Самый мрачный рассвет

Я также знал, что не было ни одной чёртовой вещи, которую бы я не сделал, чтобы удержать её.

Глава шестнадцатая

Шарлотта

Томная и обнажённая, я сидела у него на коленях, когда его толстый член начал размягчаться у меня внутри. Когда я приехала в Портерхаус, отчаянно желая, чтобы он остановил весь мир для меня, думала, что моя ночь закончится не так. Хотя, когда руки Портера обнимали меня, защищая, его большое тело было на одном уровне с моим; его тепло поглощало, даже когда холод окутывал мою кожу, я ни о чём не жалела.

Он поцеловал меня в щёку и крепко сжал.

— Я не использовал презерватив.

Я просунула руки между нами и придвинулась ближе.

— Я на противозачаточных.

— Хорошо, — выдохнул он, прежде чем снова поцеловать меня.

А потом Портер сделал то, что делал лучше всего. Он делал вещи настолько очаровательно неловкими, что я не могла не чувствовать себя непринуждённо.

— К твоему сведению, я никогда не занимался сексом на этом диване. — Он помолчал. — И, честно говоря, я понятия не имею, почему почувствовал необходимость сказать тебе об этом. Но почему-то это казалось необходимым.

Моё сердце увеличилось, по крайней мере, в два раза в груди, и не потому, что я обрадовалась новости, что именно я окрестила его диван. А скорее потому, что из моего горла вырвался громкий смех — такой, который наполняет вас эндорфинами до истерики. Именно это и произошло, когда я упала на бок, волны смеха захлестнули меня.

А потом Портер присоединился ко мне.

Он смеялся и раньше, но не так. Этот смех был грубым и богатым, от природы мужественным, но всё же умудрялся звучать по-мальчишески беззаботно.

— О, ты думаешь это смешно? — спросил он, его тело накрыло меня сверху, его руки потянулись к моим бокам, где он начал щекотать меня.

Я завизжала и закрутилась в объятиях Портера, когда он прижал меня к полу, те же самые пальцы, которые всего несколько минут назад умело работали между моих ног, теперь танцевали по моей коже, разжигая веселье.

Мой смех становился всё громче, пока слёзы не покатились из глаз.

Так вот каково это — жить.

— Я не могу дышать, — засмеялась я, и его мучающие руки, наконец, остановились.

Портер сел, и я перевернулась на спину, положив ноги ему на колени. А потом его чертовски одарённые пальцы начали гладить мои бёдра вверх и вниз, пока мы оба переводили дыхание.

— Думаешь, кто-нибудь слышал, как мы занимались сексом? — спросила я.

Портер одобрительно хмыкнул и добавил.

— Не волнуйся. Я их всех уволю.

Я снова рассмеялась, но он не присоединился ко мне.

— Шарлотта? — позвал он.

— Да, детка?

— Что будет, когда я включу свет?

У меня засосало под ложечкой.

— Честно говоря, не знаю.

Он скользнул рукой вверх, пока не нашёл мою, а затем переплёл наши пальцы. Я не могла разглядеть его лица, но почувствовала, как он повернул голову и посмотрел на меня.

— На улице ещё темно.

Я сжала его руку.

— Тогда думаю нам лучше сделать это.

Портер не сказал больше ни слова, когда убрал мои ноги со своих колен и поднялся на ноги. Я с восхищением наблюдала, как его высокий силуэт направляется к двери. Слабый свет снизу осветил его ровно настолько, чтобы я увидела, как его рука потянулась к выключателю на стене.

— На улице ещё темно, — повторил он. — Искусственный свет не считается.

Я ухмыльнулась.

— Я не собираюсь исчезать, Портер.

Он вздохнул.

— Видишь ли, я в этом не уверен.

А потом Портер включил свет.

Боль взорвалась в моих глазах, когда я закрыла их, чтобы дать им время привыкнуть. После нескольких неудачных попыток мне, наконец, удалось открыть веки.

Он по-прежнему стоял в другом конце комнаты, но глаза его были закрыты, и он качал головой.

— Портер? — прошептала я.

— Я, чёрт возьми, знал это. — Его пресс восхитительно напрягся, когда он запустил руку в волосы.

— Что? — спросила я, садясь.

Его веки открылись, жар исходил от его пронзительных голубых глаз, когда они прошлись по моему телу.

— Мне не следовало выключать этот грёбанный свет, — он вздёрнул подбородок, его губы дрогнули. — У меня такое чувство, что я пропустил чертовски интересное шоу, — потом он подмигнул — так чертовски сексуально.

Я прикусила губу, чтобы подавить смех.

— У света определённо есть свои преимущества. — Я позволила своему взгляду скользнуть вниз к его пальцам, затем обратно к его глазам, где я ответила на его подмигивание. — Ты очень голый, — сказала я, поднимаясь на ноги.

Портер усмехнулся.

— Ты тоже.

Мои губы изогнулись в улыбке, когда я приблизилась к нему, его глаза потемнели.

Остановившись перед ним, я положила руку ему на грудь.

— Ты. Великолепен.

Обняв меня за талию, он наклонился, коснулся губами моих губ и повторил:

— Ты тоже.

А потом Портер поцеловал меня, горячо и жестко, стирая улыбку с моего лица, в то же самое время, посылая жар между моих бёдер.

Я приподнялась на цыпочки, чтобы углубить поцелуй, но он поднял голову и приказал:

— Надень штаны. Тебе нужно помыться, а у меня здесь нет ванной.

Портер отпустил меня и направился к шкафу за своим столом, его задница была великолепно выставлена на показ.

Я уставилась на него без тени смущения. У него была действительно хорошая задница, и она прилагалась к действительно мощным бёдрам снизу, действительно изящной и была определённо лучшей.

Это был фантастический вид, и я воспользовалась им в полной мере.

— Маленький? — спросил он, не оборачиваясь.

— Что? — переспросила я у его задницы.

Портер повернулся ко мне так быстро, что я не успела отвести взгляда.

Теперь я смотрела на его член. (Должна отметить, что это тоже было приятное зрелище. Длинный и толстый, даже если и висел у него между ног).

Я подняла на него глаза и увидела, что он ухмыляется.

Мои щёки вспыхнули, но я пожала плечами и посмотрела на потолок.

— Прости. Это всё освещение.

На его лице появилась широкая улыбка.

— Какого размера футболки ты носишь, милая?

— О. Да, маленький.

Он достал из высокой стопки черную, аккуратно сложенную футболку с логотипом Портерхауса и закрыл дверцу. Его босые ноги шлёпали по паркету, когда он направился обратно ко мне.

— Подними руки, — сказал он, собирая ткань вместе, чтобы открыть горловину. Он не стал ждать, пока я подчинюсь, и надел её мне на голову.

— Сначала мне нужно надеть лифчик, — возразила я.

— Он мокрый, — произнёс Портер, натягивая футболку на мой торс, так что мне пришлось бы или просунуть руки в отверстия или прижать их к бокам.

— Высохнет.

Он поцеловал меня в лоб и просунул руки между нами, чтобы ущипнуть сосок.

— И когда это произойдёт, ты сможешь надеть его обратно.

Я задохнулась и качнулась в его сторону, схватившись за его бицепс для равновесия.

— Давай же. Одевайся. У меня меньше семи часов до восхода солнца. Я отвезу тебя кое-куда.

Я удивлённо уставилась на него.

— Что? Куда?

Портер снова поцеловал меня и ушёл, бормоча:

– Кое-куда.

Я немного поплакала про себя, когда он натянул штаны, но потом начала делать то же самое. Когда мы оба оделись, Портер взял меня за руку и повёл через ресторан в ванную. К счастью, мне не пришлось встречаться с кем-либо из его сотрудников, так как, похоже, они закончили подготовку к закрытию во время нашего маленького воссоединения.

После того, как я закончила свои дела в ванной, Портер снова взял меня за руку и повёл к задней двери, где я осталась его ждать, пока он всё запирал и ставил на сигнализацию.

Дождь всё ещё шёл, когда мы подбежали к его чёрному «Chevrolet Tahoe», припаркованному у задней двери. Портер открыл дверь, и я быстро скользнула внутрь. Затем я хихикнула, наблюдая, как он пытается прикрыть голову, пока обходил капот и подходил к водительской двери.

— Завтра я куплю раскладной диван в свой офис и грёбаный зонтик.

Я рассмеялась, и он одарил меня ослепительной улыбкой.

— Итак, куда мы едем? — спросила я, пристёгиваясь и поворачиваясь к нему боком.

Дьявольский блеск появился в его глазах, когда он объявил:

— Мы… собираемся угнать машину.

Я скривила губы, и мои брови сошлись на переносице.

— Хм… зачем?

Поймав мой взгляд, он поставил внедорожник на заднюю передачу и нагло прошептал.

— Потому что мы можем, — он помолчал, — а ещё потому, что я вдруг почувствовал себя не в своей тарелке после того, как увидел твой BMW, припаркованный у входа.

Я расхохоталась и проследила за его взглядом, когда он повернулся на сиденье, чтобы посмотреть в заднее окно.

И тут мой смех оборвался.

В центре заднего сиденья было прикреплено розово-фиолетовое автокресло. Мой желудок сжался, когда я посмотрела на него. Стакан-непроливайка находился в держателе, а одинокая Барби была случайно брошена на сиденье рядом с ним.

Я не сходила с ума, не проживала свою жизнь, притворяясь, что детей не существует. Я видела их каждый день. В продуктовом магазине. В ресторанах. Катающихся на велосипедах в моём жилом комплексе. По большей части я их игнорировала. Самосохранение и всё такое.

Но это автокресло было как слон весом в десять тысяч фунтов в комнате со мной и Портером.

Дочь Портера сидела на этом месте, скорее всего, распевая песни и смеясь над банальными шутками отца. Его сын, вероятно, сидел рядом с ней, закатывая глаза и делая вид, что он слишком крут, чтобы общаться с ними. Всё это время Портер сидел на водительском месте, украдкой поглядывая на своих детей в зеркало заднего вида.

— Шарлотта? — позвал он, отвлекая моё внимание от заднего сиденья.

Я моргнула и поняла, что он остановился на полпути от места парковки. Покачав головой, я попыталась прийти в себя, но мой взгляд всё время возвращался к тому сиденью.

— Посмотри на меня, — настаивал Портер, нежно взяв мою руку в свою, и положив её себе на бедро. — Что случилось?

Я зажмурилась и пискнула.

— Просто здесь действительно ярко, Портер.

Его рука отпустила мою и обвилась вокруг моей шеи, после чего он притянул меня к себе, пока наши лбы не соприкоснулись.

— Хорошо. Ты не против, если я поведу твою машину?

Я кивнула, прижавшись лбом к его лбу.

Его мягкие губы приблизились к моим, сильно прижавшись, прежде чем он сказал.

— Держись крепче, милая.

И я сделала так, как он просил. Ему потребовалось всего пятнадцать секунд, чтобы обогнуть здание и добраться до моей машины, но я вцепилась в его руку, как будто он был единственным, кто не давал мне уплыть. Я старалась не торопиться, как только он припарковал машину, но подозревала, что потерпела неудачу, учитывая, что я уже сидела на пассажирском сиденье, прежде чем Портер выключил зажигание на своём внедорожнике.

Я молча проклинала себя за то, что оказалась такой дурой, когда он забрался внутрь и отодвинул водительское сиденье, чтобы разместить свои длинные ноги.

Меня охватило смущение.

— Мне очень жаль. Я…

Я замолчала, когда моя задница внезапно оторвалась от кожи. Моё бедро отскочило от руля, а ноги запутались в переключателе передач, Портер не прекращал тащить меня, пока моя задница не оказалась у него на коленях.

— Полчаса, — констатировал он, как ни в чем не бывало. — Я каждый день езжу на работу на полчаса дольше, чтобы не ехать через мост.

Моё сердце воспарило, и я подняла на него глаза.

— Я изменяю нашу сделку, Шарлотта. Никаких вопросов. Никакого осуждения. Никакого притворства. — Он поцеловал меня и закончил. — Никаких извинений.

Моё лицо сморщилось, как бывает, когда ты сдерживаешь слезы.

— Ты такой удивительный мужчина.

Портер ухмыльнулся.

— Значит, ты больше не считаешь меня серийным убийцей?

— Не серийным убийцей, но ты предложил грандиозный угон автомобиля, так что думаю, преступный путь всё ещё имеет высокий шанс.

Его ухмылка увеличилась, и он усадил меня обратно на место, приказав.

— Пристегнись, Лютик.

Я последовала его указаниям, и когда он выехал со стоянки, я была той, кто взяла его за руку.

Глава семнадцатая

Шарлотта

У меня отвисла челюсть, когда Портер свернул на длинную, усаженную дубами подъездную дорожку, на горизонте появилась огромная, белая усадьба Старого Юга. У неё были великолепные верхние и нижние витиеватые крылечки, от которых у меня потекли слюнки, и кирпичная подъездная дорожка, которая почти требовала, чтобы вы заполнили её гостями.

— Это твой дом? — выдохнула я, поддавшись вперёд, чтобы лучше видеть плакучие ивы по обе стороны дома.

Он усмехнулся, поднёс мою руку к губам и поцеловал костяшки пальцев.

— Жаль разочаровывать, но нет.

— Тогда, где же мы?

Он ухмыльнулся и отпустил мою руку, чтобы выключить машину.

— Где-то.

— Есть шанс, что меня арестуют за то, что я здесь? — спросила, открывая дверь машины.

По дороге дождь перешёл в мелкую морось. За прошедшие пятнадцать минут мы с Портером почти не разговаривали. Он украдкой поглядывал на меня, и каждый раз на его губах появлялась улыбка. И я вцепилась в его руку, оплакивая тот момент, когда мне пришлось смириться.

— Небольшой.

— Фантастика, — невозмутимо ответила я.

Портер подошёл и обнял меня за плечи, притягивая к себе. Потом поцеловал в макушку.

— Расслабься. Это дом моего брата. Нас не арестуют, но мы обязательно вломимся. — Он отпустил меня, взял за руку и потащил за собой.

Я бежала, чтобы не отстать, пока он поднимался по ступенькам. В доме было темно, но когда мы подошли к входной двери, на крыльце зажегся свет, напугав меня до смерти.

Портер засмеялся, полез в карман и вытащил бумажник.

— Остынь. Его нет дома. Если бы это было так, всё это место было бы освещено, как Тайм-Сквер. Клянусь, этот человек не способен выключить свет. — Он вытащил один-единственный ключ и передал мне бумажник. — Держи это.

Я кивнула, и когда взяла из его рук потрепанный коричневый бумажник, меня осенила мысль.

Замок щёлкнул, и он украдкой толкнул дверь, но остановился и уставился на меня, не входя.

