Сатана в Горае. Повесть о былых временах

Глава 1 СВАДЬБА

И вот наступил день свадьбы. Жених еле жив. Он занят самоистязанием. За три дня не проглотил ни ложки горячего. По ночам не ложится, без устали читает молитвы. Чтобы не заснуть, ставит босые ноги в корыто с холодной водой. Целыми днями он бродит в горах, по пояс проваливаясь в снег, будто ищет кого-то в пустых бескрайних полях. От холодной миквы его голос совсем охрип, глаза помутнели, погасли, как у слепца. Сегодня, в день свадьбы, он лежит на скамье в доме благочестивого реб Гудла, сторонники сидят вокруг, ждут, не скажет ли он чего-нибудь. Он для них пророк. Один из молодых каббалистов записывает каждое слово реб Иче-Матеса. А Рейхеле готовят к свадьбе женщины.

С тех пор как реб Иче-Матеса объявили в синагоге ее женихом, Рейхеле не смеет возражать, покорно выслушивает все, чему ее учат старшие. Она уже знает, как сохранять чистоту в супружеских отношениях, прочитала об этом все, что можно. С гладких щек Рейхеле не сходят красные пятна, похожие на следы от щипков. Праведница Хинкеле часами наставляет ее, гладит по голове, целует холодными губами, как родную дочь. Прошлым вечером Рейхеле впервые отвели в микву. Как и положено, невесту сопровождали музыканты. Женщины окружали Рейхеле, чтобы по дороге она не увидела собаку или свинью, ведь это очень опасно. Мальчишки-озорники кричали вслед непристойности. Когда невесту привели в баню, Ита, управляющая миквой, сразу взяла Рейхеле в оборот, раздела ее догола, ощупала ее бедра и грудь, чтобы посмотреть, не бесплодна ли она, тщательно постригла ей ногти на руках и ногах, чтобы под ними не осталось грязи, которая помешает омовению. Потом деревянным гребнем расчесала ей волосы, осмотрела тело девушки вплоть до самых укромных мест, проверила, не прилипло ли что-нибудь к коже, нет ли где мозолей. Женщины чувствовали себя в микве как дома, расхаживали вокруг, коротко стриженные, голые, с болтающимися, будто из теста, грудями, мощными бедрами, обвисшими от постоянных родов животами. Как гусыни, шлепали босыми ногами по лужам на каменном полу, хлопотали вокруг смущенной Рейхеле, давали ей советы, как пробудить в муже желание, учили, что надо сделать, чтобы родить мальчика, а не девочку. Совсем молоденькие жены с маленькими овечьими головками озорничали как дети, дивились волосам Рейхеле, с визгом бегали вокруг. В углу сидела лекарка, ставила пиявки и банки, пускала кровь, пол был залит, как на бойне. Женщины шутили, смеялись, одна старуха шепнула Рейхеле на ухо такое, что девушка чуть не упала в обморок от стыда.

Сегодня, накануне свадьбы, Рейхеле сидит, поставив ноги на скамеечку, и смотрит в книгу. Она постится, ей предстоит читать покаянную молитву. Ведь в день свадьбы, как на Йом-Кипур, прощаются все грехи. Тонкие губы девушки побелели, глаза уставились в окно. Лицо измученное, осунувшееся, будто после тяжелой болезни. Тут же две кухарки пекут халы, пряники, коржи, макают в масло гусиное крыло, наливают мед, толкут миндаль. Из соседнего местечка привезли рыбу и мясо. Над горшками поднимается пар, поварихи помешивают в них деревянными ложками, без конца снимают пробу. Уже испекли огромный калач, с которым будут танцевать на свадьбе, украсили его вылепленными из теста птичками, кружочками, квадратиками — на счастье. На кровати сидят портнихи, дошивают к свадьбе шелковое платье и белье. Блестят иголки в тонких исколотых пальцах, глаза не отрываются от работы, но губы то и дело улыбаются намекам, которыми сыплет вдова, старшая из мастериц. Кучей свалены на полу длинные рубахи с красной оторочкой, наволочки, простыни. Новый холст шуршит в руках, слепит глаза, как снег в солнечный день. Пахнет корицей, изюмом и инжиром.

Вечером в доме Рейхеле собираются девушки. Пол посыпан желтым песком, горят сальные свечи. Лекарь с сыном играют на скрипках, им подают бумажные деньги. Рейхеле сидит во главе стола, наряженная в белое шелковое платье, увешанная взятыми взаймы украшениями. На шее — тяжелая золотая цепь. В недавно проколотых мочках — длинные серьги с тусклыми камнями, потемневшие от древности. Две девушки, совсем юные, сидят по бокам невесты. Они должны охранять ее, не отходя ни на шаг. Свадебного шута в Горае не нашлось, вместо него — кривой бедняк сапожник Дудя. Он стоит у двери, испуганный, бледный, и что-то невнятно бормочет, будто хочет не развеселить, а нагнать тоску. Зрячий глаз сапожника таращится, другой, с бельмом, дрожит, словно кому-то подмигивает. Дудя показывает, как плачет старуха: закрывает лицо черными как сажа ладонями и блеет, как коза. Девушки толкаются локтями, хихикают, начинают танцевать то один танец, то другой, подбирают подолы, словно переходят вброд речку, холодно смотрят друг на друга, будто незнакомы. Когда их угощают, они долго ломаются, прежде чем взять со стола кусочек пряника или попробовать вишенку из варенья. Одни возмущаются, что сапожник не веселит гостей, как положено шуту на свадьбе, другие посматривают на сына лекаря, музыканта, одетого в нелепый женский кафтан и плюшевую шапку с наушниками. Он втихаря отпускает шутки, девушки ругают его, украдкой крутят у виска пальцем, смеются.

— Как неприлично! — говорят они и бросаются друг другу в объятья.

Рейхеле промокает глаза платочком. Ей вспомнился отец, реб Элузер, убитый где-то в странствиях и даже не похороненный по закону Израиля. Она грустит, что не смогла съездить во Влодаву, на могилу матери, и пригласить ее по обычаю на свадьбу. Вдруг начался переполох. Мужчины привели жениха, их шаги и голоса слышны на крыльце. Девушки пытаются запереть дверь, но она с грохотом распахивается, и гости стремительно входят в дом. Комната полна народу. Чтобы жениху, реб Иче-Матесу, не пришлось пройти между женщинами, их локтями оттирают к стене, освобождают дорогу, кричат:

— В сторону, в сторону! Пропустите!..

— Девушки, по домам!

Женщины поднимают визг, недовольные таким произволом. Входит реб Иче-Матес в рыжем тулупе до пола, в собольей шапке, сползающей на глаза. Борода от мороза побелела, как у старца, в тепле с нее падают капли. Прежде чем покрыть невесте голову, он долго читает молитву. Рейхеле чуть-чуть всплакнула. Когда ей покрывают голову, со всех сторон начинают бросать изюм и миндальные орехи, гостьи всхлипывают, сморкаются, утирают глаза. Маленький сапожник у двери встает на цыпочки, чтобы его заметили, и уныло тянет:

Как часто бывает на свадьбах, одна из женщин вдруг падает в обморок, ей брызгают в лицо водой. Завопил мальчишка, которого ненароком чуть не раздавили. Кто-то опрокинул бочку, кто-то разбил горшок. Сейчас жених поведет невесту к балдахину, который установили между синагогой и старым кладбищем. Весь синагогальный двор усеян холмиками. Здесь православные и татары закопали детей из хедера, которые предпочли мученическую смерть крещению или рабству. Жених надевает белый, как саван, халат и такую же белую шапку: в этот день надо вспомнить о смерти. Голова жениха посыпана пеплом, он стоит под балдахином, спрятав лицо в платок. Те, кто держит стойки, пританцовывают от холода, дышат на окоченевшие пальцы. Стало тихо. Мальчишка-сорванец пробует сзади кольнуть реб Иче-Матеса спицей, которую он стащил у бабки. Глубоко воткнул он спицу в тело жениха, но тот, кажется, ничего не чувствует. Он даже не вздрогнул, и у парня опускаются руки. Долго длится ожидание. Сквозь дыры в кладбищенской ограде глядят обломки древних, повалившихся друг на друга надгробий. Сейчас начнется веселье. Приближаются, дрожа, красные огоньки свечей. Лекарь с сыном заиграли свадебный марш. Ведут невесту. Девушки в белом, со свечами в руках, расступаются, чтобы ее пропустить. Лицо невесты скрыто вуалью. Рейхеле хромает сильнее, чем обычно, провожатые чуть ли не несут ее. Свадебную церемонию проводит саббатианец Лейви, младший сын реб Бинуша. Лейви бледен от мороза и страха, как бы его не постигло наказание за то, что он, а не старший сын Ойзер, занял место отца. Узкий стаканчик дрожит в руке, вино проливается на пальцы, когда он, растягивая слова, говорит:

— Благословен Ты… Который повелел нам не совершать кровосмешения, и запретил нам тех, с кем мы обручены, и разрешил их нам, когда они станут нашими женами… Благословен Ты… освящающий народ Свой…

Глава 2 ПОСЛЕ СВАДЬБЫ

Уже три ночи миновало после свадьбы, а Рейхеле так и не стала женщиной. С утра пораньше, как только реб Иче-Матес уходит в синагогу, соседки заявляются к молодой жене разузнать, соединилась ли она со своим мужем. Рейхеле смущается, прячется под одеялом, но она ведь сирота, у нее нет матери, которая бы за всем приглядела. И женщины стаскивают одеяло, сосредоточенно осматривают рубашку и простыню, будто выполняют великую заповедь. И каждый раз спрашивают:

— Так и не ложился с тобой?

— Опять ничего не было?

Каждая собака в местечке знает об этом. Пол-Горая уже посмеивается над реб Иче-Матесом. От стыда он молится в синагоге за печкой, закрывает лицо талесом, чтобы не слышать насмешек черни. Сторонники пытаются ему помочь. Благочестивый реб Гудл приводит реб Иче-Матеса к себе домой, кормит его жареным чесноком и горохом без соли, чтобы придать сил. Нейхеле поучает девушку, как пробудить в муже желание. По обычаю, положено провожать молодых в постель до тех пор, пока они не станут мужем и женой. На вечернюю трапезу собирается вся компания. Женщины тоже приходят. Рейхеле, от смущения красная, будто ей надавали пощечин, сидит в белом подвенечном платье и украшениях, ведь она все еще невеста. Сапожник-шут пытается развеселить гостей. Чтобы расшевелить их, он даже позволяет себе несколько сальных шуток. Реб Иче-Матес, в атласном кафтане, то и дело утирает платком пот с горящего лба. Он едва пробует яства, которые ему подносят, глотает с отвращением, через силу. Видно, что куски застревают у него в горле. Когда с ним заговаривают о супружеском долге, он кивает головой, моргает своими рыбьими глазами и мямлит:

— Ну да… Конечно…

Днем к нему посылают ешиботников, чтобы они его приободрили. Гости загадывают друг другу загадки, играют в волка и козу, в шахматы и даже в кости. Одни показывают свое мастерство в каллиграфии, другие лепят из хлебного мякиша зверей и птиц. У кого есть голос, поют, прочие упражняются в остроумии. Есть и те, кто силен в светских науках. Они рассказывают о былых войнах, о которых прочитали в «Йосипоне»[26], о чудных обычаях герцогов и рыцарей, о польском князе Вишневецком, защитнике евреев, который сажал на кол казаков. С удовольствием рассуждают о люблинских ярмарках, где можно купить редчайшие книги и рукописи, золото и драгоценности, куда съезжаются богатейшие люди Польши и Литвы, Германии и Чехии, чтобы найти женихов своим дочерям. Кто-то даже принес скрипку, немного поиграл. Реб Иче-Матес сидит среди парней, усталый, безучастный, смотрит куда-то в сторону поверх голов. Время от времени выдергивает из бороды волосок, подносит к глазам, задумчиво изучает его и кладет между страницами «Зогара». В конце концов роняет голову на грудь и сидя засыпает. Его руки бессильно висят вдоль тела, бледный нос будто не дышит. Гости расходятся, посмеиваясь в кулак. Вечером реб Иче-Матеса вызывают на суд, твердят ему:

— Как же так, реб Иче-Матес?! «Плодитесь и размножайтесь!» Это ж основа основ!..

Кровати поставили в пустой комнате, печки там нет. Прежде чем раздеться, реб Иче-Матес дольше часа читает молитву по обычаю, установленному Ари, кается, сухим кулачком с силой бьет себя в грудь, рыдает горькими слезами. Потом долго выписывает круги по комнате. Рейхеле уже лежит в постели, ждет, пытается приободрить его ласковыми словами, как ее научили женщины. На улице завывают собаки, смолкают, начинают снова, будто великая тоска терзает их собачьи души, и Рейхеле знает, что по городу ходит ангел смерти. Ветер стучится в ставни, тянет холодом. Свечка коптит, еле светит и наконец догорает, становится темно. Реб Иче-Матес все бормочет и неслышными шагами ходит из угла в угол, будто что-то ищет. Рейхеле кажется, что, кроме него, в комнате есть кто-то еще, невидимый, осторожный. Волосы девушки начинают шевелиться от страха, она с головой накрывается одеялом. Но вот реб Иче-Матес тихо подходит к кровати. Его тело холодно как лед, оно пахнет водой миквы и мертвечиной. Он греет у нее на груди закоченевшие руки, колется бородой, стучит зубами, дрожит так, что поскрипывает кровать. Колени у него острые, ребра выступают, как обручи на бочке. Вдруг он хрипло, по-детски испуганно шепчет:

— Рейхеле, ты ничего не видишь?

— Нет!.. Что такое, Иче-Матес?

— Лилит! — отвечает реб Иче-Матес, и Рейхеле кажется, что он смеется над ней. — Вон там, смотри… С длинными волосами, как у тебя… Голая… Совсем голая…

Он произносит несколько отрывистых, непонятных слов, будто в насмешку… и вдруг начинает громко, с тонким присвистом храпеть. У Рейхеле мурашки бегут по спине.

— Иче-Матес! — вскрикивает она сдавленным голосом.

— А?

— Ты спишь?

— Я? Нет…

— А кто ж тогда храпит? — спрашивает Рейхеле, навострив уши.

Иче-Матес затихает и прислушивается. Его нос посапывает, будто продолжает спать, хотя хозяин бодрствует. У Рейхеле замирает сердце.

— Иче-Матес! — зовет она и отодвигается от него. — Что ты меня пугаешь? Мне и так плохо… Иче-Матес!

Всю ночь он не может успокоиться. Встает и ложится на другую кровать, опять поднимается, шарит в темноте, омывает руки, проливая воду на пол, и все время что-то шепчет. Утром он подходит к окну и смотрит в щель между ставнями, не начался ли рассвет. Едва на улице чуть светлеет, он одевается и уходит из дому. Наконец-то Рейхеле засыпает. Ее мучают дурные сны. Она видит отца. Он лежит на земле, глаза выколоты, вокруг летают стаи ворон. К ней подходит дядя Зайдл-Бер. На нем окровавленный саван, он размахивает длинным ножом и кричит со злостью:

— Кончилась твоя жизнь, Рейхеле! Полезай в могилу!..

