убийцей несчастного барсука.
Девчонок? Она еле угомонила девчонок?! То есть в доме находятся дети?
Дети! Наверху!
Ярость Огра дала такой мощный импульс телу, что барсук ринулся вверх по лестнице, как подстегнутый.
Вот две двери. За одной никого, Огр чуял это. За другой…
О, какое счастье… сейчас он найдет себе подходящее тело, хотя бы на время! С ребенком-то он как-нибудь справится!
Барсук приподнялся на задние лапки и навалился на дверь. Она открывалась внутрь и мягко подалась даже под его небольшим весом.
Еще не войдя, Огр окинул взглядом комнату.
Глаза заплывали кровью, но он все же рассмотрел стол, камин, фотографии на каминной полке…
Потом Огр вгляделся в глубину комнаты. Там стояли кровати. На них лежали девочки. Две спали, а третья, приподнявшись, смотрела, как медленно открывается дверь.
У Юли перехватило дыхание. Она напомнила себе, что бояться — это здорово, это просто супер, но не помогло. Голоса тети Марины и мсье Верьера по-прежнему доносились снизу, из салона, сквозь рассохшийся от времени щелястый пол, однако в это же самое время дверь в спальню девочек начала с тихим скрипом приоткрываться.
Кто же ее открывает?!
Ледяная лапа медленно прошлась между Юлиными лопатками. Лапа была влажная, противная, мохнатая…
Ставни мягко стукнули на окне. На улице дул ветер, по дому гуляли сквозняки.
Наверное, и дверь в спальню открывает сквозняк!
Пора перестать трястись и уснуть наконец.
Вместо этого Юля приподнялась и тихонько потянула из-под подушки фонарик.
Очень хотелось спросить: «Тетя Марина, это вы?» — но губы вдруг перестали повиноваться.
Дверь открывалась все шире, поскрипывая на петлях.
«Это сквозняк!» — твердо сказала себе Юля, но тут же не выдержала и, вскинув фонарик, нажала на кнопку.
В один невообразимо краткий миг она обнаружила, что сквозняк, открывший дверь, имел облик серо-черного мохнатого зверька, стоящего на задних лапках. Вся голова его была разбита, окровавлена, а нос от сильного удара вдавился внутрь черепа.
Да ведь это барсук!
Вдруг тот самый, которого сбил на дороге мсье Верьер?
Мертвый барсук…
В это мгновение мертвый барсук как-то очень по-человечески заслонился верхней лапкой от света, а потом его заплывшие кровью глаза уставились на Юлю.
Она не могла шевельнуться, не могла даже закричать от страха — только смотрела и смотрела остановившимися глазами…
И вдруг по комнате словно ветер пронесся! Дверь захлопнулась, отбросив барсука в коридор. Его легкие шажки пронеслись куда-то в сторону ванной комнаты, звякнула оконная створка. Что-то тяжелое упало на землю в саду: наверное, барсук выпрыгнул или вывалился из окна. Потом сухо зашелестела трава под уносившимся прочь зверем — и все стихло. Только снизу доносились безмятежные голоса хозяев, обсуждавших, долго ли еще продлится жара.
Жара?! Юле казалось, что наступила зима и она в одной ночной рубашке выброшена на мороз. Никогда в жизни ей не было так холодно, как сейчас! Ноги и руки стали совершенно ледяными. Юля сжалась в комочек, укуталась с головой в простыню и пыталась перестать трястись, но пока не получалось.
Бояться, конечно, здорово, но… но только того, чего не существует. А ведь она видела, своими глазами видела этого барсука! Вернее, его призрак…
Наверное, этот призрак явился к мсье Верьеру — требовать отмщения. А по пути просто ошибся комнатой.
Как хорошо, что свет на лестнице перегорел и у Юли оказался фонарик! Как хорошо, что она спугнула ужасного барсука! Вот завтра она расскажет все это девчонкам: как призрак сначала топотал по ступенькам, потом открыл дверь и заслонился лапкой от света…
Юля нахмурилась. А было ли все это на самом деле?! Стоит только начать здраво рассуждать, как понимаешь: померещилось. Во-первых, призраки не могут топать — а этот топал! Во-вторых, он заслонялся лапкой от света… Это уж вообще ни в какие ворота! Девчонки со смеху попадают, а не от страха!
Юле и самой стало на секундочку смешно.
Да был ли призрак-то? Может, и призрака никакого не было?!
Лиза с Таней рассказывали, что в прошлом году в Муляне случилось какое-то невероятное нашествие мышей. Мышеловки стали самым дефицитным товаром в округе. А вдруг и нынче вечером по лестнице бегала мышь? Вернее, крыса? Это ужасно, но все же лучше, чем призрак барсука.
Вот интересно, увидела бы его Юля, если бы не услышала за минуту до того рассказ мсье Верьера?
Вряд ли. Это рассказ произвел на нее такое страшное впечатление. Вот ей и привиделось…
Только и всего.
Юля вздохнула, стащила с головы простыню и легла посвободней.
Конечно, она просто обожает бояться, но все же как здорово, что никаких призраков не существует и все это ей просто померещилось!
Солдат медленно, неуверенно двигался по темным деревенским улицам.
Было так странно идти, не чувствуя земли под ногами… Солдат еще не вполне освоился со своим бестелесным существованием и старательно огибал высокие каменные заборы, которыми были окружены здешние дома и сады. Он слышал, будто опытные призраки могут проходить сквозь любые препятствия, но сам он был еще слишком неловок и неумел. Птица сидела на его плече, настороженно поводя головой.
Солдат вспоминал прошлое. Мулян почти не изменился, только сады сильно разрослись и раньше не было вот этой платановой аллеи вдоль рю Шато.
Как жаль, подумал солдат, что он не может ощущать запахов. Он бы с наслаждением вдохнул аромат роз. Ими благоухал каждый сад, плети вьющихся роз свешивались через заборы, а внизу насажены были кусты лаванды, и эти два аромата смешивались. Как хорошо он помнил запахи, и неумолкающее воркованье диких голубей, и ночное кваканье лягушек возле старинного лавуара…
В той далекой стране, откуда солдат был родом, деревенские женщины белье стирали на мостках на берегу речки, а зимой ходили по льду к проруби. А здесь, во французской деревеньке, в низине, за огородами, невесть сколько веков назад был выстроен каменный домик. В центре пола располагался бассейн, вода постоянно втекала в одну трубу, а вытекала через другую в небольшой водоем, заросший камышом. Это место для стирки белья и называлось «лавуар».
Рядом была густая рощица. Однажды ночью солдат, ждавший здесь встречи со связным, случайно услышал разговор Терезы — местной крестьянки, муж которой был в плену, — и колдуна Огра, служившего у фашистов. И узнал, что эта красивая женщина — предательница. Мало того — она, оказывается, ждала ребенка от врага! У нее в доме Огр прятал свои страшные снадобья…
Солдат решил найти их.
На следующую ночь он оставил людей из своего отряда ждать его на дороге неподалеку от деревни. Сам, один, пробрался в дом Терезы на окраине деревни и потребовал отдать снадобья Огра. Иначе…
И пригрозил пистолетом.
Перепуганная Тереза сказала, что Огр уже забрал у нее все флаконы со своими снадобьями. Теперь он спрятал часть их в конюшне того большого дома с высокой террасой, который стоит перекрестке, возле часовенки. А остальные положил в тайник в каменной ограде, которая тянется вдоль дороги к лавуару. Тайник находится в том месте, где стену обвивает дикий виноград.
Солдату потребовался час, чтобы отыскать тайник в ограде и уничтожить почти все флаконы.
Однако Тереза успела предупредить Огра. Тот подкрался к солдату и застрелил его, забрав с собой все, что осталось.
Вскоре враг и сам погиб. И вот теперь он, так же как и солдат, ищет свои колдовские снадобья, с помощью которых надеется вернуться в мир живых…
Призрак убийцы может быть окончательно уничтожен только призрачной рукой его жертвы. Таков закон отмщения, таков закон всемирного воздаяния. Солдат должен отомстить не только за себя, но и за всех других жертв Огра. Ради этого он проснулся, ради этого восстал из могилы!
Но ведь враг может оказаться сильнее… Что, если он снова победит — и воскреснет с помощью той темной и страшной силы, которой посвятил жизнь?
Солдат знал, почему и он, и Огр пробудились именно теперь. Непримиримые противники, они вышли из могил и обрели свободу мыслей и передвижений, потому что здесь, в мире живых, вот-вот встретятся их потомки.
Их правнуки…
Нет, они не враги! Они даже не подозревают о том, что в давние времена солдат и Огр ненавидели друг друга и теперь должны сойтись в последней, смертельной схватке. Они даже не подозревают о том, что сами невольно помогут своим предкам.
Солдат еще не знал, кто он — его далекий потомок. Не знал он также, чьим предком является враг. Но он надеялся, что ощутит это при первой же встрече с тем или другим…
Пропели первые петухи. Первый знак к скорому возвращению. Нужно спешить, солдат еще ничего не успел сделать, ничего не нашел.
А вот и дом на перекрестке, о котором говорила Тереза. Сквозь ставни первого этажа пробивался свет. Наверху окна были темны. Наверное, там мирно спали дети. А где-то в старой конюшне спрятаны снадобья Огра, которые сохранили все свои страшные свойства.
Люди, которые живут здесь, даже не подозревают о них и о том, какой опасности подвергаются они сами и их дети…
Дети, Огру нужны дети!
И вдруг солдат ощутил, что враг где-то здесь, рядом.
Он в этом доме! Вон там, наверху.
Он рядом с дверью, за которой спят дети!
Солдат рванулся, пытаясь проникнуть в дом, но не смог. Птица на его плече встрепенулась, захлопала крыльями, но не смогла взлететь. Призраки в первую ночь после пробуждения от смертного сна необыкновенно слабы, им необходимо проникнуть в чужое тело, чтобы сразу набраться сил.
Его враг имел это чужое тело! Солдат сквозь стены увидел барсука с размозженной головой, вставшего в дверях спальни. Заплывшими кровью глазами он взглянул на девочку, которая встревоженно приподнялась на кровати.
Эта девочка!.. Солдат сразу узнал ее. Если бы он был жив, он отдал бы жизнь, чтобы только спасти ее! Но он был призраком, и все, что он пока мог, это качаться на месте, подобно бестелесному, безвредному туману, и птица так же беспомощно колыхалась на его плече.
Какая это была мука!
В это самое мгновение наверху в комнате вспыхнул фонарик, и девочка увидела окровавленную морду зверька. И солдат ощутил ее ужас, ее оцепенение, ее бессилие перед страшным, завораживающим зрелищем.
И вдруг какая-то сила сорвала с его плеча птицу и бросила вперед, как бросают камень.
Птица стремительно прорвалась сквозь щели в ставнях, пронеслась через всю комнату, словно неудержимый порыв ветра, и ударилась о врага.
В это мгновение Огр вновь утратил власть над телом барсука. Тот ринулся наутек, не разбирая дороги, вывалился в какое-то окно, грузно стукнулся о землю и понесся куда-то, а призрак птицы реял над ним и гнал его прочь.
Снова пропели петухи.
Солдат оглянулся.
Где то существо, которое помогло ему?
Никого…
Он не знал, что за кустом отцветшего жасмина притаилась Мирабель.
Опять она вмешалась в чужие дела! Зачем?
Может быть, потому, что это дом того самого человека, которого она спасла от оголодавшего призрака на лесной дороге? А там, наверху, спали его дети?
Его дети…
Мирабель вздохнула, незаметно выпорхнула из-за куста и, словно легкое облачко, понеслась к старому кладбищу.
До третьего крика петуха, до того, как настанет пора всем призракам возвращаться в свои могилы, еще оставалось время, но ей отчего-то не хотелось пребывать дольше в этом мире.
— Ой, — сказала Юля, — я больше не могу! У меня уже ноги подкашиваются!
— Ничего, — хладнокровно ответила Лиза. — Это с непривычки. Правда, тут здорово?
— Еще бы! — восхищенно воскликнула Юля.
— Наконец-то ты повеселела, — заметила Таня.
Сестры переглянулись и засмеялись, да и Юля улыбнулась.
После того, что случилось — или приснилось? — ночью, она никак не могла заснуть, а когда наконец задремала, то и дело вскакивала и прислушивалась к тихим шорохам, которыми был полон старый дом.
Оказывается, ночная тишина — понятие очень условное! Ворковали дикие голуби, шелестела листва; где-то вдали, а ночью казалось, что совсем близко, раздавался протяжный свист: это проносились скоростные поезда. Иногда куры в соседском курятнике всполошенно били крыльями во сне. Что-то непрестанно шелестело по углам, и Юле чудилось, будто она слышит, как пауки, эти тонконогие средневековые пауки, плетут свои сети. Но все это были мирные, нестрашные шумы, а того, чего Юля ужасно боялась — скрипа ступенек под лапами убитого барсука, — она больше не услышала.
Она совершенно не выспалась, а это никому не улучшает настроения. Но все же базарчик с красивым названием «вид-гренье» оказался лучшим средством, чтобы это настроение исправить!
Он проходил в деревне под названием Пасси-сюр-Аржансон. Она была немногим больше Муляна. На берегу этого самого Аржансона, узкой реки с зеленоватой быстрой водой, около арочного моста, на мягкой траве стояли в три ряда многочисленные столы, на которых можно было найти все, что душа пожелает.
Да уж, чего здесь только не продавали! Велосипеды, разнообразные запчасти, одежду и обувь, постельное белье, скатерти и салфетки, кухонную утварь, столовые приборы, фаянсовую и фарфоровую посуду. На траве стояла разнокалиберная мебель. Вещи были и очень старые, и еще новые. Имелись здесь и керосиновые лампы, и подсвечники, метлы и совки, медные котелки, чугунные котлы, деревянные лавки и маленькие детские стульчики с покосившимися ножками и провалившимися сиденьями, прялки, лоскутные одеяла, старинное ручное кружево, пожелтевшее и истончившееся от времени, кованые решетки и экраны для каминов, подставки для дров, кочерги и даже какая-то чугунная штука в форме сердца, с деревянными ручками, про которую Лиза сказала, что это каминные щипцы.
Таня возразила:
— Это грелка, которой в старину согревали постель.
Лиза засмеялась:
— Такой грелкой можно не согреть, а поджарить человека. И заодно постель поджечь!
Сестры немедленно поссорились и побежали к отцу выяснять, кто прав, а Юля продолжала бродить по рядам.
Кругом продавалось очень много игрушек, и почти новых, и совсем старых: линялых плюшевых мишек и зайцев, каких-то облезлых, облысевших кукол с оторванными руками и ногами. Отдельные части кукольных тел здесь тоже имелись. Все старье было горой свалено на небольшой деревянной тачке об одном деревянном колесе.
Хозяин, похоже, оставил всякую надежду продать это барахло и не обращал на него никакого внимания: знай болтал с соседями. Да старые игрушки и не интересовали почти никого, кроме двух каких-то детей, мальчика и девочки, которые с упоением рылись в тележке.
Дети были одеты очень бедно: в ужасные пальтишки и грубые башмаки. И это несмотря на жарищу! Кроме того, у мальчика одна рука была короче другой, а девочка сильно хромала. Какие-то больные и нищие…
А может, они были немножко не в себе? Ненормальные? Иначе почему они из всего множества игрушек выбрали только пускатель для мыльных пузырей (здесь их называют суфляж [6]) в виде лягушки, да и то с отломанным резервуаром? С помощью этой лягушки, конечно, невозможно было выдуть ни одного пузыря.
Девочка сунула суфляж в карман пальтишка, и дети потихоньку заковыляли прочь. Они не заплатили — и явно не собирались это делать!
И вдруг девочка повернула свою кудрявую голову и встретилась с Юлей глазами.
У нее были какие-то очень мутные глаза, как будто бельмами затянутые.
Она толкнула в бок мальчика, и тот взглянул на Юлю из-под козырька своей низко надвинутой кепки.
У него были такие же белесые глаза.
Господи, ну ужас, они еще и полуслепые, эти бедолаги! Смотреть на них неприятно, даже страшновато, но все равно очень жалко их.
«Странно, — подумала Юля, — такое ощущение, что я их где-то уже видела, этих детей…»
Тем временем мальчик и девочка скрылись в рощице, а хозяин игрушек будто и не заметил ничего. Наверное, решил, что это жестоко — брать деньги с нищих за сломанную игрушку. Однако когда какая-то женщина захотела купить подешевле выцветшую скатерть, он торговался с пеной у рта!
Впрочем, тут все торговались — азартно, до хрипоты, пытаясь сбавить и без того смехотворные цены и очень радуясь, когда это удавалось. Это напоминало игру. В нее с одинаковым удовольствием играли все — продавцы и покупатели, взрослые и дети. Они рылись в вещах, обнаруживая новые и новые сокровища, постепенно набивая нужными и ненужными вещами свои сумки и багажники автомобилей.
Юля купила маме хорошенькое серебряное колечко всего за пятьдесят сантимов и красивый старинный наперсток, тоже серебряный, за один евро, себе — двух смешных собачек из набора игрушек под названием «Пет шоп» (в нее все девчонки во Франции обожают играть!) за евро и бразильский плетеный бисерный браслетик, ужасно модный, за пятьдесят сантимов, хотя в магазине она видела такие за пять евро!
— Это оказалась не грелка и не щипцы, — раздался голос Лизы. Сестры уже помирились и явились, сцепившись под ручку. — Это такой специальный совок для переноски углей из камина в чугунные утюги и ножные грелки. Представляешь?
— Нет, — честно призналась Юля. — Ну ладно, чугунные утюги я в музее видела. А что такое ножные грелки?
— Сама не знаю, — пожала плечами Лиза. — Но раз папа говорит, значит, они были. Небось во времена красотки Мирабель, а то и еще раньше.
— Лиз, смотри, здесь такие же флакончики продают, какие папа в конюшне нашел, — сказала вдруг Таня и потащила сестру к лотку, на котором лежали старые-престарые, пыльные медицинские железяки, щипцы-ланцеты-пинцеты-скальпели, или как их там, упаковки пластырей, таблеток, срок годности которых окончился, наверное, тоже во времена красотки Мирабель, разные колбы, пробирки, медицинские штативы… Среди всего этого валялось несколько причудливых флакончиков темного стекла. Их пробки были залиты тусклым потрескавшимся сургучом.
На эти флакончики с любопытством поглядывали те же двое убогих детей, которые недавно украли лягушку.
— У вас конюшня в доме есть? — удивилась Юля. — Где она?
— Там теперь гараж, — пояснила Лиза. — Стена его была вся оплетена плющом. А это плохо: плющ вгрызается в стены и постепенно разрушает их. Мы в прошлом году чистили от плюща и дом, и ограду, и гараж, и вот из его стены вывалился камень, а там оказался металлический ящичек с такими же флакончиками. Кто их туда положил и что за флакончики, неизвестно. Пойду папе скажу, что мы нашли такие же.
Лиза с Таней подбежали к отцу, который неподалеку с небрежным видом торговался за дюжину бело-зеленых фаянсовых глубоких тарелок — пожелтевших от времени, с потускневшим рисунком, но все равно очень красивых.
Вот он отдал деньги, поднял обеими руками стопу тарелок и направился было к парковке, но тут набежали девочки и стали ему что-то говорить.
Отец с любопытством оглянулся и пошел вслед за Лизой и Таней к торговцу лекарствами.
— Бонжур, мсье, — сказал он приветливо. — Дочки говорят, что у вас есть какие-то странные флаконы…
— Конечно, конечно, — оживился торговец, который до этого уныло подремывал в шезлонге: его просроченный товар совершенно не пользовался спросом. — Мой дед рассказывал, что нашел их в лесу, в обломках то ли машины, то ли мотоцикла — давно, еще во время войны. Они у нас валялись, пока я не решил их на вид-гренье вынести. Вдруг найдется понимающий человек? Я ведь даже не знаю, что в этих флаконах…
Он удивленно огляделся:
— Да где же они?
Юля повернулась к лотку. Флаконов не было.
— Ой, — сказала Лиза, — вот честно, пап, они только что тут лежали. Тань, ты видела?
— Конечно, — кивнула сестра. — Но я не видела, куда они делись…
— Ничего не понимаю! — озадаченно воскликнул продавец. — Только что были здесь. Никто к лотку вроде не подходил. Верно, мадемуазель? — обратился он к Юле.
Юля кивнула, растерянно оглядываясь, и заметила, что те же самые дети, которые украли игрушки, поспешают к небольшой роще, окаймлявшей поле, на котором раскинулся вид-гренье.
— Слушайте, а может, флаконы забрали вон те мальчик и девочка? — воскликнула она. — Я видела, они с таким интересом все это разглядывали!