— Ты взяла деньги из моего бумажника?

— Да, — кратко ответила я, засовывая кучу двадцатидолларовых банкнот в задний карман, прежде чем вернуть ему бумажник.

Он моргнул.

— У тебя мало наличных?

Я покачала головой.

— Неа.

Он снова моргнул, его губы начали поддёргиваться.

— Так почему ты меня обкрадываешь?

— О, я тебя не обкрадываю, — ответила я, заглядывая в приоткрытую дверь и оглядывая тёмное фойе. — Я забираю то, что ты мне должен.

— Что я тебе должен? — недоверчиво повторяет Портер.

У меня было такое ощущение, что дом был также великолепен внутри, как и снаружи. Я почти ничего не видела, кроме каменной лестничной площадки, упирающейся в тёмный паркетный пол. Потолки были высокими, я едва могла разглядеть захватывающую дух лестницу, от которой у Скарлетт О’Хара пошла пена изо рта.

Широко распахнув дверь, совершенно забыв, что я вторглась на чужую территорию, я шагнула внутрь.

— Прости. Но за что я тебе должен деньги? — спросил Портер у меня за спиной.

— За усовершенствование системы безопасности, — рассеяно ответила, глядя на массивную хрустальную люстру над нами.

Его рука опустилась на мою поясницу, когда он встал рядом со мной и заставил посмотреть ему в глаза.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — прошептал Портер, и в его глазах заплясали весёлые искорки.

— После того, как ты ворвался в мой кабинет несколько недель назад, Грэг и Рита настояли, чтобы мы поставили замок на входную дверь. Теперь, администратор должна пускать тебя через заднюю дверь. Установка стоила больше тысячи, так что можешь считать это своим авансовым платежом.

Портер рассмеялся и положил руки мне на задницу. Одна из них проникла в задний карман, и я почувствовала, как он достаёт деньги.

— Ты забываешь, дорогая, что ворвалась в мой офис сегодня вечером. И хотя я никогда в жизни не поставлю систему безопасности на дверь, чтобы не впустить тебя, мне понадобятся деньги, чтобы оплатить звукоизоляцию моего офиса, — он прикусил мою нижнюю губу.

Я поцеловала его, а потом промямлила.

— Кто сказал, что я вернусь?

Его красивое лицо смягчилось.

— Я чертовски надеюсь, что ты никогда не придёшь ко мне так, как сегодня. Но если это случится, я всегда буду рядом. Дверь открыта. Выключатель возле порога. Темнота в ожидании.

В моём животе начинают трепетать бабочки, а в глубине горла — покалывать. Я не ответила, но запрокинула голову и поцеловала его нижнюю часть подбородка, молясь, чтобы это каким-то образом передало мою благодарностью за то, что он только что сделал.

— Пойдём. Я хочу тебе кое-что показать.

Взяв за руку, Портер повёл меня через тёмный дом, освещённый только Луной, к балкону с парой белых кресел-качалок и гамаком, привязанным в углу.

Он подошёл к раскачивающимся канатам и сел, прежде чем схватить меня в объятия и притянуть к себе. Я охотно последовала, положив голову ему на грудь и наслаждаясь теплом, когда Портер обнял меня.

Он указал на перила балкона.

– Там есть пруд.

Я подняла голову, чтобы посмотреть, но ничего не смогла разглядеть в темноте. Я откинулась на его грудь, слушая, как биение его сердца отдаётся в моих ушах и сказала:

— Этот дом великолепен.

— Таннер купил его около двух лет назад. Тогда я был не в лучшей форме. — Портер остановился, и поправил себя. — Во всяком случае, в гораздо худшей. Он беспокоился за меня, и клянусь Богом, он никогда не выпускал меня из виду. Брат приходил и садился рядом со мной, пока я смотрел на стену, снова и снова прокручивая в голове тот день в реке, отчаянно пытаясь изменить его.

Я слишком хорошо знала это чувство. Мои лёгкие пылали, пока я внимательно слушала Портера, а моя рука рефлекторно сжималась на его рубашке. Он отодвинул её, но только для того, чтобы переплести наши пальцы.

— Ты должна понять — я всегда любил воду. Мы с семьёй выросли на озере Ланьер, катались на лыжах. Но после того дня с Кэтрин я едва мог принять душ без того, чтобы вода не причиняла мне боль. Прошло больше года, но ненависть внутри меня становилась всё сильнее. Ну, в один особенно плохой день Таннер потащил посмотреть меня на дом, который я собирался купить. Я только взглянул на этот пруд и потерял грёбанный рассудок. Я не шучу, Шарлотта. Потерял. Его. Было очень холодно, но, полностью одетый, даже ничего не вынимая из карманов, я бросился в пруд, ругаясь и крича, ударяя кулаками по поверхности, как будто мог причинить воде такую же боль, как она причинила мне. — Он с трудом сглотнул. — Мне было нужно, чтобы боль прекратилась.

Слёзы выступили у меня на глазах, когда я прижалась к нему всем телом. Я ненавидела то, насколько у нас с Портером было общего. В то ж время, это наполняло меня невообразимым образом.

— Так же было и со мной, — призналась я.

Он кивнул, признавая мои слова, но не позволил им отвлечь себя от рассказа.

— Таннер последовал за мной. Плавал рядом со мной на спине, пока я терял разум. Когда я, наконец, выдохся, нас обоих била неконтролируемая дрожь, и он вытащил меня на берег, где мы рухнули на землю. Глядя в небо я спросил его: «Что, чёрт возьми, со мной не так?» И мой тупой, бестолковый братишка, которому в пятницу вечером труднее всего было решить с какой женщиной ему спать, посмотрел на меня и сказал самую глубокую вещь, которую я когда-либо слышал: «Ты продолжаешь держаться, Портер. Но ты не имеешь ни одного грёбанного понятия, как отпустить».

Я ахнула, и моё тело окаменело, когда слова пронзили меня. Именно так я себя и чувствовала. Как будто я висела на краю обрыва, мои пальцы скользили, моё измученное тело болталось в надежде на будущее, а тёмно-карие глаза моего маленького мальчика смотрели на меня сверху. Как я могла сделать такой выбор?

— Портер, — выдохнула я. — Я не знаю, как отпустить его.

Его пальцы прошлись по моим волосам, он прижался губами к моему лбу и прошептал.

— Никто не знает, Шарлотта. Я до сих пор не знаю. Но Таннер купил этот дом, и каждое лето, как только становится достаточно тепло, я захожу в пруд и пытаюсь учиться.

У меня перехватило дыхание, когда я набралась смелости и сказала ему.

— Я возвращаюсь в парк, откуда его забрали.

Он снова поцеловал меня в голову, позволив своим губам задержаться, пока я продолжала говорить.

— Я как будто жду знака, что уже можно отпустить.

Он наклонил голову, чтобы поймать мой взгляд и спросил.

— Ты видишь что-нибудь?

— Я вижу тебя, — выдавила я, слёзы наконец-то покатились из моих глаз.

Его рука сжала мой затылок.

— Шарлотта.

— Я не хочу снова смотреть, как ты уходишь, Портер. Можешь дать мне немного времени? Несколько дней, максимум неделю, чтобы прийти в себя? Я не говорю, что мне станет лучше, и всё между нами сработает. Но я действительно хочу попробовать.

Его тёплая ладонь коснулась моего лица.

— Милая, я дам тебе пятьдесят лет, если понадобится.

Я наполовину смеялась, наполовину плакала.

— Ладно, не сходи с ума. Женщины Миллс не так уж хороши в старости.

Портер не засмеялся. Он поцеловал меня.

Извиняющееся и успокаивающе.

Глубоко и осмыслено.

Душераздирающе, даже когда мне стало легче.

Это было не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала.

Портер поцеловал меня с надеждой.

И он не остановился, даже когда я положила его руку себе между ног.

Не останавливаясь, он опустил меня на деревянный пол этого великолепного балкона, медленно стягивая с меня джинсы, прежде чем войти в меня.

Я плакала в его рот, стонала от удовольствия и печали, пока его твёрдое тело двигалось надо мной, волны экстаза сталкивались с тяжестью гравитации, которая прижимала меня к Земле.

А потом он продолжал целовать меня, сладкий вкус надежды покалывал на кончике моего языка ещё долго после того, как мы оба нашли своё освобождение.

В тот вечер мы с Портером не выходили с балкона.

Мы по очереди заходили в дом. Я — в туалет, он — за пивом. Но даже с таким красивым домом, как этот — балкон был намного лучше.

Мы дремали к гамаке, просыпаясь только для того, чтобы поцеловаться и прижаться друг к другу, прежде чем снова заснуть.

Ровно в 6:17 утра, когда я крепко прижималась к груди Портера, его пухлые губы были приоткрыты во сне, моя голова опускалась и поднималась в такт его ровному дыханию; его тепло окутывало меня изнутри и снаружи; мои глаза были устремлены на горизонт — я увидела свой первый рассвет почти за десять лет.

Глава восемнадцатая

Портер

— Папочка! — прокричала Ханна по другую сторону двери, когда я вышел из душа. — Трэвис украл моё зарядное устройство!

— Я этого не делал! Оно моё! — спорил он за её спиной.

— Ну, нет! — вернула Ханна.

— Ну, да!

— Отдай его мне!

Я посмотрел на себя в зеркало, лёгкая улыбка приподняла уголок моего рта, и я завязал полотенце вокруг бёдер.

Да. Такова была моя жизнь. И, как бы это иногда не расстраивало, я чертовски любил каждую секунду.

Прошло пять дней с тех пор, как я наблюдал за Шарлоттой, уезжающей со стоянки Портерхауса и предварительно высадившей меня у машины. Она не звонила и не писала всё это время, но я знал, что она позвонит, когда будет готова. Когда бы это не произошло. У меня не было ни малейшего понятия, как мы вдвоём заставим между нами что-то работать. Но если она хотела попробовать, то и я тоже.

Не то чтобы я очень торопился познакомить её с моими детьми. После всего, через что они прошли, до знакомства с новой женщиной в моей жизни было ещё далеко. Мы могли бы не торопиться, научиться, чтобы наше прошлое шло рука об руку, прежде чем приступить к будущему. Даже если это были только телефонные звонки и сообщения, поздние ужины после того, как дети ложились спать и, возможно, случайные ночёвки у неё дома, когда моя мама могла присмотреть за ними. Я просто хотел Шарлотту. Любым способом, которым бы мог заполучить её.

— Стой! Ты его сломаешь! — закричал Трэвис.

— Отпусти!

— Нет, ты отпусти!

Осторожно спрятав улыбку, я распахнул дверь.

— Не могли бы вы двое прекратить боевые действия?

Трэвис не сводил глаз с сестры, одной рукой сжимая iPad, а другой, дёргая за кончик белого зарядного устройства.

— Это моё!

Я выдернул шнур из их рук.

— Ну, теперь это моё.

— Пап! — заскулил Трэвис. — У меня осталось только восемь процентов на iPad. Он вырубится.

—У меня осталось только пятьдесят… одиннадцать процентов, — крикнула Ханна позади него, явно нуждаясь в том, чтобы вернуться в детский сад.

Я сжал губы между зубами и прикусил язык, чтобы подавить смех. Затем я направился к двери своей спальни, приказывая.

— На выход. Оба.

— Но, папа… — заскулили они в унисон.

Я прервал их.

— В любом случае, сейчас вы не нуждаетесь в своих iPad. Трэвис, иди готовиться к приходу репетитора. Мы можем обсудить зарядные устройства сегодня днём. После того, как закончишь учиться. И, Ханна, иди одеваться. Бабушка сегодня занята, так что ты пойдёшь со мной в Таннерхаус.

Её глаза загорелись.

— Дядя Тан будет там?

Я улыбнулся. Моя девочка любила своего дядю.

— Возможно. Поторопись и иди собирайся, а я напишу ему, чтобы узнать.

— Урраа! — воскликнула она, выскакивая из моей комнаты.

Трэвис последовал за ней, ворча.

— Это было моё зарядное устройство, Ханни.

— Нет, не было! — взвизгнула она.

— Эй! — рявкнул я. — Я сказал, хватит ссориться!

Я закрыл дверь и оделся, стратегически избегая фотографии Кэтрин на комоде. Затем направился на кухню, чтобы бросить замороженные вафли в тостер для детей — хорошо, и для меня тоже. Они были чертовски вкусные. Я проводил лишние тридцать минут в день в спортзале, отрабатывая этих деток.

В комнату вприпрыжку вошла Ханна, одетая в ярко-розовую с белыми полосками рубашку и леггинсы в зелёно-чёрный горошек, которые издавали такой громкий звук при соприкосновении, что это было почти оглушительно. Её длинные вьющиеся волосы напоминали крысиное гнездо, сапожки были не на тех ногах.

Я улыбнулся.

Она улыбнулась и забралась на табурет у стойки.

— Трэвис, завтрак! — позвал я, разрезая вафли, когда зазвонил мой сотовый.

Мой мальчик вошёл в комнату, одетый в баскетбольные шорты, футболку и сердито нахмурившись.

Я поднёс телефон к уху.

— Алло?

— Мистер Риз? — произнесла женщина.

— Слушаю, — я поставил тарелку перед Ханной, а затем повернулся, чтобы взять одну для Трэвиса.

— Привет. Я звоню из офиса доктора Миллс из Северного отделения Пульмонологии.

Я застыл при упоминании её имени.

— Чем я могу вам помочь?

— Доктор Миллс попросила меня позвонить и узнать, сможете ли вы привести Трэвиса в офис сегодня утром?

Я с грохотом уронил тарелку на стол и нервно переложил телефон в другую руку.

— Извините. Можете повторить?

— Ваш сын, Трэвис. Мы надеялись, что вы могли бы…

— Шарлотта попросила вас позвонить мне? — уточнил я.

— Да, сэр. Она…

Надежда взорвалась в моих венах, она мгновенно была заморожена беспокойством.

— И вы уверены, что она хочет, чтобы я привёл сына?

— Так она и сказала.

Я моргнул несколько раз, а затем посмотрел на Трэвиса, который сидел за стойкой. Его лицо было бледным, глаза ввалились от усталости. Нам удалось уберечь его от больницы, но это не означало, что ему стало лучше. Прошлой ночью мы трижды вставали и делали дыхательные процедуры. После той, что была в пять утра, я даже не удосужился заснуть.

Я бы всё отдал, чтобы помочь ему, в чём он так отчаянно нуждался, но не ценой уничтожить её. Она страдала, когда увидела автокресло Ханны в моей машине, и теперь, пять дней спустя, Шарлотта собирается лечить моего ребенка?

