Самый маленький на свете зоопарк

Величие

Почтеннейший и достойнейший Мун-Джун Младший, чья мудрость пятикратна, великий координатор инь и ян, сын зайца и брат свиньи, свояк выдры, племянник змея и отец дракона, открыл ему все, что можно узнать о боли. За время учебы в «Школе волны, накатывающей с гор и затем отступающей» не осталось мускула, который бы он не порвал, сустава, который бы не вывернул, кости, которую бы не сломал, он резал ему кожу, выкалывал глаза, вырывал ногти, прижигал электрическим током тестикулы, вспарывал живот и смещал позвонки один за другим, точно костяшки домино. И все это Брюс вытерпел с ледяным хладнокровием, ставшим впоследствии краеугольным камнем его славы.

Его фильмы, его повадка молодого кота и смазливая мордочка, словно сошедшая с гравюры династии Хань (прямой нос, собранные на затылке волосы и три вертикальные морщинки между глаз, создававшие выражение сосредоточенной муки), принесли ему больше денег, чем он когда-либо мог надеяться. Достаточно денег, чтобы подписывать, не моргнув глазом, чеки с семью нулями, достаточно, чтобы перед ним ходили на цирлах в Национальном банке инвестиций (НБИ, 100–150 авеню Ганса-Иоахима де Бавьера, 25680, Женева), и, наконец, главное, — достаточно, чтобы заполучить в жены Кейт, великолепный образчик красоты по-американски (двадцать четыре года, волосы цвета нуги, лучистые газельи глаза, 175 сантиметров, 50 килограммов, исполнение Баха перед завтраком на белом лакированном рояле «Стейнвей», цитирование Джона Китса в подлиннике, диплом рыночного аналитика, полученный после двух лет в Калифорнийском университете, Лос-Анджелес). Короче говоря, после долгих лет ученичества, когда он терзал свое тело всеми мыслимыми способами и подвергал свой организм самым жестоким тяготам, Брюс жил теперь в роскоши и комфорте, включавших пенные ванны с травами, постельное белье из натурального шелка, светские вечеринки, слова любви и нежный шепот у огромного, во всю стену окна гостиной, коктейль «Космополитен» (шесть колотых льдинок — 4,5 мл водки — 2,5 мл «Куантро» — 4,5 мл клюквенного сока — сок половины лайма) для него и «Шелковый чулок» (шоколад в порошке — 3,5 мл текилы — 3,5 мл белого кофейного ликера — 10 мл сливок — 2 ложки гренадина — 4–5 льдинок) для Кейт. Над раскинувшимся внизу Лос-Анджелесом он показывал ей звезды и посвящал в тайны китайской астрологии (звезда Блохи, белый шлейф Журавля, бледное око Каракатицы…), а она открывала ему американскую культуру, говорила о басовой ноте звука мотора «Харлея Дэвидсона» модели «Найт Спирит 1967», о магнетической притягательности «Кольта-357 магнум», о Роне Л. Хаббарде, чье «Раскрытие и приумножение жизненной энергии у Homo sapiens» она штудировала без устали.

Кейт родила ему двух чудесных детей — самое дорогое, что у него было. Первый был мальчик девяти лет, которого он называл «Мой Маленький Разбойник», вторая — девочка семи лет, которую он звал «Мое Сокровище». Маленький Разбойник пошел в отца разрезом глаз и кошачьей грацией, но унаследовал от матери приторно-нежную американскую душу и потому предпочитал пластмассовых «экшен-мэнов» подвеске из нефрита, которую привез ему однажды Брюс из Гонконга. С Сокровищем же все было наоборот. Ей досталось длинное изнеженное тело матери и ее личико куклы Барби в волшебном домике, а от отца она унаследовала непрошибаемую волю и суховатый ум, который у людей, не знавших ее близко, мог создать ошибочное представление о дурном характере, тогда как на самом деле то был всего лишь, выражаясь словами отца, «дух хорька из старых времен, когда китайские династии царили над всей Вселенной».

Воплощение зла

За тысячи и тысячи километров от сахарного гнездышка Брюса чьи-то ноздри затрепетали от запаха больших денег семьи Ли, и четырех патриархов четырех триад (триады Древней Земли под покровительством кукушки, триады Бурного Моря под покровительством шершня, триады Горячего Ветра под покровительством медведя и триады Неугасимого Огня под покровительством квакши) посетила — редчайший случай — одновременно одна и та же мысль.