По утрам она встает разбитая, измученная, словно непонятная болезнь съедает ее изнутри. Каждая ночь кажется ей длиннее предыдущей. Она не может понять, что было во сне, а что наяву. Голова болит, будто Рейхеле оттаскали за волосы, под глазами черные круги, все тело в синяках и ссадинах. Колени дрожат, она идет в свою комнату, долго стучит по кремню, наконец высекает огонь и зажигает фитиль. Рейхеле приступает к готовке, но забывается, и еда пригорает. После полудня из синагоги возвращается Иче-Матес, сгорбленный, подпоясанный широким кушаком, под мышкой — огромный мешок с талесом. Кладет на стол сухую корку хлеба, моет руки, тщательно вытирается полой кафтана. Сует хлеб в солонку, вынимает, снова макает — и так три раза. Достает из кармана головку чеснока. После благословения дремлет с четверть часа, упершись головой в край стола. Время от времени плечи Иче-Матеса вздрагивают, как от укусов. Вдруг он резко выпрямляется. На лбу красная полоса, сонные глаза удивленно таращатся. Рейхеле обращается к нему, но он не отвечает, кажется, он вообще ее не видит. И тут же Иче-Матес встает, три раза целует мезузу и уходит — до вечера…

Уже неделя прошла со дня свадьбы, а Рейхеле все еще девственница. Женщины говорят в синагоге, что бедняжку погубили. Все уже знают: на молодых навели порчу, чтобы они не смогли соединиться. Тщательно осмотрена вся одежда Рейхеле: не завязана ли узелком кисть на шали, не спрятано ли что-нибудь в складках платья. Из дома молодых забрали все веники и сожгли. Окурили постельное белье, по углам развесили амулеты, изгоняющие бесов. Реб Иче-Матеса отвели в баню и обследовали, есть ли у него все мужские признаки…

А подмастерья, которые сидят в заезжем доме и занимаются тем, что высмеивают всех подряд, придумали реб Иче-Матесу кличку. Они называют его пророк Безмудей.

Глава 3 РЕБ ГЕДАЛЬЯ

Незадолго до Пурима в Горай прибыл новый странник. Известия, которые он принес, всполошили все местечко.

Мессия Саббатай-Цви, рассказывал он, уже, с Божьей помощью, раскрылся и отправился в Стамбул, чтобы снять корону с головы султана, который властвует над Землей Израиля. Не с войском он идет, его сопровождают князья и пророки из-за реки Самбатион, они едут на слонах, леопардах и буйволах. Сам Саббатай-Цви, да возвеличится имя его, едет впереди верхом на льве, одетый в пурпурные одежды, украшенные червонным золотом и драгоценными каменьями, которые светятся в темноте. На его чреслах пояс из жемчуга. В его деснице царский скипетр, одежда благоухает ароматами райского сада. Море расступилось перед ним, как некогда перед пророком Моисеем, и он идет со своими провожатыми посуху. Огненный столп указывает им дорогу, следом летят с песнями ангелы. Цари и наместники послали полчища великанов со сверкающими мечами, чтобы взять его в плен, но на них упали с неба огромные камни, и великаны погибли. Весь мир уже знает об этом. Теперь иудеи в большом почете. Самые могущественные правители приходят воздать им почести, поклониться им в ноги. Как только Саббатай-Цви прибудет в Стамбул, великие перемены свершатся на земле и на небе. На Швуэс все евреи уже соберутся в Святой Земле. Храм будет восстановлен, скрижали вернутся в ковчег, первосвященник снова будет приносить жертвы, а Саббатай-Цви, наш избавитель, станет царем над всем миром…

Это известие принес не простолюдин, не какой-нибудь бродяга, а сам реб Гедалья, резник из Замостья, видный, уважаемый человек, высокий, полный, с выступающим животом и жирными складками на затылке. Его шуба из бобровых хвостов оторочена шелком, на голове соболья шапка, окладистая черная борода до пупа, волнистые волосы до плеч, всё как у приличных людей. В Горае его имя было хорошо известно, он славился знанием каббалы, и только из-за веры в Саббатая-Цви ему пришлось покинуть Замостье. Он прибыл в Горай, чтобы пробудить в людях веру, а заодно занять место резника, которое было свободно со времени убийств и погромов, учиненных казаками. Скот и птица в окрестных деревнях стоили гроши, и весь город стосковался по мясной пище. Лейви, нынешний раввин Горая, с почтением принял у себя реб Гедалью, усадил его в роскошное кресло и созвал своих людей на трапезу в честь гостя. Шинкарь-саббатианец принес бочонок кислого вина, простоявшего в подвале больше пятидесяти лет. Нейхеле поставила на стол пироги, грецкие орехи и варенье. Собравшиеся напевали новые мелодии, которые святой Саббатай-Цви услышал в райском саду и передал народу. Реб Гедалья привычно налил себе вина в высокий серебряный бокал, сложил на широком бархатном поясе толстые волосатые руки и принялся рассказывать новости.

Он рассказал, что в Германии евреи и христиане видели, как к берегу пристал корабль. Все его снасти были из белого шелка, матросы говорили на святом языке, а на реющем флаге было написано: «Двенадцать колен Израиля». В Измире три дня кряду слышали голос с неба: «Дорогу Моему помазаннику Саббатаю-Цви!» Пост десятого тевета стал праздником, днем веселья. Так повелел Мессия, и всюду, где знали о его приказе, в этот день ели мясо, пили вино и трубили в рог. В общинах Гамбурга, Амстердама, Праги мужчины и женщины танцевали на улицах со свитками Торы в руках, на свитках были серебряные короны. Музыканты играли, били в барабаны и бубны, по улицам носили белый свадебный балдахин. Отныне в субботу потомки священников благословляют народ, как в былые времена, и три раза в день кантор поет со всей общиной: «Господи! Силой Твоей радуется царь»[27]. Во всех странах появляются новые пророки. Чернь и вместе с нею даже христиане падают ниц и молят Бога, благословен Он, чтобы Саббатай-Цви, Его помазанник, освободил избранный народ. Те, кто гневил Всевышнего безверием, теперь раскаиваются, плачут горькими слезами, одеваются в рубище и странствуют по городам, чтобы искупить свои грехи и призвать к покаянию весь народ. Разбогатевшие выкресты бросают все, что они нажили, и падают в ноги раввинам, чтобы те позволили им вернуться к народу Израиля. Уже отстраивается Иерусалим, возрождается его красота. А во многих городах и вовсе перестали умирать…

Еще много чего рассказал реб Гедалья. Чем дольше он проповедовал, тем радостнее становились лица гостей, тем больше людей набивалось в комнату. Нейхеле и другие женщины, подававшие угощение, плакали от счастья, целовались, обнимались. Мужчины кивали головами, прислушивались, боясь пропустить хоть слово. Всех охватил трепет перед грядущими великими временами. Благочестивый реб Гудл попытался протиснуться поближе, взглянуть в лицо реб Гедальи, но застрял в толпе. Кто-то упал в обморок, его вытащили на улицу. Глаза ешиботников сверкали от воодушевления, пейсы развевались, как живые, лбы блестели от пота. Лейви хотел устроить трапезу только для своих, без лишнего шума, но в городе узнали о необычном госте. Парни и девушки осадили дом, заглядывали в окна, любопытная чернь ломилась в двери, толкалась у входа, чтобы скорей узнать новости, которые принес реб Гедалья. Вот он оперся на плечи двух ешиботников, взобрался на стол и повернулся к двери, туда, где толпился народ. Его прекрасный облик тут же приковал к себе внимание, и полилась простая ласковая речь.

— Не толкайтесь же, братья мои! — заговорил он мягким отеческим голосом. — Я остаюсь с вами… Даст Бог, мы еще долго будем радоваться…

Его появление успокоило Горай. День стоял морозный, солнечный. Сверкающий снег слепил глаза, земля и небо слились в едином блеске. Пахло Пейсахом и добрыми вестями. Узнав, что в местечке теперь есть резник, перекупщики, не мешкая, пустились по деревням покупать скот и птицу. Уже на другой день отовсюду слышалось блеяние, кудахтанье и петушиный крик. На кухнях снова запахло мясным бульоном. Из кладовок доставали заплесневевшую мясную посуду, горшки, шумовки, ножи. У полуразвалившихся, не один год пустовавших мясных лавок снова собирались хозяйки, и мясники разрубали топором кости, вырезали из туш легкие и печень. На заборе висели окровавленные шкуры, сохли на ветру. Даже христиане повеселели, ведь теперь они могли покупать по дешевке жир и те части, которые евреям не дозволены в пищу. На третий день, когда реб Гедалья явился в синагогу, все увидели, что он молится по-особому: молитвы он не читал, а пел. На его турецком талесе в трех местах были искусные вышивки: наверху, внизу и посредине. Ермолка была расшита золотом, как на праздник. Нюхательный табак реб Гедалья носил в табакерке из кости, а курительный в серебряной коробочке, и трубка у него была из янтаря. Он ласково щипал детей за щечку и нахваливал их отцов. Ученых людей он поражал своими знаниями, неученых веселил шуткой. После молитвы он послал за квартой водки и медовым коржом, сам нарезал угощение ножиком с перламутровой рукояткой, наделил каждого по его возрасту и положению, никого не забыл. Ко всем реб Гедалья обращался по имени. Разлив водку, он поднял пухлую теплую ладонь и пожелал:

— Чтоб нам встретиться в Иерусалиме… У ворот Храма…

Приезд реб Гедальи вдохнул в Горай новую жизнь. Город воспрянул духом. Вся компания во главе с Лейви тотчас позабыла мрачного Иче-Матеса, полностью доверившись реб Гедалье. Жена раввина Нейхеле восторгалась им в женской части синагоги и посылала ему пироги на субботу. Даже упрямые старики не выступали против него в открытую, они тоже нуждались в чашке мясного супа и делали вид, что ничего не видят и не слышат. Реб Мордхе-Йосеф стучал в синагоге костылем о пол, размахивал кулаком и кричал:

— Реб Гедалья — святой!

— На таких мир держится!..

Глава 4 ВЕСЕЛЬЕ В ГОРАЕ

Реб Гедалья творил чудеса. Во всех домах только и говорили о его мудрости, о его лекарствах и амулетах. Он носил с собой платок, на котором было выткано имя Саббатая-Цви. Стоило приложить этот платок к животу роженицы, и она легко разрешалась от бремени. У реб Гедальи были жемчужины и монеты, благословленные святым реб Михеле Немировером[28], мази от парши и пилюли, останавливающие кровотечение. С тех пор как реб Гедалья приехал в Горай, он спас уже не одного человека. Своими амулетами он изгнал из дома поселившуюся и расплодившуюся там нечисть, вернул речь ребенку, который онемел, испуганный черной собакой. На всю округу прославился реб Гедалья праведностью и ученостью.

Лейви молод и неопытен, и реб Гедалья быстро становится истинным главой Горая. Он разрешает сложнейшие вопросы, разбирается с общинными делами. Вместе с Лейви он съездил на мельницу, чтобы очистить ее к Пейсаху, внимательно осмотрел зерно, загодя приготовил купчую[29], обошел дома и собрал деньги на мацу для бедняков. Сколько стоит Горай, такой суммы с богачей еще ни разу не набирали, но красноречивый и обаятельный реб Гедалья сумел их уговорить. Мацу начали печь за две недели до праздника. Реб Гедалья сам наливал воду, показывал, как месить и раскатывать тесто, наблюдал, чтобы все было как должно. Бывало, закатав рукава, с ног до головы в муке, он работал у стола вместе с женщинами или брал лопату и становился к печи. И делал все это не мрачно и сосредоточенно, как реб Бинуш, но с удовольствием, с радостью, с шутками. Ни на минуту не выпускал из мясистых губ длинного чубука, за всем успевал присмотреть. Женщины, что постарше, беспрестанно его благословляли, твердили, что с ним пребывает Дух Божий. Молодые краснели, когда он смотрел на них, и старались вовсю. Реб Гедалья улыбался, показывая крепкие, желтоватые зубы, и покрикивал:

— Шевелитесь, милые… Через год мацу будут печь в Стране Израиля!.. Ангелы будут печь ее для нас!

В последнюю субботу перед Пейсахом Лейви произнес в синагоге речь, а потом слово взял реб Гедалья. Его проповедь была полна предостережений и утешения. Он напомнил, что дни изгнания сочтены, что уже последние души ждут у небесного трона, когда их отпустят в этот мир. Этим душам нужны тела. Так почему же столько парней и девушек не вступает в брак? Ведь это приблизит освобождение! Каббала учит, доказывал он, что все законы Торы — это намеки на заповедь плодиться и размножаться. Когда придет избавление, будет отменен не только запрет рабби Гершома[30], но и многие другие запреты, как сказано: «Тора от Меня выйдет»[31]. Каждая праведная женщина станет прекрасной, как Авигея, а месячных больше не будет, ведь нечистая кровь происходит из злого начала. Разрешено будет даже совокупляться с чужими женами. Более того, это станет заповедью, потому что каждый раз, когда мужчина соединяется с женщиной, Святой, благословен Он, воссоединяется с Его Духом. Реб Гедалья рассказывал притчи, цитировал по памяти «Зогар» и другие книги, уснащал речь примерами и доказательствами. Несколько раз он даже взглянул наверх, на балкон, где стояли женщины, а их там в эту субботу было больше, чем когда-либо. Все понимали: реб Гедалья сумел им понравиться…

За несколько дней до Пейсаха перекупщики пригнали из деревень целое стадо скота, привезли птицу. Мясо упало в цене, и реб Гедалья приказал, чтобы ели вволю, ведь это последний Пейсах перед избавлением. С раннего утра и до позднего вечера он стоял над ямой, наполненной кровью, и его длинный нож, не переставая, взрезал теплые шеи животных. Реб Гедалья резал телят и овец, кур, гусей и уток без числа. Весна была тихая, солнечная. В горах таяли остатки снега, глубокие водосточные канавы, которые тянулись через весь городок до самой реки, переполнялись, и талая вода заливала низины, через пороги затекала в дома. Голубое небо отражалось в лужах, от малейшего ветерка они тускнели, покрывались золотистой рябью. Мальчишки бегали босиком. Крестьянки, приехавшие из деревень продавать яйца и зелень, подбирали подолы и шлепали ногами по мокрой рыночной площади. Тут и там пробивалась первая трава. Во дворе, где работал реб Гедалья, было тесно и шумно. Хозяйки с дочерьми, закатав рукава, вычищали к празднику столы и скамейки, посыпали их золой и скоблили ножами, так что ушам становилось больно. В кипящем котле ошпаривали посуду. В обожженных ладонях приносили угли, кидали их в котел, и они шипели в горячей воде. Женщины и девушки толпились вокруг реб Гедальи. Перья, как снег, летали у него над головой, носились в клубах пара. Хозяйки толкались, шумели, со всех сторон к реб Гедалье тянулись руки со связанными птицами. Куры и утки хлопали крыльями, на лица и одежду брызгала кровь. Реб Гедалья, прислонившись к стволу старого каштана, ловко принимал монеты и при этом не переставал отпускать шутки. Грустить — не в его характере, он служит Господу в радости.

На Пейсах реб Гедалья проводил в синагоге праздничную трапезу. Он сидел на почетном месте, одетый в белый халат, на голове высокая шапка, влажные после миквы борода и пейсы тщательно причесаны. Огоньки свечей играли на золоченых стаканчиках с вином, на женских украшениях, на ермолках и бархатных рукавах. Женщины сидели вместе с мужчинами, так повелел реб Гедалья.

