Сангвиний: Великий Ангел

Глава 12

Яктон Круз. Я никогда не забуду его имя. Не только потому, что оно было странным, совсем непохожим на другие Хтонийские имена, господствовавшие в Легионе, но и из-за долгих часов, которые я провел в его компании. Он любил поговорит. О Трон Терры, он любил поговорить. Возможно, это было его величайшим оружием. Возможно, если его клинок и болтер когда-нибудь выйдут из строя, он сможет заговорить своих врагов до смерти.

Но это не справедливо. Он не был скучным. Наоборот, многое из того, что он мне рассказал, оказалось захватывающим, таким искренним, каким никогда не был ни одни другой космодесантник, мечта летописца. Просто слов было так много, и все вылилось за один раз, так как он явно оказался очень рад, что кто-то его слушает.

Пока я сидел там, щелкая диктофоном, мое лицо болело от необходимости кивать и улыбаться в ключевые моменты, я не мог не думать об этом. Все же, даже у этих совершенных воинов, остались человеческие слабости. Они могли не знать страха, но их возмущало то, что их отодвинули на второй план, или они чувствовали себя бесполезными, в быстро меняющейся галактике, в которой, казалось, оставалось для них все меньше и меньше места. Они могли считать себя ценными советчиками, но втайне возмущались косыми взглядами или поднятыми бровями, которые время от времени замечали. Их могло удивлять и разочаровывать то, что они не стали членами совета Морниваля, когда вместо них туда приглашали много молодых воинов. Такова была внутренняя политика XVI легиона, которую я едва ли мог комментировать. Я находился с ним не для того, чтобы обсуждать это, несмотря на то, что он так стремился просветить меня. Мне нужно было узнать больше о IX Легионе, особенно о том периоде, когда они еще не стали идолами для почитания Империума.

— Я помню, как он прибыл, — сказал мне Круз, когда мы сидели в его личной камере. Это была скромная комната с голыми стенами и грубым рокритовым полом. — Пятьдесят девять лет назад, а словно бы это произошло вчера. Мы уже видели других примархов. Мы служили вместе с ними. Ни один из них не вызывал такого интереса, как он. Мы так мало знали о его Легионе, понимаешь? Их держали подальше, держали вне поля зрения. Я думал, что он окажется мутантом. И так оно и оказалось, но он был не таким, как я опасался. Возможно, радиация пощадила его, а может, и нет. В любом случае результат выглядел прекрасно.

— Как часто вы его видели?

— Не так уже и много. Воитель — не то чтобы его тогда так называли, взял его под крыло. Они много разговаривали наедине. Первые несколько раз, когда я его видел, то подумал, что он выглядит соответствующе. Тихий, умный. Не то что тот громила Русс, которого я тоже встречал. Русс мне понравился. Если вы меня спросите, то я скажу, что его недооценивают, особенно те, кто…

Этого было предостаточно. Отступление, непрошеное мнение. Я пытался отфильтровать ненужное.

— Его глаза, — задумчиво произнес Круз, потирая козлиную бородку. — Ты смотрел в них, и то, что смотрело на тебя, было старше, чем должно быть. Ты же понимаешь, о чем я? Словно он уже видел то, на что ты смотришь сейчас. Словно он уже был там ранее. Ко мне не раз приходили такие мысли. Так же и в бою, он сражался так, будто знал, куда ударит враг. Я говорил об этом Тарику, и он согласился. Сначала было жутковато, но через некоторое время мы к этому привыкли. Я не утверждаю, что он и в правду знал. Скорее имел силы Библиария. Или, создавал у тебя такое впечатление. Возможно, так казалось просто потому, что он был настолько хорош. В галактике есть не так много живых душ, которым я бы дал шансы против моего примарха, но он один из них. Меня пробивает дрожь, когда я вижу, как мастерски он убивает.

Так и есть. Это правда.