— Я не могу, — сказал я, желчь подступила к горлу. Я стоял, как вкопанный, схватившись рукой за шею, и смотрел на своих детей, которые снова ссорились Бог знает из-за чего.

Они зависели от меня. Он зависел от меня.

Это была моя работа — принимать трудные решения и ставить их на первое место любой ценой.

Она решила лечить его — из-за меня.

Но я точно знал, как это её выпотрошит. Я чувствовал себя так каждый раз, когда думал о том мосте.

С другой стороны, если она думала, что сможет это сделать, кто я такой, чтобы спорить?

А, точно. Мужчина, который будет наблюдать, как женщина, о которой он заботится, разрушается, если и когда она поймёт, что не может.

Неуверенность боролась внутри меня, учащая пульс и посылая шквал воспоминаний, мчащихся через мой разум.

«Мне нужно что-то, чтобы остановиться, Портер».

«Папочка, он не может дышать».

«Все до единого. Мальчик или девочка — не важно. Они все — он».

«Кто теперь обо мне позаботится».

«Я не знаю, как отпустить его».

Но, в конце концов, выбор был только один.

«Я люблю тебя, пап».

— Хорошо. Я дам знать доктору Миллс. Хорошего дня, мистер…

— Подождите! — закричал я, заставляя детей обратить на меня внимание. Их карие глаза впились в меня, когда я судорожно втянул воздух. — Мы будем там.

У меня сердце ушло в пятки, когда я подошёл к входной двери её офиса с Ханной на бедре, её обувь всё ещё была неправильно надета, и с Трэвисом рядом, его ладонь в моей.

Я написал Шарлотте семнадцать раз, после того, как повесил трубку.

Она ответила ровно ноль раз.

Странная смесь вины и восторга закружилась в моей груди, когда я подошёл к стойке регистрации.

Звук её надломленного голоса, произносящий: «Я не могу лечить твоего сына, Портер», — непрерывно крутился у меня в голове, создавая что-то вроде саундрека для изображения Трэвиса, сидящего на краю ванны, с ингалятором между губ и слезами капающими с подбородка.

Я поступил правильно. Я знал это в глубине души. Но это не значит, что я не горю, как самое жаркое пламя, зная, что я делаю это с ней.

Та же седовласая администратор открыла окно, когда мы подошли, её морщинистый взгляд остановился на мне.

— Мистер Риз. Мы встретились снова. — Она встала со стула, многозначительно протянула руку через стол и нажала кнопку звонка. — С возвращением. Мы ждали вас.

Я кивнул и с трудом сглотнул.

— Послушайте, есть ли шанс, что я смогу повидаться с Шарлоттой наедине, прежде чем приведу детей?

В дверях внезапно появилась Рита. Её взгляд скользнул к Трэвису, затем к Ханне, прежде чем, наконец, встретиться с моим.

— Пошли, Портер. Шарлотта с пациентом.

— Рита, — позвал я, перекладывая Ханну на другое бедро и снова хватая Трэвиса за руку. — Сначала мне нужно её увидеть.

Она повернулась ко мне спиной и повела нас по знакомому коридору.

— Рита, — прошипел я. — Мне нужно…

Она резко остановилась, и я врезался ей в спину. Её красиво лицо было серьёзным, когда Рита повернулась ко мне, но её взгляд был мягким. Она сверкнул глазами на Трэвиса, и одарила его искренней улыбкой, прежде чем пригвоздить меня взглядом и прошептать. — Если причинишь ей боль, я убью тебя.

— Я не пытаюсь причинять ей боль. Я пытаюсь… — прошептал я, но она толкнула дверь слева от себя и вошла внутрь, оставив её открытой для меня.

Я сделал два шага и застыл.

Трое врачей в белых халатах поднялись со своих мест за длинным столом.

Но ни одна из них не была Шарлоттой.

В одной я смутно узнавал доктора Лафлин из-за фотографии, висевшей рядом с фото Шарлотты в приёмной, но я никогда раньше не видел двух других пожилых женщин.

— Ты, должно быть, Трэвис, — сказала худая женщина с волосами длиной до подбородка цвета соли с перцем, протягивая к нему руку и тепло улыбаясь.

Трэвис скептически посмотрел на меня, прежде чем принять её руку.

— Привет.

— Привет. Я — доктор Джина Уайтхолл. Я проделала долгий путь, чтобы увидеть тебя, — она подмигнула, потом подняла голову и посмотрела на меня. — Я так рада, что вы смогли приехать, Портер.

— Да, я тоже, — рассеяно произнес я, замешательство звучало в моих ушах. — Где Шарлотта?

— Она с пациентом. Но сегодня она к нам не присоединится, — хрипло заявила доктор Лафлин.

Я моргнул и оглядел комнату.

— Ладно. Итак, почему мы тогда здесь?

— Мне нужно пописать, — прошептала Ханна мне на ухо, прежде чем кто-либо успел ответить.

— Я возьму её, — предложила Рита. — Я имею в виду… если ты не против? Кажется, у меня в кабинете есть карандаши. Мы могли бы потусоваться, пока вы тут не закончите.

Я перевёл взгляд на неё и прошептал:

— Что происходит?

Она натянуто улыбнулась.

— Присядь и послушай, Портер. А я повторяю: если ты причинишь ей боль, я убью тебя, — хлопнув в ладоши, она протянулась к Ханне. — Ну же, милая. Пойдём, перекусим.

Я снова оглядел комнату, ещё более озадаченный, чем прежде.

— Давай, детка. Я сейчас, — сказал, передавая Ханну Рите.

Когда моя рука опустилась, Трэвис взял меня за руку и прижал к себе. Я посмотрел вниз и увидел, что он смотрит на меня с тревогой на лице.

— Всё в порядке, приятель, — заверил его, хотя понятия не имел, что, чёрт возьми, происходит.

— Трэвис, — тепло поприветствовала его другая, слегка полная женщина. — Я — доктор Эрин Хоффман, заведующая отделением детской пульмонологии в Техасском Детском Госпитале. Можешь расслабиться. Мы здесь только для того, чтобы поговорить с вами сегодня, — её улыбка поднялась ко мне. — Садитесь, Портер.

Я не смог бы пошевелиться, даже если бы Земля внезапно загорелась.

— Простите. Вы сказали, что вы из Техасского Детского Госпиталя?

Доктор Хоффман усмехнулась.

— Значит, вы слышали о нас.

Мы жили в Джорджии, но я знал все о ТДГ. Когда ваш ребёнок болен, вы делаете всё возможное, чтобы узнать, кто лучшие врачи. И хотя Шарлотта казалась лучшей в Атланте, ТДГ был лучшим в стране. Это были те люди, которым ты бы продал душу, чтобы попасть на приём.

И вот они здесь. Проехали полстраны. Чтобы увидеть моего сына.

Кислород в комнате внезапно исчез, и земля под ногами затряслась.

— Как? — спросил я, наклоняясь, чтобы удержать равновесия, схватившись за спинку одного из кресел.

Доктор Уайтхолл улыбнулась и пожала плечами.

— Шарлотта Миллс — хороший друг и ещё лучший врач. Она просит вас увидеться с пациентом, вы приходите и встречаетесь с пациентом. Кто знает, когда вам понадобиться вернуть должок.

И, просто так, самый яркий свет, который я когда-либо видел, осветил тьму.

Глава девятнадцатая

Шарлотта

Я наблюдаю из окна моего кабинета, как появился Портер. Я чувствовала себя мазохисткой, неспособной отвести взгляд, когда он вёл своих детей по тротуару к двери.

Его маленькая девочка была прекрасна. Она была похожа на своего отца, только смуглее. Дыра в моём сердце болезненно увеличилась, когда она подняла руки в воздух, прося его поднять её, предложение, которое он принял без колебаний. С некоторой привычной лёгкостью он поднял её с земли и посадил себе на бедро, нелепые резиновые сапожки малышки коснулись его бедра.

А ещё был его сын. Мне казалось, будто меня ударили ножом в грудь, когда я увидела, как он пристально смотрит на своего отца, его пухлые губы шевелятся, задавая вопросы, а Портер отвечает. У него не было отцовской сильной челюсти или широких плеч; они, несомненно, появятся с возрастом. Однако он унаследовал отцовские манеры, особенно ту, когда на ходу схватил Портера за руку. Трэвис был бледным и худым, его впалые щеки и запавшие глаза сразу же встревожили меня.

Но он был здесь, как и доктор Хоффман и доктор Уайтхолл.

Я сделала всё, что могла для этого мальчика.

Позволив занавеске упасть на место, когда они скрылись из виду, я побрела к своему столу, у меня в груди стало пусто, а горло сжалось. Но крошечное семечко надежды дало росток у меня внутри.

Я пряталась в своём кабинете, пока не получила ясное сообщение от Риты, что Портер и Трэвис были в конференц-зале. И только тогда я позволила себе открыть сообщения, которые Портер прислал мне утром.

Портер: «Ты не должна этого делать».

Портер: «Шарлотта, пожалуйста, поговори со мной. Я не могу привести его туда, пока ты не дашь мне знать, что с тобой всё в порядке».

Портер: «Ты должна что-то сказать, или я не приду».

Портер: «Чёрт побери, Шарлотта. Ответь мне».

Портер: «Я уже еду. И чертовски боюсь, что тебя это сломает».

Моё горло сжалось от эмоций, пока я читала остальные сообщения, каждое из которых было похоже на предыдущее. Он беспокоился обо мне, и эта мысль согревала меня.

Я не доверяла себе читать эти остальные сообщения, когда они жужжали у меня в кармане. У меня могло возникнуть искушение ответить, но Портер никогда бы не согласился бы прийти, если бы знал, как я на самом деле беспокоилась этим утром.

С тех пор, как я в последний раз видела Портера, я всё ещё не понимала, какая магия нужна мне, чтобы вернуть мою жизнь к свету, но я решила попробовать. Один палец за другим, я собиралась отпустить эту скалу. Как я могла этого не сделать? Портер ждал меня внизу.

Сунув телефон в карман, я направилась к двери. По понедельникам у меня был плотный график, и я уже опаздывала. И когда я открыла дверь, то поняла, что сбегу намного позже.

Портер стоял там, возвышаясь в дверном проёме. Его челюсть была сжата, вены на шее вздулись, а взгляд потемнел — как страшная тьма.

— Что ты сделала? — обвиняющее произнёс он.

Мой подбородок дёрнулся.

Он разозлился?

— Эм, — запнулась я, покачиваясь на пятках, давая себе время сформулировать ответ.

Его адамово яблоко дёрнулось, и он повторил.

— Что ты сделала?

Чёрт возьми. Он был не в себе.

Мой рот открылся, когда рой разъярённых шмелей взревел в моём животе.

— Я… я же сказала, что не могу лечить его.

Его брови сошлись на переносице, когда Портер усмехнулся.

— Значит, ты решила пригласить двух лучших детских пульмонологов во всей этой долбанной стране по прошествии пяти дней, не посоветовавшись со мной?

Расправив плечи, я бесстрашно выдержала его сердитый взгляд.

— Ну… да. То, что я не могла лечить его, не значит, что я не хочу, чтобы он получал лучший уход.

А потом я ударилась о кирпичную стену. Или, точнее, твёрдое тело Портера врезалось в моё. Одной рукой он вцепился в мои волосы, другой обхватил мои бёдра, поднял меня и ворвался в кабинет, держа на руках. Должно быть, он ногой захлопнул дверь, потому что она с громким треском захлопнулась.

Дыхание вырвалось из моих лёгких, когда моя спина грубо встретилась со стеной, грудь Портера ударилась о мою, его бёдра прижались к моим, а руки слегка дрожали.

Только тогда я поняла, что Портер вовсе не сердится.

Он был совершенно ошеломлён.

Обвив руками его шею, я поцеловала его в щеку и прошептала.

— Детка.

— Они принимают его в качестве пациента, — заявил он, его голос слегка дрогнул, когда он уткнулся лицом в мою шею.

Я запустила пальцы в его короткие волосы на затылке.

— Лафлин будет его основным врачом, а Уайтхолл будет вести его удалённо.

Плечи Портера слегка вздрогнули.

— Они будут лечить моего мальчика, Шарлотта.

Моё сердце раскололось, когда я крепче прижалась к нему.

— Так и есть. И они удивительные врачи.

— Иисус, — выругался он, его дрожащие пальцы впились мне в затылок. — Я не смогу отплатить тебе за это.

Я снова поцеловала его.

— Ты заставляешь мир остановиться, Портер. Это самое меньшее, что я могла сделать.

Он переместил своё тело, пододвигаясь ближе, но до сих пор не смотря наверх.

— Ты закончила приводить мысли в порядок?

— Нет, — призналась я.

Он кивнул.

— Ты готова позволить мне помочь тебе сделать это?

Я закрыла глаза и вдохнула.

— Портер. Я не…

Его глубокий мужской голос стал отчаянным.

— Впусти меня, Шарлотта. Мы не будем торопиться и начнём в темноте, если это то, что тебе нужно. Но я хочу видеть тебя при свете, милая. Я сделаю всё, что потребуется, чтобы вытащить тебя оттуда. Мне просто нужно, чтобы ты впустила меня, и я попробую, — он поднял голову, и его глаза вспыхнули от волнения, но не слова, а губы перевели это.

Дрожь пробежала по моей спине, когда он поцеловал меня с потрясающим благоговением.

— Я скучала по тебе, — призналась я ему в губы.

— Мы не должны скучать друг по другу. Просто впусти меня, — умолял он перед очередным поцелуем.

Мои лёгкие сжались, а сердце увеличилось в размерах. Он был прав. Мы могли бы не торопиться. Я сидела неподвижно, пока мир вращался вокруг меня в течение десяти лет. Там не было правила, что мы должны были бросаться в омут с головой. Возможно, тихая прогулка, где мы бы оба выбрались на свет, была именно тем, что нам нужно.

И это был Портер. Я бы не возражала против дополнительного времени, проведённого с ним, потому что он будет рядом со мной на каждом мучительном этапе.

Я всё ещё цеплялась за его шею, когда ощутила, как мой первый палец соскользнул со скалы.

Всего доля секунды на осознание и я произнесла.

— Хорошо, детка.

Внезапно он отрывается от моих губ и ставит меня на ноги. Кончиком пальца Портер проводит по моим волосам, заправляя прядь за ухо, а затем прижался своим лбом к моему.

— Сегодня вечером. Я приду к тебе. Будет поздно, и я не смогу остаться надолго, но я не собираюсь больше ждать ни одной ночи, чтобы начать всё с тобой.

Я прикусила его нижнюю губу.

— Я пришлю тебе адрес.

Он улыбнулся классической улыбкой Портера Риза, чмокнул в лоб и отпустил.

А потом сразу же взял меня за руку и переплёл наши пальцы.