— Мадемуазель иностранка? — удивился продавец. — Полонез?
Юля сначала озадачилась, при чем тут танец полонез, но почти сразу вспомнила, что это значит — полька. И совсем не танец! Торговец принял ее за жительницу Польши.
— Нет, я из России, — пояснила она.
— Спа-си-бо, при-вет, Мос-ква, — отчеканил по слогам торговец, довольно засмеялся и спросил: — О каких детях говорит мадемуазель?
— Да вон же они! В таких заплатанных пальто, в грубых ботинках! Девочка кудрявая, а мальчик в большой кепке! Они вон там, — махнула рукой Юля. — В рощу сейчас зайдут!
Мсье Верьер, торговец, Лиза и Таня внимательно смотрели в ту сторону, куда она показывала.
На их лицах было одинаково озадаченное выражение.
— Я никого там не вижу, — пожал плечами Верьер.
— Я тоже, — кивнул продавец.
— Мы тоже, — поддакнули Лиза и Таня.
— А я вижу, — тихо сказала Юля. — То есть видела. Но сейчас они уже за деревьями.
— Возможно, мадемуазель показалось? — деликатно спросил торговец. — Ведь никто больше не видел никаких детей.
— Я видел, — раздался рядом неразборчивый голос, как будто обладатель его держал во рту горячую кашу.
Все растерянно оглянулись на незаметно подошедшего Жибе.
Как великую ценность, он прижимал к груди несколько дисков с сериалом «Доктор Хаус». Этот сериал, знали девочки, Жибе просто обожал и мечтал собрать все сезоны. Судя по его довольному виду, собрал-таки!
— Привет, Жибе, — хором поздоровались мсье Верьер, Лиза с Таней и Юля.
Торговец глядел на него недоверчиво:
— Вы видели?!
— Я вон там стоял и видел, как дети потихоньку взяли флакончики и ушли, — кивнул Жибе.
— И вы ничего не сказали?! — всплеснул руками торговец. — Вы пособник воришек, вот вы кто, молодой человек!
— Я думал, вы тоже видели, — покраснел Жибе. — Ведь это ваш товар, вам за ним и следить.
— Разумное замечание, — сказал мсье Верьер. — Прошу нас извинить, но я устал держать посуду.
Он кивнул торговцу и пошел к паркингу.
— Я помогу! — Жибе перехватил диски под мышку, осторожно взял у Верьера часть тарелок и понес к автомобилю.
Девочки некоторое время оставались на месте.
— Странно все это, — сказала Лиза.
Юля насупилась:
— Ты не веришь, что я их видела, этих детей?!
— Ну мало ли что может померещиться, — пожала плечами Таня. — Больше никто ничего не видел.
— Но ведь Жибе… — заикнулась Юля.
— Жибе — он настоящий рыцарь, — хихикнула Лиза. — Спас прекрасную даму.
— Ты думаешь, он соврал? — возмутилась Юля.
— Да конечно, — уверенно ответила Таня. — Он же знает, что ты его не очень-то любишь. Вот и решил к тебе подлизаться. А на самом деле ничего не видел.
— А я? — спросила Юля.
— И ты не видела. Тебе просто показалось.
Юля хотела было обидеться, а потом подумала: а вдруг и в самом деле показалось? Померещилось? Померещился же ей ночью барсук, который заслонялся лапкой от света! Могли и эти дети померещиться — такие странные, бедно одетые, убогие какие-то…
«Я их уже видела раньше, — снова подумала Юля. — Но где?!»
Тем временем сестры повели ее смотреть очередной пет-шоп. За десять евро продавали целый домик с качелями и кроватками. И десять разных зверей.
— Прямо не могу! — жадно сказала Таня, которая обожала пет-шопы. — Прямо даже обидно, что у нас в Париже точно такой же домик есть, с такими же зверями. А еще один мама не разрешит покупать — да и зачем? Может, ты хочешь, Юль?
— Нет, — покачала та головой. — Я спокойно к пет-шопам отношусь. У меня несколько собачек есть, мне хватит. Вот если бы тут какие-нибудь книжки со страшилками продавались… У нас в России издают всякие такие «Книги ужасов». Это класс! Оторваться невозможно! А во Франции сборники ужастиков есть? Я бы купила!
— Пойдем поищем, здесь много книг! — обрадовались сестры.
Юля уже вообразила, как будет пугать одноклассников крутыми французскими страшилками в собственном переводе, но напрасно. Они перебрали все книги на большом лотке, однако ничего похожего на крутые страшилки или хотя бы не очень крутые ужастики и в помине не было. Зато оказалось много старинных фотографий. Некоторые лежали кучей в коробке, некоторые торчали из альбомов, некоторые были вставлены в красивые старинные рамочки.
Подошел мсье Верьер:
— Девочки, я за вами, пора ехать домой.
— Пап, смотри, такая же рамка, как у нас на камине, — сказала Таня.
Ее отец кивнул, потом вынул из груды снимков один и с любопытством принялся его разглядывать.
— Девочки, вам это фото ничего не напоминает? — спросил он.
Девочки посмотрели и пожали плечами. Большой сад; в нем стоит не то олень, не то корова и видна фигура какого-то солдата…
А Юля на него не смотрела. Она смотрела на рамку — такую же рамку, которая стояла на камине в их спальне.
В той рамке на камине были фотографии грустных, бедно одетых детей. Так вот, двоих из них — кудрявую девочку и мальчика в слишком большой кепке — Юля видела сегодня! Она вспомнила! Видела именно такими, какие они были на снимке. В плохоньких пальтишках, несмотря на каникюль, в тяжелых башмаках, в нитяных чулках.
Это они украли сломанную лягушку и флакончики.
Или их здесь не было? Или они Юле померещились?
Как барсук?
А барсук все же померещился?
Или…
Минувшие сутки оказались одними из самых тяжелых для солдата… Тяжелей было только первое время плена в 42-м году. Его взяли контуженого, в беспамятстве, но все равно было до боли стыдно, что не пал смертью героя, а оказался в плену. И звездочку с его пилотки сорвали враги… Именно тогда он дал себе слово, что убежит — и продолжит сражаться.
Это сражение длилось до их пор. Но пока он проигрывал…
Той ночью солдат попытался преследовать Огра и, чудилось, вот-вот настигнет его.
Барсук метался из стороны в сторону, петляя по улицам деревни, изредка шмыгая в кошачьи лазы в воротах и стараясь скрыться в садах и дворах, однако призрак птицы постоянно реял над ним, отслеживая каждое его движение. А солдат двигался по пути, который указывала взмахами своих крыльев птица.
Вскоре стало ясно, что барсук пробирается на нижнюю дорогу, ведущую к лавуару. Но зачем? Ведь он бессилен без своих снадобий, а тайник остался в том самом доме, откуда его изгнала птица.
И тут солдат снова подумал о том, о чем думал в последние мгновения своей жизни, перед тем как на него напал враг. Тогда он никак не мог понять, почему Огру понадобилось встречаться с Терезой около лавуара, если он мог в любую минуту прийти в ее дом на окраине деревни и остаться незамеченным.
Может быть, эта встреча была случайной? Тереза ходила стирать белье, а Огр…
Почему там оказался Огр?
Барсук бежал все быстрей. И вдруг, возле дверей лавуара, вильнул в какую-то расщелину в горе!
А что, если именно здесь помещалось тайное логово Огра? Надо скорей последовать за ним!
И в это самое мгновение пропели третьи петухи.
Солдат увидел, что птица бессильно бьет крыльями, и почувствовал, будто уперся в невидимую стену.
И без того небольшие силы его иссякали, как вода, уходящая в песок.
Птица метнулась куда-то в сторону и пропала из виду. Солдат попытался последовать за ней, но не смог. Он ощутил ужасную тоску и одиночество. Сколько лет провели в одной могиле, и вдруг…
Но сейчас было не до того, чтобы предаваться печали. Нужно немедленно искать укрытие от солнечных лучей. Рассвет начнется через какие-то минуты! Возвращаться на кладбище нет времени. Нужно отыскать что-то подходящее поблизости.
Солдат повел взглядом по зарослям, окружившим лавуар, и увидел странное сооружение. Шалаш? Вроде и вправду шалаш, накрытый брезентом или чем-то подобным.
Солдат метнулся туда.
Забился в самый темный угол. И впервые с ненавистью подумал о солнце, чьи лучи могут ворваться в шалаш и уничтожить скрывающийся там призрак.
Да неужели и солнце тоже на стороне врага?!.
— Ого, вон Жибе педали крутит, — сказала тетя Марина, когда отъехали от Пасси и свернули на прямую дорогу, ведущую к Муляну.
Впереди на обочине маячила фигура одинокого велосипедиста.
— Ну прямо тебе Тур де Франс! Однако на велосипеде отсюда час пилить, не меньше.
— Мамочка, папочка, давайте остановимся! — в один голос взмолились Таня и Лиза. — Давайте его подвезем!
Юля, конечно, помалкивала.
Видел Жибе тех странных детей возле столика с лекарствами? Или в самом деле наврал — из рыцарских чувств, как уверяла Лиза?
Больно нужны Юле его рыцарские чувства!
«Рено» притормозил, мсье Верьер выглянул в окно:
— Привет, Жибе. Подвезти?
— Огромное спасибо, Морис, — отозвался Жибе, поспешно слезая с велосипеда. — У вас багажник свободен? Можно будет убрать велосипед?
— Сегодня да, — кивнул Верьер. — Тебе повезло.
Девочкам на заднем сиденье пришлось потесниться, когда сел Жибе, да еще ему на колени поставили коробку с тарелками, которые купил мсье Верьер. Зато велосипед спокойно поместился в багажник.
— Один раз, когда мы на вид-гренье в Троншуа купили наши велосипеды, — сказала Лиза, — папа сначала их отвез домой, а потом за нами вернулся. Велосипеды вообще всю машину заняли! А мы тем временем в Троншуа пообедали. Такая картошка-фри вкусная была!
— И жареные колбаски… — добавила Таня.
— Так, все проголодались, понимаю, — усмехнулась тетя Марина. — Ничего, приедем — быстро что-нибудь приготовим.
— Хотите, я принесу вам куржеты? — спросил Жибе. — У нас в этом году отличный урожай.
Куржеты — это кабачки цуккини. С зеленой кожурой. Таких, как у нас, белых кабачков во Франции нет.
— Куржеты — это прекрасно! — обрадовалась тетя Марина. — Я сделаю оладьи. Жибе, ты любишь такие оладьи?
— Никогда не пробовал, — вздохнул Жибе. — И… наверное, сегодня тоже не удастся. Я вам куржеты, конечно, принесу, но завтра. Сегодня дед на меня сердится. Наверное, будет ругать. Поручил мне покрасить статуи в саду, а я совсем забыл и уехал на вид-гренье.
— Твой дед! — воскликнул мсье Верьер. — Старый Николя Миго! Давно я его не видел. Я еще мальчишкой был, когда мы с отцом первый раз приехали в Мулян. Сначала заезжали в Нуайер, там жили наши очень дальние родственники. Но Мулян мне больше понравился, я еще тогда подумал, что хотел бы поселиться именно здесь. Я видел статуи в вашем саду еще почти новыми. Твой отец был замечательным скульптором. Это ведь он их поставил?
— Да, почти все поставил отец, — кивнул Жибе. — А одну, самую старую, — дед. Вернее, две. Оленя и еще одну фигуру. Но когда мой отец умер, дед совсем забросил и сад, и статуи. А вчера вдруг вспомнил. Покрась, говорит… а я на вид-гренье сбежал.
— Как здоровье деда? — спросил Верьер.
— Неплохо, — сказал Жибе. — Для его лет просто очень неплохо. Ему ведь в этом году исполнилось восемьдесят. Но он молодец, он очень крепкий. Дед говорит, что живет за своих брата и сестру, Люка и Клоди, которые погибли во время войны с бошами [7].
— На фронте погибли? — поинтересовалась тетя Марина. — Они были в армии генерала Леклерка? Или в маки́?
— Маки? — удивленно повторила Юля. — А это что такое?
— Так называлось партизанское движение против фашистской оккупации, — пояснил мсье Верьер. — Это были боевые отряды нашего Резистанс — Сопротивления. Маки — по-французски значит «кустарник», «лесные заросли». Партизаны скрывались в горах, в лесах, их называли «макизары» или просто «маки». Говорят, среди маки были и русские солдаты, бывшие военнопленные. А генерал Леклерк возглавлял регулярные французские войска, которые сражались с фашистами. Мой дед служил в армии Леклерка.
— А мой дед до Берлина дошел, — горделиво сообщила тетя Марина. — Он был совсем еще мальчик, но сбежал на фронт, был сыном полка. Орденов у него — с ума сойти сколько.
— Мои прадеды тоже воевали, — вмешалась Юля. — Один вернулся с фронта, а другой — нет. Его звали Василий Медведев. Его дочь — моя бабушка, мамина мама. Он ушел на фронт, когда она еще не родилась. Никогда ее не видел. И она его не видела. Он без вести пропал.
— Без вести пропал? — повторил Жибе. — Что это значит?
— Это значит, что никому неизвестно, где он погиб, — пояснила тетя Марина. — В России это называется — неизвестный герой. Таких много… Их могилы по всей Европе. На горе Шипка в Болгарии есть памятник русскому солдату Алеше… Ого, да мы уже приехали! Вот так всегда — за разговором время пролетает незаметно.
Автомобиль остановился.
Жибе поблагодарил и вышел, передав коробку с тарелками девочкам.
Мсье Верьер помог выгрузить велосипед, и парень поспешно втащил его в калитку большого сада на окраине деревни.
Суровая, хоть и сильно вылинявшая от дождей физиономия знаменитого футболиста Зидана виднелась за пышными кустами сиреневой азалии. Высокий олень смотрел сквозь заросли мирабели поблекшими незрячими глазами.
— Ах вот оно что! — сказала Лиза, когда ее отец снова сел за руль. — Этот сад снят на той фотографии, которую ты купил на вид-гренье, да, папа?
— Конечно, — кивнул отец. — Только очень давно. Тогда еще Зидана и в помине не было.
— А Жибе так и не сказал, где погибли брат и сестра его деда, — задумчиво проговорила тетя Марина.
— Наверное, не знает, — сказал мсье Верьер. — Или не хочет говорить при девчонках. Тут при оккупантах был какой-то жестокий человек по прозвищу Огр…
— Огр, — с отвращением повторила Таня. — Ну и прозвище! Огр — значит людоед!
— Я кое-что слышал… — продолжал Верьер. — Это очень страшная, почти невероятная история. Но я не хочу ее рассказывать. Все слишком ужасно. Это вам не «Мари-Элен! Я поднимаюсь на первую ступеньку!».
Все рассмеялись.
Юля рассеянно улыбнулась за компанию. Но думала она только о том, чтобы поскорей взглянуть на фотографию, которая стоит на камине в спальне!
Однако первым делом, едва вошли в дом, тетя Марина всех погнала на кухню — чистить зеленую фасоль. Ее варили, потом немножко тушили на сливочном масле с чесноком. Получалось просто необыкновенно вкусно! Фасоль все любили, ее съедали много, а значит, и начистить ее нужно было много. А это не так просто. Сначала надо обрезать с двух сторон хвостики, а потом выдернуть такую жесткую зеленую волосинку, которая идет вдоль всего стручка. Выдернуть ее надо обязательно, потому что иначе эти волосинки будут болтаться в сваренной фасоли — весь вид и вкус испортят.
Словом, тетя Марина накрывала на стол и готовила салат, а девочки взяли ножи и принялись чистить фасоль. Юле очень удачно попался самый «ловкий» и острый маленький ножичек, поэтому она работала очень проворно. Конечно, хотелось сбегать наверх, чтобы взглянуть на снимок, но она знала, что, если положит ножик, его непременно захватит Таня, которая уже обворчалась, что у нее нож тупой, а Юльке повезло.
Тупым ножом работать не хотелось, поэтому Юля продолжала чистить, хоть любопытство ее так и донимало.
Когда закончили с фасолью и поставили ее варить, надо было мыть фрукты, а потом тетя Марина сразу закричала:
— А табль! — что значило — «к столу».
У французов считается хорошим тоном при словах «а табль!» идти за стол немедленно. И все пошли садиться, тем более что есть ужасно хотелось.
Сначала ели зеленый салат с лимонным соком и кедровыми орешками, которые привезла Юля из России. Потом подали горячее, потом десерт. Фасоль получилась просто невероятно вкусной, кровяные колбаски с яблоками — вообще объедение, нектарины были спелые-спелые… На разные сыры, которые французы тоже едят на десерт, у Юли уже не хватило места в животе. Но вставать из-за стола, пока все не поели, здесь было не принято. Потом все вместе посуду мыли, вытирали, разносили по шкафам…
— Я бы пошла поспать, — зевнула тетя Марина. — Дайте мне часик, только не ходите никто наверх, умоляю, не скрипите ступеньками! Я в вашей комнате лягу, там прохладней.
И она поднялась в спальню девочек.
— Папа, — с самым заботливым видом осведомилась Лиза, — а ты поспать не хочешь?
— А что такое? — остановился отец, который пошел было к телевизору.
— Ну, там «Гран Гало…» — пробормотала Таня.
«Гран Гало» — «Grand galop», «Большой Галоп» — это такой знаменитый французский сериал про детскую школу верховой езды. Лиза и Таня его обожали. Юле он тоже нравился. И она ничего не имела против того, чтобы усесться перед телевизором.
В конце концов, куда денется старая фотография? На нее можно и потом посмотреть. И вообще, Юля уже не уверена, что на ней изображены те же самые дети.
Фотография невесть как давно сделана. Может, даже во время Второй мировой войны! А дети-то, которые на вид-гренье были… им лет по десять-двенадцать!
Конечно, это не они. Просто похожи.
— Ну ладно, — сказал мсье Верьер. — Смотрите свой галоп. Спать я не хочу, пойду газон косить.
Фильм был просто классный. Конечно, актеры говорили слишком быстро для Юли, но Лиза с Таней переводили, если она не понимала.
Через час спустилась тетя Марина и сообщила, что ни на минуточку не уснула.
— Во-первых, телевизор слишком громко включен был. Во-вторых, наш папочка трещал своей косилкой до невозможности. А в-третьих, откуда-то ужасно краской пахло. Морис, ты что-то красил наверху? — обратилась она к мужу, который как раз вошел в комнату.
— И в мыслях не было, я вон траву косил во дворе, — махнул тот рукой. — Полгазона в порядок привел. Может, это бензином пахло? От косилки?
— Может быть, конечно, и бензином, хотя мне казалось, что краской, — пожала плечами тетя Марина. — Ладно, барышни, хватит перед ящиком сидеть, поехали на велосипедах кататься!
— Давайте-давайте, — обрадовался мсье Верьер. — А я наконец-то к телевизору прорвусь. Сегодня шестая серия «Комиссара Брунелли».
— А как же вторая серия газона? — спросила тетя Марина.
— Хорошего помаленьку, как любите говорить вы, русские, — ответил ее муж. — Закончу завтра, после того как в Троншуа съездим. Завтра вид-гренье в Троншуа! Ну, дамы, собрались кататься — так поезжайте, поезжайте!
«Дамы» вывели из гаража велосипеды и отправились кататься по окрестным дорогам.
На выезде из Муляна Лиза остановилась и сказала, показывая на небольшую рощицу:
— Мама, вон там — кабан Жибе. Такой классный! Давай туда сходим, хочешь?
— Ну, — замялась тетя Марина, — как-то неудобно ходить в гости в отсутствие хозяина.
— А может, он там? — сказала Лиза и закричала во все горло: — Жибе! Ты тут? Это Люиз и Таня́́!
Именно так французы, в том числе и Жибе, называли Лизу с Таней.
Никто не ответил.
— Ну чего ты кричишь? — рассудительно спросила Таня. — Жибе там нет. Он ведь сказал, что дед его заставил фигуры в саду красить.
— Ах да-а, — разочарованно протянула Лиза. — Ну, тогда поехали дальше.
Они отправились к подсолнуховым полям, которые лежали сразу за Муляном.
Французы выращивают подсолнухи только ради масла, семечки они не едят, но ведь это такое удовольствие для русского человека — выбрать спелый подсолнух, обить с него засохшие желтые цветочки и лузгать семечки!
С одной стороны дороги зелено-желтой стеной стояли подсолнухи, с другой — простиралась обширная стерня, на которой тускло золотились аккуратные валки соломы. Вокруг Муляна было много пшеничных полей, но весь урожай убрали, одна упакованная солома осталась.
И над всем этим — голубой небесный купол.
