Сандуны: Книга о московских банях

УГОЩЕНИЕ БАНЕЙ

Банные воры водились уже в Древнем Риме. Не будь их, сколько динамики потерял бы «Сатирикон» Петрония, где обобранный до ниточки герой вышел на улицы вечного города совсем нагим. Из этого можно предположить, что общественные бани возникли хотя бы днем раньше, чем объявились воры в них. Впрочем, старые историки довольно единодушно выводят дату рождения бани. Считается, что в Европе она появилась в одно и то же время и по одной и той же причине, что и «Илиада» и «Одиссея»: вследствие Троянской войны и сразу после нее.

Разрушив Трою, греки запомнили, как устроены были тамошние залы для омовений и, воротившись домой, принялись строить у себя такие же. По-видимому, сначала они были отнюдь не роскошные. Иначе Гомер не стал бы устами странствующего Одиссея живописать поразительную роскошь банных чертогов Цирцеи — о том, как он взошел в залу, покрытую драгоценным мрамором, где он испытал приятную теплоту, о том, как нимфа удивительной красоты сливала теплую воду на его голову и опрыскивала благовониями; о том, как, упоенный ароматами, он чувствовал свое тело и дух освобожденными от всякой усталости.

Греки действительно особо не преуспели в банном зодчестве. Об этом говорят раскопки. Больше того, они, пользуясь ванной, не сумели поначалу даже придумать дырку для слива воды. В домах и гимнасиях, где занимались спортом, пользовались душем с деревянным и каменным ситечком, а из ванн воду вычерпывали. Прошло лет двести, покуда неведомый изобретатель догадался выдолбить в ванне отверстие и закрывать его при надобности затычкой.

К временам Платона греческие бани, однако, стали тоже украшаться мрамором. Для них создавались прекрасные статуи. Между прочим, знаменитая скульптурная группа Лаокоон была обнаружена именно в бане. Платон предложил учредить общественные мытейные заведения, создать для них специальные законы. Великий врач древности Гиппократ нашел, что это не только место удовольствий, это еще и, говоря нынешними словами, курорт.

Римляне же для бань не жалели ничего. Купальни, вазы, утварь для них делали из дорогого разноцветного мрамора и привезенного из Египта темно-красного порфира. Построенные при Августе в самом центре Рима, посреди Марсова поля, бани особенно комфортны и великолепны, размером с московский ГУМ. Даже в малых римских банях висели картины лучших мастеров. На стенах писали «приличные месту легкие стихотворения», Одна из бань имела золоченую крышу, а вода почти всюду шла по свинцовым трубам.

Поначалу об открытии бань римлян извещал бой барабанов и звон колоколов. Богатые люди устремлялись туда с утра. Там ели и пили, там выступали музыканты, витийствовали ораторы, читали стихи поэты. Мужчины занимались гимнастикой, фехтованием, смотрели бои гладиаторов. Сравнение с ГУМом, пожалуй, не случайное — в бане бойко шла торговля. Продавались предметы роскоши и туалета, произведения искусства. Плеск воды заглушал разговоры, и было забавно видеть, как люди таинственно говорили на ухо о пустяках.

В термах Диоклетиана имелись даже библиотека и сады. Там было три тысячи алебастровых ванн и огромный, величиной с городскую площадь, бассейн.

Но это уже позднее сооружение, построенное в 302 году. Начались же общественные бани за три века до этого. Кроме той, что построили на Марсовом поле, были они сравнительно невелики. Во времена Августа в Риме насчитывалось 865 общественных бань и еще 800 частных — не так уж мало для 1 335 680 человек, составлявших население Рима. (Сейчас в Москве меньше 60, а двадцать лет назад было 120 бань.) Мужчины ходили туда ежедневно, иногда даже по нескольку раз в день. Заигрывая перед плебеями, знатнейшие патриции тоже посещали их, смешиваясь с толпой простого народа. Не гнушались общественных терм даже императоры. Угождая плебсу, императоры повелели держать бани постоянно открытыми — днем и ночью, брали на себя все издержки, потому что плата была установлена низкая. Для детей вход был вообще бесплатным всегда, для взрослых же — только во время празднеств.

Каждый из цезарей, стараясь перещеголять предшественника, возводил мытейное заведение еще более роскошное, чем прежнее. Первые общественные бани построил богач Меценат, который любил не только поэзию. Но его здание затмили термы на Марсовом поле, о которых уже говорилось. Нерон возвел здание еще более пышное. Баня Тита Флавия Веспасиана насчитывала сто помещений. Император Траян, позаботился, наконец, о женщинах — построили обширные термы и для них. Он тогда не мог, конечно, подумать, сколь роковую ошибку он допустил — христианская церковь именно это имела в виду, нападая на развратный Рим и поэтому запрещая бани вообще.

