Сандино

Глава седьмая «Я ХОЧУ ВИДЕТЬ СВОЮ РОДИНУ СВОБОДНОЙ ИЛИ УМЕРЕТЬ»

2 января 1933 года последний солдат армии США покинул территорию Никарагуа. Неделю спустя, 8 января, представители Сандино приступили к официальным переговорам с правительством Сакасы, которое представлял все тотже Софониас Сальватьерра.

Двенадцатого января Сальватьерра в сопровождении своего брата, а также отца и мачехи Сандино и генерала Альберто Рейеса направился в город Сан-Рафаэль дель Норте, где жила жена Сандино Бланка.

На следующий день Бланка и Сальватьерра отправили Сандино по письму с просьбой дать согласие на переговоры.

Бланка в своем письме умоляла мужа подписать мир, ссылаясь на то, что народ устал от войны и лишений.

Девятнадцатого января группа лиц, на которых были возложены переговоры с Сандино, двинулась в горы. После двух часов пути брат Бланки, сопровождавший парламентеров в качестве проводника, сказал: «Они должны быть здесь», — и засвистел. В тот же мнг около телеграфного столба выросла как из-под земли фигура человека с мачете. Посовещавшись, проводник и часовой несколько раз во весь голос прокричали: «Да здравствует генерал Сандино!» — после чего появились адъютанты Сандино братья Кастебланко. Все снова двинулись в путь через горы и озера. После трудного тринадцатичасового марша, наконец, состоялась встреча с Сандино.

Вот как описал позднее Сальватьерра лагерь Сандино:

«С раннего утра люди Сандино оживленно переговаривались, пели… Я увидел, в каком тяжелом положении находилась эта армия. Одежды не хватало, люди ходили оборванными; не было одеял, без которых трудно обойтись в сыром, холодном климате северной Никарагуа. Медикаменты взять было негде. „Как они жили в течение стольких лет?“ — спрашивал я себя. И тем не менее эти люди были полны решимости продолжать борьбу».

Переговоры продолжались в течение двух дней, 19 и 21 января. Сандино сформулировал свои предложения в документе, который стал известен под названием «Протокол мира» и служил руководством к действию для его представителей, участвовавших в выработке окончательного варианта соглашения с правительством.

Основные положения «Протокола мира» сводились к следующему:

1) Не допускать никакого иностранного вмешательства во внутренние дела Никарагуа; выяснить, нет ли у президента Сакасы тайных договоров с США, а также уточнить его отношение к вопросу о «национальной гвардии».

2) Создать на пустующих землях Никарагуа новый (при этом Сандино указал точные его границы) департамент под названием «Свет и Правда».

3) Все гражданские и военные власти департамента «Свет и Правда» должны быть назначены из числа командиров армии Сандино; в их распоряжении должно остаться все имеющееся у патриотов оружие. По замыслу Сандино, он сам и большинство солдат и офицеров его армии должны были жить в этом департаменте.

4) Изъять из государственных архивов и уничтожить все документы, возводящие клевету на освободительную армию. Объявить во всеуслышание, что многолетняя борьба сандинистов носила патриотический характер, велась на благо родины.

Переговоры затянулись на долгие месяцы. В них принимали участие не только представители правительства, но и многие представители буржуазных партий. Движимые ненавистью к герою национально-освободительной борьбы, издавна враждовавшие между собой консерваторы и либералы нашли общий язык, общую платформу. Их объединил страх. Больше всего они боялись, что Сандино будет играть ведущую роль в политической жизни Никарагуа и что подъем национально-освободительной борьбы в конце концов приведет к ликвидации их привилегий.

Особенно реакционную позицию занимали «национальная гвардия» и ее главарь Анастасио Сомоса.

Двадцать третьего января представители сторон договорились о прекращении военных действий на две недели. Но «национальные гвардейцы» по указанию Сомосы тут же нарушили перемирие.

Правительственные эмиссары пытались оказывать нажим на Сандино через Бланку. Бланка нервничала: она ждала ребенка. 25 января она писала мужу:

«Я тебя умоляю сделать все возможное… Я совсем потеряла покой. В то время как я тебе пишу, мне сообщили, что в Сарагуаске слышны взрывы бомб… Знаешь, если мы не договоримся, я буду первой жертвой».

В конце января, ввиду того, что переговоры через третьих лиц слишком осложнились, министр Сальватьерра снова отправляется в Сеговию к Сандино, и 31 января личные переговоры возобновляются.

Ночь на 1 февраля Сандино не спал. На рассвете он вышел из своей каморки и, продолжая, как обычно, ходить взад-вперед, сказал своим товарищам, назначенным представителями на предстоящих переговорах:

— Я всю ночь не сомкнул глаз и многое передумал. И вот что я скажу вам, друзья: в ближайшие пять дней должен быть заключен мир… Я должен сам встретиться с президентом и обо всем договориться. Другого пути нет… Я все обдумал.

Друзья и помощники пытались разубедить Сандино, но он стоял на своем.

Перед отъездом в столицу Сандино произвел в последний раз смотр своим войскам. По индейскому обычаю бойцы шагали по одному в ряд. Впереди на лошади ехал знаменосец, крепко зажав в руке сучковатую палку, на которой развевалось красно-черное знамя.