Красота была неимоверная, красота и тишина… Жара немного спала, да и ветерок приносил прохладу, а солнце иногда закрывалось облаками.
Уселись прямо при дороге, в укромном уголке на траве, и начали наслаждаться: щелкали семечки и рассказывать страшные истории. Тетя Марина — свои, которые знала с детства, Лиза и Таня — свои. Юля, конечно, рассказала больше всех.
Мимо проехали мальчики на велосипедах, очень вежливо поздоровались.
Юля уже привыкла, что здесь все мальчишки невероятно вежливые. Беспрестанно эти «бонжур», «пардон», «мерси» и все такое. Сначала это ее здорово напрягало, так же, как и имя Жюли, которым ее тут называли. На «жулика» похоже. А потом даже понравилось.
Двоих из этих мальчиков — Ксавье и Мишеля — Юля уже видела, а третьего — нет. Такого если увидишь — не забудешь.
Ого, какой…
Ужасно грустно стало, что они встретились, когда Юля сидела на обочине дороги и лузгала семечки, будто простая деревенская девчонка.
А кто она еще? Простая девчонка и есть, хоть не деревенская, а городская. Все равно этот мальчик на нее даже не взглянул.
Лиза вдруг необычайно засуетилась, стала прятать кусок подсолнуха, из которого только что вытаскивала семечки.
— Ха! — сказала Таня. — Он уже все видел, зря стараешься!
Лиза бросила на сестру убийственный взгляд и украдкой показала кулак.
— Ладно, молчу, — буркнула Таня. — Молчу, молчу!
— Неужели это Алекс Бурдон? — спросила тетя Марина, удивленно глядя вслед велосипедистам. — Ничего себе вымахал! Все время был какой-то задохлик, а сейчас — ну прямо «Умри, Голливуд!»!
Таня хихикнула.
Лиза изо всех сил старалась не оглянуться на мальчиков.
— Я его раньше не видела, — сказала Юля, надеясь, что голос ее звучит равнодушно.
На самом деле она понимала Лизу.
Да уж… Вот это Алекс так Алекс!
Волосы у него — как эта золотистая солома, глаза голубые, сам загорелый, плечи широкие, руки сильные, черная майка так и обливает торс.
Наверное, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Наверное, в лицее учится.
Раньше Юля думала, что красивые глаза — это черные глаза, как у их преподавателя физкультуры по прозвищу Обожаемый Игорек. А теперь поняла, что голубые глаза — это тоже красиво. Может быть, даже еще красивей, чем черные…
— У него бабушка в Муляне живет, и его в августе родители всегда сюда отправляют, — пояснила тетя Марина Юле. — Дом мадам Бурдон на самой окраине, на дальней дороге. Мы у нее иногда овощи покупаем. И персики. Однако мы засиделись, барышни! Не пора ли нам домой?
«Барышни» послушно сели на велосипеды, хотя всем очень хотелось еще поговорить про Алекса.
«Интересно, а он ездит на вид-гренье?» — подумала Юля. — Сегодня его точно не было, я бы заметила. А завтра? Вдруг увижу его завтра?»
— Смотрите, какие темные облака, — сказала Таня, глядя в небо.
— А если пойдет дождь? Вид-гренье отменят! — встревожилась тетя Марина.
— Не надо о страшном! — вскричали разом Юля, Лиза и Таня.
Может быть, на вид-гренье приедет и Алекс. Отменят вид-гренье — он туда не приедет.
Им всем очень хотелось снова увидеть Алекса…
Вечером по телевизору передали благоприятный прогноз на завтра, так что спать пошли в хорошем настроении. Тетя Марина опять припугнула девочек: если будут шуметь, поездка в Троншуа не состоится, — поэтому они заснули мигом, даже про Алекса ни словом не обмолвились.
А про рамочку и фотографию Юля начисто забыла.
Призрак днем — это ничто. Даже меньше, чем ничто. Он не способен никого напугать. Если его коснется свет, он исчезнет, как исчезает маленькая лужица под палящими лучами солнца. Он просто испарится!
День солдат провел, забившись в самый укромный, самый темный уголок шалаша, мечтая только об одном: чтобы как можно скорей наступила ночь. На его счастье, шалаш был плотно укрыт, да и стоял в густых зарослях.
Однако здесь находились столик и два маленьких стульчика, лежали какие-то книги. Значит, сюда приходят люди…
Неподалеку раздавался гул машин, чьи-то голоса, лай собак и чириканье птиц, но солдат не радовался этим живым звукам.
Вдруг кто-то из людей зайдет сюда? Зайдет, обшарит темные углы лучом фонарика…
Как и раньше, умирать было не страшно. Но страшно было умирать позорно! Страшно было умирать, так и не остановив врага!
Зашумела трава вокруг тропинки, хрустнули сучья. Кто-то шел к шалашу… И сейчас войдет.
Наверное, это был первый случай, когда призрак испугался человека.
И вот человек вошел.
Солдат, мигом позабыв о страхе, с любопытством уставился на него из темноты. Как давно он не видел живых людей!
Это оказался парень лет двадцати. Таким был сам солдат, когда ушел на войну. Только он помнил себя очень серьезным человеком, уже женатым. А этот какой-то… чудной. В майке, какие раньше только под рубашками носили, в трусах до колен. Хотя это не трусы, это вроде как брюки из какой-то грубой синей ткани, по колени обрезанные. И даже не обрезанные, а оборванные, вон бахрома болтается.
А волосы?! Странные у него волосы. Вроде бы темные, только из них торчат светлыми перьями отдельные пряди.
На плечах и руках парня пятна белой краски. Красил что-то? Небось и волосы перепачкал, так же как и пальцы.
Парень держал какую-то фотографию и внимательно разглядывал ее.
Потом пробормотал:
— Это они! Это точно они! Именно их я и видел. И дед их описывал именно такими! Они украли флаконы. Но почему больше никто ничего не заметил, почему только Жюли?.. Ну ладно, я мог сойти с ума, наверное, я и вправду чокнутый, как все говорят, но разве мы с Жюли могли сойти с ума одновременно?!
— Жибе! — послышался издалека голос какой-то девочки. — Ты тут? Это Люиз и Таня!
Парень дернулся, будто хотел отозваться и выйти, но потом замер, озираясь, явно пытался найти место, где спрятаться.
Солдат подумал: «А если девочки придут этого Жибе искать? Куда он денется? В тот же угол, где затаился я?»
Если бы призраки могли смеяться, он бы сейчас расхохотался…
Но в шалаш никто не вошел, голоса стихли.
Спустя несколько минут Жибе спрятал фотографию среди каких-то разноцветных книжек, лежавших на столике, потом осторожно выглянул наружу, как будто на разведку, и ушел.
До наступления ночи больше никто не появлялся в шалаше, а когда пробило полночь, солдат ощутил, что силы к нему вернулись.
Его взгляд теперь смог проникнуть сквозь нагромождение разноцветных книг на столе.
Солдат посмотрел на фотографию и обнаружил, что дети, на ней изображенные, ему знакомы.
Да, он помнил их. Мальчиков звали Люк и Николя, девочку — Клоди. Фамилия их была Миго.
Эти дети пропали одними из первых — после того, как в их дом пришел человек в гитлеровской форме и сказал, что он врач. Двое старших, брат и сестра, были больны, простудились, лежали с температурой, а лекарств, конечно, никаких. Война, оккупация, глухая деревня…
Незнакомый врач сказал, что вылечит их. И добавил, что младший тоже может заболеть, а значит, надо сделать прививку, и его тоже придется увезти. Но мальчик очень испугался, вырвался и убежал. Вот этот, с оттопыренными ушами. Николя. Он не вернулся домой: сначала отсиживался в лесу, а потом его спрятали какие-то родственники из соседнего городка.
Старшие дети, Люк и Клоди, так и сгинули.
Вскоре их отец сошел с ума и бесцельно бродил около лавуара день и ночь, твердя, что это не врач, а истинное чудовище, злой колдун. В логове своем он превращает детей в кукол, в живых кукол! Крестьянин уверял, что куклы Люка и Клоди привели его в логово Огра, а потом вывели обратно. Ему не очень-то поверили, но вскоре в окрестных деревнях начали один за другим пропадать дети, и люди поняли: этот врач в самом деле опасен! С тех пор он получил прозвище Огр.
Теперь солдат понимал, почему крестьянин бродил около лавуара. Где-то там был потайной ход в логово колдуна!
Солдат выскользнул в ночную тьму из шалаша, давшего ему приют, и мысленно поблагодарил Жибе, который, сам того не зная, построил это убежище.
И загадал загадку о тех двух детях…
Солдат знал, что далеко не все могут видеть призраков. Истории о том, что привидения являются любому человеку, не более чем выдумки. Сказки! Лишь редкие люди наделены даром разглядеть существа иного мира. Гораздо чаще можно увидеть муатье [8] — призраков наполовину, которые могут принимать телесный, осязаемый облик.
Но все-таки заметить их способны лишь те, чья судьба каким-то неведомым образом связана с судьбой муатье.
Призракам необходимо завладеть чужим телом, чтобы ходить по земле днем, а для муатье солнечный свет не страшен.
В самом ли деле Жибе видел муатье погибших детей? Где это произошло? И кто такая Жюли, которая тоже видела их?..
Солдат опять отправился к лавуару. Он пытался найти нору, в которую проскользнул барсук, чтобы обнаружить хоть какие-то его следы. Но напрасно.
А проникнуть сквозь толщу земли он не мог.
Где же враг? Скрывается в своем тайном логове и действует с помощью несчастных, покорных ему муатье? Или выбрался наружу?
Солдат скользил по улицам деревни, высматривая барсука или двух этих детей.
Никого!
Осталось только одно место, где он еще не был нынче ночью. Дом Терезы.
Но Терезы давно нет на свете. Что делать в ее доме призраку Огра?
И все же побывать там необходимо!
Алекс проснулся от боя часов на церковной башне.
Старая церковь стояла на другом конце деревни, около кладбища, но в ночной тишине удары разносились далеко по округе. Били они вдобавок и каждые полчаса, так что после приезда в Мулян первые ночи Алекс то и дело просыпался. Потом постепенно привык и спал крепко. Как все здешние жители.
Церковные часы были старые и имели свои причуды. Например, каждый раз в семь часов они били сначала девять раз, а потом, спустя две минуты, правильно — семь. Когда Алекс был маленький, он думал, что в этой путанице скрыта какая-то тайна. Но потом узнал, что виноват неисправный механизм, ремонтировать который для деревенской мэрии слишком дорого. Да и опасно — вдруг часы вовсе встанут? Пусть уж как угодно бьют, лишь бы били.
Алекс очень любил этот звук. Даже когда просыпался и потом не мог заснуть — тоже любил. Он вообще любил Мулян, хотя его родители деревню терпеть не могли и приезжали к бабушке раз в год, а то и реже. Алекс был просто счастлив, что теперь, когда он перешел в лицей, ему можно самому садиться в скоростной поезд «тэжэвэ» [9] и отправляться в Монбар. Туда, на вокзал, чтобы его встретить, приезжала бабушка на своем «Рено», до того старом, что Алексу было стыдно на него смотреть. Машину бабушка выводила из гаража, только чтобы встретить или проводить внука, но в любое место, куда ему было нужно, Алекс добирался на велосипеде. Или соседи могли подвезти. Вот и завтра на вид-гренье в Троншуа кто-нибудь, конечно, подвезет.
Может быть, Алекса возьмет с собой отец его приятеля Кзавье. Это семья из Лиона, они купили свой дом всего пять лет назад. Они очень хорошо относятся и к Алексу, и к мадам Бурдон, его бабушке, покупают у нее яблоки, персики, помидоры и яйца.
Алекс никогда не мог понять, почему те соседи, которые недавно купили дома в Муляне и приезжают сюда лишь на лето, поддерживают прекрасные отношения с мадам Бурдон и с ним самим, а немногочисленные постоянные жители деревни их сторонятся.
Например, старый Николя Миго, владелец чудесного сада, и его внук, этот чокнутый Жибе, обходили их стороной. Алекс с детства таил обиду именно на них. Ему так хотелось хоть разок прийти поиграть в саду старого Николя, где стояли чудесные статуи и были такие отличные качели! Но Жибе его никогда не приглашал, а сам Алекс не собирался напрашиваться.
Просто чувствовал — его не любят. Может быть, даже ненавидят. Почему?!
«Люди бывают разные, — уклончиво отвечала бабушка на его вопросы. — Семья Миго живет здесь давно, возможно, старые обиды корнями уходят в прошлое и передаются из поколения в поколение… Я это сразу почувствовала, когда замуж за твоего деда Алекса вышла и сюда переехала. Кажется, твоя прабабка Тереза что-то натворила во время войны, ее все ненавидели и даже хоронить увезли очень далеко отсюда. Но мы с тобой ничего дурного ни Миго, ни кому-то другому не сделали. Поэтому просто не обращай внимания!»
Алекс старался не обращать внимания. Но все же было немного обидно. Тем более обидно, что он очень любил Мулян!
…Часы пробили один раз, но Алекс не понял — это час ночи или половина первого. А может быть, второго? Третьего? Сколько времени он уже не спит, ворочается и думает?
Сна ни в одном глазу!
Алекс осторожно растворил ставни и высунулся в окно.
Ну и жара, ну и духота! Ночь тихая, лунная. Воздух, пронизанный светом, словно дымится. Благоухают розовые кусты, которые растут под высоким каменным забором. Бледные голубоватые полосы лежат между персиковыми деревьями. Изредка доносится легкий шум и слабый стук — это, задевая листву, с веток падают переспелые персики.
Алексу ужасно захотелось съесть персик. Прямо сейчас, сию минуту! Прохладный, шершавенький, влажный от ночной росы, с примятым от удара бочком. В столовой на комоде была целая ваза с персиками, но, если идти в столовую, можно разбудить бабушку, которая спит очень чутко. К тому же хотелось именно персика, который только что упал с ветки. Этот вкус неописуем!
Алекс осторожно перебрался через подоконник и как был, в коротких пижамных штанах, босиком, быстро пошел по траве. Он нашел персик под деревом, обтер о штаны и с наслаждением откусил.
Внезапно какое-то движение почудилось ему в кустах роз.
Алекс присмотрелся и увидел, что там кто-то прячется. Какой-то зверек? Ну, тогда он оставит на шипах половину своей шерсти! Эти розы сорта «Виктуар» очень колючие. Как шиповник.
— Брысь! — шепотом прикрикнул он, и кусты тотчас перестали шевелиться.
Нет, это не зверек… это человек. Мальчишка или девчонка, сидит на корточках.
Воришка! Залез в сад набрать персиков, да с перепугу скрылся в розовых кустах.
Ох и больно, наверное, воришке! Весь оцарапается, одежду раздерет!
— Что, нравится нюхать розочки? — насмешливо спросил Алекс. — Ну, выходи, не трону!
Человек вышел из кустов.
Это была девочка. Казалось, она не замечает Алекса.
Она медленно приближалась — совершенно бесшумно, как тень. Но она не была тенью. Алекс отчетливо видел ее мелко вьющиеся всклокоченные волосы, которые закрывали лицо. Видел заплатки на локтях грубошерстного короткого пальто с разнокалиберными пуговицами, видел некрасивые, слишком для нее длинные и плохо натянутые чулки, которые собирались складками вокруг тонких ног. Девочка была обута в грубые, тяжелые ботинки.
Пальто, чулки, ботинки… в такую-то жару!
Однако Алексу уже не было жарко.
Ему было холодно. Стужа сковала его тело.
Он оледенел от страха, и никакая жара не могла его согреть. И ему становилось все холоднее и холоднее с каждым мгновением, с каждым шагом девочки.
Кусты роз почему-то не шелохнулись, когда она вышла оттуда. Плотно сплетенные ветки остались сплетенными, не дрогнул ни один лепесток на пышных цветах. И не похоже было, что ее оцарапали колючки!
Как будто она их даже не почувствовала…
Ее ноги касались травы, но не сминали ее. Она наступила на персик, но он не покатился в сторону и не был раздавлен, как будто девочка весила не больше мухи.
Она шла нагнувшись, руки ее были простерты над землей, растопыренные пальцы слабо шевелились, как травинки, которых касается ветерок.
Но ветра не было…
Казалось, она что-то ищет этими своими шевелящимися пальцами.
Надкушенный персик выпал из руки Алекса и ударился о землю.
Словно бы все загудело вокруг от этого удара!
Девочка начала медленно поднимать голову.
У нее были совершенно белые, словно бельмами затянутые глаза. Но когда их взгляд начал перемещаться к Алексу, он увидел, что это не бельма — это отражение лунного света.
Так свет отражается в оконных стеклах пустых, необитаемых домов.
Сейчас и Алекс отразится в этих глазах…
Стало страшно, как никогда в жизни не было!
Алекс зажмурился, отпрянул, поскользнулся, чувствуя, что росистая трава уходит из-под ног, и упал.
Чуть приоткрыл глаза…
Девочка махала кому-то рукой, как бы приглашая подойти.
Алекс покосился туда — и увидел еще одну фигуру, которая приближалась к ним. Это был мальчик в плотно надвинутой на голову кепке. На нем было такое же пальтишко и башмаки, как на девочке, только вместо чулок — обтрепанные брюки.
Вдруг где-то рядом затрещали ветки.
Громкий крик — в два голоса — раздался над Алексом. В этом крике было столько страха и боли, он был так пронзителен, что Алекс вскочил и огляделся, уверенный, что проснется бабушка, включит свет, что вообще во всех домах в деревне вспыхнут огни! Но по-прежнему светила только луна, и Алекс понял, что он один слышал этот отчаянный вопль.
Дети повалились на колени, припали к земле, словно рабы при виде своего властелина, которого боялись до смерти.
Зашелестела трава, и в лунном свете Алекс увидел барсука, который, проворно перебирая лапками, бежал по саду.
У него была какое-то странное темное пятно на морде…
«Пошел вон!» — хотел крикнуть Алекс, но не успел.
Барсук приблизился, неся с собой вонь гниющей плоти. Он поднял голову, и Алекс увидел, что темное пятно — это запекшаяся кровь. Голова барсука была разбита так сильно, что нос вдавился внутрь морды. Но глаза сверкали сквозь кровавые сгустки, а пасть медленно раздвигалась, словно в улыбке.
И Алекс снова грянулся наземь, лишившись сознания.
Барсук подошел, постоял над ним, трогая его то одной лапкой, то другой. Потом приблизил морду к бледному, похолодевшему лицу Алекса и широко разинул пасть, полную запекшейся крови и осколков разбитых зубов.
Солдат был уже рядом с домом Терезы, когда раздался звук, который он с прошлой ночи возненавидел. Конечно, пение петуха противно любому призраку, но солдат чувствовал в нем нечто роковое.
Опять! Опять, как в прошлую ночь, он застигнут этим криком слишком рано, когда еще ничего не нашел!
Плохо ищет? Удача не на его стороне? Может быть, повезет будущей ночью?
Но где укрыться на день?
Движение воздуха, незаметное для любого живого существа, но только не для призрака, заставило солдата насторожиться. К нему кто-то приближался…
Он вгляделся и узнал свою птицу, пропавшую прошлой ночью.
— Дружище! — тихо сказал солдат. — Куда ж ты пропал? Где день пересидел?
Голубь закружился над головой солдата, а потом куда-то полетел, но тотчас вернулся и снова принялся описывать круги, как бы приглашая следовать за собой.
И солдат, который верил этой птице как самому себе, отправился вслед за ней без малейших сомнений.
Спустя немного времени они добрались до какого-то сада. Солдат вошел в калитку — и замер при виде гипсовых статуй посреди большого фруктового сада. Луна красиво освещала их.
Это что-то напоминало… Юность, вот что! Солдат вспомнил: когда его семья перебралась из деревни в город, он очень полюбил гулять в парке среди гипсовых фигур.
В том парке стояло изображение девушки в купальнике и с веслом. Купальщица казалась ему воплощением женской красоты, даром что у нее был отбит нос. С купальщицей соседствовал пограничник с собакой, которую все гуляющие очень любили гладить. Стоял в том парке и мальчишка с вихрастым чубом, галстуком на шее, в коротких штанах; в правой руке он держал горн, картинно уперев его в бедро. Статуи ночью казались таинственными и очень красивыми, но, когда их освещало солнце, видно было, какие они облезлые, обшарпанные и оббитые со всех сторон.
Но в этом сонном, залитом луной саду, куда солдата привела птица, не было красавицы с веслом, не было пограничника и горниста. Зато здесь стояла фигура оленя с ветвистыми рогами, а также имелись лиса, заяц, аист и еще большая-пребольшая черепаха. Была здесь и статуя девушки с длинными волосами, в пышном платье, но очень неуклюжих башмаках, которые французы называют сабо. Солдат помнил: в войну в деревянных сабо даже в городах ходили, не только в селениях. Судя по всему, это была Золушка (Сандрильона, как ее тут называют) — еще до того, как обзавелась хрустальными башмачками.