Его тепло затопило мой организм, и я хихикнула, когда он повёл меня к двери.

— Что тут смешного? — спросил он, держась за дверную ручку.

Я подняла наши сплетенные пальцы в воздух.

— Просто у тебя есть привычка держаться за руки.

Портер приподнял бровь.

— Тебя это беспокоит?

— Нет. Нисколько. Я имею в виду, сначала меня это напугало, но теперь мне это нравится. Как и ты.

Он ухмыльнулся и потянул наши соединённые руки, прижимая меня к своей груди и держа их за спиной. Наклонив голову, он прикоснулся своими губами к моим.

— Тебя трудно понять, Шарлотта. Но твои руки всегда говорят мне правду. — Его голос стал низким и хриплым. — Ты крепко держишь меня, когда нервничаешь или волнуешься. Нежно сжимаешь, когда бываешь милой. И ты отдёргиваешь их, когда пытаешься спрятаться. — Он уткнулся своим лицом в моё и выдохнул: — Сегодня вечером мы выясним, что делают твои руки, когда я заставляю тебя кончить.

— Господи, Портер, — выдохнула я и крепко сжала его руку.

Он убрал наши сцепленные руки из-за спины и поднял их в воздух, многозначительно коснувшись подбородком моей мёртвой хватки.

— Я предполагаю, что именно это они и делают, когда ты возбуждена.

Я рассмеялась и покачала головой.

— К твоему сведению: Это не слишком привлекательно, когда ты так высокомерен.

Он ухмыльнулся, ну… высокомерно.

— Я вижу, что ты по-прежнему лжёшь себе.

Я закатила глаза, но не смогла сдержать смех, вырвавшийся из моего рта.

Его улыбка стала шире, когда он открыл дверь и вышел в коридор. Не сводя с меня горящего взгляда, Портер вытянул руку и держал меня, пока расстояние между нами не заставило его отступить.

Такой. Офигенный. Портер.

Я подошла к двери и опёрлась плечом о косяк, чтобы насладиться зрелищем его ухода.

А потом моё сердце замерло, когда я увидела Риту, стоящую у стола медсестёр, Ханна слева от нее, а Трэвис справа, и полный извинения взгляд подруги остановился на мне.

Я резко втянула воздух, наблюдая, как Портер спешит к ним. Он обнял их обоих за шеи, прежде чем прижать к своим бёдрам.

— Ладно, мелочь пузатая. Давайте выбираться отсюда.

Инстинкт велел мне отвернуться. Но я смотрела, не в силах сделать этого.

Ханна хихикнула, глядя на отца, а Трэвис с трудом сдержал улыбку и вырвался из рук Портера.

— Пап, прекрати, — пожаловался он. Внезапно его тёмные глаза остановились на мне, и всё мое тело дёрнулось от неожиданности.

— Привет, — произнес Трэвис, поднимая руку, чтобы помахать мне.

У меня скрутило в животе, но я каким-то образом сумела ответить тем же.

Портер пристально посмотрел на меня, беспокойство в его глазах было таким ощутимым, что я почувствовала, как оно давит на меня.

— Трэв, выходите, — приказал он, и дети побежали, а Портер подошёл прямо ко мне.

— Я в порядке, — заверила я, заставляя себя улыбнуться, прежде чем он смог вымолвить хоть слово.

Он взял меня за подбородок, его большой палец прошелся по моим губам, когда он отругал.

— Правило номер три, милая.

Никакого притворства.

Я накрыла его руку своей и повернула голову, чтобы поцеловать его ладонь.

— Правило номер два, Портер.

Никаких осуждений.

Он вздохнул и опустил руку. Наклонившись вперёд, чтобы коснуться своими губами моих волос, он прошептал:

— Сегодня вечером.

Мой желудок затрепетал, когда я кивнула и прошептала.

— Я оставлю свет выключенным для тебя.

В последний раз, улыбнувшись и подмигнув, он побежал, чтобы догнать своих детей.

А потом он исчез.

До вечера.

— Давай, Шарлотта, — прорычал Портер мне на ухо.

Мои руки были закинуты за голову, наши пальцы переплеты, ноги широко разведены, пока он входил в меня, сильно и быстро.

— Я близко, детка, — выдохнула я.

Портер даже не поздоровался, когда пришел ко мне ночью. Если, конечно, не считать того, что он стянул с меня лифчик (опять же, через голову) и впился голодным ртом в мой сосок. В таком случае, возможно, это было лучшее приветствие, которое я когда-либо знала.

Его талантливые пальцы были в моих трусиках, прежде чем я успела снять с него рубашку.

Хотя, как я предположила, это то, что ты получаешь, когда открываешь дверь в половине двенадцатого ночи в несколько символических кружевных вещичках и туфлях на шпильке, которые даже я должна была признать — чертовски сексуальные. Для этого потребовалась ещё одна поездка в торговый центр после работы, ещё одна укладка в парикмахерской и, да, ещё один забег к стойке с косметикой МАС. Но, учитывая реакцию Портера, это стоило каждого пенни.

Я кончила ему на руку ещё до того, как мы выбрались из гостиной.

А потом я снова кончила ему в рот ещё до того, как мы добрались до кровати.

А теперь я собираюсь кончить на его член, к счастью, на мягком матрасе, но это было единственное, что в нём было мягким.

Мои щёки горели от щетины Портера, а грудь болела от его постоянного внимания.

Хотя нам обоим нравилась темнота, в ту ночь этот вариант был неприемлем для Портера. Моя квартира, вероятно, выглядела как взлетно-посадочная полоса аэропорта, ведущая в спальню. Когда мы врезались в стены и опрокинули несколько картинных рам, украшавших мою квартиру, Портер включил все лампы, какие только смог найти.

Он был великолепным мужчиной, так что я не жаловалась на то, что могла наблюдать за его прессом, когда он двигал бёдрами с каждым толчком. И я не жаловалась на то, как напрягалась его спина, пока он пировал у меня между ног. И уж точно, чёрт побери, я не собиралась жаловаться на то, что стала свидетельницей неописуемой красоты Портера Риза, теряющегося во мне.

— Такая чертовски идеальная, — прорычал он, его взгляд был таким горячим, что от холодного воздуха моя кожа покрылась мурашками. Отпустив мои руки, он подхватил мои ноги под коленями и приподнял их.

Портер глубоко проник, и я застонала, когда оргазм пронзил меня. Всё мое тело содрогнулось. Пальцы ног скрутило, желудок стянуло, сердцевина сжалась, пальцы на руках покалывало, дыхание стало прерывистым.

— Вот так, — похвалил он, ускоряясь.

Я ещё плыла по волнам удовольствия, когда почувствовала, как напряглось его тело, и напряженный шёпот, смутно звучащий, как моё имя, сорвался с его губ.

Такой чертовски красивый.

Портер опустил мои ноги обратно на кровать, и его тело расслабилось, когда он вышел из меня.

Я лежала под его тяжёлым, но невероятно успокаивающим весом, молча водя пальцами вверх и вниз по его спине в течение некоторого времени.

Когда я уже начала думать, что он заснул, Портер поднял голову, и нежная улыбка тронула его губы.

— Привет.

Я усмехнулась.

— И тебе привет.

Он низко наклонился и поцеловал меня в губы, прежде чем скатиться с меня, но далеко не отстранился. Облокотившись локтём о кровать, он опёрся головой на руку и уставился на меня.

— Ты всегда открываешь дверь в нижнем белье?

— Конечно, — ответила я, поворачиваясь к нему лицом. — Я считаю, что это укрепляет моральный дух соседей.

Его губы дрогнули.

— Это чертовски укрепило мой.

Я засмеялась и придвинулась ближе.

Он понял намёк и перевернулся на спину, вытянув руку так, чтобы я могла положить на неё голову и прижаться к нему.

— Как прошёл остаток дня? — спросил он в потолок.

— В суете. Я провела два часа, играя в догонялки с пациентами. Отправила одного в больницу. Потом пораньше поужинала с Джиной и Эрин, прежде чем они сели на самолет до Техаса.

Его рука сжалась вокруг меня, а его губы нашли мой лоб, где он пробормотал:

— Ты потрясающая.

— Не думаю. Это были японцы, мои любимые. Поэтому всё не так плохо.

Он усмехнулся.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Я положила руку Портеру на живот и прижалась сильнее в знак признательности.

— Как долго ты можешь остаться?

Портер застонал.

— Недолго. Я сказал маме, что буду дома в половине первого.

— А, комендантский час, — поддразнила я, изо всех сил стараясь скрыть печаль в своём голосе. Что только бы я не отдала, чтобы заснуть в его объятиях, как той ночью на балконе дома его брата.

— Я должен быть в Таннерхаус завтра до девяти вечера. Я буду занят, но почему бы тебе и твоим подругам не зайти и не выпить?

— У меня одна подруга, Портер.

— Хорошо, тебе и твоей одной подруге зайти и выпить за счёт заведения. А после я отвезу вас домой.

Я улыбнулась и запрокинула голову, чтобы посмотреть на него.

— В твоем офисе там тоже есть диван?

— Да. Но Таннер пользуется этим кабинет чаще, чем я, так что тебе придётся надеть защитный костюм, прежде чем я позволю тебе сесть на него.

Я засмеялась, и Боже, это было так чертовски хорошо. Это была моя любимая черта Портера Риза.

— Хотелось бы, но завтра я на дежурстве. Как насчёт вечера среды?

Он застонал.

— Не могу. В среду у меня выходной.

Обычно это были хорошие новости. Я не работала по средам, так что, если бы не чрезвычайные обстоятельства, мы могли бы провести день вместе.

Но я точно знала, что значит выходной Портера. Он проведёт день со своими детьми.

— О, — выдохнула я, моё разочарование было очевидным.

— Как насчёт обеда в четверг? У меня менеджер в отпуске, но мне не нужно приходить до трех.

Я натянуто улыбнулась.

— По четвергам у меня пациенты.

Губы Портера сжались, его разочарование соответствовало моему.

— Всё в порядке, — сказала я ему. — Мы встретимся в эти выходные или придумаем что-нибудь ещё.

Он вздохнул и подложил руку под голову.

— В эту пятницу у меня тоже выходной, потому что я работаю в субботу и воскресенье вечером.

Я больше ничего не сказала, отвела взгляд и уставилась в стену.

Очевидно, вся эта ситуация с отцом-одиночкой будет намного сложнее, чем я думала. И это было ужасно, потому что мне нравилось проводить с ним время, даже если это было молчание в темноте. Просто зная, что Портер был там, я расслаблялась невообразимым образом.

— Всё в порядке, — прошептал он, читая моё настроение. — Мы разберемся.

— Да. Знаю. Но так будет всегда. Мы крадём случайные минуту или, если повезёт, часы в течение дня, чтобы побыть вместе.

— Эй. Посмотри на меня, — настаивал Портер. Его рука легла мне на подбородок, и он приподнял мою голову так, чтобы у меня не осталось выбора, как смотреть ему в глаза. — Мы разберёмся. Я лишусь отцовского времени на всю оставшуюся жизнь, если это нужно, чтобы заполучить тебя. А пока у нас есть телефоны. — Всё его лицо светилось. — Представь, сколько удовольствия мы могли бы получить, если бы ты на самом деле ответила на одно из моих сообщений.

Мои губы дрогнули.

— Ты неловкий в написании сообщений.

Портер улыбнулся.

— Я всё время неловкий, милая. — Он сделал паузу, чтобы демонстративно ущипнуть меня за сосок. — Похоже, это тебя нисколько не остановило.

И вот оно снова. Настоящий, искренний смех зародился в моём горле, согревая во всех нужных местах, но особенно в груди.

— Ладно, Портер. Мы будем переписываться, и я не позволю твоей неловкости отпугнуть меня.

— Так великодушно, — невозмутимо произнёс он.

Мы лежали на кровати, наши тела были потными, обнажёнными и насыщенными, в течение двадцати минут.

Мы разговаривали. Ничего серьёзного. Просто болтовня.

И мы целовались: жёстко, долго и влажно.

А потом Портер встал, оделся и ушёл.

Как он и обещал после нашего первого свидания, я провела остаток ночи, прикасаясь к своим покусанным и опухшим губам, но они были растянуты в улыбку.

Глава двадцатая

Портер

Я с оптимизмом думал о том, сколько времени смогу провести с Шарлоттой, когда мы решили взрастить что-то из той интенсивной связи, которую ощущали в темноте. Я ни с кем не встречался тех пор, как умерла Кэтрин, но ведь не так и трудно найти время для свиданий, не так ли?

Неверно!

Мы с Шарлоттой много говорили по телефону и переписывались. Но за те две недели, как мы официально начали встречаться, нам удалось увидеться друг с другом только четыре раза. Общую сумму этих часов можно было пересчитать по пальцам одной руки. Два раза я заходил к ней домой по дороге из ресторана. Не то чтобы её квартира находилась по пути домой. Но я так отчаянно нуждался не только в телефонном звонке, что приходилось делать часовой крюк мимо её дома. Это выливалось в десять минут её улыбки и пару поцелуев, которых было недостаточно, чтобы продержаться всю неделю. Но это было так чертовски ценно.

Оба ресторана работали, и у меня едва хватало времени на детей. Забудьте об общественной жизни. К счастью, Шарлотта поняла. Она тоже была занята. Остальные два раза из четырёх, когда мы виделись — она заходила в ресторан по дороге домой и смотрела, как я бегаю вокруг, пока она ужинала одна в баре.

Я начинал сходить с ума. Я яростно желал эту женщину. И не только её тело — хотя оно определённо было одной из составляющих. Но я скучал по её лицу, светящемуся от радости. И по ощущениям, как она таяла у меня под боком, как будто ей нужно быть там, чтобы дышать. Я скучал по тому, как колотилось её сердце каждый раз, когда я целовал её. И как она стонала от удовольствия, когда я брал её руку в свою.

Но это была Шарлотта, так что, если бы звонки и текстовые сообщения были всем, что я мог получить от неё, я бы всё равно не отказался от этого.

Это была моя первая почти свободная от работы ночь за последние две недели. Таннера не было в городе, а у меня был новый менеджер, работающий в первую смену. Так что, хотя мне и нужно было находиться в ресторане на случай, если он не сможет справиться, у меня не возникло необходимости усилено работать. У меня было целых четыре часа преимущественно непрерывного времени, чтобы потом посвятить время обеду и, может быть, тихому времени в моём офисе с Шарлоттой. Угу. Ладно, хорошо. В реальном мире это был ужасный предлог для свидания. И это отстой. Но это было лучшее, на что мы были способны за последние недели.

Мы, молча, сидели в нашей кабинке. Её глаза были прикованы к столу, а большим и указательным пальцами она скатывала в шарик оторванный край салфетки.

