Сашкина Любовь (СИ)

Глава 9.

Очнулась Любаша в скорой помощи. Она, ещё немного заторможено, забегала глазами по окружающим лицам, пытаясь осознать действительность и уцепиться за что-то надёжное. Натолкнулась затуманенным взглядом на, лишь одно знакомое, лицо - Сашино. Губы сразу задрожали, лицо некрасиво скривилось, и Люба облегчённо заревела.

В обнажённое плечо один из медиков со шприцом ловким движением быстро ввел успокоительное. Любаша всё плакала, как ребёнок, которого несправедливо и сильно обидели, совсем не думая о том, как она сейчас выглядит и что о ней подумают окружающие.

Саша осторожно подобрался поближе к женщине, поменявшись местами с фельдшером, протянул указательный палец и бережно вытер очередную слезу на виске. На самом деле, он не знал, что делать и о чём можно сейчас говорить с истерзанной женщиной.

Люба обеими дрожащими руками ухватилась за его ладонь и накрыла ею своё лицо, словно спряталась от всего плохого, уткнувшись в неё мокрым носом. Постепенно рыдания стали глуше. Вскоре, Саша, не решившийся отнять свою руку, и так и сидевший, накрыв ладонью лицо женщины, расслышал её тихий вопрос:

- Дочка моя где? Настёна…- она произносила слова рвано, между всхлипами.

- Она, наверное, уже дома, с твоей мамой. Я поручил своему водителю её отвезти, - Саша постарался уверенным голосом успокоить.

- А… он?.. - спросила было и замолчала Люба, не продолжая.

- Твоего мужа увезли в отделение полиции, - снова тон Саши был ровным.

- Сп-па-си-бо…что спас меня... - протянула, укол начал действовать и последние слова Люба уже прошептала, засыпая.

Проснулась она уже в больничной палате. В окно било солнце, заливая комнату ярким ослепительным светом. Жарко. Душно. Люба осмотрелась.

В комнате, кроме неё, никого не было. Возле кровати пустая стойка для капельницы. Пустой стул. Палата была одноместной и, явно, не бесплатной. Женщина осторожно поднялась, ощущая отголоски боли во всём теле и слабость. На сгибе локтя обнаружила полоску лейкопластыря. Люба отлепила его и увидела точечный след от иглы, наверное, ставили капельницу или брали анализ крови из вены.

Медленно переступая, женщина направилась в туалетную комнату. Заметила дверь в неё, тут же, в палате.

Хорошо, что отдельная. К её огромному облегчению, кроме туалета, там оказался и душ. Люба шагнула в кабину прямо в одежде и открыла краны.

Сокрушительная слабость накатила неожиданно, пришлось, сползая по стенке, сесть на дно кабины. Так приятно было ощущать тёплую воду, стекающую по телу. Любаша стала неловко стаскивать прилипшую одежду.

Мысли самовольно вернулись к произошедшему в подвале. Что это, вообще, было? Костя совсем одичал в этом недостроенном доме или сошёл с ума от воздержания? Люба с содроганием вспомнила, что он творил с ней, особенно, в последнюю ночь. Вспомнила свою полную беспомощность и беззащитность. Не выдержала, снова расплакалась.

Саша, ворвался в туалетную комнату, сломав при этом защёлку. Он застал женщину на дне душевой кабины, сжавшуюся в комочек и рыдающую, снова и снова смывающую с себя невидимую грязь.

Он выключил воду и, завернув Любу в самое большое полотенце, вынес из душа и усадил на кровать.

- А ну, прекращай! - немного резко, даже сурово сказал он.

Рявкнул на женщину, скорее, от растерянности и, непривычной для себя, жалости и сам же испугался её реакции. Люба же, не ожидавшая такого тона, вдруг притихла.

Тогда Саша, пользуясь внезапным затишьем, заговорил о насущном:

- У тебя небольшое сотрясение мозга, обезвоживание, ну и, так, по мелочи всякое. Три денька здесь поваляешься и будешь как новенькая. Только больше не плакать, ладно?

Люба только послушно кивнула.

Она невольно смотрела на Сашу, как на защитника. Сама того не сознавая, для душевного спокойствия, цеплялась за него взглядом и неосознанно сжимала в кулачке край его белой тенниски, желая только одного - чтобы мужчина не ушёл. С ним ей сразу становилось спокойно.

Именно Саша прекратил самый страшный кошмар в её жизни и прочно стал ассоциироваться в подсознании Любаши со спасением от всех страхов.

Саша ушёл только тогда, когда Люба снова крепко уснула. Проснулась она от того, что к ней заявились посетители.