Но это будет не скоро. После Тита возвел свои знаменитые термы Каракалла. Громадные их развалины сохранились, они занимают 124 тысячи квадратных метров.

Три с половиной столетия подряд римляне мылись по единому порядку. В специальном зале раздевались, в холодной бане обливались водой, плавали в бассейне. Потом посетители шли в предбанник, который назывался тепидариум. Там были теплые полы, которые согревались при помощи особых печей. Затем — лакедомский, то есть спартанский, зал. Здесь рабы натирали изнеженные тела римлян лебяжьим пухом, разминали им мускулы. Скребницы и простыни простой люд приносил с собою. Следующим был зал с теплой водой. Она была и в бассейне, и в медных сосудах, которые стояли повсюду. Рабы следили, чтобы температура в них была различная — на любой вкус. Перед выходом намаявшихся гостей натирали благовониями. А по соседству были залы для игр в мяч, борьбы и прочих гимнастических игр, а также залы речей и музыки, портики, сады для прогулок. Туда ходили в промежутках между мытьем.

Последние термы, пятнадцатые по счеты, построил незадолго до заката Древнего Рима император Константин — в 310 году. В них…

Впрочем, пора остановиться! Получается слишком серьезно. Как если бы автор задался целью написать научную монографию. Вроде «Всеобщей истории бань всех времен и народов, кроме тех, которые не мылись и не купались». (Такие народы были — например, воины Чингисхана считали за доблесть не мыться и не стирать одежду. Ее просто выбрасывали, когда она совсем разваливалась.) Цель этого сочинения гораздо скромнее: история Сандуновских бань. Но только что рассказанная далекая предыстория все-таки имеет к ним отношение. О римских термах будут думать, их станут изучать те, кто в конце XIX века захотел поставить на месте старых Сандунов новые Сандуны.

Поэтому в связи с их отдаленной родословной остается сказать немного. О том, что христианство, ополчившись против развратного языческого Рима, начисто запретило общественные бани. Они перестали существовать в Европе на многие столетия и стали потом медленно возвращаться через завоеванную арабами Испанию. Надо добавить еще то, что каким-то странным путем римский обычай сохранился на востоке Европы, у славян — не в верхушке общества, а среди простого народа.

Любопытно, что деревенские бани Древней Руси напоминали именно сельские, бедные бани Древнего Рима. В римских окрестностях бани ставили на берегу реки или озера, рыли ров, устраивали над ним плотный навес из ветвей. На дне рва жарко разогревали камни, их поливали водой — в горячем пару обитатели римских окрестностей терпеливо прели, а потом сигали в холодную воду. Знакомая картина…

Впрочем, существовали ли бани на Руси в далекой древности, вопрос спорный, как уже говорилось, Н. М. Карамзин утверждал, что славяне мылись три раза: при рождении, перед свадьбой и после смерти. Вероятно, он ошибался: потому что парные бани существовали еще у скифов. По словам Геродота, скифы ставили войлочные шатры, в них помещался сосуд, в него бросали раскаленные докрасна камни. Поднимался дым и пар, и скифы, наслаждаясь, что-то выкрикивали от удовольствия. Правда, для мужчин пребывание в дыму и пару и составляло всю процедуру — теплой водой им обмываться не полагалось.

Из этого, конечно, нельзя делать вывод, что такое мытье — баня. Но древний арабский писатель Абу-Обейд-Абдаллахал-Бекри словно бы прямо спорит с Карамзиным. О древних славянах он пишет, что для мытья жители восточной Европы устраивают себе дом из дерева и законопачивают его мхом. В углу устраивают очаг из камней, дыру и двери закрывают, водой обливают раскаленные камни, и каждый стегается сухими ветвями, которые притягивают жаркий воздух. Это уже баня! Хотя, конечно, неизвестно, часто ли ее посещали.

Но вот свидетельство летописца Нестора, правда весьма легендарное. Старец утверждал, что апостол Андрей Первозванный, проповедуя христианство, завернул и на Русь, видел Новгород. Там он подивился людям, которые секут сами себя в пару прутьями. Апостолу такое дело не понравилось — «сами ся мучат и тако творят не мытву себе, но мучение». Был ли апостол Андрей на Руси или не был — вопрос спорный, но уж во всяком случае в годы, когда жил Нестор, то есть в XIII веке, на Руси парились так, как и сейчас в Сандунах.