— И в то же время он казался старым, — продолжал Круз. — Честно сказать, я не знаю, как у них происходит старение. Не знаю, можно ли опираться на порядок их нахождения, когда говоришь о биологическом возрасте — думаю да — на даже если он и моложе Луперкаля, то он никогда себя так не вел. Он выглядит достаточно молодо, словно бы не подвержен старению, тебе так не кажется? Словно он существует уже целую вечность. И людям не потребовалось много времени, чтобы начать просить у него наставления или совета. Даже Воитель. Иногда, перед каким-нибудь решением, я смотрел на них двоих и видел, как Ангел склоняется к нему, чтобы сказать что-то лишь ему, словно старый мудрец, предостерегающий от необдуманных поступков своего военачальника.

Я думал почти точно так же.

— Он посоветовал вам сменить имя, не так ли? — спросил я.

— Так мне сказали. Сыновья Хоруса, — Круз фыркнул. — Мы не должны менять старые имена. Слишком много изменений произошло, и ничего хорошего из этого не выйдет.

— Все идет своим чередом.

Круз выглядел раздраженным.

— Думаешь? Ты правда так думаешь? — Он покачал головой. — Символы и знаки отличия меняются. А вот то, что под ними — не совсем. Возьмем Девятый. Несмертный Легион, так их называли. Их боялись и ненавидели. Упомяни их имя и ты заметишь, как потемнеют лица. Я мог бы рассказать тебе истории. О, я могу рассказать тебе многое.

— Прошу вас, расскажите.

Он наклонился вперед и понизил голос. Что было весьма странно, потому что никого более не было в пределах слышимости.

— Все время ходили слухи, что их омофагия дефектна. Это орган, который дает нам способность впитывать воспоминания. Он есть у всех нас. Мы пожираем убитых, чтобы узнать их секреты. Я так понимаю, ты знаешь о нем? Некоторые из вас удивительно невежественны.

Я знал. Я никогда не считал это приемлемым, и часто задавался вопросом, правда ли это — я не мог представить, как этот орган может работать, по крайней мере, с научной точки зрения. Я кивнул, пытаясь угадать, к чему это все приведет.

— Это редка способность, ее редко когда используют, — продолжил Круз. — Некоторые Легионы более склонны к ней, чем другие. Некоторым Легионам это даже нравится. Им очень нравится возможность вонзить зубы в плоть убитого, почувствовать во рту кровь, пока она еще горячая. Несомненно, это так. Но, возможно, есть что-то еще. Возможно, они чувствуют голод, в котором они не признаются. Может, дело не только в голоде, но и в необходимости.

Я вдруг вспомнил труп на Илехе, тот самый, иссушенный, серый, и мне стало не по себе.

— Они профессиональные солдаты.

— Теперь да, — Круз мрачно усмехнулся. — Мы долго воевали с ними бок о бок. Десять лет, без перерыва, наши роты находились под параллельным командованием. К концу этого срока они стали такими, какими ты их видишь сейчас. Отполированные клинки, позолоченные доспехи, надменное благородство. В начале все было не так. Он еще не успел подействовать на них своим заклятием, и они оставались кучкой жалких людишек, уж поверь мне. Я едва не отказался сражаться рядом с ними. Некоторые чувствовали то же самое. Они принесли с собой несколько отвратительных привычек, и, несмотря на то, что они выглядели соответствующе, глубоко в них сидела болезнь. Они ненавидели все — ненавидели врага, нас, самих себя. Это делало их в некотором смысле смертельно опасными, но с ними невозможно было сражаться бок о бок.

Мне не нравилось слушать все это.

— Но он изменил все это, не так ли?

— С самого начала, — кивнул Круз. — Он был единственным, кто относился к ним с уважением, и они ответили на это. Я думаю, они были готовы к переменам. Они знали, что должно произойти, и он стал тем, кто их изменил. Они привели себя в порядок. Сообщения о зверствах стали звучать все реже. Я не говорю, что они перестали это делать… скорее они просто стали более осторожны. Или они отучили себя от этого. Немного.

Это оказалось больше, чем я ожидал.

— Но главное, — продолжил я, — что примарх их вылечил. Какими бы излишествами они не обладали, теперь с этим покончено.

Круз загадочно улыбнулся.