Сандино обратился к товарищам по оружию с речью. Он сказал:

— Братья! Мы воевали за освобождение нашей родины от иностранных захватчиков. Мы прогнали янки, но они мечтают снова вернуться на нашу землю, воспользовавшись междоусобной войной. Однако они ошибаются. Я считаю, что в ближайшие пять дней нужно добиться мира, и ради этого решил ехать сам, чтобы договориться с доктором Сакасой. На время моего отсутствия вашим командиром останется генерал Лара. Если Сакаса, вместо того чтобы выслушать, арестует меня, я покончу с собой. Пусть меня назовут предателем и плюнут мне в лицо, если я этого не сделаю.

Прощание с ближайшими помощниками и с командирами вылилось в тяжелую сцену. Люди, не раз смотревшие в глаза смерти, прошедшие нечеловеческие испытания и готовые отдать жизнь по приказу своего генерала, плакали. Прощаясь с Сандино, восхищаясь его смелостью и опасаясь за его жизнь, в душе каждый из них понимал необходимость рискованного шага, на который решился Сандино; все восхищались его выдержкой и смелостью. Генерал ставил на карту жизнь. Он шел в логово коварных политиканов и предателей, способных на любое преступление.

Шесть лет Сандино не был в Манагуа. И вот 2 февраля 1933 года он на столичном аэродроме. В президентском дворце его уже ждали. О приезде прославленного генерала Сандино знал весь город, и все, у кого была малейшая возможность пробраться во дворец, были там. На аэродром встречать Сандино выехал начальник авиации. Здороваясь с ним, Сандино сказал: «Я привез мир». В этот момент подъехал начальник «национальной гвардии» Анастасио Сомоса и пригласил Сандино в свой автомобиль.

Вот машина подкатила к президентскому дворцу. Часовые вытянулись во фрунт, толпа затаила дыхание. В голубой рубашке, высоких сапогах и широкополой фетровой шляпе партизанский вождь выглядел деревенским парнем, попавшим в театр, заполненный чванливой публикой. Светлый платок на шее оттенял смуглость его кожи. Удивление, радость, зависть, восторг были написаны на лицах людей, обступивших генерала.

Улыбающийся Сакаса обнял Сандино, и они, как добрые старые друзья, с трудом пробившись через толпу, уединяются, наконец, для переговоров. В полночь представители сторон подписывают соглашение, которое предусматривает суверенитет Никарагуа, соблюдение конституции и установление полного мира в стране. Для себя лично Сандино не требовал ничего, но для своих партизан добивался обещания обеспечить им нормальный переход к мирному труду: в Сеговии был выделен специальный район для расселения сандинистов. Сандино сохранил за собой право в течение года иметь вооруженную охрану из ста бывших партизан. Разоружение сандинистов было намечено произвести в городке Сан-Рафаэле дель Норте. Репортеры, заполнившие дворец, не успевали щелкать аппаратами, запечатлевая историческую встречу. Корреспонденты иностранных газет сбились с ног. С утра 3 февраля президентский дворец гудел как развороченный улей. Ночью никто не сомкнул глаз и не покинул «наблюдательного пункта».

Сакаса, довольный исходом переговоров, спросил Сандино, чем он может быть полезным его партизанам, и, услышав в ответ: «Двадцать пять кинталов соли!» — застыл с глупой улыбкой.

В момент, когда Сандино и Сакаса пожимали друг другу руки перед фотокамерой, к ним подошел американский корреспондент Даунинг.

— Я рад, что здесь присутствует американец, — обратился к нему Сандино. — Хорошо, что он видит, как никарагуанцы заключают мир. Передайте мой привет американскому народу. Скажите американцам, что двери Никарагуа всегда открыты для всех, кто хочет у нас работать. Мы требуем одного: уважать свободу и независимость нашей родины.

Начальник «национальной гвардии» генерал Анастасио Сомоса тоже подошел к Сандино. Оли обнялись и обменялись фотографиями с автографами.

В тот же день Сандино вылетел в свою ставку в Сеговию. На следующий день он обратился к своим войскам с воззванием, в котором рассказал о результатах переговоров в Манагуа. 9 февраля партизаны приступили к сдаче оружия.

Хотя по условиям конвенции о мире разоружение армии Сандино должно было длиться три месяца, Сандино сделал это за 20 дней, и 22 февраля состоялась церемония окончательной передачи партизанского оружия правительству Никарагуа. Сто бывших партизан, оставшихся по договору в распоряжении Сандино, получили всего 10 пулеметов, 90 винтовок и 3129 патронов.

Очень скоро Сандино понял, что совершил роковую ошибку.

«Национальная гвардия» начала расправу с безоружными сандинистами. 4 тысячи сандинистов получили охранные грамоты, но эти грамоты некому было предъявлять: жандармы Сомосы расстреливали бывших партизан «при попытке к бегству», сажали в тюрьму «за сопротивление властям».

Борец за свободу, человек открытой души и благородных порывов, Сандино был чужд политическим интригам. Для Сандино закон чести был превыше всего, но для презренных правителей Никарагуа понятия чести не существовало. Так рассуждали в те дни сандинисты, весь обманутый народ.

Однако такое истолкование событий, произошедших в феврале 1933 года и год спустя, в феврале 1934 года, было по меньшей мере наивным. Причины катастрофы, постигшей армию Сандино после ее разоружения, коренились гораздо глубже. Прежде всего сказалась ограниченность задачи, которую ставил Сандино перед народно-освободительной армией: изгнать интервентов и на этом остановиться, не добиваться перерастания антиимпериалистического движения в гражданскую войну. Сандино верил в возможность установления мира в стране, не учитывая, что для полного осуществления политической и экономической независимости Никарагуа надо было вырвать власть из рук реакционной клики, которая всегда была опорой интервентов.