Было около 19 часов, 13 октября. Случившееся в небесах диковинное совпадение Марс-Меркурий-Плутон окутало Землю мощным электромагнитным полем. В бухте Су-Хи, на родине Старого Оленя, патриарха триады Неугасимого Огня под покровительством квакши, поднялась на небывалый уровень вода. Деревянный мост был затоплен, и гора черных водорослей росла перед дверью оружейника. В горах И-Хо, на родине Хромого Быка, патриарха триады Древней Земли под покровительством кукушки, в силу невыясненного геологического феномена разломилась скала, перекрыв дорогу к дому массажисток и гостинице, при которой помещались общественные бани. В плодородной долине Са-По, на родине Навозного Паука, патриарха триады Бурного Моря под покровительством шершня, полсотни бабуинов ночью потравили весь урожай риса и нагадили под окнами банка «Народный кредит». Наконец, в лесной глуши Си-Ю, на родине Смеющегося Эму, патриарха триады Горячего Ветра под покровительством медведя, пожар, вспыхнувший у корней пятисотлетнего дуба, в один день добрался до жилья и сжег дотла ресторан и швейную мастерскую.

И вот, в силу всего вышеизложенного, будучи в скверном расположении духа и под пагубным влиянием расположения планет, после демонстрации некоего фильма по каналу TRI, Хромой Бык, Старый Олень, Навозный Паук и Смеющийся Эму решили, что давно пора этому юнцу, без году неделя как перебравшемуся в Соединенные Штаты и жившему там едва ли не роскошнее маньчжурского императора, поделиться с ними своим богатством.

Искушение

Первую попытку предпринял Навозный Паук, патриарх триады Бурного Моря под покровительством шершня.

Навозный Паук был сморщенным старикашкой, кожей намного смуглее большинства китайцев, очень улыбчивым, ласковым со своими многочисленными внуками и известным беспредельной жестокостью к врагам. Он отрядил к актеру шестерых лучших своих людей. Все шестеро прилетели прямым рейсом Гонконг — Лос-Анджелес и прошли через таможню под видом группы автомехаников из Китая, приехавших осваивать ремесло на американских «седанах». Расположившись в верхних комнатах ресторанчика среди обширного ассортимента китайских деликатесов, они разработали план действий.

С наступлением ночи, воззвав к духу шершня и совершив восемьдесят ритуальных действий для открытия энергетических чакр, все шестеро выскользнули в темноту, подобно стайке смертоносных насекомых, и отправились на холмы Беверли-Хиллз, где дул в ту ночь северо-восточный ветер, предвестник удачи. Они вывели из строя систему сигнализации, через приоткрытое окно проникли в гостиную и бесшумно поднялись на второй этаж под равнодушными взглядами персонажей с полотен итальянских мастеров эпохи Возрождения, которые Кейт пыталась копировать в гуаши. Еще тише прокрались они в супружескую спальню, где хозяева почивали на простынях из голубого атласа и витал аромат пенистого геля «Черутти», которым пользовалась молодая женщина. Один из шестерых исключительно силой мысли сделал сухожилия на своей руке твердыми, как камни, и обрушил ее на беззащитно открытый затылок Брюса.

От движения воздуха проснулась Кейт и хотела было вскочить. Ее окружили трое, четвертый приставил к горлу нож и прошептал ей на ухо: «Твой сын у нас. Если хочешь увидеть его живым, пусть твой муж выплатит нам тридцать три процента от своих доходов без вычета налогов. Поняла? Тридцать три процента!»

Хладнокровие

Брюс не стал звонить в полицию. Китайские дела должны решаться между китайцами. Под воздействием боли и волнения сказались долгие годы тренировок на выносливость к страданию в любой форме и его синапсы закрылись наглухо, подобно морским ракушкам в садке, потревоженным приближением краба. Он решил не поддаваться на шантаж, сидеть в гостиной и ждать. Кейт билась в истерике: «Твою мать! Ты что, спятил? Они что угодно могут с ним сделать, мать твою! Я не переживу…»

Супруги дождались телефонного звонка, и мужской голос приказал актеру поторопиться с выплатой. Прошло несколько дней, прежде чем им позвонили снова и дали послушать голос Маленького Разбойника, который хныкал, что «его здесь обижают» и что он «хочет домой».