Я знал, что будет дальше, поэтому отпустил её руку, откинулся назад и позволил Шарлотте собраться с духом.

Она делала это каждый день ё лично или по телефону. Один вопрос о детях. Ни больше. Ни меньше. Сначала это было неприятно, но потом я понял, что это был её способ впустить их в её жизнь. Она заставала меня врасплох, чаще всего по телефону. Но лично я всегда мог сказать, когда возникнет вопрос. Она успокаивалась, эмоционально отстраняясь от меня, даже если физически была в моих объятиях. Её дыхание учащалось, и она нервно теребила кончики волос, ожерелье или что-то ещё, что попадало ей в руки. После первого раза я научился её ждать.

Она спросит.

Я отвечу.

Она с трудом сглотнет.

Я поцелую её и поменяю тему на что-нибудь смешное.

Она рассмеётся.

А потом мы возвращались к тому, чем, чёрт возьми, занимались или о чём говорили до того, как этот вопрос приходил ей в голову.

— Как дела у Трэвиса? — наконец спросила она.

Я накрыл её руку, заставляя яростно сжать пальцы.

— Ему уже лучше. Вообще-то сегодня утром я разговаривал с доктором Уайтхолл. Она довольна его успехами. И я рад, что нам уже больше месяца не приходилось обращаться в больницу.

— Хорошо, — прошептала Шарлотта, прежде чем сделать глоток вина.

Я поцеловал костяшки её пальцев, пробормотав:

— Знаешь, мы всегда можем попросить одну из официанток доставить всё до дивана в моём офисе?

Плечи Шарлотты поникли, и я почувствовал, как беспокойство покидает её тело.

Я чертовски ненавидел последствия, которые вызывал такой простой вопрос.

Особенно такой простой вопрос о двух людях, которых я любил больше всего на свете.

Её лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькали весёлые искорки.

— И стоить работы ещё одной невинной служащей Портерхауса?

Я рассмеялся.

— Брось. Я никого не увольнял. Никто ни словом не обмолвился о том, что слышал, как мы это делали. Кроме того, если бы они слышали, они, вероятно, потратили последние две недели на то, чтобы завести дело о сексуальных домогательствах против меня. По крайней мере, стоит сделать это стоящим моего времени, если я собираюсь протирать свою задницу в судебных тяжбах.

Всё её лицо засияло, когда она улыбнулась.

Вернулась моя Шарлотта.

Я был так сосредоточен на её широкой улыбке, что пропустил его приближение.

— Ну-ну-ну. Что у нас тут? — протянул Таннер, останавливаясь в конце нашей кабинки и щеголяя своей фирменной ухмылкой типа я-собираюсь-поиздеваться-над-Портером.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я. — Я думал, тебя ещё нет в городе.

— Только что вернулся. Я заскочил за бутылкой шампанского, когда Бетани сказала мне, что ты вернулся сюда со своей девушкой.

— И я напомню тебе ещё раз, Таннер. Наш бар не является твоим личным винным погребом. В двух кварталах отсюда есть винный магазин.

Проигнорировав мой комментарий, он уставился на меня.

— Ты, должно быть, печально известная Шарлотта Миллс.

Даже её голос звучал ровно, когда она ответила:

— А ты должно быть Ленивец?

Таннер недоверчиво скривил губы.

— Ленивец?

Её лицо оставалось бесстрастным и серьёзным таким образом, что я, чёрт возьми, наслаждался, когда она сказала:

— Да. Портер показал мне твою фотографию. Должна сказать, что это, должно быть, старое фото, потому что время тебя не пощадило, — она перевела свой взгляд на меня. — Я была неправа. Вся красота досталась тебе.

У Таннера отвисла челюсть от ужаса, когда я расхохотался.

Не было ничего сексуальнее, чем смотреть, как Шарлотта танцует чечётку на раздутом эго моего брата.

Крепко сжав её руку, я поддразнил:

— Неужели ещё слишком рано влюбляться в тебя?

— Да. Полностью, — сухо ответила Шарлотта, но я знал свою женщину. И она улыбалась внутри.

Я подмигнул.

— Окей. Я подожду до завтра.

Улыбка появилась на её губах, и Таннер тяжело вздыхает, напоминая нам, что он всё ещё стоял там.

— О, ты шутишь, — засмеялся он и скользнул в кабинку рядом со мной, заставляя меня подвинуться.

— Я тебе не мешаю? — пожаловался я.

— Не особенно, — ответил он. — Итак, Шарлотта, ты хоть представляешь, как сильно мой брат одержим тобой?

— Серьёзно? — проворчал я.

Она склонила голову набок и посмотрела на меня, её губы почти незаметно дрогнули.

— Ты одержим мной?

Я пожал плечами.

— Не больше, чем ты одержима мной.

Её брови взлетели вверх.

— Я бы не была в этом так уверена.

Именно в этот момент я заподозрил, что она так сосредоточилась на моей улыбке, что пропустила яркую, белую, которая направлялась к столу.

— Она лжёт. Она полностью одержима тобой, — сказала Рита, проскальзывая в кабинку рядом с ней.

— Эммм… — протянула Шарлотта, пододвигаясь ближе.

И затем я быстро повторил её ответ, когда Таннер приподнялся на локтях и наклонился через стол, где Рита встретила его на полпути для быстрого поцелуя в губы.

Даже естественная маска таинственности Шарлотты не могла скрыть удивления.

— Привет, детка, — сказал Таннер, потянувшись, чтобы взять Риту за руку неприятно знакомым способом, который я никогда не понимал, что мы разделили до этого момента.

— Эй. Прости, что опоздала. Я потеряла ключи от машины, — ответила Рита, полностью игнорируя наш ощутимый шок.

Лицо Таннера потеплело.

— Ты должна была позвонить. У меня всё ещё есть запасной комплект. Я бы заскочил и отдал его тебе.

Я буквально не мог сформулировать ни одного предложения, переводя взгляд с одного на другого, пытаясь понять очевидное.

Шарлотта не разделяла этой проблемы.

— Вы встречаетесь?

Густые чёрные ресницы Риты невинно запорхали над её зелёными глазами, когда она говорила уголком рта.

— Ты не единственная женщина, которая заполучила нового горячего мужчину. Нам действительно нужен вечер с вином, чтобы наверстать упущенное.

— Я видела тебя час назад! — воскликнула Шарлотта. — И буквально каждый день на этой неделе. Зачем нам нужен вечер с вином, чтобы ты сказала мне, что встречаешься с Ленивцем?

Таннер повернулся ко мне.

— Она шутит насчёт Ленивца, да? Я на самом деле не могу её прочитать.

Я ударил его по плечу.

— Пожалуйста, Господи, скажи мне, что ты не спишь с Ритой! Её муж — врач Трэвиса!

Рита усмехнулась.

— Я не замужем.

— Да, кстати, — сказал Таннер. — Сегодня я разговаривал со своим адвокатом. Он получил от Грега подписанные бумаги о разводе.

Я ударил его ещё раз.

— Твой адвокат занимается её разводом?

Рита поджала губы, мечтательно посмотрела на моего брата-бабника и прижала руку к груди.

— Спасибо, милый. Я очень ценю, что ты позаботился об этом. — Затем она сказала Шарлотте сладко-приторным голосом, который не мог быть настоящим, но я почему-то думал, что это так: — Ребята, вы не возражаете, если мы немного поменяемся местами, чтобы я могла сесть рядом с моим парнем?

— Хорошая идея, — сказал Таннер, вылезая из кабинки, по-видимому, чтобы выпустить меня.

Но ни Шарлотта, ни я не сдвинулись с места.

Мы просто сидели.

Моргая.

Наблюдая.

В ожидании кульминации.

Что, чёрт возьми, происходит?

Рита прижалась боком к Таннеру.

Он обнял её и выжидающе посмотрел на меня.

— Ты собираешься выбраться оттуда или как?

— Нет, пока ты не скажешь… — слова замерли у меня на языке, когда идея поразила меня, как молния. Поднимаясь, я произнёс: — Шарлотта, я могу поговорить с тобой?

Она оторвала обвиняющий взгляд от Риты и спросила:

— Сейчас?

— Да. Наедине.

Я натянуто улыбнулся ей и сверкнул глазами в тайной срочности. Она моргнула, но, к счастью, поняла намёк и вылезла вслед за мной, оставив сумочку на скамейке.

— И возьми свою сумочку… мне нужна… — я взглянула на Таннера, когда он сел и притянул Риту к себе, — …гигиеническая помада.

— У меня нет гигиенической помады, — ответила она.

— О, у меня есть! — воскликнула Рита и начала рыться в сумке.

Приобняв Шарлотту за локоть, я подошёл к ней вплотную и произнёс шёпотом:

— Забери свою сумку. Забери свою сумку. Забери свою сумку.

Её спина выпрямилась, но она последовала моим указаниям, бормоча.

— Знаешь что? Кажется, у меня есть помада.

— Мы сейчас вернёмся, — сказала я им, пятясь назад и ведя Шарлотту за собой.

— Что ты делаешь? — прошипела она, когда мы уходили прочь.

— Дай мне ключи от машины.

— Что? Зачем? Я думала, ты останешься до закрытия.

— Неа. Владелец должен быть здесь до закрытия, — оглянувшись через плечо, я бросил последний взгляд, чтобы убедиться, что Таннер не наблюдает за нами, и повернул за угол к выходу. — У Ленивца есть собственный набор ключей от ресторана, даже если он делает вид, что не знает, как ими пользоваться.

— Мы не можем уехать сейчас, — она затормозила. — Моя лучшая подруга, попавшая в беду после того, как её сердце растоптал какой-то развратник, только что появилась с твоим знаменитым братом, который, честно говоря, Портер, совсем не похож на Ленивца. Ни капельки, потому что я не совсем уверена, что он человек, а не Греческий Бог. Я имею в виду, ты сексуальный, Портер. Но твой брат…

У меня отвисла челюсть.

— Я стою прямо здесь!

Медленная улыбка тронула губы Шарлотты, и она подмигнула:

— Я шучу. Но если серьёзно, он собирается поиграть с ней и выбросить.

Я взял её лицо в ладони.

— Наверное. Но завтра всё будет по-прежнему. Если мы сможем сбежать до того, как Таннер поймёт это, то сможем провести следующие четыре часа, делая всё, что захотим. И, поскольку мы будем в твоей квартире, а не в моём ресторане, одежда не потребуется.

Её губы приоткрылись, глаза вспыхнули.

— Ооо.

— Да. «Оооо». Но нам пора идти. У меня нет сил, чтобы провести курс ниндзя-воина против моего брата, и увидеть, кто из нас собирается переспать сегодня вечером.

Шарлотта рассмеялась. Но только на секунду, потому что мгновение спустя она схватила меня за руку и помчалась через обеденный зал к выходу.

Когда мы добрались до её машины, я ударился коленями о руль, но это была небольшая цена, чтобы услышать дикий детский смех Шарлотты, когда она запрыгнула с другой стороны.

— Вперёд. Вперёд. Вперёд! — закричала она, стуча по приборной доске.

Я выехал с парковки, быстро покидая стоянку ресторана и резко затормозил. Насколько хватало глаз, тянулась цепочка стоп-сигналов.

Добро пожаловать на дороги Атланты.

— Ну, это было разочаровывающе, — невозмутимо произнесла она.

— Расскажи мне об этом. — Я вздохнул, включил радио и проскочил через станции, пока звук AC/DC не заполнил маленькую машину.

Как только я убрал руку от радиоприемника, она выключила его.

— Эй! — возразил я.

Её лицо ничего не выражало, когда она сказала.

— Ты можешь вести машину. Ты даже можешь зафиксировать положение твоего сиденья. Но тебе никогда не разрешается включать AC/DC в моей машине. Её двигатель заглохнет, трансмиссия выйдет из строя, а колеса отлетят, разрушив жизни сотен невинных свидетелей и отправив её в раннюю могилу на свалке.

Я выдержал её взгляд.

— Иисус. И всё это из-за незначительной «Дороги в ад»?

Шарлотта пожала плечами и снова посмотрела на ветровое стекло.

— Бетти Уайт серьёзно относится к своей музыке.

Я прикусила нижнюю губу, изо всех сил стараясь сдержать улыбку.

— Твою машину зовут Бетти Уайт?

Она оглянулась и даже не улыбнулась, когда подтвердила.

— Это был очевидный выбор.

Я рассмеялся, громко и долго.

Так долго, что Шарлотта, наконец, сдалась и тоже расхохоталась.

— Иди сюда, — сказал я, обхватив её сзади за шею и потянув через центральную консоль, чтобы поцеловать её сексуальный, саркастический рот.

Хихикая, она толкнула меня в плечо.

— Портер, езжай. Ты задерживаешь движение.

Я прижал её губы к своим и слепо позволил машине откатиться вперёд на несколько дюймов.

— Вот. Мы всех догнали.

Шарлотта продолжала смеяться, а я наслаждаться её смехом.

Боже. Мне нравилось быть с ней. Не имело значения, что мы стояли в пробке, тратя драгоценные минуты из нескольких часов, которые у нас были наедине. Посадите моих детей на заднее сиденье, и я бы просидел с ней в этой машине всю оставшуюся жизнь.

Отпустив её, я выпрямился на водительском сиденье и попытался не обращать внимания на тяжесть в груди.

Будет ли у меня когда-нибудь это?

Эта вольнодумная версия моей сломленной женщины, улыбающаяся и смеющаяся с Трэвисом и Ханной, которые были такой же частью меня, как моё сердце и мои лёгкие?

Прошло всего несколько недель. Наверное, я ставил телегу впереди лошади. Даже если бы она обожала детей, я бы ещё не познакомил их с ней. Или, точнее, её с ними. Это не было похоже на то, что я развёлся и снова встречаюсь. У моих детей не было матери. Я мог только представить себе сердечки в глазах Ханны, если бы в её жизни внезапно появилась женщина, делающая всё то, что мать должна делать со своей дочерью. Меньше всего мне хотелось, чтобы они привязались к женщине, а потом мы бы расстались.

Хотя, если то, как моё тело реагировало каждый раз, когда она кидала одну из тех тайных улыбок в мою сторону, было каким-то признаком, я был бы чертовски привязан к ней.

Не успели мы отъехать от ресторана и на целую милю, как зазвонил мой телефон. Я посмотрела вниз, полностью ожидая, что это будет Таннер, готовый ругать меня за побег.

Но это было не так, и моё тело содрогнулось.

— Мам? — я ответил прежде, чем телефон успел зазвонить снова. — Всё в порядке?

— Привет, детка. Плохая новость.

Мой желудок упал, когда лицо Трэвиса вспыхнуло в моей голове.

— Что случилось?