Правда, те многочисленные критики, которые через год после подписания соглашения перешли от бурных восторгов по адресу Сандино к яростным нападкам на него, были, как говорится, «задним умом крепки» и подошли к оценке событий не диалектически, без учета конкретной исторической обстановки. Не следует забывать, что в конце двадцатых — начале тридцатых годов в Латинской Америке еще не созрели условия для коренных социальных преобразований, что рабочий класс и крестьянство всех латиноамериканских стран, и в том числе Никарагуа, не были готовы к последнему, решительному бою. Поэтому шестилетнюю борьбу сандинистов, преодолевших нечеловеческие трудности, разутых-раздетых, почти безоружных, отрезанных от источников снабжения, нельзя оценить иначе, как подвиг.

Весной 1933 года Сандино создал в дельте реки Коко сельскохозяйственную колонию. Под его руководством работали несколько сот бывших партизан. Одиннадцать верных генералов пошли сюда за Сандино в добровольное изгнание. Аугусто был полон самых радужных планов: он хотел расчистить русло реки Коко, чтобы сделать ее судоходной, мечтал создать в этом районе сельскохозяйственные кооперативы.

В феврале 1933 года в ставке Сандино в течение двух недель гостил известный испанский писатель Рамон де Белаустегигоитиа. Его привел сюда глубокий интерес к личности Сандино, который был в ту пору самой популярной фигурой в Латинской Америке.

Белаустегигоитиа, так же как и все другие люди, близко знавшие Сандино, отмечал богатство его внутреннего мира, самбстоятельность и оригинальность мышления. Впоследствии Белаустегигоитиа обнародовал интервью с генералом в книге «В Никарагуа у Сандино» (Мадрид, 1934 год), в которой показал его как национального героя, кумира латиноамериканской молодежи.

«Его темные глаза, — пишет Белаустегигоитиа, — часто светятся добротой к людям, но чаще всего в них затаены глубокая серьезность и раздумье. Его немного асимметричное угловатое лицо, так же как его манера говорить, свидетельствуют о сильной воле.

Многие считали Сандино примитивным, неотесанным человеком… Но это совершенно неверно: генерал Сандино — натура тонкая и деликатная, человек действия и в то же время провидец; при том, что он не получил систематического образования, даже если бы он не прославился как освободитель родины, он, безусловно, — выдающаяся личность».

Белаустегигоитиа слышал, что в период пребывания в Мексике Сандино интересовался масонством и спиритизмом и в этой связи решил расспросить его, как он относится к религии. Сандино ответил: «Религии остались людям от прошлого, а мы руководствуемся разумом. Нашим индейцам нужны не религия, а знания, культура, чтобы научиться друг друга понимать, уважать и любить».

Сандино любил повторять: «Мы не военные, мы народ, вооруженные граждане. Как только мы получим возможность заняться мирным трудом, все будут учиться, от мала до велика».

Эта тяга к культуре — черта, типичная для Сандино. Он мечтал о том времени, когда сможет всерьез засесть за книги. Особенно интересовала его философия, проблема причинности и взаимосвязи явлений.

Белаустегигоитиа уехал из лагеря Сандино, проникнутый верой в справедливость и успех его трудного дела.

В мае 1933 года Сандино снова выехал в Манагуа для продолжения переговоров с президентом Сакасой. Во время своего пребывания в столице Сандино понял, что «национальная гвардия» фактически вышла из повиновения правительству и Анастасио Сомоса искал лишь случая, чтобы установить личную диктатуру. Обстановка в стране оставалась напряженной. Хоть американцы и ушли из Никарагуа, но их агентура орудовала повсюду, и центром ее была «национальная гвардия» во главе с Сомосой.

Государственный департамент США принял решение заменить своего посланника в Манагуа. Господин Ханна с супругой должны были отбыть со дня на день. Узнав об этом, Анастасио Сомоса не огорчился. Госпожа Ханна сделала для честолюбивого любовника больше, чем могла: он генерал и фактический диктатор Никарагуа. «Кроме того, — размышлял Сомоса, — говорят, жена нового посланника, госпожа Артур Блисс Лейн, тоже не лишена обаяния…» Единственное, что тревожило Сомосу, — это мысль о Сандино. Пока «мужицкий генерал» был жив, не было у Анастасио покоя.

Третьего июня Сандино постигло тяжелое горе: во время родов умерла жена Бланка. Потрясенный несчастьем, Сандино несколько дней провел один, запершись у себя в комнате, предаваясь горестным раздумьям. Он корил себя, что не уберег Бланку, упрекал себя за то, что уделял ей мало внимания. Но что он мог сделать, живя вдалеке от нее, ежедневно, ежечасно рискуя жизнью! Теперь нужно было позаботиться о ребенке, о маленькой Бланке.

Президент Сакаса поддерживал непрерывную связь с Сандино. Он не упускал случая лишний раз заверить его в своей дружбе и обещал всяческую поддержку и помощь. А Сомоса тем временем продолжал расправляться с сандинистами и плести интриги против их вождя. Впрочем, представься ему подходящая возможность, Сомоса постарался бы договориться с Сандино. В декабре он предпринял такую попытку, установив контакт с одним бывшим лейтенантом партизанской армии. Сомоса в разговоре с ним намекнул, что было бы неплохо, если бы два таких популярных в стране человека, как он, Сомоса, и Сандино, заключили союз «против этого старого дурака Сакасы, который разоряет страну». Сомоса облек свой «намек» в довольно конкретную форму: пообещал Сандино в случае его согласия пост военного министра в предполагаемом кабинете.