Брюс не дрогнул, остался сидеть в кресле в гостиной и сделал дыхательные упражнения, чтобы замедлить ритм работы сердца. Прошло еще несколько дней, в течение которых Кейт непрерывно плакала, и они получили аптечную коробочку из-под берушей с отрезанным пальчиком Маленького Разбойника. Брюс не дрогнул, хоть пальчик, хоть что, он умел загонять боль очень глубоко, в скважину, прорытую в сердцевине сердца. Они не получали никаких известий десять дней. Кейт похудела на шесть кило, спала в общей сложности шесть часов, и то благодаря снотворному, прописанному ей семейным врачом. Брюс же оставался воплощением невозмутимости, с гладким лицом, блестящими волосами и крепкими мышцами. Они получили посылку с головой сына в большом пищевом контейнере Hipperware, запакованном в алюминиевую фольгу. Кейт взвыла.

Она выла три дня без перерыва, а потом сказала Брюсу, что сходит с ума, она чувствует, она этого не переживет. Брюс ответил, что надо быть сильной, ради него, ради них, ради Сокровища, что даже самые глубокие раны со временем затягиваются, что отныне он будет ей защитником и что Маленький Разбойник оттуда, где он сейчас, наверняка смотрит на родителей и надеется, что им хорошо. Семейный врач прописал успокоительное, хорошо не стало, но все же постепенно чета Ли попыталась наладить жизнь.

Настойчивость

Вторую попытку предпринял Старый Олень, патриарх триады Негасимого Огня под покровительством квакши. Старый Олень, невзирая на преклонный возраст, сохранил внушительную мускулатуру и недюжинную силу. Поговаривали, что здоровьем своим он обязан некому зелью, приготовляемому из яичников кита. Это вполне могло быть правдой, притом что в свои без малого сто три года он запросто открывал бутылки с кока-колой зубами и гнул стальные прутья диаметром до сантиметра.

Он послал на дело собственного сына. Это был тощий и весьма уродливый человечек, которому отец даже не дал имени, воспитывал по-спартански, бил каждый день закалки ради, измывался, как мог, чтобы разжечь в нем ненависть, и отдал на выучку лучшим мастерам высокого искусства смерти из-за угла. В общем, сын Старого Оленя, Человек-без-Имени, чья душа была очагом пылающей ненависти, прибыл в аэропорт Лос-Анджелеса по фальшивым документам эксперта-бухгалтера, полный решимости выколотить из Брюса тридцать три процента его доходов без вычета налогов.

Человек-без-Имени выбрал себе штаб-квартирой сырую пещерку-трещину в опоре автомобильной развязки. В тепле он не нуждался, в комфорте тоже, питался травой, пил дождевую воду и ждал своего часа, подобно бактерии в африканских болотах. Два дня он концентрировался, не замечая рева машин, проносившихся над его головой, не замечая крыс, пробегавших по его лицу, а потом, почувствовав, что готов, отправился на виллу Ли.

Было за полдень, над городом веял ветер из пустыни, точно включили горячий фен, индекс Доу Джонса проявлял тенденцию к снижению, в Токио индекс Никеи стремительно падал, только в Париже САС40 держался вопреки стихиям. Человек-без-Имени все это видал в гробу точно так же, как свою первую жертву. Добравшись до места, он притаился за кустом можжевельника, откуда мог видеть через большое окно, что делают хозяева в гостиной. Человек-без-Имени укрепил свою душу до того, что она стала тверже и холоднее полярной льдины, после чего обошел дом, чтобы попасть под окно комнаты Сокровища. Оказавшись там, Человек-без-Имени повернул вспять свой электронейронный поток, временно изменил молекулярную структуру своей печени, превратив ее тем самым в маленькое антигравитационное устройство, и поднялся до второго этажа благодаря известной не одно тысячелетие технике левитации.

От легкого движения воздуха, вызванного Человеком-без-Имени, сработал тревожный сигнал в голове у Сокровища, и девочка села в постели. Она спала после обеда, ей снились кошмары, что-то про отрубленные головы и тигров. Она хотела было встать и в этот самый миг увидела его прямо перед собой, плюгавого и безобразного, с протянутыми руками, готовыми схватить ее.