По всей видимости, русской их прародительницей можно считать ту, которая стояла возле Киева при Ольге. Мстя за Игоря, княгиня спалила баню, а вместе с нею запертых там лучших мужей древлян.

Велик соблазн проследить путь бань от Ольгиной до Сандунов! Рассказать то, что известно про Ефремовы бани, что построил епископ в 1089 году в Переславле, — каменные, открытые для простого люда. Стало быть, первые общественные. Но тогда придется надолго задержаться и описать устройство княжеских мылен: в каждом дворце была своя мыльня со слюдяным окошком. Или рассказать, как мылся Иван Грозный при первой свадьбе с Анастасией Романовной Юрьевой-Захарьиной, как мылись с ним особо назначенные сановники, как другие прислуживали ему, как платье распаренному царю подавали. А уж про мытье царя Михаила Федоровича перед свадьбой известно все до последней подробности — как терли его мочалом и музыкой услаждали одновременно, а потом, не выходя, он пир пировал, «ествы приказные боярам подавал».

Соблазн велик, но наша цель — Сандуны. Можно бы сразу перейти к ним, но самые лучшие русские бани были построены не на пустом месте. Издалека тянулась традиция. Еще в первых, не разрушенных в 1890 году Сандунах, банной посудой была сосновая шайка с железным обручем, а для особо важных господ, как уже говорилось, подавался серебряный таз. В старых княжеских и царских мыльнях утварь была проще — медный таз.

Вот как была устроена царская мыльня. В сенях, которые назывались мовными или передмывными, у стен стояли лавки. И стол, крытый красным сукном. На него клали мовную стряпню — полотняный колпак, который понадобится в парной (потом в Сандунах голые, в чем мать родила, посетители надевали одну-единственную одежду — фетровую шляпу, чтобы голову не пекло). На красном сукне лежали простыни, тафтяные или бумажные опахала — чтобы стынуть быстрее после паренья.

Разоблачившись в мовной, шли в мыленку. Там в углу, сердито натопленная стояла большая изразцовая печь с каменкой, наполненной серым полевым камнем. Вылей в нее ушат холодной воды, вскинется она, шумно задымит паром. От печи до другого угла шел деревянный полок с широкими ступенями — как повернутая задом наперед трибуна. Только поднимались на эту трибуну не скорым шажком — дух прерывала жара, а спускались бегом, с криком радостным. В мыленке было не светло — оконца слюдяные мелкие, тафтяной занавеской прикрытые, а двери пестрые — красным сафьяном обитые и зелеными ремнями. В переднем углу непременно икона ставилась — помыться да не помолиться?

Внизу лавки для мытья ставились липовые бадейки — с холодной и горячей водой. И еще квас в берестяных туесках, а в медных тазах щелок — чисто моет, хорошо в пену сбивается. Квас был не для питья — плескали в каменку для сладкого духа. А пол был мягкий, как постель, — душистое сено, полотном покрытое. Только отдыхали после парения, конечно, не на полу — в мыленке скамьи с подголовниками ставились. В мыленке царя Алексея Михайловича срядили постели из лебяжьего и гусиного пуха в желтой клеенчатой (чтоб не мокла) наволочке.

Мылись и днем, и по вечерам. Если к вечеру, то красные суконные занавески на окнах опускали. Вносили слюдяные фонарики — далеко не видать, а все-таки разглядеть можно. Вода мыльная по желобу сходила.

Царские мыленки, хоть и не богаты с виду, много расходов требовали. Царскую баню крестьяне содержали. За один только 1699 год свезли туда с подмосковных лугов шестнадцать мерных копен душистого сена с полукопною. И веники здесь целый год голили не хуже холодного ветра поздней осенью. На все подмосковные волости оброк был вениками. Для паренья, для царева жаркого хлестания крестьяне Гвоздинской волости 320 веников доставили, Гуслицкой — 500, Селинской — 320… Везли свежие и сушеные веники из Гжели, Раменок. Всего 3010 веников за год извели. Вот как парились!

И уже в эту пору круглый год топились общественные, с платой за вход бани. Тоже царскими считались, хоть он туда не ходил — то денежки в доход государю. Конюшенный дворец ими в Москве ведал, иной раз в казну две тысячи рублей свозили.