На столе — маца, мясо, клецки. Все едят, пьют, как одна семья. Реб Гедалья, вдовец, похоронивший четырех жен, откинулся назад, облокотился на стол. Он не против, если дети будут хором задавать вопросы, если тот, кто хочет, выпьет больше четырех бокалов вина — не беда, что он захмелеет. Пришел в синагогу и реб Иче-Матес со своей женой Рейхеле. Реб Гедалья усадил Рейхеле рядом с собой, по правую руку. Он рассказал ей о Суре, жене Мессии, которая красотой сводила с ума царей, сообщил по секрету, что ей довелось побывать среди блудниц. Реб Гедалья разговаривал с Рейхеле, как с человеком своего круга.

— Рейхеле, — говорил он, — твоя душа прекрасна… Ангелы завидуют тебе… Ты как праматерь Рахиль…

С тех пор веселье в Горае не прекращалось. Каждый, кого в праздничные дни вызывали к чтению Торы, должен был произнести молитву за здравие Саббатая-Цви, а потом кантор говорил: «Пусть Бог наш благословит, и сохранит, и укрепит, и возвысит, и возвеличит, и превознесет нашего господина, святого и праведного Саббатая-Цви, Избавителя Израиля!» После утренней молитвы реб Гедалья держал речь перед народом. Он приказал евреям выкинуть из домов собак, кошек и прочих нечистых тварей. После трапезы жители Горая танцевали в синагоге и во дворе. Мужчины и женщины встали в круг. Тут же носились мальчишки, кувыркались, прыгали, как козлята, и напевали: «Птицы в небесах поют, Избавитель будет тут!» Несколько парней подняли на руках реб Мордхе-Йосефа. Даже гои пришли посмотреть, как евреи веселятся. В каждом доме, где была девочка старше шести лет, устраивали помолвку, разбивали тарелку. Сразу после праздника в Горае узнали о чудесном событии: Саббатай-Цви перебил в Стамбуле всех турок, которые пытались ему сопротивляться, и поселился в крепости, которая ждала его с сотворения мира. Там он принес пасхальную жертву. Сура, жена Мессии, сидит на троне султана, ей прислуживают паши и калифы. Мудрецы и праведники целуют ей ноги и ловят каждое ее слово, а она раскрывает им тайны Торы. Саббатай-Цви носит корону царя Давида, его окружают праотцы, восставшие из мертвых. Каждый день он выходит на берег моря встречать посланцев, которые прибывают на кораблях из страны, лежащей за рекой Самбатион, и привозят в подарок от царя десяти колен полные бочки золота и драгоценных камней. Впереди едут пятьдесят колесниц, а следом бегут рабы и поют хвалебную песнь Всемогущему. Земля дрожит от их пения…

Противники саббатианцев притихли. Одни уже начали верить, другие боялись преследований. Ешиботники повторяли законы, по которым будет отстраиваться Храм, потомки священников изучали, как приносить жертвы, как брызгать кровью на жертвенник. Как только наступала ночь, в небе появлялись огненные светила. Однажды Рейхеле, заглянув в горшок на плите, увидела в воде семь дев с золотыми коронами на головах и услышала сладостное пение. Она никому не открыла своей тайны, но тотчас пошла к реб Гедалье, чтобы все ему рассказать. Реб Гедалья был один. В серебряном подсвечнике горела восковая свеча, на столе стоял кувшин вина, на серебряном блюде лежала жареная курица. Прежде чем Рейхеле успела что-нибудь сказать, реб Гедалья выпрямился во весь рост, бросился к ней с распростертыми объятиями и воскликнул:

— Добро пожаловать, праведница! Воистину, мне все известно!..

И запер дверь.

Глава 5 РЕЙХЕЛЕ ПРОРОЧЕСТВУЕТ

Как-то в начале лета, в полночь, когда Рейхеле, целый день постившаяся, лежала в кровати (реб Иче-Матес остался ночевать в синагоге), сквозь сон ей послышался шум ветра и хлопанье крыльев. Вспыхнул багровый свет, будто дом охватило пламя, и прозвучал голос:

— Рейхеле, Рейхеле!

— Говори, твоя рабыня слушает! — ответила Рейхеле. Она знала: в Торе написано, что так же Бог говорил с молодым пророком Самуилом.

— Мужайся, Рейхеле! Я Сандалфон, князь ангелов! — прогремел голос. — Я собрал в бурдюк твои слезы и принес их к небесному трону… Небеса раскалываются от твоих молитв… Пойди и передай богобоязненным слово Всевышнего: на Рош а-шана наступит избавление… А праведнику Гедалье скажи: его дела не остались незамеченными на небе, велики они, святые ангелы собирают из них корону для Духа Божьего…

Всю ночь, не умолкая, вещал голос, взывал к Рейхеле. Комната наполнилась дымом и пурпурным светом из высшего мира. Рейхеле чувствовала, что стены раздвинулись, потолок исчез и дом парит где-то над облаками. От страха она не могла пошевелиться, ее взгляд застыл, руки и ноги окоченели, как у мертвеца. Занялась заря, закричал петух, и голос умолк, но Рейхеле еще долго лежала, обессиленная, пока не взошло солнце. Только тогда женщина пришла в чувство, приоткрыла глаза. В ушах шумело, подбородок был мокрым от слез, тело — холодное, чужое, будто она очнулась от летаргического сна. Все же с трудом она встала с кровати, плеснула в лицо водой из бочки, потом долго мыла грудь, ноги, будто готовилась к чему-то важному. Затем надела праздничное платье, украшения, закрыла лицо вуалью и отправилась в синагогу. Прохожие удивлялись, встречая ее на улице. Одни думали, что в Рейхеле вселился бес, другие шли за ней посмотреть, что будет, ведь они понимали: это неспроста. Рейхеле переступила порог синагоги и упала ниц. Хотя шла молитва, ее заметили, поднялся шум. Молитва прервалась. Реб Гедалья сворачивал ремешки филактерий, да так и застыл с ними в руках. Несколько человек бросилось к Рейхеле. Они подумали, что она просто споткнулась, хотели помочь ей подняться, но вдруг Рейхеле заговорила. Ее голос разнесся по синагоге:

— Благо вам, евреи! Великий свет узрела я сегодня… Ночью явился мне князь ангелов Сандалфон… принес радостную весть… На Рош а-шана, даст Бог, праведники соберутся в Иерусалиме. Мужайтесь, евреи, близится избавление… И о святом реб Гедалье сказал… Скоро придет время, когда все увидят его праведность… Небесам угодны его дела, он удостоится лицезреть Дух Божий…

Рейхеле говорила, как во сне, и вдруг замолчала, будто проснувшись. В городе тут же обо всем узнали. Началась суматоха, торговцы оставляли лавки, прибегали ремесленники в фартуках, женщины бросали детей в колыбелях. Те, кто помоложе, в исступлении карабкались на столы, вставали на стопки книг, чтобы лучше видеть. Люди окружили синагогу. Кто-то лез в окно, кто-то наткнулся на светильник, толпа закричала, испугавшись, что сейчас начнется пожар. Старуха с парализованными ногами, которая сидела дома за прялкой, вскочила, услышав новость, и побежала посмотреть на пророчицу. Народ не мог поверить в чудо.

Тем временем Рейхеле лежала, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и продолжала прорицать, раскрывала тайны, которых до сих пор не удостоился узнать ни один смертный, а тем более женщина. Она называла по именам ангелов, которые служат в небесах чертогах, разъясняла смысл слов из книги Даниила, тех, что выше человеческого разумения. Всем было ясно: в нее вошел пророческий дух. От испуга и духоты люди падали в обморок. Такого в Горае еще не видели, это был знак, что Бог сжалился над Своим народом и конец изгнания близок.

Все время, пока Рейхеле пророчествовала, реб Гедалья стоял над ней, склонившись. Его ноги стали ватными, тело тряслось как в лихорадке, от страха и собственной тучности стоять ему было тяжело, пришлось опереться на двух крепких мужчин. Наконец Рейхеле замолчала и осталась лежать как мертвая. Тогда он знаком велел, чтобы ему подали талес, завернул в него Рейхеле, взял на руки и понес на биму.

В синагогу набилось столько народу, что яблоку негде было упасть. Но толпа все же раздвинулась, давая ему дорогу. Пока он шел, те, кто стоял поблизости, осторожно касались Рейхеле, а потом целовали кончики пальцев, как делают, когда проносят свиток Торы. С левой ноги пророчицы свалился башмачок, и благочестивый реб Гудл бережно поднял его, как святыню. Реб Гедалья положил Рейхеле на стол и приказал зажечь светильник. Когда зажгли свет, он наклонился к ней, у всех на виду поцеловал ее в лоб и воскликнул сквозь душившие его слезы:

— Рейхеле, дочь моя! Благо нам, ибо к нам возвратился Дух Божий, и благо тебе, ибо тебя Он избрал!..

Послышался женский всхлип. Народ затаил дыхание, чтобы не пропустить ни слова. Рейхеле на мгновение открыла глаза. Она дрожала, как от холода, зубы ее стучали. Казалось, она снова хотела что-то сказать, но последние силы покинули ее, и Рейхеле зашлась тонким, прерывистым плачем, как роженица. И тут же она вздохнула и замолчала. Тогда реб Гедалья выпрямился и поднял руки, требуя тишины. Его шелковый кафтан расстегнулся, шапка возвышалась на голове, как башня, весь его облик излучал праведность и величие. Сейчас реб Гедалья казался древним вождем Израиля.

— Евреи! — воскликнул он. — Совершилось великое чудо!.. Ангел Сандалфон говорил устами Рейхеле!.. Сбывается пророчество!.. Благословим же Господа!

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, Который даровал нам жизнь, и поддерживал ее в нас, и дал нам дожить до этого времени! — ответили все разом. Словно задрожали стены, словно бима качнулась.

— Надо отправить посланников! Пусть во всех общинах узнают!..

— Я пойду! — крикнул кто-то. Это был хромой Мордхе-Йосеф. — Все ноги сотру, но расскажу всему свету!..

— Ступай, Мордхе-Йосеф! — отозвался реб Гедалья. — И возьми с собой Иче-Матеса, мужа пророчицы! Не медлите, несите людям великую весть!..

— Где Иче-Матес?

— Иче-Матеса сюда! — заорал Мордхе-Йосеф и, как безумный, обеими руками схватился за голову, отшвырнув костыль, словно ненужную палку.

Сколько лет каббалист Мордхе-Йосеф ждал, что придет день, когда он сможет отправиться в путь! Однако до сих пор он боялся, что никто не будет слушать его проповедей, ведь его имени не знают нигде, кроме Горая. Но теперь-то к его слову прислушаются во всей Польше, в каждой общине. Он уже видел, как стоит в Люблине посреди ярмарочной площади, перед Ваадом четырех земель, и наставляет этих раввинов, праведников, богачей, мудрецов. Он мечет громы и молнии в тех, кто не признает Саббатая-Цви, он приказывает вязать их веревками и побивать камнями. Их книги и послания жгут на костре, и огонь достигает неба. Мордхе-Йосеф так размечтался, что начал проповедовать прямо здесь, в горайской синагоге:

— Евреи, клянусь вам нашим Мессией, пророчества Рейхеле истинны!.. Горе неверным!.. Пропали их души!.. Да будут они прокляты!.. Смерть им! Слышите, евреи? Искоренить их! И да возрадуются праведные!..

Он закашлялся. Реб Гедалья поднял Рейхеле и направился к выходу. Началось веселье. Народ пел, обнимался, целовался. Люди вышли на улицу, взялись за руки, стали танцевать. Мужские шапки и женские чепцы срывались с голов, но никто не обращал на это внимания. Гои, столпившиеся вокруг синагоги, попятились, словно их охватил страх перед евреями, и попадали на колени. Все восхваляли Господа. Ешиботники достали из ковчега свитки Торы, вчетвером сняли с него полог, натянули на шесты от свадебного балдахина и понесли над реб Гедальей и пророчицей Рейхеле. Никогда прежде не знал Горай такой радости. Привели даже больных и стариков из богадельни, чтобы они увидели этот праздник. Несколько подмастерьев до того разошлись, что притащили стол, на котором обмывают покойников, и сожгли его на площади, ведь люди больше не будут умирать.

В тот же день реб Мордхе-Йосеф и реб Иче-Матес затянули кушаки, взяли послания ко всем общинам, написанные на пергаменте реб Гедальей, забросили на спину узелки и отправились сообщать радостную весть всем, кто верит в Бога и в Саббатая-Цви, Его помазанника.

Глава 6 СВАДЬБА НА НАВОЗНОЙ КУЧЕ

Ушел реб Мордхе-Йосеф, ушел реб Иче-Матес. Они отправились в дальний путь, чтобы разнести по свету добрые вести. В Горае прикидывают, что они, наверно, уже благополучно пересекли польскую границу и сейчас где-нибудь в Германии или Чехии. А кто-то считает, что посланники сели на корабль и поплыли в Стамбул, чтобы увидеть Мессию. В Горае правит реб Гедалья. Он вводит новые законы взамен тех, по которым жили до сих пор. Хотя в местечке еще остались ученые люди, они делают вид, что не видят и не слышат, как простонародье следует за реб Гедальей. Несмотря на то что Рейхеле — замужняя женщина, он поселил ее у себя, живет с ней под одной крышей. Он приказал побелить для нее отдельную комнату, увешал стены оберегами, поставил туда шкаф со свитком Торы. Рейхеле носит белые атласные платья, закрывает лицо белой вуалью. Целую неделю она не видит никого, кроме праведницы Хинкеле, которая ей прислуживает. Только в субботу у нее собираются десять женщин-единомышленниц, и они молятся вместе, как мужчины. Так велел реб Гедалья. Одна из них ведет молитву, а потом реб Гедалья берет в руки книгу и читает нараспев. Он вызывает семь женщин к чтению Торы и не забывает каждый раз помолиться за здравие Саббатая-Цви и пророчицы Рейхеле.

Не только Горай, но и вся округа знает имя реб Гедальи. Хозяйки платят ему десятину птицей, яйцами, маслом и медом. Богатых он обложил особым налогом. От каждого теленка, которого он режет, он забирает и кишки с селезенкой, как принято, и всю заднюю часть. Потом удаляет из нее жилы, запрещенные в пищу, хотя уже никто не знает, как правильно это делать. Но не себе берет все это реб Гедалья. Сколько голодных он кормит! По субботам он устраивает в синагоге трапезу, из всех домов ему присылают его любимую перченую запеканку. Одни мужчины и женщины стоят у стола, другие сидят поодаль на скамейках. Реб Гедалья, напевая, сам делит студень, отрезает куски фаршированного желудка и подносит каждому бокал багрового вина. Вино пахнет имбирем, гвоздикой и шафраном. Реб Гедалья говорит, что такое вино пьют праведники в раю.