Однако лейтенант наотрез отказался передать Сандино предложение Сомосы. Увидев, что план союза с Сандино неосуществим, Сомоса направил свои усилия в другое русло. Он начал убеждать Сакасу в том, что Сандино готовит против него заговор.

В декабре Сандино в третий раз отправился в Манагуа для личных переговоров с Сакасой. Президент снова заверил его, что все условия договора будут выполнены неукоснительно. Сандино чувствовал, что за любезными заверениями и неизменной улыбкой Сакасы кроется что-то зловещее; бессильный изменить что-либо, Сандино в мрачном расположении духа выехал обратно в Сеговию.

Друзья предупреждали его о готовившемся заговоре. Друг Боланьос писал ему в те дни: «Не дай заманить себя в ловушку… Имей в виду, они уже приготовили для тебя пулю…» Но Сандино не обращал внимания на эти предостережения и думал лишь о том, чтобы любой ценой — пусть даже ценой своей жизни! — добиться мира в стране.

На отведенном им участке в районе реки Коко сандинисты организовали добычу золота, развели плантации табака. На вопрос корреспондента сальвадорской газеты «Диарио латино», чем он сейчас занимается, Сандино ответил:

— Второго февраля 1933 года моя партизанская миссия закончилась. Теперь я служу своей родине трудом…

Но пока Сандино был занят планами мирного труда, в столице его враги плели против него сеть предательских интриг, распространили слух, будто Сандино вовсе не разоружился и готовится к захвату власти. В печать все чаще и чаще проникали сообщения о том, что против Сандино готовится заговор, что начальник «национальной гвардии» Сомоса ищет способ «ликвидировать» Сандино.

В этот момент президент Сакаса — послушное орудие в руках Сомосы и американской миссии — пригласил Сандино в столицу, будто бы для того, чтобы окончательно урегулировать все проблемы. Понимая, что у Сандино есть все основания сомневаться в его искренности, Сакаса направил в Сеговию все того же министра сельского хозяйства Сальватьерру, дабы он рассеял сомнения Сандино и уговорил его приехать в столицу.

14 и 15 февраля между Сандино и Сальватьеррои состоялось несколько долгих бесед. Их последний разговор кончился следующими словами:

— Меня окружают, — говорил Сандино, — вот уже месяц, как «национальная гвардия» укрепляет свои позиции в районе Вивили. Что же происходит? Президент меня обманывает, да?

— Нет, президент занимает лояльную позицию, — возразил Сальватьерра.

— Значит, его подчиненные делают все, что хотят. Гвардейцы говорят, что они собираются меня уничтожить… Уничтожить! Уничтожить людей, которые трудятся и учат страну труду!.. Генерал Сомоса мечтает меня уничтожить. А что представляет собой генерал Сомоса? Он что-то значит, пока занимает свой важный пост. Уйди он в отставку, и его все забудут… А я вождь. Я могу остаться без единого патрона, но стоит мне бросить клич, как все соберутся вокруг меня, потому что люди верят в меня. Я не хочу войны. Но как я могу согласиться с тем, что мои люди не могут мирно жить на своей земле? Гвардейцы их убивают, каждый день они кого-нибудь убивают. Я хочу мира, и я докажу это, согласившись встретиться с Сакасой.

Утром 16 февраля Сандино в последний раз отправился в Манагуа. Его сопровождали генералы Франсиско Эстрада, Хуан Пабло Умансор и брат Сократес. Сакаса встретил Сандино с распростертыми объятиями. После завтрака начались переговоры. Сандино требовал полной гарантии всех прав бывшим партизанам.

Как и в предыдущие три раза, Сандино остановился в гостеприимном доме министра сельского хозяйства Сальватьерры. 17 февраля с визитом вежливости явился к нему Сомоса. Сандино отдал ответный визит. Когда вскоре они встретились в президентском дворце, Сомоса подошел к Сандино и обнял его. Однако такой демонстрации «теплых дружеских чувств» сопутствовала отнюдь не дружеская провокация, подстроенная по наущению Сомосы. В Манагуа была распространена листовка за подписью Сандино, содержавшая нападки на «национальную гвардию». Сандино действительно критиковал этих головорезов, но фальшивка была составлена с расчетом на то, чтобы накалить страсти.

В субботу 17 февраля Сомоса провел несколько часов в миссии США у посланника Лейна. Ужин и беседа затянулись далеко за полночь. На следующий день господин посланник США Артур Блисс Лейн в сопровождении Сомосы отправился на бейсбольный матч: играли команды «Генерал Сомоса» и «Манагуа».

В этот день, в воскресенье 18 февраля, в президентском дворце был устроен торжественный обед. Все высшее общество столицы, а также Сандино с отцом и ближайшими соратниками были гостями президента. Сандино заметил, что Сомоса не может скрыть нервную дрожь. Трижды Аугусто спрашивал отца, как он объясняет возбужденное состояние генерала гвардейцев. Сомоса не выдержал и скрылся задолго до окончания банкета. Три дня спустя дон Грегорие понял, почему так нервничал Анастасио Сомоса.