Материнская любовь

Брюсу пришлось быть твердым с Кейт. Она завывала «доченька, доченька моя, они похитили мою доченьку. Ты должен заплатить. Я не допущу, чтобы ее убили, я не допущу, чтобы ее хоть пальцем тронули. Пусть ее вернут, пожалуйста, сделай же что-нибудь!» У Брюса был на месте мозга мешок камней, все его чувства одеревенели и заледенели. Он напомнил себе правило, которое преподал ему когда-то Мун-Джун Младший, «боль, как физическая, так и душевная, — твой злейший враг». Так он и сидел в большом кресле в гостиной, упершись взглядом в мазок пыли на белой стене, фильтруя сквозь уши децибелы воплей жены.

Телефонным звонком Брюса известили, что его дочь в руках похитителей и что он получит ее назад, только когда выплатит тридцать три процента своих доходов без вычета налогов. Брюс ответил «нет», вернулся в большое кресло в гостиной и снова сфокусировал взгляд на том же мазке пыли.

Супруги получили по почте фотографию, на которой Сокровище со страхом взирала на что-то, оставшееся за кадром. Брюс продолжал смотреть в стену, продолжал укреплять свой дух штабелем кирпичиков из титана и сумел стереть стоявшее перед глазами лицо Сокровища, на котором был написан ужас.

Через неделю Кейт превратилась в собственную тень. Она побледнела и исхудала, глаза ее покраснели и распухли, одеваться она перестала, бродила по дому в грязном пеньюаре, опустошала бар и блевала в туалете разноцветными жидкостями.

Они получили посылку с сердцем Сокровища, маленьким кровавым комочком, который Брюсу не составило труда опознать.

Наитие

Хромой Бык знал, что еще можно сделать. Хромой Бык всегда знал, что делать, ум его обладал кристальной ясностью, он никогда не ошибался, его интеллектуальный коэффициент не уступал кеплеровскому, его чутье было сравнимо с измерительным инструментом квантовой точности, в общем, Хромой Бык был гений в чистом виде.

Прежде чем принять решение, он уединился в тесном кабинетике в своем доме на краю деревни и погрузился в глубокую медитацию, после чего вызвал свою старшую сестру.

Его старшая сестра была так стара, что глаза ее видели лишь на несколько сантиметров, она была так стара, что суставы ее могли совершать лишь слабенькие и очень осторожные движения, дабы не сломаться, так стара, что даже голос ее походил на древнюю запись в технике моно. Однако этот усохший сморщенный лимон, эта крошечная старушонка, существовавшая под постоянной угрозой разрыва сухожилий, эта дряхлая развалина, коснись пальцем — рассыплется, слыла, наверное, самой опасной особой на всем Дальнем Востоке. Чем же была так страшна сестра Хромого Быка? Тем, что уже много лет, а может быть, и столетий, она владела языком растений. Она разговаривала с ползучими лианами и ядовитыми цветами, с деревьями и травами. Она разговаривала с бутонами и почками, которые повиновались ей беспрекословно, как послушные дети, с колосьями, которые слушали ее внимательно, как служебные собаки; она могла указать вишневому саженцу, как расти, куда пустить корни, сколько принести плодов и когда, тюльпаны и бегонии, васильки и маки, маргаритки и одуванчики были ее друзьями и наперсниками.

Она прилетела в Лос-Анджелес с фальшивыми документами советницы по общественным связям и сняла на три дня номер со всеми удобствами в отеле «Хайатт Редженси». Было начало весны, и она чувствовала повсюду, как ветер разносит пыльцу и текут, пробуждаясь, соки. Три дня она отдыхала, принимала душистые ванны, смотрела по телевизору мультфильмы, потом, почувствовав, что час настал, заказала такси и покатила в Беверли-Хиллз.

Тайна

То, что произошло далее, не поддается человеческому разумению. Кейт на террасе дышала свежим воздухом по предписанию семейного врача, как вдруг откуда-то из сада на нее повеяло каким-то противным приторным запахом. Она встала, оглянувшись, посмотрела через окно гостиной на Брюса, который все так же сидел в большом кресле, устремив взгляд в стену, и направилась к клумбе рододендронов, пахло как будто оттуда. Она нагнулась, запах стал сильнее и еще противнее. Кейт провела руками по распустившимся цветам и ощутила в кончиках пальцев покалывание, легкое, едва ощутимое, приятное. Покалывание распространилось на руку, потом на все тело. Цветы перед глазами слились в большое оранжевое пятно. Она потеряла сознание.