— Успокойся. Он в порядке, — сказала она, читая моё беспокойство.

Я тяжело вздохнул и поднёс телефон к другому уху, чтобы положить руку на бедро Шарлотты.

Её ладонь быстро накрыла мою руку, а пальцы переплелись с моими.

— Вообще-то это Ханна. Она проснулась с лихорадкой ранее, поэтому я дала ей немного тайленола. Но она так сильно кашляла, что её начало тошнить.

— Черт, — выдохнул я, откидывая голову на подголовник.

— Не волнуйся. Я отправила Трэвиса в его комнату и продезинфицировала всё, к чему она могла прикоснуться за последние двадцать четыре часа. Я уверена, что нет ничего серьёзного, дорогой. Но, может быть, ей стоит вернуться ко мне домой на пару ночей.

Следует отметить, что моя мать была святой.

— Это звучит как отличная идея.

— Хорошо. Я соберу её вещи. И я знаю, что ты на работе, но она спросила, можем ли мы тебе позвонить.

Сверкнув глазами на Шарлотту, я обнаружил, что она внимательно изучает меня.

И тогда я понял, в чём наша самая большая проблема.

Было почти невозможно постоянно разделять два таких неотъемлемых и важных аспекта моей жизни.

Как бы я ни старался, всегда будут пересечения. Моменты, когда дети разговаривали или ссорились на заднем плане, в то время как она и я разговаривали по телефону, заставляя меня спешить в свою комнату, чтобы ей не пришлось это слышать. Или теперь, когда она молча сидела рядом со мной, а моя дочь хотела поговорить со мной, потому что она плохо себя чувствовала.

Эти вещи были вне моего контроля.

Я не хотел причинять Шарлотте боль.

Но, в конце концов, я всегда буду отцом, который должен делать то, что лучше для его детей.

— Прости, — прошептала я ей.

Она вопросительно наклонила голову, её брови сошлись вместе.

Я сжал её бедро и сказал в трубку:

— Да. Передай трубку Ханне.

Тело Шарлотты напряглось, и это чертовски убивало меня, но я вырвался вперёд, когда в трубке раздался голос моей малышки.

— Меня вырвало.

Не сводя глаз с медленно ползущей передо мной машины, я ответил.

— Тебе уже лучше, девочка моя?

— Нет, — простонала она и разрыдалась. — А теперь я не могу съесть фруктовый лед.

— Что? — я рассмеялся над случайностью этого утверждения.

— Бабушка сказала, что я могу съесть фруктовый лёд после ужина. Но когда меня вырвало в прошлый раз, ты сказал мне не есть его, потому что от этого у меня заболит живот.

Я усмехнулся.

— Но бабушка сказала, что тебя вырвало только потому, что ты кашляла. Так что я не думаю, что фруктовый лёд чем-то навредит. Передай бабушке, что я разрешил тебе съесть один. — Я сделал паузу перед тем, как внести поправку. — Только не ешь красный, на тот случай, если я ошибаюсь, и тебя действительно вырвет.

— А как насчёт жёлтого?

Я усмехнулся.

— Да. Жёлтый звучит идеально. — И легко отстирывается.

Она шмыгнула носом.

— Когда ты вернешься домой?

Я вздохнул и перевёл взгляд на Шарлотту, которая грызла ноготь большого пальца, как будто у неё была личная вендетта против него, её глаза были направлены в окно.

Чёрт.

Чёрт.

Чёрт.

Я отчаянно нуждался в том, чтобы провести с ней время.

Но мой ребёнок нуждался во мне больше.

— Скоро, — прошептал я.

Голос дочери оживился.

— Можно я посплю в твоей постели, пока ты не вернёшься домой?

— Конечно.

— Ура! Папочка сказал… — её голос затих вдали.

Я проехал ещё несколько футов и включил сигнал, чтобы на следующем повороте вернуться в ресторан.

— Портер? Ты всё ещё здесь? — спросила мама.

— Да.

— Хорошо. Мне нужно идти, пока она не выбила дверь, чтобы добраться до Трэвиса. Но увидимся вечером, когда ты освободишься.

Я нажал на тормоза, когда движение снова остановилось, и закрыл глаза.

— Люблю тебя, мама.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она, а потом, перед тем как повесить трубку, я услышала её крик: — Ханна Эшли Риз, не открывай эту дверь!

Положив телефон на колени, я повернулась к Шарлотте.

— Мне нужно домой. Ханна заболела.

Она даже не взглянула на меня.

— Всё в порядке. Я понимаю.

— Шарлотта, мне очень жаль.

Внезапно она повернулась, и её пустые глаза уставились на меня.

— Не делай этого, — прошептала она. — Никаких извинений. Не в темноте, но особенно не на свету.

Мои брови взлетели вверх.

— Мы на свету?

Она моргнула, и слёзы заблестели в её глазах.

— Я там же, где и ты, Портер. А для тебя темнота даже не существовала, когда ты говорил по телефону.

— Милая, — выдохнул я, моё сердце разрывалось, даже когда оно увеличивалось.

— Я пытаюсь, — прошептала она.

Я притянул её к себе и поцеловал в лоб.

— Я знаю, что это так.

— Она кашляет?

Моя рука сжалась, и я пробормотал.

— Я уверен, что это просто простуда.

Пальцы Шарлотты напряглись на моей руке, а затем она шокировала меня до чёртиков.

— Если ты зайдёшь в аптеку, я помогу тебе выбрать хорошее лекарство от кашля и подобрать подходящую дозу для её веса.

Я тяжело вздохнул, когда мой желудок скрутило.

— Ты не должна этого делать.

— Да. Я знаю, Портер. Я, правда, на самом деле хочу.

Именно в этот момент я почувствовал росток надежды в своей груди.

Моё тело с рёвом ожило, и невероятное спокойствие нахлынуло на меня.

Оно было тёплым и плотным, сильно отличаясь от пустого холода, который я обычно носил с собой. В конце концов, это настигнет меня, и я буду вынужден признать это. Но до тех пор я собирался лечь на спину и дать ему вырасти.

Так мы просидели несколько минут.

Двигаясь бампер к бамперу.

Мои губы на её лбу.

Её рука вцепилась в мою руку.

Но она была права.

Мы сделали это на свету.

Глава двадцать первая

Шарлотта

Солнечный свет просачивался сквозь занавески, когда меня внезапно выдернул из сна стук в мою парадную дверь.

Я лежала на боку, согнув колени, засунув руку под подушку, одна нога поверх одеяла, другая под ним, но даже после того, как я открыла глаза, я всё ещё была в мире грёз.

Твёрдое, обнаженное тело прижималось к моей спине, одна рука была вытянута под моей шеей, другая обвилась вокруг моих рёбер, его рука держала мою грудь, его тепло обволакивало меня.

Портер удивил меня накануне вечером, объявив, что он не только взял выходной (чтобы провести его со мной), но и попросил своих родителей остаться с его детьми, чтобы мы могли провести целые сутки наедине. Моё сердце почти выпрыгнуло из груди, а тело определённо прыгнуло в его объятия. Я не могла вспомнить, когда в последний раз была так взволнована чем-то.

Мы носили одежду в течение всего тридцати минут той ночью. И это не включало в себя пить пиво и есть китайскую еду на моём диване. (Портер неохотно согласился надеть брюки, прежде чем открыть дверь для посыльного.)

Я улыбнулась и прижалась к нему, молясь, чтобы тот, кто был у двери, исчез.

— Сколько сейчас времени? — пробормотал он, не открывая глаз.

Я оторвала голову от его руки и посмотрела на часы на ночном столике.

— Восемь пятнадцать.

— Мммм, — сонно промурлыкал он. — Слишком рано.

Я чмокнула его в кончик носа.

— Вот что бывает, когда ты настаиваешь на перепихе в четыре утра.

Его веки всё ещё были закрыты, когда Портер сказал:

— Не смей пытаться обвинить меня. Ты сами это спровоцировала.

Я усмехнулась. Так и было. Но тогда я проснулась почти так же, как и несколько минут назад, только на этот раз ко мне прижималось не только твёрдое тело Портера.

Я снова чмокнула его, на этот раз в губы — будь проклято утреннее дыхание.

Он улыбнулся и, наконец, поднял веки.

— Утро.

— Доброе утро, — выдохнула я, проводя рукой по его растрёпанным светлым волосам.

— Как ты спала? — спросил Портер.

Чувство глубокой грусти ударило по мне.

Лучше, чем я буду сегодня вечером, когда ты вернёшься домой.

— Хорошо.

— Хорошо. Тогда давай сделаем это снова, — сказал он, уткнувшись носом в подушку, прежде чем закрыть глаза.

Я усмехнулась и приподняла голову, опершись локтем на кровать.

Портер был великолепен, даже в восемь утра, с густой щетиной, покрывающей его челюсть и спутанными во сне — и от секса — волосами. Но именно внутренний мир этого человека так полностью пленил меня. Мир всё ещё вращался, но впервые я не чувствовала непреодолимой потребности спешить. Когда мы были вместе, время шло медленнее.

За последние несколько недель ещё один мой палец соскользнул со скалы, но моя хватка по-прежнему была крепкой. Но прогресс есть прогресс, каким бы маленьким он ни был. Я перестала ходить в парк и в свой старый дом. Желание всё ещё осталось, но практически не ощущалось.

Я знала Портера уже целый месяц и была на шаг ближе вернуть себе прежнюю жизнь, чем за последние десять лет. И самое удивительное было то, что я делала это сама — с ним рядом.

Портер жил по правилам. Он никогда не задавал мне вопросов, хотя я всё ещё отвечала ему. И когда я это делала, он не судил мои истины. Он обладал невероятной способностью распознавать точный момент, когда я замыкалась в себе, чтобы отвлечься от той боли, что меня спровоцировала. И он терпеливо ждал моего возвращения. Он ни разу не дал мне повода притворно улыбнуться. Он просто держал меня за руку и оставлял в покое. Если бы я захотела открыться, я бы это сделала. Если нет, то это тоже нормально. Но я никогда не была одной в темноте. Пока он был там — даже если это было только на другом конце телефонного звонка.

Но именно тогда, проведя ночь в смехе, занимаясь любовью до самого рассвета и засыпая в его объятиях, я почувствовала, как во мне шевельнулось что-то, чего я никогда не испытывала.

И я не имела в виду, что не испытывала этого в течение десяти лет с тех пор, как мой мир погрузился во тьму.

Это особенное нечто внутри меня было таким, чего я никогда не чувствовала за целую жизнь.

И это было самое прекрасное.

Мой нос защипало, когда я сжала губы, борясь с неизбежным.

— Перестань пялиться на меня, — проворчал он, не открывая глаз.

Я улыбнулась, и это заставило единственную слезу скатиться по моей щеке. Я отмахнулся от этого и сказала.

— Просто ты очень некрасив по утрам.

Портер хмыкнул и потянул меня вниз, так что моя голова легла на подушку.

— Это не то, что ты сказала в четыре утра.

Закрыв глаза, я попыталась забыть причину, по которой проснулась, но в дверь снова громко постучали.

Глаза Портера распахнулись.

— Ты ждешь гостей?

— Ты здесь. Рита, скорее всего, спала с твоим братом. А у моей мамы строгий субботний утренний режим Мимозы, из-за которого она не выходит из дома до полудня. Так что, нет.

Он скривил губы.

— Ты думаешь, это кто-то из соседей нуждается в поддержке морального духа?

Преувеличенно застонав, я выкатилась из его объятий и встала.

— Наверное. Давай я надену лифчик и трусики и посмотрю, что можно сделать.

Он засмеялся и сел, его горячий взгляд проследил за мной, когда я подошла к своему комоду, вытащила футболку и пижамные штаны, и пожала плечами.

Портер провёл зубами по нижней губе.

— Избавься от одежды, прежде чем вернёшься сюда. Моё рентгеновское зрение уже не то, что раньше.

Я улыбнулась.

— У тебя было рентгеновское зрение?

Он подмигнул мне.

— А как ещё, по-твоему, я вижу тебя в темноте?

— А разве это не ночное зрение?

Он уставился куда-то вдаль.

— Ну, и что ты знаешь? Мои сверхчеловеческие способности множатся.

Мои губы дёрнулись, когда я закатила глаза.

— Хорошо, Капитан Америка. Пока я открываю дверь, почему бы тебе не попытаться высвободить силы, которые позволят тебе надеть штаны и запустить кофеварку?

— У Капитана Америки на самом деле нет никаких сверхъестественных сил, кроме его мощи и щита.

— Хорошо, тогда как насчёт того, чтобы использовать щит, чтобы прикрыть свою задницу, пока ты встаешь и используешь свой сверхсильный палец, чтобы нажать кнопку на кофеварке.

Он рассмеялся лающим смехом в то же самое время, когда я услышала её голос:

— Шарлотта? — прокричала она из моей гостиной. — Милая? Это мама. Я использовала свой ключ, но просто предупреждаю, Том со мной. Так что лучше оденься перед выходом.

— Черт, — выдохнула я.

Глаза Портера расширились, он вскочил с кровати и прошептал:

— Что случилось с Мимозой?

Я пожала плечами и повернулась к двери.

— Понятия не имею. Но я бы настоятельно рекомендовала сейчас брюки, а не щит.

Улыбаясь, я слушала, как смех Портера затихает за закрытой дверью, пока шла по коридору. Когда я добралась до гостиной, то обнаружила Тома и маму стоящими в прихожей.

Моя улыбка исчезла, когда я увидела бледное лицо моей мамы, а рука Тома обнимала её за плечи, его лицо было таким же бледным.

Боже.

Сверкнув взглядом между ними, в ушах зазвенели тревожные колокольчики, я спросила.

— Что случилось?

— Милая, нам нужно поговорить, — прошептала она, прижимая руки к груди, словно защищаясь от холода. И, судя по тому, как волосы у меня на затылке встали дыбом, а по коже побежали мурашки, возможно так и было.

Я посмотрела на Тома, мой голос был хриплым, когда я спросила.

— Что происходит?

— Шарлотта, — начал он, но остановился, когда его взгляд упал на что-то за моим плечом. — Дерьмо. Извиняюсь. Я не знал, что у тебя гости.

Мама хлопнула себя ладонью по груди, и её глаза наполнились слезами, но она не смотрела на Портера. Она смотрела на меня, и её сожаление было ощутимо.

— Боже. Он тот парень, который сделал тебя такой счастливой в ресторане.

Рука Портера обвилась вокруг моих бёдер сзади, и я почувствовала его губы на своих волосах, но даже его тепло на моей спине не могло прогнать холодный воздух, кружащийся по комнате.

— Привет. Я Портер Риз. Приятно познакомиться…

Я не дала ему закончить.

— Том? — подсказала я, делая шаг вперёд.