В последующие два дня Сандино и Сакаса обменялись письмами, в которых были урегулированы все спорные вопросы. 21 февраля эти письма были опубликованы всеми никарагуанскими газетами.

В 5 часов вечера 21 февраля 1934 года Сандино в сопровождении своего отца дона Грегорио, генералов Эстрада и Умансора прибыл в президентский дворец с прощальным визитом. Сандино был в прекрасном настроении, шутил, рассказывал истории из времен партизанской войны. Сакаса пригласил всех отобедать. К приглашенным присоединились вскоре два брата президента и генерал Портокарреро, один из ближайших помощников Сандино. Кончился обед, закурили. Генерал сообщил присутствующим, что собирается на следующий день съездить в родные места, в Никиноомо. Потом зашла речь о залежах золота, которые Сандино открыл на реке Коко. Договорились создать компанию по эксплуатации нового золотого прииска.

В 10 часов вечера Сандино и его спутники поблагодарили президента за отличный обед и, покинув дворец, направились в дом министра Сальватьерры, где находилась временная резиденция Сандино.

За несколько часов до этого, когда Сандино собирался на обед в президентский дворец, предатель Сомоса отправился за последними инструкциями в миссию США. Посланник Артур Блисс Лейн нервничал. Его тревожили сомнения, можно ли положиться на такого легковесного человека, как Сомоса, не просочились бы подробности предстоящей операции в печать. Ведь потом с этими горластыми никарагуанцами хлопот не оберешься…

Господин Артур Блисс Лейн, недавно сменивший престарелого Ханну, считался восходящей «звездой» американской дипломатии. Он начал свою дипломатическую карьеру в 1916 году, в возрасте 22 лет. Служил з нескольких столицах европейских государств, а с 1925 года — в Латинской Америке, в том числе несколько лет провел в Мексике в должности первого секретаря, затем советника посольства и временного поверенного в делах. В 1927–1930 годах Лейн заведовал отделом Мексики в государственном департаменте. Американский журнал «Каррент байографи» писал о Лейне: «Он вручает верительные грамоты чаще, чем любой из живущих ныне американских дипломатов».

В силу целого ряда причин пост посланника США в Никарагуа был особо важным с точки зрения госдепартамента; кроме того, мистеру Леинубыло поручено еще и специальное задание — убрать Сандино.

В тот день, 21 февраля, Анастасио Сомоса посетил миссию США дважды.

В полдень посланник США в Манагуа устроил «интимный» завтрак. Присутствовали два гостя: начальник «национальной гвардии» Анастасио Сомоса и бывший президент Никарагуа генерал Монкада. Приезд Монкады, с конца 1932 года уединившегося в своей резиденции в Месатепе, со стороны мог показаться необъяснимым. Однако причина для приезда была, и немаловажная: бывшего президента призвали, чтобы решить, как расправиться с Сандино. По дороге в американскую миссию Монкада заехал в президентский дворец, посовещался с Сакасой, а уж оттуда отправился к господину посланнику Лейну. Беседа втроем длилась несколько часов.

Общественный деятель Никарагуа, адвокат и видный публицист Рамон Ромеро, близко знавший Сандино и друживший с ним, в своей книге «Сандино и янки» пишет о событиях этого дня так:

«Моя адвокатская контора находилась в помещении юридической школы, расположенной напротив миссии США в Манагуа. Я видел автомобили, ленточкой вытянувшиеся вдоль улицы, видел бледные лица сновавших взад-вперед заговорщиков».

В три часа дня Сомоса покинул миссию США и отправился в крепость «Марсово поле». Там он приказал созвать на 7 часов вечера совещание своих помощников.

Через час Сомоса был снова у посланника США. На сей раз, кроме посланника и Сомосы, присутствовал секретарь посольства Пол Дэниеле.

Потягивая виски со льдом, они уточнили детали убийства. Дэниеле даже вызвался лично присутствовать в штабе Сомосы, чтобы руководить операцией, но господин Блисс Лейн счел это предложение легкомысленным. К 7 часам окончательное решение было принято.

Прощаясь, посланник просил Сомосу держать его в курсе дела, ежечасно докладывать о ходе операции.

Шестнадцать офицеров штаба Сомосы с нетерпением ждали возвращения шефа. Сомоса явился в 7.30 и с порога заявил своим подчиненным: «Я прибыл из американской миссии, где только что совещался с посланником Артуром Блисс Лейном. Он еще раз меня заверил, что вашингтонское правительство настаивает на ликвидации Сандино».

Затем Сомоса сел за стол, взял листок бумаги и сверху крупными буквами написал: «Приговор». Это был смертный приговор Сандино. На всякий случай Сомоса решил соблюсти «форму» — заручился «солидарной ответственностью» присутствовавших офицеров своего штаба, заставив их подписать составленный им документ.

«Операция» была разыграна как по нотам. В то время как президент Сакаса обнимал на прощанье своего «друга» Сандино, а брат президента Федерико провожал гостей до ворот дворца, одетый в форму сержанта майор Дельгадильо с 15 солдатами уже засел в Эль Ормигеро, небольшой крепости неподалеку от резиденции президента, где находилась казарма пятой роты «национальной гвардии». У ворот дворца гостей ждал автомобиль. Сандино, дон Грегорио и министр Сальвагьерра сели сзади, генерал Эстрада и генерал Умансор — рядом с шофером. Отъехав несколько десятков метров, машина остановилась; узкую улицу перегородил грузовик; водитель, как оказалось впоследствии сержант «национальной гвардии» Каяалес, был занят устранением неисправности в моторе. Подлинный смысл инсценировки выяснился незамедлительно. Раздался голос сержанта Каналеса:

— Это они!