Поначалу все общественные бани были только простонародные. Ну какой же это зажиточный человек своей бани не имеет! Рядом с домом, в городской усадьбе, но и уж не очень близко. Царским указом повелевалось собственные мыльни располагать по огородам, да на полых местах, чтобы пожару не сделать ненароком.

Русские бани были предназначены для омовений тела — не для развлечений. Потому их и не строили просторными, и всегда они процветали. Их всегда поддерживали и власти, и церковь. И как уж говорилось, чтобы не водилось разврату, царем самим велено было перестать мужчинам париться вместе с женщинами, как делалось в старину. Баню любили, в ней от всех болезней избавлялись. Про нее складные поговорки складывали: «Баня парит, баня правит, баня все поправит», «Когда бы не баня, все бы мы пропали», «Хоть лыком шит, да мылом мыт».

Иностранцы удивлялись, до чего ж на Руси, в Московии, баню уважают! В книжках на своих языках про то писали или в письмах. А когда про это на Руси узнавали, тоже удивлялись, чему это пришлые люди удивляются. Не пишут же, что вот на Руси и хлеб едят, и воду пьют, а что в банях моются-парятся интересуются.

Знаменитый путешественник Олеарий утверждал, что русские в Лжедмитрии иностранца узнали хоть потому, что баню не любил, а в России нет ни города, ни села, в которой бы бань не было Олеарий сам попарился, рассказал обо всем подробно. Как в Астрахани женскую и мужскую мыльни только легкая перегородка отделяла, однако входили все в одну дверь. И те, кто скромности больше имел, пучком ветвей закрывались, но совсем нагие женщины не стыдились с мужьями своими говорить в присутствии других мужчин.

Поражался Олеарий: «Удивительно, до какой степени эти тела, привыкшие к холоду, окрепшие в нем, могут выносить жар и при невозможности более сносить его выходят из бани нагие и мокрые, и, как мужчины, так и женщины, бросаются в холодную воду или выливают ее на себя, а зимой валяются в снегу». Олеарий отмечал, что по Руси принято угощать приезжего человека баней, как и хлебом-солью.

Хотя в России про русские бани знали все, однако же перевели с французского, издали по-русски забавную книжку, которая очень всех потешила. Называлась она, как это водилось в середине XVIII века, длинно: «О парных российских банях, поелику споспешествуют оне укреплению, сохранению и возстановлению здравия, сочинения господина Саншеса, бывшего при Дворе Ея императорского величества, славного медика».

В заглавии — почти все правда. Действительно при дворе Елизаветы Петровны служил португальский врач Антонио Нуньес Риберио Санхец — только не главным, а вторым лейб-медиком. О себе он рассказывает в книжке сам. Почти всю жизнь служил в России, полюбил ее, и, желая под конец жизни сделать для нее что-либо полезное, он решил прославить русские бани, «употребляемые ее обитателями со времен глубокой древности».

Лейб-медик утверждал, что он полон искреннего стремления показать превосходство бань российских перед бывшими издревле у греков и римлян — как для сохранения здравия, так и для излечения многих болезней. Португальский врач убедился, что они «приносят величайшую пользу для живущих в деревнях, по монастырям, в гарнизонах, на фабриках и заводах разного звания, где и с великим трудом не легко врачей иметь можно».

Саншес (Санхец) описывает устройство мылен. Между домовыми и торговыми банями «разность та, что при первых делается светлица, в которой ставится постель для отдохновения после, как совсем выпарятся, а в торговых сего нет». А дальше все известные подробности, как, раздевшись донага, влазят на полок, как устроена каменка, как пар умножается, как ветвями березовыми секут себя, окачиваются студеной водой или купаются.

Потом идут способы лечения баней разных болезней; «Могу доказать, когда надобно, что баня российская, конечно, заступает место двух третей лекарств, описанных во врачебной науке и в большей части аптекарских сочинений». Приезжий лейб-медик не сумел утаить и свою досаду; он скорбел, что столь полезное учреждение находится в руках откупщиков, которые, помышляя единственно о своей корысти, совсем не радеют об истинной пользе народа. Он советовал разрешать бани только с ведома полиции и каждый раз при этом посылать особого архитектора для отвода места и указания способа постройки. Или составить образцовые чертежи (вот как — типовой проект!), которые должны быть настолько ясны, чтобы по ним и неученый человек мог руководить постройкой бани.