— Ты уверен в этом? — сказал он. — Ты уверен, что настолько глубоко засевшую привычку можно искоренить, чтобы она больше никогда не проявлялась? — Он покачал головой. — Ты человек, летописец. Ты из плоти и крови с минимальными изменениями. Мы — нет. Мы — творения, созданные для определенной цели. Все в нас подчинено геносемени. Они делает нас теми, кто мы есть, управляет нашим характером, нашими наклонностями и нашей преданностью. А каково происхождение геносемени? Примарх. Мы просто их продолжение. Отражение той изначальной славы.

Тогда я подумал, что он меня подначивает. Я думал, он хочет, чтобы я разозлился.

— Все не так просто, — уверено сказал я.

— О, не так просто. Понимаю. Я не знал, что разговариваю с экспертом. — Он сидел, вытянув две массивные руки, и ухмылялся. — Кончено, это сложные вещи. Но ты задавал мне вопросы, ты хотел окунуться в прошлое, и теперь не жалуйся, когда кто-то дает тебе ответы. Ты слышал рассказы о Несмертном Легионе, и тебе хочется верить, что Сангвиний пришел и очистил их. Все хотят верить в это. И это правда. Конечно правда. Он изменил их, и теперь их любят, а не боятся, и все вдруг захотели сражаться рядом с ними.

Затем его длинное, скорбное лицо исказилось в выражение, которое трудно было понять.

— Но не стоить верить, что их прежняя форма ушла окончательно, — произнес он. — Оно всегда было в семени. То, чем они являются сейчас, когда-то был он. И кем они были тогда, тем он и является сейчас.

Сразу после этого меня снова начало тошнить.

Возможно, прошла эйфория от моего опасного путешествия на поверхность. А возможно, к этому привело возвращение на «Красную Слезу». Какова бы ни была причина, я начал чувствовать боль, ломоту и тошноту. Я путешествовал между гигантскими флангами на лихтере с Видерой, и она сразу же заметила изменения во мне.

— Ты плохо выглядишь, — сказала она, помогая мне.

Я подумал, не ревнует ли она. Я догадался, что она не ожидала, что я буду так много работать, получу такой доступ за такое короткое время. Я разговаривал с самим примархом, с членами его доверенного круга, с воинами ветеранами Легиона самого Воителя. Судя по всему, дела у меня шли лучше, чем она могла себе представить.

Честно сказать, я едва понимал, что делаю. Я собрал целую коллекцию материалов, некоторые из которых наводили на размышления, многие были банальны, некоторые весьма с трудом поддавались пониманию. Чем больше я узнавал, тем, как мне казалось, я меньше понимаю. Я так восхищался этим Легионом. Уже дважды, я видел насколько они могущественны, насколько искушены в созидании лучших атак и разрушении. Они поднялись из самых низменных глубин, чтобы стать братством, которым восхищаются и которому доверяют даже величайшие из примархов. И все же меня не покидали сомнения. Недосказанные слова, гнетущая атмосфера секретности. Казалось, что даже их название скрывало угрозу: Кровавые Ангелы.

Я сглотнул и попытался вспомнить, когда мне удавалось поспать больше часа или около того.

— Слишком много работаю, — произнес я. — А ты?

Она снова потянулась к проектору и показала мне то, над чем она работала. Это оказалось еще одно изображение поля боя, на этот раз показывающее, как примарх и Воитель вместе сражаются с мегарахнидами. Эта картина мне понравилась больше — она обладала удивительным талант передавать инопланетных монстров такими, какими они были на самом деле. И Сангвиний, и Хорус выглядели в должной мере героически, и в этот раз я не смог заметить недостатков в изображении. Именно так все и было: они сражались спина к спине среди кипящей орды, сдерживая потоки ксеносов и наблюдая за резней. Крылья Сангвиния были расправлены, поднимаясь высоко в огненную ночь, хотя на самом деле он держал их расправленными. В остальном, однако, изображение было превосходно, и вернуло мне все, что я чувствовал тогда — ужас, ликование, гордость.

— Прекрасно, — произнес я без скрытой иронии. — Это вдохновит их на производственных линиях.

Видера отключила проектор.

— Я беспокоюсь за тебя, — сказала она, внимательно глядя на меня. — Ты прошел все противорадиационные процедуры на Баале, не так ли?