Эстрада и Умансор, заподозрив недоброе, выхватили пистолеты.

— Не шевелитесь, не то буду стрелять! Всем выйти из машины! — крикнул сержант.

В тот же миг машину Сандино окружили солдаты майора Дельгадильо.

— Вы арестованы, сдайте оружие! — приказал майор.

Сопротивляться было бессмысленно. К тому же Сандино надеялся, что произошло недоразумение, что сейчас все выяснится… Тем более, что, когда солдаты остановили его машину, подъехал автомобиль дочери Сакасы Маруки, которая с возмущением спросила: «Что вы делаете? Генерал только что ужинал с моим отцом!» Но, видя, что тратит слова попусту, Марука поспешила во дворец. Сандино был уверен, что она расскажет отцу о случившемся и тот примет меры.

Оказавшись во внутреннем дворе крепости и увидев наведенные на него дула пулеметов, Сандино потребовал, чтобы майор Дельгадильо связался с Сомосой. Сандино в лихорадочном волнении шагал по двору. Ко всему готовый Эстрада хранил невозмутимое спокойствие. Умансор — недаром в его жилах текла индейская и негритянская кровь — казалось, окаменел. Сандино остановился и, устремив горящий взгляд на угрюмые лица гвардейцев, произнес:

— Что все это значит? Ведь мы братья! Мы заключили мир и стараемся возродить нашу страну, трудиться на благо народа. Я воевал только за то, чтобы Никарагуа была свободной…

Но ни один мускул не дрогнул на жестких лицах солдат.

Майор отсутствовал недолго. Разыскать генерала Сомосу, по его словам, оказалось невозможным.

Еще бы, в этот трагический час, заботясь о своем реноме в глазах потомства, шеф гвардейцев готовил себе алиби — изображал тонкого ценителя поэзии на вечере в офицерском клубе, где поэтесса Зоила Роса Карденас читала свои стихи!

Вскоре прибыл еще один взвод солдат, и командовавший им офицер приказал дону Грегорио и министру Сальватьерре остаться в крепости, а Сандино, Эстраде и Умансору следовать за ним. Троих арестованных усадили на грузовую машину и отвезли в военный лагерь Ларрейнага, расположенный в местности, известной под названием Ла Калавера, километрах в сами от столицы.

Если до этой минуты Сандино еще на что-то надеялся, то теперь он понял, что жить осталось недолго. И, взяв себя в руки, принял свой обычный спокойный вид.

Грузовик остановился на плацу, посреди лагеря. Арестованных вывели. Кто-то из толпившихся на плацу офицеров пытался проверить содержимое кошелька Сандино, но он его оттолкнул.

Сандино попросил пить. Воды не дали. Эстрада сказал:

— Генерал, разве ты не видишь, это не люди, а звери. Не надо у них ничего просить. Скажи, пусть скорее убивают…

Сандино стоял, расправив плечи, засунув руки в карманы, и в глазах его застыли боль и недоумение. Он знал, что в любую минуту мог стать жертвой предательства, но такое изуверство, такое вероломство не умещалось в голове у этого прямого и искреннего человека, всегда склонного верить людям.

— Политиканы… предатели… — произнес он. Это были его последние слова…

Трое приговоренных к смерти сидели на выступе скалы и ждали: Сандино справа, Эстрада слева, Умансор посредине. Майору Дельгадильо в последнюю минуту стало как-то не по себе, и он поручил расстрел младшему лейтенанту Монтеррею.

Прошло еще несколько томительных минут… Раздался выстрел: это отошедший поодаль майор дал сигнал начать «операцию». Застрочили пулеметы… Сандино, Эстрада и Умансор упали, изрешеченные пулями.

«Я хотел бы умереть на поле боя», — сказал как-то Сандино своим друзьям по борьбе. Его желанию не суждено было сбыться: он погиб от руки палача.

Капитан Карлос Теллериа, коренастый человек с лицом садиста, подошел к умирающему Сандино и разрядил пистолет прямо ему в лицо.

Затем последовала отвратительная сцена ограбления трупов: солдаты обшарили карманы убитых, сняли кольца, цепочки, ордена, сорвали золотые коронки с зубов… Трупы раздели догола, деньги поделили между собой, одежду сожгли, а изуродованные до неузнаваемости тела бросили в колодец.

Лейтенант Монтеррей, выполняя приказ вышестоящего начальства во что бы то ни стало замести следы преступления, скомандовал солдатам, участвовавшим в расстреле, сесть на грузовик и отвез их в ближайшую рощу. Гвардейцы были пьяны и не поняли, какая «награда» им уготована за верную службу: Монтеррей расстрелял их из пулемета.

Едва стихла последняя пулеметная очередь в лагере Ларрейнага, как раздались выстрелы близ дома министра Сальватьерры.

«К счастью, — писал впоследствии министр, делая вид, будто все произошло без его ведома, — моей жены и дочери в тот день не оказалось дома».

Нападавшие — переодетые в штатское солдаты «национальной гвардии», — ни на минуту не прекращая огня, проникли в дом.

Находившиеся там Сократес Сандино и полковник партизанской армии Сантос Лопес оказали сопротивление; Сократес был убит, а раненный в ногу Лопес, отстреливаясь, успел скрыться. Во время перестрелки был убит проходивший по улице 10-летний ребенок. Трупы перевезли в военный лагерь Ларрейнага.