Напротив ворот сада возвышалось громоздкое изображение какого-то футболиста. У него было угрюмое горбоносое лицо. «Zidane» — было написано на постаменте.
Что еще за Зидан? Это имя ничего не говорило солдату.
Он осмотрелся. Дом с островерхой крышей, сад идет под уклон, к огородам и дороге в лавуар.
Солдат узнал этот дом, это сад… Именно отсюда во время войны пропали те трое детей: Клоди, Люк и Николя.
В былые времена здесь был самый обыкновенный сад: слива мирабель, яблони, каштаны, кусты роз. Статуи, скорей всего, поставили потомки бывших владельцев сада — для развлечения детей. Живых, веселых…
Может быть, это сделал тот самый мальчик Николя, который убежал от врага.
Теперь он, конечно, уже взрослый, вернее даже старик. Ведь только мертвые не стареют. Поэтому солдат остался молодым. А Николя, конечно, состарился.
На боках оленя, зайца и черепахи блестела под луной свежая краска.
Солдат вспомнил, что руки Жибе были испачканы краской. Не он ли тут потрудился?
Но где же в этом саду укрыться от солнца? Здесь даже нет шалаша, похожего на тот, где солдат прятался минувшим днем. Зачем птица привела его сюда? Тени деревьев будет мало для двух теней иного мира!
Вдруг птица, которая сидела на плече солдата, подлетела к фигурке аиста — и словно бы влилась в нее.
Солдат сразу догадался, что птица предлагает спрятаться с наступлением дня внутри статуй. Там они будут надежно укрыты от губительных солнечных лучей. Такие у них будут окопы.
Птица — умница. Осталось решить, где именно укрыться солдату. В какой фигуре.
Собственно, большого выбора не было. Золушка — или футболист по имени Зидан.
Отсиживаться внутри особы женского пола солдат не желал принципиально. Никогда он за юбками не прятался, и впредь не собирался!
Значит, его окопом станет Зидан. Правда, физиономия у него ужасно неприятная… к тому же солдат всегда считал футбол пустым времяпрепровождением. Да не век же ему там, внутри, сидеть. Только день продержаться!
Солдат уже направился было к футболисту, но тут птица вырвалась из фигуры аиста и полетела к окраине сада.
И только сейчас солдат заметил среди разросшихся кустов ежевики еще одну статую. Это было изображение какого-то высокого широкоплечего мужчины, но от дождей и времени лицо и детали одежды его стерлись, фигура немного растрескалась. Вместо зрачков у статуи были два отверстия, и казалось, что изнутри кто-то внимательно смотрит.
Совсем другое дело, подумал солдат. Это вам не Сандрильона и не Зидан! Фигура этого человека ему в самый раз придется. И птица может устроиться рядом.
— Молодец, брат! — сказал он птице. — С тобой можно в разведку ходить! Отличный окопчик нашел. Главное, вдвоем там поместимся. Сроднился я с тобой!
Голубь коснулся его щеки крылом, словно погладил, и проник внутрь статуи.
А солдат медлил.
Взглянул на небо. Оно было еще совершенно темным. От третьего крика петуха до рассвета проходило некоторое время. Не рано ли он забился в свой окоп?
Этой ночью он чувствовал себя куда более сильным, чем минувшей. И решил рискнуть…
Солдат снова направился к дому Терезы. Птица вырвалась из статуи и догнала его.
Этот дом и в прежние времена был окружен чудесными персиковыми деревьями. В других садах они почему-то не приживались, а здесь росли будто заколдованные. Может быть, Тереза и в самом деле была ведьма, как шептались люди? Маленькая, хрупкая, черноглазая, черноволосая… В той далекой деревне, где родился солдат, таких называли кикиморами. Ведьма, злая ведьма! Не зря она связалась с врагом, которого называли колдуном и людоедом, у которого была черная душа, хотя его глаза синели, как небо, а волосы золотились, как пшеница под солнцем.
Солдат вошел в сад — и сразу заметил барсука, который неподвижно лежал на полянке под деревьями. Он был мертв. И все же солдат видел злорадную ухмылку на окровавленной морде зверя — казалось, барсук был доволен. Как будто случилось нечто, его очень обрадовавшее!
Солдат чувствовал — это всего лишь дохлый зверь. Призрак врага покинул его тело.
Но чем же был доволен барсук? И где теперь призрак Огра?..
Птица испуганно забила крыльями, и солдат понял, что до рассвета остаются считаные мгновения. Он стремительно вернулся в сад Николя и едва успел проникнуть внутрь статуи через ее отверстые глаза, как первый луч рассвета коснулся ночных облаков.
Итак, он опять ничего не успел!
И солдат с гневом обратился мыслями к той силе, которая пробудила его от смертного сна и заставила подняться из могилы. Он самонадеянно думал, что пробудился для того, чтобы одержать победу над врагом. Но что, если он вновь обречен быть побежденным?
Тогда, летом 44-го, солдат уже испытал это. Неужели и теперь его ждет то же самое? Но если тогда враг забрал его жизнь, то теперь не пощадит и ее, ту девочку, которую солдат сразу узнал, сразу почувствовал, когда стоял прошлой ночью перед домом на перекрестке.
Солдат надеялся, что он вместе с ней одержит победу, — но ведь они могут вместе и поражение потерпеть?..
Рассвет уже занялся, когда солдат очнулся от своих тяжких мыслей и заметил, что птицы рядом нет.
— Так, барышни, взяли пакеты и пошли к выходу, — скомандовала тетя Марина, когда позавтракали, убрали со стола, помыли посуду и наконец-то оделись. До этого все ходили в пижамах. Носить халаты вне спальни и ванной тут считается неприличным, а пижамы — сколько угодно! — Таня берет бумагу, Лиза — стекло, Юля — пластик. А мы с папой прихватим основной мусор. Прежде чем ехать в Троншуа, навестим пубель.
Пубель — это общая мусорка. В Муляне она находится на самой окраине деревни, по пути в Нуайер. Чуть в стороне от дороги, за красиво постриженной живой изгородью, на асфальтированном пятачке среди полянки, засаженной множеством цветов, стоят большие мусорные контейнеры. Два или три предназначены для обычного пищевого мусора, а прочие — для пластика, бумаги, стекла и металла. Все надо класть отдельно, смешивать мусор нельзя.
Конечно, никто тут ничего не проверяет, но французы относятся к экологии очень сознательно. Можно сказать, трепетно. Выброшенная из машины бумажка — это позор. Вода, которая просто так течет из крана, — ущерб для планеты. Сорванные на обочине дороги полевые цветы — уничтожение красоты, которая принадлежит всем. Ну а железная консервная банка или стеклянная бутылка в пищевом мусоре — такое даже вообразить невозможно!
Поэтому в каждом доме на кухне всегда висит наготове несколько пакетов, которые периодически отвозят или относят в пубель.
Семейство Верьер и Юля погрузили завязанные пакеты в багажник машины, сели в салон и через несколько минут были около пубели. Вышли, понесли свои пакеты к разным контейнерам, как вдруг Лиза со звоном уронила на асфальт пакет с бутылками из-под вина, которое взрослые пили вчера за ужином, и оливкового масла и страшным голосом сказала:
— Вы только посмотрите!
Все повернулись в ту сторону, куда она таращилась с совершенно ошеломленным выражением.
Алекс, очень красивый и очень сердитый, в майке и шортах, в кроссовках и каскетке, с рюкзачком за спиной, волок по земле черный пластиковый мешок. Явно очень тяжелый.
— Бонжур, мсьедам [10], — сказал он, отдуваясь, отер пот со лба и улыбнулся.
Яркое солнце от этой улыбки показалось просто ослепительным!
— Кого поймал, Алекс? — усмехнулся мсье Верьер.
— Не поймал, а нашел, — ответил Алекс. — Выглянул утром в сад — под окном лежит дохлый барсук. Я его поскорей спрятал, пока бабушка не видела.
— Дохлый барсук?! — хором воскликнули мсье Верьер и тетя Марина и многозначительно переглянулись.
— Дохлый барсук?! — хором воскликнули Лиза с Таней и брезгливо переглянулись.
И только Юля промолчала и ни с кем переглядываться не стала.
— Такое ощущение, — с отвращением сказал Алекс, — что он уже давно сдох. Вчера или даже позавчера. Ужасно, пардон, воняет. У него совершенно размозжена голова, аж нос вдавлен в морду. Может быть, его машиной сбило?
— Машиной сбило? — пробормотал мсье Верьер, и они с тетей Мариной снова переглянулись.
«Машиной сбило?» — мысленно повторила Юля и невольно вздрогнула, вспомнив, как медленно отворялась дверь в спальню…
— Да, — сказал Алекс, — а потом какой-то шутник взял да и забросил его в наш сад.
— Свинство какое! — с негодованием воскликнула тетя Марина.
— Свинство, ужасное свинство! — вскричали Лиза и Таня, пылко глядя на Алекса.
Юля с трудом подавила нервный смешок.
— Кому же в голову могла прийти такая шутка?! — удивился Верьер.
— Да мало ли недоумков на свете, вон хотя бы этот Жибе, — неприязненно сказал Алекс.
— Жибе не мог! — хором закричали Лиза и Таня. — И он не недоумок!
— Жибе не мог, — повторила тетя Марина.
— Вряд ли это Жибе, — сказал и мсье Верьер.
А Юля снова промолчала. Но это молчание не было знаком согласия.
Жибе, этот будущий доктор мертвых… Он ведь в самом деле недоумок, сама тетя Марина говорила, что он «задержался в детстве». Отстает в развитии! Он вполне может быть способен на что угодно!
Соврал же он вчера насчет тех детей. Соврал! Не мог он их видеть, ну не мог! Юля их тоже видеть не могла, ей только казалось, что видела.
Все ей что-то мерещится, мерещится… Как-то странно жизнь во Франции на нее подействовала! Раньше, в России, она точно знала, что мерещиться должны привидения, бродячие мертвецы, ну, там, всякие девочки в платьицах черных за старой уборной… А тут — барсуки! И дети, которые воруют игрушки на сельских базарчиках!
Просто стыдно, что такая чепуха вообще привидеться может.
— Юль, ты долго так стоять будешь? — толкнула ее в бок Лиза. — Хочешь свой пластик в Троншуа отвезти? Думаешь, продадим?
И сестры захихикали.
Юля всполошенно огляделась. Все уже расстались со своим мусором, и даже Алекс, наверное, сунул дохлого барсука в какой-то из контейнеров, поскольку черного мешка не было видно.
Только она застыла, прижав к груди пакет с пластиковыми бутылками из-под воды.
Алекс стоял в сторонке и поглядывал на нее как-то странно.
Насмешливо? Да вроде нет…
Юля быстро побежала к контейнеру, выбросила пакет, вскочила в машину, где уже сидели Лиза с Таней, потянула на себя дверцу — закрыть ее, но Лиза крикнула:
— Подожди! Алекс с нами едет! Мы его в Троншуа подвезем.
— И даже обратно заберем! — восторженно сообщила Таня.
И Алекс проворно сел рядом с Юлей.
Близко-близко… даже немного прижавшись!
— Юль, может, ты с моей стороны хочешь сесть? — сладким голосом предложила Лиза.
— Или в серединку? — спросила Таня.
— Спасибо, мне и здесь хорошо, — отказалась Юля.
Тетя Марина тихонько хихикнула.
Автомобиль тронулся.
— Смотрите! — крикнула Лиза, высовываясь в окошко. — Вон Жибе! В своем саду! Красит Зидана!
Все повернулись к окну, но автомобиль уже промчался мимо.
— Значит, в Троншуа он не поедет, — грустно сказала Лиза. — У него работы еще полным-полно.
— Том Сойер очень хорошо умел заставлять других на себя работать, — лукаво сказала тетя Марина.
— Наш друг Жибе не умеет показывать товар лицом, — вздохнул мсье Верьер.
— А вдруг Жибе просто нравится красить? — вмешалась Таня с вызовом.
— Терпеть не могу красить, — буркнул Алекс. — Просто ненавижу. Любую другую работу готов сделать — только бы не красить!
— А если надо бабушке помочь? — спросил Верьер.
— Всегда можно кого-нибудь нанять, какого-нибудь… — Алекс запнулся, потом закончил: — Какого-нибудь любителя махать кистью, вроде Жибе.
Мсье Верьер принялся расспрашивать Алекса о его родителях, с которыми был немного знаком, а девчонки внимательно слушали. Им было интересно все, что касалось Алекса! За разговором полчаса дороги пролетели незаметно.
Троншуа оказался маленьким городком, вытянувшимся вдоль двух длинных улиц. По обеим сторонам этих улиц, а также в пересекавших их переулочках стояли столы, за которыми сидели торговцы. Вид-гренье в Пасси был просто маленьким базарчиком по сравнению с этим торжищем!
— Внимание, барышни, — сказала тетя Марина. — Ищем следующее: плетеную корзину для грязного белья, столовые салфетки, занавески тюлевые на окна и два покрывала для кроватей. Красные или бордовые, понятно? Это обязательная программа. Прочее — по желанию.
Все Верьеры с деловым видом устремились вдоль торговой улицы, Алекс тоже куда-то мигом подевался, а Юля делала вид, что разглядывает горы наваленного на столах добра, а сама пыталась высмотреть Алекса.
В один проулок свернула, в другой…
Вообще-то гоняться за мальчишкой — это стыдно. Ну, она и не гоняется, она просто хочет на Алекса еще раз посмотреть. Ведь смотреть на него ужасно приятно. Это вам, знаете ли, не Жибе с его пегими волосами! В такого, как Алекс, и влюбиться проще простого. Жаль, что у них в школе нет подобного красавца. Все мальчишки какие-то невзрачные. Влюбляться ну совершенно не в кого, кроме Обожаемого Игорька! А был бы Алекс…
— Тебе тоже нравятся старые куклы, Жюли? — раздался над ее ухом голос Алекса, и Юля чуть не рухнула, обнаружив, что он стоит совсем рядом.
Близко-близко. Почти как в машине.
— Какие куклы? — нетвердо проговорила она.
— Вот эти, — показал Алекс.
Да ведь и в самом деле! Юля даже не заметила, что застыла перед лотком, на котором были разложены старые, потертые и сломанные куклы.
Юля испуганно огляделась. На счастье, никаких детей в убогой одежонке видно не было.
И угораздило же ее остановиться возле этого лотка! Алекс подумает, что она еще совсем маленькая дурочка. Ну почему он не обнаружил Юлю около лотка с книгами или дисками?! Или с красивой бижутерией?!
— Нет, я уже вышла из того возраста, когда в куклы играют, — сказала она презрительно.
— А я нет, — весело ответил Алекс, — я не вышел. Мне очень нравятся старые куклы. Правда, только те, которые изображают мальчишек. Ты, кстати, не замечала, что кукол-девчонок и женщин гораздо больше? Мальчишек, а тем более взрослых мужчин вообще не найдешь.
— Ну, есть Кен, который вместе с Барби, — сказала Юля.
— Кен! — презрительно воскликнул Алекс. — Разве это мужчина?!
— Вон мужчина, смотри! — воскликнула Юля, увидев среди развала большую деревянную куклу с тряпичными ногами.
На кукле был двухцветный, красный с зеленым, потертый и кое-где порванный мундир с белым плоеным воротником. Ноги обтянуты рваными красными кюлотами. На одной ноге надет черный кожаный сапожок-ботфорт, другая оканчивалась грязной культяпкой. Руки тоже были беспалые, с грязными культями. Черная шляпа-двууголка с отломанной кокардой плотно натянута на деревянную, потрескавшуюся от времени голову. На круглом лице кое-где облупилась краска, отчего один глаз выглядел подслеповатым, а рот покривился, и только щеки полыхали неестественно красным пятнистым румянцем.
— Мадемуазель права, — любезно сказал толстый дядька, продававший кукол, а заодно и какие-то столярные инструменты. — Это и впрямь мужчина. Это жандарм Флажоле!
Юля вспомнила, что однажды, во время прогулок по Елисейским Полям, Лиза и Таня в каком-то сквере показали ей балаганчик под названием «Guignol» — «Гиньоль»: французский кукольный театр. На стенах балаганчика были нарисованы персонажи: сам Гиньоль, его жена Мадлона, еще какие-то куклы, а среди них — жандарм Флажоле.
Алекс осмотрел куклу:
— Сколько вы за него хотите?
Толстяк поглядывал нерешительно, словно раздумывал, называть цену пониже или повыше.
— Пять евро, — наконец сказал он.
— Всего? — удивился Алекс. — Пожалуйста.
Торговец взял деньги с унылым вздохом. Видно, был огорчен, что запросил слишком мало!
— Мсье, — сказал Алекс, — я ищу старинную военную форму… Может, кто-нибудь продает, не знаете?
И он положил на лоток еще одну бумажку в пять евро.
Торговец сразу повеселел.
— Идите по верхней дороге, — посоветовал он. — В самом конце — фургончик с колбасами и сырами. Около него всегда сидит седой, загорелый до черноты коротышка. У него много чего есть, наверное, найдется и то, что вы ищете.
— Спасибо, мсье! — воскликнул довольный Алекс.
Потом он помахал Юле, сказал:
— Ну, до скорой встречи! — и быстро пошел к верхней дороге.
Юля только вздохнула, глядя ему вслед. Почему-то она надеялась, что Алекс позовет ее с собой. Хотя с чего это вдруг?
— Может быть, и мадемуазель выберет себе что-то? — спросил торговец с сочувственным видом.
— Спасибо, мне ничего не надо, — буркнула Юля, стыдясь, что он видел, как от нее сбежал Алекс.
Настроение ужасно испортилось.
— А, вот ты где! — подбежали к ней Лиза и Таня. — Пошли скорей, там мороженое продают. И «ром-разан» есть. А ты не видела, куда пошел Алекс?
— Нет, — буркнула Юля и покосилась на торговца. Он-то знает, что она врет!
Но тут же сообразила, что Лиза и Таня говорили с ней по-русски, и торговец явно ничего не понял. Врать при нем можно было безбоязненно. Но себе-то не соврешь…
— Пошли, пошли! — торопили сестры.
— Погодите, — вдруг сказал торговец и принялся шарить в невообразимой мешанине своих игрушек. — Я правильно понял, мадемуазель русская?
— Да, — кивнула Юля. — А что?
— Вот… вот, возьмите, — торговец протянул ей на широкой толстой ладони маленькую красную звездочку с серпом и молотом.
Такие звездочки Юля видела в кино про войну. Их носили на пилотках советские солдаты.
Может быть, раньше и эта звездочка принадлежала какому-то солдату, она была потертая, облупленная…
— Это вам на счастье, — сказал торговец. — На счастье и на победу!
И подмигнул.
Юля смущенно поблагодарила и спрятала звездочку в карман шорт.
— Кого это ты должна победить? — изумленно спросил Лиза.
— Сама не знаю, — глядя на нее честными-пречестными глазами, ответила Юля.
На самом деле она знала. Торговец пожелал ей победы над Алексом! И счастья в любви!
Вот было бы здорово…
Солдат не слишком беспокоился о птице. Если она минувшей ночью нашла, где укрыться от солнечного света, значит, сумеет спрятаться и теперь.
Через отверстия зрачков статуи он наблюдал дневной мир и только изумлялся, сколь этот мир был прекрасен.
Как же долго он был всего этого лишен! Смотрел бы да смотрел на шевеленье листвы под ветром, на полет бабочек и пчел…
Солдат жалел только об одном: что статуя, в которой он укрылся, не находится в каком-нибудь бойком месте. Тогда солдат мог бы видеть живую человеческую жизнь этой деревни — деревни, где он когда-то погиб.
Она была совершенно не похожа на ту далекую деревеньку, где он родился, не похожа и на город, где прошла его юность, где он учился и работал, женился, откуда ушел на фронт. И все же он полюбил эту чужую деревню, полюбил ее жителей. Он хотел увидеть, какими они стали после войны. Если бы статуя стояла где-нибудь, например, на площади, возле мэрии, то мимо проезжали бы автомобили, проходили люди, пробегали дети, и среди них, возможно, оказалась бы девочка, которую они с птицей спасли минувшей ночью…
Его родная девочка!
Однако единственным человеком, которого солдат пока что мог видеть, оказался все тот же парень со смешными разноцветными волосами — Жибе, который построил спасительный кабан.