Костины родители оказались в больничной палате женщины ещё раньше следователя и раньше родных самой Любы.

Свёкр смотрел осуждающе, словно это она, поганка - невестка, держала их драгоценного сыночка в подвале недостроенного дома, почти неделю не давала кушать, ограничивая даже в воде, время от времени лупила и насиловала, а не с точностью до наоборот.

Свекровь рыдала, комкая в руках платочек:

- Как же так, деточка! Костик наш в полиции, в тюрьме!

- Он не в тюрьме, дорогая, просто задержан, - успокаивающе положил ей руку на плечо муж.

Женщина взвизгнула и трагически продолжила, упав на стул возле Любиной постели:

- Ты посадишь в тюрьму отца своей дочери за то, что он взял то, что ты добром не давала, хотя ты его жена?!

Люба вздрогнула. Костя что, жаловался матери, что они не спят вместе?

- Это твой долг! Так люди и говорят - супружеский долг! А ты!?

Любе отчаянно хотелось, чтобы они ушли. У неё сильно болела голова и немного тошнило. Вопли свекрови, казалось, ударяли молотом по несчастным мозгам. А женщина уже шипела на Любу, как змея, даже слюни вылетали:

- Бросила мальчика одного! Он надрывался, работал, он каждую свободную минуту строил для Вас дом! Вкладывал в него все силы, деньги, время, молодость! А ты?! По мужикам пошла! И дочь с собой брала! Получила за это, да ещё и мужа в тюрьму хочешь посадить?! Настенька Косте всё про дядю Сашу рассказала! Это он тебе, шалава подзаборная, эту палату дорогущую устроил?! - тон свекрови с каждым словом становился всё выше, её слёзы высохли, глаза сверкали праведным гневом.

- Пожалуйста, уходите... - жалобно проговорила Люба, не в силах больше терпеть ни вопли, ни разборки.

- Я уйду! Мы уйдём! Но попробуй только написать на Костю заявление! Я везде пойду! В твой университет! В газеты! На телевидение! Я всем расскажу, как за лёгкое наказание гулящей жены, мой сын безвинно страдает. Я у тебя, проститутка, Настеньку нашу отсужу! Такой нельзя воспитание ребёнка доверять!

Дверь в палату открылась и появились взволнованная мама Любаши.

- Да, что же Вы такое кричите на всю больницу?! Как у Вас язык повернулся назвать мою Любу гулящей? Да ещё после того, что Ваш ненормальный сын с ней сделал. Она же в отпуске с внученькой к нему отдохнуть поехала! Я думала даже, что помирились они, наконец! А он?! Изверг! Садист! Псих ненормальный! Теперь только развод! А Настю Вы теперь вообще никогда не увидите! Надо было сына нормально воспитывать! – кричала женщина.

Люба сжималась на кровати. Голова болела так, что остальные части тела, если и болели, то об этом не думалось. От криков матери женщине было не легче, чем от воплей свекрови.

Вдруг, мать Кости покачнулась и стала оседать на пол, держась за сердце. Муж пытался её удержать, но ему не хватило сил, и он грузно осел вместе с ней.

Уже с полу мужчина начал громко звать врача.

Кошмар всё не заканчивался и, когда в палату к Любе пришёл следователь, внутри были свёкр, свекровь, мама, врач, медсестра, два санитара с каталкой и тихо плачущая Люба на кровати.

Когда, наконец, Костину маму увезли с гипертоническим кризом, с ней ушли все медики и свёкр. Следователь, скромный мужчина, с большими залысинами, и каким-то усталым равнодушным взглядом, попросил маму Любы выйти в коридор, а сам стал деловито снимать показания у потерпевшей. Только Люба уже ничего не хотела. Голова раскалывалась немилосердно и рассказывать в подробностях постороннему мужчине, как именно Костя её бил и насиловал, не было сил, ни физических, ни душевных.

Она стала просить следователя уйти.

- Вы не собираетесь выдвигать обвинения?

- Нет! Только уходите немедленно!

- Тогда Вам надо подписать…

- Я подпишу. Только оставьте меня одну.

Следователь заполнил свои бумаги, получил подписи и, слава Богу, ушёл, но тут сразу вошла мама.

- Мама, пожалуйста! Я хочу пробыть одна! – закричала Люба, чего себе никогда не позволяла в сторону родителей, даже в подростковом возрасте.

- Ладно…ладно… Я приду завтра утром, - не ожидавшая такого женщина, отступила.

Обидевшись, уходя, она громко хлопнула дверью, чем поставила жирную точку в летописи этого бесконечного, невероятно мучительного для Любы, дня.