Когда все стихло, посланник США Артур Блисс Лейн отправился на место расправы, в лагерь, чтобы лично удостовериться в смерти Сандино, после чего поехал в крепость Эль Ормигеро.

Был второй час ночи. Беспрепятственно проникнув в казарму пятой роты, Блисс Лейн без труда «уговорил» охрану отпустить арестованных дона Грегорио и Сальватьерру и отвез их к себе в миссию. («Я их спас от неминуемой гибели», — говорил он впоследствии.) Здесь вдохновитель и организатор убийства выяснил все интересовавшие его подробности и, выразив притворное сожаление по поводу случившегося, распрощался со «спасенными» им гостями, так как президент Сакаса также выразил желание узнать подробности «из первоисточника» и просил Грегорио Сандино и Сальватьерру пожаловать в президентский дворец. Подали машину посланника, и секретарь миссии США Пол Дэниеле препроводил дона Грегорио и министра Сальватьерру в президентский дворец.

В это время «национальная гвардия» приступила к осуществлению очередного акта задуманной Лейном — Сомосой кровавой драмы. Была окружена и уничтожена колония сандинистов Вивили. Расстреливали всех без разбора — мужчин, женщин, стариков и детей. По данным, приведенным американским журналистом Уильямом Кремом, было убито 300 человек; но известный мексиканский общественный деятель Висенте Саенс утверждает, что эта цифра намного преуменьшена.

На следующий день после убийства Аугусто Америка де Сандино и ее племянница Амелиа Альфаро ходили в миссию США и в штаб «национальной гвардии», просили отдать им тело Аугусто. Ни мистер Артур Блисс Лейн, ни сеньор Анастасио Сомоса их не приняли. Под окнами кричали: «Трусы, вы боитесь принять двух беззащитных женщин!»

Опасаясь народного гнева и предвидя, что возмущенный убийством национального героя простой народ может взяться за оружие, президент Сакаса поспешил публично «осудить» убийство Сандино и приказал «расследовать преступление». Никарагуанцы поверили Сакасе…

В течение долгих лет считалось, что президент Сакаса ничего не знал о готовившемся заговоре; более того, многие были склонны верить в его добрые чувства к Сандино, которые он особенно афишировал накануне убийства. Однако факты неопровержимо свидетельствуют об обратном. Слишком тесно переплелись интересы правящей никарагуанской клики, чьим орудием неизменно являлся президент Сакаса, с интересами ее североамериканских покровителей. Слабовольным, нерешительным Сакасой владело лишь одно сильное чувство: желание удержаться у власти. Ради этого он был готов закрыть глаза на любое преступление. Он бесстрастно наблюдал, как его родной брат Федерико пошел в сообщники к головорезу Сомосе, а самому «шефу» предоставил полную свободу действий, хотя всегда побаивался этого своего «родственника» (президент был женат на сестре тещи Сомосы). Факт таков, что Сомоса, посмеиваясь, передавал слова «господина президента», сказанные им в минуту откровенности: «После событий двадцать первого февраля некоторые мои друзья меня предостерегали, что вы, расстреляв Сан-дино, лишите меня президентского поста — точнее, расстреляете. Я им ответил, что верю в преданность мне „национальной гвардии“».

«Улыбающееся ничтожество!» — Рубен Дарио весьма точно охарактеризовал этого никчемного, беспринципного человека.

В подлом убийстве Сандино Сакаса сыграл пассивную, но весьма неблаговидную роль. Учитывая настроение своих хозяев, он всячески затягивал переговоры с Сандино, со дня на день откладывал окончательное решение о мире. Дочь Марука сообщает ему, что на Сандино напали гвардейцы, необходимо принять меры… Но Сакаса — президент республики! — «не может никому дозвониться…».

Даже в США одна газета поместила фотографию Сакасы и Сандино с подписью: «Вначале угостил ужином, а потом позволил безнаказанно убить».

А в воскресенье 25 февраля во дворце президента был устроен роскошный прием в честь «национальной гвардии» и ее руководителя генерала Анастасио Сомосы; в присутствии дипломатического корпуса Сакаса как ни в чем не бывало превозносил заслуги убийцы героя. Что касается Сомосы, то, поскольку вокруг него установилась атмосфера полной безнаказанности, он даже не думал скрывать свои подлинные настроения. 21 июня 1934 года почти все газеты Латинской Америки напечатали сенсационное сообщение из никарагуанского города Гранады, где высшая знать чествовала Сомосу. Герой дня произнес на банкете речь, в которой среди прочего заявил:

«Единственный способ покончить с преступлениями заключался в ликвидации генерала Сандино и сандинистов. В районе Сеговии бандиты разрушали дома, грабили, убивали. „Национальная гвардия“ не могла равнодушно взирать на эти преступления. Мне, начальнику гвардии, удалось ликвидировать руководителей и всех виновных в актах бандитизма. Наступил момент, когда я был вынужден решить назревшую проблему, я это сделал и не пытаюсь уйти от ответственности».

Прочитав в газетах речь Сомосы, доктор Сепеда, представлявший Сандино в течение шести лет в Мексике, направил президенту Сакасе телеграмму, в которой требовал немедленного смещения убийцы с поста командующего «национальной гвардией» и предания его суду.

Телеграмма, разумеется, осталась без ответа.