Чудеса творит реб Гедалья, всем известна его доброта. Беспрестанно совершает он благие дела, помогает бедным, ночью встает и идет навещать больных. Когда надо, этот великий человек сам закатывает рукава и не стыдится натереть спиртом или маслом тело хоть мужчины, хоть женщины. Он ободряет больных шуткой: те смеются и забывают о боли. Он показывает детям, как мычит корова, как щебечет птица. Он возвращает речь косноязычным. Даже те, кто уже совсем отчаялся, улыбаются, стоит ему побыть с ними немного. Чего только не умеет реб Гедалья! Складывает платок, и вдруг получается заяц, или велит связать ему поясом руки, а потом дунет на них и свободен. А пояс вытаскивает у кого-нибудь из-под лапсердака. Реб Гедалья знает много загадок, а еще так пишет на листке бумаги слова, что можно читать справа налево и слева направо, сверху вниз и снизу вверх. Хозяйки просят у него совета, как лучше варить варенье, девушкам он показывает, как вышивать по канве. Вечером он ходит на речку купаться, учит мальчишек плавать. Потом молится с народом здесь же, на берегу, под открытым небом. Как-то он собрал молодых парней и пошел с ними попугать девушек, которые купались дальше, у холма. Увидев их, девушки завизжали, те, что попроворней, успели прыгнуть в воду, а неловкие, медлительные так растерялись, что остались стоять голыми под мужскими взглядами и здорово опозорились. Много веселья было в тот вечер. И все же на реб Гедалью никто не обиделся, к его странностям уже успели привыкнуть. Только несколько тайных врагов продолжали злословить о нем между собой.

Немало плохого говорят они о реб Гедалье. С тех пор как он стал резником, он ни разу не признал скотину трефной, все у него годится в пищу. Реб Гедалья позволяет все, что угодно, разрешает женщинам сразу после месячных совершать омовение и совокупляться с мужьями, не дожидаясь, как положено, чистых дней. Он объясняет молодым женам, как пробудить в мужчине желание, и по секрету на ухо рассказывает, что теперь, когда Саббатай-Цви раскрылся как Мессия, кровотечения вообще не оскверняют, а мужьям можно меняться женами. Все знают, что Нейхеле, жена теперешнего раввина Лейви, принимает в своем доме молодых людей, засиживается с ними за полночь, поет для них похабные песни. Служанка, посланная подглядеть в замочную скважину, видела, что Нейхеле расстегнула кофточку и позволила гостям гладить и целовать ей грудь. А о Лейви говорят, что он насильно взял Глику, дочь своего брата Ойзера, а потом заплатил ему три злотых, чтобы дело не выплыло наружу. Даже в синагоге творятся непристойности, стало обычным делом во время молитвы, средь бела дня, забираться на балкон к женщинам. Мужчины совокупляются друг с другом, а то и с козами. По вечерам ходят в баню и припадают к дырке, которую провертели в стене, чтобы подсматривать за моющимися женщинами. Они подсматривают за ними даже в отхожем месте…

Но противников реб Гедальи осталось совсем мало, никто их не слышит. Одних он подкупил дорогими подарками, другим пригрозил, что отлучит их от общины или привяжет к позорному столбу у синагоги. Реб Гедалья прекрасно говорит по-польски. Он предстал перед владельцем Горая, и помещик пообещал ему защиту, сказал, что сурово накажет любого, кто захочет причинить ему зло.

Теперь захолустный Горай не узнать. Местечко прославилось на всю округу. Из Янова, Билгорая, Красныстава, Томашова, Туробина, Тышовце, Модлибожице и других городов едут к реб Гедалье и Рейхеле, к этим святым людям. Реб Гедалья объявил, что вода, которой Рейхеле мыла грудь, излечивает от всевозможных болезней. Такой воды у него в сенях целая бочка, к нему приходят больные, которые бродят по свету в поисках лекарства. У крыльца реб Гедальи собираются те, кто не может избавиться от постоянного кашля, громкого, как собачий лай, собираются женщины, которые хотят исцелиться от бесплодия, ждут покрытые коростой, чесоточные, прокаженные с полусгнившими телами. У дверей стоит праведница Хинкеле и по одному пропускает страждущих в дом. Реб Гедалья выдает амулеты, кусочки заговоренного янтаря, мази и пилюли. Детей он облизывает языком, женщин с больными суставами ощупывает пальцами и оставляет ночевать в своем доме. С каждым днем все больше женщин приходит за помощью к чудотворцу. Они дают доход лавочникам, ночуют в тех дворах, куда их пускают, и с любопытством слушают рассказы о пророчице Рейхеле. Они сидят на скамейках перед домами, крепко держат узелки с едой, лбы повязаны платками, на шеях висят мешочки с медными монетками. Молодые смущаются, боятся открыть рот. Пожилые вяжут чулки и охотно рассказывают о своих недугах и о снадобьях, которые они получили от волшебника и целителя. Для тех, кто рано утратил способность рожать, лучшее средство — съесть плод молодого дерева. Чтобы найти благосклонность в глазах мужчины, лучше всего помыть грудь водой и дать ему эту воду выпить. Чтобы вылечиться от падучей, надо срезать ногти на руках и ногах, замесить их в тесто и бросить его собаке. Некоторым из пришлых нравится вгонять девушек в краску сальными шутками. В последнее время сюда стали приходить и мужчины, всевозможные нищие и бродяги.

Много странных людей появилось в Горае. В поисках наставника, который обучил бы его каббале, до местечка добрался ешиботник из Турции. Пришел кающийся, который подкладывает себе в башмаки горошины для самоистязания. В городе крутятся прозелит из Амстердама, какой-то странник, давший обет молчания, музыкант, который всегда ходит с завязанными глазами, чтобы не смотреть на женщин, и босой насмешник-попрошайка, умеющий говорить непристойности в рифму. Они просят милостыню и ночуют где попало. Нечистые дела творятся в Горае. Однажды в город забрели нищий и нищенка, и толпа насмешников устроила им свадьбу на огромной куче навоза…

Глава 7 ВРЕМЯ СОЕДИНЕНИЯ

Год выдался засушливый. Солнце выжгло траву на пастбищах, и крестьяне распродавали скот по дешевке. Колосья на полях росли редко, зерна в них почти не было. Знойные ветра молотили несжатый хлеб, сбивали с деревьев плоды, не давая им созреть. Каждый день в Горай приходили толпы крестьян с женами и детьми и молились в церкви о дожде. У деревенских, по бедности одетых в рогожу, щеки ввалились от голода, глаза смотрят из-под кудлатых чубов испуганно, как у сумасшедших. Бабы, как цыганки, несут на спине завернутых в тряпки детей. Ступни покрыты пылью, голоса охрипли, и кажется, что люди провожают сами себя на кладбище… В деревнях ходят слухи, что это евреи, прежде чем отправиться к своему Мессии, сговорились с дьяволом извести христианский народ. Каждый день водяной похищает чьего-нибудь сына или дочь. По вечерам он всплывает на поверхность, огромный, как корова, и высматривает себе жертву, заманивая прохожих пением. Творит сатана и другие бедствия. Как-то он наслал полчища саранчи, так что она укрыла все поля. Потом собрал со всего света мышей, и пищащие твари заполонили амбары. Сторож, ночью охранявший поле, сам видел, как бес плясал возле мельницы, кружился, завывал и свистел. У него была козлиная бородка и гусиные лапы. А вместе с ним кружились в хороводе крылатые звери: лисы, хорьки, куницы, волки. Наконец они, как птицы, захлопали крыльями и с хохотом улетели. А когда молодая крестьянка пошла как-то вечером по воду, она ведром задела в колодце что-то живое и услышала:

— Иди сюда, моя красавица, продай мне душу… Сладким миндалем тебя угощу, бусы подарю… Царицей тебя сделаю…

Злы, молчаливы стали крестьяне. Каждый день точат топоры и серпы, хотя жать нечего. Ходят слухи, что народ готовится к бунту, хочет вырезать евреев и панов. Поговаривают также, что с Украины снова придут казаки, как во времена Хмельницкого, чтобы отомстить за страдания православных. Кроме того, расплодились колдуньи и ведьмы, которые насылают порчу на людей и скот. Почти всюду коровы перестали давать молоко, а люди страдают желтухой. В одной деревне мужики закопали ведьму заживо, а чтобы она не выбралась из могилы, прибили ей к левой ноге подкову и заткнули рот пучком маковой соломы. В другой деревне колдунью увели в лес, приковали цепью к дереву, сорвали с нее одежду и разожгли костер. Все деревенские стояли и смотрели, как ведьма крутится в огне и зовет на помощь сатану. От боли она кусала собственное тело, плакала, сыпала проклятьями, пока, обожженная, не свалилась на землю. Тогда четыре бабы разрубили обугленный труп на куски и закопали в поле. Холма они там не насыпали и креста не поставили.

Давно в Горае такого не было. Кусок хлеба стал редкостью, зато мяса — в изобилии. Каждый вечер к мясной лавке пригоняют целые стада телят, коз, овец. Приводят коров, которые уже не могут давать молока. Их тощие зады облеплены комьями навоза, ребра выпирают так, что их можно пересчитать, животы болтаются, как пустые мешки. Глупые черные морды вытянулись от голода и жажды. Город наполнен тоскливым мычанием. Коровы падают на землю с одного толчка и быстро истекают кровью. Реб Гедалья спешит. Ловко перерезает зеленоватым лезвием глотки, отпрыгивает назад, чтобы не испачкаться. Заколотые телята опускают на землю головы и закрывают глаза, будто засыпая от усталости. Видно, они до последней минуты не понимают, какая участь им уготована. Овцы, связанные соломенной веревкой, кладут друг на друга перерезанные шеи, словно стараются продлить свою жизнь. Мясники топором отрубают головы еще теплым животным, умело снимают шкуры, вспарывают животы, вытаскивают внутренности: красные бархатные легкие, желудки, пузыри. Легкие надувают и хлопают по ним рукой, чтобы увидеть, нет ли в них дыр, не трефная ли скотина. Реб Гедалья стоит посреди двора, сжимая нож в зубах. Пейсы растрепались, густая до пояса борода развевается, над заросшими скулами бегают черные, глубоко посаженные глаза. Он подгоняет мясников:

— Живее!.. Кошерная… Кошерная…

На реб Гедалье вся община, он должен беречь время. Предводители задерживаются на собраниях, чтобы выслушать его мнение. Жены старост советуются с ним, как собрать пожертвования для сирот. Помещик дал ему право облагать евреев налогами по собственному усмотрению. Посланники привозят ему письма из Замостья и Владимира[32]. Богачи из разных городов требуют его целительных мазей и отваров. К нему привозят девушек, одержимых бесом, больных детей со вздувшимися животиками. На столе в комнате реб Гедальи лежат листы пергамента, гусиные перья, упавшие с неба камешки, кусочки горной смолы. Стоит горшок с пиявками, пахнет тмином и мускусом. Здесь же лежит свиток, на котором записаны имена ангелов и бесов. Где-то в комнате даже спрятаны зеркальце в черной рамке и крестик на нитке бус. Сюда часто приходят ешиботники, и реб Гедалья изучает с ними комментарии Натана Газати[33] и Авраама Яхини. Еще он учит их, как добывать вино из стены и мгновенно переноситься в другое место…

Чистым и праздничным выглядит Горай. Каждые несколько дней тут справляют свадьбу. Двенадцатилетние женушки ходят с животами. Благочестивые женщины следят, чтобы их дочери и невестки добросовестно выполняли супружеские обязанности. Реб Гедалья вместе с Лейви выдали замуж всех брошенных жен. По расчетам реб Гедальи, в конце лета протрубит рог Мессии, а за три дня до Рош а-шана на землю опустится облако, все праведные люди взойдут на него и улетят в Страну Израиля. Каждый день между молитвами он рассказывает народу о чудесах, которые скоро произойдут. У каждого праведника будет по десять тысяч рабов из иноверцев, они будут прислуживать ему и омывать его ноги. Герцогини и княгини станут кормилицами и мамками в еврейских домах, как сказано у пророка Исаии. Трижды в день они будут подходить к своему господину и низко ему кланяться. Калеки исцелятся, уроды станут красавцами. Есть евреи будут на золоте, а пить только вино. Девушки будут купаться в бальзаме, и их тела будут благоухать на весь мир. Юноши будут носить на боку мечи и отстреливать из лука последних врагов Израиля. Помещики, которые делали евреям добро, спасутся со своими женами и детьми и станут слугами богобоязненных иудеев.

Чем ближе осень, тем крепче вера жителей Горая. Торговцы забросили лавки, ремесленники перестали работать. Никто не делает запасов на будущий год, доедают то, что осталось. Ходить в лес за хворостом неохота, и народ завел обычай разбирать на дрова собственные дома. Ведь зимой все уже будут в Иерусалиме. Люди ломают заборы, снимают с крыш гонт и жгут в печах. Спят теперь не раздеваясь. Вдруг облако опустится ночью? Не надо будет в спешке натягивать одежду. В доме благочестивого реб Гудла книги запакованы в узлы, как на случай пожара. Три раза в день он выходит на улицу и глядит на восток, нет ли в небе какого-нибудь знамения, прикрывает ладонью глаза и повторяет:

— Господи, скорей бы уже! Сил больше нет ждать…

Поздней ночью реб Гедалья заходит в комнату Рейхеле. Женщина уже лежит в постели и спит. С тех пор как Рейхеле стала пророчицей и поселилась в доме реб Гедальи, она почти перестала есть и совсем не справляет нужду. Ее кожа стала прозрачной, белой, как перламутр, от ее тела исходит легкий, но отчетливый запах, как от книжных страниц. Во сне ей являются ангелы, а еще рабби Шимон бар-Йохай и пророк Илья. Они учат ее всю ночь. Часто она не спит до утра, повторяет наизусть отрывки из «Зогара». Как-то раз она заговорила с реб Гедальей по-арамейски. Когда она смотрит в книгу, страницы переворачиваются сами собой. Иногда она протягивает руку, чтобы что-нибудь взять, и нужная вещь тут же плавно летит к ней по воздуху, будто она ее притягивает. В темноте ее кожа искрится, излучает свет, как драгоценный камень. Сейчас она лежит на трех подушках, один глаз полуоткрыт, бледный нос заострился, дыхания не слышно. Реб Гедалья входит совершенно голый, только ермолка на голове, в левой руке свеча. Его тело густо покрыто волосом, как звериная шкура. Он снимает с нее белое шелковое покрывало, целует ей ноги и будит ее дрожащим голосом:

— Рейхеле, полночь… Небеса раскрываются… Пора!.. Крепись, Рейхеле… Настало время соединения…

Глава 8 ЗОЛОЧЕНЫЕ КАФТАНЧИКИ И МАРЦИПАНЫ

Конец лета. Толпы женщин каждое утро посещают кладбище, прощаются с мертвыми, которые, когда придет Мессия, переместятся в Страну Израиля по подземным ходам и окажутся там позже, чем живые. Целыми днями женщины голосят на могилах, просят у умерших родственников и соседей прощения, клянутся им, что воскресение близко, просят заступиться за них на небесном суде. Зажиточные измеряют кладбище, а потом жертвуют синагоге на свечи, бедные поливают могилы слезами. Даже детей приводят с собой, и они играют среди надгробий. Кажется, живые поселились вместе с мертвыми. Дивятся цыгане, вставшие табором неподалеку. Радуются гои, они надеются, что им достанется еврейское добро. В синагоге трубят в рог. Благочестивый реб Гудл каждый раз вздрагивает и прислушивается, а вдруг это рог Мессии. От волнения реб Гудл не может усидеть дома, бегает по улице туда-сюда, будто кого-то поджидает. Уже несколько дней, как на востоке появилось облако, оно медленно движется к Гораю. Вечером оно вытягивается, становится похожим на чудовищную рыбу, утром краснеет, будто горит огнем. Днем оно принимает облик корабля с серебряными парусами, и кажется, что оно стало ближе. Реб Гудл, да и не только он, верит, что это то самое облако, о котором написано в святых книгах, но говорят об этом тихо, больше намеками, чтобы не взбудоражить чернь. Женщины не могут отвести от облака глаз, многозначительно кивают головами. Все понимают: пока об этом лучше молчать.