Жибе с самого раннего утра бродил по саду и красил фигуры, которые там стояли. На длинной палке переносил с места на место ведерки с краской и неторопливо, заботливо размалевывал аиста, черепаху и фигуру Золушки. Жибе покрасил ее платье в белый цвет, а волосы сделал золотыми.
А кого же изображает статуя, в которой нашел укрытие он, солдат?..
Об этом можно было только гадать.
Лиза с Таней оказались совершенно правы: картошка фри и жареные колбаски в Троншуа были невероятно вкусными. Это признал даже мсье Верьер, который фастфуд в принципе терпеть не мог.
Наелись, посидели немножко под навесами — ими были укрыты от солнца длинные деревянные столы, за которыми ел, кажется, весь вид-гренье, — и пошли опять наслаждаться жизнью.
Когда встретились у машины, все были нагружены пакетами.
Купили и плетеную корзину для грязного белья, и салфетки в красную и белую клетку (бумажными салфетками за столом французы не пользуются, это моветон!), и чудесные — старые, чуть тронутые желтизной, и от этого еще более красивые — тюлевые занавески на окна, и два бордовых покрывала.
Сестры накупили дисков и еще каких-то зверей из пет-шопа.
Юля — два новых бразильских бисерных браслетика по пятьдесят сантимов каждый. Их она немедленно нацепила на руку. На самом деле модно, чтобы этих разноцветных браслетиков было на руке как можно больше. Пять или шесть. Но три тоже неплохо!
Алекс вернулся с большим пакетом.
— Да вы хозяйственный молодой человек! — с уважением сказала тетя Марина.
— Это не для хозяйства, — сказал он. — Это… просто так.
— А что там такое? — спросила любопытная Таня, и Алекс без особой охоты открыл пакет.
Там лежал уже знакомый Юле жандарм Флажоле, завернутый в серые выцветшие и попахивающие плесенью галифе. В компании с жандармом находились еще два суфляжа для мыльных пузырей в виде лягушек. Одна лягушка была тошнотворно-желтая, а другая ядовито-зеленая.
— Флажоле! — удивилась Лиза.
— Суфляжи! — удивилась Таня.
— Галифе? — удивилась тетя Марина.
— Галифе солдат вермахта? — удивился мсье Верьер.
Юля тоже удивилась, но промолчала.
— Это мое хобби, я собираю кукол-мужчин, — сказал Алекс, поправляя сбившуюся двууголку Флажоле. — А галифе мне нужны для ролевых игр. Знаете, историческая реконструкция? Мы с друзьями в Париже отыскиваем военную форму былых времен и разыгрываем сражения между разными армиями.
Юля хотела сказать, что у нее есть звездочка с советской формы, может, она ему пригодится, — но спохватилась.
Звездочка ведь подарена ей на счастье и победу! А до победы еще далеко.
— И кто-то в ваших играх изображает фашистов? — неприязненно спросила тетя Марина. — Не понимаю, как можно добровольно надеть на себя эту форму!
— Ну ведь актеры, которые играют в кино, ее надевают, — возразил Алекс. — Мы тоже вроде актеров. Реконструкция истории — это очень интересно.
— Видимо, да, — согласился мсье Верьер. — Сейчас этим многие увлекаются. Ну, садимся? Поехали?
Сумки и пакеты убрали в багажник, сели в автомобиль. На сей раз Алекс оказался между Таней и Лизой, а Юлю оттеснили в самый угол.
— А что это там были за суфляжи? — спросила она. Очень хотелось снова обратить на себя внимание Алекса.
— О, это еще одно мое хобби, — ответил он с улыбкой. — Я собираю всякие такие штуки, с помощью которых можно пускать мыльные пузыри. Конечно, это кажется ерундой, но…
— Все отлично, — улыбнулась тетя Марина, обернувшись. — А то слишком уж ты серьезный!
— Ага, мне многие говорят, что я зануда, — хмыкнул Алекс. — А я просто-напросто очень люблю историю, люблю узнавать, как все было на самом деле в прошлые времена. Люблю старые фотографии, особенно военных лет. У нас дед почему-то все выбросил, только одна фотография нашлась — моя прабабка в день свадьбы и ее муж.
— То есть твой прадед? — уточнил мсье Верьер.
— Ну да, — кивнул Алекс. — Ее муж. Сегодня в Троншуа я искал на лотках старые снимки, но ничего толкового не нашел. А было бы интересно посмотреть фотографии Муляна, каким он был раньше.
— Кстати, мне вчера попался один очень любопытный снимок, — сказал Верьер. — Как раз фото старого Муляна.
— А вы не могли бы мне его показать? — с интересом спросил Алекс. — Я бы сделал копию…
— Конечно, — согласился Верьер. — Нет проблем. Приедем — и зайдешь к нам.
Юля почувствовала, как Таня возбужденно пихнула ее в бок.
Еще бы! Алекс зайдет к ним в гости!
А вот и дом.
— Извините, — сказал Алекс смущенно. — Я понимаю, вы устали, но я буквально на минуточку. Возьму фото — и все.
— Я его наверх отнес, в нашу спальню, — мсье Верьер махнул рукой в сторону лестницы. — Поднимемся?
Все направились вверх по лестнице.
Юля изо всех сил сжимала в кармане звездочку — на всякий случай. Интересно, когда она начнет действовать на Алекса?
— Девочки, у вас в комнате все в порядке? — спросил мсье Верьер. — Я хочу показать Алексу еще и тот снимок, который на вашем камине стоит.
— Мы сначала проверим, — сказала Лиза взволнованно. — Одну минуточку!
Девочки, толкаясь, влетели в комнату и окинули ее суматошным взглядом. Так, постели прибраны и ровненько застелены, платья и прочие вещи убраны в шкаф, на столе разбросаны книжки, но это даже хорошо, это очень интеллигентно…
— Прошу! — крикнула Лиза торжественно. — Ой, рамочку на камине поправить забыли!
Красивая бронзовая рамка на камине почему-то не стояла, а лежала. Лиза метнулась к ней через всю комнату, схватила, поставила — да так и ахнула.
Рамка была пуста.
— А где фотография? — удивился мсье Верьер, входя. — Куда дели фотографию, признавайтесь? Я именно ее хотел Алексу показать.
— Я не знаю, где она, — быстро сказала Лиза.
— И я не знаю, — поддакнула Таня.
— И я, — пискнула Юля.
— Она что же, улетела? — поднял брови Верьер.
— Да нет, пап, ну мы правда не знаем! — Голос у Лизы немедленно стал плаксивым. — Позавчера утром она тут стояла! На камине! Юля с нее пыль сметала и еще спросила — это наши родственники, что ли? А мы сказали, что таких родственников не хотим! Правда, девчонки?
Таня и Юля дружно кивнули.
— А что там было, на этой фотографии? — спросил Алекс.
— Часовня на перекрестке, возле детской площадки, — сказал мсье Верьер. — Разумеется, никакой площадки еще и в помине не было, обычный пустырь. Ну и еще там были сняты трое детей. Очень бедно одетые. Девочка, такая кудрявая, мальчик в большой кепке, еще один мальчик — с большими ушами. Я все хотел поспрашивать у местных жителей, кто они. Возможно, родственники бывших хозяев дома?
— Девочка кудрявая… — вдруг задумчиво повторила Лиза. — И мальчик в кепке, бедно одетые… Вот странно, именно так Юля описывала тех детей, которые вчера на вид-гренье в Пасси стащили флакончики! Помните? Их никто не видел, только Юля видела.
— Жюли видела? — удивленно повторил Алекс.
— И еще их видел Жи… — начала было Таня, но осеклась.
Видимо, испугалась, что Алекс снова назовет Жибе недоумком.
— А что за флакончики? — прервала тетя Марина неловкую паузу.
— Да, по словам девочек, совершенно такие, какие мы нашли в стене конюшни, помнишь? — ответил ей муж.
— Батюшки, чего там только не продают, на этих вид-гренье! — воскликнула тетя Марина. — Может, и нам свои флаконы продать? Ты помнишь, куда их положил?
— Я их поглубже закопал в саду, никто больше не наткнется, — сказал мсье Верьер. — Разбивать побоялся — неизвестно, что там внутри, может, что-то опасное. Ну, Алекс, — повернулся он к гостю, — прошу меня извинить. Фотография пропала. А вот старый снимок, который я купил вчера. Узнаешь сад мсье Миго?
— Тогда там почти ничего еще не было, — пробормотал Алекс. — Никаких статуй… А это что за фигура? Похоже на памятник… Солдат какой-то, что ли?
— Когда я совсем мальчиком побывал в этом саду, Николя рассказал, что он поставил памятник одному маки, партизану, но подробностей я не помню, — пожал плечами Верьер. — Ну что, возьмешь этот снимок, чтобы сделать копию? А если та, другая фотография найдется, я тебе сообщу. Договорились?
— Конечно, спасибо большое, — кивнул Алекс, забирая старый снимок. — Я его завтра же верну. А теперь пойду. Очень благодарен, что взяли меня на вид-гренье! Скажите, а могу я сегодня… могу я сегодня пригласить Жюли, Люиз и Таня на вечеринку — к себе? Я еще приглашаю Ксавье, Мишеля, Сержа и Виктора, а из девочек — Рашель и Клер: всех, кто есть в деревне.
Девочки мгновенно переглянулись. Юле показалось, что у них у всех мелькнула одна и та же мысль: а Жибе приглашен? Поскольку переглянулись и взрослые, возможно, та же мысль мелькнула и у них. Но спросить у Алекса никто не решался.
— Я только Жибе не пригласил, — вдруг сказал Алекс. — Сегодня в Нуайере день рождения какого-то его родственника. Они с дедом туда вечером едут. И мою бабушку с собой берут.
У всех отлегло от сердца.
— Так придете? — спросил Алекс. — Будет что-то вроде дискотеки.
— Можно?! — Девочки уставились на взрослых с такой надеждой, что те рассмеялись.
— Ну хорошо, — сказал отец. — В какое время?
— С восемнадцати до двадцати одного часа, — отчеканил Алекс очень официально и по-взрослому.
— Ну, так мало, до девяти, — проворчала Таня.
— Конечно, если вы позволите, я приведу Жюли, Люиз и Таня к двадцати двум часам, — так же по-взрослому сказал Алекс.
— Мамочка! Папочка! — хором взмолились сестры.
А Юля подумала, что Алекс вот уже второй раз подряд назвал сначала ее имя, а потом остальных. Сначала — Жюли, потом — Люиз и Таня…
Это случайное совпадение? Может быть, но какое приятное!
А вдруг это уже начинает действовать звездочка?!
— Ну хорошо, до двадцати двух, — кивнул мсье Верьер.
Алекс поблагодарил, ослепительно улыбнулся напоследок и ушел.
— Приятный юноша, только слишком взрослый для своих лет, — сказала тетя Марина.
Юля подумала, что лучше быть слишком взрослым, как Алекс, чем задержаться в детстве, как Жибе.
Само собой, она ничего не сказала. В этом доме просто культ Жибе!
Ну и на здоровье.
— Кто-нибудь хочет чаю? — спросила тетя Марина. — Колбаски из Троншуа пить просят!
— Мамочка, папочка, вы идите, — умильным голоском сказала Лиза, — а нам тут надо кое-что обсудить.
— Спорим, вы хотите нас спровадить, чтобы выбрать, что надеть на вечеринку, — лукаво улыбнулась тетя Марина. — Разрешаю все, что угодно, хоть перья в волосах, только уговор — не краситься!
— Как не краситься?! — возмущенно закричали Лиза и Таня. — А блестки для губ и для лица?! Их что, Юля зря нам из России привезла?!
— Сейчас не зима и не Рождество, — отмахнулась тетя Марина. — Сейчас лето и каникюль! Никаких блесток! Вы даже не представляете, на кого будете похожи, когда они в такую жарищу по вашим личикам потекут. Так что не краситься!
— Вот так всегда, — грустно сказала Лиза.
— Пойдем, дорогая, в самом деле, попьем чаю, — сказал мсье Верьер.
Хозяева вышли.
Лиза бросилась к нарядному рюкзачку, где хранила свои самые большие ценности, и достала коробочку с блестками.
— Возьмем с собой и там накрасимся. Главное — не забыть потом умыться! — сказала она заговорщическим шепотом и скомандовала: — Юль, прикрой дверь плотней!
Юля выглянула на площадку, взялась за ручку двери, и тут до нее донесся голос мсье Верьера:
— Интересные дела…
— Ты про вечеринку? — засмеялась тетя Марина. — А что, дети растут! Надо быть готовыми ко всему!
— Да нет, я про краску, — ответил Верьер.
— Я же запретила им краситься! — уверила тетя Марина.
— А вот интересно, эту вашу краску для лица можно учуять по запаху? — задумчиво спросил мсье Верьер. — Как обычную масляную?
«Надо сказать девчонкам, чтобы не вздумали краситься!» — подумала Юля и плотно закрыла дверь.
Когда часы пробили четыре, до солдата долетел стариковский голос:
— Жибе! Что ты все копаешься? Забыл, что нам нынче ехать в Нуайер? У моего кузена день рождения!
В саду появился невысокий старик — лысый, с оттопыренными ушами. На нем была белая рубашка без галстука и черный парадный костюм, слишком просторный для его худого тела. В руках он держал черную шляпу.
— Я быстро переоденусь, дедушка, — пообещал Жибе. — Мне осталась только эта статуя.
И он указал на фигуру, в которой затаился солдат.
— Смотри, его особенно аккуратно раскрашивай, — велел дед.
— В какие цвета?
— Уж и не помню, что он носил, — пробормотал дед. — Я его только один раз видел, да и то уже убитого. Но это не важно. Пусть будет все защитного цвета. Брюки, рубашка… Он же был солдат! Сапоги сделай черные.
— А какого цвета у него были волосы? — спросил Жибе. — Глаза?
— Глаза? — призадумался Николя. — Не знаю. Может, серые, а может, карие. Нарисуй серые. А волосы… седой он был. Седые у него были волосы.
— Старик?
— Может, и старик. А может, в войну поседел. Жизнь такая была, что запросто поседеешь! Я многих видел молодых, а седых.
— Не нравится мне, как у него зрачки сделаны. Как две дырки, — сказал Жибе. — Давай я глаза вообще замажу, а потом зрачки просто черным нарисую? И вообще неплохо бы подштукатурить фигуру. Растрескалась, щели надо замазать.
— Штукатурить — это пожалуйста, а глаза трогать не смей! За минувшие годы он этими глазами столько видел…
— А каскетку его какого цвета сделать?
— Каскетку?! — возмутился дед.
— Ну, шапку его, — поправился Жибе. — Какого цвета?
— Тоже защитного, — велел дед. — Как же он называл-то свою шапку… Ах да, пилотка! Вот там, как раз посередине, должна быть звездочка. Только звездочку у него сорвали, еще когда в плен взяли. Но ты ее нарисуй. Маленькую красную звездочку.
— Красная краска у меня есть, — кивнул Жибе. — А защитной нет. Может, его просто зеленой раскрасить?
— Я тебе покажу — зеленой! — рассердился дед. — Вот поедем сегодня в Нуайер, там и купишь такую краску, какую надо. Я бы сам эту фигуру покрасил, да руки трясутся, неаккуратно получится.
— Дедушка, а почему ты столько лет на сад и на эти статуи никакого внимания не обращал, а теперь вдруг спохватился? — осторожно спросил Жибе.
— Не обращал, потому что не обращал, — сердито ответил дед. — А теперь спохватился, это ты правильно сказал. Покрасишь фигуры — и откроем эту часть сада для всех детей. А то они играют на детской площадке на перекрестке, а там ничего, кроме одних качелей, нет, да и машины шныряют кругом. Пусть кто хочет, сюда ходит. Мне уже восемьдесят — неведомо, долго ли жить осталось, но, глядя на них, порадуюсь. Пусть на оленя лазят, на черепахе сидят. На качелях качаются. Девчонкам эта красавица понравится. И ты сюда обязательно своих знакомых русских приведи. Пусть на него посмотрят.
— На кого? — не понял Жибе.
— Да на солдата этого, — ткнул в статую пальцем дед. — Он ведь русский был. Как звали — не знаю, но точно знаю, что русский. И что он многим жизнь спас — это я тоже знаю. Ладно, иди переодевайся. Руки хорошо отмой, а то краской от тебя на весь дом нести будет.
— Иду, дедушка, — сказал Жибе, аккуратно ставя ведерки под дерево и накрывая их фанеркой. — Пять минут — и готов!
Он убежал, а дед близко подошел к статуе и посмотрел в темные провалы ее глаз — словно бы в глаза солдату заглянул.
— Ты прости, русский, что я о тебе забыл, — шепнул старик. — Когда мой сын умер, я так страдал, что совсем голову потерял. Мне в этот сад вообще было тяжело заходить. Все о сыне напоминало. Хотя первые статуи я сам ставил, не он… И тебе памятник ставил тоже я. Теперь стыдно, что забыл! Прости.
Старик помолчал, потер грудь и сказал — словно пожаловался солдату:
— Что-то мне в последние дни тревожно. Тревожно!.. Ну, мне пора. До завтра! Приду поговорить с тобой, былое вспомнить.
И старик, нахлобучив шляпу на свою лысую голову, пошел из сада.
А солдат смотрел ему вслед.
Да, это был Николя. Тот самый мальчишка Николя с оттопыренными ушами! Тот самый Николя, который сбежал от врага!
Ну и ну, какой же он стал старый! Сколько ему, он сказал? Восемьдесят? Который же теперь год на дворе?
Солдат мысленно прикинул — и изумился. Вот это да… Получалось, если бы он не погиб, а остался жив, ему было бы сейчас за девяносто. Вернулся бы домой, увидел бы дочь, которая родилась без него. Может быть, понянчил бы внуков и правнуков…
Вместо этого он погиб в чужой стране и погребен в чужой земле. Безымянный седой солдат, у которого была пилотка без звездочки.
И в чужом саду ему поставлен памятник…
Он нашел убежище внутри своего памятника!
Это случайность? Или воля провидения?
Раньше, когда солдат был жив, он презирал такие слова, как «судьба» и «провидение». Но могильный сон его многому научил.
Шуршание травы под чьими-то быстрыми шагами отвлекло его от раздумий.
Вернулся Жибе?
Нет…
Это был другой.
Подошел вплотную, прижался лицом к лицу статуи и заглянул в глаза призрака синими глазами.
Глазами врага!
— Я знаю, что ты здесь, — сказал Огр. — Здесь ты и останешься навсегда! Ты будешь первым в истории памятником с душой!
И он расхохотался звонким юношеским смехом.
Его руки задвигались напротив лица статуи, и солдат перестал видеть. Враг законопатил зрачки памятника!
Потом легкие, почти незаметные солнечные лучи перестали проникать в щели, которыми была покрыта потрескавшаяся гипсовая фигура. Враг законопатил и их. Теперь солдат не смог бы вырваться из статуи ни днем, ни ночью!
— Ну что, русский? — спросил Огр. — Теперь ты похоронен надежней, чем в могиле. Я мог бы разбить статую и уничтожить тебя, но куда интересней замуровать тебя здесь. Теперь у тебя новый гроб. И ты из него уже не выйдешь! Никогда!.. Глупец! Ты надеялся уничтожить меня? А ты помнишь, что эти глупые крестьяне называли меня колдуном? Они были правы! Я и в самом деле колдун! Давным-давно открыл я тайну, благодаря которой можно покорить весь мир. Я служил в войсках Александра Македонского, потом Юлия Цезаря, потом Карла Великого, я служил у Наполеона и Гитлера, я хотел помочь им достичь мирового господства! Но эти полководцы оказались слишком слабы, они позволили себя победить! А мне все время мешали какие-нибудь безумцы вроде тебя. Все вы думали, что добро может победить зло. Я снова и снова убивал этих «благородных героев», а они убивали меня, но они сгнивали в могилах, а я воскресал — в знак того, что сила моя безгранична. Безгранична и вековечна сила зла! Теперь я знаю, что вышел из могилы навсегда. Теперь меня никто не сможет уничтожить, потому что ты — единственный, кто встал на моем пути, кто мог мне помещать, — ты уже отсюда не выйдешь! И скоро вся эта деревня будет полна моих муатье, потом вся страна, потом весь мир. Теперь я сам создам армию! Человечество будет покорно лежать у моих ног! А ты будешь страдать в своем новом гробу. Теперь только осталось этот гроб покрасить… Я, конечно, ненавижу красить, но чего не сделаешь ради старого знакомого! Нет, здесь не будет памятника русскому солдату! Здесь будет стоять только коричневый медведь!
Солдат слышал плеск краски, выплеснутой на фигуру, быстрое шуршание кисти по дереву. Видеть он ничего не мог.