Брюс только через несколько часов заметил, что Кейт исчезла. Он оторвался от созерцания стены, сходил в туалет и, нигде не увидев жены, позвал ее раз-другой, «Кейт? Кейт?» Поднялся в комнаты покойных детей, «Кейт? Кейт?» Заглянул в кухню, «Кейт? Кейт?», в столовую, в гараж Никого. Только следы в саду, которые привели его к клумбе рододендронов с неприятным запахом. Там следы обрывались, «Кейт? Кейт?» Цветы ничего ему не сказали. У него было такое чувство, будто они отводят взгляд.

Прошло три дня, и он получил по почте видеокассету «Бетамакс». Кейт на фоне кирпичной стены обращалась к нему с явно заученным наизусть текстом: «Ты, олух царя небесного, если ты не заплатишь тридцать три процента от твоих доходов без вычета налогов, меня будут бить и насиловать, пока я не умру. Тридцать три процента без вычета налогов».

При виде искаженного лица жены Брюс почувствовал, как что-то в нем перевернулось, ощутил внутри глухую холодную боль, бездонную расселину, из которой доносились стоны его погибшей семьи. Он выключил телевизор и встал у большого, во всю стену, окна. Дом был безмолвен, как древняя египетская гробница. Он постоял немного, устремив глаза в пустое небо, и испустил крик, вырвавшийся из глубины нутра, страшный крик, в котором смешалось много разных чувств, ему самому непонятных, крик смертный и горестный. После этого он почувствовал себя до странного пустым.

Пустым, но ему стало лучше, и он вернулся на диван в гостиной, устремил взгляд в стену и стал вспоминать почтеннейшего и достойнейшего Мун-Джуна Младшего и все его уроки. Мало-помалу то, что перевернулось, встало на место, расселина сомкнулась и стоны смолкли.

Спустя неделю Брюс получил по почте еще одну кассету «Бетамакс» с другой записью на фоне той же кирпичной стены, где на протяжении двухсот сорока минут Кейт били и насиловали, пока она не умерла.

Глупость

Смеющийся Эму, патриарх триады Горячего Ветра под покровительством медведя, внимательно наблюдал за тремя неудачами трех других патриархов трех остальных триад и сделал соответствующие выводы, исходя из которых, намеревался действовать.

Смеющийся Эму был самым молодым из патриархов, и это было единственным его достоинством. Он не отличался особым умом, не имел большого влияния и не обладал даже тенью намека на политическое чутье. То есть у Смеющегося Эму не было ни одного из качеств, необходимых, чтобы стать патриархом триады, и, по логике вещей, он должен был бы всю жизнь гнуть спину на уборке сладкого картофеля или ходить за плугом на рисовых полях, если бы не то обстоятельство, что был он, наверное, самым везучим человеком в своем поколении. Ему повезло покинуть родную деревню, повезло стать патриархом, повезло избавиться от врагов, повезло уцелеть после полусотни покушений на его жизнь, и он знал, он был совершенно уверен, что ему повезет получить тридцать три процента доходов без вычета налогов с этого жилистого пидора Брюса Ли.

Смеющийся Эму вылетел первым рейсом Кантон — Лос-Анджелес и прошел через таможню по своим собственным документам, но ему опять повезло и он ни у кого не вызвал подозрений. Он отправился в отель «Хилтон», где ему удалось снять апартаменты «Амбассадор» по цене обычного номера. Он принял душ, прослушал старую запись Стинга по внутреннему каналу отеля и под вечер отправился на холмы Беверли-Хиллз, на некогда счастливую виллу Ли, которая теперь превратилась в мрачнейшую дыру.