Но пролетает день за днем, а чуда не происходит.

Чем ближе праздник, тем тише становится в Горае, словно большинство жителей уже покинуло город. Занавески на окнах опущены, ставни закрыты. Лавки заперты, или в них сидят дети. Безлюдно на рыночной площади, золотистый песок раскален, как в пустыне. Весь город затаился в ожидании. Соседи, встретившись на улице, разговаривают шепотом, не смотрят друг другу в глаза. Никто ничего не видит, будто случилось солнечное затмение.

До праздника осталось три дня. По всем расчетам, рог Избавителя должен протрубить сегодня. Но солнце уже садится, а ничего не случилось. И к святому дню ничего не приготовили. Дети и взрослые ходят босые и оборванные, нет ни муки для белого хлеба, ни рыбы, ни меда. Пошли к реб Гедалье спросить, что это значит, но оказалось, что он отправился в горы молиться в одиночестве. Пророчица Рейхеле уже несколько дней погружена в глубокий сон, и Хинкеле никого к ней не пускает. В последнюю минуту отправили в ближайшие деревни людей закупить, что необходимо, но они всё не возвращаются. Печально стоят убогие домишки, облезлые, с прохудившимися крышами. Сквозь дыры видна паутина и старый, сваленный на чердаках хлам. За лето местечко пришло в упадок. Поотрывали половицы, порубили топором мебель. Реб Гудл уже начал разбирать на топку стены. Женщины ходили по будням в праздничной одежде, теперь она запачкана и порвана. Ни у кого даже целой рубашки не осталось.

Никогда еще в Горае не проливали столько слез, как в этот раз на праздничной молитве. Едва старый кантор запел, его ноги подкосились, он упал на пол и остался лежать. Когда дошли до слов «вершит суд Бог Якова», вся синагога разрыдалась. Старик бил себя кулаками по голове и кричал:

— Отец небесный, сколько ж можно нас испытывать? Покажи уже Свою силу!..

День накануне Рош а-шана выдался холодный и дождливый. Небо, все лето необычно высокое и голубое, за ночь стало низким, затянулось серыми тучами и висело над местечком, как залатанное полотнище шатра. Окрестные горы, ярко-зеленые, как в Стране Израиля, скрылись в тумане, будто вообще исчезли с лица земли. Печи дымили, словно трубы внезапно сузились и дым не хотел в них идти. Жалким и убогим стал Горай, вдруг проглянула вся его бедность. Казалось, городок очнулся от сна и сам удивился собственной нищете.

До сумерек люди не теряли надежды, что чудо все-таки произойдет. Ведь известно, что чудеса всегда совершаются, когда их не ждут. Может, за минуту до захода солнца вдруг прилетит облако и в один миг перенесет всех евреев на Святую Землю. Нашлись даже те, кто видел во сне, что освобождение произойдет именно так. Благочестивый реб Гудл оставался тверд и повторял: Бог посылает испытание, дабы убедиться, что в Него верят всем сердцем. Твердость реб Гудла довела его до того, что он накричал на домашних, когда те начали готовить еду, и собственными руками затушил огонь в печи. Он не сомневался: сегодняшний ужин будет в Стране Израиля. Только когда совсем стемнело и в просветах среди туч показались звезды, стало ясно: этот праздник придется справлять в изгнании. Женщины сидели, опустив руки, в неосвещенных домах. Мужчины шли в синагогу оборванные, неумытые, с нечесаными бородами. От стыда никто не разговаривал, люди тихо вставали и начинали читать запоздалую молитву.

Реб Гедалья вернулся час назад. Он молится, и его сильный голос прерывается плачем. Он с головой закутался в талес, при каждом его вздохе евреи склоняются, как деревья в бурю. Женщины голосят, будто оплакивают покойника. После молитвы все быстро расходятся, даже не поздравляют друг друга. Света в городке почти не видно, сидят по домам в темноте, только кое-где жгут лучину. На праздничной трапезе едят одно мясо, хотя оно уже застревает в горле. Те, у кого остался кусок хлеба, нарезают его тоненькими ломтиками. Дети плачут. Их обманули. Они хотят в Иерусалим… Они хотят надеть золоченые кафтанчики, они хотят крылья, чтобы летать в небе… Им обещали, что будут марципаны, что на дне чашки с супом каждого будет ждать золотая монетка… Отцы опускают глаза. Они едва пробуют еду, чтобы не получилось, что они постятся в Рош а-шана, читают, запинаясь, молитву и скорей уходят спать за печку, молчаливые, грустные. Матери успокаивают малышей, сидят у детских кроваток, сонными голосами рассказывают сказки, пытаются отвлечь детей, чтобы те не задавали вопросов. Несмотря на праздник, тихо ругаются друг с другом свекрови и невестки, матери и дочери, сестры и братья. Не раздевшись, люди засыпают в тревоге, как во времена казацкой резни, когда никто не мог быть уверен, что его назавтра не убьют.

Реб Гедалья проповедует в синагоге. Его лицо потемнело, как трутовик, глаза сверкают, но с каждым словом у людей становится легче на душе. Он утверждает, что сегодняшний омраченный праздник— это последнее испытание, которое Всевышний, да будет Он благословен, послал Своему народу. Реб Гедалья сравнивает настоящее с предутренними часами, когда становится совсем темно, чтобы солнце воссияло во всей красе. Он призывает народ не падать духом, не опускать рук накануне великого дня. Он клянется, что Саббатай-Цви — истинный Избавитель народа Израиля. Реб Гедалья велит отбросить печаль, вернуть себе надежду и радость. Он рассказывает, что ночью Рейхеле явились праматери, чтобы ее утешить, и передали, что сатана обвинил на небесном суде тех, кто недостаточно тверд в своей вере. Поэтому освобождение отложено до тех пор, пока не утихнет гнев Всевышнего. В заключение реб Гедалья кладет ладонь на голову всем молящимся и благословляет их. Детей он поднимает на руки, целует и напутствует:

— Ступайте домой и веселитесь… Скоро, в наши дни, будем на Святой Земле… Каждый под виноградником своим и под смоковницей своей!..[34]

Пора идти на берег, молиться об отпущении грехов. Люди надели лохмотья, оставшиеся от праздничных одежд, и двинулись к речке. Совсем ослабевшую Рейхеле несут на позолоченных носилках, по бокам идут самые почитаемые люди. Она выглядит, как икона, не рядом будь помянута, которую гои несут во время крестного хода… Девушки стоят на мостике и вытряхивают карманы — выбрасывают в воду накопившиеся за год грехи. Как всегда, начинают подшучивать над женщинами постарше и даже над мужчинами. Смеются над Нейхеле, женой Лейви, шепчут друг другу на ухо, что сейчас река переполнится ее грехами и выйдет из берегов… По дороге обратно парни колют девушек булавками в зад, отпускают грязные шутки. Благочестивый реб Гудл прикрикнул на них, но реб Гедалья махнул рукой: пусть немного развеются…

Вечером в местечке так тихо, будто жители вымерли. Воздух синеет, как страницы старых книг. Стоят полуразрушенные дома, словно после погрома. Служанки несут ведра с водой, и кажется, что собираются обмывать покойника. Тянет гарью и чем-то тухлым, как после пожара. Мужья сонными голосами читают псалмы в синагоге, будто молятся о тяжелобольном, жены толпятся у дверей. Говорят шепотом, оглядываются по сторонам, словно боятся, что услышит кто-то посторонний. Разрешают детям играть с бусами: пусть хоть порвут, лишь бы молчали. Одна из женщин заметила, что надо бы починить дом, да и вообще выкинуть из головы эти глупости: не придет Мессия в Горай… Но на нее накричали, погрозили кулаком и посоветовали закрыть рот. Напомнили, кто она сама и кто ее родители. Все говорят о том, что беспокоит каждого. Качают головами, сплевывают, сморкаются и повторяют:

— Чтоб это был последний испорченный праздник, Господи!

— Чтоб нам уже порадоваться после всех этих несчастий!..

Глава 9 ЗЛО ПРИХОДИТ В МИР

В третий день Кущей на Горай обрушился потоп. Дождь лил три дня и три ночи кряду. Река вышла из берегов, снесла мельничные шлюзы, прорвала плотину, затопила низины. Во всех домах женщины, закатав до колен подолы, горшками и ведрами вычерпывали воду, как на корабле, получившем пробоину, но это не помогало, вода тут же набиралась снова. Ледяной ветер срывал с крыш остатки гонта. Окна в домах были заткнуты тряпьем, трудно было найти хоть одно полено, чтобы растопить печь. Дети простужались, кашляли, чихали. Вернулись прошедшие за лето болезни, у кого-то снова потекло из ушка, у кого-то выступила сыпь на коже. От избытка мясной пищи у детей болели животы, многие страдали тошнотой или поносом. Матери прибегали в синагогу, зажигали свечи. Ученики хедера хором читали псалмы. И все же то в одном, то в другом доме ребенок вдруг синел и переставал дышать. По местечку ходил Йоэл из погребального братства. Детей умирало столько, что самых маленьких он просто заворачивал в тряпку, клал в свой огромный глубокий карман и уносил. Когда ливень немного ослабевал, появлялись стаи ворон, с карканьем летали над самой землей, выискивая падаль. Над желтым, как масло, болотом висели теплые клочья тумана, будто оно горело в глубине. Это было похоже на гибель Содома и Гоморры.

Даже старики не помнили такого праздника и не слышали ничего подобного от своих родителей. Вдруг ни с того ни с сего днем стало темно, как ночью. Люди ждали чего-то ужасного, казалось, наступает конец света. За день до Гойшано-Рабо[35] пошел град. Куски льда величиной с гусиное яйцо убили на заболоченных пастбищах немало коров, несколько пастухов погибло. Потом началась гроза, хотя такого никогда не случалось в это время года. Слепящий огненный шар залетел в синагогу, прокатился по столам, как мяч, затем нырнул в открытую дверцу печи и вылетел через трубу с таким грохотом, что несколько человек упало замертво. Потом шар залетел в церковь и тоже причинил немало вреда. Ночью произошло страшное событие: женщина вышла за водой, а черти столкнули ее в колодец. Обнаружили ее только наутро, она лежала там мертвая вниз головой. Той же ночью на рыночной площади черти напали на старого сторожа и вырвали ему полбороды.

В Шмини-Ацерес[36] на молитве ни с того ни с сего вспыхнула ссора, чего раньше в Горае никогда не бывало. Никто потом так и не смог толком объяснить, как все началось. Одни утверждали, что кто-то из врагов реб Гедальи вдруг подошел и ударил его по лицу. Другие распускали слухи, что тут дело нечисто, ведь среди молящихся видели незнакомца, который потом исчез, как в воду канул. Так или иначе, внезапно в синагоге поднялся крик, будто на нее напали разбойники, и завязалась драка, такая, что кровь лилась как вода. Саббатинацы с дикой яростью набросились на своих противников, начали избивать их, топтать ногами, рвать на них одежду. Женщины тоже дрались, царапались, срывали друг с друга чепцы и шали, вопили как безумные. Наконец реб Гедалья и еще несколько здравомыслящих человек с трудом разняли дерущихся и утихомирили народ. В драку ввязались даже старики. Благочестивого реб Гудла так избили, что все его тело было сплошь покрыто синяками и ссадинами. В побоище пострадали ни в чем не повинные дети и больные. Мало того, на другой день, на Симхас-Тойру, парни, ремесленники и подмастерья, собрались и начали творить невесть что. Сначала они ворвались в корчму, как грабители, и утащили бочонок водки. Потом стали с песнями ходить по домам и отбирать гусей и кур, горшки с вареньем и прочую еду и напитки, все, что попадалось им под руку. Не пощадили даже дом реб Гедальи, но он поступил умно: впустил их, открыл перед ними шкаф и кладовку и сказал, что они могут брать все, что душе угодно, на то сегодня и праздник, чтобы веселиться. Парням это понравилось, они не стали грабить реб Гедалью и даже назвали его «наш ребе». Потом, пьяные, они отправились на задворки, где обитает простонародье, и там продолжили осквернять праздник всевозможными бесчинствами.

С тех пор не проходило ни дня без какого-нибудь происшествия.

В конце осени ночью из-под земли донесся гром, дома закачались. Не одевшись, люди в страхе выбежали на улицу. Хотя гул вскоре утих, жители Горая побоялись сразу вернуться под крышу. После долгих часов на холоде многие сильно простудились. Через несколько дней в стене синагоги обнаружили трещину от фундамента до самого верха. Говорили, что молиться опасно, здание может рухнуть. Город пребывал в растерянности.

В начале зимы посреди утренней молитвы открылась дверь, и в синагогу вошли нежданные гости: реб Мордхе-Йосеф и реб Иче-Матес. Всех поразило, как они выглядели. Ноги реб Мордхе-Йосефа были замотаны тряпками, поясница обернута мешковиной, лацканы разорваны, словно он справлял траур. Реб Иче-Матес был бос, с головы до ног облеплен грязью, его лицо почернело, как закопченный горшок. От удивления народ онемел. Гости поздоровались, но никто не ответил. Когда все подошли ближе, столпились вокруг, реб Мордхе-Йосеф изо всех сил ударил костылем о пол, начал бить себя кулаком в грудь и кричать:

— Горе нам, евреи! Посыпайте голову пеплом!.. Великая беда случилась, горе нам!..

Он прислонился к стене, закашлялся, пена выступила у него на губах. Народ попятился, но реб Мордхе-Йосеф пришел в себя и снова заговорил:

— Турком стал!.. Отступник!.. Лучше б мы до этого не дожили!.. Пропали наши души!..

— Кто, реб Мордхе-Йосеф, что такое? — отозвались люди, чуя неладное.

— Мессия этот сраный! — взвизгнул реб Мордхе-Йосеф. — Саббатай-Цви, совратитель, и эта блядь Сура!.. Чтоб им сдохнуть!.. Чтоб им в аду гореть!.. Казни египетские им в печенку!..

Реб Иче-Матес сел на пол и закрыл лицо руками. Ватный кафтан висел на нем клочьями, разбитые ноги были измазаны глиной. Крупные, прозрачные слезы катились по бороде, он раскачивался вперед-назад, как над покойником. Глаза реб Мордхе-Йосефа горели огнем, густые брови топорщились, тряслась всклокоченная рыжая борода. Он походил на разъяренного льва, вырезанного на дверце ковчега. Реб Мордхе-Йосеф кашлял, отплевывался, размахивал волосатой рукой, всхлипывал, как когда-то, произнося речи на похоронах.

— Тюрбан надел, собака!.. Идолам служит!.. А сколько народу совратил!.. Горе нам! Позор на наши головы!..

Евреи склонились, как под тяжким грузом. Таких вестей никто не ожидал. Будто снова, как годы назад, люди услышали, что казаки и татары окружили город. Один побелел, как мел, и чуть не потерял сознание, но его подхватили и не дали упасть. Волосы у всех шевелились от страха. Даже дети замерли на месте. Толпа стояла, открыв рты, не в силах двинуться с места. Вдруг распахнулась дверь, и стремительно вошел реб Гедалья. Видно, он уже обо всем знал. Прямо с порога он насмешливо спросил:

— Что с вами, Мордхе-Йосеф? Орете, как роженица!