— Прощай, русский медведь! — раздался голос Огра. — Теперь ты узнаешь, что такое вечная мука бессилия.
Потом послышался его смех, и солдату почему-то представился злорадный оскал мертвого барсука…
Прошуршали шаги по траве — и все стихло.
Мирабель встрепенулась в своей могиле. Ее спокойный дневной сон прервался.
Мысли о противоборстве двух призраков не давали ей покоя, и она ругала себя.
Тот призрак, что овладел сначала телом барсука, а потом нашел себе другое пристанище, очень силен… И как страшны его замыслы!
Зачем она проникла в них?
Любопытная дурочка, глупенькое привидение! Столетиями Мирабель летала над полями и садами, не зная бед и тревог, держась как можно дальше и от людей, и от других призраков. Ее безмятежная не-жизнь была так прекрасна! Зачем ей эти чужие волнения? Не все ли ей равно, что произойдет с людьми?!
— Спи, — велела себе Мирабель. — Наверху солнце палит! В такую пору самый крепкий сон!
Но ей уже не спалось…
Раньше Юля думала, что танцевать на дискотеке или на вечеринке — значит просто переминаться с ноги на ногу. Под быструю музыку — быстро переминаться: топ-топ с левой ноги на правую. И наоборот. Под медленную переминаются медленно, вдвоем, в обнимку — или мальчик с девочкой, или две девочки. Мама говорила, что раньше это называлось — «шерочка с машерочкой».
Но, оказывается, это были никакие не танцы! Настоящие танцы Юля увидела на дискотеке у Алекса! Здесь не переминались с ноги на ногу подряд под все мелодии. Все время танцевали что-то разное. Под одну музыку — сальсу, под другую — рок-н-ролл, под третью, помедленней, — свинг.
— У вас что, танцы в школе преподают? — почти испуганно спросила она Лизу, когда музыка умолкла и все бросились пить сок.
— Жалко, что не преподают, приходится в студию ходить, — засмеялась Лиза. — У нас в Париже много студий. Все наши знакомые учатся танцевать. А у вас? Ты вообще-то любишь танцевать?
— Да так, не особенно, — буркнула Юля.
Она любила топтаться под какую-нибудь движуху, как у них называли быструю музыку. Но рок-н-ролл, но сальса… Этого никто никогда на школьных дискотеках не танцевал!
«Приеду домой — первым делом запишусь в студию!» — мрачно подумала Юля.
Мальчишки: Ксавье, Мишель, Виктор и Серж — сначала ее приглашали, но она все время отнекивалась, и они отстали. Четыре девочки, четыре мальчика — пары все время менялись, но танцевали без передышки.
Не танцевали только двое: Юля и Алекс.
Алекс, во-первых, был диджеем, а во-вторых, сок и воду приносил, следил, чтобы вазы с конфетами, орешками, персиками и печеньем были полные. А Юля забилась в уголок и украдкой поглядывала на него. Она бы с удовольствием помогла, но ужасно стеснялась.
Вот так всегда бывает — если кто-то нравится, с ним боишься даже слово сказать. А с тем, к кому равнодушна, можешь болтать о чем угодно!
Наконец грохот музыки надоел. Юля вышла из комнаты и села на террасе.
— Не любишь танцевать? — спросил Алекс, поставив на стол очередной пакет сока и тоже выйдя на террасу.
— Нет, — в который раз за вечер соврала Юля.
— И правильно, — кивнул Алекс. — Я тоже не люблю. Зато я очень люблю спорт.
— Какой? — оживилась Юля.
— Стрельбу, — заговорщически ответил он. — Желательно по движущимся мишеням. Хотя иногда стрельба по неподвижной мишени тоже доставляет огромное удовольствие. — Он хрипло, жестко усмехнулся. — Помню, я стрелял в одного медведя…
И осекся, заметив, что Юля смотрит недоверчиво. Она как раз подумала: «Интересно, в какого медведя он мог стрелять? В тире, что ли?»
— А ты любишь метать вюрфсписс? — спросил Алекс с улыбкой.
— Что?!
— Это по-немецки. Ну, дротики.
— А, дартс! — поняла Юля. — Конечно, кто не любит.
— Тогда пошли, — взял ее за руку Алекс.
На самом деле Юля терпеть не могла дартс. Просто потому, что никогда не попадала в цель. Но как-то неудобно стало отказаться, когда Алекс взял ее за руку.
Хотя, если честно, сделалось вдруг как-то не по себе. И ужасно захотелось домой! К себе домой, в Россию, в Нижний Новгород, на улицу Ошарскую!
Рука Алекса показалась очень жесткой, и сжал он Юлины пальцы как-то слишком сильно…
Они прошли с террасы в кухню, дверь которой вела на задний двор.
Юля огляделась.
— Вон мишень, смотри, — сказал Алекс, подводя ее к низкому каменному сараю, на дверь которого была наклеена какая-то фотография, уже утыканная несколькими дротиками. От сарая падала густая тень, и вокруг было сумрачно, почти темно. — Я немного потренировался, как видишь. Мишень, правда, мелковата, но разглядеть вполне можно.
Юля присмотрелась — и не поверила глазам…
Это была та самая фотография, которую Алекс взял у Верьеров! Фотография старого сада. Фигура оленя, фигура солдата…
Но сейчас солдат был замазан коричневым фломастером. И пронзен остриями дротиков.
— Ты что?! — испуганно спросила Юля. — С ума сошел? Ты испортил фотографию! Мсье Верьер… он ведь ругать тебя будет!
— Мсье Верьер, — холодно отозвался Алекс, — ругать меня не будет. Смею надеяться, не далее как завтра утром, а то и этой ночью он будет с большим удовольствием метать вюрфсписс в этого русского медведя.
— В кого?! — переспросила Юля.
Только что она не поверила глазам — теперь перестала верить и ушам.
— В русского медведя, — повторил Алекс. — В одного русского медведя, которого я своими руками поставил к стенке. Он мне очень мешал тогда. И я его пристрелил. Однако он не угомонился! И снова мешает мне. Но теперь я с ним справлюсь. Собственно, уже справился!
Алекс коротко хохотнул, словно зверь взрыкнул, и Юлю затрясло от страха: он вдруг заговорил не своим голосом, а чужим, хриплым — как у взрослого человека, да еще с каким-то грубым акцентом.
— Я с ним справился, но вполне осуществить мои замыслы поможешь мне ты.
«Он сошел с ума, — подумала Юля. — Надо бежать!»
Рванулась, но Алекс так стиснул руку, что Юля вскрикнула.
— Молчи! — страшным шепотом пробормотал Алекс, приближая лицо к ее лицу, и его синие глаза показались вдруг Юле черными, как провалы в никуда. — Молчи! А то…
Юля не знала, что значит «а то», но стало так страшно, что она быстро кивнула.
— Сейчас ты пойдешь с ними. Они тебя проводят, — сказал Алекс, глядя куда-то в сторону, и Юля повернула голову.
И онемела…
Из сарая выходили те же самые дети, которых она видела на вид-гренье.
Кудрявая девочка и мальчик в слишком большой для него кепке, надвинутой на глаза. В этих убогих одежках, в ужасных башмаках, и оба какие-то скособоченные, прихрамывающие… Они шли, понуро опустив головы, как будто им не хотелось идти, но деваться было некуда.
— Шевелитесь! — рявкнул Алекс.
Дети пошли быстрее. Вот они совсем рядом, вот схватили Юлю за обе руки холодными, негнущимися, словно бы окостенелыми ладошками…
— Правильно! — ухмыльнулся Алекс.
Что-то знакомое, что-то пугающее проступило вдруг в его лице. Что-то звериное!
Юля уже видела такую ухмылку. Ночью… в дверях спальни! Это была ухмылка барсука! Почудилось, что сквозь красивые черты Алекса проступает мешанина размозженных костей и запекшейся крови…
Юлю чуть не вырвало от страха и отвращения! Задергалась, пытаясь освободиться, но вдруг ощутила, как от стиснутых детьми рук расползаются по всему телу холод и оцепенение.
— Ведите ее, — скомандовал Алекс хрипло. — А ты, мой дорогой мальчик, отдохни. Поспи. Ты хорошо поработал сегодня. Я увижу тебя завтра! Бис морген!
«С кем он говорит? — испуганно подумала Юля. — Как будто сам с собой!»
— Да, — сам себе ответил Алекс уже своим, обычным мальчишеским голосом, только совсем сонным, неразборчивым, — я очень старался. А теперь я отдохну. Я посплю…
Он лег на траву и свернулся клубком, подложив ладони под щеку.
Словно бы какое-то черное облако вдруг зашевелилась над ним…
Или это только померещилось Юле? Или вообще все происходящее ей мерещилось? И лежащий на траве Алекс, и скособоченные, одновременно жалкие и страшные дети, которые тащили ее к сараю? И то, что у нее не было сил сопротивляться, а ноги передвигались будто сами собой…
Призрак птицы укрылся на день под застрехой, придерживающей черепичную крышу. Здесь сохранилось старое голубиное гнездо, в котором птица и затаилась. У нее не было охоты встречаться с прежними обитателями этого гнезда. Она и сама была когда-то диким голубем, однако десятилетия, проведенные в могиле рядом с человеком, сделали ее как бы частью этого человека. Она могла проникать в его мысли, она могла быть его орудием, проводником, советчиком. Скорей бы вернуться к нему!
Но пока еще стоял день, и во дворе около сарая зазвучали детские голоса.
Птица узнала один из них — это был голос той девочки, которую они с солдатом спасли от барсука. От призрака врага!
Птица завертела головой, выискивая какую-нибудь щель, через которую можно было бы посмотреть, не рискуя быть уничтоженной светом. И нашла наконец.
Она увидела высокого синеглазого мальчика. И сразу узнала его…
Так вот в кого обратился враг, покинув тело барсука!
А та девочка где-то поблизости. Значит, она в опасности!
Птица рванулась было из гнезда — предупредить девочку, наброситься на врага! — но остановилась.
Это бессмысленно. Девочка ничего не успеет увидеть — солнечные лучи мгновенно уничтожат призрак птицы. А враг только порадуется!
Значит, надо смирить свой порыв, затаиться, прислушаться, попытаться понять, о чем говорят на лужайке. А потом отыскать солдата и…
В то же самое мгновение птица увидела, что мальчик вдруг лег на траву и закрыл глаза. И еще она увидела, как черный призрак врага стремительно выскользнул из его тела и, змеясь по темным углам, проник в сарай, где находилась птица.
А вслед за ним в сарай вошла та самая девочка!
Она была не одна — ее вели за руки какие-то странные дети.
Птица насторожилась.
Это были не настоящие дети! Не такие, как девочка, не живые. Это были муатье, призраки наполовину, призраки, имеющие не только видимый, но и телесный, осязаемый облик!
Человек, которого муатье берет за руку, приобретает некоторые свойства призрака. Он может проходить сквозь стены, мгновенно преодолевать огромные расстояния, витать в воздухе. Время для него изменяет свой ход. Если муатье его отпустит, он придет в сознание и вновь станет обычным человеком. Но пока его держат, он повинуется муатье так же безропотно, как сами муатье повинуются более сильному призраку, создавшему их.
— Держите ее крепче! — приказал ненавистный голос врага. — Идите за мной.
Враг прильнул своим черным, зыбким, неразличимым для человеческого глаза, но отчетливо видным птице телом к стене сарая, и птица только сейчас заметила, что кладка у самой земли разобрана.
Так вот где был вход в тайное логово, который искали они с солдатом! В этом сарае, а не около лавуара!
Хотя, возможно, один вход был там, а другой здесь.
Враг скользнул во тьму, открывавшуюся под стеной. За ним последовали муатье, которые ни на миг не отпускали рук девочки.
Птица рванулась было вслед, но остановилась и с ненавистью посмотрела на солнечные лучи, проникающее через трещины в черепице и пронизывающие сарай. Лучи, словно решетка, огородили гнездо, в котором пряталась птица. Если она вылетит из спасительной темноты, будет мгновенно уничтожена одним из этих губительных лучей летнего солнца.
Однако ждать ночи нельзя. Что же делать?!
На счастье, солнце на миг зашло за облако, и в сарае стало полутемно.
Птица немедленно скользнула в отверстие в стене.
Впереди простирался подземный коридор. Пожалуй, человеку он показался бы не шире кротовой норы, но призраки и муатье чувствовали себя в нем совершенно свободно.
А также люди, которые находились во власти муатье…
Птице почудилось, что вслед за ней еще кто-то проник в подземный ход, но, оглянувшись, она никого не увидела.
В несколько взмахов крыльев птица догнала детей и, стараясь не попадаться на глаза муатье (те могут видеть призраков!), скользнула к девочке.
Спряталась под ее одежду, прильнула к телу и замерла.
Юля вдруг почувствовала что-то теплое на груди, у самого сердца. И оцепенение, которое сковывало ее, начало отступать.
Вернулось сознание. Вернулась память.
Алекс… его странные разговоры на разные голоса, дети — те самые!..
Юля никогда в жизни не испытывала такого ужаса, как в тот миг, когда снова увидела их понурые печи, опущенные головы, их заплетающуюся походку.
Потом дети вроде бы взяли ее за руки. И как будто все самое страшное, самое печальное, самое невыносимое, что происходило в жизни — с ней, с другими людьми, даже незнакомыми! — взяло ее за руки и куда-то повело… куда-то туда, где нет света, нет радости, а может быть, и жизни нет.
Но теперь стало чуть легче. Может, это был сон?! Один из тех страшных снов, которые Юлечка по прозвищу Пугало когда-то обожала, но видеть которые ей больше не хочется!
Юля повела глазами — и снова увидела рядом тех ужасных детей, которые вели ее за руки.
Попыталась вырваться:
— Куда вы меня тащите? Отпустите!
Но они шли быстро, целеустремленно, все крепче сжимая Юлины руки. Даже странно, что дети — ее ровесники или даже младше! — могли обладать такой силой. И до чего же мерзли ее пальцы от их хватки!
— Отпустите! — всхлипнула Юля.
Напрасно.
Но тут что-то теплое ворохнулось на груди, и Юле снова стало чуть легче.
Как будто кто-то шепнул так тихо, что было слышно одной только Юле: «Держись! Я с тобой!»
Она молча кивнула, сама не зная кому. Ей страшно, ей невыносимо страшно, ей страшно так, что ноги заплетаются, но она постарается держаться!
И она сама изо всех сил стиснула руки мальчика и девочки.
Дети вдруг замедлили шаги…
Кажется, они удивлены? Или им тоже страшно? Может быть, именно поэтому они так крепко сжимают Юлины ладони?
Вдруг стало жалко их — несчастных, запуганных…
Но заминка длилась лишь секунду.
Злобный окрик: «Пошевеливайтесь!» донесся из глубины коридора, и дети вновь заспешили.
Юля чувствовала, что угадала: им тоже страшно. Так же, как ей! Но они не могут противиться кому-то, кто сильнее их, кто зовет их.
Скоро Юля тоже его увидит.
Кто он? Какой он?..
Теперь все трое почти бежали, спотыкаясь на неровном земляном полу, и вот низкий свод коридора начал постепенно подниматься. Стало светлей, и Юля очутилась в комнате с низким потолком, покрытым осклизлой плесенью. Такая же плесень покрывала и пол.
Посреди комнаты стоял тяжелый широкий стол, на нем громоздилось несколько коробок и лежали две пластмассовые лягушки — одна тошнотворно-желтая, другая ядовито-зеленая.
Юля узнала суфляжи для мыльных пузырей, купленные Алексом.
Тусклый, словно бы призрачный свет озарял середину комнаты, а углы скрывала густая тень. Казалось, что-то ужасное, отвратительное и беспощадное затаилось там — и только и ждет, чтобы наброситься на вошедших.
Юля затравленно огляделась, тяжело дыша.
И увидела, что из одного из темных углов к ней медленно, прихрамывая, идет какой-то человек.
Он приблизился, и Юля невольно вскрикнула.
Это был не человек!
Это был жандарм Флажоле. Тот самый, которого Алекс купил в Троншуа!
На Флажоле все тот же двухцветный, красный с зеленым, потертый и кое-где порванный мундир с белым плоеным воротником. Черная шляпа-двууголка с отломанной кокардой все так же плотно натянута на деревянную, потрескавшуюся от времени голову. Не изменилось и круглое лицо с облупленной краской, отчего один глаз выглядит подслеповатым. Рот покривился, щеки полыхали неестественно-красным пятнистым румянцем.
Но теперь Флажоле был ростом со взрослого высокого мужчину!
Он по-прежнему оставался наполовину босым, с ботфортом на одной ноге, но вместо коротких, до колена, кюлот на нем были серые выцветшие галифе.
Юля узнала их. Это были галифе, купленные Алексом! Галифе какого-то гитлеровца!
Флажоле погладил их своей ужасной рукой, напоминавшей грязную тряпичную рукавичку, и издал короткий лающий смешок, причем Юле на миг почудилось, что на его деревянной физиономии проступил кровавый оскал убитого барсука.
«Это барсук! Это он принял облик Флажоле!» — догадалась Юля.
— Когда-то и я носил такие галифе, — сообщил Флажоле. — Не представляешь, как приятно снова их надеть! Жаль, Алексу не удалось купить мне сапоги и мундир. Ну ничего, я его и сам раздобуду. И ты поможешь мне в этом… и не только в этом.
Он вынул из кармана галифе два маленьких флакончика — красивых, темного стекла, с пробками, залитыми потрескавшимся сургучом, — и показал Юле.
Такие же флаконы, как те, которые дети украли на вид-гренье!
Значит, они сделали это по приказу Флажоле…
— Посмотри на них, — приказал тот, кивнув на детей и устремив на Юлю взгляд своих нарисованных глаз. — Видишь, какие они уродливые, бедняжки? А почему? Потому что у меня не было их образа, когда я вернул их сломанных кукол к жизни.
Юля только моргнула. Какой-то бред сумасшедшего.
Или это она сошла с ума?!
— Думаешь, спятила? — грубо спросил Флажоле. — Вовсе нет! Конечно, случалось, люди сходили с ума, познакомившись с моей колдовской силой. Но у молодых крепкие нервы. Не волнуйся, ты в здравом уме. Я тебе сейчас кое-что покажу. Но только сначала скажи, где их образ.
— Какой образ? — еле слышно выдохнула Юля.
— Запечатленный образ! — нетерпеливо крикнул Флажоле. — Не понимаешь? Тупица! Запечатленный образ — это фотография!
— Фотография? — растерянно переспросила Юля.
— Вот именно, — ухмыльнулся Флажоле. — Где фотография, которая пропала из рамочки в вашей комнате?
Юля поняла: он говорит о фотографии этих детей, которая стояла на камине в спальне девочек.
— Я не знаю! Я не брала! — пискнула Юля.
— А кто взял?
— Не знаю! Она просто исчезла… сама…
Конечно, фотография сама исчезла: ее не брала Юля, ее не брали Лиза и Таня, и мсье Верьер ее не брал, и тетя Марина! Кто-то чужой, наверное, проник в дом, пока все они были на вид-гренье!
Нет, это невозможно — дом был заперт, ставни закрыты. Может быть, когда они обедали, кто-то пробрался в дом и, незаметно вытащив фотографию, бесследно исчез?
Нет, не бесследно. Тетя Марина сказала, что чувствовала запах краски.
Краска… Жибе должен был красить фигуры в саду своего деда!
И он видел детей на вид-гренье… Наверное, они ему тоже показались знакомыми. Ну конечно, он ведь бывал у Лизы и Тани в гостях, видел эту фотографию. И решил убедиться, что это они. А потом стащил ее… зачем-то.
Вот свинство! Стащил чужую вещь, а теперь у Юли из-за него неприятности! Может быть, если бы Алекс тогда забрал фотографию, Юлю сейчас не притащили бы сюда!
Вот недаром она всегда терпеть не могла этого противного Жибе!
— Сама исчезла, говоришь? — фыркнул Флажоле. — Даже в сказках ничего не исчезает само собой. Нужен колдун. И кто же тот колдун, который заставил фотографию исчезнуть?
Черные нарисованные глаза уставились в глаза Юле, и та быстро зажмурилась, словно опасалась, что Флажоле проникнет в ее мысли.
— Смотри на меня! — рявкнул он, но Юля не открывала глаз, хотя было страшно до невозможности.
А может, сказать ему? Выдать Жибе? Ну кто ей этот ботан и тормоз?! Брат, друг? Надо сказать: «Отпустите меня, и я скажу, кто взял фотографию!» И тогда вместо Юли Флажоле притащит в этот подвал Жибе, и…
И что сделает с ним? Да какая разница, ведь не с Юлей он это сделает!