Том нахмурил брови и неловко отвёл взгляд.

Мои лёгкие начали гореть, а пульс участился. Была только одна причина, которой я могла объяснить, почему Том и моя мама появились у меня в восемь утра, выглядя так, будто они увидели призрака.

И вдруг я испугалась, что именно это и произошло.

Том снова посмотрел на меня, и его рука напряглась вокруг моей мамы.

— Мы должны поговорить наедине, Шарлотта.

Я покачала головой, когда моя кожа начала покалывать.

— Скажите мне.

Том посмотрел через мое плечо на Портера.

— Мне нужно, чтобы ты ушёл, сынок.

Я моргнула, а затем весь кислород будто исчез из комнаты.

Вот она. Истина, которая освободит меня, а потом заставит захотеть умереть.

Моё тело напряглось, но когда моя душа превратилась в жидкость, я обнаружила, что будто тону.

Портер снова прижал меня к себе, и его руки сомкнулись вокруг меня, осторожно и защищая. Но даже темнота Портера не могла защитить меня от этого.

— Этого не будет, — хрипло ответил Портер.

— Скажите мне, — задохнулась я.

— Дорогая… — начала моя мать, останавливаясь достаточно долго, чтобы собраться с мыслями, прежде чем продолжить: — Это частный…

— Скажите мне! — закричал я. То, что началось как дрожь подбородка, быстро перешло в дрожь всего тела, когда адреналин разрушил мою систему.

Мама подскочила, и Том инстинктивно шагнул ко мне, но Портер удержал меня на ногах.

— Дыши, — прошептал он мне в макушку, пытаясь прижать меня к себе, но я не могла этого сделать.

Я не хотела утешения. Я хотела получить ответы, но боялась, что они будут совсем не такими, как я ожидала.

Вырвавшись из объятий Портера, я встала на свои дрожащие ноги, как в тот день, когда забрали моего мальчика, и посмотрела Тому прямо в глаза.

— Пожалуйста.

Он резко втянул воздух, выпрямил спину, а затем произнёс слова, которые я так отчаянно хотела услышать.

— Тело ребёнка было обнаружено на строительной площадке, которую они разбивали прошлой ночью.

Моя грудь сдавило, и волна тошноты прокатилась по животу.

Вот оно.

Момент, которого я так долго ждала.

Слова, о которых я столько раз молилась, чтобы никогда не услышать. А потом, годы спустя, те, о которых я молилась, наконец-то позволили мне отпустить.

— Это он? — спросила я, на самом деле ничего не чувствуя.

Портер снова подошёл поближе, не касаясь меня.

Моя мама протянула руку, слёзы текли из её глаз.

Лицо Тома исказилось, как будто я попросила его застрелить меня.

А я стояла там, умоляя кого-нибудь, наконец, положить конец моему кошмару.

— У нас пока нет ни причины смерти, ни точного удостоверения личности, но… — Том достал из заднего кармана фотографию и протянул мне.

Я зажала рот рукой, и земля задрожала у меня под ногами. Прошлое с рёвом вернулось к жизни, в то время как я цеплялась за настоящее. Я бы узнала этот зажим для соски где угодно. В последний раз его видели пристегнутым к сорочке моего сына. Я заказала его ещё до того, как узнала, что он мальчик. Называйте это материнским чутьём или как там ещё, но я чувствовала это всем своим существом.

Он был моим сыном.

А теперь он исчез.

Тёмная, исполненная чувства вины часть моей души умерла, когда я уставилась на изображение той сине-белой ленты в горошек, соску, которую он когда-то сосал, всё ещё соединенную с концом, пять букв, монограммы в толстом блочном шрифте, чтобы сформировать то, что я теперь знала, было самым болезненным словом в английском языке.

Лукас.

И вдруг, несмотря на то, что получала сигналы на протяжении десяти лет, мир, наконец, остановился.

Глава двадцать вторая

Портер

Я не знал, что изображено на этом снимке, но было не сложно проследить, о чём шла речь, хотя было невозможно не понять реальность всего этого.

Её сын был мертв. Они нашли его тело, которое было похоронено Бог знает как долго, в то время как она провела десять лет, живя и дыша, но похоронена рядом с ним.

Он даже не был моим ребёнком, и боль была чертовски близка к парализующей. Я не мог представить себе бурю, разразившуюся внутри неё.

Когда она споткнулась на ослабленных ногах, столкнувшись с моей грудью, я не смог достаточно быстро обнять женщину. Повернув её, я поддержал Шарлотту. Её спина выгнулась, когда она прижалась ко мне спереди. Её сердце бешено колотилось, а грудь тяжело вздымалась, когда реальность обрушилась на неё. И, несмотря на всё это, я сделал единственное, что мог. Я крепко держал её, ожидая, что она взорвётся и, проклиная тот момент, когда её гортанные крики разнесутся по комнате, как смертоносный торнадо, снося нас всех.

Я бы всё отдал, чтобы отнести её обратно в спальню. Отмотать назад и вернуться к тому времени, когда она мирно спала рядом со мной. Её дыхание было ровным. Её сердце размерено билось в груди. Её тело было вялым. Её мысли спокойными. Шрамы на её душе временно забыты.

Правда заключалась в том, что я мог удерживать её, пока мои руки не отвалятся, но я не мог ничем ей помочь. Часть её отсутствовала задолго до того, как мы встретились, но процесс скорби только начинался, и я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы смягчить этот удар.

Но это не значит, что я не буду пытаться.

Она не закричала.

Она не заплакала.

Она не завопила и не пригрозила кулаком небесам.

Она даже не пошевелилась.

— Я здесь, — пробормотал я в её волосы, несколько раз целуя в щеку. — Я остановлюсь с тобой. Только ты и я, Шарлотта.

Она не ответила. Честно говоря, я даже не был уверен, что она ещё дышит.

Она была неподвижна.

Абсолютно. Полностью. До жути.

— Милая. — Ее мама появилась рядом с нами.

Мои мышцы напряглись, когда моё тело запротестовало против этого, но когда Шарлотта повернулась в её сторону, я отпустил женщину.

Шарлотта не двинулась в объятия матери.

Отойдя от нас обоих, она заявила:

— Мне нужен кофе. — А затем, как робот, она откинула голову назад, чтобы поймать мой взгляд. — Хочешь немного?

Спокойно. Хладнокровно. Собрано.

Ни одной слезинки в глазах. Руки не дрожат. Плечи распрямлены.

Чёрт. Чёрт. Чёрт.

Это было уже не просто её обычное выражение лица. Её окружала ауры пустоты. Даже я не мог найти эмоции, спрятанные внутри.

Это было даже хуже, чем я ожидал, потому что это был первый раз с тех пор, как я встретил Шарлотту, когда понял, что у нее не осталось вообще никаких чувств.

— Шарлотта, — прохрипел я. — Вернись, милая.

Но я не имел в виду физически. Она ушла, и это чертовски напугало меня.

Потянувшись, чтобы схватить её за руку, я переплёл наши пальцы вместе, отчаянно пытаясь понять её. Она не стиснула ладонь от беспокойства. И она не стала её нежно сжимать. Но хуже всего было то, что она даже не убрала руку, пытаясь спрятаться.

Женщина просто держала её, безвольно и свободно.

Физически здесь, но умственно и эмоционально за миллион миль.

Я придвинулся ближе, беспокойство рикошетом отозвалось во мне, и прошептал:

— Давай посидим в темноте.

Она одарила меня ободряющей улыбкой, такой фальшивой, что казалось, будто она сделана из пластмассы.

— Давай сегодня останемся на свету, Портер.

Я всмотрелся в её лицо.

– Я не знаю, где ты сейчас, но обещаю тебе, что это не свет. Впусти меня. Я пойду с тобой, куда ты захочешь. Я здесь.

Вырвав свою руку из моей, она положила ладони мне на грудь. Затем, не поднимая глаз, женщина рассеянно провела пальцем по шву на моей футболке.

— Я долго ждала, чтобы узнать, где мой ребёнок. Теперь я знаю. Это так близко к свету, как я когда-либо смогу оказаться.

Дыхание вырвалось из моих легких, как будто меня ударили кувалдой.

Она была права. Печальный, удручающий, трагический момент. Но, тем не менее, окончательный.

Я выдержал её пустой взгляд, ища проблеск женщины, в которую я влюбился за последний месяц, но если она была бы там, я не был в этом уверен.

К сожалению, Шарлотта не дала мне долго смотреть. Развернувшись, она быстро направилась на кухню.

— Шарлотта, давай я принесу кофе, — сказала мама, следуя за ней.

Я застыл, не в силах пошевелиться.

Все по-разному реагировали на трагедию. Я знал это не понаслышке. Чёрт, однажды я дрался с водоёмом.

Но сейчас все было по-другому, и я понятия не имел, что делать.

Неужели я дал ей пространство?

Неужели я последовал за ней и настоял, чтобы она поговорила со мной?

Неужели я отнёс её в спальню, задёрнул шторы и силой втолкнул в темноту исповедальни вместе со мной?

Если я буду придерживаться правил, мой единственный вариант — ждать, пока она придёт ко мне, но это казалось невозможным.

Но если я их нарушу, то рискну сломать и её тоже.

Я наблюдал за ней через барную стойку, пока она рыскала по своей маленькой кухне. Мать отчаянно пыталась остановить её, но Шарлотта проигнорировала её мольбы и продолжила подготовку к завариванию кофе, доставая кружки из шкафа, наполняя графин водой, а затем наливая её в машину. Её лицо было бесстрастным, а движения плавными, совсем не резкими и не грубыми, как от горя. Она действовала на автопилоте.

Наполнив две кружки до краев, Шарлотта вручила мне одну из них на том же самом месте, где оставила меня, но на этот раз она стояла на расстоянии вытянутой руки.

Я взял кофе, но не сводил с неё глаз и сказал единственное, что пришло мне в голову.

— Впусти меня.

Она не сводила глаз со своей чашки, пока помешивала сливочно-коричневую жидкость внутри, пробормотав.

— Поверь мне. Ты же не захочешь участвовать в этом.

Я мучительно закрыл глаза и покачал головой. Когда я открыл их, то посмотрел на Тома, который стоял в нескольких футах от неё, наблюдая за ней сузившимся и оценивающим взглядом.

— Шарлотта, — позвал он. — Я собираюсь дождаться дополнительной информации, прежде чем говорить с Брэди. Ему нужны ответы, которых у меня сейчас нет. Ты хочешь пойти со мной, когда я это сделаю?

Она посмотрела на меня, но её слова были адресованы Тому.

— Не думаю, что это хорошая идея. — Затем Шарлотта обратилась ко мне, и это было самое нелепое утверждение, которое я когда-либо слышал: — Тебе, наверное, лучше уйти.

— Нет, — твёрдо ответил я. Медленно продвигаясь вперёд, я взял свой кофе в левую руку и обхватил правой её шею сзади. Затем, согнувшись в коленях, я опустился в поле её зрения. — Если ты хочешь, чтобы я ушёл, милая, это одно. Мне это не понравится. И это, чёрт возьми, убьёт меня. Но, если это то, что тебе нужно, я уйду. Однако если ты меня выгоняешь, я никуда не уйду. Я же сказал тебе: я остановлюсь с тобой. — Я сжал её шею. — Всегда, Шарлотта.

Волна прокатилась по её пустым глазам, открывая мельчайшее мерцание моей Шарлотты, скрывающейся внутри. Облегчение пронзило меня.

— Ты хочешь остановиться? — спросил я. — Притвориться, что это не происходит прямо сейчас?

Её подбородок задрожал, когда она кивнула, её глаза наполнились слезами.

Используя её шею, я прижал её к себе спереди, её тело прижалось к моему. Кофе выплеснулся на пол, когда она обвила руками мои бёдра. Даже тогда она не заплакала, но держала меня так крепко, что мне показалось, будто женщина пытается слить наши тела в единое целое. Что, должен признаться, я бы не возражал.

— Тогда мы остановимся, — прошептал я, прежде чем поцеловать её в макушку.

Её мама бросилась к нам, забирая обе наши кружки. Слёзы текли по её подбородку, когда она смотрела, как её дочь крепче обнимает меня, а её кулаки сжимают мою рубашку сзади. Она поцеловала Шарлотту в затылок, а затем посмотрела на меня.

— Я останусь, но не буду путаться под ногами.

Я молча кивнул.

Том подошёл и погладил Шарлотту по спине, прежде чем сжать её плечо.

— Мне нужно вернуться к работе, детка. Я зайду позже.

Когда Шарлотта не ответила и не обратила на него внимания, он опустил подбородок, поцеловал маму Шарлотты в висок и направился к двери.

А потом мы остались одни.

Ну, почти. Мама Шарлотты, чьё имя, как я позже узнал, было Сьюзен, занялась уборкой и без того безупречной квартиры. Шарлотта была минималисткой. Было так много случаев, когда можно было переставить две безделушки на барной стойке или стереть пыль с четырёх картин в рамках на стене. Но, верная своему слову, Сьюзен держалась от нас подальше.

И, верный своему слову, я сделал вид, что в то утро ничего не произошло.

Серьёзно, из-за того, как болела моя грудь и кружилась голова, это было достойное Оскара выступление.

Мы с Шарлоттой сидели на диване, мои ноги покоились на её журнальном столике, её ноги лежали поверх моих. У неё не было телевизора, но я схватил её ноутбук и поставил какую-то умопомрачительную комедию, которую нашел на Netflix. Никто из нас не смотрел фильм.

Тёмно-карие глаза Шарлотты смотрели вдаль, погружённые в свои мысли, а мои синие смотрели на неё, погруженные в беспокойство.

Она рассеянно играла с моими пальцами, переплетая их вместе, прежде чем отпустить, только чтобы начать процесс снова, в то время как я лениво рисовал круги на её ногах.

Мы иногда разговаривали, но ни о чём.

Однажды она даже чуть не рассмеялась, когда я пошутил о крушении поезда, которым были Рита и Таннер.

Когда минуты превратились в часы, Сьюзен предложила приготовить завтрак. Шарлотта отказалась, но отпила кофе, который держала у груди нетронутым, пока он не остыл. Затем она отставила его.

Обед прошёл почти так же, только на этот раз она держала тарелку с бутербродом на коленях, пока я, наконец, не взял её и не поставил на стол.

Вместе мы просидели на этом диване весь день, свернувшись калачиком, обнимая друг друга, затерявшись где-то на бесконечном горизонте между тьмой и светом, оттягивая неизбежное.