— Все. Я не думаю, что это…

— Что-то могло попасть в тебя. Тебе стоит обратиться к служащему Легиона.

К тому времени я все сильнее убеждался, что причина моего недомогания не в этом, но я просто кивнул, чтобы она не настаивала.

Мы приблизились к «Красной Слезе». Благодаря медленному циклу стыковки мне удалось полюбоваться его головокружительными флангами. По мере приближения флагмана, его борта сверкали сусальным золотом, а длинные малиновые панели брони украшали херувимы и крылатые слезы. Первый же взгляд на него ошеломил меня; это только усилило мою тошноту. Он более не впечатлял меня, а скорее угнетал. Буйство красок удушало, как чрезмерно благоухающий сад, в котором розы уже отцвели и начали плесневеть, и когда огромные двери стыковочного отсека выскользнули из мрака, я едва смог найти в себе силы смотреть.

— Тебе все еще нравится твоя работа, — обратился я к Видере, скорее, чтобы отвлечься от этих мыслей, чем из искреннего интереса.

— Я люблю ее, — с жаром ответила она. — Никакая честь не может быть выше. Я не могу сражаться, но могу делать это.

— И ты остаешься такой же преданной им, как и раньше.

Она улыбнулась.

— Оглянись вокруг — это вершина нашей цивилизации, самое лучшее, что в ней есть. Мы вышли из долгих лет разрушения и упадка, и построили это. Я видела в тени их кораблей вещи, которые были бы бесценны в любом другом месте, но они остаются спрятанными, запертыми, потому что они созидают их только для себя.

— Это можно назвать эгоизмом.

Она закатила глаза.

— Я знаю, что ты пытаешься отыскать каждый недостаток, который только сможешь. Каждый мизерный изъян в их броне. Никто не может соответствовать стандартам, которые ты установил. Они убийцы, они должны быть убийцами, и все же ты не можешь пройти мимо этого.

— Я не ищу недостатки.

— Ты перевернул все камни. Я надеялась, что это задание могла бы избавить тебя от этого. Ты помнишь, как было раньше? Твое имя ничего не стоило. С тобой было покончено. Сейчас же у тебя есть шанс исправиться, а все, что я слышу от тебя, это способы избежать этого.

— Я должен сказать правду.

— Тогда пишу правду! Напиши, как они сражаются, без страха, без колебаний. Напиши, как они завоевывают миры, чтобы наш вид мог выжить, какую огромную они платят цену. Напиши, как он принимает на себя ужасы пустоты, чтобы нам с тобой не пришлось этого делать. Он великолепен. Он образец.

— Я так и дела. Я все это делаю.

Она приблизилась ко мне, разглядывая меня, словно я был каким-то странным и разочаровывающим образцом.

— Тогда в чем твоя проблема? Почему ты не можешь просто описать его таким, какой он есть? Это… я все знаю… психический стресс? В этом проблема?

Я тоже не знал. Я не мог сформулировать это. Это было скорее ощущение, ужас, который нарастал каждый раз, когда я погружался в этот огромный корабль. Вход в ангар закрылся над нами, и темнота сменилась тусклым красным светом от люменов. Возникло такое ощущение, что нас заглатывают заживо, засасывают в пасть какого-то колоссального и хищного зверя. Теперь уже не оставалось никаких сомнений — источников моего недомогания был сам корабль. Возможно, любой из их кораблей произвел бы такой эффект. Был ли это запах, феромон, который каким-то образом попал ко мне? Может это аллергия на что-то на борту? На кого-то?

Лихтер пристыковался к зажимам, и конструкция издала гулкий звук. Скоро зажгутся лампы в трюмах, люки откроются, и слуги Легиона вытащит нас наружу. Я просто смотрел на лицо Видеры, видя в нем разочарование, непонятное раздражение.

— Ну, мы не будем здесь вечно, — произнесла Видера, устав ждать ответа. — Уже идут разговоры о переходе в Пояс Кайвас, так что вам нужно поскорее что-то им показать.

Она встала, и я услышал, как к нам спешат слуги.

— У тебя отличное название, — сказала она. — Напиши что-нибудь достойное его.