Вдруг теплый комочек ворохнулся на груди, и Юле стало стыдно своих мыслей. Этот Флажоле в гитлеровских штанах — он же фашист! С каким отвращением он говорил про русского медведя! Он заставлял Алекса кидать дротики в фотографию солдата. Теперь Юля понимала, что Алекс все это время был не в себе, им властвовал Флажоле, вернее барсук! И она выдаст ему Жибе?!
Юля открыла глаза. Они были полны слез, и деревянная, увенчанная черной двууголкой голова Флажоле словно бы покачивалась из стороны в сторону.
— Я не знаю, — всхлипнула Юля. — Не знаю, правда!
— Правда или нет — не важно, — с пугающим благодушием ответил Флажоле. — Я и сам уже догадался, кто взял снимок. Конечно, этот недоумок Жибе. Ведь только вы двое смогли разглядеть на вид-гренье моих муатье, — пренебрежительно ткнул он своей замурзанной культей в мальчика и девочку. — Жибе, видимо, решил убедиться, не ошибся ли, не почудилось ли ему… Ну что же, ничего страшного. Он уже завтра отдаст мне фотографию… вернее, мсье Верьеру отдаст, — хохотнул Флажоле.
— Слушайте, а где Юля? — спросила Лиза. — То есть Жюли?
— И где Алекс? — спросила Таня.
— Ха-ха, — сказал Виктор, пятерней причесывая свои взлохмаченные волосы. — Мы танцуем парами, и не танцующие исчезли тоже парой.
Рашель, рыженькая, коротко стриженная, похожая на мальчишку-сорванца, нахмурилась.
— Юля! — крикнула Лиза. — Жюли! Ты где?
— А пошли их поищем! — предложил Ксавье, невысокий, очень широкоплечий — типичный бургундец! — темноволосый мальчик. — Может, они нарочно спрятались!
Танцевать все порядком устали и очень обрадовались неожиданному развлечению.
Они обошли дом и сад, однако никого не нашли.
— Кажется, наша парочка спряталась слишком хорошо, — проворчал Мишель, покачивая головой. — Ох, не понравится это Мари-Элен!
— Она про это не узнает, если никто не проболтается, — усмехнулся Виктор.
— А при чем тут Мари-Элен? — в один голос спросили Рашель, Лиза и Таня.
— При том, что это подружка Алекса, — сообщил Виктор. — Они учатся вместе, и Алекс рассказывал, что она безумно ревнивая.
— У Алекса есть подружка? — пробурчала Рашель.
— Ой, а мы подумали, это Мари-Элен из страшилки про куклу, у которой были пальцы оттопырены! — сказала Лиза смущенно.
Все засмеялась, но Лизе почему-то стало не по себе.
Она посмотрела на сестру. Конечно, Таня младше, но она была Водолеем по знаку зодиака, а мама всегда говорила, что Водолей — самый умный и рассудительный знак. И неугомонным Весам — а Лиза была Весы — надо с Водолеями советоваться в затруднительных или загадочных обстоятельствах.
Сейчас обстоятельства явно загадочные и затруднительные: куда пропали Юля и Алекс? Вот Лиза и посмотрела на Таню.
Но у Тани и у самой был растерянный вид.
— Как-то странно все это, — сказала она. — Куда они могли подеваться?
— Наверное, где-нибудь целуются! — небрежно сказал Виктор, но Ксавье погрозил ему кулаком и показал глазами на девочек.
Вести такие разговоры с девчонками десяти-двенадцати лет просто неприлично! Танцевать с ними — пожалуйста, а про поцелуи им рано думать. Нажалуются родителям, те нажалуются родителям мальчиков… здесь, в деревне, все очень строго, это вам не какой-нибудь Париж! Отец запросто может наказать Кзавье. Бить, конечно, не станет, но что-нибудь вредное обязательно придумает. Скажем, запрет велосипед в сарае и ключ спрячет. Или не разрешит ходить к соседям купаться в их бассейне. Или не возьмет на следующий вид-гренье. Или еще что-нибудь измыслит. Взрослые ведь каждое утро просыпаются с одной мечтой: сделать наступающий день невыносимым для своего чада.
— Алекс — серьезный человек, — сказал он успокаивающим тоном. — Ему не до глупостей. Может быть, Жюли просто устала и он повел ее домой?
— Нет, она без нас не пошла бы, — сказала Лиза. — Она бы нам сообщила, что уходит.
— Да ну, не захотела мешать вам танцевать, вот и все, — небрежно бросил Виктор.
Решили немного подождать и пошли есть персики. Но почему-то аппетит у всех пропал. И танцевать больше не хотелось. И вообще, это исчезновение Алекса и Жюли обеспокоило ребят больше, чем они хотели показать. Вроде бы и не было в этом ничего страшного, но беспокойство нарастало, как будто над домом собирались грозовые тучи и все это смутно, даже не отдавая себе толком отчета, чувствовали. И поминутно посматривали на дверь, ожидая, что сейчас вернется Алекс и в самом деле скажет, что у Жюли заболела голова, вот он и отвел ее домой…
Когда у ворот зазвенел звонок, все вскочили и бросились на террасу.
Ксавье подбежал к калитке… но это был не Алекс.
— Папа! — в один голос вскричали Лиза и Таня.
— Решил вас пораньше забрать, — пояснил мсье Верьер. — Мама что-то беспокоится.
— Юля уже дома? — спросила Лиза.
— Пока нет. Она что, ушла без вас? — удивился отец.
— Мы думали, Алекс пошел ее провожать, — торопливо объясняла Лиза. — Понимаешь, они куда-то подевались, и мы думали…
— Давно? — нахмурился отец.
— Примерно полчаса, да? — оглянулась Лиза на сестру.
Таня кивнула.
— Примерно полчаса, — подтвердил Ксавье.
— Заблудиться они не могли, конечно, тут десять минут ходу, — спокойно проговорил Верьер, хотя и его вмиг накрыло то же гнетущее ощущение, которое неодолимо давило остальных. — И еще только восемь, довольно светло… Может быть, пошли погулять к лавуару?
— Алекс не бросил бы гостей! — покачал головой Ксавье. — Что-то случилось.
Он вслух произнес то, о чем втайне думали все.
Верьер пытался принять небрежный вид, но на сердце становилось все тяжелей.
— Вы дом осматривали? — спросил он, обнимая дочерей: девочки были уже на грани слез.
— Осматривали, — кивнул Ксавье. — И дом, и сад. Стойте, мы забыли посмотреть на заднем дворе!
Он пробежал через гостиную и кухню — слышно было, как стукнула кухонная дверь, — и тут же раздался громкий крик:
— Сюда! Скорей!
Все так и бросились опрометью через кухню… и замерли, столпились на пороге, увидев Алекса, лежащего на траве в тени сарая.
Над ним склонился Ксавье.
Лиза и Таня испуганно вскрикнули, Рашель завизжала, но тотчас притихла. Клер расплакалась.
— Тихо, — сказал Верьер. — Не подходите, я его осмотрю.
Он наклонился над Алексом, поискал пульс. Похоже было, что мальчик спит: пульс бился ровно, лицо было спокойным.
Верьер осторожно потрогал его за плечо:
— Алекс… Алекс, проснись!
Потряс сильней, но Алекс не открывал глаза.
Верьер поднял голову, посмотрел на детей…
— Он что, умер? — прорыдала Клер, и девчонки хором расплакались.
— Дурочка, он дышит! — крикнул Ксавье.
— Да, Алекс дышит. — Верьер старался говорить спокойно, но это плохо получалось. — Думаю, у него просто обморок.
Он достал мобильный телефон, набрал номер:
— Марина, пожалуйста, приди прямо сейчас к Бурдонам: надо отвести домой девочек.
Он решил пока не говорить жене, что Юля пропала. Может быть, она где-нибудь спряталась, испугавшись того, что случилось с Алексом, и появится раньше, чем придет Марина? Хотя Верьер в это слабо верил…
— По пути загляни к Жильберу, Филиппу и Марку. Пусть тоже идут сюда, — добавил он.
Это были их соседи и друзья, на которых всегда можно рассчитывать в случае чего. Если придется организовывать поиски, их помощь окажется кстати.
— Ничего страшного, небольшие неприятности, — уклончиво ответил он взволнованной жене. — Давай побыстрей, хорошо?
И отключился.
— Мсье Верьер, позвоните один-восемь, — прошептал стоявший рядом Ксавье.
Верьер кивнул:
— Похоже, надо позвонить.
Один-восемь — телефон пожарной службы. Во Франции именно этот номер набирают первым делом, что бы ни произошло. Пожар, или сердечный приступ, или авария на дороге, или что-то случилось, например один человек лежит без сознания, а другой пропал… Всегда первым дело звоните один-восемь! Пожарные приедут быстрее остальных. И обязательно помогут!
Во всяком случае, Верьеру очень хотелось на это надеяться.
«При чем здесь мсье Верьер? — испуганно подумала Юля. — Почему Жибе завтра отдаст ему фотографию? Алекс тоже говорил, что мсье Верьер завтра будет с удовольствием бросать дротики в фигуру «русского медведя»… Что это значит? Неужели мсье Верьер с ними заодно?!»
Тем временем Флажоле принялся отвинчивать резервуары пластмассовых лягушек.
— Эти глупые дети не могли даже раздобыть хорошие суфляжи! — пренебрежительно сказал Флажоле. — Принесли один, да и то сломанный! На счастье, Алекс оказался более толковым помощником. Это неудивительно — Алекс мой правнук. Он весь в меня. Одно лицо! У меня была здесь подруга по имени Тереза, и она поклялась, что назовет своего сына в мою честь, что все мужчины в их роду будут носить мое имя! Она меня очень любила, да… — Флажоле утер нарисованные глаза тряпичной культей. — А все остальные меня ненавидели и дали мне прозвище Огр!
«Огр… Ну и прозвище! Огр — значит людоед!»— вспомнила Юля Танины слова.
Вот он — людоед…
Огр проворно — даже удивительно, что он мог так ловко действовать тряпичными беспалыми ручонками жандарма Флажоле! — наполнил резервуары суфляжей жидкостью из двух флаконов.
— Замечательные суфляжи, — сказал он одобрительно. — Раньше у меня таких красивых не было. А когда я возвращал из небытия моих муатье в горной расщелине, мне и вовсе пришлось выдувать пузыри мундштуком, который случайно завалялся в моем портсигаре. Хотя ты, наверное, не знаешь, что курить следует через мундштук, — пренебрежительно взглянул он на Юлю. — Откуда знать это русским дикарям?
— Дикари как раз те, кто курит, — буркнула Юля, но тут же прикусила язык. На счастье, Флажоле ее не услышал.
— Алле-оп! — воскликнул он, с шутовским видом хватая желтую лягушку и нажимая на рычажок.
Радужные пузыри — крупные и необычайно красивые — полетели на мальчика.
— Это очень нравится детям! — хохоча, воскликнул Огр. — Каждый так и норовит схватить пузыри! Как они радовались, как бегали за этими пузырями, дурачки!
Однако мальчик вовсе не радовался. Он отпустил руку Юли и заметался, пытаясь спрятаться, как будто сама смерть летела к нему в виде этих красивых мыльных пузырей!
Не удалось. Пузыри гонялись за ним, словно чувствовали, куда он побежал.
Это было как во сне, в страшном сне. Беззвучные шаги мальчика, его беззвучный крик — и беззвучный полет пузырей…
И вот они настигли его, облепили — и лопнули.
Мальчик исчез.
В первое мгновение Юле показалось, что он исчез потому, что тоже лопнул, как мыльный пузырь, но нет… он лежал на полу, словно сломанная кукла. И он был маленьким, как кукла!
Только кукла эта была сделана каким-то неумелым мастером. Казалось, она небрежно собрана из деталей, принадлежавших разным игрушкам. Голова слишком велика для хилого тельца, одежда, тоже странным образом уменьшившаяся, сшита на живую нитку, ноги разной длины…
Юля покачнулась, невольно прижавшись к девочке. И та прижалась к ней, и они обе стояли, дрожа, поддерживая друг друга, объятые одинаковым неодолимым ужасом.
— Представление продолжается! — закричал Огр, хватая зеленую пластмассовую лягушку.
Снова полетели мыльные пузыри, снова облепили куклу-мальчика, и вдруг он начал расти, расти… и опять сделался таким, как был прежде, только еще более убогим и кривобоким.
— На место! — рявкнул Огр, и мальчик, качаясь, двинулся к Юле, вытягивая вперед трясущиеся руки.
Казалось, он упадет, если не схватится за Юлю!
Она торопливо подала ему руку, помогая удержаться.
Мальчик вцепился в нее, содрогаясь от беззвучных всхлипываний.
Юля тоже готова была разрыдаться от страха и жалости. И от безысходности…
Она отлично понимала, что ничего хорошего не ждет ни ее, ни этих несчастных детей!
Огр положил на стол суфляжи с наполовину опустевшими резервуарами и открыл одну из коробок, стоящих на столе.
По знаку Огра дети подвели, вернее подтащили, Юлю к столу, и она заглянула в коробку.
И вскрикнула испуганно…
В коробке рядами лежали куклы — мальчики и девочки. Каждая кукла была около двадцати сантиметров ростом. Одеты просто, некоторые даже бедно — вроде тех детей, которые держали Юлю. Однако все были целые, не изуродованные, и тут уж нельзя было сказать, что их собрали из частей, принадлежавших разным куклам.
Их лица были сделаны с невероятным искусством! Они выглядели как живые дети — только очень маленькие. Одежда их была тоже аккуратной, только ужасно старомодной и очень бедной. Как у муатье.
Глаза у всех кукол были закрыты.
— Правда, как новенькие? — гордо сказал Флажоле. — А ведь лежат тут с сорок третьего года!
Юля растерянно хлопнула глазами.
— Не понимаешь? Ничего, сейчас поймешь, — сказал Огр, поглядев на Юлю кривыми глазами жандарма Флажоле. — Ну-с, кого бы взять для начала? Пусть будет номер, скажем, девятнадцатый!
Он вынул куклу с длинными рыжими косами, одетую в белую блузочку, красную юбку в горошек, носочки и сандалии, положил на стол и открыл другой сундучок, длинный и узкий. Там стояли фотографии — точно так, как стоят карточки в библиотечном каталоге.
Огр покопался в сундучке и достал одну фотографию. Показал Юле.
Сверху было написано: 19, Арлетт. Это был снимок девочки на велосипеде. Веселой, смеющейся! Юбка в горошек взвивалась над коленками, ноги в сандалиях крутили педали. Фотография была черно-белой и, кажется, такой же старой, как тот снимок, который пропал из дома Верьеров.
Огр направил желтую лягушку на куклу. Радужные пузыри облепили ее всей массой, а когда лопнули, на столе лежала девочка.
Та самая, которая ехала на велосипеде и смеялась! Но теперь она лежала неподвижно, как мертвая. Юле было видно, что она не дышит, и лицо ее бледно, в нем нет ни искорки жизни…
— Смотри, какая она хорошенькая, аккуратненькая! — умиленно промурлыкал Огр. — А почему? Потому что у меня был ее снимок. И все эти детки — он повел культей над коробкой с куклами, — тоже получатся ну просто загляденье. Все они есть на фотографиях! Как видишь, я иду в ногу с прогрессом, — самовольно сказал Флажоле. — Раньше приходилось рисовать портреты. Это отнимало уйму времени! К тому же я не наделен талантом портретиста. Оттого никогда не удавалось добиться хороших результатов после превращения. Но теперь все иначе! Прогресс — великое дело!
Огр счастливо вздохнул.
— Взгляни на этих уродов, — он небрежно махнул культей на мальчика и девочку. — Их зовут Люк и Клоди. А твое имя Жюли? Ну, познакомьтесь! Пожмите друг другу руки!
Юля ощутила, как мальчик и девочка еще крепче сжали ее пальцы.
Люк и Клоди…
Она словно услышала голос Жибе: «Дед говорит, что живет за своего брата и сестру, Люка и Клоди, которые погибли во время войны с бошами».
Неужели это те самые дети? Но разве такое может быть?!
Кажется, да…
— Люк и Клоди потому такие кривые и корявые, что их фотография сгорела. Понимаешь, я вез этих двух кукол и их снимки в своей походной сумке. Но я был ранен, не справился с мотоциклом, врезался в дерево… произошел взрыв. Все бумаги сгорели, меня и кукол разорвало на куски. Конечно, мои останки сгнили, — доверительно объяснял Огр, — поэтому мне пришлось искать чужое тело. Помнишь барсука?
Он хитро подмигнул нарисованным глазом, и Юля тихо застонала от ужаса.
— На счастье, один флакон с моим снадобьем тоже уцелел, — продолжал Огр. — Как только я наконец подчинил себе тело барсука, мне удалось заставить работать его довольно неуклюжие лапы. Барсук кое-как смог собрать останки кукол и оживить их. Правда, они получились довольно неуклюжие. Но не только потому, что их мастерил барсук! У меня не было фотографии, а я подзабыл, какими были эти дети раньше… Но я запомнил, что мельком увидел снимок на камине в вашем доме в ту ночь, когда к вам заглянул…
Окровавленная ухмылка барсука вновь проступила на его деревянной физиономии…
— Кажется, в этом доме раньше жила тетка Люка и Клоди. Она снимок и сохранила. Я подумал: явлюсь в виде Алекса, тайком заберу его — и бедные детки перестанут быть уродцами. Но не удалось! Так они и остались кособокими и ужасно бестолковыми! Хорошо, хоть немного моих флаконов со снадобьями нашли на вид-гренье и умудрились стащить.
Вдруг Огр схватил желтую лягушку и наставил ее на Юлю:
— Хочешь стать куколкой?
Юля, наверное, упала бы, но Люк и Клоди прижались с двух сторон, поддержали ее.
— Хочешь?
Она слабо покачала головой.
— Не хочешь, — кивнул Огр. — Отлично, я так и думал, что ты не захочешь! А теперь слушай внимательно. Мне необходима твоя помощь… Я открыл тайну, которая была прежде неведома даже самым мудрым и искусным магам. Я научился с помощью особого снадобья уменьшать человеческое тело, останавливать в нем жизнь, а потом возвращать его в нормальное состояние. Я могу увеличивать даже вещи! Именно так я увеличил куклу жандарма Флажоле.
Юля смотрела на него сквозь слезы. Но сейчас она плакала не о себе и не от страха. Ей было невыносимо жаль жертв Огра. И эта жалость придала ей смелость.
— Возвращать в нормальное состояние? — повторила она. — Да ведь Арлетт не дышит! Она мертва! А разве можно назвать живыми Люка и Клоди? И всех тех детей-кукол, которые лежат в этом сундучке?!
— На самом деле они просто спят! — возразил Огр. — Спят колдовским сном. Я могу разбудить их. Могу оживить их и вернуть в семьи! Представляешь, сколько будет радости!
— Но ведь это было в войну, — недоверчиво сказала Юля. — Очень давно! Их родители давно умерли!
— Ну конечно, конечно, — забормотал Огр, — но кое-кто из родственников остался. Например, жив брат Люка и Клоди. Его зовут Николя, он дед твоего приятеля Жибе. Кто-то найдет своих близких, а если даже и не найдет, это ведь все равно счастье — вернуться к жизни! Помоги мне! Нет, помоги им!
Огр махнул в сторону сундучка:
— Ты только представь, что будет, когда эти дети снова окажутся на улице, под лучами солнца, снова будут играть, веселиться! Сколько благодарностей услышишь ты, Жюли, русская девочка!
И Юля словно увидела узкие улицы Муляна между каменными домами. На этих улицах даже летом редко кого встретишь, а зимой они и вовсе пустынны. Многие дома стоят заброшенные, многие выставлены на продажу. Люди уезжают в города, увозят своих детей, поэтому здесь нет ни школы, ни магазинов. Остались одни старики. А если вернутся эти дети… Здесь все изменится!
— Но как такое возможно? — пробормотала Юля, недоверчиво глядя на Огра. — Вы правда сможете это сделать?
— Это нелегко, — сказал он серьезно. — Я могу это сделать, если сюда придет один человек. Только ты способна уговорить его прийти сюда. С тобой отправятся Люк и Клоди. Без них он сюда не проберется. У этого человека хранятся запасы снадобья, которые необходимы для оживления детей. И он, конечно, захочет участвовать в таком благом деле!
— Это… Алекс? — тихо спросила Юля.
— Глупости! — рявкнул Огр, но тут же сбавил тон: — Нет, это не Алекс. Мой дорогой мальчик уже сделал свое дело. Тут нужен взрослый и очень умный человек. К нашему счастью, такой человек есть неподалеку, это отец твоих подруг…
— Мсье Верьер? — догадалась Юля.