Вскоре после пяти вечера Шарлотта заснула, и я выскользнул из-под неё, чтобы позвонить маме, проверить детей и сообщить ей, что я опаздываю — действительно опаздываю. Она с готовностью предложила остаться ещё на одну ночь, но я знал, что ей нужно домой. Утром они с отцом уезжали из города на ежегодную двухнедельную юбилейную поездку в Мэн. Я чувствовал себя чертовски виноватым, когда попросил её остаться на одну ночь с детьми, но с перспективой не иметь няню в течение целых четырнадцати дней, моя отчаянная потребность во времени с Шарлоттой победила. И потому что моя мама была, ну… святой, она согласилась, прежде чем я полностью закончил задавать вопрос. Но я не мог просить её снова принести эту жертву.

Наблюдая, как Шарлотта мирно спит на диване, зная, что внутри неё назревает буря, но также зная, что мои дети нуждаются во мне дома, я снова оказался в ловушке между двумя гранями моей жизни.

И вдруг я снова оказался в этой тонущей машине, вынужденный выбирать между двумя людьми, которых любил, и, зная, что одного из них я подведу.

Закрыв глаза, я резко втянул воздух и сунул телефон в задний карман.

По правде говоря, Шарлотта была не единственной, кто притворялся на этом диване. Я делал это в течение многих лет. Чёрт, я даже притворялся, что не притворяюсь, когда знал, что это не так.

Если я ожидал, что она столкнется с реальностью, я должен был сделать то же самое.

Это будет больно. Нет. Это должно было убить.

Но, возможно, открыть себя, почувствовать это и принять боль, было единственным способом по-настоящему отпустить ее.

Онемение больше не работало. Не для меня. И уж точно не для Шарлотты.

Это было время для того, чтобы подвести черту.

Подойдя к дивану, я присел на край, вновь обретённая решимость затопила мои вены, в то время как страх собрался в моём животе.

— Проснись, милая, — прошептал я, убирая волосы с её лица.

Её сонные веки распахнулись, и на краткий миг они стали по-настоящему теплыми, ее губы изогнулись, когда она высвободилась из своего клубка и обернулась вокруг меня. А потом, в одно мгновение, её лицо стало пустым.

— Ты уходишь?

Я слабо улыбнулся.

— Мне нужно, чтобы ты пошла куда-нибудь со мной.

Она сдвинула брови, наморщив лоб.

— Куда же?

Я наклонился и коснулся губами её губ.

— Кое-куда. Ты готова к этому?

Она всмотрелась в моё лицо, когда села, беспокойство отразилось на её лице.

— Если тебе нужно, чтобы я пошла с тобой, тогда да, Портер, я готова.

Я снова поцеловал женщину, глубже и с извинениями.

— Это будет отстойно, — пробормотал я ей в губы.

Она не пропустила ни секунды, прежде чем пробормотала.

— Тусоваться с тобой, как правило, не выходит.

Убитая горем. Скорбящая. Разрушенная. И всё ещё шутит на мой счёт.

Шарлотта.

Моя Шарлотта.

Я рассмеялся. Громко. Гораздо громче, чем кто-либо должен был смеяться в тот день. Но именно так я понял, что с нами обоими всё будет хорошо.

Прошептав прощальные слова и коротко обнявшись, мы оставили Сьюзен в квартире Шарлотты.

Было очевидно, что она не была в восторге от того, что мы уезжаем, но также было ясно, что ей нравилось, как Шарлотта прижималась к моим рукам и льнула ближе, когда была готова уйти.

— Мы скоро вернёмся, — заверил я.

Сьюзен кивнула и обхватила лицо Шарлотты руками.

— Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне, хорошо? Я буду ждать тебя прямо здесь.

— Спасибо, мам, — прошептала Шарлотта.

— Конечно, детка. — Сьюзен отступила на шаг, её лицо пылало от бесчисленных эмоций, давая понять, что её дочь не может прятаться от матери на виду.

Затем, когда я обнял Шарлотту за плечи, её рука обвилась вокруг моих бёдер, а другая рука покоилась на моём животе, мы покинули её квартиру как два разбитых человека, что, как я надеялся, будет в последний раз.

Глава двадцать третья

Том

Когда Том Стаффорд сидел за своим столом в полицейском участке, у него внутри всё сжалось. Это было единственное уведомление, которое он никогда не хотел делать. Это были его девочки. Что ж, Сьюзен была больше, чем просто женщиной, которую он намеревался держать до тех пор, пока не достигнет шести футов в глубину. Эти отношения были медленным ожогом, растущим с течением времени. Он был влюблён в эту женщину задолго до того, как пригласил её на первое свидание.

Но Шарлотта была другой. Она была частью его. Дочь, которую он никогда не видел взрослой. Он ненавидел руку, которую жизнь протянула ей, но что бы ни случилось, Шарлотта всегда будет его девочкой. У них была прочная связь, выкованная через сердечную боль и воспоминания. Ничто не могло это нарушить.

Дело об исчезновении Лукаса было закрыто с самого первого дня, но это не означало, что Том прекратил попытки найти этого маленького мальчика. Тупик за тупиком он продвигался вперёд, отказываясь останавливаться, пока не найдёт его. За последние почти десять лет не было ни одного дня, когда бы он не вскрыл это потрепанное досье и отчаянно не пытался бы прочесть между строк хоть какую-нибудь зацепку о местонахождении Лукаса Бойда.

Но каждый день получал одну и ту же награду: ничего.

Строительная площадка, где было найдено тело Лукаса, находилась всего в двух милях от парка, где он пропал. Полиция, ФБР и сотни добровольцев прочёсывали каждый дюйм этого леса, по меньшей мере, дюжину раз в течение первых нескольких дней после его похищения. Чёрт возьми, Том лично прочесывал эту сетку, по крайней мере, пять раз. Но, судя по первоначальной оценке коронера и предполагаемому возрасту останков, Лукас Бойд находился в этой неглубокой могиле с самого первого дня.

Чувство вины тяжело легло на его грудь. Он мог бы покончить с этим кошмаром для Шарлотты почти десять лет назад. Только он этого не сделал, и это чертовски разъедало его душу, осознавая это.

Откинувшись на спинку стула, он отхлебнул из бумажного стаканчика, наполненного таким крепким кофе, что ему, наверное, следовало бы его пожевать. Накануне, около одиннадцати вечера, ему позвонили и сообщили, что были обнаружены изуродованные останки ребенка, и к одиннадцати двадцати он уже был на станции. В тот момент, когда он увидел грязный детский полосатый комбинезон Лукаса, который в последний раз видели на нём, ему стало плохо.

Но было много маленьких голубых полосатых комбинезонов по всему миру. Именно этот чёртов зажим с именем мальчика, вышитым сбоку, и поджег Тома. Чёрт. Пока он искал, прямо сейчас, Том ненавидел с удвоенной силой, что это было найдено. Или, точнее, что это вообще нужно было находить.

В последующие часы он не сомкнул глаз. Он даже не пошел домой. Вместо этого он решил нарушить протокол и раз и навсегда избавить своих девочек от страданий. Он поехал прямо к дому Сьюзен, сел в машину, дождался рассвета и приготовился разбить сердце любимой женщины. Тогда он будет вынужден попросить ту же самую женщину помочь ему сообщить новость, которая потрясёт её дочь.

Единственное утешение, которое мужчина мог найти, было осознание того, что он наконец-то сможет дать Сьюзен и Шарлотте то завершение, которого они так отчаянно заслуживали. Хотя он не почувствовал ничего похожего на облегчение, когда увидел, как Сьюзен упала на колени. И уж точно не тогда, когда он наблюдал, как Шарлотта проваливается так глубоко за своими стенами, что он боялся, что она никогда не вернётся. Но, в конечном счете, это закрытие было единственным утешением, которое он когда-либо получит — если только он не сможет найти ответственного человека.

Лукас ушёл, и он ничего не мог с этим поделать. Но это дело было далеко не закрыто.

Вновь обретённая надежда взорвалась в Томе от осознания того, что на теле должны были быть какие-то улики. Криминалисты прошли долгий путь с тех пор, как он впервые пришёл в полицию более тридцати лет назад. Он верил, что лаборатория найдёт ему какие-нибудь зацепки. И именно эта вера заставила его сидеть на станции, уставившись на экран компьютера, яростно обновляя электронную почту в надежде, что отчёт появится.

Он писал Сьюзен весь день, и из того, что она говорила, Шарлотта всё ещё находилась в стадии отрицания. Самое приятное, что она наконец-то нашла мужчину, который мог бы обращаться с ней с той заботой, которую она заслуживала. Шарлотта не поделилась ни с Томом, ни с матерью тем, что они с Портером вновь разожгли какую-то связь, свидетелем которой они стали в ту ночь в Портерхаусе. Но, глядя на то, как она прижималась к нему, словно он мог волшебным образом решить мир боли, который Том бросил к её ногам, было ясно, что они определённо возродили что-то серьёзное.

— Эй, Том! — Чарли Буше, его давний напарник, говорил с сильным нью-йоркским акцентом, резко контрастируя с добрыми старыми южными парнями, которые составляли более девяноста процентов отдела.

Том обернулся и увидел, что он идёт к нему через всю комнату, держа в руке конверт из плотной бумаги.

Вскочив на ноги, Том рванулся к нему.

— Это мои результаты?

Чарли пожал плечами.

— Подобрал их в лаборатории. У нас есть хорошие новости и плохие. И, поскольку мир — это чертовски хреновое место, и то, и другое — одно и тоже.

Том схватил конверт и разорвал его, кровь стучала у него в ушах.

Чарли плюхнулся на стул рядом со столом Тома, вытянул перед собой ноги и объявил:

— Это не Лукас Бойд.

Глава двадцать четвертая

Шарлотта

— Куда мы едем? — спросила я Портера, пока он вёл мою машину по тихим дорогам на окраине города.

Он опустил стёкла, выключил радио и положил руку мне на бедро. Тёплый апрельский воздух обдувал машину, но я была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать это.

Если я специально не думала о том, что Лукаса больше нет, то это действительно ничем не отличалось от любого другого дня. Его не было уже много лет. Не то чтобы кто-то вырвал его из моих рук этим утром. По крайней мере, я убедила себя в этом, когда мучительная боль от заявления Тома заставила мои колени подогнуться.

Я закрылась, и это было сознательное решение. Так же, как это было в первую неделю после исчезновения Лукаса, когда я вернулась в школу. Я не была создана для такого рода эмоциональных потрясений.

Пустота была легче.

И это говорит о чём-то, потому что пустота была мучительной.

— Мы на месте, — мрачно ответил Портер.

— Эм…

Я оглянулась на дорогу, когда он свернул на обочину. А потом моё сердце остановилось, когда Портер припарковал мою машину у подножия небольшого бетонного моста, который очень походил на эстакаду, но вместо шоссе, он был установлен через реку Чаттахучи.

— Вот тут всё и началось, — сказал он сухо, когда его рука неожиданно крепко сжала мою ногу, а на лице отразилась паника. Он поднял палец и указал на лобовое стекло. — Я наблюдал, как она проехала через ограждение, даже не столько из-за стоп-сигнала, сколько из-за предупреждения.

— О, Боже, — выдохнула я, накрывая его руку своей.

Несколько машин пронеслись мимо нас с противоположных сторон, звуки их двигателей не могли заглушить огромную боль в шепоте Портера, когда он признался:

— Я никогда не возвращался. За те три года, что её не стало, я никогда сюда не возвращался.

— Конечно, нет, — выдохнула я, крепко сжимая его руку. — Зачем тебе это?

Его голубые глаза впились в меня.

— Потому что именно здесь всё и началось. — Он убрал руку и открыл дверь, широко распахнув её, прежде чем закончить: — и вот где это должно закончиться.

Я и раньше ошибалась. Это тот момент, когда моё сердце остановилось.

— Портер! — закричала я, вылезая следом за ним, страх леденил мои вены. Я с ужасом наблюдала, как он перелез через ограждение и начал спускаться по насыпи. — Портер, стой! — закричала я, перекинув ногу через горячий металл, желчь поползла вверх по горлу.

И, слава Богу, он действительно послушался.

Повернувшись ко мне лицом, он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

— Что?

— Что? — закричала я в ответ, недоверчиво, первые слёзы за день появились у меня на глазах. — Какого хрена ты делаешь?

— Иду купаться, — ответил он — опять же, как будто я была сумасшедшим человеком.

Моргая, я дала себе минуту, чтобы обдумать возможность того, что я действительно сошла с ума, потому что абсолютно ничего не имело смысла. После того как я оценила ситуацию и решила, что на самом деле у меня не было нервного срыва, я спросила:

— У тебя нервный срыв?

— Насколько мне известно, нет, — спокойно ответил он. Так ровно, что я поняла, что это означает, что у него не было нервного срыва.

Я снова опустила ноги на землю с его стороны ограждения и ткнула пальцем в его сторону.

— Портер, детка, — тихо сказал я. — Подойди сюда. Ты не пойдёшь купаться. Эта вода отвратительна, и там, вероятно, водятся аллигаторы или, по крайней мере, змеи, — предположил я.

Он склонил голову набок, но, к счастью, сделал несколько шагов в мою сторону.

— Я знаю, что это отвратительно, Шарлотта. Я живу с этой грязью на себе последние три года. Я готов от неё избавиться.

— Ты не можешь…

— Могу, — решительно заявил он. — Я так чертовски устал жить с этим дерьмом. Я ненавижу её за то, что она убила себя и пыталась забрать МОИХ детей с собой. Но это на её совести. Я не могу это изменить. Единственное, что я могу изменить, это то, как я отношусь к тому, что произошло. Я провёл много лет, чувствуя себя виноватым за то, что подвёл её.

У меня перехватило дыхание, и горло начало гореть. Боже, я знала это чувство.

Это была единственная рана, которая никогда не заживёт.

— Портер, ты её не подвёл.

Его губы сжались, и он печально кивнул.

– Я так и сделал. Я действительно это сделал. Я должен был это предвидеть. Я знал, что она боролась, но я не понимал, что всё стало настолько плохо. Мы занимались проблемами здоровья Трэвиса с тех пор, как я себя помню, и она всегда была так чертовски оптимистична во всём, но в тот день, когда они, наконец, сказали нам, что ему понадобится пересадка сердца, она не смогла справиться с этим.

Я солгала. Дважды. В этот момент моё сердце остановилось.

О. Мой. Бог.

— Что? — я хрипло вскинула руку, чтобы прикрыть рот, и отступила на шаг назад, зацепившись за перила.

— Дерьмо. Прости, мне не следовало воспитывать детей.

Я отрицательно покачала головой. Я расстроилась вовсе не из-за этого.

— Твоему сыну сделали пересадку сердца? — я задохнулся за своей рукой.

Он скривил губы.

— Ну, пока нет.

— Почему нет? — закричала я, чувствуя боль в груди от ещё одной трагедии, которую мы с Портером переживали вместе.