Советы Саншеса (Санхеца) весьма разумны (к ним прислушаются спустя 125 лет — в конце XIX столетия): строить бани из тесаного камня или кирпича, так как деревянные скоро сгниют от пара и мокроты, с высотой не меньше четырех с половиной аршин. Пол же должен быть отлогий, чтобы грязная вода быстрее стекала…

И все-таки о русских банях в Европе узнали не из книжек. Как и во времена Гомера, «помогла» война. Собранные со всей Европы наполеоновские солдаты, прошагав до самой Москвы, всюду обнаруживали диво-дивное — парное мытье. Оно им очень пришлось по душе. Наверное, больше всего в те зимние, метельные дни отступления, когда их преследовало кутузовское воинство.

Чистоплотные немцы первыми переняли жаркие русские бани, стали у себя устраивать такие же. Впрочем, не очень такие — помешала природная бюргерская скромность и брезгливость. Уже два года спустя после войны 1812 года в Берлине появились «Русские горячие парные бани Пахмахера». И топили там до одури, и чистоту навели — а желающих мыться поначалу было мало.

Потом вдруг дело пошло. Правда, без веничка — уж очень дух занимало, и не нашлось человека, который бы показал, как хлестаться, чтобы и красным сделаться, и больно не стало. Потом «Русские горячие» по всей Германии пошли — появились в Веймаре, Гамбурге, Галле, Дрездене. Даже во Франции и Швейцарии. Правда, с усовершенствованиями. Они-то и все погубили.

Стыдливость взяла верх — не шел немец в общие бани, придумывали парные кабинеты. Вместо деревянного полка со ступенями — чем выше, тем жарче — сделали паровой чан. Полотняный, из непромокаемой ткани, был он похож на платье колоколом до самого пола. Только голова из него видна. Затягивалась та персональная баня шнурком у шеи, а в колокол пар нагонялся. Шел от кастрюли, которая согревалась на спиртовой лампе.

Потом еще немножко улучшили: треножник внутрь колокола поставили. Сиди в своей бане на свежем воздухе с открытой головой, а тело в пару красным жаром наливается. Хорошо! Да не очень…

Тогда еще лучше сделали: комод с дыркой для головы. Комод просторный, в нем шезлонг — наподобие нынешней раскладушки с поднятой спинкой. Дырка в комоде материей обита, чтобы шею о дерево не царапать и чтобы пар не выходил. Так вот и парились лежа, с головой наружу. Поставят десяток комодов — десять голов торчат, как в цирке, когда показывают фокус. Спокойно говорить с соседним комодом можно. Говорить можно — париться нельзя…

Доктор Карл Фрех понял, что не годится такое. Неподвижный пар трудно вынести — другое дело, когда веником нагоняешь его на себя. И в Бадене он открыл почти настоящие русские бани под названием «Гирш». Доктор постарался. Сделал все по правилам: и передмыльную, где раздеваются, и мыльню, и парную. Да еще бассейн, как в Древнем Риме. И душ, как в Древней Греции. Русско-римско-греческие бани.

Лиха беда начало: сходные с «Гиршами» бани стали строить во многих германских городах. А тут еще пошел слух о том, что ирландский врач Рихард Бартер в Турции бани интересные видел, срисовал и точно такие же у себя на родине построил. Там было все, как и в русских, только без парной, вместо нее — бассейн. И еще массаж. Всем понятно было — римские бани и есть. Но к басурманам мало кто ездил, а в Ирландии бывали — так в Европе, вместе с русскими появились ирландско-турецкие бани.

Сорок лет до того в Европе с удивлением открыли русские бани, теперь пришла пора поражаться турецким. Оказалось, в Константинополе 300 бань! Общественных — в больших каменных зданиях с куполами, в них отверстия — оттуда свет. Фонтаны, мраморные колонны. Тюфяки с одеялами. Богатых гостей раздевают, окутывают с головой цветными простынями, дают ходули — чтобы не обжечь ноги о горячий мрамор. Мыться не спешат — обвыкают, беседуют, играют в шахматы или карты. Идут плавать в бассейн. Потом за дело берется банщик — трет не жалеючи жесткой шерстяной рукавичкой, хлопает ладонью по всему телу, дергает пальцы, мнет суставы, затем вскакивает на спину, прыгает на коленях.

Такое суровое мытье выдержать не просто, но воспитанный человек не стонет и не кряхтит: потом отдышится, удовольствие почувствует. В сопровождении банщика измученный посетитель на ходулях идет к тюфяку. И спит. Долго. Сколько захочет. Потом выпьет густого турецкого кофе, съест шербету, запьет лимонадом, закурит кальян.