— Ты не сдох еще?! — метнулся к нему реб Мордхе-Йосеф. — Сволочь! Бес!..

— Вяжите его! Он с ума сошел!

— Ах ты… тварь развратная! — рычал реб Мордхе-Йосеф. — Свинья Саббатай кланяется идолам, а ты с чужой женой спишь!..

— Он богохульствует! — подскочил к нему реб Гедалья, и раздался звук оплеухи. — Проклинает помазанника Божьего!..

Реб Мордхе-Йосеф упал бы, если бы его не удержали. Из волосатого носа потекла красная струйка.

— Помогите! — завопил он. — У меня кровь!..

— Евреи, он лжет! — повернулся к толпе реб Гедалья. — Все, что он тут гавкал, — вранье! Это не Саббатай-Цви, а его тень!.. Так и сказано в «Зогаре»!.. Мессия вознесся на небо, скоро он вернется и спасет нас!.. Вот письма! От праведников!..

И он вытащил из-за пазухи пачку пергаментных листов.

Внезапно реб Мордхе-Йосеф растолкал всех, кто стоял у него на пути, с силой отшвырнул костыль, бросился вперед, как бешеный зверь… и тяжело рухнул на пол. Еще долго он бился в судорогах и причитал:

— Спасайтесь, евреи! Зло пришло в этот мир!.. Спасайтесь!..

Глава 10 САББАТИАНЦЫ И ИХ ПРОТИВНИКИ

Евреи во всем мире, во всей Польше и в захолустном Горае разделились на две враждующих стороны: на сторонников Саббатая-Цви и на их противников. Всюду горит адский огонь раздора. В ярмарочные дни одни проклинают других, трубя в синагогах в рог и зажигая черные свечи. Из городов изгоняют раввинов или увозят их на телегах, запряженных волами, уважаемых людей подвергают публичной порке. Бесчисленные гонцы ходят по дорогам, разносят настоящие и поддельные письма. Странствующие пророки и проповедники говорят каждый свое. В Люблине случилось несколько кровавых побоищ в синагогах и ешивах, и польские солдаты вынуждены были наводить порядок. Во Владимире мясники убили раввина, который запретил есть в пост десятого тевета. В Хрубешове саббатианцы оказались в меньшинстве, их стали избегать, как прокаженных, и вымазали им двери дегтем, чтобы никто не переступал их порога. К тому же запретили продавать им еду, пока они не покаются. Тех немногих, кто одумался, заставили надеть рубище и посыпать голову пеплом. Они лежали на полу у дверей синагоги, били себя в грудь и громко каялись в своих грехах, а каждый, кто входил или выходил, пинал их ногой или плевал в лицо… Были в Польше и те, кто пытался установить мир, но их быстро втянули в ссору, и пламя разгорелось еще сильнее. Вожди Израиля боялись, что множество народу отойдет от еврейской веры, как караимы в былые времена. Рассказывали о евреях, которые крестились целыми семьями. Ходили слухи, что в Вильно, в Иерусалиме и в других городах многие покончили с собой.

Но и среди саббатианцев тоже не было единства.

Одни считали, что праведным должен стать весь народ. Они без конца постились и не прикасались к женщинам, не менее ста раз в день упоминали Саббатая-Цви, вырезали его имя на дверях, ставнях, изголовьях кроватей и даже на собственных телах. Они верили, что Саббатай-Цви живым вознесся на небо, а стамбульский отступник, взявший в жены измаильтянку, — это сатана. Другие же доказывали, что Мессия, прежде чем раскрыться, должен спуститься к демонам и вывести оттуда сияние святости, как объясняют комментарии «Зогара». Ведь и пророк когда-то сказал: «И к преступникам причислен был»[37]. Значит, утверждали они, весь народ перед освобождением должен предаться греху, и старались сбить с пути всех от мала до велика. Они предавались разврату, ели свинину, нарушали законы субботы. В Щебрешине кто-то из евреев сбрил бороду и пейсы. В Краснике ночью взломали синагогу и испортили свитки Торы, стерев в них имя Божье. Оскверняли миквы, чтобы евреи ложились с нечистыми женщинами. Потомкам священников подбрасывали в дома человеческие останки[38]. Заходили к соседям и исподтишка капали в посуду свиным жиром, чтобы вся еда стала трефной. Резник из Крешова оставил на лезвии ножа зазубрину, чтобы мясо животных, которых он режет, было падалью. Он же делал в городе обрезание и умышленно не удалял у новорожденных крайнюю плоть. Когда это заметили, решили воздать резнику по заслугам, ночью окружили его дом, но он сумел бежать. С тех пор никто его не видел. Чтобы усилить вражду и ненависть, саббатианцы использовали клевету, распускали слухи, разрушали семьи. В пятницу вечером устраивали поджоги, чтобы евреям пришлось осквернить святость субботы. Подбивали женщин на разврат, крали деньги из кружек для пожертвований и покупали у христиан церковное вино. Дошли до того, что стали вызывать души умерших и заниматься колдовством.

Захолустный Горай совсем обеднел, пришел в полный упадок, но и здесь раздоры разгораются день ото дня.

Реб Мордхе-Йосеф, реб Гудл и кое-кто еще теперь раскаиваются в том, что последовали за лжемессией. Благочестивый реб Гудл носит рубище и по ночам стегает себя ремнем, чтобы искупить грех. С утра и до вечера он постится, поддерживая силы только кусочком хлеба и головкой чеснока. Реб Мордхе-Йосеф ходит по домам и проклинает бывших единомышленников. Он рассказывает о разрушении, которому они подвергли еврейские общины, перечисляет их преступления, предупреждает, что их надо остерегаться, ибо они нечисты. Только о Рейхеле он не говорит ничего плохого. Реб Иче-Матес повесил на себя тяжелую цепь, сидит на верхнем этаже в доме тестя и что-то пишет. Он не ходит на общественную молитву и вообще редко появляется на улице. Никто не знает, чем он питается. Ему приносят еду, но он отказывается от нее. Ходят слухи, что он создает голубей по «Сейфер-Йециро».

Реб Гедалья и Лейви все еще управляют Гораем. Они отлучили от общины реб Мордхе-Йосефа и его помощников, запретили подходить к ним ближе чем на четыре локтя. Из синагоги они унесли множество книг и сожгли их или закопали, оставив только каббалистические сочинения. Они подговорили своих сторонников избить реб Мордхе-Йосефа. Парни выследили его за баней, когда он отошел туда испражниться. Там они набросились на него, опрокинули на землю, вываляли в дерьме. Они пинали его ногами, пока реб Мордхе-Йосеф не затих. Только через несколько часов управляющая миквой обнаружила его и привела в чувство. Его одежда была пропитана кровью, оба глаза заплыли. Пару дней спустя избили реб Иче-Матеса, чтобы вынудить его развестись с Рейхеле, хотя в Горае нельзя написать разводное письмо, потому что у здешней реки два названия. Реб Гедалья не стал, как положено, ждать девяносто дней, а уже назавтра повел Рейхеле под свадебный балдахин. Так он в открытую нарушил закон Торы.

С тех пор Горай все быстрее падал в бездну, ведь теперь люди не сомневались, что каждое преступление — это ступень наверх, и совсем погрязли в грехах. Только единицы стояли в стороне и наблюдали, как сатана танцует на улицах города.

Страшные события происходят в Горае. Рассказывают, что по ночам саббатианцы собираются в укромном месте и в темноте, не зажигая свечей, совокупляются с чужими женами. Реб Гедалья втайне от Рейхеле прячет в доме блудницу-христианку, которую ему прислали из Замостья. На груди под талесом он носит медный крестик, а в кармане иконку. По ночам ему является Лилит со своими служанками. Накануне субботы он надевает красные одежды и тюрбан, как турок, и идет с учениками к заброшенному замку. Там они служат сатане и кланяются глиняному идолу, а потом пляшут вокруг него с факелами в руках. Сам рабби Йосеф дела Рейна[39] является туда в образе черного пса. Потом они заходят в замок и устраивают трапезу: зубами отрывают куски от живых птиц и пожирают с кровью. После трапезы отцы ложатся с дочерьми, братья с сестрами, сыновья с матерями. Нейхеле расхаживает между ними голая, а потом, на глазах у всего сборища и собственного мужа, совокупляется с извозчиком…

Горай стал городом порока, проклятым Богом и людьми. Старики боятся выйти из дома, ведь их дети тоже примкнули к саббатианцам, кидают камни в несогласных, вбивают гвозди в их скамьи в синагоге, чтобы старики порвали одежду, могут отрезать на улице цицес, калечат их коз. Как-то раз залезли на крышу и вылили в трубу ведро помоев, испортив хозяину посуду и еду. Дошло до того, что пишут друг на друга доносы властям, портят товар в лавках. В опасности даже дети. На окраине города парни подкараулили женщину, когда она возвращалась из миквы, и попытались ее изнасиловать, но она закричала, и насильники разбежались. Даже в окрестных деревнях говорят, что евреи предали свою веру и уподобились цыганам и лесным разбойникам. Попы подначивают темный народ, предсказывают, что скоро правоверные христиане поднимутся и перебьют всех евреев с женами и детьми, так что от них, не дай Бог, и следа не останется…

Глава 11 СВЯТОСТЬ И СКВЕРНА

С тех пор как до пророчицы Рейхеле дошли слухи, что Саббатай-Цви надел тюрбан, святые ангелы перестали ей являться. Ночью она часами лежит в кровати и ждет, что в ней пробудится пророческий дар. Она шепчет имена ангелов, мысленно взывает к их князю Метатрону, читает молитвы, пока силы не покидают ее. Но ответа нет. Еще недавно к ней приходили Вирсавия и Авигея и раскрывали ей тайны Торы. В полусне ей являлся Иосиф во всем своем великолепии и водил ее по небесным чертогам. Он показывал ей райский сад, врата ада и все триста десять миров, которые унаследуют праведники. После этого она вставала утром усталая, с болью в ногах. А теперь Рейхеле спустилась на низшую ступень. Она так несчастна, что не может съесть даже кусочек пряника, который подносит ей Хинкеле, или пригубить сладкого вина. Она перестала омывать руки, благословлять и молиться, хотя молитва осталась у нее в сердце. Ее горячее тело день ото дня становится все холодней, часто покрывается липким потом. Коротко постриженные волосы колются и причиняют боль, щеки ввалились, под огромными глазами темные круги. Нёбо пересохло, язык распух, челюсти сводит, будто она съела что-то очень кислое, ноги не слушаются, у нее пучит живот…

Поначалу реб Гедалья пытался успокоить Рейхеле. Он объяснял ей, что она спустилась, чтобы потом подняться еще выше, старался приободрить ее ласковыми словами. Он принес скрипку и поиграл для нее, отправил гонца купить ей бусы и браслет, разрешил девушкам в любую минуту заходить к ней в комнату, чтобы развлекать ее шутками и смехом. Он даже прислал к ней Лейви, чтобы тот рассказал ей, как теперь надо служить Всевышнему, и растолковал, что значат слова «И буду Я обитать среди нечистых». Но Рейхеле только взглянула на Лейви пустыми глазами, будто не узнала, и отвернулась. Казалось, ее душа парит где-то далеко, там, куда человеческие слова не могут долететь.

Что-то странное происходит с Рейхеле. Хотя дом протапливают два раза в сутки, ее постоянно знобит, ей кажется, что холод идет у нее изнутри. Иногда сердце начинает прыгать в груди, как живое существо. В животе что-то крутится, будто у нее там змея. Колени дрожат, нет сил поднять голову. Как только наступает вечер, Рейхеле падает на кровать и часами лежит неподвижно. Голова будто наполнена песком, во рту сухо. Вдруг Рейхеле вскакивает в испуге, как от резкого окрика. Она задыхается, словно ее душат. Кровь застывает, потом снова начинает двигаться в жилах. Рейхеле чувствует, что ее умершее тело возвращается к жизни.

Что же случилось с пророчицей Рейхеле? Куда подевалось ее благочестие? У нее пропало желание читать, ей неинтересно, что происходит в мире. Гостей она принимает холодно, путает их имена. Перестала мыться по утрам, не надевает украшений. Уже давно она слышит голоса, и эти голоса звучат у нее в голове. Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает, идет долгий, запутанный, упрямый спор без начала и конца, он не прерывается ни днем, ни ночью. Все громче звучат голоса, говорят о святом и о будничном, возражают друг другу, никак не могут примириться. Рейхеле пытается понять, о чем этот спор, но смысл слов ускользает, будто они долетают до нее сквозь сон. Иногда она только слышит голоса, иногда ее посещают видения, но тут же исчезают, и она не может понять, что это было. Только раз Рейхеле разобрала, как один из спорящих выкрикнул:

— Бог умер! Зло будет царствовать вовеки веков!..

Это прокричал высокий человек, пепельно-серый, будто с головы до ног затянутый паутиной. Длинные кудри развеваются, на рябом лице дрожит злая, издевательская ухмылка. И тут же кто-то громко, певуче произнес:

— Я — Бог ваш! Я, и нет другого!..

Святость и скверна ведут друг с другом спор. У святости только лицо без тела. Это лицо горит, как после бани, обрамленное густой белой бородой и длинными развевающимися пейсами. Над высоким лбом — бархатная ермолка. Лицо молится, говорит с жаром, как когда-то реб Бинуш, спрашивает и дает ответы. Оно рассказывает притчи, укрепляющие веру, и спорит с безбожием. Лицо принимает пищу, благословляет, цитирует по памяти целые страницы из «Зогара», и все это — радостно, торжественно. Зажмуриваясь, Рейхеле видит это лицо прямо перед собой: оно покрыто тонкими морщинками, синеватые прожилки проступают на румяных щеках, в глазах — печальная улыбка, как у доброго, мудрого старца…

Скверну не разглядеть, вокруг нее темно, как в подвале. Она говорит очень тихо, почти неслышно, она окутана тенями и паутиной. Ее облик все время меняется: то она выглядит, как человек, то как летучая мышь или паук. Иногда Рейхеле видит только ее рот, черный, кривой, как у лягушки. Скверна прячется в темноте, как в пещере, издевается и глумится. От ее грязных шуток Рейхеле становится смешно, хотя она знает, что это большой грех.

Откуда у Рейхеле такие мысли? А скверна продолжает говорить непристойности, рисует отвратительные картины, извращает слова Торы, придавая им ужасный, похабный смысл. Не щадит ни праотцев, ни царя Давида, ни Вирсавию, ни царицу Эсфирь, рассказывает, как совокупляются друг с другом разные звери, или бык с женщиной, или мужчина со свиньей. Скверна рассказывает о женах, которые по ночам украдкой ходят к чужим мужьям, и о девушках, которые встречаются с нечистью. Она произносит заклинания, призывает бесов на латыни или вдруг начинает бормотать на совсем непонятном чужом языке и утробно хихикает, как от щекотки. Или насмехается над Рейхеле: «Рейхеле, твоя дыра от желания мокра».