Смеющемуся Эму повезло застать Брюса не в себе, в полукоматозном состоянии под действием убойной дозы снотворных и успокоительных, прописанных в свое время семейным врачом. Смеющийся Эму втащил бесчувственное тело на второй этаж, заволок в ванную и пристегнул наручниками к ножкам ванны от Филиппа Старка. Он направил в лицо Брюса мощную струю ледяной воды, повторяя «проснись, ну же, сукин сын, просыпайся!» Брюс закашлялся, поморщился, «прекратите, прекратите же, мать вашу!» Он открыл глаза и увидел лицо патриарха. Тот улыбался. Ласковым голосом, словно обращаясь к котенку, патриарх сказал ему: «Я хочу всего-навсего тридцать три процента твоих доходов без вычета налогов. Я не так уж много прошу, сущий пустяк, верно? Мне достаточно твоего обещания, ты только скажи „обещаю“, и я оставлю тебя в покое, идет?»

Брюс научился выносить все на свете, все самое страшное, все самое гнусное. Научился он и заменять в чрезвычайных ситуациях свой мозг булыжником. Почти помимо своей воли, как бы рефлекторно, он произнес слова «пошел ты на хер, мудак!»

Смеющемуся Эму не повезло на этот раз, не повезло впервые в жизни, это было так ново для него, что причинило почти физическую боль, точно увесистая затрещина. Он подумал, что если кто-нибудь об этом узнает, если проведают, что ему не повезло, все может полететь в тартарары, его власть, его триада, все абсолютно. Он должен сломать этого человека, заставить его растечься, как обезжиренный йогурт, превратить его в слизняка в человеческом обличье, и он это сделает. Из аптечного шкафчика он достал Брюсову бритву «Уилкинсон», приговаривая «ну погоди, сволочь, ну погоди, я тебе покажу».

Прошло пять минут, а Брюс, к его несказанному изумлению, и бровью не повел. Смеющийся Эму так этому изумился потому, что обычно, когда он перерезал сухожилия у своих врагов, те, все до единого, начинали рыдать, и умолять, и обещали ему все, что угодно.

Несчастье

Это стало концом карьеры Брюса. Поскольку он был теперь неспособен сделать ни единого мало-мальски приемлемого движения перед камерой, на студии ему велели исчезнуть, сменить имя, уехать, взялись снабдить его липовой легендой, обещали выплатить неустойку, лишь бы он убрался с глаз долой. Одинокий и хромой, он долго искал себя по роскошным отелям, цены на апартаменты в которых съели почти все его состояние. Пытаясь обрести душевный покой он стал на недолгое время прихожанином Саентологической церкви, которую так любила Кейт. Там еще пощипали его скудные капиталы и, когда нечем стало платить за сеансы очистительной сауны, он был вынужден уйти из общины. После этого он обратился к облегченной йоге и ее учителю Дипаку Чопре. Он прошел курс в Сан-Диего и за последние две тысячи долларов получил диплом посвященного. Несколько недель он бродил по городу, спал на автостанциях, ел из мусорных баков при фаст-фудах, грезил о Кейт, Маленьком Разбойнике и Сокровище, об утраченном счастье. Из последних сил он позвонил одному дальнему кузену, который держал маленькую фирму по торговле электронным оборудованием где-то на севере Франции. Тот выслал ему немного денег и билет на самолет.

После десятичасового перелета Брюс оказался в сыром и сером предместье и поселился в крошечной квартирке кузена, который через пару недель посоветовал ему заняться преподаванием облегченной йоги. Он оборудовал для этой цели гараж и оброс клиентурой из старых дам в трико, благодаря которым смог вносить свою лепту в квартирную плату и прочие расходы.

Прошли годы, грез стало больше, они стали ярче, образы зачастую преследовали его на протяжении всего дня. Он чувствовал, что жизнь утекает сквозь пальцы, смотрел, как она проходит, ничего не делая, ни о чем не думая, без печали и без радости. Время от времени по телевизору шел какой-нибудь фильм с ним, но он себя не узнавал. Это было в другой жизни. В другом мире. Прошли еще годы, и теперь уже они выветривали его память. Вымывали, изглаживали образы и голоса, не дававшие ему покоя, и сделали наконец такой же чистой и нетронутой, как только что выпавший снег.

Дождливой зимой, которая никак не кончалась, после урока йоги в гараже он пришел в квартирку кузена. Вдвоем они молча поужинали и убрали со стола. Брюс вымыл посуду, а потом, в гостиной, где шел по телевизору футбольный матч второй лиги, сказал: «Знаешь, теперь я счастлив».