Английская путешественница леди Монтегю рассказала, как мылись полтораста лет назад турецкие женщины. Даже самый подозрительный турок без сомнения отпускал свой гарем в бани. Жены его с радостью шли туда. Там затворницы развлекались — настоящий женский клуб. Отправляясь в бани, наряжались получше, встречали там своих подруг, толковали, рассказывали новости.

Леди Монтегю увидела в бане сразу двести турчанок. Она была потрясена: совершенно нагие, прелестные, с распущенными волосами — только в жемчугах. Некоторые занимались рукоделием, другие пили кофе, ели сладости, третьи небрежно возлежали на мягких подушках, а их юные невольницы заплетали им косы.

Леди оказалась чрезвычайно стыдливой — она не разделась, сколько ее ни упрашивали. Дошла только до корсета, и турчанки понимающе вздохнули — решили, что это замок, на который милорд запер свою жену, а ключ оставил при себе.

И женщин банщицы скребли, мыли, били, мяли, утаптывали коленями. Леди Монтегю удивилась еще одной странности: по турецкому обычаю женщины окрашивали пальцы и ногти красной и желтой краской.

Сколько в ту пору на всех европейских языках книжек про баню вышло! В одних рассказывалось про ее устройство, в других — про ее полезность. Повсюду строили мытейные заведения. В Англии появились акционерные бани и бани, строенные по подписке. И конечно, клубные — посетители в них баллотировались по всем правилам английской демократии. То была большая честь пройти в фешенебельный банный клуб, в котором кроме русской парной и ирландско-турецкой бани, почти как в древнеримскую пору, стали устраивать читальню, курительную, даже биллиард и ресторан.

Мода на баню в Англии повелась в сороковых годах прошлого столетия, во Франции — в следующем десятилетии. Национальное собрание в 1850 году объявило, что оно дает министерству торговли и земледелия кредит в 600 тысяч франков специально для постройки народных бань. Расцветал банный промысел в Бельгии, Австро-Венгрии.

И расцветала банная наука. Пожалуй, неудивительно, что она быстрее развивалась там, где бани только что возникли — надо было выяснить, полезны ли они, а если полезны, то как ими пользоваться.

В России же существовал давний обычай, проверка не требовалась. Но когда стали приходить вести о моде на русские бани и когда в самой России их стали уважать пуще прежнего, в Москве и особенно в Петербурге стали по всем правилам науки вести банные опыты, исследовать влияние пара на организм, проверять, какие болезни пар выгоняет, а каким вредит.

Началось все с врача П. И. Страхова. В ту пору увлечение русскими банями еще не дошло до Москвы, и первую часть своего исследования «О русских простонародных парных банях» он обрушивает на тех, кто презирает полезный обычай. Он насмешливо писал, что чешутся и иностранцы — иначе бы они не придумали бы названия для разного рода зудов. «Если бы зуд был редкостью у иностранцев, какая же бы необходимость заставляла их чесаться жесткими щетками и даже придумывать для того красивые щеточки с долгими ручками, даже самочески или самочесалки из слоновой кости, сделанные наподобие руки человеческой, с пятью пальцами, как бы с ногтями… К чему же, наконец, служит эта заграничная мода отпускать на руках ногти, чтобы перерастали… и торчали бы из мягких пальцевых кончиков. Уже… верно, не для того, чтобы царапать лица, драть глаза другим…»

Доктор напрасно поначалу сердился, но зато он потом спокойно и обстоятельно рассказал много важного. И как мылись в старину, и как мыться надобно. Как от «нутреннего недомогания» и простуды натираться стручковым перцем, настоянным на кабацком вине. Как натираться по сухому телу медом с солью или чистым березовым дегтем. Как страждущим животом обкладываться разогретыми вениками, как править сорванные животы разогретыми горшками. Как банею лечить колики, спазмы, даже ипохондрию и истерику. Рассказывает, как искусны парильщицы в женских банях. На другой или третий день жизни младенца парильщица греет его веничком, головку со всех сторон обжимает, потягивает носик. А ручки и ножки выправляет так: хватает на перекосок — за ручку и за ножку и тянет, потом — наоборот, и делает до той поры, пока ей покажется, что она справила хорошо и члены у младенца распрямились и стали на свое место. Напоследок, ухватив дитятю одною своею рукою за обе ножки, поднимает его кверху, так что головка висит, и встряхивает несколько раз, чтобы отвести грыжу, которая будто бы во всяком ребеночке животик грызет…

С лейб-медика Антонио Нуньеса Риберио Саншеса и врача П. И. Страхова все и началось. Сначала проверяли народные способы лечения, многое после изучения оказалось верным и полезным. Однако же далеко не все. Исследования, как и все в ту пору, проводились неспешно. В последние четверть века прошлого столетия в Москве и Петербурге было защищено девятнадцать солидных докторских диссертаций. Хотя предмет изучения и некоторые способы исследования настраивают на шутливый лад, диссертации эти многое прояснили, утвердили, ответили и кое в чем до сих пор служат надежным источником сведений о медицинской роли бани.