Рейхеле страшно, ведь скверна все усиливается, все крепче опутывает ее своими сетями. Теперь, когда Рейхеле закрывает глаза, лик святости удаляется, становится все меньше и наконец исчезает. Рейхеле оказывается в каком-то незнакомом месте за забором. Она видит холмики, колючие кусты, камни, как на кладбище. Свет слабый, тусклый, под ногами глиняные черепки, рваные тряпки, мутные лужи. Перед ней домишко без окон, но с круглой дырой в стене, из дыры идет пар. Сквозь щели дома видно слабое мерцание и просматривается что-то красное, раздувшееся, как коровье легкое. Испуганная Рейхеле хочет убежать, но ноги будто налились свинцом. Она старается выбраться оттуда, но вдруг попадает в подвал с глухими стенами и низким, покосившимся потолком. Рейхеле карабкается наверх, падает, ползет по узким подземным ходам, подтягивается на ослабевших руках. Чем дальше, тем труднее дышать, вокруг становится все темнее. За ней гонится бородатый человек, голый, волосатый и вонючий, с длинными обезьяньими руками и оскаленной пастью. Он настигает ее, хватает и поднимает легко, как перышко. Вот они летят над вечерними узкими улочками, ухабистыми и грязными. Внизу стоят люди, призрачные, полутени, полутела. Они пускаются следом, а он несет ее над крышами с дымоходами и забитыми мусором водостоками. Он все сильнее прижимает ее к себе, он хочет ее. Он мнет ее грудь, пытается раздвинуть ей ноги острым коленом, шепчет хрипло, быстро, настойчиво:

— Рейхеле!.. Рейхеле!.. Пусти!.. Я хочу осквернить тебя!..

— Нет!.. Нет!..

— Рейхеле, соединись со мной!..

— Нет!.. Нет!..

— Рейхеле, ты нечиста!..

Он бросает ее вниз и падает на нее. Она кричит, но никто не слышит, и, вздрогнув, она просыпается. Рейхеле видит, что темная комната полна бесов. Они мечутся, прыгают, как на горячих угольях, качаются, молотят руками, будто месят тесто. На их мордах — злобная радость. Рейхеле не помнит, кто она, не знает, где она и что происходит вокруг. Голова тяжелая, как камень, тело покрыто холодным, липким потом. Реб Гедалья слышит, что она хрипит, как в агонии. Он хватает свечу, прибегает, натирает ей виски уксусом, дует на лицо, машет руками, будто пытается кого-то отогнать. Он озирается, словно ищет виновного. Сильные руки реб Гедальи дрожат, сало капает со свечи на простыню, он кричит ей в ухо, будто она оглохла:

— Рейхеле, очнись! Приди в себя!..

— Добрый сон видела!.. Добрый сон видела!.. Добрый сон видела!..

Глава 12 РЕЙХЕЛЕ ЗАЧАЛА ОТ САТАНЫ

В Горае голод. Торговки сидят в пустых лавках, дремлют, не зажигая света. Ремесленники не работают, никто им ничего не заказывает. На полях сжали почти пустые колосья, нет зерна даже на сев. Крестьяне оставили семьи и отправились побираться. Из конюшен выгоняют на волю отощавших лошадей, чтобы их задрали волки. Уже давно не знали такой нужды. На дорогах находят замерзших. Мельницы стоят, молоть нечего. Люди теряют последние силы, желтеют, как шафран, с трудом передвигают ноги, смотрят помутневшими глазами, будто ничего не видя. Лица опухли от голода, как от зубной боли. Не слышно смеха, не слышно шуток. Даже дети перестали озорничать, в их глазах забота, как у стариков. С утра до поздней ночи мужчины сидят в синагоге, греются у печи. Поначалу еще вели споры. Самые стойкие говорили, что Саббатай-Цви царствует в Стамбуле и уже отправил посланников к десяти коленам. Не надо бояться того, что случилось, ведь это испытание свыше. Уже вышли в море первые пятьдесят кораблей с могучими воинами, колесницами и оружием. Скоро начнется война. Но враги саббатианцев знали, что Саббатай-Цви, который теперь зовется Мухаммед-баши, стал калифом и жестоким гонителем евреев. Прежде в Горае не раз случались ссоры. Противники рвали на кусочки письма и комментарии, дрались до крови. Но теперь стало тихо, будто спорить больше не о чем, все доводы исчерпаны. Люди впали в отчаяние. Старики у всех на виду ищут вшей в складках одежды или спят на скамейках, храпят, как в заезжем доме. Ешиботники забросили книги, играют в волка и козу. Даже грешить перестали в Горае, даже зло уснуло. Забредет в город нищий, обойдет все улицы и уйдет с пустой сумой и проклятьями на устах.

Горе Гораю, все беды обрушились на него разом. Несмотря на зиму, участились пожары. Домишки ни с того ни с сего сгорают как свечи, остаются только печные трубы. На другой день женщины ходят по пожарищу, палками раскапывают золу. Чаще, чем в прежние годы, люди поскальзываются и ломают руки и ноги. Амбары пусты, и мыши заполонили дома. Хорьки таскают кур и даже нападают на маленьких детей. Жители окраин страдают от грабежей. На дорогах хозяйничают медведи и кабаны. Бесы разгулялись в городке. Благочестивый реб Гудл каждую ночь слышит стук в окно. Стоит зажечь свет, как на стене появляется тень костлявой руки с растопыренными пальцами. У Лейви в дымоходе кто-то стонет и кряхтит, как роженица. По четвергам бесы переворачивают кадушки и выливают закваску на пол, насыпают в еду соли, срывают с дверей мезузы и устраивают свадьбы. Едет еврей на телеге, а нечисть виснет на колесах или ослепляет лошадей. Черти принимают облик козлов и пляшут перед женщинами, когда те возвращаются из бани. Однажды вечером Хинкеле шла на молитву и в лунном свете увидела черного мохнатого зверя. Она бросилась бежать, а чудовище, поднявшись, как человек, на задние лапы, преследовало ее, пока она не упала в канаву. На другой день чудовище погналось за детьми, когда они шли из хедера, и дети слышали, как оно кричало что-то по-польски. В местечке объявился оборотень. Некоторые, правда, говорили, что это не кто иной, как сумасшедший помещик Замойский. Ведь как-то раз оборотень начал палить из пистолета и швыряться золотыми дукатами… Люди искали защиты у реб Гедальи и пророчицы Рейхеле, но их дом тоже захватила нечистая сила.

Рейхеле зачала от сатаны. Она сама призналась мужу, что дьявол ночью явился ей и взял ее. В ее чреве нечистый плод. Она попросила реб Гедалью осмотреть ее живот, вздувшийся и твердый, как барабан. Она рассказала мужу, что у нее нет месячных. Сначала реб Гедалья не верил и твердил, что ей все это почудилось. Вечером он пришел к ней в комнату, зажег свечи, развесил амулеты и обереги. Он хотел остаться с Рейхеле, но как только он лег с ней рядом, свечи вмиг погасли, и реб Гедалья почувствовал такую боль в висках, что упал с кровати. В темноте раздался голос:

— Не прикасайся к ней, она моя!.. Пошел вон!

С тех пор реб Гедалья не приближался к Рейхеле. Он выгнал Хинкеле и взял вместо нее немую служанку, чтобы никто не узнал о случившемся. С горя, что у него отобрали любимую жену, реб Гедалья стал пить. Спит он на скамье. Друзья отвернулись от реб Гедальи. Несомненно, его бы с позором изгнали, если бы не заступились мясники. Тем временем с Рейхеле происходит что-то страшное.

Каждую ночь сатана приходит ее мучить. Он черный, высокий, у него горящие красные глаза и длинный хвост. Тело холодное, губы шершавые, от него воняет смолой. Он много раз берет ее, пока она не лишается сил. Тогда он встает и начинает издеваться над ней. По одному вырывает Рейхеле волосы и наматывает ей на шею. Щиплет ей бедра, оставляет на груди следы острых зубов. Он плюет ей в рот, пускает струю на простыню, а потом смеется над Рейхеле, говорит, что это она обмочилась. Он велит ей показывать срамные места. Требует, чтобы она прокляла имя Божье. Когда наступает суббота, он заставляет ее рвать бумагу и зажигать огонь. Часто говорит ей непристойности, чтобы заставить смеяться. Среди ночи реб Гедалья слышит за стеной, как она громко, страшно хохочет. Как-то реб Гедалья хотел достать из ковчега свиток Торы и увидел, что чехол свитка изрезан ножом, а внутри навалена куча дерьма…

Все ужаснее мучения Рейхеле. Однажды нечистый надул одну из ее грудей, как пузырь. Нога у нее распухла, как бочка, шею не повернуть, на бедрах и под мышками появились мокрые гноящиеся язвы. Рейхеле выковыривает из них камешки, волоски и личинок. Хотя она уже давно не ест, ее часто тошнит, и она извергает червей. Иногда она начинает лаять, как собака, мычать, как корова, ржать, как лошадь, и рычать, как лев или леопард. Бывает, она целыми днями не открывает рта. Или у нее пропадает слух. Иногда у нее закатываются глаза и начинает заплетаться язык, она говорит что-то непонятное, как со сна. Когда Рейхеле дают лекарства, они застревают у нее в горле, она не может их проглотить и наконец выплевывает.

В местечке только о Рейхеле и говорят. Напрасно реб Гедалья пытается сохранить все в тайне, и стены имеют уши. В каждом доме рассказывают, что ночью, когда светит луна, Рейхеле выходит на улицу босиком, в одной рубашке. Как во сне, она идет на кладбище, бродит среди могил, руками выкапывает мертвых младенцев, забирается на надгробия. Видели, как она сидела на колодце и кричала петухом. Одна женщина клялась, что Рейхеле ехала верхом на метле, а следом летела черная собака. Рейхеле встречают на дорогах и в лесу, прачки видели, как она полощет белье на реке. Слухи о ней уже дошли до Янова, Туробина, Замостья, Красника и даже до Люблина, до всех мест, где она была известна как пророчица. Даже крестьяне в деревнях знают, что бес вселился в еврейку, говорят об этом на ярмарках и в корчмах. В доме реб Гедальи ставни закрыты круглые сутки, он почти не показывается на улице. Только когда темнеет, он надевает тулуп и идет туда, где некогда резал скот, с увесистой дубиной в руке и без фонаря, будто боясь людей и их насмешливых взглядов…

Глава 13 ГОРАЙСКИЙ ДИБУК

И БЫЛО это в городе Горае, что стоит среди гор недалеко от Замостья, Туробина, Красника и прочих городов. Горай славен своими мудрецами, благословенна их память, некогда там был раввином реб Бинуш Ашкенази, да оградят нас его заслуги. История же, которую мы собираемся поведать, произошла в тот год, когда содрогнулись опоры мира из-за деяний Саббатая-Цви, да сотрется память о нем, совершившем множество грехов, изменившем истинной вере, сбившем с пути благочестивых людей и разжегшем огонь во всех уголках изгнания. Пусть воздастся ему по его делам и заслугам, а мы удостоимся истинного избавления скоро, в наши дни, и скажем: «Аминь».

В ГОРОДЕ Горае жил муж, известный своей богобоязненностью, прекрасным обликом и добрыми делами, имя его было Гедалья. Сей муж был искушен в каббале и тайном учении: он умел добывать вино из стены и владел мудростью алхимиков, а накануне субботы создавал теленка, как святые мудрецы Талмуда. Кроме того, сей муж знал множество средств от разных болезней и своими познаниями, равно как и складными речами, снискал расположение в глазах людей. Но в действительности он был коварным злодеем и противился Господу, благословен Он. Ведь этот Гедалья использовал имена бесов, он поклялся служить Лилит и прочей нечисти, желая творить свою волю. Так он получил великие сокровища, золото, серебро и драгоценные камни. Он обманывал народ, и входил к чужим женам, и плодил незаконнорожденных. Из-за своих дурных наклонностей Гедалья совершил столько греховных поступков, что их невозможно описать в книге.

И ВОТ из-за его тяжких грехов его жена, которую он силой отнял у мужа, великого праведника, тоже попала в сети нечистой силы, и вселился в нее дибук. А поскольку она славилась благочестием и ей являлся пророк Илья, ни один из сынов человеческих не поверил этому известию, и всем стало любопытно, правда ли это. А было так, что эта молодая женщина (Рейхеле ей имя) лежала одна у себя дома обнаженная, и весь ее срам был раскрыт, и вся посуда разбита на черепки, а постельное белье разорвано. И она кричала громким и горестным криком. И когда все собрались, не смогли ее узнать, ведь ее вид совсем изменился, и лицо было как мел, и уста сведены судорогой, не про нас будет сказано, и зрачки ее глаз запали, что противно природе. А голос был не ее, ведь ее голос был голос женщины, а дибук говорил голосом мужчины, плачущим и страдающим. Страх напал на людей, и сердца дрогнули, и колени задрожали. А поскольку она лежала, разбросав ноги подобно роженице, это был позор в глазах мужчин, и ее укрыли, но одежды тотчас упали с нее, ведь нечистый их сбросил. А сила ее суставов была столь велика, что даже самые дюжие мужчины не могли ее одолеть, и все дивились этой загадке.

И КОГДА реб Гедалья увидал, что случилось, он сильно устыдился, и смущение покрыло его лицо, ибо он подумал: что скажут люди? Если нечистый имеет власть над женой реб Гедальи, а он не нашел против него способа, это значит, что он вовсе не праведник, и его обереги не имеют силы, и над ним будут смеяться и мстить ему. Поэтому он измыслил хитрость и сказал: «Вы же видите, она не в себе, и ее речи безумны». Тогда дибук начал кричать: «Горе тебе, злодей, творивший несправедливость и осквернивший себя недостойными делами! Ты ложился с блудницами и чужими женами, а теперь ты отрицаешь то, что видят твои глаза. Твои злодеяния неизвестны людям, ибо ты вводил их в заблуждение своей хитростью». Едва Гедалья это услышал, силы покинули его, однако он тут же собрался с духом и воскликнул: «Она безумна, и только!» Но люди больше его не слушали и не верили ему. И был там среди прочих благочестивый реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, который сперва погряз в грехах, но затем раскаялся и спасся. И разгорелся в нем Божественный гнев, и он поднял свой посох, и ударил Гедалью, и вскричал: «Злодей из злодеев! Больше ты не будешь пускать пыль в глаза людям. Ведь ты лжец и колдун, это из-за тебя несчастье постигло всех нас, и мы испили чашу бедствий». А гордец Гедалья хотел его убить, но люди заслонили его и защитили.

И ВОТ дибук стал кричать, и причитать, плача и стеная, и рассказывать о своих грехах. А женщина та подняла тяжелый камень и ударила им себя в сердце. И это было чудо, что она не поломала себе кости и не раздробила череп, ведь этот камень трое сильных мужчин не могли сдвинуть с места, а в ее руках он был как перышко. И стала она катать его туда и сюда по телу ото лба до кончиков пальцев, и так много раз. А благочестивый реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, препоясал чресла, как перед молитвой, и вопросил: «Почему ты кричишь и за что тебе выпало столько бедствий?»

И СКАЗАЛ дибук громовым голосом: «Как же мне не плакать и не кричать? Ведь когда я еще пребывал среди живых, я осквернял свою душу и нарушал законы Торы. Я родом из Люблина, и я был из тех, кто пьет пиво по трактирам и заходит в веселый дом. И я отвергал все заповеди Господа, и гневил Его. Я работал в святой субботний день, ел свинину и прочую недозволенную пищу и пил вино. Горе мне, ведь я полагал, что нет ни суда, ни Судии. Я не верил, что Тора дана Небом, и глумился над учеными мудрецами, проклинал их и натравливал на них собак, как поступают наглецы и насмешники. И вот меня постигло наказание: я стал столь слаб, что уже не мог подняться. Я прекрасно видел, что мне пришел конец. Но, как многие злодеи, я не подчинился и не оставил своего упрямства даже перед вратами ада. Перед смертью ко мне пришли мои поденщики и спросили: „Аврум (таково было мое имя), сожалеешь ли ты?“ И я ответил им с гордостью, что и теперь не верю, что есть на свете Создатель, и продолжал насмехаться, и с тем я отошел.