А 25 августа того же года палата депутатов конгресса Никарагуа амнистировала всех лиц, виновных в убийстве 21 февраля, ссылаясь на то, что будто бы были обнаружены документы, из которых следовало, что Сандино «готовил революцию».

Два года спустя, 14 сентября 1936 года, Бренес Харкин, назначенный Сомосой временный президент Никарагуа, издал беспрецедентный во всей новейшей истории декрет: за «выдающиеся заслуги перед родиной» генерал-майор Анастасио Сомоса был награжден тремя высшими орденами республики — крестом за мужество, медалью за отличие и президентской медалью за заслуги…

«Я стрелял в генерала Сандино, потому что мне приказал генерал Сомоса», — признался один из убийц, капитан Камило Гонсалес. Через полтора месяца Гонсалес бежал в США, «под защиту нью-йоркской полиции». Его мучил страх перед возмездием. Журналисту, просившему его дать интервью, он заявил: «Я хочу, чтобы меня забыли, чтобы не вспоминали о моем существовании».

К многочисленным прозвищам у ненавистного Сомосы добавилось еще одно: «Каин Латинской Америки».

Убийство национального героя Никарагуа вызвало глубокое негодование всех честных людей Латинской Америки. Рабочие и студенты, крестьяне, домашние хозяйки, писатели — все выражали гневный протест против злодейской расправы и возмущались позицией, занятой правящими кругами Никарагуа.

Во многих странах в знак траура были приспущены флаги. В газетах изо дня в день печатались письма, статьи, послания, посвященные памяти Сандино. Вот что писал Ньето Кабальеро из Колумбии: «Весь континент скорбит о Сандино. Он был совестью своего народа, символом свободы Америки»; Вьера Альтамирано из Сальвадора: «Сандино — освободитель, герой нашей эпохи. С его помощью произошло второе великое освобождение Латинской Америки»; Хосе Васконселос из Аргентины: «Сандино — один из самых великих людей в истории Латинской Америки».

Никарагуанские студенты в своем манифесте про-зозгласили:

«Чудодейственный меч Сандино указал нашей родине путь борьбы. Вдохновленные его примером, мы, молодежь Никарагуа, должны уничтожить эксплуататоров, империалистов, монополистов, старых политиканов и кровопийц-богачей. Но прежде всего мы должны наказать убийц героя, которые сначала пролили кровь Сандино, а теперь расправляются с народом, тем самым как бы подчеркивая неразрывные узы, которые связывают Сандино с его соотечественниками. Пусть знают враги Сандино, что герой не умер, что он только начинает свою борьбу и недалек тот день, когда он снова начнет действовать, действовать беспощадно».

Злодейское убийство Сандино осудила вся прогрессивная общественность США. Один американский солдат, воевавший против Сандино, узнав о случившемся, написал отцу героя: «Я только что узнал о смерти ваших детей Аугусто и Сократеса. Позвольте мне выразить вам самое искреннее сочувствие. Хотя генерала даже некоторые его соотечественники называли бандитом, мы, морские пехотинцы, воевавшие против него, восхищались его военным талантом. Республика Никарагуа потеряла выдающегося вождя, воина и патриота. Пусть его имя навсегда останется в сердцах его сограждан!»

Профессор латиноамериканской истории Техасского университета Хаккетт в апрельском номере журнала «Каррент хистори» за 1934 год писал:

«С убийством генерала Аугусто Сесара Сандино с политической арены Никарагуа сошла самая яркая фигура, не стало самого популярного героя современной Латинской Америки».

Подчеркнув, что Сандино сослужил великую службу своему народу и что он стоит в ряду таких героев освободительной борьбы, как Боливар и Сан-Мартин, Хаккетт замечает: «С точки зрения государственного департамента это был бандит, а для многих никарагуанцев и подавляющего большинства латиноамериканцев Сандино, который осмелился выступить против интервентов, захвативших его родину, был олицетворением патриотизма».

Известный американский историк Дана Мунро, служивший в 1930 году временным поверенным в делах США в Никарагуа, пишет: «Убийство Сандино, больше чем любой другой акт нашей внешней политики со времени „взятия“ Панамы, вызвало в Латинской Америке недобрые чувства к нам».

Уже упоминавшийся нами американский историк Кумминс приходит к следующему выводу: «Сандино был вождем, и Латинская Америка понимала это и симпатизировала ему. Сами по себе действия Сандино не были особенно значительными. Но очень значительно то, что Сандино выразил всеобщее осуждение Соединенных Штатов латиноамериканцами и в конечном счете заставил США пересмотреть и изменить один из основных принципов их внешней политики».

Американский журнал «Литерари дайджест» уже 3 марта 1934 года поместил статью, посвященную убийству Сандино. В статье говорилось: «Однажды президент Гувер широковещательно объявил Сандино убийцей. Однако мыслящие американцы не скрывали своих симпатий к вождю никарагуанских повстанцев, к его гневному протесту против пребывания морской пехоты США в Никарагуа… Сандино был руководителем борьбы латиноамериканцев за избавление от господства США».

Десять лет спустя, в 1944 году, даже такой правый американский журнал, как «Тайм», признал: «Безрассудный патриот Сандино держал в напряжении вооруженные силы США в течение целых пяти лет». В этих нескольких словах — невольное признание того, что, во-первых, Сандино руководствовался в своих, пусть «безрассудных», действиях любовью к родине и, во-вторых, что раздетые-разутые партизаны заставили отступить вооруженного до зубов противника.