Были открыты важные свойства кожи и доказано, зачем ее надо держать в чистоте. То, что теперь совершенно ясно всем, сто двадцать лет назад и даже девяносто, вызывало насмешку в тех странах, которые повсюду считались цивилизованными. Знаменитый немецкий врач, основатель «Немецкого общества народных бань», Лассар, паста которого до сих пор продается в любой современной аптеке, сообщал, что две трети сельского населения Германии обходится вообще без бань, а в некоторых местностях на каждого жителя приходится одно купанье на 38 (!) лет. Реже, чем — по Н. М. Карамзину — у древних славян, поскольку к 38 годам тот мылся по крайней мере дважды: после рождения и перед свадьбой…

Исследователи, изучая действие бани, не щадили самих себя и нанимали подопытных, по большей части студентов. Неплохо платили им за то, что те позволяли творить с ними то, что науке надобно.

Врач М. И. Гусев, готовя диссертацию на степень доктора медицины, имел в своем распоряжении десять подопытных молодых людей. Имена их зашифрованы, но кое-что о них известно Скажем, студенту Др-ву было в ту пору 22 года, он был среднего роста, удовлетворительного телосложения, в меру упитан и весил ровно 59 килограммов 575 граммов. И студент Вас-в, 21 года, был среднего роста, однако весил меньше — пятьдесят с половиной килограммов. Выше всех и грузнее был фельдшер Кр-ий, 22 лет, он весил без ста граммов 78 килограммов…

Все подопытные парни были здоровы, юны — от 19 до 23 лет — и позволили проверить на себе, какое действие оказывает баня на человека. Все они и до того частенько парились.

Опыт длился три летних месяца 1893 года. Парням давали бесплатную еду: от 200 до 350 граммов мяса, от 500 до 800 граммов белого хлеба, молоко, масло, сахар. Диета была нарушена только два раза — студент Др-в опоздал однажды на обед, так как ходил сдавать экзамен и съел в этот день всего 225 граммов хлеба — от волнения не было аппетита. А другой раз Вас-в не доел 75 граммов хлеба: много хлопотал по каким-то своим домашним делам. Во всем остальном, как сказали бы сейчас, чистота эксперимента была полной.

Итак, парни ели, пили из мерной кружки и парились. Решено было, что слишком тягостно было бы отдаваться бане каждый день — молодые люди подвергались контрольному мытью каждый пятый день.

Наблюдение началось в девять часов поутру. Взвешивали без белья, подавали чай с ситным хлебом, молоком и маслом. В двенадцать предлагалось съесть жареную котлету, вечером — снова чай с молоком и хлебом. Не густо… Для той же чистоты эксперимента ситный хлеб покупался в одной и той же лавке, мясо бралось лучшего качества — без жира и сухожильных пленок, молоко пили от одной коровы.

В баню парни отправлялись все вместе в семь вечера. Длилось это сорок минут. Все, кроме Др-ва и Вас-ва, парились и все без исключения обходились 70 литрами воды. В предбаннике температура была 19–22,4 градуса, в мыльной 23,2—28,2, в парилке на полке от 44,5 до 60 градусов. По свидетельству руководителя опыта, «непосредственно после бани испытуемые чувствовали род усталости, но спустя некоторое время, а тем более на следующий день, самочувствие было прекрасное». Парни мылись, парились, их взвешивали, обмеряли, выслушивали сердце и легкие, считали пульс и дыхание и делали все известные в ту пору анализы.

Диссертант собрал важные сведения об усвоении азота пищи под влиянием жаркого мытья, о белковом обмене, влиянии на вес тела. Как ни странно, парни в конце концов не только не похудели, но даже поправились (не потому ли, что их скромный казенный паек был все же лучше вольного студенческого?).

Врач Гусев защитил диссертацию, представил подробные таблицы, сделал убедительные выводы, поспорил с некоторыми своими предшественниками на ниве банной науки. Выводы были в пользу бани — для здорового человека.