И ТОТЧАС, как только я умер, но прежде чем меня погребли, пришли ко мне трое чертей и начали меня истязать с великой жестокостью, и они топтали меня ногами и причиняли мне нестерпимую боль. И я увидел, что это мне в наказание, но было уже поздно. И пока я лежал под покрывалом, они доставляли мне такие мучения, что невозможно передать. И я воззвал к своим близким, чтобы они заступились за меня, но они не могли услышать моего голоса, ведь я уже был мертв, хотя еще не похоронен. А после похорон сбежались десятки тысяч бесов, и все это были мои дети, которых я зачал во грехе. Они называли меня отцом, и мой позор не имел границ.

И КОГДА меня опустили в яму и бросили последнюю горсть земли, явился ангел и ударил по моей могиле огненным прутом, и могила тотчас открылась. И ангел спросил на святом языке: „Как твое имя?“ А я не понял, потому что никогда не молился. И ангел воскликнул: „Ты, вышедший из зловонной капли, злодей в шатре Израиля, покинь, не медля, могилу и ступай в ад! Тебе не место на кладбище, где покоятся праведники и достойные люди“. И я пытался умолять его, но он сорвал с меня саван и изгнал меня огненным прутом.

А СНАРУЖИ уже поджидали полчища чертей, готовых наброситься на меня и порвать на куски. Они встретили меня злобными насмешками, и кинулись за мной, и свистели, и вопили, и гнали меня по безлюдным лесам. Я хотел скрыться от них, но для меня не находилось убежища, и они швыряли меня, как сорванный ветром лист. Один тянул меня вправо, а другой влево, они не оставляли меня в покое ни днем, ни ночью и радовались моим мучениям. Если бы небеса стали пергаментом, а вся вода чернилами, этого не хватило бы для описания даже тысячной доли моих страданий. И со страху я вошел в древесный лист, но и здесь мои бедствия не прекратились. Ведь когда дул ветер, я дрожал, как живой человек. И пока я пребывал в древесном листе, бесы не могли причинить мне вреда, но я должен был покинуть свое пристанище, потому что червь начал поедать лист и грызть меня. И как только я вышел, нечистая сила снова окружила меня и погнала в пустыню, полную скорпионов, драконов и змей. И я вошел в жабу, но и там мне не стало лучше, ведь человек не может находиться в жабе, которая обитает в смрадной болотной воде. Сама жаба от нее страдает, она покрыта бородавками, а ее живот раздут. Вот так я переселялся из одного создания в другое, а потом много лет пробыл в мельничном жернове, и, когда он крутился, он перетирал мои кости и моя боль не знала границ».

И СКАЗАЛ дибуку реб Мордхе-Йосеф: «Почему ты вошел в эту женщину? И как ты взял власть над ней?» И дибук ответил: «Знайте, что Гедалья не признает Всевышнего и совершает грехи назло. Он осквернил свою жену, поэтому я получил над ней власть. Однажды утром эта женщина захотела высечь кремнем огонь, но искры не зажигали фитиля, и она упомянула имя сатаны, а я услышал и вошел в нее».

И СПРОСИЛ реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, у дибука, через какое отверстие тот проник в женщину. И дибук сказал, что вошел в нее через причинное место.

ТОГДА реб Мордхе-Йосеф встал и начал бить Гедалью. И прочие люди тоже набросились на него, и били его до крови, и вырывали у него волосы из бороды, пока он не упал без чувств на землю. А реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, нанес ему сорок ударов, и кровь Гедальи текла как вода. И люди отвели его в темницу при синагоге, и там приковали цепью, и оставили его ожидать приговора польских властей. Ведь гои тоже судили колдунов и многих сожгли на костре. И поставили человека охранять его.

Глава 14 СМЕРТЬ ПРАВЕДНИКА

И БЫЛО так: когда злодея Гедалью отвели в темницу, реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, попросил сильных людей из тех, кто был при этом, отнести ту женщину в синагогу, чтобы изгнать из нее злого духа. Ведь дибук доставлял ей всевозможные мучения, да к тому же поминал имя Божье, чтобы его осквернить, и сострадание людей к несчастной было велико. И они подняли ее на руки и отнесли к синагоге. А женщина все это время молчала, ибо силы покинули ее и она была как ребенок. Но когда они приблизились с ней к дверям синагоги, дибук закричал жалобным голосом: «Не вносите меня туда, ведь я не переношу святого воздуха!» И далеко разнесся его крик, но люди не послушались его и внесли ее в синагогу против воли, ибо она начала сопротивляться, а сила ее была больше, чем у нескольких мужчин, поскольку исходила от нечистого, как сказано выше.

И КОГДА женщину положили на биму, дибук так зарыдал, что все зарыдали вместе с ним. Не только женские, но и мужские сердца переполнились жалостью. И дибук сказал: «Зачем вы делаете то, что доставляет мне страдания? Ведь вам известно, что каждое святое слово причиняет мне боль, как игла, которая впивается в живое тело. Посмотрите и скажите: разве я сделал этой женщине что-нибудь плохое? Ведь раньше она была больной и слабой, ее кормили с ложки бульоном, и она должна была опираться на палку, чтобы не упасть. А теперь благодаря мне она стала такой сильной, что может поднимать тяжести, и ходить по морозу без теплых одежд, и делать все, что ей захочется. Так что за нужда вам собираться и изгонять меня? К тому же я еврей и очень боюсь бесов. Некоторые из них выглядят, как свиньи о восьми головах, и яд, горячий, как огонь, капает с их рыл. У других острые рога, они подобны козлам, их шкура покрыта смолой и усеяна колючками, чтобы устрашать грешников. Прошу вас, позвольте мне остаться в ее теле. Клянусь, я буду беречь ее как зеницу ока, ни один волос не упадет с ее головы. С ней не случится ничего дурного. А когда чаша наполнится и я получу разрешение покинуть ее, чтобы искупить свои грехи в аду в течение года, я тут же уйду из ее тела и оставлю ее в покое».

НЕЧИСТЫЙ говорил это с хитростью, чтобы одурачить людей и посмеяться над ними. И нашлись там доверчивые, которые по своей простоте поверили, что слова дибука правдивы и будут исполнены. Однако благочестивый реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, разгадал коварный замысел нечистого, ведь он был великий мудрец, и сказал: «Нет, оставь ее сейчас же и вернись туда, где люди не ходят и скот не ступает, ибо тебе не подобает находиться среди живых». И когда реб Мордхе-Йосеф говорил эти слова, он призывал на помощь ангелов, как должно.

ТОГДА бес оставил сладкие речи и заговорил по-другому. Огонь вырвался из его ноздрей, и он вскричал так, что стены задрожали:

«КТО ТЫ, и кто твои предки, что ты решился выступить против меня? Неужто ты и правда считаешь себя мудрецом, сведущим в каббале? Нет, ты невежда, и ты ничего не сможешь сделать, и имена ангелов тебе не помогут». Он даже сказал: «Помогут, как мертвому припарки». И он проклинал реб Мордхе-Йосефа, благословенна его память, и насмехался, и говорил такое, чего никто не слышал с сотворения мира, и чернь смеялась над благочестивым реб Мордхе-Йосефом. И это было осквернение имени Божьего, потому что дибук говорил мерзкие речи и всячески глумился. И он напомнил каждому его скрытые грехи, и сыпал намеками, и спрашивал, не забыли ли они, что было тогда-то и тогда-то, там-то и там-то. И поднялся шум, ведь он вывел на чистую воду жен почитаемых людей, он рассказал, что жена раввина изменяет мужу, и оговорил множество семей, и все это с насмешками и издевками. И от стыда никто не мог ему возразить, ведь он смеялся им в лицо и раскрывал их тайные грехи. И про каждую женщину дибук сообщил, у какой какие приметы: у одной бородавка под грудью, у другой где-то родимое пятно, у третьей пучок волос, или шишка, или шрам. И рассказал он, кто о чем тайно говорил между собой. От этого он развеселился, стал петь песни, и всё в рифму, а народ стоял, пораженный, ведь не часто такое услышишь. А он высмеивал женщин и их привычки, то, как они благословляют свечи, и режут хлеб, и перебирают горох, и что они делают в микве, и как молятся. Бес делал это, чтобы они стали отвратительны в глазах мужей. И он называл благочестивых людей разными прозвищами на будничном еврейском языке: Чурбан, Паршивый, Бабник, Баран, Гнида, Козел и прочими, и также по-польски и по-русски. Он смеялся над тем, как играют свадьбу, как танцуют, а потом провожают молодых в постель, и подражал звукам флейты, цимбал, скрипки и других инструментов, и при этом заставлял женщину корчить рожи и гримасничать, и людям стало страшно. Были там те, кто прежде не верил, что дибук может вселиться в человека, но теперь, увидев это собственными глазами, они упали ниц и стали бить себя в грудь и рвать на себе одежду, столь велико было их потрясение.

И УКРЕПИЛ реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, свое сердце, и велел принести жаровню, и гвоздику, и воск, и ладан, и ароматные травы, и тлеющие угли. И он приказал зажечь черную свечу, и принесли стол, на котором обмывают покойников, а реб Мордхе-Йосеф запахнул белый халат, и еще десять человек надели талесы и филактерии и взяли рога для трубления. И он открыл дверцы ковчега, и достал свиток, и воззвал: «Изыди, я изгоняю тебя навеки!» И он бросил травы на жаровню, и взвился дым благовоний. Ведь всем известно: благовония истребляют нечисть. И было так.

КАК ТОЛЬКО бес почуял священное благоухание, он закричал и подпрыгнул до потолка. А женщина бросилась на пол, и пена пошла у нее изо рта, как в припадке, избави Бог. И бес назло швырнул на землю ее чепец и сорвал покровы с ее тела, и наклонил ее, чтобы стал виден ее срам и чтобы у людей появились грешные мысли. И она обмочилась в святой синагоге, и ее груди стали тверды, как камень, а живот так раздулся, что десять человек не смогли бы его обхватить. Левую ногу она забросила за голову, а правая вытянулась и окоченела, как деревянная, и язык вывалился, как у повешенной, избави Бог. И так она лежала, и крик ужаса из ее уст достигал небес, и земля раскалывалась от ее стонов. И она извергала кровь и гной и испускала ветры, и у нее текло из ноздрей, из ушей и из глаз. От отвращения люди падали без чувств, а она то хохотала, то рыдала, то скрежетала зубами. И из ее тела вырывался дым, как потом свидетельствовали многие благочестивые женщины, ибо бес сидел в ее чреве, как сказано выше. И она делала столь непристойные движения, что невозможно передать. А когда к ней подносили святую вещь, а именно свиток или нить из цицес, она поднималась в воздух и летала под потолком, и при этом гремел гром и сверкали молнии. И страх объял людей, дрожали их колени, и они кричали: «Горе нам, ведь скверна одолела святость, не дай Бог!»

И ТОГДА реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, повелел трубить, и прозвучал рог. А реб Мордхе-Йосеф воскликнул: «Я изгоняю тебя! Пусть все проклятья падут на твою голову, если ты немедленно не покинешь тело этой женщины!» И кантор проклинал нечистого и посыпал голову женщины пеплом. И, услышав шум, в синагогу явились даже гои со своим священником, и увидели, что это знамение свыше, и поклонились, и стали молиться своему идолу. И некоторые из них утверждали, что женщину надо умертвить, потому что она колдунья. И набилось столько народу, что яблоку негде упасть, и началась давка.

И ВСКРИЧАЛ дибук: «Сними с меня проклятие, и я уйду добровольно. Ведь я больше не могу противиться святости!» И реб Мордхе-Йосеф, благословенна его память, выполнил его волю, и пообещал ему, что будет читать по нему поминальную молитву, и утешил его, и снял с него проклятие. Но нечистый тотчас скрылся и сказал: «Нет, мне хорошо здесь, я не выйду». Тогда реб Мордхе-Йосеф снова начал изгонять его и проклинать. И длилось это несколько часов, потому что бес лгал, и молол языком, и хвалился, что не боится святости, и отрицал Всевышнего, благословен Он. И когда его спросили: «Почему же ты наказан?», он ответил: «Это все случайность, само собой так вышло». Так он и остался при своем упрямстве. Если бы мы захотели поведать всё, что говорил нечистый, передать все его насмешки и непристойности, слов не хватило бы, чтобы рассказать, и бумаги, чтобы написать. И каждый увидел воочию чудо, совершенное Богом, и обратил к Отцу небесному свое сердце, и освятилось имя Всемогущего.

И БЫЛ ВЕЧЕР, когда бес закричал: «Берегитесь, сейчас я покину тело этой женщины, ибо не могу больше переносить звуков рога и слов молитвы!» И он разрыдался и сказал: «Просите за меня Всевышнего, ибо тяжко мне». Уже смеркалось, потому что стояла зима и день был короток. И все стали читать псалмы, а некоторые даже говорить заклинания. И вдруг бес крикнул: «Дорогу, я выхожу!» От страха люди бросились в разные стороны, и некоторых затоптали. И в тот же миг все увидели, как из причинного места женщины вырвался язык пламени, и взметнулся к окну, и прожег в стекле круглое отверстие. От ужаса все застыли и онемели, а Рейхеле осталась лежать как мертвая, ведь она черпала силы у дибука, как сказано выше. И женщины поспешили укрыть ее, и отнесли ее домой, чтобы привести ее в чувство.

НЕСКОЛЬКО НОЧЕЙ после этого злой дух приходил к ней, стучал в окно и говорил ей ласковые слова. И еще говорил он: «Видишь, когда я был с тобой, ты была здорова, а теперь ты больна и слаба. Позволь мне снова войти в твое тело, сними оберег с шеи, и я доставлю тебе наслаждение». И прочие подобные речи говорил бес, но женщина его не послушала. А он пугал, что отплатит ей и отомстит. А когда утром третьего дня женщины пришли ее навестить, то увидели, что она мертва и ее тело уже холодно. И поступили они, как должно. А реб Иче-Матес, ее первый муж, произнес речь и прочитал молитву на ее могиле. Из-за великой любви к Рейхеле заболело его сердце, и он перед смертью завещал, чтобы его похоронили возле нее. И с Господним поцелуем скончался праведник, да оградят нас его заслуги.

А ЗЛОДЕЙ Гедалья уговорил сторожа, чтобы тот разомкнул цепь, пока никто не видит, и оба бежали. И Гедалья, не про нас будет сказано, крестился и стал у идолопоклонников епископом и гонителем евреев. Но некоторые говорят, что Гедалья был сам сатана и совершал преступления из тщеславия.

А эта история пусть нас научит: кто никогда не гневит Господа, да будет Он благословен, тот страшной участи избежит.

И пусть будут скоро повержены сатана и Лилит.

И да придет избавление в наши дни.

И будет установлен шатер Якова, и наступит час, когда Божественный свет с неба прольется на нас.

Аминь.