— Конечно, — ласково сказал Огр. — Ты умница. Поможешь мне воскресить этих детей? Приведешь сюда мсье Верьера?
— Не слушай его! — раздался в этот миг звонкий девичий голос. — Не верь ему! Огр остается людоедом!
— Дедушка, ну ты как? — тихо спросил Жибе.
Старик махнул рукой, но было непонятно, означает ли это, что ничего страшного нет или что ему совсем худо.
Еще в Нуайере, в гостях, когда дед схватился за сердце, Жибе хотел вызвать врача, но старик не разрешил:
— Ты сам на врача учишься, зачем кого-то звать? Да и лекарств в доме полно. Поехали домой, мне там сразу станет лучше.
Но даже дома лучше не стало, несмотря на лекарства и массаж груди, который сделал Жибе.
Однако вызывать врача дед по-прежнему не позволял. В постель ложиться тоже не захотел — прикорнул на диване под пледом и велел включить телевизор. Сказал, что хочет отвлечься. Но на экран не смотрел и наконец попросил выключить телевизор и свет, открыть ставни — и какое-то время лежал, уставившись в большой серебряный круг луны за окном.
Потом луна померкла. Короткая летняя ночь шла к концу, а дед все не спал. И Жибе не спал. Боялся: вдруг уснет, а дед в это время… а дед в это время покинет его навсегда?! Нет, Жибе ни на минуту не сомкнет глаз.
И не смыкал.
— Что-то происходит, — вдруг прошептал дед. — Что-то плохое.
— Где? — встревожился Жибе.
Старик промолчал, только беспокойно сбросил с себя плед.
— Тебе просто нехорошо, вот и кажется, — сказал Жибе, пытаясь его успокоить и размышляя, как бы умудриться незаметно позвонить доктору Леве, дедову приятелю. Беда в том, что номера его телефона Жибе не знал — а дед разве даст?!
— Кажется! — проворчал старик. — Ничего мне не кажется! Думаешь, если человеку восемьдесят лет, значит, ему непременно что-то должно казаться? У меня знаешь какое чутье? Вот так всю жизнь было — как чувствую беду, так она приходит. Перед тем, как твой отец погиб, то же было. Или когда нас Огр приехал забирать…
Он запнулся, и Жибе поспешно схватил его за холодную руку, начал растирать пальцы:
— Не надо об этом, дед. Давай лучше о чем-нибудь хорошем поговорим!
— Не идет ничего хорошего в голову, — вздохнул старик. — Почему-то так и стоят перед глазами Люк и Клоди. Я обычно гоню мысли о них: совесть мучает, что убежал тогда из машины один, не смог уговорить их, вот и остался жив, а они погибли, — а сегодня думаю и думаю, вспоминаю и вспоминаю… Сколько в окрестных селах детей погибло!.. Их всех забирал Огр. И он многих бы еще забрал, если бы не тот русский! Это он Огру помешал. А ему даже памятника нигде нет. Только та статуя, что у нас в саду.
И вдруг старик резко поднялся.
— Вот что… — хрипло выдохнул он. — Вот где беда! В сад иди, слышишь?
Жибе посмотрел на его бледное лицо и сам испуганно схватился за сердце.
— В какой сад, ты что? Зачем? — воскликнул он. — Тебе плохо, разве я могу тебя одного оставить?
— Помоги мне встать! — с неожиданной властностью прикрикнул старик. — И возьми фонарь.
Около двери, ведущей в сад, всегда стоял на полке большой фонарь. Им старый Николя распугивал сов. Они по ночам иногда залетали в сад и громко жутко ухали под окнами. Фонарь помогал также гонять зайцев, которым пришлась по вкусу декоративная кудрявая капуста.
Фонарь был очень мощный, но он не понадобился, потому что уже начинало светать.
Неподалеку, на нижней дороге, ведущей к лавуару, слышались голоса. Судя по всему, там собралась вся деревня!
— Что там такое? — удивился Жибе. — Никак пожарные приехали? В лавуар шланги протянули… С утра пораньше водоем вздумали прочистить, что ли?
Но дед, ни на что не обращая внимания, тянул его за руку, и вот перед ними показалась статуя девушки, которую Жибе старательно раскрасил днем: волосы — золотой краской, платье — белой. Неподалеку должна была находиться фигура солдата, до которой руки у Жибе так и не дошли. Но сейчас на ее месте стояло какое-то странное и уродливое изваяние, сплошь залитое темно-коричневой краской.
— Солдат… — простонал дед. — Кто это сделал?!
Ответом ему было молчание.
Жибе молчал, потому что не знал, что сказать. А призрак не мог говорить с людьми.
Он мог только мучительно корчиться внутри своего убежища, ставшего для него новым гробом.
— Кто здесь? — озираясь, вскричал Огр.
— Не слушай его, девочка! — продолжала невидимая незнакомка. — Невозможно вернуть к жизни мертвых. Возможно ненадолго сделать их муатье — такими же полупризраками-полулюдьми, как эти несчастные дети, Люк и Клоди. Далеко не каждый способен разглядеть муатье, в этом ты сама могла убедиться. Одинокие, неприкаянные души, никем не видимые, они будут слоняться по деревням, с тоской глядя на свои дома, где живут другие семьи. Души этих детей давно уже встретились на небесах с душами их отцов и матерей. Если они обратятся в муатье, они вновь переживут горе и ужас разлуки — вечной разлуки! Это страшно… так же страшно, как то, что все новые муатье будут беспрекословно повиноваться воле Огра. А он обретет человеческое тело, тело отца твоих подруг, — и продолжит свои страшные дела, за которые ему дали прозвище Людоед!
— Кто здесь? — воскликнул Огр, озираясь. — Кто ты такая?!
— Ты должен меня помнить, барсук, — сказала девушка. — Однажды я тебе уже не дала завладеть этим человеком — не дам сделать это и теперь.
Огр издал сдавленное яростное рычание:
— Но что тебе до него? Ты тоже призрак, как и я. С каких это пор призраки вмешиваются в жизнь людей?!
— Я могу спросить тебя о том же, — усмехнулась девушка. — Разве ты не вмешиваешься в их жизнь? Но ты делаешь это по злобе. А я — по любви… Этот человек мог быть моим потомком, если бы на то была воля моей несчастной судьбы. Но он потомок того, кого я любила так, что не смогла пережить разлуки с ним. И я не позволю причинить ему вред!
— Ах, ты не позволишь… — с ненавистью протянул Огр. — Да кто ты такая, в конце концов? Назовись! Ну?
— Меня зовут Мирабель, — сказала девушка, и через Юлю словно электрический ток пропустили — так вздрогнули Люк и Клоди. Да и она, несмотря на страх, изумилась.
Мирабель! Неужели та самая, о которой здесь постоянно говорят?!
— Мирабель? — с издевкой повторил Огр. — Что-то я такое слышал… Красотка Мирабель! Ну что ж, Мирабель, если ты не позволишь причинить вред тому человеку, я причиню вред этим детям.
Он снова повернулся к Юле:
— Приведешь ко мне Мориса Верьера?
Она ничего не могла сказать, только слабо покачала головой.
— Не-ет? — протянул Огр. — Ну, тогда получай!
Схватил со стола желтую лягушку и нажал на рычажок.
Десятки мелких, сверкающих, необыкновенно красивых пузырей полетели к Юле.
И она, и дети, державшие ее за руки, замерли от ужаса. Вот сейчас, сейчас… вот сейчас пузыри облепят их — и на полу останутся валяться три куклы. Две убогие, кривые — а одна хорошенькая, с длинной косой, в розовой майке и белых шортах, в кармане которых спрятана маленькая красная звездочка, подаренная на счастье и победу.
Юля станет куклой! И никогда больше…
Она не успела додумать эту страшную мысль.
Пузыри уже почти коснулись ее, когда вдруг что-то словно вырвалось из ее груди. Это оказалась птица, которая загородила Юлю своими крыльями! А на помощь ей из темного угла выбежала девушка, одетая в белое платье. Она принялась разгонять пузыри, и золотые волосы реяли вокруг ее лица.
Пузыри лопались, не причиняя ей вреда.
Девушка била их ладонями, птица — крыльями, девушка топтала их, птица клевала… Это было похоже на волшебный танец!
Огр отшвырнул лягушку с опустевшим резервуаром, с ненавистью глянул на Мирабель и на птицу, которая опустилась на плечо девушки, и повернулся к Юле.
— Ну что ж, — проговорил спокойно, однако это спокойствие было страшнее, чем любой всплеск ярости. — Ну что ж… Последний раз спрашиваю — поможешь мне?
Юля снова покачала головой.
— Тогда послушай, что тебя ждет.
Теперь голос Огра звучал так задушевно, словно он собирался рассказать волшебную сказку.
— Как ты думаешь, почему Люк и Клоди так крепко держат тебя за руки? — вкрадчиво спросил Огр.
Юля пожала плечами, а Мирабель тихо ахнула. Птица всплеснула крыльями, словно в испуге.
— Ага! — злорадно усмехнулся Огр. — Твои защитники уже поняли, что тебя ждет. И от этого они не могут тебя защитить… Понимаешь, тот человек, которого муатье берут за руки, начинает видеть призраков и может пройти тропами призраков в самые тайные подземелья. Но если муатье отпустят его, он будет погребен здесь заживо. Он задохнется. Погибнет мучительной смертью! Понимаешь?
И мгновенно изменившимся, страшным голосом приказал:
— Клоди! Люк! ОТПУСТИТЕ ЕЕ РУКИ!
— Нет! — воскликнула Мирабель. — Не надо!
Юля в ужасе зажмурилась и изо всех стиснула ладони детей, пытаясь отдалить тот страшный миг, когда начнет задыхаться… но вдруг изумленно поняла, что Люк и Клоди и не думают ее отпускать, а держат так же крепко, как держали раньше.
Они ослушались своего повелителя!
В это время птица метнулась к Огру и принялась что было сил клевать в деревянную голову и бить по ней крыльями. Огр визжал и закрывал руками глаза.
— Бегите! — крикнула Мирабель. — Скорей за мной!
Ее белое платье замелькало впереди; дети, не размыкая рук, ринулись следом.
Коридор был гораздо теснее, чем тот, по которому они попали в лабораторию: здесь можно было двигаться только по одному, и все же дети как-то ухитрялись не отпускать Юлиных рук.
Позади слышались стоны Огра, но вот он торжествующе расхохотался, а потом раздался слабый птичий клик и сдавленный хрип.
Неужели храбрая птица погибла?!
Слезы так и хлынули из глаз Юли, но она не могла вытереть их…
Стены подземного хода сотрясались. Не было слышно ни звука, но Юля поняла: Огр нагоняет их!
Вдруг дети разом отпустили Юлины руки. Она закричала от страха, но вдохнула свежую рассветную прохладу!
Трава колыхалась прямо у ее лица. Журчала вода, звучали голоса, знакомые и незнакомые, слышался рокот мотора…
Что было сил Юля рванулась вперед, протискиваясь из какой-то сырой норы, и позвала из последних сил:
— Помогите!
И голоса людей, и еще слабый утренний свет словно бы нахлынули на нее!
— Это она! — закричала Лиза.
— Это ее голос! — закричала Таня.
— Она где-то здесь! — закричала тетя Марина.
— Вот она! Сюда! — закричал мсье Верьер.
Его руки вцепились в Юлины плечи и выдернули ее из земли.
— Как ты сюда попала?! — закричали все.
Лучи взошедшего солнца ударили Юле в лицо, и она крепко зажмурилась.
Ее тормошили Лиза, Таня, Рашель, Ксавье, еще кто-то, а тетя Марина изумленно повторяла:
— Как ты туда попала?
— Там механизм подачи воды в лавуар! — вторил ей мсье Верьер. — Зачем ты туда залезла?!
— Там даже табличка висит — вход воспрещен! — раздался недовольный мужской голос, и Юля приоткрыла глаза.
Перед ней стоял высокий человек в черной форме с желтыми полосами, в желтой каске.
Да ведь это пожарный! За его спиной видна была большая красная машина с включенными фарами, неподалеку — еще одна. Не выключенные фары казались тусклыми в солнечных лучах.
— Где-то пожар? — испуганно пробормотала Юля.
— Тебя по всей округе всю ночь ищут! — ответил мсье Верьер. — Никто не спит! Уже собрались воду откачивать из озера около лавуара! — Он махнул рукой. — Ты можешь объяснить, где была всю ночь и что вообще произошло?! Алекса с трудом привели в сознание. Он ничего не помнит, даже то, как ездил с нами на вид-гренье и приглашал вас на вечеринку. А ты?
— Я все помню! — воскликнула Юля.
И тут словно бы взрыв раздался. Земля в том месте, откуда только что вытащили Юлю, вспучилась, разлетелась — и оттуда выбрался жандарм Флажоле.
Огр…
Раздался общий крик — и тут же наступила тишина, словно людям враз заткнули рты.
Юля огляделась — и увидела, что на всех лицах застыло одинаковое пустое выражение.
Они видят только землю, разверзшуюся по непонятной причине! Они не видят Огра!
Его могут разглядеть только Юля и двое несчастных муатье, которые снова прижались к ней и теперь ждут кары за свое ослушание и побег.
Огр в тряпичном теле куклы Флажоле неуязвим для солнечного света — так же, как был неуязвим в теле барсука.
Что же делать? Как быть?!
Юля в панике посмотрела на мсье Верьера, но и его охватило то же оцепенение, что и прочих. И он, так же, как и прочие, не видел, что тряпичные руки Флажоле удлиняются, удлиняются — и тянутся к нему самому и к Юле.
Она хотела крикнуть — но не могла. Только смотрела на жуткие беспалые руки Флажоле.
И вдруг тоненькая золотоволосая девушка в белом платье выскользнула из лесного сумрака, окружавшего лавуар, на яркий солнечный свет, оттолкнула Флажоле, заставив его на миг опустить руки, крикнула отчаянно:
— Солдат!
И пропала.
Юля до боли в глазах всматривалась в танец солнечных лучей, но больше не видела Мирабель. Она исчезла, растаяла, ибо солнце было для нее губительно.
Она пожертвовала собой ради людей, поняла Юля, и была так потрясена, что даже забыла о слезах.
Прощай, красотка Мирабель…
Рассвет разгорался. Жибе безуспешно пытался отскрести краску с фигуры солдата, но вдруг вздрогнул и замер.
Почудилось — или впрямь долетел от лавуара девичий крик, отчаянный призыв на помощь:
— Солдат!
Почудилось — или впрямь фигура солдата содрогнулась?
Жибе растерянно обернулся к деду, который стоял, прижав руки к сердцу, и неотрывно глядел на статую.
— Дед, что это? — прошептал Жибе.
— Помоги ему! — вдруг вскричал старик.
И Жибе тихо ахнул, увидев, что гипсовая фигура зашевелилась, словно пыталась стронуться с места.
Ноги, за десятилетия вросшие в землю, повиновались с трудом, но наконец статуе удалось сдвинуть одну, потом вторую, сделать шаг, другой.
Жибе слышал скрежет арматуры, которая поддерживала гипсовое тело.
— Возьми его за руку! — приказал старик. — Веди к лавуару!
Жибе стиснул холодную гипсовую ладонь и потянул статую за собой.
Солдат шел, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, и сейчас впрямь напоминал медведя.
Напрямик из сада на нижнюю дорогу, ведущую к лавуару, можно было выйти за несколько минут, но никогда еще Жибе не преодолевал ее так быстро. Шаги статуи были огромны, и ему приходилось бежать со всех ног, чтобы указывать солдату дорогу.
И вот они перед лавуаром. Жибе увидел оцепенело стоявших людей. А напротив них возвышалась странная фигура в рост человека — с деревянной головой и красно-зеленым тряпичным туловищем, в черной двуугольной шляпе.
При виде этого существа Жибе сразу вспомнил театр «Гиньоль» и жандарма Флажоле. Только театральный Флажоле был маленьким, смешным и безобидным, а этот оказался страшен, и его длинные руки тянулись к Юле и Морису Верьеру.
«Бегите!» — хотел крикнуть Жибе, однако и им овладело то же мертвящее оцепенение, что и прочими.
Казалось, сама смерть смотрит сквозь эти нарисованные полустертые глаза!
И солдат, только что неумолимый и страшный, словно это и впрямь был лютый зверь, до срока поднявшийся из берлоги и готовый в клочки растерзать любого обидчика, вдруг замер, неуклюже, бессмысленно, незряче поводя руками и головой.
Флажоле отвернулся от людей — и длинные руки его обвились вокруг статуи, как змеи.
Ярость сорвала с места солдата, ярость помогла ему добраться до врага, но теперь он чувствовал себя как в тисках, которые сжимались все сильней и сильней. Солдат понимал, что это руки врага, что Огр хочет раздавить статую, чтобы лишить его защиты и отдать на растерзание солнечному свету. Он слышал, как трещат гипсовые бока, в то время как тряпичное тело, в которое поселился враг, неуклюжие руки статуи никак не могли поймать. Ведь солдат по-прежнему ничего не видел!
Юля с ужасом смотрела на противоборство странного существа, напоминающего медведя, и Огра. Она ничем не могла помочь противнику Огра и только глотала бессильные слезы, видя, что гибель его неминуема.
Внезапно Люк и Клоди, доселе жавшиеся к Юле и тихо радовавшиеся тому, что мучитель оставил их в покое, бросились вперед и прильнули к статуе с обеих сторон.
— Я вижу тебя, Огр! — торжествующе крикнул медведь, и Юля поняла, что он обрел эту возможность благодаря самоотверженности двух маленьких муатье.
Огр стиснул туловище солдата еще крепче — так, что от груди его напротив сердца отломился кусок гипса, — но и тот ухитрился схватить деревянную голову Флажоле и сжать что было сил. Черная двууголка свалилась, голова треснула, будто ореховая скорлупа. От этих усилий руки статуи тоже пошли трещинами.
Гипсовая оболочка грозила вот-вот развалиться, но она больше была не нужна солдату.
Он пошел в наступление, покинув свой последний окоп.
Призрак солдата вырвался из покореженного тела статуи, точно серая тень. Одновременно через трещину в деревянной голове Флажоле вылез призрак врага — черный, как злоба, которая его питала.
Две тени, одна светлей, другая темней, на миг перехлестнулись в ослепительном солнечном свете — и бесследно исчезли, уничтожив друг друга.
Тотчас растаяли, будто и не было их никогда, муатье Люк и Клоди, вернувшись в свое трагическое небытие.
Людей, которые толпились у лавуара, покинуло оцепенение. Вздохнув с облегчением, ничего не понимая, они с изумлением уставились на потрескавшуюся гипсовую коричневую фигуру, похожую то ли на солдата, то ли на медведя.
Это был русский солдат, которого звали Василий Медведев, но этого так никто и не узнал.
То, что произошло тогда в Муляне, объяснить оказалось невозможно, а потому для большинства все осталось тайной.
Алекс по-прежнему не помнил ни поездку на вид-гренье, ни вечеринку и был уверен, что его просто разыгрывают.
Юля сказала, что обиделась на танцующих, которые не обращали на нее внимания, пошла погулять к лавуару и там провалилась в какую-то нору. Может быть, это была нора какого-нибудь барсука, кто ее знает! Наверное, она всю ночь пролежала там без сознания и очнулась лишь на рассвете.
Вранье удалось тем лучше, что никто не видел поединка Огра и солдата. Никто не видел муатье…
Вернее, почти никто — кроме самой Юли, Жибе и старого Николя. Но все они скрывали правду. Юля и Жибе — потому что знали: им все равно не поверят, ну а старый Николя — потому что вообще был молчалив и нелюдим.
Как известно, взрослые очень ловко умеют называть невероятное простыми и обыденными словами. Общее оцепенение, которое внезапно охватило всех около лавуара, объяснили воздействием стресса, который жители Муляна испытали из-за Юлиного исчезновения, а потом из-за ее внезапного появления.
Но вот откуда взялась на нижней дороге около лавуара потрескавшаяся коричневая статуя — этого все же никто не мог объяснить, как ни старался! Однако ее решили никуда не переносить, чтобы вовсе не развалилась. Там она и осталась.
Жибе отчистил коричневую краску, замазал трещины, покрасил форму солдата в защитный цвет, сделал ему серебристые, словно бы седые волосы — и серые глаза. Когда стоишь напротив него, чудится, что черными отверстиями зрачков он смотрит тебе прямо в душу.
Дикие голуби частенько кружат вокруг него, а иногда садятся отдохнуть на его широкие плечи.
Все недоумевали, откуда однажды на пилотке солдата взялась маленькая красная звездочка.
Хотя на самом деле легко угадать откуда!