Таков же итог был и в работах других его коллег, которые всесторонне исследовали влияние бани на организм человека, его физиологическое и терапевтическое значение. Ученые отмечали благотворное действие на кожу. Было доказано, что влажная русская баня выделяет из организма 900 граммов пота — не в пример сухой ирландской, которая наносит потери большие и отнюдь не безопасные.

Русская баня не ослабляет организм — наоборот, укрепляет. Резкие переходы от тепла к холоду закаливают кожу, а римско-ирландско-турецкие ванны изнеживают человека, делают его чувствительным к атмосферным переменам. Под влиянием парной грудная клетка расширяется. Мытье мочалками из липового лыка открывает поры, возбуждает нервные окончания, улучшается питание тканей, устанавливается гармония жизненных сил, сообщает гибкость и легкость движениям мышц и сочленениям. Дается импульс кровообращению.

Хорош, конечно, и массаж. После него «моющийся чувствует себя обновленным, всякий род стеснения и усталости рассеивается. Получивши гибкость, необыкновенную легкость, вымывавшийся считает себя помолодевшим и испытывает общее довольство, которое трудно выразить». А что касается парения, то оно, усиливая прилив крови к поверхности кожи, служит превосходным отвлекающим средством и с успехом действует на многие болезни Ученые с осторожностью составляли список их, и он рос, как, впрочем, и противоположный — тех болезней, при которых жаркое мытье не дозволяется.

Детям в нежном возрасте баня не нужна, утверждали они, а парение даже вредно — по крайней мере, до семи лет. Взрослым людям следует мыться раз в неделю, но не более часу, чтобы не ослабеть. Явно обращаясь к людям зажиточным, исследователи рекомендовали «во избежание усталости поручать себя банщику», поскольку в результате парения руки и ноги немного увеличиваются в объеме, повышается восприимчивость нервной системы, сила мышц немного падает, а «при продолжительном лежании на полке человек до того ослабевает, что и мозговая работа ослабевает, в то время трудно бывает решить простую задачу»

После бани советовалось завернуться в простыню, полежать, остынуть, вытереться досуха и только тогда одеваться. А дома надо выпить чайку, а в бане холодного — воды ли, квасу — не пить. Лучше всего посещать баню в полдень — не с полным желудком, но и не с пустым.

Старикам баня весьма полезна, но от парения по возможности воздерживаться или, по крайности, не злоупотреблять им. А уж кому баня особенно полезна, так это тем, кто ведет сидячий образ жизни или занимается черными работами. Бани очищают кожу, предохраняют от болезней, доставляют крепкий, покойный сон и хорошо успокаивают после умственных занятий.

Полезны бани, пришел в 1883 году к выводу лекарь В. В. Годлевский, защитивший диссертацию на степень доктора медицины, при мышечном и суставном ревматизме, подагре, золотухе, ожирении, зависящем от излишне роскошной пищи и сидячего образа жизни, при катарах слизистой оболочки… Он называл еще пятнадцать групп болезней и называл десять, при которых бани вредны — лихорадочные состояния, наклонность к кровотечениям, слабость и истощение организма, наклонности к приливам к мозгу и легким, после апоплексического удара… Но уже тогда советовали не лечиться баней по собственному усмотрению. Во избежание вреда пусть врач пропишет баню, если не запретит ее, поскольку «мы сами для себя никогда не можем быть врачами».

…Тот внезапно разбогатевший человек, который в лукавстве своем замыслил построить царь-бани — разобрать старые, еще совсем пригожие Сандуновские и возвести на их месте новые, невиданные Сандуновские, велел принести ему все книжки, которые есть по банному делу, он изумился, когда ему выложили на столе целую гору. Там были книги на русском и немецком, английском и французском. Его супруга открыла первую, французскую, удивилась, что на благородном языке, знанием которого она так гордилась, написано столь красиво о предмете, ею презираемом:

— Алексей, в старину, оказывается, то были дворцы. Все цезари построили по бане.

— Верочка, касатка, я и говорю тебе: а чем мы не цезари? Побогаче иного нынешнего цезаря будем. Давай по книжкам узнаем, сами поедем посмотрим, как это за границей нынче делают.

Собственно говоря, этот человек не очень-то разбогател — просто удачно женился, взял самую богатую в Москве невесту. Вдобавок и красивую: но от прежней, бедной жизни он жалел свободу. Ее надобно добывать. Уж он ли не горазд на выдумку! Всегда что-нибудь изобретал. Так он придумал новые бани, чтобы свободно вольно прокатиться по заграницам, помотаться лихо в свое удовольствие. Она и сказала то, чего он ждал:

— Ты поезжай, дружочек, а я останусь. У меня дела.